Первый парень на деревне
Л. К. Иванов
ЧЕРЕЗ ТЮМЕНЬ ПРОЕЗДОМ
В селе Черное Вагайского района, где в старину находилась почтовая станция Дресвянка, установлен памятный знак в честь финского исследователя Сибири Эрика Густава Лаксмана.
Чтобы попасть в Дресвянку, которой теперь нет даже на крупномасштабной карте области, от автодороги, что соединяет Вагай с Аромашево и идет дальше на юго-восток до Ишима, надо свернуть влево и проехать несколько километров до полузаброшенной деревни. Здесь, на берегу реки Вагай, неподалеку от разрушенной церкви и давным-давно зияющего выбитыми окнами клуба, находится затерянная могила ученого и стоит памятный знак. На листе нержавеющей стали, прикрепленном болтами к врытым в землю ржавым трубам, выгравировано, что здесь 16 января 1796 года по пути в Иркутск умер и похоронен выдающийся финский ученый и путешественник Эрик Густав Лаксман.
Эта надпись не совсем соответствует действительности. Дело в том, что Лаксман действительно первую половину своей жизни провел в Финляндии, но с таким же правом его можно назвать и шведским ученым, потому что родился он в 1737 году в небольшом городке Нейшлоте, как называлась эта крепость во время шведского правления. Но правильнее всего было бы написать – «русский ученый», потому что Финляндия в те годы входила в состав России, а естествоиспытатель, химик, путешественник, профессор экономики и химии Эрик Густав Лаксман в феврале 1770 года был избран академиком Российской Академии наук и в России, где провел вторую половину жизни, многим был известен больше как Кирилл Густавович.
Эрик учился в Боргосской гимназии с ее богатой коллекцией минералов, потом закончил университет в финском городе Або, ныне более известном как Турку, стал пастором. Но значительную часть времени в ущерб своим церковным обязанностям уделял изучению природы южной Финляндии, собирал гербарии и отсылал их в Петербург с надеждой приобщиться к деятельности Академии наук.
В 25 лет Эрик уезжает в Петербург, навсегда оставляя свой родной городок Савонлинна, который, между прочим, вошел в историю русско-шведской войны как небольшая русская крепость Нейшлот. Шведы так и не смогли открыть ее ворота, хотя обороняли форт всего две с половиной сотни солдат под командованием майора Кузьмина. То ли дух в тех местах такой непокорный витает, то ли еще что, но и у Эрика Лаксмана был характер твердый и непокорный, что не раз потом очень сильно ему досаждало в жизни и приводило к большим конфликтам с руководством.
Именно по этой причине имя ученого-энциклопедиста нередко забывали упоминать в научных трудах, а нередко большие ученые мужи с положением и званиями просто бессовестно пользовались его открытиями. Вообще же судьба этого человека необыкновенна. Он был из тех одержимых людей, которые с юности и до последних дней стремятся к одной цели – раскрыть тайны природы.
Приехав в Петербург и заняв место воспитателя в пансионе при церкви св. Петра и Павла, Лаксман интересуется естественными науками, знакомится с учеными – Миллером, Палласом, Фальком. Не без их влияния молодой натуралист всерьез задумывается о серьезной науке, ездит в экспедиции на юг и север России, в Поволжье, часто один исследует окрестности столицы и проникается неподдельным интересом к Сибири, о которой в то время ходило столько разговоров.
А тут вскоре поступает предложение занять место пастора в Барнауле. В этом городе и его окрестностях проживало на то время всего несколько католиков, и потому у святого отца было много свободного времени, которое он целиком посвятил науке.
За 5 лет пребывания в Барнауле Лаксман сделал множество открытий в ботанике, зоологии, метеорологии, минералогии, химии, совершил далекие путешествия. Он побывал на границе Монголии и Китая, доезжал до Кяхты. При своем доме завел сад, где выращивал сибирские растения, делал гербарии и отправлял в Петербург Карлу Линнею. Но самой большой страстью его жизни было собирание редких минералов. Эта страсть достигла предела мечтаний, когда он побывал на Байкале. После этого Лаксман оставляет путь религиозного служителя и целиком отдается науке.
В 1769 году в печати появляется целая серия его научных трудов. А на следующий год его избирают в Академии наук ординарным академиком по экономике и химии.
