Первый парень на деревне
Л. К. Иванов
КОМУ НУЖНЫ ВЧЕРАШНИЕ ГЕРОИ?
Эту симпатичную женщину с несколькими ребятишками лет трех можно видеть на крохотном пятачке окруженного многоэтажками городского двора каждый день. И все, кто проходит мимо, заглядываются и на нее, и на мирно играющих чистеньких детишек. Одни завидуют большому количеству ее внуков, другие просто жалеючи вздыхают: «Героическая женщина!»
А она и впрямь героическая, потому что много лет назад стала Героем Социалистического Труда, не один раз избиралась депутатом Верховного Совета СССР, была делегатом партийных съездов. И все это в прошлом. И не столько потому, что нет такого государства – Советский Союз, что на смену социалистическому труду пришел непонятно какой, а о партийных заслугах лучше и не вспоминать, хотя какие там были заслуги: сидела на съезде в зале Кремлевского дворца с мандатом в кармане, олицетворяя собой единство партии и народа.
От былого депутатства тоже остались лишь воспоминания. Это нынешние избранники, сетует, первым делом о своем статусе да обеспеченном будущем заботятся. У прежних только фотографии из Дворца съездов на память и остались.
И вот – пенсия. И как в той старинной народной песне: «Позабыт, позаброшен». Нет, конечно, настоящие подруги остались, только в общении с ними и находит утешение недавняя гордость Тюменской области, Герой Социалистического Труда, заслуженная ткачиха Тюменского камвольно-суконного комбината Галина Петровна Яковлева.
Сегодня на комбинате таких тружениц, как она, уже и нет. И сам комбинат, поменяв название, еле влачит существование, то и дело находясь под угрозой банкротства, и среди его работников нет уже былого рвения к работе, что было у поколения, вышедшего на, как говорят, заслуженный отдых. Даже в огромном коллективе почти не осталось тех, кто помнит, кто сам видел, как работала Галина Яковлева. На те несколько дней, что уезжала в Москву на сессию Верховного Совета, на ее участок ставили на замену двух работниц, потому что обслуживала она не просто расширенную зону – было у нее станков в три раза больше, чем полагалось по норме.
Были и в те времена злые языки, были завистники, которые говорили, что делают депутату приписки, но никто из них даже не попытался встать рядом и работать с такой же интенсивностью. Тут надо было не языком чесать, а буквально бегать между станками все восемь часов нелегкой смены. А потом еще идти на встречи с избирателями, вести прием и часами выслушивать о бедах, звонить, встречаться с руководителями обиженных, добиваться справедливости.
А потом была авария. Долго пролежала в больнице, несколько месяцев лечила ушибленные ноги, но так, как прежде, работать уже не смогла и тихонько, незаметно вышла на пенсию. Первое время комбинат помогал, а потом и самому потребовалась помощь. Так и оказалась легендарная ткачиха практически никому не нужной. Разменяла квартиру, чтобы остаток дней прожить вдвоем с мужем да пуделем Антошкой отдельно от детей – пусть сами хозяйничают. Пошла на телефонную станцию просить на новую квартиру телефон. Отказали – нет возможности. Но она-то знает, что стоят в соседних квартирах, телефоны, названивают. Оказалось, коммерческие, за большие деньги установленные состоятельным владельцам, нынешним сильным мира сего. Взыграла было гордость, не утерпела, пошла к начальнику АТС, напомнила, как она, в то время, когда работал начальник главным инженером, вместе с ним, будучи депутатом, не раз ходила на прием к министрам, в прямом смысле слова выбивала валюту на закупку оборудования этой самой АТС. Цинично ухмыльнулся телефонный хозяин: «Так вот тогда и надо было пользоваться моментом. А теперь что вспоминать былые заслуги. Время ушло».
С горечью пришлось согласиться, что время действительно ушло. Пришло время, когда не по труду людей ценят, а по толщине их кошелька, а ее кошелек наполняет лишь скромная пенсия, своя да такая же скромная – мужа, вот и пришлось дать объявление: «Чистоплотная аккуратная пенсионерка согласится стать няней». Взяла сначала одного малыша, потом второго, третьего, четвертого. Жить-то, говорит, на что-то надо. А с четырьмя малышами за целый день не соскучишься, пока их родители на работе. Ведь не только развлечь, покормить несколько раз надо и спать устроить после обеда, и все это в своей двухкомнатной квартире. А пока спят, в магазин за продуктами сбегать, а вечером – еще раз, да приготовить на всех, да уборку сделать, разбросанные игрушки прибрать, пыль вытереть.
