Страницы разных широт
Н. В. Денисов
ЖАРКОЕ СОЛНЦЕ ТУНДРЫ
1
Поселковые псы – крупные и длинношерстные, как и всё их собачье племя в Заполярье, взбадривая в себе охотничьи инстинкты, гоняют по береговой полосе чаек. Халеи, так зовут здешних чаек, птицы нахальные и важные, словно бы поддразнивая преследователей, подпускают на близкое расстояние, затем как бы нехотя взлетают, увлекая стремглав несущегося пса далеко в воду, пока набегающая на мелководье волна не накрывает его с головой. Пес скачками вылетает обратно на сушу, шумно отряхиваясь на песке, весело скалит зубы.
Рисково заигрывают птицы с собаками! Делюсь этими мыслями со встречным парнем с транзистором и в выходных туфлях.
– Да резвятся просто! – откликается парень. Он прилетел с буровой – в отгулах, и тоже вышел подышать свежим ветерком с Обской губы.
У разбитой баржи, останки которой уже прочно замыло песком так, что торчит только часть железной палубы с погнутыми ребрами шпангоутов, прогуливаются еще несколько человек. Все мы с любопытством наблюдаем за мужчиной в высоких резиновых сапогах, зашедшим далеко в воду, где белеют пенопластовые поплавки сети, привязанной за колья.
– Ну, как там? – кричат с берега.
Мужчина разбирает сеть, затем выносит несколько рыбешек-ряпушек, со вздохом кидает на дно сумки:
– Закрутило вокруг поводка... Коту – на ужин.
Солнце медленно клонится к закату. Берег постепенно пустеет. Только собачьи ватаги все еще носятся по влажному песку, от которого все ощутимей тянет прохладой, напоминая, что день был сух и неприлично жарок для этих мест. В середине дня термометр показывал двадцать пять градусов. В Тюмени – две с лишним тысячи километров южнее, было столько же.
"Ах, лето!" – доносится из транзистора мелодия модной песенки...
В половине одиннадцатого вечера все еще светло. Середина августа, а здесь еще держатся белые ночи. В клубе кончилось кино, и на берег опять потянулся народ, больше – парочками. Своеобразный ритуал на Мысе Каменном – поздним вечером гулять по берегу Обской губы. И говорят об этом примерно так: "Пойдем на губу!" Как на Большой земле произносят с той же интонацией: "Пойдем в парк!"
А вокруг... Ни кустика, ни деревца. Редкие пучки травы, торчащие из песка, утрамбованного накатом приливов и волн. Тундра! Унылая, бесприютная. Зато воды – море!
В августе 1975 года, когда мы перегоняли на Чукотку, построенную в Тюмени, плавучую электростанцию "Северное Сияние-04", повстречались в этих широтах с морским буксировщиком "Василий Прончишев". Нас уже покидало на крутых зябких волнах, и речной буксировщик "ОТА" не чаял поскорей передать несамоходную станцию морякам и повернуть назад. Помню, как капитан ледокола-буксировщика Евгений Александрович Зубов, кивая в сторону невидимого во мраке берега, нешуточно утверждал: "Гиблое место – этот Мыс Каменный!" Я крутил окуляры бинокля, всматривался в предполагаемую кромку берега полуострова, ничегошеньки не мог разглядеть.
— Видишь? – спрашивал капитан.
— Вроде, вижу! – это просто работало воображение.
И вот стою я на этом берегу. Восторженно кричат чайки-халеи.
— Искупаемся! – парни заходят в воду, и последние блестки красного заката золотят их крепкие плечи.
2
Рассказываю о впечатлениях 75-го года Виктору Васильевичу Панину – председателю разведкома Ямальской нефтеразведочной экспедиции, он понимающе кивает, соглашаясь:
– Да, на Каменном надо пожить, чтоб...
– Оценить по-настоящему?
– Как хотите... Вот, скажем, такой пример: двести шестьдесят девять дней в году здесь ветреная погода. Двести шестьдесят девять! – повторяет Панин. – О чем-нибудь говорит? Ненцы называют здешнюю косу "чертовым местом". Вообще, раньше, до возникновения поселка, они старались обходить этот берег. Чумы ставили, стойбища разбивали южней или северней, или глубже в тундре... Ветры Обской и Тазовской губ встречаются у нас и порой так свистят, не разберешь – откуда? Роза ветров.
Панин увлекается. Мне кажется, он готов выдать популярную лекцию о ветрах. Слушать его чрезвычайно интересно, поскольку разговор о погоде – не праздное дело, не заполнение вакуума общения дежурной темой.
На Панина я "напал", как на старожила, да еще какого! В поселке геологов (есть еще поселок авиаторов) он третий по стажу старожил. И, конечно же, есть у него воспоминания:
– Первые суда с брусом для жилья пришли в августе шестьдесят пятого. И мы – девять обитателей тесного балочка – принимая их, сразу же приступили к строительству первого восьмиквартирного дома. Кстати, теперь это дом номер одиннадцать... Люди все прибывали, селились. А мы строили...
Да, так и возник поселок, обязанный своему рождению развернувшимся еще в ту далекую пору поиску на Ямале нефти и газа. И я думаю о том, что мы уж как-то привыкли повторять: для нормальной жизни и работы людей нужно создавать и условия пристойные. Все верно! Но ведь кто-то, первым ступив на пустынное место, должен начинать если уж не с палатки, так с балка-вагончика! Они, первые, и начинали – плотник Григорий Кудрицкий, тракторист Виктор Торчак и Панин, приехавший на Ямал молодым дипломированным автомехаником. Теперь коренного народа в поселке немало. Но эти трое – из первых, из тех девяти обитателей тесного балочка, что принял на себя и напоры ветра, и пурги, и сорока-пятидесятиградусные морозы. Разыскать бы тот балок, да сохранить как память. Когда-нибудь хватятся. Не поздно ли будет?!
Сегодня воскресенье. И в конторе, где мы беседуем, после утренней ежедневной планерки у начальника экспедиции Валерия Николаевича Габриэляна, никого. Выходной есть выходной. И Панин предлагает продолжить разговор на берегу. Догадываюсь, что есть у Панина и чисто производственный интерес: подходят суда с грузами – как они там, на рейде? Минувшей ночью разгружали баржу с продовольствием, на аврал выходили все, кто свободен. Работал и профсоюзный вожак.
Поистине велика привязанность и любовь у мыскаменцев к береговому проспекту. Не только за его красоту и простор. На улицах поселка – глубокий рыхлый песок, ходить – сущее наказание, ноги вязнут. На высоких коробах системы отопления, что служат и тротуарами, можно "фланировать", говоря армейским языком, в "колонну по одному", узковаты эти тротуары. И берег – самое место для красивых прогулок и бесед.
