В книгу «Хрустальные сосульки» включены произведения детского писателя Арнольда Райсп, известного по серии книг «Колькино детство», «Жужжаки», «Землеройка», «Карышок», «Джурбай», в которых автор рассказывает об обычных мальчишках послевоенной поры, увлечённых не только игрой, но и поисками смысла взросления, подражания старшим ребятам. Порой с ними происходят забавные, весёлые и курьёзные приключения. Эта книга ― настоящий сюрприз и для ребят, и для их родителей.


Арнольд Райсп


Хрустальные сосульки
Рассказы

Тюмень
2020

УДК 821.161.1-32
ББК 84(2=411.2)6-4
Р 18


Р 18 Райсп (Райспу) Арнольд Карлович. Хрустальные сосульки. Рассказы. ― Тюмень: АО «Тюменский издательский дом», 2020. ― 184 с.

ISBN 978-5-9288-0381-0


Рисунки художника Сергея Дерябина
Печатается в авторской редакции

© А. К. Райсп (Райспу), 2020
© АО «Тюменский издательский дом», 2020



Предисловие

Дорогой читатель! С момента выхода первой книги непридуманных рассказов «Колькино детство» из печати прошло не так уж много времени. Перед тобой сейчас шестое издание из этой серии книг, предыдущая пятая книга-повесть о необычных приключениях Кольки и его друзей вышла из печати под названием «Джурбай».
Я рад, что мои книги находят читателя. Книги сегодня размещены в книжных магазинах, библиотеках, на электронных ресурсах, они участвуют в литературных конкурсах. Серия детских книг погружает читателя в 50–60 годы прошлого столетия и рассказывает истории о приключениях ребят, живших в те годы послевоенного времени. Истории невыдуманные, реальные, в которых проживал в то самое время сам автор, взявший себе псевдонимом имя Колька.
Когда писал эти книги, я испытывал радость, меня наполняло чувство и желание приоткрыть мир детства ребят, которые жили в небольшом по тому времени городке Тюмени, отношение детей ко всему тому, что окружало их, когда не было телевидения и электронных гаджетов. Тогда был мир, окружающий их естеством природы, и там они находили себе занятия и развлечения.
Название книг звучат необычно: «Жужжаки», «Землеройка», «Карышок», «Джурбай», «Хрустальные сосульки». Я считаю, что это тоже вызывает интерес к тому, чтобы раскрыть книгу и прочитать эти забавные и увлекательные рассказы.

Автор Арнольд Райсп


Нет слаще занятия,
чем предаваться чтению книги.
А. Райсп


Волшебная коробочка

Девочка Люба из 4 класса Б жила в доме за оврагом, почти рядом со школой. Это был большой дом с необычными окнами, украшенными резными наличниками, и все почему-то завидовали ей, что она живёт в таком красивом доме. По вечерам в окнах зажигался свет, и дом становился ещё красивее. Свет от окон падал на снег, который напоминал детям дом, но только сделанный из снежных сугробов.

Сверкающий в отражении света, падающего из окон, дом казался нам очень красивым. В снежных сугробах мы также строили замки и украшали их хрустальными сосульками, которые сбивали снежками с карниза крыши.

Ребята, дружившие с Любой, гуляя все вместе с ней на улице, старались построить парадный вход замков из снежных кирпичиков, чтобы вход у них походил на парадный вход Любиного дома.

В доме Любы, где она жила с мамой и папой, было два входа: один со двора, а другой парадный.

По дороге в школу мы с друзьями замечали, как Люба сбегала с парадного крыльца, радостно помахивая портфелем, держа в руке мешочек с длинным шнурком, в котором была сменная обувь.

Для чернильницы у неё был другой мешочек, поменьше, привязанный к ручке портфеля. Её голову украшал цветной платок, который скрывал вьющиеся завитки волос соломенного цвета. Конец платка, выступавший наружу, был небрежно переброшен через плечо, что ещё больше привлекало наше внимание. Мы всегда знали, что когда она появлялась на улице, то всем было радостно и весело, так как в нашей компании она была заводилой.

Ни Колька, ни Валерка не могли понять до конца, почему она в школе становилась другой ― серьёзной, и по пустякам не обращала никакого внимания на ребят.

И чтобы как-то заставить обратить её внимание на себя, Колька с Валеркой договорились подшутить над ней, решив подложить ей в парту меховую муфту, похожую на маленькую пушистую собачонку. Верёвочку привязали за край муфты, другой конец протянули до парты, где сидел Валерка.

После звонка с последнего урока, хлопая крышками парт, все бросились собирать портфели. В это время Валерка, словно партизан-подрывник, потянул за конец верёвочки, лежавшей на полу, и, прикрыв рот рукой, приглушённо пролаял: «Гав-гав! Ррр-гав!». До этого в классе никогда не было такого шума, какой наделала пушистая «собачка», выпрыгнувшая из парты Любы. Словом, шутка с меховой муфтой сделала настоящий переполох.

― В чём дело? Что случилось? ― раздражённо произнесла Надежда Петровна и, не понимая, что произошло, подошла к Любиной парте.

― Вот посмотрите, какая мерзость заселилась в парте, ― произнесла с недоумением Люба, показывая на меховой клубочек, лежащий на полу.

Мохнатая муфта с привязанной верёвочкой указывала на незадачливого шутника.

― Валерий! Сейчас же подними муфту и извинись перед Любой, ― произнесла Надежда Петровна, направляясь к выходу из класса.

Класс бросился разглядывать валявшийся на полу клубочек из меха. Отшвырнув ногой сюрприз, предназначенный для Любы, Валерка, как провинившийся кот, поджав голову к груди, медленно передвигался в направлении к ней.

― Это я виноват, ― пробормотал он, ― извини!

― Конечно, твоя выходка ужасная, ― ответила она, ― за это тебе наказание: вот и понесёшь домой мой портфель!

― Ну и ладно, ― даже обрадовался Валерка, подумав про себя, что, наконец-то Люба обратила на него внимание.

Из школы возвращались втроём. Валерка, как навьюченный верблюд, шаркая ногами по снегу, покорно нёс в руках два портфеля. Они были уже возле Любиного дома и собирались расставаться, как услышали в подворотне лай собаки, которая протискиваясь под воротами, проползала брюшком по снегу, спеша навстречу к Любе.

― О, мой дорогой пёсик, наверное, ты соскучился по мне! ― сказала она, обнимая и поглаживая шелковистую шерсть пёсика. ― Ну, пока! ― вдруг произнесла она и, выхватив свой портфель из Валеркиных рук, вместе с собачкой направилась к парадному входу своего дома.

― Я не ожидал, что в классе Люба так испугается, у неё же есть пёсик, и он очень походит на ту мохнатую муфту, ― удивлённо промолвил Валерка.

― И вовсе это был не испуг, а радость от встречи со своим «пёсиком» за партой в школе, ― насмешливо предположил Колька.

― А мне так не показалось. Ты видел её глаза?

Наступила пауза, словно они вспомнили событие, произошедшее летом со Светкой, когда вместе запускали ракетный корабль «Алькор-1» (об этом можно прочесть в повести «Джурбай»). Потом мальчики мечтательно постояли, водя валенками по снегу, всматриваясь в рисунок, похожий на след ракетного корабля, прочерченный в небе над оврагом.

― А у меня новость! ― словно очнувшись от воспоминаний, произнёс Валерка. ― Хочешь посмотреть в волшебную коробочку? Приходи вечером, мать обещала мне её купить.

― А это что за коробочка?

― Вроде фильмы показывает. Я сам ещё не видел. Правда, нужна цветная плёнка, наподобие той, что в ракетном корабле в качестве двигателя использовалась.

― Ладно, вот только уроки надо сделать.

Морозный солнечный полдень рассеял грустные минуты от расставания с одноклассницей Любой. Договорившись о встрече вечером, друзья поспешили по домам.

Перед домом в овраге Колька заметил ребят, которые, спускаясь с горы, катались на лыжах, прокладывая новые лыжные трассы. Колька тоже решил скатиться и, бросив портфель на снег, уселся верхом на него. Отталкиваясь руками, медленно заскользил по снежному склону, ещё не укатанному лыжами.

Вовка, катившийся навстречу с горы, лихо затормозил у ног Кольки, обдавая его снежной пылью.

― Привет! ― задорно произнёс он.

― Привет! ― протяжно ответил Колька.

― Выйдешь на улицу?

― Не знаю, уроки ещё сделать надо.

― А мы собрались покататься в глубоком овраге. Там вдоволь намело снега. Будем пробовать, если захочешь, то приходи!

― Ладно!

И Колька с завистью посмотрел на ребят. Немного помолчал и, вспомнив, что обещал вечером наведаться к Валерке, энергично встрепенулся и с разбегу понёсся вверх по крутой еле заметной тропинке, расположенной вдоль забора, за которым иногда сидел в засаде, выслеживая ребят, подслеповатый Юрка. Но на этот раз фигура Юрки не маячила за забором. Похоже, его не было дома.

Достигнув противоположного берега, Колька удовлетворённый, что преодолел овраг без приключений, поспешил домой.

В ограде его встречал пёс Джульбарс. Он лениво вышел из будки, похоже, что после дрёмы; выгнул спину, потянулся и, помахав хвостом, словно приветствуя Кольку, развернулся и влез обратно в конуру досматривать свой сон.

Тут Колька заметил, что у клетки, висевшей на шесте, сработала ловушка. В хлопушке трепыхалась пойманная желтогрудая синица. Он перелез через сугроб и влез на забор, чтобы снять клетку с пойманной птицей.

― Ох уж и надоели мне эти вертихвостки, каждый раз без приглашения лезут в хлопушку, ― произнёс он и, открыв дверцу хлопушки, достал синицу.

Синица крутила головой, соображая, как ей выбраться из плотных объятий Колькиных рук. Маленький пушистый комочек замер, словно смирился со своим положением и не пытался пошевелиться.

В открывшуюся дверь прозвучал голос матери:

― Да заходи же, наконец, в дом. Обед остывает!

― Я сейчас!

Колька вытянул руку и разжал пальцы:

― Лети и больше не попадайся, а то кошке отдам!

И снова, зарядив хлопушку, закрепил клетку обратно на шесте. Спрыгнув с забора в сугроб, Колька увяз в нём, зачерпнув полные валенки снега. Выбравшись из сугроба, он снял валенок и, прыгая на одной ноге, стал вытряхивать из него снег. Засунув ногу в валенок и почувствовав холод, он, поёживаясь, бросился в дом.

Дома Кольку дожидался стол, накрытый к обеду.

― Мой руки и садись обедать, да не забудь поставить валенки на печь для просушки, ― произнесла мать.

― Они мне вечером понадобятся! К Валерке хочу наведаться, ― выпалил Колька.

― Это к «профессору» по ракетным кораблям? Что он опять изобрёл?

― Да про какую-то волшебную коробочку начал рассказывать. Я ничего не понял.

― Ладно, садись за стол. Уроки на дом задавали?

― Только по арифметике и чтению. По русскому на уроке сделали.

Колька сидел за столом и орудовал ложкой в тарелке с супом, смотря перед собой, и никак не мог представить, что это за коробочка, которая могла показывать фильмы. Наверно, опять что-то от себя выдумал Валерка.

Отвлекшись от навязчивой мысли, он стал разглядывать содержимое тарелки, пытаясь что-то увидеть в наваристом супе. Колька стал изучать незнакомую картинку в тарелке, раздвигая ложкой расплывавшиеся разноцветные разводья, которые менялись каждый раз, когда ложка касалась жирной поверхности. Но понять смысл в этих сменяющихся картинках он не смог.

― Ты что-то потерял в тарелке? ― поинтересовалась мать, обратив внимание на задумчивость сына.

― Да нет, что-то представилось. А что, и сам не понял.

― Не отвлекайся, ешь с аппетитом, — сказала она.

Словно не расслышав слов матери, Колька быстро расправился с тарелкой супа и, не дожидаясь второго, забыв про компот на десерт, выскочил из-за стола и через мгновение он был уже в комнате. Колька стал разбирать школьный портфель. Ему хотелось как можно быстрее сделать уроки. Но мысль о тайной коробочке опять не давала покоя.

За окном опускались сумерки. Зимой рано темнеет. Снег из ярко-серебристого стал превращаться в унылое серое покрывало, укрывшее дома и улицы. Всё вокруг померкло и стало однообразно серым. Нахохлившись, на заборе в одиночестве сидела ворона и временами произносила: «Карр-р! Кар-р-р». Эти звуки напомнили о клетке с чечёткой, которая с утра висела на морозе.

«Вот балда! ― подумал Колька. ― Я совсем забыл про неё! Ещё и покормить надо птичку, а может, и синица опять попалась, позарившись на конопляную приманку».

Сунув ноги в валенки и набросив пальто, Колька выскочил из дома. На ходу он выпалил:

― Мама, не теряй меня, я сниму клетку и добегу до Валерки! Узнаю насчёт коробочки с тайной.

― Смотри, не задерживайся, ― предупредила мать.

Уже стемнело, и Колька решил не идти через овраг, тревожась, что вдруг нарвёшься там на караулившего ребят Юрку: «Ведь он не совсем нормальный, к тому же страдает разными странностями. Зачем мне при встрече с ним искать приключения на свою голову!».

На улице было тихо и безветренно, оббежать два квартала не составляло большого труда. У Валерки дома в окнах горел яркий свет. Колька стукнул три раза в стекло. Мальчишки всегда так делали, договорившись заранее, у каждого был свой условный сигнал. Занавески раздвинулись, и в окне показалась физиономия Валерки. Уткнувшись носом в замёрзшее стекло, лицо казалось бесцветным, обмёрзшим узорчатым рисунком, сверкающим в отражении комнатного света. Голова Валерки, оторвавшись от стекла, беззвучно повернулась в сторону дверей, приглашая проследовать в дом.

Забежавшего в дом Кольку окутала пелена домашнего прогретого воздуха. Он с порога заметил в руках у Валерки коробочку из металла размером с футляр от очков.

― Ну-ка… покажи, ― с неподдельным интересом попросил он.

Валерка подставил коробочку поближе к лицу Кольки. С одной стороны у коробочки было небольшое оконце с непрозрачным стеклом. С обратной стороны блестело отверстие с линзой, похожей на большой рыбий глаз.

― И что с ней делать? ― спросил Колька.

― Да ты сначала разденься!

Колька побросал валенки и пальто у порога. Вместе с Валеркой, усевшись на кушетку, стоящую в комнате, стали с любопытством рассматривать железный предмет с дверцей, расположенной с одной стороны.

― Давай откроем, — предложил Колька, ― и посмотрим, что там внутри.

Колька приложил глаз к отверстию с небольшой линзой и стал пристально вглядываться внутрь, будто вот-вот там появится неожиданный силуэт.

― Там пусто…

― А в чём тогда тайна? ― произнёс Колька, неохотно оторвав от коробочки взгляд.

― А тайна в другом, и хранится эта тайна в маленькой баночке.

― А эта баночка как называется? ― поспешил спросить Колька.

― Эта баночка называется диафильмом с киноплёнкой.

― Тогда что мы в руках держим? ― продолжал допытываться Колька.

― Это? ― Валерка покрутил коробочку со всех сторон, пытаясь вспомнить её название, и понял, что это слово затерялось у него в памяти.

Подбежав к столу, он прочитал надпись на упаковке и произнёс:

― Фильмоскоп, ― и добавил, ― мать говорила, что они разные бывают. Вот этот ручной. А ещё есть с лампочкой внутри, электрические. В них уже линза большая, как у бинокля, и можно плёнку на стенке смотреть, как в кино. Правда, изображение неподвижное будет.

― А этот как лучше смотреть?

― Вот для этого и нужен стеклянный глаз. Смотришь на свет, как в бинокль, и вот тебе и пожалуйста — фильм. Только ручку не забывай крутить, чтобы кадры перемещались.

― А плёнка с кадрами есть у тебя? ― спросил Колька.

Валерка улыбнулся и, скакнув, как заяц к комоду, достал две баночки, на которых была написано: «Диафильм для детей», на одной ― «Остров сокровищ», на второй ― «Чиполлино».

Валерка с ловкостью фокусника пальцем отщёлкнул крышку фильмоскопа и вставил плёнку. Захлопнув крышку и улыбаясь, воскликнул:

― Сейчас начнётся сеанс про сокровища!

И, прикрыв один глаз, он поднёс фильмоскоп линзой к лицу, задрал голову в сторону лампочки и стал медленно крутить чёрную ручку, расположенную сбоку на корпусе, запинаясь и проговаривая непонятные отрывки слов.

Колька удивлённо смотрел на него. И, наконец, не выдержал:

― Ну дай мне посмотреть!

― Да подожди ты, тут самое интересное про капитана, пирата и про сундук с золотыми монетами идёт речь, и пират в подзорную трубу что-то в море высматривает…

Колька от нетерпения, потирая ладошки, стал кружить возле Валерки, когда услышал, что речь зашла о сундуке. Он вспомнил, что на своей улице тоже встречал, правда, не пирата на корабле, а старьёвщика с сундуком, стоящим на телеге, в которую была запряжена лошадь. Старьёвщик собирал по улицам различное барахло, а взамен его доставал из сундука игрушки, а иногда и монетки и раздавал их ребятам. Но те монетки были простые, а сейчас речь шла о золотых.

Колька вновь не удержался и дрожащим от волнения голосом, словно умоляя, произнёс:

― Ну-у-у дай, пожалуйста, взглянуть хоть одним глазочком!

― А в него и надо смотреть одним глазочком, ― с улыбкой ответил Валерка и протянул фильмоскоп.

Колька, припав к фильмоскопу, почувствовал себя так, как будто бы очутился на палубе пиратского корабля среди океана, всматриваясь вдаль, в поисках таинственного острова.

― А капитан на злодея похож, ― произнёс он от волнения, ― и добавил, ― пьёт за золотые монетки ром и затягивает страшную песню…

Пятнадцать человек на сундук мертвеца
Йо-хо-хо, и бутылка рому!
Пей, и дьявол тебя доведёт до конца.
Йо-хо-хо, и бутылка рому!

― Вот здорово! Как в кино, ― прошептал взволнованно Колька, не отрываясь от волшебной коробочки.

― Понимаешь, мальчик по имени Джим обнаружил в сундуке пистолеты, компас и много золотых монет, а и ещё свёрток с сургучной печатью… ― с восторгом закричал Колька. ― Валера, как ты думаешь, откуда у него это всё?

― Почём я знаю! Книжку надо было читать!

― Я, кажется, знаю, ― ответил Колька, ― вся тайна сундука, наверное, связана с островом сокровищ. Ты бы дал, Валерка, мне на вечер фильмоскоп с плёнкой, мне уж больно хочется до конца узнать о пиратской тайне. А утром я принесу его в школу. Любке дадим посмотреть. Она зараз забудет все обиды про случай с мохнатой муфтой. Здесь-то история покруче будет!

― А ты мне сможешь поймать чечётку или снегиря? Я тоже хотел бы, чтобы у меня была птичка, а то мне так бывает скучно. Она хоть будет чирикать.

― Ладно, ― вздохнул Колька, ― так и быть, поймаю первую — она и будет твоей! Теперь я побегу побыстрее домой, а то мать потеряет. Я ненадолго из дома отпрашивался.

Зажав волшебную коробочку в руках, Колька старательно упрятал её за пазухой и выскочил на улицу.

Вечер был светлым. Огромное небо сияло россыпью хрустальных звёзд. Лунный свет уже был настолько ярким, что до этого сумеречный снег, казавшийся блёклым и серым, теперь снова искрился, и этот свет отражался на неподвижных, застывших ветках деревьев, усыпанных снегом.

Начало пути было радостным, но перед оврагом Колька вдруг остановился, он вспомнил диафильм и страшного капитана со шрамом на лице, похожего на подслеповатого Юрку, живущего по другую сторону оврага. Но сейчас овраг освещала луна так ярко, что было светло, как днём. И было совсем не страшно. Он вспомнил о мальчике Джиме, который, достав из сундука бумажный пакет с сургучной печатью, не побоялся бандитов, преследовавших знаменитого пирата, капитана Флинта со шрамом на лице, и выпрыгнул в открытое окно, в неизвестную темноту, с пакетом за пазухой. А сейчас в овраг падал лунный свет, и не было никакой темноты. Юрки-бандита вроде тоже не видно.

Колька ещё раз сунул руку за пазуху и проверил наличие коробочки с фильмоскопом. Она была на месте. Стоя в валенках на краю оврага, как по лыжне, скатился по склону, оставляя за собой глубокий след, потом так же быстро взбежал по узкой тропинке на берег. Затем оглянулся и ещё раз посмотрел в овраг.

«Ну и красив же наш снежный овраг! Подсвеченный лунным светом, он сиял, словно таинственный остров», ― подумал Колька. И, уже не думая ни о чём, он заспешил, оставляя за собой сонный скрип серебристого снега.

Вечером, позабыв прочитать заданный на дом рассказ и уединившись в комнате, Колька стал досматривать фильм. Подкравшаяся усталость стала быстро склонять его ко сну. Он забрался под одеяло, и ему было там уютно и тепло. Шум разыгравшегося к ночи ветра и скрип веток за окном убаюкивали и уносили Кольку на сказочный остров сокровищ, затерянный где-то среди бушующего океана, на котором были зарыты несметные сокровища.


Ледоруб

Тут наведался как-то на днях к Кольке братишка сродный Толик Жвачкин, тётушки сынуля, и говорит:

― Без дела дома слоняться надоело, мочи уже нет!

На дворе морозец за тридцать, по Фаренгейту и того более. В школе занятия отменяются с первого по восьмой класс, велят дома на печке сидеть. По радио только и повторяют: «Школьники не учатся, школьники не учатся». Нос на улицу не кажите! А для ребятни вроде ученье ― свет, а неученье ― тьма. Посмотрел Колька сквозь замёрзшее окно ― неуютно как-то на дворе: тишина, ставни на морозе поскрипывают, и деревья от холода потрескивают. Даже воробьи не летают, забились под крышу, нахохлились и не решаются покинуть своё нагретое место. Если какой-то глупец рискнёт полёт устроить, то тут же крылья складывает и наземь падает. Настывший воздух птицу не держит.

А Колька и ребята вчера весь день на улице чудили. Им всё нипочём! Из оврага не вылезали. Колька уже валенки до дыр поистёр, особенно пятки, в носке валенка даже дырка образовалась. Только непонятно, что ей там захотелось инициативу проявлять: вроде ему вентиляция в валенках не нужна. Сквозняк получился. Взял он отцовскую портянку и заткнул дырку. Вначале вроде прикрыл амбразуру. Дыра незаметной стала. Пару раз скатился на валенках с горы, а портянка в дырку полезла, словно ей в валенке плохо жилось. Бегать на гору мешать стала, спереди валенка торчит и, как пузырь, раздулась. Колька её пальцем пихает обратно в валенок, а она что-то назад не хочет и наружу лезет. Короче, пока он её каждый раз туда совал, указательный палец отморозил, и тот чувствительность на время потерял. И чувствует, что мороз и до пальцев ног подбираться стал, даже подумал, что не зря по радио вещают, чтобы дома сидели.

Сбегал быстрёхонько домой, переобулся в отцовские валенки и, как кот в сапогах, опять попёрся на мороз. Хотел разбежаться и с ходу с горы сигануть! Но шибко не разбежишься, можно валенки в сугробе оставить, а так валенки ничего и не жмут, правда в коленях простор излишний чувствуется.

«А что Толик-то припёрся в такой мороз?» ― подумал Колька и говорит брату:

― Раздевайся, в избе натоплено! С утра за печкой смотрю. Видишь, кот Васька с печи не слазит, греется и от еды даже отказался.

А Толик-то живёт в Затюменке, чуть ли не в мужском монастыре. Правда, сразу за ним, по соседству. В то время там водоканал квартировал, занимался распределением воды в городе, ну и следил, чтобы колонки для воды работали и зимой не обмерзали; для городского гражданского населения водичка подавалась. Водоснабжение на особом учёте у городского начальства было. Без воды-то совсем худо. Правда, зимой снег можно растопить, но опять же занятие хлопотное, много не растопишь. В баньке надо помыться. С веничком потрепыхаться и водичкой опять обкатиться.

В общем, Толик-то с порога и говорит:

― Надо чем-то заняться, пока мороз дурит.

Колька подскочил к окну, чтобы обстановку уточнить, хотел нос высунуть в форточку. А она вся обмёрзшая, аж сосульками обросла! «Да, ― думает, ― в такую холодную погоду только с горы в овраге и кувыркаться. По душе нам это занятие!».

― Что, ― говорит Толику, ― в овраг на лыжах пойдём?

Он как-то так скромно плечами пожал, ножками в валенках по полу поскрёб, словно накат снежный попробовал, и говорит:

― Я по другому делу. Вечером надоело дома сидеть. Уроки не задали ― ничего учить не надо. Книжку «Чук и Гек» и так до дыр пальцем протёр. Одна тоска и зевота вдруг напала. А тут маманя-то мне и говорит: «Взял бы ты, сыночек, в кладовке ледоруб да размялся», ― она же бухгалтером по учёту воды в монастыре, то есть в водоканале работает, ― а то в нашу организацию стали жалобы поступать, что свободного подходу к колонкам нет, льдом они покрылись, словно ледники горные их одолели, обмёрзшие стоят. А организация-то наша ― победитель социалистического соревнования!». А что получается, покрутятся граждане у замёрзшей колонки, ручку подёргают, а воды ни гу-гу! Развернутся, чтобы обратный путь домой держать, да на застывшем льду и растянутся с коромыслом. Ведра в разные стороны летят. Хорошо, что ещё не с водой вёдра. Одним словом, кордебалет на льду получается под грохот пустых вёдер, вроде барабанного перебора. Письменные угрозы стали направлять. Переходящий вымпел победителя социалистического соревнования предлагают отдать дворнику Степанычу за уборку крылечка у подъезда дома. Тревожная ситуация на весь городищенский район сложилась. Я и подумал: «Что, может, помочь напряжение гражданам в районе снять, да и подзаработать, пока погодная аномалия лютует».

Толик отогрелся в избе и рассказывает дальше:

― Пошёл я по совету матери в кладовку и обнаружил этакую странную вещь, похожую на копьё, правда, больших размеров. Низ из заострённого металла, а черенок из дерева. Притащил в дом и спрашиваю: «Это ледоруб, что ли?». Мать посмотрела и говорит: «Похоже, его ещё пешнёй называют. Полынью можно долбить на речке, лёд дырявить». Речка-то Тура рядом. Схватил я это копьё и на речку сиганул. В такой мороз там никого нет. Разгрёб немного снег, постучал копьём по льду, как дятел по обмёрзшему дереву. Что-то это копье не очень-то лёд срубает. Ледышки, как искры по сторонам разлетаются, а до воды добраться не получается. Бросил я это занятие. Мороз-то кусается. Неподготовленный я вышел. Пришёл домой, а мать говорит: «Ты лучше, сынок, делом бы занялся, лёд у колонок подолбил. Там хоть деньжат заработаешь. А так что по реке носиться, когда лёд народился с метр толщиной». А я и вправду интерес проявил к этому занятию. К тебе прибежал, что дома-то сидеть. А так, глядишь, по городищу походим, лёд у колонок посбиваем, и гражданам польза ― меньше скользить будут, да и воду удобнее брать.

― А откуда столько льда намерзает? — спросил Колька. ― С дырявыми вёдрами, что ли, народ за водой ходит?

Толик поёжился, словно стоял в очереди на морозе за водой.

― Сам не понимаешь?

― Не-е-е… ― сказал Колька.

― Потому что граждане невнимательные, вроде нас с тобой на уроках. Пока в очереди стоят, разговоры ведут, вода в вёдра льётся, а потом через край. Тут она и примерзает. В ведро не попала, и государству убыток. Смекать надо!

― Лёд-то весной растает, и вода опять в речку вернётся, ― попытался возразить Колька. ― Какой же тут убыток?

― С речки добыть ещё надо, ― произнёс с сознанием дела Толик.

― Теперь я понял, ― говорит Колька, ― значит, явление природное такое: если в одном месте убывает, то в другом прибывает. Круговорот воды получается. Откуда тогда убыток? Вроде не должно быть!

― Так бухгалтер же на счётах считает. Костяшками бряк-бряк, глядишь, одну не добросил, а то лишнюю не туда послал. Так иди, разберись, сколько воды мимо ведра накапало. У каждой колонки бухгалтера не поставишь. Не хватит бухгалтеров.

― Это точно! ― согласился Колька.

― Вот чтобы расход воды меньше был, и бухгалтерия чика в чику, надо лёд вовремя долбить. Теперь понимаешь? Пошли ко мне, чудо-технику покажу! Как её… ну, ледокол!

― А мы что, лёд собрались ледоколом на реке долбить?

― А при чём река?

― Ну, ледокол на реке лёд колет. Вот он ледокол.

― А я разве про ледокол тебе говорил? Вроде про ледоруб.

― Про ледоруб. Про пешню какую-то, ― сухо подтвердил Колька.

― Значит, оговорочка, Коля, вышла, а смысл-то один!

Вдвоём вытащили из кладовки этот инструмент, раскалыватель льда, он тяжёлым оказался. Одной рукой не удержать, а двумя ещё можно справиться. Вышли во двор, по снегу потюкали. Результат плохой. Уходит копьё в снег, и приходиться с трудом обратно его вытаскивать.

― Пошли, ― говорит Колька, ― найдём ледышку.

Нашли замёрзший бугорок, видно, пёс Бобик потрудился. А мальчишкам какая разница. Прицелился Толик, ну и вдарил по нему с молодецкого плеча. Ледоруб в сторону шарахнулся. Вроде чего-то испугался. Еле вытащили.

― Надо потренироваться! ― предложил Колька. ― Без тренировки план не выполнить, если наниматься будем. А план точно сверху спустят начальники водокачки.

― Водоканала, ― поправил Толик и добавил, — мы теперь вроде шахтёров с этой пешнёй, на-гора ледок выдавать будем.

― А отгружать куда? ― с улыбкой произнёс Колька. — Под-гора, что ли?

Толик заулыбался, словно при вручении грамоты за перевыполненный план.

― Ладно, завтра мамане скажу, что берём подряд на пять колонок. Пусть с начальником ставят нас с тобой в смену. Больше колонок с первого раза не одолеть.

― На лёд лучше под вечер выходить, ― предложил Колька, ― когда граждане водой запасутся и толпиться у колонок не будут.

На следующий вечер пошли они с Толиком бригадный подряд выполнять. На дворе морозец, под ногами снег похрустывает. Колька валенки отцовские надел, свои-то с дырой. Не сверкать же пяткой! Свои валенки изъездил на склоне оврага. А так вид рабочий получился, валенки в коленях не жмут, но чересчур болтаются. Зато походка рабочего. Сразу видно.

Пешню, то есть ледоруб, Толик волочет. Его же собственность. А Колька, как подсобный рабочий, лопату закинул на плечо и так бодренько следом за ним. Уже луна начала светить, и серебристый снег отражением радует. Вроде и морозец нипочём. Люду на улице не видно. Похоже, водой запаслись с утра и дома в тепле чаёк из самовара швыркают. А ребята на вахту в вечернюю смену заступили.

На первый объект к колонке пришли. Смотрят, ледяная вершина, как у Эльбруса, торчит под самый сосок ― кончик сливной трубы; с ведром точно под него не подлезешь. Если только ковш наполнять, да в ведро воду переливать. Ну и давай ледоруб в дело пускать.

Толик раз за разом по «горным вершинам» тюкает, лёд крошиться начал, ну не так, чтобы очень заметно, но убывать стал. Главное, что процесс пошёл!

Время засекать не стали. Ориентировались по лунному светилу и звёздам. Большая Медведица, похожая на ковш, на них уставилась, да так низко, того и гляди, что из ковша вода польётся, опять работы добавится. А Полярная звезда, что по соседству с ковшом, подмигивает, мол, трудитесь-трудитесь, ребята, вам впереди ещё у четырёх колонок лёд долбить.

Колька разгребает серебристые ледяные осколки и про себя думает: «Хорошо, что всё же небесный ковш без воды, а так они в паре с бородатым Дедом Морозом устроили бы нам вершину Джомолунгму! До утра с одной колонкой на вершине с пешнёй долбились бы».

Толик с ледоколом уже пар начал испускать. Ледяные усы вокруг рта появились. Оброс инеем и стал походить на капитана ледокола. Правда, вместо штурвала у него ледоруб. Потом поменялись ролями. «Капитан» передал «штурвал», то есть ледоруб Кольке, а он ему ― «весло», в смысле лопату, вроде как уголька ледяного предложил ему покидать. Ну, как на вахте ледокольной, только вместо берегов серые дома стоят, а вместо кают окна в домах светятся. Наверное, граждане пассажиры чайком балуются. А тут работа, прямо скажем, не сахар, хотя всё блестит и сверкает, как на сахарном заводе.

С большим трудом отдолбили вершину у «Эвереста» и решили проверить, как ведро под сливную трубку подходить будет. Ведра-то нет, да и граждане, наверное, чаю напились и не думают с вечера за водой идти. Пальцами прикинули средний размер ведра по городищу. Вроде пролезет. А если нет, то боком уже точно. Ну и на следующий объект поспешили, через три квартала. Опыт появился.

На втором объекте работа веселей пошла. Поменялись вахтами. Кому лопату, кому ледоруб. Так по очереди добрались до последней колонки. Лунный диск ещё больше разгорелся, вместе с ними решил добить бригадный подряд. Светит луна, старается, вроде бы как на всю ночь вахту распределила.

― Нет, ― говорит Колька, ― пора и нам домой, если дома не всю воду испили, то и мы чайком побалуемся. Правда, Толик?

Толик ледяные усы смахнул рукой и хотел было за бороду взяться, да не выросла она у него! Ещё молод!

Улыбнулся он и сказал:

― Чаю много не выпьешь. Экономить воду надо. Вдруг завтра граждане опять колонки зальют водой, и они пообмерзают! Придётся снова «Эверест» с «Джомолунгмой» покорять.

Обменялись с Толиком ударами ледоруба и лопаты и, как древние рыцари после боя, зашагали на светившиеся огоньки, которые манили мальчиков в тепло родной избы.


