Первый парень на деревне
Л. К. Иванов
ТРОЙКА НА ПАМЯТЬ
Тюменский художник Виктор Маркелов хочет оставить о себе добрую память, создав на улице Ямской мемориальный комплекс на тему давней истории города.
Пронзительной болью отзывается в душах посетителей выставки картина «Побег. Никогда больше». На ней изображены две усталые женщины возле скирды сена, в которой им предстоит переночевать, чтобы наутро продолжить свою бесконечно длинную дорогу в обход редких в сибирской тайге населенных пунктов. Это мать и бабушка художника, удачно бежавшие из сталинских лагерей.
Репрессии тридцатых годов не обошли стороной семью Виктора Маркелова. Сюжет этого небольшого полотна взят им из реальной жизни. Его мать и бабушка действительно были в лагерях, бежали оттуда и с помощью честных и сердобольных людей обрели свободу, хотя много лет и вынуждены были ждать нового ареста.
Те годы Виктор Григорьевич называет не просто трагедией отдельных личностей, хоть счет им и шел на многие десятки и сотни тысяч. Это была трагедия страны, разрушение жизненного уклада целых народов. Государство получило в лице заключенных бесплатную рабочую силу для гигантских строек, но сорвало с земли огромную армию хлеборобов, подавляющее большинство из которой уже никогда к земле не вернулось, даже оставшись в живых после жутких условий заключения.
– Первая волна репрессий называлась раскулачиванием, – с болью в сердце говорит Виктор Маркелов. – Людей ссылали целыми семьями только за то, что они умели и хотели работать, а потому имели крепкое хозяйство, жили значительно богаче лентяев и нерадивых. Моего деда сослали на строительство Беломорканала, и хотя ему грозили расстрелом, через несколько лет удалось вырваться. По малости лет я своих родных не расспрашивал о деталях тех злоключений. Это бы сейчас я постарался узнать все, а тогда... Да и сами мои предки на эту тему говорить не любили – тема была закрыта. Дед мой, как говорят, до лагеря прекрасным гармонистом был, но я с гармошкой в руках его никогда не видел: после того кошмара уже было не до радости.
Но репрессии в отношении родных художника на первом аресте не закончились. Потом была вторая волна, в ходе которой, по словам Виктора Маркелова, только с Алтая, где они проживали, было сослано около 500 тысяч человек. И были то все хлеборобы, настоящие работяги. И ведь большинство из них потом к земле не вернулось, осели в городах, кто парикмахером, кто дворником, кто шофером.
– Моих родных, – вспоминает рассказы бабушки Виктор, – выгнали из дома в декабре. И всех местных предупредили, что если кто пустит их к себе на постой, тоже будет считаться врагом народа. А в марте посадили на пароход и повезли вниз по Иртышу, потом по Оби. Однажды часть пассажиров высадили на остров посреди реки, а наутро вода поднялась и всех людей смыло. Так что в живых в те годы оставались только те, кому просто несказанно повезло.
Даже теперь, спустя полвека с лишним, Виктор Григорьевич не может получить доступ к архивам, чтобы узнать истинную историю своих предков. Только из отрывочных рассказов матери знает он, что в лагере в отношении женщин, в том числе бабушки – одинокой, еще молодой тогда женщины – были попытки домогательства от коменданта и охранников, положили глаз и на ее дочь, шестнадцатилетнюю девушку. Поэтому и решились они среди зимы податься в бега, а пошли не в сторону Томска, где могли быть посты, а взяли курс на Новосибирск, хоть и был тот путь на сотни километров длиннее. Там по поддельным документам устроились работать на завод, а позднее перебрались в Семипалатинск.
В Семипалатинске и родился Виктор. Как шутит, чуть не на картофельном поле. Мать сажала картошку, когда начались схватки. На телеге, запряженной быками, отвезли ее в больницу, где сразу же и появился на свет ребенок.
– Может, поэтому я и люблю поле, – улыбается Виктор Григорьевич, – люблю картошку сажать.
