В четвертый по счету сборник тюменского поэта Антонины Марковой вошли новые стихи, написанные за последние годы. Автор продолжает тему лирической исповеди, открыто и взволнованно описывая всё, что её окружает и происходит в жизни. Добродушие и изначальное стремление к прекрасному ― определяющие мотивы поэзии Антонины Марковой.
Антонина Маркова
Живу предчувствием весны
Тюмень
ИД «Титул»
2019
Виталий Огородников
На стезе пера
Когда капля чернил на срезе пера нависает над чистым листом бумаги, она ещё не знает, чем ей суждено стать. И поэт не всегда это знает, но сколько возможностей у этой капли! То она ведёт поэта, то ― он её, а на бумаге появляются красочные, непохожие друг на друга картины.
С творчеством Антонины Марковой читатель знаком давно. Её первый сборник стихов вышел в прошлом веке ― в 1999 году. И тогда уже было понятно, что перед нами состоявшийся поэт, прекрасно владеющий словом, несущий людям радость, веру в добро и в себя. Книга увлекает читателя с самого названия ― «Застенчивый рассвет». Но красиво в нём не только название, но и содержание, конечно. Вот послушайте:
«…Я бережно, как старенькое фото
Воспоминанья детские храню.
Там сказки мне рассказывает кто-то,
Там мать качает колыбель мою…».
В каждой строке чувствуется присутствие автора, и для большей достоверности он становится здесь всем тем, о чём пишет:
«…Дуновением, шёпотом, искрой костра
Иль чернильною каплей на срезе пера…».
После «Застенчивого рассвета» Антонина Маркова издала ещё два сборника ― «Каждый лист у сентября свят» и «Судьбы потаённая нить». Сразу видно, что поэт в постоянной кропотливой работе, он не стоит на месте, а развивается и растёт. Перед глазами читателя предстают зримые картины. Так и представляешь это, читая:
«…Ковш Большой медведицы так низко,
Что вот-вот и зачерпнёт воды…».
Мне нравятся весенние картинки, причём здесь присутствует своё, необычное виденье, казалось бы, привычных пейзажей:
«…Опять ветвей готический каприз
Изящно вознесён теплу навстречу,
Под крышей опрокинутые свечи
Звенящую капель роняют вниз…».
Так весело читаются эти стихи. Автор умело работает языком образов. У Антонины деревце ― это робкий штрих зелёного побега, пышные сугробы — это застывшее молоко, а тающий снег ― это испуганный зайчонок. Да мало ли этих интересных и непредсказуемых сравнений!
В этом сборнике, как и в предыдущих, много стихов автобиографических, стихов-размышлений. Женская душа в них открыта, наполнена всеми оттенками переживаний ― от наивного восторга до мечты подняться «На крыло да за ветром ― вдаль», от веры в «тёплые сказки весны» до горького расставания. Есть в них признание, которое могут выдохнуть лишь уста поэта:
«…В слова обращаю и радость, и боль,
И снежную замять…».
Автор много выступает перед читателями, вокруг Антонины всегда детвора, и все учатся друг у друга. А пока чернильная капля задумалась, чем бы ей снова стать, обязательно чем-то необычным, новым, нежданным…
Виталий Огородников, поэт,
член Союза писателей России
В доме сонном
В доме сонном не спит тишина,
Всё прислушивается сторожко:
Шепчут звёзды в проёме окна,
И мурлычет незримая кошка.
Различим самый немощный звук,
Что средь ночи царит неугасно,
Даже ходиков медленный стук ―
Тишина над часами не властна.
Ходит сон, половицей скрипя.
И в безмолвии слышится звонко,
Как во сне рассказала себя
Сказка тихо на ушко ребёнку.
Мама моя ― старенькая
Мама моя ― старенькая,
Высохший колос ржаной.
Руки твои, маленькие,
Космос несут надо мной.
Волосы поседевшие ―
Дыма осеннего прядь.
Мысли осиротевшие
Возрасту не отнять.
Памяти пряжа тонкая
Путает узелки,
Воспоминанья ломкие ―
Трепетны и легки.
Всё, что судьбой назначено,
Стало тебе не в новь,
Только в душе не растрачены
Вера, Надежда, Любовь.
Ветер
Ветер запахами трав
запряжён,
Точно ленты в белой гриве
летят ―
На жаре настоян
и сбережён
Спелой кашки луговой
аромат,
Дикой мяты шелковистая
нить,
Разнотравия цветной
крепдешин…
Не дышать летящим мёдом,
а пить,
Словно воздух ―
врачеватель души!
Земля родимая
Старое крылечко под навесом
Расцветил черёмуховый снег.
Жар-перо закатное ― над лесом,
Что стоит ещё по-майски пег.
Топится на огороде банька,
И вздыхает старый тротуар.
Повторяет вновь сосед мой Санька
На гармони свой репертуар.
Тянется мелодия простая
Лентами цветными меж дворов.
И летит за нею, подпевая,
Радостный оркестрик комаров.
Ожили цветы по белым ставням,
Аж завидно стало тополям.
И везде ― покой былинный, давний,
И моя родимая земля.
Весна в городе
Городская весна. По обочинам ― тёмные плеши.
И приствольные чаши кустов засверкали водой.
А капелей холодных безудержный плач неутешен,
И набухшие влагой летят облака чередой.
У весны-горожанки манеры решительны, круты.
Торопливо сминает февральских сугробов холсты
И ссыпает с деревьев прозрачные сонные путы,
Открывает теплу на реке ледяные пласты.
Режет солнечный свет на весёлые тонкие иглы
И швыряет их в каждую лужу и стёкла витрин,
И торопит ручьи, чтобы холодом их не застигла,
Не накрыла ладонь возвратившихся снежных перин.
Поспешает весна, чтобы в городе новый порядок
Навести между стылых высоток, сырых площадей.
А потом электричкой ― в хозяйство забытое грядок,
В тридесятое белое царство лесов и полей.
Чтоб природе явить изобилие тайн и загадок,
Убежит, оставляя свой город цвести для людей…
Снегопад в марте
Стояла календарная весна.
И снег явился зимний, старомодный,
Но этот жест натуры благородной
Принять не соизволила она…
А снегу для любви его холодной
Казалась вся Вселенная тесна!
Он землю обнимал в последний раз,
Волнуясь, самого себя белее,
От самого себя слегка хмелея
И душу выставляя напоказ
Такую чистую, что над аллеей
Молочным светом радуга зажглась…
Саяны
В ясный день, в едва заметной дымке,
Там, у горизонта, над тайгой,
Проступают горы-невидимки
И сияют цепью голубой.
На вершинах летом снег не тает,
А в предгорьях ― травы глубоки,
И багульник душный зацветает,
И углями плавятся жарки[1].
Тараторками на перекатах
Речки мчатся вниз во весь опор.
В акварели розовой заката
Растворился дух Саянских гор,
Чтобы редким днём в прозрачной дымке,
В небе, что открыто до краёв,
Сбросить снова шапку-невидимку
И явить величие своё.
Моё одушевлённое жилище
Моё одушевлённое жилище
В покое тихой улицы плывёт,
Таращит свои жёлтые глазищи,
Встречает скрипом стареньких ворот.
Открою дверь. Войду. И пар со мною
На пару белой кошкой на пол ― шмыг!
Но у порога яркой бахромою
Его задержит тканый половик.
Мой дом ко мне с любовью и заботой:
Вот кресло, а вот чайник на плите,
В подушках ― тишина ручной работы,
В печи ― гостеприимство без затей.
Здесь всё живое: двери, окна, стены.
Шушукаются мирно и поют.
А память так легко и так степенно
Мой родословный бережёт уют.
Мой кров наполнен таинством и светом,
От чердака до подпола обжит.
Хранитель жизни, дедовских заветов
В покое старой улочки стоит.
Чужие стихи
Заполнился вечер опять до краёв
Густым карамельным предчувствием снов,
И небо алеет закатом.
Листаю, листаю страницы стихов,
В них ― целая жизнь в сочетании слов,
И в рифмах ― Вселенная чья-то…
Стихия стихов, как людская молва,
Чужая душа различима едва
От края строфы и до края.
Читаю. И роль моя тут такова ―
Почувствовать мудрость, что в песне жива,
Над слогом чужим замирая.
Майский дождь
Был ранний дождь застенчив, бархатист.
И в голых кронах изумрудной влагой
Чуть засветился первый майский лист,
Нежней, чем папиросная бумага.
И, кажется, дотронуться нельзя,
Чтоб не спугнуть и не замедлить время ―
Пускай в листве ажурной заскользят
Резные ноты соловьиных трелей…
Всё в мае Божьим словом рождено.
И мне письмовник дал определенье,
Что небо вновь с дождём сопряжено,
А первый лист ― с моим стихотвореньем.
Живу предчувствием
Живу предчувствием тепла,
Всё кажется, зима прошла ―
По всем приметам.
Окно подтаяло с угла,
И синь, промёрзшая дотла,
Открылась свету.
Живу предчувствием весны.
Мечты к тебе устремлены,
Тревожат чаще.
Ловлю лазоревые сны
На миг игольчатой блесны,
Меж туч сквозящей.
Надеждой о любви живу,
Чтоб не во сне, а наяву
Связались нити
И дум ночных, и песен дня…
Мои предчувствия, меня
Не обманите!
* * *
От малого, незримого,
От вечной суеты ―
До неба голубиного,
До горней высоты.
Открыто ли, дозволено? ―
Сие не мне решать,
Но в поднебесье вольное
Так просится душа…
По тоненькой травиночке
Добраться до цветка,
На стрекозиных крылышках
Подняться в облака.
Под крики журавлиные,
Под колокольный звон
Принять лучи вершинные,
Что дарит небосклон.
И любоваться издали,
Как плавится закат,
Как пред осенней тризною
Внизу леса шумят.
И высказать, и выплеснуть
Свою тоску-печаль,
Поняв: простые истины
Приходят невзначай…
Почувствовать неспешное
Теченье бытия,
Чтоб лёгкая, безгрешная
Жила душа моя.
Поезд в осень
Поезд дрогнул и поплыл
Из Тюмени ― прямо в осень.
И вагон, многоголосен,
Дружно лето проводил.
Разложили по местам
Чемоданы и авоськи
И к окну ― смотреть на осень,
Пить её цветной бальзам.
Полетели вдоль путей
Позолоченным забором
Дали в солнечных уборах
Всех окрестных волостей.
Сладко ноет в сердце грусть,
Чай в стакане остывает.
Осень памятью впитаю
И к зиме домой вернусь!
* * *
Закат сомкнул ресницы облаков.
И день опять растрачен до монеты ―
Разменянный серебреник[2] рассвета
За лес скатился грудой медяков.
Ночь не спешит. Скупится, как всегда.
Она на тьму в июне небогата.
И лишь взлететь над нежностью заката
Торопится полночная звезда…
Старожил
Солнце выплеснуло себя
В окна века былого.
Деревянной резьбой клубясь
В свете дня золотого,
Стародавний тюменский дом
Наблюдает неспешно,
Так ли, правильно ли живем,
По традициям здешним?
День погожий лелеет звон
Колокольни соседней.
Город радугой окрылён,
Что случилась намедни.
Старой улочки поворот
Бережёт старожила,
Где за вязью больших ворот
Время словно застыло…
Мой февраль
Мой февраль, метелями простуженный,
Повязав на шею снежный шарф,
У сугробов спины разутюживал,
Начищал до блеска лунный шар,
На коротком поводке выгуливал
И поземки белые, и сны
И вздыхал украдкой: «Ах, смогу ли я
Все дела закончить до весны?»
* * *
Погадай мне, цыганка-осень,
На весну погадай, на март,
Веер листьев сухих разбросив,
Как колоду старинных карт.
Средь дождей проливных витийство
Мне ответь на немой вопрос:
Ведь созреют тугие листья
На ладонях майских берёз?!
Погадай мне, цыганка-осень,
Расстелив на закате шаль,
Если б знала, как сердце просит
На крыло да за ветром ― вдаль.
Твой пасьянс круговой неспешен
И азарт к перемене лиц.
Опустевшей тиши скворечен
Нагадай возвращенье птиц!
Я по тебе скучаю
Серпик тончайшей работы
Блекнет в ночной шкатулке.
Сердце, предчувствуя что-то,
Трепетно, нежно, гулко…
Вроде бы нет причины
Изгнанной быть из Рая.
В небе сырой лучиной
След от огней сгорает.
В этой зиме бездонной,
Ночью непроходимой
Таю свечой зажжённой
Я без тебя, любимый!
Я без тебя скучаю,
Милуя, проклиная…
Месяцем, как ключами,
Дверцу открой от Рая!
Ты ― из детства
Ты ― из детства, мой герой,
Мальчик в солнечных веснушках.
Я шепну тебе на ушко
Возвращения пароль.
Убежим скорей туда,
Взявшись за руки с тобою.
Там, где небо ― голубое,
Родниковая вода.
Там берёзки на бугре
Одного росточка с нами.
Там спелёнатые снами
Мы летали на заре.
И мечты, и звук шагов
Затерялись в детстве робко,
И проторенная тропка
В нашу первую любовь.
Я храню туда ключи
В складках памяти невинной.
И тебя зову наивно…
Только ты молчишь…
Молчишь.
У Байкала
Сопки дышали вечнозелёным.
Воздух слоился, как хвойный пирог.
Волны Байкала плескались у ног,
Донную гальку лаская влюблённо.
Пела невидимой птичкой сосна,
Что на отвесной скале приютилась.
Но изумрудным покоем светилась
Моря загадочная глубина.
Зноем туманилась синяя даль.
Солнце, в заливе стократ отражаясь,
Горстью монет от меня откупаясь,
Плавило вод золотую эмаль.
В этом единстве крутых берегов
И раскалённого летнего неба ―
Лёгкой догадкой почувствовать мне бы
Тайную заповедь древних богов.
* * *
Ты меня узнаешь и в астрале
По крылам особо вырезным,
По глазам, «каким-то не таким», ―
С лёгким выражением печали.
Там я буду в розовом манто,
В туфлях на высоких каблучищах.
Ты меня совсем легко отыщешь
Средь теней и призрачных цветов.
Что астрал? Иллюзия и ложь
Для вполне живого человека.
Помнишь: «Улица. Фонарь. Аптека»?
Это ― наяву. Ну, что? Придёшь?!
Снежная баба
Ах, какая баба белая,
Ах, какая пышнотелая,
Чернобровая, дородная,
Только вот совсем холодная!
Смотрит угольными глазками
Вроде и тепло, и ласково.
Тронь губами щёки нежные ―
Тают, потому что снежные.
Нипочём мороз красавице,
Только шарфиком спасается!
Мнит она себя «Высочеством»,
Потому и в одиночестве…
На улице Царской
На улице Царской ― сибирское лето:
Под зонтом ажурным, в шелка разодето,
Стуча каблучками, походкой живой,
Шагает из прошлого по мостовой.
Заводчики утром спешат на работу,
Мещане свои открывают ворота,
Купцы зазывают в свои магазины,
И в лавках торговцы меняют витрины.
Ремесленный люд, как всегда, поспешает ―
Тюмень богатеет!
Тюмень процветает!
А лето в разгаре. И вечером тихим
Чаи не спеша распивают купчихи,
Иль в сад ― на прогулку с детьми и подругой,
В театр благородный под ручку с супругом…
Сидеть на веранде с соседом на пару
И новый романс разучить под гитару…
А, может, коль будет хорошей погода,
На берег Туры ― провожать пароходы…
И сердце уездное думы ласкают:
Тюмень богатеет!
Тюмень процветает!
Поздней осени шаги
Сбрызнут листьями асфальт,
Кружева из мокрых капель.
Сквозь вечерний тонкий штапель
Звёзды холодом пылят.
Поздней осени шаги
Зябки, сумрачны, туманны,
И печалью осиянны,
И предчувствием пурги.
Пряный расплетён венок
Властью северного ветра.
И в часах по миллиметру
Тает солнечный песок.
Недолгий гость
Без приглашения и стука,
Калитки не открыв запор,
Весёлый дождь со свитой звуков
Ко мне пожаловал во двор.
Упав в ладони тротуара
Горошинами первых нот,
Дождь припустил! И с ним на пару
Оркестр грянул без забот.
Старалась свита что есть мочи,
Чтоб звук рождался свеж и чист, ―
Гудела в трубах водосточных,
Стучала в каждый мокрый лист,
Разноголосо и игриво
Звенела, булькая туда,
Где застоялась сиротливо
Дождя вчерашнего вода.