– Ну вот, – продолжает Панин, – если уж говорить об истории поселка, то надо отметить строительство школы. В апреле 66-го было принято решение: строить! Из Воркуты на самолете Ан-12 доставили брус. Тотчас принялись за дело. Чуть с опозданием, но занятия в школе начались. В конце сентября прозвенел первый звонок на уроки... К зиме успели еще открыть столовую, пекарню, котельную. Мало запасли топлива. И в холода три брусовых дома пошли на дрова... С началом навигации пришли баржи с углем. А как разгружать? Шторм за штормом! Отыскали бухточку в устье речки Нурма-Яха, что в тридцати пяти километрах от поселка. Там и сейчас наш порт и причал...
Так он начинался геологический Мыс Каменный. Время диктовало темпы обустройства. Ведь уже была получена промышленная нефть на Ново-Портовской плошали. И поисковая партия, перебравшись в поселок, была реорганизована в экспедицию. Под ее началом в те первые годы был весь полуостров Ямал, да еще левобережье Гыданского полуосторова. Огромная территория! Не случайно, что эту территорию пришлось поделить вновь созданным экспедициям – Гыданской, Карской, Тамбейской. И удобней стало работать. До самой отдаленной буровой от базового поселка 20-30 минут полета на вертолете.
Привычная и повсеместная, что на Большой земле, что здесь на "краю земли", проблема с кадрами. Но здесь она связана с нехваткой жилья. Не успевают строить! И люди, хлебнув севера, уезжают. Но удивительное все же дело – Север. Многие, уехав "навсегда", возвращаются: к этим зимним стужам, к комарам, к балкам. Только "длинным рублем" не объяснишь эту тягу к Северу. Есть в нем что-то такое... Эх, по себе знаю!
Здесь, на Мысе Каменном, старожил его Василий Хабаров провожал в армию сына. Отслужил тот и вернулся домой. Сюда, здесь уже у парня лом! Вот такая история с географией!
3
Вертолетные винты рвали со свистом воздух, взвихрив окрест пыль, мусор, песок, былинки сухого ягеля. И только редкие огоньки ягоды морошки, сразу примеченные в распахнутом проеме люка, цепко держались за мох, припадая к нему от сумасшедшего напора ветра.
Я спрыгнул с подножки винтокрылой машины, ощутив, как мягко приняла меня тундра. Но, словно бы клочьями грубой парусины, хлестануло по лицу, заклубило на голове волосы. Навстречу, от балков, пригибаясь, бежали люди. Бортрадист, стоящий в люке Ми-8, торопливо скидывал на землю тугие мешки.
– Возьмите двоих! – прокричал подбежавший высокий парень. Бортрадист прожестикулировал, двое вбежали по ступенькам в салон. Опять всколыхнулась пыль, машина оторвалась от тундры, на несколько секунд зависла, пока цепляли подвеску – огромную авоську глины и, грохоча, ушла в небо.
– На работу? – спросил высокий парень, когда возникла возможность спокойно, не терзая голосовые связки, разговаривать.
Объяснил, с какой целью прилетел. В конторе Ямальской нефтеразведочной экспедиции попросили провести литературные выступления, тут их называют "лекциями", на буровых, на других "точках". Ну вот и превратился в небесного литгастролера.
Ситная – так называется место, где опустился вертолет, – подбаза экспедиции. Такой же пологий, как на Каменном, песчаный берег Обской губы, девственной чистоте которого мог бы позавидовать любой из черноморских пляжей. А вдоль берега – ровный строй жилых балков, желтый сруб брусчатого строения – будущей столовой, с десяток автомобилей, тракторы, автокран, трубы разных диаметров, сварочные аппараты, рокочущий дизель местной электростанции. Все это по правому берегу тундровой речки Лынбона-Яхи, причудливым изгибом впадающей в Обскую губу.
В устье речки – плавучий кран, морской катер-буксир с постиранной тельняшкой на леерах и связкой рыбешек вокруг козырька рубки, уже янтарно подвяленных на солнышке. На левом берегу речки, где вспыхивают "зайчики" электросварки, три огромных резервуара для топлива. Сварщики заняты устройством трубопровода с "гусаком" – это выгнутая оконечность трубы, которая уйдет далеко в воду, чтобы танкеры могли разгружаться прямо на рейде.
– Вот то, что успели сделать! – говорит высокий парень, что встретил меня у вертолета. Звать его Николай Крохин. Он начальник подбазы. Возникла она год назад. Высадились опять же на голом берегу, сколотили из того, что было под рукой, дощато-фанерное жилище на двенадцать человек. В нем и зимовали, обогреваясь печкой-буржуйкой...
Задача подбазы? С увеличением объема поисковых работ на Новопортовской площади резко возрос поток грузов для буровых. Здесь их надо принять, укомплектовать, готовить подвески для вертолетов, а в зимнее время, когда удобней использовать трактора, отправлять на санях по зимникам. Масло, бензин, керосин, дизтопливо, цемент, глина, буровое оборудование, запчасти – это главный, но не полный перечень грузов, что приходят по Обской губе.
Сейчас на подбазе пятьдесят человек рабочих – механизаторы, такелажники, сварщики. Дел у них много, к тому же приходится отрывать людей и на строительство жилья, на обустройство подбазы. К зиме надо подготовить дома для ста пятидесяти рабочих. И надо успеть до холодов, чтоб жить хоть чуточку попросторнее. А пока тесновато, скученно. Койка самого начальника ютится в конторе – за занавеской. Николай, правда, говорит, что "мне не привыкать". В свои двадцать шесть лет он уже исколесил Север. Участвовал, например, в создании Тамбейской экспедиции, почти три года жил и работал на такой же подбазе, обеспечивающей несколько буровых. 98
Сюда перебрался вместе с Геннадием Галицким и своим другом Сергеем Романовым. Сергей поначалу уехал на свою родину в Волгоград, но ненадолго. Не смог без Севера, без друзей, вернулся. И опять: они поселились под одной крышей. Сергей – бригадир такелажников, по сути дела заместитель Крохина. Когда начальник был недавно в: отпуске, ездил к родителям в Челябинскую область, оставлял за себя Романова...
Заходим в контору. И тотчас – вызов по рации, радиограмма: на подходе две баржи с оборудованием и балками. Крохин открывает амбарную книгу, записывает.
