ГЕННАДИЙ КОЛОТОВКИН
ЛЕСНАЯ ДЕВОЧКА
ЛЕСНАЯ ДЕВОЧКА
ВАТАГА И ВОЖАК
За околицей деревни, стреножив потного, разгоряченного коня, мы с дочерью разбили возле озера бивак. Родного дядьку поджидали в гости. Его везли на легковой машине, которой по ухабистой, расхристанной дороге до заимки не дойти. Чтоб не скучать, я удочкой ловил некрупных окуней. Марина про себя читала старую газету: шелестела ей, как мышка пересохшей, скоробленной листвой.
Жара была такая, что комары изнеможенно попрятались в траву. Отсиживались там беззвучно. Мурава росла повсюду. Полевница пучками поднималась возле ног. Ниже по кромке берега тянулись заросли кустистого пырея. Через него я, как через штакетник, перебрасывал крючки. Над травяным барьером большой подвижной стаей вились голубые хрупкие стрекозы. Одна, как тонкая игла, держалась на моем округлом поплавке. Рябь, будто пустую скорлупу, тихонько подгоняла его к кочке. Насекомые, сухими крыльями шурша, летали кучно вокруг нас. Ловили одиноких мошек. Садились на подстилку, на мое плечо, на мятую газету. Дочка стряхивала их. Они к пырею уносились. Там подстерегали мелкую добычу.
— Слушай, батяня, — Маринка, хлопнув по газете, браво встрепенулась, — Гуси, утки, кабаны, даже комары, стрекозы сливаются в большие стаи. Для чего?
— Инстинкт. Артельно легче жить.
— У каждой стаи свой вожак. За что же выбирают вожака?
— За личные качества: за знания и умение.
— Слушай, — дочка бегло прочитала любопытную заметку: — «В волчьих стаях чаще главенствует волчица, а не волк». Почему?
— Сообразительней, умнее.
Маринка задумалась серьезно. А солнышко палило нестерпимо. У дочки плечи покраснели, как раскаленная плита. Мы живо перебрались в спасительную тень, под кряжистую сосну. Она нас веткой, как ладонью, от лучей прикрыла.
Рыба не клевала Я не следил за поплавком Рассеянно глядел на сонное, курившееся озеро, заросшие травою берега Неподалеку от нас из чащи сочного пырея торчала чахлая береза. За ней широкой полосой открывалось песчаное местечко для купания. Чернявая улыбчивая девочка, ровесница Маринки, в ситцевом платьишке неутомимо бегала, резвилась на теплом мелководье. Радовалась солнцу и воде. Подбрасывая пригоршнями влагу, осыпала себя брызгами, как слепым дождем.
— Ого-го-го-го-о! — над дремавшим озером раскатисто прогромыхал зодористый многоголосый крик. Мчалась купаться азартная мальчишечья гурьба.
Девчонка вздрогнула от громких голосов. Хотела убежать. Но некуда! Справа заросли травы, слева тальниковая дурнина. Посередке торная тропа. По ней с лихим напором, удалью, отвагой, как бойцы в атаку, неслись бугинские мальчишки.
Девочка заранее посторонилась, робко прижалась к вербному кусту, раздвинув ветки, пугливо втиснулась туда.
— Ура-а-а! гулким накатистым громком катился их отважный рев. Скидывая одежонку на бегу, огольцы размахивали ею над собой.
Впереди, задрав нелепо голову, несся Сергей Великополь — нескладный, кривоногий самоуверенный крепыш. Смешно, как палками, размахивал прямыми напряженными руками. На его груди, как знак отличия, подпрыгивал прицепленный к цепочке медальон. Бежал Серега медленнее остальных, но обгонять его никто не смел: слыл он вожаком бугинской разношерстной удалой ватаги. Бросив барахлишко на песок, Великополь с разбега тяжело влетел на отмель. Неповоротливый и неуклюжий, грохнулся у берега плашмя. Деревенские парнишки, следуя его примеру, кидали одежонку у закрайка и тоже неумело, грузно плюхались с разгона в водоем. Кричали во все горло. Зачерпывая ладошками теплую воду, плескали ею друг на друга. Надувая мячиками щеки, уныривали вниз башкой. Через мгновение с победным воплем выскакивали на поверхность. Вздымая каскад брызг, носились по прибрежной кромке.
Девочка, застигнутая ребятней врасплох, боясь нахальных, грубых выходок, держалась неприметно у куста. Пережидала, когда угомонятся огольцы и убегут играть в деревню.
Но покидать веселое местечко они не собирались. Сбив первое желание, маленько покупавшись, мальчишки лишь теперь особое внимание обратили на примолкшую чернявую девчонку.
— Глянь, Валя-Краля! — как редкой и диковинной находке обрадовался Тишка Огольянчик — вертлявый, щуплый продувной пацан по прозвищу Денщик. Он неотступно следовал за вожаком. Бездумно подражал ему во всем. И здесь, копируя кумира, был, как и тот, в мохеровых коротких плавках с вышивкой крестом на белом пояске. Но без цепочки с медальоном. Носить их было преимущественным правом только вожака.
Тишка подступил с угрозою к девчонке: то ли вызывал ее на ссору, то ли привязывался, чтоб поиздеваться, оскорбить. Ломаясь, вызывающе, небрежно говорил:
— Что не купаешься? Не умеешь плавать?
Валя еще глубже втиснулась спиной в непролазный, плотный куст. Затравленно подрагивая, боязливо перетаптывалась на босых тонких ногах. Курносое лицо ее стало песчано-бледным. Она была воспитанной и нежной. Прозвище «Краля» ей очень подходило. Но неотесанные, глупые мальчишки этого совсем не понимали. Девочку враждебно окружив, загорелись, распоясались в фиглярстве. Корча рожи, нелепо вытанцовывая перед белоличкой, мазали ей руки грязным илом, нахально брызгались водой. Бесстыдно издевались над беззащитной девочкой:
— Плавать-то не умеешь!