Хрустальные сосульки

В этот год весна заявила о себе рано. Природа как-то по-особенному расположила к себе. Притихла от февральских метелей, успокоилась, дав возможность уже подолгу светить яркому солнцу, хотя оно ещё и не взобралось на свой привычный для весеннего времени зенит. Воробьиные стайки, словно сговорившись, оживились и, рассевшись на ветках деревьев и заборах, ещё не освободившихся от снежного инея, наперебой тараторили о чём-то о своём, только им понятном птичьем языке.

Уже кое-где с крыш стали свисать сосульки, и под окнами домов засверкали волшебные хрустальные люстры. Они блестели на солнце, светились, переливались и, нагретые солнечными лучами, роняли серебряные слёзы на ещё не тронутый, настывший за долгую зиму снег.

Колечка и Санечка Пряхин, радуясь первым по-весеннему солнечным дням, беззаботно бродили по сугробам, оставляя на подсевшем от солнца снеге замысловатый запутанный след.

Неожиданно их внимание привлёк зеркальный блеск снежных лунок, образовавшихся на снегу как раз напротив домашних окон. Ребята присели на корточки и стали разглядывать это чудное творение природы. Стеклянные лунки расположились одна за другой; капельки влаги, растопленные яркими солнечными лучами, падали в лунки откуда-то сверху. Они, словно просыпанные кем-то бусинки из серебра на поверхность зеркальных лунок, образовывали маленькие озёрца, которые своим отражением испускали лучики света, слепили глаза и отбрасывали отблески на шершавый в зазубринах, порыжевший от времени на солнце забор; отражались от промёрзших, ещё местами покрытых инеем досок, и этот свет поднимался вверх, привлекая внимание ребят, пока они не обнаружили на свесе крыши виновников этого действа.

Сосульки, похожие на длинные рыцарские копья, свисали так низко, и казалось, что их можно просто достать, а потом ухватить рукой и, сорвав, вообразить себя бесстрашным рыцарем и затем сразиться в поединке с невидимым противником. Но противника не было, и это единоборство уже было не столь важным для ребят. Оказалось, что дотянуться до сверкающих зеркальным цветом хрустальных копий не так просто.

― Давай, Санёк, найдём палку и попробуем дотянуться! Уж больно хочется в руках подержать это ледяное копьё.

― А где мы палку найдём, ведь кругом снег? ― ответил Санечка, занятый разглядыванием зеркальных лунок.

― Бежим лучше к Серёге! У него в сарае я видел длинные палки, припасённые на удилища. Попросим, может, и даст. Всё равно на рыбалку с удочками рано идти, река ещё льдом укрыта. Зато мы порыбачим: сосульки с крыши ловить станем!

― А что с ними будем делать потом? ― недоумённо спросил Санечка.

― Построим хрустальный дворец. Воинов и стражей снабдим хрустальным оружием. А может, и ещё что-нибудь придумаем.

― Ладно, пойдём! Правда, Серёга ещё на улицу не выходил, может быть, мы его ещё и дома застанем.

Серёга сидел дома у истопленной с утра печи весь в стружках и стругал из толстой ветки палочки-вертушки для коньков. Коньки он прикручивал к валенкам с помощью палочек и верёвок и всякий раз, соскакивая с пола, запрыгивал в старенькие валенки и проверял надёжность крепления, скручивая верёвку в тугие жгутики. Верёвка врезалась в уже изношенные и рыхлые голенища.

― Серёга, нам палки нужны! ― с порога произнёс Санечка, сметая с валенок снег шапкой, стянутой с головы. ― Зеркальные копья хотим достать!

― Какие ещё копья? ― заинтересовался Серёга, откладывая в сторону выстроганную палочку.

― Да сосульки с утра наросли на крыше. Добраться до них надо, а без палки делать нечего! Ростом не вышли. Сосульки такие классные! Все разные: толстые и тонкие, длинные есть и короче. Но без шеста или палки не достать. Не будь жадиной, дай, пожалуйста, шест! У тебя в сарае я прошлый раз видел.

― Ну и придумали, чем заняться, ― нехотя вставая с пола, ответил Серёга и полез за отцовскими валенками, в которых он лазил в овраге и забросил их с вечера на печь, чтобы за ночь просушить.

Валенки с грохотом слетели с печи, а затем появились босые ноги Серёги, которые беспомощно болтались в воздухе, как две сосиски, в поисках скамейки, стоящей у печи. Санечка, недолго думая, в порыве страсти подсобить другу подскочил к печи, ухватил Серёгины ноги в охапку и, как при встрече закадычного друга, прижал их к груди.

Они с шумом завалились на пол, уронив скамейку, и залились смехом, катаясь по дощатому полу избы среди стружек, валенок, сброшенных с печи и скамейки, опрокинутой набок. Решив составить компанию, Колька свалился на ребят сверху, образуя куча-мала посреди комнаты.

С трудом освободившись из объятий друзей, Серёга сунул босые ноги в валенки, наспех набросил ушанку и фуфайку, висевшие у дверей, и они, облепленные с ног до головы стружкой, высыпали на улицу. Яркое солнце слепило и радовало ребят этим по-весеннему тёплым днем.

Спешивший по своим делам сосед Витька Спичкин, завидев ребят, облепленных стружкой, и удивлённый их весёлостью, спросил:

— Что с вами случилось? На домовят похожи! Что, леший вас гонял по двору?

— А мы так в куча-мала угодили, вот и хорошо нам. А вообще мы решили зеркальные копья добыть. Уж больно хочется хрустальный дворец соорудить и сразиться на пиках, как рыцари, ― сказал Санечка и добавил, ― точно, Коля?

— А Санечка у нас и принцем захотел стать, во дворце пожить, вот только принцессы пока нет, ― с улыбкой произнёс Колька. ― А теперь вот пошли искать в сарае у Серёги длинную палку. У него в запасе для удилищ припасённые были. Они бы тоже сейчас нам пригодились. Иначе зеркальные копья не добыть и хрустальный дворец не построить.

— Ладно, рыцари и принцы из хрустальных дворцов, мне некогда балясы точить. Я с вами тоже бы сразился на зеркальных копьях, да в музыкалку спешу, задание, разученное дома, надо сдавать!

И, размахивая папкой с музыкальной грамотой, словно шашкой над головой, помчался через овраг, по пути шуганув подвернувшегося под ноги соседского пса Бобика.

Втроем забежали в сарай, чтобы всем вместе поискать шест. В углу сарая у самого потолка за деревянной балкой торчали три длинных изогнутых шеста со свисавшими концами, которые напоминали огромный лук для стрельбы стрелами.

— Вот видишь, как от времени провисли концы, ― заметил Серёга, ― без дела всю зиму пролежали. Я их по осени заготовил на удилища, в овраге пришлось ивняк наломать. Они сырые ещё были. Вот под своей тяжестью и прогнулись. Ну, ничего, на удилища сгодятся, такими даже удобней будет с берега удить, — промолвил Серёга, озираясь по сторонам и ища взглядом, на что можно было бы взобраться.

― Давайте сундук подтянем, с него будет проще дотянуться, ― подсказал Санечка.

― Этот сундук, похоже, с тараканами, от бабки остался, ― с улыбкой произнёс Серёга. ― Его лучше не трогать, он тяжёлый, с места не сдвинуть, ― уже с серьёзным выражением лица добавил Сергей.

Колька, чертыхаясь среди нагромождения из различного хлама, обнаружил в углу сарая старую табуретку без ножки. Измазавшись в пыли и паутине, победоносно прижав табуретку к груди, притащил её на середину сарая. Затем он стал подыскивать для табуретки устойчивое положение, вращая её по кругу замёрзшего пола.

― Гляньте-ка! На этой табуреточке и шею сломать можно, ― промолвил Санечка. ― Получше надо было по сараю шарить, глядишь, и антиквариат заодно какой-нибудь бы нашёлся, ― с улыбкой добавил он. ― Давай, Колька, залазь теперь сам, держать вдвоём с Серёгой будем.

Опершись рукой на плечо Серёги, Колька взобрался на табуретку, которая раскачивалась, как палуба парохода на встречной волне, готовая разделить свой груз на борту с волной, непрочно удерживая его канатами.

― Тихо! Не кочевряжься на табуретке! Разобьёшься… ― Серёга, не успев договорить до конца, почувствовал, как табуретка накренилась.

Колька вместе с выдернутым из-под балки шестом рухнул на сундук.

― Вот это да! Ни фига себе удилище! ― удивлённо воскликнул Санечка. ― Таким удилищем можно что угодно удить, даже сосульки!

Он ухватил шест руками и стал им размахивать из стороны в сторону, сотрясая осевшую пыль, голубиные перья и тенёту, ещё с осени осевшую на балках и карнизе сарая. Солнечный свет прочертил в облаках пыли след, похожий на луч прожектора, в котором, как в калейдоскопе, сменялись сверкающие частички пыли и снежные кристаллики, неизвестно каким образом облюбовавшие себе место в глубине сарая.

― Бежим скорей на улицу, ― заорал Санечка, преодолевая луч солнечного прожектора, — а то разбудим ещё и бородача домового вместе с шестом, ― Санечка первым выскочил из сарая.

― Смотри, что на себя нацепляли, ― произнёс он, выбежав на середину двора и отряхивая шапкой одежду от пыли.

― Ладно, идём, Колька, потом отмоемся, сейчас надо сбивать хрустальные копья, только умело, чтобы хрусталь не рассыпался, нам же ещё предстоит и хрустальный дворец построить, и вооружение для стражей добыть, ― произнёс Санечка, волоча за собой длинный шест из упругого ивняка.

Колька с Серёгой плелись следом, бурно обсуждая предстоящую операцию с ледяным хрусталём.

Шест оказался на самом деле подходящим, его не надо было держать на вытянутых руках, а опершись одним концом, который был толще, поставить в зеркальную лунку и просто водить его вершинкой по сторонам, ударяя по сверкающему хрусталю, словно палочкой по ксилофону. Яркий хрустальный звон вперемежку со стуком падающих сосулек создавал иллюзию праздничного концерта симфонического оркестра, зазвучавшего в лучах ещё не совсем весеннего, но уже яркого солнца.

― Собираем строительный материал, ― скомандовал громко Санечка, переставляя шест по очереди в новые зеркальные ледяные лунки.

Он уже профессионально освоил навыки дирижёра необычайного хрустального оркестра. Колька с Серёгой старались успеть подобрать очередную порцию льдинок, при этом не забывали попробовать на вкус такие соблазнительные, сверкающие на солнце сосульки.

Их весенний запах и вкус напоминал леденцы на палочке, правда, не совсем сладкие, и не такие, которые приходилось делать на домашней плите из пережжённого сахара, похожие на тянучки оранжевого цвета ― они были, конечно, вкуснее, но хрустальные и охлаждающие тоже завораживали. Главное, освежали дыхание, как мята. Теперь не надо возиться у горячей плиты, растапливая липкий сахар. Сейчас бери только палку подлиннее, сбивай и соси хрустальные сосули, сколько твоей душе угодно. А при желании можно и похрустеть, слегка надкусив зубами сосулю, и весь хрустальный калейдоскоп будет у тебя во рту. Перебирай языком ледяное месиво и осторожно надкусывай зубами, чтобы можно было их проглотить. По правде, много за один раз не проглотишь. Льдинки расползаются во рту, попробуй их все словить!

Пока Колька разбирался во рту с хрустальным калейдоскопом, Серёга с Санечкой возвели хрустальный дворец с остроконечными башенками и колоннами, и крыльцо не забыли из льдинок выложить. А в качестве стражей ледяного дворца сами встали.

Вооружились хрустальными зеркальными копьями, которые выбрали из сосулек подлиннее, и, как настоящие фехтовальщики, пританцовывая, скрещивали копья, от соприкосновения которых раздавался хрустальный звон, и искры в виде ледяных осколков разлетались по сторонам.

Сосульки оказались непрочными, оружие приходилось часто менять. Зато хрустальные осколки, что оставались в руках, запускали прямо в рот. Жажда борьбы и страсть к победе на копьях преодолевали необычный соблазн запустить сосульки в рот. Вскоре запасы хрустальных копий исчерпались, да и солнышко на закат пошло, оно стало румяно-красное, как и сама стража хрустального дворца. Зеркальные лунки помутнели, и сосульки перестали плакать.

― Пора по домам, ― сказал Серёга и потащил за собой волшебный шест, ― он может пригодиться для следующего раза, ― добавил он.

Первый тёплый весенний день лишь только поманил и порадовал ребят. А сколько ещё будет впереди таких весёлых и радостных дней! Для рыбалки этот волшебный шест уж точно пригодится. Сколько им можно будет наудить рыбы! Наверное, не меньше, чем хрустальных сосулек, которых наудили за этот день мальчики.

А вскоре Кольке представился случай понаблюдать, как на реке Туре маленький ледокол с названием «Находчивый», двигаясь по замёрзшему руслу, крушил ледяной панцирь, сковавший надолго сибирскую реку. Льдины под натиском его корпуса крушились и ломались. Они хрустели, переворачивались с боку на бок, сверкая в лучах весеннего солнца, и напоминали Кольке хруст на зубах хрустальных сосулей, добытых с крыши дома, и сказочные зеркальные лунки изо льда, куда скатывались серебристые слёзы радости хрустальных сосулек от предчувствия скорого окончания зимы.


Сладкий день

Вот какой однажды произошёл случай с Санькой Курочкиным.

― Хотите, чтобы он поделился с вами, ― обратился к мальчикам Колька.

Санечка вначале оторопел, потом сдержанно улыбнулся и посмотрел на Кольку.

― Давай рассказывай! Не томи ребят!

― Ладно уж! Только никому больше не болтайте!

Санька стоял в окружении мальчиков, помолчал немного, потом решился:

― Рассказывать по порядку?

― А ты как думал!

Сначала Санечка тяжело вздохнул, а затем, выдохнув с шумом из себя воздух, как будто за ним гналась стая собак, произнёс:

― Дайте мне сначала дыхалку восстановить и свежего воздуха вдохнуть. Через овраг бежал, завидев вас! У меня сладкий привкус во рту до сих пор стоит, прямо язык слипается, хоть и воду второй день пью, не ограничивая свою надобность.

― Да не тяни ты кота за хвост, рассказывай, наверное, фантазии опять в твоей голове разыгрались, ― зашумели ребята.

― Да тут не только слушать, но ещё и видеть надо, ― продолжил разговор Санечка с улыбкой.

― Так вот, ― начал он, ― слушок прошёл, что сахар завезли в наш магазин. Да не какой-то там рафинад, а необычный, комковой, подобие булыжников, которыми наша Железнодорожная улица вымощена. Правда, куски гораздо меньше размером, но как их приятно в руке подержать! Увесистые! Витька Вилкин прикупил полкило и не угостил, дал только подержать. Ну и жмот он оказался! Тогда я решил, что сам в магазин сбегаю. Выпросил у матери рубль, говорят, что в одни руки больше полкило не дают, да и денег-то на большее нет, и припустил прямо в магазин. Понятное дело, побежал через овраг, так-то оно ближе. Проскочил овраг стрелой, даже подслеповатый «диверсант» Юрка меня не заметил. Он обычно в засаде сидит и поджидает свою жертву. Повезло мне на этот раз. Ну, а у магазина столпотворение, набежал народец, как пчёлы на мёд. Стоят, перетирают разные сплетни, кто с кем поругался и прочее. Одни сказывают, что скоро опять снижение цен будет, и жизнь наладится, веселей станет. Сахар да хлеб ещё дешевше будет, а конфеток ребятишкам можно будет уже поболее прикупить. Карамельки кофейные подушечки мне и самому очень нравятся, как дождусь снижения цен, зараз прикуплю кило или два! Рублик у мамы всё равно выпрошу.

― Саня, да ты покороче со своей реформой и подушечками. Деньги-то где возьмём?

― А что, пойдём да и заработаем по такому случаю. Вон в тепличном хозяйстве, что за школой, нас всегда ждут. Я прошлым летом собирал там помидоры ― отработка школьная была. Так мы этих помидоров столько съели, что сами чуть не покраснели. Да ещё и денег заплатили!

― Ладно, Саня, вернись на землю с воспоминаниями, мы же не про помидоры хотели у тебя услышать, — произнёс Вовка.

― Ой! Я что-то съехал с темы немножко не туда. А с чего я начал? ― переспросил Саня, потирая затылок.

― Да ты что-то рассказывал про дыхалку, о магазине и диверсанте каком-то. Потом перешёл на окружающую атмосферу и как вроде в стратосферу собрался, ― с шуткой подметил Вовка и подмигнул ребятам, ― правда, не сказал, на чём собрался лететь, — с улыбкой добавил он.

― А про стратосферу я где-то читал, туда можно легко добраться на воздушном шаре, как барон Мюнхгаузен.

― Ты что-то, Санечка, всё перепутал, барон на луну летал на пушечном ядре.

― А неважно, на чём, главное ― взлететь, а с высоты можно будет рассмотреть континенты, где райские сады цветут с королевскими дворцами и куда за яблоками можно слазить.

― Ну и фантазёр ты, Санечка! Уже надоел со своей фантазией! Ты лучше про сахар расскажи: по скольку кило на руки давали? У нас в доме тоже сахар кончился, ― прервал его Колька, ― может, вместе сгоняем, чтобы побольше сахара на двоих дали.

― Ладно, рассказывай дальше, как знаешь, а то видишь, как мы залипли на сахарный рассказ, с места продвинуться дальше не можем, ― улыбаясь, добавил Вовка.

― Ну, слушайте! Иду из магазина по тротуару, а в руках мешочек с сахаром держу. Всего-то полкило дали мне. Дольше стоял в очереди. Иду, а сам настороженно по сторонам поглядываю. Взял из мешочка сахарный комочек побольше, приложил его ко рту, да и посасываю потихоньку, так чтобы не чмокать на всю улицу. А глаз востро держу, вдруг ребята с соседней улицы повстречаются. Услышат мой сладостный чмок. Пристанут. Скажут, давай угощай. Так мне на всех сахарных кусков не хватит. Тогда я с чем домой приду!? А свой кусок сахара поближе ко рту держу. Если что, в рот спрячу, чтобы не увидели. Иначе раздашь пацанам сахар, конфуз может случиться. Придёшь домой без сахара, повторно бежать в магазин придётся. А там опять в очереди стоять надо и бабские сплетни разные слушать. Да и потом, эта же история по дороге вновь может случиться. Ребята с сахаром проходу не дадут. Опять делиться придётся.

Несу я этот мешочек с сахаром весом в полкило и чувствую, что там уж точно меньше его стало, потому, что пока я шёл, всю дорогу доставал комочки сахара и, посасывая, отправлял их в рот. Я ещё и до оврага не дошёл, как третий комок во мне растворился. Ещё бы взял, но сахарных комков оставалось все меньше и меньше. Решил я мешочек тогда за пазуху, под майку спрятать, так спокойней идти и внимание граждан не привлекать, а сам уже стараюсь про сахар и не думать, не то опять аппетит разыграется. Да и пить жуть как захотелось, боюсь, как бы внутренности не слиплись. Ну, думаю, надо же сладость такую случившуюся чем-то запить. Решил дойти до колонки с водой, что на углу рядом с домом находилась. А там тоже очередь стоит. Гражданки, жившие по соседству, видимо, сахару отхватили по полкило, теперь разом всем чайку захотелось испить. Без воды-то чайку не попьёшь! А мне-то просто напиться из колонки надо. Опять пришлось в очереди стоять, слушать бабкины рассуды-пересуды.

За этот поход в магазин таким информированным стал, столько узнал всего, сколько за летнее время в книжках не прочитал. Правда, я и в библиотеку-то всего один раз за всё лето решил сходить, так там санитарный день решили устроить, сказали, в следующий раз нарисуешься, молодой человек, а сейчас идите, прогуляетесь, кислородом подышите, здоровье к школе поправите.

Попёрся в библиотеку я в следующий раз. Опять мимо магазина пришлось идти. Там очередь уже за хлебом стояла. Я как бы не замечал вкусно пахнущий свежий хлеб, мимо магазина пролетел, как метеорит, чтобы снова не слушать политинформацию по сарафанному радио, и быстренько побежал в храм, где библиотека разместилась.

…Раньше этот храм был православным, поп-батюшка в нём служил и кадилом окуривал прихожан. А потом храм просветительским сделали. Вместо икон и прихожан наполнили его книжками разными. Он же на улице Ленина располагался, а иначе тогда было нельзя. Правда, в это время, когда Санечка и Коля с друзьями подросли, храм снова православным стал.

― И в этот раз мне повезло, библиотека в тот день работала. Ну, и давай я по полкам шнырять, ― продолжил рассказ Санечка, ― книг-то всех не перебрать и не перечитать. Перерыл все полки, пока до детской литературы не добрался. Мне бы хоть одну книжку за всё лето прочитать. А тут такой выбор! Какую книжку выбрать, сам не знаю.

Наконец, нашёл книжку на самой верхней полке. Обложка красивая и название для меня подходит «Колькино детство» (непридуманные рассказы), а рядом ― «Фантазёры» известного писателя Николая Носова. Дай, думаю, обе возьму! Книг-то тогда выдавали на руки, сколько унесёшь. Это не сахар по полкило! Вот думаю, эта тема по мне: и про Колькино детство почитаю, а уж фантазировать я тоже мастак. Может, и наберусь кой-чего умного из литературы.

― Санечка! Ты настоящий фантазёр! Тебя заслушаться можно! Обо всём уже рассказал, а историю про сахар когда расскажешь? ― проронил Колька.

― А что про сахар? Очередь у колонки с водой наконец-то и до меня дошла, а утолить жажду и страсть напиться воды нестерпимо хотелось, загасить её иначе. Притулился я к соску из трубы, откуда вода истекает, кручусь, изворачиваюсь, чтобы удобно двумя руками ручку водокачки держать и самому чтобы труба в рот не влетела. А про сахар за пазухой я и позабыл. Только рот раскрыл, сориентировал его по центру трубы, чувствую, что не по трубе побежала вода, а по животу движение какое-то странное началось. Правда, сразу не разобрался, что не в самом животе бунт начался, а под майкой, словно кошки заскребли. У меня же там мешочек со сладостью в движение пришёл, шкарябая животину. Похоже, сладость тоже к воде потянулась. Откуда ей было знать, что это не чай из самовара, а колонка обычная, рядом с лужей из мутной воды, похожей на китайскую заварку. А я растерялся, не знаю, что мне делать; ручку колонки держать, или рот закрывать. А тут еще и мешочек спасать надо.

Пока размышлял, мешочек шмяк в лужу и слегка утоп. Гляжу на него сверху, а он чего-то сморщился. То ли вода не по вкусу в луже пришлась, то ли не той температуры оказалась. Выхватил быстренько мешочек из воды, раскрыл его и вижу, что кусочки сахара слиплись в мешочке и не хотят отпускать друг друга, да ещё и цвет свой стали менять. Ну и влип, решил я, с этой сладостью.

Подумал, а как хорошо день начинался с первым прикусом белоснежного кусочка сахара. Кое-как разлепив дружбу сахарных комочков, выложил их на край канавы, рядом с колонкой для просушки на солнышко, и думаю, пусть погреются и насладятся солнышком, пока я в новой очереди на колонке постою. Заодно и просохнут. А мне пить-то всё равно хочется.

Наконец, я напился, посидел на канаве рядышком со сладостями, насладился свежим воздухом и разноцветьем трав, которые росли вдоль канавы, и стал собираться домой. Сложил кусочки подзагоревшего на солнце сахара в мешочек и поплёлся домой, думая, что, наверное, и самовар уже на столе заждался сладостей.

Правда, сладости оказались уже с подмоченной репутацией, но этого никто не заметил. Разве что об этом знал только фантазёр Санечка, читающий книжку «Колькино детство» писателя Арнольда Райсп.


Хоккейный корт

Скажу откровенно я вам, ребята, что лыжи зимой с одной стороны хорошо, но коньки особый интерес представляют. Правда, чтобы на них покататься, приходится претерпеть кучу неудобств, так мне кажется. Чистый лёд искать приходится, а где его сразу-то отыщешь. Бывает, что лужи ещё не успели покрыться льдом, а где и покрылись, так он ещё не окреп, и не покатаешься. Да и потом, чтобы покататься, лёд надо постараться от снега очистить. Короче, одна головная боль! Ну и приходится искать чистый лёд, а это много времени занимает.

Конечно, лучше заранее это место знать. К примеру, придёшь на каток, что на стадионе, в центре города у городского сада, а лёд ещё не готов. Персонал не разобрался, с какого края поле заливать. Стадион-то большой. Водный запас требуется. А если он и сразу найдётся, то не один день уйдёт, чтобы залить поле. Вот и получается, что сразу не покатаешься. Ждать приходится и опять время терять. А потом вроде лёд уже есть, да кататься на нём — всё как по просёлочной дороге перекатываться: бугорки да ямки! Требуется уже заливка льда водой горячей, чтобы сравнялись все неровности. А с другой стороны, на душе как-то радостно становится, когда на стадионе выйдешь на лёд, кругом освещение сияет, музыка играет, пары кружатся, отдельные личности круги нарезают. А кто и за ручки держится, видимо, ещё боятся, что ноги могут по сторонам разъехаться, а потом как их соберёшь вместе? Помощь нужна! В те годы МЧС не было! Зато любители катания на льду сбегутся и руку помощи тебе подают. Это хорошо! Но опять неловкость возникает, потому что все твои изъяны на виду. Ноги-то не окрепли с началом сезона, закорючкой сворачиваются. Опять тренировки нужны! Лучше этим заниматься, где народу поменьше. А если вдруг коньки окажутся не наточены, то тогда нужно будет место знать, где их наточить можно. Одним словом, одна канитель получается!

Вот и решили ребята свой каток залить и избавиться от всех этих неприятностей. Подумали, погадали, почесали между делом репу (голову) и решили сразу и хоккейный корт построить. Выбрали площадку поближе к колонке общественного назначения, от неё воду удобнее было таскать.

Разметку площадки стали вместе Колька с Вовкой Клюшкиным делать, нужно, чтобы сооружение вкривь и вкось не пошло. Стали измерять прямой угол, под девяносто градусов. Хорошо, что Колька уроки геометрии иногда внимательно слушал ну и знал кое-что про градусы, а так на улице приходилось разговоры взрослых подслушивать, они все чаще упоминали восемнадцать да сорок градусов. Как вроде и в школе не учились. Других градусов не знали. Или по школьной программе не дошли до девяноста градусов, а может, из школы за неуспеваемость попросили. Ну, Колька-то с Вовкой вдвоём разобрались в этой науке. Правда, не сразу.

Колька говорит Вовке:

― Ищи девяносто градусов на площадке!

Тот стоит, глаза таращит и руками разводит.

― А где мне их искать? Кто-то потерял их? ― спрашивает.

― Я-то позабыл, что вам в школе геометрию ещё не преподавали! Ладно, ― говорит Колька, ― сейчас вместе будем искать.

Ну и припали они к подмёрзшей земле, правда, на одну коленку, и стали рыскать по площадке, как черепахи. Прохожие смотрят, думают, что с парнями случилось? Да спросить им не у кого. Вроде не в церкви хлопцы, а на коленях стоят, и к земле припадают. Постоят, посмотрят на этих чудаков, махнут рукой и дальше идут. А мальчишки замучились искать эти девяносто градусов.

На земле сразу-то и не отыщешь эти градусы! В тетрадке в клеточку всё просто было, их там столько углов, что сразу и не сосчитаешь без арифмометра. А здесь-то зачем их столько.

― Нам четыре угла надо, ― говорит Колька.

А Вовка спрашивает:

― А что, пятый угол не потребуется, что ли?

― Ты сейчас один пойдёшь искать пятый угол! Ты меня, Пифагор, уже утомлять начал, ― раздражённо ответил ему Колька.

Потом с углами разобрались. Вначале прямоугольный квадрат получился.

― Давай теперь из квадрата прямоугольник вытягивать будем. Чтоб разгоняться с шайбой место было, ― снова Колька забыл, что в геометрии Вовка не силён.

Вовка смотрит на товарища изумлёнными глазами, словно ему на ум пятый угол пришёл. Но потом успокоился, сообразил, что у стороны два угла по девяносто градусов, и спрашивает:

― А как мы их тянуть будем?

«Вот дурень, ― думает Колька, ― придётся ему лекцию читать по геометрии, про диагонали рассказывать, как их измерять, как углы переносить». Правда и самому пришлось теорию вспомнить, в ней ещё речь о какой-то биссектрисе или директрисе шла. Уже сам позабыл. Одно помнил, что школьная директриса очень строгая была, чуть что, сразу родителей на педсовет приглашает, а вроде бы как и не за что.

«Подумаешь, один раз собаку Тобика в школу на урок по родной речи привёл, ― вспомнил вдруг Колька. ― Прицепился за мной по дороге, паршивец! Филиппок тоже в школу с собакой ходил. Ну и, я думаю, собаки неплохо соображают, если их подучить ещё немного. Посидит в школе урок, ничего не случится, и под парту посадил его, сидим вроде тихо, никому не мешаем. Ребята посматривают на нас с Тобиком и втихаря хихикают. Тобик голову на лапы положил, как и мы руки на парту, и внимательно слушает, о чём речь на уроке идёт. А мы-то голову на парту редко кладём, только тогда, когда на коньках допоздна гоняем и уроки не выучим. Тобик внимательно слушал рассказ учителя, пока речь не пошла о собачке Муму, о том, как Герасим хотел ей помочь в воде «искупаться». Тут Тобик не выдержал такого обращения Герасима с Муму и стал возмущаться, а поднять лапу забыл, как всегда это делаем мы, если урок выучим. А если не выучим, то сидим тихо, даже слышно, как муха мимо ушей пролетает. Пару раз Тобик невпопад тявкнул, не по теме урока. Ну, и меня сразу вон из класса вместе с Тобиком и прямо к директрисе. Но Тобик решил к ней не ходить и сиганул в приоткрытую дверь школы, которую открыл Юрка из нашего класса. Он, как всегда, на первый урок опаздывал. Ну, а мне вручили приглашение на педсовет с родителями», ― и тут Колька словно очнулся, вернувшись на ледяную площадку.

Они с Вовкой углы все нашли, вытянули стороны как надо, эту несчастную диагональ проверили, а про биссектрису-директрису забивать себе голову не стали. Пришлось Пузикова Толика с Фанеркиным Юркой из школы дожидаться. Теперь надо колья и доски на борта добывать. Бортики для площадки надо же из чего-то делать. Пошастали по соседским дворам, кое-что добыли и затеяли стройку среди улицы. Проезд небольшой для лошади с телегой предусмотрели, на всякий пожарный случай, чтобы градостроительный план не нарушать. Стороны с Вовкой растянули так, что досок стало не хватать.

А Юрка предложил:

― А что, может, помаленьку досок от соседских заборов позаимствуем? Это же сооружение будет общественного назначения для пользы и здоровья граждан! Могут все заходить и кататься, кому не лень. Да и не возбраняется просто ножками по льду пошаркать и детство своё вспомнить. Глядишь, так и к спорту приобщаться начнут, дворовые команды создадут, двор на двор турнир устроят.

Юрка готов был даже таблицу чемпионата среди команд зрелого возраста нарисовать.

Правда, где же клюшек на всех набраться? Придётся все заборы на клюшки разобрать. Нет, лучше от этого отказаться. Пусть лучше шаркают ногами по льду. Не всё ли равно, где им шаркать: по дороге в магазин или по пути заскочить на лёд, ножками туды-сюды поделать, вроде потренировался и ноги легче уже переставлять. Глядишь, и в магазин шустрее начнут бегать. Со всех сторон польза светит от этой ледяной затеи!

А тут как раз и морозец поспел. Пора и водицу на площадку запущать. Но вначале решили ногами снежок притоптать, чтобы воду сэкономить при заливке. Собрали толпу ребят после уроков и всех на площадку загнали. Устроили как бы свободный танцевальный урок. Разбрелись на площадке по сторонам. Юрка палкой по пустому ведру ударил, как на ринге объявляют спарринг боксёров. Тут, конечно, не спарринг, но ног около двух десятков у любителей спорта набралось. Хоть летку-еньку танцуй. Ну и пошли в ход ноги, засуетились, задвигались, по снежку притоптывают.

Со стороны посмотреть, вроде не матросня, а танец «Яблочко» неплохо получается. Хоть на художественный смотр записывайся! Запританцовывали, запритоптывали: два притопа, три прихлопа. Протанцевали с полчаса. Вскоре надоело кружиться без зрителя. Решили за вёдра взяться. И давай по одному бегать от колонки до площадки с вёдрами. Очередь образовалась за водой. Гражданочка соседка шла из магазина и, проходя мимо ребят, испуганно остановилась да и спрашивает:

― Что тут случилось, пожар, что ли, где?

― Да нет, соседушка Онисья, мы только тренируемся воду таскать на всякий пожарный случай, а так можем мигом залить не только площадку под каток, но и всё, что возле дома, да и пожар, к примеру, нам с руки потушить.

― Тьфу на вас, шутники, напужали бабку, а так я гляжу, с вами весело! Ну, кликайте меня, когда чимпинат-то откроете. Болеть придём с подружкой, бабку Матрёну с собой прихвачу. Ну, на снегурах нам-то уже не покататься. Ноги уже не те, еле шевелятся. Ладно, побегу далече, а то я с вами тут распотешилась.

Подмигнула и не спеша зашаркала ножками к своему двору, так и не заметив, что в её заборе около десятка досок не достаёт.


Кепка

Дело вроде как к весне приближалось. Солнышко стало припекать. Птички чирик-чирик громко защебетали, и на душе веселей стало.

На уроках в школе беспокойство началось, ученики в окна стали поглядывать. Как-то классная доска меньше интересовать их стала. Не успеет звонок прозвенеть, а пионеры-ленинцы уже во двор бегут, первым теплом спешат насладиться. Зимние шапки почему-то стали в школе забывать. А кто посмекалистей, шапку за пазуху, и так гордо с непокрытой головой до дома идёт, но перед домом раз, шапку из-за пазухи ― и на голову, и как ни в чём не бывало, домой заваливаются. А так бы родители вопросы начали задавать: «Почему без шапки? Голова твоя садовая, но она у тебя одна и её беречь надо. Мне потом с тобой мучиться придётся».