– Ну, что ж, разгружать – так разгружать! – говорит Сергей Романов. Он зашел на минутку попить простокваши из холодильника жарко на дворе, а в холодильнике большая посудина с простоквашей – слабость начальника эта простокваша. Он объясняет эту "слабость" так: "Не курю, балуюсь молочным!"
Крохина беспокоит берег речушки: вода подточила крутизну, она оползает, на тракторах, на автомашинах близко не подъедешь. Да и прилива надо ждать. А у моряков тоже время на счету. Коротка тут навигация. Вот-вот сентябрь. И заиграют штормы, забереги начнут намерзать, а там – зима ранняя, пурга за пургой, так что только поспевай...
Баржи пришли к утру, встали на рейде. Как на грех разгулялась волна, и молоко во флягах, что доставили для подбазы из Нового Порта, опять превратилось в простоквашу. Говорили об этом в шутку, но сам аврал был делом не шуточным. Крутились, как могли. К утру же погас свет: поломка на электростанции. Повариха Таня Дудина чуть не в отчаянии пришла к начальнику:
– Как готовить? Успеем ли на одной запасной газовой конфорке? И холодильники потекли... Что делать с оленьей тушей, может испортиться мясо?..
Не позавидуешь Крохину. Сказываются промахи в снабжении: заявки в базовом поселке выполнять не торопятся.
– Пока, – с надеждой глянул на меня Крохин, – ни одного гвоздя на мои заявки не поступило... Или, к примеру, с дисциплиной: наказываю провинившихся, выгоняю иногда, а Бажин Андрей Андреевич, заместитель начальника экспедиции, "прощает" и посылает обратно...
Летом особенно чувствуется нехватка людей. Многие в отпусках, так что иной раз приходится "понимать" нарушителей...
Поломку на электростанции устранили скоро. И опять взбодрилось настроение у парней. Все пошло ладно и с толком.
Рокотал вертолет. Машина взяла на подвеску новый груз и опять в тундру.
4
Геолог Людмила Московских принесла из тундры багряно-фиолетовый букет цветов, поставила в трехлитровую банку с водой, и балок тотчас засветился домашним уютом.
– Женские руки! – многозначительно произнес инженер Василий Николаевич Васильев.
В дверях возник буровой мастер Василий Григорьевич Станько, искренне изумился:
– Цветочки!.. Откуда? Я как-то сроду не примечал, что у нас такие водятся.
– В ближнем овраге собрала. Обыкновенный иван-чай, а вот эти – колокольчики.
– Нет, надо же, а!..
Вместе с геологом и инженером я только что прилетел на буровую № 126. Бригада работала здесь последние сутки, долото достигло проектной отметки – 2800 метров. Вскоре скважину передадут испытателям. Сегодня же вахтам предстоит поднять инструмент, произвести отбор керна. Затем часть бригады должна перебазироваться на Р-101, где вышкомантажники закончили сборку новой вышки, и начинать, говоря на местном языке, снова "забуриваться".
Пока Васильев начнет работы на Р-101, Станько собрался слетать на Мыс Каменный, чтобы помочь жене переехать, перевезти вещи на новую квартиру. Ждали ее, даже "отпуск нынче не получился", не побывал Станько на родной Полтавщине. Дождался. Выделили трехкомнатную его семье. Понятно, что настроение сегодня у мастера приподнятое. Народ в бригаде тоже с "чемоданным настроением" – перебазировка на новое место. Что ни говори, событие! Те, которые не на вахте, собирают, укладывают нехитрый скарб. Трактор отвозит к посадочной площадке вертолета имущество, что в первую очередь надо перебросить на новую точку.
Надев защитные каски, поднимаемся на площадку буровой. Не впервой вижу, как действуют, дышат паром, лязгают трубами и жилами тросов эти железные гиганты, а привыкнуть не могу- Наполняешься особым ощущением значимости момента. И буровик, и геолог, и мастер – все всякий раз надеются: вдруг удача, скважина нефтеносная! Без надежды нельзя, немыслимо.
Ритмично рокочут дизеля. Сноровисто действуют помощники бурильщика. Сам бурильщик Николай Вахрушев, в капельках глинистого раствора на куртке, держит руку на рычаге компрессора, посматривает на приборы. Вахрушев в бригаде уже шесть лет. У других тоже стаж не малый: у дизелиста Евгения Беклещеева, у помбуров Андрея Туранского, Николая Виссарионова. Конечно, все это народ опытный и привычный к железной работе. А вот Володя Хули – из местных, из тундровиков. Вырос Володя в ненецком чуме в семье пастуха-оленевода, послужил в армии, новые края посмотрел, что-то сдвинулось в душе парня, изменил пастушьей стезе родичей, пришел на буровую, где его "определили помощником дизелиста", как сказал мастер Станько.
Мастер посматривает на горизонт:
– Где рейс?
Вертолет ждали во второй половине дня. Не прилетел. Станько долго вызывал по рации "базу", там поначалу обещали, затем стали обещать как-то без энтузиазма, потом окончательно сообщили, что "борт" будет только завтра. И мастер вновь натянул сапоги взамен легких полуботинок.
Взяв с меня слово – вернуться, когда "поспеет" баня (на буровой баня ежедневно!), Станько и меня отпустил: давай, мол, прогуляйся по окрестностям, тундру почувствовать надо! Да, конечно, тундра, что мягко пружинит под ногой, совсем не та, что видна с высоты птичьего полета. За эти дни я уже порядочно налетался над тундрой, нагостевался на "точках" с "лекциями". Пустынна сейчас тундра: оленьи стада кочуют по ту сторону полуострова – на побережье Байдарацкой губы и Карского моря. Тихо, глухо, легкое марево августа.
А солнце печет. И трудно представить, что под россыпью ягод, похожих на бруснику, (попробовал, не-е, не брусника!) на глубине полуметра, под ягелем, вечная мерзлота.
Сбегаю в овраг. На дне его тихоструйно журчит речушка с осокой по берегу. В прыжке перемахиваю руслице. На другом берегу – там и там – обглоданные кости, "ветки" оленьих рогов. Господи, что это? Серые разбойники-волки пировали? Жутковатое зрелище! Вспоминаю рассказ ребят со сто семнадцатой буровой. Вот так же парни пошли в тундру на прогулку и наткнулись на тушу белого медведя. Как хозяин Арктики так далеко забрел на материк? Судили-рядили парни. Был с собой фотоаппарат, запечатлели находку: не всякий бы поверил их рассказу! Я смотрел фотографии и тоже дивился: редкий случай. Загадочный. Скорей всего арктического мишку гнал голод. Что еще?