— Плавать-то не умеешь!
Серега выжидательно следил за разнузданным глумлением своей бесштанной озорной оравы. Гладил важно скрюченными пальцами золотистую цепочку, дешевый медальон. На квадратной толстоносой ряшке — самодовольство, превосходство. Картинно ухмыляясь, повелительно, как подобает вожаку, перстом правой руки безжалостно на Валю указал:
— Купать ее! Пусть учится! Плывет!
Ребята словно ждали властной предводительской команды. Разом жертву подхватив, втащили в озеро. Не раскачивая, мощно швырнули на глубину.
Крикнув пронзительно и тонко, девочка отчаянно руками замахала, Брыкнула ногой. Перевернулась резко в вышине и боком шмякнулась на воду. Умолкла, погрузившись в глубину. Вдруг выпрыгнула поплавком. Кашляя, выплевывала набравшуюся жидкость. Махая вразнобой руками, барахталась трусливо, суматошно.
Ватага, изгаляясь, гоготала над беспомощной пловчихой. Сколько бы потеха продолжалась — неизвестно, если б не Маринка.
— Глумятся, охломоны! — сказала с возмущеньем. Стремительно, бесстрашно поднялась. Под девочку с разбега поднырнула. Цепко за ноги схватив, с силой вытолкнула бедолагу к берегу на мель.
Тишка, волчком крутнувшись на песке, резво к спасенной подскочил. Костлявой исцарапанной рукой пихнул ее обратно к глубине:
— Еще не накупалась, Краля!
Белоличка, утомленно пошатнувшись, покорно отступила от бесчинца. В тот же миг меж ним и Валей Маринка очутилась — воинственная, боевая.
— Не тронь! — гневливо выкрикнула Тишке. Обеими руками толкнула малого в ребристую, худую грудь. Квелый, легкий, он смехотворно повалился на карачки.
Все повернулись к угловатому Великополю: кто потерянно, кто недоуменно. Девчонка сбила Денщика! Так ни с вожаком и ни с его подручным еще не обходились. Вызов! Неслыханная дерзость! Что скажет предводитель? Воцарилось напряженное молчание.
Набычившись, Серега, кряжистый, нескладный, с угрюмой, злой угрозой к незванной защитнице вплотную подступил:
— Кто такая? — глухо, сдержанно осведомился.
— Марина. Я с Магата, — не струхнув, не стушевавшись, без дерзости, достойно ответила дочурка.
— Егериха? — буркнул недоверчиво Великополь. Выпустив из крючковатых пальцев медальон, пристально и удивленно разглядывал лесную незнакомку.
О магатской девочке были наслышаны в деревне. Отважная — ни браконьеров, ни медведей не боится. Метко стреляет. Рыбачит. Ездит на коне. Варит, парит, вяжет, шьет — мастерица! Затурканные сельские родители своим беспечным отрокам, ленивым дочерям с надеждой, завистью внушали, чтобы те вели себя, как девочка лесная: бескорыстно, здраво. Очень часто приводили мою разумницу в пример. И вот она стояла перед деревенской удалой братвой.
— У нас к зверям относятся добрее, чем к людям здесь, — Марина осудила бесшабашную ватагу.
Взяв за руку спасенную ровесницу, вывела ее из мутной, посеревшей от песка воды. Веско, убедительно сказала:
— Чтоб больше девочку не обижали. Все поняли?
— Все, — неохотно отозвались голоса.
Валя опасливо косилась на своих нестриженных, лохматых земляков: что выкинут они еще — невоспитанные, грубые, дурные?
Они рассеянно топтались, ожидая, что будет дальше. Денщик пристыженный, примолкший, прятался за спинами приятелей.
Серега дорожил признанием ватаги. Соображал, как выгоднее показать себя перед лихими корешами и бестрепетной чужанкой — он не напрасно занимает место вожака! Спросил самонадеянно Марину:
— Дальше меня скакнешь? — не дожидаясь ответа, как бравый командир, распорядился: — Денщик, линию!
Подобострастно выскочив на круг, Тишка, сухой ладошкой провел перед кичливым лидером жирную, глубокую черту. Великополь на двух кривых ногах скованно, стесненно покачавшись, натужно скорчившись, нелепо ускакнул за подорожник. Мальчишки, загоревшись, карикатурно, неумело, как их нескладный предводитель, тоже прыгали в длину. Приземлялись ближе вожака Устав, охлынув от скачков, ребята отошли в сторонку. Великополю угождая, злорадствовали над Маринкой:
— Не допрыгнет!
— Где ей тягаться с парнем!
— Серега самый сильный!
— Серега наш вожак!
Не знали неучи, что под моим началом дочка усердно занималась спортом. Стройная, пластичная, она умела бегать, плавать, кувыркаться, стоять на голове.
Смело подойдя к черте, Маринка уверенно, умело впечатала ступни в сырой песок. Осанисто присела. Руками снизу вверх взмахнув, оттолкнулась резко, мощно. Подобрав ноги в полете, приземлилась на три пятки дальше парня. Обскакала вожака!
— Ура-а-а! — непроизвольно гаркнула ватага. Шатнувшись, вознамерилась в волнительном порыве доброжелательную победительницу дружно, весело качнуть. Но осеклись молодцы, остановились под хмурым, злобным взглядом вожака. Глаза украдкой отводили. Переминались выжидательно, сторожко, затаенно.
