Истомин Счастливая судьба
Иван Григорьевич Истомин
Иван Истомин
_СЧАСТЛИВАЯ_СУДЬБА_
АЙНА
Катер с тяжело нагруженным паузком шел по стрежню Оби вниз, куда несколько дней назад уплыли последние хрупкие льдины. Белая полярная ночь уже давно вступила в свои права, и круглые сутки было светло, как днем. Но на этот раз июньская ночь выдалась сумрачной: темно-серые тучи покрыли небо. Айна сидела на кулях с картофелем на палубе: трюм паузка был занят солью. Чтобы окончательно не продрогнуть на пронизывающем ветру, девушка накинула на плечи поверх демисезонного пальто расшитую национальными узорами ягушку — меховую одежду ненецких женщин. По-детски прикусив пухленькие губы и подперев кулаками круглые щеки, Айна задумчиво глядела на бурлящую воду за бортом судна, щурила узкие глаза, про которые в колхозе часто говорили, что они так же темны и глубоки, как воды Ёря-То — самого глубокого озера на Ямале.
О чем думала Айна? О подругах ли, о товарищах и учителях, с которыми пришлось расстаться после окончания окружной сельскохозяйственной школы? Или о том, что в колхозе, наверное, ждут не дождутся ее, обрадуются привезенному ею семенному картофелю, достать который помогли ей окружные организации. В районе никто еще полеводством не занимался.
В раздумье Айна не сразу заметила, как вокруг белыми комарами замелькал снег. Увидев, забеспокоилась: неужто разыграется буран? Так оно и вышло. Снег повалил крупными хлопьями, заволакивая всe вокруг густой белой сеткой, стал забиваться в кули с картофелем и недолговечными тлями садился на покатые спины почерневших валов, отороченных желтоватой пеной. Похолодало. Тревожась за картошку, Айна сбросила с себя теплую ягушку и закрыла ею часть кулей. К утру ударил морозец. И Айна со шкипером паузка, такой же молоденькой девушкой, как и она, до самого приезда хлопотала вокруг картошки, спасая ее. Двое суток Айна почти не сомкнула глаз.
* * *
Контора колхоза ютилась вместе с сельсоветом в одном из старых домиков фактории: колхозный поселок только начинал строиться. Юнай Петрович — пожилой, сухощавый, на редкость рослый ненец — встретил Айну радушно: крепко-крепко пожал ей руку, пододвинул стул, приглашая сесть ближе к его столу.
— Хорошо, что приехала. Мы начали переходить на оседлость, ведем строительство. Рабочие руки нам нужны и картошка нужна. Да-да, — сказал председатель, потом погладил седые волосы, поправил очки, как всегда сползавшие на его длинный приплюснутый нос, и поверх них бегло окинул взглядом девушку с уставшим обветренным лицом.
Слыша такое, Айна удивилась:
— Разве огород заводить не будем?
— Огородом заниматься нам еще рано, хотя по плану и должны. — Юнай Петрович глядел куда-то мимо девушки и одним пальцем чесал темную лохматую бровь. — Сперва надо всех колхозников-кочевников в дома поселить. Нам предстоит построить жилые помещения, склады, ферму серебристо-черных лисиц, детские ясли, пошивочную мастерскую... Это важнее. С огородничеством можно подождать. Да-да.
Айна, не зная твердо, в шутку или всерьез говорит собеседник, напомнила о последних решениях партии по развитию сельского хозяйства.
— Знаем, слыхали. Как раз и должны мы сейчас первым делом перейти на оседлость, потом уж будем думать об огородничестве и о прочем, — в словах председателя нельзя было уловить шутки.
Айна вспомнила, что им рассказывали на курсах о роли полеводства. Стараясь сохранить спокойствие, но уже с явной тревогой в голосе, попыталась убедить председателя:
— Огородничество-то и привлечет людей к оседлости и доходы колхоза повысит.
— От пяти центнеров картофеля на вечной мерзлоте получим такой урожай — сразу миллионерами станем! Ты, Айна, со своей затеей оттолкнешь народ от перехода на оседлость. Да-да, — Юнай Петрович, как показалось девушке, сердито посмотрел в ее сторону.
Айна не выдержала. Встала со стула.
— Не понимаю, Юнай Петрович, зачем посылали меня учиться? Видно, для того лишь, чтобы разнарядку райисполкома выполнить?
Председатель призадумался. В конце концов он пообещал выделить двух человек на выгрузку картофеля с паузка, но сказал, что картошку все же придется раздать строителям — русским плотникам.
— Хоть польза будет, а то погубим овощи в мерзлой земле, — добавил председатель. — Да и куда ты, Айна, поместишь сейчас семена? Помещений-то нет.
Айна и сама уже думала об этом. Колхозный склад был занят мелким строительным материалом и рыболовными снастями, а дома еще строились. Совсем огорчилась девушка, с сердцем сказала:
— Плохой вы руководитель, недальновидный. Вы боитесь, как бы зря не пропало полтонны картошки, а не думаете — может, она положит начало настоящему огородничеству в нашем колхозе.
Юнай Петрович засмеялся:
— Интересно. Ты что же, Айна, хочешь стать Мичуриным? Ничего не выйдет у тебя.
Лицо Айны сперва побледнело, потом сделалось темнее природной смуглости.
— Мичуриным я не буду, а полеводом буду, — горячо сказала она, стоя между столами. — Вы посылали меня учиться на полевода. Я старалась, училась, полюбила это дело, семена привезла, а вы и не думаете огородом заниматься.
— Потому что я плохой руководитель. Ищи хороших. Да-да, — обиделся Юнай Петрович и закурил маленькую самодельную трубку из мамонтовой кости.
— Искать не буду. — Поза, в какой стояла Айна, держась рукой за угол председательского стола, говорила о ее решимости не уступать в споре. — Обратилась бы я в партийную организацию, да жаль, нет ее у нас пока. Пойду к комсомольскому секретарю. Картофель я все равно посажу.
— За картофель-то нам счет предъявят, а ты его можешь погубить, — предупредил председатель. — Самой придется платить.
— Ну и уплачу. Подумаешь.
Долго стояла Айна на крыльце, сдерживая слезы. Потом пошла на берег, к катеру. Там среди рыбаков, готовящихся к отъезду на промысел, Айна встретила секретаря комсомольской организации Маби Салиндера. Он был в ватной фуфайке и в резиновых сапогах. Айна подумала, что Маби тоже уезжает, и со слезами на глазах начала рассказывать ему о своем горе, просить помощи.
— Ладно, сегодня же разрешим вопрос насчет огорода, — охотно согласился Маби, выслушав девушку. — Уедут рыбаки, и я займусь этим делом. Тебе всегда рад помочь, — сказал и покраснел. Заметив смущение на лице девушки, секретарь стал рассуждать о скорейшей выгрузке картофеля, чтобы не задерживать катер.
Айна немного успокоилась, стала подыскивать место для семян. Она пошла к заведующему торговым пунктом и не ошиблась. У него оказалась свободная комната, где он зимой принимал пушнину. Картофель выгрузили. Маби сам помог устроить для него полки.
Утром Айна опять пошла в контору, надеялась, что Маби, наверное, убедил председателя и ей дадут помощников посадить картошку. Пришла, а в конторе идет спор. Маби, как и Айна, доказывал председателю, что развитие полеводства вытекает как раз из задач перехода на оседлость.
— Но не могу я рисковать авторитетом колхоза и своим, — твердил Юнай Петрович. — Мы живем в тундре, у Ледяного моря, да-да! Не надо об этом забывать.