И нынче он ― грибной, сквозящий,
Прошитый золотом насквозь,
Неугомонный и спешащий ―
Недолго погостивший гость!
Сон о маме
«Мама!» ― шепчу на рассвете
В цепких объятиях снов.
Словно расставлены сети
Ласковых маминых слов.
Там она пела, как прежде,
Над колыбелью склонясь.
Вера, Любовь и Надежда ―
Голоса тонкая вязь.
Снова душа в этом пеньи
Тихо возьмёт высоту
И ощутит удивление,
И сохранит теплоту.
* * *
Море льнуло к ногам ― необъятно, напевно,
светло,
И манило в свою глубину, точно флейта,
призывно,
И солёной ладонью своей по губам провело,
И забрызгало плечи прохладой по-детски
наивно.
А потом отступило, сырой обнажая песок,
В ожидании замерло тихо и вздох затаило…
И обратно к ногам зашуршал первобытный
поток,
Зазвучал переборами мягкими тёплого ила.
Море телом живым прислонялось к горячим
камням
И лизало бока языком изумрудного цвета.
Я пыталась гармонию нот разобрать по теням
И по солнечным искрам, что в море рассыпало
лето.
Я внимала весь день, как стихия меняет лады,
Заплетая вдоль берега пенный струящийся колос.
Полушёпотом петь научилась я вдруг у воды,
И себя поняла, и расслышала собственный голос.
Закат ― художник
Закат ― художник
Из старой сказки.
Смешать он может
В полнеба краски.
То цвет багряный,
То золотистый ―
Ведёт упрямо
По небу кистью.
Пылают сочно
Оттенки лета.
До самой ночи
Продлится это.
И там он звёзды
Наметит светом,
И месяц поздний ―
На фоне этом.
Мазнёт невольно
Последний всполох
И ночи тёмной
Задёрнет полог…
Летний день
Шагаю по узорочью теней
Замысловато брызнувшего света,
Что по асфальту распластало лето
Сквозь шорох потревоженных ветвей.
А небо гнёзда солнечные вьёт
На каждой утомлённой зноем кроне
И оперенье чёрное воронье
Из нитей золотых неспешно шьёт.
Приносит ветер запахи с лугов,
Развешивает шторами на окна,
Вплетает он в стихи мои волокна
Из радужных и самоцветных слов.
Душу врачевать
В лес осенний ― обнимать деревья,
Разговор сердечный затевать.
Вымышленным следуя поверьям,
Про себя всю правду рассказать.
Как перед свечой, облегчить душу
Средь листвы, летящей в никуда.
Даже если здесь не станут слушать,
Понемногу сгладится беда…
Поцелуй целебен увяданья,
Сладок листьев горький аромат.
Лес поверит в мой исповедальный
Вздох невольный или просто взгляд…
Повинуясь древнему обряду ―
Как друзей, деревья обнимать, ―
В лес осенний ― наслаждаться взглядом,
В лес осенний ― душу врачевать!
Сохранённая сказка
А жизнь разбивает мечты, словно волны о
риф…
Есть добрая сказка, что мною придумана в
детстве,
Где мальчик веснушчатый, живший со мной по
соседству, Вдруг принцем явился ко мне: и умён, и
красив…
Мой путь одинокий той радостью лёгкой
прошит
От первой любви до сегодняшних дней
быстротечных. И образ впечатался в детскую память навечно,
И звёздочкой мне путеводной на небе дрожит.
Пусть жизнь преподносит такие сюрпризы
порой,
Что даже пером описать не найдётся отваги.
А сказка моя ― лишь в душе. Равнодушной
бумаге
Не станет понятен и близок мой первый герой.
Я лет, что надежду уносят, совсем не виню,
Наивно сценарий волшебный всё правлю и
правлю.
И верю, что вымысел завтра окажется явью,
Не зря же я сказку свою терпеливо храню.
Тюменский базар
1.
Подходи-ка, посмотри-ка,
В стороне не стой!
Все от мала до велика,
Люд честной!
Нынче ярмарка сверкает
Будто самоцвет,
Приглашает, закликает
Всех, кто есть и нет!
Наша ярмарка сегодня
Точно в старину:
Также плыли караваны
Из страны в страну.
К нам! В Тюмень!
Сюда съезжались,
Чтоб товар продать,
Русские и самаркандцы,
И индусы, и китайцы,
И узбеки, и бухарцы ―
Всех не сосчитать!
Два пути сюда стекали,
Словно в водоём ―
Два материка братали
Шёлковым путём.
Был указ для воеводы ―
Царская печать! ―
«Кто товары к нам привозит,
Всех оберегать!
Беспрепятственно пусть едут
И ведут свой торг,
Пусть Сибирь соединяет
Запад и Восток!»
И везли купцам на диво
Редкостный товар,
Открывая ежегодно
Золотой базар!
2.
Базар шумел, базар дышал ―
Здесь каждый что-то продавал,
Здесь кто-то сделки составлял,
А кто-то цены набивал…
Гляди, заморские дары,
Средь них ― бухарские ковры,
Чай из Китая, а зурны ―
Из азиатской стороны.
Посуды расписной добро
И золото, и серебро,
Восточных пряностей редут
И пахлава, и сухофрукт.
А это ― шёлковый халат,
А это ― тканей целый ряд
И шерсть, и пряжа, и сукно ―
Да, здесь всего полным-полно!
Кричит торговец: «Подходи!»
А коробейник, погляди,
Несет уже тебе под нос
Бирюлек мелких целый воз!
А вот китайский антиквар,
Раскладывая свой товар,
Не мелочится на добро,
Но улыбается хитро.
Вот самаркандский ювелир ―
Похож на пёстрый, яркий мир.
Все украшения блестят
От головы до самых пят!
А европейский коммерсант,
Надменный и лощёный франт,
Товар он ищет тут и там
Повыгоднее по рядам!
Купец сибирский не спеша
Не проторгует ни гроша.
Спокойный взгляд, степенный вид,
Не суетится, не кричит,
Он знает точно наперёд,
Кто покупать к нему придёт.
Базар гудел, базар встречал,
На сотни голосов кричал,
И так велось из года в год ―
Добро пожаловать, народ!
Август
Рябины гроздья зазывали птиц,
Но горечь ягод птицам не по вкусу.
Останутся висеть тугие бусы
До зимних аж ― рябиновых жилиц[3].
А летние певуньи ― на крыло,
Пренебрегая осенью багряной,
И ― в тёплые края, в чужие страны.
Всё ждут, чтоб поскорее рассвело.
А утро тихо прямо у крыльца
Зажжёт созвездие листвы опавшей.
И дождь, от щедрости своей уставший,
Пригладит чёлки жёлтым деревцам.
Пригреет птиц радушный старый клён ―
Расселит их на ветках пышной кроны,
А на рассвете купол золочёный
Покинет всё ж пернатый легион.
Пожухнет лист сиреневых кустов,
Созреют семена седой полыни.
И пряный будет властвовать отныне,
И терпкий запах вянущих цветов…
Мои сны
Ты в сны мои придёшь другим:
Надёжным, ласковым, хорошим.
И я сомнения отброшу,
Пойму, как мною ты любим.
Сомкнутся кольца наших рук,
Дыхание с твоим сольётся.
И утром просияет солнце,
Как будто не было разлук…
О, сумерки коротких фраз
И холод одиноких мыслей!
О, сон святой, что нас возвысил
И примирил безвольных нас!
Опять в безмолвии зимы
Я буду ждать в сиянье звёздном,
Чтоб ты пришёл. И в сон морозный
Опять вдвоём шагнули мы…
Алатырь-камень
(почти сказка)
Где Алатырь святой, бел-горюч?
Бил под сердцем у тебя чистый ключ.
Левым берегом ― живая вода,
А на правом ― пропадёшь без следа.
Левым берегом ― всё тишь-благодать,
А на правом ― лаптем горе хлебать.
Мимо девственных лесов, между гор,
Как-то вырвался ручей на простор.
Только мёртвая с живою вода
Потекли единым руслом тогда.
Кто с душою, как родник ключевой,
Тем дано испить водицы живой,
А кто с умыслом недобрым живёт,
Тот живой воды вовек не найдёт.
Где Алатырь святой, бел-горюч?
Высекали из тебя яркий луч,
Добывали точно горный хрусталь,
Врачевали вековую печаль.
Под перину клали свет молодым,
Чтобы брак не оказался худым.
Ратай в поле борозду начинал ―
Землю-матушку лучом освещал.
Отводили светом порчу да сглаз,
Но иссяк с годами дивный алмаз ―
И от алчности людской на земле
Свет целительный истаял-истлел.
Ох, Алатырь святой, бел-горюч!
Был когда-то и велик, и могуч.
Он стоял посередине земли,
Все к нему пути-дороги вели.
Он был всеми почитаем и свят,
Доброй силой богатырской богат.
Только множились пороки и зло ―
Им несметное настало число…
По законам вековечных чудес
Дивный камень в одночасье исчез,
Стал легендою, пустою молвой,
Заклинанием знахарки простой…
* * *
Повод для радости? Проще простого!
Утренней птицы короткое слово,
Даль родниковая, дым ― над избушкой,
Спелого солнца над лесом горбушка,
Ливня июльского капли грибные,
Лунного бубна бока наливные,
Яблок и звёзд золотое паденье,
Губ твоих рдеющих прикосновенье…
Радость ― она обитает повсюду:
Первого снега ажурное чудо,
Радуги стог и поклон листопада,
Сила незримая в омуте взгляда…
Где бы ты ни был, сумей присмотреться ―
Радость наполнит открытое сердце!
* * *
Закат играл на струнах облаков.
Они алели тонко и протяжно.
Запутался, как будто змей бумажный,
В них месяц, подрумяненный с боков.
Длиннели тени чуткие в саду,
Дышал прохладой вечер утомлённый.
И день июньский на крыльце зелёном
Затих забытой шляпкой на виду.
Снег идёт
Снег идёт…
Он сегодня особенно чист,
Белым шёлком струится по воздуху вниз.
Благодатью, парного белей молока,
Осеняет окрестности Божья рука.
Сонм небесный
Бесчисленных ангельских крыл
Красоту неземную опять сотворил,
Преподнёс её в виде бесценных даров Рождеству.
По примеру библейских волхвов.
Снегирь
Весь день гостил на яблоне снегирь,
Клевал на дичке стылых ягод зёрна.
А солнце, распластавшись ввысь и вширь,
Вращало свой заиндевевший жёрнов.
Снегирь сосредоточенно искал
Гранатовые капельки на ветках,
И яблоком живым невольно стал ―
Такой весёлой и румяной меткой.
А небо предлагало снегирю
Чистейшую лазурь на тонком блюде.
А что снегирь? Он только ждал зарю,
Чтоб окунуться в полыханье грудью
И обновить свой праздничный наряд,
И превзойти все яблоки на свете!
И чтоб назавтра осветить мой сад,
Напомнив щедрой яркостью о лете.
* * *
Снова мать в полушалке знакомом
У калитки стоит ввечеру…
Мне б туда, мне бы к дому родному ―
Вместе с ней постоять на ветру.
Чтобы в тёплых объятьях заката
Растревожила память меня…
Нам бы печь растопить, как когда-то,
И вдвоём посидеть у огня.
И сухими губами, не зная
Слов молитвенных «Еже еси»,
Вслед за мамой шептать, повторяя:
«От забвения душу спаси!»
И почувствовать силой наитий,
Как на сердце легла благодать.
Не порвать родословия нити
И себя никогда не предать!
Ищу любимого черты
Разгадываю в полной тишине
За окнами ― дожди, шаги ― за дверью,
Луны нечёткий росчерк ― на стене,
Листвы опавшей тени ― на деревьях…
Во всём ищу присутствие твоё
И различаю вопреки ненастью:
Вот снег идёт. И будто мы вдвоём.
И рук тепло хранит моё запястье.
Вот летний дождь. И зонтик на двоих.
И больше никого на белом свете.
И вспыхнет снова нежность губ твоих,
Щеке подаренная на рассвете.
Вот заморозка первого цветы
Являет на стекле твоё дыханье…
Во всём искать любимого черты ―
Простая прихоть женского сознанья.
И среди бела дня, и при свечах
Опознаю сто раз твои привычки,
Ищу в невыразимых мелочах
К заветной встрече хрупкие отмычки.
Осенние колокола
Поздней осени
Колокола.
Тучи ― космами.
Даль ― бела.
Лист скукоженный,
Как шагрень.
Растревоженный
Ветром день.
Высь качается
В деревах.
Вкус отчаянья ―
На губах.
В лужах мутная
Стынет ржавь.
Перепутаны
Явь и Навь.
Скоро томные
Лягут сны,
Неподъёмные
До весны.
* * *
Я отправляюсь вспять своим годам.
Как бусины на нитку золотую
Нанизываю их. И где-то там
Я в детство попаду ― страну святую.
С деревьями до самых до небес
И с плюшевым безухим медвежонком,
С наивным узнаванием чудес
И звонкой рифмой на устах девчонки.
Себя узнаю в ней и прикоснусь
К тугим косичкам, ношеному платью…
И больше не смогу, когда вернусь,
Ни покривить душою, ни солгать я.
Оттуда, из далёких детских лет,
Начерпаю живительную силу ―
Нести свой крест и ночь свою, и свет,
И стих, рождённый из того, что было…
Байкальская богиня
Байкальской осени крыло
Летит над сопкой,
И золотистое тепло
Ласкает робко.
Вода каёмкой голубой
К причалу жмётся.
И будто рыбьей чешуёй
Сверкает солнце.
Лист жёлтой бабочкой летит
Над бездной синей,
А осень в озеро глядит
Земной богиней.
Странный сон
Был странный сон, что вдруг поднялся снег,
Слежавшийся морозными ночами ―
Привстал старик с котомкой за плечами,
С забора спрыгнул тощий человек,
Преобразился сумрачный сугроб
В дородную красивую молодку,
Возникла вмиг печальная сиротка
Из снега, что с калитки кто-то сгрёб.
Компания воссела на крыльцо,
Беседуя о чём-то оживленно.
Но за метельной песней монотонной ―
Обрывки фраз, звучащих с хрипотцой.
Я тоже — в дверь, накинув палантин,
И с ними рядом села на ступени.
Но нет фигур, остались только тени,
Что смялись, словно белый пластилин.
И я во сне надумала слепить
Худого человека и молодку,
Хлеб ― старику и маму ― для сиротки,
И даже стол гостям своим накрыть.
Но прокричал невидимый петух,
И сон прервался… Я ― к окну. И что же?
Стоят снеговики, с ночными схожи,
Не стряхивая с плеч холодный пух…
Весна к окну причалила…
Весна к окну причалила,
Стучит в него отчаянно,
А я стою в молчании
Одна…
Но жизнь кипит за шторами ―
Горячими узорами
И птичьими соборами
Полна!
Блестит капель монистами
И нотами лучистыми
Тревожит струи чистые
Ручья.
Творит весна-пророчица,
Листочница-цветочница,
Снять наговор ей хочется ―
«Ничья»…
Отбросив путы мнимые,
Открою рамы зимние,
Чтоб насладиться гимнами
Сполна.
Теперь не одинока я,
Со мной звенит за окнами
Подруга светлоокая ―
Весна!
Дождь долго собирался
Дождь долго собирался вдалеке:
Над бором небо мрачно холодело,
Сгущалась синь. И волны на реке
Сгущались тоже. Ветер то и дело
Трепал косицы чуткие берёз ―
Они прядали ветками густыми,
Предчувствуя стихию и всерьёз
Страшась грозы, что нитями льняными
Развешивала молнии вдали.
Они, едва средь неба уловимы,
Уж поднимали громы от земли
И звали за собой неумолимо.
Речную рябь, что мчалась в никуда,
К веслу приладил запоздавший кормчий.
Бодала берег тёмная вода,
А камыши шептались громче, громче…
И наконец, как крылья чёрных птиц,
По небосводу разметались тучи.
И грянуло! И распластало ниц
Округу, проверяя на живучесть.
А через пять минут ― опять светло,
И радуги роскошное крыло!..
Умирающая деревня
А деревня ― по пояс в снегу,
В неисхоженном, девственно-белом,
Стынет, сонная, старческим телом,
Коротая мороз и пургу.
Заколочен родительский дом
В окружении дедовских яблонь
И нутром ненатопленным зябнет,
И глядит сиротливо кругом.
Завалился подгнивший забор.