Заметно было: в мальчишках смута зарождалась — за что они Серегу признали вожаком? Грубый, неуклюжий, неумеха-задавала. Вон магатская девчонка — искусная, разумная, простая. Ей бы главенствовать над ними.
Культ предводителя был здорово подорван. Серега не сдавался, случай из рук не упускал. Над озером кружили чайки. Садились кучно у кувшинок. Плавали степенно, не мешая никому.
— Давайте их сшибать! — Бравируя перед оравой, стараясь за собой ее увлечь, Великополь на новый «подвиг» вдохновился.
Подняв расколотый голыш, скованно, топорно бросил высоко его в безобидную гордую птицу. Снаряд, не долетев, шумно булькнул около нее. Из маленькой воронки, как от взрыва, разлетелись густо брызги.
— Мазила! — завопили пацаны. Хватая камни, задористо швыряли их по безвредным целям.
— Грешно птиц обижать, — не выдержав такого озорства, с укором вымолвила Валя. — Чем они провинились перед вами? — Курносое лицо ее зарделось от смущения: не верила, не ожидала, что вступится за слабых.
Вожак, схватив валявшийся обломок, навред ей запустил его в летящего тяжелого халея.
— Эх вы, горе-метатели! — отвлекая возбужденных ребятишек от невинных белых птиц, звонко крикнула Маринка. — Пока я здесь, учитесь! — Без разбега, лишь малость вправо наклонившись, гибко, ловко метнула плоский камень.
Он низко прямо полетел над зеркалом к кувшинкам. Будто приплясывал: то опускался, задевая поверхность воды, то подпрыгивал опять. После каждого скачка на водной глади расплывались морщинистые, тонкие круги. Они тянулись в озеро цепочкой. Штук десять этаких необычайных всплесков наделал брошенный голыш.
— Мирово! — умением Маринки восхитились деревенские мальчишки. Пробуя руку, стали сами голыши по озеру пулять. Но тоже безуспешно. У скованной, негибкой ребятни броски не получались. Камни грузом падали на дно.
— Стой! — жестко скомандовал ватаге молчавший до сих пор Великополь. Не теряя сокровенную надежду вернуть себе былую славу, подошел к развеселившейся Маринке. — До кувшинок доплывешь? Вот так, как я.
Он надменно полагал, что плавает прекрасно. Грохнувшись, как суковатое тяжелое бревешко в отстоявшуюся воду, размашисто задвигал прямыми напряженными руками. Неповоротливо мотая патлатой туполобой головой, самоуверенно, без передышки сплавал туда, потом обратно. Выйдя на берег, задышливо отпыхиваясь, будто о чем-то удивительном, непостижимом девочку спросил:
— Сплаваешь, как я?
Она с открытой добродушною улыбкой ответила ему непринужденно, просто:
— Я могу дотуда донырнуть.
Денщик крутнулся около нее, брякнул голосисто, звонко:
— Не сможешь! Далеко!
— Может, не стоит, — с сомнением, пугливо сказала Валя-Краля, пытаясь от неразумного поступка подружку удержать.
Маринка, не слушая душеспасительные, робкие советы, без брызг, без всплеска скрылась незаметно в водоеме. Я знал: ногами с силою отталкиваясь от дна, руками мощно загребая воду, ныряльщица стремительно вперед без сбоев, остановок продвигалась.
Ее отчаянное пребывание в глубине изрядно затянулось. По всем подсчетам ребятни, пора было девчонке на свете появиться. Болельщики заволновались:
— Почему так долго?
— Где она?
— Не донырнет! Не донырнет! — злорадствуя, моля себе победу, глухо бормотал Великополь. На его большом носу выступили капли пота.
— Не утонула ли совсем? — жалостно, пугливо обронила Валя. Ее белое курносое лицо было озабочено, печально.
— Не из слабаков! — вертясь среди мальчишек, заступился за приезжую Денщик.
— Где тогда девчонка? — все завороженно уставились на глубину, словно ждали чуда.
И никто не видел, как среди кувшинок бесшумно показалась русая опрятная головка. Посмеиваясь тихо над бестолковой, глупой ребятней, Маринка неприметно таилась меж кипенных распустившихся цветов. Потомив немножко недогадливых болельщиков, она по пояс вынырнула из воды. Крикнула им весело и звучно:
— Ну, как, не ожидали?
Хлопцы не верили, что на одном дыхании можно унырнуть так далеко. Но, увидев невредимую, победно оживленную Маринку, восторженно заорали во все глотки. Приветствуя, размахивали над собой руками, подпрыгивали, брызгались, носились.
Даже Валя-Краля, не стесняясь, не стыдясь, пищала что есть мочи:
— Наша взяла! Наша взяла!
Тишка-Денщик, ломаясь перед всеми, выкрикивал надтреснутым визгливым голоском:
— Взяла! Взяла!
Превосходство Маринки над Великополем ватага окончательно признала. Вожак стоял понурый, уязвленный.
— Назад — я вплавь! — сообщила звонко ребятне Маринка. Не размахивая попусту руками, не раскачивая бесполезно головой, как это делал неповоротливый Серега, она плыла красивым, ровным кролем. Экономно, быстро рассекала воду.
Пацаны в своей деревне никогда не видывали плавания такого. Восхищаясь незнакомым стилем, расхваливали жарко, откровенно искусную магатскую девчонку:
— Здорово!
— Классно!
— Мирово!
Шалунья ходко, как торпеда, к мелкому берегу вплотную подплыла. Ребята ее сразу обступили. Пригладив волосы, она спросила весело орущую гурьбу:
— Хотите, вас нырять и плавать научу?
— Жела-аем! — ответом был единодушный бурный рев.
