Из рассказа юный читатель узнает о маленькой девочке, детство которой совпало с событиями Великой Отечественной войны 1941–1945 годов. Восьмилетняя Томка, как и многие ребята того времени, жила в тылу, далеко от боевых событий. Но и ей пришлось справляться с трудностями военного времени, с голодом и холодом, оказывать посильную помощь взрослым. Но главное — приближать день освобождения нашей страны от врагов.
В основе произведения — реальная история, рассказанная автору его мамой. Книга посвящается 75-летию Великой Победы и предназначена для детей старше 6 лет (6+)

Антонина Маркова
ТОМКА


ТОМКИНО ЛЕТО

Семилетняя Томка сидела на свежераспиленных лиственничных чурках, рассыпанных у крыльца, и отковыривала большим гвоздём янтарную смолу.
Каждый кусочек, добытый иногда вместе с корой, она отправляла в рот. Когда щека оттопырилась, девочка бросила гвоздь и стала медленно разжёвывать ароматную, подтаявшую за щекой массу, залеплявшую зубы.
Она знала, что через несколько минут горькая смола превратится в лиственничную серу, которую можно будет жевать несколько часов, заглушая чувство голода.
Девчонка попрыгала с чурки на чурку, представляя, что переходит по большим валунам стремительную горную реку, постояла на одной ножке, подобно циркачке на канате, поводила пальчиком по едва различимым годовым кругам на спиле, считая их и сбиваясь со счёта.
Сибирское солнце припекло русую макушку, разогрело спину. Томка пересела в тенёк, на скамейку возле дома, и позвала собаку. Буска недавно ощенилась под высоким крыльцом, спрятав свой выводок от быстрой расправы, и до последнего времени не показывалась на глаза людям. Маленькая хозяйка украдкой приносила ей кусочек хлеба или каши и оставляла около собачьего лаза.
— Буска, Буска, — снова поманила дворнягу девочка, не надеясь на отклик, но из-под крыльца всё же показалась знакомая мордочка.
— Буска, милая! — обрадовалась Томка и протянула к собаке руку.
Но та не вышла из своего убежища, а только виновато моргала на яркий свет и тихонько поскуливала. Девчоночка сделала несколько шагов к крыльцу, но Буска уже спряталась и больше на зов не отозвалась.


СЕСТРЁНКА

Томка, вздыхая, что не получилось сегодня поиграть со щенятами, достала из-под лавки тряпичную куклу, пригладила её верёвочные косицы, поправила платочек.
— Что ж ты патлатая-то такая! — посетовала девочка, подражая материнской интонации. Не настираешься на тебя, не нагладишься! И в кого ты такая уродилась!
Кукла молчала, послушно позволяя всё, что хотелось сделать маленькой Тамарочке. Они были сестрёнками. Отец так и сказал, когда подарил дочке эту забавную куклу, сшитую им из старой конской попоны[1].
— Вот тебе сестрёнка. Называй её, как захочешь, но заботься о ней, как о настоящей девочке!
Поначалу Томка так и делала: усаживала куклу за стол, укладывала спать в свою кроватку, бережно заплетала ей косы, брала с собой на улицу. Ребята первое время хихикали, а потом привыкли. Даже спрашивали про куклу, если вдруг девчушка выходила на улицу одна.
— Да приболела она у меня, — строго отвечала девочка, — дала ей хвойного отвару да на печку уложила. К завтрему поправится. А потом кукла всё чаще оставалась дома, не обременяя детскую свободу. Девочка часами играла с ней только в те дни, когда за окнами шёл дождь или, когда саму её укладывали на русскую печку подлечить приставучий кашель.
Сегодня кукла опять пригодилась. Тряпичная сестрёнка хоть и отмалчивалась, но повторяла все Томкины мысли — и про жаркое солнце, и про Буску, и про материнский наказ — дождаться её к обеду. Девочка перечислила кукле все свои заботы-печали, а потом принялась напевать новую песню, которую на днях выучила вместе с матерью:
— Расцветали яблони и груши, поплыли туманы над рекой, — звонко выводила семилетняя певунья сама себе.
У неё был отличный слух и чистый голосок, за что ей разрешали сидеть за взрослым праздничным столом, когда наступало время песен. Допев до конца, Томка объяснила своей одушевлённой игрушке:
— И ты запомни слова! У нас все хорошо поют, — и продолжила с выражением настоящей учительницы, — а бабушка даже на маленькой гармонике играет. И мама немного на балалайке умеет. Их никто не учил. Они са-мо-уч-ки, — выговорила девочка по слогам, словно диктовала своей кукольной сестрёнке школьный диктант.
А потом задумалась, вспоминая, как ещё год назад у них в доме собирались родные, как весело, с плясками да наигрышами, проходили семейные праздники. А уж когда на несколько голосов заводили пение, то даже соседи приходили их послушать. Только давно уже никто не собирался большой да шумной компанией. Война…