Только столб с красной звёздочкой-раной
Всё сигналит, что здесь ветерана
Был когда-то ухоженный двор.
А теперь ― только тощий дымок
Над избой одинокой старухи,
Да следы неминучей разрухи,
Да отчаянья горький комок.
А теперь ― только снег, только снег
На бесплодных, ничьих огородах.
Да глубинка в печалях-невзгодах
Доживает оставшийся век.
* * *
Мне бы к дому родному, туда,
Где давно довелось мне родиться,
Где ещё не созрела беда
И не билась в окно моё птицей.
Мне бы ― в прошлое! Времени вспять,
Чтобы в детстве моём удивлённом,
Чуть робея, по-детски читать
Свои первые рифмы под клёном.
Чтоб почувствовать радуги мост
Под босыми ногами несмело,
А потом разглядеть среди звёзд
Ту, что раньше над домом горела,
И восторгом наивным зайтись,
Словно двери распахнуты Рая,
Чтоб хватило на целую жизнь
Душу светом наполнить до края.
Вспоминаю тебя
Я чаще всего о тебе вспоминаю по осени,
Когда листопад заплетается
тонкими косами,
В осиннике вдруг киноварь
закипает упругая,
И листья по ветру плывут
золочёными стругами.
Когда всё тепло до последнего вздоха
растрачено,
А птицы на юг собираются ―
дата назначена,
Тебя посреди сентября
вспоминаю упрямо я,
И думы мои предрассветные
изгорче-пряные…
Экспромт
По бездорожью
шагать прямиком ―
не сбиваюсь.
Но в ту же реку
войти босиком ―
опасаюсь.
В слове,
что сказано было тайком,
сомневаюсь.
В том же,
что люди считают грехом ―
каюсь!
* * *
Это не стихия ― Стихиаль[4]:
Снегопада лёгкая вуаль,
А на небе ― тонкий лунный серпик.
Это не предчувствие ― печаль.
Недосовершившегося жаль,
И у снов сиротских привкус терпкий.
Снег одолевает серость дней.
И природой чистою своей
Обнажает глубину и тайну.
Все мои надежды-миражи
Снова обретают право жить
Вопреки событиям случайным.
А потом зальёт полнеба синь.
И качнётся стылая полынь,
Что в снегу пригрелась у забора.
Не ропщи на Бога ― попроси,
Он услышит там, «на небеси»,
Даже шёпот в гуле разговоров.
* * *
Я на звёзды с земли смотрю
Сквозь ромашковый тонкий веер
Или летний прозрачный ветер,
Иль малиновую зарю.
А они глядят свысока ―
Сквозь крылатые птичьи стаи,
На рассвете незримо тая
В белокипенных облаках.
Как маняща небесная высь!
Я душой устремляюсь к звёздам,
А они каждым августом поздним,
Словно яблоки, падают вниз…
Зонтики на прогулке
Дождь вывел зонтики гулять,
Раскрасив улицу цветами.
И лужи мокрыми китами
Глядят на эту благодать.
Дождь щедр на зонтики. Они
Уже ведут гулять прохожих,
А листья в лужах так похожи
На путеводные огни.
Кружатся зонтики вокруг,
От края улицы до края.
И в каждый, как в пластинки круг,
Вода небесная играет.
И дальше, точно карусель,
Дождь всю Вселенную вращает.
И кажется, что обещает
Ещё неблизкую капель.
Памятник «Прощание»
Он ― в шинели, затаив дыханье,
И она ― в наряде выпускном.
И война… И горькое прощанье
На большом перроне городском…
Школьники. Ещё почти что дети!
Лиц безусых молодой прибой!
И приказ военный ― на рассвете
Из-за парты ― да в смертельный бой.
Голуби, над ними не летайте!
Не зовите в небо за собой!
Улочки тюменские, прощайте!
До свиданья, берег над Турой!
Навсегда ушли, не оглянулись!
В сорок первом их остался след.
Но теперь из прошлого вернулись,
В бронзе поднялись на постамент…
Он ― в шинели, затаив дыханье,
И она ― с косынкой по спине…
Замерли на вечное прощанье
Школьники, погибшие в войне…
* * *
Раскрыть ладони, разомкнуть
Сцепленье пальцев,
И выпустить на волю, в путь,
Как нитку с пяльцев,
Дум трудных вышитый узор,
Рисунок слёзный,
Из горла вырвавшийся вздор,
Вздох несерьёзный…
Сумею ль обновить канву
Для рукоделья?
Стерпеть недобрую молву
Смогу ужель я?
Закроет в прошлое печать,
Поставит точку,
И жизнь захочется писать
С начальной строчки…
Предвосхитительный покой
Осенний лес, ты ― мой целитель!
Лист тлеет на исходе дней.
Тончайших паутинок нити
Связуют тени от ветвей.
Оплавился кармин осины
Холодным жаром на траву.
Сгорают краски. Осенины[5]
Недолгим гостем наяву
Задержатся. А там ― простуды
Залягут беспробудным сном…
Я не спешу, я здесь побуду,
В лесу, не мысля ни о чём,
Не думая, не помышляя
Мечты исполнить никакой,
Душой открытою вбирая
Предвосхитительный покой.
* * *
День рассыпал солнца спицы
На травы сырой страницу.
Из лесных зелёных плошек
Брызнул бисер мелких мошек.
Среди игл пахучих сосен
Вспыхнул мир многоголосен.
В нём пылают жаром броским,
Пролетая, горихвостки.
В нём от солнечного блика
Дозревает земляника.
И полынь на тёплом взгорке
Вяжет сеть из пряжи горькой,
И живых росинок точки
Там на каждом стебелёчке.
А ромашек белых пенки ―
В разнотравье по коленки.
* * *
Засыпаю, как в детстве когда-то,
Хвойным запахом утомлена.
Новогоднюю празднует дату
Растревоженная тишина.
Домовой, угостившись сдобой,
Держит ёлку под локоток.
Приглашает на танец особу,
Словно медленных вальсов знаток.
Иней в окнах плетёт интригу
Тьмы и света в ночной тиши,
А декабрь, как раскрытая книга,
Перелистывать день не спешит.
Метельно
Сегодня ― день сплошного молока,
Струящегося с неба пеленою.
Полощут птицы крылья в облаках,
Вдруг ставших принадлежностью земною.
Курятся крыши.
Космы до земли
С наличников свисают и заборов.
И белоснежных свечек фитили
Сбивают набок красоту уборов,
Что наводила щедрая рука
Всю зиму напролёт.
И вдруг ― метельно!
Средь бела дня молочная река
Завьюжила меж берегов кисельных.
На тонких нитях, белого белей,
Развешены снежинок перезвоны.
И явленное чудо февралей ―
Сидят на ветках белые вороны…
Бусины
* * *
Ты ― женщина,
Ты ― два больших крыла!
Какую силу жизнь тебе дала!
Качать детей
На лодке рук своих
И свить гнездо надежное для них…
* * *
Дождь хлопает в ладони старых клёнов,
Полынь вздыхает умиротворённо,
Зазолотился лес закатным светом,
В окно пахнуло уходящим летом…
* * *
Это зима является неслышно ―
Кошачьей поступью из-за угла.
Весна ж капелью обрывает крыши
И враз звонит во все колокола!
* * *
Не вместить в сочетания слов,
Самых правильных и выразительных,
Весь восторг восклицательных снов,
Все волнения дней вопросительных…
Заболела мама…
А мама заболела и слегла,
Не дотянув до вешнего тепла.
Лежит она поникшим ковылём
И тает, тает, тает с каждым днём…
А в доме всё ― без перемен пока:
И свежий хлеб, и кринка молока,
Огонь ― в печи, в углу ― лампадки свет,
И дедов на стене висит портрет.
Вот только здесь ― предчувствия печать,
И ходики стучат,
стучат,
стучат…
А мама заболела. Не встаёт.
Свернулся у кровати старый кот,
Обсыпалась герань пустым огнём,
Круг абажура никнет над столом,
На спинке стула шаль хозяйку ждёт ―
Вот полежит и встанет, и пойдёт…
Но мама заболела не вчера,
И не дают надежды доктора.
И за окошком стынет голый сад ―
Он тоже своей старости не рад…
А ходики стучат,
стучат,
стучат…
Ненужный снег
Майский снег идёт по лужам,
Будто затаив дыханье.
В мае он уже не нужен
И лишён очарованья.
По траве новорождённой,
По проклюнувшимся почкам
Снег малюет отрешённо
Быстро тающие строчки.
Соскользнув пушистой пеной
По коре седого клёна,
Под стволом обыкновенным
Тает царскою короной…
Тает снег. Он был и не был…
Даже не успев продрогнуть,
Брызнет синевою небо,
Лету уступив дорогу.
* * *
По бездорожью памяти своей
Блуждать слепцом, каликой перехожей,
Прошедших дат и невозвратных дней
Бессонное течение тревожить.
Воспоминаний тонкое руно
Распутывать с неспешностью улитки,
Найти прозренья горькое зерно,
Как истины цветок в древнейшем свитке.
Перебирать, как чётки, день за днём
И заново присматриваться к лицам,
И приближать незримый окоём,
К которому душа всегда стремится.
* * *
Я сама решила так ―
На любви поставить точку,
Согласитесь ― не пустяк,
Стать вдруг бабой-одиночкой!
За плечами ― ворох лет,
Впереди маячит старость
И болезни, и усталость,
И обид горючих след.
Мне б беду перехитрить,
Пересилить, как обычно,
Проглотить слезу привычно
Да и дальше с этим жить.
Только в сердце не смогла
Спрятать груз твоей измены.
От семейной ойкумены[6]
Нынче ― пепел да зола…
Зарисовка о снеге
Снег ждал подходящего часа и вот ―
Свободный и смелый, и лёгкий идёт…
Окно, что научено только глазеть,
Расставило снегу искристую сеть.
Фонарь, что ночною хозяйкой забыт,
Всё крошевом белым под ноги сорит.
И ель, что зелёному цвету верна,
Под снег пятерни подставляет она.
И тополь, который поддался зиме,
Примерил пушистую шубу во тьме…
А снег среди ночи прогулку вершил
И тратил щедроты небесных вершин.
И я в это таинство вовлечена ―
Всю ночь простояла я возле окна…
* * *
Байкал сегодня хмур и нелюдим.
Свинцовых туч пласты плывут над ним,
И ветер вновь по линии волны
Из белой пены гонит табуны.
Шумит Байкал и бьёт тугой гранит,
И берег пеной кружевной кропит…
Мне этот шум так сладок и знаком.
Стою на склоне тонким маяком,
Парю над изумрудною водой,
Расправив крылья, чайкой молодой.
И жадным ветром на себя тяну
Звенящую прибойную струну.
Приветствую, склонясь к живой воде,
Седого старца в мокрой бороде…
В мастерской скульптора
Я ― гостья здесь, в рабочей мастерской
У скульптора, живущего в Тюмени.
Душа моя готова к перемене,
Как глина под умелою рукой.
Оглядываюсь ― это мир другой:
Из камня, гипса, дерева, металла.
Из жизни вышла и навеки встала
Действительность натурою живой.
Мне кажется, что здесь застыл мотив
В наклоне головы, в походке медной
И в гипсовой руке, в улыбке бледной…
Но маятник качни ― и камень жив!
И воздух здесь пронзительно звенит
Всей гаммой пережитых озарений,
Ночей бессонных и дневных сомнений,
И мудрости, поднявшейся в зенит.
А Мастер молчалив и отрешён.
Его рукам опять подвластно время.
Он ― не со мной, а пребывает с теми,
Кого из камня воскрешает он.
Детский календарь
1. Зимняя история
Как-то раз, в воскресный день зимы,
Погулять в лесу решили мы,
Взяли лыжи, санки и коньки ―
И… кататься наперегонки.
Встретил нас заиндевевший лес,
Полный зимних сказок и чудес.
Весь в сиянии холодных звёзд,
К нам из чащи вышел Дед Мороз!
Он лыжню по лесу проторил,
Строить крепость снежную учил,
А потом на звонком льду реки
С нами Дед Мороз играл в снежки.
Вместе с нами, отдохнув слегка,
Он полдня лепил снеговика
И катался с горки ледяной,
А под вечер проводил домой.
В декабре, лишь только ясный день,
В лес бежали все, кому не лень.
А под Новый год на праздник к нам
С ёлкой Дед Мороз явился сам!
2. Весенняя песенка
Сосульки расселись гурьбой на карниз,
Горошинки капель посыпались вниз,
Ручей, набирающий силу, журчит.
И всюду весенняя песня звучит.
Проталинки солнышко греет с утра,
Подснежников первых взошла детвора,
И в нежную зелень укутался лес.
Качели взлетели до самых небес.
Играет «в пятнашки» босой ветерок,
Плетёт облаками ажурный венок,
И скворушка звонкий домой прилетел,
Со всеми весеннюю песню запел.
3. Протяни живому руку
Безобидная травинка
Смотрит в небо голубое.
Солнце рыжей апельсинкой
Согревает всех любовью.
Паучок в зелёных ветках,
Ветерок в макушке клёна ―
Всё живое! Словно детки ―
У земли в больших ладонях.
Белокурые ромашки,
Родники и птичьи гнёзда,
Облаков льняных кудряшки
Сохранить легко и просто!
В ясный день и в непогоду
Протяни живому руку,
Присмотрись к живой природе,
Полюби её как друга!
4. Осенняя картинка
Осень ― акварельная картинка.
Краски разноцветные кругом.
А тепло на тонкой паутинке
Пролетает в небе голубом.
Старый клён листву к ногам роняет ―
В золотом ручье шагаем вброд!
Этот листопад напоминает
Бабочек цветастый хоровод.
Ну а если дождик за порогом?
Сменит осень праздничный наряд ―
Радужный, весёлый по дорогам
Поплывёт из зонтиков парад!
Осень дарит яркие букеты,
Красную рябину за окном.
Птицы, унося с собою лето,
Машут на прощание крылом.
* * *
Мне свыше голос был: «Восстань над суетой
И отрекись от мелочности липкой,
Не погаси в душе огонь святой,
Живи легко, с любовью и улыбкой!»
Мне свыше голос был, расслышанный едва
Во тьме ночной бессонницы и боли,
И невесомо-тихие слова
Приобретали значимость и волю.
И смыслы бытия, и верный путь
Незримо открывались по подсказке,
И даже в мелочах светилась суть ―
Господняя любовь, тепло и ласка.
* * *
Спеленаю свои печали,
Убаюкаю в колыбели.
Острый месяц к окну причалил
И запутался в шторе белой.
Грусть-тоску, как дитя больное,
Стану нянчить до первой зорьки.
Слёз своих полотно льняное
Вышью нитью полынно-горькой.
Но лишь только рассвет забрезжит,
И роса на траве растает,
Свою боль подменю надеждой ―
И об этом
никто
не узнает…
* * *
Ещё на берёзах осенний огонь не увял,
И жёлтые бабочки тихо слетают на землю,
И осени тёплые руки округу объемлют,
Но ты ледяным февралём неожиданно стал.
Еще октябринок рассыпан сиреневый мел,
И первых снежинок не видели гроздья
рябины,
В реке твоей нежности выстыли даже
глубины,
И звонкий любви колокольчик навек онемел.
Последний миг
Я видела, как уходила мать,
Как пальцы рук любимых холодели,
Как что-то силилась она сказать,
Живя последний миг в уснувшем теле.
Я видела, как уходила мать:
В платочке белом, затворив калитку,
В глазах ― любовь, какую не сыскать,
А на устах ― прощальная улыбка.
Рукою помахала и пошла
Туда, где солнце плавилось в закате.
А я к земле ногами приросла,
В незримой будто утонула вате…
И только голос жил! Мой голос жил,
Молил не покидать меня навеки.
Но мать вошла струной в закатный пыл,
И он сомкнул свои пустые веки.
И край земли обуглился тоской.
И там, над ним, торжественно и зыбко,
Благословляя радость и покой,
Вдруг проявилась мамина улыбка…
Я видела, как уходила мать,
Но я её не в силах удержать…
Голос летнего ветра
В лесу у ветра
появился голос
среди берёз.
Шумел он будто
переспевший колос,
вкус мёда нёс.
Шуршал, качая
исступлённо кроны
больших дерев.
И даже птицы
смолкли удивлённо,
прервав напев.
И лес качался,
повторяя ветра
весёлый пляс.
И небо шило
облака из фетра,
как на заказ.
Ветрище долго
шебуршился в куче
листвы сухой.