И только он умолк…
— За мной! — раздался грубый, хриплый возглас. Используя последнюю надежду увлечь предавшую его орду, вожак схватил березовую ветку и кинулся хлестать кружившуюся стаю голубых стрекоз. Никто не увязался, не последовал за ним.
— Дурак, — сплюнул Денщик.
— Тупица, олух, — отвернулись пацаны.
— Невежа, — уточнила Валя.
Великополь, хотя и был неповоротливый, нескладный, но в плечах имел силенку. Наотмашь стегал несчастных насекомых. Они оцепенело падали в воду. Подбитые, поспешно поднимались и уносились за высокие кусты. Кряжистый налетчик изрядно промахивался, неуклюже ударял по влажной спутанной траве. Оттуда с писком, нудным звоном вылетали комары. Злобно вились вокруг парня. Безжалостно, сердито жалили его. Он отвратительно ругался, свирепо тер, расчесывал укусы. Еще отчаяннее, беспощаднее бил подряд, не разбираясь, оголенной веткой вившихся повсюду мошек, комаров, стрекоз.
Любопытствуя, что произойдет у ребятни в дальнейшем, я перебрался неприметно выше на угор под кронистую одинокую сосну, откуда лучше видно деревенскую орду. А удочку оставил специально в нагревшейся воде: вдруг попадется глупый окунь.
Сухмень была такая, что на высоком солнцепеке пожухла, огрубела стеблистая трава. От небольшого дуновения она шуршала, как иссохшая, пожолклая газета. Зной загнал варакушку и горихвостку в самую гущу кроны под сень разлапистых сосновых веток. Певчие птицы, уморившись от немилосердного, убийственного пекла, робко примолкли наверху.
А ребятишкам было хоть бы что! На них не действовало дьявольское пекло! Они его не замечали! Занятые своим делом, осуждающе глядели на обалделого, взбесившегося вожака. Отшвырнув негодную, истрепанную ветку, он в порыве ярости сшибал стрекоз руками. Приблизившись к цветному поплавку, принял впопыхах его за крохотную лилию. Наотмашь шибанул дебелым кулаком по скользкому предмету. И вдруг заверещал так оглушительно, громоподобно, что разом вздрогнули глазевшие ребята. Испуганные чайки, сорвавшись с криком в небо, проворно унеслись подальше от людей.
Тут только вспомнил я о рыболовной снасти, которую оставил возле берега в воде. Сильно ужаснулся. Громила вместо окуня попался на заточенный крючок!
Онемев от зверской боли, судорожно корчился, скованными жестами показывал на голень, куда вонзился загнутый железный стерженек:
— Вы-ы-ынь!
Мне пришлось вытаскивать из кожи, как из рыбы, острую рыбацкую штуковину. Пока я врачевал, никто не посочувствовал Сереге, соболезнуя, к нему не подошел.
— Так и надо охломону!
— За издевательство!
— За зверство!
Я к ранке приложил ядреный мытый подорожник. Ногу завязал изорванным платком. Хромая, косолапя, Великополь от озера поплелся. С угрозою бурчал:
— Еще поклонитесь, придете.
— Нужен ты нам! — развязно, грубо бросил ему вдогон Денщик.
Без предводителя-невежи все ощутили себя непринужденнее, вольнее. Маринка принялась учить ребят нырянию. Как тренерша, построила их в ровную шеренгу. Толково объяснила:
— Вдохните глубоко. Зажмите нос. И окунитесь с головой. Секунд пять не выныривайте. Вот так сидите под водой.
Показывала им несложные приемы. Мальчишки слушались ее. Охотно выполняли разумные команды. У всех неплохо получалось: ребятня была способной! Скоро парнишки сами весело ныряли, браво плавали у бережка.
Тут прибыл долгожданный дядька. Я запряг коня. Усевшись с пассажиром на телегу, мы тронулись неспешно от деревни.
Дядька был старомодный горожанин: в фетровой шляпе, макинтоше. Перво-наперво он взялся за газету. Наткнувшись на заметку, пораженный, с интересом прочитал:
— «В волчьих стаях чаще главенствует волчица, а не волк». Странно, очень странно. Сильная половина на вторых ролях.
— У людей бывает тоже так. — Я рассказал ему про то, что произошло совсем недавно на моих глазах.
Ребята за подводой шли гурьбой. Маринку провожали до моста. Грустные, унылые мальчишки задушевно, терпеливо уговаривали дочку остаться вместе с ними в их заброшенной деревне:
— Будешь нашим вожаком.
Она отшучивалась безобидно:
— Я к власти равнодушна.
— У нас в Бугинке хорошо.
— А на Магате лучше.
— Одной тоскливо, — не унимались пацаны.
— Я не одна, с батяней. Полно разных животных.
Ершистые мальчишки сердито засопели: все выходило не по их желанию.
На лугу было гораздо жарче, чем у деревенского глухого водоема. Раскаленное светило будто хотело выжечь кормовые травы, превратить их в жухлый сухостой. От небывалого, неслыханного зноя над пустынной обезлюдевшей округой стояла удручающая, тягостная тишина. Даже непоседливые, бойкие кузнечики не резвились, не трещали, как обычно среди дня. До прохлады, до вечернего заката они отсиживались смирно в дебрях травостоя. Ни плеска рыбы в снулой речке, ни кваканья лягушек в мелкотравчатом болоте. Только громыхала наша старая повозка по затверделой малоезженной дороге.
Расставанье ребятишек изрядно затянулось. Прервав его, Маринка шустро прыгнула в телегу. Душевно попрощавшись с разноликой опечаленной ватагой:
— Счастливо! До новой встречи!
Буян неторопливо зарысил. Мальчишки сразу поотстали. Махая издали руками, до тех пор толпились у моста, пока наша подвода не скрылась за лесистым поворотом.