В 1780 году, будучи уже академиком и профессором, добился назначения в Нерчинск горным советником ради того, чтобы продолжить свои исследования. В 1784 году Кабинет императрицы жалует ему должность минералогического путешественника, и Лаксман выбирает местом своего постоянного жительства Иркутск, который был наиболее богатым и оживленным городом Сибири, объединял восточные и западные торговые пути России. В Иркутске ученый поселяется с семьей на остальные годы жизни. А семья, надо отметить, была немаленькой – жена Екатерина Ивановна, сыновья Мартин, Корсиан, Иосиф, Константин и дочь Мария. При доме содержали сад и оранжерею, где росли еще неизвестные в сибирских краях картофель, вишня, яблоки и персиковое дерево. На аптечном огороде выращивалось множество ароматных и лечебных трав.
В Иркутске Лаксман создает первый в Сибири общественный музей, а в 40 верстах от города по Амурскому тракту строит собственный стекольный завод, где применяет изобретенный им новый способ варки высококачественного стекла по глауберовой технологии. Для этого использует природную соду, или сульфат натрия, залежи которого были в изобилии в местных озерах. Это сделало производство стекла выгодным как экономически, так и экологически.
Путешествуя по Лене, Вилюю и Забайкалью, открыл светло-зеленый гранат, байкалит и вилюит. Благодаря Лаксману в Сибири стали известны месторождения лазурита, берилла, циркона, флогопита и других ценных минералов. Он предложил новую технологию получения селитры и дефицитной для Сибири поваренной соли способом вымораживания озерной рапы.
В эти годы Лаксман приобретает все большее уважение и мировое признание. В течение короткого времени становится действительным членом Стокгольмской Академии наук, членом нескольких заграничных обществ по естественным наукам. Но зависть российских коллег и своенравный характер молодого ученого стали причиной многих его неурядиц. Дело дошло даже до домашнего ареста и перевода (это, наверное, единственный такой случай в научной практике) из действительных академиков в почетные.
А когда слухи о взаимной неприязни ученого с руководством академии и следующих по этой причине неприятностях дошли до зарубежных коллег, Лаксману прислали официальное приглашение заведовать кафедрой Стокгольмского университета. Вместо этого Эрик Густав Лаксман едет простым чиновником в Сибирь, где тоже часто не ладит со своим начальством из-за того, что не хочет подстраиваться под заведенные здесь правила и открыто осуждает процветающее мздоимство.
Зато зарубежный авторитет растет стремительно, и вот уже шведский король Густав III за неоценимый вклад в науку наградил Лаксмана двумя золотыми медалями.
А когда на берегу Байкала Лаксман обнаружил месторождение лазурита и с отчетом об открытии послал в столицу образцы этого поделочного камня, императрица приказала украсить лазуритом свою ванну в Царскосельском дворце, названную «лазурной». Даже сегодня об открытии ученого напоминают вазы, столы и чаши в Эрмитаже, облицовка зала в Мраморном дворце и других дворцовых постройках.
В немалой степени это способствовало тому, что Лаксману удалось добиться аудиенции у Екатерины для решения судьбы японских моряков. Их, потерпевших кораблекрушение, спасли русские мореплаватели и в феврале 1789 года привезли в Иркутск для решения дальнейшей судьбы. Лаксман стал часто бывать в этом доме, подолгу беседовать с капитаном Кодаю, расспрашивать его о Стране восходящего солнца. На основе этих бесед Лаксман составил для Петербургской Академии доклад о стране, про которую тогда в России практически ничего не знали.
Лаксман сам провел немало лет в России, которая все же не была его родиной, понимал, как тяжело было японцам вдали от дома, и поэтому стал для них настоящим опекуном. По его рекомендации капитан Кодаю написал сначала в Сибирское генерал-губернаторство, а затем императрице прошение о возвращении на родину. Чтобы передать эту челобитную Екатерине, ученый решился ехать в столицу. И в очередной раз его путь лежал через Тобольск и Тюмень.
Императрица прислушалась к Лаксману и не только разрешила капитану Кодаю и его спутникам вернуться на родину, но и повелела снарядить к берегам Японии экспедицию для налаживания русско-японских отношений. Возглавил эту экспедицию сын Эрика поручик Адам Лаксман.
Удивительно, но в те годы феодальная Япония уже около полутора сотен лет проводила официальную политику закрытой страны. Посещение ее иностранцами было категорически запрещено. Исключение делалось только для китайцев и голландцев. Выезд за пределы страны японцам также запрещался, поэтому в Японии почти ничего не знали о России. Так, благодаря Эрику Лаксману спасенные русскими японские мореплаватели, за которых он ходатайствовал перед царицей, стали первыми очевидцами, рассказавшими в Японии правду о России. А записанный, как сказали бы теперь, протокол допроса вернувшихся домой соотечественников стал первым научным трудом в Японии о России. Таким образом, без преувеличения можно сказать, что именно Лаксман открыл путь России в Страну восходящего солнца.