Колька, правда, вначале не понимал, почему голова садовая. В зеркало стал чаще присматриваться, может, на самом деле что-то на голове начинает зарождаться и проклёвываться.

Как-то принёс домой двойку по ботанике, так мать сказала:

― Бестолковая твоя голова! Говорила я тебе, заниматься больше надо!

Вот Васька Пёрышкин с двойкой домой припёрся, так мать ему про дырявую голову напомнила. Учил и зубрил математику, а двойку схватил. Частное от деления от произведения чисел не смог отличить.

Со временем Колька стал понимать, что голова всему начало.

Вскоре солнце совсем пригрело, как-то и домашние перестали замечать Колькину голову. Вроде не стало её совсем, как у героя романа Майн Рида «Всадник без головы». Правда, у этой книжки он ещё только название прочитал, а так всё времени не было.

Тут среди ребят слушок прокатился, что завезли в военторг модные кепи, таких модных в магазине ещё не было. Атак, только теплом солнышко пригреет, ребята быстренько газеты притащат и на улице на скамейках из газеты делают шапочки, на пилотки похожие. В таких пилотках и солнце голову не печёт, и ветерок прохладный не продувает, да и информацию из новостей черпаешь. Газетка-то на голове! Из пилотки информация сама в голову лезет! Тут двойная польза получается. А так газеты читать ― одна скукота! Она вон какая здоровая, и сколько на неё времени потратишь.

А кепка из ткани модные преимущества имеет.

Вот и побежал Колька к матери:

― Дай, любимая маманя, на садовую голову деньжат! Товар дефицитный в военторг поступил! Говорят, завезли кепи, такие модные фуражки. Народ их нарасхват покупает. Как-то не хочется от моды отстать, да и о голове надо заботу проявить, чтобы там разные завихрения не начались, и волосы от пагубных природных явлений потом не повыпадали, а то придётся под Котовского подстригаться. Да и сама же ты говорила, что голову беречь надо! Глядишь, она в моей жизни ещё и пригодиться может, а ну как начну я на пятёрки учиться.

Одним словом, вымолил денег на покупку. Ну и с Вовкой быстренько в магазин поспешили, пока товар граждане не расхватали. Вовку на всякий случай Колька с собой взял, чтоб веселей было, да и выбор помог бы сделать, чтобы в ассортименте кепок одному не запутаться. Примчались с Вовкой в магазин, а там граждане мужской половины собрались и у зеркала, что у прилавка, толкутся. Кто шляпу меряет, от зеркала оторваться не может, а кто и про запас шапчонку решил на зиму прикупить. Но больше всего был спрос на кепочки. Правда, они все были одного цвета серо-белого, в крупную, чуть припущенную нитку, чтобы товар объёмным выглядел, как положено для весенне-летнего сезона. В общем, на первый взгляд это был необычный на вид товар, притом с козырьком из того же материала. Козырёк для того, чтобы удобно было с головы кепку сбрасывать, когда приветствие старшим делаешь с поклоном.

Стоят и размышляют, какой размер брать.

А Вовка сообразительный в этих делах был, правда в других-то не очень, вот он и говорит:

― Что думать-то, голова с собой, бери любую и меряй, пока голове не надоест!

Так и решили. Но всё же Колька бестолковку напряг и думает: «На вырост брать вроде нет смысла. Хоть голова и садовая, но до осени не успеет вызреть, а сейчас весна, дело к лету идёт. Надо брать в самый раз, а лучше безразмерную взять. Натянул ― и ходи всё лето!».

Дошла до него очередь.

― Вам какой размерчик, юноша? Голову измеряли дома? ― спрашивает продавец среднего возраста.

― Да нет, ― отвечает Колька, ― дома нет такого инструмента.

И тут сразу вспомнил, что у отца в сарае строительный циркуль был: «Вот дырявая голова, нет, чтобы сразу замерить. Глядишь, и лишних вопросов не задавали по моей голове. Да вроде как с виду и так всё ясно. Голова круглая, как репа, на дыню совсем не похожая».

Разволновался Колька как-то сразу и говорит:

― Давайте любой размер, если что, то мамка подошьёт, как надо.

― Да нет уж, молодой человек, мы так подберём, ― и, улыбаясь, подаёт сразу три фуражки. ― Меряйте любую на свою тыковку!

А сама так ласково улыбается, как будто все три фуражки желает ему завернуть. Давай он примерять.

Набросил на голову первую кепку. И ничего не понял. Всё потемнело в глазах. Даже Вовку потерял из виду. Головой крутит, вращает, не видать его. Хотел спросить: «Ну, как она на мне сидит?», а в глазах одна темень. Колька голову в одну сторону, фуражка ― в другую. Размер слишком большим оказался. Какая-то несогласованность получается. «Нет, ― думает Колька, ― не угадал с размерчиком». Ухватил другую. Даже не успел до конца прочитать на подкладке фуражки производителя. «Как видно, артель наша советская настрочила эти кепи», ― подумал Колька.

Слегка накинул вторую кепи на голову, чтобы в очередной раз не потерять зрение. Надо же ещё и в зеркало заглянуть и посмотреть, как она на голове умостилась, и сам размышляет: «Вроде неплохо уселась на бедовой головушке и вращается голова вместе с кепкой с пониманием. Только кепка как-то неуверенно держится и вроде бы спрыгнуть с головы собирается. Нет, наверное, опять не мой размер. А может, голова от примерки уже пухнуть начала?». Повертел фуражку в руках.

― А что, спрашивает, ― это весь ассортимент «Большевички»?

Слово-то какое-то странное подвернулось, словно он сам в швейной промышленности раньше работал. Откуда оно под руку на язык выскочило, даже и не понял. Может, из-под фуражки? Потом понял: там наклейка фабричная была.

Колька тихонечко фуражку за козырек снял, чтобы не нарушить ход мыслей, вдруг пробудившихся в голове, и говорит:

― Давайте последнюю примерю. Если не подойдёт, всё равно брать буду вторую, хоть она маловата, да мысли в ней мудрее. Не улетучиваются!

Продавец улыбается и говорит:

― Бог троицу любит. Меряйте третью!

«Вот, ― думает Колька, ― дырявая голова! Не сообразил сразу, что нужно было начинать примерку с последней кепки!». Померил. Вроде ничего! Ладно сидит. Вовка так небрежно снизу вверх кивнул головой. Вроде ему тоже надоело с другом тут фасон разводить.

― Беру! ― говорит Колька. ― Заворачивать не надо! Зачем бумагу переводить! Сразу на голову надену, пусть голова к моде привыкает!

А сам думает: «Вот пойду по городищу, все смотреть на меня будут и интересоваться, где, мол, такую кепи достал? У граждан тоже на голове шляпы, фуражки, только фасон не тот, а кто и лысиной сверкает, тоже ничего. Лысых сразу издали заметно и не надо проблесковый маячок по вечерам на голову цеплять».

Купив кепку и надев её на свою бедовую голову, Колька вместе с Вовкой, перебравшись через овраг, пошли домой. Колька даже расстроился малость: за всю дорогу никто не поинтересовался модной кепкой. Ребята, которые встречались, точно в такие же фуражки вырядились! Не удивил. Правда, фуражки у них с небольшим отличием. Посреди фуражки полоски, от козырька до затылка, как у зебры по бокам.

Заинтересовался Колька и спросил у них:

― Что, фуражечки-то с браком, вы их по дешёвке купили?

Они оторопели, вроде бестолковки на месте, а понять не могут. Потом заулыбались.

― Так модно сейчас, ― говорят, ― последний шик в нашем районе. Ни у кого ещё такой моды нет. Хочешь, и тебе подскажем, как марафет навести.

― Что я, лысый, что ли? Валяйте, рассказывайте! Я тоже не прочь в вашем ателье заказ сделать.

― Да мы сами изловчились, ― рассказывают они, ― крючком аккуратно лишние нитки повыщипывали. Вот и получился товар, что надо.

Тут, конечно, Колька тоже загорелся:

― А что, может, и моей кепи займёмся?

Тут Витька из кармана достаёт кусок проволоки вроде крючка, и говорит:

― Бери, не жалко для хорошего дела. Дергай, сколько душе угодно.

Присели на лавочку возле дома бабы Онисьи. Расположились кружком и давай нитки из фуражки дергать. Уже клубок надергали, все стараются помочь, подсказывают, за какую нитку дёргать.

Шумок, как на классном часе, по скамейке пошёл и привлёк слух бабы Онисьи. Она приоткрыла калитку, любопытный нос высунула, но не заметила, что все в нитках. Подслеповата была. После захода солнца вообще плохо видела. Болезнью, куриной слепотой, страдала, вот она и спрашивает: «Вы что тут, мою курицу выщипываете, бездельники? На кой она вам сдалась?

Она ещё сегодня яйцо не успела снести. Я её с утра потеряла».

Фуражка-то на куру щипанную походить стала, хоть она только что из военторга, вот бабка то её и за курицу приняла. Все дружно захохотали, а Витька возразить попытался: «Бабуся, мы рукоделием решили заняться. Вот видишь, пряжу распускаем, а до твоих курей нам и дела нет. Тут поважней дела! Нынче мода на головной убор пошла, вот и наводим марафет, чтобы девчонок завлекать!».

Старуха не поверила. Рукой стала щупать, вроде курицу хотела обнаружить, да костлявой рукой, по коленке Вовке провела. Вовка-то чувствительностью страдал. Как подскочит, чуть бабку на землю не уронил. Затрепыхался, как щипаная курица, и в клубке ниток, выдернутых из фуражки, запутался. А старуха, как будто прозрела, завидев опутанного нитками Вовку и учуяв его беспомощность, сказывает:

― Вот щас участковому тебя в таком виде доставлю, чтобы ты к моим курям не приставал!

― Да бабуся, побойтесь Бога, не имею я никакого отношения к вашим курям. Мы присели у дома случайно, по случаю нового фасона.

Тут Вовка хотел для убедительности перекреститься, да руки оказались ниткой спутаны. Подергался, подергался: движений никаких не получается. Решил прыжками, как ощипанная курица, отскок сделать.

Ребята соскочили со скамейки, заливаясь смехом, а Витька напоследок произнёс:

― Курочка бабуси в гнезде, а модные кепчонки у нас на голове. Вот так!

― Бежим! ― крикнул Вовка. ― От греха подальше!

Они дружно захохотали и затопали ножками, изображая походку курицы, передразнивая себя криками.


Косарь

Кто из ребят сможет слово из трёх букв расшифровать? А слов из таких букв не так уж и много, как и из двух. Всё больше из четырёх и пяти, а вот из одной буквы только звук можно выдавить, притом ещё, если слух у тебя есть. А тут надобность возникла слово из трёх букв расшифровать, сразу-то и не догадаешься.

― Вроде бы кто-то специально шифрует слова и создаёт эти ребусы и кроссворды, ― подумал Колька. ― Вот и думаешь, и гадаешь, что означают эти буквы.

Он однажды увидел слова из трёх букв на заборе у проходной, что возле одной «засекреченной» организации. А забор был длинный и поверх колючей проволокой обтянут. А у проходной с одной стороны вывеска с тремя буквами КПП, а с другой ― ВПП, и чуть ниже ― как бы разъяснение мелкими буквами, похоже, для неграмотных.

Как на эти буквы наткнулся? Дело было летом. В июне жара стоит, солнце палит, спасу нет. Разнотравье запахи распускает, лето в самом разгаре. В это время пора сенокоса настаёт ― первый покос надо успеть сделать. Отец и говорит Кольке: «Хватит без дела время проводить! Надо продовольственную программу для наших кролей выполнять». А кролей было под пятьдесят штук, в основном породы «великан». Аппетит у них всегда был хороший, можно сказать, зверский. Колька с братом не успевали траву из оврага таскать. Два мешка на день не хватало! А тут такое предложение вроде небольшого сенокоса от отца поступило.

― А что, ― говорит Колька, ― дело нехитрое, можно и сенокосом заняться!

А сам думает: «Неужели опять руками траву драть придётся, как в овраге мы с братом обычно делали?». Смотрит, отец литовку, то есть иначе косу на длинной ручке, достаёт с такой железякой на конце вроде полумесяца и пальцами пощупал лезвие.

― Нет, ― говорит, — не пойдёт, точить надо!

Молотком на наковальне отбил железное лезвие, оселком поправил остриё.

― Ну, теперь, ― говорит, ― бриться можно.

А Кольке что до этого, ещё ни бороды, ни усов в помине нет. Разве что в раннем малолетстве, когда ещё в люльке качался, какая-то зараза под названием щетинка выскочила на спинке, а почему она выскочила, никто сказать не мог. Может, это сигналом было: готовься к худшему, волосами весь обрастёшь? Для этого дела всякие бритвы пригодятся. А тут коса, то есть литовка, на профпригодность проверяется. Не будешь же косой по спине хряпать, щетинку состригать. В раннем возрасте отец его в парной веничком как следует отхлестал. И с того времени позабыл про щетинку.

А сейчас не тот случай, покос на носу! Косить травушку-муравушку надо, но в городе среди деревянных тротуаров её не сыщешь в таком количестве, чтобы прожорливых кролей прокормить.

По профессии на основной службе отца пошли с ним к этой «запретной» территории для граждан, где предстояло им покос делать, и видит Колька эти странные три буквы с обеих сторон проходной, в районе железнодорожной станции, что напротив здания вокзала. Читать стал.

«Странные какие-то названия, — подумал, ― ВПП и КПП. Дай, ― думает, ― запомню их и затем пацанам проверку устрою! Пусть разгадают эти ребусы и кроссворды». А сам-то расшифровку мелкими буквами прочитать забыл. Всё о покосе думал, а тут эти буквы в голову втемяшились и покоя не дают.

Через проходную пошли, дежурный на Кольку посмотрел, как рентгеном прошёлся, но пропустил, хотя и косу на плече держал. Рамок просвечивающих тогда не было, как сейчас в аэропорту. Вышли на территорию. А там сараи стоят, пакгаузами называются. Народу ― хоть шаром покати. Колька сразу песенку вспомнил: «На дальней станции сойду, трава по пояс…». И точно, трава по пояс, разные лютики, ромашки вокруг, и кузнечики стрекочут, да так, что в ушах звон раздаётся, словно к приходу Кольки с отцом специально готовились с концертной программой. А в самом зените, в вышине, жаворонок заливается, будто на спевке с этим хором из кузнечиков. Весело как-то стало. Только зрителей нет.

Отец показывать стал, как косой водить по разнотравью, чтобы коса правильно поверх поверхности скользила и ровно срезанная трава рядками укладывалась. Вроде Колька всё понял. Взял в руки косу, а она в руках вертится, изворачивается, никак не хочет по дуге пройтись, где центром является Колька. Пятка в землю упрётся, и лезвие косы по верхушкам травы пройдётся, то носом в землю клюнет и совсем обездвижется.

Махал так, махал, сковырял всю почву вокруг, а травы накошенной не видать. Присел на лужок из клевера и ромашек, так хорошо кругом, а из головы никак не выходят эти три буквы. «Вот чёрт, ― думает, ― что за ребус попался? Вроде четыре класса окончил, в пятый пойду, но понять не могу!». Стал Колька азбуку вспоминать. Вспомнил, что она начинается с первой буквы «А», а тут «В» и «К». Не стал дальше голову ломать, подумал, пусть Стёпка Одуванчиков с Санькой Курочкиным поразмышляют.

Солнце палит, зной одолевает, комарики жужжат, надоедать начинают, а тут ещё и пауты с осами, откуда не возьмись, атаковать начали. «Лучше, ― думает Колька, ― косой помахать. Может, они и разлетятся, не под косу же им попадать!», ― и решил попробовать косить не по дуге, как до этого делал, а по кругу, как у вертолёта лопасти вращаются. ― Так лучше получаться будет. Глядишь, рационализатором в этом деле стану!».

Приготовился вроде, как на старт, вышел. Представил мысленно, как это происходить будет, ну и стал набирать обороты вокруг себя. Сначала коса по земле прошлась, а потом обороты увеличил, чует, что подъём начался. Коса поверху над травой поднялась, а трава-то по пояс.

― Нет, ― думает Колька, ― что я, баба-яга, что ли? Та с метлой летала, а мне-то коса досталась! С ней опасно на взлёт идти! Нет, ― решил, ― так дело не пойдёт! Надо на землю опускаться, да и голова закружилась, цветики, лютики в глазах стали мелькать, и что-то земля из-под ног уходить стала.

Привстал, облокотившись на черенок, подумал: «По дуге махать проще, хотя и результат пока не тот». И давай медленно отрабатывать размах, как отец учил. Вначале с пятки на носок коса скакать начала, но потом угомонилась. Дело-то, глядишь, и ровней пошло.

Передохнул Колька малость и так, шаг за шагом, мелким шажком пошёл в наступление на буйно цветущее разнотравье. Оглянулся назад и увидел, вроде что-то намолотил. Полёгшая трава, а местами израненная, склонив голову за ним топорщится. Про себя подумал: «Вот и след в истории оставил». И как-то сразу веселей стало. «Не зря, ― думает Колька, ― за косу взялся. Всё новая специальность будет. Вдруг после семилетки косарем стану. Правда, где только косить в городе? В городе одни деревянные тротуары, канавы и овраги, а в центре города уже на две улицы асфальт положили. Вроде перспективы стать косарём не наблюдается».

Скосил полоску длиной шажков на двадцать. Шаг-то большой делал, иначе не устоишь в руках с косой. Вспомнил про утреннюю гимнастику, что по радио каждое утро перед школой передавали: «…Ноги на ширину плеч, и делаем взмах руками в стороны, вверх». Колька так же решил действовать. Получаться стало!

«Не зря, ― подумал, ― радио слушал. Вот ведь пригодилась зарядка в работе косаря». Решил, что теперь внимательно будет слушать радио и разучивать движения, вдруг они пригодятся и для другой работы. Хотя к этому времени он уже приобрёл навык ледоруба, лёд пешнёй долбить и путь морской караванам прокладывать. Если серьёзно, то можно уже и на капитана ледокола подучиться. Но это всё впереди. Как говорится, ученье ― свет, а неученье ― тьма. Пока о будущих профессиях рассуждал, сено подсохнуть успело. Сгрёб его в кучу, получилась небольшая копна. Так интересно было на неё смотреть. Аж самому срисовать захотелось и на выставку картин отправить. Правда, мольберт с собой не прихватил. Откуда Колька мог знать, что художественный талант у косаря может пробудиться.

Под вечер со Стёпкой и Санькой повстречались, рассказал им Колька историю с сенокосом. И что на входе проходной слова из трёх букв видел. Они заинтересовались, вроде слов из трёх букв никогда не читали. Санька говорит: «Расскажи!». А сами какие-то неправильные слова называть стали. Потом переглянулись друг с другом, что-то часто глазами заморгали, по сторонам стали оглядываться, заборы соседские осматривать, словно подобное сочетание букв там хотели найти. И спрашивают Кольку, хоть назови первую букву. Видимо сомнение их взяло.

― Ну, «В», ― говорит Колька.

― Я знаю! ― как ошалелый, первым закричал Санька.

― Говори тогда!

А Санька что-то про себя на пальцах стал считать. Наверное, количество букв в букваре считал. И говорит:

― ВКП (б).

И зачем-то букву Б добавил. Отличиться, что ли, захотел?

«Ничего себе загнул», ― подумал Колька.

― Ты из четырёх букв слово назвал! Что, ― говорит, — про партию большевиков вспомнил?

― Да нет, ― отвечает. ― Просто на ум слово пришло, я его где то в рассказах о Ленине читал.

― Не угадал!

― Давай второе слово, может, оно легче будет, ― просит Стёпка.

― Ладно, ― согласился Колька. — Я лучше по буквам вам скажу: К-П-П.

― Ты, Коля, наверное, ошибку допустил? ― говорит Стёпка. ― Последняя буква, может быть, «С»? А если бы третья буква «С» была, то я бы сразу слово назвал: КПСС.

― Неверно, ― произнёс Колька.

― А я додумался! ― опять заорал полиглот Санька и запританцовывал на месте. ― Это контрольно-пропускной пункт (КПП)! Точно?

― Точно! ― говорит Колька. ― Правда, я без пропуска проходную проходил, хотя это и контрольно-пропускной пункт. Косарям там можно и без пропуска, ― и для пущей важности ноги пошире поставил, словно к косьбе приготовился.

― Ладно, ― продолжил Колька, ― тогда я дам подсказку первому слову, назову сразу три буквы: В-П-П.

Санька опять первым заорал:

― Взлётно-посадочная полоса!

И замахал руками, как ветряная мельница.

― Откуда там твоя ВПП могла оказаться? ― говорит ему Колька. ― Там и самолётов в помине нет. Одни осы и пчёлы летают. Так им и не надо никакой полосы. На бреющем полёте так вжарят по тебе, что сигнальные огни под глазами загорятся.

На этот раз Санька смутился и начал весь алфавит перебирать, бормоча губами.

― Сдаёмся, ― почти хором сказали друзья.

А Колька и сам уже дословно перевод этого слова не помнит, вроде военно-продовольственный пункт (ВПП). Сомнение взяло. Может, он тоже, выполняя продовольственную программу для кролей в качестве косаря, перепутал что-то с этими буквами. «Побегу лучше у отца спрошу, чтобы не наводить тень на плетень», ― и помчался, повторяя на ходу: «ВПП, ВПП…».


Трамплин

День выдался тёплым и солнечным. Искристый снег слепил глаза, словно бенгальские огни. Колька с ребятами присел на лавочку у забора, ногами снег разгребают и болтают о том о сём. Подустали по сугробам ползать, да и солнышко чего-то раздобрилось и пригревать стало, правда, до весны ещё не скоро.

Вовка Палкин увидел ворону, которая тоже отдохнуть на забор присела, и говорит так задумчиво:

― Полетать охота… Вот достать бы крылья!

«Наверное, ворона его надоумила», ― подумал Колька и решил спросить:

― На чём собрался летать?

А он так загадочно смотрит куда-то вдаль:

― Не знаю, душа в полёт просится, и отказать ей неудобно, а на чём летать, пока не придумал.

«Ну, ― думает Колька, ― чудак ты, Вовка! Придумал что-то, вбил себе в голову и, как говорится, дурная голова ногам покоя не даёт, а тут для полёта вроде крылья нужны, как у вороны. А где их добыть: может, у вороны в аренду взять, так не даст, самой, поди, нужны».

Решил углубить эту тему и спрашивает:

― Вовка, на чём ты летать собрался?

― Может, на лыжах! ― не задумываясь, выпалил он.

― А мы на лыжах с трамплина в овраге летаем каждый день, вроде как и крыльев не надо, ― говорит ему Колька.

― Да размах не тот, — отвечает Вовка, ― полёт короткий. Не успеешь скатиться, как в гору опять приходится лезть.

Думает Колька: «И на самом деле у него крылья на время отрастают, а потом куда-то деваются, и голова покоя о полётах не даёт».

Вовка пошаркал ногами по снегу и говорит:

― Есть где-то на городище высоченный трамплин, высотой с пожарную вышку. Вот бы с него на лыжах сигануть!

Заинтересовал своей идеей.

― А что, ― говорит Колька, ― и на бочатах поди можно прыгнуть?

― На наших коротышах из деревянной бочки? ― переспросил он и усмехнулся, потом и говорит, ― не знаю, как на бочатах получится полетать, трамплин-то высоченный. В разведку сначала надо сходить. Посмотреть, на чём там прыгают лыжники, и с сооружением ознакомиться. Если что, то, может, и нам разрешат спрыгнуть, а может, и в секцию запишемся. Точно не знаю. Могут по возрасту не принять.

Интересно Кольке стало:

― А когда пойдём?

― Да нам найти ещё надо этот трамплин. Говорят, возле музея, где-то рядом с оврагом стоит. Сам не видел, но сходить можно. Давай завтра после уроков сгоняем!

Весь день на уроках Колька сидел, как на иголках. Ну, не то, чтобы на самом деле, а вот на канцелярской кнопочке ему пришлось посидеть. Ребята подшутили, на перемене кнопочку на сиденье парты подложили. Звонок прозвенел, Колька из коридора в класс залетает и от изнеможения на сиденье парты падает, а там кнопочка его дожидается… Ну и взлетел он не хуже, чем на лыжном трамплине!

Учительница Марья Ивановна сразу обратила внимание на такого летуна и спрашивает:

― Тебя, Коля, комар укусил?

― Да нет, вроде как пчела меня за зад цапнула, ― говорит.

― Ну и выражение у тебя, Коля, совсем даже и не литературное. Мы такого слова «цапнула» ещё не изучали. Наверное, ты на продлёнке его услышал. Наверное, ещё и по слогам его разбирал, а вот откуда у нас в классе пчела могла взяться? А из ребят кто сегодня мёд ел? ― спросила, улыбаясь, Марья Ивановна.

В классе воцарилась тишина, сидят все молча, как воды в рот набрали. А Кольке стало не до этого. После её улыбки посмотрел на свой зад, куда укол пришёлся, а потом на скамью парты. Смотрит: точно, кнопочка лежит! «Ну, ― думает, ― на следующей перемене с тобой, Вовка, отквитаюсь! Наверняка твоя проделка».

Правда, это уже был последний урок. Как только звонок прозвенел, их с Вовкой как ветром сдуло, Колька и про кнопку забыл: договорились же на разведку сбегать и узнать, где городской трамплин расположен, и обстановку изучить. Глядишь, и прыгнуть на лыжах удастся, не всё же время в классе на кнопках прыгать. Так можно и мозоль на одном месте заработать, да и штаны от дыр начнут просвечивать, кнопки-то острые, весь зад истыкаешь. Потом неудобно будет по школе передвигаться. Придётся руками зад придерживать. Что девчонки подумают? Как-то нехорошо всё это будет выглядеть. А тут с трамплина прыгнуть, может, возможность представится. Конечно, прыгнуть вначале лучше без зрителей, если неудачно получится, чтобы конфуз не вышел.

Опять овраг, что у музея, пришлось преодолевать. Решили вдоль ручья продвигаться. Зимой ручей не замерзает, журчит себе спокойно, воды несёт в реку Туру, которая стоит, затянутая льдом. Только в устье ручья при встрече с рекой слегка пар идёт, как в бане, что неподалёку расположилась. Баня круглая такая, на цирк шапито похожая.

На встречу с рекой мальчишки не пошли, их целью был трамплин. Вдоль ручья крадутся, а снежный наст, настывший вдоль ручья, потрескивает, того и гляди, может обломиться, так и в ручье немудрено искупаться. Вроде, как и в баню незачем идти. «Вот, ― думает Колька, ― дураки, зачем мы сюда попёрлись, можно было обойти овраг и, как все люди ходят, по улице пройтись, а если приспичит согреться, то и в баньку можно будет заскочить и культурно помывочное отделение с парной посетить. Мы так не раз делали.

― Давай вернёмся, ― говорит Колька, ― мы же не купаться с тобой пошли. Да и купальный сезон ещё не открыт, а то вдруг валенки в ласты превратятся, и так уже намокать начали. Ноги еле передвигаются и подошвы валенок ледышками покрылись. Нам и лыжи уже не нужны, на одних валенках можем с горы съехать.

А Вовка умничать начал, про Сусанина вспомнил.

― Что, ― говорит, ― я на Сусанина похож? Сейчас выберемся и на трамплин заберёмся. Если не прыгнем с него, то окрест посмотрим. Может, что увидим. Город с птичьего полёта осмотрим.

«Ну, ― думает Колька, — сдался Вовке этот полёт».

― Что, ― спрашивает, ― крылья опять у тебя отрастать начали?

― Вон, ― говорит Вовка, ― я лыжню приметил. Сейчас и трамплин за поворотом появится. Доползём как-нибудь!

Выгребли за поворот, и правда, трамплин из деревянных конструкций появился. Издалека он невысоким показался. Ещё и гора приземления от него к подножью склона тянулась.

― Что, полезли в гору, прыгун!

Тут и Колька отличился, про Суворова вспомнил, как он Альпы покорял:

― Вперёд, на приступ снежного перевала!

А сам в обмёрзших валенках едва за склон цепляется. Вниз-то скользить легко, а в гору пробуксовка получается. Ну, забрались с грехом пополам.

— Что, — говорит Колька, ― записываться будем в секцию или как? Возьмут нас?

— Не знаю, ― отвечает Вовка, ― так просто, наверное, нет, а проверку могут устроить: как мы на ногах держимся, не вихляют ли они из стороны в сторону. Вдруг ноги в коленьях слабые окажутся, и трясучка их одолевать начнёт. Тут уж не до полётов. По снегу придётся ползать у себя в овраге.

― Ладно, ― сказал Колька, ― хватит придуриваться. Пойдём в раздевалку, там всё узнаем.

Смотрят мальчишки, у порога в раздевалку лыжи с ботинками стоят. Крепления необычные. Совсем не похожие на их самодельные, которые на бочатах-коротышах, сделанные из деревянной бочки бабы Тани. В овраге на них самое то кататься. А здесь на трамплине ботинки с креплениями огромные. «Без лыж на них можно с горы кататься», ― промелькнуло в голове у Кольки. И лыжи по краям металлом окантованы. Приподнял лыжину: оказалась тяжёлая. Думает, как на них прыгать? Сомнение взяло.

― Давай, ― шепчет на ухо Вовке, ― попросим сначала разрешения с горы скатиться в этой амуниции.

Вовка покрутил головой по сторонам, словно в поисках главного в этом заведении, и решил обратиться к широкоплечему мужчине в спортивном костюме, стоящему у стеллажа с лыжами.

— Нам бы испробовать такие лыжи, ― промямлил Вовка, ― при этом издав короткий еле слышный звук, похожий на слабо журчащий ручей, протекающий в замершем русле оврага.

― А лыжи под силу на гору поднять? ― спросил с улыбкой широкоплечий. ― Не рановато ли о полётах думать? Ведь шею сломать можно.

Широкоплечий сделал шаг в сторону, посмотрел на их валенки, с которых стекали капли растаявшего снега, и произнёс:

― Да и ботинки на ваш размер не сразу найдёшь, — и стал рыться на стеллаже с ботинками.

От этих слов и любопытства у Кольки учащённо забилось сердце, и появился даже испуг: о том, чтобы сломать себе шею, он как-то не думал и не мечтал. А вдруг и вправду шея свернётся? Тогда как же на уроке-то вертеться? Да и кнопочку на скамье парты можно будет не заметить. Вдруг Вовка-то опять учудит!

― Вовка, а ты, может, один испробуешь полёт? ― произнёс Колька. ― Я что-то передумал сегодня прыгать. Вначале попробую с горы на этих лыжах скатиться, а на вышку взобраться успею, да и моего размера ботинок может не найтись. А прыгать я уж буду потом. Сегодня мне надо успеть ещё одно дело сделать ― в библиотеку сгонять!

― Что, наверное, струсил?

― Да нет, ― мрачно ответил Колька.

― Дело хозяйское! Как знаешь!

― Ну вот, отыскал я две пары, ― сказал широкоплечий в спортивном костюме, ― разбирайтесь сами, кому какой размер подойдёт. Лыжи потом покажу, где взять. Пойду на трамплин проверю лыжню. Ребята на трамплине со снегом воюют.

«Странное занятие, ― подумал Колька, ― воевать со снегом. Тут не только можно шею сломать, но и в боевых действиях придётся участвовать». И стал стаскивать валенки, успевшие намокнуть от снега, пропитанного влагой ручья, протекавшего в овраге. Вовка первым напялил лыжные ботинки, видимо, подошедшие по размеру его ноги. А в Колькиных ботинках могла разместиться не только его нога, но ещё и половина Вовкиной. Но Колька не стал особо заморачиваться, всунул ещё один носок в ботинок, затянул покрепче шнурки, и с грохотом ступая по деревянному полу, вывалился на улицу, чтобы убедиться в «боевых» действиях ребят на трамплине. Похоже, атака на трамплин заканчивалась, снег на разгонной горе был натаскан, широкоплечий в спортивном костюме стоял на лыжах на самой верхней площадке трамплина и готовился проложить новый лыжный след на деревянном настиле, который покрыли ребята снегом.

Колька ощутил тёплую радость. Он хотел увидеть полёт лыжника с трамплина. Ветер сдувал с верхней площадки ещё не окрепшую морозом снежную пыль, которая то кружилась, падая, то, подхваченная порывом вновь налетевшего ветра, взмывала вверх и уносилась, так и не приземлившись, догоняя звуки неторопливого журчащего ручья.

Лыжник на трамплине сделал шаг вперёд, слегка присел и плавно заскользил по рыхлому насту трамплина, оставляя за собой ровный след от лыж. Затем он взлетел в воздух, увлекая за собой снежную пелену ещё не совсем укатанного снега. Исполнив полёт по дуге, слегка с расправленными в стороны руками, он плавно приземлился на склон и продолжил скольжение, лавируя руками, как крыльями.

«Здорово! ― подумал Колька. ― Может, и мне так же попробовать». И вдруг вспомнил, что лыжные ботинки держатся на честном слове — так можно в воздухе разуться, и получится полёт без лыж, и не будет снежной пелены и мягкого приземления. «Нет уж, лучше с горы сначала скатиться», — решил он.

Мысль прыгать с трамплина на время выскочила из головы, но видение парения в воздухе время от времени наполняло голову, и радостные чувства разрушали страх первого необычного полёта. Колька решил увидеть, куда приземлился лыжник. Он вышел на край горы приземления и посмотрел вниз. Там он обнаружил то место, где приземлился прыгун. Лыжный след начинался далеко от края склона, где лыжи, сделав небольшое углубление в снегу, проложили колею, уходящую в сторону ручья, вдоль которого вдвоём с Вовкой им пришлось добираться до трамплина.

Колька вернулся в раздевалку. Вовка примерял лыжи, изображая из себя опытного прыгуна.

― Твоя пара лыж тебя дожидается, ― сказал он и, громко ступая лыжами по дощатому полу, стал выбираться на улицу.

Колька последовал его примеру.