ГЕННАДИЙ КОЛОТОВКИН
ЛЕСНАЯ ДЕВОЧКА
ЛЕСНАЯ ДЕВОЧКА
ВАТАГА И ВОЖАК
За околицей деревни, стреножив потного, разгоряченного коня, мы с дочерью разбили возле озера бивак. Родного дядьку поджидали в гости. Его везли на легковой машине, которой по ухабистой, расхристанной дороге до заимки не дойти. Чтоб не скучать, я удочкой ловил некрупных окуней. Марина про себя читала старую газету: шелестела ей, как мышка пересохшей, скоробленной листвой.
Жара была такая, что комары изнеможенно попрятались в траву. Отсиживались там беззвучно. Мурава росла повсюду. Полевница пучками поднималась возле ног. Ниже по кромке берега тянулись заросли кустистого пырея. Через него я, как через штакетник, перебрасывал крючки. Над травяным барьером большой подвижной стаей вились голубые хрупкие стрекозы. Одна, как тонкая игла, держалась на моем округлом поплавке. Рябь, будто пустую скорлупу, тихонько подгоняла его к кочке. Насекомые, сухими крыльями шурша, летали кучно вокруг нас. Ловили одиноких мошек. Садились на подстилку, на мое плечо, на мятую газету. Дочка стряхивала их. Они к пырею уносились. Там подстерегали мелкую добычу.
— Слушай, батяня, — Маринка, хлопнув по газете, браво встрепенулась, — Гуси, утки, кабаны, даже комары, стрекозы сливаются в большие стаи. Для чего?
— Инстинкт. Артельно легче жить.
— У каждой стаи свой вожак. За что же выбирают вожака?
— За личные качества: за знания и умение.
— Слушай, — дочка бегло прочитала любопытную заметку: — «В волчьих стаях чаще главенствует волчица, а не волк». Почему?
— Сообразительней, умнее.
Маринка задумалась серьезно. А солнышко палило нестерпимо. У дочки плечи покраснели, как раскаленная плита. Мы живо перебрались в спасительную тень, под кряжистую сосну. Она нас веткой, как ладонью, от лучей прикрыла.
Рыба не клевала Я не следил за поплавком Рассеянно глядел на сонное, курившееся озеро, заросшие травою берега Неподалеку от нас из чащи сочного пырея торчала чахлая береза. За ней широкой полосой открывалось песчаное местечко для купания. Чернявая улыбчивая девочка, ровесница Маринки, в ситцевом платьишке неутомимо бегала, резвилась на теплом мелководье. Радовалась солнцу и воде. Подбрасывая пригоршнями влагу, осыпала себя брызгами, как слепым дождем.
— Ого-го-го-го-о! — над дремавшим озером раскатисто прогромыхал зодористый многоголосый крик. Мчалась купаться азартная мальчишечья гурьба.
Девчонка вздрогнула от громких голосов. Хотела убежать. Но некуда! Справа заросли травы, слева тальниковая дурнина. Посередке торная тропа. По ней с лихим напором, удалью, отвагой, как бойцы в атаку, неслись бугинские мальчишки.
Девочка заранее посторонилась, робко прижалась к вербному кусту, раздвинув ветки, пугливо втиснулась туда.
— Ура-а-а! гулким накатистым громком катился их отважный рев. Скидывая одежонку на бегу, огольцы размахивали ею над собой.
Впереди, задрав нелепо голову, несся Сергей Великополь — нескладный, кривоногий самоуверенный крепыш. Смешно, как палками, размахивал прямыми напряженными руками. На его груди, как знак отличия, подпрыгивал прицепленный к цепочке медальон. Бежал Серега медленнее остальных, но обгонять его никто не смел: слыл он вожаком бугинской разношерстной удалой ватаги. Бросив барахлишко на песок, Великополь с разбега тяжело влетел на отмель. Неповоротливый и неуклюжий, грохнулся у берега плашмя. Деревенские парнишки, следуя его примеру, кидали одежонку у закрайка и тоже неумело, грузно плюхались с разгона в водоем. Кричали во все горло. Зачерпывая ладошками теплую воду, плескали ею друг на друга. Надувая мячиками щеки, уныривали вниз башкой. Через мгновение с победным воплем выскакивали на поверхность. Вздымая каскад брызг, носились по прибрежной кромке.
Девочка, застигнутая ребятней врасплох, боясь нахальных, грубых выходок, держалась неприметно у куста. Пережидала, когда угомонятся огольцы и убегут играть в деревню.
Но покидать веселое местечко они не собирались. Сбив первое желание, маленько покупавшись, мальчишки лишь теперь особое внимание обратили на примолкшую чернявую девчонку.
— Глянь, Валя-Краля! — как редкой и диковинной находке обрадовался Тишка Огольянчик — вертлявый, щуплый продувной пацан по прозвищу Денщик. Он неотступно следовал за вожаком. Бездумно подражал ему во всем. И здесь, копируя кумира, был, как и тот, в мохеровых коротких плавках с вышивкой крестом на белом пояске. Но без цепочки с медальоном. Носить их было преимущественным правом только вожака.
Тишка подступил с угрозою к девчонке: то ли вызывал ее на ссору, то ли привязывался, чтоб поиздеваться, оскорбить. Ломаясь, вызывающе, небрежно говорил:
— Что не купаешься? Не умеешь плавать?
Валя еще глубже втиснулась спиной в непролазный, плотный куст. Затравленно подрагивая, боязливо перетаптывалась на босых тонких ногах. Курносое лицо ее стало песчано-бледным. Она была воспитанной и нежной. Прозвище «Краля» ей очень подходило. Но неотесанные, глупые мальчишки этого совсем не понимали. Девочку враждебно окружив, загорелись, распоясались в фиглярстве. Корча рожи, нелепо вытанцовывая перед белоличкой, мазали ей руки грязным илом, нахально брызгались водой. Бесстыдно издевались над беззащитной девочкой:
— Плавать-то не умеешь!
