Тычковка, Сараи, Потаскуй… Из истории тюменских окраин XIX – начала XX вв.
С. Н. Кубочкин
«УКРАШЕНИЕ ГОРОДА»
Здание Тюменского областного краеведческого музея, стоящее на Исторической площади – в самом начале улицы Ленина (бывшей Спасской), до революции занимали городская Дума и городская управа.
Памятная мраморная доска на нем гласит: «Памятник архитектуры начала XIX в. Здание бывшей городской Думы. Построено в стиле русского классицизма». Эта информация известна многим, но всякий разговор о дате постройки, имени архитектора и строителей этого здания порождает вопросы, ответы на которые найти непросто.
Сведения, найденные в краеведческих изданиях, особой точностью и единодушием не отличаются.
«После завершения Почтовой конторы началось возведение городской управы...».
«В первой четверти XIX века барокко сменяется классицизмом. В этом стиле сооружено здание городской управы...».
«В самом начале прошлого века для городской управы было построено специальное здание...».
До описываемых ниже событий городская Дума помещалась в каменном здании городского магистрата и находилась бы там, очевидно, еще долго, если бы не одно событие, а точнее – целая история, благодаря которой в Тюмени на Исторической площади появился каменный двухэтажный «общественный дом».
Началась эта история в 1824 году, когда в Санкт-Петербурге, при императорском дворе стали распространяться слухи, будто государь Александр I собирается посетить самые отдаленные города Сибири.
Сейчас трудно назвать причину, побудившую Александра I выразить столь экстравагантное желание. Возможно, государю захотелось посмотреть, как исполняются законы по управлению Сибирью, которая по предложению М.М. Сперанского именным указом 26 января 1822 года была разделена на Западную и Восточную.
В Сибири слухи о возможном визите государя создали ситуацию, похожую на начало гоголевского «Ревизора». Только своих подчиненных собрал не городничий, а генерал-губернатор Западной Сибири...
Генерал-губернатором Западной Сибири был тогда Петр Михайлович Капцевич, и его приказ о спешной инспекции сибирских городов прозвучал по-военному кратко.
Характеристика, данная ему А.И. Герценом, дает представление о Капцевиче: «Худой, желчевой, тиран по натуре, тиран потому, что всю жизнь служил в военной службе, беспокойный исполнитель – он приводил все во фрунт и строй...».
Так же, хотя и несколько мягче, характеризовал его Д.Н. Бантыш-Каменский: «Петр Михайлович высокого роста, худощавый, смуглый собою, имевший огненные глаза, умную физиономию, улыбку насмешливую, был неустрашим на бранном поле, взыскателен по службе, строг, не терпел ни малейшего отступления от порядка; но всегда справедлив, почтителен к властям, хороший христианин, добрый семьянин». Вышесказанное не оставляет сомнений: ослушавшийся или нерадивый исполнитель приказа генерал-губернатора будет строго наказан.
Первым сибирским городом на пути государя должна была быть Тюмень, поэтому и внимание ей было уделено соответствующее.
П.М. Капцевич сам несколько раз в этот период побывал в Тюмени: осматривал мостовые улиц, внешний вид домов, помещения казенных зданий... Тут же отдавались распоряжения о наведении порядка. Никогда еще до этого времени не уделялось столько внимания внешнему виду города.
А между тем, пока в Тюмени велась подготовка к приезду государя, осенью 1824 года в Петербурге произошло событие, ставшее для императора Александра I потрясением.
7 ноября 1824 года в Петербурге случилось наводнение, подобное которому произошло в 1777 г., в год рождения Александра Павловича. В повторившейся для города трагедии он увидел знак своей смерти. Планы императора изменились, и о посещении Сибири он, скорее всего, перестал и думать.
Но в Сибири Александра I по-прежнему ждали, и хлопоты, связанные с подготовкой его встречи, продолжались. До властей Тюмени было доведено вышестоящим начальством, что город необходимо благоустроить, для чего 17 декабря 1824 года и было собрано купеческое и мещанское общество, которое на эти цели «торжественно согласилось составить... сумму 7509 руб. 20 коп.».
В феврале 1825 года из Тобольска пришел указ тобольского гражданского губернатора «купецкому и мещанскому обществу объявить нащет приступления устроением города и приготовлением на то заблаговременно материалов с употреблением пожертвованной суммы обозначаемой по присогласованию общества».
Начало 1825 года насыщено активной перепиской. От генерал-губернатора Западной Сибири тобольскому гражданскому губернатору и от последнего тюменскому городскому голове шли указы, приказы, предписания с перечислением того, что надо делать и в какой срок. В обратном направлении шли рапорты о проделанной работе.
Так, 16 февраля 1825 года сначала в городской Думе, а затем и на собрании городского общества были заслушаны предложения генерал-губернатора Западной Сибири Капцевича о том, чтобы «граждане не теряли удобного времени, приготовили себя нащет правильного и приличного обделания домов, обивки оных тесом». Думе же предписывалось по всем вопросам обустройства города обращаться к губернскому архитектору Праману, «чтоб содействовать с его стороны по знанию архитектурной науки во всех отношениях действиям граждан города Тюмени».
Горожанам объявили, что они должны побеспокоиться об украшении своих домов. О чем с них даже были взяты расписки: слышали, согласны с этим и «обязуются сие исполнить».
Обещанную же на благоустройство тюменским обществом сумму было доверено собрать мещанам Алексею Лепешкину, Василию Молчанову, Макару Байдакову и Алексею Коробейникову «за шнуром и печатью».
Вот тут-то и возникли трудности: платить обещанные деньги жители города не торопились. Многие из них просто не имели такой возможности, так как помимо этого сбора необходимо было за свой счет приводить в надлежащий вид свои дома. Да и вновь введенная земская повинность (за полтора года по 4 руб. 94 коп. в год с ревизской души) была ощутимой.
Но городская Дума посчитала, что ничто «останавливать збор поземельных денег не может, как оный требуется безотлагательно ко взысканию на устройство городских зданий». Для ускорения сбора денег Дума обратилась к городничему с просьбой помочь сборщикам.
Кроме того, Думой 28 апреля 1825 года было издано постановление, которым на владельцев домов возложили ответственность за ремонт прилегающей части мостовой.
По предложению тобольского губернатора была создана комиссия по устройству города, в состав которой вошли: окружной начальник, городничий, губернский архитектор коллежский секретарь Праман, а также городской голова и почетнейшие из тюменских граждан: купцы Иван Семенов Прасолов, Федор Проскуряков, Иван Барашков, из мещан Андрей Гневашев.
Но к лету существенных изменений в устройстве города заметно не было. Тобольский гражданский губернатор, получавший сведения от строительной комиссии, писал в Тюмень, что «видны весьма малые успехи, потому более, что кроме других затруднений, обыватели города мало заботятся, даже люди торгующие и имеющие все возможности способствовать устройству города».
5 июня городничий довел до сведения городской Думы, что некоторые тюменские граждане отказываются «исправлять мостовую», прилегающую к их домам.
Отказавшиеся – купец Василий Аласин, мещанин Митрофан Бобков и мещанка Федосья Парфенова – считали благоустройство улиц общественным делом, а купец Семен Башарин и мещанин Егор Молодых были согласны исправлять мостовую «с тем, чтоб и прочие исправляли». Зачинщиком неповиновения был признан купец Василий Аласин.
Состояние тюменских улиц было на самом деле плачевным. По свидетельству тюменского городничего «по имевшейся в городе Тюмени мостовой усмотрены во многих местах насквозные дыры так, что и проезд иметь опасно».
Своих средств и сил для приведения мостовых в порядок у города не было, и потому городничему было рекомендовано «объяснителей купца Василья Аласина, мещанина Бобкова и мещанку Парфенову исправлять мостовую против их домов понудить, с подписками», объявив им при этом, что «дума сие делает в последний раз, в противном же случае, поставя на вид объяснения их, не преминет принять принадлежащих решительных мер».
Меры, предпринятые городничим, видимо, подействовали, так как купец Аласин в конце - концов согласился сделать ремонт мостовой, но пригрозил, что в будущем будет просить защиты у высшего начальства. Мещане Бобков и Парфенова поступили аналогично. Но были и ухоженные улицы: «...особенно трудятся живущие по Архангельской улице, которая есть вторая главная в городе и по слабости местоположения подобна Благовещенской, но старанием хозяев, посредством простой сыпи, как-то: щепами и прочим домашним обиходом доведена в порядочное состояние, так что во всякое дождевое время топи на ней не бывает».
В конце мая 1825 года в Тобольск к месту службы прибыл новый тобольский гражданский губернатор действительный статский советник Дмитрий Николаевич Бантыш-Каменский. Ко времени его назначения ему не было еще и 37 лет.
Новый губернатор рьяно взялся за наведение порядка сначала в Тобольске, где в ожидании приезда императора были отремонтированы мостовые, здания тюрьмы и больницы, казарма для пересыльных, расставлены уличные фонари.
Энергичные меры, предпринятые Бантыш-Каменским, были замечены генерал-губернатором Капцевичем, который в послании ему писал: «Я нахожу, что все вновь учреждено, и с необыкновенным успехом, в короткое время вашего управления Тобольскою губерниею. Остается желать, чтобы это устройство сохранилось навсегда. По справедливости должен я сказать, что исполнение служебных обязанностей, при всей разнородности и трудности их, легко бы казалось мне, если б и по другим частям я имел таких же ревностных в службе помощников, какового имею в вашем превосходительстве».
В сентябре этого же года дошла очередь и до Тюмени. В своем стремлении навести порядок везде и во всем новый губернатор иногда перегибал палку. Так, лично осматривая город, он «нашел, что устройство онаго по новым фасадам производится без успеха, ожидаемого начальством», из чего заключил, что «граждане города Тюмени не хотят споспешествовать цели правительства».
С тюменским городским головой Пеньевским они, что называется, разошлись во мнениях относительно благоустройства города: городской голова, видя пустую казну и горожан, обремененных разными сборами и общественными работами, не хотел украшать город любой ценой. В то время как молодой и энергичный губернатор хотел показать рвение и усердие в наведении порядка на своих территориях.
Масла в огонь добавил тюменский городничий, отправивший донос на городского голову, из которого губернатор усмотрел, что «Градский Глава Пеньевский, член строительной комиссии, долженствующий споспешествовать лучшему устройству города, не хотел подписать журнала, состоявшегося в комиссии о улучшении домов, улиц и прочего».
Желая поставить точку в этом деле, губернатор «нашелся предоставить поступок его рассмотрению совета общего губернского управления, который положил: немедленно удалить Пеньевского от должности».
Случай в истории Тюмени беспрецедентный: за предыдущие 35 да и последующие почти сто лет городского самоуправления действующего городского голову с должности не снимали.
Губернатор, поручив исполнение решения губернского совета городской Думе, потребовал немедленно представить ему документ на утверждение кандидата Башарина в звании градского главы.
В тот же день, 29 сентября 1825 года, Тюменской городской Думой, по предписанию из Тобольска, Михаилу Пеньевскому «от занятия должности градского Главы отказано».
Так тюменским городским головой стал немолодой уже купец 3-й гильдии Семен Башарин, но ненадолго. В начале января 1826 года Башарин умер, видимо, не выдержав интенсивного благоустройства города, и место его из числа избранных гласных занял купец Иван Андреевич Аласин.
Предпринятые меры давали результат – город постепенно приводился в надлежащий вид.
* * *
Было еще одно место в Тюмени, которому уделяли особенное внимание: дом городского общества. Еще 19 февраля купеческим и мещанским обществом было решено «дом Градского общества, где размещалось хозяйственное и судное управление, покрыть железом с окраскою оной и крыльцо, по приличию, сделать деревянное; во внутренности сего дома, равно и с наружной стороны, что следует к лутчему, исправить». Посчитали, что для встречи императора этого достаточно.
Но побывавший в середине февраля в Тюмени генерал-губернатор Капцевич, осмотрев город, предписал, чтоб «Градская Дума приступила к возможному украшению гостиного двора, отдельных лавок и самого каменного дома, ею занимаемого».
