Кравцов Под сенью Полярного круга
Александр Борисович Кравцов





АЛЕКСАНДР КРАВЦОВ







ПОД СЕНЬЮ

 ПОЛЯРНОГО КРУГА


Топографу Гринину Владимиру Тимофеевичу и охотоведу Боронкину Олегу Анатольевичу посвящаю.



Повесть, рассказы










ПРИСПОСОБИЛИСЬ


- Ты глянь, шо они, гады, придумали! Тьфу! - дед Матвей возмущенно сплюнул в кусты. - Говорили люди добрые, шо есть такие, а я все не верил. А седня поехал на базар в Ипатово, надо было кой-чего прикупить... Еду себе, еду. И тут обгоняет меня старый, задрипанный «Москвич». Ну прямо старее поповой собаки, прости меня, Господи. Моя «горбатая табакерка» по сравнению с ним красавица. Ну обогнал себе и обогнал. А тут светофор дает нам красный свет. Тот “Москвич” по тормозам, и я по тормозам. Гляжу, а у него на заднем стекле какая-то бумажка прицеплена, как дорожный знак. Я сначала не понял, что там нарисовано. Я подкрался поближе к нему. Думаю: дай погляжу, чего там гибдоны нового придумали. Вдруг и меня заставят такую же нацепить. Я-то в город редко выезжаю. Основные дорожные знаки еще с автошколы помню...

Глянул. Батюшки-святы! А у его на той треугольной бумажке такая срамота нарисована! И понял я, шо не врут люди. Есть такое племя - пидорасы им имя. Тьфу! - дед Матвей опять сплюнул и перекрестился.

-  Дед, а что за знак? Это там еще два человечка в позе «раком» изображены?

-  Так оно.

-  А хочешь, дед, я тебе про них анекдот расскажу?

-  Чего уж там, говори.

-  Представь себе ситуацию: таксист возвращается из аэропорта. До города еще далеко, а на обочине дороги молодая монашка голосует. Он думает: дай подберу, веселее ехать будет.

Села та монашка. Начала платье поправлять и заголилась почти до самого пупка. Увидев ее стройные ноги, так­сист говорит:

-  Сестра. Давай завернем в ближайший лесочек. Перекусим, время-то обе­денное, да поближе познакомимся.

-  Ты что, брат мой. Грех это. Я ведь обет дала - быть невестой Господу.

А таксист уже разъярился, распалился. Вот-вот с тормозов спрыгнет.

-  Слушай, - говорит, - ведь можно и по-иному, с другого хода.

Монашка отнекивается. Он ей сулит и деньги, и выпивку и в конце концов уговорил. Свернули они в лесок. Сделали дело. Таксист, удовлетворенный, расслабился. А монашка достала из-за пазухи сигареты, закурила и говорит:

-  Хорошо вам, таксистам. У вас, считай, дом на колесах, и крыша есть, и постель. А каково нам, педерастам? Как нам только не приходится изощряться, что­бы вас завлечь.

Дед Матвей засмеялся:

-  И я говорю: до чего же они ушлый народ. Даже знак себе отличительный придумали: «За рулем - пидорас». Од­ним словом - приспособились.






ЧУДО-ПОВАР


Как издавна заведено у нас в экспедиции, пищу готовят рабочие по очереди, которую они сами устанавливают. К примеру, кто по три дня дежурит, кто по два, а кто-то и по неделе.

- Как-то в мою бригаду попал парнишка, Сеня Слюсарев. - Борис Петрович Красносельцев рассказывал своим друзьям одну из историй, случившуюся на полевых работах. Таких историй он помнил невероятное количество и умел так их рассказывать, что все его слушали, затаив дыхание. - Работали мы тог­да в Среднем Приобье. Строили пункты триангуляции. Бригада была большая - аж семь человек. Ну вот, подошло дежурство Сени. Он утром встал пораньше, как учили, и разогрел остатки ужина, я уж не помню сейчас точно — борщ там или щи, ну и чайничек мой знаменитый семилитровый заварил чайку. А потом, когда мы начали собираться на работу, он и спрашивает:

-  Петрович! А чего вам на обед при­готовить?

А поскольку мы уже сигнал подняли, то, сами понимаете, тяжелой работы уже не было, да и щи-борщи баночные нам уже надоели. Мы заказали ему рисовую кашу.

-  А как варить-то?

-  Что как? - не понял я.

-  Кашу как варить? Я ведь не умею. Я же после школы сразу в армию ушел, а после армии - к вам в экспедицию. Так что в поварском деле я полный профан.

-  Налей в кастрюлю воды, а когда закипит, бросишь три кружки риса. И следи, чтобы не пригорела.

-  А как следить?

-  Да почаще помешивай. Вот тогда каша и не пригорит. А в конце варки, когда попробуешь, разварился ли рис, добавь пару банок сгущенного молока.

-  А еще что нужно добавить?

Мы переглянулись с ребятами, а вы знаете этих архаровцев, вот тут я и увидел очередной полет фантазии. Один говорит: добавишь соли и лука, другой - черного перца, третий - лаврового листа.

Короче, часа через три мы вернулись на обед. Заглянул я кастрюлю и не смог понять, что за блюдо приготовлено. На вид вроде бы молочная рисовая каша с изюмом. Но откуда у нас изюм взялся? Попробовал. Оказалось это сухой лук.

А Сеня такой гордый стоит, вопрошающе на меня смотрит: мол, как оцениваешь? Потом и говорит:

-  Вы, однако, меня разыграть хотели. Я все положил: и лук, и соль, и сгущенку, и лавровый лист, а вот перец не стал класть. Думаю: ну зачем в сладкую кашу перец нужно добавлять? Наверняка решили разыграть, но вам это не удалось.

-  А у меня тоже один сезон работал такой чудо-повар, Миша Мослаков. Вы тоже все его хорошо знаете, - вступил в разговор Витя Петров. - Я тогда на севере Тазовского полуострова работал, нивелировку гонял. Продукты подходи­ли к концу, и я их больше не заказывал, так как завершал работы на этом объекте. И дежурство ребята исправно несли. Тушенки оставалось ящика два, а вот хлеба и круп совсем мало. Зато рыбы было море. У меня две драные сетки стояло, так озеро Сор баловало нас то щекуром, то пыжьяном. Мне даже у было: в один день в сетях толь­ко щекур, а в другой день - пыжьян. Вертолет должен был прилететь со дня на день, чтобы вывезти нас на базу партии в поселок Тазовский. Был конец августа. И с вертолетом начались накладки: собирали школьников по тундре.

