Ирина Андреева
Сто первый снег
Повесть и рассказы.
Чирок
Герка Груздев, по прозвищу Чирок, нёсся по улице на всех парусах, того и гляди взлетит.
— Куда летишь, Герка? — окликнул сват Егор.
— Здорово, сваток! — чуть притормозил Герка, — Завтра в тайгу двинем, трактор бегу в кузов загружать.
— Ну, с богом! Коли не увидимся.
— Ага, чуть свет пойдём.
Сват Егор посмотрел Герке вслед, по-доброму улыбнулся: «Молодец мужик, вот тебе и Чирок с чей-то лёгкой руки».
Чирок — утка, самая маленькая из всех водоплавающих птиц. Людская приметливость очень часто бьёт не в бровь, а в глаз: Герка такой же маленький и щупленький, как эта дикая утка. Живые чёрные глаза, чёрные как смоль волосы на маленькой голове его торчат шапочкой-козырьком надо лбом и вихорком на макушке — ни дать ни взять утка-чирок.
Не только внешнее сходство роднит Герку с уточкой, необыкновенно подвижный и ловкий он. Немногие птицы обладают способностью стремительного вертикального взлёта и посадки, уточка чирок — из числа виртуозов, благодаря узким заострённым крыльям. Эдак же виртуозно Чирок управляет техникой. Работает он в совхозе трактористом, на гусеничном и колёсном тракторах, в зависимости от сезона и производственных нужд.
В зимнюю пору Чирок на гусеничном тракторе трелевал лес в тайге. Красный лес на строительство в хозяйстве заготавливали по зимнику за восемьсот километров, не гнать же трактор в такую даль: не жечь лишнюю солярку, не рвать гусеницы понапрасну. Чирок с эстакады загонял трактор в кузов тягача задом, ставил «на скорость», таким образом застопоривая его движение. Не положена по технике безопасности такая манипуляция с дизелем, тем не менее это работало, и, слава богу, не случилось ни одного эксцесса. Сам тракторист вольготно размещался в тёплой кабине с водителем.
Работа в тайге нелёгкая, но не один год такого опыта был за плечами Герки Груздева. Ничто не предвещало беды и в этот раз. В тайгу Чирок ехал с охотой, любил он настоящую работу, процесс, в котором тракторист ощущает себя заглавной буквой. От его ловкости и упорства зависит норма выработки на бригаду, количество вывезенных «кубиков». А значит, и количество отстроенных домов. Что ни говори, дома из красного леса получаются тёплые, добротные и просторные, не чета им из берёзы и осины, а уж тем более кирпичные. Опять же в эту пору идёт хороший заработок, успевай, разворачивайся, добытчик.
Из деревни выехали по темну, зимний день короток, нужно успеть засветло добраться до зимника, пройти по нему, а там уж и до деляны рукой подать. Обычно успевали к лесной стоянке — утеплённому вагону, установленному на полозья, к полуночи.
Вагон этот со всем скарбом загодя утащили в тайгу, как только был получен билет на порубку и наморожен зимник. В нём и кухня и столовая и спальня с двухъярусными нарами. Дожидаясь бригаду хозяйничали тут тракторист колёсного трактора, притащивший вагон, три мужика-валыцика. Обустраивали площадку, готовили дрова для топки печки-буржуйки. В вагоне тепло как в деревенской избе. Мужики спят вповалку, намаялись за день в снегах.
Основная бригада едет с водителями в кабинах. Раскачиваться при заготовке леса некогда, завтра загудят трактора и машины, закипит работа, заухают строевые деревья под ударами топоров и под напором бензопил.
Вновь прибывшие вваливаются во времянку с шумом и гамом. Не церемонятся, кричат:
— Эй, первопроходчики, свет давайте, ставьте чай!
В тёмное время суток здесь в тайге в ход идёт керосиновая лампа. Вспыхнувший на газовом таганке голубой огонь тоже освещает жильё. Мужики балагурят, занимают на нарах всяк своё место, задирают проснувшихся.
— Чё дровец мало заготовили?
— Иди ты! — незлобиво отмахивается косматый и припухший ото сна мужик, — Завтра сучьев нарубаешь, ты спец по этому делу.
— А ты спец хорька давить, — не отступает первый, напрямую намекая любителю поспать — «хорька давить» — храпеть значит.