Обидно ли остаться в таком забвении после зенита славы и заслуженных почестей? Хоть Галина Петровна и не хочет в этом признаваться, все же, наверное, обидно. И эту обиду просто по-человечески понять нетрудно: всю жизнь работать на общество, годы своего личного времени тратить на защиту незаслуженно обиженных, добиваться справедливости, пользуясь депутатским мандатом, «выбивать» блага не для себя, а для города, области, и потом остаться забытой этим обществом, которое выжало из тебя все твои силы и отвернулось за твоей нынешней ненадобностью. С этим трудно смириться. А ведь таких, как Галина Яковлева, в нашем обществе тысячи.
Довелось как-то беседовать с Героем Социалистического Труда, бывшим директором одного из тюменских леспромхозов Михаилом Ивановичем Ольшевским. Ему было на тот момент шестьдесят шесть, на пенсию уехал жить в Екатеринбург, где мало кто знает его прошлое, а значит, не бередит больные раны. Трудовой стаж этого Героя с учетом северного коэффициента чуть меньше его собственного возраста, и если, как шутит Михаил Иванович, считать, что в шесть лет начал пасти коров, то так оно и получается, что из шестидесяти шести шестьдесят работает.
О том, как работал, говорят его награды: орден Трудового Красного Знамени, орден «Знак Почета», Звезда Героя труда и несколько медалей. К сведению тех, кто в последние годы в стремлении охаять прежнюю идеологию мажет дегтем и людей, никакого отношения к этой самой идеологии не имевших, а просто работавших на совесть не для процветания режима, а на процветание общества, стоит сказать, что награды свои получил Ольшевский не за угодничество начальству, а даже вопреки ему. Больно уж не нравились райкомовским руководителям его прямолинейность, собственная позиция и дьявольское упорство ее отстаивать, нередкое неповиновение спускаемым указивкам. Доходило даже до того, что министерство, зная настоящую цену Михаилу Ивановичу как руководителю, от греха подальше переводило его работать от своенравных партийных секретарей из Тюменской области в Коми. Там он начинал все с нуля и снова добивался непревзойденных результатов. И что самое главное – не кнутом и окриками, а заботой о своих рабочих.
Ольшевский не мог понять, как можно жить в лесу, заготавливать этот лес, отправлять его куда-то тысячами вагонов и не построить дом своим рабочим. И принимая на работу каждого нового механизатора, на несколько месяцев ставил его в бригаду строить дом для семьи, а потом уже заниматься лесозаготовкой. В его леспромхозах практически не было очередей на жилье, более того, даже в те времена стояли несколько свободных квартир, готовых принять новоселов.
Перевыполняя планы заготовки и отгрузки леса, он мог позволить и такой жест, как бесплатное выделение рабочим стройматериалов для бани, хлева, сарая, агитировал разводить личное подворье. Это именно он, уроженец картофелеводческой Белоруссии, чуть ли не силой заставил рабочих сажать в северных районах картофель, убедив, что он даст хороший урожай. Потом создал в леспромхозе крепкое подсобное хозяйство.
Ну, а такой пример, когда на время сбора грибов и ягод отдал распоряжение предоставлять отпуска любой продолжительности, чтобы могли люди запастись дарами природы на всю зиму, разве не заботой о людях пронизан?
И ведь все эти примеры тогда, при официальных лозунгах про заботу о человеке, шли вразрез с тем, что на первое место ставились сверхплановые кубометры древесины любой ценой, а значит, за каждое такое самовольное нововведение, не санкционированное райкомом, получал директор очередного «строгача», очередное внушение. Но чаще всего делалось это для острастки других, потому что у Ольшевского при его либерализме к рабочим план по заготовке и вывозке всегда перевыполнялся. Опять же, главным образом, из-за умения мыслить перспективно, начиная с благоустройства поселков и строительства дорог. О дорогах вообще ходил анекдот.
Весной, когда намороженные за зиму лесовозные трассы растапливает теплое весеннее солнце, когда леспромхозы один за другим заканчивают сезон вывозки, у Ольшевского темпы не снижаются. День, другой, третий... Везде лесовозы уже на приколе, а Ольшевский передает сводки, в которых стоят зимние темпы вывозки. «Приписка» – решают в управлении и шлют для проверки комиссию. Приезжают проверяющие и видят идущие по дороге груженые лесовозы. Оказывается, директор еще зимой дал распоряжение посыпать колеи опилом, которого у пилорам скапливалось великое множество. Под этой своеобразной подушкой дорога долгое время сохранялась, не раскисая и давая возможность как ни в чем не бывало возить хлысты. Так приходилось вместо взыскания за обман в очередной раз хвалить директора за природную сметку, за хорошую организацию производства.