Казалось птицам
и траве, и сучьям,
что он ― глухой.
И всё шепталось,
шелестело дружно,
а ветер пел ―
Ему проветрить
сквозняками нужно
земной предел…
Краски дня
Рождает день свои оттенки цвета
От белых звёзд до дыма над трубой.
Всё началось с лилового рассвета,
Что затопил полгорода собой.
А дальше ― по дороге на работу ―
Встречались мне улыбки на устах,
Как кремовые бабочки. И кто-то
Малиново чирикал на кустах.
К полудню слабо солнышко пригрело
И растопило иней на окне,
Там снегири ― два уголька на белом ―
Сидят рядком, как ноты на струне.
Прогулки след ― румянец от мороза ―
Не перестанет взгляды удивлять…
Сервиз накрыли в стиле чайной розы,
Уселись не спеша вечеровать
Под абажур с лососевым узором,
Добавив к чаю мятный аромат.
А за окошками жемчужным сором
Рассыпал пудру тонкую закат…
Аукаю осень
А осень засохшей былинкой
Застыла в декабрьском снегу.
Я в ближний лесок без тропинки
За ней меж сугробов бегу.
Разыскивать осень ― пустое!
Не поздно ли я поняла,
Что сердце своё золотое
С собою она унесла.
Гуляют по зарослям сосен
Косматые белые сны.
Аукать осталось не осень,
А тёплые сказки весны!
Чаепитие
Вот и время нам вечеровать.
Буду чай по чашкам разливать.
Аромат целебный, травяной
Поплывёт по кухне как живой.
Станет вечер стариком седым.
Запоёт труба на все лады
Тёплым ветром. А огонь в печи,
Догорев, привычно замолчит.
Будет свет закатный истекать
С занавесок прямо на кровать,
С покрывала ― на пол, а потом
Растворится в сумраке ночном.
Золотинки звёзд лизнут окно,
Станет и прохладно, и темно…
Над столом луна свой шар зажгла.
Я твой чай остывший убрала…
О тебе мои думы
О тебе мои горькие думы, опять о тебе…
И чего же в них больше, понять до конца
невозможно,
То ль обиды горячечной, то ли любви
осторожной
Или просто печали беспомощной в тихой
мольбе.
О тебе мои долгие думы, куда б я ни шла ―
Они бродят по следу за мной, точно бледные
тени.
То слезами саднят, то трепещут крылами
сомнений,
То кочуют в барханах души без заботы и зла.
О тебе мои страстные думы среди тишины
Наступающей ночи без звёзд, без тепла, без
надежды.
И во сне моём ласковом только смыкаются
вежды,
Надо мною восходит лицо твоё светом луны.
Эти думы давно стали тайной заветной моей,
Сердцевиной глубинною и безобидной
привычкой,
И осенним дождём, и поющей от радости
птичкой.
Вот ― опять о тебе!
Только мысли с годами больней…
Предновогодний вечер
Чуть задержался вечер за окном,
Сверкнув голубоватым перламутром,
Вздохнул многозначительно и мудро
И растворился в сумраке ночном.
Предновогодний вечер тем хорош,
Что всё в нём и загадочно, и чудно ―
И ёлочный базар немноголюдный,
В котором как в лесу густом бредёшь.
И парк в плену проявленных теней,
Что дерева по снегу распластали,
И письмена следов, что заплутали
Среди сугробов и морозных дней.
Весь вечер в день последний декабря
Так короток, так хлопотлив и ярок,
Что, сам себя преподнеся в подарок,
Исчез, дорогу в Новый год торя.
Посреди декабря
Стылым пухом мелькают снежинки,
Серебрясь в бороде фонаря.
Мы с тобою идём по тропинке
Посреди декабря.
Под ногами невиданной сдобой
Поднимается снег. И тогда
В разутюженных спинах сугробов
Не видать ни следа.
Мы с тобою почти невесомы,
За спиной ― лёгких крыл бахрома.
Снег летит.
Мы летим!
По-другому
Не умеет зима.
* * *
А у тебя ― Небесная обитель.
Высоты недоступны для живых.
Там ― мир иной, в котором каждый житель
Блаженство обретает средь других.
Там жизнь твоя похожа на земную,
Но без болезни и без суеты.
Там голуби с утра тебе воркуют,
А к ночи распускаются цветы.
Заботы у тебя легки, как крылья.
И долг ― светить на праведном пути
Душе, что здесь, барахтаясь бессильно,
Отчаялась надежду обрести.
Глядеть с Небес ― любимая забава,
За нами наблюдая свысока.
И помогать заблудшим…
Боже правый!
Мне на плечо легла твоя рука…
* * *
Заскучал, говоришь? По ночам одолели
тревоги?
И услужливо память подолгу уснуть не даёт?
Нас с тобой развели-разделили легко две
дороги,
И обида крапивой невидимой яростно жжёт!
Говоришь, что тоска, будто обручем, стиснула
душу,
Словно в ней кто-то выключил чистый,
живительный свет…
Только ветер ночной соловьиные гнёзда
порушил,
И по буквам рассыпал до боли знакомый
куплет.
Ты к чужому прикован крылу неразрывною
цепью,
И своим называешь другой ― полюбившийся
дом.
Что теперь убиваться и сыпать на голову пепел?
Ни к чему ворошить и искать виноватых во
всём!
С Новым годом!
Вспыхнул город сотнями огней,
Улицы Тюмени ― будто сказка!
Новый год прокатит на салазках
И одарит радостью друзей.
Привезёт с собою Новый год
Новые успехи и надежды
И исполнит, как случалось прежде,
Каждое желанье наперёд!
Станет хлебосольней и щедрей,
Будни разукрасит добрым светом,
Превратится в знатный, самоцветный,
В самый лучший год в календаре!
* * *
Город вечерний укрыт
одеялом лоскутным,
Спины сугробов опять
обмакнулись в чернила,
В небо дымы заскользили
тропой первопутной,
Окна, шагнувшие в ночь, темнота осенила.
Где-то средь окон, в одном ―
не задернуты шторы.
Там уже несколько лет ты живешь
с нелюбимой.
Время бежит от тебя
сквозь замки и запоры,
И кровоточит душа переспелой рябиной.
Солнца остатки прозрачные
тают в закате.
Окна мои в эту ночь
не зашторены тоже.
Здесь я живу, как больной
в одиночной палате,
Сердце моё до сих пор
исцелиться не может.
Стынет над крышей луна
первобытно и вяло.
Режет заботливо ветер созвездья из стали.
Снова уснуть не смогла
под цветным одеялом Города зимнего,
где мы с тобою расстались…
Фантик на окне
Ночное небо слабый свет
На подоконник рассыпает.
Забытый фантик от конфет
Звезды сиянье отражает.
И вдруг свершился под луной
Рождественскому впору случай,
Когда бездонной глубиной
Фольга простая лепит лучик.
Я знаю, туча набежит
И скроет тьмою свод небесный,
А фантик ― он не мной забыт ―
Весь в многоцветии чудесном!
Звезды святой короткий миг
Мерцающая множит нежность.
И чья-то явная небрежность ―
Звезды Рождественской двойник.
Мраморный ангел
Ангел чудесный присел на могилку твою,
Смотрит на мир и в ладошках свечу согревает,
Точно живой огонёк, он светло охраняет
Душу твою, что теперь поселилась в Раю.
Крылья небесные ― символ Вселенной Иной.
Ангельский лик с неземною улыбкой ребенка.
Как он доверчив! И как сострадателен тонко!
Как он невинно головку склонил над тобой!
Пламя свечи сбережёт на холодном ветру.
Ты не увидишь на мраморном личике слёзы.
Тихо утешит весенней порой и в морозы
И не покинет тебя ни в дожди, ни в жару.
Ангельский свет озаряет земную юдоль.
Ныне и присно нетленною память нам станет!
Птиц тонкокрылых пускай прилетят сюда стаи,
Чтобы облегчить утраты саднящую боль…
Вчерашний дождь
Асфальт, облизанный дождём,
Под фонари подставил спину.
Прохожий, отражённый в нём,
Неразличим наполовину.
Огни увязли в двух шагах,
Расплывчаты и многоцветны.
Тоска у листьев на устах
Уже не требует ответа.
За осенью ступая вслед,
Вдруг листопадом занедужишь…
И золотых созвездий свет
Скоропостижен в тёмных лужах.
Один день февраля
Опять февраль. Опять непостоянен ―
Избалован теплом, пургой изранен.
То кажется, что он совсем простужен,
А то небесную лазурь полощет в лужах.
То хмур с утра, колюч и неприветлив,
А в полдень расселяет птиц на ветви.
А то весь день в ладони собирает
Капель, что крыши увлажнила с краю…
Но к вечеру расшатанные нервы
Смягчат слегка его характер скверный.
И он нутро холодного заката
Распишет тонко кружевным агатом.
* * *
Зима повернула на круги своя,
Свивая метели.
И окна, открытости в мир не тая,
Вновь заиндевели.
И ветви, как руки, деревья в саду
В молитве воздели.
И замерли в предновогоднем бреду
Озябшие ели.
И снег, приласкаться не смея к земле
В студёной постели,
Летел.
Сновиденья на снежном крыле
Летели, летели…
И снова зима расписала стекло
Цветами камелий.
А мы угадать, что вернётся тепло,
Опять не посмели.
* * *
Средь марта ― запоздалый снегопад
Явился миру в пышности и неге.
Сказал поэт: «Всё сущее стократ»,
И кажется, что это он ― о снеге.
А может, не о нём… И всё же вот ―
Сто тысяч звёзд, разбитых на мгновенья,
Обрушили на землю небосвод.
И замерла она от восхищенья!
Снег падал, перевоплощаясь в свет,
И этим светом озарял округу,
И зная, что капель придёт вослед,
Он Млечный путь разматывал упруго…
И повторялся этот перифраз
Сто тысяч…
Нет!
Сто миллионов раз!
Показалось…
Между нами ― неземные ветры,
Между нами ― горькие туманы…
Вдруг, как луч сквозь толщу километров,
В телефонной трубке ― голос мамы.
Тихо прозвучал и так знакомо,
Так тепло и так неторопливо…
Нежность подкатила к горлу комом,
Дрожью в сердце отдалась пугливо.
Голос мамы ― песня издалёка,
Слушаю, и крылья вырастают.
Голос мамы ― и пушинкой лёгкой
Тяготы земные улетают…
Мне б обнять её худые плечи
И обвить, как деревце, руками,
Задохнуться невозможной встречей…
Нет уже на этом свете мамы.
* * *
А сегодня ветер со снегом
Сыплет белой крупой в лицо.
Затерялись огни ночлега,
Схоронила метель крыльцо.
Точно в плен захватила замять,
Ни дороги нет, ни пути.
В завирухе исчезла память,
Как калитку свою найти.
«Вечер выдался невезучий», ―
Мне подумалось на ходу.
Точно сбросило небо тучи ―
По течению в них бреду.
Пелене густой не перечу,
А тропинку домой торю,
Где с натопленной русской печью
Как с подругой поговорю,
Где душой горевой оттаю
И почувствую благодать,
И в гостях травяного чая
О весне смогу помечтать.
Полёт
Здесь закончился свет фонаря,
Что очерчен тугим полукругом,
Дальше нас повела друг за другом
Вмиг ослепшая ночь декабря.
Здесь позёмкой вершились дела
И тесней подступали сугробы…
Вдруг шальное желанье ― Попробуй
За спиной распрямить два крыла!
И лететь меж снежинок и звёзд
Над зимой, над тропой, над домами,
Над деревьями и над дымами,
Что во тьме поднялись в полный рост.
Оттолкнёмся от тверди ― и вдруг
Воспарим точно птица и птица.
Слева Ковш перламутром искрится,
Справа ― нежной луны полукруг.
Мне не верится: мы ли летим?
Или ветер качнулся левее?
Но созвездьем на Млечном пути
Тени крыл наших заиндевели.
Посёлок Яр-Сале
Почти на самой кромочке,
на краешке земли,
Где облака над тундрою
идут, как корабли,
Где ниткой гуси-лебеди
на юг летят, летят,
И звёзды сетью мелкою
над головой блестят.
А в них ― луна, как рыбина,
безмолвна и строга ―
Несут её над ягелем
олени на рогах,
Вылизывает дочиста
вода Губы Обской,
И ветры, прилетевшие
со стороны морской, ―
Вот там, на самой кромочке,
на краешке самом,
Который Крайним Севером
мы ласково зовём,
Стоит на промороженной,
на сказочной земле
Холодный и загадочный
посёлок Яр-Сале.
Приезжему суровыми
покажутся места:
Вот ― тундра во все стороны,
безмолвна и пуста,
Вот ― ночи непроглядные.
Вот ― сутки напролёт
Над горизонтом солнечное
яблоко плывёт.
Но присмотрись внимательнее
в местные черты ―
И недоброжелательных
навряд ли встретишь ты.
Добром лучится, юмором
любой раскосый взгляд.
Тебе, как гостю званому,
здесь каждый будет рад.
Здесь по законам ненецким
встречает каждый дом
И олениной сочною,
и жирным муксуном.
Грибами и морошкою
наполнят туески
Непревзойдённой щедростью
слывут тундровики.
Здесь Белая Медведица
у самых у ворот
Хранит дорогу в Арктику ―
в страну, где снег и лёд.
И вдруг поймёшь ― так хочется,
чтоб вновь тебя позвал
И Яр-Сале загадочный,
и весь большой Ямал.
Вечерний сад
Свернулись мягкой кошкой облака
На узком подоконнике заката.
Жара спадала. Тонко пахла мята
В объятиях ночного мотылька.
Тащил фонарь из мошкары улов,
Стекло веранды затопило светом.
В игольное ушко небес продеты
Сверкающие паутинки снов.
Цветочность чая, снятого с огня,
О чашке позолоченной мечтает.
А память не спеша перебирает
Бирюльки угасающего дня.
* * *
Студёного солнца натёртый пятак ―
В небесной святыне.
Быть может, я делаю что-то не так
И присно, и ныне?
В слова обращаю и радость, и боль,
И снежную замять.
И снова, как прежде, держу пред собой
Наивный экзамен ―
Почувствовать сердцем воздушность зари
И шёлк снегопада,
Заслушаться ямбами, что снегири
Твердят за оградой,
Гармонию рифмы легко сочетать
С гармонией ветра,
По свету, по белому их рассылать
В морозных конвертах,
Стихами измерить иные пути,
Душой отогреться.
И солнца монетку с собой унести
У самого сердца…
Скоро осень
Искры листьев золотые
Запалили час закатный,
Ветра свитки завитые
Кружевны и ароматны.
В жарких тучах ― птицы мельком ―
Снова к югу улетают.
Звёзд медовых карамельки
Кто-то в небе рассыпает.
Краски спелые разлиты
По листве и сухоцветам.
Астры светятся молитвой,
Заклиная бабье лето…
Зимний чистовик
Неподъёмное, стылое, белое
Домотканой зимы полотно.
Солнце плещется заиндевелое,
Обнажая небесное дно.
Голубыми колючими хлопьями
Осыпается снежная соль.
Камыши придорожные копьями
Охраняют мороза юдоль.
Но в подзоры метельные скручены
Отбелённые солнцем холсты.
И позёмки ещё не обучены
Наводить меж сугробов мосты.
И по насту скрипит необъятному
Декабря уходящего миг.
И лежит до весны незапятнанным
Первобытной зимы чистовик.
Весна пришла во вторник
Весна пришла во вторник, в пять часов,
Пронзив сквозящим солнцем сеть тумана
И глухоту февральского дурмана
Взорвав полсотней птичьих голосов.
Весна пришла внезапно, невзначай,
Капелью новорожденной играя,
Дыханием сугробы обжигая.
А ей другую дату назначал
Солидный календарь. Он возмущён,
Что вдруг порядок времени нарушен.
Но птичий зов ветрами был подслушан
И в южный край на крыльях унесён…
Ещё вчера казалась не видна
Прощального мороза неизбежность,
И в голых ветках ― ожиданья нежность.
Во вторник, в пять,
в Тюмень
пришла
весна…
Примечания
1
В Западной Сибири цветы купальницы имеют ярко-оранжевую окраску, за что в народе называются жарками.
2
Серебреник ― древнерусская серебряная монета.
3
Жилица ― устар. женск. к жилец; жительница, обитательница.
4
Стихиаль ― в философии Даниила Андреева ― категория богосотворенных монад, проходящих свой путь становления сквозь царства природы.
