418 Пионт Е Много неба
Екатерина Лаврентьевна Пионт
Екатерина ПИОНТ
Много неба
Рассказы
ШАРИК И ЖУЧКА
Ингу трудно усыпить. Уже и сказки рассказаны, а она всё задаёт вопросы.
— Пора спать, мы мешаем другим заснуть.
— А почему?
— Потому что слышно всё в доме, любое сказанное слово.
— А если шёпотом, то ведь не услышат...
— И свет мешает...
— Но ведь им не видать его. Смотри, я не вижу окон наших соседей, значит, и они не видят.
— Из других домов видно.
— Так у них же уже давно не горит свет, значит, все люди спят.
— Люди-то, может, и спят, а собаки не могут уснуть. Ведь в подъезде дома напротив нас ночуют две бродячие собаки, представь, каково им каждый вечер.
— А как их зовут?
— Жучка и Шарик, — тут же отвечаю я, не колеблясь, чтобы она не заподозрила меня во лжи. И напрасно сказала. Вопросы посыпались градом. А кто у них мама и папа, а почему они на улице...
— Родители были старенькие и умерли, а конура, в которой они жили, развалилась.
Внучка начала причитать, что им холодно, что они голодные... Я еле её успокоила, сказав, что Жучку и Шарика пустили в подъезд добрые люди и теперь у них всё хорошо... Но там вверху окошечко есть, в него попадает наш свет.
— Потуши свет скорее!
Ну, наконец-то.
Проснувшись, она первым делом поинтересовалась, что сейчас делают собаки.
— Да с утра уже куда-то побежали. По делам, наверное...
— По каким?
Вот я сотворила. Можно сказать, своими руками.
— Да мало ли по каким, все люди спешат с утра по делам, ведь не будешь у каждого спрашивать, скажут, не твоё собачье дело.
— Собачье дело?! А чьё? Жучки и Шарика?! Только им можно спрашивать? А-а-а, потому они всем гавкают, я поняла!
В течение дня она нет-нет да подходила к окну и забиралась на табуретку.
— Да не жди ты их, они пока по всему посёлку не обегут своих знакомых собак, не возвратятся.
— У меня тоже много-много друзей: Аня, Игорь, Олег, Антоша.... Она загибала пальчики, сбиваясь со счёта.
— Ну, вот видишь, тебе дня не хватит, чтобы их всех навестить.
— Да... — согласилась она.
Когда ложились спать, она, конечно же, первым делом вспомнила о собаках.
— А какие они?
— Жучка вся белая. А Шарик весь чёрный.
— А какие они?... — не унималась она.
— Какие? Да таких мало на белом свете. Они всё-всё понимают, что творится с людьми. Вот ты, например, идёшь по улице грустная, а они на расстоянии чувствуют это. Тебя ещё не видят, а грусть чуют, начинают скулить, жалеют тебя, понимаешь? Она, округлив глазёнки, только часто кивает.
— Или наоборот, кто-то идёт радостный, собаки начинают хвостом вилять — счастье учуяли!
— А когда не грустно и не радостно?
— Они тогда спят.
Уже из своего дома она звонила и спрашивала, что делают сейчас собаки.
Я обычно отвечала, что их не видно.
Порой она сама предполагала: «Правильно, они же сейчас спят. Потому что мне не грустно и не весело». Я с ней соглашалась: «Пусть отдыхают».
Когда я говорила, что видела собак, она тут же меня забрасывала вопросами: поздоровались ли они со мной, передавали ли ей привет, я отвечала утвердительно.
— Они очень воспитанные... — тепло произносила она.
Однажды, уже зимой, мы с ней гуляли на свежем воздухе. Она чертила веткой что-то на снегу, отставая от меня. Вдруг я услышала её крик: — Баба Кати! Баба Кати!
Я испуганно подбежала к ней. Она, указывая в сторону, продолжала кричать:
— Жучка! Шарик! Это я, Инга!
Мимо, в метрах двадцати от нас, по тропинке бежали две собаки, впереди — белая, за ней — чёрная. Услышав крик внучки, они остановились и стали звонко лаять. Затем, вильнув хвостами, продолжили бег.
— Ты видела, как они обрадовались нам?! Как они весело залаяли!.. Гав-гав-гав! Они узнали меня! Они просто счастливы!.. Они, наверное, сначала думали, кто это идёт?!
— Да уж... — только мне и оставалось повторять всю дорогу.
