ГЕННАДИЙ КОЛОТОВКИН
Магатская заимка
Рассказы
ВОЛЬНАЯ ОХОТНИЦА
Мыши в доме завелись. Со всей заснеженной усадьбы они сюда забрались. В углах прогрызли дырки, беспрестанно вылазили оттуда. По крашеному полу, как воробьи по гладкому асфальту, не боясь ни хозяина, ни его кота, разгуливали, бегали, играли. Цепко, как поползни, карабкались по стенкам, по ножкам табуреток и стола. Тошно было мне от этой гадкой своры. Будто не в теплый дом — в мышиную кладовку я входил. И пахло нежилым, не печью, не едой, а теми же мышами.
Кот-лежебока их перестал ловить. Он обленился до того, что к чашке с мясом неохотно подходил. Неряшливый стал, неопрятный: шерсть не приглаживал, не умывался по утрам. От потемок до потемок на подстилочке полеживал, мурлыкал сыто и елейно:
«Коты — отменные мышатники. Умелые ловцы-ы».
Меня он сильно раздражал. Так бы и высказал ему: «Да тешься ты пустой хвальбой, но дело исполняй и соответствуй назначению!» Но сказануть такое не посмел: кот в домике лесном все ж числился на службе. Мог оскорбиться и уйти: ведь нынче на котов везде огромный спрос. Я вынужден был терпеливо сносить его безделье.
А мыши становились все наглее. Они уже шныряли по моей кровати! Я сна лишился. Заслышав тайный шорох, набатно шомполом гремел о призголовок — спинку кровати. Отпугивал бесстыжих нахалюшек. Рассерженный, вполне прилично справедливо упрекнул ленивого кота:
— Ты хоть гони их от постели!
Трехшерстный лежебока, сонно потягиваясь, мяукнул недовольно:
«М-мешаешь дум-мать», — лапой за ухом чесал, позевывал от скуки, а рыскавших мышей будто не видел.
Они носились у него под носом: пищали, хохотали и норовили ущипнуть за ус. Самый увертливый мышонок не сробел и цапнул увальня за хвост. Кот только жалобно мяукнул и лапой отмахнулся:
«Не лезь!»
Мое терпение лопнуло. Я против байбака восстал:
— Какой ты кот, если мышей не ловишь!
Он разобиделся, надулся: «Уйду-у. Меня возьмет любой хозя-яин».
Ко мне как раз Фома приехал: обманщик несусветный, веселый хитрован. У него в дому тоже мышей было полно.
— Слышь, уступи кота. Слышь, дай на время, — клянчил кудрявый плут.
Я честно, без утайки его предупредил, что любезнейший мой мышатник со странностями, а может быть, с изъяном: не ловит грызунов.
Сосед подтрунил надо мной:
— Чтоб кот да не ловил мышей? Слышь, наговор, обман, — и плутовато хохотнул, дескать, еще никто на белом свете не надувал Фому.
Трехшерстный лежебока, почувствовав поддержку, заерепенился и хвост заподнимал:
«Поклеп на наше племя. Готов к соседу перейти», — мурлыкал, будто заведенный.
Я без особых сожалений цыганистому парню его отдал. Фома, как сановитого начальника, укрыл его тулупом. И с ветерком помчал в свое примерное хозяйство. Где дом поболе, двор пошире. Вроде бы на повышение повез фуфыристого байбака.
Оставшись без него, я по углам капканы понаставил. Надеялся, что выловлю мышей. Но днем и ночью клацали железные ловушки, а грызуны не попадались в них: капканы были слишком велики.
Я пригорюнился: хоть запрягай коня и поезжай за мышеловками в деревню. Не близкий путь и снегу по колено. Но и другого выхода не видел. Серые чертовки досаждали все настырнее, наглее. Они вперегонки уже носились по столу. Не вытерпев, я в них кастрюлей запустил. Края посудины помялись, а мышкам хоть бы что. Увернувшись от удара, рассыпались и цвиркнули в подполье. Через минуту снова бегали по крашеному полу — туда, сюда, обратно.