И вот в один из дней рано утром лежим мы в спальных мешках и нежимся. Вставать-то неохота. Утрами-то уже стало прохладно. Я включил свой «Карат» и жду сеанса радиосвязи с базой партии. Мишка крутился, вертелся в своем спальнике, а потом и спрашивает меня:

-  Начальник! А что сегодня готовить?!

-  От хера уши!

Он помолчал с минуту или две, а по­том и говорит:

-  Так ведь у нас масла нет и сковородка  грязная!

Такого смеха я больше нигде не слышал. От нашего взрыва хохота я думал, что палатка на воздух взлетит.

А Мишка так обиженно протянул:

-  Да я ведь точно знаю, что у нас масла нет!






СТАЖЕР


-  Здравствуйте. Я Венков.

Кармашкин, председатель колхоза, находящийся  на стажировке в райсельхозтехнике, вздрогнул, и уставился испуганными  глазами на стоявшего перед ним солидного, пожилого мужчину.

-  Я Венков, - веско и значительно пророкотал мужчина и протянул руку.

Кармашкин долго не мог понять, чего от него хотят. Потом, поспешно пожав руку, вымученно улыбнулся и выдохнул:

-  Кармашкин. Петр Алексеевич.

-  Очень приятно, Петр Алексеевич, очень приятно, - зарокотал Венков.

«Кто он такой? Говорила же мне мама: начальство надо знать в лицо. И вот тебе пожалуйста. Что он обо мне подумает? Какой позор! Уснул на рабочем месте». У Кармашкина похолодело в груди.

«Вот это влип. Если он прорвался через Люсю - значит, большая шишка. Поди, из главка, а может, из самого министерства». Кармашкин представил себе картину своего падения и, опустив голову, в тихом ужасе закрыл глаза. «А по­чему же Люся меня не предупредила? Петра Ивановича так завсегда обо всем предупреждает. А и Петр Иванович хорош! Видно, точно знал, что приедут с проверкой, и бросил меня одного. А сам, поди, вместо совещания на озере уже лед буравит». Он робко поднял глаза на Венкова. «Да, по всему видать - старый лев. Этот от меня и косточек не оставит. И это в последний день стажировки. Вот невезуха!»

Венков, увидев обращенный на него взгляд, встрепенулся:

-  Притомились, Петр Алексеевич!

-  Что? Ах, да. Устал малость, - Кармашкин попытался улыбнуться. - Да вы садитесь, садитесь.

-  Премного благодарен, Петр Алексеевич! Извините, но не могу. Служба есть служба: надо идти.

«Даже сесть не хочет. Обиделся, что так встретил. Теперь я пропал».

-  Садитесь, пожалуйста, товарищ Венков. Я сейчас Люсе скажу, чтобы она нам чай приготовила.

-  А Люси уже нет.

-  Как нет? А где же она?

-  Домой ушла, Петр Алексеевич. Время-то уже позднее, восьмой час. Все уже разошлись.

-  А вы кто такой?

-  Я? - Венков выпятил грудь: - Начальник охраны вверенного вам предприятия. Я сегодня вышел из отпуска, - приглушив голос, доверительно сказал он. - А тут говорят, что у нас новый директор предприятия. Я смотрю, что вы еще с работы не ушли, вот и зашел представиться. Ведь как говорится: начальство надо знать в лицо.






ЛОШАДИНОЕ

НАСТРОЕНИЕ


Оказывается не только люди, но и животные  подвержены воздействию тех природных неведомых сил, которые влияют на поведение, поступки. Свидетельством тому являются выдержки из «Акта о несчастном случае на производстве».

«Коноводчик начинает запрягать лошадь. Берет постромок. Пристегивает его к вальку. В это время конь по кличке Рыжко-Петушок лягает ногой и ломает палец коноводчика».

Изучив этот несчастный случай, инженер по технике безопасности леспромхоза пишет предписание: «Запрещается впрягивание и выпрягивание лошади, не убедившись, в каком она настроении!»








ГРИБНАЯ ПОРА


-  А лета-то нынче, почитай, и не было, - задумчиво произнес Михаил Петрович, внимательнейшим образом рассматривая наполовину обглоданную куриную ножку. - Эх, - чему-то вздохнул он и вновь принялся за еду.

-  Это так, - согласился с ним Василий Сергеевич, накалывая на острие ножа маленький маринованный гриб. - Вот, -кивнул он головой на банку, - прошлогодние маслята. А в этом году на две трехлитровые банки еле-еле наскребли. Пару раз за Увал ездили, только ноги набили. Немного моховиков, немного сыроежек, пару подосиновиков да трухлявый груздь - вот и вся добыча. Короче, Петрович, ты прав: лета доброго не было.

-  А мне, мужики, два раза нынче по­везло с грибами. Но чуть бабу при этом не угробил. Вернее, она сама чуть не угробилась. Действительно, грибов нынче мало было. Все лето шли дожди, а потом так жарить начало, что они в младенчестве еще засыхали. И вот в конце сентября позвонил мне приятель из Ялуторовска: мол, приезжай, люди белые  берут понемногу, может и нас удача постигнет.

День был пасмурный, и хотя гидрометеоцентр обещал день без осадков, пару раз начинал идти мелкий дождик. По­ехали мы на двух машинах: я на своем «уазике», а Петр - на «Ниве». Только свернули с асфальта к лесу, как на первом  же поле встретили стаю тетеревов голов в пятьдесят-семьдесят, которые при нашем приближении перелетели на новое место. Что они искали на паровом  поле, редко поросшем бурьяном, я не знаю.

Далее опять встреча с дикой природой. На озимых увидели косуль: четыре из них лежали, а одна стояла чуть поодаль. Подпустили они нас к себе метров  на сто, а потом медленно поскакали  к кустам на краю поля. У одной из них был «фартук» белого цвета, а у остальных - белого. При въезде в бор повстречали глухаря, чуть погодя - копалуху.

Когда сделали первую остановку, я удивленно поинтересовался у Петра, от­чего так много дичи. (А я был в тех краях впервые). Оказывается, там рядом находится заказник. Егеря покою не то что браконьерам, но и охотникам не дают. То солонцы просят изготовить, то сена завести на прикормочные площадки.