Поужинали, завалились спать. Поутру бригадир не даёт залёживаться:
— Лесные братья, подъём!
После завтрака мужики сбежались поглядеть, как на спектакль, на приземление Чирка в тракторе с кузова в сугроб. Кроме сноровки нужны смелость и решительность, навык.
Герка подогнал трактор к самому краю кузова, дальше надо было суметь так сбалансировать агрегат, на такой скорости «прыгнуть», чтобы не лёг он на бок, не перевернулся, не ткнулся носом или не встал «на дыбы», одним словом, «спланировать».
Чирку эта «посадка» всегда удавалась безупречно. Не ударил в грязь лицом он и на этот раз. Советы и выкрики любопытных ему не нужны. Приземлившись он набавил скорость и устремил трактор на делянку.
Мужики ещё какое-то время галдели, делали разбор «полёта». Улыбался довольный сын, шлёпнул по спине нагольными рукавицами напарника. Подал голос бригадир:
— Хорош, мужики, крутое Геркино «пике» удалось, расходись по своим местам!
До обеда лесом загрузили все три тягача. После обеда поджидали новую партию уже в пять машин. Вывоз леса теперь пойдёт как по графику — одни уезжают, другие приезжают, только успевай разворачиваться.
За обедом бригадир похвалил рабочих:
— Хороший почин, мужики, Бог нам в помощь!
После обеда Герка переезжал на полном ходу на новую делянку. Трактор, известное дело, не танк, всего и сходства-то — стальные гусеницы, а «броня» не крепка — днище слабое, дыры у рычагов.
Крепкая орясина напрочь пробила донышко, острым концом выскочила, встала дыбом под углом, упёрлась трактористу чуть ниже кадыка, в самое уязвимое место. Как только муфту тормоза успел выжать?! Выгнулся Чирок до предела, вытянулся до дрожи в теле, чтобы удерживать эту муфту. Сидит вжатый в сидение до отказа ни жив ни мёртв, руки, по причине малых «габаритов», не могут дотянуться до рычага скорости, двигатель заглушить тоже не может, молотит он на полных оборотах.
Как ребятам дать знать о беде?! Отпустить муфту тормоза? Трактор рванёт вперед, кол проткнёт его тело насквозь. Не даром говорят, в такие минуты перед глазами вся жизнь как на киноплёнке промелькнёт. А какая она жизнь у мужика? Одна работа да забота. Заправщиком был, водовозом, пахал, боронил и сеял — куда начальство прикажет.
Не помнит, сколько просидел так, с жизнью мысленно прощаясь, потом липким с головы до ног покрылся. А дизель знай себе молотит. «Вот под эту музыку мне, знать, и конец придёт. Самое то музыка для тракториста! Эх, ма!»
Кто-то из ребят-вальщиков обратил внимание: что-то больно долго трактор стоит на холостом ходу. Случилось чего? Бросились, открыли кабину, а там, мать честная — «картина маслом»! Отключили движок, помогли бедолаге выбраться. Затрясло Чирка мелкой дрожью, даже желудок наизнанку вывернуло.
Сбежались остальные. Судачили:
— Вот дак почин, бригадир!
— А я чего? — развёл руками тот, — Нарочно не придумаешь, какой случай. Видно, в рубашке ты, Герка, родился. Ну что же, будешь теперь своё второе рождение праздновать. Работать-то сможешь?
— Чего я, барышня кисейная, что ль? Однова жалею: перед погибелью не успел сказать: в случае чего, на могилку мне мазутную робу положите, был, мол, тракторист Герка Груздев и сгинул не за понюх табаку…
— Давай, аккуратней теперь, — сочувствующе улыбнулся бригадир.
— Где наша не пропадала. Говорят, в одну воронку дважды снаряд не попадает.
Герка в сердцах выломал орясину, отбросил подальше. Уверенно уселся в кабину, захлопнул дверцу, застучал дизель, и будто в насмешку над Косой, Чирок взревел: «К ногам привязали его колосник и койкою труп обернули», — песня взбодрила мужиков, смеялись: «Вот так Чирок — мелкая уточка! Про робу-то в точку сказал!»