И если начальство при всем уважении к Михаилу Ивановичу как прекрасному организатору не жаловало его за строптивость, то рабочие в нем души не чаяли – жилье строил, с хозяйством помогал, зарабатывали в полтора-два раза больше самого директора. Ну, обижались, бывало, за нагоняи, так и то потом соглашались, что наказал справедливо. Они-то как раз и жалели, когда собрался Ольшевский на пенсию.
– Одна радость в жизни осталась: сын подрастает, – гордо улыбается Ольшевский. – Поздний он у нас ребенок. Пятьдесят три мне стукнуло, когда малыш родился. Совсем было уж отчаялись, думали, и не будет детей, а на старости Бог дал. Вот теперь ради него и живем, тянемся. Ну, подрабатываю так помаленьку. По старой дружбе приняли представителем лесоперерабатывающего комплекса в Екатеринбурге. Добавка к пенсии, на выпивку и закуску.
Он еще пышет здоровьем, действительно, может и «плеснуть на каменку», выпить за здоровье, за удачу, за добрую память и старых друзей. Они переманивают в Тюмень, но он все не решается оставить в Екатеринбурге купленную давным-давно при помощи родителей жены кооперативную квартиру с крохотной кухней, где только и хватает места одной хозяйке, а помощники уже только мешают.
Нет, конечно, ему в свое время руководство «Тюменьлеспрома» предлагало в Тюмени по старым меркам хорошую квартиру почти в сорок метров жилой площади. Как-никак тридцать три года проработал в лесной отрасли. Отказался – неудобно как-то. Не думал о будущем, о пенсии, о спокойной старости. Собственно, о ней он и сейчас не думает, полностью посвятив остаток жизни сыну, в котором не чает души, которого называет эликсиром жизни.
О заслугах своих говорить не любит.
– Какие, на хрен, заслуги! Вот что такое сегодня Герой Соцтруда? Прихожу в стоматологическую поликлинику, написано: «Пенсионеры обслуживаются бесплатно». «А Герои Труда?» – спрашиваю. «На общих основаниях». Вот тебе и весь трудовой героизм. Пенсионером каждый рано или поздно станет. А много ли было Героев? У меня Звезда номер двадцать тысяч четыреста... Ну, может, после меня еще человек сто-двести получили. А сколько сегодня в живых осталось? Вот то-то... С этим отрицанием былой идеологии совсем затюкали многие понятия, до абсурда довели. Лично мне никаких дополнительных льгот не надо, я и без звания геройского их имею, но ведь обидно. Герой России имеет, Герой Советского Союза имеет, а Герой Социалистического Труда – нет. А ведь Звезду за труд было ой как непросто получить! Не про себя говорю, – распаляется Михаил Иванович. – Вон хотя бы Павла Попова взять. Единственный в стране человек, который за труд на лесосеке стал дважды Героем. Его комплексная бригада одна заготовляла древесины побольше многих леспромхозов. А Павел теперь и не в чести вроде.
Этот наш разговор о Попове вспомнил я потом, некоторое время спустя, на торжественном вечере в честь 65-летия Ханты-Мансийского автономного округа, где собрались ветераны, первопроходцы, люди заслуженные, известные в былые годы всей стране, потому что имена их не сходили со страниц центральных и областных газет, чуть не ежедневно звучали по радио и телевидению. А Попов не пришел. Этот скромный работяга не захотел лишний раз мозолить глаза людям своим появлением на торжествах, а значит – и на экранах телевизоров. Еще до пенсии, когда его просили выступить с очередной дежурной речью, он долго отнекивался, сопротивлялся, а потом, краснея и путаясь, произносил перед телекамерой несколько общих фраз и, возвращая микрофон, говорил: «Да лучше я смену в лесу отработаю, и легче и привычнее, чем перед этими вашими камерами выступать. Не мое это дело».
А уж теперь, когда в стремлении некоторых политиков обругать все прошлое, в том числе и труд простых людей, Герои и вообще замкнулись, стыдливо отошли на задний план и начинают забываться.