В общем, рыскали мы по тому бору, рыскали. То там возьмем пару грибов, то сям. Грибов мало, а грибников много. Видно по свежесрезанным ножкам былых грибов, что недавно здесь уже по­бывали люди.

И вот наткнулись мы на одну полян­ку. Представьте себе: между лесной дорогой и выделяющейся своим темно­зеленым покровом болотинкой лежит зеленовато-сизый ковер ягеля, сплошь утыканный красно-коричневыми шляпками боровиков. По правде сказать, я и сам не припоминаю, чтобы в одном месте было столько белых грибов. Ну три, ну от силы пять. А тут хоть косой коси. Катя моя как увидела такую красоту, так заблажила: “Ох! Ох! Ох!” - и давай метаться по поляне. Я пожалел, что каски мотоциклетной с собой нету. Уж было решил ей на голову ведро на­деть, а то сдуру она башку об сосну ненароком расшибет, а мне потом маяться.

Короче говоря, мы с ней нарезали четыре ведра эмалированных, да и Петя ведра три собрал.

А через неделю опять туда приехали. Уже пошли первые заморозки. Ягель с неприятным хрустом рассыпался под ногами. Листья черники приобрели окраску от бледно-зеленых до розовато­красных с черными точками. С болотин, обрамленных по краю белесыми растрепанными метелками кипрея, доносило пряный запах преющих листьев таль­ника.

На нашей поляне уже кто-то побывал до нас и срезал все грибы. Но мы нашли боровики в самой болотинке-западинке, которые прятались в сфагновых кочках, почти сливаясь окраской с ними. И что характерно: шляпка гриба небольших размеров, а ножка по толщи­не равняется шляпке.

К обеду потеплело. Появилась мошка. Дятел настойчиво долбит деревья, добывая себе пищу. Рыжеватая хвоя мягко пружинит под ногами, источая неповторимый запах соснового леса. Вот эти две вылазки в лес мне и запомнились, а в остальные разы просто получились лесные прогулки.

Друзья впервые в этом сезоне выехали на охоту. Они устроились на обед в «уазике», приспособив под стол зад­нее сиденье и предаваясь воспоминаниям о прошедшем лете. Ветки сосен, прогибаясь, раскачивались на ветру, не в силах сбросить снежные шапки. Кругом лежал снег.






ЧЕРЕМША


Однажды по весне мой приятель, придя в понедельник на работу, похвастал, что уже побывал на рыбалке.

-  Как?! Уже был на рыбалке, и без меня? Ты что? Чего же ты меня не по­звал?! - возмутился я.

-  Пойми, дружище, не моя это была затея. Меня позвали к компанию не просто так, а из-за того, что я места рыбные знаю. В пятницу Васька (мы с ним в одной бригаде работаем) подошел ко мне в конце рабочего дня и говорит: «Поехали с нами на рыбалку, на Терек. Уже все приготовлено: черви накопаны, машина заправлена, котелок с посудой на месте. Но куда конкретно ехать - они еще не определились: берег длинный, а в каком месте рыба лучше клюет, никто не знает. Поехали, а?»

- Ты ведь знаешь, какой я насчет рыбалки заводной. Короче, заскочил я на минутку домой, схватил сумку с закидушками, шмат сала, пачку папирос про запас да коробку спичек. А теща вдогонку сунула еще банку с маринован­ной черемшой: мол, закуси, зятек, остреньким. Заскочив в магазин, я купил бул­ку хлеба, две бутылки «Солнцедара», пару банок килек в томатном соусе да пачку печенья.

Пока из Грозного добрались до станицы Червленой, уже завечерело. Мы быстро разбили лагерь. Натаскали по­больше валежника для костра и сели ужинать. Приняли по первой кружке - «за открытие рыболовного сезона». По­том еще, еще и еще. Сало, конечно,срубали в  первую очередь. Потом дело и до килек дошло. У мужиков прям яма желудка открылась, не иначе. А может сама природа такой жор вызвала... В общем, когда вылизали все банки, я вспомнил про черемшу. В темноте в груде вещей отыскал банку, открыл, и ... пиршество продолжалось.

А утро было такое паршивое... Сырость. Зябко. Во рту, как на кошаре. Желудок рычит. Похмелиться нечем.

Решили поставить закидушки. Начали искать наживку, а ее нет. Куда делась банка с червями, никто не знает. Тут кто- то заметил банку с черемшой. Выяснив, что черемша была только у меня, все поняли, чем мы закусывали, и быстро­быстро разбежались по кустам. Меня так полоскало, так полоскало, что ливер до сих пор трусится. Вот такая получилась рыбалка.






НА КАБАНА


К этой охоте готовились мы давно. Бывая вместе на рыбалке, случайно встречаясь в жарком, пыльном городе за кружкой пива, мы неизменно возвращались к теме охоты на кабана. Вернее, на вепря. Как сказал кто-то из классиков: вепрь - звучит страшно. Одно на­звание чего стоит - секач!

Поскольку я знаком с этим видом животных только по домашней свинье, а если говорить еще точнее, то по тому, что из нее получается - по салу и шашлыкам на ребрышках, не говоря уж о поджарке и отбивных, мне необходимо было получить достоверную информацию о них, о их жизни и деятельности. То, что говорили приятели, я, мягко говоря, воспринимал очень критически. Эпизоды из жизни диких кабанов, показанные когда-то в телепрограмме «В мире животных», отложились в моем сознании блеклым пятном. Поковырявшись в своей библиотеке, я обнаружил не­сколько книг о дикой природе. Раскрыв учебник «Биология промыслово-охотничьих зверей СССР», читаю: «Кабан, или дикая свинья. От домашних свиней отличается более стройным и мощным телом на сравнительно длинных ногах, более длинной мордой, большими клыками и лучше развитым волосяным по­кровом, состоящим из подпуши и ред­кой, грубой щетины, образующей на хребте род гривы.

Масса взрослого зверя 80-150 кг».

Ничего себе, думаю: это же маленький танк. У него на дороге не стой. Пред­ставил себе картину охоты: стою я у кусточка на болоте один (а говорят, что один в поле не воин!), и на меня мчится эта живая машина. Я взглянул на фотографию в книжке и ужаснулся. Этими вот беленькими штучками, что клыками называется, он начнет меня разделывать на части, да так, что потом ни один хирург по чертежам не соберет. Нет, думаю, дудки! Я лучше поближе к охотоведу держаться буду. Он же все-таки специалист, а меня и любителем-то труд­но назвать. Я ведь ружье два раза в год беру. Весной и осенью. На открытие охоты. И то только по бутылкам стреляю. Так что стрелок из меня, я извиняюсь, никудышный.