Знали: один недостаток был у Чирка: ходил он круглый год в засаленной от мазута, масла и соляры спецовке в зависимости от сезона, летом — в чёрном комбинезоне, зимой — в фуфайке и ватных брюках. Глядя на него, можно было сделать вывод, что эта профессия самая грязная, чернорабочая. Мужики иногда шутили: «Герка, ты в огне сгоришь, а вот в воде точно не потонешь, тебя масло наверх вытолкнет». Иной и того пуще отпустит: «Мундирчик-то у тебя заселенный, на мыло пустить можно».
Захворала у Чирка жена. Ну а какой спрос с больного человека, что мужик не обихоженный ходит? Ушла безвременно. Остался Чирок один, дети свои семьи имеют, из гнезда улетели. По русскому сердоболию жалеют Чирка люди, мужик-то работящий.
Сворачивались работы по заготовке леса ближе к весне. Трактор загружали в кузов тягача уже со снежной эстакады. За зиму нагребали снежный пологий сугроб, утрамбовывали надёжно, тут и природа в помощь, оттепель-мороз делали свое дело — снег слёживался, приобретал прочность. Всю эту науку «планирования». Чирок потом и сыну передал.
Овдовевшего Чирка приняла вдова Феша, женщина до работы двужильная: в доме порядок, подворье образцовое. Известное дело: русская баба коня на скаку остановит, из пекла вызволит, медведя при случае ухайдакает. Но разве плохо иметь в хозяйстве мужские руки? Вот и решилась с Чирком сойтись.
Как взялась она за нового мужа, обстирала, обчинила, приодела, стал Чирок пригожий, каким его отродясь деревня не знавала. Опять же, в природе чирок-селезень хорош и окрасом, и голосом, не зря народная молва ему такое ласковое прозвание дала.
Дети, что Чирковы, что Фешины, прознав про «молодожёнов», в штыки встали. Фешины: «На кого ты отца променяла?!» «Ни на кого я его не меняла, верой и правдой всю жизнь при нём прожила. А теперь одна осталась, у вас семьи-дети, опять же разъехались вы все. Кто же мне кружку воды подаст, когда немощь придёт?» — пыталась облагоразумить детей мать.
Отпрыски Чирка от такой непрухи тоже ругать отца взялись. Кто их знает, амбиции взыграли или так, обида какая вспыхнула-всплыла, только гонять его стали от «невесты» как дикого прибившегося к домашней утице селезня.
Скажите, а когда дети «за» бывают? Не хотят понимать взрослые дети, что в таком возрасте овдовевшие люди объединяют свои жизни не для «лямуров», а дабы скрасить навалившееся горе и одиночество. Чтобы не быть им, любимым чадам, в обузу. Кто не принимает этого, окружите старика заботой, лаской, вниманием. Заберите в свою семью, вот и вся недолга…
По деревне между тем слухи да толки поползли: видано ли дело, чтобы яйца курицу учили?! Ан не дались «молодые», продолжали жить вместе. Чем дальше, тем дружнее. Вроде и дети смирились.
Задумала младшая дочь Феши строиться, сколько ей Чирок леса, пиломатериала до соседней деревни перевозил! Сорок пять километров, скажете, не соседняя деревня? Ну, это как сказать. Ему и четыреста нипочём — ездил на колёснике до областного центра, опять же пиломатериал возил, когда сын Фешин строился. Все четыреста километров. Бывало, и Феша с ним трясётся. Чего ради детей не сделаешь? В кабине трактора пассажирского места нет, так она в кузове располагалась. Спросят у неё любопытства ради: «Да как же ты такую даль на тракторе решилась ехать?» Засмеётся Феша: «А ничего, я сижу да песни пою. ГАИ-шники остановят, ещё и честь отдают, езжайте, мол, с богом». Однако, скажете, всё она «одеяло на себя тянет» — своим детям помогает?
Геркина-то родова подалась аж за Волгу на жительство, а Фешины тут, в Сибири, остались.
Опять же посудить, Феша-то не спустя рукава сидела. Он отработает, она банькой парной, горячими пирогами встречает, ухоженный да обстиранный мужик ходит.
Пришли лихие девяностые, тяжёлым катком по России прокатились: распался Союз, и совхоз ханул, но Чирок успел приватизировать двухосный тракторок-колёсник с прицепом. Для крестьянина в хозяйстве это ведь такое подспорье: дрова, сено заготовить-вывезти. Грузи хоть землю, хоть навоз, мусор, любой строительный материал, знай вези, подскакивай на кочках.
