И. ДАВЫДОВ
СЕНТИМЕНТАЛЬНЫЙ ВАЛЬС
ТЮМЕНСКОЕ КНИЖНОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО 1958
Рассказы
«ПЕСНЬ О ВЕЩЕМ ОЛЕГЕ»
«Ну, и везет же мне! — подумал Михаил Добров, вытащив билет. — Как утопленнику…»
Третьего вопроса — «Хазарское государство на Волге» — он не знал. В школе про хазар не спрашивали, и в программе о них ничего не говорилось. И надо же на вступительных экзаменах в институт вытащить такой билет!..
— Готовьтесь вот там. — Экзаминатор указал на свободный стол у окна.
Высокий худой Добров, слегка покачиваясь, прошел по аудитории и сел к окну.
«Что теперь делать? — размышлял он, пощипывая свои черные усики. — Взять второй билет — больше четверки не получишь. А с четверкой по конкурсу не пройдешь. Может, так обойдется?.. Хоть бы на первые два вопроса по-человечески ответить…»
Военные действия 1943–1945 годов Михаил знал. Период наступления. От Сталинграда до Берлина. Мальчишкой он вырезал из газет сводки Совинформбюро и даже сейчас мог иные из них привести почти на память.
Крымская война. Тут, пожалуй, составить план не мешает. А говорить можно сколько угодно. «Севастопольские рассказы» и «Севастопольская страда» еще не забыты…
Через пять минут план ответа на первые два вопроса готов, и Михаил с тоской смотрит на третий. Проклятые хазары! И зачем они только существовали? Все равно в мировой культуре после них ничего не осталось.
Хазары… хазары… Что можно про них сказать? Во-первых, что у них было свое государство, во-вторых, что оно находилось на Волге. Это ясно из билета, но маловато…
Итак, про хазар есть два факта. С ними как раз двойку и схватишь… И хоть бы кто-нибудь про них написал! Ведь ни один писатель не счел нужным ими заняться. А у Доброва теперь из-за них жизнь сломается. Несправедливо… Да… Хазары… Неразумные хазары… Почему неразумные? Ага! «Как ныне сбирается вещий Олег отмстить неразумным хазарам. Их села и нивы за буйный набег обрек он мечам и пожарам. С дружиной своей…» Ну, впрочем, это уже не надо…
«Спасибо, Александр Сергеевич! — мысленно поблагодарил Михаил Пушкина и вытер холодный пот со лба. — Вывози, дорогой!»
Источник фактов найден, и теперь они, как бусинки, нанизывались один за другим. Два уже есть. Третий — хазары, видимо, были кочевниками, осевшими на Волге. Иначе откуда бы они тут взялись? Четвертый — они совершали набеги на Русь, а русские отвечали им тем же. В качестве примера можно, конечно, привести известный поход князя Олега. Когда он только был?
«С дружиной своей в цареградской броне…»
Значит, после похода на Царьград. Броня-то трофейная! Договор с Византией — 911 год. Значит, на хазар Олег пошел позже. Пятый факт — дань. Раз набеги — значит, дань. Шестой — время. Олег жил в конце девятого — начале десятого веков. И хазар сюда же. Седьмое — экономическая жизнь. Села и нивы — это земледелие. Бывшие кочевники — это верное скотоводство. Волга — это торговля и рыболовство. Тут все ясно. Восьмое — форма правления. Разумеется, не республика… Царь, наверно, был. Да… Пожалуй, из Пушкина ничего больше не выжмешь. Пойти что ли к карте?
С лениво-скучающим видом человека, который давно подготовился к ответу, Добров своей раскачивающейся походкой идет к доске, где висят карты. На одной из них написано: «Хазарский каганат VI–X вв.». В его границы входят города Итиль на месте нынешней Астрахани и Саркел на Дону.
Чудесно! Это еще несколько фактов. Раз каганат, — значит, во главе каган, а не царь. Города — это, естественно, торговые центры, а о меновой торговле можно говорить много. Столица, по всей вероятности, Итиль — тут шрифт более крупный. Теперь все это надо только сгруппировать.
Еще через десять минут готов план ответа и по третьему вопросу.