Каменный дом, занимаемый городской Думой, имел деревянную пристройку, но, видимо, такого ветхого и безобразного вида, что Капцевич нашел, что «деревянная пристройка к сему дому совсем ненадобна». Дума же, со своей стороны, нашла, что если сделать лишь одно крыльцо, которое соответствовало бы зданию, «то на оное употребилась бы значительная сумма».
Было решено к зданию городской Думы для устранения существующей тесноты «собраниев, равно и для лучшей удобности... прочих присутствиев, прибавить вновь каменною прикладкою на сторону крыльца трех стен вдоль по улице на 3 сажени, а поперешник во весь нынешний корпус».
Для составления плана пристройки к зданию городского управления обратились к губернскому архитектору Праману, с тем чтобы в пристрое «помещения были свободны, в особенности для Думы, где бывает собрание общественное с лишним до ста человек и по сочинении сего плана, прислать в сию Думу».
Предполагалось также провести круговую лестницу на второй этаж, а в пристрое, внизу и вверху, сделать дополнительные комнаты, на что и была составлена смета. Выходило «с решительною отделкою 5568 руб. 20 коп.».
На гласных Тюменской городской Думы Алексея Чернышева и Андрея Синицына было возложено ответственное поручение: «в Ирбитской ярмонке для сего предмета искупить материалы».
А так как гласные уже находились на ярмарке, то деньги в размере 1600 рублей были им посланы «с приказанием таковым, чтоб в цене соблюсть самую хозяйственную економию...».
Вернувшиеся из Ирбита гласные Алексей Чернышев и Андрей Синицын отчитались перед Думой за израсходованные деньги на покупку для каменного общественного дома: «гвоздей полуторнику 3700 на 12 руб.; 58 связей железных 40 пудов 14 фунтов – 151 руб. 30 коп.; листового железа 150 пудов 35 фунтов на 1129 руб. 60 коп.; краски зеленой малахиту 2 пуда 11 фунтов на 136 руб. 50 коп.; белил свинцовых 2 пуда 12 фунтов на 59 руб. 80 коп.; да за провоз вырасходовано 2 руб. 36 коп. всего выходит на 1492 руб. 14 коп.».
Покупки были записаны в специальную книгу, заведенную «на устройство каменного общественного дома».
После закупки материалов встал вопрос о мастерах, поэтому в апреле городская Дума обратилась к городничему с просьбой расклеить в городе листы о вызове «художников каменного мастерства» для возведения пристройки к общественному дому. Ввиду важности дела предлагалось так называемые «публики» устроить троекратными.
К торгам явился один только человек – местный мещанин Митрофан Бобков и назначил цену «за клажу по 7 руб. 50 коп. с тысячи». Дума же приступить к окончательному торгу не смогла по неимению конкурентов у Митрофана Бобкова.
Для того, чтобы «соблюсть хозяйственную економию в цене», Дума посчитала необходимым обратиться также к туринскому, ялуторовскому и курганскому городничим с просьбой «учинить публики» по своему ведомству для вызова «желающих каменного мастерства художников, чтоб являлись к торгам в скорейшем времени в сию Думу».
В то время, когда наведение порядка было в самом разгаре, из Петербурга пришло известие о смерти в Таганроге императора Александра I. Отказавшиеся присягать Николаю I гвардейские полки 14 декабря вышли на Сенатскую площадь, участников тех событий позже назовут декабристами...
В Тюмени уже не ждали своего государя, Сибирь ожидала других гостей – без почестей, без званий, наград и чинов.
В городе к этому времени успели не спеша собрать обещанные еще в декабре 1824 года деньги и начать обсуждать проект переустройства дома городского общества. Уже не ради государя, для себя.
На заседании городской Думы, состоявшемся 22 мая 1826 года, было зачитано сообщение архитектора Прамана, что «начертил он вновь план и фасад с увеличиванием онаго на 5 с половиною сажен, но как действительные выгоды и удобность дома не в обширности онаго должны состоять, а заключаются единственно в прямой надобности комнат, что им по последнему случаю согласно желанию и назначению самих граждан и было соблюдено, то не признает он нужным расширять онаго дома».
Тюменская городская Дума по согласованию с тюменским обществом согласилась прекратить все переписки по устройству общественного дома и «приступить к оному по сочиненному архитектором Праманом плану и фасаду, употребляя на весь расход гостинодворскую сумму, с дачею по окончании постройки обществу подробного отчета».
Для устройства общественного дома было уже заготовлено: «круглого лесу разной меры – 267, краски зеленого малахиту 2 пуда 11 фунтов, белил свинцовых 1 пуд 4 1/2 фунта, гвоздей полуторнику 3250, кирпича 52990, связей железных 40 пудов 35 фунтов».
Смета, составленная еще 23 февраля 1825 года, выглядела так: «кирпича 75 тысяч по 15 фунтов, тысяча на 1125 фунтов извести с вывозкою на место 750 пудов по 17 коп. пуд – 127 руб. 50 коп.; песку с доставкою на место 15 сажен по 10 руб. с сажени – 150 руб... связей железных в два ряда 34 пуда по 4 руб. 36 коп. за 4 печи с материалами, заслонками, вьюшками, душниками, связями с работой – 400 руб., художникам за работу корпуса по 7 руб. 50 коп. с тысячи – 562 руб. 50 коп., за копку рва 50 руб., за 8 оконниц в верхний корпус по 10 руб. каждая – 80 руб. Полагается на крюки для дверей 5 руб. за 7 оконниц в нижнем корпусе по 10 руб. каждая – 70 руб., за дело 4-х дверных притворов по 4 руб. каждые – 16 руб., на переделку прежних дверей во всех каморах оконниц и выборку стен полагается с работой 200 руб., на крышу всего корпуса прежнего и вновь прикладенного потребно листового железа 150 пуд, полагая в пуде по 3 листа – 1200 руб.
За работу художникам крыши с приколоткою гвоздями по 40 коп. с листа с 450 выходит 180 руб. Гвоздья полуторнику, полагая для каждого листа по 6 гвоздей потребно 3700 по 6 руб. тысяча – 25 руб. 20 коп. За зделание для крыши решетин за одну работу без материалов 100 руб., круглого лесу хорошей доброты и не тонкого потребно для решетин на накаты для потолков и прочие непредвидимые потребности 200 лесин в отрубе от 7 до 8 вершков по 60 руб. сотня – 150 руб., плах для настилки полов хорошей доброты 250 по 60 коп. сотня – 150 руб., за работу художникам за накаты потолков и настилку полов, как в нижних, так и в верхних каморах прежних и новых, за зделание в средине здания для входу изнизу вверх круглой лестницы и протчих к сему потребностей полагает 500 руб., на окраску крыши потребно краски зеленой 21/2 пуда по 60 руб. каждый – 150 руб., масла постного 10 пудов по 7 руб. 50 коп. на 75 руб., за окраску крыши, художникам за работу 100 руб. итого на 5568 руб. 20 копеек».
И опять гласные городской Думы не могли прийти к единому мнению. По проекту архитектора Прамана для осуществления пристройки необходимо было произвести некоторую разборку прежнего каменного здания. Гласные же городской Думы признали, что «если не разобрать прежний корпус до основания, то не может в настоящем виде соблюстись фигуры против плану и фасаду, а необходимо должно оный раскласть, чрез что в полной мере соблюдена будет по плану архитектурия, прочность в здании и пространство во всем корпусе, расходу же на сие последует сверх сметного назначения не более 1000 рублей вообще с материалами».
Решено было строительство начать с будущего, 1827 года, а за это время приготовить необходимые материалы.
Тобольским губернским правлением было предписано, чтобы Тюменская городская Дума доставляла губернскому архитектору Праману ведомости о ценах на материалы. Приходится только удивляться, какая централизация существовала тогда – строили себе, на свои деньги, а должны были держать отчет по полной форме: что купили и по каким ценам.
Большая спешка по облагораживанию внешнего вида города уже прошла, закончился 1826 год, как-то незаметно прошли зима, весна и лето 1827-го, а к строительству так и не приступили.
В сентябре прошли выборы, и новый состав Думы на своем заседании 30 сентября 1827 года вернулся к вопросу о строительстве общественного дома.
Вновь избранные гласные посчитали, что прежним составом Думы особого усердия в деле проявлено не было, а потому, просмотрев всю имеющуюся по этому вопросу переписку, решили, что «устройство общественного дома прикладкою непосредственно состоит в числе главных предметов на отчете Думы».
Было признано необходимым заготовить недостающий по смете материал, и хотя «кирпича по здаточным описям бывших присутствующих и числится 41740, но его на прикладку должно еще прикупить до 40 тысяч, лесу круглого хорошей доброты для решетин и на накаты 200 – в отрубе 7 и 8 вершков, плах для настилки полов 250, извести, алебастру и прочих к тому потребных материалов, то и предупреждать всякий недостаток, могущий быть, в противном случае на ответственности Думы».
На обсуждение городским обществом был вынесен вопрос: оставлять старое здание Думы или разобрать его до основания и построить полностью новое?
В октябре прошло собрание, на котором городское общество изъявило желание, «чтоб прежний корпус общественного дома раскласть до основания; потом приступить к устройству нового с приготовлением на то потребных материалов».
Наступил декабрь 1827 года, по мере принятия решений возникали новые вопросы. Раз решено «раскласть» старое здание, то план, составленный Праманом, терял свою силу, и необходим был другой «фасад и план». По предварительному подсчету произвести новую кладку на том же месте стоило бы «чрез художников с работою и всеми материалами, кроме щекотурки, с припасами в 10457 руб. 70 коп.».
Другой вариант постройки общественного дома состоял в том, чтобы строительство производить «на другом приличном месте с прибавлением сверх плана к лучшей удобности в длиннике 2 ½ сажени», что «составит всего длинник 11 сажен, кочтующей в 12839 руб. 70 коп.».
Преимущество первого варианта перед вторым заключалось лишь в более низкой себестоимости с разницей в 2384 рубля. Но строительство могло продолжаться не менее трех лет, и в течение этого времени все городские службы должны были где-то размещаться да «занимать у посторонних людей квартиры с платежом за корм денег не менее каждый год 500 рублей в единственный убыток общества, с совокупностью даже и тою, сколько послужит всех неудобств для присутствий Думы и городового суда...».
В конце концов решили «ныне существующий корпус оставить в прежнем виде, без всякой разломки, а приступить к устройству нового каменного здания на другом приличном месте, с приготовлением на то потребного материала».
Еще раз гласными 16-го трехлетия были проверены материалы, имеющиеся в наличии и оставшиеся от Думы прошлого трехлетия. Главным образом осмотрен кирпич, который, как оценили гласные, «не мог от продолжения времени не клажей общественного дома придти в ничтожество...».
С наступлением теплого времени 1828 года подрядчиком – тюменским мещанином Митрофаном Бобковым была начата кладка каменного общественного дома. Работа закипела, теперь Дума была обеспокоена возможностью ее остановки из-за недостаточного запаса материалов, главным образом кирпича.
К середине июля были проверены контракты на его поставку мещанами «Дмитрий Малых с товарищи». С них была взята подписка, по которой они обязались вывезти в течение месяца, начиная с 1 августа, к месту строительства общественного здания половину кирпичей. Вторую – к 1 сентября 1828 года. К мастерам были приставлены смотрители «для надзору за успешным произведением делокирпичниками работ».
Но даже этого гласным показалось мало. Придавая особую важность строению, они во избежание простоев по поставке кирпича решили вызвать в Думу всех подрядчиков: мещан Дмитрия Малых, Степана Черепанова, Ивана Костыгина, Егора Черкалова, Ивана Докучина, Никиту Попова, Павла Кармачева, Григория Костыгина, Ивана и Евдокима Соколовых, крестьян Степана Голышманова и Николая Рюпина. Вызванным работникам под подписку объявили: «чтоб они кирпич доставили с надлежащей поспешностью, хотя бы благовременнее буде из них у кого наделан и обожжен в настоящее время».
Еще раз смотрителям над ними «Мошенникову с товарищи» было подтверждено «иметь бдительный надзор, в особенности за теми, у кого есть ныне уже приготовленный кирпич, дабы не могли они до времени сроков употребить в оную продажу и тем навлечь Думе остановку».
