Портреты без ретуши
К. Я. Лагунов
О НАШЕМ СОЮЗЕ
1
На каждой встрече с читателями мне непременно задают вопрос: "А как живет сейчас Союз писателей?"
На протяжении трех последних десятилетий я входил в руководящие органы Союза писателей СССР и Союза писателей РСФСР, участвовал в работе писательских съездов, пленумов, конференций, "круглых столов", в Днях советской литературы, проходивших в братских республиках Союза и за рубежом. Довелось мне быть и делегатом последнего (по счету) девятого съезда писателей России, прошедшего в июне 1994 года.
Так что работу писательского Союза я знаю не понаслышке, не по газетным статьям и телевизионным передачам. Потому и беру на себя смелость попытаться ответить на вопрос "а как живет сейчас Союз писателей?"
До падения Советской Державы Союз писателей СССР был могутной, авторитетной, влиятельной творческой и идеологической организацией страны. Он объединял около семи тысяч профессиональных прозаиков, поэтов, драматургов, критиков, литературоведов, переводчиков. Союз имел собственное издательство ("Советский писатель"), много литературно-художественных журналов, газет, поддерживал международные связи с писательскими организациями всего мира. Словом, это был своеобразный литературный Ватикан, государство в государстве, со своими нравами и порядком, со своим, знаменитым на всю Москву, рестораном, своими писательскими "домами творчества", а проще говоря, домами отдыха в Пицунде и Коктебеле, Одессе и Ялте, на Рижском взморье и в других столь же приятных местах, где за сносную плату писатель мог отдохнуть с семьей и при желании поработать.
Правление Союза писателей СССР занимало старинную усадьбу в самом центре Москвы, на тихой улочке Воровского, что накоротко соединяет Садовое кольцо с Арбатом. Улочка зеленая, малолюдная, нешумная, нашпигованная посольскими особнячками, меж которых чужеродными выглядели прокуратура Союза и гнесинский институт.
Я любил эту старинную спокойную улицу и наш писательский особняк, где всегда встречали тебя доброжелательной улыбкой, приветливым словом, крепким дружеским рукопожатием. Здесь можно было всегда скоротать время за приятной беседой, вкусно и недорого пообедать, получить направление в лучшую гостиницу Москвы, бронь на железнодорожный или авиационный билет.
Почти тридцать лет Союз писателей СССР возглавлял Георгий Мокеевич Марков, сперва он делал это на правах заместителя Федина, а с 1971 года стал официально первым секретарем СП СССР. Потомственный сибиряк, сын таежного охотника из Причулымья (Томская область), Георгий Мокеевич на всю жизнь сохранил черты сибирского характера: сдержанность, верность слову, уважительное отношение к людям, неиссякаемую работоспособность, безмерную любовь к Родине, к родной земле, к Сибири и ее природе.
Не стану перечислять все его звания и награды: это займет слишком много места. Да и при теперешнем буйно расцветшем снобизме и нигилизме стоит ли говорить, например, о том, что Марков был дважды Герой Социалистического Труда, Лауреат Ленинской и многих иных премий? И о его романах, изданных в тридцати ведущих странах мира, тоже вряд ли нужно говорить.
Заокеанские и доморощенные истребители нашей культуры теперь из кожи лезут, лишь бы правдами и неправдами убедить просвещенный мир, а прежде всего и главным образом тех, кому сейчас семнадцать, кто составляет ядро нынешней российской молодежи, убедить в том, что никакой великой советской литературы не было и нет, как не было и нет великой Советской державы, не было и нет непобедимой, несокрушимой Советской Армии, не было и нет героических, потрясших мир побед и свершений советского народа...
Всех, интересующихся творчеством Георгия Мокеевича, я отсылаю к интересной, умной книге критика Игоря Мотяшова "Георгий Марков", выпущенной издательством "Художественная литература" в 1984 году. Здесь же я хочу немножко рассказать о Маркове – руководителе Союза писателей, в котором я состою 35 лет.
Я познакомился с Марковым за год до вступления в писательский Союз, при обстоятельствах, мало для меня приятных.
Еще будучи секретарем ЦК комсомола Таджикистана, я замыслил к сорокалетию ВЛКСМ (1958 г.) написать историю комсомола республики. Архивных документов о первых шагах этой организации обнаружить не удалось. И я занялся следопытством, разыскивал живых участников и очевидцев исторических событий, записывал беседы с ними. От одного к другому от другого к третьему; крупинка по крупинке, камешек по камешку воссоздавал я путь, пройденный таджикским комсомолом.