РЕПРОДУКТОР

Тут громко закашлял репродуктор на столбе, около проходной, которую было хорошо видно с крыльца. Томка всех расспрашивала, почему их единственный дом стоял на задах Хромового[2] завода, а улица Молотовая начиналась за большими железными воротами. Но взрослые только отшучивались: «А кто, кроме тебя, завод караулить станет!»
Репродуктор снова ожил, зазвучал торжественной музыкой. Из дверей пошивочного цеха потянулись женщины, разминая на ходу затёкшие спины.
Они сгрудились около радиотарелки. Все жадно ждали военные сводки, внимательно слушали то, что говорило радио красивым мужским голосом, делились новостями друг с другом.
Девочка заметила в толпе материнскую фигуру. Та, устало опустив плечи, встала в сторонке и вытерла глаза уголком ситцевого платка.
— Опять плачет, — догадалась Тамарочка и вздохнула, шёпотом сказала своей кукле прямо в матерчатое ухо, — вчера похоронку принесли: дядя Фёдор «пал смертью храбрых».
Девочка знала, что дядя Фёдор ушёл на фронт, как только началась война, был наводчиком орудия в артиллерийском полку, геройски бил фрицев[3].
Но она не понимала, что значит «пал смертью», и сама себе объясняла:
— Вот закончится война, и тот, кто пал, встанет, стряхнёт эту смерть и вернётся домой. Вот все и обрадуются!
Девочке вдруг очень захотелось побежать к матери, прижаться к ней всем телом, вытереть слёзы на материнских щеках. Но ей строго-настрого запрещалось заходить на территорию завода, начинавшуюся почти сразу за крыльцом её дома.


С МАМОЙ

Жёлтое солнце зацепилось за печную трубу и свесило свои горячие лучи прямо на Томкины плечи. Даже в тенёчке стало невыносимо жарко. Девочка посадила куклу на лавку и пошла за дом, под навес, чтобы растопить маленькую железную печурку, поставить чайник и чугунок с водой. Скоро придёт мать.
Маленькая хозяюшка начала торопливо накрывать на стол, который был сколочен из грубых досок, тут же под навесом. Поставила сваренную в мундире картошку, солонку, нарвала с грядки зелёного лука и укропа, пошарила в огуречной ботве и нашла несколько пупырчатых великанов. Хлеб к обеду принесла мама — она отоварила карточки в заводском магазине.
Ели молча, не торопясь. Слышался редкий сорочий стрёкот на соседней берёзе, ему вторили неунывающие от жары кузнечики, позванивал крышкой закипевший чайник.
Томка заглядывала в материнские глаза и чувствовала подкатившую к самому горлу нежность. Она подсела к матери, привалилась худеньким плечиком к её тёплому боку, прикрыла глаза и замерла.
Ей казалось, что время остановилось, мир затих, и только солнце горячей ладошкой гладит её выгоревшую, золотистую макушку.
А потом пошли в дом.
Сегодня мать принялась ладить дочке обувку к школе.
Каждый вечер она сшивала принесённые с работы крошечные обрезки свиной кожи — остатки от кроя солдатских сапог в пошивочном цехе завода.
Вышло полотно, из которого вполне получатся чирки[4] на Томкину ногу. В доме было темно и удивительно прохладно. В полумраке виднелись только узкие полоски света, которые золотыми лентами пробивались сквозь неплотные ставни. Мать велела дочке открыть окно на кухне. В дом хлынуло солнце, разлетелось бликами по стенам и незатейливой мебели, разлеглось тёплым блином на полу.
Женщина тоже посветлела, принялась за работу, тихо напевая старинную песню, незнакомую Томке. Мотив разливался по комнате мягким бархатом, тёплыми волнами обволакивал девчоночью душу. Она подсела к матери, наблюдая за скольжением иголки в натруженных руках и вслушиваясь в слова первозданного напева.
Когда чирки были готовы, и девчонка радостно напрыгалась в обновке по скрипучим половицам, сели ужинать. Отца не ждали. Он приходил поздно, а иногда и вовсе не возвращался с работы. Тамарочка знала — на конюшни снова пригнали молодняк, который будут готовить для фронта: лошадей кормили, поили, отмывали после долгого перегона из дальних деревень.
Ещё не успели допить травяной чай, как в дверь торопливо постучали. Вошла тётя Ираида — дальняя мамина родственница, которая тоже работала на Хромовом заводе. Томка выскочила из-за стола и радостно прижалась К тёткиному боку. Ей показалось, что тётины руки вновь пахнут корицей и ванилью, как в прежние годы, когда она работала кулинаром в заводской столовой. Вкуснее Ираидиных плюшек девчонка не помнила ничего.
Поздняя гостья устало присела к столу, почти шёпотом заговорила:
— Кира, собирайся. Привезли свежие свиные шкуры в дубильный цех, а на них сало есть. Пока не замочили в котлы, надо соскребать. Я сегодня дежурю на приёмке одна, пойдём скорее. Если что, скажем, что я попросила тебя подсобить.
Мать быстро вышла из-за стола, взяла трёхлитровый бидон, большой нож и поторопилась за родственницей. У порога оглянулась, наказав:
— Убери со стола и ложись спать. Никого не жди!
Томка уже привыкла оставаться одна. Она забралась на печь, примостила большую подушку поближе к краю. Через несколько минут на печь запрыгнула откуда-то из темноты незримая кошка, легла в ногах и начала громко петь, словно включила звонкую пластинку. Это успокоило девочку, незаметно для себя она задремала.


