418 Пионт Е Много неба
Екатерина Лаврентьевна Пионт
Екатерина ПИОНТ
Много неба
Рассказы
ДЯДЯ ТОМ
В десять-одиннадцать лет я любила уединиться и мечтать. Особенно зимой.
Наверное, потому что не хватало тепла.
И чаще всего после прочтения очередной книги, взятой в библиотеке, той, за которой очередь уже на месяц вперёд. И прочитать её надо за вечер. «Ну, крайний срок — два дня», — говорила строгая библиотекарша в очках на кончике носа, глядя поверх их, прямо мне в глаза.
Словно проверяла, а не из-за любовной ли истории такой интерес к написанному.
Я добегала до дома, потратив на обратный путь времени наполовину меньше.
И не только из-за усиливающегося мороза. В матерчатой сумке ждала моего прикосновения, восторга, а может, слёз старая, затёртая, но для меня новая книга.
Эта книга прочитывалась мной за несколько часов возле горячей русской печи.
Прислонившись к обжигающим кирпичам спиной, я улетала в разные города и даже страны.
Это было счастье! И если бы меня тогда спросили, что такое счастье, я бы ответила незамедлительно.
За обледенелым окном мороз, бывало, за пятьдесят, а ты сидишь где-нибудь в Африке, Индии... Так я очутилась однажды у дяди Тома. В его хижине.
С каждой строчкой дядя Том становился мне всё роднее.
В голове моей вырисовывались самые мрачные картины: дядя Том в них был одинок, как никто на свете. То он стоял у старого корыта, то латал заплаты, и слёзы одна за другой скатывались по его чёрным щекам... Разве он сможет сам прибраться в своём жилище, как положено? Да ещё в такую жару. Ведь мужчины этого не умеют делать.
Вот было бы смеху, если бы, например, дядя Сеня, что живёт напротив, вытирал пыль, — сбежались бы все соседи. Дядя Сеня был тоже одинок. Но ему помогают племянницы, он в это время сидит, курит... Руки-то у него соз-даны для топора, лопаты...
Бедный, бедный дядя Том. Вот перевезти бы его к нам!
Как мне хотелось сделать его счастливым! И свободным. У нас-то все свободны!
Вон, даже частенько выпивающий сосед дядя Вася. Попробуй продай его кому-нибудь! Я представляла эту картину: покупатель рабов бежал от него, только пятки сверкали. А дядя Вася стоял, хохотал, обнажив свой единственный зуб. И сам Шелби просил бы у него прощение.
— Я — свободный человек! — всегда гордо говорил дядя Сеня, подняв кверху указательный палец, когда кто-то намекал ему на алкоголь... (Дядя Сеня тоже иногда выпивал).
— Я — на пенсии! Будьте добры, уважайте моё «хоббы»...
Дядя Том, конечно же, не пьёт водку... Но дядя Сеня предложит ему, наверное... Из-за этого я переживала. Дядя Сеня с подозрением относился к трезвенникам. А мне хотелось, чтобы они подружились.
А спать дядя Том может у печки, от неё жар не хуже, чем в джунглях. Я улыбалась сама себе, представляя, как я открываю калитку, возвращаясь из школы, а дядя Том убирает снег, я беру вторую лопату и помогаю ему. Щёки его становятся алыми, полушубок нараспашку. Он срывает с головы цигейковую шапку и подбрасывает её вверх, крича: «О-го-го...!» А небо голубое-голубое! Такого нигде нет! А уж в Африке и подавно. Если даже снега там нет, то откуда взяться такому небу! Мы с ним отряхиваем валенки и идём обедать.
«Ох, проголодался..!» — с удовольствием произносит дядя Том. Мама уже накрыла стол, и нас ждут румяные горячие шанежки...
А вечером к нам приходит дядя Сеня и они втроём садятся играть в карты: папка, дядя Том и дядя Сеня. Потом мама ставит на стол самовар, он шумит... Они пьют чай... И снова слушают историю жизни дяди Тома, о которой я уже всё знаю...
Только изредка раздаётся негодующее дяди Сени: «Вот капиталисты!», «Это тебе не СССР!..»
На что дядя Том не устаёт повторять: «СССР — это шастье!..»