Забирался в глухие безымянные памирские кишлаки, колесил по знойным, тонущим в пыли дорогам Вахшской и Гиссарской долин. Десятки встреч. Утомительная перепроверка фактов, дат, имен. И едва закончилась моя комсомольская карьера, став заместителем редактора республиканской молодежной газеты, я тут же принялся переливать собранный материал в очерки.
Ступенька за ступенькой. Очерк за очерком. От первых ячеек живописал я исторический путь таджикского комсомола.
Первую обкатку все мои очерки проходили в республиканской газете "Сталинская молодежь". Их заметили даже в далекой Москве. Издательство "Молодая гвардия" сделало мне предложение написать книгу. Разумеется, я согласился, и работа закипела.
Тут в Сталинабад прилетела очеркист из Москвы. Имя в литературе негромкое, но хватка столичная. Месяц просидела она в библиотеке да в гостинице и укатила восвояси, а еще через месяц вышла в свет ее небольшая публицистическая книжечка по истории таджикского комсомола. Исходным материалом для этой книги явились мои очерки. Автор (не называю ее имени: "мертвые сраму не имут") не только выудила из моих сочинений все факты, но переписала оттуда целые куски, как говорят, от слова до слова. Налицо был чистейший плагиат – литературное воровство.
Подогретый друзьями, я ринулся в Москву, в Союз писателей СССР – за правдой. Полтора суток полета, и вот она, мать столица. Это было мое первое явление во всесоюзный писательский штаб на улице Воровского, 52.
Меня и встретили, и приветили как положено. Внимательно выслушали. Я жаждал крови, я требовал публичного и сурового наказания плагиатора. Дошло до Маркова. И вот я у него в кабинете.
Георгий Мокеевич внимательно выслушал мою сбивчивую, горячую, гневную речь. Помолчал, раздумывая. Заговорил неторопно, будто прислушиваясь к своим словам:
– Ваша обида – понятна. Желание покарать виновную – оправданно... Но есть несколько нюансов... Первый... женщина!
В грехах... в проступках... в ошибках... женщина остается женщиной... Могла натворить в азарте. Как старатель, наткнувшийся на жилу... Она готова принести вам извинения. Готова поделиться гонораром... Нужен ли громкий скандал? В нашем литературном море хватает и волнений, и штормов...
Он говорил, а я мягчел душой. Гасла ярость. В конце концов я признал правоту его суждений. Принял извинение и воротился в Сталинабад...
Марков умел сглаживать конфликты, примирять враждующих, находить в споре золотую середину. Он был искусным арбитром, умел убеждать, но душой не кривил, не поступался истиной.
Среди нашей писательской братии предостаточно льстецов и хамов, рвачей и наушников, приспособленцев и перевертышей. Как говорят, "всякой твари по паре". И чтобы пробыть в этой среде десятилетия, сохранив и достоинство, и честь, и авторитет, Маркову следовало обладать многими прирожденными чертами характера, быть мудрым, кристально честным и добрым...
Как-то заглядываю к нему в кабинет, там посетитель. Спешу притворить дверь и слышу "входите, входите". Вошел. Подсел к столу. Не знакомый мне посетитель продолжает с жаром и напором высказывать свое мнение о только что вышедшем романе Маркова "Сибирь". Глядя в глаза Георгию Мокеевичу, добровольный рецензент говорит с восторженным придыханием:
– ... Какую глыбищу вы сотворили! А? Это же... ни с чем не сравнимая величина... Характеры! Характеры! Один значимей и ярче другого... А природа! Голову на плаху, в советской литературе не сыщешь другого произведения, где бы так же живо, так же красочно, так же волнующе достоверно была описана сибирская ... да и вообще природа...
Он пел и пел до тех пор, пока Марков не сказал:
– Спасибо за добрые слова. Чем могу служить?
– Да тут пустячок... Виза ваша нужна...
И кладет перед Марковым какую-то бумагу. Тот глянул, спокойно сказал:
– Оставьте. Посмотрю позже.
– А я подожду в приемной, – проворно вскакивая, проговорил проситель, и выскользнул из кабинете.
Являлся он к Маркову просить писательскую дачу в Переделкино (там дачный поселок писателей).
Видел я и наушников, как бы между прочим, походя нашептывающих Маркову гадости о своих коллегах по перу. Видел и иное. И всегда, в любой ситуации Георгий Мокеевич был спокоен, ровен, стремился приглушить неприязнь, предотвратить конфликт. Потому и шли к нему писатели с любой бедой, с любой нуждой, с любой обидой.
