Первый парень на деревне
Л. К. Иванов






СОДЕРЖАНКА


Красивый попугай без умолку расхваливал свою хозяйку, гордо восседая на ее плече. После каждого продолжительного монолога он наклонял голову, стараясь заглянуть девушке в лицо, осторожно трогал ее кончиком клюва за мочку уха, откашливался и начинал заново бесконечную хвалебную тираду о том, какая она красивая-хорошая и как преданно он ее любит.

– Ну, хватит, хватит, Крузенштерн. Умничка, давай поцелуемся и иди домой в клетку.

Элла повернула голову в сторону попугая и вытянула губы трубочкой. Птица осторожно коснулась клювом ее губ, что-то, сильно грассируя, проговорила по-французски, потом произнесла фразу по-английски, перелетела на роскошную клетку, прошлась по ней и, помогая себе клювом, забралась внутрь, уселась перед зеркалом и стала прихорашиваться.

– Вот так мы с Крузей и живем. Очень даже похоже. Я тоже пропою дифирамбы своему хозяину, какой он умный, какой стройный, какой спортивный, как выгодно отличается среди своих знакомых, и тоже – в свою клетку. – И она сделала круговое движение рукой, обводя стены своей комнаты.

Ее «клетка» была роскошной. Собственно, в этой квартире все было респектабельным. Все обставлено дорогими модными вещами, подобранными со вкусом, что не так часто встречается в жилище современных богачей, предпочитающих не удобство и сочетание, а дороговизну.

В квартире был порядок, и по всему чувствовалось, что за вещами здесь ухаживают. Ухоженной была и сама хозяйка, хотя какой такой особенный уход нужен, когда тебе всего чуть за двадцать?

Когда я в очередной раз высказал комплимент в отношении квартиры, Элла досадливо махнула рукой:

– Да чего там, обычная золотая клетка, в которой мы с Крузей заперты и из которой изредка разрешается выбраться наружу. Мне ведь всего-навсего просто дозволяется здесь жить до поры до времени, пока не надоем хозяину. Тут абсолютно ничего нет моего, хотя все заработано, отработано, оплачено душой и телом. Мне ведь даже, чтобы не утратить полную зависимость, не разрешается нигде работать. Сижу вот тут, жду хозяина. Изредка могу быть переводчиком, и то лишь для того, чтобы не утратить навыки, иметь безупречное произношение, которым потом мой владыка может гордиться в компании иностранцев, куда придет в моем сопровождении. Я ведь просто вещь. Как его «мерс», как сотовый телефон, который вечно в кармане пиджака и по которому запрещено звонить, как дорогой костюм и перстень с бриллиантами. Как любой другой движимый атрибут его престижа, его респектабельности. Как все, чем можно блеснуть в обществе себе подобных.

Дом в Голландии, где очень понравилось жене, – далеко. В шикарную квартиру, где увядающая супруга и великовозрастный сын-балбес, поведешь не каждого. А на виду быть хочется часто, покрасоваться дорогими вещами, среди которых я – самая дешевая, потому что нас, симпатичных и длинноногих, – пруд пруди. И умных, и воспитанных, и со знанием языков. И если за руль машины друга-приятеля не пустит, то ко мне в постель – запросто. Заартачилась – пошла прочь! Завтра же в этой золотой клетке будет другая. Все останется, даже попугай. Даже туфли и платья – вдруг подойдут новой содержанке.

С Эллой мы случайно познакомились на одной из международных выставок, где она была переводчицей у работников одной никому у нас не известной финской фирмы. Не прочитав надпись ее бейджа, я обратился к ней по-фински, она поинтересовалась, говорю ли я по-английски, после чего я прочел на табличке: «Элла, переводчик».

Представитель фирмы надолго отлучился по каким-то делам с предполагаемыми договорами, и в ожидании его мы разговорились с девушкой. Элла поинтересовалась, трудно ли выучить финский.

– Осенью пойду на курсы немецкого и хотелось бы еще заняться финским. Просто так, для себя.