Читаю дальше: «Кабаны держатся то группами, то в одиночку. Размер гуртов сильно варьируется. В настоящее время чаще наблюдаются гурты в 5-10 зверей, лишь иногда число их доходит до 30 и более.

Питаются кабаны самой разнообразной пищей, как растительной, так и животной. Особенно любят они различные коренья, плоды, орехи, желуди, охот­но едят насекомых и их личинок, червей, мелких грызунов, не брезгают и падалью».

Мне стало немного веселее. Так эти кабаны - вегетарианцы. Может, если встретимся, живым отпустят. И еще, дал себе я установку: перед охотой надо будет срочно бросить водку пьянствовать, чтобы уменьшить дрожь в руках. В ногах-то она точно появится, так сказать, автоматически, непроизвольно. А если руки и ноги войдут в резонанс?

Даже представить страшно.

И вот мы на месте. Запарковав свои машины во дворе егеря, мы пересаживаемся на «Бураны» и - вперед!

Луч фары снегохода выхватывает из темноты причудливые фигуры зимнего леса, созданные морозом из снега и валежника. Дорога, конечно, не асфальт. Порой мне кажется, что мой позвоночник проломит днище нарты и станет тормозом. Через полчаса по такой тряс­кой дороге мы прибыли к месту охоты.

Было еще очень рано. Редкие облака были подсвечены слегка розоватым раз­мытым цветом, но утренний свет все увереннее прорисовывал их формы. Я огляделся. Березовый лес был довольно-таки чистым, подроста было очень мало. Вполне возможно, сказывалась близость деревни, и в этом лесу летом пасли скот. Слева, по краю болота, темнели раскидистые кусты тальника. Там, на границе леса и болота, егерем была устроена одна из подкормочных площадок. По его словам, сюда завез он тонны полторы зерноотходов.

Пока мои спутники перекуривали и вполголоса обсуждали детали предстоящей  охоты, а Олег, егерь, ушел проверить подкормочную площадку, я достал из рюкзака термос и выпил кружку душистого жасминового чая.

-  Есть зверь - доложил нам по воз­вращении егерь. - Сегодня ночью были. Семья голов в восемь. Есть и крупняк, и мелочевка. И если Бог пошлет нам удачу, то будем с мясом. Через полчаса я развезу вас по номерам, а пока, может быть, грамм по пятьдесят жахнем, а? Так сказать, для востроты глаза.

Тимофеевич достал бутылку «Русской». Виктор быстро нарезал крупны­ми кругляшами палку колбасы. Олег выложил на импровизированный стол пакет с ломтиками сала и вареными яйца­ми.

-  Покажи инструмент - попросил у Виктора Тимофеевич. - Как металл? Держит ли лезвие? О, да тут у тебя целая картинная галерея... какой-то орнамент. - Он, прищурившись, стал рассматривать лезвие. - Так. Тут кошка драная...

-  Рысь, - обиженным голосом поправил Виктор.

-  Ладно, - легко согласился Тимофеевич, - пускай будет рысь. А тут что? - Он внимательно стал рассматривать другую сторону лезвия ножа. - Похоже на филина. В зоне нож заказывал?

-  Ты же видишь. Их работа.

-  Да. Мне вот тоже новый нож надобно. Этот, - он достал из ножен свой нож, - поминутно править надо, да и форма лезвия мне не нравится. По мне, дак обушок должон прямой быть, без выкрутасов. Не знаете ли, мужики, где металл добрый достать на ножик?

-  Из подшипника хороший ножик получается, - высказал свое мнение Петрович.

-  Не из каждого, - не согласился с ним Азат, второй егерь. - У меня был такой, так лезвие сразу же потемнело. И вообще-то добрый нож редко попадает в руки и очень быстро уходит. Душа у меня добрая. Тот просит - подари, другой просит - подари. Ну что? Вздрогнем?!

-  Толик. А ты что же? - обратился ко мне Тимофеевич. - Брезгуешь нашей компанией или как? Где твоя кружка?

-  Нет уж, мужики. Я пока в завязке. У меня ливер болит. Так что давайте без меня, хотя я мысленно с вами. Я лучше еще одну чашку чаю выпью.

-  Ну, смотри, дело твое.

Когда с бутылкой было покончено, утро уже вступило в свои права.

- Значит так. - Олег начал ставить вводную задачу. - Развозим вас по но­мерам. Показываю каждому сектор об­стрела. В другие стороны не стрелять. На треск, шорох - не стрелять. Стрелять только по хорошо видимой цели. С номера не уходить. Потом мы вас всех соберем. На все про все уйдет минут сорок или час. Я же пойду в загон.



И вот я на номере. Олег определил мне место у двух небольших берез, на выходе кабаньей тропы с болота на гривку

И вот я наедине с природой. Так сказать, один на один. Очки у меня мгновенно запотели. Сердце гулко забилось в груди, готовое в любой момент или остановиться, или оборваться. Слух мой обострился, чутко реагируя даже на тихий  далекий шорох. Я старался унять волнение, потихоньку натаптывая в снегу площадку, чтобы иметь под ногами твердую поверхность. Не дай Бог, в нужный момент нога провалится или поскользнется. Протер тщательно очки. Перевел предохранитель в положение «огонь» и замер, стараясь реже переступать с ноги на ногу, чтобы не скрипел снег. Прошло минут десять, и я полностью успокоился. Протер еще раз очки, и вдруг в загоне раздался выстрел. Я встрепенулся и взял ружье на изготовку. Тишина. Прошла минута, другая... пять минут. Я расслабился, опустил ружье, и тут мой слух уловил треск сучьев. Кто-то продирался сквозь кусты. Я замер. Треск на время прекратился, затем начал перемещаться от меня в левую сторону. Я внимательно отслеживал его маршрут, но ничего не произошло, а спустя минут двадцать ко мне подъехал Азат.

- Ушел зверь. Садись. Поехали.

И опять я стою на номере. И опять все повторилось. Вот и обед на скорую руку прошел. Вот уж и день перевалил на вторую половину и на востоке по­темнело небо, а у нас все пусто. Слабый ветерок кружит в воздухе мелкие сне­жинки. Вот и очередной загон окончился неудачей. Мне все уже надоело: и лес, и болото, и мороз, и охота.