— Плавать-то не умеешь!
Серега выжидательно следил за разнузданным глумлением своей бесштанной озорной оравы. Гладил важно скрюченными пальцами золотистую цепочку, дешевый медальон. На квадратной толстоносой ряшке — самодовольство, превосходство. Картинно ухмыляясь, повелительно, как подобает вожаку, перстом правой руки безжалостно на Валю указал:
— Купать ее! Пусть учится! Плывет!
Ребята словно ждали властной предводительской команды. Разом жертву подхватив, втащили в озеро. Не раскачивая, мощно швырнули на глубину.
Крикнув пронзительно и тонко, девочка отчаянно руками замахала, Брыкнула ногой. Перевернулась резко в вышине и боком шмякнулась на воду. Умолкла, погрузившись в глубину. Вдруг выпрыгнула поплавком. Кашляя, выплевывала набравшуюся жидкость. Махая вразнобой руками, барахталась трусливо, суматошно.
Ватага, изгаляясь, гоготала над беспомощной пловчихой. Сколько бы потеха продолжалась — неизвестно, если б не Маринка.
— Глумятся, охломоны! — сказала с возмущеньем. Стремительно, бесстрашно поднялась. Под девочку с разбега поднырнула. Цепко за ноги схватив, с силой вытолкнула бедолагу к берегу на мель.
Тишка, волчком крутнувшись на песке, резво к спасенной подскочил. Костлявой исцарапанной рукой пихнул ее обратно к глубине:
— Еще не накупалась, Краля!
Белоличка, утомленно пошатнувшись, покорно отступила от бесчинца. В тот же миг меж ним и Валей Маринка очутилась — воинственная, боевая.
— Не тронь! — гневливо выкрикнула Тишке. Обеими руками толкнула малого в ребристую, худую грудь. Квелый, легкий, он смехотворно повалился на карачки.
Все повернулись к угловатому Великополю: кто потерянно, кто недоуменно. Девчонка сбила Денщика! Так ни с вожаком и ни с его подручным еще не обходились. Вызов! Неслыханная дерзость! Что скажет предводитель? Воцарилось напряженное молчание.
Набычившись, Серега, кряжистый, нескладный, с угрюмой, злой угрозой к незванной защитнице вплотную подступил:
— Кто такая? — глухо, сдержанно осведомился.
— Марина. Я с Магата, — не струхнув, не стушевавшись, без дерзости, достойно ответила дочурка.
— Егериха? — буркнул недоверчиво Великополь. Выпустив из крючковатых пальцев медальон, пристально и удивленно разглядывал лесную незнакомку.
О магатской девочке были наслышаны в деревне. Отважная — ни браконьеров, ни медведей не боится. Метко стреляет. Рыбачит. Ездит на коне. Варит, парит, вяжет, шьет — мастерица! Затурканные сельские родители своим беспечным отрокам, ленивым дочерям с надеждой, завистью внушали, чтобы те вели себя, как девочка лесная: бескорыстно, здраво. Очень часто приводили мою разумницу в пример. И вот она стояла перед деревенской удалой братвой.
— У нас к зверям относятся добрее, чем к людям здесь, — Марина осудила бесшабашную ватагу.
Взяв за руку спасенную ровесницу, вывела ее из мутной, посеревшей от песка воды. Веско, убедительно сказала:
— Чтоб больше девочку не обижали. Все поняли?
— Все, — неохотно отозвались голоса.
Валя опасливо косилась на своих нестриженных, лохматых земляков: что выкинут они еще — невоспитанные, грубые, дурные?
Они рассеянно топтались, ожидая, что будет дальше. Денщик пристыженный, примолкший, прятался за спинами приятелей.
Серега дорожил признанием ватаги. Соображал, как выгоднее показать себя перед лихими корешами и бестрепетной чужанкой — он не напрасно занимает место вожака! Спросил самонадеянно Марину:
— Дальше меня скакнешь? — не дожидаясь ответа, как бравый командир, распорядился: — Денщик, линию!
Подобострастно выскочив на круг, Тишка, сухой ладошкой провел перед кичливым лидером жирную, глубокую черту. Великополь на двух кривых ногах скованно, стесненно покачавшись, натужно скорчившись, нелепо ускакнул за подорожник. Мальчишки, загоревшись, карикатурно, неумело, как их нескладный предводитель, тоже прыгали в длину. Приземлялись ближе вожака Устав, охлынув от скачков, ребята отошли в сторонку. Великополю угождая, злорадствовали над Маринкой:
— Не допрыгнет!
— Где ей тягаться с парнем!
— Серега самый сильный!
— Серега наш вожак!
Не знали неучи, что под моим началом дочка усердно занималась спортом. Стройная, пластичная, она умела бегать, плавать, кувыркаться, стоять на голове.
Смело подойдя к черте, Маринка уверенно, умело впечатала ступни в сырой песок. Осанисто присела. Руками снизу вверх взмахнув, оттолкнулась резко, мощно. Подобрав ноги в полете, приземлилась на три пятки дальше парня. Обскакала вожака!
— Ура-а-а! — непроизвольно гаркнула ватага. Шатнувшись, вознамерилась в волнительном порыве доброжелательную победительницу дружно, весело качнуть. Но осеклись молодцы, остановились под хмурым, злобным взглядом вожака. Глаза украдкой отводили. Переминались выжидательно, сторожко, затаенно.