Даже не пенсионеры, а те, кто продолжает работать. Какого труда стоило мне, чтобы узнать, где сейчас легендарный буровой мастер Василий Сидорейко. О нем ничего не знали даже те мои коллеги, кто чуть ли не каждую неделю делал передачи из его бригады, кто по несколько раз в год по поводу и без повода брал у него интервью. Не знали не только коллеги столичных газет, не знали ничего журналисты Сургута, где он работал, где стал Героем Социалистического Труда и где продолжал работать в том же коллективе, только на ступеньку выше поднявшись по должности.
Забвение. Мы почему-то утратили интерес к этим людям, которые были нам так интересны еще совсем недавно. Забыли журналисты, забыло общество, забыли трудовые коллективы, в которых эти люди работали.
Ладно. Про кого-то можно сказать, что делали ему приписки, про другого, что отводили лучшие участки, где проще дать высокую выработку, про третьего – особенное обеспечение оборудованием, про четвертого – что он вообще не работяга, а директор. Они были не просто Героями Труда, были депутатами, делегатами, членами партии. Но что можно сказать про простую работницу Тюменской сетевязальной фабрики Ларису Хараборкину, кроме ее исключительного старания в работе? Она не была в партии, не избиралась депутатом, не выступала на собраниях, молча отсиживая эту обязательную повинность, даже не удостоилась правительственных наград – все не подходила то по возрасту, то по своей непартийности, то из-за невысокого образования. Работала действительно за троих, потому что и на ее расширенную зону обслуживания ставили на время отпуска или крайне редких случаев болезни тоже, как и за Яковлеву, – троих.
Я работал в те годы на телевидении, и приехала наша съемочная группа на фабрику снимать для какой-то передачи сюжет. Нам назвали несколько лучших работниц, просили показать именно их. Двух оператор снял быстро, отрепетировав с ними, с какой стороны к станку лучше подойти, где остановиться, а вот с Хараборкиной все никак не получалось. Только оператор наведет фокус, она срывается и бежит к остановившемуся станку. И так несколько раз, пока они друг на друга не распсиховались и не махнули рукой. Так Хараборкину крупным планом снять и не удалось, а жаль было, потому что она тогда, в начале третьего года не помню какой по счету пятилетки, этот самый пятилетний план уже перевыполнила, а потом за оставшееся время сделала еще два пятилетних плана.
Получила за свое перевыполнение грамоту да фабричную премию, потому что относилась фабрика к Министерству рыбного хозяйства, а там трудовые подвиги только по тоннажу выловленной рыбы признавали.
Работала Лариса Хараборкина за троих, жила с мужем-инвалидом и двумя дочерьми в комнате общежития для малосемейных, просьбами своими никому не докучала, заявления не писала, ничего не просила, да так до пенсии и доработала. Перед пенсией, правда, получила двухкомнатную квартиру в фабричном доме, а поскольку бегать по цеху за троих уже не могла, с фабрики уволилась. И стала эта поистине самоотверженная труженица работать вахтером в районном собесе, куда приходят за разными справками, отсиживая в длиннющих очередях, в том числе и те, кто помнит ее быстроногой и неугомонной. Зато на самой фабрике в последние годы ее существования про стахановку мало кто и знал. Даже профсоюзные лидеры долго не могли вспомнить имя-отчество Хараборкиной, а знали, что работала, лишь потому, что жили в одном с нею фабричном доме. Вот такова наша память о добрых тружениках!..
И хорошо бы еще пенсию свою эти люди получали тоже за троих, как за троих и работали! Так ведь нет, и заработок был тогда не в три раза больше, а на самую малость отличался, и премии были смехотворные, и пенсия теперь не больше, чем у тех, кто не больно-то на работе выкладывался. Поговаривают, что то ли в правительстве, то ли депутаты в Думе вопрос этот собираются обсуждать для восстановления справедливости, только ведь пока суд да дело, пока решение созреет, пока потом ветераны справки нужные соберут о своих многократных переработках, им уж ничего и не надо будет.
Им не надо... А нам? Нам это тоже не надо? Или нам стыдно, что мы так работать уже не можем, и в этой своей стыдливости забудем о тех, кто не на поле брани стал Героем, а был удостоен этого гордого звания просто за труд, за работу, на которую не все были способны, так же, как не все были способны и на ратный подвиг.
Примечание: В настоящее время Герои Труда, так же как Герои Советского Союза и Герои России, получают повышенную пенсию.