Делать больше нечего, и Добров смотрит в окно. Даже со второго этажа хорошо видны следы каблуков на размягшем от зноя асфальте. В аудитории душно. Толстый седой экзаминатор сидит без пиджака. На его шелковой голубой рубашке видны темные пятна от пота.
Невысокая милая девушка с гладко причесанными светлыми волосами и вздернутой верхней губкой без запинки рассказывает об отмене крепостного права. Затем, почти без паузы она переходит к Борису Годунову и рассказывает о нем так же бойко я уверенно.
Неожиданно экзаминатор перебивает ее:
— Скажите, в каком году погиб царевич Димитрий?
Девушка хочет ответить, но запинается, краснеет и опускает голову. Видно, она забыла.
Доброву мучительно хочется ей подсказать, но преподаватель, как назло, смотрит в его сторону.
Михаил убежден, что экзаминатор специально «режет» девушку, и называет его про себя «варваром» и даже «хазарином».
— Ну, что ж, продолжайте, — просит девушку преподаватель.
Она продолжает уже неуверенно, часто останавливается, повторяется, мнет в руках платочек и вытирает им лоб.
Преподаватель ищет на столе ее экзаменационный листок и, найдя его, внимательно разглядывает сквозь толстые очки в роговой оправе.
— Да у вас тут все пятерки. Что ж это вы по истории так слабо, Наумова, а?
Девушка медленно отходит от стола.
— Ш-што? — шипит сидящий у двери юноша в военной гимнастерке.
Девушка показывает ему четыре пальца и выбегает в коридор. Оттуда доносятся ее всхлипывания. Затем дверь закрывается за новым человеком, и ничего уже не слышно.
Теперь его очередь… Добров садится за стол экзаминатора и начинает…
Рассказывает он очень подробно, стараясь как можно дальше отодвинуть момент, когда придется переходить к проклятым хазарам. Авось, не спросят…
Расчет оказывается верным. Экзаминатор смотрит на часы, а Добров, еле сдерживая торжествующую улыбку, начинает подробно рассказывать, что написал о Луи-Наполеоне Сергеев-Цекский. Он еще не дошел до начала Крымской войны, а ведь о ней можно совершенно спокойно говорить хоть до второго пришествия…
И уставший преподаватель не выдерживает.
— Довольно, — обрывает он Доброва. — Что у вас еще там? Хазары? Скажите, чем они занимались?
— Скотоводством, земледелием, торговлей, рыболовством. Иногда совершали набеги на окрестные народы, в том числе на восточных славян, и брали с них дань. Впрочем, славяне не оставались в долгу. В начале десятого века князь Олег…
— Хорошо. Хватит. Назовите города хазар.
— На Волге Итиль, столица каганата, на Дону Саркел. Это были крупные торговые…
— Хорошо. Ваша фамилия…
— Добров, — подсказывает Михаил.
— Да, да.
Преподаватель берет экзаменационный листок и выводит в нем жирное «отлично».
Доброва как будто вихрем выносит из аудитории, из института и несет неизвестно куда по улице. Это четвертая пятерка. Двадцать балов из двадцати возможных!
Теперь он, конечно, будет принят…
Добров и не заметил, как очутился на берегу Оби. Да, впрочем, оно и понятно. Куда же ему еще идти?..
Родных у него не было. Домом ему был теплоход «Байкал», на котором он работал радистом. Сейчас «Байкал» ушел вверх. В его рубке с наушниками на голове сидит рыжий Степан и, наверно, решает кроссворд в свежем «Огоньке». А вот Михаил кроссвордов не любит и разгадывание их считает пустым занятием. Если уж есть время — лучше читать. Впрочем, теперь целых пять лет придется только читать и наверняка захочется разгадывать кроссворды.
Через два дня Добров встретит здесь, на этом берегу, свой «Байкал» и еще раз проплывет на нем на Север и обратно. Последний рейс… А потом он — студент…
Интересно, пройдет ли по конкурсу эта хорошенькая Наумова? Кажется, четверка у нее одна, остальные — пятерки… Хорошо бы прошла! Она, бедняжка, так волновалась перед экзаменом… Ходила по коридору и причитала:
— Неужели провалюсь? Что будет с мамой? Что будет с мамой?
В тот момент девушка казалась Доброву смешной, и он даже хотел спросить ее, для кого она поступает в институт — для себя или для мамы? Мама ее представлялась ему толстой и истеричной.