Заметно было: в мальчишках смута зарождалась — за что они Серегу признали вожаком? Грубый, неуклюжий, неумеха-задавала. Вон магатская девчонка — искусная, разумная, простая. Ей бы главенствовать над ними.
Культ предводителя был здорово подорван. Серега не сдавался, случай из рук не упускал. Над озером кружили чайки. Садились кучно у кувшинок. Плавали степенно, не мешая никому.
— Давайте их сшибать! — Бравируя перед оравой, стараясь за собой ее увлечь, Великополь на новый «подвиг» вдохновился.
Подняв расколотый голыш, скованно, топорно бросил высоко его в безобидную гордую птицу. Снаряд, не долетев, шумно булькнул около нее. Из маленькой воронки, как от взрыва, разлетелись густо брызги.
— Мазила! — завопили пацаны. Хватая камни, задористо швыряли их по безвредным целям.
— Грешно птиц обижать, — не выдержав такого озорства, с укором вымолвила Валя. — Чем они провинились перед вами? — Курносое лицо ее зарделось от смущения: не верила, не ожидала, что вступится за слабых.
Вожак, схватив валявшийся обломок, навред ей запустил его в летящего тяжелого халея.
— Эх вы, горе-метатели! — отвлекая возбужденных ребятишек от невинных белых птиц, звонко крикнула Маринка. — Пока я здесь, учитесь! — Без разбега, лишь малость вправо наклонившись, гибко, ловко метнула плоский камень.
Он низко прямо полетел над зеркалом к кувшинкам. Будто приплясывал: то опускался, задевая поверхность воды, то подпрыгивал опять. После каждого скачка на водной глади расплывались морщинистые, тонкие круги. Они тянулись в озеро цепочкой. Штук десять этаких необычайных всплесков наделал брошенный голыш.
— Мирово! — умением Маринки восхитились деревенские мальчишки. Пробуя руку, стали сами голыши по озеру пулять. Но тоже безуспешно. У скованной, негибкой ребятни броски не получались. Камни грузом падали на дно.
— Стой! — жестко скомандовал ватаге молчавший до сих пор Великополь. Не теряя сокровенную надежду вернуть себе былую славу, подошел к развеселившейся Маринке. — До кувшинок доплывешь? Вот так, как я.
Он надменно полагал, что плавает прекрасно. Грохнувшись, как суковатое тяжелое бревешко в отстоявшуюся воду, размашисто задвигал прямыми напряженными руками. Неповоротливо мотая патлатой туполобой головой, самоуверенно, без передышки сплавал туда, потом обратно. Выйдя на берег, задышливо отпыхиваясь, будто о чем-то удивительном, непостижимом девочку спросил:
— Сплаваешь, как я?
Она с открытой добродушною улыбкой ответила ему непринужденно, просто:
— Я могу дотуда донырнуть.
Денщик крутнулся около нее, брякнул голосисто, звонко:
— Не сможешь! Далеко!
— Может, не стоит, — с сомнением, пугливо сказала Валя-Краля, пытаясь от неразумного поступка подружку удержать.
Маринка, не слушая душеспасительные, робкие советы, без брызг, без всплеска скрылась незаметно в водоеме. Я знал: ногами с силою отталкиваясь от дна, руками мощно загребая воду, ныряльщица стремительно вперед без сбоев, остановок продвигалась.
Ее отчаянное пребывание в глубине изрядно затянулось. По всем подсчетам ребятни, пора было девчонке на свете появиться. Болельщики заволновались:
— Почему так долго?
— Где она?
— Не донырнет! Не донырнет! — злорадствуя, моля себе победу, глухо бормотал Великополь. На его большом носу выступили капли пота.
— Не утонула ли совсем? — жалостно, пугливо обронила Валя. Ее белое курносое лицо было озабочено, печально.
— Не из слабаков! — вертясь среди мальчишек, заступился за приезжую Денщик.
— Где тогда девчонка? — все завороженно уставились на глубину, словно ждали чуда.
И никто не видел, как среди кувшинок бесшумно показалась русая опрятная головка. Посмеиваясь тихо над бестолковой, глупой ребятней, Маринка неприметно таилась меж кипенных распустившихся цветов. Потомив немножко недогадливых болельщиков, она по пояс вынырнула из воды. Крикнула им весело и звучно:
— Ну, как, не ожидали?
Хлопцы не верили, что на одном дыхании можно унырнуть так далеко. Но, увидев невредимую, победно оживленную Маринку, восторженно заорали во все глотки. Приветствуя, размахивали над собой руками, подпрыгивали, брызгались, носились.
Даже Валя-Краля, не стесняясь, не стыдясь, пищала что есть мочи:
— Наша взяла! Наша взяла!
Тишка-Денщик, ломаясь перед всеми, выкрикивал надтреснутым визгливым голоском:
— Взяла! Взяла!
Превосходство Маринки над Великополем ватага окончательно признала. Вожак стоял понурый, уязвленный.
— Назад — я вплавь! — сообщила звонко ребятне Маринка. Не размахивая попусту руками, не раскачивая бесполезно головой, как это делал неповоротливый Серега, она плыла красивым, ровным кролем. Экономно, быстро рассекала воду.
Пацаны в своей деревне никогда не видывали плавания такого. Восхищаясь незнакомым стилем, расхваливали жарко, откровенно искусную магатскую девчонку:
— Здорово!
— Классно!
— Мирово!
Шалунья ходко, как торпеда, к мелкому берегу вплотную подплыла. Ребята ее сразу обступили. Пригладив волосы, она спросила весело орущую гурьбу:
— Хотите, вас нырять и плавать научу?
— Жела-аем! — ответом был единодушный бурный рев.