ПОЗДНИМ ВЕЧЕРОМ

Томке снилось, что она сидит верхом на мерине-бочковозе, доживающем на конюшне свою старость. Он размеренно шагает по кругу, вращает водилку, к которой привязаны маленькие жеребята. Они не хотят ходить по натоптанной дорожке, упираются длинными ножками, ржут жалобными голосами. Девочке непонятно, почему вместо молодых коней, которых так тренируют для фронта, к водилке привязали малышей.
— Тпру-у! — закричала худенькая наездница. Мерин[5] остановился как вкопанный, а девчонка чуть не свалилась с его тёплой спины. Она соскочила с коня и стала освобождать лошадиных детёнышей.
Длинноногие, лобастые животные обступили Томку, прижались своими мягкими боками, трогали ладони бархатными губами в ожидании угощения. Но сахара, который им обязательно давали, у девочки не было. Она порылась во всех кармашках ситцевого сарафанчика, но кусочков лакомства не обнаружила. Жеребята теснее обступали девчоночью фигурку, жевали яркие цветы на платьице, заглядывали большими умными глазами в Тамарочкино лицо. И, казалось, говорили ей что-то доброе, нежное, трогательное…
Проснулась Томка от тихого голоса отца. Он сидел с матерью в темноте за столом, накрытым светом луны, будто светящейся скатертью, и рассказывал:
— Из военкомата опять пришёл отказ, — сетовал отец, — уже пятый раз за год. Ответ один и тот же: «На вас наложена бронь, как на незаменимого для выполнения военного задания специалиста». А как мне бабам в глаза смотреть? У них вон в руках похоронки. Один я на конюшнях мужик остался.
— Успокойся, Коленька, — ласково ответила мать, — скоро войне конец. А твои обученные лошадки вместо тебя воюют, — она пододвинула поближе к мужу сковородку с обжаренной на сале картошкой, — да ты поешь, поешь!
Полусонная Томка тихонько сползла с печи, подошла к отцу, забралась к нему на колени. Отец ласково погладил её волосы, спину, поцеловал взлохмаченную макушку.
— Дай хоть папке покушать, — незло сказала мать. — Покажи лучше свои обновки.
Отец похвалил чирки, устало поел и чуть не задремал прямо за столом. Женщина поспешила расправить кровать в горнице, отправила мужа и дочку спать. В те дни, когда отец ночевал дома, ребёнку разрешалось понежиться рядом с ним. Потом спящую дочку перенесут в свою кроватку, а утром она проснётся, когда родители уже уйдут на работу.


ШТАБИК

Томка сладко потянулась, открыла глаза и тут же соскочила с кровати как ужаленная. Сегодня она поскорее выполнит все материнские наказы и побежит, наконец, к ребятам на улицу. Они собирались в шалашике, удачно устроенном в глубине огромного куста старой черёмухи. Кустище распластал свои густые пахучие ветки до самой земли, закрывая от посторонних взоров обжитый детьми уголок. Мальчишки назвали его штабиком, соорудили настил от дождя, поставили «стол» из старого ящика, а скамейками служили толстые нижние ветки приютившего ребят дерева. Девчонки принесли из дома потрёпанные половички, незатейливую посуду со сколотыми краями.
Чаще всего в штабике рассказывали друг другу новости, обсуждали план игры в казаки-разбойники, договаривались о походе на берег Ангары или в соседний лесок. Иногда устраивали настоящее пиршество, если возвращались из леса с ягодами и диким щавелем.
Управившись к обеду с обязательными делами по дому, Томка побежала в штабик, прихватив с собой пару огурцов. Веруська сидела в черёмуховой глубине одна.
Солнечные блики крупными веснушками лежали на лице и руках Томкиной подружки, походившей от этого на загадочную лесную фею.
Вера рассказала самую главную новость: вчера в город снова прибыл эшелон[6] с ранеными. Мальчишки бегали на вокзал и видели, как перевязанных солдат выгружали и на машинах отвозили на территорию заводского курорта, где в самом начале войны был организован эвакогоспиталь[7].
— Мама сказала, что их будут лечить грязями и солевыми ваннами, — важно сообщила Веруська. — А мы будем ходить к ним с концертами, немаленькие уже. Так что учи песни!
— А когда мы пойдём к раненым? — поинтересовалась Томка.
— Не знаю ещё, — отмахнулась подружка, — но мама сказала, что нас соберёт учительница, будем репетировать, и только после этого нам разрешат выступать.
Тут прибежали запыхавшиеся Стёпка и Володя. Набросились на огурцы, рассказывая между аппетитным хрустом последние новости.
— Я сегодня на Ангаре во-о-от такого язя поймал, — похвастался вихрастый Володя, — вот дома все обрадовались! Готовый ужин!
— А мою мамку вчера перевели на работу в эвакогоспиталь, — перебил его Стёпка. — Ей выдали военную форму. Она до сих пор дома не была, — и важно добавил, — я теперь за хозяина буду.
Зашуршали черёмуховые ветки, и в штабик протиснулась Танюха. Она была на два года постарше ребят и считала себя главной.
— Так, пацаны, — с ходу начала она командирским голосом, — нужна наша помощь! В госпиталь привезли дрова. Нам поручено сложить их в поленницы. Туда уже побежали ребята с Подгорной улицы. Идёмте прямо сейчас!
Мальчишки ринулись к выходу первыми, за ними вылезли из укрытия девчонки и побежали в сторону курорта.