Выпадет ли лето засушливое, трактор выручит. Раздобыл Чирок небольшую цистерну, установил в кузов, воду в неё заливал из действующей ещё водокачки. Не только мелочь хозяйке в огороде поливал, отдалённое картовное поле приноровился «орошать». Соседи просить стали о подобной услуге. Не «за так», конечно, за копейку небольшую, но при умелом «учёте финансов», она, как известно, рубль бережёт.
Вот и ладно, удалась жизнь. К старости вместе пришли. Но случилась беда: остановилось у Феши сердечко. Ушла в мир иной. Но жива она в памяти народной, всяк могилке поклонится. Уважают на селе трудолюбивых, аккуратных, рачительных хозяек.
Кабы возможно было работу, сделанную руками женщин-матерей в одну кучу сложить, как дрова, поднялась бы она, закрыла небо. Это про таких женщин написал Николай Некрасов: «Есть женщины в русских селеньях» в замечательной, народной поэме «Мороз, Красный нос».
А что же Чирок? Уж как он убивался, думали, тоже не жилец. Увезли дети за Волгу — к себе забрали.
Чирок — малая птица семейства утиных, за миниатюрность в народе она и получила такое ласковое, детское название. А мясо и яйца этой утки деликатесом считаются, стало быть, дорогие. Так ведь и золотник в механизме — мал, да дорог! И дядя Гера не из последних на селе прожил, даром что век Чирком прозывался.
Есть в истории примеры: не велик ростом и комплекцией был русский полководец Суворов, а поди ты, как сам себя выпестовал, закалил военными упражнениями, ледяной водой обливался, спал на жёстких солдатских постелях, питался с общего котла, не щадил ни себя ни подопечных. Поговорка «Тяжело в ученье, легко в бою» ему принадлежит.
Про мелких людей говорят ещё так: откуда, мол, силы, амбиции берутся, когда на погляд в чём только душа держится? А как вы хотели? Чтобы клевал всяк, кому не лень? Главное не сдаваться! Можно проиграть, но в борьбе — это беда, а бездействие — позор. Который и сдаётся, а уточка-чирок юркая, поди её возьми! И Герасим Груздев не спасовал, выдюжил достойно…
Ирина Андреева
Сто первый снег
Повесть и рассказы.
Чирок
Герка Груздев, по прозвищу Чирок, нёсся по улице на всех парусах, того и гляди взлетит.
— Куда летишь, Герка? — окликнул сват Егор.
— Здорово, сваток! — чуть притормозил Герка, — Завтра в тайгу двинем, трактор бегу в кузов загружать.
— Ну, с богом! Коли не увидимся.
— Ага, чуть свет пойдём.
Сват Егор посмотрел Герке вслед, по-доброму улыбнулся: «Молодец мужик, вот тебе и Чирок с чей-то лёгкой руки».
Чирок — утка, самая маленькая из всех водоплавающих птиц. Людская приметливость очень часто бьёт не в бровь, а в глаз: Герка такой же маленький и щупленький, как эта дикая утка. Живые чёрные глаза, чёрные как смоль волосы на маленькой голове его торчат шапочкой-козырьком надо лбом и вихорком на макушке — ни дать ни взять утка-чирок.
Не только внешнее сходство роднит Герку с уточкой, необыкновенно подвижный и ловкий он. Немногие птицы обладают способностью стремительного вертикального взлёта и посадки, уточка чирок — из числа виртуозов, благодаря узким заострённым крыльям. Эдак же виртуозно Чирок управляет техникой. Работает он в совхозе трактористом, на гусеничном и колёсном тракторах, в зависимости от сезона и производственных нужд.
В зимнюю пору Чирок на гусеничном тракторе трелевал лес в тайге. Красный лес на строительство в хозяйстве заготавливали по зимнику за восемьсот километров, не гнать же трактор в такую даль: не жечь лишнюю солярку, не рвать гусеницы понапрасну. Чирок с эстакады загонял трактор в кузов тягача задом, ставил «на скорость», таким образом застопоривая его движение. Не положена по технике безопасности такая манипуляция с дизелем, тем не менее это работало, и, слава богу, не случилось ни одного эксцесса. Сам тракторист вольготно размещался в тёплой кабине с водителем.