Поднимаюсь на взгорок, с которого открылся вид на ненецкое кладбище. Хальмер? Или халмир, припоминаю название... Говорили мне как-то, что место это священное у тундрового народа и постороннему человеку лучше не нарушать законы тундры, не заходить на территорию захоронения.
Жутковато. И в то же время любопытство разбирает. Но... чуть приблизившись, разглядываю скелеты жертвенных оленей. Вдруг из кустов, словно вспугнутые души усопших, с плеском крыльев взлетают куропачьи выводки. Тянет могильной сыростью из зеленеющей в низине осоки. Несколько деревянных ящиков (наподобие гробов) установлены над землей. За толстыми досками ящиков, еще не взятых гниением, останки усопших. Круто обрывается спуск в овраг, над самой кручей его – перевернутые нарты, упряжь, хореи, сети, домашняя утварь... Непривычно все это для русского человека. И постояв некоторое время в раздумьях, иду прочь с этого печального и жутковатого места, так внезапно встретившегося в жаркой тундре. Ветерок доносит вслед запахи тления...
Но живым – живое. С радостью возвращаюсь на буровую, к людям. Собаки встречают лаем, но, узнав, виляют хвостами.
Утром пришел вертолет. Еще задолго до посадки, когда возникла предполетная суета и оживление, метался, поскуливая, любимец парней пес Помазок.
– Возьмем, не крутись под ногами! – обещали парни. Но Помазок, пес самостоятельный, надеялся только на себя: а вдруг забудут в суматохе! И когда вертолет приземлился, он, не дожидаясь приглашения, первым взлетел по трапу в салон.
– Ай да Помазок!
Пес дружелюбно, с понятием посматривал на хозяев, споро загружавших машину. И мне думалось о том, что вот и я сейчас улечу с буровой, где провел сутки всего. А сколько новых впечатлений! Улечу и уж скорей всего – не вернусь сюда никогда. Взревели винты. Теснясь, мы все разместились на мешках...
5
"С хорошими показателями к Дню Воздушного флота СССР подошел коллектив авиапредприятия Мыса Каменного. План семи месяцев 1981 года перевыполнен. Успех авиаторов отмечен Ямало-Ненецким окружным комитетом партии. За первое место среди родственных предприятий он награжден переходящим Красным знаменем...
Эту страничку из праздничного доклада, с которым выступил в клубе авиаторов начальник штаба авиапредприятия Мыса Каменного Роман Айзикович Агранов, я положил в путевой блокнот. Она напоминает мне о торжестве, что недавно состоялось в аэропорту. В фойе клуба играл инструментальный оркестр, люди шли принаряженные, как принято ходить на всякий праздник. А туг свой, родной – авиационный!
Передовики получали и благодарности командования, и Почетные грамоты, и премии. Но самая большая благодарность – от геологов. Искренне говорили на торжестве гости из Ямальской нефтеразведочной экспедиции:
– Без вас мы в тундре – никуда!
И мне вспоминалось...
Всякое рабочее утро Анатолия Григорьевича Жумшанова, которого в Ямальской экспедиции называют "командующим авиацией", начинается на вертолетной площадке, что рядом с поселком геологов. Сюда приходит народ с рюкзаками: надо на вахту. Подвозят продукты на буровые. Заезжему литератору – туда же. Небо над тундрой просторное, а все небесные дороги связаны с буровыми и подбазой на Ситной. "Командующему авиацией" надо быстро и точно распорядиться, куда в первую очередь направить "борт", кому сгрузить мешок сахара...
– База, база! – зовет – не дозовется кто-то из мастеров с буровых.
– База... А, это ты Григорьевич, слушай... отправил два мешка огурцов... Ла, только что получили свежие. Что? Курева? Сами без курева, что я поделаю?.. Все "бычки" пособирали? Н-да... Говорят, в Новом Порту – "Беломор", "Опал" девать некуда. Попроси пилотов, пусть подбросят...
Знаю, настрадались мужики за эти дни с куревом. Вспоминаю, как потянулось к моим сигаретам несколько рук, едва сошел с тюменского самолета. А на буровых! Заядлые курильщики нервничали и вертели самокрутки... из чая. Кто-то недоучел, кто-то недосмотрел. И вот – прокол в снабжении. Чья вина? Пойди разберись! Но из тундры виноватого не достанешь, потому парни на буровых с надеждой ждут очередной "борт", авось выручат пилоты, они везде летают-бывают...
"Много труда вложили работники авиапредприятия в выполнение производственных задач. Назовем лучших из них. Это Кузнецов Б. И. и Медведовский И. Н. – командиры Ми-8, Жигулевцев А. Ю. руководитель полетов, Лисаковская Р. Г. и Лапушинская Г. Н. – работницы отдела перевозок..."
Немало фамилий перечислено в праздничном приказе. Кто-то из этих людей сейчас в полете – держит курс на арктический остров Белый, везет почту и продукты зимовщикам арктической станции; кто- то летит на Тамбей к геологам; на Сеяху – к оленеводам, другие экипажи облетают ненецкие стойбища, собирают ребятишек в школу- интернат. Работа!
Наш спецрейс – на Салехард. Промелькнула в иллюминаторе желтая песчаная коса Мыса Каменного, что узким жальцем вошла в мутноватые воды Обской губы. Еще видны лодки рыбаков да большой морской корабль на рейде. Летим на юг.
Ми-8 делает плавную дугу разворота и ложится на курс вдоль побережья полуострова, который еще со школьных лет был для меня неистребимой мечтой. И вот... свершилось!
Машину ведет командир Александр Панченко. На правом сидении в кабине – второй пилот Сергей Воронежев. Третий из экипажа – бортмеханик Владимир Санин. Все они очень молоды.
Рядом в салоне – Галина Николаевна Лапушинская, фамилию которой я цитировал в праздничном приказе командира авиапредприятия. Летит в отпуск.
– Почему на Севере народ такой молодой?
Улыбается:
– Не знаю, не знаю... Я вот уже восемнадцатый год на Мысе Каменном работаю. Молода-ая!..
– Чем так крепко Ямал держит? – в который уж с подобным вопросом пристаю к людям.
Опять улыбка:
– Привыкла... Тянет назад всегда, не знаю, право, чем и объяснить...
Объяснить, конечно, можно, если поразмыслить трезво да рассудительно. Объяснить можно...
Ярко светит сквозь стекло иллюминатора солнце. Внизу проплывает широкий простор со змейками речек, с пятнами болот и стекловидных озер, в которых отражается быстробегущая тень вертолета. Гололобые взгорки и ягельные поляны сменяются оазисами соснячка и припадающим к скосам оврагов островками ивовых зарослей. Неброский, но чудный пейзаж!..
Как можно не вернуться в такие места!