Отказался председатель дать Айне людей. Сказал, что из-за недостатка рабочих рук срывается план строительства. Детских яслей в колхозе нет, и многие женщины с грудными детьми сидят по чумам, ни на какую работу не возьмешь, а землю копать и подавно. Видит Айна — секретарь комсомольской организации тоже расстроился.
— Приехала бы ты пораньше, я бы настоял выделить в помощь тебе кого-нибудь из комсомольцев, из молодежи, — вздыхал Маби, то ли с жалостью, то ли влюбленно поглядывая на девушку. — Теперь одни заняты на строительстве, а другие в тундру со стадами давно уехали.
— Но как же быть? — уже отчаивалась Айна. — Ведь мне одной не справиться с огородом. Кругом же тундра, никогда лопатой не тронутая. Ее надо вскопать, удобрить.
Председатель откинулся на спинку стула, ухмыльнулся:
— Ну, коли не можешь, зачем затеваешь все это? Давай, Айна, раздадим картошку русским плотникам. Они скучают по ней.
— Нет и нет! — Айна рассердилась, вскочила со стула. — Я пойду по чумам уговаривать женщин.
— И я пойду с тобой, — Маби решительно поднялся с места.
_—_ Идите, идите. Агитируйте, — с усмешкой сказал Юнай Петрович, глядя на них поверх очков. Потом предупредил: — Но твое место, Маби, среди плотников. Сдается мне, после приезда Айны ты начинаешь мало думать о своей работе. Да-да.
Айна фыркнула, а Маби, переступая с ноги на ногу, негромко ответил, что о своей работе не забывает и зря нигде не будет задерживаться.
* * *
Айна побывала во всех чумах, которые стояли вокруг фактории. Вначале Маби ходил с ней вместе. Айна не могла отказаться от помощи, тем более со стороны секретаря комсомольской организации. Но явное неравнодушие к ней, которое неожиданно стал проявлять Маби даже при людях, не нравилось девушке. Поэтому, когда Маби поспешил на работу, Айна не пожалела об этом, хотя одной убеждать людей было гораздо труднее. Везде отвечали одно и то же: «Зачем землю портить? В земле копаться будем, какой заработок может быть? В тундре деревья все равно расти не будут». Почему-то все думали, что картофель растет на деревьях, как шишки.
Утомленная Айна совсем уже было загрустила, но как-то вечером после работы Маби опять пошел с нею по чумам, и они наконец уговорили двух женщин — высокую, красивую малоразговорчивую Нямтуйко и маленькую ростом, но бойкую на язык Салейко. Они согласились помочь Айне вскопать огород. Когда об этом доложили председателю, тот не преминул обратиться к женщинам:
— А может, вы лучше на заготовку мха пойдете? Для строительства домов крайне мох нужен.
Айна испугалась, подумала: «Вот еще новость». К счастью, Салейко и Нямтуйко стали наотрез отказываться от этой работы.
— Вот он что выдумал, председатель-то наш. Видали? Наши дети — хуже щенят. Матерям можно далеко уйти, мох заготовлять, а их одних в чуме оставить можно, — громко затараторила Салейко. — Почему ты, председатель, свою жену мох теребить не посылаешь? Почему ей в чуме работу нашел, шкуры выделывать? Наверно, думаешь, твои дети люди, а наши зверята?
— Ну, пошла сорока стрекотать! — схватился за голову Юнай Петрович. — Теперь не остановишь, теперь...
— И не остановишь, хоть ты и председатель, — перебила женщина, маленькая, как подросток. — Ты меня сорокой не обзывай... Я человек, сердце мое хочет пожалеть эту девушку. Почему никто не хочет помочь Айне? Ты хозяин колхоза или кто?
И пошла расписывать председателя, а Нямтуйко в ответ на предложение Юная Петровича недовольно буркнула что-то под нос и, натягивая на голову платок с длинной бахромой, поднялась, высокая и статная, готовая покинуть контору.
Когда запас красноречия у Салейко заметно иссяк и остыл ее пыл, председатель облегченно вздохнул, но сказал строго:
— Смотрите. У оленя рога с ветками, да листья на них не растут. Так и картофель — тоже не везде растет. Погубите картошку, все трое будете отвечать, платить колхозу. Да-да.
Это испугало женщин.
— Э-э, так дело не пойдет. Землю будем копать, потом сами же платить будем! Нашли дураков. Слышишь, Нямтуйко? — недовольно заговорила Салейко. — Председатель и вправду нас за людей не считает.
— У нас заработка нет. Из чего платить? — рассудила та.
Но Айна не растерялась, заявила:
— Нет, картошка не погибнет (сама-то в душе, конечно, допускала это, она же знала свой край). А если придется платить, то уплачу я одна.
Женщины переглянулись. Салейко что-то проворчала, а Юнай Петрович странно поглядел на девушку, покачал головой.
— Ну ты, Айна, и настойчивая же! Твою настойчивость бы да в другом деле.
— Ничего, в этом деле она еще нужнее, — ответила Айна, потом спросила председателя: — Значит, мы можем взяться за огород?
Юнай Петрович вздохнул:
— Ну что же делать, валяйте.
А когда женщины стали выходить, воскликнул:
— Постойте, а где вы будете огород копать?
— Не знаем, поищем место, — остановившись, сказала Айна.
— Вы еще раскопаете там, где не следует, — забеспокоился председатель и стал торопливо одеваться. — Мы же строительство ведем, у нас все спланировано. Да-да. Придется пойти с вами, посмотреть, где вы место выберете.
Тут Айна спросила его:
— Вы, Юнай Петрович, может быть, нас на правлении в специальную полеводческую бригаду оформите?
— Вот еще! — недовольно поморщился председатель. — Какая у нас может быть в тундре полеводческая бригада? Вы и трудодни будете требовать?
— А если мы снимем урожай? — Айна стояла, держась за ручку двери. — Мы же для колхоза стараемся. Неужели вы нам и тогда трудодни не начислите?
— Это видно будет, — проговорил Юнай Петрович. — Я и так разрешаю вам бездельем заниматься. Мне еще за это на правлении может как следует попасть.
Айна вздохнула — что больше толковать с ним!
Отправились подыскивать место для огорода. Присоединился к ним и Маби. Было уже поздно, часов двенадцать ночи, но солнце все еще висело над тундрой. Они вышли за факторию, к речке, которая неподалеку впадала в Обь. Куда ни посмотришь, везде белели остатки снега. Тундра в эту пору бывает пестрая, как весенняя куропатка. А ветер порывистый, холодный. Хотя Айна была в пальто и пыжиковой шапке, она сразу же продрогла, как только оказалась за факторией. Женщины — помощницы ее — стояли одетые по-зимнему в меховые ягушки и тоже ежились. Председатель был в легкой малице, поэтому поторапливал их с выбором места для огорода. Только Маби — то ли совсем не чувствовал холода, то ли хотел показать себя перед Айной — пришел без шапки, в распахнутой фуфайке, румяный и жизнерадостный, с развевающимися прядями черных волос над широким смуглым лбом.
Место под огород выбрали за речкой, переправившись туда на лодке. На другой день полеводы приступили к работе. Огород копали лопатами. Почва оказалась песчаной, оттаяла немного больше четверти в глубину. Маби поговорил со школьниками, и они помогли собрать и подвезти золы. Навозу в фактории было очень мало: всего полгода торговый пункт держал лошадь. И Айна с Маби убедили председателя дать неводник и двух девушек, которые еще не выехали на рыбный промысел, чтобы Айна могла съездить в районное село за навозом. На обратном пути кое-кто из встречных посмеивался над полеводом:
— Айна в городе училась, стала слишком грамотной. Вместо рыбы на лодке навоз возит.
