Василий Еловских
ЕГОРКА
ТЮМЕНСКОЕ КНИЖНОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО 1962
ЭДУАРД И ЛЕОПАРД
После обеда мать пошла в магазин и, вернувшись, сообщила Толику:
— К Пелагее гости приехали. Брат с женой и сынишкой. Отпуск на юге проводили. К Пелагее по пути заглянули. Брат-то работает инженером, а жена у него плановик, только сейчас нигде не работает, по дому управляется. У сына ихнего имя какое-то чудное — Эдарт.
— Наверно, Эдуард, — поправил Толик.
— Да, Эдуард, правильно…
Мать сняла резиновые сапоги, повесила жакет, положила на сундук шаль и обтёрла мокрое лицо полотенцем.
— Что за погода стоит, не пойму, — сказала она. — Август, а в платье на улицу не выйдешь. Худое нынче лето.
Она внимательно оглядела сына и проговорила с неудовольствием:
— Какой ты неаккуратный! Опять пуговицу оторвал. Давай, зашью.
Толик снял рубаху и, пока мать пришивала, смотрел в окно, надеясь увидеть на улице Эдуарда. Толе хотелось узнать, как выглядит этот мальчик. Наверное, гладкий, чистенький. В одном классе с Толиком учится сын главного инженера станкостроительного завода Вена Иванчук. Ходит он в красивом шевиотовом костюмчике, хорошо учится, никогда ни с кем не дерётся.
Отец Толика был прокатчиком на заводе. Пять лет назад он сильно заболел и умер, и сейчас Толя живёт с матерью, которая работает уборщицей в горпромкомбинате. Их деревянный дом в три окна, с высокими воротами и черёмухой в палисаднике стоит на самой окраине города, возле оврага. На дне оврага всё лето грязно, как в болоте. В дождливые дни по улице к оврагу текут десятки ручейков. Они становятся многоводными и быстрыми, как только посильнее припустит дождик.
У Толи много работы по дому: надо подметать во дворе, колоть дрова, помогать матери ухаживать за огородом. Иногда мать задерживается на работе, и Толя сам готовит обед — суп и жареную картошку или кашу. От природы медлительный и вялый, он едва успевает делать всё, что требуется.
Ребятишек на этой окраине города было немного, и поэтому новичков сразу же замечали. Даже уличные собаки и те узнавали, кто местный, а кто приезжий. Своих не трогают, а на чужих лают.
Но Эдуард умел обращаться с собаками. Это Толя увидел, как только вышел на улицу. Сын инженера стоял возле оврага и говорил повелительным голосом Шарику — маленькой рыжей бездомной собачонке:
— Поди сюда, поди сюда! На!..
Он бросил что-то.
«Колбаса», — догадался Толик. Шарик стал есть колбасу, помахивая маленьким хвостом-обрубком. Эдуард провёл ботинком по спине Шарика. Собачонка заворчала.
— Цыц! — крикнул Эдуард.
Шарик вздрогнул и прижался к земле.
Пока сын инженера возился с собакой, Толик разглядел его. Эдуард был года на два старше Толи. У него взлохмаченные русые волосы, пристальный и какой-то неприятный взгляд. Спортивная куртка сильно помята, брюки покрыты грязью, серой, высохшей и чёрной свежей. Сильно измазаны грязью и ботинки. Видно, что Эдуард не бережёт одежду и обувь.
— Эй, поди-ка сюда! — сказал он Толику. — Ты на этой улице живёшь? В котором доме? Так. А почему никого из ребят не видно? Прячетесь, как суслики. Вечером забирай своих друзей и приходи играть.
— Во что играть? — деловито спросил Толя.
— Найдём во что. На то и голова есть.
Эдуард повёл Шарика к дому своей тётки. Как только он открыл ворота, во дворе послышался громкий лай. Это был голос огромной злой собаки — Леопарда, которую тётка Пелагея всё время держала на цепи. «Вот попробуй-ка с Леопардом справиться, — со злорадством подумал Толик. Новый сосед ему не очень понравился. — Слишком уж важничает. Привык, наверное, у себя дома командовать ребятами. Но вообще-то, парень общительный. Это хорошо».
Весь вечер Толик читал книгу и на улицу не выходил.
На другое утро он погнал козу в овраг. На склонах его растёт густая трава. Здесь каждый день пасутся козы. В овраге Толик увидел Эдуарда. Тот стоял, наклонившись над деревянным мостиком. Вот он с силой дёрнул руками снизу вверх и выпрямился. В руках у него была доска. Размахнувшись, Эдуард бросил её в ручеёк, текущий по дну оврага. Потом снова наклонился.
