Андрей Маркиянов


Последний лист
Вторая книга стихов

Кузин. Восьмидесятые

В порту поселка Провидение
Пришлось им шторм пережидать.
И было Кузину видение:
Бутылка, баба и кровать.

И он сошел по трапу сейнера,
Нашел и бабу и питье.
Всю ночь терпела сотрясения
Кровать усталая ее.

С утра, откушав сала с водкою
И чмокнув барышню взасос,
Он шел нетвердою походкою
И что-то пел себе под нос.

Но тут нарушилось движение:
«Менты», пинки, бетонный пол.
Потом, короткое забвение,
Потом, короткий протокол.

Потом на борт ушло известие,
Потом пожаловал Старпом.
Он матерился, словно бестия,
Со злой ухмылкой. А потом…

Списал «ментам» матроса Кузина,
Заверив гербовый листок,
И через час ушла посудина
В свой порт родной Владивосток.

В тоске глухой до самой полночи
Лежал матрос лицом к стене.
А за стеной трепались, сволочи
О жизни в «е….й стране».

Но в полночь вдруг задвижка брякнула,
Раздался топот за спиной,
И чья-то пасть утробно рявкнула:
—  Кончай храпеть, давай за мной.

Их было трое в помещении.
И тут один из них вздохнул:
—  Мы получили сообщение.
Матрос, твой сейнер затонул.

Он покачнулся, как подстреленный.
Уж он-то знал, как дважды два,
Надежды мало на спасение,
Когда два градуса вода.

Но тут другой, с широкой лычкою,
Спросил: — Ты пил кубинский ром?
И нацедил рукой привычною
Стакан по самый «окоем».

—  Давай держи, до дна окучивай,
И помяни своих ребят.
Что до тебя, в подобном случае,
Родился дважды, говорят.

Все так. Но там над бездной зыбкою
Носил тела погибших шторм…
Молчал матрос с тупой улыбкою,
Молчал и пил кубинский ром.