Небо слегка было затянуто серой пеленой туч, похожих на ватное одеяло. Порывистый ветерок обжигал холодом, тянувшимся с открытого пространства. Он рябил снежную пыль и задувал на одиноко стоящую вышку трамплина. И тогда вышка скрипела, снежная пыль стекала по деревянному настилу вниз, словно она пыталась укрыть недавно проложенный лыжный след.

На краю горы приземления Колька и Вовка стояли молча. Потом они разошлись в разные стороны, каждый выбирал свою трассу, по которой придётся спускаться с горы. Гора была с крутым склоном, подножье переходило в лощину, простирающуюся вдоль ручья.

― Ну что, погнали, ― произнёс Вовка и подался вперёд, скатываясь вниз навстречу морозному воздуху, неподвижно раскинувшемуся над склоном, оврагом и ручьём, куда не достигали порывы ветра, гулявшие на равнине.

― Я за тобой, ― отозвался Колька и скользнул следом в обволакивающий поток морозного воздуха и снежной пелены, оставленной Вовкиными лыжами.

В низине оврага они встретились.

― Ну как? ― спросил Вовка.

― Э-эх, здорово! ― проронил Колька. ― Ещё бы разок! ― и поспешил к склону на подъём, увлекая следом Вовку.

― Ну что, полезем на трамплин?

― Не знаю, подумаю! Пока скачусь с горы ещё раз, ― ответил бодро Колька, вселяя в себя больше уверенности перед серьёзным испытанием, предстоящим для него.

― Я подожду тебя внизу оврага, ― добавил Колька.

― А я полез! Попробую распустить свои «крылья», ― с улыбкой произнёс Вовка и стал подниматься на вышку.

Колька скатился в овраг с горы и стал дожидаться Вовкиного прыжка. Он внезапно появился из-за склона летящим, с широко расставленными в стороны руками. Можно было подумать, что у Вовки появились крылья. Правда, сначала он ими не махал — держал их в разные стороны, как парящая птица. Но потом всё пошло как-то не так, то ли ветер спугнул, то ли он решил крыльями помахать, и стал заваливаться набок, пока рукой не зацепил за снежный наст. Его развернуло поперёк трассы, и снежные брызги укрыли Вовку снежной пеленой, в объятьях которой он заскользил к подножью склона.

Не совсем мягкое приземление на заснеженном склоне вызвало у Вовки неподдельный восторг. Лицо, облепленное искристой снежной пылью, светилось и излучало радость и восторг. Поднявшись и отстегнув крепления лыж, Вовка почувствовал боль от ушиба ноги и, похрамывая, забросив лыжи на плечо, поковылял подниматься на гору.

― Что-то крутануло меня в воздухе, не успел даже сообразить, куда и понесло, а так даже ништяк, если бы не нога, то можно было бы повторить, — с досадой проронил Вовка.

― Ладно, я тоже решил прыгнуть, ― сказал Колька. ― Испытаю своё счастье. Правда, ноги что-то болтаются в ботинках. Не потерять бы их в воздухе.

Колька впервые поднимался, как ему показалось, по шаткой и скрипучей под напором ветра конструкции трамплина. И чем выше он поднимался, тем сильнее ветер раскачивал её, и чуялось ему, что это не совсем надёжные крепления брёвен, брусьев и всего того, из чего было сделано огромное сооружение.

С верхней площадки, где предстояло надеть лыжи, открывался вид на казавшиеся маленькими, утопающими в снежных заносах деревянные дома, и на узкие безлюдные улицы, прилегавшие к городищенским оврагам. То место, куда следовало приземлиться на лыжах, не просматривалось, и где-то там, под одеждой, у Кольки вдруг пробежал холодок, и затаился страх перед неизвестностью, ожидавшей его за невидимой частью горы.

Вовка, стоящий на краю склона, казался лилипутом, он временами размахивал руками, как крыльями, копируя полёт птицы. Он следил за Колькой, стараясь увидеть его полёт над оврагом, казавшимся пропастью.

Робко скатившись с площадки, Колька сразу начал разгон, при этом не забыв слегка присесть, как делали все прыгуны. Под нарастающий шорох по накатанному снежному следу трамплина лыжи понесли его навстречу неизвестности, ожидавшей впереди. Оказавшись на столе отрыва трамплина, почувствовал, как неведомая сила резко вжала ноги куда-то внутрь тела, и, оторвавшись от трамплина, он взлетел в воздух.

Колька был в полёте, ощущая пьянящее чувство свободы! Ему показалось, что заснеженный мир вдруг исчез, и привычные оттенки пасмурного дня стали светлей, и снежная круговерть, окутавшая его, открыла другой свет. Потом окружавшее пространство вдруг стало серым. Обледенелый горный склон принял Кольку. Он бледно сверкал, и Колька медленно, лёжа на боку, стал сползать вниз, к его подножью. Поднялся, расцепил крепления лыж, выпрямился и стал стряхивать снежную пыль, забившуюся под одежду.

— Что-то не понял, как я здесь оказался, ― пробормотал он.

Вовка с улыбкой встречал его наверху склона.

— Повторять будем? ― с насмешкой произнёс он.

— А что, можно! Только давай в следующий раз, когда ботинки по размеру подберу. А знаешь, Вовка, есть такая поговорка, рождённый ползать летать не может. Правда, эта поговорка нас с тобой не касается. Мы ж с тобой вон как летали, даже ворона, сидевшая прошлый раз на заборе, удивилась бы нашим способностям.

Они оба, смеясь, стыдливо отвели глаза и пошли в раздевалку на разбор полётов.


Ремешок

Зимней порой, конечно, очень забавно бывает. Вот и на этот раз интересная история с Колькой произошла.

Увидел он в окно, как по заснеженной улице Вовка Палкин катит не спеша на одной лыже. И так старательно второй ногой о снежный наст отталкивается. Катит себе и как будто никуда не торопится.

Похоже, только из школы вернулся. Видно, у него других дел не было ― не успев с портфелем расстаться, нацепил на валенок лыжу и покатил в сторону оврага. Правда, почему-то на одной. Второй лыжи, по-видимому, у него не нашлось. Раздобыл только одну, вот и решил похвастаться перед ребятами. Нога-то при каждом толчке о снег проваливается всякий раз, когда он старается посильней оттолкнуться. При этом ритм у него сбивается, и скорости почти никакой.

Но всё же продвигается вперёд, так усердно повторяя каждый раз одно и то же движение, словно за домашним заданием повторяет стихотворение по художественному чтению. А вот чтобы за книжки после школы он брался, Колька не замечал. Зато переходил он из класса в класс регулярно, правда, пару раз по какой-то причине оставался на второй год. И покидая Колькин пятый класс Б, переходил, только через коридор, в соседний класс, где учились ребята годом младше его.

Но пацаны в том классе тоже были ― палец в рот не клади, Вовка с ними быстро нашёл общий язык. Когда они собирались все вместе, девчонки с соседней улицы, глядя на них, между собой негромко переговаривались: «Вон шантрапята, опять на улицу высыпали».

А сейчас Вовка один катил, пальтецо нараспашку, словно ему и морозец нипочём, как будто с ним он сдружился на одной морозной волне и решил развлечься. Ну и Колька, конечно, не выдержал такого действа, решил повторить Вовкино движение, но не удержал равновесие на стуле, стоящем перед окном, и вместе с котом, сидевшим рядом и смотревшим в окно, шмякнулся на пол, при этом успев ухватить его за хвост. Кот с испугу улетел пулей под кровать. А Колька сразу побежал за одеждой, чтобы успеть перехватить Вовку.

Вовка хоть и медленно передвигался, но мог укатить в овраг, пока Колька тут чухался. А ему очень хотелось спросить, почему Вовка на одной лыже решил кататься. Быстренько напялил валенки и шапку, чуть было не забыл накинуть телогрейку, но потом подумал, что спешка до добра не доведёт: на улице-то мороз, а с ним шутки плохи. Заодно и кота хотел в чувство привести, жалко его стало, он же недосмотрел, как Вовка по улице шпыняет. Заглянул под кровать, а у кота-бедняги только зрачки сверкают, как в ночи светлячки, и он, словно обездвиженный, сидит, забившись в угол. Тогда Колька сам себя немного успокоил, увидев, что с котом всё в порядке, телогрейку впопыхах накинул и застёгиваться не стал, хотел походить на Вовку. Пример-то заразителен. Да и только одна пуговица на телогрейке осталась после вчерашней чехарды на склоне оврага.

Колька за порог поспешил, догнал Вовку почти у самого оврага и спрашивает:

― Ты что решил на одной лыже с горы кататься?

А Вовка так невозмутимо:

— Мне не слабо, ― заявляет, ― я и без лыж на одних ногах могу съехать с горы, лишь бы снег был укатан. А на одной лыже скатиться и подавно, не говоря о двух!

А сам так загадочно улыбается, словно хочет Кольке самому предложить новый вид горного спуска испробовать.

― Ладно, — говорит ему Колька, — как укатаешь снег, я тоже на ногах попробую, а пока понаблюдаю за тобой, да и домой потом сбегаю.

Помнит Колька, вроде в сарае одна лыжа тоже без дела болтается, правда, без крепления. Ремешок к ней надо раздобыть. А сама лыжа сделана из многослойной фанеры. Гибкая такая, как змеюка! Однажды попытался даже попрыгать на ней. Прогибается, но не ломается. Потом забросил в сарай подальше. Не хотелось больше с ней заниматься. Не нашёл, из чего крепление сделать можно. И лыжа только одна была. Откуда она взялась, сам не знает.

― Что, — спрашивает Колька, — может, поможешь мне, Вовка, крепление изладить? Вместе будем кататься, всё веселей будет!

― А что, ― произнёс он, ― я запросто помогу, вот только ремешок надо добыть! Лучше из кожи, потолще, чтобы нога на лыже не болталась.

Колька задумался, где данный предмет найти, набекрень шапку сдвинул, варежкой шарахнул себе по лбу и говорит:

― Вспомнил! Есть старый отцовский ремень. В сенях вроде на гвоздике висит. Правда, иногда отец обещает его в дело пустить за непослушание. Так вот я его и возьму. И повода отшлёпать не будет, и ремешок из него неплохой получится.

― Мне как-то всё равно, ― отвечает Вовка. ― Меня отчим однажды тоже хотел хворостиной проучить. Что-то не понравилось ему. Не в настроении, наверное, был. Не получилась, правда, его затея. Убёг я из ограды! А потом я хворостину эту нашёл и в овраг забросил, чтобы на глаза ему больше не попадалась. А из твоего ремня хороший ремешок должен получиться, ― продолжил он, ― давай, подожди, я только лыжню протопчу. Пару раз скачусь. Не зря же я сюда тащился!

Снег свежий и пушистый по склону оврага растянулся, искрится и переливается на солнце своей хрустальной красотой, сверкает, так и хочет завлечь, осыпать снежной пылью и покуражиться над ребячьей прытью. Вовка примерился, выбирая маршрут, вообразил, как он на одной лыже будет буровить снежное покрывало, укрывшее склон. Окинул Кольку взглядом отъявленного сорванца и так плавно покатил, не забыв поставить свободную ногу на задник лыжи позади валенка и расправив руки, как ворон перед добычей, стал бороздить снежный наст, оставляя глубокий след, и затем заскользил вниз по откосу склона, набирая скорость. Но, видимо, сильно налёг вперёд, вдавил посильнее лыжу в рыхлый снег и клюнул вперёд носом, увлекая за собой туловище. Не оставлять же его одиноко торчать на склоне! Вовка вместе с лыжей так и зарылся в пушистый снег, создав под собой снежный кратер, как от упавшего метеорита.

― Эх ты, перестарался! Круто налёг на лыжу! ― с досадой выкрикнул с берега Колька, ― зад надо было ещё больше оттопырить! Вот так! ― и показал фигуру, напоминавшую сгорбленного старичка.

― Ты что, возомнил себя тренером? ― выпалил Вовка и стал оправдываться на реплику Кольки, очищая лицо от снега. ― Это я так задумал, чтобы лучше лыжню промять, а заодно проверить устойчивость спуска на одной лыже. А впрочем, хотелось и опровергнуть закон Ньютона о притяжении к земле.

Вовка начал нести всякую чушь, что всё имеет свойство к падению и притяжению к земле, и что он не исключение. Вроде в его памяти что-то прояснилось, и историю про Ньютона вспомнил, когда яблоко ему на голову свалилось. Короче, начал нести разные шуточки-прибауточки, они ему на ум стали прилипать, как снежки.

― Ладно, ― говорит Колька, ― экспериментатор, пробуй ещё раз по этому же следу скатиться. Сейчас должно лучше получиться. Только прикопай снегом кратер, а то нырнёшь ещё раз и глубже в снег зароешься. Кто будет тебя откапывать. Придётся пацанов со всей улицы собирать, ― с усмешкой проронил Колька. ― Да шевелись, нам ещё надо отцовский ремень в дело пустить, пока отец не нашёл ему применение, ― с улыбкой добавил он.

― Ладно, потопали, — согласился Вовка. ― Вдвоём всё же веселей будет по склону ползать, глядишь, снег укатаем, и пацаны потянутся с нас пример брать, осваивать спуск на одной лыже. Это же мы открыли сезон катания с горы на одной лыже.

В сарае, разворошив хозяйский скарб, Колька достал лыжу из многослойной фанеры рыжего цвета, пропитанную каким-то составом. Проверил её размер по высоте, задрав руку вверх, словно журавль шею. Правда, пришлось ещё подпрыгнуть, чтобы достать носок лыжи. Погнул через колено, проверяя гибкость.

― В общем, ништяк, самое то, ― с улыбкой проронил он, ― только без ремешка.

― Не тяни время, давай тащи ремень, ― скомандовал Вовка.

А ремень отцовский от гимнастёрки с медной бляхой и звездой размером на всю бляху, как всегда, на видном месте висел, напоминая, что когда-то он исправно нёс свою службу. Висел себе без дела, правда, иногда отец его в руки брал, но в дело редко пускал, а тут вроде и сгодился, самое время настало лыжу обустроить, что ей в сарае пылиться, рассудил Колька.

Сняв аккуратно ремень с гвоздика, Колька примерил его на себя, обмотнул полтора раза вокруг талии:

― Такого товара на несколько лыж хватит. Глядишь, не одни лыжи можно изладить.

И давай ремень примерять под размер валенка.

― Придётся отрезать, ― говорит Вовка и, схватив нож, с размаху отхряпал половину ремня; с запасом, на всякий случай.

— Конечно, не своё, так можно пластать сколь хочешь, ― с обидой произнёс Колька. ― Теперь ремню не придётся висеть на видном месте. Вид у него стал, как курица без хвоста. Отец сразу заметит, и повод отшлёпать появится, ― уже с усмешкой добавил Колька.

Ремень с пряхой оказался совсем коротким, явно уже не сгодится даже для поддержки Колькиных штанов.

— Зато ремешок для лыж, классный получился, ― выпалил Вовка, — можно подбирать длину под любой размер валенок. Короче, на вырост ног предусмотрел, ― с усмешкой добавил он.

— Давай теперь шило, ― говорит Вовка, ― колоть буду.

― Кого колоть будешь? ― с испугом спросил Колька.

― Кого-кого, ремешок дырявить буду! А что, ― сказал Вовка, ― на тебя испуг, что ли, нашёл? Не бойся, дырки же в ремне нужны, с ними размер регулировать удобно, и крепление надёжней будет. Сам испробовал. Но всё же дырки лучше гвоздём пробить. Тащи лучше молоток и гвоздь.

Дырки в ремешке пробили и верёвкой из сыромятной кожи связали концы, как шнуровкой футбольный мяч. Надёжно получилось! Быстро закончив дело с ремешком, ребята поплелись на склон оврага испытывать лыжу.

«Ну, ― думает Колька, ― не хуже Вовки теперь с горы скачусь! Ремешок-то из собственного ремня, надёжный, да и лыжа из клеёной фанеры свою гибкость и характер проявит. Все неровности должна проскочить! Только равновесие надо суметь поймать — лыжа-то одна! Попробуй устоять на ней без тренировки!».

― Давай, гони по моему следу! ― предложил Вовка.

Первый спуск, как и у Вовки, тоже получился с падением: половину склона на брюхе пропахал, ну и снега малость пришлось испробовать на вкус. Да и глаза снег запорошил. Колька стал походить на снеговика, правда, вместо ведра на голове шапка набекрень съехала. А нос, похожий на морковку, снегом залепило, что дышать невмоготу стало. Зато нос свой прочистить можно. Смешно как-то всё вышло.

Вовка от смеха над Колькой рот раскрыл и, похоже, закрывать не собирается, отойти от смеха никак не может. А Кольке-то вроде не до смеха. Первый раз на одной лыже решил с горы съехать, половину горы руками балансировал, как балерина, равновесие ловил, изо всех сил держался, пока лыжа не наскочила на Вовкин снежный кратер. Конечно, почему-то лыжа не успела спружинить, не захотела проявить свою гибкость и носом забурилась в самый снег. Обидно стало, что Вовкин снежный кратер попался. Как говорится, судьбу не обойдёшь и не объедешь.

― Но следующий заезд по другой лыжне буду делать, ― решил Колька, ― я так просто не дамся, зато не будет обидно, если опять зароюсь в снег. Это уже мой выбор будет!

И вправду, второй раз лучше получилось. Не зря говорят, терпенье и труд всё перетрут. Только пришлось теперь свободной ногой по склону скользить, местами скакать, чтобы не свалиться на склоне. А так уже веселей и неплохо стало получаться. Навык стал приходить, вроде и не ждёшь его, а он сам проявляется. «Так глядишь, и с самой кручи оврага, где ручей бежит, сигануть можно. Но это уж в другой раз», ― подумал Колька.

В этот раз, на этом склоне оврага, укатали Кольку крутые горки. Домой пора. Да что скажет отец, увидев огрызок ремня, висевшего на гвоздике у дверей? Ответ опять держать придётся. И тут смелая мысль появилась: лучше убрать огрызок ремня подальше, чтобы он не смущал и не напоминал своим видом. А может, и вторая лыжа найдётся. Вот и пригодится огрызок. Совсем будет кстати. На двух лыжах всё же устойчивей с горы спускаться.


Шоколадный Джо

На дворе стояло лето 1957 года. Вроде ничего особенного и не было. Четвёртый класс за порогом остался. Перевёрнут очередной лист школьного календаря. Не надо рано просыпаться и бежать сломя голову к умывальнику, чтобы не опоздать в школу. Вот раньше хорошо же было, люди подолгу немытыми ходили и не спешили никуда. И ничего! Ну а сейчас можно и расслабиться. Наступили жаркие летние дни. На дворе трескотня стоит, слышно, как воробьи чирикают, расшумелись от чего-то спозаранку. Утром можно в постели подольше поваляться.

Да нет тебе, не судьба: прибежал с утра пораньше Витька Вилкин и говорит:

― Слух прослыл, что через нашу железнодорожную станцию поезда с иностранцами на фестиваль в Москву едут. В основном желтокожие лица у них. Китайцы, вьетнамцы и монголы разные. Про бурят не знаю. Все вроде наши соседи. Говорят, фестиваль всемирный, молодёжный, и укреплять мир между народами будут. А как они его укреплять должны, что-то неведомо мне. Ещё говорят, мосты наводить будут с нашей молодёжью.

«Ну, Витька, даёшь ты с утра! Задал опять задачку. Её, наверное, и в пятом классе не решишь», ― подумал спросонья Колька. Протёр глаза и решил, что в этот раз не будет бежать к умывальнику сломя голову, как это делал всегда. И чтобы не терять времени, подумал, что если уж решили мосты наводить между народами, то что они, рыжие, что ли, тоже могут поучаствовать в этом международном деле.

― Ладно, ― говорит Колька, ― мысль у меня одна проснулась в свободное время от школы, бежим быстрей к Толику Бубликову, ну к Сизе ― это кличка его. По дороге подробности расскажу.

― Что, — спрашивает Витька, ― свои таланты проявлять будем?

― А какие у нас таланты? Разве что Генка Петухов голубей запускать и гонять будет. Свистеть да кричать, как заполошный, на всю улицу: «Миру ― мир!». Да ты на баяне можешь «Калинку-Малинку» сыграть. А с меня-то какой талант возьмёшь?

Однажды пробовал Колька с ребятами на завалинке на струнных инструментах играть. Да только на двух аккордах и научился тренькать. Третий никак не мог подобрать. Потом что-то расхотелось: мать говорила, мол, ты, Коля, на нервах-то лучше играешь, ну и забросил он эту затею. Не проявился у Кольки творческий талант. Решил лучше коллекцию значков собирать.

― А ты, Витька, что ли, Москву посетить собрался?

― Не знаю, ― задумчиво произнёс он.

― Понятно, нам с тобой приглашение не пришлют, ― добавил Колька. ― А вот идея у меня появилась. На китайцев и вьетнамцев мы и так посмотреть сможем. Сбегаем на станцию и разглядим их вживую, а то с чёрно-белого экрана телевизора непонятно, какого цвета у них кожа, и разговор их услышать сможем. Глядишь, что-то и поймём в международных делах. А может, и сувенир какой-нибудь раздобудем в виде фестивального значка. Вот, глядишь, и коллекция пополнится, а то у меня все значки на тему ГТО ― готов к труду и обороне, а тут вроде как и тема другая будет. Не к обороне надо будет готовиться, а к миру и разрядке.

― Какой ещё зарядке?

― Слушай ладом. Раз-ряд-ке!

― Ладно, размечтался. Надо лучше подумать, как на станцию к поезду пробраться. Там дружинники и милиция всё оцепили. Не подойти к составу. Как глянут на нас со стороны, так очумеют, а машинист паровоза и гудок забудет подать, сразу состав с иностранцами отправит куда-нибудь подальше.

― Ну и насмешил ты меня своим паровозом!

У дома на лавочке сидел Толик и скучал. Сегодня понедельник, на ипподроме выходной. Толик любил посещать ипподром, в конюшне за лошадьми ухаживать. Нынче можно было заняться своими делами, вот и ребята появились кстати и сразу посвятили Толика про фестиваль, про иностранцев, и как можно добыть сувенирные значки. Толику идея понравилась.

― Вот только маленькая проблема есть, ― решил поделиться своими мыслями Колька. ― Цветом кожи мы, однако, не подходим. В поезде одни желтокожие: китайцы, вьетнамцы да монголы всякие.

― А что, мы тоже загар неплохо держим, всё лето в ручье с мазутой чертыхаемся. Сейчас уже не разберёшь, какого мы цвета: загар это или кожа такая у нас, ― неожиданно в разговор встрял Толик.

― Так вот, Толик, ты у нас вроде самый заметный, тебя первым и вычислят, хоть и кожа твоя заветренная, и синяк ещё не совсем под глазом сошёл, и обломается нам встреча с желтокожими. Давай мы тебя лучше загримируем под делегата фестивального. Какая тебе разница, на ипподроме с лошадьми общаться или на перроне вокзальном с делегатами. Всё равно ни тот, ни другой язык ты не знаешь, да и на своём-то не очень лепечешь. А мы с Витькой рядом стоять будем, как вроде свита твоя: сопровождаем, мол, делегата на фестиваль. Скажем дежурной по вокзалу, что поручение имеем от всех городищенских ребят. Нам главное ― заполучить значки фестивальные, а потом смоемся.

― А гримировать-то чем будем? ― неожиданно спросил Толик.

— Можно мазутой паровозной. А можно и шоколадный оттенок твоему лицу придать, ― с улыбкой произнёс Витька. ― Нам же не чернокожий делегат нужен, а желтокожий!

— Точно, ― добавил Колька. ― Я дома как раз обнаружил в шкафу в банке заначку конфет, «Ну-ка, отними», кажись, называются. На такое дело можно пожертвовать несколько штук. Они же шоколадные. И цвет ближе к азиатам. Толик нервно сглотнул слюну, потому что речь зашла о шоколадных конфетах.

― Нет, шоколадный оттенок лучше подойдёт, ― говорит Толик.

Видно, сразу сообразил о вкусе конфет и добавил:

― Под мазуту паровозную ещё и флакон одеколона «Шипр» потребуется. Иначе все иностранцы разбегутся от мазутного запаха.

— Идёт, ― сказал Витька. ― А мазюкать шоколадом тебя Толик, будем перед самой станцией в скверике. Иначе пока дойдём до станции, ты весь грим шоколадный с лица слижешь, ― с улыбкой произнёс Витька, пряча конфеты в карман.

Принесённые Колькой конфеты на солнечной жаре стали быстро таять, и их нужно было срочно пускать в дело.

— А может, мы съедим конфеты? ― облизываясь, проронил Толик.

― Не стоит, Толик, — произнёс Колька, ― наше мероприятие может сорваться по твоей прихоти.

В скверике в кустах сирени расположились, как в парикмахерской, усадив Толика на только что выкрашенную скамейку, правда, не успевшую до конца просохнуть. Видно, торопились навести марафет к приезду иностранных делегатов.

― Ладно, ― говорит Толик, ― мазюкайте, ― и легонечко присел на крашеную скамейку, как на кресло. А что с волосами будем делать, ― вдруг неожиданно спросил он.

― Можем наголо подстричь, и замажем твою тыковку шоколадным слоем.

― Нет, ― возразил Колька. — Шибко много конфет уйдёт. Жалко! Да и мать дома кинется в шкаф, а конфет-то тю-тю. Спрашивать начнет, куда конфеты подевались? Будет интересоваться. Не смог же я всю банку один опростать. Не стоит этого Толькина голова, — с улыбкой добавил Колька.

― Мы ему лучше на голову пилотку из газеты сделаем. У меня газета вчерашняя есть, «Гудок» называется. Имя тебе придумаем, назовём Джони. А чтобы покороче было, Джо будем называть.

― А может, назовём его Шоколадный Джо, ― предложил Колька, и все разом дружно рассмеялись.

Размазюканый Толик стал походить на афроамериканского индейца. Только перьев на голове у него не хватало. Но бежать ловить и ощипывать соседского петуха было уже некогда. Время поджимало, а за голосистым побегать придётся, сразу-то его и не словишь. Решили пилоткой из газеты обойтись.

Пришла пора к перрону продвигаться. Хотел привстать наш Джо с общественной скамейки, да что-то не пущает она его. Похоже, прилип к краске. Ну мальчишки и стали сообща отдирать его со скамейки. Штаны в полоску сзади стали светиться на солнце, и Толик совсем стал на иностранца походить.

Ребята всей гурьбой вместе с Толиком двинулись в сторону станционного перрона. По дороге договорились: если вдруг остановят при входе на перрон, скажут, что Джо путешествует по миру и решил на китайское чудо посмотреть. Ну, на их стену великую, а потом вместе с китайскими друзьями на фестиваль в Москву заехать. Мы-то сами из другого племени, а Толика тут встретили и решили сопровождать его дальше, и заодно показать нашу тюменскую привокзальную площадь.

― Ну ты и придумал, Витька! Что, думаешь, поверят?

― А почему не поверить? Я в книжке читал, как негритёнок с русскими матросами на корабле тоже по миру путешествовал. Правда, у него волосы чёрные были с кудряшками, наверное, выгореть на солнце не успели. А наш Толик, он же Джо, по миру путешествует, на солнце целыми днями, вот и потерял свой природный цвет. Короче, выцвели за время путешествия без головного убора.

Ладно, это не главное. Задача ― на перрон к поезду прорваться. Граждане пассажиры вдоль перрона идут, на нас поглядывают. Не понятно им, откуда у нас в городе афроамериканский индеец появился. У входа на перрон заминка произошла. Толик-то с такой физиономией сразу же проскочил. Ещё бы, мы ведь так старательно мазюкали его, аж целый кулёк конфет ушёл. Правда, четыре штуки на его физиономию ушло, и больше решили не тратить, а по одной сами съели.

На сопровождающих Джо дежурная глаз положила: хотела, по-видимому, задержать да заодно и мандат проверить. Но Толик вовремя сообразил, мотнул нам головой, пилотка с него чуть-чуть не слетела, и так рукой, пригласил нас за собой; мол, свои, с одного племени мы, только цвет кожи разный. Хорошо, что ни слова не сказал. Видно рот у него от шоколада залип. Лишку мазанули по губам.

Ну, мальчики сразу в массы желтокожих делегатов ринулись, туда, где они на своём языке гутарят. Времени-то у них в обрез осталось, того и гляди, поезд отправят по назначению. Напоследок Толика-Джо предупредили, чтоб он язык не высовывал, а то вдруг себя лизнуть захочет, увлечётся и весь грим шоколадный слижет. Международный конфуз может случиться. Подрыв международного молодёжного движения. Разбираться начнут. Тут-то они и спекутся. А им значки фестивальные нужны.

― Ты понял, Джо? ― с улыбкой сказал Колька.

Толик-Джо головой мотнул, без слов, как учили.

Мол, замётано, всё понял.

― Ну, точно на Джо походит, ― и все разом грохнули от смеха.

― Был Сизя, а стал Джо, ― добавил Колька.

На перроне стоял скорый поезд Пекин-Москва. Паровоз новенький и разукрашенный, на первой платформе стоял и пыхтел потихоньку себе, чтобы не мешать делегатам фестиваля общаться меж собой.

А ребятам не до паровоза! Они сразу побежали к вагону, где китайцы с вьетнамцами что-то лепетали на своём языке. Ну и они вроде как все с одного племени, решили тоже пообщаться с ними, а сами ничего не понимают. Только на русском языке три слова произносим: «Миру ― мир!» и «Дружба», и показывают на значок на груди китайца или вьетнамца, кто их там разберёт, желтокожих.

Наш Джо, правда, не хуже цветом получился. Но он как-то скромно в стороне стоял, рот боялся открыть, чтобы себя языком не облизнуть и грим не нарушить. Один желтокожий понял нашу эквилибристику руками, раздобрился и подаёт два значка, на ромашку похожие, а внутри вроде как рисунок глобуса. Витька на Джо стал показывать, мол, ему тоже надо, а еще рукой показал на дикого голубя-сизаря, что присел на перроне. Видно, он от жары решил в лужице напиться. Перрон-то помыли перед приходом поезда, а лужа высохнуть не успела.

Вьетнамец или китаец, не разберёшь их в толпе, видно, всё понял и достаёт значок с белым голубем и подаёт Джо. «Вот, ― думаем, ― повезло нашему Джо вдвойне. Вся физиономия в шоколаде, да и значок ещё с голубем получил».

Тут по радио объявили что-то не по-нашенскому, вроде как, что пора в вагоны заходить. Ну и ребята сделали вид, что провожают Джо и показывают, что едет он в другом вагоне, а Витька на русском языке говорит: «Прощевайте, камрад, миру — мир, дружба навек!».

И со смехом торопливо побежали по перрону вдоль состава. Боятся, чтобы шоколадный грим совсем не растаял на лице Джона.

А Джон от удовольствия язык высунул, пытаясь что-то на прощанье друзьям по племени сказать. Но, похоже, забыл все слова, пока стоял на перроне. Джо энергично заводил языком по губам, видно, что он уже и пить захотел от шоколадной сладости. Она прямо в рот ему сползала.

― Ничего, ― говорит ему Колька, ― терпи, сибиряк Джо, африканцу тоже не сладко на жаре живётся ― по саванне бегать, или как там у них местность называется. А тут-то что, только по перрону самую малость пробежаться пришлось.

Состав громыхнул сцепкой и покатил дальше на фестиваль в Москву, а мальчики со значками весёлые и радостные побежали к своим оврагам и логам. У них на городище не хуже! Тоже могут вымазаться, как черти, если искупаются в мазутном ручье, и свой фестиваль могут устроить. Главное, что значки с символикой фестиваля добыли. Все флаги теперь в гости на Большое городище!


Подарок

Колька не считал дни своего рождения. Они как-то приходили сами по себе. Нежданно-негаданно. Вроде не ждёшь ничего, и вдруг ― бах, и наступил очередной день варенья — день рождения по-ребячьи. Вроде и подарки настало время принимать. Стол накрывать с самоваром. А гости ― подумаешь… Сами напросятся, если этот день рождения у них в памяти остался.

Соседские ребята праздновали свои дни рождения буднично. На улицу выйдут с пирожком или булочкой, сдобренной маргарином, и все вместе радуются этому событию, по очереди у именинника булочку откусывают, смеются, и хорошо всем.

В такой радостной обстановке и встречали с ребятами все дни рождения прямо на улице.

А тут Кольке родители вдруг подарили на день рождения перочинный складной ножичек с одним-единственным лезвием. Не большой и не маленький. С незамысловатым рисунком на ручке.

Колька обрадовался подарку. Целыми днями вертел его в руках, рассматривал, складывал и раскладывал. Прислушивался, как щёлкает, когда складывался. Пришлось соображать, как его использовать. Раскроет лезвие, проведёт по нему пальцем: острое, кажись, лезвие! Возьмёт палочку, постругает. Стружки колечками вокруг ног разлетаются, и смолистый запах прямо в нос струится. Лесом пахнет и летним дурманом обволакивает.

Ну и на улицу тянет, к ребятам. А там с ребятами в разные игры с ножичком забавляются, свистульки из веток сирени вырезают, рогатки и прочую ерунду выстругивают.

На этот раз решил Колька к Вовке Палкину наведаться. Узнал, что тот задумал клетку для ловли птичек смастерить, и захотелось своим подарком похвастать. Вовка устроил мастерскую прямо у ворот на лавочке: обложился дощечками и реечками, увлёкся работой, строгает и делает заготовки для будущей конструкции. Работа споро у него продвигалась. И каркас клетки почти был готов. Осталось только проволокой его обтянуть. Видно, это ремесло по наследству ему передалось. Гены, что ли, от предков перекочевали в него?

Ну и решил Колька похвастать своим подарком, чтоб оценил его ножичек:

― Смотри, Вовка! И у меня теперь ножичек складешок есть!

И протягивает ему ножик.

Вовка с невозмутимым видом взял ножик в руки, подбросил на ладони и говорит:

― Ништяк! На вид неплохой. Но испробовать надо его. Воткнётся он в забор с первого раза или нет. Метательные свойства надо определить, как в полёте себя будет вести.

― Ну что, ― отвечает Колька, ― пробуй, если так надо.

