418 Пионт Е Много неба
Екатерина Лаврентьевна Пионт





Екатерина ПИОНТ 





Много неба 



Рассказы




БОЧКА В ОЗЕРЕ


Вид из окна моей спальни с третьего этажа многоквар­тирного дома был необыкновенным. Картины менялись одна за другой, в соответствии со временем года, суток, по­годой и даже настроением, но сюжет был один — озеро на огромном полотнище в белой раме. На переднем плане — песчаная полоска, за ней гладь воды, обрамлённая вдали зелёным берегом с кустами шиповника, дикой малины... И в верхней части картины плывущие облака на меняющемся постоянно в цвете небе, чёрные точки снующих в воздухе синиц, воробьев и планирующие полёты чаек, пытающих­ся подняться ввысь вслед за быстро ускользающим, сереб­ристо поблескивающим, как крылья гагар, авиалайнером. В жару кто-то неведомой рукой дорисовывает фигурки мальчишек, ныряющих в озеро, плавающих там до посинения. Или вдруг появится лодка с нечёткой фигуркой рыбака и часа три-четыре притягивает к себе взгляд.

Это лето ваяет, накладывая на холст новые и новые краски.

Весной же во всё окно подсиненное небо полощется на ветру над взбухшим, потемневшим озером под радостное чириканье первых птиц.

Зима — сдержанная художница, у неё один сюжет: серое небо с белым полем, на котором торчат чёрные кочки — рыбаки, застывшие неподвижно над своими лунками. Ше­девр — «Зимняя рыбалка».

Задумчивая осень приносит свои краски и смешивает их от зари до заката, стараясь успеть в быстро ускользающем дне израсходовать все: жёлтые, зелёные, оранжевые, пурпурные, голубые... — вся палитра цветов на её полотнах. Вот тебе и Север. Сердце замирает каждый раз...

Не знаю, как, откуда появилась эта бочка на озере. На самом деле не бочка, а цистерна, и на ней белыми больши­ми буквами написано «КАТЯ», прямо напротив моего окна, в пятидесяти метрах от него. Когда вода спадала, к ней при­чаливали редкие лодки. В первый раз, увидев эту надпись, я вздрогнула: «Как? Не может быть... Прошло три десятка... Жив ли?..»

Я словно потерялась во времени, или оно во мне. Своё имя, написанное мелом, я находила в тринадцать-четырнадцать лет в нашем давно покинутом посёлке повсюду: на тротуаре возле дома, на заборе, на воротах, даже на полени- це, именно так — «к» и «а» прописные, а «т» и «я» — печат­ные.

— Научись писать! — кричала я вслед автору.

Теперь моё имя стало на всех полотнах, бочка фигуриро­вала во всех пейзажах. Моё восприятие красоты, тишины проходило теперь под воспоминания, как под музыку дав­нюю, щемящую сердце. Что это — подарок судьбы? Дет­ства? Какая разница, я уже не могла без него!

Вставая, я глядела в окно и, конечно же, перед сном — годы подряд, это уже стало ритуалом.

Однажды, уходящим летом, а вернее, проставлено чис­ло, 25 августа, вечером, у меня родились вдруг строчки:

_Бочка_в_озере,_
_Словно_в_сказке._
_Надпись_сделана_Белой_краской._
_Как_какая_весть..._
_Как_видать-то!_
_Не_в_мою_ли_честь_—_
_Имя_—_Катя._
_Вижу_почерк_твой._
_Вот_уж_глупость._
_Далеко_ушла_Наша_юность._
_Посмотрю_в_окно_На_ночь_глядя,_
_Будто_кто_зовёт_—_
_«Катя,_Катя...»_

Назавтра, проснувшись, я подошла, как обычно, к окну и обмерла: бочки не было. Словно мой стих спугнул её. Или она перешла в него...