Истомин Счастливая судьба
Иван Григорьевич Истомин












Иван Истомин 





_СЧАСТЛИВАЯ_СУДЬБА_







ГРАМОТА


Впервые увидев корову, Аркане была страшно изум­лена.

—  Ювей! — удивленно воскликнула она, брезгливо прикрывшись платком. — Какой зверь! Совсем на оленя не похож.

Было это два года назад, когда семья Аркане пере­ехала из кочевого чума в колхозный поселок, а ее опреде­лили работать на ферму скотницей.

Аркане всю жизнь жила в тундре, и новая работа ей не понравилась. Коров она боялась, запах стойла едва переносила. Аркане плохо знала русский язык и почти не разговаривала с дояркой тетей Катей.

Сколько раз она жалела, что рассталась с кочевой жизнью. Только через несколько месяцев Аркане при­выкла, а к весне согласилась и доить. Короткое северное лето животноводы провели на пастбищах, и тут провор­ная, старательная ненка окончательно привыкла к новой работе. Она даже привязалась к коровам и ухаживала за ними с такой любовью, что охотница пошутить, дородная светловолосая тетя Катя стала то и дело поговаривать:

—  Ей-ей, Аркане, бабушка и прабабушка твои, ви­дать, доярками были.

Аркане в ответ улыбалась. Ее имя в переводе обозна­чало «рослая», но была она низенькой, как подросток, и голос звенел по-детски. К зиме ненка стала разговари­вать по-русски лучше, и тетя Катя узнала в ней веселую тараторку.

—  Когда я жила в тундре, так думала: корова доится одним маслом. Молоко и сметану к нам никогда не при­возили. Хорошо буду ухаживать, может, мои коровы начнут давать и молоко, и сливки, и масло сразу.

—  И творог к тому же, — смеясь, вторила русская женщина.

Хорошо пошла жизнь у Аркане. Муж Сэрако работал в плотничьей бригаде, строил дома для колхозников, а также хозяйственные помещения для артели. Через год их семья поселилась в собственном доме. Стали спать на кроватях, сидеть на стульях, есть за столом. Электриче­ство, радио провели — совсем как в русском жилище.

Одно беспокоило семью — стены казались пустыми. Правда, висели портреты, но не хватало того, что укра­шало другие квартиры, — Почетных грамот, в рамочках, под стеклом. В какой дом ни зайдешь — у всех на видном месте висят грамоты. Значит, почетные люди живут здесь. А в семье Сэрако и Аркане никто не имел грамоты. Прав­да, премии получали, а вот Почетной грамотой ни разу не порадовали.

В чуме это как-то не беспокоило, а здесь, в доме, на глазах у людей, получалось неловко, словно они хуже всех работают.

Из-за этого в семье часто возникали невеселые раз­говоры. Начинал обычно круглолицый, курносый, как отец, Ачекы — ученик пятого класса.

—  Ну, почему это так? — недоуменно говорил маль­чик родителям. — К Енке ли, к Бараку ли зайду — у всех вот здесь, на стене между окнами, рамочки с грамотами, некоторые даже золотыми красками разрисованы. А у нас — фью!

—  Вырастешь, заработаешь, сам получишь. Тогда и повесим, — коротко отвечал отец, точа топор на наждаке.

—  Я еще когда вырасту, — не унимался сын. — Вы вон с мамой давно работаете, а все равно вам грамот не дают.

Мать, хлопоча у плиты, строго прерывала его:

—  Помалкивай-ка лучше, не твоя забота.

Сегодня Аркане, убирая в коровнике, вспомнила не­давний разговор и так глубоко задумалась, что не заме­тила, как пришла тетя Катя. Аркане даже вздрогнула, когда услышала ее веселый голос:

—  Ну, радуйся, Аркане! Собирайся в дорогу!

—  Ой, это ты, тетя Катя? — встрепенулась ненка и, с трудом избавляясь от назойливых мыслей, спросила: — Что ты сказала?

—  Собирайся, говорю, в дорогу.

—  В какую дорогу?

—  В район поедем, милая!

В узких черных глазах Аркане появилось удивление:

—  Зачем?

—  Вызывали меня в правление, — начала объяснять голубоглазая тетя Катя, обхватив подругу за плечи. — Председатель говорит: послезавтра состоится собрание районного актива животноводов. Мне и тебе велено вы­ехать сегодня в райцентр. Понятно?