А сам в сторонку отошёл на всякий случай, чтобы метательный Вовкин приём не зацепил. И смотрит на него, что будет делать дальше. А Вовка невозмутимо раскрыл ножик, двумя пальцами за лезвие взялся и так плавно на вытянутой руке запустил нож в направлении забора соседки бабы Фисы. Не успел Колька и глазом моргнуть, как нож несколько раз прокрутился в воздухе, сверкнув лезвием на солнце, даже солнечный зайчик в глазах у Кольки блеснул, и со свистом вонзился в задубевшее дерево забора.

Колька сорвался с места, и к забору! Потянул за ручку ножа, а он подаваться не собирается: вроде нож нашёл своё место и покидать его не хочет.

― Постой, ― говорит Вовка, ― научу тебя обращаться с ножом и покажу, метать как надо.

Взял нож за ручку, покачал его и рывком вырвал из доски, как репу из грядки.

― Учись, ― говорит, — репу в огороде тоже придётся дёргать.

― А репу я и сам мастак дёргать!

― Ну, давай, теперь сам пробуй, ― говорит он и подаёт нож. ― Прицелься, когда метать начнёшь. А затем без рывка плавно посылай нож в цель.

― Понял, ― отвечает Колька.

Прицелился в сторону забора, потом изо всей силы шарахнул ножом. Нож как-то странно завращался и плашмя, сбрякав о забор, свалился в траву и полёживает себе там.

― Давай ещё раз метни, ― предложил Вовка. ― Да не суетись ты, как вошь на гребешке, ― с усмешкой произнёс он.

― А что сразу-то вошь? Первый раз такой подарок получил. Приспособиться к нему надо!

На этот раз стойку тела удобнее принял. Ноги пошире поставил и отвёл назад руку. Вроде поза ничего получилась, если со стороны смотреть. Замахнулся и метнул нож со всей силы.

Стоят мальчишки и смотрят на забор. Ждут, когда нож по забору сбрякает. А вокруг тишина. В застывшей позе, раскрыв рот, Колька с изумлением понял, что немного не рассчитал. Вдруг, откуда ни возьмись, вместо брошенного ножа прожужжала перед самым носом пчела, чуть не зацепив его.

― Ну что, где твой нож? ― спрашивает Вовка.

А сам, оглядываясь, по сторонам смотрит. Видно, опасаться стал, что нож бумерангом может полёт завершить и вернуться назад.

И смехом закатился:

― Ну всё, ― говорит, ― придётся в огороде у бабки Фисы среди огурцов твой нож искать.

Не думал Колька, что так ловко цель на огуречной грядке сможет поразить. Метился-то в забор! И давай он возле забора кренделя выписывать, искать щель, чтобы посмотреть, куда нож улетел. Да где там увидишь! Всё зеленью затянуто. Ничего не видно. Одна огуречная и морковная ботва, как ни в чём не бывало, торчит.

― Ну что, полезешь сам? ― спрашивает Вовка. ― Или до осени ждать будем, когда бабка урожай собирать надумает. Глядишь, и найдётся твой подарок, ― с улыбкой добавил он.

А тут и пёс Бобик хозяйский цепью сбрякал, услышав шум падающего ножа в огуречную ботву. И для приличия пару раз тявкнул. Видно, хотел сообщить заранее, что объект бабки под охраной находится. А Вовка пару раз губами причмокнул: «Цыть, цыть»!

«Свои, ― подумал Бобик, — что зря шум поднимать?» ― и успокоился.

― Может, бабку покличем, ― предложил Колька.

― Не знаю, а вдруг она подумает, что опять мы придуряемся! Огурцов свеженьких захотели с грядки испробовать. И попрёт нас с тобой от ограды. Тогда уж точно до осени ждать придётся. Давай лучше доску в заборе потихоньку отогнём, а ты шмыгнёшь, как мышь на грядку. А я пока тут на атасе постою, — предложил свой план Вовка.

― Да где там искать, сразу и не найдёшь. Надо всю грядку перепахать, чтобы нож найти, — ответил Колька.

― Ну, не осени же ждать, когда урожай поспеет.

― А что, если магнит приволочь и на верёвку прицепить. Можно через забор его забрасывать, как удочку. Глядишь, нож и прилипнет к магниту. Может, и огурчик зацепится. И даже Бобик не догадается, что у бабки по осени недостача обнаружится.

― Не вариант это, ― произнёс Вовка. ― Давай доску дёргать, так дело быстрей будет. Только шибко не старайся, как с ножичком. А то забор весь завалим, тогда уж точно греха не оберёмся. Бабка наверняка кляузу настрочит участковому. Давай искать будем, где доска послабее.

Ухватив нижний конец доски двумя руками, Колька упёрся ногами в забор, и на удивление доска без особого сопротивления поддалась, при этом издав слегка жалобный, негромкий звук, похожий на мышиный писк. Писк был таким тихим, что даже Бобик не учуял его. В образовавшуюся в заборе щель Колька едва просунул голову. Затем, как ящерица, утянул туловище за собой и, горбясь, на четвереньках стал пробираться среди грядок, раздвигая ботву и вглядываясь в освободившееся пространство на грядке. Нож торчал рукояткой вверх рядом с огромным огурцом, словно указывая на своё соседство и знакомство с этим пузатым великаном. По их виду можно было подумать, что они давно были знакомы.

Колька подхватил нож и заодно сунул пузатого себе за пазуху. Затем, крадучись, незаметно шмыгнул обратно в щель забора, где его поджидал Вовка, придерживая одной рукой сдвинутую доску забора.

― Сорок один, ем один, ― выпалил горячей скороговоркой Колька, подразнивая Вовку пузатиком, вытащенным из рубашки.

― Сорок два, дели на два! — услышал он в ответ.

― Ладно, так и быть, поделюсь, ― вытерев лезвие ножа о штаны, Колька заправским движением отсёк половину огурца и протянул Вовке, ― за твои труды!

Усевшись на край канавы, друзья, переглядываясь друг с другом, стали наяривать хрустящий огурец с дурманящим запахом сочной травы и морковной ботвы, исходящей из Колькиных рук. Кругом сияла синева летнего неба. Только вдали едва заметно простирались лёгкие летние облака, да высоко, где-то над оврагом, звенел неугомонный голос жаворонка.

― Может, хватит испытывать нож. Лучше сыграем в ножички, ― предложил Колька. ― Так быстро надоест каждый раз в огород лазить.

Колька посмотрел на руки. Только сейчас он обнаружил содранную кожу на пальцах. Правда, боли не почувствовал.

― Надо выяснить, где есть влажный песок. Там удобней будет играть.

― Идём к ограде Толяна. Остатки песка я там видел, ― произнёс Вовка.

Когда подошли к дому Толика, солнце уже палило вовсю. Оно поднялось к зениту, и песчаный островок, поросший травой, душила полуденная жара. Колька сбросил с себя рубаху и только сейчас заметил, что ворот рубахи слегка надорван, по всей видимости, порвал рубаху, когда протискивался в узкую щель злополучного забора.

― Опосля зашью, всё равно незаметно, ― произнёс он. ― Сейчас бы искупаться не мешало. Может, Толика позовём да смотаемся на речку? Наверное, там сейчас хорошо. Прохладно на берегу, и песок влажный для игры в ножички найдётся. Давай свисти! Толик тоже будет не против, чтобы смотаться на речку. Втроём веселей будет.

Вовка засунул пальцы в рот, раздул щёки, словно за них заложил пару огурцов с бабкиной грядки, багрово покраснел и выдал звонкую трель не хуже жаворонка. Толик сразу же показался в воротах, как будто бы он ждал этого сигнала.

― Предложение есть смотаться на речку, — произнёс Вовка.

Толик обрадовался, что его позвали:

― Я сейчас, ждите, только курятник прикрою.

И, развернувшись, подтягивая на ходу штаны, бросился в ограду.

К реке спускались по раскалённому песку, по тропке вдоль обрывистого берега, уходящего извилистой дугой.

― Далеко не пойдём, здесь тоже будет удобно. Жаль, удочки не взяли, а то можно было бы и порыбачить, — произнёс Вовка.

Вода медленно и лениво плескалась у самого края песчаного берега, словно устав от полуденной жары, временами вскидывалась, разбрасывая мелкие брызги от набежавшей на берег волны, образованной от проплывающих барж и моторных лодок. Покидав одежду, всей оравой, обгоняя и цепляясь руками друг за друга, с шумом плюхнулись в объятия серо-желтоватой воды. Погрузившись в воду так, что на её поверхности торчали только ребячьи головы, и распластав по сторонам руки, они погружали их в воду и поднимали вверх, взметая высоко над собой фонтаны брызг, которые в лучах яркого солнца сверкали, переливались, и казалось, что эта феерия будет продолжаться бесконечно долго.

Наплескавшись вдоволь и извозившись в песке, по одному выбрались на берег. Затем, зарывшись в песок и поглядывая друг на друга, они счастливо улыбались.

― Давай, Колян, доставай свой подарок, сыграем ножичком в «колышек», ― произнёс Вовка.

Потом он припал на колени и, склоняясь над песком, прогретым солнцем, отчертил пальцем круг и стал готовить площадку, разгребая руками рыхлый, осыпавшийся песок, пока не наткнулся на твёрдую влажную поверхность.

― Готово! Давайте считаться. Кто считает?

Считалку взялся произносить Толик, как обычно его коронкой была считалка, которая начиналась со слов: «На златом крыльце сидели: царь, царевич, король, королевич, сапожник, портной, кто ты будешь такой…». Первым из игры вышел Вовка.

Он привстал на колени, аккуратно протёр лезвие ножа и начал выполнять последовательность элементов игры, начиная сначала с одного пальца, потом двух, пока не дошёл до кулачка, вилочки, лобика, чёлки… У него всё получалось без ошибок, и нож каждый раз вонзался во влажный песок.

Кульминацией, завершением серии элементов, считался последний бросок, когда надо было выполнить элемент, который назывался «точка». Нужно было держать лезвие ножа ручкой вниз, раскачать нож и вонзить лезвием в песок. Но и тут Вовка не сделал ошибки.

Настороженную тишину нарушил голос Толика:

― Теперь моя очередь!

И, не дожидаясь ответа, он схватил нож. Нож заплясал в его руках. Лёгкий смешок пронёсся среди ребят.

― Сейчас Толик выдаст класс игры, ― произнёс Колька.

Все притихли, не отрывая глаз от песка. Толик с первого элемента начал фальшивить. Нож у него улетал всё не в то место: норовил вылететь за пределы круга, воткнуться в песок ручкой ножа, а не лезвием. Неудачи следовали одна за другой, пока не завершились у него все попытки. Удача в этот раз отвернулась от Толика, даже не показав хвоста. Не зря говорят, лови удачу за хвост, и ты будешь первым!

― Ну вот и первый претендент есть тянуть зубами колышек из песка, ― сказал Вовка.

― Да помолчи ты! ― огрызнулся Толик. ― Подумаешь, повезло, вот ты и радуешься.

Очередь метать нож дошла и до Кольки.

― Я поправлю песок, ― произнёс он, ― а то Толик наковырял, как хрюша.

― Рано ликовать! ― хмурясь, ответил Толик и отвернулся спиной к ребятам, разглядывая на реке проплывавшую баржу с песком.

Колька разгладил песок на площадке, снова протёр нож, поплевал для порядка на лезвие и принялся раз за разом с необузданной страстью посылать лезвие ножа в песчаное месиво из песка, мелкой гальки и попадающихся осколков речных раковин. Завершение Колькиной череды элементов было более удачным.

― Ну что, готовим колышек! ― произнёс Вовка.

― Давай, Толик, свой мизинец, вровень с пальцем сделаю колышек, и это будет тебе наш сюрприз.

Из прутика, валявшегося на песке, Вовка отмерил длину колышка, отломал нужную часть и приготовился вбивать ручкой ножа его в песок.

― Теперь надо удачно загнать кол в песок, ― радостно сказал Вовка, поглядывая лукаво на Толика.

― Заточи один конец колышка. Он лучше войдет в песок, — посоветовал Колька.

― Ну и зачем ты лезешь с подсказкой, ― с обидой произнёс Толик, бросив взгляд на Кольку.

Вовка и Колька имели возможность только одного удара по колышку ручкой ножа, держа нож за лезвие. Удар Вовки заслал колышек почти под вершинку. Кольке осталось только добить его поглубже в песок, и он, как всегда, ударил ручкой ножа со всего маху, так, что кончик колышка ушёл глубоко в песок.

― Так же нечестно! Ну, понимаешь? ― завопил Толик. ― С такой силой лупить по колышку.

Обидевшись на ребят, Толик плюхнулся на песок и стал бесцельно водить рукой по песку. Теперь предстояло ему с помощью рта, зубов и губ вытащить злополучный колышек из песка.

― Ну, как-то одолевать тебе колышек надо, ты же проиграл! ― с иронией произнёс Вовка.

Толик нехотя разлёгся животом на песок. Подполз лицом к колышку так, что его ноги коснулись воды. Набегавшая на берег волна задевала его ступни, обдавая брызгами его ноги, затем шумно скатывалась в реку, словно забавляя собой.

― Я так не могу, мне щекотно, ― произнёс он и задрыгал ногами, как маленький ребёнок, когда тот избавлялся от неугодных ему пелёнок.

― Ну вот, ты как малая детка! Бери, ребята, его за ноги, разворачивать будем.

Ребята ухватили Толика за голени и со смехом, зарываясь сами ногами в песок, развернули беспомощное тело в противоположную сторону от воды.

― Теперь тяни!

Толик сморщился, скривил гримасу, похожую на Шрека, упёрся лицом в песок и, набрав воздуха так, что щёки раздулись почти до ушей, стал пытаться сдувать песок с вершинки колышка. Эта затея у него получалась плохо. Песок был сыроватый, дыхалка Толькина ничем не могла помочь.

Ребята помирали со смеху, катаясь по песку. Не обращая внимания на весёлые насмешки ребят, Толик упорно вгрызался в песок ртом, как роторная машина, стараясь ухватить зубами кончик колышка. Он несколько раз отрывал голову от песка, сплевывая песок, набившийся в рот и налипший на губы. Зубы скрежетали по крупинкам песка, и выражение его лица походило на хищника, расправлявшегося со своей добычей. Наконец, Толик победно вскинул голову, держа в зубах колышек!

― А это, Колька, от нас тебе подарок на день рождения! ― произнёс с усмешкой Вовка, принимая колышек изо рта Толика. ― Видишь, как Толик старался выколупывать его из песка. Ты же, Колян, не зря так усердно забивал его своим подарочным ножичком. Теперь у тебя будет два подарка. Ножичек и колышек от нас.

Над рекой и прибрежной кручей грудились тучи. Похоже, намечалась гроза. Удушливый, прогретый знойным солнцем воздух, опускаясь к воде, охлаждался и свежел. Пора было собираться домой. Мальчикам нужно было успеть до грозы добежать до дома.


Танец на трубе

«А» и «Б» сидели на трубе. «А» упало, «Б» пропало, кто остался на трубе? Может, кто-то из ребят и знает эту загадку. Но другая история ― история с танцем на трубе ― приключилась с Колькиным соседом Генкой Петуховым. Сидеть на трубе, да притом высоченной, конечно, не просто, на неё ещё и забраться надо! А уж устроить танцы… Позвольте, это немыслимое дело. Но всё по порядку.

Колька в то время ещё подростком был, только окончил четвёртый класс. А сосед Генка был старше лет на пять, он уже не играл в игры с ребятами и в школу не ходил ― забросил за отсутствием интереса к наукам. Похоже, и умом малость тронулся, придурковатым вроде каким-то стал. Завёл стаю голубей и целыми днями увлекался ими. Иногда мальчишки интересовались его занятием, лазили с ним в голубятню, когда на улице ужасно холодно было, а в голубятне — уютно и тепло. И с голубями можно было пообщаться поближе. Послушать их воркованье, рассмотреть распушенные, как веер, белоснежные хвосты. Взять их в руки и полюбоваться голубиной красотой. Любоваться просто публикой на улице в плохую погоду как-то мало интереса было. А Генка увлекался голубями, видимо, неспроста. Похоже, его влекла голубизна неба, высота полёта птиц. И по своей натуре, по-видимому, он от этого страдал. И его дар речи дефекты имел. Видимо, в детстве сильный испуг претерпел. Но мерекал неплохо.

Однажды, между делом, Толик Бубликов возьми и задай ему вопрос:

― Не слабо тебе, Генка, вот так, как голуби, высоко подняться?

Колька не понял. Посмотрел на Толика и подумал, зачем он задал такой глупый вопрос Генке.

А Генка говорит:

― Это мечта моя. Об этом всю жизнь думал. Да бодливой корове бог рогов не даёт.

А Толик посмотрел по сторонам своими глазёнками и говорит:

― Вот, пожалуйста, тот случай, ― и так загадочно улыбается и смотрит куда-то в сторону.

А потом руку поднял вверх и протянул вперёд, как наш вождь и учитель мирового пролетариата, что на площади центральной на пьедестале стоит. Ну, все разом, как по команде, головы повернули, куда «наш кормчий» Толик указал. Смотрят, ничего нового не видят. Крыши домов на солнце светятся, у некоторых железом крытые. Да вдали труба высоченная кирпичная заводская ― деповская виднеется и, как всегда, дым испускает, словно вулкан Везувий. Хорошо, что лето. А так зимой весь снег был бы усыпан сажей.

― Вот смог бы ты забраться на самый верх трубы? ― продолжил Толик. ― Думаю, сдрейфишь.

Генка почесал затылок, глаза загорелись, как угольки в прогоревшей печи. До этого как бы мутные были.

― Ужасно высоко придётся лезть, — отвечает он, — да радости особой нет.

― А вы поспорьте, ― говорит Колька, ― может, радость-то и появится. А так какой дурак полезет на эту трубу? Тут не только шею сломаешь, но даже и коляска инвалидная не потребуется.

― На что спорить будем, что залезу? ― загорелся Генка.

― Давай на деньги!

Толик полез в карман, как бы хотел нащупать мелочь от игры в стеночку. Но ничего там не брякало. Вывернул карман, а там дырка от бублика. Пусто.

― Ладно, — говорит Генка, — потом отдашь полтинничек, ― и добавил, ― штурмовать буду, когда свечереет и народ с работы по домам разойдётся.

Генке оскорбительно стало, что сразу не получит выигрыш, но смирился.

Под вечер, когда все собрались, Генка свой путь к трубе наметил. Ну и мальчишки за ним следом идут, едва поспевают. Немножко приотстали, чтобы не привлекать внимание граждан. А Генка так уверено направление к трубе держит, словно не раз лазил трубу чистить.

К трубе подходит, а сам росточком не вышел. До скобы, что на трубе, дотянуться не может. Попрыгал-попрыгал да давай искать подставку. Нашёл длинную жердь, прислонил к трубе и по ней, как гусеница, дополз до скобы. Ухватился, точно клещ, ну и дальше попёр. И лезет так уверенно, словно в свою голубятню. Видно, полтинничек и вправду стимул придал. На середине трубы, правда, сбой произошёл. Одной ногой промазал. Не попал ногой на скобу. Но ошибку быстро поправил и продолжил восхождение на местный Везувий.

― Смотри, ― говорит Колька, ― Генка что-то росточком меньше стал. Как бы совсем не испарился! Труба хоть и кирпичная, наверно, горячая, да к тому же дымит. Правда, не так, как днём. Видно, кочегар устал и решил отдых устроить.

Стал Генка ближе к оголовку трубы приближаться. Это примерно высота, где голуби летают. Генкин рост совсем уменьшился. Того и гляди в размер голубя превратится. Наконец, до самого оголовка трубы добрался. Тут бы и в ладоши похлопать, мастерство его оценить. Только зрителей, кроме них, никого нет. А Генка, словно на цирковом манеже, стал по кругу трубы ходить и руками чего-то изображать. А после и ноги в ход пустил. Стал пританцовывать. Кренделя выписывать. Правда, не вприсядку. Видно, жар из трубы мешал.

― Неужто ему не страшно? ― произнёс Толик и так медленно на траву осел и руками колени обхватил.

― Что присел? ― спрашиваю Толика. ― Голова у тебя, что ли, от высоты закружилась?

― Как бы ни так: что-то труба в глазах расплываться стала. Но я бы так не смог танцевать на ней, ― произнёс он.

― Да ты и по земле разучился ходить, ― добавил я, ― ходишь как-то вразвалочку, с боку на бок тебя заносит, того и гляди перекосит.

― Ладно, на себя посмотри! Ноги у самого косолапые, как у медведя.

Генка танец, похоже, на трубе закончил и в завершении номера решил на публику кепчонку с головы сбросить. Вроде в знак приветствия зрителя. На ветру она, как голубь, распласталась и так медленно к земле опускается. Ну, Генка точно представление за полтинничек нам устроил. А так можно было и публику собрать. Гражданам, пожелавшим увидеть шоу, билетики выдать. Глядишь, и себе бы по гривеннику заработали.

Тут Генка, похоже, антракт объявил! И его зад на трубе показался, а самого не видно. Он с трубы спускаться начал. Конечно, что зря время терять, зрителей-то нет. Второе отделение, видно, не запланировал артист с Большого городища.

«Так бы знать, что концерт будет, ― размечтался Колька, ― можно было бы публику собрать. Концерт из двух отделений сделать. Билеты напечатать. Правда, это дополнительные расходы. Наш бюджет не потянет. Карманы пусты, как у бублика дырка».

Генка спустился с трубы, кепочку с земли поднял, голову горделиво приподнял и вымолвил:

― Готовь, Толик, полтинничек! Посеребрённый!

Вечерело. Домой пошли все вместе. Колька шёл, и его покачивало. Насмотрелся вверх, задрав голову, словно сам побывал на трубе. Лёгкое головокружение одолело от Генкиного выступления.


Мечты сбываются

«Нынче лучше передвигаться на колёсном транспорте», — решил однажды Колька, когда ещё совсем маленьким был. Осознание этой очумелой мысли затем сопровождало его всё последующее время. А эта мысль посетила Кольку, когда он ещё пешком под стол начал ходить. И ходил он, топая ножками, по избе. Иной раз припадёт ручонками на пол, изобразит фигуру горбатого мостика, постоит в такой позе, поразмышляет и сообразит, что так передвигаться ещё сложнее. Свалится на бочок, присядет и удивляется, как удаётся кошке Мурлыке на четырёх лапах так шустро бегать, и ей нравится. Правда, и на задние лапы она иногда встаёт, когда угощение просит. А так всё время на четырёх лапах и бегает.

«Нет, не подходит мне такой способ передвижения», — решил Колька. И давай изучать различный колёсный транспорт: машинки, тележки, повозки и всякие другие детские предметы, которые свойство перекатываться имеют. Конечно, это увлекательное занятие, но далеко не уедешь на этом транспорте. И габариты такой техники не совсем подходящие. И опять по избе на двух ногах колесит. Табуретку перевернёт вверх ногами, представит, что тележку самоходную катит. Потом сообразит, опять не то. Без колёс худо дело.

Вот так и рос Колька с мечтой освоить что-то серьёзное из колёсной техники и наблюдать стал, что на дорогах с помощью колёс передвигается. Уже подросшим увидел он, как лошадь телегу тащит. Да так ловко и быстро, что комья грязи из-под копыт лошади летят.

«Это уже настоящий транспорт, хоть и управляется извозчиком и вожжами», — подумал он. По-простому сказать, с помощью двух длинных верёвок. Дёрнешь раз две верёвки, лошадь вперёд катит. Дёргаешь верёвки по одной, лошадь налево или направо норовит повернуть. Хотя Колька уже в школу стал ходить, но таких подробностей ещё не знал. Два класса успел пройти, и всё как-то пешком, да ещё и овраг преодолевать приходилось.

Вот однажды видит он, что напротив школы лошадь с телегой во двор заехала. Похоже, в конюшню. Заинтересовался. И после уроков решил своё любопытство удовлетворить. Заглянул во двор, а там телега на колёсах без лошади стоит, и оглобли в виде двух жердей по краям на земле лежат. Встал Колька между оглоблями и не может никак понять, как же лошадь понимает, куда ей идти надо.

Тут-то и заприметил Кольку извозчик.

— Что, молодой человек, интерес к телеге проявляешь? — говорит он. — Дело немудрёное. Зараз овладеть можно. Правда, это не трамвай. Шибко не поедешь, но зато рельсов и «ликтричиства» не надо, овса дашь, водичкой заправишь, вот и побежит почём зря лошадка. Только знай и подсказывай ей, в каком направлении путь держать. А иной раз она и сама дорогу домой найдёт без специальных знаков и указателей. Ежели желание есть, то можно на ходу тарантас испробовать. Удостоверение извозчика не потребуется.

— Я вроде как и непротив, — отвечает Колька.

— Ну, топеряча погоди, я щас, мигом кобылу впрягу.

«Вот, — думает Колька, — повезло! Другого случая могло бы и не представиться».

Тут он спохватился и говорит извозчику в ответ:

— Так у меня навыка управлять такой животиной нет.

— Ничего, — говорит извозчик, — дело без хитрица, сразу поймёшь, это не букварь познавать или как там ваши науки называются.

И выводит из конюшни кобылу. А она идёт и копытами постукивает о землю. Немножко даже боязно с ней рядом стоять.

— Ну что? — говорит извозчик. — Подавай оглобли, запрягать будем, — а сам тащит ещё кучу всякой амуниции. — Это сбруя, — говорит, — без хомута, дуги и уздечки наш транспорт не сможет передвигаться. А хомут на колесо похож, только на шею кобыле надевать надо, и дуга, как коромысло, разве что за водой на колонку ходить.

«Да, — думает Колька, — тут запутаться можно».

— А где тут оглобля? — спрашивает.

— А ты, сынок, — говорит он, — смелей подходи к телеге, не спутаешь, оглобли приводом служат на колёса телеги.

Вроде Колька сразу догадался, что к чему. Оббежал телегу с кобылой пару раз, ещё лучше соображать начал. Кобыла встала промеж жердин. Хвостом вертит из стороны в сторону, словно мух разгоняет, а сама так искоса на мальчика поглядывает, думает, что за чудак появился. Тут Колька понял её намёк. Она словно всем своим видом указывала, что оглобли по сторонам от неё лежат. Поднял он по очереди две жердины с земли. Извозчик хомут набросил на шею кобыле, дугу над головой поднял, вроде как корону над головой приладил и стал её приматывать верёвками к оглоблям.

— Теперь, — говорит извозчик, — уздечку надевать будем да вожжи ладить.

Ну и суёт в рот кобыле железяку.

«Ничего себе!» — думает Колька и спрашивает:

— Для чего это надо?

— А это, — говорит он, — рулевое управление навроде боксёрской капы, что в рот спортсменам тоже вставляют. Иначе нельзя.

— Ну нельзя так нельзя. Правда, кобылу жалко: боязно, что проглотить этот железный предмет может.

— А теперяча покатили! — говорит Кольке извозчик, — распахивай воротину, выезжать будем.

Для Кольки это дело нехитрое. Управлять воротами уже научился: щеколду отбросил и распахнул. Закусила кобыла удила. Затряслась телега. Заскрипели колёса.

— Прыгай на телегу, голубочек, — пригласил извозчик, — располагайся рядом. Напарником будешь.

Это Колька пожалуйста! Мигом вскочил на телегу и портфель туда же не забыл забросить. Он почти пустой был, потому что отметки ещё не выставили, да и что телегу пустую по улицам гонять, и поехали с краю дороги. Наезженная колея от колёс змейкой извивается, а дорога вся в колдобинах, кое-где вода стоит, и лучи солнца в ней отражаются. Блики, как стрелы, в глаза попадают. Кобыла гриву по ветру распустила и потихонечку плетётся, идёт не спеша и пофыркивает. Да вроде и спешить-то ей некуда. Всё же не трамвай. Расписания придерживаться не надо.

— Колёса что-то скрипят, — замечает Колька.

— Ничего, разойдутся. Загрузимся товаром, глядишь, и успокоятся.

— А тормоз где, — спрашивает Колька, — если вдруг чего.

А извозчик ему вожжи подаёт и говорит:

— В твоих руках всё управление кобылой: руль, тормоз, газ.

— Про газ что-то я не понял. А как газовать-то?

— Научишься, в этом большой хитрости нет.

Тут Колька решил сам проверить управление кобылой. Натянул вожжи. Кобыла что-то фыркнула. Головой замотала из стороны в сторону, хвост задрала и держит его так. «Ничего себе, — думаёт Колька. — Вот это картина! Хоть с натуры срисовывай колоритный зад, из-за него я и дорогу стал плохо видеть». Ещё раз вожжи потянул, а она и не собирается хвост опускать, газ вроде из неё пошёл.

— Что это с ней? — спрашивает Колька. — Не слушается моей команды.

— Это она готовится свои надобности справлять. Ты шибко-то не беспокойся.

И вправду, откуда ни возьмись, посыпались из неё отходы конского производства, как крупнокалиберные снаряды.

— Не обращай внимания, — говорит извозчик, — это обычное дело. Будешь со мной чаще ездить, привыкнешь ко всему. И не такое увидишь! Животным же туалеты ещё не придумали.

Тут Колька вроде успокоился, что всё естественным образом происходит, оглянулся назад, смотрит, за телегой лошадиный след дымком стелется, и словно мины посреди колеи разложены.

— Не волнуйся, — говорит извозчик, — угрозы никакой нет, укладка снарядов штатно прошла, — и улыбнулся.

— Но-о-о! — прокричал Колька и натянул потуже поводья, и телега со скрипом покатила дальше.


Немузыкальный случай

Однажды с Колькой произошёл забавный случай. Брат Гена в город всегда одной дорогой ходил — для него было это привычкой, и как-то не хотелось ему менять маршрут. Обычно по деревянным тротуарам путь пролегал. Удобно. Идёт, дощечки поскрипывают, так и хочется ему музыкальный номер подготовить. Подпевает себе под нос потихонечку, чтобы никто не услышал. Иной раз по сторонам глазками зыркает (глазеет), ворон считает. А в этот раз почему-то ворон не было, и мимоходом Генин взгляд останавливался на заборах, за которыми росли разные соблазны: черёмуха с черневшими плодами да яблони с молодильными яблочками.

А тут навстречу Юрка-сосед с раскрытым ртом идёт, словно какую-то новость сообщить хочет и в руках газетёнку держит. Похоже, на футбольную тему. Другая печатная продукция его не интересовала. Вот и тема для разговора напрашивается. Тротуар-то узенький, и разойтись никак нельзя. Стали друг перед другом, и уступать дорогу никому не хочется. Шаг лишний в сторону сделать боятся!

Юрка вдруг чего-то откашлялся и проговорил странным и сдавленным голосом:

— Хочешь, я первым ступлю на землю? Мне это ничего не стоит, честно говорю.

Генка что-то не сразу его понял и спрашивает:

— Что, это новый игровой финт из футбольных новостей? В газетке прочитал?

А Юрка улыбкой засветился, повернулся и, спрыгнув на землю двумя ногами, встал подобно футболисту, который из-за боковой бровки мяч вбрасывает.

— Ты, Юрка, что-то финтами начал ходить, небось, газетёнки начитался? — произнёс Гена.

Юрка вспыхнул, как отсыревшая спичка, и, заикаясь, с улыбкой произнёс:

— Ну-у-у и что. Я же не напролом к чужим воротам иду.

— Ладно, — говорит Гена, — только не спотыкайся на ровном месте! Рассказывай, что вечером будешь делать.

— Да на вечер у меня запланированной программы нет. Можно в стеночку на деньги сыграть или в лото бочоночки покатать, — выдавил, заикаясь, Юрка.

— Ладно, тогда до вечера, а я добегу до станции, маманю проведать надо. Она работает сегодня. Трудящихся пассажиров с поездов обслуживает. Торговля, сам знаешь, дело хлопотное.

Ну и разбежались по разным сторонам.

Солнышко припекает. Лист берёзовый на ветру шелестит. И яблочки так заманчиво из-за забора выглядывают. Так и просятся, чтобы их отведали.

«Дай, — думает Генка, — полакомлюсь, глядишь, и дорога веселей будет». А тут и лавочка новенькая вдоль забора, как специально построена. Почему бы и не заскочить на неё. Да с неё и на забор забраться труда не составит. Ну, Гена, недолго раздумывая, решил воспользоваться твореньем умелых рук, вскочил на лавчонку и припал к забору. В щёлку в заборе глянул, а там за забором яблочки висят — одно другого краше! Чем дальше от забора, тем лучше. Хоть через забор прыгай!

Но перелазить через чужой забор не хочется, когда можно попробовать и так дотянуться. Не зря же зачёт по физкультуре в последние дни перед каникулами сдавал. А так грозили на осень оставить и пересдачу устроить, а тут тот самый случай. Можно вспомнить, как на перекладине подтягивался и переворот, согнувшись, делал. Правда, не с первого раза. Но потом научился. Не стал осени дожидаться. Решил лучше весной зачёт сдать. Хоть и говорит поговорка, что цыплят по осени считают, но лучше синица в руке, чем цыплёнок по осени. Ну и совершил Гена прогиб на краю доски забора и почти достал рукой молодильное яблочко.

Вдруг что-то предательски хрустнуло, то ли доска в заборе, то ли ребро на брюхе, но в деталях некогда было разбираться. Скорее всего, это доска хлипкая в заборе оказались. Слабину дала. Назад возвращаться не стал. Пленительное яблочко уже совсем рукой достать можно, как вдруг Гена почувствовал, что руку, как огнём, обожгло. Вроде и солнышко не так сильно пекло, хотя и в зенит оно уже взобралось.

А тут раз за разом жар по руке пробегает. Невмоготу совсем стало.

Глянул вниз, а за забором дядя с обезумившим взглядом держит в руках огромный веник из крапивы и, как в банной парилке, размахивает и по Генкиным рукам хлещет и приговаривает:

— Поправляйся, хлопчик, я ещё жару поддам! С самого утра вашего брата поджидаю. Уж больно мне хочется из вас хворь выбить, чтобы по чужим огородам не лазали!

«Ничего себе, — подумал Генка, — утро так хорошо начиналось, и не думал я ни о какой парилке». Еле удерживая штаны, он быстренько сиганул с забора, как с банной полки, и по тротуарчику припустил вприпрыжку в сторону станции.