Надо отметить, что Лаксман за время своих путешествий десять раз проезжал через Тюмень и Тобольск, где проходил в то время главный торговый путь. И, очевидно, не просто был проездом, а занимался в наших краях наукой. Иначе с чего бы это вдруг он передал тобольским коллегам собственноручно изготовленные термометр и барометр, о которых в свое время с похвалой писал наш знаменитый исследователь и краевед Петр Андреевич Словцов. И судьбе было так суждено распорядиться, что именно на территории нашей области, которая тоже дала исследователю немало материалов для его научных трудов, закончился и его жизненный путь.
Однажды, в морозный февральский вечер, к небольшой почтовой станции села Черное подъехала повозка. Ямщики и смотритель слышали скрип полозьев и фыркание коней, но в дом долгое время никто не заходил. Вышли посмотреть, в чем дело, и нашли в повозке мертвого человека. Следов насилия на нем не было, подорожные деньги и документы оказались на месте, что исключало убийство с целью ограбления. У Лаксмана, как можно предположить, во время дальней дороги, когда на морозе для сугрева приходилось бежать рядом с повозкой, просто отказало сердце.
Как иноверца, его похоронили не на деревенском кладбище, а на берегу реки Вагай. С годами ту могилу или смыло водой во время очередного половодья, или она просто заросла травой и со временем сровнялась с землей.
Вспомнили о Лаксмане жители Вагайского района несколько лет назад, когда в связи с двухсотлетием со дня рождения ученого исследованием его биографии серьезно занялись киевские следопыты. Именно они приехали в Дресвянку и установили на берегу памятный знак.
Они же разыскали и единственного из потомков великого исследователя Сибири. Эдгар Лаксман – крупный бизнесмен, живет в Португалии, наверняка гордится своим знаменитым предком, но вряд ли когда решится поехать в пугающую европейцев Сибирь, чтобы поклониться праху родственника, умершего здесь двести с лишним лет назад.
Л. К. Иванов
ЧЕРЕЗ ТЮМЕНЬ ПРОЕЗДОМ
В селе Черное Вагайского района, где в старину находилась почтовая станция Дресвянка, установлен памятный знак в честь финского исследователя Сибири Эрика Густава Лаксмана.
Чтобы попасть в Дресвянку, которой теперь нет даже на крупномасштабной карте области, от автодороги, что соединяет Вагай с Аромашево и идет дальше на юго-восток до Ишима, надо свернуть влево и проехать несколько километров до полузаброшенной деревни. Здесь, на берегу реки Вагай, неподалеку от разрушенной церкви и давным-давно зияющего выбитыми окнами клуба, находится затерянная могила ученого и стоит памятный знак. На листе нержавеющей стали, прикрепленном болтами к врытым в землю ржавым трубам, выгравировано, что здесь 16 января 1796 года по пути в Иркутск умер и похоронен выдающийся финский ученый и путешественник Эрик Густав Лаксман.
Эта надпись не совсем соответствует действительности. Дело в том, что Лаксман действительно первую половину своей жизни провел в Финляндии, но с таким же правом его можно назвать и шведским ученым, потому что родился он в 1737 году в небольшом городке Нейшлоте, как называлась эта крепость во время шведского правления. Но правильнее всего было бы написать – «русский ученый», потому что Финляндия в те годы входила в состав России, а естествоиспытатель, химик, путешественник, профессор экономики и химии Эрик Густав Лаксман в феврале 1770 года был избран академиком Российской Академии наук и в России, где провел вторую половину жизни, многим был известен больше как Кирилл Густавович.
Эрик учился в Боргосской гимназии с ее богатой коллекцией минералов, потом закончил университет в финском городе Або, ныне более известном как Турку, стал пастором. Но значительную часть времени в ущерб своим церковным обязанностям уделял изучению природы южной Финляндии, собирал гербарии и отсылал их в Петербург с надеждой приобщиться к деятельности Академии наук.