Я не на шутку загорелся. Взяв кованый сапог, за шкафом схоронился.
Серые негодницы, будто меня не замечая, безбоязненно сновали по избе, мол, увернулись от кастрюли — увильнем и от сапога. Я терпеливо выжидал момент для верного удара.
Но у порога неожиданно мышонок пискнул — тонюсенько, тревожно сигнал опасности своей ватаге подал. Как мусор сквозняком, так и мышей в подполье мигом сдуло. Такая наступила тишина — лишь слышен вечно стукавший будильник.
Я опустил сапог. Чем вызвана тревога?
И в этой напряженной тишине, как по булыжникам, зацокали копыта. Я взглянул в окно. Там было все в снегу: забор, деревья. Откуда взяться всаднику, булыжной мостовой — повсюду лес, глубокий снег, безлюдье!
Но где-то сбоку опять процокали копыта. Я обернулся и выпустил сапог. Коготками, как подковками, стуча, по крашеному полу шла забавная зверушка — будто игрушечная, величиною с махонький снежок, чуть покрупнее мышки.
Боясь ее вспугнуть, я не успел прокашляться и робко просипел:
— Кто ты?
Она остановилась у порога. Гордо вскинула головку. Внимательно и умненько взглянула на меня.
«Я — Яська», — чудным, старинным именем надменно назвалась.
Невероятно. Ко мне пожаловала вольная охотница! Самый маленький из куньих, самый скрытный и загадочный зверек. Опрятный, белый и пригожий. Я еще не видывал такого!
«Мыши одолели? — ласка участливо спросила. — Помочь избавиться от них?»
Я ей поспешно закивал. Хотел обмолвиться словечком, но гибкая резвушка уже под избу унырнула. И лишь короткий хвостик беленьким шнурком мелькнул в округлой норке. Сразу шумок под половицами пронесся, будто в отдушину ворвался шалый ветер, мои подвешенные травы шевельнул. Так шустро, прытко отважная охотница в лес серых нахалюшек прогнала. «Трудом корм добывайте!»
Не успел свежинки я нарезать, чтоб незнакомку угостить, в подполье шум утих. Ласка зацокала по полу коготками и встала посередь избы. «Не потревожат больше».
С сомнением я озирался по углам. В доме было тихо и уютно, будто кто-то заботливый прибрался в нем.
Я восхитился: этакий крохотный зверек проворнее дебелого кота управился с мышами. Радушно гостье угощение протянул.
— Отведай да поговори со мною, Яська.
Она бесстрашно на мою ладонь взошла. Не зверушка, а диковинка лесная! Шубка белая, будто пушистый, свежий снег. Глазенки карие, помельче спичечных серянок. И до того зверушка гибкая да ладная была, что невозможно наглядеться на нее.
«Опостылело одному? — спросила тонким голоском. — На разговоры манит?»
У меня было огромное желание с кем-нибудь толковым о своих сомнениях переговорить. Любезно, вежливо я к гостье обратился:
— Скажи мне, Яська, почему коты мышей не ловят?
Она надменно усмехнулась — наивные заботы, — рядок белых зубов открылся. Но не смолчала, ответила серьезно:
«У сытых к службе рвенья нет».
Я — за свое, еще вопрос подкинул:
— Почему всех серых нахалюшек тянет в теплые дома?
«В тепле вольготнее живется».
— Почему же ты всегда в лесу?
«Сама себя кормлю».
И такая у нас с Яськой дружба завязалась, водой не разольешь. Вернусь из дальнего обхода, дров наколю, печь истоплю и сяду у оконца. С лесной охоты белую резвушку поджидаю. Она, опрятница, вернется ко мне в дом. Взойдет в мою ладонь. Мы разговоры затеваем: почему трещат морозы, отчего мигают звезды, зачем на землю падают снега.
Мне с Яськой хорошо жилось. Мыши не лезли больше в дом. Они ее боялись. Я вольную охотницу боготворил.