5
Осенины ― праздник, посвященный собранному урожаю, плодородию и семейному благополучию.
6
Ойкумена (др.-греч.) ― освоенная человечеством часть мира.
Антонина Маркова
Живу предчувствием весны
Тюмень
ИД «Титул»
2019
Виталий Огородников
На стезе пера
Когда капля чернил на срезе пера нависает над чистым листом бумаги, она ещё не знает, чем ей суждено стать. И поэт не всегда это знает, но сколько возможностей у этой капли! То она ведёт поэта, то ― он её, а на бумаге появляются красочные, непохожие друг на друга картины.
С творчеством Антонины Марковой читатель знаком давно. Её первый сборник стихов вышел в прошлом веке ― в 1999 году. И тогда уже было понятно, что перед нами состоявшийся поэт, прекрасно владеющий словом, несущий людям радость, веру в добро и в себя. Книга увлекает читателя с самого названия ― «Застенчивый рассвет». Но красиво в нём не только название, но и содержание, конечно. Вот послушайте:
«…Я бережно, как старенькое фото
Воспоминанья детские храню.
Там сказки мне рассказывает кто-то,
Там мать качает колыбель мою…».
В каждой строке чувствуется присутствие автора, и для большей достоверности он становится здесь всем тем, о чём пишет:
«…Дуновением, шёпотом, искрой костра
Иль чернильною каплей на срезе пера…».
После «Застенчивого рассвета» Антонина Маркова издала ещё два сборника ― «Каждый лист у сентября свят» и «Судьбы потаённая нить». Сразу видно, что поэт в постоянной кропотливой работе, он не стоит на месте, а развивается и растёт. Перед глазами читателя предстают зримые картины. Так и представляешь это, читая:
«…Ковш Большой медведицы так низко,
Что вот-вот и зачерпнёт воды…».
Мне нравятся весенние картинки, причём здесь присутствует своё, необычное виденье, казалось бы, привычных пейзажей:
«…Опять ветвей готический каприз
Изящно вознесён теплу навстречу,
Под крышей опрокинутые свечи
Звенящую капель роняют вниз…».
Так весело читаются эти стихи. Автор умело работает языком образов. У Антонины деревце ― это робкий штрих зелёного побега, пышные сугробы — это застывшее молоко, а тающий снег ― это испуганный зайчонок. Да мало ли этих интересных и непредсказуемых сравнений!
В этом сборнике, как и в предыдущих, много стихов автобиографических, стихов-размышлений. Женская душа в них открыта, наполнена всеми оттенками переживаний ― от наивного восторга до мечты подняться «На крыло да за ветром ― вдаль», от веры в «тёплые сказки весны» до горького расставания. Есть в них признание, которое могут выдохнуть лишь уста поэта:
«…В слова обращаю и радость, и боль,
И снежную замять…».
Автор много выступает перед читателями, вокруг Антонины всегда детвора, и все учатся друг у друга. А пока чернильная капля задумалась, чем бы ей снова стать, обязательно чем-то необычным, новым, нежданным…
Виталий Огородников, поэт,
член Союза писателей России
В доме сонном
В доме сонном не спит тишина,
Всё прислушивается сторожко:
Шепчут звёзды в проёме окна,
И мурлычет незримая кошка.
Различим самый немощный звук,
Что средь ночи царит неугасно,
Даже ходиков медленный стук ―
Тишина над часами не властна.
Ходит сон, половицей скрипя.
И в безмолвии слышится звонко,
Как во сне рассказала себя
Сказка тихо на ушко ребёнку.
Мама моя ― старенькая
Мама моя ― старенькая,
Высохший колос ржаной.
Руки твои, маленькие,
Космос несут надо мной.
Волосы поседевшие ―
Дыма осеннего прядь.
Мысли осиротевшие
Возрасту не отнять.
Памяти пряжа тонкая
Путает узелки,
Воспоминанья ломкие ―
Трепетны и легки.
Всё, что судьбой назначено,
Стало тебе не в новь,
Только в душе не растрачены
Вера, Надежда, Любовь.
Ветер
Ветер запахами трав
запряжён,
Точно ленты в белой гриве
летят ―
На жаре настоян
и сбережён
Спелой кашки луговой
аромат,
Дикой мяты шелковистая
нить,
Разнотравия цветной
крепдешин…
Не дышать летящим мёдом,
а пить,
Словно воздух ―
врачеватель души!
Земля родимая
Старое крылечко под навесом
Расцветил черёмуховый снег.
Жар-перо закатное ― над лесом,
Что стоит ещё по-майски пег.
Топится на огороде банька,
И вздыхает старый тротуар.
Повторяет вновь сосед мой Санька
На гармони свой репертуар.
Тянется мелодия простая
Лентами цветными меж дворов.
И летит за нею, подпевая,
Радостный оркестрик комаров.
Ожили цветы по белым ставням,
Аж завидно стало тополям.
И везде ― покой былинный, давний,
И моя родимая земля.
Весна в городе
Городская весна. По обочинам ― тёмные плеши.
И приствольные чаши кустов засверкали водой.
А капелей холодных безудержный плач неутешен,
И набухшие влагой летят облака чередой.
У весны-горожанки манеры решительны, круты.
Торопливо сминает февральских сугробов холсты
И ссыпает с деревьев прозрачные сонные путы,
Открывает теплу на реке ледяные пласты.
Режет солнечный свет на весёлые тонкие иглы
И швыряет их в каждую лужу и стёкла витрин,
И торопит ручьи, чтобы холодом их не застигла,
Не накрыла ладонь возвратившихся снежных перин.
Поспешает весна, чтобы в городе новый порядок
Навести между стылых высоток, сырых площадей.
А потом электричкой ― в хозяйство забытое грядок,
В тридесятое белое царство лесов и полей.
Чтоб природе явить изобилие тайн и загадок,
Убежит, оставляя свой город цвести для людей…
Снегопад в марте
Стояла календарная весна.
И снег явился зимний, старомодный,
Но этот жест натуры благородной
Принять не соизволила она…
А снегу для любви его холодной
Казалась вся Вселенная тесна!
Он землю обнимал в последний раз,
Волнуясь, самого себя белее,
От самого себя слегка хмелея
И душу выставляя напоказ
Такую чистую, что над аллеей
Молочным светом радуга зажглась…
Саяны
В ясный день, в едва заметной дымке,
Там, у горизонта, над тайгой,
Проступают горы-невидимки
И сияют цепью голубой.
На вершинах летом снег не тает,
А в предгорьях ― травы глубоки,
И багульник душный зацветает,
И углями плавятся жарки[1].
Тараторками на перекатах
Речки мчатся вниз во весь опор.
В акварели розовой заката
Растворился дух Саянских гор,
Чтобы редким днём в прозрачной дымке,
В небе, что открыто до краёв,
Сбросить снова шапку-невидимку
И явить величие своё.
Моё одушевлённое жилище
Моё одушевлённое жилище
В покое тихой улицы плывёт,
Таращит свои жёлтые глазищи,
Встречает скрипом стареньких ворот.
Открою дверь. Войду. И пар со мною
На пару белой кошкой на пол ― шмыг!
Но у порога яркой бахромою
Его задержит тканый половик.
Мой дом ко мне с любовью и заботой:
Вот кресло, а вот чайник на плите,
В подушках ― тишина ручной работы,
В печи ― гостеприимство без затей.
Здесь всё живое: двери, окна, стены.
Шушукаются мирно и поют.
А память так легко и так степенно
Мой родословный бережёт уют.
Мой кров наполнен таинством и светом,
От чердака до подпола обжит.
Хранитель жизни, дедовских заветов
В покое старой улочки стоит.
Чужие стихи
Заполнился вечер опять до краёв
Густым карамельным предчувствием снов,
И небо алеет закатом.
Листаю, листаю страницы стихов,
В них ― целая жизнь в сочетании слов,
И в рифмах ― Вселенная чья-то…
Стихия стихов, как людская молва,
Чужая душа различима едва
От края строфы и до края.
Читаю. И роль моя тут такова ―
Почувствовать мудрость, что в песне жива,
Над слогом чужим замирая.
Майский дождь
Был ранний дождь застенчив, бархатист.
И в голых кронах изумрудной влагой
Чуть засветился первый майский лист,
Нежней, чем папиросная бумага.
И, кажется, дотронуться нельзя,
Чтоб не спугнуть и не замедлить время ―
Пускай в листве ажурной заскользят
Резные ноты соловьиных трелей…
Всё в мае Божьим словом рождено.
И мне письмовник дал определенье,
Что небо вновь с дождём сопряжено,
А первый лист ― с моим стихотвореньем.
Живу предчувствием
Живу предчувствием тепла,
Всё кажется, зима прошла ―
По всем приметам.
Окно подтаяло с угла,
И синь, промёрзшая дотла,
Открылась свету.
Живу предчувствием весны.
Мечты к тебе устремлены,
Тревожат чаще.
Ловлю лазоревые сны
На миг игольчатой блесны,
Меж туч сквозящей.
Надеждой о любви живу,
Чтоб не во сне, а наяву
Связались нити
И дум ночных, и песен дня…
Мои предчувствия, меня
Не обманите!
* * *
От малого, незримого,
От вечной суеты ―
До неба голубиного,
До горней высоты.
Открыто ли, дозволено? ―
Сие не мне решать,
Но в поднебесье вольное
Так просится душа…
По тоненькой травиночке
Добраться до цветка,
На стрекозиных крылышках
Подняться в облака.
Под крики журавлиные,
Под колокольный звон
Принять лучи вершинные,
Что дарит небосклон.
И любоваться издали,
Как плавится закат,
Как пред осенней тризною
Внизу леса шумят.
И высказать, и выплеснуть
Свою тоску-печаль,
Поняв: простые истины
Приходят невзначай…
Почувствовать неспешное
Теченье бытия,
Чтоб лёгкая, безгрешная
Жила душа моя.
Поезд в осень
Поезд дрогнул и поплыл
Из Тюмени ― прямо в осень.
И вагон, многоголосен,
Дружно лето проводил.
Разложили по местам
Чемоданы и авоськи
И к окну ― смотреть на осень,
Пить её цветной бальзам.
Полетели вдоль путей
Позолоченным забором
Дали в солнечных уборах
Всех окрестных волостей.
Сладко ноет в сердце грусть,
Чай в стакане остывает.
Осень памятью впитаю
И к зиме домой вернусь!
* * *
Закат сомкнул ресницы облаков.
И день опять растрачен до монеты ―
Разменянный серебреник[2] рассвета
За лес скатился грудой медяков.
Ночь не спешит. Скупится, как всегда.
Она на тьму в июне небогата.
И лишь взлететь над нежностью заката
Торопится полночная звезда…
Старожил
Солнце выплеснуло себя
В окна века былого.
Деревянной резьбой клубясь
В свете дня золотого,
Стародавний тюменский дом
Наблюдает неспешно,
Так ли, правильно ли живем,
По традициям здешним?
День погожий лелеет звон
Колокольни соседней.
Город радугой окрылён,
Что случилась намедни.
Старой улочки поворот
Бережёт старожила,
Где за вязью больших ворот
Время словно застыло…
Мой февраль
Мой февраль, метелями простуженный,
Повязав на шею снежный шарф,
У сугробов спины разутюживал,
Начищал до блеска лунный шар,
На коротком поводке выгуливал
И поземки белые, и сны
И вздыхал украдкой: «Ах, смогу ли я
Все дела закончить до весны?»
* * *
Погадай мне, цыганка-осень,
На весну погадай, на март,
Веер листьев сухих разбросив,
Как колоду старинных карт.
Средь дождей проливных витийство
Мне ответь на немой вопрос:
Ведь созреют тугие листья
На ладонях майских берёз?!
Погадай мне, цыганка-осень,
Расстелив на закате шаль,
Если б знала, как сердце просит
На крыло да за ветром ― вдаль.
Твой пасьянс круговой неспешен
И азарт к перемене лиц.
Опустевшей тиши скворечен
Нагадай возвращенье птиц!
Я по тебе скучаю
Серпик тончайшей работы
Блекнет в ночной шкатулке.
Сердце, предчувствуя что-то,
Трепетно, нежно, гулко…
Вроде бы нет причины
Изгнанной быть из Рая.
В небе сырой лучиной
След от огней сгорает.
В этой зиме бездонной,
Ночью непроходимой
Таю свечой зажжённой
Я без тебя, любимый!
Я без тебя скучаю,
Милуя, проклиная…
Месяцем, как ключами,
Дверцу открой от Рая!
Ты ― из детства
Ты ― из детства, мой герой,
Мальчик в солнечных веснушках.
Я шепну тебе на ушко
Возвращения пароль.
Убежим скорей туда,
Взявшись за руки с тобою.
Там, где небо ― голубое,
Родниковая вода.
Там берёзки на бугре
Одного росточка с нами.
Там спелёнатые снами
Мы летали на заре.
И мечты, и звук шагов
Затерялись в детстве робко,
И проторенная тропка
В нашу первую любовь.
Я храню туда ключи
В складках памяти невинной.
И тебя зову наивно…
Только ты молчишь…
Молчишь.
У Байкала
Сопки дышали вечнозелёным.
Воздух слоился, как хвойный пирог.
Волны Байкала плескались у ног,
Донную гальку лаская влюблённо.
Пела невидимой птичкой сосна,
Что на отвесной скале приютилась.
Но изумрудным покоем светилась
Моря загадочная глубина.
Зноем туманилась синяя даль.
Солнце, в заливе стократ отражаясь,
Горстью монет от меня откупаясь,
Плавило вод золотую эмаль.
В этом единстве крутых берегов
И раскалённого летнего неба ―
Лёгкой догадкой почувствовать мне бы
Тайную заповедь древних богов.
* * *
Ты меня узнаешь и в астрале
По крылам особо вырезным,
По глазам, «каким-то не таким», ―
С лёгким выражением печали.
Там я буду в розовом манто,
В туфлях на высоких каблучищах.
Ты меня совсем легко отыщешь
Средь теней и призрачных цветов.
Что астрал? Иллюзия и ложь
Для вполне живого человека.
Помнишь: «Улица. Фонарь. Аптека»?
Это ― наяву. Ну, что? Придёшь?!
Снежная баба
Ах, какая баба белая,
Ах, какая пышнотелая,
Чернобровая, дородная,
Только вот совсем холодная!
Смотрит угольными глазками
Вроде и тепло, и ласково.
Тронь губами щёки нежные ―
Тают, потому что снежные.
Нипочём мороз красавице,
Только шарфиком спасается!
Мнит она себя «Высочеством»,
Потому и в одиночестве…
На улице Царской
На улице Царской ― сибирское лето:
Под зонтом ажурным, в шелка разодето,
Стуча каблучками, походкой живой,
Шагает из прошлого по мостовой.
Заводчики утром спешат на работу,
Мещане свои открывают ворота,
Купцы зазывают в свои магазины,
И в лавках торговцы меняют витрины.
Ремесленный люд, как всегда, поспешает ―
Тюмень богатеет!
Тюмень процветает!
А лето в разгаре. И вечером тихим
Чаи не спеша распивают купчихи,
Иль в сад ― на прогулку с детьми и подругой,
В театр благородный под ручку с супругом…
Сидеть на веранде с соседом на пару
И новый романс разучить под гитару…
А, может, коль будет хорошей погода,
На берег Туры ― провожать пароходы…
И сердце уездное думы ласкают:
Тюмень богатеет!
Тюмень процветает!
Поздней осени шаги
Сбрызнут листьями асфальт,
Кружева из мокрых капель.
Сквозь вечерний тонкий штапель
Звёзды холодом пылят.
Поздней осени шаги
Зябки, сумрачны, туманны,
И печалью осиянны,
И предчувствием пурги.
Пряный расплетён венок
Властью северного ветра.
И в часах по миллиметру
Тает солнечный песок.
Недолгий гость
Без приглашения и стука,
Калитки не открыв запор,
Весёлый дождь со свитой звуков
Ко мне пожаловал во двор.
Упав в ладони тротуара
Горошинами первых нот,
Дождь припустил! И с ним на пару
Оркестр грянул без забот.
Старалась свита что есть мочи,
Чтоб звук рождался свеж и чист, ―
Гудела в трубах водосточных,
Стучала в каждый мокрый лист,
Разноголосо и игриво
Звенела, булькая туда,
Где застоялась сиротливо
Дождя вчерашнего вода.
И нынче он ― грибной, сквозящий,
Прошитый золотом насквозь,
Неугомонный и спешащий ―
Недолго погостивший гость!