Мы собрались вместе и стали дожи­даться Олега, который находился в за­гоне и с помощью голоса пытался спугнуть зверя. Вдруг раздалось пять выстрелов подряд. «Неужели по зверю?» - мелькнула у меня мысль. Но мое внимание переключилось на Тимофеевича, который решил прокатиться на «Буране», застрял при развороте в кустах и теперь выкорчевывал оттуда снегоход. Ребята с интересом наблюдали за его действиями. Я поставил ружье возле другого «Бурана», и отошел в сторонку по своим делам. В метрах тридцати от нас просеку в два прыжка мощно пере­махнул красивый зверь в темно-коричневой шубе.

-  Там, там! - закричал я и замахал руками как ветряная мельница. - Там! - орал я.

-  Что там? - обратились ко мне ребята.

-  Кабан. Перескочил оттуда и туда - показал я рукой.

-  Тебе, поди, померещилось. Перемерз ты, однако.

-  Точно кабан, - настаивал я на своем. - Вот след. Смотрите.

-  Он же кровянит! - воскликнул Азат, и пошел по следу.

Петрович быстро вернулся назад и, отобрав «Буран» у Тимофеевича, умчался в лес. Виктор побежал следом.

-  Что случилось? - спросил меня Тимофеевич, подойдя к стоянке. Я объяснил. Он засуетился, завел другой снегоход и поехал по просеке в другую сторону.

-  Я попробую отсечь его с другой стороны! - крикнул он мне.

Я остался один и, не зная, что делать, на всякий случай взял в руки ружье. Если этот наглец проскочил мимо ору­щей толпы охотников, то почему бы в кустах не найтись еще такому? Или вдруг ему захочется вернуться своим следом.

Неподалеку негромко хлопнул выстрел, и минут через пять подкатил Петрович, волоча на веревке мертвого кабана.

-  А ведь он там выскочил, где ты, Толян, на номере стоял. Только он не тропой шел, а рядышком. Только он из- за куста высунулся, тут я его и шлепнул. - Он осмотрел тушу. - Вот это, - показал он мне рану на звериной заднице, - скорей всего, Олегова работа. Я-то в голову целил.

Я остался доволен таким завершением охоты. И хотя я сам ни разу не выстрелил, сознание того, что я присутствовал на охоте, прикосновение к ее тай­нам воодушевили меня до такой степе­ни, что я даже забыл о своей больной спине.






НЕОЖИДАННАЯ ВСТРЕЧА


Как обычно, мы втроем, Тимофеевич, Борис Петрович и я, выехали в один из субботних вечеров на рыбалку. Это у нас стало традицией - каждую субботу отправляться на природу, к воде. Посещаем мы и Созоновскую Прорву, и Онохинскую старицу, и озеро Лукашино, и речку Канырку. В этот раз мы воспользовались любезным приглашением моего ялуторовского приятеля Ивана и прикатили на озеро Сингуль.

Пока мы с Иваном выставляли сети, ребята натаскали целую гору дров, очистив от сушняка и валежника гектара два сосново-березового леса. Сентябрьские ночи не только прохладные, но и длинные. В темноте сидеть как-то не принято, да и скучно без веселой пляски язычков пламени, вот ребята и рас­старались. Вернулись в лагерь с озера мы не с пустыми руками. Пока выставляли второй став сетей, в те сети, что были выставлены ранее, натыкалось десятка два карасей. Так что уха у нас получилась на славу. Сингульский карась оказался очень вкусным. Естествен­но, в наших рюкзаках нашлось то, чем эту уху запить и загрызть.

После третьей рюмки потянуло на воспоминания. Я вспомнил, как только- только становился на охотничью тропу и меня натаскивал в этом деле мой старший седовласый друг Гена.

Дело было по осени. Гена решил идти на медведя. Распорядился, чтобы я бросил курить, так как медведь очень чуткий зверь и по запаху табака может учуять присутствие охотника издалека. Я бросил курить недели за две до охоты, да так втянулся, что до сих пор не курю. И вот наступил день охоты. Я с утра подался в баню. Выхлестал веником из себя все запахи, одел чистое белье и в волнении стал ожидать дальнейших указаний.

Гена позвонил мне после обеда и сказал, чтобы я прихватил кроме оружия еще и доску покрепче и старую телогрейку. На мой удивленный вопрос он только рассмеялся: «Какой ты глупый! Сидеть, возможно, придется долго. Когда медведь выйдет на овсовое поле, только Богу известно. А мы пристроим доску на дереве меж сучьев, постелим телогрейку - и, как говорят, по фигу нам мороз».

Приехали мы на место. Машину спрятали в кустах и пошли краешком поля к предполагаемой засидке. Гена идет впереди. А то как же! Он же башлык! Я плетусь следом. За спиной - рюкзак, на плече - карабин, в руках - котомка с телогрейкой и доска. Иду. С опаской посматриваю по сторонам. Гена идет посвистывает. Гляжу, а на краю поля медведь пасется.

-  Стой! - шепотом останавливаю Гену: - Медведь!

А тот поднялся на задние ноги и в нашу сторону смотрит. Потом башкой повертел туда-сюда и опять на нас уста­вился.

-  Не выдумывай, Олег! Какой медведь? Тебе просто мерещиться, - он махнул мне рукой, предлагая следовать за ним. И тут же раздался его сдавленный крик:

-  Стой! Садись! Раздевайся! - И он лихорадочно стал снимать с себя одежду. Я последовал его примеру, думая, что голышом легче бежать. Гена судорожно роется в карманах в поисках патронов и страшно матерится.

-  Гена, а зачем мы разделись?

-  Ты что, совсем дурак?! Мы же в черном. На светлом фоне поля нас далеко видать, а так мы будто бы замаскировались.

-  Гена! Ты же так гремишь карабином, что нас, поди, и в Тюмени слышно, да и медведь в лес пошел.

Гена приподнялся на колени и стал внимательно осматривать опушку леса.

-  Фу-ты, - облегченно выдохнул он. - Да это же коряга. А ты: медведь, мед­ведь! Говорил же: тебе померещилось.

Я гляжу на него и вижу, что он не туда смотрит. Говорю ему об этом, а он только отмахивается от меня: мол, померещилось.