Очень рано проявился в нем талант художника. Еще в школе принимал участие в городских и республиканских выставках, потом закончил строительный техникум, поступил на художественно-графический факультет Семипалатинского педагогического института. Учеба там давалась очень легко, как говорила бабушка: «А что ему не учиться, когда он уже все знает!». После окончания вуза с красным дипломом там же остался преподавателем. Но зарплата работников высшей школы во все времена была по сути нищенской. И хоть нравилось учить молодежь азам рисования, воспитывать в них чувство прекрасного, пришлось искать более денежную работу. На 125 рублей институтского преподавателя растущую семью содержать было трудно. Так оказался в мастерских худфонда, потом в школе, зятем художником-оформителем на разных предприятиях. Но везде ему с его независимым характером приходилось непросто. Хорошие, денежные заказы давали, как правило, тем, кто умеет угождать, кто слово поперек не молвит, а такими качествами обычно обладают бездарности. Но тем не менее именно они у нас всегда пребывают в фаворе.
И все эти годы рисовал картины. Как смеется, всю жизнь прожил с кистью в руке. Это были портреты, натюрморты, пейзажи, карикатуры. Часть этих работ хранится в частных коллекциях жителей США, Китая, Германии, Польши, Белоруссии, Казахстана, России. Занимался скульптурой, делал копии полотен великих мастеров кисти разных эпох, от Возрождения до начала двадцатого века. Правда, как признается, не старался к точному слепому воспроизведению оригинала, а вносил свои поправки, учитывая, что в мастерских великих художников нередко работали ученики и некоторые детали оставляли непрописанными, а то и вовсе искажали. Так, при создании копии картины Василия Перова «Охотники на привале» прорисовал руки одного из рассказчиков, с учетом источника света заходящего солнца внес коррективы в освещение лиц и одежды героев полотна. Кстати, эта картина послужила темой для написания своей, названной «Байки». На картине Маркелова тоже трое, только уже не охотников, а рыбаков, потому что сам Виктор Григорьевич – заядлый рыбак. Безумно любит зимнюю рыбалку и даже написал и издал на свои деньги небольшую книжку «Ода зимней рыбалке».
Вот только сетует, что за пять лет жизни в Тюмени так и не смог с кем-то из рыбаков по-настоящему сблизиться, чтобы взяли его в свою компанию. Ведь здесь столько прекрасных озер! И с удочкой посидеть, и наброски будущих картин сделать.
– То ли в Тюмени народ богаче живет, – сетует художник, – то ли люди более разобщенные, но кажется, что каждый сам по себе. Вот в Казахстане, там на рыбалку всегда ездили большой компанией, сбрасывались на бензин, и даже зимой в шубах набивались в машину по четыре-пять человек.
В Тюмени преподавал в нефтегазовом университете на отделении дизайна, за эти годы руководство помогло организовать две персональные выставки. Одну в университете, вторую – в доме-музее Колокольниковых.
– Удивительно, – восклицает художник, – но почему-то в Тюмени у населения очень слабый интерес к художественному творчеству.
Действительно, на экспозиции людей приходит очень мало. И если в отношении Маркелова это еще можно оправдать тем, что в городе его мало знают, то и на выставки хорошо известных художников, как правило, кроме журналистов, работников музея, нескольких коллег автора и небольшой группы организованных студентов простых ценителей и любителей живописи приходит очень мало.
Может, именно поэтому и у чиновников от культуры отношение к творчеству художников равнодушное? В прошлом году академик Международной академии творчества Виктор Маркелов задумал организовать персональную выставку к своему 60-летию. Не по одному разу обошел все инстанции, но так ничего и не смог добиться, несмотря на многочисленные обещания. Нынешняя экспозиция удалась по чистой случайности – благодаря неравнодушному к искусству предпринимателю, владельцу галереи современного искусства Сергею Молодкину. Не прибыли ради, а исключительно для пропаганды в своем городе настоящей культуры содержит он эту трехэтажную галерею на улице Володарского. Не поэтому ли и называют галерею Тюменской Третьяковкой?
На одной из выставленных в экспозиции картин изображена тройка коней. И есть у художника задумка поставить на улице Ямской возле архитектурно-строительной академии скульптурную композицию «Тройка», которая бы стала памятником истории города, напоминанием о его далеком прошлом, когда славилась Тюмень своими опытными ямщиками. Но пока эта идея не находит поддержки у городских властей.
Так же загубленными остались и два крупных проекта, задуманные еще в Семипалатинске, где отбывали ссылку декабристы. В тех местах была когда-то ставка Чингис-хана. Но со своей прямолинейностью и неумением договариваться об «откатах» так и не смог их реализовать.
– Мне теперь уже много не надо, – говорит художник, – но хотелось бы оставить после себя что-то действительно монументальное, чтобы люди потом вспоминали добрым словом.