И еще одна черта характера Маркова была мне глубоко симпатична – трезвость. Нет, он не отнекивался от рюмки, почитал дружеское застолье. Бывал гостем и в моем доме. Видел его на многих приемах, банкетах, проводах и встречах. Но ни разу не видел его даже хмельным.
Он шутил. Охотно говорил о чем угодно. Особенно упоенно и красочно – о Сибири, ее истории, природе, экономике и культуре. Терпеливо выслушивал спорщика. Не назидал. Не подавлял своим авторитетом. Беседы с ним всегда были интересными поучительны...
Могут спросить, а чего это я так много рассуждаю о Георгии Мокеевиче Маркове. А потому, что "какие сами, такие и сани". Поняли? Мне хочется, чтобы по характеру человека, почти три десятка лет возглавлявшего Союз писателей СССР, вы составили представление о порядках, нравах, обычаях дома на улице Воровского, 52, где располагалось Правление писательского Союза...
Все годы правления Маркова Союз проводил политику широкой и прочной связи писателей с жизнью своего народа. Не помню случая, чтобы при встрече Марков дотошно не выспросил меня о делах в области, да не ради приличия выспросил, а заинтересованно, с собственными комментариями, оценками, выводами. Причем, его интересовало все: работа нефтяников и газовиков, хлеборобов и строителей. И не случайно на одном из пленумов Союза писателей СССР "Писатель и пятилетка" с пространной речью выступал первый секретарь Тюменского обкома партии Б.Е.Щербина.
Все более значимые книги писателей страны оказывались в Союзе писателей. Там многие из них прочитывали, рецензировали, обсуждали на советах по жанрам, помогали в издании и переиздании, выдвигали на литературные премии...
Сейчас то и дело можно слышать утверждение, что Союз писателей сковывал творческую инициативу писателей, сглаживал их индивидуальность, через Союз партия проводила свою политику, понуждая художников слова служить идеалам партии. Именно понуждая. А коли есть Понуждение, возможна ли Свобода Творчества?
Ах, эта свобода творчества... Свобода слова... Свобода печати... Какие красивые... Какие желанные... Какие манящие слова!
Большевики относились к ним с нескрываемой иронией. Свобода – осознанная необходимость. Литература и искусство – партийны и классовы. Советская литература должна развиваться в русле социалистического реализма.
Вот на каких краеугольных камнях строились отношения партии коммунистов с творческой интеллигенцией, в том числе и писателями. Всякий отход в сторону от этих основополагающих доктрин был не просто наказуем, а жестоко карался. Вспомним Зощенко и Ахматову, Пастернака и Солженицына и еще многих, менее именитых, по кому с хрустом проехала сокрушительная колесница партийной диктатуры...
Но довольно об этом. Завершим разговор о нынешней жизни творческого Союза писателей...
2
Под грудой развалин великой Советской державы загинул Союз писателей СССР. Он развалился на пятнадцать самостоятельных Союзов, которые тут же начали тяжбу, норовя ухватить "кусочек" повесомей из бывших владений СП СССР.
Правопреемником сгинувшего СП СССР объявил себя Союз писателей России. Но не сделав и первого шага, он сразу ухнул в бездонное топкое болото смуты, раздоров и распрей. Сперва из него выделилось творческое объединение "Апрель", потом отпочковался вновь сформированный Союз Российских писателей, после от него насильственно отторгли его материальную основу – Литфонд... И пошло-поехало...по винтику, по кирпичику растащили могучий Союз.
Раскол прокатился буквально от Москвы до самых до окраин. Екатеринбургская, Томская, Омская, Тюменская и многие иные областные организации писательского Союза распались. У нас, например, кроме областной писательской организации, появилась еще одна Югорская писательская организация.
И все же... Сократив до смехотворной малости свой аппарат, сдав половину своего административного здания в аренду банкирам, потеряв большинство журналов, лишившись могучего Литфонда – словом, ощипанный, обшарпанный, обессилевший Союз писателей России продолжает свое существование, расходуя последние силы на аппаратную грызню и непрестанные схватки с отколовшимися от него соединениями.
Нынешний Союз писателей России немощен, безавторитетен и нищ. Подтвердить это можно хотя бы последним (по счету) девятым съездом этого Союза, который проходил в Москве 14-15 июня 1994 года. Я был делегатом этого съезда. Честно высидел все его заседания. И вот вам мои впечатления...
Бывало, все писательские съезды СССР и РСФСР открывались в Большом кремлевском дворце, на открытии непременно присутствовали все руководители партии и государства. Иногда "от" и "до" съезд не покидал Кремля и завершался банкетом или приемом в кремлевском Дворце съездов, на котором тоже присутствовали руководители партии и страны.
