О поэтах хороших и разных
Ю. А. Мешков
ПЕТР СУХАНОВ:
«ЖИТЬ БЫ ДА ЖИТЬ ВСЕГДА!»
Петр Суханов утверждает: единственным и – добавлю от себя – самым настоящим счастьем, дарованным человеку, есть жизнь. Поэт это так прямо и декларирует:
Жизнь
от зари и до зари
и есть
единственное счастье.
Не Бог весть, наверное, какое открытие. Открытие из области вечных истин. Но вечные истины постигаются каждым из нас течением всей жизни и открываются как ее итог.
Петру Суханову итоги подводить еще рано. Что называется, в жизни он шумлив и суетлив, буен в страсти, скор на слово в хмельном разговоре, полон энергии и творческой неуемности. Знающие его давно уверяют, что и всегда он был таким, в свои пятьдесят не угомонился.
Герои стихов Суханова – труженики, погруженные в земные дела-свершения. В хрестоматию по литературному краеведению Тюменской области не случайно поэт вошел стихотворением «Гладиаторы трасс»:
Мы – курьеры карьеров,
гладиаторы трасс.
Не машины, а звери
под руками у нас
………..
Нас бы всех – на картину,
да в грязи
до ушей...
Поэтическое «я» Петра Суханова было вписано в «мы» поколения, делами покорявших пространство и время и ждавших новой яви. Его интонационно энергичный стих, чуть запоздало вызывавший ассоциации с давним, конца 50-х – начала 60-х годов, «эстрадным» бумом поэзии, органично вбирал в себя дидактику и пафос, лозунг и восклицание, проклятия и восторг. Называние вещей и предметов обозначало ряд, в котором столь же рядно присутствовали люди, в том числе и поэтическое «я». Эго были стихи поэта-современника с обязательным, как тогда полагалось, для современника гражданским звучанием.
Показательно типичной была его биография: юношей, после техникума, приехал в Сургут, работал мастером-строителем, потом пересел за руль грузовой машины. В стихах славил покорителей тайги и тундры, геологов и нефтедобытчиков, мужественных людей, с кем делил судьбу.
Стихи были замечены, молодой поэт приглашается на семинары. Он приглянулся молодежным редакциям радиостанций «Маяк» и «Юность», журналов «Смена» и «Молодая гвардия». И первые две его книги были названы симптоматично для биографии поэта-современника: «Время первых признаний» (1982) и «Встречи» (1984).
Третья книга названием «Миры и меры» (1986) выбивалась из этой типологии. Игрой звуков в названии книги Петр Суханов приглашал читателя не глядеть на слова, а слышать их. Название, как камертон, должно было ориентировать читателя на смыслы и образы, открываемые звуковых рядом слов. Делал он это умело. «Гладиаторы трасс» – в ряду таких «умелостей» поэта. «Умелость» принесла Петру Суханову профессиональное признание, он был принят в Союз писателей (1988). Но книга «Миры и меры» получилась проходной. Она закрепляла уже найденное. В чем-то обозначала горизонт, но не дерзая заглянуть дальше.
Похоже, поэт это почувствовал. Да и само течение времени конца 80-х – начала 90-х годов требовало иных горизонтов. Мы все в эти годы стали иными.
Петр Суханов не торопился с новой книгой. И вышедший почти через десять лет сборник «Площадь света» заставил говорить об ином качестве поэтического его творчества. Он вдруг как бы остановился, огляделся, заглянул в себя и поймал:
Я что-то прозевал... Ошибся где-то.
Так мало знал, так много говорил!..
Так часто убивал в себе поэта,
что наконец все лучшее убил...
Поэтическое «я» не есть «я» биографическое. Эту литературоведческую пропись я привожу к тому, дабы читатель не торопился в горьких признаниях поэта видеть признания Петра Суханова. Да, это его признания, но и наши. Это его «я», но и наше. Поэтическая исповедь есть и читательская исповедь. Конечно, здесь много зависит от автора. Но и от читателя.
В поэзию Петра Суханова на смену пафосной устремленности в будущее, которое определяло и его первые признания, и его встречи на трассах жизни, пришло резкое торможение, которое вдруг накрыло загоризонтное будущее опытом прошлого и драмой настоящего. И родилась «Мольба»:
Оборотись, мой век, назад!..
Уже смешно катиться дальше...