Старшина Иван Лобанов донес Думе, что «при отпуске им в строение подрядчику Бобкову, при верного счете оказалось 47950 кирпичей», в то время как по бумагам было 41740 кирпичей. Ошибку нашли в бумагам 1826 года и исправили «против счета Лобанова 47950 с надлежащей отметкой о причине прибавления».
Но на этом истории с пересчетами не закончились 22 сентября 1828 года гласные городской Думы Иван Черных, Степан Дьяконов и Дмитрий Лапин, еще раз осматривая стопы кирпича, находившиеся возле строительства общественного дома, нашли, что «в довольном количестве есть стопы неполные, а чтоб наблюсти в сем случае верность узнать можно не иначе, как пересчитать весь, но сие учинить находят большим затруднением, почему и просят – не благоугодно ли будет, чтоб кирпич сей до следующего употребления состоял на отчете бывших присутствующих...». Одним словом, попросили, чтобы кирпич не пересчитывать, оставить его на подотчете гласных Думы прошлого созыва. Те согласились.
Прошел 1828 год. Летом 1829 года опять встал вопрос о кирпиче.
На заседании Думы 23 июля 1829 года было заслушано сообщение о том, что «тюменские мещане Дмитрий Малых, Семен Черепанов и Иван Костыгин, по контракту, заключенному с ними в Думе 27 февраля 1828 года обязались поставить первые двое по 15, а последний 10, всего сорок тысяч кирпичей по 12 рублей за тысячу, срок к 1 сентября 1828 года, с получением условленной платы денег вперед. Из них Малых и Костыгин обязанность кончили, а Черепанов, поставя 12900 кирпичей, оставший за тем 2100 за многими требованиями недопоставляет...».
В августе подошел срок сдачи кирпича, поэтому сбыло решено «иметь надзор сверх старшин и помощников, одному из гласных».
Кандидату в гласные Ивану Куликову собранием Думы было поручено, чтобы он, осмотрев приготовленный подрядчиками кирпич, принимая его, выдавал подрядчикам от себя записки.
Строительство продолжалось. У подрядчика Бобкова был затребован список недостающих материалов. На заседании 19 февраля 1830 г. Дума, рассмотрев его, согласилась, «что еще потребно приготовить извески 1 барку и железа на крышу 60 листов примерно 20 пудов. А как удобность сего заготовления исполнить можно с выгодою в Ирбитской ярмонке, в которую ныне отбывает г. Градский Глава Иван Барашков, почему и приказали: просить от присутствия Думы г. Градского Главу Варашкова потребную барку извески заподрядить кого должно к доставлению оной в город Тюмень нынешнею весною по вскрытии рек ото льда, и листового железа двуаршинного лутчаго до 20 пудов купить в Ирбите и доставить оное в Тюмень».
Для покупок городскому голове было выдано 750 рублей.
Прошло почти пять лет после смерти императора Александра I, и лишь 19 марта 1830 года городская Дума решилась вынести на обсуждение вопрос о «хранящейся в присутствии Думы остаточной денежной сумме 7249 руб. 52 коп., собранной во исполнение начальственной воли» в 1824 и 1825 годах. Всего же было тогда собрано в виде добровольных пожертвований на устройство города по случаю ожидания в Сибирь государя императора Александра Первого 12983 руб. 37 коп.
Поэтому было принято решение: «остаточную сумму 7249 руб. 52 коп., считающуюся напрасно хранящейся, прилично употребить на общеполезные предметы».
С наступлением весны строительство общественного дома было продолжено, а чтобы избежать малейшей остановки, Дума поручила наблюдать за строительством одному из гласных (Ивану Черных), в случае же его отлучки – кандидату по его должности Федору Брызгалову и четырем человекам из старшин и помощников ремесленной цеховой управы.
Гласному Ивану Черных было рекомендовано «иметь при строении хозяйственное смотрение за всем тем, что относится к пользе общественной, наблюдая, буде подрядчик Бобков что потребует из материалов, оные ему тотчас отпущать чрез присутствие Думы».
Наблюдать за подвозкой песка и воды были назначены старшины Иван Лобанов и Яков Колмаков, а также их помощники Афанасий Колмаков и Андриан Иконников, с тем чтобы «очередуясь в каждый день по два человека находились при строении безотлучно, и вели верный учет на записку возимым песку, сколько будет выставляемо сажен и воды сколько в который день привезется бочек сороковедерных; и о том в свое время, или по требованию должны подавать в Думу немедленно верные записки, как о количестве сажен песка, так и числе бочек воды, наблюдая притом, дабы в подвозке песка и воды не было остановки, равно в случае требования от подрядчика чего-либо вновь, тотчас доводили б до сведения присутствия Думы, о чем гласному Черных и поименованным старшинами помощникам для безупустительного исполнения поручаемого дела сие постановление объявить».
Часто вопросы, возникающие у строителя Митрофана Бобкова, выносились на обсуждение всего городского общества, а не архитектора, разработавшего его проект.
Так, 4 июня 1830 года было заслушано сообщение Бобкова, просившего Думу довести до сведения городского общества «на решительное его разрешение о колонных столбах, постановлением к задней стене новостроящегося каменного общественного дома, ибо он со своей стороны уверен, что пирамиды весьма составят наружный вид приличнее для зрителей вместо несоответственных с точным порядком колонных столбов».
Городским обществом было вынесено решение, и подрядчик Бобков принял его к исполнению.
К июлю 1830 года кладка строящегося здания стала подходить к концу, и решено было заблаговременно «созвать желающих кузнечного мастерства художников для покрытия на оном доме крыши из листового железа».
31 июля на торгах последнее слово осталось за крестьянином Егором Плехановым, запросившим «с каждого употребляемого двуаршинного листа по девятнадцати копеек». Помощником ему стал мещанин Павел Устинов.
2 августа опять собирается «купецкое и мещанское общество» для рассуждения: «каким образом признано будет за полезное основать на нем крышу... со всех ли четырех сторон с фронтонными окошками, ибо общественный дом, не частное какое-либо здание... или только с двух сторон по длинным стенам были б таковые окошки».
...Осенью прошли выборы в городскую Думу, городским головой единодушно был избран Михаил Пеньевский. В декабре в этой должности он был утвержден тобольским губернатором.
В 1831 г. с наступлением летнего времени строительство продолжилось, корпус здания был весь закончен, и Думой решено было провести в Тюмени «публики» для определения подрядчика «нащет отштукатурки онаго с наружной стороны».
Но желающих не оказалось, кроме «бывшего при кладке того дома подрядчика мещанина Митрофана Бобкова, который... едва склонился принять на себя таковую обязанность за 700 рублей, включительно полной отделки со всеми штуками из алебастра».
Плата была признана умеренной, имея в виду и то, что у Бобкова уже есть необходимый материал и готовые леса, установленные вокруг здания. Вместе с тем было признано и то, что время не может ждать, потому «считает Дума все то ныне исполнить в полной мере чрез художника Бобкова. Для того приказали: с мещанином Митрофаном Бобковым, в чем его обязанность состоит на отштукатурку каменного дома за семьсот рублей, заключить договор».
Скорее всего, Бобков работал с бригадой строителей, или во всяком случае имел подсобных рабочих, одновременно выступая как подрядчик-бригадир, оставаясь и непосредственным исполнителем.
23 июня 1831 года были проведены торги на окраску крыши и шести нижних дверей. И опять последняя и решительная плата выпрошена мещанином Митрофаном Бобковым – 150 рублей.
После торгов было приказано выдать ему «краски зеленого малахита, согласно словесному его изъяснению низшего и высшего сортов по два, всего 4 пуда и белил свинцовых 32 фунта, производя плату по успехам с распискою в книге по устройству каменного дома».
Строительство шло полным ходом, и каменный двухэтажный общественный дом уже радовал взор тюменцев, но опять возникли трения с владельцами соседнего с ним дома тобольским мещанином Федором Добровольским и мещанской вдовой Парасковьей Ординовской. Еще в 1828 г. мещанин Федор Добровольский подавал жалобу окружному начальнику на то, что возводимое рядом каменное здание заграждает проезд в его двор.
Дом Добровольского и Ординовской также мешал строительству общественного дома. В 1829 году дело рассматривалось в Тюменском городовом суде. Сторону Думы представлял поверенный гласный Дмитрий Лапшин. Суд решил дело в пользу Думы: дом предписывалось снести.
«По случаю неудовольствия на оное намерены были Добровольский и Ардиновскова принесть Тобольскому губернскому суду апелляционную жалобу», но потом согласились на прекращение тяжбы, сопряженной с большими для них издержками, с тем «чтоб во вознаграждение понесенных от стеснения дому убытков, получить Добровольскому и Ардиновсковой от общества денег двести рублей и иметь жительство без стеснения еще один год...». После того дом их решено было «снесть, в отвращение неприятных последствий».
В октябре 1831 года в строящемся общественном доме начались отделочные работы, встал вопрос о необходимых для настилки полов плахах. 29 октября было принято решение «учинить» подряд на их поставку с крестьянами здешней округи волостей Липчинской, Усть-Ницынской, Тавдинской, Червишевской и Богандинской.
Через год, когда полы в общественном доме были готовы, на заседании Думы 25 августа 1832 г. решено было произвести «во внутренности обоих этажей сего дома устройство деревянных заборов, разделяющих число комнат», а тюменскому городничему направлена просьба «учинить в городе публику, не пожелает ли кто из плотничных мастеров принять на себя обязанность устроить помянутые в каменном доме заборы».
И опять вездесущий Митрофан Бобков тут как тут. По составленной в присутствии Думы смете на внутреннюю отделку общественного дома мещанин Бобков заявил, что берется «за всю описанную в смете работу в виде подрядчика и назначил всему цену, которой в сложности выходит всего 4220 рублей».
Несмотря на то, что цена, названная Бобковым, оказалась самой низкой, городской Думе удалось убедить Митрофана Бобкова произвести всю внутреннюю работу «деревянную, каменнодельную, штукатурную и прочую за 4000 руб.» с заключением с Бобковым контракта при условии, если «не будет таких желающих, кои бы против цены Бобкова могли принять на себя обязанность с выгодою».
К торгам явились «разного сословия люди», которые предлагали сделать не всю работу полностью, а лишь частями. Так, крестьянин из поселенцев «Алексей Никифоров вызвался произвести всю столярную работу из своего лесу, с краскою, обрезкою готовых стекол и проч. вообще за 1690 руб.», Емельян Михайлов предложил сделать «переборки и пола решительно 825 рублей», «Мещане: Антон Шишков, Александр Алексеев и Захар Иванов за дело 8 печей и за штукатурную работу 1322 руб.». «За окожушку нужных мест, проконопатку потолков, замазку глиною и подъемку 150 квадр. сажен земли» Никита Меншенин запросил 235 руб.
В сумме оказалось, что им необходимо заплатить 4072 рубля.
Иметь дело с Митрофаном Бобковым, запросившим за всю работу 4000 рублей, оказалось выгоднее, хотя и всего на 72 рубля.
Сроки всем повторным «публикам» вышли, а «желающих более вышеписанных людей никого не явилось, да и вероятно явиться некому, ибо известно, что хотя в здешнем городе и есть ремесленники, но искусства для значительного устройства недостаточного».
Однако 28 сентября произведена была переторжка с Алексеем Никифоровым, при которой он за всю работу запросил 3997 рублей. В Думу был приглашен мещанин Бобков, который «едва склонился убавить из 4000 руб. только 100 руб. и так последнерешительная плата за всю внутреннюю работу со стороны Бобкова назначена 3900 руб.».
Здание бывшей городской Думы. Современное фото
Наконец, эта сумма была признана «совершенно умеренною» и решено было: «к устройству во всех отношениях внутреннего в каменном доме положения тюменского мещанина Митрофана Бобкова за последневыпрошенную им общую плату 3900 руб. допустить, но наперед взять с него на законном основании с надлежащей сим с подробным описанием работ контракт, в котором заключить Бобкову срок окончательнейший устроить к 1 ноября будущего 1833 года непременно, о чем ему предварительно для должного наполнения объявить».