1981
Н. В. Денисов
ЖАРКОЕ СОЛНЦЕ ТУНДРЫ
1
Поселковые псы – крупные и длинношерстные, как и всё их собачье племя в Заполярье, взбадривая в себе охотничьи инстинкты, гоняют по береговой полосе чаек. Халеи, так зовут здешних чаек, птицы нахальные и важные, словно бы поддразнивая преследователей, подпускают на близкое расстояние, затем как бы нехотя взлетают, увлекая стремглав несущегося пса далеко в воду, пока набегающая на мелководье волна не накрывает его с головой. Пес скачками вылетает обратно на сушу, шумно отряхиваясь на песке, весело скалит зубы.
Рисково заигрывают птицы с собаками! Делюсь этими мыслями со встречным парнем с транзистором и в выходных туфлях.
– Да резвятся просто! – откликается парень. Он прилетел с буровой – в отгулах, и тоже вышел подышать свежим ветерком с Обской губы.
У разбитой баржи, останки которой уже прочно замыло песком так, что торчит только часть железной палубы с погнутыми ребрами шпангоутов, прогуливаются еще несколько человек. Все мы с любопытством наблюдаем за мужчиной в высоких резиновых сапогах, зашедшим далеко в воду, где белеют пенопластовые поплавки сети, привязанной за колья.
– Ну, как там? – кричат с берега.
Мужчина разбирает сеть, затем выносит несколько рыбешек-ряпушек, со вздохом кидает на дно сумки:
– Закрутило вокруг поводка... Коту – на ужин.
Солнце медленно клонится к закату. Берег постепенно пустеет. Только собачьи ватаги все еще носятся по влажному песку, от которого все ощутимей тянет прохладой, напоминая, что день был сух и неприлично жарок для этих мест. В середине дня термометр показывал двадцать пять градусов. В Тюмени – две с лишним тысячи километров южнее, было столько же.
"Ах, лето!" – доносится из транзистора мелодия модной песенки...
В половине одиннадцатого вечера все еще светло. Середина августа, а здесь еще держатся белые ночи. В клубе кончилось кино, и на берег опять потянулся народ, больше – парочками. Своеобразный ритуал на Мысе Каменном – поздним вечером гулять по берегу Обской губы. И говорят об этом примерно так: "Пойдем на губу!" Как на Большой земле произносят с той же интонацией: "Пойдем в парк!"
А вокруг... Ни кустика, ни деревца. Редкие пучки травы, торчащие из песка, утрамбованного накатом приливов и волн. Тундра! Унылая, бесприютная. Зато воды – море!
В августе 1975 года, когда мы перегоняли на Чукотку, построенную в Тюмени, плавучую электростанцию "Северное Сияние-04", повстречались в этих широтах с морским буксировщиком "Василий Прончишев". Нас уже покидало на крутых зябких волнах, и речной буксировщик "ОТА" не чаял поскорей передать несамоходную станцию морякам и повернуть назад. Помню, как капитан ледокола-буксировщика Евгений Александрович Зубов, кивая в сторону невидимого во мраке берега, нешуточно утверждал: "Гиблое место – этот Мыс Каменный!" Я крутил окуляры бинокля, всматривался в предполагаемую кромку берега полуострова, ничегошеньки не мог разглядеть.
— Видишь? – спрашивал капитан.
— Вроде, вижу! – это просто работало воображение.
И вот стою я на этом берегу. Восторженно кричат чайки-халеи.
— Искупаемся! – парни заходят в воду, и последние блестки красного заката золотят их крепкие плечи.
2
Рассказываю о впечатлениях 75-го года Виктору Васильевичу Панину – председателю разведкома Ямальской нефтеразведочной экспедиции, он понимающе кивает, соглашаясь:
– Да, на Каменном надо пожить, чтоб...
– Оценить по-настоящему?
– Как хотите... Вот, скажем, такой пример: двести шестьдесят девять дней в году здесь ветреная погода. Двести шестьдесят девять! – повторяет Панин. – О чем-нибудь говорит? Ненцы называют здешнюю косу "чертовым местом". Вообще, раньше, до возникновения поселка, они старались обходить этот берег. Чумы ставили, стойбища разбивали южней или северней, или глубже в тундре... Ветры Обской и Тазовской губ встречаются у нас и порой так свистят, не разберешь – откуда? Роза ветров.
Панин увлекается. Мне кажется, он готов выдать популярную лекцию о ветрах. Слушать его чрезвычайно интересно, поскольку разговор о погоде – не праздное дело, не заполнение вакуума общения дежурной темой.
На Панина я "напал", как на старожила, да еще какого! В поселке геологов (есть еще поселок авиаторов) он третий по стажу старожил. И, конечно же, есть у него воспоминания:
– Первые суда с брусом для жилья пришли в августе шестьдесят пятого. И мы – девять обитателей тесного балочка – принимая их, сразу же приступили к строительству первого восьмиквартирного дома. Кстати, теперь это дом номер одиннадцать... Люди все прибывали, селились. А мы строили...
Да, так и возник поселок, обязанный своему рождению развернувшимся еще в ту далекую пору поиску на Ямале нефти и газа. И я думаю о том, что мы уж как-то привыкли повторять: для нормальной жизни и работы людей нужно создавать и условия пристойные. Все верно! Но ведь кто-то, первым ступив на пустынное место, должен начинать если уж не с палатки, так с балка-вагончика! Они, первые, и начинали – плотник Григорий Кудрицкий, тракторист Виктор Торчак и Панин, приехавший на Ямал молодым дипломированным автомехаником. Теперь коренного народа в поселке немало. Но эти трое – из первых, из тех девяти обитателей тесного балочка, что принял на себя и напоры ветра, и пурги, и сорока-пятидесятиградусные морозы. Разыскать бы тот балок, да сохранить как память. Когда-нибудь хватятся. Не поздно ли будет?!
Сегодня воскресенье. И в конторе, где мы беседуем, после утренней ежедневной планерки у начальника экспедиции Валерия Николаевича Габриэляна, никого. Выходной есть выходной. И Панин предлагает продолжить разговор на берегу. Догадываюсь, что есть у Панина и чисто производственный интерес: подходят суда с грузами – как они там, на рейде? Минувшей ночью разгружали баржу с продовольствием, на аврал выходили все, кто свободен. Работал и профсоюзный вожак.
Поистине велика привязанность и любовь у мыскаменцев к береговому проспекту. Не только за его красоту и простор. На улицах поселка – глубокий рыхлый песок, ходить – сущее наказание, ноги вязнут. На высоких коробах системы отопления, что служат и тротуарами, можно "фланировать", говоря армейским языком, в "колонну по одному", узковаты эти тротуары. И берег – самое место для красивых прогулок и бесед.
