Татьяна Топоркова
Снежный слон и другие истории
Кукла
Сестра Наташа больна. Она живёт в санатории на берегу моря, день и ночь лежит на террасе в гипсовой кроватке.
От этого лежанья она разучилась ходить. Наташа поёт лучше всех в своём санатории и хорошо учится.
Мне кажется, что мама нарочно дразнит меня разговорами про Наташу.
На фотографии она совсем некрасивая, без волос, но зато с пионерским галстуком. Вот приедет и будет командовать. И никакая она не бедная, раз живет у моря и каждый день видит дельфинов и каких-нибудь жирафов. Если бы мне посылали такие посылки, я бы с утра до вечера радовалась. В прошлый раз ей послали целую кучу книг, тетрадки и альбом для рисования. А ещё большую коробку с мозаикой и новенькую пластмассовую чернильницу-непроливашку. И цветные карандаши, и чёрную ручку-трубочку, с одного конца которой вставляется пёрышко, а с другого — маленький карандашик.
Свободное пространство в ящике заполнили ирисками и шоколадными «Белочками».
Мне было жалко всего — и книжек, и красиво отточенных карандашей, но я сказала только про мозаику, ведь Наташа одна, а мы бы все втроём с ней играли. Лена крикнула: «Дура!» и больно стукнула меня по руке. Юра обозвал меня жадиной, а мама ничего не сказала, она вообще больше со мной не разговаривала, хоть я и ревела изо всех сил.
А потом купили Куклу с закрывающимися глазами. Её сделали в Германии, потому что в нашей стране таких кукол тогда ещё не было. Наши все были с глиняными головами, глупыми разрисованными лицами и волосами из пакли. От первого же падения на пол у них облупливались носы, а после второго головы вообще раскалывались. Раскоканных марин и люсек мы складывали в нижний ящик комода, потому что выбрасывать игрушки на помойку мама не разрешала.
Эта Кукла была фарфоровая, с круглыми щёчками и крутым лобиком. Ярко-синие надменные глаза при самом лёгком наклоне прикрывались густыми шёлковыми ресницами. Она спала в большой нарядной коробке на столе в гостиной и излучала нежный розовый свет. Обнаружив это видение, я пошла на кухню мыть руки, не задаваясь вопросом, чья это Кукла и как она здесь оказалась. Хозяйкой была она, Кукла, а я безропотно поступала к ней в услужение на всю оставшуюся жизнь.
Стараясь не дышать, я взяла её на руки, перенесла на диван и усадила в подушки. Моя царевна смотрела на меня с явным неодобрением. Осторожно, одним пальчиком, я трогала каштановые локоны, выбившиеся из-под бархатной шляпы, большие белые пуговицы на розовом пальто. Судя по всему, Кукла собиралась на прогулку, нарядившись в белые блестящие ботики и мягкие вязаные рейтузы. Расстегнув одну пуговку на пальто, я обнаружила под ним клетчатое платье с белым воротником.
Замирая от счастья и робости, я сняла с царевны пальто, развязала ленты на шляпе… Теперь ей было не жарко, она смотрела чуть благосклонней. Надо бы напоить её чаем, но у меня же нет приличной посуды! Синий пластмассовый сервизик стыдно даже доставать. У соседской Светки есть фарфоровые чашечки, но, если их попросить, она, чего доброго, захочет поиграть с Куклой, на руки захочет взять! Уж лучше я поставлю мамину китайскую чашку и розетки для варенья…
Усадив Куклу завтракать, я принялась хлопотать с её дальнейшим обустройством и обнаружила новые чудеса. Во-первых, в коробке с мягкими простёганными стенками была приготовлена царская постель: кружевная простынка, подушка и розовое атласное одеяло. А во-вторых, рядом с коробкой стоял плетёный сундучок, в котором Кукла хранила свой бальный наряд. Почему я его раньше не заметила? И каким чудом умещалось в этом сундучке пышное батистовое платье со множеством юбок? Мои попытки погладить его игрушечным утюжком не увенчались успехом, значит, надо учиться гладить по-настоящему. И гулять у дровяных сараев я больше не буду, не по чину моей царевне такие прогулки. В детский сад тоже не пойду, нельзя же оставлять Куклу на целый день без прислуги!