—  Да что ты, тетя Катя? — в голосе Аркане послы­шались нотки испуга. — А с коровами-то как?

—  С собой возьмем, — тетя Катя шутила, как всегда.

—  Да ну тебя... Нарочно меня пугаешь.

—  Серьезно говорю. Большой вопрос там будем ре­шать. Обилие молока и масла надо создать? Вот и посо­ветуемся, как лучше сделать это. Не одни мы с тобой будем там. Со всего района лучшие животноводы съе­дутся.

—  А мы что — лучше всех, что ли?

—  Ну, пусть не лучше всех, но и не хуже многих дру­гих. Имей в виду, дорогая, кому-то из нас придется вы­ступить, рассказать о своей работе. Поняла?

Аркане окончательно растерялась.

—  Ой, как страшно! Перед народом говорить я со­всем не умею.

—  А ты не бойся, — успокаивала тетя Катя. — Все об­мозгуем вместе, посоветуемся с председателем, с членами правления.

—  А коровы-то без нас как будут? — Аркане с жало­стью посмотрела на животных.

—  Ничего, проживут дня три без нас. Товарищи-то наши остаются.

—  Няравэйку жалко, — сокрушалась Аркане. — Она же никого не подпускает к себе. Без меня как будут с ней?

—  Ты сама виновата, что корова такая стала. Изба­ловала. Даже кличку переиначила. Была Белянка, а те­перь Няравэйка, — то ли шутя, то ли всерьез сказала тетя Катя. — Ну да ладно, не тревожься. Справятся с ней. Давай-ка лучше собираться в дорогу.

Но Аркане колебалась. Опустила голову и печально проговорила:

—  Дома-то без меня как будут жить? Муж начнет ругаться, зачем еду.

—  Что он — маленький? — строго сказала тетя Катя и вдруг, как большой секрет, сообщила: — Если Сэрако вздумает ворчать, скажи, что вернешься с премией.

—  Ой, — встрепенулась Аркане, — будут награждать?

—  Наверно, будут. У Аркане екнуло сердце. Сразу пришла на ум мысль о грамоте. Всю ее вдруг охватило радостное предчув­ствие.

Аркане возвращалась домой, не чувствуя под собой ног. Говоря мужу и сыну о предстоящей поездке, не утер­пела, сказала, что ее, наверно, наградят.

—  Получишь в премию шелковую блузку или пла­ток,— спокойно заметил муж, садясь за накрытый для обеда стол.

А звонкоголосый Ачекы воскликнул:

—  А вот и нет, а вот и нет! Я знаю, чем маму награ­дят — Почетной грамотой! Верно ведь, мама?

—  Не знаю, не знаю, дорогой, — Аркане так легко но­силась по комнате, словно вдруг помолодела.

—  А я знаю, — повторил сын, — тебя обязательно на­градят грамотой!

Мать кивнула головой:

—  Вот и хорошо, наградят грамотой — тем лучше.

— Что-то не      верю я в это, — пробасил      Сэрако.

— А я верю,      мама получит грамоту, и      я к ее возвра­

щению смастерю рамку. Возьму у Енки размер и сделаю. Завтра у нас как раз урок труда. Ага, мама?

—  Делай, делай, только ешь спокойно, не вертись за столом, — ответила улыбающаяся Аркане.

Выехали из поселка поздно вечером. Собирались ехать на оленях, но не могли дождаться упряжки из транс­портного стада, тронулись на лошади, благо, что теперь и      они      имеются      в заполярных колхозах.      Правила тетя

Катя.      Одета она      была в малицу с меховым      гусем. На Ар­кане новая ягушка — шуба с пышным капором-шап­кой. В небе мерцало неисчислимое стадо звезд. Снег скрипел под полозьями розвальней так звонко, будто кто железом водил по железу. Но ни звезды, ни скрип полозь­ев, ни обжигающий мороз не могли отвлечь женщин от дум и забот.

—  Как ты думаешь, тетя Катя, сколько сейчас вре­мени? — не поворачиваясь и не поднимая головы, спроси­ла Аркане, когда они миновали две речушки и вскоре должны были подъехать к третьей.

Тетя Катя будто очнулась, прикрикнула на гнедого и отозвалась:

—  Время-то? Да, поди, к часу ночи подходит. А что?

—  Буренушки наши, наверно, сейчас отдыхают.

—  Я тоже только что о них думала. Смогли ли, нет ли девки подоить твою Няравэйку?