Бежит, а рука огнём горит, правда, дым не идёт, в ушах шум от крапивного веника стоит, а глазах яблочки мерещатся.

М-да, непредвиденный случай! Бывает же такое. Ужасти ужасные средь белого дня. Обидно как-то стало Генке, что гостем нежеланным оказался. Ну и стали всякие разные мысли в голове зарождаться. Претензию дяде с веничком захотелось Гене выразить. Не предполагал он такого внимания к личной персоне.

Стал размышлять. Загрузил голову всякими мыслями, как котелок мелкой рыбёшкой на рыбалке. А придумать ничего не может.

Решил поделиться мыслями с ребятами, глядишь, сообща и мысли свежие посетят голову. Вот так, нагруженный разными размышлениями, Гена поспешил к Юрке поделиться произошедшим фактом.

Юрка выслушал и заумничал:

— Прискорбный факт, — говорит, — не мудрено было и по шее схлопотать, но и такой гостинец тоже не приветный, — и тут же предложение выдал, — можно негостеприимному дяде вечерком исполнить «музыкальный концерт». Мы уже не раз так делали, когда ребята с этой улицы проходу нам не давали, всё норовили свои условия навязать, мол, за проход оброк платите. С чего бы это им в голову пришло. Ну, мы и решили: поздно вечером, когда они разойдутся по домам и улягутся спать, устроить им концерт. Вроде получалось неплохо. Можно и этому дяде сделать такое выступление.

Одним словом, Юрка до конца не стал раскрывать свой план.

— Ребят, — говорит, — надо собрать вечером, чтобы музыкальное оформление лучше звучало.

Правда, проговорился Юрка малость, звучать, мол, будут одни ударные инструменты. Других вроде в их компании не имеется.

— Ну ладно, — говорит Гена, — и эти инструменты сойдут, раз других нет. Пусть дядя их послушает.

Одним словом, Юрка убедил Генку. Вечером собрались компанией, и брата Кольку пригласил Гена поучаствовать в мероприятии. Правда, не объяснил, поскольку и сам он не знал, на каких инструментах будет проходить концерт.

— Потом, — сказали ребята, — по ходу пьесы разберёшься.

Пошли гурьбой. «Музыкантов» человек пять набралось. Настроение бодрое, весёлое и путь держат к дому этого дяди, где днём Гена с ним повстречался. Идут не по тротуарчику, как всегда ходили, а посредине улицы по грунтовой дороге, где разные камни под ногами валялись. «Ничего себе», — подумал Колька.

И спрашивает:

— А делать-то что будем? Кто ударник у нас? И барабана не видно, и репертуарный план что-то не обсуждаем.

Видно, этот музыкальный план «музыкантам» и так был знаком, а Кольку почему-то решили не посвящать в детали. Колька посмотрел и увидел, что ребята с дороги камни собирают, и по карманам раскладывают.

«К чему это?» — подумал он, но только подумал об этом, как увидел, что Серёга взмахнул не дирижёрской палочкой, а рукой с камнем.

И тут слышит, вступление заиграло. Барабанная дробь зазвучала. Правда, без барабанов. Их не было. Он сразу-то и не понял, как это одновременно зазвучало и так громко. Вот тут он только и сообразил, что барабаном послужила железная крыша негостеприимного дяди с крапивным веником, который так лихо Гену обхаживал на заборе. Пока Генка соображал, как от вступления перейти к музыкальной партии, смотрит, дворовая команда «музыкантов» бросилась бежать.

Колька только успел подумать, что-то не предвиденное случилось, как увидел, что из соседних дворов, как из театрального партера, выбегают граждане с палками в руках и так сильно ими размахивают.

Сначала показалось, что они приветствовать бегут, а потом понял, что концерт ударных инструментов не по нраву им пришёлся. Видно, надоело им каждый вечер одно и то же произведение слышать. Вот и решили таким образом разнообразить вечернюю программу.

Ну и Генка, глядя на ребят и не испытывая желания от такого приветствия и общения со «зрителями» — гражданами дворов, тоже пустился наутёк, как и все по разным сторонам. Слышит, палки над головой засвистели, как запущенные стрелы. «Да, — думает, — наш концерт точно не пришёлся по душе зрителю. Видно, репертуар непрофессионально был подобран».

После такой бодренькой пробежки собрались кучей все вместе у оврага. Друг на друга смотрят, отдышаться не могут. Вдруг видят ребята, что вроде одного «музыканта» не достаёт! «Оркестр» не в полном составе. Ну, вначале решили, что, может, он по пути в «буфет» заглянул, то есть охладиться у водопроводной колонки после столь успешного выступления.

Подождали ещё, но Юрки нет, видимо, он мимо «буфета» пробежал. Наверное, выход попутал и не к тому выходу свернул. Постояли, рассуждая, где следующий концерт будут давать. Юрку так и не дождались.

На улице что-то прохладно стало, лёгкий ветерок листом берёзы зашуршал. Комариный оркестр, звеня, на смену заступил. Вроде как второе отделение концерта началось. Из-за пробежки по ночным улицам после первого отделения «концерта» в ногах что-то тяжесть появилась. Решили по домам расходиться и не участвовать во втором отделении, а вопрос разбора культурного вечера на утро перенесли. Всё же утро вечера мудренее. Ночь прошла похожая… как с белых яблонь дым…

А поутру стали собираться по одному. Юрка приплёлся последним. Что-то совсем угрюмый, словно мать свою дома не узнал после вчерашнего концерта.

— Ты куда запропастился, — спросил Генка, — мы тебя потеряли, весь вечер ждали, так и не дождались.

— А я не знал, что наш «концерт» так рано закончится, почему-то все куда-то заспешили, и я увидел, что недовольные граждане из ворот с палками бегут нас встречать. Мне не понравилась такая встреча. Я было тоже дёру дал, да подтяжка у штанов на ходу лопнула. Пришлось затормозить. Куда со спущенными штанами побежишь. Тут меня возмущённый «зритель» и окружил, стал интересоваться, что за «музыканты» объявились в нашем околотке с такой концертной программой, уж который вечер повторяется одна и та жа, надоело им всё это. Программу, говорят, менять надо! Повели меня к участковому. Участковый сказал, что санкции применять будет. Ущерб моральный и материальный возмещать гражданам требуется. Вроде административную ответственность за подобную концертную программу придётся нести.

Участковый и на самом деле явился к родителям Гены и говорит:

— Граждане жалуются на вашего «музыканта», как и на всех участников. Ущерб от ударных инструментов наступил. Громко играли. Крыши гремели, как гром среди ясного неба. Стёкла из окон повылетали. Оконные рамы трещины дали. Надобно привести в порядок хозяйский инвентарь. Рамы поправить да стекла заменить. Ну и концертную программу поменять надо, чтобы впредь веселей гражданам жилось.


Янтарный камушек

На берегу холодного моря, на песчаной косе, уходившей далеко в море, жили старик по имени Ханс и старуха, которую звали Альви. Было у них два сына и дочь. Дети давно выросли и разбрелись по хуторам в поисках работы и лучшей жизни, а старик со старухой целыми днями были заняты работой по дому. По вечерам, с грустью сидя у окна, они вспоминали дни своей молодости, вглядываясь в бушующее море и серые тучи, которые низко проплывали над холодными водами Финского залива. Им казалось, что облака, уставшие от бесконечных скитаний, где-то там далеко за горизонтом находили своё пристанище в бурных морских объятиях.

Старик совсем состарился и уже редко выходил в море на своей утлой лодчонке, обветшавшей от холодных солёных ветров, морской воды и солнца. Лодка, как и Ханс, состарилась и уже не годилась для того, чтобы в ней можно было подолгу находиться в море.

Истрёпанные рыбацкие сети, когда-то радовавшие уловом, теперь неистово трепал нескончаемый ветер, набегавший со стороны моря.

Старик подолгу проводил время на берегу моря, вспоминая былые времена, и вслушивался в крик чаек и тревожный шум морского прибоя. Он вглядывался вдаль, где суровые серые тучи проплывали так низко, что почти касались гребней волны. Волны остервенело накатывались на песчаную косу, выбрасывая на берег сучья деревьев, морские водоросли и разную живность, не успевшую скатиться обратно с волной в море. Солнце подолгу не показывалось из нависших свинцовых туч, и от этого становилось ещё грустнее.

Иногда на берегу старик находил маленькие с желтизной камушки. Он бережно складывал найденные камушки в карман и приносил их в дом к старухе. Старуха подолгу разглядывала их, а затем, завернув камушки в старенький платочек, клала его на полку, висевшую над столом.

Из рассказов мужиков с хутора Ханс слышал, что такие камушки они собирали на берегу моря и по выходным дням отвозили их на базар, чтобы обменять на муку и другие харчи.

В один из дней море штормило пуще прежнего. Волны накатывались на песчаную косу одна за другой, оставляя пенные следы, похожие на белоснежное пуховое покрывало.

Вдали среди беснующихся волн маячила одинокая мачта судёнышка, не успевшего укрыться от шторма. Суденышко то появлялось, то исчезало среди волн, и казалось, что оно застыло на одном месте и не может вернуться к родным берегам своей пристани. Набежавший пенный гребень волны неожиданно накатился на берег, и в перекате воды и песка старик вдруг заметил, как блеснул золотистый свет, похожий на долгожданный солнечный лучик. Ханс удивлённо взглянул на небо. Но оно по-прежнему было затянуто серыми тучами, и не было даже маленьких просветов. Тогда он решил нагнуться и ощупать то место, где дал о себе знать солнечный проблеск. Волнение охватило Ханса. Среди мокрого песка и водорослей, выброшенных на берег, он обнаружил солнечный камень размером с большую луковицу такого же золотистого цвета.

Ханс обрадовался такому самородку и поспешил в избу, чтобы порадовать находкой и Альви. Этот самородок был похож на янтарный камень необычных размеров. Старуха долго вертела камень в руках, затем потёрла его стареньким, как и сама, фартуком.

И неожиданно молвила:

— Этот камень отражает нашу молодость, Ханс!

Старик вначале ничего не понял и, присев на всякий случай на лавку, взял из рук старухи камень и стал внимательно его разглядывать.

— И правда, — говорит он, — смотри, Альви: в сверкающей желтизне камушка два мотылька соединились друг с другом крыльями, которые сплелись удивительным образом.

Это напоминало воздушный танец, и казалось, что в камне застыли радостные мгновения так быстро прошедшего времени. Это были мгновенья тех молодых дней, когда они были так счастливы вместе. Присела и старуха на лавку рядом со стариком.

Она взяла в одну руку камушек, а свободной рукой прижала руку старика, и их руки соединились между собой. Тепло камня и рук согревало их. В эти мгновения нахлынули воспоминания о прошедшей молодости и счастливых днях, когда они также вместе, как сейчас, взявшись за руки, как эти два мотылька, беззаботно кружили в танце с деревенской молодёжью на праздниках, которые так редко выпадали в их жизни. Они подолгу, соединившись руками друг с другом, бродили босыми ногами по прохладному, напитанному морской влагой песку.

Морская волна нежно и ласково набегала на берег, касалась их ног, и от этих таких разных и нежных прикосновений рук и морской волны становилось радостно и немного тревожно. Им хотелось, чтобы выпавшие на их долю эти мгновенья продлились как можно дольше, как застывшие в янтарной смоле мгновенья двух маленьких мотыльков.


Чижик-пыжик

Эх, до чего сообразительная молодёжь вырастать стала, а мне хочется поведать историю о подростках, когда ещё не было разных электронных гаджетов. Правда, в то далёкое время моего детства находились другие, не виртуальные, а реально увлекательные занятия. Одним из выдумщиков этих занятий и игр на нашей улице был мой друг Вовка. То рогатки и самопалы привлекают его, то в ножички предложит сыграть, то погонять на коньках, прикрученных к валенкам верёвками, а то позовёт в овраг с гор покататься на бочатах, сделанных из добытой где-то деревянной кадушки из-под огурцов…

А тут Вовка увлёкся ловлей птиц. Да не каких-то там простых, вроде воробушков и синичек, так нет, ему подавай певчих птиц: щеглов, чечёток, чижей, чтобы с утра до вечера их песни слушать. На худой конец и снегирь-свистун сгодится. Целыми днями он по оврагам с клеткой-ловушкой лазит, внимает птичьим музыкальным трелям.

Все уж стали думать, что Вовка ударился в музыкальное творчество. Ждут от него чего-нибудь оригинального в этом увлечении, и как-то не стали его разочаровывать своим будничными занятиями. Но однажды повстречали и поинтересовались, как у него дела.

— Не отвлекайте меня, — сказал Вовка, — мне сейчас не до вас, — и он поплёлся опять в овраг.

«Ничего себе, — подумали мальчишки, — каким важным заделался!».

А тут вдруг ему что-то в голову запало, и Вовка говорит им:

— У меня предложение созрело, хочу рассказать вам, как в чижа играть.

Вначале ребята как-то не поняли его: что это за игра такая и кто ему о ней начирикал? Чиж — это же птица, он по воздуху летает, а мальчишки вроде бы бескрылые да и чирикать не научились, а вот свистеть — это запросто: два пальца в рот, а то и с обеих рук по два пальца сразу, и такой свист раздаётся, что на соседней улице хоть ставни в окнах закрывай. Мёртвого зараз поднять можно! Граждане одно время даже бояться стали, не соловей ли разбойник в округе появился?

А сосед Толик, так он до чего умудрился — стал под настоящего соловья косить. Из бересты берёзы, что по соседству у дома росла, срезал очень тонкий лепесток с коры, похожий на прозрачного мотылька. Если в солнечный день лепесток на просвет посмотреть, то глаза от света слипаются. А он приложит двумя руками к губам такой инструмент и давай насвистывать. Получается, как у настоящего соловья, так радостно и весело заливается, что душа сама хочет петь.

Соседские бабульки вечерком на лавочке возле дома соберутся и слушают Толькин соловьиный концерт, а сами так грациозно по сторонам посматривают, кавалеров и молодость свою вспоминают и перешёптываются между собой, боясь нарушить музыкальное выступление.

А одна из них, по имени Матрёновна, та ещё певунья и веселуха, по секрету подругам сказывает:

— Если соловей поёт — это значит, что соловьиха в это время на яйцах в гнезде сидит и птенцов выпаривает. А самец-то ещё тот сорванец! Слышите! Как он старается. Это чтобы птенчата, когда они еще в яйцах находятся, обучались музыкальной грамоте. Они в своей скорлупе, словно в консерватории, обучение получают. Не раз, — говорит она, — я это дело наблюдала в молодости. На следующий год в новом составе из подросших птенцов прилетят концерт исполнять. Соловьиная трель так и будет разноситься в садах!

Вовка-птицелов большой интерес к певчим птицам имел, и когда он из оврага с клеткой возвращался, то подслушал разговор бабулек и решил ребятам рассказ Матрёновны передать.

— Давайте, — сказал Вовка, — яйца под нашу несушку курочку-рябу подложим, пусть она сидит и выпаривает, а мы Толика в курятник пригласим, чтобы он для них соловьиную рапсодию исполнял. Глядишь, цыплята вылупятся и по-соловьиному петь начнут. А так от них только один писк: пик-пик, а когда они подрастут, то только кокочут: «Ко-ко-ко, ко-ко-ко». Никакой спевки у них не получается. Все звуки на одной ноте, нотной грамоты не знают, ни «до», ни «ре», а так, глядишь, и заживём весело, кругом песнь соловьиная будет слышна.

— А с петухом что будем делать? — с серьёзным лицом и слегка заикаясь спросил Юрка.

— На переучивание отправим к Витьке, он же в музыкалку по классу баяна ходит. Вот пусть и займётся обучением хохлатого.

— Ну, Вовка, ты и выдумал, — смеясь, выпалил Колька, — мы так из птенцов городищенский птичий хор организуем. У нас в хоре соловьи, щеглы и чижи запоют. Что тогда вороны и сороки будут делать?

— На подпевку поставим. А дирижёром будет петух бабки Мани.

— Да, Вовка, фантазия у тебя разыгралась! Давай лучше расскажи про игру в чижа, про чижика-пыжика. С чего-то уже начинать надо, а то собрались вроде играть, а ничего об этой игре не знаем, да и пацанов ознакомить надо!

— Да игра-то простая. Надо только берёзовый кол да палки, наподобие бит, достать.

— А про чижа ты говорил, где его взять? Что, ловить пойдём?

— Ну, дурень, слушай. Чиж — это такой образ, воплощённый в дерево, его тоже вырезать из дерева придётся. Вроде пенька, только со спинкой горбатой, как у верблюда. Сообразил?

— И что, он летать, как чиж, будет?

— Полетит, как миленький, если битой хорошенько вдарить по колышку, на который присядет деревянный чижик-пыжик.

— А дальше-то что делать?

— А дальше чижиков ловить надо!

— Это ты для смеха сказал?

— Да какой тут смех, один только грех! Для этого придётся в лес смотаться, кол берёзовый и палки для бит нарубить. Небольшой ущерб нанести лесному хозяйству.

— Про берёзовый кол ты хорошо сказал. Хорошо, что не берёзовый крест.

— Ну а играть ты сам научишься, когда дело до этого дойдёт. Тренируй пока ноги, бегать много придётся, — с улыбкой произнёс Вовка.

Колька сначала смутился, но потом подумал, что вроде с бегом у него всё в порядке. Ноги хоть слегка кривизной страдают, но когда надо, не хуже колёс крутятся. Бегут домой так, что прямо удержу нет, зная, что отец уже дома и может заметить отсутствие сына. Будет факт на лицо! Отец сразу поймёт, что Колька целый день пробегал на улице. Придётся отчёт перед отцом держать. Но потом Колька успокоился и приободрился, вспомнив, что ему предстоит в лес сгонять.

— Давай поедем на велосипедах, — говорит он Вовке, — дело быстрей будет, и мы успеем вернуться до прихода родителей. За компанию и ребят с улицы прихватим.

— Мы ж не лес валить едем, — говорит Вовка. — Возьмём только Юрку и втроём смотаемся.

Так и порешили.

Прихватив Юрку и топорик, покатили в сторону деревни Плеханово. Решили вдоль железной дороги передвигаться, по железнодорожному полотну. Налегли на педали велосипедов и поехали не спеша. День ещё весь впереди был. Жарковато стало, солнце прямо маковку печёт. Испарение креозота от шпал и запах мазута от железнодорожной насыпи исходит, но движению вроде не сильно вредит.

— Шибко разит, — вдруг говорит Юрка, — от этого духа дышать невыносимо становится, даже колёса скрипеть начинают, как бы с велика не свалиться.

— А нам вроде ничего.

— Глубоко не дыши, а то голова кругом пойдёт, — с улыбкой посоветовал Вовка, оглядываясь в сторону Юрки.

А тут и будка путевого обходчика впереди показалась. Из неё вышел дежурный по переезду в форменной фуражке с флажком в руках и стал посматривать в их сторону, словно проходящий состав ожидает. Тут, конечно, головной велосипедист Вовка заволновался, наверное, он вспомнил, что гудка паровозного у велосипеда нет, ход приубавил и притормаживать стал.

«Сейчас «парку» задаст нам фуражка, — подумал Колька. — Безопасность движения на железной дороге нарушаем». Стали другой путь искать. Шурша колёсами по гравию, скатились с насыпи и в обход этой будочки, мимо путевого обходчика в форменной фуражке с флажком, покатили дальше, в направлении лесочка. Главное здесь было не замешкаться и вовремя правильный манёвр сделать. А так пришлось бы по их уставу ответ держать и опоздать домой могли бы, и из расписания выбиться. А фуражке вроде бы на мальчишек и ноль внимания.

Тут звоны и перезвоны на переезде начались. Полосатый шлагбаум цвета морской тельняшки дёрнулся и переезд перекрыл. Ребята подумали, что фуражка с флажком их вышла встречать, а оказалось, что поезд курьерский со станции вышел и вслед за ними спешит на подъём. Обидно, конечно, стало, что паровоз решил их обогнать. Но на это он и курьерский!

Ну, делать нечего, едут дальше, а тут и посадки из деревьев начались, вроде и деревца нужные появились. Правда, деревца, похожего на чижика, не видно, да и самого пернатого чижика не слыхать. Все лесные звуки заглушил грохочущий состав курьерского поезда во главе с пыхтящим паровозом.

— Славно, — сказал Вовка, — дальше можно не ехать!

— А что, — говорит Юрка, — чем дальше в лес, тем больше дров!

— Может, ты ещё скажешь, лес рубят — щепки летят? Мы же не за дровами поехали! Вон, смотрите, на опушке деревья срубленные лежат, там и берёзы есть. То, что нам надо!

Тут, конечно, все разом и остановились. Побросали на траву средства передвижения и, взяв с собой топорик, направились на просеку. Юрка Растопыркин ловко берёзку топориком ощипывать стал, да так, что щепки по сторонам стали разлетаться.

«Почему Юрке такую фамилию дали, — подумал Колька, — руки вроде на месте, не топорщатся, и топор в руках слушается. По дереву, словно дятел, тюкает, даже неплохо получается, и ритм музыкальный прослеживается: ту-ки, тук, ту-ки, тук. Прямо, как на барабане».

Юрка так увлёкся, что оторваться не может. Потом разогнулся, встал с топориком в руках, шею вытянул, как лебедь, а сам стоит зелёный, словно молодая берёзка.

— Ты что позеленел-то? Вроде воздух натуральный, для здоровья полезный!

— Да запахом от шпал надышался, вот всё перед глазами и струится.

— Плохой из тебя, Юрка, нюхач, — с улыбкой произнёс Вовка.

Натюкали все вместе небольших по размеру берёзовых палок, да таких, чтобы с ними на велике разместиться можно было. Взяли по две штуки на брата, привязали к раме как следует, и покатили обратно домой.

Добрались до дома и сразу принялись за дело. Кольке досталась работа из палки чижа сделать. Образ его он помнил; всё ещё перед глазами стоял пенёк с горбинкой, так и засел в голове. Колька достал свой подарок — перочинный ножичек, присел в тенёчке на завалинке у дома и подстругивает берёзовую палочку, ваяет из неё чижика-пыжика и под нос потихоньку мурлыкает:

Чижик-пыжик,
Где ж ты был?
На опушке лес хранил.
Накатила ребятня
И стругать давай меня.

А теперь мне здесь тоска,
Там в лесу мои друзья.
Незавидная судьба.
Будут ножки мне строгать,
Да по улицам гонять.

Хорошо в лесу жилось.
Что теперь со мной стряслось?
Не увижу я друзей,
Братцы, выручайте поскорей.

— Ты с кем там разговор ведёшь, наш папа Карло? — с улыбкой произнёс Юрка.

— Да вот мой чижик деревянный что-то затосковал по своим друзьям, обратно в лес просится. Что мы с ним теперь будем делать?

— Ну, не в лес же одного его отправлять. Пусть теперь привыкает к нам, ему с нами веселей будет.


Жосточка

Повстречал Колька в один из летних дней друга Юрку. Он показался каким-то необычным и загадочным. Юрка и так заикался, его через слово можно было понять, а тут вроде как совсем дар речи потерял, смотрит на Кольку и ни слова не говорит, словно язык проглотил, и глаза у него как-то странно моргают, как поворотники у машины.

— Что случилось с тобой? — спрашивает его Колька. — Сон страшный, наверное, видел? В овраге опять с крысами сражался? А может, зуб ночью покоя не давал? Такое часто бывает, зубы болят непредсказуемо, а с дыркой в зубе тоже не сразу побежишь к доктору, потому что в зубном кабинете от одного вида и звука бормашинки все зубы разболеться могут.

— Да нет, — говорит Юрка, — зуб, хотя и с дыркой, но помню, точно не болел, а вот что-то похожее на лохматое чудище видел!

— Да ты не волнуйся, успокойся! Может, поделишься со мной сновидением? Делать-то пока всё равно нечего, и Вовка с Толиком ещё неизвестно когда появятся.

И тут Юрка заговорил, правда, заикаться он меньше не стал.

— Я вчера подсмотрел, — стал рассказывать он, — что вечером у дома Серёги собралась компания ребят постарше нас лет на пять: Герка, Борька и ещё двое ребят с другой улицы. Похоже, навострились они в город на прогулку. Собрались кружком и над чем-то весело похохатывают. Сами принаряженные, сапоги начищенные хромовые, как у гусаров, и кепочки «копейка» у каждого на голове. Голяшки сапог в вечерних лучах солнца поблёскивают. Ну, я от любопытства рот разинул, незаметно в сторонке примостился, стою и смотрю. Вижу, что они какой-то серый предмет боковой частью сапога подбрасывают, и нога у них, как маятник часов с кукушкой, туда-сюда, вверх-вниз качается. Понять ничего не могу, издалека-то не видно, но совсем близко не подхожу. Они и шугануть меня могут. Но всё же подкрался поближе, склонил голову к земле, словно пятак в траву обронил и ищу его, а сам искоса поглядываю. Серая штука подлетает, вроде на мышь похожая, правда, без хвоста. Они так ловко ногой орудуют, и все хором считают, сколько пинков нанесут.

— Что, правда пинают ногой, как мяч?

— Почти, только «щёточкой», где большая косточка, — и, задрав штанину, показал на своей ноге, — вот так!

— А если игрок промажет пинка дать, то уже другой игрок тоже начинает ногой подбрасывать жостку и тоже «щёточкой», и опять счёт идёт.

— Интересно! Давай лучше спросим у Вовки, может, он разбирается в этой игре. Наверняка он может знать. Тогда мы сами подобной игрой займёмся. Где только нам раздобыть такую серую «мышь»? Так ты, может, эту мышь во сне видел?

— Может, и эту, точно не разобрался, глаза сразу открыл. Решил пораньше на улицу выйти и ребятам рассказать.

— Бежим тогда к Вовке! Расскажем! Хватит ему в постели валяться.

Вовка появился на крыльце сонным и долго не мог врубиться. Похоже, он только что проснулся и поэтому никак не мог понять, о какой серой мышке идёт речь. Потом вроде начал соображать. Сначала зевнул, затем вдруг, как будто о чём-то вспомнив, спрыгнул с крыльца и помчался к огуречной грядке. Он долго рылся в ботве, что-то отыскивая, и, наконец, с гордым видом произнёс: «Нашёл!» и показал зародыш зелёного огурчика, размером чуть-чуть побольше мизинца руки.

— Похоже, ещё не народились за ночь. Вчера с Витькой, видно, все поели, — недовольно произнёс Вовка.

Разломив на две половинки огурец, он отдал одну половинку нам с Юркой, а вторую запустил себе в рот и стал смачно хрустеть.

— Врубайся скорей, Вовка, — с нетерпением произнёс Колька. — Мы пришли не огурцы есть!

— А вы что про мышку-норушку хотели узнать? — с иронией в голосе произнёс Вовка. — Так это жостка, подружка мышки, — с улыбкой добавил он.

— Ну, мы ж серьёзно к тебе пришли узнать.

— Ну, если серьёзно, так это запросто, мы и сами такую мышку можем сделать и будем играть в жостку. Такая игра есть. Кто больше набьёт ногой, тот и выиграл.

— А что, может, и мы сделаем?

— Чтобы её сделать, надо добыть свинцовый биток размером с пятак и меховую шкурку. А сшить для битка меховой «тулупчик» — пара пустяков, — ответил Вовка.

— А свинец где добыть?

— Вон в сарае от кабеля кусок свинцовой брони хранится, на грузила для удочек достал. Могу поделиться. Возьмём и расплавим на костре, только надо найти посуду, в чём плавить.

— А тулупчик из чего будем делать?

— Из мышки!

— Ты опять шутишь.

— Тогда надо из старой шапки кусок выдрать. У тебя же есть кроличья шапка. Вот из неё и сделаем. Не пойдём же мы мышей ловить, да и кот Васька нас не поймёт. Он сам любит мышами полакомиться.

— Вовка! А без этой канители нельзя обойтись: свинец, тулупчик из мышки?

— Похоже, нет, весь смысл в том, что природные явления надо учитывать, чтобы полёт жостки был предсказуем, и в воздухе вела себя она должным образом.

Короче, ничего Колька с Юркой не поняли из этих Вовкиных загогулин.

— Ладно, — говорит Колька, — сплавляйте с Юркой свинец для битка, а я пойду шкурку искать.

А про себя думает, где сейчас летом её сыщешь-то, на улице жара стоит. По дороге, пока бежал, Колька вспомнил, что отец шкурки с кролей снимал. Может, в сарае найдётся кусочек шкурки.

Заскочил в сарайчик, обшарил все полки — нет шкурок, словно моль их почикала. Вдруг видит, на гвоздике у окна муфта из меха висит. Правда, местами уже облезлая. Похоже, за ненадобностью ей место только здесь нашлось. Сдёрнул муфту с гвоздика, повертел в руках и думает, что самое то, да и зачем ей пропадать в сарае, когда можно в дело пустить. А у самого от полноты чувств, что нашёл нужную вещь, на душе радостно стало. «Дай, — думает, — примерю!». Всё же интересно стало, как в муфту девчонки руки от мороза прячут. Ну и с двух сторон сунул руки. Вдруг чувствует, что кто-то по кончикам пальцев ненавязчиво шкрябает. Вначале не понял, что это может быть? А потом испуг охватил. «Неужели, — думает Колька, — кто-то успел вперёд меня муфту примерить», — и, возмутившись, бросил на пол меховой предмет. Стал думать, что делать: в руки брать боязно и оставлять не хочется. Где такую найдёшь ещё вещь? Смотрит, палка стоит у дверей. Ну, Колька осторожно палку сунул внутрь муфты и пошевеливает, а сам на двери поглядывает, на всякий случай ноги пошире расставил так, чтобы сдёрнуть вовремя из сарая.

Но вдруг замечает: уродство мохнатое с пузырём на спине из муфты пятиться стало задом.

«Ничего себе, — подумал Колька, — что это за гоблин-отшельник обосновался в сарае? Нет, надо за Вовкой сбегать, а то чего бы не вышло!». Прибежал к Вовке и стал ему рассказывать про отшельника-гоблина, а про муфту ни слова не сказал.

— Это бредни твои, — говорит Вовка, — надо лучше сбегать и посмотреть, а заодно и Юрку взять с собой на всякий случай.

Юрка сразу обрадовался, взбодрился. Шутка ли, гоблин в наших краях объявился! Он вид боевой принял, грудь вперёд колесом выкатил, а заодно и прутик от дерева сломил. И они пошли вместе, а Юрка бодренько прутиком размахивает, как на сражение собрался. Теперь страх им нипочём!

— Давай показывай, где тут твой отшельник живёт? — грозно спросил Юрка, заглядывая в сарай.

А сам по сторонам взгляд бросает, чтобы от неожиданности в обморок не свалиться.

Колька палкой ткнул ему на муфту, лежащую на полу.

— Вот, смотрите! Отсюда выползал волосатый монстр, — и указал на лохматый комок.

Стоят мальчики кружком и мозгами шевелят, никак разуметь не могут, что делать дальше. Муфта с виду на страшилище не похожа, и самого монстра волосатого что-то не видно.

— Ты что так запаниковал? — говорит Вовка. — Мы с ним сейчас быстренько разберёмся! — а сам палкой осторожно так опрокидывает лохматый комок на бок. — Похоже, там нет никого!

— А ты кольни внутрь палкой, — говорит Колька ему, — может, и очухается.

— Пожалуйста!

А Юрка вдруг посмотрел наверх, где солнечный луч через щель в сарай прокрался, да как заорёт:

— Вот он, гадёныш! Смотрите! — и показывает в угол сарая. — Это же паучище! Он паутину плетёт. Бежим скорей отсюда, пока паутиновая сеть нас не прихлопнула!

Ребята с испугу дружно и сиганули из сарая. На бегу Колька всё же успел ухватить мохнатую муфту. Не оставлять же такую вещь гоблину пауку!

— А что у тебя в руках и зачем ты это подобрал? — спросил Вовка.

— Как что? Муфта для жостки, в ней гоблин-отшельник жил. А сейчас из муфты можно жостку сделать!

Полуденный, ещё не прогретый утренний воздух нёс свежесть и прохладу, он освежал разгорячённые лица, и тревожные мысли сменились заботой. Теперь предстояло из муфты извлечь кусочек лохматой шкурки и сделать «тулупчик», в котором жить теперь будет жостка.

— Вовка, а ты сможешь сшить «тулупчик» для жостки?

— Конечно! — ответил он, нащупывая в кармане ещё тёплый свинцовый биток после выплавки свинца на костре.

Рукодельем Вовка стал заниматься один, а мы стояли и смотрели, как он расправлялся с мохнатой муфтой; что-то вспарывал, измерял, потом, отчертив свинцовый биток огрызком карандаша, вырезал кусочек кожи.

— Каким швом будем шить? — вдруг поинтересовался он. — Надо, чтобы качество продукции на знатном уровне было, — и улыбнулся нам с робкой симпатией.

И Колька с Юркой хором затрещали:

— Валяй любым, главное, чтобы пауку «тулупчик» не пригодился, и посторонние жильцы на вроде клопов не завелись.

— Замётано!

Хотя кусок шкурки для обшивки битка и небольшим был, Вовка что-то долго с ним возился. Игла в шкурку почему-то не хотела входить, ускользала в сторону, колола пальцы, при этом Вовка каждый раз вздрагивал, осматривал их и выговаривал кучу самых не одобрительных слов в адрес иглы.

— Ну, наконец-то, — облегчённо выдохнул он и плюхнул жосткой о пол.

— Кто смелый первым испробовать швейное изделие? — горделиво произнёс Вовка, поглядывая на нас.

Ребята посмотрели на пол и в первую минуту остолбенели. Теперь вместо дамской муфты на полу лежала жостка, похожая на смешную неуклюжую каракатицу.

Тут Юрка опять взбодрился, вместо прутика смело взял её в руку и подбросил вверх и, подставив щёточку ноги, на лету ловко подбил жосточку ногой примерно так, как делали взрослые ребята. Не зря же он шпионил за их игрой. Но вдруг Юрка издал ужасный вопль и завращался юлой, ухватив руками ступню. Тут и нас с Вовкой хватил озноб. Неужели опять монстр волосатый успел заселиться в «тулупчик». А сама жостка упала на пол и полёживает, как ни в чём не бывало. Склонили мальчики головы и стали разглядывать творенье Вовкиных рук. Яркий блеск меж торчащих ворсинок шкурки насторожил, но разглядеть ничего не могли.

