Александр Кравцов

Августовская метель

Рассказы

Августовская метель

Тот сезон был на редкость удачным. К середине августа были забурены все репера[1] и построены тригонометрические пункты[2]. Бригада решила устроить себе отдых. Посовещавшись, для лагеря выбрали место на левом берегу реки Пойлово-яха, там, где впадает в нее безымянный ручей, соединяющий, как шнурок четки, ряд небольших пойменных озер. По всем признакам место было рыбное. А каждому хотелось, приехав в Тюмень, зайти в пивнушку, развернуть газетный сверток, достать рыбину, постучать ею об край стола, разорвать ее на части и, уловив завистливые взгляды соседей, небрежно кинуть: «Чего уж там, угощайтесь!» Да, действительно, место оказалось рыбным, и через неделю все имеющиеся у нас емкости были заняты рыбой, в основном сырком.
Ничто не предвещало беды. Солнце светило так же ярко, как и прежде. Утки все учили молодняк летать, кружили с утра и до ночи над озерами. И только тундра с каждым днем преображалась, наряжаясь в цвета осени. Растущий по логам и западинам ивняк начал желтеть и терять лист. Карликовые березки охватил багрянец. Утренние туманы стали прохладнее и продолжительнее.
Сообщив на сеансе утренней связи, что сегодня отправляемся на базу партии, в Антипаюту, мы упаковались и после обеда тронулись в путь. День был как день. Часам к десяти развеялся туман. В чистом высоком синем небе медленно плыли белые редкие облака. И только было чуточку прохладнее, чем накануне.
Но уже к вечеру небо затянуло серой пеленой.
Усиливающийся северный ветер срывал с мрачных низколетящих туч гроздья дождя и швырял на землю.
Доставалось и нам, так как мы, по привычке, восседали на кабине нашей «газушки» с ружьями в руках, надеясь настрелять к ужину куропаток.
Существовала и другая причина такого способа передвижения: салон ГАЗ — 47 под самую крышу был загружен лагерным снаряжением и бригадным оборудованием. В кабине находились наш командир, техник-топограф Борис Петрович Красносельцев и, естественно, водитель Коля Жданов, или просто Малыш. Но когда пошел дождь со снежной крупой, мы тоже умудрились втиснуться в кабину. Спать нам пришлось там же, потому что в дождь разбивать лагерь пустая затея. Вымокнешь так, что и к утру не согреешься.
Очнувшись от тяжелой дремы, мы поразились — в тундру пришла зима. Скованный ледяной коркой, повсюду белел снег. А северный ветер все гнал и гнал хмурые тучи.
Взламывая гусеницами лед на мелких лужах, мы двигались по водоразделу рек Адерпаета и Пойлово-яха. Ехали молча. Грохот и лязг машины мешали говорить, да и наше невеселое настроение, навеянное мерзкой погодой, не располагало к разговору. К вечеру мы спустились на лайду[3] и остановились на ночевку, не рискнув ехать в темноте, так как на лайде множество мелких и крупных озер, ручьев и проточек, а под оттаявшей моховой подушкой таятся то ли ледовые трещины, то ли водотоки.
Утро радости не принесло. Снежные заряды шли один за другим, скрывая из виду булгунняхи[4], которые возвышались над тундрой, как курганы в степи. А через полчаса мы попали в ловушку. Никогда бы в жизни не поверил, что эта трехметровая протока так глубока. Когда наша «газушка» на полном ходу проломила тонкий, сантиметра два-три, лед и стала на «плав», у нас екнуло сердце. Помолотив минут двадцать воду гусянками и потолкав носом смерзшийся торфяной берег, наша «старушка» с тихим бульканьем и шипением опустилась на дно, почти перегородив эту проклятую протоку. Ах, если бы заранее промеряли глубину! Ведь у нас было чем мерить, с собой мы возили пару старых хореев, используя их при радиосвязи в качестве мачты.
До нашей цели — рыбацкой избы при устье Адерпаеты — оставалось километров двадцать пять. Борис Петрович сориентировался по карте и буссоли, наметил маршрут, и мы двинулись в путь. С собой у каждого было по паре банок сгущенного молока, по банке тушенки и пачке галет. Кроме этого у Красносельцева была полевая сумка с топокартами, ракетница, буссоль и армейский кавалерийский карабин, а у нас троих ружья.
Северные километры не меряны и сравнения с другими не имеют. Мы шли и шли, а булгунняхи по-прежнему казались рядом и были такими же далекими, как прежде. И все бы, может быть, закончилось хорошо, но уже в сумерках Федя попал в ледовую трещину и подвернул ногу. А «помощника» ему соорудить не из чего — тундра есть тундра. Движение наше, и так не слишком быстрое, резко замедлилось. Борис Петрович решил взять вправо, к коренному берегу. Путь наш будет дольше, но зато по твердому грунту легче идти.
Когда добрались до первого лога, заросшего ивняком, Федя заявил, что он дальше не пойдет, несмотря ни на какие наши уговоры. «Мы все тут замерзнем, — говорил он, — если останемся на ночевку. Вы, здоровые, дойдете. А я попробую продержаться. Может, удастся костер запалить, вы мне только помогите ивняка наломать». Так мы и сделали. Красносельцев пометил на карте этот лог. Малыш отдал Феде свою меховую куртку, я армейскую фляжку со спиртом, и пошли.
К рыбацкой избе вышел один Красносельцев, и то уже поздним утром. Где нас кружила августовская метель, я не ведаю. Меня нашли в километре от рыболовецкого стана. Отделался я воспалением легких да отмороженными пальцами левой руки. Федю обнаружили только к вечеру, когда прилетел вертолет и Борис Петрович немного очухался. Врач сказал, что жизнь Феде спас спирт. И лишился он только больших пальцев на ногах. Костер он не палил, а умудрился накидать на себя ивовые ветки, на них намело сугроб, так он благополучно и продержался все это время. И только Малыша, нашего двухметрового добряка Колю Жданова, привезли в Тюмень в цинковом гробу.
Вечная ему память.

Примечания

1
Репер — знак геодезического пункта.

2
Тригонометрические пункты — то же, что пункты триангуляций — пункты государственного геодезического обоснования на местности, обозначаются деревянным или металлическим сооружением в виде пирамиды.

3
Лайда — прибрежная низменная равнина.

4
Булгуннях — куполообразное возвышение с ледяным ядром.