Сергей Шумский
НА УТРЕННЕЙ ЗАРЕ
ПОРТИТЬ ВОЗДУХ
За моей спиной на задней парте зашипели друг на друга, затолкались локтями. Полина Андреевна заметила эту возню, подняла голову от книжки, прервала чтение.
— Что у вас там происходит, Агафонов и Тимохина? А ну прекратите!
— А Верка, Полина Андреевна, воздух испортила, — и Толька выскочил из-за парты, брезгливо зашмыгал носом.
— Во-первых, не Верка, а Вера, а, во-вторых, может ты сам испортил, а на нее сваливаешь. — Класс закатился в смехе.
— Не портила я никово, — заплакала Вера, уронив голову на парту.
— Не портила она, аха… — Толька снова сел на свое место. — Плачет — значит испортила. Вруша. Все снова захохотали.
— Давайте договоримся, — Полина Андреевна поднялась из-за стола, дождалась тишины, оглядела класс, — Давайте договоримся раз и навсегда: сегодня вы первоклассники, а через десять лет будете взрослыми. Портить воздух в классе и вообще при других — это очень нехорошо, надо терпеть. А если кто не сможет, подними руку и попросись из класса в коридор, или на улицу лучше.
Только поднял руку, встал.
— Что тебе, Агафонов?
— Можно мне выйти в коридор, Полина Андреевна?
— Если испортить воздух нет терпения — выйди.
Но Толя снова сел, раскрыл букварь.
— В чем дело, Агафонов?
— Ды я раздумал…
Полина Андреевна улыбнулась, покачала головой, хлопнула ладонями по столу.
А воздух испортил я. Но мне стыдно было признаваться в этом. Мать утром натушила свежей капусты со сметаной, я чуть не полчашки слопал, запил парным молоком, а лепешку съел дорогой. От капусты вот и крутит в животе, будто там кошки дерутся.
Я тоже хотел поднять руку и выйти на улицу, но стеснялся, хотя терпел. До перемены еле дотерпел, убежал в кусты подальше от всех — еле штаны успел снять.
Этот первоклассный эпизод (было это действительно в первом классе в далекие военные годы) часто вспоминается мне и наводит на горестные и тягостные размышления, потому что, что такое наши естественные отправления, если они заповеданы, узаконены извечно от Бога как природная необходимость, надобность, сущность, как сама Природа, у которой все соразмерено в своей целесообразности и неизбежности? Что такое наше утробное естество, наша натура в сравнении с тем, как и что сегодня измыслил и внедрил наш изощренный ум в повседневный обиход, в обязательную будто бы потребность души и тела?
На днях вышел утром с псом прогуляться. Мороз за тридцать, предрассветное небо, казалось, опустилось всей своей воздушной тяжестью на землю, ни малейшего колебания воздуха — только в наших сибирских просторах, я заметил давно, бывает такое зыбкое и умиротворенное состояние Природы. Она, Природа, просто отдыхает в своем стылом покое, задумалась сама над собой.
Но в воздухе витал ядовитый запах выхлопных газов. В пролете между домами стоял огромный крытый “КАМАЗ”, двигатель работал на малых оборотах. Когда мы подошли поближе, дышать стало просто нечем: отвратительный удушливый газ не принимало нутро. Пес поднял ногу, брызнул тугой струей, а потом зафыркал, заметался на поводке, лапой стал тереть морду. Двор наш почти замкнут со всех четырех сторон, и все пространство заполнилось ядом. Емкость, камера с отравой.
Матери, отцы, идущие мимо машины с ребятишками в садик, ворчали, ругаясь, торопливо пробегали, но уйти от испорченного воздуха было невозможно.
— Где шофер? Что это он творит? — кричала женщина с парнишкой на руках, — Он же всех отравит, идиот такой!..
Мы с псом выскочили из замкнутого пространства и пока не отошли за домом метров на сто, удушливый чад преследовал нас.
Когда мы вернулись домой, из окна кухонного я проверял время от времени: “КАМАЗ” больше часа еще стоял между домами, синий дым заполнил все дворовое пространство.
На вокзале, когда мы пришли с псом на обеденную электричку, та же картина: ряды автобусов на площади изрыгали отраву из выхлопных труб, десятки легковых машин у самого вокзала тоже портили воздух, хозяева их группами толклись на прикрылечном пространстве в ожидании клиентов, некоторые отходили к своим “тачкам”, включали для прогрева двигатели, выключали — над площадью стояло морозное ядовитое облако газов.
— Фу-у, фу-у, — корчил рожу на крыльце мужик, он был изрядно подвыпивший, но дышать и ему тоже было трудно испорченным воздухом.