– Ну вот, – продолжает Панин, – если уж говорить об истории поселка, то надо отметить строительство школы. В апреле 66-го было принято решение: строить! Из Воркуты на самолете Ан-12 доставили брус. Тотчас принялись за дело. Чуть с опозданием, но занятия в школе начались. В конце сентября прозвенел первый звонок на уроки... К зиме успели еще открыть столовую, пекарню, котельную. Мало запасли топлива. И в холода три брусовых дома пошли на дрова... С началом навигации пришли баржи с углем. А как разгружать? Шторм за штормом! Отыскали бухточку в устье речки Нурма-Яха, что в тридцати пяти километрах от поселка. Там и сейчас наш порт и причал...
Так он начинался геологический Мыс Каменный. Время диктовало темпы обустройства. Ведь уже была получена промышленная нефть на Ново-Портовской плошали. И поисковая партия, перебравшись в поселок, была реорганизована в экспедицию. Под ее началом в те первые годы был весь полуостров Ямал, да еще левобережье Гыданского полуосторова. Огромная территория! Не случайно, что эту территорию пришлось поделить вновь созданным экспедициям – Гыданской, Карской, Тамбейской. И удобней стало работать. До самой отдаленной буровой от базового поселка 20-30 минут полета на вертолете.
Привычная и повсеместная, что на Большой земле, что здесь на "краю земли", проблема с кадрами. Но здесь она связана с нехваткой жилья. Не успевают строить! И люди, хлебнув севера, уезжают. Но удивительное все же дело – Север. Многие, уехав "навсегда", возвращаются: к этим зимним стужам, к комарам, к балкам. Только "длинным рублем" не объяснишь эту тягу к Северу. Есть в нем что-то такое... Эх, по себе знаю!
Здесь, на Мысе Каменном, старожил его Василий Хабаров провожал в армию сына. Отслужил тот и вернулся домой. Сюда, здесь уже у парня лом! Вот такая история с географией!
3
Вертолетные винты рвали со свистом воздух, взвихрив окрест пыль, мусор, песок, былинки сухого ягеля. И только редкие огоньки ягоды морошки, сразу примеченные в распахнутом проеме люка, цепко держались за мох, припадая к нему от сумасшедшего напора ветра.
Я спрыгнул с подножки винтокрылой машины, ощутив, как мягко приняла меня тундра. Но, словно бы клочьями грубой парусины, хлестануло по лицу, заклубило на голове волосы. Навстречу, от балков, пригибаясь, бежали люди. Бортрадист, стоящий в люке Ми-8, торопливо скидывал на землю тугие мешки.
– Возьмите двоих! – прокричал подбежавший высокий парень. Бортрадист прожестикулировал, двое вбежали по ступенькам в салон. Опять всколыхнулась пыль, машина оторвалась от тундры, на несколько секунд зависла, пока цепляли подвеску – огромную авоську глины и, грохоча, ушла в небо.
– На работу? – спросил высокий парень, когда возникла возможность спокойно, не терзая голосовые связки, разговаривать.
Объяснил, с какой целью прилетел. В конторе Ямальской нефтеразведочной экспедиции попросили провести литературные выступления, тут их называют "лекциями", на буровых, на других "точках". Ну вот и превратился в небесного литгастролера.
Ситная – так называется место, где опустился вертолет, – подбаза экспедиции. Такой же пологий, как на Каменном, песчаный берег Обской губы, девственной чистоте которого мог бы позавидовать любой из черноморских пляжей. А вдоль берега – ровный строй жилых балков, желтый сруб брусчатого строения – будущей столовой, с десяток автомобилей, тракторы, автокран, трубы разных диаметров, сварочные аппараты, рокочущий дизель местной электростанции. Все это по правому берегу тундровой речки Лынбона-Яхи, причудливым изгибом впадающей в Обскую губу.
В устье речки – плавучий кран, морской катер-буксир с постиранной тельняшкой на леерах и связкой рыбешек вокруг козырька рубки, уже янтарно подвяленных на солнышке. На левом берегу речки, где вспыхивают "зайчики" электросварки, три огромных резервуара для топлива. Сварщики заняты устройством трубопровода с "гусаком" – это выгнутая оконечность трубы, которая уйдет далеко в воду, чтобы танкеры могли разгружаться прямо на рейде.
– Вот то, что успели сделать! – говорит высокий парень, что встретил меня у вертолета. Звать его Николай Крохин. Он начальник подбазы. Возникла она год назад. Высадились опять же на голом берегу, сколотили из того, что было под рукой, дощато-фанерное жилище на двенадцать человек. В нем и зимовали, обогреваясь печкой-буржуйкой...
Задача подбазы? С увеличением объема поисковых работ на Новопортовской площади резко возрос поток грузов для буровых. Здесь их надо принять, укомплектовать, готовить подвески для вертолетов, а в зимнее время, когда удобней использовать трактора, отправлять на санях по зимникам. Масло, бензин, керосин, дизтопливо, цемент, глина, буровое оборудование, запчасти – это главный, но не полный перечень грузов, что приходят по Обской губе.
Сейчас на подбазе пятьдесят человек рабочих – механизаторы, такелажники, сварщики. Дел у них много, к тому же приходится отрывать людей и на строительство жилья, на обустройство подбазы. К зиме надо подготовить дома для ста пятидесяти рабочих. И надо успеть до холодов, чтоб жить хоть чуточку попросторнее. А пока тесновато, скученно. Койка самого начальника ютится в конторе – за занавеской. Николай, правда, говорит, что "мне не привыкать". В свои двадцать шесть лет он уже исколесил Север. Участвовал, например, в создании Тамбейской экспедиции, почти три года жил и работал на такой же подбазе, обеспечивающей несколько буровых. 98
Сюда перебрался вместе с Геннадием Галицким и своим другом Сергеем Романовым. Сергей поначалу уехал на свою родину в Волгоград, но ненадолго. Не смог без Севера, без друзей, вернулся. И опять: они поселились под одной крышей. Сергей – бригадир такелажников, по сути дела заместитель Крохина. Когда начальник был недавно в: отпуске, ездил к родителям в Челябинскую область, оставлял за себя Романова...
Заходим в контору. И тотчас – вызов по рации, радиограмма: на подходе две баржи с оборудованием и балками. Крохин открывает амбарную книгу, записывает.
– Ну, что ж, разгружать – так разгружать! – говорит Сергей Романов. Он зашел на минутку попить простокваши из холодильника жарко на дворе, а в холодильнике большая посудина с простоквашей – слабость начальника эта простокваша. Он объясняет эту "слабость" так: "Не курю, балуюсь молочным!"