А сейчас Михаил почему-то подумал, что мать Наумовой — наверно, старая женщина. И денег у них, конечно, не хватает. Одета Наумова в блузку, которая явно перешита из чего-то старого. Часов у нее нет. Тут бы другая мать дочку работать послала, а эта посылает в институт. И если не пройдет она сейчас по конкурсу, то это горе, трагедия, особенно для матери…
И не пройти-то она может из-за пустяка. Подумаешь, забыла одну дату… А этот толстяк уж и придрался. Ну, что он понимает? Ведь она историю наверняка знает лучше Доброва, а получила четверку. Где ж справедливость? А еще говорят, что в институт принимают тех, у кого более глубокие знания! Видно, ерунда это… Более ловких принимают… Добров, как и всякий речник, привык выходить сухим из воды, вот и сейчас вывернулся. Сумел обмануть, хапнул пятерку… А Наумова не сумела…
Да и кого он, собственно, обманул? Разве этого толстого учителя? Ему-то что — он институт кончил. Ему в душе, наверно, все равно, кто будет учиться — Добров или Наумова… А вот Наумовой не все равно. Выходит, Михаил обманул Наумову и теперь займет ее место…
Он не мог спокойно думать о том, что обманул эту маленькую стройную девушку с таким доверчивым лицом. Обмануть ее — значит совершить подлость. И, как это ни печально, он совершил ее.
Слово «подлец» всегда казалось Михаилу таким далеким и чужим, что он не мог даже представить себе, как будет разговаривать или просто находиться рядом с подлецом. Наверно, это очень противно. И вот на тебе — сам…
А как, собственно, люди становятся подлецами? Вот так, видимо, и становятся. Простят себе вначале одну подлость, маленькую, потом другую — побольше, потом третью… А там, глядишь, на совести столько накопилось, что отступать уже некуда, и остается только делать подлости дальше. Все равно, семь бед — один ответ…
Нет! Прощать себе подлостей нельзя — ни одной, даже самой маленькой. Иначе далеко зайдешь… Лучше стать студентом на год позже, но не бояться, что кто-то может плюнуть тебе в лицо.
Да и что в конце концов изменится, если Михаил поступит в институт на год позже? Ему только двадцать три… Спешить некуда! Поплавает еще навигацию — новым костюмом обзаведется…
Придется сказать капитану, что не прошел по конкурсу. Добров усмехнулся. На «Байкале» этому обрадуются. Его любят… Разве только рыжий Степка состроит кислую физиономию. Он уже спит и видит, что его назначили старшим радистом вместо Михаила. Ну, ничего, пусть наберется маленько терпения и еще годик подождет…
Приняли бы только эту милую Наумову! Интересно, какая же у нее все-таки мать?
Сидя на горячем каменном парапете набережной, Добров докуривает папиросу и бросает ее с обрыва. Затем поднимается и идет к институту.
…Возле аудитории уже никого нет. Экзаминатор спрашивает последнего. Добров ждет… Видно, у этого парня не пятерка — он медленно выходит из аудитории и, опустив голову, плетется по коридору. Еще одна «утраченная иллюзия»…
Добров решительно входит.
Не поднимая головы от бумаг, экзаминатор усталым голосом говорит:
— Почему так поздно? Берите билет…
— Простите, я не за этим…
Экзаминатор с удивлением смотрит на него.
— Ах, да! Вы уже отвечали… Ну, так зовите, кто там еще остался в коридоре…
— Там никого нет.
— Уже все? Очень хорошо!
Он начинает торопливо убирать со стола.
Михаил с минуту стоит молча. Потом неожиданно для себя выпаливает:
— Я вас обманул. Снизьте мне отметку!
Преподаватель поворачивается и ничего не понимающим взглядом смотрит на Доброва. Глаза его за толстыми стеклами очков кажутся очень большими и страшными.
«Сейчас двойку вкатит», — думает Михаил.
— Как это обманули? В чем?
— Я не знал хазар. Мы их не проходили, и в программе их нет.
— Значит, шпаргалка?
— Нет, что вы! «Песнь о вещем Олеге»…
— При чем здесь «Песнь»?
— Я ответил хазар по этой «Песни» и по карте…
И Добров подробно рассказывает, как он выводил из строк Пушкина свои «факты» и как собирался строить на
них ответ.