Помощницы ее совсем невзлюбили работу на огороде. Нямтуйко, ничего не говоря, но с изменившимся мрачным лицом бросила лопату, стала брезгливо плеваться, а щупленькая Салейко пылко затараторила:
— Земля жидкая, что ли? Зачем туда еще навоз добавлять? Зачем с поганым навозом возиться? И так тут грязи много. Мы век в грязи да навозе не копались. Это разве человеческое дело?
Долго она ругалась. Айна насилу успокоила их.
Через несколько дней посадили картофель. Дело это оказалось не таким простым. Нужно было копаться в земле руками, и женщины работали неохотно. Посадка шла медленно, под непрерывное ворчанье Салейко и молчаливые вздохи красавицы Нямтуйко.
Посадила Айна также листовой табак. Для опыта. Семена купила на рынке в Салехарде перед отъездом. После прибытия в колхоз Айна сразу же посеяла семена табака в ящик, а когда появились ростки, высадила рассаду на огород. И еще посеяла Айна... ячмень! Всего десять зерен. Просто так, для интереса. Семена им дали во время экскурсии на опытную станцию в Салехарде. Айна их сохранила.
Измучилась Айна с огородом изрядно. Все трудное старалась делать сама, чтобы окончательно не оттолкнуть женщин. Во время работы Айна как-то не чувствовала усталости, а когда посадка была закончена, заболела. Три дня провалялась. В жару бредила, беспокоилась, мол, не из чего сделать изгородь, — в тундре-то лесу нет. Маби в эти дни сильно переживал, не раз был у больной. Когда Айна поправилась, он, не скрывая своей радости, посмеивался над девушкой:
— Что же ты, дорогая, об изгороди беспокоилась? Ведь посадку потравить некому, скота пока не имеем. А когда заведем скот, к тому времени колхозники будут жить в домах, и шесты чумовые используем на изгородь.
* * *
Вечер был тихий, ясный. Далеко за факторией простиралась зеркальная гладь Оби, отражая нежные краски неба, насквозь пронизанного теплыми лучами солнца. Оно огромным оранжевым шаром лежало на лиловом силуэте Уральских гор, будто опустилось сюда отдохнуть, чтобы через полчаса-час вновь подняться и плыть над тундрой. А она за эти дни успела покрыться ярким ковром из цветов полярных растений — пушицы и ромашки, багульника и сурепки, розовой и белой тундровой костяники.
Маби с Айной на этот раз возле огорода задержались дольше обычного. Нямтуйко и Салейко сейчас здесь не показывались, пока делать было нечего. Айна, в легком голубом платье, с шелковой цветастой косынкой вокруг шеи, сидела на зеленом бугорке, обхватив колени руками, глядя на искрящуюся чешуей воду извилистой речки. Маби расположился рядом и, полулежа, вертел в руке стебелек тундровой костяники с цветком из маленьких розовых лепестков.
— Почему ты стесняешься, когда я около тебя? — негромко произнес Маби, пристально глядя на озаренный солнцем профиль девушки.
Айна пожала плечами, усмехнулась, продолжая смотреть на речку.
— Я стесняюсь при тебе? По-моему, нет.
— Но я же заметил давно, когда еще ходили по чумам, уговаривали женщин.
— A-а, тогда... тогда, может быть, стеснялась. — Айна, не гася улыбки, уголком глаз взглянула на парня.
Маби оживился, узкие глаза радостно засветились.
— Значит, ты больше не будешь чураться меня?
— Нет, — тихо и просто ответила девушка.
— Давно бы так, — Маби быстро сел, поправил пиджак, накинутый на плечи. — Знаешь, как у меня болит сердце!
— И у меня тоже, — Айна сказала это серьезно.
У Маби от радости зарделось лицо. Казалось, он сейчас бросится к девушке, будет обнимать, целовать ее.
— Вот хорошо-то! Наконец-то! — взволнованно шептал он.
— Болит у меня сердце, за картошку беспокоюсь. Что-то долго не растет, — вздохнув, сказала Айна и показала взглядом на огород.
У парня на лице появилась кислая улыбка.
— А я думал... Я думал, ты про любовь...
— Ой, какой ты смешной, Маби! — засмеялась Айна. — Один про картошку, а другой про любовь. Знаешь, есть русская поговорка: любовь, говорят, не картошка...
Маби приблизился к ней вплотную, нежно коснулся ее плеча, но сказал строго:
— Вот что, брось смеяться. Скажи, неужели ты нисколько не любишь меня?
— Ой, умру со смеху! — не без радости в голосе продолжала Айна и откинула голову так, что ее черные густые волосы прикоснулись к лицу Маби.
— Слышишь, Айна, ну, как тебе сказать... Ну, неужто даже ростка, ростка любви нет у тебя ко мне?
— Ростка? — переспросила девушка, но не обернулась, а уставилась глазами в одну из грядок на огороде. Лицо ее стало светлеть, и наконец Айна радостно воскликнула: — Ой, что я вижу! Смотри, Маби, смотри сюда! Картошка всходит! Росток появился!
— Росток появился! — восторженно повторил Маби, засунул розовый цветок в петлицу пиджака и, схватив Айну за руку, помог ей быстро встать на ноги. — Идем!
* * *
Айна всегда считала полярное лето чудесной порой года, когда солнце греет ласково, круглые сутки заливает тундру ярким светом, когда пестрые ковры северных цветов устилают безбрежные просторы, а в лицо веет теплый, насыщенный ароматами трав и цветов ветер и хочется полной грудью вдыхать этот живительный, бодрящий воздух, когда бесконечные дали сливаются на горизонте с голубым небом и легкая зыбь набегает на песчаный берег Оби, а ночные часы так тихи и очаровательны!
Нынешнее же лето казалось Айне порой капризным, изменчивым, с холодными, пронизывающими ветрами, обильными дождями. Видно, оттого это, что никогда так не следила Айна за состоянием погоды, как сейчас. Хотя картошка всходила дружно, табак и даже ячмень тоже взошли, каждое утро она первым делом узнавала температуру воздуха по термометру, висевшему у сельсовета. Потом спешила на огород, внимательно осматривала картофельную ботву, листья табака, невысокие колосья ячменя. Боялась Айна, как бы не слегли они, не погибли на порывистом, холодном ночном ветру. Сильно тревожила ее и расположенная неглубоко вечная мерзлота.
Она ежедневно меряла толщину оттаявшей почвы, но как оттаяло до метра, так больше и не прибавлялось. Это очень беспокоило девушку. Когда Айна засовывала поглубже в почву руку, пальцы сразу же охватывал щемящий холод и дрожь пробегала по телу.
Иногда ночами не спала Айна, думая о своем деле. То, что круглые сутки светло, она считала очень важным для роста растений. Значит, солнечного света достаточно. Но тепла мало, ой как мало! Даже в ясные дни в разгаре лета, в конце июля, при ослепительном солнце ветер с Урала заставлял людей надевать меховую одежду — малицы, ягушки — и безжалостно трепал растения на огороде, словно хотел наказать их за то, что они осмелились взойти здесь, в тундре, подвластной разгульным северным ветрам.
«Что же делать? Как дать растениям тепло, дать возможность созреть картофелю, табаку, ячменю? Главное, хотя бы картошке?» — размышляла Айна, ворочаясь с боку на бок, и ничего не могла придумать. Чувствовала она, что картошка не вырастет, не созреет при таком холоде.