Те, доперестроечные, писательские съезды подробно и широко освещались всеми средствами массовой информации. Делегаты съезда чувствовали себя героями дня. Сколько достоинства, сколько самоуверенности, весомости и важности ощущалось в каждом делегате, медленно и степенно шагавшем по Красной площади к Спасским воротам Кремля.
Так было до 1986 года.
А вот как проходил девятый съезд писателей России.
О том, чтобы проводить этот съезд в Кремле, вожди Союза писателей России и не мечтали. Можно бы арендовать приличное помещение какого-нибудь дворца, но не хватало "бабок", В Москве есть Центральный Дом литераторов (наш Дом!) с отличным залом на 600 мест, с рестораном и всеми службами, но туда съезд писателей России не пустили. И пришлось проводить съезд (!) в конференц-зале СП РФ, едва ли вмещавшем и две сотни людей. Тесно. Душно. Неудобно. Эта "мелочь" сразу принизила, заземлина событие.
Согласен: "не красна изба углами". Поговорим о "пирогах".
Накануне съезда глава нашего писательского Союза Юрий Бондарев опубликовал в "Советской России" какое-то двусмысленное интервью, полное туманных намеков, недомолвок и прямо-таки провокационных заявлений о какой-то пятой колонне и прочих устрашающих явлениях. Все это без имен, фактов, адресов. Догадывайся, мол, сам. Это интервью дало повод ненужным кривотолкам, судам-пересудам и уж никак не способствовало деловому, дружелюбному, принципиальному разговору на съезде.
При открытии съезда Юрий Бондарев произнес странную, путаную речь – публичное выяснение отношений с оргсекретарем Правления. Облил того помоями, отрекся от его распоряжений, так и позабыв открыть съезд.
Потом он еще раз выступал как бы с официальной речью председателя, в которой тоже на что-то намекал, кому-то грозил, кого-то упрекал, и сложив с себя полномочия, покинул трибуну, а позже и съезд.
Полтора дня делегаты толкли воду в ступе. О чем только не говорилось в их выступлениях, обо всем, кроме литературы. Как живет российская литература, какие новые приметные имена и книги появились в ней, как жить сейчас писателям и на многие подобные столь же животрепещущие вопросы съезд не ответил.
Были, конечно, интересные, запоминающиеся речи. Были кулуарные встречи и жаркие дискуссии. Выбрали новое руководство Союзом писателей России во главе с главным редактором "Роман-газеты" Валерием Ганичевым, но все это не приподняло настроения, не породило оптимистической уверенности в радужной перспективе. Я летел на съезд хоть и со слабенькой, но все-таки надеждой, воротился – опустошенный и вконец расстроенный. Теперь нам выпало жить по принципу: спасение утопающих – дело рук самих утопающих.
Вот и весь рассказ о том, как теперь живет Союз писателей России. Пока что он не живет, он существует. Прозябает.
Растрачивая силы на ненужную, пагубную междоусобную войну с собратьями по перу...
Помните, удельную Русь связали воедино, поставили на ноги, освободили от векового ига ее княжества. Подобное повторилось и в смутное время 1612 года – из глубинки, от Нижнего Новгорода зачиналась волна всенародного ополчения, что смахнула с русской земли захватчиков и возвела на российский трон первого Романова.
Полагаю, и ныне обескровленную, униженную, поверженную Россию спасет провинция. И захиревший, запутавшийся в склоках писательский Союз России спасет российская глубинка, российская провинция.
В последние годы в писательских организациях областей и краев России все нарастает и нарастает движение за возрождение и сохранение российской культуры, ее духовности. В литературную жизнь вступают новые молодые таланты. Повсюду возникают новые литературные газеты и журналы. Ширится поток новых романов, повестей, стихотворений и пьес, которые, пусть пока и медленно и не шибко слитно, но все-таки поднимаются заслоном на пути грязного, пошлого, мерзкого потока желтой "литературы", пропагандирующей и воспевающей жестокость и насилие, скотство и распущенность, бездуховность и раболепие перед Западом.
Незвонкие, несильные провинциальные литературные ручейки, сбежавшись воедино, слившись в мощный, стремительный и голосистый поток, оживят, взволнуют, воскресят великую, могутную реку российской литературы, и та вновь зазвенит высокой волной, заблистает серебром прозрачных струй, очистится от мусора и пены.
Так будет.
Непременно и в недалеком будущем.
Я верю в это, как и тысячи моих товарищей по писательскому Союзу.