Крохина беспокоит берег речушки: вода подточила крутизну, она оползает, на тракторах, на автомашинах близко не подъедешь. Да и прилива надо ждать. А у моряков тоже время на счету. Коротка тут навигация. Вот-вот сентябрь. И заиграют штормы, забереги начнут намерзать, а там – зима ранняя, пурга за пургой, так что только поспевай...
Баржи пришли к утру, встали на рейде. Как на грех разгулялась волна, и молоко во флягах, что доставили для подбазы из Нового Порта, опять превратилось в простоквашу. Говорили об этом в шутку, но сам аврал был делом не шуточным. Крутились, как могли. К утру же погас свет: поломка на электростанции. Повариха Таня Дудина чуть не в отчаянии пришла к начальнику:
– Как готовить? Успеем ли на одной запасной газовой конфорке? И холодильники потекли... Что делать с оленьей тушей, может испортиться мясо?..
Не позавидуешь Крохину. Сказываются промахи в снабжении: заявки в базовом поселке выполнять не торопятся.
– Пока, – с надеждой глянул на меня Крохин, – ни одного гвоздя на мои заявки не поступило... Или, к примеру, с дисциплиной: наказываю провинившихся, выгоняю иногда, а Бажин Андрей Андреевич, заместитель начальника экспедиции, "прощает" и посылает обратно...
Летом особенно чувствуется нехватка людей. Многие в отпусках, так что иной раз приходится "понимать" нарушителей...
Поломку на электростанции устранили скоро. И опять взбодрилось настроение у парней. Все пошло ладно и с толком.
Рокотал вертолет. Машина взяла на подвеску новый груз и опять в тундру.
4
Геолог Людмила Московских принесла из тундры багряно-фиолетовый букет цветов, поставила в трехлитровую банку с водой, и балок тотчас засветился домашним уютом.
– Женские руки! – многозначительно произнес инженер Василий Николаевич Васильев.
В дверях возник буровой мастер Василий Григорьевич Станько, искренне изумился:
– Цветочки!.. Откуда? Я как-то сроду не примечал, что у нас такие водятся.
– В ближнем овраге собрала. Обыкновенный иван-чай, а вот эти – колокольчики.
– Нет, надо же, а!..
Вместе с геологом и инженером я только что прилетел на буровую № 126. Бригада работала здесь последние сутки, долото достигло проектной отметки – 2800 метров. Вскоре скважину передадут испытателям. Сегодня же вахтам предстоит поднять инструмент, произвести отбор керна. Затем часть бригады должна перебазироваться на Р-101, где вышкомантажники закончили сборку новой вышки, и начинать, говоря на местном языке, снова "забуриваться".
Пока Васильев начнет работы на Р-101, Станько собрался слетать на Мыс Каменный, чтобы помочь жене переехать, перевезти вещи на новую квартиру. Ждали ее, даже "отпуск нынче не получился", не побывал Станько на родной Полтавщине. Дождался. Выделили трехкомнатную его семье. Понятно, что настроение сегодня у мастера приподнятое. Народ в бригаде тоже с "чемоданным настроением" – перебазировка на новое место. Что ни говори, событие! Те, которые не на вахте, собирают, укладывают нехитрый скарб. Трактор отвозит к посадочной площадке вертолета имущество, что в первую очередь надо перебросить на новую точку.
Надев защитные каски, поднимаемся на площадку буровой. Не впервой вижу, как действуют, дышат паром, лязгают трубами и жилами тросов эти железные гиганты, а привыкнуть не могу- Наполняешься особым ощущением значимости момента. И буровик, и геолог, и мастер – все всякий раз надеются: вдруг удача, скважина нефтеносная! Без надежды нельзя, немыслимо.
Ритмично рокочут дизеля. Сноровисто действуют помощники бурильщика. Сам бурильщик Николай Вахрушев, в капельках глинистого раствора на куртке, держит руку на рычаге компрессора, посматривает на приборы. Вахрушев в бригаде уже шесть лет. У других тоже стаж не малый: у дизелиста Евгения Беклещеева, у помбуров Андрея Туранского, Николая Виссарионова. Конечно, все это народ опытный и привычный к железной работе. А вот Володя Хули – из местных, из тундровиков. Вырос Володя в ненецком чуме в семье пастуха-оленевода, послужил в армии, новые края посмотрел, что-то сдвинулось в душе парня, изменил пастушьей стезе родичей, пришел на буровую, где его "определили помощником дизелиста", как сказал мастер Станько.
Мастер посматривает на горизонт:
– Где рейс?
Вертолет ждали во второй половине дня. Не прилетел. Станько долго вызывал по рации "базу", там поначалу обещали, затем стали обещать как-то без энтузиазма, потом окончательно сообщили, что "борт" будет только завтра. И мастер вновь натянул сапоги взамен легких полуботинок.
Взяв с меня слово – вернуться, когда "поспеет" баня (на буровой баня ежедневно!), Станько и меня отпустил: давай, мол, прогуляйся по окрестностям, тундру почувствовать надо! Да, конечно, тундра, что мягко пружинит под ногой, совсем не та, что видна с высоты птичьего полета. За эти дни я уже порядочно налетался над тундрой, нагостевался на "точках" с "лекциями". Пустынна сейчас тундра: оленьи стада кочуют по ту сторону полуострова – на побережье Байдарацкой губы и Карского моря. Тихо, глухо, легкое марево августа.
А солнце печет. И трудно представить, что под россыпью ягод, похожих на бруснику, (попробовал, не-е, не брусника!) на глубине полуметра, под ягелем, вечная мерзлота.
Сбегаю в овраг. На дне его тихоструйно журчит речушка с осокой по берегу. В прыжке перемахиваю руслице. На другом берегу – там и там – обглоданные кости, "ветки" оленьих рогов. Господи, что это? Серые разбойники-волки пировали? Жутковатое зрелище! Вспоминаю рассказ ребят со сто семнадцатой буровой. Вот так же парни пошли в тундру на прогулку и наткнулись на тушу белого медведя. Как хозяин Арктики так далеко забрел на материк? Судили-рядили парни. Был с собой фотоаппарат, запечатлели находку: не всякий бы поверил их рассказу! Я смотрел фотографии и тоже дивился: редкий случай. Загадочный. Скорей всего арктического мишку гнал голод. Что еще?
Поднимаюсь на взгорок, с которого открылся вид на ненецкое кладбище. Хальмер? Или халмир, припоминаю название... Говорили мне как-то, что место это священное у тундрового народа и постороннему человеку лучше не нарушать законы тундры, не заходить на территорию захоронения.