С наступлением нового, 1833 года отделочные внутренние работы продолжались. К весне возникла необходимость иметь «железные и медные вещи и поделки», что «по известным обстоятельствам исполнить в Тюмени выгодно невозможно; а посему, дабы в сем случае соблюдена была общая польза и выгода, присутствие Думы долгом почитает все нужные припасы купить чрез своего гласного ныне в Ирбитской ярмонке».
Со слов Бобкова был составлен именной регистр, который был выдан гласному Степану Котовщикову, чтобы он «будучи в Ирбите озаботился по регистру все вообще припасы купить крайними хозяйственными ценами, и выгодным наймом доставить сюда в свое время».
Гласный Котовщиков приехал с ярмарки 21 марта с купленными «железными и медными поделками», всего на сумму 2119 руб. 50 коп.
Заседание городской Думы 6 января 1834 года стало последним в старом здании. Решались вопросы, связанные с переездом присутственных мест городового хозяйственного и судного управлений, так как «выстроенный новый каменный общественный дом по внутреннему расположению ныне уже приведен в совершенное окончание. Почему и надлежит присутственные места Думы, городового, сиротского и словесного судов, городовые мещанские дела и цеховую ремесленную управу с архивными делами перевести в означенный дом надлежащим порядком по распределенным для каждого места комнатам».
Для переезда был назначен день 9 января. По этому случаю было решено, что перевод Думы, городового суда «должен быть известным местному начальству, для зависящего с его стороны содействия к открытию присутственных мест в 9 число сего генваря по окончании Божественной литургии и с отправлением молебствия в общественном каменном доме, где помещаются хозяйственное и судное управления, представя о сем в должности здешнего окружного начальника рапортом и просить разрешения с прибытием к молебну».
Городским головой Львом Кармачевым были отданы необходимые распоряжения. Тюменскому городовому суду и словесному суду был назначен день для переезда, и в виде подарка по случаю новоселья городская Дума просила городовой суд «принять в свое ведение приготовленное Думою алое новое сукно четыре аршина на судейский стол».
Не забыта была еще одна совершенно необходимая процедура, без которой не обходились подобные мероприятия, – освящение. В Тюменское духовное правление была отправлена просьба «об отправлении 9 числа генваря Божественной литургии в Благовещенской церкви, и после оной в новом каменном доме молебна с водоосвящением для окропления оною всех в доме мест».
Вот как описано здание городской Думы Егором Расторгуевым в 1841 году: «Великолепный дом с колоннами, величественной архитектуры, здание, которое сделало бы честь собою всякому и губернскому городу. В обширной зале, где собирается тюменское общество, находится изображение во весь рост Его Высочества Цесаревича...».
На заседании Думы, проходившем уже в новом здании, 25 января 1834 года был заслушан главный строитель – тюменский мещанин Митрофан Бобков, который сообщил, что «по распоряжению членов городской Думы сделано им при доме общественном против заключенных контрактов излишней работы, а именно: восемь дверей столярных по 15 руб. каждая, на 120 руб., за переправку разных замков 25 руб., за купленные на свой счет медные скобки к окнам и дверям – 9 руб., издержано для печей соли и муки на 10 руб., на поделки издержано клею – 10 руб., сверх условия складена излишняя печь – 35 руб., за шкаф в Думу из своего материала – 19 руб., за оклейку во всем общественном доме окон своею бумагою 25 руб., за сделание в архиву ставня 6 руб., за выкрашение на заднем балконе железа своим материалом с обеих сторон 4 руб., за дело в двух архивах и двух кладовых полок и лестниц 35 руб., за околотку троих дверей кошмою 4 руб., за караул общественного дома за 4 месяца – 40 руб., по наружности в верхнем этаже за вытянутие полок и сделание лепных кранщенов в 22 окнах, за каждое по 10 руб. – 220 руб., на нижнем этаже сделание под окнами 22 замков лепных, за каждый по 3 руб. – 66 руб...».
Кроме того, за Бобковым оставалась работа «при следующем лете окрасить парадное крыльцо с балясами приличною на масле краскою от собственности его, за что полагается платы 87 руб. и сверх сего верхние балконы тоже окрасить своею краскою с постановлением приличных железных решеток, приготовленных Думою за работу и прочее 70 руб.».
Общая стоимость работ составила семьсот девяносто пять рублей пятьдесят копеек.
Красавец дом был построен, а рядом с ним, как и раньше, стоял деревянный дом так и не выселившихся тобольского мещанина Федора Добровольского и вдовы Ординовской.
На заседании 25 февраля 1834 года было приказано «силою закона понудить, чтоб имеемую смежно с каменным общественным домом деревянную домовую постройку снесть, в отвращение неприятных последствий». Тем более что у тюменского городничего на руках был указ Тобольского губернского правления «о снесении Добровольскому показанной домовой постройки с места, угрожающей величайшей опасностью для каменного общественного дома».
Надо думать, что дом Добровольского и вдовы Ординовской был снесен, так как больше в документах упоминаний о нем не встретилось.
...Общественный дом недолго оставался в первоначальном виде, 28 февраля 1847 года пришло предписание Тобольской губернской строительной комиссии о постройке на общественном доме каланчи.
Для городской Думы это обстоятельство стало полной неожиданностью. Последовало обращение в Тобольскую строительную комиссию с просьбой прислать «список и распоряжение начальства на основании коего должна устроиться на Думе каланча, ибо список этот необходим для того, что из производящихся в настоящее время дел, не видно, что когда-либо тюменское общество изъявляло желание на устройство каланчи на Общественном доме».
Выяснилось, что еще «бывший Тюменский окружной начальник Романович рапортом от 14 июня 1845 года за №9270 испрашивал у г. начальника губернии распоряжения о составлении плана и сметы на устройство каланчи с сигналами на доме, принадлежащем градскому обществу».
Предполагалось, что раннее оповещение – единственная мера, которая «может остановить бываемые значительные ежегодные в г. Тюмени пожары, чрез кои понесены были немаловажные убытки».
Но постройка пожарной каланчи не смогла защитить само здание городской Думы.
В ночь на 8 июня 1850 года в общественном доме, занимаемом городскими судебными и хозяйственными службами, случился пожар. Как записано в полицейском протоколе, пожар был «произведен злонамеренными людьми».
Окружному начальнику было донесено, что «по утушению пожара в Общественном доме в том месте, где горело, замечены были дрова, каковых с вечера на тое ночь, в которую случилось происшествие, как отозвался думский сторож Четверкин – не было. Это-то самое и вынудило полагать, что пожар произведен злонамеренными людьми, но кем именно, Градской Думе неизвестно и слухов об этом никаких нет; впрочем как видно из отношения градской полиции от 9 июня №21713, она производит следствие и быть может чего-нибудь откроет...».
Собравшееся 17 июня 1850 года городское общество разрешило городской Думе для ликвидации последствий пожара в общественном доме «произвести разные покраски, как то: стены снаружи и внутри побелить, полы перебрать и выкрасить, крышу тоже поправя покрасить, печи, которые следует перекласть и все повреждения, происшедшие во время пожара 8 июня поправить, на что и употребить хозяйственным образом из гостиннодворского капитала деньги, сколько будет , нужно, а по окончании работ, обществу дать отчет».
Случившийся пожар заставил задуматься о более эффективных мерах пожаротушения. На общественных зданиях были установлены «предохранительные снаряды от пожара».
Сегодня трудно сказать, что они из себя представляли, но по смете, составленной на их устройство, Дума запросила у городского общества «290 рублей 50 коп. серебром».
Свое предложение по благоустройству подъездных путей к зданию Думы 21 августа 1856 года внес на рассмотрение купеческо-мещанского общества гласный городской Думы Решетников. Им предлагалось «устроить открылок при Общественном доме для приезжающих экипажей».
Общество «изъявило на это свое согласие, с тем, чтобы деньги на построй открылка употребить из гостиннодворного капитала». Было приказано к постройке открылка «ныне же приступить, что возложить на гласного Ядрышникова, чрез наем рабочих людей».
Собравшееся 28 января 1857 года купеческое и мещанское общество в здании Тюменской городской Думы, как говорили тогда, «имело рассуждение» о том, что «в столь обширном городе, как Тюмень, нет публичных часов, что весьма необходимо для жителей. А потому они признают полезным и удобным устроить часы на Общественном доме им принадлежащем, в коем помещаются городские присутственные места».
Уже 1 февраля городской голова И.В. Трусов доложил Думе, что он «подрядил часового мастера Трусова устроить на Общественном доме городские часы за тысячу рублей серебром». Так в 1857 году на здании городской Думы появились часы. По заключенному 24 октября 1860 г. договору крестьянин Алексей Иванов Трусов, проживающий в Тюмени, «обязался заводить и исправлять городские часы, а также находящиеся в думе часы за 50 руб. серебром в год».
С тех пор и по сей день служат тюменцам часы, находящиеся на здании бывшей городской Думы. Был период в их долгой жизни, когда они несколько лет были неисправны, но стараниями мастеров опять показывают время и отбивают часы.
В 1892 г. у здания городской Думы появился большой термометр. Дело в том, что приехавший из Москвы г-н Левитов 11 июня в городской Думе сделал заявление, что «физико-механик Москвы Федор Швабе, преемник Альберта Гамбургера, пожертвовал городу Тюмени большой термометр для высоких и низких температур». Было постановлено: «пожертвованный г. Швабе термометр принять, поручив городской управе, поместить его на видном месте у дома городского общества».
Поскольку здание Думы считалось главным в городе, то важен был не только его ухоженный внешний вид, но и внутреннее убранство. Обязательным атрибутом интерьера присутственных мест являлся портрет государя императора. После восшествия на престол Николая встал вопрос о приобретении его портрета для городского управления.
На собрании городской Думы, состоявшемся 1 декабря 1894 г., был выслушан доклад городского головы об ассигновании средств «на приобретение для зала Городского Управления портрета Его Императорского Величества Государя Императора Николая Александровича». Но ввиду того, что в скором времени должен был вступить в исполнение своих обязанностей новый состав Думы, решено было временно ограничиться приобретением «небольшого поясного портрета, на который с рамою ассигновать до 75 рублей, с тем, чтобы таковой по изготовлении большого портрета, был перенесен в помещение городового Сиротского Суда».
Поясной портрет императора был заказан в Казань, бывшему тюменскому жителю художнику В.Г. Федорову, который и исполнил его «размером 13 х 17 вершков в лепной золоченой раме» за 75 рублей.
Но все же, задумываясь о приобретении большого портрета государя, городская управа обратилась к Николаю Мартемьяновичу Чукмалдину, тогда уже московскому купцу, с просьбой собрать сведения о стоимости написания императорского портрета разными художниками.
Из ответа Чукмалдина в Тюмени узнали, что «профессор Корин требует от 300 до 800 рублей, художник Молов от 300 до 400 рублей, при заказе нужно выдать 100 рублей, чрез два месяца 100 рублей и остальные 200 рублей при принятии портрета. Золоченая рама в 6 вершков, при заказе портрета г. Молову обойдется около 120 рублей, не считая провоза».
Казанский художник Федоров, высылая поясной портрет Николая II, в письме от 8 мая 1894 г. сообщил, что «портрет Государя Императора размера: высотою 3 аршина и пропорциональной ширины около 1 аршина 12 вершков, в роскошной золоченой раме с доставкой на место и постановкой, он может исполнить за 300 рублей. Только постановку на месте не может обещать ранее сентября месяца». В случае согласия г. Федоров просил выслать ему вперед в виде задатка 100 рублей.
Городской Думой было решено: «большой портрет Его Императорского Величества Государя Императора Николая Александровича для постановки в зале городского Общественного Управления... заказать у г-на Федорова, как больше известного городскому Управлению художника за назначенную им цену 300 рублей».
Портрет императора работы художника Федорова занял почетное место в зале заседаний городской Думы и находился там без малого четверть века.
...Революция упразднила городское самоуправление и в 20-х гг. XX в. здание бывшей городской Думы было отдано краеведческому музею.
Вот уже почти сто семьдесят лет украшает наш город это здание, и, наверное, было бы справедливо, если бы на его стене появилась памятная доска, увековечивающая имена его строителей:
«Памятник архитектуры XIX в. Здание бывшей городской Думы. Построено в стиле русского классицизма для украшения города в 1834 году на средства горожан тюменским мещанином Митрофаном Бобковым по проекту губернского архитектора Прамана».