К. Я. Лагунов
О НАШЕМ СОЮЗЕ
1
На каждой встрече с читателями мне непременно задают вопрос: "А как живет сейчас Союз писателей?"
На протяжении трех последних десятилетий я входил в руководящие органы Союза писателей СССР и Союза писателей РСФСР, участвовал в работе писательских съездов, пленумов, конференций, "круглых столов", в Днях советской литературы, проходивших в братских республиках Союза и за рубежом. Довелось мне быть и делегатом последнего (по счету) девятого съезда писателей России, прошедшего в июне 1994 года.
Так что работу писательского Союза я знаю не понаслышке, не по газетным статьям и телевизионным передачам. Потому и беру на себя смелость попытаться ответить на вопрос "а как живет сейчас Союз писателей?"
До падения Советской Державы Союз писателей СССР был могутной, авторитетной, влиятельной творческой и идеологической организацией страны. Он объединял около семи тысяч профессиональных прозаиков, поэтов, драматургов, критиков, литературоведов, переводчиков. Союз имел собственное издательство ("Советский писатель"), много литературно-художественных журналов, газет, поддерживал международные связи с писательскими организациями всего мира. Словом, это был своеобразный литературный Ватикан, государство в государстве, со своими нравами и порядком, со своим, знаменитым на всю Москву, рестораном, своими писательскими "домами творчества", а проще говоря, домами отдыха в Пицунде и Коктебеле, Одессе и Ялте, на Рижском взморье и в других столь же приятных местах, где за сносную плату писатель мог отдохнуть с семьей и при желании поработать.
Правление Союза писателей СССР занимало старинную усадьбу в самом центре Москвы, на тихой улочке Воровского, что накоротко соединяет Садовое кольцо с Арбатом. Улочка зеленая, малолюдная, нешумная, нашпигованная посольскими особнячками, меж которых чужеродными выглядели прокуратура Союза и гнесинский институт.
Я любил эту старинную спокойную улицу и наш писательский особняк, где всегда встречали тебя доброжелательной улыбкой, приветливым словом, крепким дружеским рукопожатием. Здесь можно было всегда скоротать время за приятной беседой, вкусно и недорого пообедать, получить направление в лучшую гостиницу Москвы, бронь на железнодорожный или авиационный билет.
Почти тридцать лет Союз писателей СССР возглавлял Георгий Мокеевич Марков, сперва он делал это на правах заместителя Федина, а с 1971 года стал официально первым секретарем СП СССР. Потомственный сибиряк, сын таежного охотника из Причулымья (Томская область), Георгий Мокеевич на всю жизнь сохранил черты сибирского характера: сдержанность, верность слову, уважительное отношение к людям, неиссякаемую работоспособность, безмерную любовь к Родине, к родной земле, к Сибири и ее природе.
Не стану перечислять все его звания и награды: это займет слишком много места. Да и при теперешнем буйно расцветшем снобизме и нигилизме стоит ли говорить, например, о том, что Марков был дважды Герой Социалистического Труда, Лауреат Ленинской и многих иных премий? И о его романах, изданных в тридцати ведущих странах мира, тоже вряд ли нужно говорить.
Заокеанские и доморощенные истребители нашей культуры теперь из кожи лезут, лишь бы правдами и неправдами убедить просвещенный мир, а прежде всего и главным образом тех, кому сейчас семнадцать, кто составляет ядро нынешней российской молодежи, убедить в том, что никакой великой советской литературы не было и нет, как не было и нет великой Советской державы, не было и нет непобедимой, несокрушимой Советской Армии, не было и нет героических, потрясших мир побед и свершений советского народа...
Всех, интересующихся творчеством Георгия Мокеевича, я отсылаю к интересной, умной книге критика Игоря Мотяшова "Георгий Марков", выпущенной издательством "Художественная литература" в 1984 году. Здесь же я хочу немножко рассказать о Маркове – руководителе Союза писателей, в котором я состою 35 лет.
Я познакомился с Марковым за год до вступления в писательский Союз, при обстоятельствах, мало для меня приятных.
Еще будучи секретарем ЦК комсомола Таджикистана, я замыслил к сорокалетию ВЛКСМ (1958 г.) написать историю комсомола республики. Архивных документов о первых шагах этой организации обнаружить не удалось. И я занялся следопытством, разыскивал живых участников и очевидцев исторических событий, записывал беседы с ними. От одного к другому от другого к третьему; крупинка по крупинке, камешек по камешку воссоздавал я путь, пройденный таджикским комсомолом.