Уже так скучен маскарад,
где даже маски пахнут фальшью!..
Многоточие – весьма выразительный знак препинания. Он длит паузу, он делает паузу раздумьем... Но продолжу стихотворение «Мольба»:
Но тем, кто жив, – еще страшней:
а вдруг опять
среди потомков
так мало выживет людей,
так много вырастет подонков?!
Петр Суханов предстает поэтом, чье внимание сегодня обращено не на предметно-вещные приметы времени, а к духовному его наполнению. Сужу об этом хотя бы по названиям его стихов. Все чаще в названии его стихов встречаем слова, выражающие понятия отвлеченные, но значимые своей единичностью. Тут и «Прощение», «Прозрение», «Сожаление», «Разоблачение», «Потрясение», «Заблуждение» и т. п. Тут и «Случайность», «Вероятность», «Частность», «Сущность» и т. п. Тут и своего рода неологизмы «Раздорье», «Межгодье», «Дремучье» и т. п.
Он – поэт слова, заряженного экспрессией, подчас слова резкого, поэт волевой интонации. Он любит творить слова, призванные предельно выразить то, что он видит и чувствует. Таковы его «обрадужья рек», «сверстки верст», «грани сшибки», выразительные сравнения типа «Дунул ветер – как в дым кулаком...» или «Ничьи – как пломбир на стоп-кране...», просто словосочетания, свежо выражающие мысль: «привспомню Русь», «ворчлив на луну», «мировая дыра раздумий» и т. п.
Петру Суханову нужно слово, прицельно выражающее его мысль, не растворяющее мысль в многозначной символике, а предельно открывающее ядро ее. Не скажу, что тут поэт всегда безупречен, строгие стилисты найдут, в чем его упрекнуть. Мне, например, представилось занозистым названием его последней книги – «Высшая мера» (Екатеринбург, 1997). Понятие «высшая мера» в обиходном значении прочно закрепилось как кара, наказание, то, чего минуй каждого Бог. А у Суханова – высшее награждение, благодать, дарованная человеку, счастье, ибо... И тут самое время привести открывающее книгу «Высшая мера» стихотворение с тем же названием:
Но –
все обошлось!.. Я родился безгрешно.
И вырос, как мог, без обид и в тепле.
Любил тяжело и, наверно, поспешно –
как многие любят на этой земле!..
Давили прохожие. Тыкали пальцем...
Но я уходил от людей, уходил...
Возможно, и умер бы вечным скитальцем –
да с детства боюсь одиноких могил.
Я все повидал – кроме Правды и Веры!
Мечты, как круги по воде, разошлись...
Мне выдало время
как высшую меру –
жизнь!
Стихотворением поэт отчасти снимает беспокойство смысловой занозы, но – снимает лишь отчасти. И снова возвращаешься к названию книги, возвращаешься по прочтении ее, и потом – глазами встретив ее на полке. Возвращаешься, размышляешь, досадуешь, споришь с поэтом, но признаешь: таков вот он, поэт Петр Суханов, и бери его, каков он есть.
При всей своей внутренней волевой энергии стих Суханова в последнее время нет-нет да и выдаст элегический настрой. Да что там настрой, когда вот она – «Элегия». А «Осенняя сказка» элегична и интонационно, и настроением, и ворохом вопросов.
Осень. Прохладно. Ветрено.
С кленов летит листва.
Сколько нам лет отмерено?
Правда ль, что жизнь права?
Вечны ли
вещие истины?
Где тот мудрец, что прост?
Кажется, вместе с листьями
кружится
ворох
звезд!
И среди них, наверное,
есть и моя звезда.
Осень. Прохладно. Ветрено.
Жить бы да жить всегда!
Вот и вернулись мы к мысли о жизни как единственном счастье, которой была начата статья. Вернулись, ибо в книге стихов «Высшая мера» она повторена не раз и не два. В том или ином варианте, по тому или иному поводу. В счастье жить и смысл нашего настоящего. Да и будущего:
И если хочешь знать, что будет впереди,
живи – и только!
И в этом тоже реакция на время.
Элегичность и исповедальность – вот что можно ждать от новых стихов Петра Суханова. Впрочем, Петр Суханов и в жизненном поведении своем, и тем более в поэтическом творчестве – непредсказуем. С уверенностью могу предсказать лишь одно: мы еще прочитаем его новые стихи.