«Что он там делает?» — подумал Толик. Предчувствие чего-то нехорошего вдруг овладело им.
Толик спустился па дно оврага и по траве, огибая ямы, пошёл к мостику. Возле мостика он ступил в крапиву и, морщась, несколько минут дул на ногу.
Эдуард стоял к нему спиной и вытирал рукой вспотевшую шею. То, что увидел Толик, ошеломило его. Эдуард разобрал мостик. У ручейка и в воде валялись доски и жерди. Мостик был маленький, без перил. Через него проходила дорожка к другому берегу оврага, возле которого начинались луга.
— Ты чего глаза выпучил? — спросил Эдуард.
— Зачем мостик сломал? — Толя смотрел на Эдуарда с недоумением.
— А что? — Эдуард сердито нахмурил брови и поджал губы. — А тебе-то чего?.. Тебе-то чего, я спрашиваю?!
— Тут все ходят!
— Я же одну жердь оставил.
Верно, между двумя бережками речушки лежала толстая сучковатая жердь. Но по ней мог пройти только акробат. Толя подумал: «Наверное, Эдуард разобрал мостик, чтобы упражняться в ходьбе по жерди».
— А потом ты опять сделаешь мостик? — спросил он.
Эдуард подошёл к нему и, поднеся к самому лицу кулак, прошипел:
— Убирайся отсюда, а то худо будет. Понял?!
Кулаки у него были здоровые. И по всему видно, что бить он станет без всякой жалости. Толя почувствовал и озлобление и досаду. Он не знал, что ему делать. Потом подумал: «Не я ломал мостик. Пусть сам отвечает за свои дела», — и пошёл обратно, а Эдуард пронзительно засвистел ему вслед. Толя сел на берегу оврага и посмотрел вниз. Эдуард, балансируя руками и пошатываясь, медленно шёл по жерди. Жердь под его тяжестью сгибалась, он останавливался на секунду-две и снова двигался. Вот он дошёл до другой стороны речки, постоял немного и пошёл обратно.
Толик попробовал, крепко ли привязана коза. Ещё раз посмотрел на Эдуарда, сердито плюнул и зашагал к дому. У него было тяжело на душе. И всё из-за этого приезжего мальчишки! Конечно, Толик мог бы вести себя с ним потвёрже и прямо сказать ему, что хороший парень не станет ломать мостик, которым пользуется много людей. Можно также сообщить обо всём тётке Пелагее, ребятам. Но тогда неизбежны неприятные объяснения, а от Эдуарда можно получить взбучку. Толик боялся всего этого. Его мать, тихая, робкая женщина, всегда внушала сыну, что лучше быть в стороне от ссор и бойких мальчишек. Если с улицы доносились громкие возбуждённые голоса ребятишек, мать говорила: «Не ходи туда, не ходи, без тебя обойдутся». И Толик оставался дома.
Эдуард ходил по улице задрав голову и никому из мальчишек не уступая дороги. Возле дома тётки Пелагеи он вывесил волейбольную сетку. Сюда вечерами стали собираться ребята. Эдуард играл лучше всех. Когда он, подпрыгивая, ударял по мячу, стараясь «утопить», его глаза зло сверкали. И опять Толику становилось не по себе.
Эдуард знал много игр. Он научил ребят стрелять из лука, прыгать через барьер. И везде непременно хотел быть заводилой, всюду слышался его командный окрик. Ребята не столько любили Эдуарда, сколько побаивались. Но за одно уважали: он не был скуп, угощал конфетами и печеньем, которые у него всегда были в кармане.
Однажды днём Толя вместе с ребятами поехал кататься на лодке. Лодка была большая и тяжёлая. Она глубоко сидела в воде и очень медленно двигалась.
Ребятам казалось, что виновна не лодка, а гребец — Сенька Плахин. Они стали требовать, чтобы Сенька оставил вёсла, а он не захотел. Тогда Костя Кудряшов, известный в округе подлиза и нюня, решил силой вырвать у Сеньки вёсла. Он всё время выслуживался перед Эдуардом и сейчас стремился показать перед ним свою силу. Сенька толкнул его, и Костя перелетел через борт. Эдуард, как был — в тапках и брюках, — прыгнул в воду и стал помогать Косте залезать в лодку. Конечно, он мог бы и не прыгать — Костя умеет плавать, но всем ребятам это понравилось — он поступил как настоящий товарищ.