Л. К. Иванов
ТРОЙКА НА ПАМЯТЬ
Тюменский художник Виктор Маркелов хочет оставить о себе добрую память, создав на улице Ямской мемориальный комплекс на тему давней истории города.
Пронзительной болью отзывается в душах посетителей выставки картина «Побег. Никогда больше». На ней изображены две усталые женщины возле скирды сена, в которой им предстоит переночевать, чтобы наутро продолжить свою бесконечно длинную дорогу в обход редких в сибирской тайге населенных пунктов. Это мать и бабушка художника, удачно бежавшие из сталинских лагерей.
Репрессии тридцатых годов не обошли стороной семью Виктора Маркелова. Сюжет этого небольшого полотна взят им из реальной жизни. Его мать и бабушка действительно были в лагерях, бежали оттуда и с помощью честных и сердобольных людей обрели свободу, хотя много лет и вынуждены были ждать нового ареста.
Те годы Виктор Григорьевич называет не просто трагедией отдельных личностей, хоть счет им и шел на многие десятки и сотни тысяч. Это была трагедия страны, разрушение жизненного уклада целых народов. Государство получило в лице заключенных бесплатную рабочую силу для гигантских строек, но сорвало с земли огромную армию хлеборобов, подавляющее большинство из которой уже никогда к земле не вернулось, даже оставшись в живых после жутких условий заключения.
– Первая волна репрессий называлась раскулачиванием, – с болью в сердце говорит Виктор Маркелов. – Людей ссылали целыми семьями только за то, что они умели и хотели работать, а потому имели крепкое хозяйство, жили значительно богаче лентяев и нерадивых. Моего деда сослали на строительство Беломорканала, и хотя ему грозили расстрелом, через несколько лет удалось вырваться. По малости лет я своих родных не расспрашивал о деталях тех злоключений. Это бы сейчас я постарался узнать все, а тогда... Да и сами мои предки на эту тему говорить не любили – тема была закрыта. Дед мой, как говорят, до лагеря прекрасным гармонистом был, но я с гармошкой в руках его никогда не видел: после того кошмара уже было не до радости.
Но репрессии в отношении родных художника на первом аресте не закончились. Потом была вторая волна, в ходе которой, по словам Виктора Маркелова, только с Алтая, где они проживали, было сослано около 500 тысяч человек. И были то все хлеборобы, настоящие работяги. И ведь большинство из них потом к земле не вернулось, осели в городах, кто парикмахером, кто дворником, кто шофером.
– Моих родных, – вспоминает рассказы бабушки Виктор, – выгнали из дома в декабре. И всех местных предупредили, что если кто пустит их к себе на постой, тоже будет считаться врагом народа. А в марте посадили на пароход и повезли вниз по Иртышу, потом по Оби. Однажды часть пассажиров высадили на остров посреди реки, а наутро вода поднялась и всех людей смыло. Так что в живых в те годы оставались только те, кому просто несказанно повезло.
Даже теперь, спустя полвека с лишним, Виктор Григорьевич не может получить доступ к архивам, чтобы узнать истинную историю своих предков. Только из отрывочных рассказов матери знает он, что в лагере в отношении женщин, в том числе бабушки – одинокой, еще молодой тогда женщины – были попытки домогательства от коменданта и охранников, положили глаз и на ее дочь, шестнадцатилетнюю девушку. Поэтому и решились они среди зимы податься в бега, а пошли не в сторону Томска, где могли быть посты, а взяли курс на Новосибирск, хоть и был тот путь на сотни километров длиннее. Там по поддельным документам устроились работать на завод, а позднее перебрались в Семипалатинск.
В Семипалатинске и родился Виктор. Как шутит, чуть не на картофельном поле. Мать сажала картошку, когда начались схватки. На телеге, запряженной быками, отвезли ее в больницу, где сразу же и появился на свет ребенок.
– Может, поэтому я и люблю поле, – улыбается Виктор Григорьевич, – люблю картошку сажать.