В этот день мы почти не разговаривали, я стеснялась сморозить какую-нибудь глупость или показаться невежливой.
Просто спрашивала Куклу хриплым шёпотом: «Хотите в окно посмотреть?», — и несла её на подоконник в мамину спальню, откуда был приличный вид на клумбу с цветами. Ещё я хотела ей почитать книжку про дядю Стёпу-милиционера, но не решилась, потому что совсем плохо читала. Пусть теперь меня Лена учит, теперь уж я не буду удирать.
А Лена — тут как тут — вернулась из школы и спрашивает, кто мне разрешил куклу трогать? Прямо так и говорит «куклу», как будто это какой-нибудь мячик или уличная кошка. Пока я соображала, как ей ответить, она совсем раскомандовалась:
— Положи куклу на место, а то ещё разобьёшь ненароком, она же фарфоровая. Мама сказала, что мы её прямо в этой коробке Наташе отправим, только надо всё ватой проложить.
На эти бессовестные враки я ничего не ответила. Без слов было ясно, что Наташа совсем для Куклы не подходит, она же ничего про неё не понимает. Разве сможет она служить ей так, как я? Для неё она просто «кукла», она, чего доброго, начнёт ей волосы расчёсывать или задумает сшить платье из старой тряпки! Да ни одна девочка на свете, и даже тётенька, не сумеют угодить моей царевне! Я просто ушла в комнату, уложила Куклу в коробку и стала её охранять.
Лена пыталась мне что-то доказывать, говорила про Наташу, какая она бедная, как у неё болит спина, как она без нас скучает. Но я заткнула уши и не стала с ней разговаривать. Пусть мама ей всё объясняет, уж она-то понимает, какое бесценное сокровище появилось в нашем доме.
…Потом я ревела. Сначала громко, чтобы меня пожалели, как это бывало не раз. Потом тихо, когда поняла, что все меня предали, и я одна-одинёшенька в этой семье и во всём мире. Ну как мне, самой младшей, спасти Куклу от неминуемого позора и гибели? С той самой минуты, как мама подтвердила Ленины слова, я сгребла свою царевну в охапку вместе с её богатым приданым и не выпускала из рук. Ей неловко и даже больно, наверное, было так лежать, но она доверилась мне и закрыла глаза, ожидая развязки. И я перестала реветь, я могла сидеть так до самой смерти и даже до утра. Никто не посмеет прикоснуться к моей царевне, пока я сижу здесь с оскаленными зубами! Юра знает — я могу укусить и до крови!
Утром я проснулась от ощущения страшной беды. Как я могла заснуть на своём посту? И неужели кто-то мог решиться на такое коварство — разомкнуть мои сонные руки и забрать Куклу? Все отводили глаза, и никто ничего не говорил. Я совсем не помню, как прожила этот день и многие другие дни без Куклы. Наверное, пошла в садик и даже играла там в песочнице с девочками.
Была у меня призрачная надежда, что не всё ещё потеряно. И через год вернётся Наташа, и привезёт с собой Куклу, пусть даже немножко поцарапанную, с оторванными пуговицами. Я верну её былое величие, я всё сделаю для неё! Но через месяц пришло письмо из санатория, где Наташа жаловалась на санитарку, которая, передвигая кровати, уронила Куклу на пол. Но ничего, утешала Наташа, из того, что осталось она сделала коляску, а пальто и шляпу отдала своей любимой врачихе для её годовалой дочки. Они пришлись как раз впору.
Если бы я умела писать! Я бы отправила ей в конверте самые гадкие и самые злые слова, которые слышала от больших мальчишек во дворе и видела на заборах. Я бы назвала ту санитарку гадиной… Но я так и не научилась читать до самой школы…
Татьяна Топоркова
Снежный слон и другие истории
Кукла
Сестра Наташа больна. Она живёт в санатории на берегу моря, день и ночь лежит на террасе в гипсовой кроватке.