Л. К. Иванов
КОМУ НУЖНЫ ВЧЕРАШНИЕ ГЕРОИ?
Эту симпатичную женщину с несколькими ребятишками лет трех можно видеть на крохотном пятачке окруженного многоэтажками городского двора каждый день. И все, кто проходит мимо, заглядываются и на нее, и на мирно играющих чистеньких детишек. Одни завидуют большому количеству ее внуков, другие просто жалеючи вздыхают: «Героическая женщина!»
А она и впрямь героическая, потому что много лет назад стала Героем Социалистического Труда, не один раз избиралась депутатом Верховного Совета СССР, была делегатом партийных съездов. И все это в прошлом. И не столько потому, что нет такого государства – Советский Союз, что на смену социалистическому труду пришел непонятно какой, а о партийных заслугах лучше и не вспоминать, хотя какие там были заслуги: сидела на съезде в зале Кремлевского дворца с мандатом в кармане, олицетворяя собой единство партии и народа.
От былого депутатства тоже остались лишь воспоминания. Это нынешние избранники, сетует, первым делом о своем статусе да обеспеченном будущем заботятся. У прежних только фотографии из Дворца съездов на память и остались.
И вот – пенсия. И как в той старинной народной песне: «Позабыт, позаброшен». Нет, конечно, настоящие подруги остались, только в общении с ними и находит утешение недавняя гордость Тюменской области, Герой Социалистического Труда, заслуженная ткачиха Тюменского камвольно-суконного комбината Галина Петровна Яковлева.
Сегодня на комбинате таких тружениц, как она, уже и нет. И сам комбинат, поменяв название, еле влачит существование, то и дело находясь под угрозой банкротства, и среди его работников нет уже былого рвения к работе, что было у поколения, вышедшего на, как говорят, заслуженный отдых. Даже в огромном коллективе почти не осталось тех, кто помнит, кто сам видел, как работала Галина Яковлева. На те несколько дней, что уезжала в Москву на сессию Верховного Совета, на ее участок ставили на замену двух работниц, потому что обслуживала она не просто расширенную зону – было у нее станков в три раза больше, чем полагалось по норме.
Были и в те времена злые языки, были завистники, которые говорили, что делают депутату приписки, но никто из них даже не попытался встать рядом и работать с такой же интенсивностью. Тут надо было не языком чесать, а буквально бегать между станками все восемь часов нелегкой смены. А потом еще идти на встречи с избирателями, вести прием и часами выслушивать о бедах, звонить, встречаться с руководителями обиженных, добиваться справедливости.
А потом была авария. Долго пролежала в больнице, несколько месяцев лечила ушибленные ноги, но так, как прежде, работать уже не смогла и тихонько, незаметно вышла на пенсию. Первое время комбинат помогал, а потом и самому потребовалась помощь. Так и оказалась легендарная ткачиха практически никому не нужной. Разменяла квартиру, чтобы остаток дней прожить вдвоем с мужем да пуделем Антошкой отдельно от детей – пусть сами хозяйничают. Пошла на телефонную станцию просить на новую квартиру телефон. Отказали – нет возможности. Но она-то знает, что стоят в соседних квартирах, телефоны, названивают. Оказалось, коммерческие, за большие деньги установленные состоятельным владельцам, нынешним сильным мира сего. Взыграла было гордость, не утерпела, пошла к начальнику АТС, напомнила, как она, в то время, когда работал начальник главным инженером, вместе с ним, будучи депутатом, не раз ходила на прием к министрам, в прямом смысле слова выбивала валюту на закупку оборудования этой самой АТС. Цинично ухмыльнулся телефонный хозяин: «Так вот тогда и надо было пользоваться моментом. А теперь что вспоминать былые заслуги. Время ушло».
С горечью пришлось согласиться, что время действительно ушло. Пришло время, когда не по труду людей ценят, а по толщине их кошелька, а ее кошелек наполняет лишь скромная пенсия, своя да такая же скромная – мужа, вот и пришлось дать объявление: «Чистоплотная аккуратная пенсионерка согласится стать няней». Взяла сначала одного малыша, потом второго, третьего, четвертого. Жить-то, говорит, на что-то надо. А с четырьмя малышами за целый день не соскучишься, пока их родители на работе. Ведь не только развлечь, покормить несколько раз надо и спать устроить после обеда, и все это в своей двухкомнатной квартире. А пока спят, в магазин за продуктами сбегать, а вечером – еще раз, да приготовить на всех, да уборку сделать, разбросанные игрушки прибрать, пыль вытереть.