— Это очень интересно, — говорит преподаватель. — Очень оригинально. Так чего же вы хотите?
— Исправьте отметку. Она несправедлива.
— Вам мало пятерки? Я, право, не понимаю, зачем вы пришли?
— Да я, по правде, и не пришел бы, — говорит Добров, — если бы знал, что вы примете ту девушку, что передо мной отвечала… Наумова, кажется. А так она из-за меня может не пройти…
— Ах, вот оно что… — разочарованно протянул экзаминатор. — Ну, знаете, за девушками можно ухаживать и тогда, когда они не учатся в твоем институте. Очень многие именно так и делают…
— Да причем тут это! — с досадой махнул рукой Добров. — Я ж ее совсем не знаю. Просто не хочется быть подлецом…
— Даже подлецом? — с улыбкой переспросил экзаминатор. — Послушайте, вы кем работаете?
— Радистом. На реке.
— А… Ну, тогда понятно. На воде еще сохранилось подобное рыцарство… Так вот, молодой человек! Ступайте спокойно домой и не думайте ни о каких подлостях. Если вы смогли по стихотворению Пушкина определить жизнь хазар, значит, вы умеете думать. Для института главное это. А вызубрить и дурак сможет… Да… Зайдите в приемную комиссию. Там должен быть адрес этой девушки. Говорят, для находчивых людей этого достаточно… Желаю успеха…
Уложив бумаги в кожаную папку, преподаватель вышел из аудитории. Добров понуро поплелся за ним и подумал, что со стороны он, наверное, выглядит не лучше того парня, что вышел с экзамена последним.
На улице из какой-то заблудшей тучи лил дождь. В подворотне институтского здания среди столпившихся людей две девушки бойко торговали мороженым. Добров купил себе вафельный стаканчик и лениво обкусывал его, задумчиво глядя на косые струи дождя.
Ему представилось, как маленькая Наумова стоит сейчас дома у окна, смотрит на этот же самый дождь и плачет. А где-нибудь в глубине комнаты, на продавленном, облезлом диване, опустив голову на руки, сидит ее мать.
1956
И. ДАВЫДОВ
СЕНТИМЕНТАЛЬНЫЙ ВАЛЬС
ТЮМЕНСКОЕ КНИЖНОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО 1958
Рассказы
«ПЕСНЬ О ВЕЩЕМ ОЛЕГЕ»
«Ну, и везет же мне! — подумал Михаил Добров, вытащив билет. — Как утопленнику…»
Третьего вопроса — «Хазарское государство на Волге» — он не знал. В школе про хазар не спрашивали, и в программе о них ничего не говорилось. И надо же на вступительных экзаменах в институт вытащить такой билет!..
— Готовьтесь вот там. — Экзаминатор указал на свободный стол у окна.
Высокий худой Добров, слегка покачиваясь, прошел по аудитории и сел к окну.
«Что теперь делать? — размышлял он, пощипывая свои черные усики. — Взять второй билет — больше четверки не получишь. А с четверкой по конкурсу не пройдешь. Может, так обойдется?.. Хоть бы на первые два вопроса по-человечески ответить…»
Военные действия 1943–1945 годов Михаил знал. Период наступления. От Сталинграда до Берлина. Мальчишкой он вырезал из газет сводки Совинформбюро и даже сейчас мог иные из них привести почти на память.
Крымская война. Тут, пожалуй, составить план не мешает. А говорить можно сколько угодно. «Севастопольские рассказы» и «Севастопольская страда» еще не забыты…
Через пять минут план ответа на первые два вопроса готов, и Михаил с тоской смотрит на третий. Проклятые хазары! И зачем они только существовали? Все равно в мировой культуре после них ничего не осталось.
Хазары… хазары… Что можно про них сказать? Во-первых, что у них было свое государство, во-вторых, что оно находилось на Волге. Это ясно из билета, но маловато…
Итак, про хазар есть два факта. С ними как раз двойку и схватишь… И хоть бы кто-нибудь про них написал! Ведь ни один писатель не счел нужным ими заняться. А у Доброва теперь из-за них жизнь сломается. Несправедливо… Да… Хазары… Неразумные хазары… Почему неразумные? Ага! «Как ныне сбирается вещий Олег отмстить неразумным хазарам. Их села и нивы за буйный набег обрек он мечам и пожарам. С дружиной своей…» Ну, впрочем, это уже не надо…
«Спасибо, Александр Сергеевич! — мысленно поблагодарил Михаил Пушкина и вытер холодный пот со лба. — Вывози, дорогой!»