Магатская заимка
Рассказы
ВОЛЬНАЯ ОХОТНИЦА
Мыши в доме завелись. Со всей заснеженной усадьбы они сюда забрались. В углах прогрызли дырки, беспрестанно вылазили оттуда. По крашеному полу, как воробьи по гладкому асфальту, не боясь ни хозяина, ни его кота, разгуливали, бегали, играли. Цепко, как поползни, карабкались по стенкам, по ножкам табуреток и стола. Тошно было мне от этой гадкой своры. Будто не в теплый дом — в мышиную кладовку я входил. И пахло нежилым, не печью, не едой, а теми же мышами.
Кот-лежебока их перестал ловить. Он обленился до того, что к чашке с мясом неохотно подходил. Неряшливый стал, неопрятный: шерсть не приглаживал, не умывался по утрам. От потемок до потемок на подстилочке полеживал, мурлыкал сыто и елейно:
«Коты — отменные мышатники. Умелые ловцы-ы».
Меня он сильно раздражал. Так бы и высказал ему: «Да тешься ты пустой хвальбой, но дело исполняй и соответствуй назначению!» Но сказануть такое не посмел: кот в домике лесном все ж числился на службе. Мог оскорбиться и уйти: ведь нынче на котов везде огромный спрос. Я вынужден был терпеливо сносить его безделье.
А мыши становились все наглее. Они уже шныряли по моей кровати! Я сна лишился. Заслышав тайный шорох, набатно шомполом гремел о призголовок — спинку кровати. Отпугивал бесстыжих нахалюшек. Рассерженный, вполне прилично справедливо упрекнул ленивого кота:
— Ты хоть гони их от постели!
Трехшерстный лежебока, сонно потягиваясь, мяукнул недовольно:
«М-мешаешь дум-мать», — лапой за ухом чесал, позевывал от скуки, а рыскавших мышей будто не видел.
Они носились у него под носом: пищали, хохотали и норовили ущипнуть за ус. Самый увертливый мышонок не сробел и цапнул увальня за хвост. Кот только жалобно мяукнул и лапой отмахнулся:
«Не лезь!»
Мое терпение лопнуло. Я против байбака восстал:
— Какой ты кот, если мышей не ловишь!
Он разобиделся, надулся: «Уйду-у. Меня возьмет любой хозя-яин».
Ко мне как раз Фома приехал: обманщик несусветный, веселый хитрован. У него в дому тоже мышей было полно.
— Слышь, уступи кота. Слышь, дай на время, — клянчил кудрявый плут.
Я честно, без утайки его предупредил, что любезнейший мой мышатник со странностями, а может быть, с изъяном: не ловит грызунов.
Сосед подтрунил надо мной:
— Чтоб кот да не ловил мышей? Слышь, наговор, обман, — и плутовато хохотнул, дескать, еще никто на белом свете не надувал Фому.
Трехшерстный лежебока, почувствовав поддержку, заерепенился и хвост заподнимал:
«Поклеп на наше племя. Готов к соседу перейти», — мурлыкал, будто заведенный.
Я без особых сожалений цыганистому парню его отдал. Фома, как сановитого начальника, укрыл его тулупом. И с ветерком помчал в свое примерное хозяйство. Где дом поболе, двор пошире. Вроде бы на повышение повез фуфыристого байбака.
Оставшись без него, я по углам капканы понаставил. Надеялся, что выловлю мышей. Но днем и ночью клацали железные ловушки, а грызуны не попадались в них: капканы были слишком велики.
Я пригорюнился: хоть запрягай коня и поезжай за мышеловками в деревню. Не близкий путь и снегу по колено. Но и другого выхода не видел. Серые чертовки досаждали все настырнее, наглее. Они вперегонки уже носились по столу. Не вытерпев, я в них кастрюлей запустил. Края посудины помялись, а мышкам хоть бы что. Увернувшись от удара, рассыпались и цвиркнули в подполье. Через минуту снова бегали по крашеному полу — туда, сюда, обратно.