И только он умолк…
— За мной! — раздался грубый, хриплый возглас. Используя последнюю надежду увлечь предавшую его орду, вожак схватил березовую ветку и кинулся хлестать кружившуюся стаю голубых стрекоз. Никто не увязался, не последовал за ним.
— Дурак, — сплюнул Денщик.
— Тупица, олух, — отвернулись пацаны.
— Невежа, — уточнила Валя.
Великополь, хотя и был неповоротливый, нескладный, но в плечах имел силенку. Наотмашь стегал несчастных насекомых. Они оцепенело падали в воду. Подбитые, поспешно поднимались и уносились за высокие кусты. Кряжистый налетчик изрядно промахивался, неуклюже ударял по влажной спутанной траве. Оттуда с писком, нудным звоном вылетали комары. Злобно вились вокруг парня. Безжалостно, сердито жалили его. Он отвратительно ругался, свирепо тер, расчесывал укусы. Еще отчаяннее, беспощаднее бил подряд, не разбираясь, оголенной веткой вившихся повсюду мошек, комаров, стрекоз.
Любопытствуя, что произойдет у ребятни в дальнейшем, я перебрался неприметно выше на угор под кронистую одинокую сосну, откуда лучше видно деревенскую орду. А удочку оставил специально в нагревшейся воде: вдруг попадется глупый окунь.
Сухмень была такая, что на высоком солнцепеке пожухла, огрубела стеблистая трава. От небольшого дуновения она шуршала, как иссохшая, пожолклая газета. Зной загнал варакушку и горихвостку в самую гущу кроны под сень разлапистых сосновых веток. Певчие птицы, уморившись от немилосердного, убийственного пекла, робко примолкли наверху.
А ребятишкам было хоть бы что! На них не действовало дьявольское пекло! Они его не замечали! Занятые своим делом, осуждающе глядели на обалделого, взбесившегося вожака. Отшвырнув негодную, истрепанную ветку, он в порыве ярости сшибал стрекоз руками. Приблизившись к цветному поплавку, принял впопыхах его за крохотную лилию. Наотмашь шибанул дебелым кулаком по скользкому предмету. И вдруг заверещал так оглушительно, громоподобно, что разом вздрогнули глазевшие ребята. Испуганные чайки, сорвавшись с криком в небо, проворно унеслись подальше от людей.
Тут только вспомнил я о рыболовной снасти, которую оставил возле берега в воде. Сильно ужаснулся. Громила вместо окуня попался на заточенный крючок!
Онемев от зверской боли, судорожно корчился, скованными жестами показывал на голень, куда вонзился загнутый железный стерженек:
— Вы-ы-ынь!
Мне пришлось вытаскивать из кожи, как из рыбы, острую рыбацкую штуковину. Пока я врачевал, никто не посочувствовал Сереге, соболезнуя, к нему не подошел.
— Так и надо охломону!
— За издевательство!
— За зверство!
Я к ранке приложил ядреный мытый подорожник. Ногу завязал изорванным платком. Хромая, косолапя, Великополь от озера поплелся. С угрозою бурчал:
— Еще поклонитесь, придете.
— Нужен ты нам! — развязно, грубо бросил ему вдогон Денщик.
Без предводителя-невежи все ощутили себя непринужденнее, вольнее. Маринка принялась учить ребят нырянию. Как тренерша, построила их в ровную шеренгу. Толково объяснила:
— Вдохните глубоко. Зажмите нос. И окунитесь с головой. Секунд пять не выныривайте. Вот так сидите под водой.
Показывала им несложные приемы. Мальчишки слушались ее. Охотно выполняли разумные команды. У всех неплохо получалось: ребятня была способной! Скоро парнишки сами весело ныряли, браво плавали у бережка.
Тут прибыл долгожданный дядька. Я запряг коня. Усевшись с пассажиром на телегу, мы тронулись неспешно от деревни.
Дядька был старомодный горожанин: в фетровой шляпе, макинтоше. Перво-наперво он взялся за газету. Наткнувшись на заметку, пораженный, с интересом прочитал:
— «В волчьих стаях чаще главенствует волчица, а не волк». Странно, очень странно. Сильная половина на вторых ролях.
— У людей бывает тоже так. — Я рассказал ему про то, что произошло совсем недавно на моих глазах.
Ребята за подводой шли гурьбой. Маринку провожали до моста. Грустные, унылые мальчишки задушевно, терпеливо уговаривали дочку остаться вместе с ними в их заброшенной деревне:
— Будешь нашим вожаком.
Она отшучивалась безобидно:
— Я к власти равнодушна.
— У нас в Бугинке хорошо.
— А на Магате лучше.
— Одной тоскливо, — не унимались пацаны.
— Я не одна, с батяней. Полно разных животных.
Ершистые мальчишки сердито засопели: все выходило не по их желанию.
На лугу было гораздо жарче, чем у деревенского глухого водоема. Раскаленное светило будто хотело выжечь кормовые травы, превратить их в жухлый сухостой. От небывалого, неслыханного зноя над пустынной обезлюдевшей округой стояла удручающая, тягостная тишина. Даже непоседливые, бойкие кузнечики не резвились, не трещали, как обычно среди дня. До прохлады, до вечернего заката они отсиживались смирно в дебрях травостоя. Ни плеска рыбы в снулой речке, ни кваканья лягушек в мелкотравчатом болоте. Только громыхала наша старая повозка по затверделой малоезженной дороге.
Расставанье ребятишек изрядно затянулось. Прервав его, Маринка шустро прыгнула в телегу. Душевно попрощавшись с разноликой опечаленной ватагой:
— Счастливо! До новой встречи!
Буян неторопливо зарысил. Мальчишки сразу поотстали. Махая издали руками, до тех пор толпились у моста, пока наша подвода не скрылась за лесистым поворотом.