Жутковато. И в то же время любопытство разбирает. Но... чуть приблизившись, разглядываю скелеты жертвенных оленей. Вдруг из кустов, словно вспугнутые души усопших, с плеском крыльев взлетают куропачьи выводки. Тянет могильной сыростью из зеленеющей в низине осоки. Несколько деревянных ящиков (наподобие гробов) установлены над землей. За толстыми досками ящиков, еще не взятых гниением, останки усопших. Круто обрывается спуск в овраг, над самой кручей его – перевернутые нарты, упряжь, хореи, сети, домашняя утварь... Непривычно все это для русского человека. И постояв некоторое время в раздумьях, иду прочь с этого печального и жутковатого места, так внезапно встретившегося в жаркой тундре. Ветерок доносит вслед запахи тления...
Но живым – живое. С радостью возвращаюсь на буровую, к людям. Собаки встречают лаем, но, узнав, виляют хвостами.
Утром пришел вертолет. Еще задолго до посадки, когда возникла предполетная суета и оживление, метался, поскуливая, любимец парней пес Помазок.
– Возьмем, не крутись под ногами! – обещали парни. Но Помазок, пес самостоятельный, надеялся только на себя: а вдруг забудут в суматохе! И когда вертолет приземлился, он, не дожидаясь приглашения, первым взлетел по трапу в салон.
– Ай да Помазок!
Пес дружелюбно, с понятием посматривал на хозяев, споро загружавших машину. И мне думалось о том, что вот и я сейчас улечу с буровой, где провел сутки всего. А сколько новых впечатлений! Улечу и уж скорей всего – не вернусь сюда никогда. Взревели винты. Теснясь, мы все разместились на мешках...
5
"С хорошими показателями к Дню Воздушного флота СССР подошел коллектив авиапредприятия Мыса Каменного. План семи месяцев 1981 года перевыполнен. Успех авиаторов отмечен Ямало-Ненецким окружным комитетом партии. За первое место среди родственных предприятий он награжден переходящим Красным знаменем...
Эту страничку из праздничного доклада, с которым выступил в клубе авиаторов начальник штаба авиапредприятия Мыса Каменного Роман Айзикович Агранов, я положил в путевой блокнот. Она напоминает мне о торжестве, что недавно состоялось в аэропорту. В фойе клуба играл инструментальный оркестр, люди шли принаряженные, как принято ходить на всякий праздник. А туг свой, родной – авиационный!
Передовики получали и благодарности командования, и Почетные грамоты, и премии. Но самая большая благодарность – от геологов. Искренне говорили на торжестве гости из Ямальской нефтеразведочной экспедиции:
– Без вас мы в тундре – никуда!
И мне вспоминалось...
Всякое рабочее утро Анатолия Григорьевича Жумшанова, которого в Ямальской экспедиции называют "командующим авиацией", начинается на вертолетной площадке, что рядом с поселком геологов. Сюда приходит народ с рюкзаками: надо на вахту. Подвозят продукты на буровые. Заезжему литератору – туда же. Небо над тундрой просторное, а все небесные дороги связаны с буровыми и подбазой на Ситной. "Командующему авиацией" надо быстро и точно распорядиться, куда в первую очередь направить "борт", кому сгрузить мешок сахара...
– База, база! – зовет – не дозовется кто-то из мастеров с буровых.
– База... А, это ты Григорьевич, слушай... отправил два мешка огурцов... Ла, только что получили свежие. Что? Курева? Сами без курева, что я поделаю?.. Все "бычки" пособирали? Н-да... Говорят, в Новом Порту – "Беломор", "Опал" девать некуда. Попроси пилотов, пусть подбросят...
Знаю, настрадались мужики за эти дни с куревом. Вспоминаю, как потянулось к моим сигаретам несколько рук, едва сошел с тюменского самолета. А на буровых! Заядлые курильщики нервничали и вертели самокрутки... из чая. Кто-то недоучел, кто-то недосмотрел. И вот – прокол в снабжении. Чья вина? Пойди разберись! Но из тундры виноватого не достанешь, потому парни на буровых с надеждой ждут очередной "борт", авось выручат пилоты, они везде летают-бывают...
"Много труда вложили работники авиапредприятия в выполнение производственных задач. Назовем лучших из них. Это Кузнецов Б. И. и Медведовский И. Н. – командиры Ми-8, Жигулевцев А. Ю. руководитель полетов, Лисаковская Р. Г. и Лапушинская Г. Н. – работницы отдела перевозок..."
Немало фамилий перечислено в праздничном приказе. Кто-то из этих людей сейчас в полете – держит курс на арктический остров Белый, везет почту и продукты зимовщикам арктической станции; кто- то летит на Тамбей к геологам; на Сеяху – к оленеводам, другие экипажи облетают ненецкие стойбища, собирают ребятишек в школу- интернат. Работа!
Наш спецрейс – на Салехард. Промелькнула в иллюминаторе желтая песчаная коса Мыса Каменного, что узким жальцем вошла в мутноватые воды Обской губы. Еще видны лодки рыбаков да большой морской корабль на рейде. Летим на юг.
Ми-8 делает плавную дугу разворота и ложится на курс вдоль побережья полуострова, который еще со школьных лет был для меня неистребимой мечтой. И вот... свершилось!
Машину ведет командир Александр Панченко. На правом сидении в кабине – второй пилот Сергей Воронежев. Третий из экипажа – бортмеханик Владимир Санин. Все они очень молоды.
Рядом в салоне – Галина Николаевна Лапушинская, фамилию которой я цитировал в праздничном приказе командира авиапредприятия. Летит в отпуск.
– Почему на Севере народ такой молодой?
Улыбается:
– Не знаю, не знаю... Я вот уже восемнадцатый год на Мысе Каменном работаю. Молода-ая!..
– Чем так крепко Ямал держит? – в который уж с подобным вопросом пристаю к людям.
Опять улыбка:
– Привыкла... Тянет назад всегда, не знаю, право, чем и объяснить...
Объяснить, конечно, можно, если поразмыслить трезво да рассудительно. Объяснить можно...
Ярко светит сквозь стекло иллюминатора солнце. Внизу проплывает широкий простор со змейками речек, с пятнами болот и стекловидных озер, в которых отражается быстробегущая тень вертолета. Гололобые взгорки и ягельные поляны сменяются оазисами соснячка и припадающим к скосам оврагов островками ивовых зарослей. Неброский, но чудный пейзаж!..
Как можно не вернуться в такие места!
1981