Очень рано проявился в нем талант художника. Еще в школе принимал участие в городских и республиканских выставках, потом закончил строительный техникум, поступил на художественно-графический факультет Семипалатинского педагогического института. Учеба там давалась очень легко, как говорила бабушка: «А что ему не учиться, когда он уже все знает!». После окончания вуза с красным дипломом там же остался преподавателем. Но зарплата работников высшей школы во все времена была по сути нищенской. И хоть нравилось учить молодежь азам рисования, воспитывать в них чувство прекрасного, пришлось искать более денежную работу. На 125 рублей институтского преподавателя растущую семью содержать было трудно. Так оказался в мастерских худфонда, потом в школе, зятем художником-оформителем на разных предприятиях. Но везде ему с его независимым характером приходилось непросто. Хорошие, денежные заказы давали, как правило, тем, кто умеет угождать, кто слово поперек не молвит, а такими качествами обычно обладают бездарности. Но тем не менее именно они у нас всегда пребывают в фаворе.
И все эти годы рисовал картины. Как смеется, всю жизнь прожил с кистью в руке. Это были портреты, натюрморты, пейзажи, карикатуры. Часть этих работ хранится в частных коллекциях жителей США, Китая, Германии, Польши, Белоруссии, Казахстана, России. Занимался скульптурой, делал копии полотен великих мастеров кисти разных эпох, от Возрождения до начала двадцатого века. Правда, как признается, не старался к точному слепому воспроизведению оригинала, а вносил свои поправки, учитывая, что в мастерских великих художников нередко работали ученики и некоторые детали оставляли непрописанными, а то и вовсе искажали. Так, при создании копии картины Василия Перова «Охотники на привале» прорисовал руки одного из рассказчиков, с учетом источника света заходящего солнца внес коррективы в освещение лиц и одежды героев полотна. Кстати, эта картина послужила темой для написания своей, названной «Байки». На картине Маркелова тоже трое, только уже не охотников, а рыбаков, потому что сам Виктор Григорьевич – заядлый рыбак. Безумно любит зимнюю рыбалку и даже написал и издал на свои деньги небольшую книжку «Ода зимней рыбалке».
Вот только сетует, что за пять лет жизни в Тюмени так и не смог с кем-то из рыбаков по-настоящему сблизиться, чтобы взяли его в свою компанию. Ведь здесь столько прекрасных озер! И с удочкой посидеть, и наброски будущих картин сделать.
– То ли в Тюмени народ богаче живет, – сетует художник, – то ли люди более разобщенные, но кажется, что каждый сам по себе. Вот в Казахстане, там на рыбалку всегда ездили большой компанией, сбрасывались на бензин, и даже зимой в шубах набивались в машину по четыре-пять человек.
В Тюмени преподавал в нефтегазовом университете на отделении дизайна, за эти годы руководство помогло организовать две персональные выставки. Одну в университете, вторую – в доме-музее Колокольниковых.
– Удивительно, – восклицает художник, – но почему-то в Тюмени у населения очень слабый интерес к художественному творчеству.
Действительно, на экспозиции людей приходит очень мало. И если в отношении Маркелова это еще можно оправдать тем, что в городе его мало знают, то и на выставки хорошо известных художников, как правило, кроме журналистов, работников музея, нескольких коллег автора и небольшой группы организованных студентов простых ценителей и любителей живописи приходит очень мало.
Может, именно поэтому и у чиновников от культуры отношение к творчеству художников равнодушное? В прошлом году академик Международной академии творчества Виктор Маркелов задумал организовать персональную выставку к своему 60-летию. Не по одному разу обошел все инстанции, но так ничего и не смог добиться, несмотря на многочисленные обещания. Нынешняя экспозиция удалась по чистой случайности – благодаря неравнодушному к искусству предпринимателю, владельцу галереи современного искусства Сергею Молодкину. Не прибыли ради, а исключительно для пропаганды в своем городе настоящей культуры содержит он эту трехэтажную галерею на улице Володарского. Не поэтому ли и называют галерею Тюменской Третьяковкой?
На одной из выставленных в экспозиции картин изображена тройка коней. И есть у художника задумка поставить на улице Ямской возле архитектурно-строительной академии скульптурную композицию «Тройка», которая бы стала памятником истории города, напоминанием о его далеком прошлом, когда славилась Тюмень своими опытными ямщиками. Но пока эта идея не находит поддержки у городских властей.
Так же загубленными остались и два крупных проекта, задуманные еще в Семипалатинске, где отбывали ссылку декабристы. В тех местах была когда-то ставка Чингис-хана. Но со своей прямолинейностью и неумением договариваться об «откатах» так и не смог их реализовать.
– Мне теперь уже много не надо, – говорит художник, – но хотелось бы оставить после себя что-то действительно монументальное, чтобы люди потом вспоминали добрым словом.