С. Н. Кубочкин
«УКРАШЕНИЕ ГОРОДА»
Здание Тюменского областного краеведческого музея, стоящее на Исторической площади – в самом начале улицы Ленина (бывшей Спасской), до революции занимали городская Дума и городская управа.
Памятная мраморная доска на нем гласит: «Памятник архитектуры начала XIX в. Здание бывшей городской Думы. Построено в стиле русского классицизма». Эта информация известна многим, но всякий разговор о дате постройки, имени архитектора и строителей этого здания порождает вопросы, ответы на которые найти непросто.
Сведения, найденные в краеведческих изданиях, особой точностью и единодушием не отличаются.
«После завершения Почтовой конторы началось возведение городской управы...».
«В первой четверти XIX века барокко сменяется классицизмом. В этом стиле сооружено здание городской управы...».
«В самом начале прошлого века для городской управы было построено специальное здание...».
До описываемых ниже событий городская Дума помещалась в каменном здании городского магистрата и находилась бы там, очевидно, еще долго, если бы не одно событие, а точнее – целая история, благодаря которой в Тюмени на Исторической площади появился каменный двухэтажный «общественный дом».
Началась эта история в 1824 году, когда в Санкт-Петербурге, при императорском дворе стали распространяться слухи, будто государь Александр I собирается посетить самые отдаленные города Сибири.
Сейчас трудно назвать причину, побудившую Александра I выразить столь экстравагантное желание. Возможно, государю захотелось посмотреть, как исполняются законы по управлению Сибирью, которая по предложению М.М. Сперанского именным указом 26 января 1822 года была разделена на Западную и Восточную.
В Сибири слухи о возможном визите государя создали ситуацию, похожую на начало гоголевского «Ревизора». Только своих подчиненных собрал не городничий, а генерал-губернатор Западной Сибири...
Генерал-губернатором Западной Сибири был тогда Петр Михайлович Капцевич, и его приказ о спешной инспекции сибирских городов прозвучал по-военному кратко.
Характеристика, данная ему А.И. Герценом, дает представление о Капцевиче: «Худой, желчевой, тиран по натуре, тиран потому, что всю жизнь служил в военной службе, беспокойный исполнитель – он приводил все во фрунт и строй...».
Так же, хотя и несколько мягче, характеризовал его Д.Н. Бантыш-Каменский: «Петр Михайлович высокого роста, худощавый, смуглый собою, имевший огненные глаза, умную физиономию, улыбку насмешливую, был неустрашим на бранном поле, взыскателен по службе, строг, не терпел ни малейшего отступления от порядка; но всегда справедлив, почтителен к властям, хороший христианин, добрый семьянин». Вышесказанное не оставляет сомнений: ослушавшийся или нерадивый исполнитель приказа генерал-губернатора будет строго наказан.
Первым сибирским городом на пути государя должна была быть Тюмень, поэтому и внимание ей было уделено соответствующее.
П.М. Капцевич сам несколько раз в этот период побывал в Тюмени: осматривал мостовые улиц, внешний вид домов, помещения казенных зданий... Тут же отдавались распоряжения о наведении порядка. Никогда еще до этого времени не уделялось столько внимания внешнему виду города.
А между тем, пока в Тюмени велась подготовка к приезду государя, осенью 1824 года в Петербурге произошло событие, ставшее для императора Александра I потрясением.
7 ноября 1824 года в Петербурге случилось наводнение, подобное которому произошло в 1777 г., в год рождения Александра Павловича. В повторившейся для города трагедии он увидел знак своей смерти. Планы императора изменились, и о посещении Сибири он, скорее всего, перестал и думать.
Но в Сибири Александра I по-прежнему ждали, и хлопоты, связанные с подготовкой его встречи, продолжались. До властей Тюмени было доведено вышестоящим начальством, что город необходимо благоустроить, для чего 17 декабря 1824 года и было собрано купеческое и мещанское общество, которое на эти цели «торжественно согласилось составить... сумму 7509 руб. 20 коп.».
В феврале 1825 года из Тобольска пришел указ тобольского гражданского губернатора «купецкому и мещанскому обществу объявить нащет приступления устроением города и приготовлением на то заблаговременно материалов с употреблением пожертвованной суммы обозначаемой по присогласованию общества».
Начало 1825 года насыщено активной перепиской. От генерал-губернатора Западной Сибири тобольскому гражданскому губернатору и от последнего тюменскому городскому голове шли указы, приказы, предписания с перечислением того, что надо делать и в какой срок. В обратном направлении шли рапорты о проделанной работе.
Так, 16 февраля 1825 года сначала в городской Думе, а затем и на собрании городского общества были заслушаны предложения генерал-губернатора Западной Сибири Капцевича о том, чтобы «граждане не теряли удобного времени, приготовили себя нащет правильного и приличного обделания домов, обивки оных тесом». Думе же предписывалось по всем вопросам обустройства города обращаться к губернскому архитектору Праману, «чтоб содействовать с его стороны по знанию архитектурной науки во всех отношениях действиям граждан города Тюмени».
Горожанам объявили, что они должны побеспокоиться об украшении своих домов. О чем с них даже были взяты расписки: слышали, согласны с этим и «обязуются сие исполнить».
Обещанную же на благоустройство тюменским обществом сумму было доверено собрать мещанам Алексею Лепешкину, Василию Молчанову, Макару Байдакову и Алексею Коробейникову «за шнуром и печатью».
Вот тут-то и возникли трудности: платить обещанные деньги жители города не торопились. Многие из них просто не имели такой возможности, так как помимо этого сбора необходимо было за свой счет приводить в надлежащий вид свои дома. Да и вновь введенная земская повинность (за полтора года по 4 руб. 94 коп. в год с ревизской души) была ощутимой.
Но городская Дума посчитала, что ничто «останавливать збор поземельных денег не может, как оный требуется безотлагательно ко взысканию на устройство городских зданий». Для ускорения сбора денег Дума обратилась к городничему с просьбой помочь сборщикам.
Кроме того, Думой 28 апреля 1825 года было издано постановление, которым на владельцев домов возложили ответственность за ремонт прилегающей части мостовой.
По предложению тобольского губернатора была создана комиссия по устройству города, в состав которой вошли: окружной начальник, городничий, губернский архитектор коллежский секретарь Праман, а также городской голова и почетнейшие из тюменских граждан: купцы Иван Семенов Прасолов, Федор Проскуряков, Иван Барашков, из мещан Андрей Гневашев.
Но к лету существенных изменений в устройстве города заметно не было. Тобольский гражданский губернатор, получавший сведения от строительной комиссии, писал в Тюмень, что «видны весьма малые успехи, потому более, что кроме других затруднений, обыватели города мало заботятся, даже люди торгующие и имеющие все возможности способствовать устройству города».
5 июня городничий довел до сведения городской Думы, что некоторые тюменские граждане отказываются «исправлять мостовую», прилегающую к их домам.
Отказавшиеся – купец Василий Аласин, мещанин Митрофан Бобков и мещанка Федосья Парфенова – считали благоустройство улиц общественным делом, а купец Семен Башарин и мещанин Егор Молодых были согласны исправлять мостовую «с тем, чтоб и прочие исправляли». Зачинщиком неповиновения был признан купец Василий Аласин.
Состояние тюменских улиц было на самом деле плачевным. По свидетельству тюменского городничего «по имевшейся в городе Тюмени мостовой усмотрены во многих местах насквозные дыры так, что и проезд иметь опасно».
Своих средств и сил для приведения мостовых в порядок у города не было, и потому городничему было рекомендовано «объяснителей купца Василья Аласина, мещанина Бобкова и мещанку Парфенову исправлять мостовую против их домов понудить, с подписками», объявив им при этом, что «дума сие делает в последний раз, в противном же случае, поставя на вид объяснения их, не преминет принять принадлежащих решительных мер».
Меры, предпринятые городничим, видимо, подействовали, так как купец Аласин в конце - концов согласился сделать ремонт мостовой, но пригрозил, что в будущем будет просить защиты у высшего начальства. Мещане Бобков и Парфенова поступили аналогично. Но были и ухоженные улицы: «...особенно трудятся живущие по Архангельской улице, которая есть вторая главная в городе и по слабости местоположения подобна Благовещенской, но старанием хозяев, посредством простой сыпи, как-то: щепами и прочим домашним обиходом доведена в порядочное состояние, так что во всякое дождевое время топи на ней не бывает».
В конце мая 1825 года в Тобольск к месту службы прибыл новый тобольский гражданский губернатор действительный статский советник Дмитрий Николаевич Бантыш-Каменский. Ко времени его назначения ему не было еще и 37 лет.
Новый губернатор рьяно взялся за наведение порядка сначала в Тобольске, где в ожидании приезда императора были отремонтированы мостовые, здания тюрьмы и больницы, казарма для пересыльных, расставлены уличные фонари.
Энергичные меры, предпринятые Бантыш-Каменским, были замечены генерал-губернатором Капцевичем, который в послании ему писал: «Я нахожу, что все вновь учреждено, и с необыкновенным успехом, в короткое время вашего управления Тобольскою губерниею. Остается желать, чтобы это устройство сохранилось навсегда. По справедливости должен я сказать, что исполнение служебных обязанностей, при всей разнородности и трудности их, легко бы казалось мне, если б и по другим частям я имел таких же ревностных в службе помощников, какового имею в вашем превосходительстве».
В сентябре этого же года дошла очередь и до Тюмени. В своем стремлении навести порядок везде и во всем новый губернатор иногда перегибал палку. Так, лично осматривая город, он «нашел, что устройство онаго по новым фасадам производится без успеха, ожидаемого начальством», из чего заключил, что «граждане города Тюмени не хотят споспешествовать цели правительства».
С тюменским городским головой Пеньевским они, что называется, разошлись во мнениях относительно благоустройства города: городской голова, видя пустую казну и горожан, обремененных разными сборами и общественными работами, не хотел украшать город любой ценой. В то время как молодой и энергичный губернатор хотел показать рвение и усердие в наведении порядка на своих территориях.
Масла в огонь добавил тюменский городничий, отправивший донос на городского голову, из которого губернатор усмотрел, что «Градский Глава Пеньевский, член строительной комиссии, долженствующий споспешествовать лучшему устройству города, не хотел подписать журнала, состоявшегося в комиссии о улучшении домов, улиц и прочего».
Желая поставить точку в этом деле, губернатор «нашелся предоставить поступок его рассмотрению совета общего губернского управления, который положил: немедленно удалить Пеньевского от должности».
Случай в истории Тюмени беспрецедентный: за предыдущие 35 да и последующие почти сто лет городского самоуправления действующего городского голову с должности не снимали.
Губернатор, поручив исполнение решения губернского совета городской Думе, потребовал немедленно представить ему документ на утверждение кандидата Башарина в звании градского главы.
В тот же день, 29 сентября 1825 года, Тюменской городской Думой, по предписанию из Тобольска, Михаилу Пеньевскому «от занятия должности градского Главы отказано».
Так тюменским городским головой стал немолодой уже купец 3-й гильдии Семен Башарин, но ненадолго. В начале января 1826 года Башарин умер, видимо, не выдержав интенсивного благоустройства города, и место его из числа избранных гласных занял купец Иван Андреевич Аласин.
Предпринятые меры давали результат – город постепенно приводился в надлежащий вид.
* * *
Было еще одно место в Тюмени, которому уделяли особенное внимание: дом городского общества. Еще 19 февраля купеческим и мещанским обществом было решено «дом Градского общества, где размещалось хозяйственное и судное управление, покрыть железом с окраскою оной и крыльцо, по приличию, сделать деревянное; во внутренности сего дома, равно и с наружной стороны, что следует к лутчему, исправить». Посчитали, что для встречи императора этого достаточно.
Но побывавший в середине февраля в Тюмени генерал-губернатор Капцевич, осмотрев город, предписал, чтоб «Градская Дума приступила к возможному украшению гостиного двора, отдельных лавок и самого каменного дома, ею занимаемого».