Ю. А. Мешков
ПЕТР СУХАНОВ:
«ЖИТЬ БЫ ДА ЖИТЬ ВСЕГДА!»
Петр Суханов утверждает: единственным и – добавлю от себя – самым настоящим счастьем, дарованным человеку, есть жизнь. Поэт это так прямо и декларирует:
Жизнь
от зари и до зари
и есть
единственное счастье.
Не Бог весть, наверное, какое открытие. Открытие из области вечных истин. Но вечные истины постигаются каждым из нас течением всей жизни и открываются как ее итог.
Петру Суханову итоги подводить еще рано. Что называется, в жизни он шумлив и суетлив, буен в страсти, скор на слово в хмельном разговоре, полон энергии и творческой неуемности. Знающие его давно уверяют, что и всегда он был таким, в свои пятьдесят не угомонился.
Герои стихов Суханова – труженики, погруженные в земные дела-свершения. В хрестоматию по литературному краеведению Тюменской области не случайно поэт вошел стихотворением «Гладиаторы трасс»:
Мы – курьеры карьеров,
гладиаторы трасс.
Не машины, а звери
под руками у нас
………..
Нас бы всех – на картину,
да в грязи
до ушей...
Поэтическое «я» Петра Суханова было вписано в «мы» поколения, делами покорявших пространство и время и ждавших новой яви. Его интонационно энергичный стих, чуть запоздало вызывавший ассоциации с давним, конца 50-х – начала 60-х годов, «эстрадным» бумом поэзии, органично вбирал в себя дидактику и пафос, лозунг и восклицание, проклятия и восторг. Называние вещей и предметов обозначало ряд, в котором столь же рядно присутствовали люди, в том числе и поэтическое «я». Эго были стихи поэта-современника с обязательным, как тогда полагалось, для современника гражданским звучанием.
Показательно типичной была его биография: юношей, после техникума, приехал в Сургут, работал мастером-строителем, потом пересел за руль грузовой машины. В стихах славил покорителей тайги и тундры, геологов и нефтедобытчиков, мужественных людей, с кем делил судьбу.
Стихи были замечены, молодой поэт приглашается на семинары. Он приглянулся молодежным редакциям радиостанций «Маяк» и «Юность», журналов «Смена» и «Молодая гвардия». И первые две его книги были названы симптоматично для биографии поэта-современника: «Время первых признаний» (1982) и «Встречи» (1984).
Третья книга названием «Миры и меры» (1986) выбивалась из этой типологии. Игрой звуков в названии книги Петр Суханов приглашал читателя не глядеть на слова, а слышать их. Название, как камертон, должно было ориентировать читателя на смыслы и образы, открываемые звуковых рядом слов. Делал он это умело. «Гладиаторы трасс» – в ряду таких «умелостей» поэта. «Умелость» принесла Петру Суханову профессиональное признание, он был принят в Союз писателей (1988). Но книга «Миры и меры» получилась проходной. Она закрепляла уже найденное. В чем-то обозначала горизонт, но не дерзая заглянуть дальше.
Похоже, поэт это почувствовал. Да и само течение времени конца 80-х – начала 90-х годов требовало иных горизонтов. Мы все в эти годы стали иными.
Петр Суханов не торопился с новой книгой. И вышедший почти через десять лет сборник «Площадь света» заставил говорить об ином качестве поэтического его творчества. Он вдруг как бы остановился, огляделся, заглянул в себя и поймал:
Я что-то прозевал... Ошибся где-то.
Так мало знал, так много говорил!..
Так часто убивал в себе поэта,
что наконец все лучшее убил...
Поэтическое «я» не есть «я» биографическое. Эту литературоведческую пропись я привожу к тому, дабы читатель не торопился в горьких признаниях поэта видеть признания Петра Суханова. Да, это его признания, но и наши. Это его «я», но и наше. Поэтическая исповедь есть и читательская исповедь. Конечно, здесь много зависит от автора. Но и от читателя.
В поэзию Петра Суханова на смену пафосной устремленности в будущее, которое определяло и его первые признания, и его встречи на трассах жизни, пришло резкое торможение, которое вдруг накрыло загоризонтное будущее опытом прошлого и драмой настоящего. И родилась «Мольба»:
Оборотись, мой век, назад!..
Уже смешно катиться дальше...