ДРОВА

На заднем дворе главного корпуса собралось немало мальчишек и девчонок с ближайших улиц. Ими руководил старый курортный сторож Демьян. Он старался шутливым словом подбодрить и развеселить ребятню.
— Вот ишшо самосвал заворачиват, посторонись, мальки, а то хвостики прижмёт! покрикивал старик.
— Вот горы-от каки у нас повырастали, — одобрительно замечал он, — где ишшо таких сышшышь! Берёзовы дровишки чисто Саяны снежные. А ну, налетай-разбирай да в поленницы складай, — стишками провожал дед каждую опорожнившуюся машину.
Младшие ребята подносили дрова, а подростки аккуратно складывали пахучие плашки друг к другу. Поленницы росли как грибы после дождя. К обеду уставших детей позвали в столовую и накормили такой ароматной кашей с тушёнкой, что у Томки закружилась голова.
Она вернулась домой уставшая, и сон сразу сморил её. Девочка прилегла на топчан в прохладных сенях, положила под щёку ладошки с застрявшими в них занозами и уснула, точно провалилась в глубокий колодец. Во сне она слышала то голос матери, то отцовский басок, но открыть глаза сил у неё уже не было.
Всю неделю дрова подвозили и подвозили, и казалось, что конца им не будет. Сторож, прихрамывая и не переставая балагурить, появлялся как раз там, где детские силы начинали иссякать. Это он научил ребят работать цепочкой, передавая полешки из рук в руки. Он и сам частенько вставал в эту детскую цепь и начинал рассказывать смешную байку или сказку с волшебными приключениями.
— Во каки молодцы-то, чисто стахановцы! — хвалил он девчонок и мальчишек. — Сёдни на кухню котёл-то агромадный приташшыли, героев-от кормить надо шибко!
И вечно голодная ребятня не сдавалась. Вдохновляло предвкушение обеденного угощения.


БУСКА

Утром Тамарочка старалась сделать побыстрее всё, что наказала мама, и не опоздать к штабику, чтобы идти в эвакогоспиталь вместе с ребятами. Вчера она таскала воду из колодца и поливала грядки в небольшом огородике, а сегодня ей было наказано перебрать крупу и подмести мусор в доме и во дворе.
Была в их семье особая тайна, даже упоминать о которой Томке строго-настрого запретили. Почти каждый день отец приносил с конюшен две-три горсти сухого комбикорма.
Мать специально подшила карман его пиджака поглубже, чтобы незаметно было. В этой смеси, которую на конюшнях заваривали лошадям, было много разной крупы и зёрен.
Девчушка заперла дверь на крючок, задернула кухонные занавески и принялась за работу. Она тщательно разобрала по отдельным кучкам овёс, пшеницу, ячмень, горох и кукурузу, аккуратно ссыпала кучки в разные мешочки и спрятала их в дальний угол буфета. Остатки, похожие на пыль, не выбросила — это будет похлебка для Буски и её выводка. Так отцовские приношения спасали семью от голода.
Сегодня, когда уборка подходила к концу, и девочка уже подметала у крыльца, из-под него вылезла отощавшая собака, а с ней трое толстеньких неуклюжих щенят. Томка, не задумываясь, отдала Буске свой обед. И пока та жадно глотала куски просяной лепёшки, девочка тискала на руках собачий выводок.
— Ах вы, мои миленькие, ах вы, мои хорошенькие! — приговаривала собачья хозяюшка. — Как же мне вас называть? Тебя буду звать Рыжиком, а тебя Ночкой, — обращалась она к щенятам покрупнее, — а вот тебе, — Томка взяла в руки самого маленького, — дам кличку Бусинка. Ты так похожа на свою мамку!
Собака, напившись воды из старого ведра, поспешила под крыльцо, поскуливая и зовя за собой своих детёнышей. Те послушно засеменили за Буской, огорчив девчушку.
Она так давно ждала этой встречи.
— Ну да ладно, — подумала маленькая хозяюшка, — всё равно вас скоро отдадут на конюшни. Там вы будете работать сторожами, там я с вами и поиграю, — а вслух добавила, — а сейчас мне некогда. Пора уже на работу, в госпиталь!


