Сергей Шумский
НА УТРЕННЕЙ ЗАРЕ
ДНЕВНИК КАССИРШИ
12 июля 197… года
Все мои подруги, которые не попали в институт, пошли на обувную и швейную фабрики. Каждый вечер они рассказывают мне столько интересного, что я начинаю завидовать им. А что интересного в моей работе? Сижу целыми днями в своей будке, кручу кассу. В столовой постоянно народ, духота, шум. В школе нам говорили, что любая профессия, любая специальность почетна, а разве можно назвать мою работу специальностью? Я думаю, это просто средство зарабатывать на жизнь. Когда я училась, я держала одно в голове: честно буду жить, как велит совесть и никогда и ни в чем не поступлюсь ею. Тогда было все легко, просто, я знала, о чем мне думать и как поступать. А теперь почему-то все растеряла, школа мне кажется далекой и загадочной, как будто в сновидении сказочном, и теперь я все думаю, что я не доучилась. Ходила, слушала учителей, зубрила учебники, ночами не спала перед экзаменами — и все-таки, мне кажется, я взяла от школы не большую половину, а меньшую.
Вчера вдруг пришла мысль: что же меня ждет в будущем? Стою дома перед зеркалом, а мама и говорит:
— Ты теперь не девочка. Восемнадцать.
Пройдет год, два, пять, а мне думается, что я так и буду сидеть за кассой, и все дни похожи один на другой, как дома в нашем микрорайоне, выкрашенные в один цвет. После работы мы с буфетчицей Галей подсчитываем выручку.
— Вот такие-то дела, Нинок, — медленно произносит она, раскладывая пачки денег. — Вот сегодня четвертная, дорогуша, напрела… С них по копейке, а для меня — интерес жизни.
Сдаем деньги и идем вместе домой по тихим вечерним улицам.
— Знай, что я одной тебе это говорю, — слышу я ровный голос Гали. — И ты научишься, постепенно привыкнешь, усвоишь, и не думай, что это преступление. Подожди, поживешь — узнаешь, что в нашей столовой творятся дела и почище. И увидишь да промолчишь. Зачем нужно наживать лишних врагов?
— А вы давно, Галя, работаете здесь?
— Забыла. Лет, поди, восемь. Да, восемь будет в сентябре.
За мостом прощаемся.
— Ты паренька не имеешь еще? — вдруг спросила однажды Галя.
— Нет.
— Жалко, милая. Пора иметь.
16 июля
О директоре нашей столовой Евгении Тарасовиче ходит много разговоров. Говорят, что он построил себе дом на казенные деньги и кормит в столовой всю семью. Сама я ничего не знаю. Его строгий вид, совсем белые волосы и маленькие колючие глаза вначале пугали меня, но потом я убедилась, что он совсем не злой. Часто, проходя мимо, он даже шутит со мной.
В одном я убедилась окончательно — Евгений Тарасович пишет абсолютно безграмотно. Вместо “ассортимент порционных блюд” он пишет, например, так: “осартимент парционных блюд”, или “каша маная, творожная запиканка”. Это, по-моему, просто дикость! Как будто у нас нет образованных людей, которые могли бы занять эту должность.
Каждое утро Евгений Тарасович спорит почему-то с главным поваром Екатериной Антоновной.
— Ничего, сожрут, нашлась интеллигенция! — часто я слышу одну и ту же фразу Евгения Тарасовича.
Вначале я ничего не понимала, но позавчера догадалась, что речь идет о клиентах, которые обитают на втором этаже в “Доме колхозника”. О них Евгений Тарасович и говорил, когда Екатерина Антоновна жаловалась на плохие продукты.
Да сейчас колхозников и не отличишь от городских. Вон приставал один сегодня ко мне, даже в парк вечером приглашал. Лицо широкое, огромное, красное, в каких-то противных пятнах, а лоб и шея белые, смотреть неприятно. Кузнецом, наверное, работает или каким-нибудь механизатором. Говорил и говорил мне столько, пользуясь тем, что очереди не было, еле отвязалась. Сегодня так устала, что пальцы не шевелятся. Говорят, что трудно только первый месяц, а потом привыкаешь, просто не верится.
Сходить с этим страшилищем в парк или не стоит, раздумываю. Нет, пусть и не мечтает! Только осрамлюсь перед девчонками, да и самой противно будет.
