Селиванов У речки Каменка
Федор Андреевич Селиванов
ФЕДОР СЕЛИВАНОВ
У речки Каменка
Новые рассказы и сказки
Исповедь художника
Шел второй месяц выставки в Русском музее в Санкт-Петербурге тюменского художника Александра Николаевича Павлова. Посетителей становилось все больше и больше (некоторые питерцы и гости города приходили даже по нескольку раз). Как и восторженных откликов об экспозиции в книге отзывов. Словом, успех был ошеломляющим.
Павлов обратил внимание на одного постоянного посетителя— мужчину лет пятидесяти пяти. Долго стоял он у понравившихся картин «Родное окно», «Колокольчики», «Астры». А полотно «Январь. Зимний сон» буквально изучал, простаивая перед ним часами. К Павлову часто подходили посетители выставки — пообщаться, попросить автограф, подарить цветы, свои стихи. А незнакомец не подходил. Тогда Павлов сам направился к нему. Познакомились.
— Денис Спиридонович, — представился мужчина.
Разговорились. Речь, конечно, сразу зашла о выставке.
— Художник проверяется по тому, как он изображает ромашки. Не могу оторвать взгляд от вашего «Белого букета».
— Вы художник? — догадался Павлов.
— Был, — ответил Денис Спиридонович.
— Как это был? Художник не может перестать быть им!
— А я вот перестал. Был известным в Питере пейзажистом и портретистом. Можно сказать, модным. Но началась перестройка. Какое-то затмение нашло на людей. Все решили стать богачами. Кинулись все продавать. Но никто не покупал. А мне повезло: фирмы заказывали вывески, рекламные щиты, эмблемы, портреты. Деньги текли рекой. Приобрел машину. Обставил квартиру. Купил дачу — все на ней сделал своими руками, превратил ее в произведение искусства. Загляденье, а не дача! На даче резвились дочь и сын, хлопотала домовитая жена Раймонда, кстати, чем-то похожая на вашу жену, Софью Николаевну, которую я часто вижу на выставке.
Рассказчик замолчал. Комок застрял в горле. Потом рукавом рубашки вытер слезы и продолжил:
— Дети выросли — дочь вышла замуж, сын женился и уехал на Север на заработки. Жена умерла внезапно, сразу. Сердце... Остался я один. Сижу однажды в своем тереме. Ни одной живой души. Даже любимый кот Нестик покинул меня. Вспомнил детей, жену. Разрыдался. А сам думаю: ну зачем мне все это богатство? На что потратил столько лет жизни? Рисовать! Рисовать! Схватил этюдник — и бегом в лес. Красавицы сосны тянулись к небу, их кора отливала золотом. Белоствольные березы выстраивались в хоровод. А какие цветы росли в лесу! Похожие на те, что вы изобразили на своих полотнах. Сел я на стульчик за этюдник. Ну, думаю, запечатлею эту красоту. Просидел до вечера. Одна мазня получилась. Цветы — какие-то толстые, жирные, неизящные, краски — кричащие, в общем, не цветы, а толпа толстушек.
На следующий день все повторилось. Потом еще и еще. Понял, что разучился рисовать и писать маслом. А когда услышал о вашей выставке, сразу пошел посмотреть работы настоящего художника. Подлинное искусство пробуждает надежды. Захотелось вновь заняться живописью. Вот хожу, учусь у вас. Хочу, как вы, бескорыстно служить искусству...
Федор Андреевич Селиванов
ФЕДОР СЕЛИВАНОВ
У речки Каменка
Новые рассказы и сказки
Исповедь художника
Шел второй месяц выставки в Русском музее в Санкт-Петербурге тюменского художника Александра Николаевича Павлова. Посетителей становилось все больше и больше (некоторые питерцы и гости города приходили даже по нескольку раз). Как и восторженных откликов об экспозиции в книге отзывов. Словом, успех был ошеломляющим.
Павлов обратил внимание на одного постоянного посетителя— мужчину лет пятидесяти пяти. Долго стоял он у понравившихся картин «Родное окно», «Колокольчики», «Астры». А полотно «Январь. Зимний сон» буквально изучал, простаивая перед ним часами. К Павлову часто подходили посетители выставки — пообщаться, попросить автограф, подарить цветы, свои стихи. А незнакомец не подходил. Тогда Павлов сам направился к нему. Познакомились.
— Денис Спиридонович, — представился мужчина.
Разговорились. Речь, конечно, сразу зашла о выставке.
— Художник проверяется по тому, как он изображает ромашки. Не могу оторвать взгляд от вашего «Белого букета».
— Вы художник? — догадался Павлов.
— Был, — ответил Денис Спиридонович.
— Как это был? Художник не может перестать быть им!
— А я вот перестал. Был известным в Питере пейзажистом и портретистом. Можно сказать, модным. Но началась перестройка. Какое-то затмение нашло на людей. Все решили стать богачами. Кинулись все продавать. Но никто не покупал. А мне повезло: фирмы заказывали вывески, рекламные щиты, эмблемы, портреты. Деньги текли рекой. Приобрел машину. Обставил квартиру. Купил дачу — все на ней сделал своими руками, превратил ее в произведение искусства. Загляденье, а не дача! На даче резвились дочь и сын, хлопотала домовитая жена Раймонда, кстати, чем-то похожая на вашу жену, Софью Николаевну, которую я часто вижу на выставке.
Рассказчик замолчал. Комок застрял в горле. Потом рукавом рубашки вытер слезы и продолжил:
— Дети выросли — дочь вышла замуж, сын женился и уехал на Север на заработки. Жена умерла внезапно, сразу. Сердце... Остался я один. Сижу однажды в своем тереме. Ни одной живой души. Даже любимый кот Нестик покинул меня. Вспомнил детей, жену. Разрыдался. А сам думаю: ну зачем мне все это богатство? На что потратил столько лет жизни? Рисовать! Рисовать! Схватил этюдник — и бегом в лес. Красавицы сосны тянулись к небу, их кора отливала золотом. Белоствольные березы выстраивались в хоровод. А какие цветы росли в лесу! Похожие на те, что вы изобразили на своих полотнах. Сел я на стульчик за этюдник. Ну, думаю, запечатлею эту красоту. Просидел до вечера. Одна мазня получилась. Цветы — какие-то толстые, жирные, неизящные, краски — кричащие, в общем, не цветы, а толпа толстушек.
На следующий день все повторилось. Потом еще и еще. Понял, что разучился рисовать и писать маслом. А когда услышал о вашей выставке, сразу пошел посмотреть работы настоящего художника. Подлинное искусство пробуждает надежды. Захотелось вновь заняться живописью. Вот хожу, учусь у вас. Хочу, как вы, бескорыстно служить искусству...