— Неужели пчелиный укус? — изумлённо произнёс страдающий Юрка, осматривая ногу.

— Да откуда же здесь взяться пчеле, — выпалил Вовка. — Вроде форточки в доме закрыты, да и сладостей для пчёл нет — хоть шаром покати!

— Тогда что же это было?

И ребята стали разглядывать жостку. Она одиноко лежала на полу.

— Смотрите! Да это ж иголка! Наш портной Вовка оставил в шкурке свой инструмент.

Юрка сидел на полу с кислой гримасой на лице, потирая ногу, и не рассмеяться над ним было просто невозможно.

— Может, вам лекарства от боли дать, — с улыбкой произнёс Колька.

— Лучше свеженького огурчика с Вовкиной грядки! Это из-за его оплошности я страдаю.

— Да не наросли ещё огурцы, — с сожалением в голосе ответил Вовка. — Давайте лучше займёмся разминкой, — добавил он и, вытащив иголку из мехового «тулупчика», ловко подбросил вверх жостку и сразу набил ногой целых три удара.

— Вот ты даёшь! — воскликнул Колька.

— Ну, а из вас кто больше набьёт?

Вначале у мальчиков жостка падала. Она и не хотела больше пяти раз держаться воздухе, капризничала, будто ей нравилось отлёживаться на земле. Помучившись с её привередливостью, вскоре мальчики стали ощущать, что она становится послушнее. Да и жосточке стало самой нравиться подолгу летать в воздухе.

Играя, мальчики то и дело переглядывались, говорили, как правильно щёточкой ноги поддать по жосточке, при этом безудержно хохотали над неловкостью своих босых ног.

Стоя кружком, они уже с наслаждением подбрасывали жосточку щёточкой ноги, согнутой в колене, и громко выкрикивали считалку: «Раз! Два!.. Десять!.. Пятнадцать!».

Лето было ещё впереди. Тёплый ветер ласкал и трепал взлохмаченные волосы ребят, улыбки светились на их лицах, и встревоженный восторгами воздух дрожал, кружился в лучах яркого солнца и разносил ребячьи голоса, словно приглашая их вновь принять участие в этой незатейливой игре.


Солнечная ладошка

Однажды в солнечный летний день, когда улица, прогретая яркими лучами, томно просыпалась после утреннего дождя, шлёпая ногами по непросохшим лужам, прибежал Юрка. В одной руке он держал странный предмет округлой формы, а в другой держал зелёный пучок только что сорванной моркови.

— Ты где уже успел побывать? — поинтересовался Колька. — У тебя такой вид, словно ты успел посетить овощной магазин.

— Да к Серёге забегал, он сидит дома смотрящим, взрослые ушли в город. Вот мы с ним и надергали немного корешков. Всё равно предстоит делать прополку. Пока бежал к тебе, наткнулся на птенчика, он, малец, наверное, из гнезда выпал. Малюсенький такой, пищит, перья у него едва пробиваются, а клюв больше головы, и он уже вздумал клеваться. Положил я его пока в траву. Хочешь посмотреть? Бежим, пока кошки не сцапали.

— Тогда бросай ботву в мой огород и бежим, — предложил Колька, — нам надо спешить.

— А это что у тебя в руке, почему не показываешь?

— А, это! Солнечный луч!

— Какой ещё такой луч? Ну-ка дай посмотреть!

— Да это же обыкновенный отражатель от велосипедной фары!

— Зачем он тебе?

— Я же сказал тебе, что это солнечный луч! Он может светом сигналы посылать.

— Что, и ночью можно? А ночью как? Ночью солнца же нет. Что, лунный свет отражать собрался? Лунатикам решил сигналы посылать?

— Ночью другим светом будет светить, только надо добыть батарейку с лампочкой!

— Ладно, давай показывай, где птенца спрятал.

Кольке очень хотелось увидеть птенца. Он даже читал где-то в книжке, как маленьких птенчиков надо вскармливать. Юрка с Колькой подбежали к забору, где в густой траве, запутавшись в полёгшем травяном сухостое, пытаясь высвободиться, трепыхался птенец.

— Какой он дохленький, — произнёс Колька, взяв птенчика в руки, — его надо напоить!

И, прислонив клювик птенца к своим губам, попытался протолкнуть собранную во рту слюну. Птенец, похоже, не ожидал от него такой щедрости. Он смотрел, странно сверкая бусинками глаз и раскрыв желторотый клювик, не собирался принимать предложенное угощение.

— Видишь, он предупреждает, что готов защищаться. Сейчас цапнет тебя за язык. Чем потом болтать будешь.

— А как ты считаешь, его можно вырастить дома? — вдруг спросил Колька.

— Не знаю. Давай лучше поищем, где гнездо у птенца. Не мог же он издалека прилететь. Во всяком случае, гнездо должно быть где-то рядом.

Колька не мог не согласиться с предложением Юрки. Самым заманчивым вариантом было место над окном у дома, за наличником, откуда виднелся торчащий соломенный пучок.

— Смотри, Юрка, наверное, кошка пыталась достать его лапой. Видишь, как разворочено гнездо.

— Ну конечно!

— Давай подойдём ближе!

И, держась рукой о доску забора, Колька подтянулся и, опершись рукой о забор, стал пытаться дотянуться до гнезда. Слепящее солнце светило прямо над головой, дрожащее, мерцающее марево воздуха наплывало в лицо, и протянутая вверх рука соприкоснулась с этим потоком, солнечное пятно на ладошке, отдававшее желтизной, вдруг стало ярко красным. «Что это?» — испуганно подумал Колька.

Он резко убрал руку назад. Яркое солнечное пятно так же светило. Но любопытство, возникшее у Кольки, заставило его снова повторить это движение рукой. Он стал осторожно двигать рукой, перекрывая ей солнечный свет, потом убирать, и так раз за разом, до тех пор, пока не убедился, что это не сон и что на его ладони появлялся другой свет, не похожий на золотистый солнечный диск. И каждый раз, когда он подставлял ладонь навстречу солнечному свету, на его ладони вспыхивал ярко-красный свет.

— Юрка! — закричал Колька. — Ты представляешь, у меня солнечная ладошка, настоящая, но немножко другая, почему-то даже ярко-малиновая. Я, кажись, поймал солнце!

— Стой спокойно! Не двигайся! Дай я посмотрю.

Юрка, положив птенчика на траву, одним прыжком подскочил к забору и, ухватившись за доску, повис, словно прилип к ней, стараясь разглядеть загадочный цвет.

— Ничего я не вижу, — небрежно произнёс Юрка и, отцепив руки, спрыгнул на землю.

Колька был уж готов доказывать, что он поймал солнце, но понял, что в таком положении ему не удастся это сделать, и он тоже спрыгнул с забора, коснувшись руками ещё влажной от дождя травы. Затем, обтерев руки о штаны, он повернулся лицом к солнцу, прикрыл один глаз и вытянул руку с развернутой ладонью к лицу.

— До чего же здорово! — радостно воскликнул Колька, — я опять поймал солнце!

Теперь, уже уверено стоя на земле с поднятой рукой, Колька с любопытством разглядывал ярко-малиновый цвет. Он вначале никак не мог представить такого загадочного превращения яркого солнечного пятна в переливчатый малиновый цвет, появившийся у него на ладони.

Юрка, глядя на Кольку, пытался повторить движение его руки, каждый раз поднося ладонь к носу, то отдаляя её, то приближая, одновременно водил у лица второй рукой, словно изгонял назойливых мух, но почему-то загадочного превращения у него не получалось, ладонь оставалась бледной и не была такой яркой, как у Кольки.

Вдруг Кольку осенила мысль. «Может, я много съел малинового варенья, — подумал он, — да нет, я тогда бы весь покраснел».

Вовка, задыхаясь от быстрого бега, застал ребят у дома, когда они, поочерёдно вскидывая руки, пытались что-то разглядеть и рассмотреть на своих ладонях.

— А у меня нет солнца, — с горечью в голосе сказал Юрка и, подняв с травы птенца, полез на забор, чтобы положить его в гнездо.

— Про какое он говорит солнце? — поинтересовался Вовка.

— А вот посмотри, какое у меня солнце есть, — и Колька протянул руку, пряча глаза за ладонью. — Вот видишь, оно у меня в руке, а у Юрки его не видно, оно у него, как в тумане.

— А ты не расстраивайся, Юрка, если помоешь руки с мылом, солнце тоже прилипнет к твоим рукам, — с улыбкой произнёс Вовка, — а может, Юрка, у тебя голубая кровь? — добавил он.

— А при чём тут кровь? — возмутился Колька.

— Да при том, что она у нас красная. Вот она и просвечивается.

Юрка почему-то не отреагировал на шутку про голубую кровь.

Колька сжал ладонь в кулак, засунул руку в карман и молча подумал: «Всё равно у меня солнце будет в кармане».

Затем, подумав, сказал:

— Давай лучше займёмся отражателем! У меня есть идея. Но вначале надо достать лампочку и батарейку. Давайте соберёмся вечером у оврага, а я постараюсь добыть лампочку с батарейкой.

— Хорошо, я постараюсь, возьми себе отражатель, — сказал Юрка.

После этих слов он молча побрёл домой.

У себя дома Колька с Вовкой достали конструктор и стали колдовать с отражателем, как расположить его, чтобы конструкция получилась небольшой, похожей на фонарик с плоской батарейкой.

— Здорово! У нас будет отражатель света!

— А можно сделать сигнальный фонарь! — воскликнул Колька. — Тогда будем передавать сигналы светом, а можно ещё сделать и передающий ключ, чтобы им передавать сигналы азбуки Морзе: точка-тире, точка-тире, но нам могут потребоваться провода и электронные лампы, и передатчик другой придётся строить, электронный. Правда, на это уйдёт много времени, да и Валерка-«профессор» будет нужен. А сейчас его нет, уехал на лето в деревню. Испытаем пока простой отражатель света.

— Что ж, можно и простой, — ответил Вовка.

Соорудив из деталей прибор, похожий на излучающий фонарь, друзья вечером собрались у оврага.

Солнечный свет медленно таял, словно догоравшая свеча. Надвигались вечерние сумерки, они опускались в овраг, медленно накрывая верхушки тополей, ивняка, заполняя собой пространство между стволов деревьев, кустов, застывших по берегам ручья, пока они не стали тусклыми и едва различимыми.

Стоя на берегу, ребята договорились, что будут означать световые короткие и длинные сигналы: «внимание», «тревога», «сбор», «разбегаться». Для ночных приключений их было достаточно. Сигнальщиком назначили Юрку. Колька захотел стать наблюдателем и шифровальщиком сигналов. Ему нравилось наблюдать за небом, усеянным мерцающими звёздами, всматриваться в ночную тьму, откуда доносился лай собак, скрип калиток и вслушиваться в ночные шорохи звёзд, опускавшиеся по лунной дорожке в овраг, где протекал ручей, и где сияние звёзд отражалось в спокойном, неторопливом течении вод.

Кольке предстояло в случае опасности подавать команды тревоги сигнальщику Юрке. Вовка и Серёжка тем временем сбежали в овраг и, поднявшись по склону, расположились в низине, укрывшей их высокой травой, и стали наблюдать, как будут доходить до них световые сигналы отражателя, собранного на батарейке с лампочкой.

— Ну что, Юрка, давай пробовать! Включай свой отражатель!

Юрка щелкнул тумблером, свет лампочки вздрогнул, и тусклая полоска света едва осветила край склона. Затем свет моргнул и исчез совсем.

— Что это с ним? — прошептал Юрка и стал нервно щёлкать тумблером.

Отражатель сломался.

— Где-то плохой контакт. Ты лампочку не трогал?

— Не знаю, да вроде не касался её.

— Тогда пошевели лампочку.

— Очень странное дело. Она закручена и не шевелится.

— Давай выкручивай, будем менять на запасную. Похоже, пришёл ей каюк!

Колька стал шарить у себя в карманах в поисках запасной лампочки. Тут он вспомнил, как хорошо было днём, когда он ладонью поймал солнце, и оно светилось у него в руке малиновым цветом. Ещё он вспомнил, что это солнце он положил в карман. А сейчас почему-то его там не было, а в руке оказалась только маленькая лапочка со стеклянной колбочкой, которая поблескивала удивительным лунным светом, почти как солнечным.

— Обидно! — произнёс Колька.

— Чего тебе обидно?

— Обидно, что солнце, которое я ладонью поймал днём, исчезло. Его нет в кармане. А как бы нам оно сейчас пригодилось. Может быть, и отражатель бы нам не потребовался.

— Ладно, не переживай, давай вкрутим в отражатель новую лампочку!

Юрка склонился над прибором и стал старательно вкручивать её по резьбе. И чем дальше он её вкручивал, тем светлее становилось внутри стеклянной колбочки. Когда лампочка коснулась контакта прибора, свет стал похожим на маленькое солнечное пятнышко.

— А почему она светит? — с удивлением спросил Юрка. — Я же не включал тумблер. Вот чудеса!

— Дай посмотрю, — сказал Колька и неуверенным, неловким движением рук поднёс прибор ближе к лицу, ещё раз проверил тумблер.

Он был отключён. В самом деле, лампочка излучала тёплый солнечный свет. Но он светил таким маленьким солнышком, которое можно было рассмотреть только очень близко. Тут Колька осторожно щёлкнул тумблером, лампочка вспыхнула, и яркий солнечный свет вспорол нависшую над оврагом темень и окрасил нежной золотистой вуалью удивлённые лица ребят.

Колька подставил ладонь руки навстречу слепящему пучку света, ладонь засветилась малиновым светом.

— Как здорово! — воскликнул он. — У меня опять в ладони солнце!

— Откуда ты взял, что это солнце? — удивлённо спросил Юрка.

— В том-то всё и дело, что лампочка лежала в моём кармане, где днём я спрятал солнечное пятнышко. Вот лампочка и зарядилась от него, как от маленькой батарейки. А в приборе с настоящей батарейкой у них дружба, она у них сильная и яркая, как у настоящего солнца.

— Давай, Юрка, ты у нас сигнальщик, подавай сигнал сбора, пусть ребята бегут на наш берег. Я расскажу им про сказочную дружбу двух друзей — солнечного пятнышка и стеклянной колбочки.

Колька провёл ещё раз ладонью руки по яркому лучу, сжал ладошку в кулак:

— Теперь я буду всегда с собой носить их дружбу!

Колька радостно улыбнулся, и ребята гурьбой побежали по домам, навстречу утренней заре. Навстречу новому дню.


Штиблеты

По дороге, перебирая босыми ногами, словно скороход, поднимая пыль, бежал Юрка. Со стороны можно было подумать, что его кто-то преследует. Колька пригляделся, но ничего не увидел, кроме пыли, которая кружилась за ним и, закручиваясь спиралью, поднималась вверх, словно вихревая воронка, раскрученная волшебником перед непогодой.

Поравнявшись с Колькой, Юрка выкрикнул: «Привет от старых штиблет!» и тут же пролетел мимо, растворяясь в пыльном тумане. Его рубаха раздувалась ветром и походила на маленький парус, который топорщился поверх штанов и, укрывая спину, трепыхался из стороны в сторону.

Только сейчас Колька заметил, что на верёвке за ним тащится старый поношенный ботинок, похожий на странную каракатицу. Вшитые и развёрнутые в стороны боковины ботинок с отверстиями для шнурков хлопали о землю, как будто старый и упрямый ослик потряхивал ушами. Ботинок, по всей видимости, уставший от своей непростой жизни, состарился и не ожидал такой резвой прогулки, и всячески пытался, словно руками, притормаживать, цепляясь за неровности земли, при этом он кувыркался, переворачивался в воздухе, обращая внимание прохожих, как клоун привлекает внимание зрителей на арене цирка. Оторванная подошва то и дело раскрывала пасть и обнажала ржавые, кривые гвоздики, которые были не в силах удерживать подошву и напоминали зубастого хищника, готового проглотить всё, что попадётся ему на его пути.

— Постой, куда же ты? — прокричал Колька и, не дождавшись от Юрки ответа, бросился вдогонку.

— Эй, послушай, Юрка, это что за кикимора за тобой тащится?

При этом Кольку скрючило от смеха, и, присев на четвереньки, он захохотал, указывая пальцем на ботинок с разинутым зевом.

— Какой-то он странный у тебя, посмотри, зубищи-то какие у него прорезались! Зараз можно испугаться, — продолжая безудержно смеяться, проговорил он. — Может, одолжишь башмачки поносить?

— Отбегали они, это остатки прежней роскоши, — с улыбкой произнёс Юрка. — Вот решил напоследок прокатить старца по улице.

— А где второй ботинок?

— Да он от немощности дома решил остаться.

— Ясное дело, — сказал Колька, — старость надо уважать, ботинки заслужили такую почесть. Правда, покатал бы ты лучше его в детской коляске.

— Да я и сам не против того, чтобы прокатиться, — с улыбкой на лице ответил Юрка. Кто бы только меня покатал!

— А это запросто! — сказал Колька. — Бросай в овраг свою кикимору, и пойдём к Серёге, может у него найдётся подходящий транспорт. Вот и будет нам чем заняться.

— С удовольствием, — ответил Юрка и, схватив ботинок за отворот, размахнулся и со всей силой запустил его в самую гущу крапивы, растущей на склоне. Кусты крапивы, словно сотканные кем-то в плотные, непроходимые заросли, заколыхались, и до этого не пропускавшие солнечные лучи, расступились и разбросили солнечные пятна по склону оврага.

— Вот так-то лучше будет, — произнёс Колька. — А ты знаешь, мне отец обещал новые штиблеты купить, — вдруг задумчиво сказал Колька.

— А это что, башмаки такие?

— Да нет, это модные туфли на кожаной подошве и на каблучках.

— И что, ты модником станешь? Зазнаешься и будешь щеголять, постукивать каблучками на тротуарах?

— Ладно тебе насмехаться! Сейчас мне не до моды, мне и стоптанные сандалии бы пригодились. А без них можно все ноги избить, и в новых штиблетах тогда не походишь.

— Ты дождись меня, я мигом, только домой заскочу, чтобы обувь надеть.

— Валяй, мне тоже надо обуться.

В сенях Колька не обнаружил своих кожаных сандалий на ремешке.

— Вроде я убирал их с крыльца. А может, и нет, — задумчиво прошептал себе под нос Колька и почесал затылок.

— Неужели снова решил пошутить Джульбарс? Вот незадача, придётся опять перекапывать грядки, искать утаённый собакой припас. Однажды уже было такое.

Дома Колька ещё раз решил заглянуть под шкаф, но там тоже не оказалось сандалий. Но вдруг он увидел калоши, с розовой подкладкой внутри.

— Надену-ка я лучше их, — решил Колька, — мне всё равно скоро купят штиблеты, вот тогда и задам я форсу, — решил он, — а бегать можно и в калошах.

Он сунул ноги в калоши, и выскочил за ворота.

— Ты что, собрался по лужам бегать, — спросил Юрка, увидев сверкающую чёрным отливом обувку. — Дождя вроде не предвидится, — добавил он и посмотрел на всякий случай на небо.

Спутанные лохмы волос накрыли глаза Юрки, и он небрежно сдёрнул их рукой в сторону. Лёгкий и порывистый ветерок дул со стороны оврага, верхушки деревьев едва качались, и лишь пение крохотной синехвостки, затерявшейся где-то в плотной тенистой листве, поднималось высоко вверх и превращалось в звенящую мелодию солнечного дня.

— Бежим к Серёге, только смотри, не потеряй «штиблеты», — с улыбкой произнёс Юрка.

Он первым сорвался с места. Колька хотел было припустить следом, но нога предательски буксанула внутри калоши, чуть было не потеряв её. Колька решил сменить манеру движения. Он побежал, шаркая ногами, обутыми в калоши, и, переставляя ноги, словно лыжник, скользящий по лыжне, оставляя примятый след на траве, старался не отставать от Юрки.

— Да-а-а! С тобой далеко не убежишь, — с улыбкой сказал Юрка, дожидаясь «модника» Кольку у Серёжкиных ворот.

— А что, можно и без калош, — произнёс Колька, нагнулся, сдёрнул с ног калоши и забросил их в траву, росшую у забора. — Пусть полежат без меня, я пока обойдусь и без них!

Друзья распахнули калитку и вошли в ограду. Во дворе они заметили Серёгу, тот с измазанными в масле руками возился с велосипедной втулкой.

— Шарики заели в подшипнике. Хочу смазать, — завидев ребят, выпалил он.

— А ты знаешь, Серёга, зачем мы пришли?

— Откуда мне знать, что у вас на уме, я же не ясновидящий.

— Да хотим попросить у тебя тарантас.

— Какой ещё такой тарантас? — спросил он, удивлённо разглядывая ребят.

— Ну, тот, что на колёсах, — и они показали рукой на коляску со скособоченными колёсами, которая стола возле сарая.

— А-а-а это та, на которой шалтай-балтай на карнавал в гости к козлу ездил, — с улыбкой произнёс Серёга. — Так у неё после этого все колёса в разные стороны смотреть стали. Косоглазие у коляски случилось.

— К какому козлу? — заинтересовавшись, спросил Колька.

— Да есть тут по соседству рогатый. Стёпкой зовут. Толстячок Толька с горы на коляске решил съехать, и он так сильно разогнался, съезжая с горы, что и сам чуть не расшибся.

Козёл Стёпка бабки Лены в логу траву щипал. Увидев Тольку, мчащегося с горы, он с испугу шары вылупил, ну и стойку боевую принял: рога наставил прямо на Толика. Видно, почуял, что Толькина туша в коляске на него летит. Приготовился. А тут и Тольку испуг хватил, зрит он, что залетит сейчас на козлиные рога, и давай маршрут менять. Не справился с управлением и прямо в забор.

— Ну, а козёл чего?

— Ну, что он мог сказать, посмотрел на него: «Бе-е-е», — говорит, «Бе-до-ла-га»! — и, показав ему язык, продолжил щипать травку.

— Ну а Толька?

— А Толька после того, как въехал в забор, решил посчитать сломанные доски: до трёх сосчитал, потом сбился. Рёбра считать не стал. Козел Стёпка рогатый прямо перед лицом стоял. И переключился он на Стёпку: разные слова стал подбирать, а потом давай сгоряча его оскорблять! Короче, словесная баталия у них получилась. А козёл-то толком ему возразить не может, одно «бе-е-е» да «бе-е-е». Поняв, что с козлом ему не договориться, он поднял искорёженную колесницу и приволок её мне. «Забирай свой тарантас, — говорит он, — мне такой больше не нужен, уж больно он норовистый. Пришлось усмирять ему пыл, ну и помял его немножко. Но в этом моей вины нет. Козёл Стёпка во всём виноват», — стал он оправдываться. Я не стал с ним спорить, взял у него коляску и забросил в угол. Вот сейчас и думаю, как исправить кособокие колёса.

— Ладно, Серёга, пойду я домой, не удалось нам сегодня покататься с Юркой! День, что ли, сегодня такой неудачный: сандалии потерял, на коляске не удалось покататься. Зато завтра у меня будет самый счастливый день, только по секрету расскажу вам, — восторженным шёпотом произнёс Колька, — мы с отцом пойдём в магазин покупать мне штиблеты!

Хотя Колька и сказал это шёпотом, но его слова прозвучали, как гром среди ясного неба. Не ожидали ребята такой новости, переглянулись и несколько мгновений стояли безмолвно. Подул ветерок, и подхваченная ветром калитка ворот, скрипя, отворилась, словно ещё кто-то, стоящий за калиткой, спешил услышать Колькину новость.

Колька улыбнулся и выскочил за ворота.

Проснувшись утром следующего дня, Колька почувствовал волнение. Ему хотелось быстрей пойти в универмаг. Штиблет, о которых рассказывал ему отец, у него ещё не было, и он представлял, как будет надевать штиблеты и завязывать шнурки. А вот как лучше зашнуровать их, лесенкой или крестиком, он ещё не решил.

— Мы скоро пойдём в магазин? — спросил у отца Колька.

— Да ещё рано, — произнёс отец.

Время, как назло, тянулось медленно. Колька никак не мог найти себя занятие. Он смотрел в окно и наблюдал, как ветер шелестит листьями; воробьи, слетая с деревьев, громко чирикали, укрывались в листве и снова садились на ветки, раскачивая их.

В воскресный день в детский универмаг Колька пошёл вместе с отцом, а мама осталась дома с младшим братом и сестрой заниматься домашними делами.

Они шли неспешным шагом вдоль деревянных домов, окружённых садами, по дощатым тротуарам. Тротуары поскрипывали, издавая жалобные звуки, похожие на звук туго натянутой струны старого контрабаса, которого давно никто не брал в руки. Временами в воздухе появлялся стук, подобный ударным инструментам, от каблуков и каблучков граждан, спешащих в столь ранний час по своим делам.

— А мои каблучки также будут стучать? — вдруг спросил у отца Колька.

— Конечно, если будешь ходить аккуратно и не спотыкаться, — с улыбкой ответил отец.

— Тогда надо выбрать размер по ноге, а то мама опять скажет: «На вырост нужно было брать. Нога растёт, как огурец на грядке. Не успеешь купить, как нога вымахала. Что потом с обувью делать?». А если на вырост возьмём, то, конечно, буду спотыкаться. Лучше брать по размеру, — произнёс Колька и, чуть не запнувшись об торчащую доску тротуара, сказал, — всё же хорошо, когда младший брат есть. Обноски ему можно сплавить. Правда, папа?! — произнёс Колька и посмотрел на отца.

Отец улыбнулся:

— Так-то оно так. Будем выбирать обувь, конечно, по ноге, с небольшим запасом.

Такой ответ отца успокоил Кольку, и он радостно запрыгал, перескакивая с одной дощечки на другую. Так незаметно с разговорами они подошли к автобусной остановке у вокзала.

Автобус с номером «2» с рогатым оленем на постаменте, объезжая вокзальный скверик, подкатил к остановке. Пыхнув воздушными тормозами и подняв облако пыли, он, как вкопанный конь, остановился прямо перед Колькой.

— Смотри, папа, я правильно выбрал место! — и, не дожидаясь ответа, первым заскочил в открывшуюся дверь автобуса.

В автобусе Колька сел у окна и стал с любопытством разглядывать дома, пешеходов и овраг с ручьём, убегавший под мост.

— Овраг, как у нас, такой же заросший, — закричал на весь автобус Колька и ткнул пальцем в стекло, обращая внимание отца.

— Драмтеатр! Следующая остановка — горсад, — прозвучал голос кондуктора.

— Нам скоро выходить, — произнёс отец.

Универмаг «Детский мир» встретил Кольку шумом детских голосов. Большинство ребят с родителями толпились у прилавка с игрушками. Колька ринулся в обувной отдел, где на полках красовалось много различной обуви, и стал рыскать глазами, стараясь обнаружить заветные штиблеты. Он увидел их сразу. Они стояли на картонной коробке, поблескивая отражённым светом, падающим из окна магазина.

«Настоящие штиблеты, о которых я мечтал», — подумал Колька.

— Вам какие туфли? — вдруг спросила у отца продавец.

— Нам вон те штиблеты, — первым выкрикнул Колька и показал рукой на коробку с обувью.

Продавец улыбнулась:

— Раз штиблеты, то пожалуйста — штиблеты, — и, улыбаясь, подала коробку. — Размер, похоже, твой, — сказала она.

Кольку сразу привлекла кожаная подошва светло-жёлтого цвета с чёрным каблучком. Подошву окаймлял узорчатый выступающий рант. Чёрный блеск кожи завораживал. На подошве стояла надпись: «Фабрика «Скороход».

Отец повертел в руках штиблеты и сказал:

— Ленинградская, старинная фабрика.

Колька встрепенулся и, посмотрев на отца, радостно крикнул:

— Да мы же были в Ленинграде! Там, где крейсер «Аврора»!

Отец улыбнулся и потрепал по голове сына:

— Помнишь!

С коробкой в руках Колька вместе с отцом вышли из магазина. Домой возвращаться было радостно. Это был один из самых счастливых Колькиных дней. На улице светило яркое солнце, кругом на клумбах благоухали цветы, громко раздавались поющие клаксоны автомобилей.

Одним словом, это был праздник. Праздник Кольки, держащего в руках коробку со штиблетами, на подошве которых красовалась надпись «Фабрика «Скороход».


Боярская каша

В лесных посадках вдоль железнодорожной насыпи произрастало много деревьев и кустов: дикие яблоньки, черёмуха, калина, боярышник и многие другие. В годы послевоенного времени эти лесные посадки были любимым местом не только для отдыха и развлечений жителей, но и служили источником сбора дикорастущих плодов и ягод, которые дарила благодатно суровая сибирская природа.

В один из летних дней Колькин сосед Серёжка решил наведаться в лес, но перед этим долго рылся в своём сарае, подыскивая нужный ему предмет. О цели похода в лес он решил пока никому не рассказывать. В сарае Серёжка обнаружил старую с трещиной велосипедную раму. Колёса со спущенной резиной, которые когда-то служили ему верой и правдой, валялись на полу, грустно изображая фигуру, похожую на цифру восемь. Старая керосиновая лампа и всякий другой хлам, который уже не годился в домашнем хозяйстве, дополнял содержимое сарая.

Хранителем всего это богатства был огромный паук, спрятавшийся в щели за пыльной доской, откуда зорко следил сквозь растянутую паутину, висевшую в самом углу, за несметным богатством, хранимым в сарае. Предмет, который интересовал Серёжку, был бидон, он нашёлся под старой рогожкой, которая когда-то служила шубой из овчины.

Серёжка взял бидон и направился в дом. Он хотел мало-мальски привести его в порядок, очистить и отмыть. Серёжка подошел к ведру, с которым ходил всегда за водой, но воды в ведре не оказалось, и пришлось бежать на колонку. Но в этот день водопроводчики решили сделать ремонт колонки и отключили воду.

Развернувшись, Серёжка побежал к соседу Вовке. У Вовки во дворе стояла бочка с водой. Вода после дождя стекала с крыши и наполняла бочку, и поэтому запас воды всегда в ней был. А тут Вовка принёс из ручья, что протекал в овраге, рыбных мальков: он наловил их майкой как сачком и запустил в бочку, но сейчас решил ловить рыбок удочкой. Он забрался на лестницу, стоящую рядом с бочкой и, сидя на ступеньке, обхватив её руками, приговаривал: «Ловись, рыбка, большая и малая».

«Странно», — подумал Серёга.

— А ты чего туда забрался? — спросил он.

— Да вот решил порыбачить, — а у самого солнечный блик от воды на лице пляшет.

Заглянул Серёжка в бочку и увидел, что там пара мальков возле крючка с наживкой крутятся, словно в догонялки играют и даже и не думают клевать наживку на крючке. А червяк на крючке краковяк исполняет и извивается, словно его забавляет разные кренделя проделывать.

— Что это за водное представление у тебя в бочке, а зрителей нет, — произнёс Серёжка. — У тебя в бочке-то всего только две рыбёшки плавает.

— Остальных сорока потаскала. С утра у бочки крутится. Вот я и решил их выловить да кошке отдать. Иначе сорока последних переловит, — ответил Вовка.

— А я к тебе за водой пришёл. Одолжишь полведёрка?

— На кой она тебе?

— Нужно, а колонка с водой на ремонте. А я вот решил… — и тут он сразу осёкся, вспомнил, что пока не хотел никому рассказывать, но передумал и всё же сказал, — может, смотаемся в лес? И Кольку позовём, втроём веселей будет!

— Ну, тогда рассказывай, — сказал Вовка.

И решил Серёжка с другом поделиться:

— Мамка сказала мне, что может накормить нас с братом боярской кашей, и чтобы мы сбегали в лесные посадки да набрали ягод. А Витька губу оттопырил и сказал: «Я прошлый раз ходил, все руки ободрал, пусть Серёга теперь один идёт». Ну я и решил сгонять. Витька от досады бидончик, с которым ходил прошлый раз в лес, в сарай забросил. Я еле его отыскал. Хотел было помыть его, а вода как назло кончилась, и колонка не работает.

Вовка отставил удочку и спрыгнул с лестницы.

— Черпай, пока я добрый, — сказал он. — А какие ягоды собирать будем?

— Как какие? Каша-то боярская, значит, ягоды боярки. Они в посадках у железной дороги растут, а по дороге можно и яблочек-дичков нарвать. Знаешь, какая вкусная пареная каша получится!

— Да, что-то необычная каша. Такой ещё я не пробовал. Жди, я тоже прихвачу посуду, а может, не будем терять время, и ты тоже с ведёрком пойдёшь? Зачем зря воду таскать и время терять.

— Правда, можно и с ведёрком сходить в лес. Всё равно колонка не работает, и дома оно не потребуется, — ответил Серёга.

Серёжка и Вовка, забежав за Колькой и размахивая ведёрками, направились в направлении лесных посадок. За ними пристроился пёс Пират, до этого дремавший в тени возле крылечка, он семенил, важно повиливая хвостом, и, насторожив уши, подслушивал разговоры ребят.

Посадки начинались сразу за городом, до них было не более двух километров.

— Смотри, за нами пёс увязался, — сказал Серёга.

— Наверное, разговор про боярскую кашу прознал, а может, боярские корни почуял, — с улыбкой произнёс Вовка.

Они, как всегда, когда ходили в ближний лес, прошли деповские строения и вышли на железнодорожную насыпь. По ней было привычней идти, да и путь так короче, к тому же встреча с поездами вызывала у друзей неподдельный мальчишеский интерес. Машинисты паровозов при встрече приветствовали их длинными паровозными гудками. От звуков гудков, разрывающих воздух, закладывало уши. Потоки воздуха, закрученные воронкой, бесновались под колёсами состава, взметали одежду, волосы и казалось, что стремительное движение состава, невидимой рукой, затянет всех стоящих на насыпи в общее движение поезда. Стоять близко к составу было опасно. Но им всё равно нравилось под грохот состава произносить разные слова, которые, подхваченные ветром, уносились и исчезали вслед проносившегося состава и последнего вагона, в конце которого на тормозной площадке, закутавшись плащом, сидел с карабином сопровождающий военизированный стрелок.