Обидно ли остаться в таком забвении после зенита славы и заслуженных почестей? Хоть Галина Петровна и не хочет в этом признаваться, все же, наверное, обидно. И эту обиду просто по-человечески понять нетрудно: всю жизнь работать на общество, годы своего личного времени тратить на защиту незаслуженно обиженных, добиваться справедливости, пользуясь депутатским мандатом, «выбивать» блага не для себя, а для города, области, и потом остаться забытой этим обществом, которое выжало из тебя все твои силы и отвернулось за твоей нынешней ненадобностью. С этим трудно смириться. А ведь таких, как Галина Яковлева, в нашем обществе тысячи.
Довелось как-то беседовать с Героем Социалистического Труда, бывшим директором одного из тюменских леспромхозов Михаилом Ивановичем Ольшевским. Ему было на тот момент шестьдесят шесть, на пенсию уехал жить в Екатеринбург, где мало кто знает его прошлое, а значит, не бередит больные раны. Трудовой стаж этого Героя с учетом северного коэффициента чуть меньше его собственного возраста, и если, как шутит Михаил Иванович, считать, что в шесть лет начал пасти коров, то так оно и получается, что из шестидесяти шести шестьдесят работает.
О том, как работал, говорят его награды: орден Трудового Красного Знамени, орден «Знак Почета», Звезда Героя труда и несколько медалей. К сведению тех, кто в последние годы в стремлении охаять прежнюю идеологию мажет дегтем и людей, никакого отношения к этой самой идеологии не имевших, а просто работавших на совесть не для процветания режима, а на процветание общества, стоит сказать, что награды свои получил Ольшевский не за угодничество начальству, а даже вопреки ему. Больно уж не нравились райкомовским руководителям его прямолинейность, собственная позиция и дьявольское упорство ее отстаивать, нередкое неповиновение спускаемым указивкам. Доходило даже до того, что министерство, зная настоящую цену Михаилу Ивановичу как руководителю, от греха подальше переводило его работать от своенравных партийных секретарей из Тюменской области в Коми. Там он начинал все с нуля и снова добивался непревзойденных результатов. И что самое главное – не кнутом и окриками, а заботой о своих рабочих.
Ольшевский не мог понять, как можно жить в лесу, заготавливать этот лес, отправлять его куда-то тысячами вагонов и не построить дом своим рабочим. И принимая на работу каждого нового механизатора, на несколько месяцев ставил его в бригаду строить дом для семьи, а потом уже заниматься лесозаготовкой. В его леспромхозах практически не было очередей на жилье, более того, даже в те времена стояли несколько свободных квартир, готовых принять новоселов.
Перевыполняя планы заготовки и отгрузки леса, он мог позволить и такой жест, как бесплатное выделение рабочим стройматериалов для бани, хлева, сарая, агитировал разводить личное подворье. Это именно он, уроженец картофелеводческой Белоруссии, чуть ли не силой заставил рабочих сажать в северных районах картофель, убедив, что он даст хороший урожай. Потом создал в леспромхозе крепкое подсобное хозяйство.
Ну, а такой пример, когда на время сбора грибов и ягод отдал распоряжение предоставлять отпуска любой продолжительности, чтобы могли люди запастись дарами природы на всю зиму, разве не заботой о людях пронизан?
И ведь все эти примеры тогда, при официальных лозунгах про заботу о человеке, шли вразрез с тем, что на первое место ставились сверхплановые кубометры древесины любой ценой, а значит, за каждое такое самовольное нововведение, не санкционированное райкомом, получал директор очередного «строгача», очередное внушение. Но чаще всего делалось это для острастки других, потому что у Ольшевского при его либерализме к рабочим план по заготовке и вывозке всегда перевыполнялся. Опять же, главным образом, из-за умения мыслить перспективно, начиная с благоустройства поселков и строительства дорог. О дорогах вообще ходил анекдот.
Весной, когда намороженные за зиму лесовозные трассы растапливает теплое весеннее солнце, когда леспромхозы один за другим заканчивают сезон вывозки, у Ольшевского темпы не снижаются. День, другой, третий... Везде лесовозы уже на приколе, а Ольшевский передает сводки, в которых стоят зимние темпы вывозки. «Приписка» – решают в управлении и шлют для проверки комиссию. Приезжают проверяющие и видят идущие по дороге груженые лесовозы. Оказывается, директор еще зимой дал распоряжение посыпать колеи опилом, которого у пилорам скапливалось великое множество. Под этой своеобразной подушкой дорога долгое время сохранялась, не раскисая и давая возможность как ни в чем не бывало возить хлысты. Так приходилось вместо взыскания за обман в очередной раз хвалить директора за природную сметку, за хорошую организацию производства.