Обеспокоенная этим, она как-то ночью не вытерпела, пошла на огород, чтобы вскопать одно гнездо картофеля и убедиться окончательно в своих предположениях. Вскопала и горько заплакала: на тонких, как седой волос, корневых отростках висело несколько белых, похожих на горошинки завязей картофеля. «Когда они вырастут, ведь скоро еще холоднее будет, наступят ночи без солнца!» — всхлипывая, шептала Айна.
Утром она показала картофелинки Маби:
— Вот, полюбуйся. Пропал наш труд. Видать, прав был Юнай Петрович, не стоило губить картошку.
— Да-а, плохо дело, — огорченно покачал головой Маби. — Но, может, в других гнездах крупнее?
— Нет, пять гнезд вырыла — везде одинаково, — горестно вздохнула девушка.
— Но ведь семена, кажется, не южной картошки, а из Салехардской опытной станции?
— Оттуда, а видишь, не растут. Здесь холоднее, чем в Салехарде. Что же мне делать? Что же мне делать? — отчаивалась Айна.
Маби старался утешить ее, советовал набраться терпения, подождать еще немного, — может, рост картошки пойдет быстрее.
— Отчаиваться рано, — убеждал он девушку. — И потом можно попытаться развести костры — земля будет нагреваться. И стелющийся дым защитит растения от холодного ветра. Верно ведь?
Эта мысль Айне понравилась, она несколько успокоилась. Но не успела Айна со своими помощниками подвезти на огород из поселка отходы от строительства для разведения костров, как все небо заволокли тяжелые тучи, и полил дождь. О кострах нечего было думать. Это чрезвычайно огорчило не только Айну, но и ее помощниц. Нямтуйко и Салейко, которые вначале соглашались только вскопать землю, теперь охотнее помогали Айне. Они видели, что их труд что-то все-таки обещает, растения поднимаются, зеленеют, а о том, как растет картошка в земле, не ведали — Айна предусмотрительно скрыла свои пробы, чтобы не лишиться помощниц. Они же считали, что раз Айна нашла нужным развести на огороде костры, значит, так надо и дождь сейчас совсем ни к чему. А он зарядил на несколько дней.
— Вот лешак, зачем он пришел, дождь-то? Льет как дурак, уняться не может, — затараторила маленькая Салейко. — Землю промочит, как будет расти картошка? Все, наверно, пропадет. Вот беда-то...
А Нямтуйко молча выжимала мокрый платок и сердито поглядывала на мутное, низкое небо.
Немало горьких раздумий, бессонных ночей было у Айны в эти дни. Когда наконец дождь перестал, полеводы сразу же взялись за рыхление, окучивание, прополку. Дрова были мокрые, и костры развести не удавалось. Айна в душе сожалела об этом, видя единственный способ хоть в какой-то степени дать тепло растениям от костров.
А тут внезапно похолодало. Еще больше встревожились полеводы: «Что, если снег повалит?» Такие сюрпризы в тундре совсем не редкость. Ветер с Урала нагнал снеговые тучи. Того и гляди побелеет земля. Тут уж пришлось принять все меры. Привезли сухих дров, не без перепалки с председателем колхоза. Разожгли костры. Чтобы не отлучаться с огорода, Салейко даже взяла с собой грудного ребенка в люльке. И конечно, помогал им Маби. С того памятного вечера, когда они с Айной увидели первый росток на огороде, Маби знал, что и Айна к нему не равнодушна. Теперь, помогая полеводам, Маби не старался, как раньше, беспрестанно показывать свои чувства к Айне. Нет! Теперь он подчеркивал своей помощью внимание, оказываемое полеводству комсомольской организацией. Как только у Маби выдавалось свободное время, он спешил на огород, захватив с собой то пионеров, то кого-нибудь из взрослых.
И картофель спасли. Лишь часть табака и колосья ячменя повяли, полегли. Айна немного успокоилась. Как она была благодарна Маби за совет! Ведь картошку они спасли только благодаря кострам. Маби был счастлив.
Снова установились погожие дни, но Айна не переставала жечь костры, используя для топлива низкорослые тундровые кустарники, багульник. Костров разожгли еще больше, по всему огороду. Стелющийся дым касался каждой грядки, а от костров земля хорошо нагревалась. Картофельная ботва да и уцелевшая часть табака радовали глаз. Хотя листья казались опаленными, табак рос. А когда Айна не без трепета вскопала одно гнездо, глаза радостно засияли: картофелинок стало больше и были они крупнее.
— Ну вот, теперь все в порядке. Будет урожай, — ликовала она, показывая картофелинки своим помощницам. — Костры, костры помогли!
А вскоре поднялись два колоса ячменя. Они были чахлые, побуревшие, усики у них поникли. Колосья выпрямлялись медленно, дрожали на тундровом пронизывающем ветру, будто больные в лихорадке. И видела Айна, как тянутся колосья к солнцу. Глядя на них, у Айны даже слезы навертывались. А когда колосья выпрямились совсем, Айна припала к ним и, нежно целуя, воскликнула:
— Ай да молодцы! Настоящие полярники. Вот уж у вас потомство будет выносливое!
* * *
Незаметно и слишком рано пришла осень. Не стало больше теплых солнечных дней. Хмурое небо, частые дожди. Подули холодные ветры. Одни за другими покидали ставший таким неуютным край гуси и утки. Настала пора копать картошку.
Уборка урожая превратилась в настоящий праздник. Кто в колхозе был свободен от работы — все приехали на огород.
— Так бы помогали весной, а то посмеивались над нами, — радости Айны не было предела.
Одна пожилая колхозница, широко раскрыв глаза, удивленно смотрела на ботву картофеля и, растерявшись, как ребенок, теребила уголок платка.
— На будущий год я в полеводческую бригаду попрошусь, — заявила она.
Для Айны это было лучшей похвалой. Она показала, как надо убирать картошку, и работа закипела. Сняли урожай: сам-сём! Три с половиной тонны. Правда, не весь картофель был одинаковый, встречалось много недозревших клубней и кожица у большинства оказалась тонкой. Но это было только начало.
Председатель Юнай Петрович, как увидел мешки с картофелем, покачал головой:
— Не ожидал я этого. Это просто чудо! Молодцы, что не подвели и колхоз, и меня. Придется, Айна, оформить вас в бригаду. И трудодни начислим. Да-да.
— То-то же. Побольше начисляйте, чтобы Айне на свадьбу хватило, — проворно заговорила Салейко. — Выходи, Айна, замуж за Маби. Парень он дельный, да и ты молодец. Хорошая будет пара.
— Подумаю, — улыбнулась Айна. — Если посватает, может, договоримся.
Когда колхозники-ненцы узнали, что Айна вырастила табак, ей покою не стало. Всем было охота «тундрового» табака попробовать. А он после томления в стопках и сушки удался у Айны на славу. Кто ни пробовал, все удивлялись:
— Вот чудо! В тундре табак вырос! Очень хороший табак!
Но больше всех радовалась Айна сама. Чудо-то, думала она, в том, что два колоса ячменя созрело! Опыты с ячменем можно было смело продолжать в следующем году. Хотя семена табака и не созрели, зато у Айны теперь имелись свои семена ячменя и картофель, выращенные в тундре.
...Вечером Маби помогал полеводам таскать мешки с северным картофелем, и на влюбленные взгляды его Айна счастливо улыбалась, не пряча свои глаза, темные и глубокие, как воды озера Ёря-To, самого глубокого озера на Ямале.