Работа в тайге нелёгкая, но не один год такого опыта был за плечами Герки Груздева. Ничто не предвещало беды и в этот раз. В тайгу Чирок ехал с охотой, любил он настоящую работу, процесс, в котором тракторист ощущает себя заглавной буквой. От его ловкости и упорства зависит норма выработки на бригаду, количество вывезенных «кубиков». А значит, и количество отстроенных домов. Что ни говори, дома из красного леса получаются тёплые, добротные и просторные, не чета им из берёзы и осины, а уж тем более кирпичные. Опять же в эту пору идёт хороший заработок, успевай, разворачивайся, добытчик.
Из деревни выехали по темну, зимний день короток, нужно успеть засветло добраться до зимника, пройти по нему, а там уж и до деляны рукой подать. Обычно успевали к лесной стоянке — утеплённому вагону, установленному на полозья, к полуночи.
Вагон этот со всем скарбом загодя утащили в тайгу, как только был получен билет на порубку и наморожен зимник. В нём и кухня и столовая и спальня с двухъярусными нарами. Дожидаясь бригаду хозяйничали тут тракторист колёсного трактора, притащивший вагон, три мужика-валыцика. Обустраивали площадку, готовили дрова для топки печки-буржуйки. В вагоне тепло как в деревенской избе. Мужики спят вповалку, намаялись за день в снегах.
Основная бригада едет с водителями в кабинах. Раскачиваться при заготовке леса некогда, завтра загудят трактора и машины, закипит работа, заухают строевые деревья под ударами топоров и под напором бензопил.
Вновь прибывшие вваливаются во времянку с шумом и гамом. Не церемонятся, кричат:
— Эй, первопроходчики, свет давайте, ставьте чай!
В тёмное время суток здесь в тайге в ход идёт керосиновая лампа. Вспыхнувший на газовом таганке голубой огонь тоже освещает жильё. Мужики балагурят, занимают на нарах всяк своё место, задирают проснувшихся.
— Чё дровец мало заготовили?
— Иди ты! — незлобиво отмахивается косматый и припухший ото сна мужик, — Завтра сучьев нарубаешь, ты спец по этому делу.
— А ты спец хорька давить, — не отступает первый, напрямую намекая любителю поспать — «хорька давить» — храпеть значит.
Поужинали, завалились спать. Поутру бригадир не даёт залёживаться:
— Лесные братья, подъём!
После завтрака мужики сбежались поглядеть, как на спектакль, на приземление Чирка в тракторе с кузова в сугроб. Кроме сноровки нужны смелость и решительность, навык.
Герка подогнал трактор к самому краю кузова, дальше надо было суметь так сбалансировать агрегат, на такой скорости «прыгнуть», чтобы не лёг он на бок, не перевернулся, не ткнулся носом или не встал «на дыбы», одним словом, «спланировать».
Чирку эта «посадка» всегда удавалась безупречно. Не ударил в грязь лицом он и на этот раз. Советы и выкрики любопытных ему не нужны. Приземлившись он набавил скорость и устремил трактор на делянку.
Мужики ещё какое-то время галдели, делали разбор «полёта». Улыбался довольный сын, шлёпнул по спине нагольными рукавицами напарника. Подал голос бригадир:
— Хорош, мужики, крутое Геркино «пике» удалось, расходись по своим местам!
До обеда лесом загрузили все три тягача. После обеда поджидали новую партию уже в пять машин. Вывоз леса теперь пойдёт как по графику — одни уезжают, другие приезжают, только успевай разворачиваться.
За обедом бригадир похвалил рабочих:
— Хороший почин, мужики, Бог нам в помощь!
После обеда Герка переезжал на полном ходу на новую делянку. Трактор, известное дело, не танк, всего и сходства-то — стальные гусеницы, а «броня» не крепка — днище слабое, дыры у рычагов.
Крепкая орясина напрочь пробила донышко, острым концом выскочила, встала дыбом под углом, упёрлась трактористу чуть ниже кадыка, в самое уязвимое место. Как только муфту тормоза успел выжать?! Выгнулся Чирок до предела, вытянулся до дрожи в теле, чтобы удерживать эту муфту. Сидит вжатый в сидение до отказа ни жив ни мёртв, руки, по причине малых «габаритов», не могут дотянуться до рычага скорости, двигатель заглушить тоже не может, молотит он на полных оборотах.