Вечером Толя пошёл в овраг за козой, потом ужинал с матерью. А после ужина, когда мать начала мыть посуду, выглянул в окно. И вот что он там увидел. Эдуард стоял у ворот дома бабки Филатовны и сильно бил по лицу Кольку Устюгова. Колька порывался бежать, но Эдуард отбрасывал его к воротам и снова бил. Колька всхлипывал, стонал и выкрикивал что-то непонятное.
Толик закрыл окно и откинулся на спинку стула. Ему было очень жалко Колю. Он намного меньше Эдуарда ростом и. конечно, слабей его, но всё-таки часто спорил с ним. Колька вообще упрямый мальчишка и, что думает, обязательно скажет. Видимо, Эдуард решил сломить Устюгова, подчинить его себе.
— Что с тобой? — спросила мать, выйдя из кухни. — Вид у тебя какой-то нехороший. Уж не заболел ли?
— Нет, ничего.
— Пошёл бы побегал на улице.
— Да неохота мне.
Мать ещё раз внимательно поглядела на сына и снова ушла на кухню.
А Толя в это время думал: «Колька не будет молчать, он пожалуется, и Эдуарда накажут. И пусть наказывают, так ему и надо. Его никто жалеть не будет. А вообще-то надо быть от него подальше».
Толик несколько дней не выходил на улицу: уведёт козу в овраг, дойдёт до хлебного магазина и снова домой. В свободное время он один играл во дворе, ходил по огороду или читал книжки. Иногда сидел у окна. Эдуард тоже появлялся редко и вёл себя тихо. Видимо, Колька пожаловался на него.
Но сидеть всё время дома было невозможно. А последние два дня, как нарочно, стало тепло. Солнце светило так ярко и весело!
Толик вышел за ворота. На улице почему-то не было никого из ребят. Возле дома Филатовны возилась в канаве свинья. Она хрюкала и рыла землю так быстро, будто боялась, что скоро и канава и земля исчезнут. Недалеко от неё валялся в траве старый деревянный наган. На дороге воробьи клевали кем-то высыпанный овёс. Овса было мало, а Воробьёв много, наверное, до сотни.
Калитка у дома тётки Пелагеи открыта настежь. Во дворе никого не видно. Даже собака куда-то исчезла. Толя на всякий случай отошёл подальше от ворот — вдруг Леопард выскочит.
Хорошо гулять на улице. Толик не спеша дошёл до оврага и тут увидел Эдуарда. Он держал за ремешок Леопарда и натравливал его на куриц, которые разгребали мусор.
— Бери их, бери!
Леопард рычал, гавкал и, скаля длинные белые клыки, пытался вырваться. Курицы громко кричали и, хлопая крыльями, отлетали на дорогу и в овраг. Даже старый Филатовнин петух, известный в округе драчун, испугался собаки и, переваливаясь с боку на бок, во всю улепётывал к своему дому.
Эдуард хихикал.
— Эй, берегись! — крикнул он, увидев Толю. — А то съест вместе с костями!
Толя повернулся и пошёл по улице ускоренным шагом, почти побежал. Он услышал, как зарычала собака и Эдуард сказал: «На месте, Леопард, на месте!»
Потом Эдуард испуганно ойкнул и закричал:
— Леопард, иди сюда! Иди сюда! Нельзя, нельзя!
Толик понял, что собака сорвалась, и страшный холодок прокатился у него по груди. «Надо остановиться, — подумал он, — бегущего человека собака обязательно схватит».
Но в тот же момент сзади послышалось рычание, и Леопард всадил свои клыки Толе в ногу…
Толя долго болел. Ему делали уколы и перевязки. Эдуарда и его отца несколько раз вызывали в милицию. К Толе тоже приходил милиционер и спрашивал, как всё произошло. Мать на эти дни взяла отпуск и ухаживала за сыном. Однажды она пришла с улицы и сообщила:
— Пелагеины гости домой уехали. Чуть под суд не угодили. Пелагея-то радёшенька: одни неприятности с таким племянничком. И ведь кто бы мог подумать: с виду такой симпатичный мальчик.
Толя не мог вынести взгляда матери и отвернулся к стене. Он немало передумал за время своей болезни и понял, что во многом сам был не прав, что слишком часто отходил в сторонку, не желая ввязываться в ссору. Толик понял, что так жить нельзя, что надо смело и решительно давать отпор всяким таким… Эдуардам.