Я пообещал дать ей самоучитель, разговорник и учебник. Несколько дней возил книги в машине, а однажды, попав в новые микрорайоны, где она жила, вспомнил о своем обещании, позвонил и вот сижу в гостях. А попал я, видимо, как раз в тот момент, когда девушка была сильно чем-то раздосадована и ей очень хотелось выговориться. Так, опять же совершенно случайно, я стал ее духовником, которому она, может, впервые в своей жизни исповедовалась.

С Володей она познакомилась на третьем курсе на международной выставке, куда пришли с девчонками, такими же студентками факультета романо-германской филологии, попрактиковаться. Там и попала ему на глаза, приглянулась, и он попросил ее помочь в разговоре с деловым партнером вечером в ресторане. Элла было заотказывалась, хотя училась очень неплохо, но он успокоил, что разговор пойдет бытовой, без технических терминов. И она согласилась.

Элла не считала себя глупышкой, все в жизни делала осознанно, но первое такое близкое знакомство с канадскими бизнесменами, да еще в роли переводчицы, чувство собственной значимости, бесконечные комплименты по поводу ее внешности, ее произношения, шампанское и гонорар в сто долларов за вечер перевода пустяковых разговоров вскружили девушке голову. Да настолько, что ночевать она попала не в свою комнату, которую снимали втроем с подругами, а в эту квартиру.

Точнее, тогда этой квартиры еще не было. Ее Владимир купил через год. В то время он просто снимал однокомнатную квартиру у кого-то из уехавших на Север знакомых. Потом Элла стала бывать в ней все чаще и чаще, потом ее «патрон» и вовсе перевез туда ее вещи, а позднее приобрел и обставил по ее же совету это жилище. Так она окончательно и стала содержанкой.

Правда, забота, внимание, отсутствие финансовых проблем, частые вечеринки в ресторанах, на базах отдыха или просто в офисах ей нравились. Подружки в большинстве своем жутко завидовали, когда приходила она в новом платье, с новой сумочкой, хвастала дорогой косметикой. Потом появилась шуба, потом – поездка с Володей в Италию, потом – другие туры на престижные курорты.

Бывший комсомольский работник, сделавший свой начальный капитал в недолгую пору молодежных центров, занятых созданием пиратских видеосалонов и продажей видеодвоек и компьютеров, только-только начинающих завоевывать тогда еще советский рынок, Володя к сорока с лишним годам превратился в преуспевающего бизнесмена, незаметно утратил суетливость и худобу, но сохранил комсомольский задор, неизменную улыбку, молодежный авантюризм, любовь к пирушкам и неисчислимые связи с прежними комсомольскими орлами из обкомов других областей и ЦК, которые стройными рядами также успешно вошли в неразбериху рыночных отношений, возглавили различные межрегиональные и международные фонды, ругая прежние устои и коммунистов, стали депутатами или их помощниками, без труда влились в колонны новых функционеров.

Сегодня на пятом десятке лет они стараются успеть добрать то, что не успели, не смогли получить в двадцать пять – тридцать, вынужденные соблюдать внешние приличия и боясь за аморалку лишиться партбилета, а с ним – всяких надежд на красивую карьеру. Пирушки стали теперь проводить по любому поводу и называть зачастую непонятно даже для себя презентациями. Выпивки стали производственной необходимостью деловых бесед. Согласные на все девочки именовались для приличия секретарями и референтами, профессиональные качества которых оцениваются длиной и стройностью ног, смазливой внешностью и размером бюста. Особо преуспевающие, сферу интересов имеющие за рубежом, обзавелись девушками сопровождения и переводчицами, имеющими эти же качества. Элла – из их числа.

– Моя трагедия в том, что я, дура, влюбилась. Мне казалось, что он тоже меня любит. Ну, по крайней мере, сильно мною увлечен. Это уже потом я прозрела и увидела, что он такими же любящими глазами смотрит на свою новую машину. Он так же, а может даже больше, любит попугая. Особенно, когда тот говорит по-английски.

В эти минуты он от гордости готов лопнуть. Ну как же, у него есть попугай-полиглот! А ведь это я целыми днями вслух перед клеткой произносила одни и те же фразы, чтобы птичка начала повторять!

Я продолжала его любить даже после того, как он привел и оставил у меня на ночь одного из своих деловых партнеров, намекнув, чтобы я его ублажала. А когда я поняла, что это не шутка и возмутилась, он спокойно показал мне на дверь: «Можешь быть свободна. Завтра здесь поселится другая, и она будет делать все, что мне нужно».