Иван Григорьевич Истомин
Иван Истомин
_СЧАСТЛИВАЯ_СУДЬБА_
АЙНА
Катер с тяжело нагруженным паузком шел по стрежню Оби вниз, куда несколько дней назад уплыли последние хрупкие льдины. Белая полярная ночь уже давно вступила в свои права, и круглые сутки было светло, как днем. Но на этот раз июньская ночь выдалась сумрачной: темно-серые тучи покрыли небо. Айна сидела на кулях с картофелем на палубе: трюм паузка был занят солью. Чтобы окончательно не продрогнуть на пронизывающем ветру, девушка накинула на плечи поверх демисезонного пальто расшитую национальными узорами ягушку — меховую одежду ненецких женщин. По-детски прикусив пухленькие губы и подперев кулаками круглые щеки, Айна задумчиво глядела на бурлящую воду за бортом судна, щурила узкие глаза, про которые в колхозе часто говорили, что они так же темны и глубоки, как воды Ёря-То — самого глубокого озера на Ямале.
О чем думала Айна? О подругах ли, о товарищах и учителях, с которыми пришлось расстаться после окончания окружной сельскохозяйственной школы? Или о том, что в колхозе, наверное, ждут не дождутся ее, обрадуются привезенному ею семенному картофелю, достать который помогли ей окружные организации. В районе никто еще полеводством не занимался.
В раздумье Айна не сразу заметила, как вокруг белыми комарами замелькал снег. Увидев, забеспокоилась: неужто разыграется буран? Так оно и вышло. Снег повалил крупными хлопьями, заволакивая всe вокруг густой белой сеткой, стал забиваться в кули с картофелем и недолговечными тлями садился на покатые спины почерневших валов, отороченных желтоватой пеной. Похолодало. Тревожась за картошку, Айна сбросила с себя теплую ягушку и закрыла ею часть кулей. К утру ударил морозец. И Айна со шкипером паузка, такой же молоденькой девушкой, как и она, до самого приезда хлопотала вокруг картошки, спасая ее. Двое суток Айна почти не сомкнула глаз.
* * *
Контора колхоза ютилась вместе с сельсоветом в одном из старых домиков фактории: колхозный поселок только начинал строиться. Юнай Петрович — пожилой, сухощавый, на редкость рослый ненец — встретил Айну радушно: крепко-крепко пожал ей руку, пододвинул стул, приглашая сесть ближе к его столу.
— Хорошо, что приехала. Мы начали переходить на оседлость, ведем строительство. Рабочие руки нам нужны и картошка нужна. Да-да, — сказал председатель, потом погладил седые волосы, поправил очки, как всегда сползавшие на его длинный приплюснутый нос, и поверх них бегло окинул взглядом девушку с уставшим обветренным лицом.
Слыша такое, Айна удивилась:
— Разве огород заводить не будем?
— Огородом заниматься нам еще рано, хотя по плану и должны. — Юнай Петрович глядел куда-то мимо девушки и одним пальцем чесал темную лохматую бровь. — Сперва надо всех колхозников-кочевников в дома поселить. Нам предстоит построить жилые помещения, склады, ферму серебристо-черных лисиц, детские ясли, пошивочную мастерскую... Это важнее. С огородничеством можно подождать. Да-да.
Айна, не зная твердо, в шутку или всерьез говорит собеседник, напомнила о последних решениях партии по развитию сельского хозяйства.
— Знаем, слыхали. Как раз и должны мы сейчас первым делом перейти на оседлость, потом уж будем думать об огородничестве и о прочем, — в словах председателя нельзя было уловить шутки.
Айна вспомнила, что им рассказывали на курсах о роли полеводства. Стараясь сохранить спокойствие, но уже с явной тревогой в голосе, попыталась убедить председателя:
— Огородничество-то и привлечет людей к оседлости и доходы колхоза повысит.
— От пяти центнеров картофеля на вечной мерзлоте получим такой урожай — сразу миллионерами станем! Ты, Айна, со своей затеей оттолкнешь народ от перехода на оседлость. Да-да, — Юнай Петрович, как показалось девушке, сердито посмотрел в ее сторону.
Айна не выдержала. Встала со стула.
— Не понимаю, Юнай Петрович, зачем посылали меня учиться? Видно, для того лишь, чтобы разнарядку райисполкома выполнить?
Председатель призадумался. В конце концов он пообещал выделить двух человек на выгрузку картофеля с паузка, но сказал, что картошку все же придется раздать строителям — русским плотникам.
— Хоть польза будет, а то погубим овощи в мерзлой земле, — добавил председатель. — Да и куда ты, Айна, поместишь сейчас семена? Помещений-то нет.
Айна и сама уже думала об этом. Колхозный склад был занят мелким строительным материалом и рыболовными снастями, а дома еще строились. Совсем огорчилась девушка, с сердцем сказала:
— Плохой вы руководитель, недальновидный. Вы боитесь, как бы зря не пропало полтонны картошки, а не думаете — может, она положит начало настоящему огородничеству в нашем колхозе.
Юнай Петрович засмеялся:
— Интересно. Ты что же, Айна, хочешь стать Мичуриным? Ничего не выйдет у тебя.
Лицо Айны сперва побледнело, потом сделалось темнее природной смуглости.
— Мичуриным я не буду, а полеводом буду, — горячо сказала она, стоя между столами. — Вы посылали меня учиться на полевода. Я старалась, училась, полюбила это дело, семена привезла, а вы и не думаете огородом заниматься.
— Потому что я плохой руководитель. Ищи хороших. Да-да, — обиделся Юнай Петрович и закурил маленькую самодельную трубку из мамонтовой кости.
— Искать не буду. — Поза, в какой стояла Айна, держась рукой за угол председательского стола, говорила о ее решимости не уступать в споре. — Обратилась бы я в партийную организацию, да жаль, нет ее у нас пока. Пойду к комсомольскому секретарю. Картофель я все равно посажу.
— За картофель-то нам счет предъявят, а ты его можешь погубить, — предупредил председатель. — Самой придется платить.
— Ну и уплачу. Подумаешь.
Долго стояла Айна на крыльце, сдерживая слезы. Потом пошла на берег, к катеру. Там среди рыбаков, готовящихся к отъезду на промысел, Айна встретила секретаря комсомольской организации Маби Салиндера. Он был в ватной фуфайке и в резиновых сапогах. Айна подумала, что Маби тоже уезжает, и со слезами на глазах начала рассказывать ему о своем горе, просить помощи.
— Ладно, сегодня же разрешим вопрос насчет огорода, — охотно согласился Маби, выслушав девушку. — Уедут рыбаки, и я займусь этим делом. Тебе всегда рад помочь, — сказал и покраснел. Заметив смущение на лице девушки, секретарь стал рассуждать о скорейшей выгрузке картофеля, чтобы не задерживать катер.
Айна немного успокоилась, стала подыскивать место для семян. Она пошла к заведующему торговым пунктом и не ошиблась. У него оказалась свободная комната, где он зимой принимал пушнину. Картофель выгрузили. Маби сам помог устроить для него полки.
Утром Айна опять пошла в контору, надеялась, что Маби, наверное, убедил председателя и ей дадут помощников посадить картошку. Пришла, а в конторе идет спор. Маби, как и Айна, доказывал председателю, что развитие полеводства вытекает как раз из задач перехода на оседлость.
— Но не могу я рисковать авторитетом колхоза и своим, — твердил Юнай Петрович. — Мы живем в тундре, у Ледяного моря, да-да! Не надо об этом забывать.