Василий Еловских
ЕГОРКА
ТЮМЕНСКОЕ КНИЖНОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО 1962
ЭДУАРД И ЛЕОПАРД
После обеда мать пошла в магазин и, вернувшись, сообщила Толику:
— К Пелагее гости приехали. Брат с женой и сынишкой. Отпуск на юге проводили. К Пелагее по пути заглянули. Брат-то работает инженером, а жена у него плановик, только сейчас нигде не работает, по дому управляется. У сына ихнего имя какое-то чудное — Эдарт.
— Наверно, Эдуард, — поправил Толик.
— Да, Эдуард, правильно…
Мать сняла резиновые сапоги, повесила жакет, положила на сундук шаль и обтёрла мокрое лицо полотенцем.
— Что за погода стоит, не пойму, — сказала она. — Август, а в платье на улицу не выйдешь. Худое нынче лето.
Она внимательно оглядела сына и проговорила с неудовольствием:
— Какой ты неаккуратный! Опять пуговицу оторвал. Давай, зашью.
Толик снял рубаху и, пока мать пришивала, смотрел в окно, надеясь увидеть на улице Эдуарда. Толе хотелось узнать, как выглядит этот мальчик. Наверное, гладкий, чистенький. В одном классе с Толиком учится сын главного инженера станкостроительного завода Вена Иванчук. Ходит он в красивом шевиотовом костюмчике, хорошо учится, никогда ни с кем не дерётся.
Отец Толика был прокатчиком на заводе. Пять лет назад он сильно заболел и умер, и сейчас Толя живёт с матерью, которая работает уборщицей в горпромкомбинате. Их деревянный дом в три окна, с высокими воротами и черёмухой в палисаднике стоит на самой окраине города, возле оврага. На дне оврага всё лето грязно, как в болоте. В дождливые дни по улице к оврагу текут десятки ручейков. Они становятся многоводными и быстрыми, как только посильнее припустит дождик.
У Толи много работы по дому: надо подметать во дворе, колоть дрова, помогать матери ухаживать за огородом. Иногда мать задерживается на работе, и Толя сам готовит обед — суп и жареную картошку или кашу. От природы медлительный и вялый, он едва успевает делать всё, что требуется.
Ребятишек на этой окраине города было немного, и поэтому новичков сразу же замечали. Даже уличные собаки и те узнавали, кто местный, а кто приезжий. Своих не трогают, а на чужих лают.
Но Эдуард умел обращаться с собаками. Это Толя увидел, как только вышел на улицу. Сын инженера стоял возле оврага и говорил повелительным голосом Шарику — маленькой рыжей бездомной собачонке:
— Поди сюда, поди сюда! На!..
Он бросил что-то.
«Колбаса», — догадался Толик. Шарик стал есть колбасу, помахивая маленьким хвостом-обрубком. Эдуард провёл ботинком по спине Шарика. Собачонка заворчала.
— Цыц! — крикнул Эдуард.
Шарик вздрогнул и прижался к земле.
Пока сын инженера возился с собакой, Толик разглядел его. Эдуард был года на два старше Толи. У него взлохмаченные русые волосы, пристальный и какой-то неприятный взгляд. Спортивная куртка сильно помята, брюки покрыты грязью, серой, высохшей и чёрной свежей. Сильно измазаны грязью и ботинки. Видно, что Эдуард не бережёт одежду и обувь.
— Эй, поди-ка сюда! — сказал он Толику. — Ты на этой улице живёшь? В котором доме? Так. А почему никого из ребят не видно? Прячетесь, как суслики. Вечером забирай своих друзей и приходи играть.
— Во что играть? — деловито спросил Толя.
— Найдём во что. На то и голова есть.
Эдуард повёл Шарика к дому своей тётки. Как только он открыл ворота, во дворе послышался громкий лай. Это был голос огромной злой собаки — Леопарда, которую тётка Пелагея всё время держала на цепи. «Вот попробуй-ка с Леопардом справиться, — со злорадством подумал Толик. Новый сосед ему не очень понравился. — Слишком уж важничает. Привык, наверное, у себя дома командовать ребятами. Но вообще-то, парень общительный. Это хорошо».
Весь вечер Толик читал книгу и на улицу не выходил.
На другое утро он погнал козу в овраг. На склонах его растёт густая трава. Здесь каждый день пасутся козы. В овраге Толик увидел Эдуарда. Тот стоял, наклонившись над деревянным мостиком. Вот он с силой дёрнул руками снизу вверх и выпрямился. В руках у него была доска. Размахнувшись, Эдуард бросил её в ручеёк, текущий по дну оврага. Потом снова наклонился.
