Сергей Шумский
НА УТРЕННЕЙ ЗАРЕ
ПОВТОРЕНИЯ
“Что-то случилось, — думал про себя, про всех и про все на свете Макарьев. — Нет, наверно, что-то случится. А что случится? Все уже, мать честная, так бывало не раз и не два, случалось и не такое… Все было и прошло.”
Наскреб по карманам Павел Игнатьевич мелочи только на хлеб, изругал последними словами старуху-транжиру — и уехал на майские праздники в деревню, в свою старую избенку.
Купил буханку ржаного хлеба, а так никаких припасов не оказалось — ни чая, ни кусочка сала или масла, и крупа всякая кончилась. Да и не оставлял ничего лишнего, оставишь — упрут. Последние два года даже дверь не закрывал, просто палочку втыкал в пробой, а калитку запирал на засов. Жизнь пошла такая, что воруют все подряд, осатанел народ, до бедствия довели правители.
На полке в кути среди заварочных чайников с отбитыми горлышками нашлась поллитровая банка бобов. Перебрал их, половину оставил на семена, а вторую половину замочил и сварил похлебки.
Со следующего дня перешел на подножный корм. Посреди ночи проснулся, до яви припомнились голодные военные весны, как бродили с ребятами по задворкам и лесным зарослям, рыли саранки, лопухи, желубили сосновые отростки, пикалки, молодую хвою-капустку лиственниц — хватали все подряд, лишь бы не чувствовать постоянной сосущей боли в брюхе. Кажется, за эти бессонные часы раздумий Павел Игнатьевич впервые и как-то по-новому ощутил всю радость и всю боль давно пережитого детства.
И вот времена повторяются…
Наутро пошел и накопал молодых корней лопуха. В газете вычитал: японцы этот самый лопух выращивают на грядках и ценят как деликатес.
А мы что, хуже японцев? Лопуха по загородам заросли, ешь — не хочу.
В бутылке нашлось на дне три ложки постного масла, поджарил с зеленым буруном, с семем тмина — поел с таким аппетитом и удовольствием, что сам себя не мог нахвалить. На ужин изготовил салат из медунок, крапивы и одуванчика — то, что отыскал. Он даже сделал вывод, что бедность наша от нашей же глупости, потому что мы не хотим знать даже того, что сама природа нам дает, она готова в любую минуту спасти нас от голода, недаром растения жмутся ближе к жилью человека, напрашиваются сами: сорви, съешь, сыт и здоров будешь.
В березняке за огородом подсочил березы — все были опробованы на сладость сока в прошлые годы. Обрезанные с горла пластмассовые бутылки быстро наполнялись, по три раза на дню сливал и нацедил литров семьдесят сока, все банки заполнил, еле хватило.
Соком полдничал и ужинал, мочил хлебные объедки и сухари, так пил без меры и чувствовал, как очищается нутро, набирается бодрости и сил.
А когда сок помутнеет и начнет закисать, надо заправить банки сахаром, вареньем, мятой, а потом разлить и закупорить в бутылки из-под шампанского и уложить в погребе — к осени получится такой ядреный квасок, что твое шипучее вино. Впору хоть свою фирму открывать.
Так и прожил все четыре весенних, ветреных и ярых, с первым громом, дня Павел Игнатьевич — в тихой благости, надежде и радости за все, что ему подарила жизнь и что есть у него эта старая избенка, которая накормит и спасет его и в нынешние бедственные времена.
Сергей Шумский
НА УТРЕННЕЙ ЗАРЕ
ПОВТОРЕНИЯ
“Что-то случилось, — думал про себя, про всех и про все на свете Макарьев. — Нет, наверно, что-то случится. А что случится? Все уже, мать честная, так бывало не раз и не два, случалось и не такое… Все было и прошло.”
Наскреб по карманам Павел Игнатьевич мелочи только на хлеб, изругал последними словами старуху-транжиру — и уехал на майские праздники в деревню, в свою старую избенку.
Купил буханку ржаного хлеба, а так никаких припасов не оказалось — ни чая, ни кусочка сала или масла, и крупа всякая кончилась. Да и не оставлял ничего лишнего, оставишь — упрут. Последние два года даже дверь не закрывал, просто палочку втыкал в пробой, а калитку запирал на засов. Жизнь пошла такая, что воруют все подряд, осатанел народ, до бедствия довели правители.
На полке в кути среди заварочных чайников с отбитыми горлышками нашлась поллитровая банка бобов. Перебрал их, половину оставил на семена, а вторую половину замочил и сварил похлебки.
Со следующего дня перешел на подножный корм. Посреди ночи проснулся, до яви припомнились голодные военные весны, как бродили с ребятами по задворкам и лесным зарослям, рыли саранки, лопухи, желубили сосновые отростки, пикалки, молодую хвою-капустку лиственниц — хватали все подряд, лишь бы не чувствовать постоянной сосущей боли в брюхе. Кажется, за эти бессонные часы раздумий Павел Игнатьевич впервые и как-то по-новому ощутил всю радость и всю боль давно пережитого детства.
И вот времена повторяются…
Наутро пошел и накопал молодых корней лопуха. В газете вычитал: японцы этот самый лопух выращивают на грядках и ценят как деликатес.
А мы что, хуже японцев? Лопуха по загородам заросли, ешь — не хочу.
В бутылке нашлось на дне три ложки постного масла, поджарил с зеленым буруном, с семем тмина — поел с таким аппетитом и удовольствием, что сам себя не мог нахвалить. На ужин изготовил салат из медунок, крапивы и одуванчика — то, что отыскал. Он даже сделал вывод, что бедность наша от нашей же глупости, потому что мы не хотим знать даже того, что сама природа нам дает, она готова в любую минуту спасти нас от голода, недаром растения жмутся ближе к жилью человека, напрашиваются сами: сорви, съешь, сыт и здоров будешь.
В березняке за огородом подсочил березы — все были опробованы на сладость сока в прошлые годы. Обрезанные с горла пластмассовые бутылки быстро наполнялись, по три раза на дню сливал и нацедил литров семьдесят сока, все банки заполнил, еле хватило.
Соком полдничал и ужинал, мочил хлебные объедки и сухари, так пил без меры и чувствовал, как очищается нутро, набирается бодрости и сил.
А когда сок помутнеет и начнет закисать, надо заправить банки сахаром, вареньем, мятой, а потом разлить и закупорить в бутылки из-под шампанского и уложить в погребе — к осени получится такой ядреный квасок, что твое шипучее вино. Впору хоть свою фирму открывать.
Так и прожил все четыре весенних, ветреных и ярых, с первым громом, дня Павел Игнатьевич — в тихой благости, надежде и радости за все, что ему подарила жизнь и что есть у него эта старая избенка, которая накормит и спасет его и в нынешние бедственные времена.