Забирался в глухие безымянные памирские кишлаки, колесил по знойным, тонущим в пыли дорогам Вахшской и Гиссарской долин. Десятки встреч. Утомительная перепроверка фактов, дат, имен. И едва закончилась моя комсомольская карьера, став заместителем редактора республиканской молодежной газеты, я тут же принялся переливать собранный материал в очерки.
Ступенька за ступенькой. Очерк за очерком. От первых ячеек живописал я исторический путь таджикского комсомола.
Первую обкатку все мои очерки проходили в республиканской газете "Сталинская молодежь". Их заметили даже в далекой Москве. Издательство "Молодая гвардия" сделало мне предложение написать книгу. Разумеется, я согласился, и работа закипела.
Тут в Сталинабад прилетела очеркист из Москвы. Имя в литературе негромкое, но хватка столичная. Месяц просидела она в библиотеке да в гостинице и укатила восвояси, а еще через месяц вышла в свет ее небольшая публицистическая книжечка по истории таджикского комсомола. Исходным материалом для этой книги явились мои очерки. Автор (не называю ее имени: "мертвые сраму не имут") не только выудила из моих сочинений все факты, но переписала оттуда целые куски, как говорят, от слова до слова. Налицо был чистейший плагиат – литературное воровство.
Подогретый друзьями, я ринулся в Москву, в Союз писателей СССР – за правдой. Полтора суток полета, и вот она, мать столица. Это было мое первое явление во всесоюзный писательский штаб на улице Воровского, 52.
Меня и встретили, и приветили как положено. Внимательно выслушали. Я жаждал крови, я требовал публичного и сурового наказания плагиатора. Дошло до Маркова. И вот я у него в кабинете.
Георгий Мокеевич внимательно выслушал мою сбивчивую, горячую, гневную речь. Помолчал, раздумывая. Заговорил неторопно, будто прислушиваясь к своим словам:
– Ваша обида – понятна. Желание покарать виновную – оправданно... Но есть несколько нюансов... Первый... женщина!
В грехах... в проступках... в ошибках... женщина остается женщиной... Могла натворить в азарте. Как старатель, наткнувшийся на жилу... Она готова принести вам извинения. Готова поделиться гонораром... Нужен ли громкий скандал? В нашем литературном море хватает и волнений, и штормов...
Он говорил, а я мягчел душой. Гасла ярость. В конце концов я признал правоту его суждений. Принял извинение и воротился в Сталинабад...
Марков умел сглаживать конфликты, примирять враждующих, находить в споре золотую середину. Он был искусным арбитром, умел убеждать, но душой не кривил, не поступался истиной.
Среди нашей писательской братии предостаточно льстецов и хамов, рвачей и наушников, приспособленцев и перевертышей. Как говорят, "всякой твари по паре". И чтобы пробыть в этой среде десятилетия, сохранив и достоинство, и честь, и авторитет, Маркову следовало обладать многими прирожденными чертами характера, быть мудрым, кристально честным и добрым...
Как-то заглядываю к нему в кабинет, там посетитель. Спешу притворить дверь и слышу "входите, входите". Вошел. Подсел к столу. Не знакомый мне посетитель продолжает с жаром и напором высказывать свое мнение о только что вышедшем романе Маркова "Сибирь". Глядя в глаза Георгию Мокеевичу, добровольный рецензент говорит с восторженным придыханием:
– ... Какую глыбищу вы сотворили! А? Это же... ни с чем не сравнимая величина... Характеры! Характеры! Один значимей и ярче другого... А природа! Голову на плаху, в советской литературе не сыщешь другого произведения, где бы так же живо, так же красочно, так же волнующе достоверно была описана сибирская ... да и вообще природа...
Он пел и пел до тех пор, пока Марков не сказал:
– Спасибо за добрые слова. Чем могу служить?
– Да тут пустячок... Виза ваша нужна...
И кладет перед Марковым какую-то бумагу. Тот глянул, спокойно сказал:
– Оставьте. Посмотрю позже.
– А я подожду в приемной, – проворно вскакивая, проговорил проситель, и выскользнул из кабинете.
Являлся он к Маркову просить писательскую дачу в Переделкино (там дачный поселок писателей).
Видел я и наушников, как бы между прочим, походя нашептывающих Маркову гадости о своих коллегах по перу. Видел и иное. И всегда, в любой ситуации Георгий Мокеевич был спокоен, ровен, стремился приглушить неприязнь, предотвратить конфликт. Потому и шли к нему писатели с любой бедой, с любой нуждой, с любой обидой.