Продолжили мы свой путь. Подходим к тому месту, где я видел медведя. Точно. Был мишка. Овес примят, на земле свежие следы, наедина. Гена встрепенулся. Взял карабин на изготовку. Ну прямо вылитый Чингачгук. Заозирался и говорит мне:

-  У тебя карабин заряжен?

-  Конечно.

-  А чего же ты не стрелял?

-  А кто у нас башлык? Кто сказал, чтобы без команды даже пукнуть не смел?

-  Ну... Тут такое дело... Тут команда была не нужна. Тут тебе надо было его валить.

Короче, в том сезоне медведя мы больше не видели. Мой первый опыт оказался неудачным. Вот так Гена на­чал меня натаскивать на медведя.

-  А вот что у нас было! - вступил в разговор Тимофеевич. - Как-то по вес­не выехали мы на лосиный переход в районе озера Лукашино. Расположились на сухой полянке, на берегу реки Туры. Выставили пару сетюшек и легли спать. Утром туман. Сыро. Зябко. Послали Валеру за водой. Ну, вы его знаете. Заслуженный летчик. Герой Советско­го Союза.

Ждем-пождем - нет его.

Потом появляется он. Идет как-то странно - боком, как паук. Бледный. Нижняя губа трясется, и за живот обеими руками держится. Подошел поближе... и на нас повеяло специфическим запахом. Мы к нему.

-  Валера, что с тобой?

А он сопит, и в своем рюкзаке роется.

-  Да что с тобой, Валера?

-  Медведь! - выдохнул на одном дыхании. Он переоделся в чистый спортивный костюм, и начал рассказывать.

-  Спустился я с ведерком к реке. Вдруг слышу: фырканье. Смотрю - лось плывет. Думаю, а вот я тебя сейчас на­пугаю. Схватил корягу и присел за кус­том. Слышу, вылазит зверь на берег и шлепает в мою сторону. Я выждал маленько и с диким криком выскочил, как черт из табакерки, из укрытия. И оцепенел. Медведь тоже заорал - и бежать.

Как я выскочил на обрыв, и не помню. Ноги дрожат противной дрожью и что- то теплое по ним течет. И вот вам результат, - он кивнул головой на грязные, дурно пахнущие штаны, валявшиеся комом в стороне.

Мы сначала не поверили, но потом кинулись по тропинке к реке. Точно. Стоит пустое ведерко. Валяется коряга. И еще парует «визитная карточка» мед­ведя.

Вот так на них с Валерой нечаянная «радость» напала от неожиданной встречи.






ЭКСПЕРИМЕНТ


Доносить, донести - докладывать, уведомлять начальство о чем, словесно или письменно.

Донощик - докащик, доводчик, подавший на кого донос, извет.

    В.Даль

На этот шаг Карцева заставили, вынудили пойти следующие обстоятельства. Новый заместитель начальника строи­тельного управления по кадрам и быту Федор Яковлевич Гнусов начал вести кампанию по дискредитации его добро­го имени.

Сначала один из приятелей рассказал: Гнусов в курилке жаловался на то, что работа у него тяжелая и неблагодарная, что ему каждый день приходится засиживаться на работе до семи-восьми часов вечера, а вот Карцев Борис Моисеевич ведет себя очень свободно, похоже на то, что работой он не загружен и пользы управлению не приносит.

Карцева это, конечно, очень удивило. Он с Гнусовым знаком шапочно, общих дел не имел никогда, да и по роду своей деятельности их пути не должны пересекаться. Гнусов в управлении появился недавно, а Борис Моисеевич, слава Богу, второй десяток лет протирает в конторе штаны. После института его как посадили в отдел снабжения, так он тут и сидит. Пережил двух начальников управления, трех начальников отдела, вот уж пятый год как сам начальник отдела. Правда, отдел сейчас называется по- новому, по-перестроечному: отдел маркетинговых исследований, ну а по жизни все так же занимается гвоздями, цементом, краской, столяркой и всем прочим, без чего не обходится ни одна строй­ка.

И вот вчера другой приятель Бориса Моисеевича принес новый слух: его от­дел, отдел маркетинговых исследований, переходит в подчинение Гнусову. Карцева это очень обеспокоило, и он решил провести эксперимент.

Борис Моисеевич сегодня пришел на работу раньше, чем обычно, - в семь часов. Распахнув настежь дверь и открыв форточки, для того чтобы проветрить комнату, он включил питание компьютера и, дождавшись, когда тот высветил на экране монитора нортоновские панели, запустил «Доктора Web». Кто- то из сослуживцев приволок в контору  вместе с игрушками кучу вирусов, которые нет-нет, да и выскакивали, как черт из коробочки, портя нервы и информацию.

Убедившись, что оперативная система компьютера свободна от вирусов, он переключился из DOS в Windows и, вызвав текстовый редактор Word, начал набирать текст.

_«Анализируя_сложившуюся_ситуацию_в_отношениях_с_Гнусовым_и_с_целью_защиты_своего_доброго_имени,_я_решил_провести_следующий_эксперимент._

_Зная_то,_что_наш_начальник управления_ Петр_Степанович_Пивораков_очень_болезненно_воспринимает_слухи,_верит_им_и_принимает_по_ним_решения,_не_вдаваясь_в_подробности,_а_также_то,_что_Федор_Яковлевич Гнусов_пользуется_этой_слабостью_начальника,_я_решил_именно_на_этом_поймать_Гнусова,_показав_и_Пиворакову,_и_всем_остальным_в_нашей_кон­торе_кто_же_все-таки_есть_кто._

_Для_достижения_своей_цели_я_буду_распространять_о_себе_ложную_ин­формацию._К_примеру,_после_обеда_в_курилке_я_буду_говорить,_хвастаясь,_о_том,_что_я_в_обеденный_перерыв_выпил_с_другом_или_подругой_стакан-_два_вина_или_водки,_надеясь,_что_Гну­сов_донесет_об_этом_начальнику._

_Где,_в_какое_время_и_в_присутствии_каких_людей_я_об_этом_буду_говорить,_будут_знать_мой_компьютер_и_мои_друзья:_писатель_Б._Б._Хлебопеков_и_фотокорреспондент_газеты._«Наш_город»_В._И._Яковлев._Кроме_этого,_мне_придется_поставить_в_известность_еще_одного_приятеля_-_врача-терапевта_Витю_Абрамова,_так_как_мне_придется_периодически_сдавать_кровь_на_алкогольный_тест,_а_в_очереди_в_лабораторию_можно_просидеть_весь_день_и_так_и_не_попасть_с_анализами_к_врачу._

_Этот_эксперимент_я_думаю_провести_в_течение_двух_недель._Хотя_я_и не_святоша,_но_длительное_воздержание_от_спиртных_напитков_может_плохо_повлиять_на_мои_взаимоотношения_ с_друзьями,_да_и_подругами._В_России_всегда_опасались_непьющих._Двух_недель,_надеюсь,_вполне_будет_достаточно_для_того,_чтобы_мои высказывания_ о_выпивке_достигли_ушей_Пиворакова._

_Сегодня_вторник,_7_июля_1996_года»._

Борис Моисеевич прочитал написанный  текст, расставил, где необходимо, знаки препинания, сохранил информацию  в файле «Эксперт» и вывел ее на печать.