Каменный дом, занимаемый городской Думой, имел деревянную пристройку, но, видимо, такого ветхого и безобразного вида, что Капцевич нашел, что «деревянная пристройка к сему дому совсем ненадобна». Дума же, со своей стороны, нашла, что если сделать лишь одно крыльцо, которое соответствовало бы зданию, «то на оное употребилась бы значительная сумма».
Было решено к зданию городской Думы для устранения существующей тесноты «собраниев, равно и для лучшей удобности... прочих присутствиев, прибавить вновь каменною прикладкою на сторону крыльца трех стен вдоль по улице на 3 сажени, а поперешник во весь нынешний корпус».
Для составления плана пристройки к зданию городского управления обратились к губернскому архитектору Праману, с тем чтобы в пристрое «помещения были свободны, в особенности для Думы, где бывает собрание общественное с лишним до ста человек и по сочинении сего плана, прислать в сию Думу».
Предполагалось также провести круговую лестницу на второй этаж, а в пристрое, внизу и вверху, сделать дополнительные комнаты, на что и была составлена смета. Выходило «с решительною отделкою 5568 руб. 20 коп.».
На гласных Тюменской городской Думы Алексея Чернышева и Андрея Синицына было возложено ответственное поручение: «в Ирбитской ярмонке для сего предмета искупить материалы».
А так как гласные уже находились на ярмарке, то деньги в размере 1600 рублей были им посланы «с приказанием таковым, чтоб в цене соблюсть самую хозяйственную економию...».
Вернувшиеся из Ирбита гласные Алексей Чернышев и Андрей Синицын отчитались перед Думой за израсходованные деньги на покупку для каменного общественного дома: «гвоздей полуторнику 3700 на 12 руб.; 58 связей железных 40 пудов 14 фунтов – 151 руб. 30 коп.; листового железа 150 пудов 35 фунтов на 1129 руб. 60 коп.; краски зеленой малахиту 2 пуда 11 фунтов на 136 руб. 50 коп.; белил свинцовых 2 пуда 12 фунтов на 59 руб. 80 коп.; да за провоз вырасходовано 2 руб. 36 коп. всего выходит на 1492 руб. 14 коп.».
Покупки были записаны в специальную книгу, заведенную «на устройство каменного общественного дома».
После закупки материалов встал вопрос о мастерах, поэтому в апреле городская Дума обратилась к городничему с просьбой расклеить в городе листы о вызове «художников каменного мастерства» для возведения пристройки к общественному дому. Ввиду важности дела предлагалось так называемые «публики» устроить троекратными.
К торгам явился один только человек – местный мещанин Митрофан Бобков и назначил цену «за клажу по 7 руб. 50 коп. с тысячи». Дума же приступить к окончательному торгу не смогла по неимению конкурентов у Митрофана Бобкова.
Для того, чтобы «соблюсть хозяйственную економию в цене», Дума посчитала необходимым обратиться также к туринскому, ялуторовскому и курганскому городничим с просьбой «учинить публики» по своему ведомству для вызова «желающих каменного мастерства художников, чтоб являлись к торгам в скорейшем времени в сию Думу».
В то время, когда наведение порядка было в самом разгаре, из Петербурга пришло известие о смерти в Таганроге императора Александра I. Отказавшиеся присягать Николаю I гвардейские полки 14 декабря вышли на Сенатскую площадь, участников тех событий позже назовут декабристами...
В Тюмени уже не ждали своего государя, Сибирь ожидала других гостей – без почестей, без званий, наград и чинов.
В городе к этому времени успели не спеша собрать обещанные еще в декабре 1824 года деньги и начать обсуждать проект переустройства дома городского общества. Уже не ради государя, для себя.
На заседании городской Думы, состоявшемся 22 мая 1826 года, было зачитано сообщение архитектора Прамана, что «начертил он вновь план и фасад с увеличиванием онаго на 5 с половиною сажен, но как действительные выгоды и удобность дома не в обширности онаго должны состоять, а заключаются единственно в прямой надобности комнат, что им по последнему случаю согласно желанию и назначению самих граждан и было соблюдено, то не признает он нужным расширять онаго дома».
Тюменская городская Дума по согласованию с тюменским обществом согласилась прекратить все переписки по устройству общественного дома и «приступить к оному по сочиненному архитектором Праманом плану и фасаду, употребляя на весь расход гостинодворскую сумму, с дачею по окончании постройки обществу подробного отчета».
Для устройства общественного дома было уже заготовлено: «круглого лесу разной меры – 267, краски зеленого малахиту 2 пуда 11 фунтов, белил свинцовых 1 пуд 4 1/2 фунта, гвоздей полуторнику 3250, кирпича 52990, связей железных 40 пудов 35 фунтов».
Смета, составленная еще 23 февраля 1825 года, выглядела так: «кирпича 75 тысяч по 15 фунтов, тысяча на 1125 фунтов извести с вывозкою на место 750 пудов по 17 коп. пуд – 127 руб. 50 коп.; песку с доставкою на место 15 сажен по 10 руб. с сажени – 150 руб... связей железных в два ряда 34 пуда по 4 руб. 36 коп. за 4 печи с материалами, заслонками, вьюшками, душниками, связями с работой – 400 руб., художникам за работу корпуса по 7 руб. 50 коп. с тысячи – 562 руб. 50 коп., за копку рва 50 руб., за 8 оконниц в верхний корпус по 10 руб. каждая – 80 руб. Полагается на крюки для дверей 5 руб. за 7 оконниц в нижнем корпусе по 10 руб. каждая – 70 руб., за дело 4-х дверных притворов по 4 руб. каждые – 16 руб., на переделку прежних дверей во всех каморах оконниц и выборку стен полагается с работой 200 руб., на крышу всего корпуса прежнего и вновь прикладенного потребно листового железа 150 пуд, полагая в пуде по 3 листа – 1200 руб.
За работу художникам крыши с приколоткою гвоздями по 40 коп. с листа с 450 выходит 180 руб. Гвоздья полуторнику, полагая для каждого листа по 6 гвоздей потребно 3700 по 6 руб. тысяча – 25 руб. 20 коп. За зделание для крыши решетин за одну работу без материалов 100 руб., круглого лесу хорошей доброты и не тонкого потребно для решетин на накаты для потолков и прочие непредвидимые потребности 200 лесин в отрубе от 7 до 8 вершков по 60 руб. сотня – 150 руб., плах для настилки полов хорошей доброты 250 по 60 коп. сотня – 150 руб., за работу художникам за накаты потолков и настилку полов, как в нижних, так и в верхних каморах прежних и новых, за зделание в средине здания для входу изнизу вверх круглой лестницы и протчих к сему потребностей полагает 500 руб., на окраску крыши потребно краски зеленой 21/2 пуда по 60 руб. каждый – 150 руб., масла постного 10 пудов по 7 руб. 50 коп. на 75 руб., за окраску крыши, художникам за работу 100 руб. итого на 5568 руб. 20 копеек».
И опять гласные городской Думы не могли прийти к единому мнению. По проекту архитектора Прамана для осуществления пристройки необходимо было произвести некоторую разборку прежнего каменного здания. Гласные же городской Думы признали, что «если не разобрать прежний корпус до основания, то не может в настоящем виде соблюстись фигуры против плану и фасаду, а необходимо должно оный раскласть, чрез что в полной мере соблюдена будет по плану архитектурия, прочность в здании и пространство во всем корпусе, расходу же на сие последует сверх сметного назначения не более 1000 рублей вообще с материалами».
Решено было строительство начать с будущего, 1827 года, а за это время приготовить необходимые материалы.
Тобольским губернским правлением было предписано, чтобы Тюменская городская Дума доставляла губернскому архитектору Праману ведомости о ценах на материалы. Приходится только удивляться, какая централизация существовала тогда – строили себе, на свои деньги, а должны были держать отчет по полной форме: что купили и по каким ценам.
Большая спешка по облагораживанию внешнего вида города уже прошла, закончился 1826 год, как-то незаметно прошли зима, весна и лето 1827-го, а к строительству так и не приступили.
В сентябре прошли выборы, и новый состав Думы на своем заседании 30 сентября 1827 года вернулся к вопросу о строительстве общественного дома.
Вновь избранные гласные посчитали, что прежним составом Думы особого усердия в деле проявлено не было, а потому, просмотрев всю имеющуюся по этому вопросу переписку, решили, что «устройство общественного дома прикладкою непосредственно состоит в числе главных предметов на отчете Думы».
Было признано необходимым заготовить недостающий по смете материал, и хотя «кирпича по здаточным описям бывших присутствующих и числится 41740, но его на прикладку должно еще прикупить до 40 тысяч, лесу круглого хорошей доброты для решетин и на накаты 200 – в отрубе 7 и 8 вершков, плах для настилки полов 250, извести, алебастру и прочих к тому потребных материалов, то и предупреждать всякий недостаток, могущий быть, в противном случае на ответственности Думы».
На обсуждение городским обществом был вынесен вопрос: оставлять старое здание Думы или разобрать его до основания и построить полностью новое?
В октябре прошло собрание, на котором городское общество изъявило желание, «чтоб прежний корпус общественного дома раскласть до основания; потом приступить к устройству нового с приготовлением на то потребных материалов».
Наступил декабрь 1827 года, по мере принятия решений возникали новые вопросы. Раз решено «раскласть» старое здание, то план, составленный Праманом, терял свою силу, и необходим был другой «фасад и план». По предварительному подсчету произвести новую кладку на том же месте стоило бы «чрез художников с работою и всеми материалами, кроме щекотурки, с припасами в 10457 руб. 70 коп.».
Другой вариант постройки общественного дома состоял в том, чтобы строительство производить «на другом приличном месте с прибавлением сверх плана к лучшей удобности в длиннике 2 ½ сажени», что «составит всего длинник 11 сажен, кочтующей в 12839 руб. 70 коп.».
Преимущество первого варианта перед вторым заключалось лишь в более низкой себестоимости с разницей в 2384 рубля. Но строительство могло продолжаться не менее трех лет, и в течение этого времени все городские службы должны были где-то размещаться да «занимать у посторонних людей квартиры с платежом за корм денег не менее каждый год 500 рублей в единственный убыток общества, с совокупностью даже и тою, сколько послужит всех неудобств для присутствий Думы и городового суда...».
В конце концов решили «ныне существующий корпус оставить в прежнем виде, без всякой разломки, а приступить к устройству нового каменного здания на другом приличном месте, с приготовлением на то потребного материала».
Еще раз гласными 16-го трехлетия были проверены материалы, имеющиеся в наличии и оставшиеся от Думы прошлого трехлетия. Главным образом осмотрен кирпич, который, как оценили гласные, «не мог от продолжения времени не клажей общественного дома придти в ничтожество...».
С наступлением теплого времени 1828 года подрядчиком – тюменским мещанином Митрофаном Бобковым была начата кладка каменного общественного дома. Работа закипела, теперь Дума была обеспокоена возможностью ее остановки из-за недостаточного запаса материалов, главным образом кирпича.
К середине июля были проверены контракты на его поставку мещанами «Дмитрий Малых с товарищи». С них была взята подписка, по которой они обязались вывезти в течение месяца, начиная с 1 августа, к месту строительства общественного здания половину кирпичей. Вторую – к 1 сентября 1828 года. К мастерам были приставлены смотрители «для надзору за успешным произведением делокирпичниками работ».
Но даже этого гласным показалось мало. Придавая особую важность строению, они во избежание простоев по поставке кирпича решили вызвать в Думу всех подрядчиков: мещан Дмитрия Малых, Степана Черепанова, Ивана Костыгина, Егора Черкалова, Ивана Докучина, Никиту Попова, Павла Кармачева, Григория Костыгина, Ивана и Евдокима Соколовых, крестьян Степана Голышманова и Николая Рюпина. Вызванным работникам под подписку объявили: «чтоб они кирпич доставили с надлежащей поспешностью, хотя бы благовременнее буде из них у кого наделан и обожжен в настоящее время».
Еще раз смотрителям над ними «Мошенникову с товарищи» было подтверждено «иметь бдительный надзор, в особенности за теми, у кого есть ныне уже приготовленный кирпич, дабы не могли они до времени сроков употребить в оную продажу и тем навлечь Думе остановку».