Источник фактов найден, и теперь они, как бусинки, нанизывались один за другим. Два уже есть. Третий — хазары, видимо, были кочевниками, осевшими на Волге. Иначе откуда бы они тут взялись? Четвертый — они совершали набеги на Русь, а русские отвечали им тем же. В качестве примера можно, конечно, привести известный поход князя Олега. Когда он только был?
«С дружиной своей в цареградской броне…»
Значит, после похода на Царьград. Броня-то трофейная! Договор с Византией — 911 год. Значит, на хазар Олег пошел позже. Пятый факт — дань. Раз набеги — значит, дань. Шестой — время. Олег жил в конце девятого — начале десятого веков. И хазар сюда же. Седьмое — экономическая жизнь. Села и нивы — это земледелие. Бывшие кочевники — это верное скотоводство. Волга — это торговля и рыболовство. Тут все ясно. Восьмое — форма правления. Разумеется, не республика… Царь, наверно, был. Да… Пожалуй, из Пушкина ничего больше не выжмешь. Пойти что ли к карте?
С лениво-скучающим видом человека, который давно подготовился к ответу, Добров своей раскачивающейся походкой идет к доске, где висят карты. На одной из них написано: «Хазарский каганат VI–X вв.». В его границы входят города Итиль на месте нынешней Астрахани и Саркел на Дону.
Чудесно! Это еще несколько фактов. Раз каганат, — значит, во главе каган, а не царь. Города — это, естественно, торговые центры, а о меновой торговле можно говорить много. Столица, по всей вероятности, Итиль — тут шрифт более крупный. Теперь все это надо только сгруппировать.
Еще через десять минут готов план ответа и по третьему вопросу.
Делать больше нечего, и Добров смотрит в окно. Даже со второго этажа хорошо видны следы каблуков на размягшем от зноя асфальте. В аудитории душно. Толстый седой экзаминатор сидит без пиджака. На его шелковой голубой рубашке видны темные пятна от пота.
Невысокая милая девушка с гладко причесанными светлыми волосами и вздернутой верхней губкой без запинки рассказывает об отмене крепостного права. Затем, почти без паузы она переходит к Борису Годунову и рассказывает о нем так же бойко я уверенно.
Неожиданно экзаминатор перебивает ее:
— Скажите, в каком году погиб царевич Димитрий?
Девушка хочет ответить, но запинается, краснеет и опускает голову. Видно, она забыла.
Доброву мучительно хочется ей подсказать, но преподаватель, как назло, смотрит в его сторону.
Михаил убежден, что экзаминатор специально «режет» девушку, и называет его про себя «варваром» и даже «хазарином».
— Ну, что ж, продолжайте, — просит девушку преподаватель.
Она продолжает уже неуверенно, часто останавливается, повторяется, мнет в руках платочек и вытирает им лоб.
Преподаватель ищет на столе ее экзаменационный листок и, найдя его, внимательно разглядывает сквозь толстые очки в роговой оправе.
— Да у вас тут все пятерки. Что ж это вы по истории так слабо, Наумова, а?
Девушка медленно отходит от стола.
— Ш-што? — шипит сидящий у двери юноша в военной гимнастерке.
Девушка показывает ему четыре пальца и выбегает в коридор. Оттуда доносятся ее всхлипывания. Затем дверь закрывается за новым человеком, и ничего уже не слышно.
Теперь его очередь… Добров садится за стол экзаминатора и начинает…
Рассказывает он очень подробно, стараясь как можно дальше отодвинуть момент, когда придется переходить к проклятым хазарам. Авось, не спросят…
Расчет оказывается верным. Экзаминатор смотрит на часы, а Добров, еле сдерживая торжествующую улыбку, начинает подробно рассказывать, что написал о Луи-Наполеоне Сергеев-Цекский. Он еще не дошел до начала Крымской войны, а ведь о ней можно совершенно спокойно говорить хоть до второго пришествия…
И уставший преподаватель не выдерживает.