Вдали прозвучал глухой гудок паровоза. Вовка встрепенулся и стал шарить в карманах. Нащупав в кармане монету достоинством в три копейки, он вытащил её и, покрутив в руках, произнёс:

— Сейчас у меня будет пятак.

И, положил монетку на рельс, при этом он хитро улыбался.

— Сползаем с насыпи, — прокричал Вовка, увлекая за собой Серёжку и Кольку, словно минёр-диверсант.

Паровоз, грохочущий колёсами, обдавая мальчиков струями пара, вылетающего из цилиндров, и пылью, летевшей из-под состава, словно стеной заслонил солнечный свет. Обрушивая серую тень вагонов, он стучал колёсами, как жерновами, раз за разом вминая в рельс жёлтое пятно монетки, лежавшей на сером металле.

Состав только успел проскочить, как Вовка тут же бросился к рельсу, где лежала монетка.

— У меня теперь пятак! — громко прокричал он и, держа его в руках, стал рассматривать расплющенный диск из жёлтого металла.

Пластинка округлой формы теперь была просто пластинкой и не представляла уже никакой денежной ценности.

— Эх, Вовка! — произнёс с горечью Колька. — А могли бы купить три стакана газировки, правда, без сиропа. Теперь придётся лакать воду из твоей бочки с танцующими мальками, — с улыбкой добавил он.

— А про Пирата почему забыл? — с улыбкой спросил Серёжка.

— У Пирата от газа изжога. Он предпочитает дождевую воду.

Дорога до лесных посадок доставляла всё новые и более яркие впечатления. Прогретое солнцем полотно, состоящее из мелкого гравия, по которому шли ребята, словно дышало, над ним поднимался тонкими дрожащими струйками прогретый воздух, он превращался в мираж, иллюзию света, исполнявшего необыкновенный танец лета, танец ярких цветов, растущих вдоль полотна.

— Вовка, смотри! Ящерка сиганула с полотна! Прямо в траву! — вдруг закричал Колька.

Реакция Пирата была быстрей слов. Пёс сорвался, побежал в траву и, обнюхивая её, метался из стороны в сторону, пока не припал мордой к земле.

— Есть! — произнёс Колька, распластавшись рядом с Пиратом и раскинув по сторонам ноги.

Он взял ящерицу в руки и стал разглядывать. Чешуйчатое тело отливало сероватой желтизной. В руках, держащих ящерку, ощущалась прохлада. Разглядывая ящерицу, Колька поднёс её близко к лицу, вглядываясь в крошечную неподвижную головку с застывшими от испуга глазами.

— Вовка, а у неё нет хвоста, — изумлённо, слегка заикаясь от волнения, произнёс Колька.

Застывшие неподвижные глаза ящерицы, словно стеклянные шарики, выдавали её испуг. Туловище ящерицы было неподвижно. Неожиданная встреча с лохматым четвероногим псом вызвала у неё небывалый стресс, парализовав движение и волю к сопротивлению. Сбежать ящерке не удалось, хотя она и рассталась со своим хвостом.

— Что будем с ней делать? — спросил Колька. — Может, заберём домой? Сделаем для неё стеклянный дворец.

— Отпускай, у неё хвост новый отрастёт, — произнёс Серёга, — а оторванный послужит ей завтраком.

Послушав Серёгу, Колька присел и медленно разжал пальцы. Некоторое время ящерица сидела на ладони неподвижно; вдруг молниеносно, сделав волновое движение телом, оттолкнулась лапками от ладони и соскользнула в густую траву. Пират дёрнулся вдогонку, но, раздумав бросаться в заросли, развернулся и заковылял прочь.

Кусты с ягодами боярки начались сразу за переездом. Колючие ветки с шипами, похожими на патефонные иглы, ощетинились, словно сотни гвардейцев с копьями наперевес стояли на страже королевских покоев. Нагибать ветки боярки пришлось осторожно, просовывая руку среди заградительных шипов, норовящих воткнуть своё жало непрошеному гостю. Наполняя ведёрки светло-жёлтыми ягодами, ребята не раз подвергались атаке острыми копьями со стороны бдительной стражи и всякий раз, уколов руку, они прикладывали палец к губам и громко чмокали, отсасывая выступавшую кровь, похожую на цвет спелой ягоды. Исколотые щипами, но с ведёрками, полными ягод, они довольные возвращались домой.

— Ну вот мы и пришли! — сказал Серёга, останавливаясь у ворот своего дома.

Распрощавшись с ребятами, Серёжка отворил двери ворот. Ведёрко с ягодами, которое он держал в руках, поставил на крыльцо.

— Принимайте добычу, — выкрикнул Серёга, приоткрыв дверь избы.

В избе топилась, потрескивая дровами, большая печь, и в ней уже стоял чугунок с водой. Разогретая печь с нетерпением ожидала, когда ягоды боярки и яблочки попадут в чугун, и она приступит к колдовскому превращению лесной ягоды, добытой в окружении стражи, вооружённой копьями, в необычную по вкусу боярскую кашу, томлёную в жаркой печи, испробовать которую предстояло в семейном кругу.


Турнир

Утро было чудесное, летнее. Изредка раздавался лай собак, звучал негромким перебором отрывистых звуков, извещая, что ночное дежурство шло к концу. Оно было тревожным и неспокойным. В садах поспевали яблоки и всякая огородная овощь, которая по ночам привлекала любителей-вегетарианцев с окрестных улиц. В соседских дворах с утра разносилась петушиная песнь, которая подхватывалась кудахтаньем кур из соседского курятника, словно извещая, что петушиная гвардия, почистив клювы и шпоры, заступила с утра на пост, сменив ночную сторожевую смену собак. Ещё не проснувшиеся тени деревьев лежали на влажной от росы земле. Природа просыпалась, встречая новый солнечный день.

Вместе с природой, правда, не с первыми петухами, просыпались Колька и его младшие брат и сестра. Нельзя было сказать, что они любили поваляться в постели, сейчас у них были летние каникулы, спешить было некуда и покидать нагретую постель как-то не очень и хотелось.

А вот простому взрослому человеку, пусть даже не лодырю, было бы не грех задержаться в постели, но с заводским гудком, зовущим заступить на смену, поспорить сложно. Он всё равно разбудит всей своей мощью, когда ему будет нужно, и глубоко спящего трудящегося поднимет с постели. А там уже время не ждёт, надо поторапливаться и, несмотря на личность, кто ты — рабочий или служащий, спешить к проходной, где производственный процесс крутится, как паровозное колесо, которому успевай только парку добавлять да и самому разворачиваться.

Вот и мальчишки решили не отставать от рабочего класса. Прямо с утра задумали свой производственный план осуществить и договорились с ребятами теннисный турнир организовать. Пошутить захотелось малость над Толиком Бузиковым. Ему, правда, ничего не сказали, но турнир назвали в его честь: турнир на приз «Сизи». Сизя — это такая кличка была у Толика.

У них желание большое имелось в саду у Толика вкус яблок испробовать, для этого и повод такой придумали: сочли, что пробудятся в нём чувства, как пробуждаются яблоневые почки весной в саду, заодно и в сад к нему на экскурсию сходят. Публику, конечно, извещать о турнире не стали. То ли место пока не выбрали для турнира, то ли с готовностью не определились.

Раздобыли только пару старых фанерных ракеток, обклеенных резинкой от велосипедной камеры, чтобы шарики, как орех, не кололись. Такие ракетки в то время в дефиците были. Заводы после войны, похоже, не перестроились и не учли молодёжное желание в пинг-понг поиграть. Теннисный стол также решили сами построить из подручного материала, а проблему с теннисными шарами оставили на потом.

Так вот, проснувшись, когда петухам уже кричать надоело, Колька с братишкой Геной с утра пораньше решили к Вовке наведаться, чтобы намекнуть ему о турнире, пока солнце голову не напекло и свежие мысли в ней не начали плавиться. Вовку в этот раз изловили в ограде его дома, а то он всегда успевал пораньше куда-нибудь смотаться. Вовка сидел на крылечке и распутывал удочку, побрякивая колокольчиком. Со стороны посмотреть, вроде как рыбу удит.

— На рыбалку, что ли, собрался, — спрашивают у него.

— Да нет, только снасть готовлю. С самого утра мучаюсь, как будто леший, что ли, её запутал? Я в сарае хранил удочку, после того как прошлый раз с рыбалки вернулся. А вы куда лыжи навострили? — поинтересовался Вовка.

— Турнир по теннису решили устроить к яблочному спасу, а яблоки спеют в саду у Толика, но у нас и теннисного стола нет, боимся, что опоздаем и не успеем испробовать урожай свеженький, — с улыбкой произнёс Колька. — Вот и решили с тобой совет держать, где можно досок добыть на теннисный стол.

— Ну, делать нечего, сбегаем к Мишке, — говорит Вовка, — он живёт не бедно, а как дворянин, выпросим у него досок для общего дела. И я приобщусь к вашему турниру. Нам всего-то пяток штук досок нужно размером с наш рост, ну или на три головы повыше можно, а за компанию и Мишку на открытие турнира пригласим.

Сговорились и быстренько побежали к Мишкиному дому. Свистнули раз-другой, чтобы на улицу Мишку вызвать. А он тут как тут. Мишка стоял в воротах с улыбкой до ушей, как швейцар. Лицо его радостно светилось.

— Вы что, соловьи-разбойники, утром гражданам спать не даёте? — проронил он.

— Дело у нас к тебе есть. Досками не поможешь разжиться?

— Что, каравеллу строить собрались?

— Нет, — говорят мальчики, — турнир имени «Сизи» решили устроить, и тебя приглашаем участие в нём принять.

Ну, тут ребята и решили свой тайный план посещения яблоневого сада Сизи раскрыть. Яблоки-то поспевают, и успеть надо! Ну и объяснили ему, что поспешать надо, пока поганый червь не успел обставить. Такая речь вроде на Мишку подействовала.

— На самом деле, — рассудил он, — обстоятельства не лучшим образом для нас могут сложиться, червоточина за раз сожрёт весь урожай. Придётся, — говорит, — мне разориться, но вам найти доски.

Ну и повёл он товарищей в свои дворянские хоромы, размещённые в сарае.

«Вот, — думают, — попёрло! Не зря мы к Мишке пришли, и Вовка вовремя подкинул нам такую оригинальную мысль о досках, как будто хоромы Мишкины были ему знакомы». Стали рыться в сарае. А там чёрт ногу сломит. Доски нашли хорошие, но чуток паутиной и пылью давней покрытые. Видно, они для других целей хранилось. У Мишки бабулька была престарелая, и хранимый запас досок ждал её часа. Правда, это обстоятельство мальчишек не смутило. Однажды они и не такое повидали и страху натерпелись, как говорится, «не плачь мама и не горюй», когда зимой у Вовки в сарае коньки искали. Гуляй-ветер и скрипучая дверь до сих пор в память втесалась. Словно в сарае они дружбу с домовым вели. Так по сей день этот скрип в голове и раздаётся, словно извилины в ней заклинило.

Но в этот раз обошлось без жути. Загрузились досками, ну и прут их по улице, словно слоны, которые брёвна таскают. Тротуар досками поперёк заградили. Равновесие еле держат. Качает ребят, как в шторм на палубе. Доски длинными оказались. Соседка баба Лена, шедшая по своей надобности навстречу, заметив такое шествие, на всякий пожарный случай быстрёхонько на другую сторону улицы перескочила, как козочка, и, остановившись, стала ждать, когда они пройдут, а сама понять не может, откуда же этот юный отряд в закоулке появился?

Устали мальчишки малость, решили отдохнуть и присели у канавы, возле Юркиного дома. Тут Юрка узрел их сквозь стекло окошка, в три прыжка подскочил и уселся с ними рядком.

— Ага, — говорит, — вы что-то задумали? — и таким смешливым взглядом на дощечки посматривает. — Спёрли, что ли, где? — спрашивает он.

Пришлось и Юрку посвятить в задумку.

— Записывайся в наш юнармейский отряд, — говорят ему, — в турнире будешь участвовать. Но тебе, правда, тоже придётся помочь нам теннисные шарики раздобыть, а то турнир без них может не состояться. Имеем только один склеенный шарик, но вид у него, словно после Полтавской битвы, скачет как-то странно и на инвалида смахивает, кособокость проявляет. Всё норовит на сторону сигануть. Приходится каждый раз его усмирять и к характеру этого шарика приноравливаться.

— Ладно, — говорит Юрка, — поспрошаю я у ребят, может, шарики у кого и есть.

Ну а мальчики с досками двинулись дальше по улице. Погода летняя, воробьи чирикают, на душе так радостно, и мысли о вкусе Сизиных яблок слюноотделение вызывать начали. Райский яблоневый сад прямо перед глазами разворачиваться стал. Видно, дело к обеду приближалось.

— Домой надо сбегать, — говорит Колька, — аппетит что-то разыгрался!

А Вовка посмотрел на него как-то странно и заулыбался.

— Ладно, — говорит, — беги, только не испугай никого.

«Чего он вдруг так посмотрел на меня?» — подумал Колька, и они с братом Генкой домой рванули. Забежали в комнату, Колька чуть мимо зеркала не пролетел, но успел задержаться возле него. Глядит в зеркало и видит, что там какая-то усатая личность вырисовывается, и паутина с ушей свисает.

— Хорошо, что паука нет, — подумал Колька, — а так бы он и паутинку сплёл перед лицом, в виде вуали, и домой с ней бы припёрся.

«Ну, — думает, — Вовка специально умолчал, ничего мне про физиономию не сказал. И брат Генка тоже хорош! В молчанку ушёл!».

Дорогу к бочке с водой Колька хорошо знал. Быстренько добежав до бочки, смыл водой Мишкин средневековый налёт пыли, а так бы точно кондрашка домашних могла бы хватить.

Только успели они с братом навернуть по тарелке остывшего супа, как вдруг на улице шум раздался, словно скоморох решил позабавить народ на улице. Вроде и не по времени он появился. Тут уж им стало не до еды. Срочно решили разглядеть возмутителя спокойствия в столь не подходящее время. В окно взгляд бросили, а там Юрка во дворе стоит с цветным игрушечным ожерельем из пластмассы в руках и играет им, как бубном, ну, в общем, дурака валяет. Изображает из себя индуса и от радости чуть не пляшет.

— Что это у тебя? — спрашивает Колька.

— Как что?! Инвентарь для турнира достал! Сами просили.

— А ты ничего не перепутал? Зачем нам твой «бубен» из пластмассовой побрякушки? Мы ж не в детский сад собрались играть, а в пинг-понг. Дурень! Мячик для этого нужен пластмассовый, для тенниса, — произнёс Колька.

Юрка смутился от такого непонимания и чуть было не надел себе на шею пластмассовое «ожерелье». Потом с возмущением стал оправдываться, дескать, товар-то неплохой и почти как новый. Шарики у него тоже пластмассовые, ну только что цветные, и как бусы на шнурок для удобства нанизаны. Соседка Наташка подсказала, что таким товаром очень хорошо играть можно! Правда, сначала ожерелье разобрать надо.

— Может она имела в виду детсадовские игры?

— Похоже, нет. Я ей объяснил, для чего шары требуются.

— Ну что, тогда будем резать шнурок, — сказал Колька и, достав перочинный ножичек, резанул им по шнурку.

Шары, словно яблочки с Толькиного дерева, разлетелись в разные стороны и вокруг ног полёживают.

— Вот погляди, — произнёс Юрка и поднял розовый шарик. — Точь-в-точь размером с теннисный мяч.

— А что с дырками в шарах будем делать? — произнёс Генка, разглядывая шарик, а затем, наступив ногой на тротуар, с силой стукнул шариком о деревянную доску.

— Смотри, как скачет, и отскок отменный, как у настоящего теннисного мяча, — произнёс Юрка и добавил, — не хуже лягушонка скачет.

— Сам ты лягушонок, — с улыбкой отгрызнулся Генка.

— Ладно, не спорьте, испробуем в игре, — успокоил ребят Колька.

— Теперь дело за теннисным столом и сеткой. Пошли к Вовке, чтобы он подсуетился, и доложим ему, что шары добыли.

В ограде дома у крыльца, Вовка на скрюченных ногах раскладывал на земле доски и сколачивал их длинными гвоздями.

— Вот мы и пришли. За что нам браться? Шары уже достали. Может, пора и турнир объявлять!

— Интересно, — говорит Вовка, — а кто будет Толика звать? Он же ещё не знает, что в качестве призов в турнире будут яблоки из его сада.

Только успели о нём вспомнить, а он как снег на голову явился перед ними своей собственной персоной. Удивлённо стал рассматривать творенье их рук.

— Что это у вас? — с интересом разглядывая дощатый настил, спросил Толик, — вижу, дощечки хорошие, в самый раз бы сгодились на калитку для сада. Негодно, — добавил он, — чтобы по такому хорошему настилу вот так ногами топтаться!

Похоже, не уразумел Толик, что к турниру в честь его имени этот настил изготовили, под теннисный стол. Ну и стали ребята его посвящать в свою задумку.

— Так это, — говорит он, — вы, паразиты, мой сад решили ограбить?! Это ж чистое разорение будет! Так можно и всего урожая лишиться! — а у самого улыбка до ушей растянулась, лестно ему стало, что в честь него всю эту возню затеяли.

— Ладно, — говорит, — гостям мы всегда рады. Это незваный гость хуже татарина. Вчера всю ночь собаки лаяли, по огородам кто-то лазил, похоже, урожай снимал, — подметил Толик.

Мальчики были все в сборе, хотя объявления о турнире не делали. Юрка с Генкой постарались соблюсти спортивную форму. Генка шорты короткие напялил, а Юрка спортивные штаны с пузырями на коленках. Картина со стороны была умилительной и подчёркивала соревновательный характер необычного уличного турнира.

— Ну что, спортсмены, турнир можно считать открытым, — с улыбкой произнёс Вовка.

Ребята, вчетвером ухватив руками сколоченный щит и весело перебрасываясь словами, потащили его за ограду. По всем правилам на теннисный стол не забыли натянуть и марлевую сетку.

— Я первый играю, — произнёс Колька и с этими словами схватил клеёный шарик.

Это был первый, самый настоящий мальчишеский турнир, на котором приходилось играть фанерными ракетками, устроенный ребятами в честь своего яблочного друга.

Сыграли на вылет несколько партий. Теннисный шарик стал издавать хриплый звук, словно поперхнулся несвежим воздухом, тянувшимся из оврага. В ручье порой протекала вода из паровозного депо, покрытая мазутной маслянистой радужкой, и поэтому из оврага тянуло неприятным запахом.

Ребята забеспокоились. Теннисные шарики были все с дырками по бокам и могли несвежего воздуха лишку хватить. Решили разбор провести. Смотрят на шарик, а там трещина по шву пошла. Склейка была некачественной. Вот он и начал кособочиться и поскрипывать. Решили поменять на другого собрата из той же связки, что на шнурке болтались, исполняя роль детской погремушки.

Недолгим было испытание и этого собрата. Так по очереди все шарики трещину дали. Бесславная участь у них была. Не выдержали они свалившихся трудностей, не рассчитали, что фанерная ракетка доставит им столько неприятностей. Шары рассчитаны были ласкать взор младенцев цветом и звуком.

Но для ребят судьба шариков была не главной заботой: важным был яблоневый сад Толика. И чтобы мечта попасть в него удачно сложилась.

Теперь отвертеться от экскурсии мальчиков в его яблоневый сад Толик точно уже не сможет! Турнир имени «Сизи», похоже, сделал своё дело!

Яблоневый сад встретил мальчиков задумчивым и тихим шелестом листвы. В саду друзья разбрелись по одному. Срывая спелые и не совсем ещё зрелые яблоки, они старались не забывать наполнять ими карманы. Насладившись вкусом спелых яблок, с раздутыми карманами ребята расположились на краю оврага.

День угасал вместе с заходом солнца. Где-то за горизонтом проступала чернеющая полоса облаков. В воздухе эхом разносился далёкий лай собак.

Воспоминания о турнире на приз Толика-Сизи и о яблоневом саде вызывали умильные улыбки на лицах ребят. Их приглушённый разговор и смех проплывали над оврагом, растворяясь в вечерней тишине, опускавшейся на притихший город.


Необычная прогулка

Летом в гости к Вовке из деревни приехал родственник. Звали его Стасик. Когда на улице стало совсем жарко, мальчики, не найдя себе занятий дома, решили устроить Стасику экскурсию: показать окрестности, а заодно посетить и ближний лес. Он был не совсем настоящий — это были молодые посадки ельника, растянувшиеся вдоль железной дороги. Посадки стояли стройными рядами, словно часовые, и чередовались с другими деревьями: с дикими яблонями, колючим боярышником, ветвистой калиной и редко встречающимися кустами душистой черёмухи.

Мальчикам на своём пути предстояло преодолеть паутину железнодорожных путей, разбросавших по разным сторонам стальные нитки рельсов. Они напоминали гигантского осьминога, выплеснутого из воды, который решил погреть на солнце свои щупальцы.

Когда мальчики шли по железнодорожным путям, дежурный по стрелочному посту насторожено наблюдал за ними, высматривая, чтобы они ненароком не крутанули стрелку путей, а ещё, чего доброго, не стащили бы чего-нибудь из железнодорожного имущества. Из стрелочного фонаря утащить керосиновую лампу, которая могла сгодиться на ночной рыбалке, или стащить цветные стекла.

— Опять, наверное, что-нибудь присмотрели, — бурчал себе под нос недовольный дежурный.

Вовке не раз приходилось притаскивать домой разные вещи, утащенные с железной дороги, которым дома он обычно находил различное применение. Керосиновую лампу он пристроил в сарае на сеновале, но зажигал её редко, когда не было в доме матери. А так он боялся, что мать за это выдерет его в очередной раз крапивой. Шутки с огнём плохи, можно и сеновал запалить. Цветные стёкла из стрелочного фонаря — жёлтые и красные — он использовал, как цветной калейдоскоп. Вовка прикладывал к лицу цветное стекло, зажатое в ладонях, и глядел в него, подолгу любуясь цветными картинами, рассматривая дома, проплывающие облака и небо, где голубиные стаи соседа Генки вытворяли замысловатые выкрутасы.

По дороге вчетвером они прошли железнодорожные цеха, откуда доносился шум и грохот металла. Там совершался ремонт паровозов, который и привлёк внимание. С любопытством, которое влекло их, они и заглянули в суетное царство, называемое цехом подъёмки, где по рельсам, расположенным у самого потолка высоченных корпусов, крановые балки перетаскивали тяжёлые колёсные тележки, разные части и узлы паровозов, которые разбирались для ремонта. Над ними колдовали рабочие, измазанные маслом и сажей. Разобранный паровозный корпус стоял на рельсах в ремонтной зоне. Из него, словно рёбра, торчали железные трубы, и он походил на скелет доисторического млекопитающего.

— Смотри, какое у него пузо пузатое с рёбрами, как у мамонта, — с испугом, почти шёпотом, произнёс Стасик, — и для чего они ему нужны?

— Ты что, это не рёбра, — сказал Колька и резко отдёрнул Стасика, а сам обернулся, заслышав чьи-то шаги за спиной.

Стук шагов на мгновение отвлёк внимание мальчиков. Перед ними стоял рабочий человек в замасленной одежде и с такими же испачканными руками, в которых он держал косматую ветошь, похожую на банную мочалку. Этой ветошью он протирал мускулистые руки.

— Что, хлопцы, странно видеть раздетого монстра? — вдруг спросил он, и добродушная улыбка пробежала по его лицу. — Верно, это не ощипанный скелет мамонта, — подслушав разговор ребят, произнёс рабочий человек, — эта часть паровоза, паровым котлом называется, где пар для колёс вырабатывается, но для этого нужна вода, — добавил он. — Теперь соображаете?

— Так вот, оказывается, почему пыхтит паровоз, — радостно воскликнул Стасик. — А откуда берётся вода? — уже осмелев, спросил он.

— А вон видишь, у него тендер прицеплен, позади будки машиниста: для дров, уголька и воды он и предназначен, — и рабочий указал на чернеющий хвост паровоза, похожий на вагон с колёсами без окон и дверей. — Сейчас он обездвижен, стоит на ремонте. Приходите, когда пар запускать будем, тогда и бушующий огонь в топке сможете увидеть!

— Как-то страшно, — произнёс Стасик, — а он что, будет походить на вулкан, извергающий огонь и пар?

— Ладно, пошли, любопытная Варвара, смотри, чтобы нос твой не оборвали, потом всё узнаешь, — сказал с улыбкой Вовка, — ещё успеешь насмотреться, когда побываешь в нашем треугольном тупике. В тупик паровозы постоянно на стоянку приходят, там и вулкан, и лаву, всё сразу увидишь, — с улыбкой добавил он.

Железнодорожные пути, выползающие из цехов, напоминали серебристых змей. Ребята перескочили через них и за разговорами не заметили, как прошли и деповские строения. Вдруг впереди они заприметили настоящий вулкан, извергавший клубы пара.

В безветренный жаркий день пар белёсым столбом поднимался и тянулся вверх, превращаясь в ватное облако. Оно, казалось, стояло на месте. И под разогретыми солнечными лучами таяло и бесследно исчезало, создавая иллюзию волшебного превращения.

— А это что за башня? — удивлённо спросил Стасик, — и почему она так шумит? Что в ней?

— Ты разве не видишь, это местная Эйфелева башня. Она у нас такая же, как в Париже.

— Шутишь! На неё даже нельзя нам забраться.

— А зачем нам взбираться?

— Ладно! Подойдём как можно ближе!

Они подошли к самому основанию башни.

— Да там настоящий водопад! — захлёбываясь от восторга, закричал Стасик и стал разглядывать, как через решётчатые, сделанные из дерева стены, продуваемые ветром, потоки воды с шумом обрушивались с высоты.

Они, подобно горному водопаду, стремились вниз, преодолев хитросплетения деревянных брусков, реек и решёток, встречавшихся на пути, падали на бетонный пол и, пузырясь, увлекались в трубу, пожирающую пенную стихию.

— Вот где можно искупаться, — добавил он.

Брызги фонтаном обдавали мальчиков.

— Это гарадильня, — произнёс Вовка.

— Сам ты гарадильня, — с усмешкой оборвал Колька, — и поправил его, — градирня!

— Что-то не слыхал я такого странного слова. А для чего нужна эта гарадильня? — поинтересовался Стасик.

— Ну и деревня ты, Стас! Я знаю, что где-то горячая вода должна охлаждаться. А сверху падая, она воздухом охлаждается. А куда потом она идёт, кто его знает? Да и какая нам разница! Зато в ней можно искупаться, пока нас никто не видит. Полезли в эту гарадильню, — с улыбкой произнёс Вовка. — Я главный. Я полезу первым! А вы за мной незаметно залезайте!

— Ладно, — промямлили мальчики.

Вдоль плоской стены башни шли незаметные уступы, так что пробраться по ним босыми ногами не представляло труда.

Побросав одежду, бок о бок, по одному, они одолели ограждающий барьер сооружения и сиганули под струи водопада. Стасик решил воздержаться. Его пугал шум падающей воды.

— Ты так смотришь на нас, словно ни разу не видел водопадов, — захлёбываясь от воды, выкрикнул Колька в узкую щель в стене.

— Я за вас волнуюсь, вас не видно в потоке воды и пара, — произнёс он, наблюдая в щель, как мальчики продолжали резвиться в струях падающей с высоты воды.

— Не боись, мы не впервой здесь ныряем, — донеслось снова сквозь водяной шум.

Наплескавшись, они выбрались наружу и, рядком усевшись на разогретые рельсы, продолжали делиться нахлынувшими, как потоки воды, впечатлениями. На солнце ребята быстро обсохли.

— Не страшно было? — спросил Стасик.

— Ничего особенного, — ответил Вовка. — Нам привычно!

В этот раз по дороге в лес они решили сменить маршрут. Пошли не вдоль железной дороги, как ходили обычно в посадки за ягодами, а через поле, посреди которого виднелся берёзовый околок леса, за которым начинался чернеющий лес с редкими соснами с корявыми и раскидистыми мохнатыми ветками. Заросшее поле хлестало травой по голым телам, вокруг кружились шмели, и где-то среди цветущего разнотравья, не умолкая, разносилась стрекочущая песнь кузнечиков. С края опушки золотистые стволы сосен перемешивались с берёзовым и осиновым подлеском. Одиночный сосновый сухостой, поваленный ветром, лежал на земле, как орудийные стволы зениток, замаскировавшись в соцветье зелёных трав. Под коричневыми стволами в местах подгнившей коры монотонно протекала жизнь лесных обитателей. Муравьиные команды без устали шныряли, не мешая друг другу выполнять известную только им работу.

— А я знаю, как себя вести в лесу, — произнёс Стасик и стал через голову натягивать рубаху. — Смотрите, чтоб не сожрали вас комары, — добавил он.

— О, мы тоже знаем, хотя мы и городские, — поспешно ответил Вовка и, не дослушав слов Стасика, заметив молодую берёзку со стройной вершиной, ловко обхватил ствол ногами и стал взбираться к вершине дерева.

— Сейчас состоится показательный спуск на парашюте, — прокричал он, поднимаясь к самой вершине.

Забравшись к вершине берёзы, он окинул взглядом ребят, которые стояли внизу и, задрав головы, смотрели на чудачество Вовки.

— Вот это высота!

Молчание и настороженную тишину леса нарушал стук дятла, упорно долбившего одинокое дерево. Удерживаясь руками за вершинку берёзового ствола, Вовка отбросил в сторону ноги. Берёзка прогнулась дугой, и он медленно стал опускаться вниз на поляну. Скольжение было плавным, но перед самой землёй ствол застыл, словно раздумывая, стоит ли дальше гнуть спину на озорных ребят, и стал тихо раскачиваться вместе с Вовкой.

— Похоже, завис! — крикнул Вовка, беспомощно дрыгая ногами.

Ветка хрустнула и, обломившись, с шумом рухнула на землю, накрыв листвой Вовку. Лёгкий смешок пронёсся над поляной.

Вовка неторопливо поднялся и, не обращая внимания на смешки мальчиков, сказал:

— Ну, что без толку рты раскрывать? Собирайте лучше ягоды — пользы больше будет!

— После такой катастрофы только и остаётся собирать трофеи на земле, — с улыбкой выпалил Колька и припал на колени, ловя веточки ягод открытым ртом.

Ползая на коленях, мальчики стали собирать костянку и запускать её в рот, пока не достигли края просеки, вдоль которой пролегала песчаная дорога.

На дороге можно было сбросить обувь и походить голыми ногами по разогретому солнцем песку. Вовка, сняв сандалеты, первым плюхнулся на песок и отвёл взгляд на лесную поляну, расположенную по другую сторону дороги.

— Надо по сторонам осмотреться, вдруг ещё и землянику найдём? — и, достав из кармана горсть костянки, запихнул ягоды в рот.

Колька бросил взгляд по сторонам, как будто он собрался первым определить ягодное место. Вдруг, вытянув шею, он закричал:

— Братцы, там что-то лежит на дороге!

— Где? — произнёс Вовка, обернувшись в сторону, куда указал Колька.

И все стали напряжённо вглядываться на дорогу.

— Дурень! Да это корень от дерева!

— Да нет, он шевелится, — с испугом произнёс Стасик.

— Тебе померещилось.

— Ага, тебе померещилось.

— Пошли лучше посмотрим!

Боязливо озираясь, они медленно, бесшумно, как тени, стали продвигаться вперёд по дороге. Ветра не было, стоял штиль. Безмолвно, как в забытье стояли деревья. Разогретый под ногами песок рассыпался и, отражая солнечные лучи, слепил глаза. Мутный и чуть серебристый с отливом предмет, похожий на извилистый корень, лежал неподвижно, но делал едва заметные движения, как бы зарываясь в песок.

— Змея! — безумно закричал Стасик.

Все вздрогнули и остановились. Не доходя четырёх шагов до непонятного существа, Колька присел, стараясь получше разглядеть притаившийся предмет.

— Точно! Похоже, змея на песке греется, — таинственным голосом произнёс он.

— Ну, что же нам делать?

— Что? Охотиться будем? — ответил Вовка, озираясь по сторонам в поисках палки.

Согласившись с ним, мальчики ему кивнули, но не все сразу.

— Надо внимательно разглядеть, — сказал Вовка и решил оббежать то место, где лежала змея, но с другой стороны. — Парни, это же ужик! У него жёлтое пятно на головке. Ищите рогулину, чтобы прижать его к земле. Иначе не поймать.

Все, кроме Вовки, бросились искать палку.

— Ну, где палка? — сдавленным голосом произнёс Вовка. — Может уползти!

— На вот!

— Одним концом рогулину втыкай!

Вовка осторожно поднёс конец палки и воткнул рогулину вместе с головой змеи в песок. Змея взвилась туловищем, хлёстко ударила хвостом по песку и, беспомощно свернувшись колечком, затихла.

— Бери теперь рукой, — скомандовал Колька.

— А сам не хочешь взять? — с улыбкой спросил Вовка.

И рукой осторожно ухватил голову змеи. Змея, словно повинуясь бесстрашному охотнику, вытянулась на всю длину.

— Почти метр, — произнёс Стасик.

— У страха глаза большие, всего-то тут тридцать с гаком сантиметров будет, — произнёс Вовка, сворачивая туловище змеи.

— Да это же точно ужик! Бояться нечего, заберём его домой и будем пугать и дразнить пацанов. Потом выпустим ужика в овраг. Пусть ловит мышей! Не всё же коту Ваське масленица. Ему тоже делиться надо.

В лесу было тихо, только слышался треск кузнечиков, жужжание пролетающих шмелей, торопившихся по своим лесным делам, да барабанный стук дятла.

— Ну что, и нам пора. Потопали домой! У нас теперь есть добыча.

И, сунув ужа за пазуху, ребятня припустила по полю в сторону деповских строений, в сторону оврагов.

Мальчики, поглядывая со стороны на Вовку, за пазухой у которого лежало свёрнутое в кольцо прохладное туловище змеи, восхищались его смелостью. Они мчались радостные и весёлые к дому, откуда начиналась необычная прогулка в лес.