ПЕРВЫЙ КОНЦЕРТ

Стоял уже глубокий август, когда по домам ребят прошла Анна Васильевна, учительница младших классов. Она внесла все данные о будущих первоклассниках в журнал и пригласила их в школу для репетиций. Каждому надо было придумать для себя номер. Стёпка до войны начинал заниматься гимнастикой и решил показать свои упражнения. Володя согласился прочитать наизусть большую героическую балладу, а Веруська с Танюхой разучили украинский танец.
Томка даже не сомневалась, что она будет петь. На репетицию приходили и другие школьники, с которыми учительница готовила хоровые песни, аккомпанируя им на баяне.
Назначили дату первого выступления. Это был воскресный день. Дети собрались у ворот эвакогоспиталя, где их встретил немолодой и строгий на вид военврач.
— Здравствуйте, ребята! Вы пришли не просто выступить с концертом, — сказал он. — Вы будете помогать солдатам выздоравливать. Ведь хорошее настроение заменяет порой и таблетки, и микстуры. Так что этот концерт можно назвать вашим боевым заданием!
Для концерта приготовили большую светлую комнату, в которой собралось всё ходячее население госпиталя. Двустворчатые двери служили и сценой, и занавесом. Маленький артист входил в комнату, дверь за ним закрывалась, и он оставался почти один на один с десятками устремлённых на него глаз. От застенчивости и страха спасали добродушные улыбки бойцов.
Когда наступила Томкина очередь, сердечко её испуганно забилось, но она не показала виду и решительно шагнула в палату. Анна Васильевна заиграла, девочка начала песню, а через несколько секунд к ней стали присоединяться неуверенные глуховатые голоса раненых. Вскоре все вместе пели про «скромненький синий платочек». В дверь заглядывали медсёстры, со двора пришёл старый сторож. Все, кто мог, подпевали Томке. А когда песня закончилась, наступила глубокая тишина, которую нарушили вдруг всхлипывания старой нянечки. Через несколько секунд воздух взорвали оглушительные аплодисменты.
Томку попросили подойти. Она приблизилась к раненым, и они стали пожимать девчонке руку, гладить по голове, совать ей кто сухарик, а кто кусочек сахару. Каждому хотелось дотронуться до маленькой артистки.
А та от такого внимания и пережитого волнения расплакалась.
Дома девчушка поделилась — впечатлениями со своей тряпичной сестрёнкой, которая сиротливо сидела на стуле:
— Нас сегодня военный врач за обедом, — гордо сказала она, — назвал бойцами артистического фронта и поблагодарил за то, что мы помогаем приближать победу!


НА КОНЮШНЯХ

Сегодня у Томки выдался праздник — отец взял её на конюшни. Встали рано, наскоро попили чаю. Всю дорогу Томка щебетала около отца, расспрашивая о новых жеребятах, которых недавно пригнали на завод.
Последний день августа выдался тёплым и солнечным. Пахло настоявшейся полынью, волосы перебирал шелковистый ветерок, на обочине синели запоздавшие васильки.
Девчонка знала, что сегодня она вволю накатается на мерине, будет валяться в свежем сене, пить конское молоко и играть с жеребятами.
Когда отец с дочерью приблизились к сторожке, навстречу вышла тётка Дуся с листом бумаги в руках.
— Рано утром был нарочный[8] из военкомата, — сказала она. — Вот приказ: подготовить к вечеру и пригнать на вокзал лошадей для фронта.
Николай сам проверял лошадям копыта, мыл, подстригал гриву и задавал обильный корм. Томка не сразу заметила, как погрустнел отец, как он подолгу разговаривал с каждой лошадкой, как обнимал её за шею и что-то шептал на ухо. И только вечером, когда животных согнали в большой табун, девочка увидела слёзы в отцовских глазах.
— Он завсегда коней-то своих, как родных, на войну провожает, — вздохнула тётка Дуся и тоже смахнула набежавшую слезу. — Их-то, безвинных, тяжело на страдания отправлять.
— А что, их там убивают? — спросила опешившая девчушка, до этого даже не придававшая значения отцовской церемонии прощания.
— А то как же, милая, — всхлипнула растрогавшаяся тётка. — И они, бедненькие, погибают.
Девочка отошла в сторонку, присела на старое тележное колесо, валявшееся у стены, и долго сидела неподвижно. Она с ужасом осознала, что тех самых жеребят, с которыми она играла, потом, повзрослевших, увезут на войну. А там они…
— Нет! — сама себе уверенно сказала Томка и побежала успокаивать отца. — Папка, папка, твои лошадки не погибнут! Они будут до самой победы помогать нашим солдатикам!