Уже так скучен маскарад,
где даже маски пахнут фальшью!..
Многоточие – весьма выразительный знак препинания. Он длит паузу, он делает паузу раздумьем... Но продолжу стихотворение «Мольба»:
Но тем, кто жив, – еще страшней:
а вдруг опять
среди потомков
так мало выживет людей,
так много вырастет подонков?!
Петр Суханов предстает поэтом, чье внимание сегодня обращено не на предметно-вещные приметы времени, а к духовному его наполнению. Сужу об этом хотя бы по названиям его стихов. Все чаще в названии его стихов встречаем слова, выражающие понятия отвлеченные, но значимые своей единичностью. Тут и «Прощение», «Прозрение», «Сожаление», «Разоблачение», «Потрясение», «Заблуждение» и т. п. Тут и «Случайность», «Вероятность», «Частность», «Сущность» и т. п. Тут и своего рода неологизмы «Раздорье», «Межгодье», «Дремучье» и т. п.
Он – поэт слова, заряженного экспрессией, подчас слова резкого, поэт волевой интонации. Он любит творить слова, призванные предельно выразить то, что он видит и чувствует. Таковы его «обрадужья рек», «сверстки верст», «грани сшибки», выразительные сравнения типа «Дунул ветер – как в дым кулаком...» или «Ничьи – как пломбир на стоп-кране...», просто словосочетания, свежо выражающие мысль: «привспомню Русь», «ворчлив на луну», «мировая дыра раздумий» и т. п.
Петру Суханову нужно слово, прицельно выражающее его мысль, не растворяющее мысль в многозначной символике, а предельно открывающее ядро ее. Не скажу, что тут поэт всегда безупречен, строгие стилисты найдут, в чем его упрекнуть. Мне, например, представилось занозистым названием его последней книги – «Высшая мера» (Екатеринбург, 1997). Понятие «высшая мера» в обиходном значении прочно закрепилось как кара, наказание, то, чего минуй каждого Бог. А у Суханова – высшее награждение, благодать, дарованная человеку, счастье, ибо... И тут самое время привести открывающее книгу «Высшая мера» стихотворение с тем же названием:
Но –
все обошлось!.. Я родился безгрешно.
И вырос, как мог, без обид и в тепле.
Любил тяжело и, наверно, поспешно –
как многие любят на этой земле!..
Давили прохожие. Тыкали пальцем...
Но я уходил от людей, уходил...
Возможно, и умер бы вечным скитальцем –
да с детства боюсь одиноких могил.
Я все повидал – кроме Правды и Веры!
Мечты, как круги по воде, разошлись...
Мне выдало время
как высшую меру –
жизнь!
Стихотворением поэт отчасти снимает беспокойство смысловой занозы, но – снимает лишь отчасти. И снова возвращаешься к названию книги, возвращаешься по прочтении ее, и потом – глазами встретив ее на полке. Возвращаешься, размышляешь, досадуешь, споришь с поэтом, но признаешь: таков вот он, поэт Петр Суханов, и бери его, каков он есть.
При всей своей внутренней волевой энергии стих Суханова в последнее время нет-нет да и выдаст элегический настрой. Да что там настрой, когда вот она – «Элегия». А «Осенняя сказка» элегична и интонационно, и настроением, и ворохом вопросов.
Осень. Прохладно. Ветрено.
С кленов летит листва.
Сколько нам лет отмерено?
Правда ль, что жизнь права?
Вечны ли
вещие истины?
Где тот мудрец, что прост?
Кажется, вместе с листьями
кружится
ворох
звезд!
И среди них, наверное,
есть и моя звезда.
Осень. Прохладно. Ветрено.
Жить бы да жить всегда!
Вот и вернулись мы к мысли о жизни как единственном счастье, которой была начата статья. Вернулись, ибо в книге стихов «Высшая мера» она повторена не раз и не два. В том или ином варианте, по тому или иному поводу. В счастье жить и смысл нашего настоящего. Да и будущего:
И если хочешь знать, что будет впереди,
живи – и только!
И в этом тоже реакция на время.
Элегичность и исповедальность – вот что можно ждать от новых стихов Петра Суханова. Впрочем, Петр Суханов и в жизненном поведении своем, и тем более в поэтическом творчестве – непредсказуем. С уверенностью могу предсказать лишь одно: мы еще прочитаем его новые стихи.