Сергей Шумский
НА УТРЕННЕЙ ЗАРЕ
ПОРТИТЬ ВОЗДУХ
За моей спиной на задней парте зашипели друг на друга, затолкались локтями. Полина Андреевна заметила эту возню, подняла голову от книжки, прервала чтение.
— Что у вас там происходит, Агафонов и Тимохина? А ну прекратите!
— А Верка, Полина Андреевна, воздух испортила, — и Толька выскочил из-за парты, брезгливо зашмыгал носом.
— Во-первых, не Верка, а Вера, а, во-вторых, может ты сам испортил, а на нее сваливаешь. — Класс закатился в смехе.
— Не портила я никово, — заплакала Вера, уронив голову на парту.
— Не портила она, аха… — Толька снова сел на свое место. — Плачет — значит испортила. Вруша. Все снова захохотали.
— Давайте договоримся, — Полина Андреевна поднялась из-за стола, дождалась тишины, оглядела класс, — Давайте договоримся раз и навсегда: сегодня вы первоклассники, а через десять лет будете взрослыми. Портить воздух в классе и вообще при других — это очень нехорошо, надо терпеть. А если кто не сможет, подними руку и попросись из класса в коридор, или на улицу лучше.
Только поднял руку, встал.
— Что тебе, Агафонов?
— Можно мне выйти в коридор, Полина Андреевна?
— Если испортить воздух нет терпения — выйди.
Но Толя снова сел, раскрыл букварь.
— В чем дело, Агафонов?
— Ды я раздумал…
Полина Андреевна улыбнулась, покачала головой, хлопнула ладонями по столу.
А воздух испортил я. Но мне стыдно было признаваться в этом. Мать утром натушила свежей капусты со сметаной, я чуть не полчашки слопал, запил парным молоком, а лепешку съел дорогой. От капусты вот и крутит в животе, будто там кошки дерутся.
Я тоже хотел поднять руку и выйти на улицу, но стеснялся, хотя терпел. До перемены еле дотерпел, убежал в кусты подальше от всех — еле штаны успел снять.
Этот первоклассный эпизод (было это действительно в первом классе в далекие военные годы) часто вспоминается мне и наводит на горестные и тягостные размышления, потому что, что такое наши естественные отправления, если они заповеданы, узаконены извечно от Бога как природная необходимость, надобность, сущность, как сама Природа, у которой все соразмерено в своей целесообразности и неизбежности? Что такое наше утробное естество, наша натура в сравнении с тем, как и что сегодня измыслил и внедрил наш изощренный ум в повседневный обиход, в обязательную будто бы потребность души и тела?
На днях вышел утром с псом прогуляться. Мороз за тридцать, предрассветное небо, казалось, опустилось всей своей воздушной тяжестью на землю, ни малейшего колебания воздуха — только в наших сибирских просторах, я заметил давно, бывает такое зыбкое и умиротворенное состояние Природы. Она, Природа, просто отдыхает в своем стылом покое, задумалась сама над собой.
Но в воздухе витал ядовитый запах выхлопных газов. В пролете между домами стоял огромный крытый “КАМАЗ”, двигатель работал на малых оборотах. Когда мы подошли поближе, дышать стало просто нечем: отвратительный удушливый газ не принимало нутро. Пес поднял ногу, брызнул тугой струей, а потом зафыркал, заметался на поводке, лапой стал тереть морду. Двор наш почти замкнут со всех четырех сторон, и все пространство заполнилось ядом. Емкость, камера с отравой.
Матери, отцы, идущие мимо машины с ребятишками в садик, ворчали, ругаясь, торопливо пробегали, но уйти от испорченного воздуха было невозможно.
— Где шофер? Что это он творит? — кричала женщина с парнишкой на руках, — Он же всех отравит, идиот такой!..
Мы с псом выскочили из замкнутого пространства и пока не отошли за домом метров на сто, удушливый чад преследовал нас.
Когда мы вернулись домой, из окна кухонного я проверял время от времени: “КАМАЗ” больше часа еще стоял между домами, синий дым заполнил все дворовое пространство.
На вокзале, когда мы пришли с псом на обеденную электричку, та же картина: ряды автобусов на площади изрыгали отраву из выхлопных труб, десятки легковых машин у самого вокзала тоже портили воздух, хозяева их группами толклись на прикрылечном пространстве в ожидании клиентов, некоторые отходили к своим “тачкам”, включали для прогрева двигатели, выключали — над площадью стояло морозное ядовитое облако газов.
— Фу-у, фу-у, — корчил рожу на крыльце мужик, он был изрядно подвыпивший, но дышать и ему тоже было трудно испорченным воздухом.