Отказался председатель дать Айне людей. Сказал, что из-за недостатка рабочих рук срывается план строительства. Детских яслей в колхозе нет, и многие женщины с грудными детьми сидят по чумам, ни на какую работу не возьмешь, а землю копать и подавно. Видит Айна — секретарь комсомольской организации тоже расстроился.
— Приехала бы ты пораньше, я бы настоял выделить в помощь тебе кого-нибудь из комсомольцев, из молодежи, — вздыхал Маби, то ли с жалостью, то ли влюбленно поглядывая на девушку. — Теперь одни заняты на строительстве, а другие в тундру со стадами давно уехали.
— Но как же быть? — уже отчаивалась Айна. — Ведь мне одной не справиться с огородом. Кругом же тундра, никогда лопатой не тронутая. Ее надо вскопать, удобрить.
Председатель откинулся на спинку стула, ухмыльнулся:
— Ну, коли не можешь, зачем затеваешь все это? Давай, Айна, раздадим картошку русским плотникам. Они скучают по ней.
— Нет и нет! — Айна рассердилась, вскочила со стула. — Я пойду по чумам уговаривать женщин.
— И я пойду с тобой, — Маби решительно поднялся с места.
_—_ Идите, идите. Агитируйте, — с усмешкой сказал Юнай Петрович, глядя на них поверх очков. Потом предупредил: — Но твое место, Маби, среди плотников. Сдается мне, после приезда Айны ты начинаешь мало думать о своей работе. Да-да.
Айна фыркнула, а Маби, переступая с ноги на ногу, негромко ответил, что о своей работе не забывает и зря нигде не будет задерживаться.
* * *
Айна побывала во всех чумах, которые стояли вокруг фактории. Вначале Маби ходил с ней вместе. Айна не могла отказаться от помощи, тем более со стороны секретаря комсомольской организации. Но явное неравнодушие к ней, которое неожиданно стал проявлять Маби даже при людях, не нравилось девушке. Поэтому, когда Маби поспешил на работу, Айна не пожалела об этом, хотя одной убеждать людей было гораздо труднее. Везде отвечали одно и то же: «Зачем землю портить? В земле копаться будем, какой заработок может быть? В тундре деревья все равно расти не будут». Почему-то все думали, что картофель растет на деревьях, как шишки.
Утомленная Айна совсем уже было загрустила, но как-то вечером после работы Маби опять пошел с нею по чумам, и они наконец уговорили двух женщин — высокую, красивую малоразговорчивую Нямтуйко и маленькую ростом, но бойкую на язык Салейко. Они согласились помочь Айне вскопать огород. Когда об этом доложили председателю, тот не преминул обратиться к женщинам:
— А может, вы лучше на заготовку мха пойдете? Для строительства домов крайне мох нужен.
Айна испугалась, подумала: «Вот еще новость». К счастью, Салейко и Нямтуйко стали наотрез отказываться от этой работы.
— Вот он что выдумал, председатель-то наш. Видали? Наши дети — хуже щенят. Матерям можно далеко уйти, мох заготовлять, а их одних в чуме оставить можно, — громко затараторила Салейко. — Почему ты, председатель, свою жену мох теребить не посылаешь? Почему ей в чуме работу нашел, шкуры выделывать? Наверно, думаешь, твои дети люди, а наши зверята?
— Ну, пошла сорока стрекотать! — схватился за голову Юнай Петрович. — Теперь не остановишь, теперь...
— И не остановишь, хоть ты и председатель, — перебила женщина, маленькая, как подросток. — Ты меня сорокой не обзывай... Я человек, сердце мое хочет пожалеть эту девушку. Почему никто не хочет помочь Айне? Ты хозяин колхоза или кто?
И пошла расписывать председателя, а Нямтуйко в ответ на предложение Юная Петровича недовольно буркнула что-то под нос и, натягивая на голову платок с длинной бахромой, поднялась, высокая и статная, готовая покинуть контору.
Когда запас красноречия у Салейко заметно иссяк и остыл ее пыл, председатель облегченно вздохнул, но сказал строго:
— Смотрите. У оленя рога с ветками, да листья на них не растут. Так и картофель — тоже не везде растет. Погубите картошку, все трое будете отвечать, платить колхозу. Да-да.
Это испугало женщин.
— Э-э, так дело не пойдет. Землю будем копать, потом сами же платить будем! Нашли дураков. Слышишь, Нямтуйко? — недовольно заговорила Салейко. — Председатель и вправду нас за людей не считает.
— У нас заработка нет. Из чего платить? — рассудила та.
Но Айна не растерялась, заявила:
— Нет, картошка не погибнет (сама-то в душе, конечно, допускала это, она же знала свой край). А если придется платить, то уплачу я одна.
Женщины переглянулись. Салейко что-то проворчала, а Юнай Петрович странно поглядел на девушку, покачал головой.
— Ну ты, Айна, и настойчивая же! Твою настойчивость бы да в другом деле.
— Ничего, в этом деле она еще нужнее, — ответила Айна, потом спросила председателя: — Значит, мы можем взяться за огород?
Юнай Петрович вздохнул:
— Ну что же делать, валяйте.
А когда женщины стали выходить, воскликнул:
— Постойте, а где вы будете огород копать?
— Не знаем, поищем место, — остановившись, сказала Айна.
— Вы еще раскопаете там, где не следует, — забеспокоился председатель и стал торопливо одеваться. — Мы же строительство ведем, у нас все спланировано. Да-да. Придется пойти с вами, посмотреть, где вы место выберете.
Тут Айна спросила его:
— Вы, Юнай Петрович, может быть, нас на правлении в специальную полеводческую бригаду оформите?
— Вот еще! — недовольно поморщился председатель. — Какая у нас может быть в тундре полеводческая бригада? Вы и трудодни будете требовать?
— А если мы снимем урожай? — Айна стояла, держась за ручку двери. — Мы же для колхоза стараемся. Неужели вы нам и тогда трудодни не начислите?
— Это видно будет, — проговорил Юнай Петрович. — Я и так разрешаю вам бездельем заниматься. Мне еще за это на правлении может как следует попасть.
Айна вздохнула — что больше толковать с ним!
Отправились подыскивать место для огорода. Присоединился к ним и Маби. Было уже поздно, часов двенадцать ночи, но солнце все еще висело над тундрой. Они вышли за факторию, к речке, которая неподалеку впадала в Обь. Куда ни посмотришь, везде белели остатки снега. Тундра в эту пору бывает пестрая, как весенняя куропатка. А ветер порывистый, холодный. Хотя Айна была в пальто и пыжиковой шапке, она сразу же продрогла, как только оказалась за факторией. Женщины — помощницы ее — стояли одетые по-зимнему в меховые ягушки и тоже ежились. Председатель был в легкой малице, поэтому поторапливал их с выбором места для огорода. Только Маби — то ли совсем не чувствовал холода, то ли хотел показать себя перед Айной — пришел без шапки, в распахнутой фуфайке, румяный и жизнерадостный, с развевающимися прядями черных волос над широким смуглым лбом.
Место под огород выбрали за речкой, переправившись туда на лодке. На другой день полеводы приступили к работе. Огород копали лопатами. Почва оказалась песчаной, оттаяла немного больше четверти в глубину. Маби поговорил со школьниками, и они помогли собрать и подвезти золы. Навозу в фактории было очень мало: всего полгода торговый пункт держал лошадь. И Айна с Маби убедили председателя дать неводник и двух девушек, которые еще не выехали на рыбный промысел, чтобы Айна могла съездить в районное село за навозом. На обратном пути кое-кто из встречных посмеивался над полеводом:
— Айна в городе училась, стала слишком грамотной. Вместо рыбы на лодке навоз возит.