И еще одна черта характера Маркова была мне глубоко симпатична – трезвость. Нет, он не отнекивался от рюмки, почитал дружеское застолье. Бывал гостем и в моем доме. Видел его на многих приемах, банкетах, проводах и встречах. Но ни разу не видел его даже хмельным.
Он шутил. Охотно говорил о чем угодно. Особенно упоенно и красочно – о Сибири, ее истории, природе, экономике и культуре. Терпеливо выслушивал спорщика. Не назидал. Не подавлял своим авторитетом. Беседы с ним всегда были интересными поучительны...
Могут спросить, а чего это я так много рассуждаю о Георгии Мокеевиче Маркове. А потому, что "какие сами, такие и сани". Поняли? Мне хочется, чтобы по характеру человека, почти три десятка лет возглавлявшего Союз писателей СССР, вы составили представление о порядках, нравах, обычаях дома на улице Воровского, 52, где располагалось Правление писательского Союза...
Все годы правления Маркова Союз проводил политику широкой и прочной связи писателей с жизнью своего народа. Не помню случая, чтобы при встрече Марков дотошно не выспросил меня о делах в области, да не ради приличия выспросил, а заинтересованно, с собственными комментариями, оценками, выводами. Причем, его интересовало все: работа нефтяников и газовиков, хлеборобов и строителей. И не случайно на одном из пленумов Союза писателей СССР "Писатель и пятилетка" с пространной речью выступал первый секретарь Тюменского обкома партии Б.Е.Щербина.
Все более значимые книги писателей страны оказывались в Союзе писателей. Там многие из них прочитывали, рецензировали, обсуждали на советах по жанрам, помогали в издании и переиздании, выдвигали на литературные премии...
Сейчас то и дело можно слышать утверждение, что Союз писателей сковывал творческую инициативу писателей, сглаживал их индивидуальность, через Союз партия проводила свою политику, понуждая художников слова служить идеалам партии. Именно понуждая. А коли есть Понуждение, возможна ли Свобода Творчества?
Ах, эта свобода творчества... Свобода слова... Свобода печати... Какие красивые... Какие желанные... Какие манящие слова!
Большевики относились к ним с нескрываемой иронией. Свобода – осознанная необходимость. Литература и искусство – партийны и классовы. Советская литература должна развиваться в русле социалистического реализма.
Вот на каких краеугольных камнях строились отношения партии коммунистов с творческой интеллигенцией, в том числе и писателями. Всякий отход в сторону от этих основополагающих доктрин был не просто наказуем, а жестоко карался. Вспомним Зощенко и Ахматову, Пастернака и Солженицына и еще многих, менее именитых, по кому с хрустом проехала сокрушительная колесница партийной диктатуры...
Но довольно об этом. Завершим разговор о нынешней жизни творческого Союза писателей...
2
Под грудой развалин великой Советской державы загинул Союз писателей СССР. Он развалился на пятнадцать самостоятельных Союзов, которые тут же начали тяжбу, норовя ухватить "кусочек" повесомей из бывших владений СП СССР.
Правопреемником сгинувшего СП СССР объявил себя Союз писателей России. Но не сделав и первого шага, он сразу ухнул в бездонное топкое болото смуты, раздоров и распрей. Сперва из него выделилось творческое объединение "Апрель", потом отпочковался вновь сформированный Союз Российских писателей, после от него насильственно отторгли его материальную основу – Литфонд... И пошло-поехало...по винтику, по кирпичику растащили могучий Союз.
Раскол прокатился буквально от Москвы до самых до окраин. Екатеринбургская, Томская, Омская, Тюменская и многие иные областные организации писательского Союза распались. У нас, например, кроме областной писательской организации, появилась еще одна Югорская писательская организация.
И все же... Сократив до смехотворной малости свой аппарат, сдав половину своего административного здания в аренду банкирам, потеряв большинство журналов, лишившись могучего Литфонда – словом, ощипанный, обшарпанный, обессилевший Союз писателей России продолжает свое существование, расходуя последние силы на аппаратную грызню и непрестанные схватки с отколовшимися от него соединениями.
Нынешний Союз писателей России немощен, безавторитетен и нищ. Подтвердить это можно хотя бы последним (по счету) девятым съездом этого Союза, который проходил в Москве 14-15 июня 1994 года. Я был делегатом этого съезда. Честно высидел все его заседания. И вот вам мои впечатления...
Бывало, все писательские съезды СССР и РСФСР открывались в Большом кремлевском дворце, на открытии непременно присутствовали все руководители партии и государства. Иногда "от" и "до" съезд не покидал Кремля и завершался банкетом или приемом в кремлевском Дворце съездов, на котором тоже присутствовали руководители партии и страны.