Сон о маме
«Мама!» ― шепчу на рассвете
В цепких объятиях снов.
Словно расставлены сети
Ласковых маминых слов.
Там она пела, как прежде,
Над колыбелью склонясь.
Вера, Любовь и Надежда ―
Голоса тонкая вязь.
Снова душа в этом пеньи
Тихо возьмёт высоту
И ощутит удивление,
И сохранит теплоту.
* * *
Море льнуло к ногам ― необъятно, напевно,
светло,
И манило в свою глубину, точно флейта,
призывно,
И солёной ладонью своей по губам провело,
И забрызгало плечи прохладой по-детски
наивно.
А потом отступило, сырой обнажая песок,
В ожидании замерло тихо и вздох затаило…
И обратно к ногам зашуршал первобытный
поток,
Зазвучал переборами мягкими тёплого ила.
Море телом живым прислонялось к горячим
камням
И лизало бока языком изумрудного цвета.
Я пыталась гармонию нот разобрать по теням
И по солнечным искрам, что в море рассыпало
лето.
Я внимала весь день, как стихия меняет лады,
Заплетая вдоль берега пенный струящийся колос.
Полушёпотом петь научилась я вдруг у воды,
И себя поняла, и расслышала собственный голос.
Закат ― художник
Закат ― художник
Из старой сказки.
Смешать он может
В полнеба краски.
То цвет багряный,
То золотистый ―
Ведёт упрямо
По небу кистью.
Пылают сочно
Оттенки лета.
До самой ночи
Продлится это.
И там он звёзды
Наметит светом,
И месяц поздний ―
На фоне этом.
Мазнёт невольно
Последний всполох
И ночи тёмной
Задёрнет полог…
Летний день
Шагаю по узорочью теней
Замысловато брызнувшего света,
Что по асфальту распластало лето
Сквозь шорох потревоженных ветвей.
А небо гнёзда солнечные вьёт
На каждой утомлённой зноем кроне
И оперенье чёрное воронье
Из нитей золотых неспешно шьёт.
Приносит ветер запахи с лугов,
Развешивает шторами на окна,
Вплетает он в стихи мои волокна
Из радужных и самоцветных слов.
Душу врачевать
В лес осенний ― обнимать деревья,
Разговор сердечный затевать.
Вымышленным следуя поверьям,
Про себя всю правду рассказать.
Как перед свечой, облегчить душу
Средь листвы, летящей в никуда.
Даже если здесь не станут слушать,
Понемногу сгладится беда…
Поцелуй целебен увяданья,
Сладок листьев горький аромат.
Лес поверит в мой исповедальный
Вздох невольный или просто взгляд…
Повинуясь древнему обряду ―
Как друзей, деревья обнимать, ―
В лес осенний ― наслаждаться взглядом,
В лес осенний ― душу врачевать!
Сохранённая сказка
А жизнь разбивает мечты, словно волны о
риф…
Есть добрая сказка, что мною придумана в
детстве,
Где мальчик веснушчатый, живший со мной по
соседству, Вдруг принцем явился ко мне: и умён, и
красив…
Мой путь одинокий той радостью лёгкой
прошит
От первой любви до сегодняшних дней
быстротечных. И образ впечатался в детскую память навечно,
И звёздочкой мне путеводной на небе дрожит.
Пусть жизнь преподносит такие сюрпризы
порой,
Что даже пером описать не найдётся отваги.
А сказка моя ― лишь в душе. Равнодушной
бумаге
Не станет понятен и близок мой первый герой.
Я лет, что надежду уносят, совсем не виню,
Наивно сценарий волшебный всё правлю и
правлю.
И верю, что вымысел завтра окажется явью,
Не зря же я сказку свою терпеливо храню.
Тюменский базар
1.
Подходи-ка, посмотри-ка,
В стороне не стой!
Все от мала до велика,
Люд честной!
Нынче ярмарка сверкает
Будто самоцвет,
Приглашает, закликает
Всех, кто есть и нет!
Наша ярмарка сегодня
Точно в старину:
Также плыли караваны
Из страны в страну.
К нам! В Тюмень!
Сюда съезжались,
Чтоб товар продать,
Русские и самаркандцы,
И индусы, и китайцы,
И узбеки, и бухарцы ―
Всех не сосчитать!
Два пути сюда стекали,
Словно в водоём ―
Два материка братали
Шёлковым путём.
Был указ для воеводы ―
Царская печать! ―
«Кто товары к нам привозит,
Всех оберегать!
Беспрепятственно пусть едут
И ведут свой торг,
Пусть Сибирь соединяет
Запад и Восток!»
И везли купцам на диво
Редкостный товар,
Открывая ежегодно
Золотой базар!
2.
Базар шумел, базар дышал ―
Здесь каждый что-то продавал,
Здесь кто-то сделки составлял,
А кто-то цены набивал…
Гляди, заморские дары,
Средь них ― бухарские ковры,
Чай из Китая, а зурны ―
Из азиатской стороны.
Посуды расписной добро
И золото, и серебро,
Восточных пряностей редут
И пахлава, и сухофрукт.
А это ― шёлковый халат,
А это ― тканей целый ряд
И шерсть, и пряжа, и сукно ―
Да, здесь всего полным-полно!
Кричит торговец: «Подходи!»
А коробейник, погляди,
Несет уже тебе под нос
Бирюлек мелких целый воз!
А вот китайский антиквар,
Раскладывая свой товар,
Не мелочится на добро,
Но улыбается хитро.
Вот самаркандский ювелир ―
Похож на пёстрый, яркий мир.
Все украшения блестят
От головы до самых пят!
А европейский коммерсант,
Надменный и лощёный франт,
Товар он ищет тут и там
Повыгоднее по рядам!
Купец сибирский не спеша
Не проторгует ни гроша.
Спокойный взгляд, степенный вид,
Не суетится, не кричит,
Он знает точно наперёд,
Кто покупать к нему придёт.
Базар гудел, базар встречал,
На сотни голосов кричал,
И так велось из года в год ―
Добро пожаловать, народ!
Август
Рябины гроздья зазывали птиц,
Но горечь ягод птицам не по вкусу.
Останутся висеть тугие бусы
До зимних аж ― рябиновых жилиц[3].
А летние певуньи ― на крыло,
Пренебрегая осенью багряной,
И ― в тёплые края, в чужие страны.
Всё ждут, чтоб поскорее рассвело.
А утро тихо прямо у крыльца
Зажжёт созвездие листвы опавшей.
И дождь, от щедрости своей уставший,
Пригладит чёлки жёлтым деревцам.
Пригреет птиц радушный старый клён ―
Расселит их на ветках пышной кроны,
А на рассвете купол золочёный
Покинет всё ж пернатый легион.
Пожухнет лист сиреневых кустов,
Созреют семена седой полыни.
И пряный будет властвовать отныне,
И терпкий запах вянущих цветов…
Мои сны
Ты в сны мои придёшь другим:
Надёжным, ласковым, хорошим.
И я сомнения отброшу,
Пойму, как мною ты любим.
Сомкнутся кольца наших рук,
Дыхание с твоим сольётся.
И утром просияет солнце,
Как будто не было разлук…
О, сумерки коротких фраз
И холод одиноких мыслей!
О, сон святой, что нас возвысил
И примирил безвольных нас!
Опять в безмолвии зимы
Я буду ждать в сиянье звёздном,
Чтоб ты пришёл. И в сон морозный
Опять вдвоём шагнули мы…
Алатырь-камень
(почти сказка)
Где Алатырь святой, бел-горюч?
Бил под сердцем у тебя чистый ключ.
Левым берегом ― живая вода,
А на правом ― пропадёшь без следа.
Левым берегом ― всё тишь-благодать,
А на правом ― лаптем горе хлебать.
Мимо девственных лесов, между гор,
Как-то вырвался ручей на простор.
Только мёртвая с живою вода
Потекли единым руслом тогда.
Кто с душою, как родник ключевой,
Тем дано испить водицы живой,
А кто с умыслом недобрым живёт,
Тот живой воды вовек не найдёт.
Где Алатырь святой, бел-горюч?
Высекали из тебя яркий луч,
Добывали точно горный хрусталь,
Врачевали вековую печаль.
Под перину клали свет молодым,
Чтобы брак не оказался худым.
Ратай в поле борозду начинал ―
Землю-матушку лучом освещал.
Отводили светом порчу да сглаз,
Но иссяк с годами дивный алмаз ―
И от алчности людской на земле
Свет целительный истаял-истлел.
Ох, Алатырь святой, бел-горюч!
Был когда-то и велик, и могуч.
Он стоял посередине земли,
Все к нему пути-дороги вели.
Он был всеми почитаем и свят,
Доброй силой богатырской богат.
Только множились пороки и зло ―
Им несметное настало число…
По законам вековечных чудес
Дивный камень в одночасье исчез,
Стал легендою, пустою молвой,
Заклинанием знахарки простой…
* * *
Повод для радости? Проще простого!
Утренней птицы короткое слово,
Даль родниковая, дым ― над избушкой,
Спелого солнца над лесом горбушка,
Ливня июльского капли грибные,
Лунного бубна бока наливные,
Яблок и звёзд золотое паденье,
Губ твоих рдеющих прикосновенье…
Радость ― она обитает повсюду:
Первого снега ажурное чудо,
Радуги стог и поклон листопада,
Сила незримая в омуте взгляда…
Где бы ты ни был, сумей присмотреться ―
Радость наполнит открытое сердце!
* * *
Закат играл на струнах облаков.
Они алели тонко и протяжно.
Запутался, как будто змей бумажный,
В них месяц, подрумяненный с боков.
Длиннели тени чуткие в саду,
Дышал прохладой вечер утомлённый.
И день июньский на крыльце зелёном
Затих забытой шляпкой на виду.
Снег идёт
Снег идёт…
Он сегодня особенно чист,
Белым шёлком струится по воздуху вниз.
Благодатью, парного белей молока,
Осеняет окрестности Божья рука.
Сонм небесный
Бесчисленных ангельских крыл
Красоту неземную опять сотворил,
Преподнёс её в виде бесценных даров Рождеству.
По примеру библейских волхвов.
Снегирь
Весь день гостил на яблоне снегирь,
Клевал на дичке стылых ягод зёрна.
А солнце, распластавшись ввысь и вширь,
Вращало свой заиндевевший жёрнов.
Снегирь сосредоточенно искал
Гранатовые капельки на ветках,
И яблоком живым невольно стал ―
Такой весёлой и румяной меткой.
А небо предлагало снегирю
Чистейшую лазурь на тонком блюде.
А что снегирь? Он только ждал зарю,
Чтоб окунуться в полыханье грудью
И обновить свой праздничный наряд,
И превзойти все яблоки на свете!
И чтоб назавтра осветить мой сад,
Напомнив щедрой яркостью о лете.
* * *
Снова мать в полушалке знакомом
У калитки стоит ввечеру…
Мне б туда, мне бы к дому родному ―
Вместе с ней постоять на ветру.
Чтобы в тёплых объятьях заката
Растревожила память меня…
Нам бы печь растопить, как когда-то,
И вдвоём посидеть у огня.
И сухими губами, не зная
Слов молитвенных «Еже еси»,
Вслед за мамой шептать, повторяя:
«От забвения душу спаси!»
И почувствовать силой наитий,
Как на сердце легла благодать.
Не порвать родословия нити
И себя никогда не предать!
Ищу любимого черты
Разгадываю в полной тишине
За окнами ― дожди, шаги ― за дверью,
Луны нечёткий росчерк ― на стене,
Листвы опавшей тени ― на деревьях…
Во всём ищу присутствие твоё
И различаю вопреки ненастью:
Вот снег идёт. И будто мы вдвоём.
И рук тепло хранит моё запястье.
Вот летний дождь. И зонтик на двоих.
И больше никого на белом свете.
И вспыхнет снова нежность губ твоих,
Щеке подаренная на рассвете.
Вот заморозка первого цветы
Являет на стекле твоё дыханье…
Во всём искать любимого черты ―
Простая прихоть женского сознанья.
И среди бела дня, и при свечах
Опознаю сто раз твои привычки,
Ищу в невыразимых мелочах
К заветной встрече хрупкие отмычки.
Осенние колокола
Поздней осени
Колокола.
Тучи ― космами.
Даль ― бела.
Лист скукоженный,
Как шагрень.
Растревоженный
Ветром день.
Высь качается
В деревах.
Вкус отчаянья ―
На губах.
В лужах мутная
Стынет ржавь.
Перепутаны
Явь и Навь.
Скоро томные
Лягут сны,
Неподъёмные
До весны.
* * *
Я отправляюсь вспять своим годам.
Как бусины на нитку золотую
Нанизываю их. И где-то там
Я в детство попаду ― страну святую.
С деревьями до самых до небес
И с плюшевым безухим медвежонком,
С наивным узнаванием чудес
И звонкой рифмой на устах девчонки.
Себя узнаю в ней и прикоснусь
К тугим косичкам, ношеному платью…
И больше не смогу, когда вернусь,
Ни покривить душою, ни солгать я.
Оттуда, из далёких детских лет,
Начерпаю живительную силу ―
Нести свой крест и ночь свою, и свет,
И стих, рождённый из того, что было…
Байкальская богиня
Байкальской осени крыло
Летит над сопкой,
И золотистое тепло
Ласкает робко.
Вода каёмкой голубой
К причалу жмётся.
И будто рыбьей чешуёй
Сверкает солнце.
Лист жёлтой бабочкой летит
Над бездной синей,
А осень в озеро глядит
Земной богиней.
Странный сон
Был странный сон, что вдруг поднялся снег,
Слежавшийся морозными ночами ―
Привстал старик с котомкой за плечами,
С забора спрыгнул тощий человек,
Преобразился сумрачный сугроб
В дородную красивую молодку,
Возникла вмиг печальная сиротка
Из снега, что с калитки кто-то сгрёб.
Компания воссела на крыльцо,
Беседуя о чём-то оживленно.
Но за метельной песней монотонной ―
Обрывки фраз, звучащих с хрипотцой.
Я тоже — в дверь, накинув палантин,
И с ними рядом села на ступени.
Но нет фигур, остались только тени,
Что смялись, словно белый пластилин.
И я во сне надумала слепить
Худого человека и молодку,
Хлеб ― старику и маму ― для сиротки,
И даже стол гостям своим накрыть.
Но прокричал невидимый петух,
И сон прервался… Я ― к окну. И что же?
Стоят снеговики, с ночными схожи,
Не стряхивая с плеч холодный пух…
Весна к окну причалила…
Весна к окну причалила,
Стучит в него отчаянно,
А я стою в молчании
Одна…
Но жизнь кипит за шторами ―
Горячими узорами
И птичьими соборами
Полна!
Блестит капель монистами
И нотами лучистыми
Тревожит струи чистые
Ручья.
Творит весна-пророчица,
Листочница-цветочница,
Снять наговор ей хочется ―
«Ничья»…
Отбросив путы мнимые,
Открою рамы зимние,
Чтоб насладиться гимнами
Сполна.
Теперь не одинока я,
Со мной звенит за окнами
Подруга светлоокая ―
Весна!
Дождь долго собирался
Дождь долго собирался вдалеке:
Над бором небо мрачно холодело,
Сгущалась синь. И волны на реке
Сгущались тоже. Ветер то и дело
Трепал косицы чуткие берёз ―
Они прядали ветками густыми,
Предчувствуя стихию и всерьёз
Страшась грозы, что нитями льняными
Развешивала молнии вдали.
Они, едва средь неба уловимы,
Уж поднимали громы от земли
И звали за собой неумолимо.
Речную рябь, что мчалась в никуда,
К веслу приладил запоздавший кормчий.
Бодала берег тёмная вода,
А камыши шептались громче, громче…
И наконец, как крылья чёрных птиц,
По небосводу разметались тучи.
И грянуло! И распластало ниц
Округу, проверяя на живучесть.
А через пять минут ― опять светло,
И радуги роскошное крыло!..
Умирающая деревня
А деревня ― по пояс в снегу,
В неисхоженном, девственно-белом,
Стынет, сонная, старческим телом,
Коротая мороз и пургу.
Заколочен родительский дом
В окружении дедовских яблонь
И нутром ненатопленным зябнет,
И глядит сиротливо кругом.
Завалился подгнивший забор.
Только столб с красной звёздочкой-раной
Всё сигналит, что здесь ветерана
Был когда-то ухоженный двор.