ШКОЛА

А на следующий день Томка пошла в школу. Платье, купленное на вырост, оказалось ей впору. За год девочка подросла совсем мало. Мать достала из шкафа сохранившуюся чудом новенькую тетрадь и отправила дочку на уроки.
— Ну вот, Томочка, — напутствовала она, — ты теперь совсем взрослая, сама за себя отвечать станешь. Запомни, твои уроки — это твой труд, старайся, не подводи ни себя, ни нас с папкой!
Когда новоиспечённая школьница вошла в свой класс, то увидела Веруську и очень обрадовалась подружке.
Стало не так страшно быть ученицей. Они выбрали себе парту около окна. А на соседнем ряду сидели совсем не знакомые девочки, одетые в одинаковые платья из серого полотна.
С огромными глазами на худеньких лицах, новенькие были похожи на картинки из старой бабушкиной книжки, которую она прятала на русской печке. Вот только сияния вокруг голов не хватало…
— Они — эвакуированные[9], — поспешила сообщить Веруська на переменке, — и живут они в детском доме.

[image]

— Где их родители? — полюбопытствовала Томка.
— Мама сказала, что у некоторых родители воюют, — шептала подружка в самое ухо, — а у других — убиты.
— Они что, видели фрицев? — ужаснулась слушательница, почувствовав холодок, пробежавший мурашками по спине.
— Не знаю, — ответила Веруська, — давай спросим вон у той девочки с кудрявыми волосами.
После уроков подружки подошли к новенькой, но задать свой вопрос сразу не решились.
— Как тебя зовут, девочка? — спросила смелая Веруська. — Гутя, — тихо ответила та и опустила глаза.
— Давай мы тебя проводим, — предложила Томка, а то заблудишься. Вас ведь поселили В общежитие педучилища, верно?
Вскоре девчонки подружились. Они узнали, что Гутя — из Курска, что родители ушли на фронт в самом начале войны, а её вместе с другими детьми отправили в эвакуацию, что она чудом спаслась во время бомбежки поезда, спрятавшись в большой грязной луже, недалеко от железнодорожного полотна.
— Фрица видела только одного, — рассказала однажды Гутя, — это был лётчик. Он летел очень низко, строчил из пулемёта и смеялся. А я нырнула с головой в мутную воду, и мне казалось, что он целится именно в меня.


ГУТИНЫ ВЫДУМКИ

Тяжёлый, голодный и холодный первый класс пролетел для Томки незаметно. Дружба с Гутей обернулась для девчонок удивительным приключением. Детдомовка оказалась большой выдумщицей и заводилой. Это она научила подружек надолго растягивать вкус хлеба во рту, закладывая за щёку и медленно рассасывая тот маленький кусочек, который им давали в школе. Она придумала прыгать на скакалке на переменке, чтобы согреться в нетопленном классе.
Вместе девчонки устроили конкурс осенних букетов, которые затем расставили в палатах эвакогоспиталя. А перед Новым годом сговорили первоклашек налепить В госпитальном парке забавные фигуры из снега, с улыбками до ушей, чтобы выздоравливающие, подходя к окну, улыбались в ответ.
— Знаете, что… — частенько начинала она, входя в класс, и все знали, что сейчас Гутя предложит ребятам что-то интересное и обязательно полезное.
— Вы слышали, — громко спросила Гутя на этот раз, — что в городе есть Пункт по сбору тёплых вещей для фронта? Давайте рисовать картинки и писать на обороте письма бойцам. Пусть их отправят вместе с посылками на передовую[10]!
Рисовали все, старались даже те, кто рисовать не умел. Письма сочиняли хором и каждый раз придумывали добрые слова и пожелания, а после школьного адреса обязательно перечисляли фамилии всех одноклассников. Томка с Веруськой догадались — Гутя втайне надеется, что какое-нибудь письмо попадёт в руки её родителей, и они найдутся, откликнутся. Но ответов не приходило…
Лето подружки провели в трудовом лагере при школе. Они собирали лекарственные травы в лесу, горох на колхозном поле, а потом — оставшиеся после уборки хлеба колоски, помогали взрослым на пришкольном огороде. Гутя всегда рассказывала что-то забавное и смешное, и усталость словно отступала в сторону.