Старшина Иван Лобанов донес Думе, что «при отпуске им в строение подрядчику Бобкову, при верного счете оказалось 47950 кирпичей», в то время как по бумагам было 41740 кирпичей. Ошибку нашли в бумагам 1826 года и исправили «против счета Лобанова 47950 с надлежащей отметкой о причине прибавления».
Но на этом истории с пересчетами не закончились 22 сентября 1828 года гласные городской Думы Иван Черных, Степан Дьяконов и Дмитрий Лапин, еще раз осматривая стопы кирпича, находившиеся возле строительства общественного дома, нашли, что «в довольном количестве есть стопы неполные, а чтоб наблюсти в сем случае верность узнать можно не иначе, как пересчитать весь, но сие учинить находят большим затруднением, почему и просят – не благоугодно ли будет, чтоб кирпич сей до следующего употребления состоял на отчете бывших присутствующих...». Одним словом, попросили, чтобы кирпич не пересчитывать, оставить его на подотчете гласных Думы прошлого созыва. Те согласились.
Прошел 1828 год. Летом 1829 года опять встал вопрос о кирпиче.
На заседании Думы 23 июля 1829 года было заслушано сообщение о том, что «тюменские мещане Дмитрий Малых, Семен Черепанов и Иван Костыгин, по контракту, заключенному с ними в Думе 27 февраля 1828 года обязались поставить первые двое по 15, а последний 10, всего сорок тысяч кирпичей по 12 рублей за тысячу, срок к 1 сентября 1828 года, с получением условленной платы денег вперед. Из них Малых и Костыгин обязанность кончили, а Черепанов, поставя 12900 кирпичей, оставший за тем 2100 за многими требованиями недопоставляет...».
В августе подошел срок сдачи кирпича, поэтому сбыло решено «иметь надзор сверх старшин и помощников, одному из гласных».
Кандидату в гласные Ивану Куликову собранием Думы было поручено, чтобы он, осмотрев приготовленный подрядчиками кирпич, принимая его, выдавал подрядчикам от себя записки.
Строительство продолжалось. У подрядчика Бобкова был затребован список недостающих материалов. На заседании 19 февраля 1830 г. Дума, рассмотрев его, согласилась, «что еще потребно приготовить извески 1 барку и железа на крышу 60 листов примерно 20 пудов. А как удобность сего заготовления исполнить можно с выгодою в Ирбитской ярмонке, в которую ныне отбывает г. Градский Глава Иван Барашков, почему и приказали: просить от присутствия Думы г. Градского Главу Варашкова потребную барку извески заподрядить кого должно к доставлению оной в город Тюмень нынешнею весною по вскрытии рек ото льда, и листового железа двуаршинного лутчаго до 20 пудов купить в Ирбите и доставить оное в Тюмень».
Для покупок городскому голове было выдано 750 рублей.
Прошло почти пять лет после смерти императора Александра I, и лишь 19 марта 1830 года городская Дума решилась вынести на обсуждение вопрос о «хранящейся в присутствии Думы остаточной денежной сумме 7249 руб. 52 коп., собранной во исполнение начальственной воли» в 1824 и 1825 годах. Всего же было тогда собрано в виде добровольных пожертвований на устройство города по случаю ожидания в Сибирь государя императора Александра Первого 12983 руб. 37 коп.
Поэтому было принято решение: «остаточную сумму 7249 руб. 52 коп., считающуюся напрасно хранящейся, прилично употребить на общеполезные предметы».
С наступлением весны строительство общественного дома было продолжено, а чтобы избежать малейшей остановки, Дума поручила наблюдать за строительством одному из гласных (Ивану Черных), в случае же его отлучки – кандидату по его должности Федору Брызгалову и четырем человекам из старшин и помощников ремесленной цеховой управы.
Гласному Ивану Черных было рекомендовано «иметь при строении хозяйственное смотрение за всем тем, что относится к пользе общественной, наблюдая, буде подрядчик Бобков что потребует из материалов, оные ему тотчас отпущать чрез присутствие Думы».
Наблюдать за подвозкой песка и воды были назначены старшины Иван Лобанов и Яков Колмаков, а также их помощники Афанасий Колмаков и Андриан Иконников, с тем чтобы «очередуясь в каждый день по два человека находились при строении безотлучно, и вели верный учет на записку возимым песку, сколько будет выставляемо сажен и воды сколько в который день привезется бочек сороковедерных; и о том в свое время, или по требованию должны подавать в Думу немедленно верные записки, как о количестве сажен песка, так и числе бочек воды, наблюдая притом, дабы в подвозке песка и воды не было остановки, равно в случае требования от подрядчика чего-либо вновь, тотчас доводили б до сведения присутствия Думы, о чем гласному Черных и поименованным старшинами помощникам для безупустительного исполнения поручаемого дела сие постановление объявить».
Часто вопросы, возникающие у строителя Митрофана Бобкова, выносились на обсуждение всего городского общества, а не архитектора, разработавшего его проект.
Так, 4 июня 1830 года было заслушано сообщение Бобкова, просившего Думу довести до сведения городского общества «на решительное его разрешение о колонных столбах, постановлением к задней стене новостроящегося каменного общественного дома, ибо он со своей стороны уверен, что пирамиды весьма составят наружный вид приличнее для зрителей вместо несоответственных с точным порядком колонных столбов».
Городским обществом было вынесено решение, и подрядчик Бобков принял его к исполнению.
К июлю 1830 года кладка строящегося здания стала подходить к концу, и решено было заблаговременно «созвать желающих кузнечного мастерства художников для покрытия на оном доме крыши из листового железа».
31 июля на торгах последнее слово осталось за крестьянином Егором Плехановым, запросившим «с каждого употребляемого двуаршинного листа по девятнадцати копеек». Помощником ему стал мещанин Павел Устинов.
2 августа опять собирается «купецкое и мещанское общество» для рассуждения: «каким образом признано будет за полезное основать на нем крышу... со всех ли четырех сторон с фронтонными окошками, ибо общественный дом, не частное какое-либо здание... или только с двух сторон по длинным стенам были б таковые окошки».
...Осенью прошли выборы в городскую Думу, городским головой единодушно был избран Михаил Пеньевский. В декабре в этой должности он был утвержден тобольским губернатором.
В 1831 г. с наступлением летнего времени строительство продолжилось, корпус здания был весь закончен, и Думой решено было провести в Тюмени «публики» для определения подрядчика «нащет отштукатурки онаго с наружной стороны».
Но желающих не оказалось, кроме «бывшего при кладке того дома подрядчика мещанина Митрофана Бобкова, который... едва склонился принять на себя таковую обязанность за 700 рублей, включительно полной отделки со всеми штуками из алебастра».
Плата была признана умеренной, имея в виду и то, что у Бобкова уже есть необходимый материал и готовые леса, установленные вокруг здания. Вместе с тем было признано и то, что время не может ждать, потому «считает Дума все то ныне исполнить в полной мере чрез художника Бобкова. Для того приказали: с мещанином Митрофаном Бобковым, в чем его обязанность состоит на отштукатурку каменного дома за семьсот рублей, заключить договор».
Скорее всего, Бобков работал с бригадой строителей, или во всяком случае имел подсобных рабочих, одновременно выступая как подрядчик-бригадир, оставаясь и непосредственным исполнителем.
23 июня 1831 года были проведены торги на окраску крыши и шести нижних дверей. И опять последняя и решительная плата выпрошена мещанином Митрофаном Бобковым – 150 рублей.
После торгов было приказано выдать ему «краски зеленого малахита, согласно словесному его изъяснению низшего и высшего сортов по два, всего 4 пуда и белил свинцовых 32 фунта, производя плату по успехам с распискою в книге по устройству каменного дома».
Строительство шло полным ходом, и каменный двухэтажный общественный дом уже радовал взор тюменцев, но опять возникли трения с владельцами соседнего с ним дома тобольским мещанином Федором Добровольским и мещанской вдовой Парасковьей Ординовской. Еще в 1828 г. мещанин Федор Добровольский подавал жалобу окружному начальнику на то, что возводимое рядом каменное здание заграждает проезд в его двор.
Дом Добровольского и Ординовской также мешал строительству общественного дома. В 1829 году дело рассматривалось в Тюменском городовом суде. Сторону Думы представлял поверенный гласный Дмитрий Лапшин. Суд решил дело в пользу Думы: дом предписывалось снести.
«По случаю неудовольствия на оное намерены были Добровольский и Ардиновскова принесть Тобольскому губернскому суду апелляционную жалобу», но потом согласились на прекращение тяжбы, сопряженной с большими для них издержками, с тем «чтоб во вознаграждение понесенных от стеснения дому убытков, получить Добровольскому и Ардиновсковой от общества денег двести рублей и иметь жительство без стеснения еще один год...». После того дом их решено было «снесть, в отвращение неприятных последствий».
В октябре 1831 года в строящемся общественном доме начались отделочные работы, встал вопрос о необходимых для настилки полов плахах. 29 октября было принято решение «учинить» подряд на их поставку с крестьянами здешней округи волостей Липчинской, Усть-Ницынской, Тавдинской, Червишевской и Богандинской.
Через год, когда полы в общественном доме были готовы, на заседании Думы 25 августа 1832 г. решено было произвести «во внутренности обоих этажей сего дома устройство деревянных заборов, разделяющих число комнат», а тюменскому городничему направлена просьба «учинить в городе публику, не пожелает ли кто из плотничных мастеров принять на себя обязанность устроить помянутые в каменном доме заборы».
И опять вездесущий Митрофан Бобков тут как тут. По составленной в присутствии Думы смете на внутреннюю отделку общественного дома мещанин Бобков заявил, что берется «за всю описанную в смете работу в виде подрядчика и назначил всему цену, которой в сложности выходит всего 4220 рублей».
Несмотря на то, что цена, названная Бобковым, оказалась самой низкой, городской Думе удалось убедить Митрофана Бобкова произвести всю внутреннюю работу «деревянную, каменнодельную, штукатурную и прочую за 4000 руб.» с заключением с Бобковым контракта при условии, если «не будет таких желающих, кои бы против цены Бобкова могли принять на себя обязанность с выгодою».
К торгам явились «разного сословия люди», которые предлагали сделать не всю работу полностью, а лишь частями. Так, крестьянин из поселенцев «Алексей Никифоров вызвался произвести всю столярную работу из своего лесу, с краскою, обрезкою готовых стекол и проч. вообще за 1690 руб.», Емельян Михайлов предложил сделать «переборки и пола решительно 825 рублей», «Мещане: Антон Шишков, Александр Алексеев и Захар Иванов за дело 8 печей и за штукатурную работу 1322 руб.». «За окожушку нужных мест, проконопатку потолков, замазку глиною и подъемку 150 квадр. сажен земли» Никита Меншенин запросил 235 руб.
В сумме оказалось, что им необходимо заплатить 4072 рубля.
Иметь дело с Митрофаном Бобковым, запросившим за всю работу 4000 рублей, оказалось выгоднее, хотя и всего на 72 рубля.
Сроки всем повторным «публикам» вышли, а «желающих более вышеписанных людей никого не явилось, да и вероятно явиться некому, ибо известно, что хотя в здешнем городе и есть ремесленники, но искусства для значительного устройства недостаточного».
Однако 28 сентября произведена была переторжка с Алексеем Никифоровым, при которой он за всю работу запросил 3997 рублей. В Думу был приглашен мещанин Бобков, который «едва склонился убавить из 4000 руб. только 100 руб. и так последнерешительная плата за всю внутреннюю работу со стороны Бобкова назначена 3900 руб.».
Здание бывшей городской Думы. Современное фото
Наконец, эта сумма была признана «совершенно умеренною» и решено было: «к устройству во всех отношениях внутреннего в каменном доме положения тюменского мещанина Митрофана Бобкова за последневыпрошенную им общую плату 3900 руб. допустить, но наперед взять с него на законном основании с надлежащей сим с подробным описанием работ контракт, в котором заключить Бобкову срок окончательнейший устроить к 1 ноября будущего 1833 года непременно, о чем ему предварительно для должного наполнения объявить».
С наступлением нового, 1833 года отделочные внутренние работы продолжались. К весне возникла необходимость иметь «железные и медные вещи и поделки», что «по известным обстоятельствам исполнить в Тюмени выгодно невозможно; а посему, дабы в сем случае соблюдена была общая польза и выгода, присутствие Думы долгом почитает все нужные припасы купить чрез своего гласного ныне в Ирбитской ярмонке».