От этого лежанья она разучилась ходить. Наташа поёт лучше всех в своём санатории и хорошо учится.
Мне кажется, что мама нарочно дразнит меня разговорами про Наташу.
На фотографии она совсем некрасивая, без волос, но зато с пионерским галстуком. Вот приедет и будет командовать. И никакая она не бедная, раз живет у моря и каждый день видит дельфинов и каких-нибудь жирафов. Если бы мне посылали такие посылки, я бы с утра до вечера радовалась. В прошлый раз ей послали целую кучу книг, тетрадки и альбом для рисования. А ещё большую коробку с мозаикой и новенькую пластмассовую чернильницу-непроливашку. И цветные карандаши, и чёрную ручку-трубочку, с одного конца которой вставляется пёрышко, а с другого — маленький карандашик.
Свободное пространство в ящике заполнили ирисками и шоколадными «Белочками».
Мне было жалко всего — и книжек, и красиво отточенных карандашей, но я сказала только про мозаику, ведь Наташа одна, а мы бы все втроём с ней играли. Лена крикнула: «Дура!» и больно стукнула меня по руке. Юра обозвал меня жадиной, а мама ничего не сказала, она вообще больше со мной не разговаривала, хоть я и ревела изо всех сил.
А потом купили Куклу с закрывающимися глазами. Её сделали в Германии, потому что в нашей стране таких кукол тогда ещё не было. Наши все были с глиняными головами, глупыми разрисованными лицами и волосами из пакли. От первого же падения на пол у них облупливались носы, а после второго головы вообще раскалывались. Раскоканных марин и люсек мы складывали в нижний ящик комода, потому что выбрасывать игрушки на помойку мама не разрешала.
Эта Кукла была фарфоровая, с круглыми щёчками и крутым лобиком. Ярко-синие надменные глаза при самом лёгком наклоне прикрывались густыми шёлковыми ресницами. Она спала в большой нарядной коробке на столе в гостиной и излучала нежный розовый свет. Обнаружив это видение, я пошла на кухню мыть руки, не задаваясь вопросом, чья это Кукла и как она здесь оказалась. Хозяйкой была она, Кукла, а я безропотно поступала к ней в услужение на всю оставшуюся жизнь.
Стараясь не дышать, я взяла её на руки, перенесла на диван и усадила в подушки. Моя царевна смотрела на меня с явным неодобрением. Осторожно, одним пальчиком, я трогала каштановые локоны, выбившиеся из-под бархатной шляпы, большие белые пуговицы на розовом пальто. Судя по всему, Кукла собиралась на прогулку, нарядившись в белые блестящие ботики и мягкие вязаные рейтузы. Расстегнув одну пуговку на пальто, я обнаружила под ним клетчатое платье с белым воротником.
Замирая от счастья и робости, я сняла с царевны пальто, развязала ленты на шляпе… Теперь ей было не жарко, она смотрела чуть благосклонней. Надо бы напоить её чаем, но у меня же нет приличной посуды! Синий пластмассовый сервизик стыдно даже доставать. У соседской Светки есть фарфоровые чашечки, но, если их попросить, она, чего доброго, захочет поиграть с Куклой, на руки захочет взять! Уж лучше я поставлю мамину китайскую чашку и розетки для варенья…
Усадив Куклу завтракать, я принялась хлопотать с её дальнейшим обустройством и обнаружила новые чудеса. Во-первых, в коробке с мягкими простёганными стенками была приготовлена царская постель: кружевная простынка, подушка и розовое атласное одеяло. А во-вторых, рядом с коробкой стоял плетёный сундучок, в котором Кукла хранила свой бальный наряд. Почему я его раньше не заметила? И каким чудом умещалось в этом сундучке пышное батистовое платье со множеством юбок? Мои попытки погладить его игрушечным утюжком не увенчались успехом, значит, надо учиться гладить по-настоящему. И гулять у дровяных сараев я больше не буду, не по чину моей царевне такие прогулки. В детский сад тоже не пойду, нельзя же оставлять Куклу на целый день без прислуги!