Прочитав еще раз написанное, теперь с листа, он положил его в конверт, запечатал, поставил дату и свою подпись и, дождавшись начала рабочего дня, унес его в сейф председателя профсоюзного комитета.



Петр Степанович Пивораков, бывший офицер-политработник, уволенный из армии после запрещения коммунистической партии, подался на родину и стал одним из строителей, в прямом и переносном смысле, светлого будущего. А поскольку он не привык работать, то ему пришлось очень туго. Он стал бригадиром штукатуров-маляров, поступил в строительный институт и занялся проф­союзной деятельностью. И вот уже по­шел третий год, как он стал начальником нашего управления. Его положи­тельные качества чудно переплелись с недостатками. С вышестоящими руководителями он был почтителен до безобразия, всем своим видом показывая готовность услужить, с подчиненными же он держал себя, как трамвайный хам, хотя иногда мог выступить в роли заботливого  отца. И в этом у него были свои последователи. Один из таких был не­кто Сиволапов, начальник погрузочно- разгрузочного участка.

Борис Моисеевич поражался характеру  Сиволапова, его поведению. В  кабинете у Пиворакова тот держал себя подобострастно: ноги полусогнуты в коленях, спина дугой, плечи опущены, рот приоткрыт до такой степени, что, казалось, вот-вот потечет струйка слюны. У него всегда наготове был один ответ: «Да, Петр Степанович, да».

За порогом же приемной это был уже другой человек: плечи расправлены, грудь вперед, походка становилась вальяжной, а взгляд - «я тебя в упор не вижу, быдло».

Сиволапов был, если можно так выразиться, штатным доносчиком, «стукачом». Об этом все знали и поэтому в его присутствии старались говорить на нейтральные темы. Он мог прийти утром с похмелья и попросить чего-нибудь для тушения пожара в груди, а через полчаса сдать тебя начальнику, но обставив дело так, будто бы ему поневоле пришлось выпить, чтобы не быть «белой вороной». Вот поэтому и он вошел в число «подопытных кроликов».



После обеда, собравшись на крыльце конторы, мужчины дымили, вяло перебрасываясь  словами. Июльская жара, казалось, растопила не только асфальт, но и мозги. Кто-то мечтал вслух о пиве, о раках, о вобле, а кто-то - о прохладе водоема. Борис Моисеевич подошел к ним.

- Вот я сейчас обедал со своим приятелем, случайно в городе встретил, лет пять не виделись, так он мне новый анекдот  рассказал. Хотите послушать?

Все столпились вокруг него.

-  В армии прапорщик выстраивает новобранцев и говорит:

-  Седня мы с вами будем совмещать пространство и время.

Голос из строя:

-  Товарищ прапорщик! Пространство и время несовместимы.

-  Ну-ка ты, вумник, выйди сюда. За­помни: это у вас в МэГэУ несовместимы, а тут ты будешь копать траншею от этого дерева и до вечера.

Все дружно рассмеялись. «Расскажи, Боря, еще какой-нибудь», - раздалось не­сколько голосов.

-  Анекдот в другой раз, а я сейчас пойду вздремну часок... на рабочем месте. Ради старых друзей на что только не пойдешь, - сокрушенно сказал Борис Моисеевич и тяжело вздохнул. - Вот пришлось грамм двести водки хватануть. - И он, похохатывая, удалился.



-  Что это ты, скотина, себе позволяешь! - заорал Пивораков, лишь только Борис Моисеевич переступил порог его кабинета.

Карцев аккуратно и плотно закрыл дверь и удивленно уставился на начальника. Багровое лицо того пылало гневом и казалось продолжением его клубного  пиджака, ноздри возмущенно раздувались.

-  По какому праву ты так себя ведешь?! - из пасти начальника вылетела очередная порция крика. - Ты что о себе думаешь? Считаешь себя незаменимым, подлец! Запомни и заруби себе на своем поганом носу: незаменимых нет! Даже если ты специалист высокой квалификации, все равно я найду двух спецов средней руки, буду им двоим платить твою зарплату, а они за это еще и руки целовать мне будут.

Борис Моисеевич молчал, ибо знал, что Пиворакову надо дать сначала спустить пар, для того, чтобы он начал соображать и слушать других. В гневе же он слушал только самого себя и возражений не терпел ни в какой форме.

Лицо Пиворакова постепенно начало менять свой цвет от малинового до землисто-серого, и лишь нос синюшного цвета, в сеточке красных прожилок, вы­давал его недавний гнев.

-  Ты что, козел, молчишь? Дерьма в рот набрал, что ли? - Он, довольный, рас­смеялся своей шутке.

-  А о чем говорить? Я ведь не знаю причину вашего гнева. В чем я провинился? - Борис Моисеевич говорил ти­хим, спокойным голосом, словно боялся потревожить больного человека.

-  А в том, что пьешь, как лошадь... нестроевая. Да к тому же в рабочее время.

-  Я пью? Что я пью? - удивился Карцев.

-  Ты мне тут целку не строй! - на­чал опять заводиться Пивораков. - Ты думаешь: я не знаю? Ошибаешься, я все и про всех знаю, голубчик, - его глаза победно блеснули из-за слегка затемненных очков. - И ты, подлец, ответишь за все по всей строгости. Ты ведь знаешь мой приказ: на рабочем месте спиртное не употреблять. Я уже вон сколько рабочих выгнал. А тебя я могу не только премии лишить, но и с работы выгнать. И куда ты пойдешь? Кому ты будешь нужен такой, с такой записью в трудовой? Ну! Что, пес, молчишь?! Говори. Давай соври мне что-нибудь, да поскладнее, может, и прощу. Ну, говори! - он повысил голос.