ГУТЯ ЗАБОЛЕЛА

Как-то быстро наступила осень. Полетели жёлтыми бабочками листья, поникли в палисадниках царские короны георгинов, засеребрился по утрам первый иней. Поредела листва на старой черемухе, обнажив устроенный детьми шалашик. Но ребята ещё собирались в своём штабике.
— Гутя заболела, — принесла печальную весть Танюшка. — Она лежит в изоляторе детского дома.
— Что-то надо делать! — откликнулась Веруська — А давайте пойдём к главному врачу госпиталя и попросим взять нашу больную к себе. А ему пообещаем помогать раненым, — распалялась девчушка. — Вон мама говорила, что некоторые даже письмо домой не могут написать — все руки забинтованы!
— Правильно, — согласилась Томка. — Мы могли бы приходить и читать вслух газеты и книги. И пол в палатах могли бы мыть. Только бы Гутю вылечили!
На другой день подружки рассказали о своем решении учительнице, и та согласилась сходить в эвакогоспиталь вместе с ребятами. Военврач внимательно выслушал непрошенных гостей, немного подумал и дал распоряжение поместить девочку в женскую палату за занавеску.
— Попробуем помочь вашей однокласснице, учитывая все факты её семейной биографии, — строго сказал доктор.
С этого дня каждый вечер школьницы ходили в госпиталь выполнять данные обещания: читали новости из газет, стихи и рассказы, писали коротенькие письма под диктовку солдат, пели вместе с ними песни.
Но Гутя не поправлялась. Она была грустной, нехотя отвечала на вопросы, подолгу молчала. Девочки как могли развлекали подружку. А Томка приносила ей маленькие кусочки сахара, которые доставались ей от отца. Но даже это не радовало больную.


САМЫЙ ГРУСТНЫЙ НОВЫЙ ГОД

Вот уже и новогодний праздник приближался. В большом холле госпиталя поставили высокую ёлку, украшенную настоящими шарами и гирляндами.
Но среди них разместили и детские игрушки, сделанные ребятами на уроках труда. Это были поделки из старых газет и тряпочек, сосновых шишек и спичечных коробков.
На выступление школьников собрались не только ходячие больные. Персонал медучреждения помог переместиться в большую комнату всем, кто способен был видеть и слышать. В самый первый ряд поставили большое старинное кресло, неизвестно как попавшее в госпиталь, и усадили туда Гутю. В этот день она слабо улыбалась и казалась бодрее, чем обычно. Только на щеках полыхал какой-то слишком яркий румянец.
— А теперь перед вами выступит знаменитая цыганка, — объявили Томкин выход.
Мать смастерила ей из старых платков цыганский костюм, помогла разучить романс «Очи чёрные». После исполнения, девочка прошлась между ранеными, «гадала» по руке и раздавала открытки с пожеланиями, сделанные ребятами.
— Браво! Бис! — кричали солдатики маленькой певунье. — Спой-ка ещё раз!
Когда концерт подошёл к концу, в зале неожиданно появился настоящий Дед Мороз с мешком подарков и всем без исключения преподнёс разные сладости. Радовались и большие, и маленькие. Даже Гутя хлопала в ладоши и впервые за последние месяцы смеялась.
А на следующий день Томка узнала, что ночью маленькая больная умерла.
— Не может быть! — повторяла Тамарочка. — Этого не может быть!
На похоронах девочка почти не смотрела на Гутю. Ей казалось, что та просто крепко спит. Томка даже принесла и положила в гроб свою тряпичную куклу, сказав:
— Вот проснёшься и поиграешь с моей сестрёнкой. Тебе не будет скучно!
Это была первая большая потеря, коснувшаяся лично её, Томки, и которая всколыхнула в её душе настоящую, почти взрослую, ненависть к фашистам. Сама себе она поклялась отомстить за подружку. Правда, маленькая девчонка так и не смогла придумать, как это сделать…


СТЕПАНЫЧ

«Работая» после уроков в госпитале, Томка подружилась со многими бойцами, особенно со Степанычем — пожилым украинцем, который был тяжело ранен осколком снаряда и теперь шёл на поправку.
— Ось рыбонька моя йдэ, — говорил он, завидя маленькую хохотушку, — зараз спиваты будэмо[11]!
Самым любимым занятием для них было разучивание украинских песен. Часто девчушка смеялась над звучанием незнакомых слов, но всегда расспрашивала про их значение и хорошо запоминала. На одном из концертов они со стариком даже исполнили какую-то народную песню на два голоса.
Однажды Степаныч показал Томке затёртую предвоенную фотографию, на которой она узнала своего старшего друга в окружении большой семьи. Мужчина назвал по именам старенькую мать, жену, двух дочерей и трёх сыновей, а потом добавил сквозь слёзы, бережно разглаживая снимок:
— Все они теперь — ангелы. Мои дорогие ангелы!
Томка сразу догадалась, что с семьёй Степаныча случилась беда, и только неуверенно спросила:
— А Вы мне про своих ангелов расскажете?
— Расскажу, донэчка! Про цэ забувати нэможна[12]!
И рассказал однажды, что всю его семью сожгли немцы вместе с другими жителями большой деревни. Что, наступая на врагов, стрелковый полк Степаныча оказался неподалёку от родного села, и мужчина за ночь сбегал туда, где когда-то стоял его дом. От деревни остались только чёрные печные трубы и больше ничего и никого.
— Не сразу я узнал свою печь, — вздыхал Степаныч, — а когда подошёл поближе, пригляделся, вдруг увидел, что стоят рядом с ней прозрачные тени моих малых деток, а за плечами у них — белые крылья…
Весной Степаныч выписался и уехал, оставив Томке на память вышитый украинским узором поясок. Писать не обещал, но после войны прислал большую посылку с грецкими орехами, которых до этого маленькая сибирячка никогда не пробовала.