«Что он там делает?» — подумал Толик. Предчувствие чего-то нехорошего вдруг овладело им.
Толик спустился па дно оврага и по траве, огибая ямы, пошёл к мостику. Возле мостика он ступил в крапиву и, морщась, несколько минут дул на ногу.
Эдуард стоял к нему спиной и вытирал рукой вспотевшую шею. То, что увидел Толик, ошеломило его. Эдуард разобрал мостик. У ручейка и в воде валялись доски и жерди. Мостик был маленький, без перил. Через него проходила дорожка к другому берегу оврага, возле которого начинались луга.
— Ты чего глаза выпучил? — спросил Эдуард.
— Зачем мостик сломал? — Толя смотрел на Эдуарда с недоумением.
— А что? — Эдуард сердито нахмурил брови и поджал губы. — А тебе-то чего?.. Тебе-то чего, я спрашиваю?!
— Тут все ходят!
— Я же одну жердь оставил.
Верно, между двумя бережками речушки лежала толстая сучковатая жердь. Но по ней мог пройти только акробат. Толя подумал: «Наверное, Эдуард разобрал мостик, чтобы упражняться в ходьбе по жерди».
— А потом ты опять сделаешь мостик? — спросил он.
Эдуард подошёл к нему и, поднеся к самому лицу кулак, прошипел:
— Убирайся отсюда, а то худо будет. Понял?!
Кулаки у него были здоровые. И по всему видно, что бить он станет без всякой жалости. Толя почувствовал и озлобление и досаду. Он не знал, что ему делать. Потом подумал: «Не я ломал мостик. Пусть сам отвечает за свои дела», — и пошёл обратно, а Эдуард пронзительно засвистел ему вслед. Толя сел на берегу оврага и посмотрел вниз. Эдуард, балансируя руками и пошатываясь, медленно шёл по жерди. Жердь под его тяжестью сгибалась, он останавливался на секунду-две и снова двигался. Вот он дошёл до другой стороны речки, постоял немного и пошёл обратно.
Толик попробовал, крепко ли привязана коза. Ещё раз посмотрел на Эдуарда, сердито плюнул и зашагал к дому. У него было тяжело на душе. И всё из-за этого приезжего мальчишки! Конечно, Толик мог бы вести себя с ним потвёрже и прямо сказать ему, что хороший парень не станет ломать мостик, которым пользуется много людей. Можно также сообщить обо всём тётке Пелагее, ребятам. Но тогда неизбежны неприятные объяснения, а от Эдуарда можно получить взбучку. Толик боялся всего этого. Его мать, тихая, робкая женщина, всегда внушала сыну, что лучше быть в стороне от ссор и бойких мальчишек. Если с улицы доносились громкие возбуждённые голоса ребятишек, мать говорила: «Не ходи туда, не ходи, без тебя обойдутся». И Толик оставался дома.
Эдуард ходил по улице задрав голову и никому из мальчишек не уступая дороги. Возле дома тётки Пелагеи он вывесил волейбольную сетку. Сюда вечерами стали собираться ребята. Эдуард играл лучше всех. Когда он, подпрыгивая, ударял по мячу, стараясь «утопить», его глаза зло сверкали. И опять Толику становилось не по себе.
Эдуард знал много игр. Он научил ребят стрелять из лука, прыгать через барьер. И везде непременно хотел быть заводилой, всюду слышался его командный окрик. Ребята не столько любили Эдуарда, сколько побаивались. Но за одно уважали: он не был скуп, угощал конфетами и печеньем, которые у него всегда были в кармане.
Однажды днём Толя вместе с ребятами поехал кататься на лодке. Лодка была большая и тяжёлая. Она глубоко сидела в воде и очень медленно двигалась.
Ребятам казалось, что виновна не лодка, а гребец — Сенька Плахин. Они стали требовать, чтобы Сенька оставил вёсла, а он не захотел. Тогда Костя Кудряшов, известный в округе подлиза и нюня, решил силой вырвать у Сеньки вёсла. Он всё время выслуживался перед Эдуардом и сейчас стремился показать перед ним свою силу. Сенька толкнул его, и Костя перелетел через борт. Эдуард, как был — в тапках и брюках, — прыгнул в воду и стал помогать Косте залезать в лодку. Конечно, он мог бы и не прыгать — Костя умеет плавать, но всем ребятам это понравилось — он поступил как настоящий товарищ.