-  Я, Петр Степанович, так до сих пор и не понял: в чем же моя вина? - с печалью в голосе проговорил Карцев.

-  Да ты, скотина, еще вздумал надо мной издеваться, что ли? Люся! - он щелкнул тумблером внутренней связи. - Люся! Быстро ко мне вызови проф- богиню. Пусть все бросает и рысью ко мне. - Пивораков вскочил из-за стола и нервно заходил по кабинету. Лицо его вновь начало наливаться кровью. На робкий стук в дверь он рыкнул: «Войдите!»

-  Алевтина! - обратился он к председателю профсоюзного комитета, - со­бери срочно профком. Будем увольнять этого подлеца, - он пренебрежительно махнул рукой в сторону Карцева, покорно стоявшего в стороне, у длинного ряда стульев, протянувшегося вдоль стены.

-  Бориса Моисеевича?! А за что? - удивилась Алевтина Алексеевна.

-  За пьянку. Он на работе уже вторую неделю пьет. Вы что думаете - я терпеть буду? - Он встал в эффектную позу: - Никогда! Я его спрашиваю, по­чему пьет, а этот подлец (опять кивок головы в сторону Карцева) все отрицает. А я все знаю. Вот, - он наклонился к перекидному календарю, - во вторник 200 грамм водки со старым другом, в среду две бутылки пива и сто грамм водки. В четверг - две бутылки пива. Один. Видишь ли, - обратился он опять к профсоюзному лидеру, - он меня боится и поэтому пьет один. Пивом похмеляется, сволочь этакая. Дальше... Пятница. В обед с приятелями из соседнего управления выжрали две бутылки коньяка. Вишь, красавец какой, на коньяк его потянуло. Так они еще и вечером после работы пару бутылок вы­пили. Не хватило им, понимаешь ли. Ну и так далее. Вот и сегодня он с утра начал пиво пить. Я понимаю, что под­рядчики приехали. Признавайся, - по­вернулся он к Карцеву, - пил пиво сегодня?

-  Пил, Петр Степанович. Безалкогольное. Подрядчики привезли в подарок. Холодненькое, только что из холодильника Бутылки потные еще были, как утренней росой покрыты. Вот я и не удержался. Выпил две бутылки. На улице такая жара...

-  Ты мне тут басни не рассказывай. Я все знаю: что, где, когда и с кем ты пил! Готовь, Алевтина, профком, - он притворно вздохнул: - будем увольнять. Чтоб другим неповадно было, - в его голосе вновь послышался металл.

-  Петр Степанович! А может, сначала разберемся?

-  Чего тут разбираться? Будем увольнять, тем более он сам подтверждает, что пиво сегодня пил.

-  А мы ведь с вами, Петр Степанович, больше чем две недели не виделись. Так с чего вы взяли, что я после обеда пьяный или выпивши бываю? Вам об этом Гнусов рассказывал, не так ли?

-  Ну не только Гнусов, - он смутился. - А тебе-то какое дело до того, кто мне рассказывал? Ты за себя отвечай!

-  Так я и хочу за себя ответить. Дело в том, что я знаю, кто на меня стучит. Это, в первую очередь, Сиволапов. А вот почему на меня начал наезжать Гнусов, я не знаю. Есть слухи, что он мое место присмотрел для своего зятя. Короче, его активность начала мешать моей работе, исполнению моих служебных обязанностей. Вот я и решил проверить его, как говорится, на вшивость. Я даже об этом заранее написал. Если вы позволите, Петр Степанович, то Алевтина Алексеевна сходит за тем конвертом, что я оставил  в ее сейфе в прошлый вторник. А потом, с вашего позволения, продолжим разговор.

Пивораков заинтересованно осмотрел Карцева, словно пытался отыскать в нем новые для себя черты. Пока проф- богиня бегала за конвертом, он тщательно  протер свои очки, по нескольку раз осматривая их на фоне окна, поудобнее устроился в кресле и в ожидании от нетерпения забарабанил пальцами по столешнице.

После того как Алевтина Алексеевна принесла конверт, он отдал распоряжение е секретарю никого в кабинет не за­пускать и ни с кем по телефону не соединять и вскрыл конверт.

Прочитал текст раз, другой. Задумчиво посмотрел на Карцева, на Алевтину и вновь уставился на листок бумаги. Его губы от напряжения шевелились, слов­но он заучивал молитву, а на широком лбу то появлялась, то исчезала продольная морщина, показывая ход мыслительного процесса.

-  Да, круто. И что ты этим хочешь сказать, академик?

-  Я, в принципе, больше ничего не могу добавить, кроме того, что я каждый день заносил в компьютер список сотрудников, в присутствии которых я де­лился своими рассказами о выпивке. Это легко проверить. После нашей беседы я вам принесу распечатку, а если желаете, могу это сделать в вашем присутствии. Кроме этого, у меня есть результаты тестов на алкоголь.

-  Интересно, очень интересно. Это значит, что ты меня подставил?

-  Не я и не вас. Я подставил Гнусова, вернее, он сам подставился, ибо в пере­численном вами перечне моей вины есть такая информация, которая была известна только ему одному. А почему вы по­верили непроверенным данным - не мне судить.

-  По твоим словам получается, что Гнусов меня подставил, и я начал тебя драть не из-за чего... Постой, постой... А пиво?

-  Я же вам говорю, что оно безалкогольное. Его можно пить даже шоферам и беременным.

-  Да иди ты. Такого же не бывает.

-  Бывает, Петр Степанович, бывает, - вступилась за Карцева Алевтина Степановна. - Я тоже пробовала такое. И цвет, и запах, а кайфу никакого - сплошной обман.

-  Надо же, а я и не знал. Надо будет попробовать. Да, Карцев, не оценил тебя я правильно... Это же что получилось: Гнусов - кукловод, а я - марионетка, кукла, которую можно дергать за все концы. Циркач, фокусник... Ладно, иди работай, а за мою горячесть прости, сто грамм и яичко за мной. И того... языком поменьше крякай. Давай, топай, а мы тут с профсоюзом еще кой-какие дела порешаем.

Этот эксперимент закончился вполне  благополучно в этот раз для Бориса Моисеевича. А Гнусов незаметно исчез, как было сказано: уволился по собственному желанию... начальника.