ПОБЕДНЫЙ МАЙ

Май начинался мягким солнышком и зелёной травкой. Томка любила это время года.
Она прислушивалась к гомону непоседпивых воробьишек и впитывала их заразительную радость, вдыхала тонкий аромат распускавшихся почек и чувствовала какое-то необъяснимое волнение.
А в штабике возобновились встречи с друзьями.
— План на сегодня, — как всегда командирским тоном сказала Танюшка, — расчистка мусора на территории эвакогоспиталя. Грабли и мётлы возьмём у мамы, — добавила девочка и направилась к выходу.
Но тут на улице послышался приближающийся гул голосов. Ребята переглянулись и, не сговариваясь, бросились выбираться наружу. По Молотовой бежали люди. Они стучали в каждые ворота и окна и кричали одно только слово. Встречные присоединялись к бегущим, обнимались, смеялись и плакали. Вдруг заиграл баян, и прямо на улице мужчины и женщины пустились в пляс.
— «Победа! Победа!» — расслышала Томка и прошептала:
— Ребята, да это же Победа! Война закончилась! И тоже бросилась обнимать Веруську и Стёпку, Володьку и Танюшку, а потом помчалась домой, чтобы удостовериться у матери, что это — не сон и не обман.
Людей на улице становилось всё больше. Из ворот прямо на дорогу выносили столы и лавки, чугунки с картошкой, первую огородную зелень, хлеб, сало и даже банки с трофейной тушёнкой. Люди доставали свои припасы и усаживались праздновать. До самых сумерек то тут, то там вспыхивали звуки гармони и песни.
К вечеру ребята, возбуждённые увиденным и услышанным, не сговариваясь, снова собрались в своём штабике.
— Моя мамка сегодня тоже веселилась, — поделился впечатлениями Стёпка. — Она ведь, как на батю получила похоронку, всё по ночам плакала. И платок чёрный не снимала.
— А моя мама, — вздохнула Танюшка, — как про Победу узнала, сразу побежала на кладбище. Я знаю, она на могилке моего младшего братика рассказывала о радости и плакала, что не уберегла мальца от голодной болезни.
— У нас в доме радости сегодня не было, — грустно сказал Володя. — Мать достала солдатские письма, полученные за всю войну: от отца, что умер от ран в полевом госпитале, от Петра — братишки моего старшего, который числится без вести пропавшим, от своего двоюродного брата, погибшего под Сталинградом. Читала и плакала…
[image]

А Томка хотела было промолчать. Ведь у них в семье только один дядька погиб на войне, а остальные все живы-здоровы. Но тут она вспомнила про Гутю и задумчиво проговорила:
— И вот Гутька наша тоже не дожила до Победы, — и пылко добавила, — а нам теперь за них, за всех, жить надо! Учиться, работать, добывать счастье за каждого, кого не пощадила проклятая война!


Примечания
1
Попона — покрывало, которое накидывали на спину лошади для её защиты от переохлаждения или насекомых.
2
Хромовый завод — завод по выделке кожи и изготовлению хромовых изделий.
3
Фрицы — фронтовое уничижительное прозвище немцев, напавших на нашу страну во время Великой Отечественной войны.
4
Чирки — обувь с невысоким голенищем, сшитая обычно из одного куска кожи.
5
Мерин — самец домашней лошади. Традиционно животное ценилось за спокойный нрав.
6
Эшелон — военный или санитарный поезд.
7
Эвакогоспиталь — госпиталь военного времени, в котором оказывается медицинская помощь и происходит лечение раненых бойцов.
8
Нарочный — гонец, который послан с каким-либо специальным поручением.
9
Эвакуированные — вывезенные из районов боевых действий в тыл дети, больные и раненые люди.
10
Передовая — линия фронта, где проходили боевые действия.
11
С украинского языка: Вот рыбонька моя идёт. Сейчас петь будем!
12
С украинского языка: Расскажу, доченька! Про это забывать нельзя!