20 июля
Уж за что уважают Евгения Тарасовича, так это за строгость. Только больше, по-моему, боятся, чем уважают,
Приходит он всегда ровно за час до открытия столовой, всегда в костюме с галстуком, даже если и жарища. Живет на набережной, а ходит всегда пешком. Завтрак ему подает прямо в кабинет Нюрка, его племянница, толстая, как тумба, и губы красит до безобразия. Работает официанткой, а зарплату получает, говорят, за повара. Не понимаю, как смотрят на это в тресте столовых?
Я раньше и не замечала, с какой выгодой работают люди в столовых, питаются здесь, да еще и домой берут. Недаром буфетчица Галя хвастала мне, что за прошлый год справила из обсчетных денег два “шикарных”, как она выразилась, платья. Одно я видела на ней. А тот механизатор, который приставал ко мне, назвал ее почему-то нетелью. Я спросила у мамы, она сказала, что это корова, которая еще не имела теленка. Смех с этим колхозником. Да и чего только я здесь не наслышалась за один месяц! Мне кажется, я знаю о людях теперь больше, чем за все десять лет, пока училась в школе.
Я от многих слышала, что директор построил себе дом на казенные или ворованные деньги. Как он это сделал — не знаю, но мне просто страшно думать, как это все видят и работают рядом с человеком, который живет неправдой? Так только при капитализме жили. Ведь сейчас люди должны быть другими — умными, добрыми и не жадными.
А этот колхозник и вчера ко мне приставал, даже приглашал на пляж в воскресенье, то есть завтра. Вот тип ненормальный! Работает он механизатором широкого профиля, как он выразился, и приехал сюда на курсы повышения квалификации. И ведет себя так, как будто я для него глупая девчонка. Да я его так отошью, что он и своих не узнает!
А может сходить с ним в парк? Что я от этого потеряю? Вот только бы мама не пронюхала, а то я от стыда сгорю. В парк, может быть, и схожу, но на пляж — никогда!
24 июля
Сегодня было столько радостей у меня!.. Впервые в жизни получила зарплату. Я никогда не думала, что законно заработанные деньги получать так приятно. Отец потребовал “обмыть” первую получку, и вечером мы всей семьей пили шампанское и красное вино. Я всем сделала подарки, отцу купила электрическую бритву, маме — китайский платок, а Витьке — пенал и коробку карандашей.
К работе начинаю привыкать и когда иду утром, мне кажется, что я работаю давно-давно.
А в столовой творится что-то для меня непонятное. Повара и официантки до и после работы ругаются, спорят, что-то высчитывают. Когда неожиданно замечают насупленное лицо Евгения Тарасовича, то тут же умолкают и принимаются греметь посудой.
У меня часто берут клиенты жалобную книгу и пишут с возмущением, что в столовой невкусно готовят, беден ассортимент блюд, мухи и всякое другое. Там много интересного и, когда у меня есть свободные минуты, я читаю ее. Вот, например, 22 июля записано:
“На стол подали черствый и почти заплесневелый хлеб, а главное, в столовой нельзя по-настоящему покушать, беден ассортимент, котлеты всегда холодные, щи невкусные и кислые. В помещении полно мух и с ними не ведется соответствующей борьбы”.
На следующей странице ответ Евгения Тарасовича:
“Уважаемый товарищ Кудимов! О том, что заплесневелый хлеб, то это несправедливо, потому как хлеб мы получаем каждый день. Ассортимент (на этот раз правильно написал, посмотрел у клиента) достаточный требованиям посетителей, остально от меня не зависит”.
За такое письмо наша Мария Антоновна и кола бы пожалела, а тут все сходит с рук. По-моему, с ошибками писать так же позорно, как плевать на чистый пол.
А в конце работы произошел неприятный случай. Если бы это получилось со мной, то я не знаю… провалилась бы со стыда сквозь землю.
Евгении Тарасович собрал всех нас на беседу. Говорил долго и почти всем делал замечания, а на меня даже не взглянул. Нюрка у окна шушукалась и смеялась с официанткой, имя которой я не знаю по сей день. Та толкнула ее локтем, и у Нюрки выпал из рук свернутый халат, из которого выкатился на середину пола большой кусок сырого мяса.
Все сделали вид, как будто ничего не произошло. Нюрка подняла халат и мясо и вышла из зала. С минуту тянулось гробовое молчание, во время которого я боялась даже дышать.
— Работать надо лучше, тогда не будут жаловаться клиенты, — нарушил тишину Евгений Тарасович и на этом беседа закончилась.