И тут я сладко засыпаю...
Екатерина Лаврентьевна Пионт
Екатерина ПИОНТ
Много неба
Рассказы
ДЯДЯ ТОМ
В десять-одиннадцать лет я любила уединиться и мечтать. Особенно зимой.
Наверное, потому что не хватало тепла.
И чаще всего после прочтения очередной книги, взятой в библиотеке, той, за которой очередь уже на месяц вперёд. И прочитать её надо за вечер. «Ну, крайний срок — два дня», — говорила строгая библиотекарша в очках на кончике носа, глядя поверх их, прямо мне в глаза.
Словно проверяла, а не из-за любовной ли истории такой интерес к написанному.
Я добегала до дома, потратив на обратный путь времени наполовину меньше.
И не только из-за усиливающегося мороза. В матерчатой сумке ждала моего прикосновения, восторга, а может, слёз старая, затёртая, но для меня новая книга.
Эта книга прочитывалась мной за несколько часов возле горячей русской печи.
Прислонившись к обжигающим кирпичам спиной, я улетала в разные города и даже страны.
Это было счастье! И если бы меня тогда спросили, что такое счастье, я бы ответила незамедлительно.
За обледенелым окном мороз, бывало, за пятьдесят, а ты сидишь где-нибудь в Африке, Индии... Так я очутилась однажды у дяди Тома. В его хижине.
С каждой строчкой дядя Том становился мне всё роднее.
В голове моей вырисовывались самые мрачные картины: дядя Том в них был одинок, как никто на свете. То он стоял у старого корыта, то латал заплаты, и слёзы одна за другой скатывались по его чёрным щекам... Разве он сможет сам прибраться в своём жилище, как положено? Да ещё в такую жару. Ведь мужчины этого не умеют делать.
Вот было бы смеху, если бы, например, дядя Сеня, что живёт напротив, вытирал пыль, — сбежались бы все соседи. Дядя Сеня был тоже одинок. Но ему помогают племянницы, он в это время сидит, курит... Руки-то у него соз-даны для топора, лопаты...
Бедный, бедный дядя Том. Вот перевезти бы его к нам!
Как мне хотелось сделать его счастливым! И свободным. У нас-то все свободны!
Вон, даже частенько выпивающий сосед дядя Вася. Попробуй продай его кому-нибудь! Я представляла эту картину: покупатель рабов бежал от него, только пятки сверкали. А дядя Вася стоял, хохотал, обнажив свой единственный зуб. И сам Шелби просил бы у него прощение.
— Я — свободный человек! — всегда гордо говорил дядя Сеня, подняв кверху указательный палец, когда кто-то намекал ему на алкоголь... (Дядя Сеня тоже иногда выпивал).
— Я — на пенсии! Будьте добры, уважайте моё «хоббы»...
Дядя Том, конечно же, не пьёт водку... Но дядя Сеня предложит ему, наверное... Из-за этого я переживала. Дядя Сеня с подозрением относился к трезвенникам. А мне хотелось, чтобы они подружились.
А спать дядя Том может у печки, от неё жар не хуже, чем в джунглях. Я улыбалась сама себе, представляя, как я открываю калитку, возвращаясь из школы, а дядя Том убирает снег, я беру вторую лопату и помогаю ему. Щёки его становятся алыми, полушубок нараспашку. Он срывает с головы цигейковую шапку и подбрасывает её вверх, крича: «О-го-го...!» А небо голубое-голубое! Такого нигде нет! А уж в Африке и подавно. Если даже снега там нет, то откуда взяться такому небу! Мы с ним отряхиваем валенки и идём обедать.
«Ох, проголодался..!» — с удовольствием произносит дядя Том. Мама уже накрыла стол, и нас ждут румяные горячие шанежки...
А вечером к нам приходит дядя Сеня и они втроём садятся играть в карты: папка, дядя Том и дядя Сеня. Потом мама ставит на стол самовар, он шумит... Они пьют чай... И снова слушают историю жизни дяди Тома, о которой я уже всё знаю...
Только изредка раздаётся негодующее дяди Сени: «Вот капиталисты!», «Это тебе не СССР!..»
На что дядя Том не устаёт повторять: «СССР — это шастье!..»
И тут я сладко засыпаю...