Со слов Бобкова был составлен именной регистр, который был выдан гласному Степану Котовщикову, чтобы он «будучи в Ирбите озаботился по регистру все вообще припасы купить крайними хозяйственными ценами, и выгодным наймом доставить сюда в свое время».
Гласный Котовщиков приехал с ярмарки 21 марта с купленными «железными и медными поделками», всего на сумму 2119 руб. 50 коп.
Заседание городской Думы 6 января 1834 года стало последним в старом здании. Решались вопросы, связанные с переездом присутственных мест городового хозяйственного и судного управлений, так как «выстроенный новый каменный общественный дом по внутреннему расположению ныне уже приведен в совершенное окончание. Почему и надлежит присутственные места Думы, городового, сиротского и словесного судов, городовые мещанские дела и цеховую ремесленную управу с архивными делами перевести в означенный дом надлежащим порядком по распределенным для каждого места комнатам».
Для переезда был назначен день 9 января. По этому случаю было решено, что перевод Думы, городового суда «должен быть известным местному начальству, для зависящего с его стороны содействия к открытию присутственных мест в 9 число сего генваря по окончании Божественной литургии и с отправлением молебствия в общественном каменном доме, где помещаются хозяйственное и судное управления, представя о сем в должности здешнего окружного начальника рапортом и просить разрешения с прибытием к молебну».
Городским головой Львом Кармачевым были отданы необходимые распоряжения. Тюменскому городовому суду и словесному суду был назначен день для переезда, и в виде подарка по случаю новоселья городская Дума просила городовой суд «принять в свое ведение приготовленное Думою алое новое сукно четыре аршина на судейский стол».
Не забыта была еще одна совершенно необходимая процедура, без которой не обходились подобные мероприятия, – освящение. В Тюменское духовное правление была отправлена просьба «об отправлении 9 числа генваря Божественной литургии в Благовещенской церкви, и после оной в новом каменном доме молебна с водоосвящением для окропления оною всех в доме мест».
Вот как описано здание городской Думы Егором Расторгуевым в 1841 году: «Великолепный дом с колоннами, величественной архитектуры, здание, которое сделало бы честь собою всякому и губернскому городу. В обширной зале, где собирается тюменское общество, находится изображение во весь рост Его Высочества Цесаревича...».
На заседании Думы, проходившем уже в новом здании, 25 января 1834 года был заслушан главный строитель – тюменский мещанин Митрофан Бобков, который сообщил, что «по распоряжению членов городской Думы сделано им при доме общественном против заключенных контрактов излишней работы, а именно: восемь дверей столярных по 15 руб. каждая, на 120 руб., за переправку разных замков 25 руб., за купленные на свой счет медные скобки к окнам и дверям – 9 руб., издержано для печей соли и муки на 10 руб., на поделки издержано клею – 10 руб., сверх условия складена излишняя печь – 35 руб., за шкаф в Думу из своего материала – 19 руб., за оклейку во всем общественном доме окон своею бумагою 25 руб., за сделание в архиву ставня 6 руб., за выкрашение на заднем балконе железа своим материалом с обеих сторон 4 руб., за дело в двух архивах и двух кладовых полок и лестниц 35 руб., за околотку троих дверей кошмою 4 руб., за караул общественного дома за 4 месяца – 40 руб., по наружности в верхнем этаже за вытянутие полок и сделание лепных кранщенов в 22 окнах, за каждое по 10 руб. – 220 руб., на нижнем этаже сделание под окнами 22 замков лепных, за каждый по 3 руб. – 66 руб...».
Кроме того, за Бобковым оставалась работа «при следующем лете окрасить парадное крыльцо с балясами приличною на масле краскою от собственности его, за что полагается платы 87 руб. и сверх сего верхние балконы тоже окрасить своею краскою с постановлением приличных железных решеток, приготовленных Думою за работу и прочее 70 руб.».
Общая стоимость работ составила семьсот девяносто пять рублей пятьдесят копеек.
Красавец дом был построен, а рядом с ним, как и раньше, стоял деревянный дом так и не выселившихся тобольского мещанина Федора Добровольского и вдовы Ординовской.
На заседании 25 февраля 1834 года было приказано «силою закона понудить, чтоб имеемую смежно с каменным общественным домом деревянную домовую постройку снесть, в отвращение неприятных последствий». Тем более что у тюменского городничего на руках был указ Тобольского губернского правления «о снесении Добровольскому показанной домовой постройки с места, угрожающей величайшей опасностью для каменного общественного дома».
Надо думать, что дом Добровольского и вдовы Ординовской был снесен, так как больше в документах упоминаний о нем не встретилось.
...Общественный дом недолго оставался в первоначальном виде, 28 февраля 1847 года пришло предписание Тобольской губернской строительной комиссии о постройке на общественном доме каланчи.
Для городской Думы это обстоятельство стало полной неожиданностью. Последовало обращение в Тобольскую строительную комиссию с просьбой прислать «список и распоряжение начальства на основании коего должна устроиться на Думе каланча, ибо список этот необходим для того, что из производящихся в настоящее время дел, не видно, что когда-либо тюменское общество изъявляло желание на устройство каланчи на Общественном доме».
Выяснилось, что еще «бывший Тюменский окружной начальник Романович рапортом от 14 июня 1845 года за №9270 испрашивал у г. начальника губернии распоряжения о составлении плана и сметы на устройство каланчи с сигналами на доме, принадлежащем градскому обществу».
Предполагалось, что раннее оповещение – единственная мера, которая «может остановить бываемые значительные ежегодные в г. Тюмени пожары, чрез кои понесены были немаловажные убытки».
Но постройка пожарной каланчи не смогла защитить само здание городской Думы.
В ночь на 8 июня 1850 года в общественном доме, занимаемом городскими судебными и хозяйственными службами, случился пожар. Как записано в полицейском протоколе, пожар был «произведен злонамеренными людьми».
Окружному начальнику было донесено, что «по утушению пожара в Общественном доме в том месте, где горело, замечены были дрова, каковых с вечера на тое ночь, в которую случилось происшествие, как отозвался думский сторож Четверкин – не было. Это-то самое и вынудило полагать, что пожар произведен злонамеренными людьми, но кем именно, Градской Думе неизвестно и слухов об этом никаких нет; впрочем как видно из отношения градской полиции от 9 июня №21713, она производит следствие и быть может чего-нибудь откроет...».
Собравшееся 17 июня 1850 года городское общество разрешило городской Думе для ликвидации последствий пожара в общественном доме «произвести разные покраски, как то: стены снаружи и внутри побелить, полы перебрать и выкрасить, крышу тоже поправя покрасить, печи, которые следует перекласть и все повреждения, происшедшие во время пожара 8 июня поправить, на что и употребить хозяйственным образом из гостиннодворского капитала деньги, сколько будет , нужно, а по окончании работ, обществу дать отчет».
Случившийся пожар заставил задуматься о более эффективных мерах пожаротушения. На общественных зданиях были установлены «предохранительные снаряды от пожара».
Сегодня трудно сказать, что они из себя представляли, но по смете, составленной на их устройство, Дума запросила у городского общества «290 рублей 50 коп. серебром».
Свое предложение по благоустройству подъездных путей к зданию Думы 21 августа 1856 года внес на рассмотрение купеческо-мещанского общества гласный городской Думы Решетников. Им предлагалось «устроить открылок при Общественном доме для приезжающих экипажей».
Общество «изъявило на это свое согласие, с тем, чтобы деньги на построй открылка употребить из гостиннодворного капитала». Было приказано к постройке открылка «ныне же приступить, что возложить на гласного Ядрышникова, чрез наем рабочих людей».
Собравшееся 28 января 1857 года купеческое и мещанское общество в здании Тюменской городской Думы, как говорили тогда, «имело рассуждение» о том, что «в столь обширном городе, как Тюмень, нет публичных часов, что весьма необходимо для жителей. А потому они признают полезным и удобным устроить часы на Общественном доме им принадлежащем, в коем помещаются городские присутственные места».
Уже 1 февраля городской голова И.В. Трусов доложил Думе, что он «подрядил часового мастера Трусова устроить на Общественном доме городские часы за тысячу рублей серебром». Так в 1857 году на здании городской Думы появились часы. По заключенному 24 октября 1860 г. договору крестьянин Алексей Иванов Трусов, проживающий в Тюмени, «обязался заводить и исправлять городские часы, а также находящиеся в думе часы за 50 руб. серебром в год».
С тех пор и по сей день служат тюменцам часы, находящиеся на здании бывшей городской Думы. Был период в их долгой жизни, когда они несколько лет были неисправны, но стараниями мастеров опять показывают время и отбивают часы.
В 1892 г. у здания городской Думы появился большой термометр. Дело в том, что приехавший из Москвы г-н Левитов 11 июня в городской Думе сделал заявление, что «физико-механик Москвы Федор Швабе, преемник Альберта Гамбургера, пожертвовал городу Тюмени большой термометр для высоких и низких температур». Было постановлено: «пожертвованный г. Швабе термометр принять, поручив городской управе, поместить его на видном месте у дома городского общества».
Поскольку здание Думы считалось главным в городе, то важен был не только его ухоженный внешний вид, но и внутреннее убранство. Обязательным атрибутом интерьера присутственных мест являлся портрет государя императора. После восшествия на престол Николая встал вопрос о приобретении его портрета для городского управления.
На собрании городской Думы, состоявшемся 1 декабря 1894 г., был выслушан доклад городского головы об ассигновании средств «на приобретение для зала Городского Управления портрета Его Императорского Величества Государя Императора Николая Александровича». Но ввиду того, что в скором времени должен был вступить в исполнение своих обязанностей новый состав Думы, решено было временно ограничиться приобретением «небольшого поясного портрета, на который с рамою ассигновать до 75 рублей, с тем, чтобы таковой по изготовлении большого портрета, был перенесен в помещение городового Сиротского Суда».
Поясной портрет императора был заказан в Казань, бывшему тюменскому жителю художнику В.Г. Федорову, который и исполнил его «размером 13 х 17 вершков в лепной золоченой раме» за 75 рублей.
Но все же, задумываясь о приобретении большого портрета государя, городская управа обратилась к Николаю Мартемьяновичу Чукмалдину, тогда уже московскому купцу, с просьбой собрать сведения о стоимости написания императорского портрета разными художниками.
Из ответа Чукмалдина в Тюмени узнали, что «профессор Корин требует от 300 до 800 рублей, художник Молов от 300 до 400 рублей, при заказе нужно выдать 100 рублей, чрез два месяца 100 рублей и остальные 200 рублей при принятии портрета. Золоченая рама в 6 вершков, при заказе портрета г. Молову обойдется около 120 рублей, не считая провоза».
Казанский художник Федоров, высылая поясной портрет Николая II, в письме от 8 мая 1894 г. сообщил, что «портрет Государя Императора размера: высотою 3 аршина и пропорциональной ширины около 1 аршина 12 вершков, в роскошной золоченой раме с доставкой на место и постановкой, он может исполнить за 300 рублей. Только постановку на месте не может обещать ранее сентября месяца». В случае согласия г. Федоров просил выслать ему вперед в виде задатка 100 рублей.
Городской Думой было решено: «большой портрет Его Императорского Величества Государя Императора Николая Александровича для постановки в зале городского Общественного Управления... заказать у г-на Федорова, как больше известного городскому Управлению художника за назначенную им цену 300 рублей».
Портрет императора работы художника Федорова занял почетное место в зале заседаний городской Думы и находился там без малого четверть века.
...Революция упразднила городское самоуправление и в 20-х гг. XX в. здание бывшей городской Думы было отдано краеведческому музею.
Вот уже почти сто семьдесят лет украшает наш город это здание, и, наверное, было бы справедливо, если бы на его стене появилась памятная доска, увековечивающая имена его строителей:
«Памятник архитектуры XIX в. Здание бывшей городской Думы. Построено в стиле русского классицизма для украшения города в 1834 году на средства горожан тюменским мещанином Митрофаном Бобковым по проекту губернского архитектора Прамана».