Помощницы ее совсем невзлюбили работу на огороде. Нямтуйко, ничего не говоря, но с изменившимся мрачным лицом бросила лопату, стала брезгливо плеваться, а щупленькая Салейко пылко затараторила:
— Земля жидкая, что ли? Зачем туда еще навоз добавлять? Зачем с поганым навозом возиться? И так тут грязи много. Мы век в грязи да навозе не копались. Это разве человеческое дело?
Долго она ругалась. Айна насилу успокоила их.
Через несколько дней посадили картофель. Дело это оказалось не таким простым. Нужно было копаться в земле руками, и женщины работали неохотно. Посадка шла медленно, под непрерывное ворчанье Салейко и молчаливые вздохи красавицы Нямтуйко.
Посадила Айна также листовой табак. Для опыта. Семена купила на рынке в Салехарде перед отъездом. После прибытия в колхоз Айна сразу же посеяла семена табака в ящик, а когда появились ростки, высадила рассаду на огород. И еще посеяла Айна... ячмень! Всего десять зерен. Просто так, для интереса. Семена им дали во время экскурсии на опытную станцию в Салехарде. Айна их сохранила.
Измучилась Айна с огородом изрядно. Все трудное старалась делать сама, чтобы окончательно не оттолкнуть женщин. Во время работы Айна как-то не чувствовала усталости, а когда посадка была закончена, заболела. Три дня провалялась. В жару бредила, беспокоилась, мол, не из чего сделать изгородь, — в тундре-то лесу нет. Маби в эти дни сильно переживал, не раз был у больной. Когда Айна поправилась, он, не скрывая своей радости, посмеивался над девушкой:
— Что же ты, дорогая, об изгороди беспокоилась? Ведь посадку потравить некому, скота пока не имеем. А когда заведем скот, к тому времени колхозники будут жить в домах, и шесты чумовые используем на изгородь.
* * *
Вечер был тихий, ясный. Далеко за факторией простиралась зеркальная гладь Оби, отражая нежные краски неба, насквозь пронизанного теплыми лучами солнца. Оно огромным оранжевым шаром лежало на лиловом силуэте Уральских гор, будто опустилось сюда отдохнуть, чтобы через полчаса-час вновь подняться и плыть над тундрой. А она за эти дни успела покрыться ярким ковром из цветов полярных растений — пушицы и ромашки, багульника и сурепки, розовой и белой тундровой костяники.
Маби с Айной на этот раз возле огорода задержались дольше обычного. Нямтуйко и Салейко сейчас здесь не показывались, пока делать было нечего. Айна, в легком голубом платье, с шелковой цветастой косынкой вокруг шеи, сидела на зеленом бугорке, обхватив колени руками, глядя на искрящуюся чешуей воду извилистой речки. Маби расположился рядом и, полулежа, вертел в руке стебелек тундровой костяники с цветком из маленьких розовых лепестков.
— Почему ты стесняешься, когда я около тебя? — негромко произнес Маби, пристально глядя на озаренный солнцем профиль девушки.
Айна пожала плечами, усмехнулась, продолжая смотреть на речку.
— Я стесняюсь при тебе? По-моему, нет.
— Но я же заметил давно, когда еще ходили по чумам, уговаривали женщин.
— A-а, тогда... тогда, может быть, стеснялась. — Айна, не гася улыбки, уголком глаз взглянула на парня.
Маби оживился, узкие глаза радостно засветились.
— Значит, ты больше не будешь чураться меня?
— Нет, — тихо и просто ответила девушка.
— Давно бы так, — Маби быстро сел, поправил пиджак, накинутый на плечи. — Знаешь, как у меня болит сердце!
— И у меня тоже, — Айна сказала это серьезно.
У Маби от радости зарделось лицо. Казалось, он сейчас бросится к девушке, будет обнимать, целовать ее.
— Вот хорошо-то! Наконец-то! — взволнованно шептал он.
— Болит у меня сердце, за картошку беспокоюсь. Что-то долго не растет, — вздохнув, сказала Айна и показала взглядом на огород.
У парня на лице появилась кислая улыбка.
— А я думал... Я думал, ты про любовь...
— Ой, какой ты смешной, Маби! — засмеялась Айна. — Один про картошку, а другой про любовь. Знаешь, есть русская поговорка: любовь, говорят, не картошка...
Маби приблизился к ней вплотную, нежно коснулся ее плеча, но сказал строго:
— Вот что, брось смеяться. Скажи, неужели ты нисколько не любишь меня?
— Ой, умру со смеху! — не без радости в голосе продолжала Айна и откинула голову так, что ее черные густые волосы прикоснулись к лицу Маби.
— Слышишь, Айна, ну, как тебе сказать... Ну, неужто даже ростка, ростка любви нет у тебя ко мне?
— Ростка? — переспросила девушка, но не обернулась, а уставилась глазами в одну из грядок на огороде. Лицо ее стало светлеть, и наконец Айна радостно воскликнула: — Ой, что я вижу! Смотри, Маби, смотри сюда! Картошка всходит! Росток появился!
— Росток появился! — восторженно повторил Маби, засунул розовый цветок в петлицу пиджака и, схватив Айну за руку, помог ей быстро встать на ноги. — Идем!
* * *
Айна всегда считала полярное лето чудесной порой года, когда солнце греет ласково, круглые сутки заливает тундру ярким светом, когда пестрые ковры северных цветов устилают безбрежные просторы, а в лицо веет теплый, насыщенный ароматами трав и цветов ветер и хочется полной грудью вдыхать этот живительный, бодрящий воздух, когда бесконечные дали сливаются на горизонте с голубым небом и легкая зыбь набегает на песчаный берег Оби, а ночные часы так тихи и очаровательны!
Нынешнее же лето казалось Айне порой капризным, изменчивым, с холодными, пронизывающими ветрами, обильными дождями. Видно, оттого это, что никогда так не следила Айна за состоянием погоды, как сейчас. Хотя картошка всходила дружно, табак и даже ячмень тоже взошли, каждое утро она первым делом узнавала температуру воздуха по термометру, висевшему у сельсовета. Потом спешила на огород, внимательно осматривала картофельную ботву, листья табака, невысокие колосья ячменя. Боялась Айна, как бы не слегли они, не погибли на порывистом, холодном ночном ветру. Сильно тревожила ее и расположенная неглубоко вечная мерзлота.
Она ежедневно меряла толщину оттаявшей почвы, но как оттаяло до метра, так больше и не прибавлялось. Это очень беспокоило девушку. Когда Айна засовывала поглубже в почву руку, пальцы сразу же охватывал щемящий холод и дрожь пробегала по телу.
Иногда ночами не спала Айна, думая о своем деле. То, что круглые сутки светло, она считала очень важным для роста растений. Значит, солнечного света достаточно. Но тепла мало, ой как мало! Даже в ясные дни в разгаре лета, в конце июля, при ослепительном солнце ветер с Урала заставлял людей надевать меховую одежду — малицы, ягушки — и безжалостно трепал растения на огороде, словно хотел наказать их за то, что они осмелились взойти здесь, в тундре, подвластной разгульным северным ветрам.
«Что же делать? Как дать растениям тепло, дать возможность созреть картофелю, табаку, ячменю? Главное, хотя бы картошке?» — размышляла Айна, ворочаясь с боку на бок, и ничего не могла придумать. Чувствовала она, что картошка не вырастет, не созреет при таком холоде.
