Андрей Маркиянов
Последний лист
Вторая книга стихов
Кузин. Восьмидесятые
В порту поселка Провидение
Пришлось им шторм пережидать.
И было Кузину видение:
Бутылка, баба и кровать.
И он сошел по трапу сейнера,
Нашел и бабу и питье.
Всю ночь терпела сотрясения
Кровать усталая ее.
С утра, откушав сала с водкою
И чмокнув барышню взасос,
Он шел нетвердою походкою
И что-то пел себе под нос.
Но тут нарушилось движение:
«Менты», пинки, бетонный пол.
Потом, короткое забвение,
Потом, короткий протокол.
Потом на борт ушло известие,
Потом пожаловал Старпом.
Он матерился, словно бестия,
Со злой ухмылкой. А потом…
Списал «ментам» матроса Кузина,
Заверив гербовый листок,
И через час ушла посудина
В свой порт родной Владивосток.
В тоске глухой до самой полночи
Лежал матрос лицом к стене.
А за стеной трепались, сволочи
О жизни в «е….й стране».
Но в полночь вдруг задвижка брякнула,
Раздался топот за спиной,
И чья-то пасть утробно рявкнула:
— Кончай храпеть, давай за мной.
Их было трое в помещении.
И тут один из них вздохнул:
— Мы получили сообщение.
Матрос, твой сейнер затонул.
Он покачнулся, как подстреленный.
Уж он-то знал, как дважды два,
Надежды мало на спасение,
Когда два градуса вода.
Но тут другой, с широкой лычкою,
Спросил: — Ты пил кубинский ром?
И нацедил рукой привычною
Стакан по самый «окоем».
— Давай держи, до дна окучивай,
И помяни своих ребят.
Что до тебя, в подобном случае,
Родился дважды, говорят.
Все так. Но там над бездной зыбкою
Носил тела погибших шторм…
Молчал матрос с тупой улыбкою,
Молчал и пил кубинский ром.