Екатерина Лаврентьевна Пионт
Екатерина ПИОНТ
Много неба
Рассказы
ШАРИК И ЖУЧКА
Ингу трудно усыпить. Уже и сказки рассказаны, а она всё задаёт вопросы.
— Пора спать, мы мешаем другим заснуть.
— А почему?
— Потому что слышно всё в доме, любое сказанное слово.
— А если шёпотом, то ведь не услышат...
— И свет мешает...
— Но ведь им не видать его. Смотри, я не вижу окон наших соседей, значит, и они не видят.
— Из других домов видно.
— Так у них же уже давно не горит свет, значит, все люди спят.
— Люди-то, может, и спят, а собаки не могут уснуть. Ведь в подъезде дома напротив нас ночуют две бродячие собаки, представь, каково им каждый вечер.
— А как их зовут?
— Жучка и Шарик, — тут же отвечаю я, не колеблясь, чтобы она не заподозрила меня во лжи. И напрасно сказала. Вопросы посыпались градом. А кто у них мама и папа, а почему они на улице...
— Родители были старенькие и умерли, а конура, в которой они жили, развалилась.
Внучка начала причитать, что им холодно, что они голодные... Я еле её успокоила, сказав, что Жучку и Шарика пустили в подъезд добрые люди и теперь у них всё хорошо... Но там вверху окошечко есть, в него попадает наш свет.
— Потуши свет скорее!
Ну, наконец-то.
Проснувшись, она первым делом поинтересовалась, что сейчас делают собаки.
— Да с утра уже куда-то побежали. По делам, наверное...
— По каким?
Вот я сотворила. Можно сказать, своими руками.
— Да мало ли по каким, все люди спешат с утра по делам, ведь не будешь у каждого спрашивать, скажут, не твоё собачье дело.
— Собачье дело?! А чьё? Жучки и Шарика?! Только им можно спрашивать? А-а-а, потому они всем гавкают, я поняла!
В течение дня она нет-нет да подходила к окну и забиралась на табуретку.
— Да не жди ты их, они пока по всему посёлку не обегут своих знакомых собак, не возвратятся.
— У меня тоже много-много друзей: Аня, Игорь, Олег, Антоша.... Она загибала пальчики, сбиваясь со счёта.
— Ну, вот видишь, тебе дня не хватит, чтобы их всех навестить.
— Да... — согласилась она.
Когда ложились спать, она, конечно же, первым делом вспомнила о собаках.
— А какие они?
— Жучка вся белая. А Шарик весь чёрный.
— А какие они?... — не унималась она.
— Какие? Да таких мало на белом свете. Они всё-всё понимают, что творится с людьми. Вот ты, например, идёшь по улице грустная, а они на расстоянии чувствуют это. Тебя ещё не видят, а грусть чуют, начинают скулить, жалеют тебя, понимаешь? Она, округлив глазёнки, только часто кивает.
— Или наоборот, кто-то идёт радостный, собаки начинают хвостом вилять — счастье учуяли!
— А когда не грустно и не радостно?
— Они тогда спят.
Уже из своего дома она звонила и спрашивала, что делают сейчас собаки.
Я обычно отвечала, что их не видно.
Порой она сама предполагала: «Правильно, они же сейчас спят. Потому что мне не грустно и не весело». Я с ней соглашалась: «Пусть отдыхают».
Когда я говорила, что видела собак, она тут же меня забрасывала вопросами: поздоровались ли они со мной, передавали ли ей привет, я отвечала утвердительно.
— Они очень воспитанные... — тепло произносила она.
Однажды, уже зимой, мы с ней гуляли на свежем воздухе. Она чертила веткой что-то на снегу, отставая от меня. Вдруг я услышала её крик: — Баба Кати! Баба Кати!
Я испуганно подбежала к ней. Она, указывая в сторону, продолжала кричать:
— Жучка! Шарик! Это я, Инга!
Мимо, в метрах двадцати от нас, по тропинке бежали две собаки, впереди — белая, за ней — чёрная. Услышав крик внучки, они остановились и стали звонко лаять. Затем, вильнув хвостами, продолжили бег.
— Ты видела, как они обрадовались нам?! Как они весело залаяли!.. Гав-гав-гав! Они узнали меня! Они просто счастливы!.. Они, наверное, сначала думали, кто это идёт?!
— Да уж... — только мне и оставалось повторять всю дорогу.