Я не на шутку загорелся. Взяв кованый сапог, за шкафом схоронился.
Серые негодницы, будто меня не замечая, безбоязненно сновали по избе, мол, увернулись от кастрюли — увильнем и от сапога. Я терпеливо выжидал момент для верного удара.
Но у порога неожиданно мышонок пискнул — тонюсенько, тревожно сигнал опасности своей ватаге подал. Как мусор сквозняком, так и мышей в подполье мигом сдуло. Такая наступила тишина — лишь слышен вечно стукавший будильник.
Я опустил сапог. Чем вызвана тревога?
И в этой напряженной тишине, как по булыжникам, зацокали копыта. Я взглянул в окно. Там было все в снегу: забор, деревья. Откуда взяться всаднику, булыжной мостовой — повсюду лес, глубокий снег, безлюдье!
Но где-то сбоку опять процокали копыта. Я обернулся и выпустил сапог. Коготками, как подковками, стуча, по крашеному полу шла забавная зверушка — будто игрушечная, величиною с махонький снежок, чуть покрупнее мышки.
Боясь ее вспугнуть, я не успел прокашляться и робко просипел:
— Кто ты?
Она остановилась у порога. Гордо вскинула головку. Внимательно и умненько взглянула на меня.
«Я — Яська», — чудным, старинным именем надменно назвалась.
Невероятно. Ко мне пожаловала вольная охотница! Самый маленький из куньих, самый скрытный и загадочный зверек. Опрятный, белый и пригожий. Я еще не видывал такого!
«Мыши одолели? — ласка участливо спросила. — Помочь избавиться от них?»
Я ей поспешно закивал. Хотел обмолвиться словечком, но гибкая резвушка уже под избу унырнула. И лишь короткий хвостик беленьким шнурком мелькнул в округлой норке. Сразу шумок под половицами пронесся, будто в отдушину ворвался шалый ветер, мои подвешенные травы шевельнул. Так шустро, прытко отважная охотница в лес серых нахалюшек прогнала. «Трудом корм добывайте!»
Не успел свежинки я нарезать, чтоб незнакомку угостить, в подполье шум утих. Ласка зацокала по полу коготками и встала посередь избы. «Не потревожат больше».
С сомнением я озирался по углам. В доме было тихо и уютно, будто кто-то заботливый прибрался в нем.
Я восхитился: этакий крохотный зверек проворнее дебелого кота управился с мышами. Радушно гостье угощение протянул.
— Отведай да поговори со мною, Яська.
Она бесстрашно на мою ладонь взошла. Не зверушка, а диковинка лесная! Шубка белая, будто пушистый, свежий снег. Глазенки карие, помельче спичечных серянок. И до того зверушка гибкая да ладная была, что невозможно наглядеться на нее.
«Опостылело одному? — спросила тонким голоском. — На разговоры манит?»
У меня было огромное желание с кем-нибудь толковым о своих сомнениях переговорить. Любезно, вежливо я к гостье обратился:
— Скажи мне, Яська, почему коты мышей не ловят?
Она надменно усмехнулась — наивные заботы, — рядок белых зубов открылся. Но не смолчала, ответила серьезно:
«У сытых к службе рвенья нет».
Я — за свое, еще вопрос подкинул:
— Почему всех серых нахалюшек тянет в теплые дома?
«В тепле вольготнее живется».
— Почему же ты всегда в лесу?
«Сама себя кормлю».
И такая у нас с Яськой дружба завязалась, водой не разольешь. Вернусь из дальнего обхода, дров наколю, печь истоплю и сяду у оконца. С лесной охоты белую резвушку поджидаю. Она, опрятница, вернется ко мне в дом. Взойдет в мою ладонь. Мы разговоры затеваем: почему трещат морозы, отчего мигают звезды, зачем на землю падают снега.
Мне с Яськой хорошо жилось. Мыши не лезли больше в дом. Они ее боялись. Я вольную охотницу боготворил.