А теперь ― только тощий дымок
Над избой одинокой старухи,
Да следы неминучей разрухи,
Да отчаянья горький комок.
А теперь ― только снег, только снег
На бесплодных, ничьих огородах.
Да глубинка в печалях-невзгодах
Доживает оставшийся век.
* * *
Мне бы к дому родному, туда,
Где давно довелось мне родиться,
Где ещё не созрела беда
И не билась в окно моё птицей.
Мне бы ― в прошлое! Времени вспять,
Чтобы в детстве моём удивлённом,
Чуть робея, по-детски читать
Свои первые рифмы под клёном.
Чтоб почувствовать радуги мост
Под босыми ногами несмело,
А потом разглядеть среди звёзд
Ту, что раньше над домом горела,
И восторгом наивным зайтись,
Словно двери распахнуты Рая,
Чтоб хватило на целую жизнь
Душу светом наполнить до края.
Вспоминаю тебя
Я чаще всего о тебе вспоминаю по осени,
Когда листопад заплетается
тонкими косами,
В осиннике вдруг киноварь
закипает упругая,
И листья по ветру плывут
золочёными стругами.
Когда всё тепло до последнего вздоха
растрачено,
А птицы на юг собираются ―
дата назначена,
Тебя посреди сентября
вспоминаю упрямо я,
И думы мои предрассветные
изгорче-пряные…
Экспромт
По бездорожью
шагать прямиком ―
не сбиваюсь.
Но в ту же реку
войти босиком ―
опасаюсь.
В слове,
что сказано было тайком,
сомневаюсь.
В том же,
что люди считают грехом ―
каюсь!
* * *
Это не стихия ― Стихиаль[4]:
Снегопада лёгкая вуаль,
А на небе ― тонкий лунный серпик.
Это не предчувствие ― печаль.
Недосовершившегося жаль,
И у снов сиротских привкус терпкий.
Снег одолевает серость дней.
И природой чистою своей
Обнажает глубину и тайну.
Все мои надежды-миражи
Снова обретают право жить
Вопреки событиям случайным.
А потом зальёт полнеба синь.
И качнётся стылая полынь,
Что в снегу пригрелась у забора.
Не ропщи на Бога ― попроси,
Он услышит там, «на небеси»,
Даже шёпот в гуле разговоров.
* * *
Я на звёзды с земли смотрю
Сквозь ромашковый тонкий веер
Или летний прозрачный ветер,
Иль малиновую зарю.
А они глядят свысока ―
Сквозь крылатые птичьи стаи,
На рассвете незримо тая
В белокипенных облаках.
Как маняща небесная высь!
Я душой устремляюсь к звёздам,
А они каждым августом поздним,
Словно яблоки, падают вниз…
Зонтики на прогулке
Дождь вывел зонтики гулять,
Раскрасив улицу цветами.
И лужи мокрыми китами
Глядят на эту благодать.
Дождь щедр на зонтики. Они
Уже ведут гулять прохожих,
А листья в лужах так похожи
На путеводные огни.
Кружатся зонтики вокруг,
От края улицы до края.
И в каждый, как в пластинки круг,
Вода небесная играет.
И дальше, точно карусель,
Дождь всю Вселенную вращает.
И кажется, что обещает
Ещё неблизкую капель.
Памятник «Прощание»
Он ― в шинели, затаив дыханье,
И она ― в наряде выпускном.
И война… И горькое прощанье
На большом перроне городском…
Школьники. Ещё почти что дети!
Лиц безусых молодой прибой!
И приказ военный ― на рассвете
Из-за парты ― да в смертельный бой.
Голуби, над ними не летайте!
Не зовите в небо за собой!
Улочки тюменские, прощайте!
До свиданья, берег над Турой!
Навсегда ушли, не оглянулись!
В сорок первом их остался след.
Но теперь из прошлого вернулись,
В бронзе поднялись на постамент…
Он ― в шинели, затаив дыханье,
И она ― с косынкой по спине…
Замерли на вечное прощанье
Школьники, погибшие в войне…
* * *
Раскрыть ладони, разомкнуть
Сцепленье пальцев,
И выпустить на волю, в путь,
Как нитку с пяльцев,
Дум трудных вышитый узор,
Рисунок слёзный,
Из горла вырвавшийся вздор,
Вздох несерьёзный…
Сумею ль обновить канву
Для рукоделья?
Стерпеть недобрую молву
Смогу ужель я?
Закроет в прошлое печать,
Поставит точку,
И жизнь захочется писать
С начальной строчки…
Предвосхитительный покой
Осенний лес, ты ― мой целитель!
Лист тлеет на исходе дней.
Тончайших паутинок нити
Связуют тени от ветвей.
Оплавился кармин осины
Холодным жаром на траву.
Сгорают краски. Осенины[5]
Недолгим гостем наяву
Задержатся. А там ― простуды
Залягут беспробудным сном…
Я не спешу, я здесь побуду,
В лесу, не мысля ни о чём,
Не думая, не помышляя
Мечты исполнить никакой,
Душой открытою вбирая
Предвосхитительный покой.
* * *
День рассыпал солнца спицы
На травы сырой страницу.
Из лесных зелёных плошек
Брызнул бисер мелких мошек.
Среди игл пахучих сосен
Вспыхнул мир многоголосен.
В нём пылают жаром броским,
Пролетая, горихвостки.
В нём от солнечного блика
Дозревает земляника.
И полынь на тёплом взгорке
Вяжет сеть из пряжи горькой,
И живых росинок точки
Там на каждом стебелёчке.
А ромашек белых пенки ―
В разнотравье по коленки.
* * *
Засыпаю, как в детстве когда-то,
Хвойным запахом утомлена.
Новогоднюю празднует дату
Растревоженная тишина.
Домовой, угостившись сдобой,
Держит ёлку под локоток.
Приглашает на танец особу,
Словно медленных вальсов знаток.
Иней в окнах плетёт интригу
Тьмы и света в ночной тиши,
А декабрь, как раскрытая книга,
Перелистывать день не спешит.
Метельно
Сегодня ― день сплошного молока,
Струящегося с неба пеленою.
Полощут птицы крылья в облаках,
Вдруг ставших принадлежностью земною.
Курятся крыши.
Космы до земли
С наличников свисают и заборов.
И белоснежных свечек фитили
Сбивают набок красоту уборов,
Что наводила щедрая рука
Всю зиму напролёт.
И вдруг ― метельно!
Средь бела дня молочная река
Завьюжила меж берегов кисельных.
На тонких нитях, белого белей,
Развешены снежинок перезвоны.
И явленное чудо февралей ―
Сидят на ветках белые вороны…
Бусины
* * *
Ты ― женщина,
Ты ― два больших крыла!
Какую силу жизнь тебе дала!
Качать детей
На лодке рук своих
И свить гнездо надежное для них…
* * *
Дождь хлопает в ладони старых клёнов,
Полынь вздыхает умиротворённо,
Зазолотился лес закатным светом,
В окно пахнуло уходящим летом…
* * *
Это зима является неслышно ―
Кошачьей поступью из-за угла.
Весна ж капелью обрывает крыши
И враз звонит во все колокола!
* * *
Не вместить в сочетания слов,
Самых правильных и выразительных,
Весь восторг восклицательных снов,
Все волнения дней вопросительных…
Заболела мама…
А мама заболела и слегла,
Не дотянув до вешнего тепла.
Лежит она поникшим ковылём
И тает, тает, тает с каждым днём…
А в доме всё ― без перемен пока:
И свежий хлеб, и кринка молока,
Огонь ― в печи, в углу ― лампадки свет,
И дедов на стене висит портрет.
Вот только здесь ― предчувствия печать,
И ходики стучат,
стучат,
стучат…
А мама заболела. Не встаёт.
Свернулся у кровати старый кот,
Обсыпалась герань пустым огнём,
Круг абажура никнет над столом,
На спинке стула шаль хозяйку ждёт ―
Вот полежит и встанет, и пойдёт…
Но мама заболела не вчера,
И не дают надежды доктора.
И за окошком стынет голый сад ―
Он тоже своей старости не рад…
А ходики стучат,
стучат,
стучат…
Ненужный снег
Майский снег идёт по лужам,
Будто затаив дыханье.
В мае он уже не нужен
И лишён очарованья.
По траве новорождённой,
По проклюнувшимся почкам
Снег малюет отрешённо
Быстро тающие строчки.
Соскользнув пушистой пеной
По коре седого клёна,
Под стволом обыкновенным
Тает царскою короной…
Тает снег. Он был и не был…
Даже не успев продрогнуть,
Брызнет синевою небо,
Лету уступив дорогу.
* * *
По бездорожью памяти своей
Блуждать слепцом, каликой перехожей,
Прошедших дат и невозвратных дней
Бессонное течение тревожить.
Воспоминаний тонкое руно
Распутывать с неспешностью улитки,
Найти прозренья горькое зерно,
Как истины цветок в древнейшем свитке.
Перебирать, как чётки, день за днём
И заново присматриваться к лицам,
И приближать незримый окоём,
К которому душа всегда стремится.
* * *
Я сама решила так ―
На любви поставить точку,
Согласитесь ― не пустяк,
Стать вдруг бабой-одиночкой!
За плечами ― ворох лет,
Впереди маячит старость
И болезни, и усталость,
И обид горючих след.
Мне б беду перехитрить,
Пересилить, как обычно,
Проглотить слезу привычно
Да и дальше с этим жить.
Только в сердце не смогла
Спрятать груз твоей измены.
От семейной ойкумены[6]
Нынче ― пепел да зола…
Зарисовка о снеге
Снег ждал подходящего часа и вот ―
Свободный и смелый, и лёгкий идёт…
Окно, что научено только глазеть,
Расставило снегу искристую сеть.
Фонарь, что ночною хозяйкой забыт,
Всё крошевом белым под ноги сорит.
И ель, что зелёному цвету верна,
Под снег пятерни подставляет она.
И тополь, который поддался зиме,
Примерил пушистую шубу во тьме…
А снег среди ночи прогулку вершил
И тратил щедроты небесных вершин.
И я в это таинство вовлечена ―
Всю ночь простояла я возле окна…
* * *
Байкал сегодня хмур и нелюдим.
Свинцовых туч пласты плывут над ним,
И ветер вновь по линии волны
Из белой пены гонит табуны.
Шумит Байкал и бьёт тугой гранит,
И берег пеной кружевной кропит…
Мне этот шум так сладок и знаком.
Стою на склоне тонким маяком,
Парю над изумрудною водой,
Расправив крылья, чайкой молодой.
И жадным ветром на себя тяну
Звенящую прибойную струну.
Приветствую, склонясь к живой воде,
Седого старца в мокрой бороде…
В мастерской скульптора
Я ― гостья здесь, в рабочей мастерской
У скульптора, живущего в Тюмени.
Душа моя готова к перемене,
Как глина под умелою рукой.
Оглядываюсь ― это мир другой:
Из камня, гипса, дерева, металла.
Из жизни вышла и навеки встала
Действительность натурою живой.
Мне кажется, что здесь застыл мотив
В наклоне головы, в походке медной
И в гипсовой руке, в улыбке бледной…
Но маятник качни ― и камень жив!
И воздух здесь пронзительно звенит
Всей гаммой пережитых озарений,
Ночей бессонных и дневных сомнений,
И мудрости, поднявшейся в зенит.
А Мастер молчалив и отрешён.
Его рукам опять подвластно время.
Он ― не со мной, а пребывает с теми,
Кого из камня воскрешает он.
Детский календарь
1. Зимняя история
Как-то раз, в воскресный день зимы,
Погулять в лесу решили мы,
Взяли лыжи, санки и коньки ―
И… кататься наперегонки.
Встретил нас заиндевевший лес,
Полный зимних сказок и чудес.
Весь в сиянии холодных звёзд,
К нам из чащи вышел Дед Мороз!
Он лыжню по лесу проторил,
Строить крепость снежную учил,
А потом на звонком льду реки
С нами Дед Мороз играл в снежки.
Вместе с нами, отдохнув слегка,
Он полдня лепил снеговика
И катался с горки ледяной,
А под вечер проводил домой.
В декабре, лишь только ясный день,
В лес бежали все, кому не лень.
А под Новый год на праздник к нам
С ёлкой Дед Мороз явился сам!
2. Весенняя песенка
Сосульки расселись гурьбой на карниз,
Горошинки капель посыпались вниз,
Ручей, набирающий силу, журчит.
И всюду весенняя песня звучит.
Проталинки солнышко греет с утра,
Подснежников первых взошла детвора,
И в нежную зелень укутался лес.
Качели взлетели до самых небес.
Играет «в пятнашки» босой ветерок,
Плетёт облаками ажурный венок,
И скворушка звонкий домой прилетел,
Со всеми весеннюю песню запел.
3. Протяни живому руку
Безобидная травинка
Смотрит в небо голубое.
Солнце рыжей апельсинкой
Согревает всех любовью.
Паучок в зелёных ветках,
Ветерок в макушке клёна ―
Всё живое! Словно детки ―
У земли в больших ладонях.
Белокурые ромашки,
Родники и птичьи гнёзда,
Облаков льняных кудряшки
Сохранить легко и просто!
В ясный день и в непогоду
Протяни живому руку,
Присмотрись к живой природе,
Полюби её как друга!
4. Осенняя картинка
Осень ― акварельная картинка.
Краски разноцветные кругом.
А тепло на тонкой паутинке
Пролетает в небе голубом.
Старый клён листву к ногам роняет ―
В золотом ручье шагаем вброд!
Этот листопад напоминает
Бабочек цветастый хоровод.
Ну а если дождик за порогом?
Сменит осень праздничный наряд ―
Радужный, весёлый по дорогам
Поплывёт из зонтиков парад!
Осень дарит яркие букеты,
Красную рябину за окном.
Птицы, унося с собою лето,
Машут на прощание крылом.
* * *
Мне свыше голос был: «Восстань над суетой
И отрекись от мелочности липкой,
Не погаси в душе огонь святой,
Живи легко, с любовью и улыбкой!»
Мне свыше голос был, расслышанный едва
Во тьме ночной бессонницы и боли,
И невесомо-тихие слова
Приобретали значимость и волю.
И смыслы бытия, и верный путь
Незримо открывались по подсказке,
И даже в мелочах светилась суть ―
Господняя любовь, тепло и ласка.
* * *
Спеленаю свои печали,
Убаюкаю в колыбели.
Острый месяц к окну причалил
И запутался в шторе белой.
Грусть-тоску, как дитя больное,
Стану нянчить до первой зорьки.
Слёз своих полотно льняное
Вышью нитью полынно-горькой.
Но лишь только рассвет забрезжит,
И роса на траве растает,
Свою боль подменю надеждой ―
И об этом
никто
не узнает…
* * *
Ещё на берёзах осенний огонь не увял,
И жёлтые бабочки тихо слетают на землю,
И осени тёплые руки округу объемлют,
Но ты ледяным февралём неожиданно стал.
Еще октябринок рассыпан сиреневый мел,
И первых снежинок не видели гроздья
рябины,
В реке твоей нежности выстыли даже
глубины,
И звонкий любви колокольчик навек онемел.
Последний миг
Я видела, как уходила мать,
Как пальцы рук любимых холодели,
Как что-то силилась она сказать,
Живя последний миг в уснувшем теле.
Я видела, как уходила мать:
В платочке белом, затворив калитку,
В глазах ― любовь, какую не сыскать,
А на устах ― прощальная улыбка.
Рукою помахала и пошла
Туда, где солнце плавилось в закате.
А я к земле ногами приросла,
В незримой будто утонула вате…
И только голос жил! Мой голос жил,
Молил не покидать меня навеки.
Но мать вошла струной в закатный пыл,
И он сомкнул свои пустые веки.
И край земли обуглился тоской.
И там, над ним, торжественно и зыбко,
Благословляя радость и покой,
Вдруг проявилась мамина улыбка…
Я видела, как уходила мать,
Но я её не в силах удержать…
Голос летнего ветра
В лесу у ветра
появился голос
среди берёз.
Шумел он будто
переспевший колос,
вкус мёда нёс.
Шуршал, качая
исступлённо кроны
больших дерев.
И даже птицы
смолкли удивлённо,
прервав напев.
И лес качался,
повторяя ветра
весёлый пляс.
И небо шило
облака из фетра,
как на заказ.
Ветрище долго
шебуршился в куче
листвы сухой.
Казалось птицам
и траве, и сучьям,
что он ― глухой.