— Довольно, — обрывает он Доброва. — Что у вас еще там? Хазары? Скажите, чем они занимались?
— Скотоводством, земледелием, торговлей, рыболовством. Иногда совершали набеги на окрестные народы, в том числе на восточных славян, и брали с них дань. Впрочем, славяне не оставались в долгу. В начале десятого века князь Олег…
— Хорошо. Хватит. Назовите города хазар.
— На Волге Итиль, столица каганата, на Дону Саркел. Это были крупные торговые…
— Хорошо. Ваша фамилия…
— Добров, — подсказывает Михаил.
— Да, да.
Преподаватель берет экзаменационный листок и выводит в нем жирное «отлично».
Доброва как будто вихрем выносит из аудитории, из института и несет неизвестно куда по улице. Это четвертая пятерка. Двадцать балов из двадцати возможных!
Теперь он, конечно, будет принят…
Добров и не заметил, как очутился на берегу Оби. Да, впрочем, оно и понятно. Куда же ему еще идти?..
Родных у него не было. Домом ему был теплоход «Байкал», на котором он работал радистом. Сейчас «Байкал» ушел вверх. В его рубке с наушниками на голове сидит рыжий Степан и, наверно, решает кроссворд в свежем «Огоньке». А вот Михаил кроссвордов не любит и разгадывание их считает пустым занятием. Если уж есть время — лучше читать. Впрочем, теперь целых пять лет придется только читать и наверняка захочется разгадывать кроссворды.
Через два дня Добров встретит здесь, на этом берегу, свой «Байкал» и еще раз проплывет на нем на Север и обратно. Последний рейс… А потом он — студент…
Интересно, пройдет ли по конкурсу эта хорошенькая Наумова? Кажется, четверка у нее одна, остальные — пятерки… Хорошо бы прошла! Она, бедняжка, так волновалась перед экзаменом… Ходила по коридору и причитала:
— Неужели провалюсь? Что будет с мамой? Что будет с мамой?
В тот момент девушка казалась Доброву смешной, и он даже хотел спросить ее, для кого она поступает в институт — для себя или для мамы? Мама ее представлялась ему толстой и истеричной.
А сейчас Михаил почему-то подумал, что мать Наумовой — наверно, старая женщина. И денег у них, конечно, не хватает. Одета Наумова в блузку, которая явно перешита из чего-то старого. Часов у нее нет. Тут бы другая мать дочку работать послала, а эта посылает в институт. И если не пройдет она сейчас по конкурсу, то это горе, трагедия, особенно для матери…
И не пройти-то она может из-за пустяка. Подумаешь, забыла одну дату… А этот толстяк уж и придрался. Ну, что он понимает? Ведь она историю наверняка знает лучше Доброва, а получила четверку. Где ж справедливость? А еще говорят, что в институт принимают тех, у кого более глубокие знания! Видно, ерунда это… Более ловких принимают… Добров, как и всякий речник, привык выходить сухим из воды, вот и сейчас вывернулся. Сумел обмануть, хапнул пятерку… А Наумова не сумела…
Да и кого он, собственно, обманул? Разве этого толстого учителя? Ему-то что — он институт кончил. Ему в душе, наверно, все равно, кто будет учиться — Добров или Наумова… А вот Наумовой не все равно. Выходит, Михаил обманул Наумову и теперь займет ее место…
Он не мог спокойно думать о том, что обманул эту маленькую стройную девушку с таким доверчивым лицом. Обмануть ее — значит совершить подлость. И, как это ни печально, он совершил ее.
Слово «подлец» всегда казалось Михаилу таким далеким и чужим, что он не мог даже представить себе, как будет разговаривать или просто находиться рядом с подлецом. Наверно, это очень противно. И вот на тебе — сам…
А как, собственно, люди становятся подлецами? Вот так, видимо, и становятся. Простят себе вначале одну подлость, маленькую, потом другую — побольше, потом третью… А там, глядишь, на совести столько накопилось, что отступать уже некуда, и остается только делать подлости дальше. Все равно, семь бед — один ответ…
Нет! Прощать себе подлостей нельзя — ни одной, даже самой маленькой. Иначе далеко зайдешь… Лучше стать студентом на год позже, но не бояться, что кто-то может плюнуть тебе в лицо.