Обеспокоенная этим, она как-то ночью не вытерпела, пошла на огород, чтобы вскопать одно гнездо картофеля и убедиться окончательно в своих предположениях. Вскопала и горько заплакала: на тонких, как седой волос, корневых отростках висело несколько белых, похожих на горошинки завязей картофеля. «Когда они вырастут, ведь скоро еще холоднее будет, наступят ночи без солнца!» — всхлипывая, шептала Айна.
Утром она показала картофелинки Маби:
— Вот, полюбуйся. Пропал наш труд. Видать, прав был Юнай Петрович, не стоило губить картошку.
— Да-а, плохо дело, — огорченно покачал головой Маби. — Но, может, в других гнездах крупнее?
— Нет, пять гнезд вырыла — везде одинаково, — горестно вздохнула девушка.
— Но ведь семена, кажется, не южной картошки, а из Салехардской опытной станции?
— Оттуда, а видишь, не растут. Здесь холоднее, чем в Салехарде. Что же мне делать? Что же мне делать? — отчаивалась Айна.
Маби старался утешить ее, советовал набраться терпения, подождать еще немного, — может, рост картошки пойдет быстрее.
— Отчаиваться рано, — убеждал он девушку. — И потом можно попытаться развести костры — земля будет нагреваться. И стелющийся дым защитит растения от холодного ветра. Верно ведь?
Эта мысль Айне понравилась, она несколько успокоилась. Но не успела Айна со своими помощниками подвезти на огород из поселка отходы от строительства для разведения костров, как все небо заволокли тяжелые тучи, и полил дождь. О кострах нечего было думать. Это чрезвычайно огорчило не только Айну, но и ее помощниц. Нямтуйко и Салейко, которые вначале соглашались только вскопать землю, теперь охотнее помогали Айне. Они видели, что их труд что-то все-таки обещает, растения поднимаются, зеленеют, а о том, как растет картошка в земле, не ведали — Айна предусмотрительно скрыла свои пробы, чтобы не лишиться помощниц. Они же считали, что раз Айна нашла нужным развести на огороде костры, значит, так надо и дождь сейчас совсем ни к чему. А он зарядил на несколько дней.
— Вот лешак, зачем он пришел, дождь-то? Льет как дурак, уняться не может, — затараторила маленькая Салейко. — Землю промочит, как будет расти картошка? Все, наверно, пропадет. Вот беда-то...
А Нямтуйко молча выжимала мокрый платок и сердито поглядывала на мутное, низкое небо.
Немало горьких раздумий, бессонных ночей было у Айны в эти дни. Когда наконец дождь перестал, полеводы сразу же взялись за рыхление, окучивание, прополку. Дрова были мокрые, и костры развести не удавалось. Айна в душе сожалела об этом, видя единственный способ хоть в какой-то степени дать тепло растениям от костров.
А тут внезапно похолодало. Еще больше встревожились полеводы: «Что, если снег повалит?» Такие сюрпризы в тундре совсем не редкость. Ветер с Урала нагнал снеговые тучи. Того и гляди побелеет земля. Тут уж пришлось принять все меры. Привезли сухих дров, не без перепалки с председателем колхоза. Разожгли костры. Чтобы не отлучаться с огорода, Салейко даже взяла с собой грудного ребенка в люльке. И конечно, помогал им Маби. С того памятного вечера, когда они с Айной увидели первый росток на огороде, Маби знал, что и Айна к нему не равнодушна. Теперь, помогая полеводам, Маби не старался, как раньше, беспрестанно показывать свои чувства к Айне. Нет! Теперь он подчеркивал своей помощью внимание, оказываемое полеводству комсомольской организацией. Как только у Маби выдавалось свободное время, он спешил на огород, захватив с собой то пионеров, то кого-нибудь из взрослых.
И картофель спасли. Лишь часть табака и колосья ячменя повяли, полегли. Айна немного успокоилась. Как она была благодарна Маби за совет! Ведь картошку они спасли только благодаря кострам. Маби был счастлив.
Снова установились погожие дни, но Айна не переставала жечь костры, используя для топлива низкорослые тундровые кустарники, багульник. Костров разожгли еще больше, по всему огороду. Стелющийся дым касался каждой грядки, а от костров земля хорошо нагревалась. Картофельная ботва да и уцелевшая часть табака радовали глаз. Хотя листья казались опаленными, табак рос. А когда Айна не без трепета вскопала одно гнездо, глаза радостно засияли: картофелинок стало больше и были они крупнее.
— Ну вот, теперь все в порядке. Будет урожай, — ликовала она, показывая картофелинки своим помощницам. — Костры, костры помогли!
А вскоре поднялись два колоса ячменя. Они были чахлые, побуревшие, усики у них поникли. Колосья выпрямлялись медленно, дрожали на тундровом пронизывающем ветру, будто больные в лихорадке. И видела Айна, как тянутся колосья к солнцу. Глядя на них, у Айны даже слезы навертывались. А когда колосья выпрямились совсем, Айна припала к ним и, нежно целуя, воскликнула:
— Ай да молодцы! Настоящие полярники. Вот уж у вас потомство будет выносливое!
* * *
Незаметно и слишком рано пришла осень. Не стало больше теплых солнечных дней. Хмурое небо, частые дожди. Подули холодные ветры. Одни за другими покидали ставший таким неуютным край гуси и утки. Настала пора копать картошку.
Уборка урожая превратилась в настоящий праздник. Кто в колхозе был свободен от работы — все приехали на огород.
— Так бы помогали весной, а то посмеивались над нами, — радости Айны не было предела.
Одна пожилая колхозница, широко раскрыв глаза, удивленно смотрела на ботву картофеля и, растерявшись, как ребенок, теребила уголок платка.
— На будущий год я в полеводческую бригаду попрошусь, — заявила она.
Для Айны это было лучшей похвалой. Она показала, как надо убирать картошку, и работа закипела. Сняли урожай: сам-сём! Три с половиной тонны. Правда, не весь картофель был одинаковый, встречалось много недозревших клубней и кожица у большинства оказалась тонкой. Но это было только начало.
Председатель Юнай Петрович, как увидел мешки с картофелем, покачал головой:
— Не ожидал я этого. Это просто чудо! Молодцы, что не подвели и колхоз, и меня. Придется, Айна, оформить вас в бригаду. И трудодни начислим. Да-да.
— То-то же. Побольше начисляйте, чтобы Айне на свадьбу хватило, — проворно заговорила Салейко. — Выходи, Айна, замуж за Маби. Парень он дельный, да и ты молодец. Хорошая будет пара.
— Подумаю, — улыбнулась Айна. — Если посватает, может, договоримся.
Когда колхозники-ненцы узнали, что Айна вырастила табак, ей покою не стало. Всем было охота «тундрового» табака попробовать. А он после томления в стопках и сушки удался у Айны на славу. Кто ни пробовал, все удивлялись:
— Вот чудо! В тундре табак вырос! Очень хороший табак!
Но больше всех радовалась Айна сама. Чудо-то, думала она, в том, что два колоса ячменя созрело! Опыты с ячменем можно было смело продолжать в следующем году. Хотя семена табака и не созрели, зато у Айны теперь имелись свои семена ячменя и картофель, выращенные в тундре.
...Вечером Маби помогал полеводам таскать мешки с северным картофелем, и на влюбленные взгляды его Айна счастливо улыбалась, не пряча свои глаза, темные и глубокие, как воды озера Ёря-To, самого глубокого озера на Ямале.