В 25 лет Эрик уезжает в Петербург, навсегда оставляя свой родной городок Савонлинна, который, между прочим, вошел в историю русско-шведской войны как небольшая русская крепость Нейшлот. Шведы так и не смогли открыть ее ворота, хотя обороняли форт всего две с половиной сотни солдат под командованием майора Кузьмина. То ли дух в тех местах такой непокорный витает, то ли еще что, но и у Эрика Лаксмана был характер твердый и непокорный, что не раз потом очень сильно ему досаждало в жизни и приводило к большим конфликтам с руководством.
Именно по этой причине имя ученого-энциклопедиста нередко забывали упоминать в научных трудах, а нередко большие ученые мужи с положением и званиями просто бессовестно пользовались его открытиями. Вообще же судьба этого человека необыкновенна. Он был из тех одержимых людей, которые с юности и до последних дней стремятся к одной цели – раскрыть тайны природы.
Приехав в Петербург и заняв место воспитателя в пансионе при церкви св. Петра и Павла, Лаксман интересуется естественными науками, знакомится с учеными – Миллером, Палласом, Фальком. Не без их влияния молодой натуралист всерьез задумывается о серьезной науке, ездит в экспедиции на юг и север России, в Поволжье, часто один исследует окрестности столицы и проникается неподдельным интересом к Сибири, о которой в то время ходило столько разговоров.
А тут вскоре поступает предложение занять место пастора в Барнауле. В этом городе и его окрестностях проживало на то время всего несколько католиков, и потому у святого отца было много свободного времени, которое он целиком посвятил науке.
За 5 лет пребывания в Барнауле Лаксман сделал множество открытий в ботанике, зоологии, метеорологии, минералогии, химии, совершил далекие путешествия. Он побывал на границе Монголии и Китая, доезжал до Кяхты. При своем доме завел сад, где выращивал сибирские растения, делал гербарии и отправлял в Петербург Карлу Линнею. Но самой большой страстью его жизни было собирание редких минералов. Эта страсть достигла предела мечтаний, когда он побывал на Байкале. После этого Лаксман оставляет путь религиозного служителя и целиком отдается науке.
В 1769 году в печати появляется целая серия его научных трудов. А на следующий год его избирают в Академии наук ординарным академиком по экономике и химии.
В 1780 году, будучи уже академиком и профессором, добился назначения в Нерчинск горным советником ради того, чтобы продолжить свои исследования. В 1784 году Кабинет императрицы жалует ему должность минералогического путешественника, и Лаксман выбирает местом своего постоянного жительства Иркутск, который был наиболее богатым и оживленным городом Сибири, объединял восточные и западные торговые пути России. В Иркутске ученый поселяется с семьей на остальные годы жизни. А семья, надо отметить, была немаленькой – жена Екатерина Ивановна, сыновья Мартин, Корсиан, Иосиф, Константин и дочь Мария. При доме содержали сад и оранжерею, где росли еще неизвестные в сибирских краях картофель, вишня, яблоки и персиковое дерево. На аптечном огороде выращивалось множество ароматных и лечебных трав.
В Иркутске Лаксман создает первый в Сибири общественный музей, а в 40 верстах от города по Амурскому тракту строит собственный стекольный завод, где применяет изобретенный им новый способ варки высококачественного стекла по глауберовой технологии. Для этого использует природную соду, или сульфат натрия, залежи которого были в изобилии в местных озерах. Это сделало производство стекла выгодным как экономически, так и экологически.
Путешествуя по Лене, Вилюю и Забайкалью, открыл светло-зеленый гранат, байкалит и вилюит. Благодаря Лаксману в Сибири стали известны месторождения лазурита, берилла, циркона, флогопита и других ценных минералов. Он предложил новую технологию получения селитры и дефицитной для Сибири поваренной соли способом вымораживания озерной рапы.
В эти годы Лаксман приобретает все большее уважение и мировое признание. В течение короткого времени становится действительным членом Стокгольмской Академии наук, членом нескольких заграничных обществ по естественным наукам. Но зависть российских коллег и своенравный характер молодого ученого стали причиной многих его неурядиц. Дело дошло даже до домашнего ареста и перевода (это, наверное, единственный такой случай в научной практике) из действительных академиков в почетные.
А когда слухи о взаимной неприязни ученого с руководством академии и следующих по этой причине неприятностях дошли до зарубежных коллег, Лаксману прислали официальное приглашение заведовать кафедрой Стокгольмского университета. Вместо этого Эрик Густав Лаксман едет простым чиновником в Сибирь, где тоже часто не ладит со своим начальством из-за того, что не хочет подстраиваться под заведенные здесь правила и открыто осуждает процветающее мздоимство.