26 июля
Что бы не случилось в моей жизни… Нет…
Сергей Шумский
НА УТРЕННЕЙ ЗАРЕ
ДНЕВНИК КАССИРШИ
12 июля 197… года
Все мои подруги, которые не попали в институт, пошли на обувную и швейную фабрики. Каждый вечер они рассказывают мне столько интересного, что я начинаю завидовать им. А что интересного в моей работе? Сижу целыми днями в своей будке, кручу кассу. В столовой постоянно народ, духота, шум. В школе нам говорили, что любая профессия, любая специальность почетна, а разве можно назвать мою работу специальностью? Я думаю, это просто средство зарабатывать на жизнь. Когда я училась, я держала одно в голове: честно буду жить, как велит совесть и никогда и ни в чем не поступлюсь ею. Тогда было все легко, просто, я знала, о чем мне думать и как поступать. А теперь почему-то все растеряла, школа мне кажется далекой и загадочной, как будто в сновидении сказочном, и теперь я все думаю, что я не доучилась. Ходила, слушала учителей, зубрила учебники, ночами не спала перед экзаменами — и все-таки, мне кажется, я взяла от школы не большую половину, а меньшую.
Вчера вдруг пришла мысль: что же меня ждет в будущем? Стою дома перед зеркалом, а мама и говорит:
— Ты теперь не девочка. Восемнадцать.
Пройдет год, два, пять, а мне думается, что я так и буду сидеть за кассой, и все дни похожи один на другой, как дома в нашем микрорайоне, выкрашенные в один цвет. После работы мы с буфетчицей Галей подсчитываем выручку.
— Вот такие-то дела, Нинок, — медленно произносит она, раскладывая пачки денег. — Вот сегодня четвертная, дорогуша, напрела… С них по копейке, а для меня — интерес жизни.
Сдаем деньги и идем вместе домой по тихим вечерним улицам.
— Знай, что я одной тебе это говорю, — слышу я ровный голос Гали. — И ты научишься, постепенно привыкнешь, усвоишь, и не думай, что это преступление. Подожди, поживешь — узнаешь, что в нашей столовой творятся дела и почище. И увидишь да промолчишь. Зачем нужно наживать лишних врагов?
— А вы давно, Галя, работаете здесь?
— Забыла. Лет, поди, восемь. Да, восемь будет в сентябре.
За мостом прощаемся.
— Ты паренька не имеешь еще? — вдруг спросила однажды Галя.
— Нет.
— Жалко, милая. Пора иметь.
16 июля
О директоре нашей столовой Евгении Тарасовиче ходит много разговоров. Говорят, что он построил себе дом на казенные деньги и кормит в столовой всю семью. Сама я ничего не знаю. Его строгий вид, совсем белые волосы и маленькие колючие глаза вначале пугали меня, но потом я убедилась, что он совсем не злой. Часто, проходя мимо, он даже шутит со мной.
В одном я убедилась окончательно — Евгений Тарасович пишет абсолютно безграмотно. Вместо “ассортимент порционных блюд” он пишет, например, так: “осартимент парционных блюд”, или “каша маная, творожная запиканка”. Это, по-моему, просто дикость! Как будто у нас нет образованных людей, которые могли бы занять эту должность.
Каждое утро Евгений Тарасович спорит почему-то с главным поваром Екатериной Антоновной.
— Ничего, сожрут, нашлась интеллигенция! — часто я слышу одну и ту же фразу Евгения Тарасовича.
Вначале я ничего не понимала, но позавчера догадалась, что речь идет о клиентах, которые обитают на втором этаже в “Доме колхозника”. О них Евгений Тарасович и говорил, когда Екатерина Антоновна жаловалась на плохие продукты.
Да сейчас колхозников и не отличишь от городских. Вон приставал один сегодня ко мне, даже в парк вечером приглашал. Лицо широкое, огромное, красное, в каких-то противных пятнах, а лоб и шея белые, смотреть неприятно. Кузнецом, наверное, работает или каким-нибудь механизатором. Говорил и говорил мне столько, пользуясь тем, что очереди не было, еле отвязалась. Сегодня так устала, что пальцы не шевелятся. Говорят, что трудно только первый месяц, а потом привыкаешь, просто не верится.
Сходить с этим страшилищем в парк или не стоит, раздумываю. Нет, пусть и не мечтает! Только осрамлюсь перед девчонками, да и самой противно будет.