Да и что в конце концов изменится, если Михаил поступит в институт на год позже? Ему только двадцать три… Спешить некуда! Поплавает еще навигацию — новым костюмом обзаведется…
Придется сказать капитану, что не прошел по конкурсу. Добров усмехнулся. На «Байкале» этому обрадуются. Его любят… Разве только рыжий Степка состроит кислую физиономию. Он уже спит и видит, что его назначили старшим радистом вместо Михаила. Ну, ничего, пусть наберется маленько терпения и еще годик подождет…
Приняли бы только эту милую Наумову! Интересно, какая же у нее все-таки мать?
Сидя на горячем каменном парапете набережной, Добров докуривает папиросу и бросает ее с обрыва. Затем поднимается и идет к институту.
…Возле аудитории уже никого нет. Экзаминатор спрашивает последнего. Добров ждет… Видно, у этого парня не пятерка — он медленно выходит из аудитории и, опустив голову, плетется по коридору. Еще одна «утраченная иллюзия»…
Добров решительно входит.
Не поднимая головы от бумаг, экзаминатор усталым голосом говорит:
— Почему так поздно? Берите билет…
— Простите, я не за этим…
Экзаминатор с удивлением смотрит на него.
— Ах, да! Вы уже отвечали… Ну, так зовите, кто там еще остался в коридоре…
— Там никого нет.
— Уже все? Очень хорошо!
Он начинает торопливо убирать со стола.
Михаил с минуту стоит молча. Потом неожиданно для себя выпаливает:
— Я вас обманул. Снизьте мне отметку!
Преподаватель поворачивается и ничего не понимающим взглядом смотрит на Доброва. Глаза его за толстыми стеклами очков кажутся очень большими и страшными.
«Сейчас двойку вкатит», — думает Михаил.
— Как это обманули? В чем?
— Я не знал хазар. Мы их не проходили, и в программе их нет.
— Значит, шпаргалка?
— Нет, что вы! «Песнь о вещем Олеге»…
— При чем здесь «Песнь»?
— Я ответил хазар по этой «Песни» и по карте…
И Добров подробно рассказывает, как он выводил из строк Пушкина свои «факты» и как собирался строить на
них ответ.
— Это очень интересно, — говорит преподаватель. — Очень оригинально. Так чего же вы хотите?
— Исправьте отметку. Она несправедлива.
— Вам мало пятерки? Я, право, не понимаю, зачем вы пришли?
— Да я, по правде, и не пришел бы, — говорит Добров, — если бы знал, что вы примете ту девушку, что передо мной отвечала… Наумова, кажется. А так она из-за меня может не пройти…
— Ах, вот оно что… — разочарованно протянул экзаминатор. — Ну, знаете, за девушками можно ухаживать и тогда, когда они не учатся в твоем институте. Очень многие именно так и делают…
— Да причем тут это! — с досадой махнул рукой Добров. — Я ж ее совсем не знаю. Просто не хочется быть подлецом…
— Даже подлецом? — с улыбкой переспросил экзаминатор. — Послушайте, вы кем работаете?
— Радистом. На реке.
— А… Ну, тогда понятно. На воде еще сохранилось подобное рыцарство… Так вот, молодой человек! Ступайте спокойно домой и не думайте ни о каких подлостях. Если вы смогли по стихотворению Пушкина определить жизнь хазар, значит, вы умеете думать. Для института главное это. А вызубрить и дурак сможет… Да… Зайдите в приемную комиссию. Там должен быть адрес этой девушки. Говорят, для находчивых людей этого достаточно… Желаю успеха…
Уложив бумаги в кожаную папку, преподаватель вышел из аудитории. Добров понуро поплелся за ним и подумал, что со стороны он, наверное, выглядит не лучше того парня, что вышел с экзамена последним.
На улице из какой-то заблудшей тучи лил дождь. В подворотне институтского здания среди столпившихся людей две девушки бойко торговали мороженым. Добров купил себе вафельный стаканчик и лениво обкусывал его, задумчиво глядя на косые струи дождя.
Ему представилось, как маленькая Наумова стоит сейчас дома у окна, смотрит на этот же самый дождь и плачет. А где-нибудь в глубине комнаты, на продавленном, облезлом диване, опустив голову на руки, сидит ее мать.
1956