Как ребятам дать знать о беде?! Отпустить муфту тормоза? Трактор рванёт вперед, кол проткнёт его тело насквозь. Не даром говорят, в такие минуты перед глазами вся жизнь как на киноплёнке промелькнёт. А какая она жизнь у мужика? Одна работа да забота. Заправщиком был, водовозом, пахал, боронил и сеял — куда начальство прикажет.
Не помнит, сколько просидел так, с жизнью мысленно прощаясь, потом липким с головы до ног покрылся. А дизель знай себе молотит. «Вот под эту музыку мне, знать, и конец придёт. Самое то музыка для тракториста! Эх, ма!»
Кто-то из ребят-вальщиков обратил внимание: что-то больно долго трактор стоит на холостом ходу. Случилось чего? Бросились, открыли кабину, а там, мать честная — «картина маслом»! Отключили движок, помогли бедолаге выбраться. Затрясло Чирка мелкой дрожью, даже желудок наизнанку вывернуло.
Сбежались остальные. Судачили:
— Вот дак почин, бригадир!
— А я чего? — развёл руками тот, — Нарочно не придумаешь, какой случай. Видно, в рубашке ты, Герка, родился. Ну что же, будешь теперь своё второе рождение праздновать. Работать-то сможешь?
— Чего я, барышня кисейная, что ль? Однова жалею: перед погибелью не успел сказать: в случае чего, на могилку мне мазутную робу положите, был, мол, тракторист Герка Груздев и сгинул не за понюх табаку…
— Давай, аккуратней теперь, — сочувствующе улыбнулся бригадир.
— Где наша не пропадала. Говорят, в одну воронку дважды снаряд не попадает.
Герка в сердцах выломал орясину, отбросил подальше. Уверенно уселся в кабину, захлопнул дверцу, застучал дизель, и будто в насмешку над Косой, Чирок взревел: «К ногам привязали его колосник и койкою труп обернули», — песня взбодрила мужиков, смеялись: «Вот так Чирок — мелкая уточка! Про робу-то в точку сказал!»
Знали: один недостаток был у Чирка: ходил он круглый год в засаленной от мазута, масла и соляры спецовке в зависимости от сезона, летом — в чёрном комбинезоне, зимой — в фуфайке и ватных брюках. Глядя на него, можно было сделать вывод, что эта профессия самая грязная, чернорабочая. Мужики иногда шутили: «Герка, ты в огне сгоришь, а вот в воде точно не потонешь, тебя масло наверх вытолкнет». Иной и того пуще отпустит: «Мундирчик-то у тебя заселенный, на мыло пустить можно».
Захворала у Чирка жена. Ну а какой спрос с больного человека, что мужик не обихоженный ходит? Ушла безвременно. Остался Чирок один, дети свои семьи имеют, из гнезда улетели. По русскому сердоболию жалеют Чирка люди, мужик-то работящий.
Сворачивались работы по заготовке леса ближе к весне. Трактор загружали в кузов тягача уже со снежной эстакады. За зиму нагребали снежный пологий сугроб, утрамбовывали надёжно, тут и природа в помощь, оттепель-мороз делали свое дело — снег слёживался, приобретал прочность. Всю эту науку «планирования». Чирок потом и сыну передал.
Овдовевшего Чирка приняла вдова Феша, женщина до работы двужильная: в доме порядок, подворье образцовое. Известное дело: русская баба коня на скаку остановит, из пекла вызволит, медведя при случае ухайдакает. Но разве плохо иметь в хозяйстве мужские руки? Вот и решилась с Чирком сойтись.
Как взялась она за нового мужа, обстирала, обчинила, приодела, стал Чирок пригожий, каким его отродясь деревня не знавала. Опять же, в природе чирок-селезень хорош и окрасом, и голосом, не зря народная молва ему такое ласковое прозвание дала.
Дети, что Чирковы, что Фешины, прознав про «молодожёнов», в штыки встали. Фешины: «На кого ты отца променяла?!» «Ни на кого я его не меняла, верой и правдой всю жизнь при нём прожила. А теперь одна осталась, у вас семьи-дети, опять же разъехались вы все. Кто же мне кружку воды подаст, когда немощь придёт?» — пыталась облагоразумить детей мать.
Отпрыски Чирка от такой непрухи тоже ругать отца взялись. Кто их знает, амбиции взыграли или так, обида какая вспыхнула-всплыла, только гонять его стали от «невесты» как дикого прибившегося к домашней утице селезня.