20 июля
Уж за что уважают Евгения Тарасовича, так это за строгость. Только больше, по-моему, боятся, чем уважают,
Приходит он всегда ровно за час до открытия столовой, всегда в костюме с галстуком, даже если и жарища. Живет на набережной, а ходит всегда пешком. Завтрак ему подает прямо в кабинет Нюрка, его племянница, толстая, как тумба, и губы красит до безобразия. Работает официанткой, а зарплату получает, говорят, за повара. Не понимаю, как смотрят на это в тресте столовых?
Я раньше и не замечала, с какой выгодой работают люди в столовых, питаются здесь, да еще и домой берут. Недаром буфетчица Галя хвастала мне, что за прошлый год справила из обсчетных денег два “шикарных”, как она выразилась, платья. Одно я видела на ней. А тот механизатор, который приставал ко мне, назвал ее почему-то нетелью. Я спросила у мамы, она сказала, что это корова, которая еще не имела теленка. Смех с этим колхозником. Да и чего только я здесь не наслышалась за один месяц! Мне кажется, я знаю о людях теперь больше, чем за все десять лет, пока училась в школе.
Я от многих слышала, что директор построил себе дом на казенные или ворованные деньги. Как он это сделал — не знаю, но мне просто страшно думать, как это все видят и работают рядом с человеком, который живет неправдой? Так только при капитализме жили. Ведь сейчас люди должны быть другими — умными, добрыми и не жадными.
А этот колхозник и вчера ко мне приставал, даже приглашал на пляж в воскресенье, то есть завтра. Вот тип ненормальный! Работает он механизатором широкого профиля, как он выразился, и приехал сюда на курсы повышения квалификации. И ведет себя так, как будто я для него глупая девчонка. Да я его так отошью, что он и своих не узнает!
А может сходить с ним в парк? Что я от этого потеряю? Вот только бы мама не пронюхала, а то я от стыда сгорю. В парк, может быть, и схожу, но на пляж — никогда!
24 июля
Сегодня было столько радостей у меня!.. Впервые в жизни получила зарплату. Я никогда не думала, что законно заработанные деньги получать так приятно. Отец потребовал “обмыть” первую получку, и вечером мы всей семьей пили шампанское и красное вино. Я всем сделала подарки, отцу купила электрическую бритву, маме — китайский платок, а Витьке — пенал и коробку карандашей.
К работе начинаю привыкать и когда иду утром, мне кажется, что я работаю давно-давно.
А в столовой творится что-то для меня непонятное. Повара и официантки до и после работы ругаются, спорят, что-то высчитывают. Когда неожиданно замечают насупленное лицо Евгения Тарасовича, то тут же умолкают и принимаются греметь посудой.
У меня часто берут клиенты жалобную книгу и пишут с возмущением, что в столовой невкусно готовят, беден ассортимент блюд, мухи и всякое другое. Там много интересного и, когда у меня есть свободные минуты, я читаю ее. Вот, например, 22 июля записано:
“На стол подали черствый и почти заплесневелый хлеб, а главное, в столовой нельзя по-настоящему покушать, беден ассортимент, котлеты всегда холодные, щи невкусные и кислые. В помещении полно мух и с ними не ведется соответствующей борьбы”.
На следующей странице ответ Евгения Тарасовича:
“Уважаемый товарищ Кудимов! О том, что заплесневелый хлеб, то это несправедливо, потому как хлеб мы получаем каждый день. Ассортимент (на этот раз правильно написал, посмотрел у клиента) достаточный требованиям посетителей, остально от меня не зависит”.
За такое письмо наша Мария Антоновна и кола бы пожалела, а тут все сходит с рук. По-моему, с ошибками писать так же позорно, как плевать на чистый пол.
А в конце работы произошел неприятный случай. Если бы это получилось со мной, то я не знаю… провалилась бы со стыда сквозь землю.
Евгении Тарасович собрал всех нас на беседу. Говорил долго и почти всем делал замечания, а на меня даже не взглянул. Нюрка у окна шушукалась и смеялась с официанткой, имя которой я не знаю по сей день. Та толкнула ее локтем, и у Нюрки выпал из рук свернутый халат, из которого выкатился на середину пола большой кусок сырого мяса.
Все сделали вид, как будто ничего не произошло. Нюрка подняла халат и мясо и вышла из зала. С минуту тянулось гробовое молчание, во время которого я боялась даже дышать.
— Работать надо лучше, тогда не будут жаловаться клиенты, — нарушил тишину Евгений Тарасович и на этом беседа закончилась.
26 июля
Что бы не случилось в моей жизни… Нет…