В этот день мы почти не разговаривали, я стеснялась сморозить какую-нибудь глупость или показаться невежливой.
Просто спрашивала Куклу хриплым шёпотом: «Хотите в окно посмотреть?», — и несла её на подоконник в мамину спальню, откуда был приличный вид на клумбу с цветами. Ещё я хотела ей почитать книжку про дядю Стёпу-милиционера, но не решилась, потому что совсем плохо читала. Пусть теперь меня Лена учит, теперь уж я не буду удирать.
А Лена — тут как тут — вернулась из школы и спрашивает, кто мне разрешил куклу трогать? Прямо так и говорит «куклу», как будто это какой-нибудь мячик или уличная кошка. Пока я соображала, как ей ответить, она совсем раскомандовалась:
— Положи куклу на место, а то ещё разобьёшь ненароком, она же фарфоровая. Мама сказала, что мы её прямо в этой коробке Наташе отправим, только надо всё ватой проложить.
На эти бессовестные враки я ничего не ответила. Без слов было ясно, что Наташа совсем для Куклы не подходит, она же ничего про неё не понимает. Разве сможет она служить ей так, как я? Для неё она просто «кукла», она, чего доброго, начнёт ей волосы расчёсывать или задумает сшить платье из старой тряпки! Да ни одна девочка на свете, и даже тётенька, не сумеют угодить моей царевне! Я просто ушла в комнату, уложила Куклу в коробку и стала её охранять.
Лена пыталась мне что-то доказывать, говорила про Наташу, какая она бедная, как у неё болит спина, как она без нас скучает. Но я заткнула уши и не стала с ней разговаривать. Пусть мама ей всё объясняет, уж она-то понимает, какое бесценное сокровище появилось в нашем доме.
…Потом я ревела. Сначала громко, чтобы меня пожалели, как это бывало не раз. Потом тихо, когда поняла, что все меня предали, и я одна-одинёшенька в этой семье и во всём мире. Ну как мне, самой младшей, спасти Куклу от неминуемого позора и гибели? С той самой минуты, как мама подтвердила Ленины слова, я сгребла свою царевну в охапку вместе с её богатым приданым и не выпускала из рук. Ей неловко и даже больно, наверное, было так лежать, но она доверилась мне и закрыла глаза, ожидая развязки. И я перестала реветь, я могла сидеть так до самой смерти и даже до утра. Никто не посмеет прикоснуться к моей царевне, пока я сижу здесь с оскаленными зубами! Юра знает — я могу укусить и до крови!
Утром я проснулась от ощущения страшной беды. Как я могла заснуть на своём посту? И неужели кто-то мог решиться на такое коварство — разомкнуть мои сонные руки и забрать Куклу? Все отводили глаза, и никто ничего не говорил. Я совсем не помню, как прожила этот день и многие другие дни без Куклы. Наверное, пошла в садик и даже играла там в песочнице с девочками.
Была у меня призрачная надежда, что не всё ещё потеряно. И через год вернётся Наташа, и привезёт с собой Куклу, пусть даже немножко поцарапанную, с оторванными пуговицами. Я верну её былое величие, я всё сделаю для неё! Но через месяц пришло письмо из санатория, где Наташа жаловалась на санитарку, которая, передвигая кровати, уронила Куклу на пол. Но ничего, утешала Наташа, из того, что осталось она сделала коляску, а пальто и шляпу отдала своей любимой врачихе для её годовалой дочки. Они пришлись как раз впору.
Если бы я умела писать! Я бы отправила ей в конверте самые гадкие и самые злые слова, которые слышала от больших мальчишек во дворе и видела на заборах. Я бы назвала ту санитарку гадиной… Но я так и не научилась читать до самой школы…