И если начальство при всем уважении к Михаилу Ивановичу как прекрасному организатору не жаловало его за строптивость, то рабочие в нем души не чаяли – жилье строил, с хозяйством помогал, зарабатывали в полтора-два раза больше самого директора. Ну, обижались, бывало, за нагоняи, так и то потом соглашались, что наказал справедливо. Они-то как раз и жалели, когда собрался Ольшевский на пенсию.
– Одна радость в жизни осталась: сын подрастает, – гордо улыбается Ольшевский. – Поздний он у нас ребенок. Пятьдесят три мне стукнуло, когда малыш родился. Совсем было уж отчаялись, думали, и не будет детей, а на старости Бог дал. Вот теперь ради него и живем, тянемся. Ну, подрабатываю так помаленьку. По старой дружбе приняли представителем лесоперерабатывающего комплекса в Екатеринбурге. Добавка к пенсии, на выпивку и закуску.
Он еще пышет здоровьем, действительно, может и «плеснуть на каменку», выпить за здоровье, за удачу, за добрую память и старых друзей. Они переманивают в Тюмень, но он все не решается оставить в Екатеринбурге купленную давным-давно при помощи родителей жены кооперативную квартиру с крохотной кухней, где только и хватает места одной хозяйке, а помощники уже только мешают.
Нет, конечно, ему в свое время руководство «Тюменьлеспрома» предлагало в Тюмени по старым меркам хорошую квартиру почти в сорок метров жилой площади. Как-никак тридцать три года проработал в лесной отрасли. Отказался – неудобно как-то. Не думал о будущем, о пенсии, о спокойной старости. Собственно, о ней он и сейчас не думает, полностью посвятив остаток жизни сыну, в котором не чает души, которого называет эликсиром жизни.
О заслугах своих говорить не любит.
– Какие, на хрен, заслуги! Вот что такое сегодня Герой Соцтруда? Прихожу в стоматологическую поликлинику, написано: «Пенсионеры обслуживаются бесплатно». «А Герои Труда?» – спрашиваю. «На общих основаниях». Вот тебе и весь трудовой героизм. Пенсионером каждый рано или поздно станет. А много ли было Героев? У меня Звезда номер двадцать тысяч четыреста... Ну, может, после меня еще человек сто-двести получили. А сколько сегодня в живых осталось? Вот то-то... С этим отрицанием былой идеологии совсем затюкали многие понятия, до абсурда довели. Лично мне никаких дополнительных льгот не надо, я и без звания геройского их имею, но ведь обидно. Герой России имеет, Герой Советского Союза имеет, а Герой Социалистического Труда – нет. А ведь Звезду за труд было ой как непросто получить! Не про себя говорю, – распаляется Михаил Иванович. – Вон хотя бы Павла Попова взять. Единственный в стране человек, который за труд на лесосеке стал дважды Героем. Его комплексная бригада одна заготовляла древесины побольше многих леспромхозов. А Павел теперь и не в чести вроде.
Этот наш разговор о Попове вспомнил я потом, некоторое время спустя, на торжественном вечере в честь 65-летия Ханты-Мансийского автономного округа, где собрались ветераны, первопроходцы, люди заслуженные, известные в былые годы всей стране, потому что имена их не сходили со страниц центральных и областных газет, чуть не ежедневно звучали по радио и телевидению. А Попов не пришел. Этот скромный работяга не захотел лишний раз мозолить глаза людям своим появлением на торжествах, а значит – и на экранах телевизоров. Еще до пенсии, когда его просили выступить с очередной дежурной речью, он долго отнекивался, сопротивлялся, а потом, краснея и путаясь, произносил перед телекамерой несколько общих фраз и, возвращая микрофон, говорил: «Да лучше я смену в лесу отработаю, и легче и привычнее, чем перед этими вашими камерами выступать. Не мое это дело».
А уж теперь, когда в стремлении некоторых политиков обругать все прошлое, в том числе и труд простых людей, Герои и вообще замкнулись, стыдливо отошли на задний план и начинают забываться.