Вот тогда я поняла, что я ничтожная дешевая вещь. Девочка для сопровождения, хранительница этой богато убранной квартиры, куда можно приехать отдохнуть душой, расслабиться телом, где всегда ждут, потому что обязаны ждать, где приветят и приласкают, потому что это оплачено. И в то же время меня можно подарить, можно сдать в аренду, передать во временное пользование. Понять это мне можно было еще раньше, когда нас, девчонок, брали с собой в сауны и устраивали голым своего рода смотрины. Нет, ни просто секса, ни тем более групповухи, там не было. Мы присутствием своим развлекали общество, были украшением, своего рода интерьером.

Девушка немного помолчала, нервно закурила, несколько раз затянулась, медленно выпуская колечки дыма, словно раздумывая, продолжать ли свою исповедь или оставить на душе то, что, видимо, давно уже было тяжелым грузом и что некому – не матери же, сельской учительнице, – рассказать.

– Вообще, по-моему, у вас, мужиков, какой-то комплекс. Хотите, чтобы жена была хранительницей очага, этакой матроной, занятой хозяйством и воспитанием детей, знала о развлечениях мужа и сохраняла целомудрие и верность, а в то же время была у вас для плотских утех подруга, и чем развратнее, тем лучше. Я много думала об этом и пришла к выводу, что в каждом из мужиков есть герой Микки Рурка из «Девяти с половиной недель». Что-то такое на границе с ненормальностью. Если бы это было только в моем «патроне», я бы думала, что он насмотрелся до одури этого фильма и решил все испытать в жизни, так ведь и другие из его окружения точно такие же.

Когда мне пришлось впервые остаться с его компаньоном, я на месте этого маленького, плюгавенького, лысенького иностранца представляла своего высокого, красивого возлюбленного, и мне было легче. Но на следующий день Володя попросил меня рассказать, что и как у нас было во всех подробностях. Когда привел другого партнера, настоял, чтобы я незаметно включила видеокамеру. Потом взял меня в командировку в Голландию и сводил в ночной клуб, где на сцене показывают настоящий секс. В следующую ночь заказал для меня на ночь местную проститутку, и мы были втроем. Да что там, все было! И всякий раз мне надо было притворяться, что мне это нравится.

Наверное, другая на моем месте привыкла бы, может даже полюбила все это. А меня от такой мерзости злоба распирает. И бесконечная досада от собственной беспомощности что-либо изменить. Это только на словах меня никто не держит. Слишком много на меня истрачено, чтобы вот так запросто отпустить, пусть и без всего. Не то страшно, что изобьют, что поизмываются, я уже многое испытала, а то, что жизни и потом не дадут. Разве только замуж за какого-нибудь иностранца выскочить да уехать.

– А можно, я напишу об этом? Или это, что называется, не для печати?

– Под рубрикой «На темы морали»? Так ведь меня перевоспитывать поздно! Другим дурехам в пример? Не поможет: каждый ведь своим умом живет, каждый на лучшее надеется. Вы посмотрите, как восторженно смотрят на нас, таких разодетых содержанок, молодые девчонки и мечтают оказаться на нашем месте. Думаете, они не догадываются, что за все в жизни платить надо? Это только у классиков – «его пример – другим наука».

– Что ж, спасибо за кофе, Эля, за беседу!

– Ой, ради бога, не называйте меня Элей. Терпеть не могу это имя! Какое-то оно слюнявое. Лучше – Элла. Так как-то увереннее, тверже, хотя, наверное, я по характеру слюнтяйка. Твердости мне не хватает, это точно. Но может еще и решусь когда на поступок...

Что это будет за поступок, трудно сказать. Бросит ли девушка свою золотую клетку и сбежит куда глаза глядят? Или однажды затаенная злоба найдет другой, трагический выход, потому что глаза девушки, когда она говорила о поступке, смотрели очень недобро. И то. В хронике происшествий постоянно читаешь: «Дрессированный медведь растерзал хозяина... Любимая собака насмерть загрызла хозяйку... Молодая девушка лишила жизни сожителя...»

Так ведь и народная мудрость гласит: «От любви до ненависти – один шаг»...