И всё шепталось,
шелестело дружно,
а ветер пел ―
Ему проветрить
сквозняками нужно
земной предел…
Краски дня
Рождает день свои оттенки цвета
От белых звёзд до дыма над трубой.
Всё началось с лилового рассвета,
Что затопил полгорода собой.
А дальше ― по дороге на работу ―
Встречались мне улыбки на устах,
Как кремовые бабочки. И кто-то
Малиново чирикал на кустах.
К полудню слабо солнышко пригрело
И растопило иней на окне,
Там снегири ― два уголька на белом ―
Сидят рядком, как ноты на струне.
Прогулки след ― румянец от мороза ―
Не перестанет взгляды удивлять…
Сервиз накрыли в стиле чайной розы,
Уселись не спеша вечеровать
Под абажур с лососевым узором,
Добавив к чаю мятный аромат.
А за окошками жемчужным сором
Рассыпал пудру тонкую закат…
Аукаю осень
А осень засохшей былинкой
Застыла в декабрьском снегу.
Я в ближний лесок без тропинки
За ней меж сугробов бегу.
Разыскивать осень ― пустое!
Не поздно ли я поняла,
Что сердце своё золотое
С собою она унесла.
Гуляют по зарослям сосен
Косматые белые сны.
Аукать осталось не осень,
А тёплые сказки весны!
Чаепитие
Вот и время нам вечеровать.
Буду чай по чашкам разливать.
Аромат целебный, травяной
Поплывёт по кухне как живой.
Станет вечер стариком седым.
Запоёт труба на все лады
Тёплым ветром. А огонь в печи,
Догорев, привычно замолчит.
Будет свет закатный истекать
С занавесок прямо на кровать,
С покрывала ― на пол, а потом
Растворится в сумраке ночном.
Золотинки звёзд лизнут окно,
Станет и прохладно, и темно…
Над столом луна свой шар зажгла.
Я твой чай остывший убрала…
О тебе мои думы
О тебе мои горькие думы, опять о тебе…
И чего же в них больше, понять до конца
невозможно,
То ль обиды горячечной, то ли любви
осторожной
Или просто печали беспомощной в тихой
мольбе.
О тебе мои долгие думы, куда б я ни шла ―
Они бродят по следу за мной, точно бледные
тени.
То слезами саднят, то трепещут крылами
сомнений,
То кочуют в барханах души без заботы и зла.
О тебе мои страстные думы среди тишины
Наступающей ночи без звёзд, без тепла, без
надежды.
И во сне моём ласковом только смыкаются
вежды,
Надо мною восходит лицо твоё светом луны.
Эти думы давно стали тайной заветной моей,
Сердцевиной глубинною и безобидной
привычкой,
И осенним дождём, и поющей от радости
птичкой.
Вот ― опять о тебе!
Только мысли с годами больней…
Предновогодний вечер
Чуть задержался вечер за окном,
Сверкнув голубоватым перламутром,
Вздохнул многозначительно и мудро
И растворился в сумраке ночном.
Предновогодний вечер тем хорош,
Что всё в нём и загадочно, и чудно ―
И ёлочный базар немноголюдный,
В котором как в лесу густом бредёшь.
И парк в плену проявленных теней,
Что дерева по снегу распластали,
И письмена следов, что заплутали
Среди сугробов и морозных дней.
Весь вечер в день последний декабря
Так короток, так хлопотлив и ярок,
Что, сам себя преподнеся в подарок,
Исчез, дорогу в Новый год торя.
Посреди декабря
Стылым пухом мелькают снежинки,
Серебрясь в бороде фонаря.
Мы с тобою идём по тропинке
Посреди декабря.
Под ногами невиданной сдобой
Поднимается снег. И тогда
В разутюженных спинах сугробов
Не видать ни следа.
Мы с тобою почти невесомы,
За спиной ― лёгких крыл бахрома.
Снег летит.
Мы летим!
По-другому
Не умеет зима.
* * *
А у тебя ― Небесная обитель.
Высоты недоступны для живых.
Там ― мир иной, в котором каждый житель
Блаженство обретает средь других.
Там жизнь твоя похожа на земную,
Но без болезни и без суеты.
Там голуби с утра тебе воркуют,
А к ночи распускаются цветы.
Заботы у тебя легки, как крылья.
И долг ― светить на праведном пути
Душе, что здесь, барахтаясь бессильно,
Отчаялась надежду обрести.
Глядеть с Небес ― любимая забава,
За нами наблюдая свысока.
И помогать заблудшим…
Боже правый!
Мне на плечо легла твоя рука…
* * *
Заскучал, говоришь? По ночам одолели
тревоги?
И услужливо память подолгу уснуть не даёт?
Нас с тобой развели-разделили легко две
дороги,
И обида крапивой невидимой яростно жжёт!
Говоришь, что тоска, будто обручем, стиснула
душу,
Словно в ней кто-то выключил чистый,
живительный свет…
Только ветер ночной соловьиные гнёзда
порушил,
И по буквам рассыпал до боли знакомый
куплет.
Ты к чужому прикован крылу неразрывною
цепью,
И своим называешь другой ― полюбившийся
дом.
Что теперь убиваться и сыпать на голову пепел?
Ни к чему ворошить и искать виноватых во
всём!
С Новым годом!
Вспыхнул город сотнями огней,
Улицы Тюмени ― будто сказка!
Новый год прокатит на салазках
И одарит радостью друзей.
Привезёт с собою Новый год
Новые успехи и надежды
И исполнит, как случалось прежде,
Каждое желанье наперёд!
Станет хлебосольней и щедрей,
Будни разукрасит добрым светом,
Превратится в знатный, самоцветный,
В самый лучший год в календаре!
* * *
Город вечерний укрыт
одеялом лоскутным,
Спины сугробов опять
обмакнулись в чернила,
В небо дымы заскользили
тропой первопутной,
Окна, шагнувшие в ночь, темнота осенила.
Где-то средь окон, в одном ―
не задернуты шторы.
Там уже несколько лет ты живешь
с нелюбимой.
Время бежит от тебя
сквозь замки и запоры,
И кровоточит душа переспелой рябиной.
Солнца остатки прозрачные
тают в закате.
Окна мои в эту ночь
не зашторены тоже.
Здесь я живу, как больной
в одиночной палате,
Сердце моё до сих пор
исцелиться не может.
Стынет над крышей луна
первобытно и вяло.
Режет заботливо ветер созвездья из стали.
Снова уснуть не смогла
под цветным одеялом Города зимнего,
где мы с тобою расстались…
Фантик на окне
Ночное небо слабый свет
На подоконник рассыпает.
Забытый фантик от конфет
Звезды сиянье отражает.
И вдруг свершился под луной
Рождественскому впору случай,
Когда бездонной глубиной
Фольга простая лепит лучик.
Я знаю, туча набежит
И скроет тьмою свод небесный,
А фантик ― он не мной забыт ―
Весь в многоцветии чудесном!
Звезды святой короткий миг
Мерцающая множит нежность.
И чья-то явная небрежность ―
Звезды Рождественской двойник.
Мраморный ангел
Ангел чудесный присел на могилку твою,
Смотрит на мир и в ладошках свечу согревает,
Точно живой огонёк, он светло охраняет
Душу твою, что теперь поселилась в Раю.
Крылья небесные ― символ Вселенной Иной.
Ангельский лик с неземною улыбкой ребенка.
Как он доверчив! И как сострадателен тонко!
Как он невинно головку склонил над тобой!
Пламя свечи сбережёт на холодном ветру.
Ты не увидишь на мраморном личике слёзы.
Тихо утешит весенней порой и в морозы
И не покинет тебя ни в дожди, ни в жару.
Ангельский свет озаряет земную юдоль.
Ныне и присно нетленною память нам станет!
Птиц тонкокрылых пускай прилетят сюда стаи,
Чтобы облегчить утраты саднящую боль…
Вчерашний дождь
Асфальт, облизанный дождём,
Под фонари подставил спину.
Прохожий, отражённый в нём,
Неразличим наполовину.
Огни увязли в двух шагах,
Расплывчаты и многоцветны.
Тоска у листьев на устах
Уже не требует ответа.
За осенью ступая вслед,
Вдруг листопадом занедужишь…
И золотых созвездий свет
Скоропостижен в тёмных лужах.
Один день февраля
Опять февраль. Опять непостоянен ―
Избалован теплом, пургой изранен.
То кажется, что он совсем простужен,
А то небесную лазурь полощет в лужах.
То хмур с утра, колюч и неприветлив,
А в полдень расселяет птиц на ветви.
А то весь день в ладони собирает
Капель, что крыши увлажнила с краю…
Но к вечеру расшатанные нервы
Смягчат слегка его характер скверный.
И он нутро холодного заката
Распишет тонко кружевным агатом.
* * *
Зима повернула на круги своя,
Свивая метели.
И окна, открытости в мир не тая,
Вновь заиндевели.
И ветви, как руки, деревья в саду
В молитве воздели.
И замерли в предновогоднем бреду
Озябшие ели.
И снег, приласкаться не смея к земле
В студёной постели,
Летел.
Сновиденья на снежном крыле
Летели, летели…
И снова зима расписала стекло
Цветами камелий.
А мы угадать, что вернётся тепло,
Опять не посмели.
* * *
Средь марта ― запоздалый снегопад
Явился миру в пышности и неге.
Сказал поэт: «Всё сущее стократ»,
И кажется, что это он ― о снеге.
А может, не о нём… И всё же вот ―
Сто тысяч звёзд, разбитых на мгновенья,
Обрушили на землю небосвод.
И замерла она от восхищенья!
Снег падал, перевоплощаясь в свет,
И этим светом озарял округу,
И зная, что капель придёт вослед,
Он Млечный путь разматывал упруго…
И повторялся этот перифраз
Сто тысяч…
Нет!
Сто миллионов раз!
Показалось…
Между нами ― неземные ветры,
Между нами ― горькие туманы…
Вдруг, как луч сквозь толщу километров,
В телефонной трубке ― голос мамы.
Тихо прозвучал и так знакомо,
Так тепло и так неторопливо…
Нежность подкатила к горлу комом,
Дрожью в сердце отдалась пугливо.
Голос мамы ― песня издалёка,
Слушаю, и крылья вырастают.
Голос мамы ― и пушинкой лёгкой
Тяготы земные улетают…
Мне б обнять её худые плечи
И обвить, как деревце, руками,
Задохнуться невозможной встречей…
Нет уже на этом свете мамы.
* * *
А сегодня ветер со снегом
Сыплет белой крупой в лицо.
Затерялись огни ночлега,
Схоронила метель крыльцо.
Точно в плен захватила замять,
Ни дороги нет, ни пути.
В завирухе исчезла память,
Как калитку свою найти.
«Вечер выдался невезучий», ―
Мне подумалось на ходу.
Точно сбросило небо тучи ―
По течению в них бреду.
Пелене густой не перечу,
А тропинку домой торю,
Где с натопленной русской печью
Как с подругой поговорю,
Где душой горевой оттаю
И почувствую благодать,
И в гостях травяного чая
О весне смогу помечтать.
Полёт
Здесь закончился свет фонаря,
Что очерчен тугим полукругом,
Дальше нас повела друг за другом
Вмиг ослепшая ночь декабря.
Здесь позёмкой вершились дела
И тесней подступали сугробы…
Вдруг шальное желанье ― Попробуй
За спиной распрямить два крыла!
И лететь меж снежинок и звёзд
Над зимой, над тропой, над домами,
Над деревьями и над дымами,
Что во тьме поднялись в полный рост.
Оттолкнёмся от тверди ― и вдруг
Воспарим точно птица и птица.
Слева Ковш перламутром искрится,
Справа ― нежной луны полукруг.
Мне не верится: мы ли летим?
Или ветер качнулся левее?
Но созвездьем на Млечном пути
Тени крыл наших заиндевели.
Посёлок Яр-Сале
Почти на самой кромочке,
на краешке земли,
Где облака над тундрою
идут, как корабли,
Где ниткой гуси-лебеди
на юг летят, летят,
И звёзды сетью мелкою
над головой блестят.
А в них ― луна, как рыбина,
безмолвна и строга ―
Несут её над ягелем
олени на рогах,
Вылизывает дочиста
вода Губы Обской,
И ветры, прилетевшие
со стороны морской, ―
Вот там, на самой кромочке,
на краешке самом,
Который Крайним Севером
мы ласково зовём,
Стоит на промороженной,
на сказочной земле
Холодный и загадочный
посёлок Яр-Сале.
Приезжему суровыми
покажутся места:
Вот ― тундра во все стороны,
безмолвна и пуста,
Вот ― ночи непроглядные.
Вот ― сутки напролёт
Над горизонтом солнечное
яблоко плывёт.
Но присмотрись внимательнее
в местные черты ―
И недоброжелательных
навряд ли встретишь ты.
Добром лучится, юмором
любой раскосый взгляд.
Тебе, как гостю званому,
здесь каждый будет рад.
Здесь по законам ненецким
встречает каждый дом
И олениной сочною,
и жирным муксуном.
Грибами и морошкою
наполнят туески
Непревзойдённой щедростью
слывут тундровики.
Здесь Белая Медведица
у самых у ворот
Хранит дорогу в Арктику ―
в страну, где снег и лёд.
И вдруг поймёшь ― так хочется,
чтоб вновь тебя позвал
И Яр-Сале загадочный,
и весь большой Ямал.
Вечерний сад
Свернулись мягкой кошкой облака
На узком подоконнике заката.
Жара спадала. Тонко пахла мята
В объятиях ночного мотылька.
Тащил фонарь из мошкары улов,
Стекло веранды затопило светом.
В игольное ушко небес продеты
Сверкающие паутинки снов.
Цветочность чая, снятого с огня,
О чашке позолоченной мечтает.
А память не спеша перебирает
Бирюльки угасающего дня.
* * *
Студёного солнца натёртый пятак ―
В небесной святыне.
Быть может, я делаю что-то не так
И присно, и ныне?
В слова обращаю и радость, и боль,
И снежную замять.
И снова, как прежде, держу пред собой
Наивный экзамен ―
Почувствовать сердцем воздушность зари
И шёлк снегопада,
Заслушаться ямбами, что снегири
Твердят за оградой,
Гармонию рифмы легко сочетать
С гармонией ветра,
По свету, по белому их рассылать
В морозных конвертах,
Стихами измерить иные пути,
Душой отогреться.
И солнца монетку с собой унести
У самого сердца…
Скоро осень
Искры листьев золотые
Запалили час закатный,
Ветра свитки завитые
Кружевны и ароматны.
В жарких тучах ― птицы мельком ―
Снова к югу улетают.
Звёзд медовых карамельки
Кто-то в небе рассыпает.
Краски спелые разлиты
По листве и сухоцветам.
Астры светятся молитвой,
Заклиная бабье лето…
Зимний чистовик
Неподъёмное, стылое, белое
Домотканой зимы полотно.
Солнце плещется заиндевелое,
Обнажая небесное дно.
Голубыми колючими хлопьями
Осыпается снежная соль.
Камыши придорожные копьями
Охраняют мороза юдоль.
Но в подзоры метельные скручены
Отбелённые солнцем холсты.
И позёмки ещё не обучены
Наводить меж сугробов мосты.
И по насту скрипит необъятному
Декабря уходящего миг.
И лежит до весны незапятнанным
Первобытной зимы чистовик.
Весна пришла во вторник
Весна пришла во вторник, в пять часов,
Пронзив сквозящим солнцем сеть тумана
И глухоту февральского дурмана
Взорвав полсотней птичьих голосов.
Весна пришла внезапно, невзначай,
Капелью новорожденной играя,
Дыханием сугробы обжигая.
А ей другую дату назначал
Солидный календарь. Он возмущён,
Что вдруг порядок времени нарушен.
Но птичий зов ветрами был подслушан
И в южный край на крыльях унесён…
Ещё вчера казалась не видна
Прощального мороза неизбежность,
И в голых ветках ― ожиданья нежность.
Во вторник, в пять,
в Тюмень
пришла
весна…
Примечания
1
В Западной Сибири цветы купальницы имеют ярко-оранжевую окраску, за что в народе называются жарками.
2
Серебреник ― древнерусская серебряная монета.
3
Жилица ― устар. женск. к жилец; жительница, обитательница.
4
Стихиаль ― в философии Даниила Андреева ― категория богосотворенных монад, проходящих свой путь становления сквозь царства природы.
5
Осенины ― праздник, посвященный собранному урожаю, плодородию и семейному благополучию.
6
Ойкумена (др.-греч.) ― освоенная человечеством часть мира.