Скажите, а когда дети «за» бывают? Не хотят понимать взрослые дети, что в таком возрасте овдовевшие люди объединяют свои жизни не для «лямуров», а дабы скрасить навалившееся горе и одиночество. Чтобы не быть им, любимым чадам, в обузу. Кто не принимает этого, окружите старика заботой, лаской, вниманием. Заберите в свою семью, вот и вся недолга…
По деревне между тем слухи да толки поползли: видано ли дело, чтобы яйца курицу учили?! Ан не дались «молодые», продолжали жить вместе. Чем дальше, тем дружнее. Вроде и дети смирились.
Задумала младшая дочь Феши строиться, сколько ей Чирок леса, пиломатериала до соседней деревни перевозил! Сорок пять километров, скажете, не соседняя деревня? Ну, это как сказать. Ему и четыреста нипочём — ездил на колёснике до областного центра, опять же пиломатериал возил, когда сын Фешин строился. Все четыреста километров. Бывало, и Феша с ним трясётся. Чего ради детей не сделаешь? В кабине трактора пассажирского места нет, так она в кузове располагалась. Спросят у неё любопытства ради: «Да как же ты такую даль на тракторе решилась ехать?» Засмеётся Феша: «А ничего, я сижу да песни пою. ГАИ-шники остановят, ещё и честь отдают, езжайте, мол, с богом». Однако, скажете, всё она «одеяло на себя тянет» — своим детям помогает?
Геркина-то родова подалась аж за Волгу на жительство, а Фешины тут, в Сибири, остались.
Опять же посудить, Феша-то не спустя рукава сидела. Он отработает, она банькой парной, горячими пирогами встречает, ухоженный да обстиранный мужик ходит.
Пришли лихие девяностые, тяжёлым катком по России прокатились: распался Союз, и совхоз ханул, но Чирок успел приватизировать двухосный тракторок-колёсник с прицепом. Для крестьянина в хозяйстве это ведь такое подспорье: дрова, сено заготовить-вывезти. Грузи хоть землю, хоть навоз, мусор, любой строительный материал, знай вези, подскакивай на кочках.
Выпадет ли лето засушливое, трактор выручит. Раздобыл Чирок небольшую цистерну, установил в кузов, воду в неё заливал из действующей ещё водокачки. Не только мелочь хозяйке в огороде поливал, отдалённое картовное поле приноровился «орошать». Соседи просить стали о подобной услуге. Не «за так», конечно, за копейку небольшую, но при умелом «учёте финансов», она, как известно, рубль бережёт.
Вот и ладно, удалась жизнь. К старости вместе пришли. Но случилась беда: остановилось у Феши сердечко. Ушла в мир иной. Но жива она в памяти народной, всяк могилке поклонится. Уважают на селе трудолюбивых, аккуратных, рачительных хозяек.
Кабы возможно было работу, сделанную руками женщин-матерей в одну кучу сложить, как дрова, поднялась бы она, закрыла небо. Это про таких женщин написал Николай Некрасов: «Есть женщины в русских селеньях» в замечательной, народной поэме «Мороз, Красный нос».
А что же Чирок? Уж как он убивался, думали, тоже не жилец. Увезли дети за Волгу — к себе забрали.
Чирок — малая птица семейства утиных, за миниатюрность в народе она и получила такое ласковое, детское название. А мясо и яйца этой утки деликатесом считаются, стало быть, дорогие. Так ведь и золотник в механизме — мал, да дорог! И дядя Гера не из последних на селе прожил, даром что век Чирком прозывался.
Есть в истории примеры: не велик ростом и комплекцией был русский полководец Суворов, а поди ты, как сам себя выпестовал, закалил военными упражнениями, ледяной водой обливался, спал на жёстких солдатских постелях, питался с общего котла, не щадил ни себя ни подопечных. Поговорка «Тяжело в ученье, легко в бою» ему принадлежит.
Про мелких людей говорят ещё так: откуда, мол, силы, амбиции берутся, когда на погляд в чём только душа держится? А как вы хотели? Чтобы клевал всяк, кому не лень? Главное не сдаваться! Можно проиграть, но в борьбе — это беда, а бездействие — позор. Который и сдаётся, а уточка-чирок юркая, поди её возьми! И Герасим Груздев не спасовал, выдюжил достойно…