418 Пионт Е Много неба
Екатерина Лаврентьевна Пионт
Екатерина ПИОНТ
Много неба
Рассказы
СКАТЕРТЬ
Сводный брат с войны вернулся только в пятьдесят втором. Нас с сестрой ещё и на свете не было, когда он уходил воевать. И вот он вернулся. Все приходили посмотреть на победителя — он дошёл до самого Берлина! Мы с сестрёнкой стеснялись его, выглядывали из-за занавески. Я помню, как он сидел на стуле, нога на ногу, красивый, белозубый, в военной форме с орденами и медалями...
Мы не ходили ещё в школу, сестра меня на полтора года младше, но помнит тоже этот момент. А ещё, как он достал из чемодана скатерть. Она и на скатерть-то совсем не походила. Праздничная скатерть у нас была белая, с вышитыми гладью васильками. А эта больше походила на красное шерстяное покрывало.
— Это скатерть, — сказал брат и отправился на кухню курить.
— Скатерть? — переспросила саму себя мама. — Разве бывают такие скатерти? Это, верно, покрывало... Но для покрывала этот тяжёлый кусок ткани был коротковат.
— И не скатерть, и не покрывало, — облегчённо выдохнула она. — Пусть полежит пока, может, куда и пригодится...
И она пригодилась года через три-четыре.
Клеёнка на столе, за которым мы делали уроки, совсем пообтёрлась.
— Не пропадать же добру, — сказала мама и постелила эту «не нашу», красную с белым орнаментом скатерть. А чтобы можно было на ней писать, положила сверху небольшой четырёхугольник стекла.
— Я бы не смогла её держать, она ведь фашистска... — тихо произнесла соседка тётя Дуся, оглядываясь по сторонам, как будто фашисты были рядом.
— Да почём скатерть-то виновата! — возразила ей тётка Ульяна.
— Ты чё, красивая вон какая, смотри... а узор-то ведь, как у нормальных людей, чудеса... на наши совсем похожи цветы-то и листья, как у меня в палисаднике, надо же, надо же... А может, скатерть-то Советская и есть, фрицы, поди, и её угнали... а наши освободили, так что пусть лежит. Даже и голову не ломай, соседушка...
Мама промолчала, но скатерть не убрала.
Мы с сестрой к этой обнове со временем даже привыкли, хотя вначале даже боялись прикасаться. Может, поверили соседке, что действительно, не могла быть у фрицев красною скатерть. В кино у них всё чёрное (хотя фильмы были чёрно-белые).
Это наш! — красный цвет.
И всё-таки не забывали, что она НЕ НАША.
Возможно, поэтому и опрокинули, нечаянно... чернильницу.
Фиолетовая жижа, как фашисты по нашей земле, расползалась у нас на глазах по красной ткани, казалось, ещё немного, и она захватит, запачкает наш родной деревянный стол.
Мы с сестрой с обеих сторон схватили НЕ НАШУ, уже фиолетовую и выкинули в «поганое» ведро. Стол остался чистым.
— Победа! — кричали мы.
Чернила всё-таки оставили свой след на наших пальцах. Но это было уже не страшно. Мы, не жалея рук, оттирали пятна чем только могли, смеялись: вовремя мы схватили! Не дали занять нашу землю!
И почему-то были уверены, что нам не попадёт от старших.
Мама, увидев облитую чернилами скатерть в ведре, только выдохнула:
— Ну и ладно, всё равно не наша...
Екатерина Лаврентьевна Пионт
Екатерина ПИОНТ
Много неба
Рассказы
СКАТЕРТЬ
Сводный брат с войны вернулся только в пятьдесят втором. Нас с сестрой ещё и на свете не было, когда он уходил воевать. И вот он вернулся. Все приходили посмотреть на победителя — он дошёл до самого Берлина! Мы с сестрёнкой стеснялись его, выглядывали из-за занавески. Я помню, как он сидел на стуле, нога на ногу, красивый, белозубый, в военной форме с орденами и медалями...
Мы не ходили ещё в школу, сестра меня на полтора года младше, но помнит тоже этот момент. А ещё, как он достал из чемодана скатерть. Она и на скатерть-то совсем не походила. Праздничная скатерть у нас была белая, с вышитыми гладью васильками. А эта больше походила на красное шерстяное покрывало.
— Это скатерть, — сказал брат и отправился на кухню курить.
— Скатерть? — переспросила саму себя мама. — Разве бывают такие скатерти? Это, верно, покрывало... Но для покрывала этот тяжёлый кусок ткани был коротковат.
— И не скатерть, и не покрывало, — облегчённо выдохнула она. — Пусть полежит пока, может, куда и пригодится...
И она пригодилась года через три-четыре.
Клеёнка на столе, за которым мы делали уроки, совсем пообтёрлась.
— Не пропадать же добру, — сказала мама и постелила эту «не нашу», красную с белым орнаментом скатерть. А чтобы можно было на ней писать, положила сверху небольшой четырёхугольник стекла.
— Я бы не смогла её держать, она ведь фашистска... — тихо произнесла соседка тётя Дуся, оглядываясь по сторонам, как будто фашисты были рядом.
— Да почём скатерть-то виновата! — возразила ей тётка Ульяна.
— Ты чё, красивая вон какая, смотри... а узор-то ведь, как у нормальных людей, чудеса... на наши совсем похожи цветы-то и листья, как у меня в палисаднике, надо же, надо же... А может, скатерть-то Советская и есть, фрицы, поди, и её угнали... а наши освободили, так что пусть лежит. Даже и голову не ломай, соседушка...
Мама промолчала, но скатерть не убрала.
Мы с сестрой к этой обнове со временем даже привыкли, хотя вначале даже боялись прикасаться. Может, поверили соседке, что действительно, не могла быть у фрицев красною скатерть. В кино у них всё чёрное (хотя фильмы были чёрно-белые).
Это наш! — красный цвет.
И всё-таки не забывали, что она НЕ НАША.
Возможно, поэтому и опрокинули, нечаянно... чернильницу.
Фиолетовая жижа, как фашисты по нашей земле, расползалась у нас на глазах по красной ткани, казалось, ещё немного, и она захватит, запачкает наш родной деревянный стол.
Мы с сестрой с обеих сторон схватили НЕ НАШУ, уже фиолетовую и выкинули в «поганое» ведро. Стол остался чистым.
— Победа! — кричали мы.
Чернила всё-таки оставили свой след на наших пальцах. Но это было уже не страшно. Мы, не жалея рук, оттирали пятна чем только могли, смеялись: вовремя мы схватили! Не дали занять нашу землю!
И почему-то были уверены, что нам не попадёт от старших.
Мама, увидев облитую чернилами скатерть в ведре, только выдохнула:
— Ну и ладно, всё равно не наша...