Зато зарубежный авторитет растет стремительно, и вот уже шведский король Густав III за неоценимый вклад в науку наградил Лаксмана двумя золотыми медалями.
А когда на берегу Байкала Лаксман обнаружил месторождение лазурита и с отчетом об открытии послал в столицу образцы этого поделочного камня, императрица приказала украсить лазуритом свою ванну в Царскосельском дворце, названную «лазурной». Даже сегодня об открытии ученого напоминают вазы, столы и чаши в Эрмитаже, облицовка зала в Мраморном дворце и других дворцовых постройках.
В немалой степени это способствовало тому, что Лаксману удалось добиться аудиенции у Екатерины для решения судьбы японских моряков. Их, потерпевших кораблекрушение, спасли русские мореплаватели и в феврале 1789 года привезли в Иркутск для решения дальнейшей судьбы. Лаксман стал часто бывать в этом доме, подолгу беседовать с капитаном Кодаю, расспрашивать его о Стране восходящего солнца. На основе этих бесед Лаксман составил для Петербургской Академии доклад о стране, про которую тогда в России практически ничего не знали.
Лаксман сам провел немало лет в России, которая все же не была его родиной, понимал, как тяжело было японцам вдали от дома, и поэтому стал для них настоящим опекуном. По его рекомендации капитан Кодаю написал сначала в Сибирское генерал-губернаторство, а затем императрице прошение о возвращении на родину. Чтобы передать эту челобитную Екатерине, ученый решился ехать в столицу. И в очередной раз его путь лежал через Тобольск и Тюмень.
Императрица прислушалась к Лаксману и не только разрешила капитану Кодаю и его спутникам вернуться на родину, но и повелела снарядить к берегам Японии экспедицию для налаживания русско-японских отношений. Возглавил эту экспедицию сын Эрика поручик Адам Лаксман.
Удивительно, но в те годы феодальная Япония уже около полутора сотен лет проводила официальную политику закрытой страны. Посещение ее иностранцами было категорически запрещено. Исключение делалось только для китайцев и голландцев. Выезд за пределы страны японцам также запрещался, поэтому в Японии почти ничего не знали о России. Так, благодаря Эрику Лаксману спасенные русскими японские мореплаватели, за которых он ходатайствовал перед царицей, стали первыми очевидцами, рассказавшими в Японии правду о России. А записанный, как сказали бы теперь, протокол допроса вернувшихся домой соотечественников стал первым научным трудом в Японии о России. Таким образом, без преувеличения можно сказать, что именно Лаксман открыл путь России в Страну восходящего солнца.
Надо отметить, что Лаксман за время своих путешествий десять раз проезжал через Тюмень и Тобольск, где проходил в то время главный торговый путь. И, очевидно, не просто был проездом, а занимался в наших краях наукой. Иначе с чего бы это вдруг он передал тобольским коллегам собственноручно изготовленные термометр и барометр, о которых в свое время с похвалой писал наш знаменитый исследователь и краевед Петр Андреевич Словцов. И судьбе было так суждено распорядиться, что именно на территории нашей области, которая тоже дала исследователю немало материалов для его научных трудов, закончился и его жизненный путь.
Однажды, в морозный февральский вечер, к небольшой почтовой станции села Черное подъехала повозка. Ямщики и смотритель слышали скрип полозьев и фыркание коней, но в дом долгое время никто не заходил. Вышли посмотреть, в чем дело, и нашли в повозке мертвого человека. Следов насилия на нем не было, подорожные деньги и документы оказались на месте, что исключало убийство с целью ограбления. У Лаксмана, как можно предположить, во время дальней дороги, когда на морозе для сугрева приходилось бежать рядом с повозкой, просто отказало сердце.
Как иноверца, его похоронили не на деревенском кладбище, а на берегу реки Вагай. С годами ту могилу или смыло водой во время очередного половодья, или она просто заросла травой и со временем сровнялась с землей.
Вспомнили о Лаксмане жители Вагайского района несколько лет назад, когда в связи с двухсотлетием со дня рождения ученого исследованием его биографии серьезно занялись киевские следопыты. Именно они приехали в Дресвянку и установили на берегу памятный знак.
Они же разыскали и единственного из потомков великого исследователя Сибири. Эдгар Лаксман – крупный бизнесмен, живет в Португалии, наверняка гордится своим знаменитым предком, но вряд ли когда решится поехать в пугающую европейцев Сибирь, чтобы поклониться праху родственника, умершего здесь двести с лишним лет назад.