Даже не пенсионеры, а те, кто продолжает работать. Какого труда стоило мне, чтобы узнать, где сейчас легендарный буровой мастер Василий Сидорейко. О нем ничего не знали даже те мои коллеги, кто чуть ли не каждую неделю делал передачи из его бригады, кто по несколько раз в год по поводу и без повода брал у него интервью. Не знали не только коллеги столичных газет, не знали ничего журналисты Сургута, где он работал, где стал Героем Социалистического Труда и где продолжал работать в том же коллективе, только на ступеньку выше поднявшись по должности.
Забвение. Мы почему-то утратили интерес к этим людям, которые были нам так интересны еще совсем недавно. Забыли журналисты, забыло общество, забыли трудовые коллективы, в которых эти люди работали.
Ладно. Про кого-то можно сказать, что делали ему приписки, про другого, что отводили лучшие участки, где проще дать высокую выработку, про третьего – особенное обеспечение оборудованием, про четвертого – что он вообще не работяга, а директор. Они были не просто Героями Труда, были депутатами, делегатами, членами партии. Но что можно сказать про простую работницу Тюменской сетевязальной фабрики Ларису Хараборкину, кроме ее исключительного старания в работе? Она не была в партии, не избиралась депутатом, не выступала на собраниях, молча отсиживая эту обязательную повинность, даже не удостоилась правительственных наград – все не подходила то по возрасту, то по своей непартийности, то из-за невысокого образования. Работала действительно за троих, потому что и на ее расширенную зону обслуживания ставили на время отпуска или крайне редких случаев болезни тоже, как и за Яковлеву, – троих.
Я работал в те годы на телевидении, и приехала наша съемочная группа на фабрику снимать для какой-то передачи сюжет. Нам назвали несколько лучших работниц, просили показать именно их. Двух оператор снял быстро, отрепетировав с ними, с какой стороны к станку лучше подойти, где остановиться, а вот с Хараборкиной все никак не получалось. Только оператор наведет фокус, она срывается и бежит к остановившемуся станку. И так несколько раз, пока они друг на друга не распсиховались и не махнули рукой. Так Хараборкину крупным планом снять и не удалось, а жаль было, потому что она тогда, в начале третьего года не помню какой по счету пятилетки, этот самый пятилетний план уже перевыполнила, а потом за оставшееся время сделала еще два пятилетних плана.
Получила за свое перевыполнение грамоту да фабричную премию, потому что относилась фабрика к Министерству рыбного хозяйства, а там трудовые подвиги только по тоннажу выловленной рыбы признавали.
Работала Лариса Хараборкина за троих, жила с мужем-инвалидом и двумя дочерьми в комнате общежития для малосемейных, просьбами своими никому не докучала, заявления не писала, ничего не просила, да так до пенсии и доработала. Перед пенсией, правда, получила двухкомнатную квартиру в фабричном доме, а поскольку бегать по цеху за троих уже не могла, с фабрики уволилась. И стала эта поистине самоотверженная труженица работать вахтером в районном собесе, куда приходят за разными справками, отсиживая в длиннющих очередях, в том числе и те, кто помнит ее быстроногой и неугомонной. Зато на самой фабрике в последние годы ее существования про стахановку мало кто и знал. Даже профсоюзные лидеры долго не могли вспомнить имя-отчество Хараборкиной, а знали, что работала, лишь потому, что жили в одном с нею фабричном доме. Вот такова наша память о добрых тружениках!..
И хорошо бы еще пенсию свою эти люди получали тоже за троих, как за троих и работали! Так ведь нет, и заработок был тогда не в три раза больше, а на самую малость отличался, и премии были смехотворные, и пенсия теперь не больше, чем у тех, кто не больно-то на работе выкладывался. Поговаривают, что то ли в правительстве, то ли депутаты в Думе вопрос этот собираются обсуждать для восстановления справедливости, только ведь пока суд да дело, пока решение созреет, пока потом ветераны справки нужные соберут о своих многократных переработках, им уж ничего и не надо будет.
Им не надо... А нам? Нам это тоже не надо? Или нам стыдно, что мы так работать уже не можем, и в этой своей стыдливости забудем о тех, кто не на поле брани стал Героем, а был удостоен этого гордого звания просто за труд, за работу, на которую не все были способны, так же, как не все были способны и на ратный подвиг.
Примечание: В настоящее время Герои Труда, так же как Герои Советского Союза и Герои России, получают повышенную пенсию.