Те, доперестроечные, писательские съезды подробно и широко освещались всеми средствами массовой информации. Делегаты съезда чувствовали себя героями дня. Сколько достоинства, сколько самоуверенности, весомости и важности ощущалось в каждом делегате, медленно и степенно шагавшем по Красной площади к Спасским воротам Кремля.
Так было до 1986 года.
А вот как проходил девятый съезд писателей России.
О том, чтобы проводить этот съезд в Кремле, вожди Союза писателей России и не мечтали. Можно бы арендовать приличное помещение какого-нибудь дворца, но не хватало "бабок", В Москве есть Центральный Дом литераторов (наш Дом!) с отличным залом на 600 мест, с рестораном и всеми службами, но туда съезд писателей России не пустили. И пришлось проводить съезд (!) в конференц-зале СП РФ, едва ли вмещавшем и две сотни людей. Тесно. Душно. Неудобно. Эта "мелочь" сразу принизила, заземлина событие.
Согласен: "не красна изба углами". Поговорим о "пирогах".
Накануне съезда глава нашего писательского Союза Юрий Бондарев опубликовал в "Советской России" какое-то двусмысленное интервью, полное туманных намеков, недомолвок и прямо-таки провокационных заявлений о какой-то пятой колонне и прочих устрашающих явлениях. Все это без имен, фактов, адресов. Догадывайся, мол, сам. Это интервью дало повод ненужным кривотолкам, судам-пересудам и уж никак не способствовало деловому, дружелюбному, принципиальному разговору на съезде.
При открытии съезда Юрий Бондарев произнес странную, путаную речь – публичное выяснение отношений с оргсекретарем Правления. Облил того помоями, отрекся от его распоряжений, так и позабыв открыть съезд.
Потом он еще раз выступал как бы с официальной речью председателя, в которой тоже на что-то намекал, кому-то грозил, кого-то упрекал, и сложив с себя полномочия, покинул трибуну, а позже и съезд.
Полтора дня делегаты толкли воду в ступе. О чем только не говорилось в их выступлениях, обо всем, кроме литературы. Как живет российская литература, какие новые приметные имена и книги появились в ней, как жить сейчас писателям и на многие подобные столь же животрепещущие вопросы съезд не ответил.
Были, конечно, интересные, запоминающиеся речи. Были кулуарные встречи и жаркие дискуссии. Выбрали новое руководство Союзом писателей России во главе с главным редактором "Роман-газеты" Валерием Ганичевым, но все это не приподняло настроения, не породило оптимистической уверенности в радужной перспективе. Я летел на съезд хоть и со слабенькой, но все-таки надеждой, воротился – опустошенный и вконец расстроенный. Теперь нам выпало жить по принципу: спасение утопающих – дело рук самих утопающих.
Вот и весь рассказ о том, как теперь живет Союз писателей России. Пока что он не живет, он существует. Прозябает.
Растрачивая силы на ненужную, пагубную междоусобную войну с собратьями по перу...
Помните, удельную Русь связали воедино, поставили на ноги, освободили от векового ига ее княжества. Подобное повторилось и в смутное время 1612 года – из глубинки, от Нижнего Новгорода зачиналась волна всенародного ополчения, что смахнула с русской земли захватчиков и возвела на российский трон первого Романова.
Полагаю, и ныне обескровленную, униженную, поверженную Россию спасет провинция. И захиревший, запутавшийся в склоках писательский Союз России спасет российская глубинка, российская провинция.
В последние годы в писательских организациях областей и краев России все нарастает и нарастает движение за возрождение и сохранение российской культуры, ее духовности. В литературную жизнь вступают новые молодые таланты. Повсюду возникают новые литературные газеты и журналы. Ширится поток новых романов, повестей, стихотворений и пьес, которые, пусть пока и медленно и не шибко слитно, но все-таки поднимаются заслоном на пути грязного, пошлого, мерзкого потока желтой "литературы", пропагандирующей и воспевающей жестокость и насилие, скотство и распущенность, бездуховность и раболепие перед Западом.
Незвонкие, несильные провинциальные литературные ручейки, сбежавшись воедино, слившись в мощный, стремительный и голосистый поток, оживят, взволнуют, воскресят великую, могутную реку российской литературы, и та вновь зазвенит высокой волной, заблистает серебром прозрачных струй, очистится от мусора и пены.
Так будет.
Непременно и в недалеком будущем.
Я верю в это, как и тысячи моих товарищей по писательскому Союзу.