Вечером Толя пошёл в овраг за козой, потом ужинал с матерью. А после ужина, когда мать начала мыть посуду, выглянул в окно. И вот что он там увидел. Эдуард стоял у ворот дома бабки Филатовны и сильно бил по лицу Кольку Устюгова. Колька порывался бежать, но Эдуард отбрасывал его к воротам и снова бил. Колька всхлипывал, стонал и выкрикивал что-то непонятное.
Толик закрыл окно и откинулся на спинку стула. Ему было очень жалко Колю. Он намного меньше Эдуарда ростом и. конечно, слабей его, но всё-таки часто спорил с ним. Колька вообще упрямый мальчишка и, что думает, обязательно скажет. Видимо, Эдуард решил сломить Устюгова, подчинить его себе.
— Что с тобой? — спросила мать, выйдя из кухни. — Вид у тебя какой-то нехороший. Уж не заболел ли?
— Нет, ничего.
— Пошёл бы побегал на улице.
— Да неохота мне.
Мать ещё раз внимательно поглядела на сына и снова ушла на кухню.
А Толя в это время думал: «Колька не будет молчать, он пожалуется, и Эдуарда накажут. И пусть наказывают, так ему и надо. Его никто жалеть не будет. А вообще-то надо быть от него подальше».
Толик несколько дней не выходил на улицу: уведёт козу в овраг, дойдёт до хлебного магазина и снова домой. В свободное время он один играл во дворе, ходил по огороду или читал книжки. Иногда сидел у окна. Эдуард тоже появлялся редко и вёл себя тихо. Видимо, Колька пожаловался на него.
Но сидеть всё время дома было невозможно. А последние два дня, как нарочно, стало тепло. Солнце светило так ярко и весело!
Толик вышел за ворота. На улице почему-то не было никого из ребят. Возле дома Филатовны возилась в канаве свинья. Она хрюкала и рыла землю так быстро, будто боялась, что скоро и канава и земля исчезнут. Недалеко от неё валялся в траве старый деревянный наган. На дороге воробьи клевали кем-то высыпанный овёс. Овса было мало, а Воробьёв много, наверное, до сотни.
Калитка у дома тётки Пелагеи открыта настежь. Во дворе никого не видно. Даже собака куда-то исчезла. Толя на всякий случай отошёл подальше от ворот — вдруг Леопард выскочит.
Хорошо гулять на улице. Толик не спеша дошёл до оврага и тут увидел Эдуарда. Он держал за ремешок Леопарда и натравливал его на куриц, которые разгребали мусор.
— Бери их, бери!
Леопард рычал, гавкал и, скаля длинные белые клыки, пытался вырваться. Курицы громко кричали и, хлопая крыльями, отлетали на дорогу и в овраг. Даже старый Филатовнин петух, известный в округе драчун, испугался собаки и, переваливаясь с боку на бок, во всю улепётывал к своему дому.
Эдуард хихикал.
— Эй, берегись! — крикнул он, увидев Толю. — А то съест вместе с костями!
Толя повернулся и пошёл по улице ускоренным шагом, почти побежал. Он услышал, как зарычала собака и Эдуард сказал: «На месте, Леопард, на месте!»
Потом Эдуард испуганно ойкнул и закричал:
— Леопард, иди сюда! Иди сюда! Нельзя, нельзя!
Толик понял, что собака сорвалась, и страшный холодок прокатился у него по груди. «Надо остановиться, — подумал он, — бегущего человека собака обязательно схватит».
Но в тот же момент сзади послышалось рычание, и Леопард всадил свои клыки Толе в ногу…
Толя долго болел. Ему делали уколы и перевязки. Эдуарда и его отца несколько раз вызывали в милицию. К Толе тоже приходил милиционер и спрашивал, как всё произошло. Мать на эти дни взяла отпуск и ухаживала за сыном. Однажды она пришла с улицы и сообщила:
— Пелагеины гости домой уехали. Чуть под суд не угодили. Пелагея-то радёшенька: одни неприятности с таким племянничком. И ведь кто бы мог подумать: с виду такой симпатичный мальчик.
Толя не мог вынести взгляда матери и отвернулся к стене. Он немало передумал за время своей болезни и понял, что во многом сам был не прав, что слишком часто отходил в сторонку, не желая ввязываться в ссору. Толик понял, что так жить нельзя, что надо смело и решительно давать отпор всяким таким… Эдуардам.