—  Ой, не говори, тетя Катя, — Аркане заворочалась на сене. — Няравэйка у меня из головы не выходит. Без нас рекордистка наша удой сбавит, вот увидишь. Никого ведь, кроме меня, не подпускает.

—  Ладно уж, не горюй так. Теперь все равно не пово­ротим назад. О себе думай, а то вывалишься из саней на ухабе. А ну, гнедой, быстрей! Но-о-о!

Когда ехали по льду Оби, Аркане осторожно осве­домилась:

—  Говоришь, на активе награждать будут?

—  Председатель сказал. Он же член райкома, навер­но, знает.

—  Может, кому-нибудь Почетную грамоту дадут?

—  Дадут, конечно. Но-о, пошел! — Похожая в мехо­вом одеянии на грузного белого медведя, тетя Катя мах­нула кнутом, и из-под копыт коня полетели на седоков комья снега.

Аркане молча вздохнула, заслоняя рукавом ягушки лицо от жгучего ветра и колючих снежных брызг...

Наконец приехали.

Собрание актива животноводов началось в десять ча­сов утра в районном Доме культуры. Торжественная об­становка и масса незнакомых людей сразу же отвлекли Аркане от обычных дум и забот. Одетая в темно-бордо­вое шерстяное платье с вышитым воротником, в накину­той на плечи цветастой шелковой косынке, гладко приче­санная и зардевшаяся, сидела она в зале. Как только от­крыли собрание, тетя Катя ушла на высокое место, в пре­зидиум. Оставшись одна среди незнакомых людей, Арка­не почувствовала себя неловко, но была довольна, что не ее вызвали туда, на сцену, напоказ всем.

Доклад Аркане слушала внимательно и почти все по­нимала. Докладчик несколько раз упомянул добрым сло­вом и их колхоз, а заодно и тетю Катю с Аркане. Это ей понравилось, она даже оглянулась вокруг, не смотрят ли на нее. Но взгляд всех был устремлен на сцену, и она стала следить, как докладчик машет руками. «Как у него руки не устают? Вот бы заставить его коров доить», — подумала Аркане и невольно улыбнулась.

Когда докладчик сказал все, что надо, и Аркане вме­сте с другими поднялась с места, к ней пришла тетя Катя.

—  Ты, милая, думай о своем выступлении. Скажи все, как мы условились в правлении.

Аркане вздохнула и опустила черноволосую голову.

—  Лучше бы ты выступила, тетя Катя. Ты все равно там, на высоком месте, за столом сидишь.

—  Я уж много раз на таких собраниях речь держа­ла. Надо и тебе привыкать.

—  Ой, как я буду говорить, даже не знаю, — трево­жилась Аркане. — Я ведь махать-то руками не умею.

Выступали и мужчины и женщины. Все говорили, как лучше работать. Аркане не сводила с них глаз, но слушала плохо, напряженно и с беспокойством думала о своем выступлении. Даже не слышала, что слово пре­доставили ей. Только увидев, как тетя Катя машет ру­кой, зовет ее, догадалась — надо идти на высокое место и говорить.

Склонив голову, быстрыми шагами прошла между ря­дами и вскоре оказалась возле стола, на виду у всех. Ох, как хлынула в лицо кровь, когда увидела перед со­бой уйму глаз, устремленных на нее! Растерявшись, дол­го вертела в руках бумажку так и сяк, кусая губы и насупив брови. Уже давно пора вымолвить хоть слово, а она никак не может найти его. Мысли и слова мелькали в голове, как снежинки в пургу. Наконец собралась с духом и тихо сказала по-своему, по-ненецки:

—  По бумажке говорить я не умею.

—  Говори без бумажки. Рассказывай, как умеешь. Не стесняйся, — послышались голоса.

И Аркане, вытерев платком губы, начала рассказы­вать на родном языке о животноводстве в своем колхозе, о тете Кате, которая научила ее и других ненок ухажи­вать за коровами. Сперва она говорила глухо, но посте­пенно голос ее окреп.

В зале многие держали блокноты, записывали. Не­которые, конечно, не понимали, о чем она говорит, но сидели тихо, чтобы не мешать остальным. Тетя Катя, которая едва не решилась было заменить оторопевшую Аркане, сейчас сидела, подавшись вперед, и одобритель­но кивала головой.

—  За мной закреплено девять коров, — звонко гово­рила Аркане. — У меня есть корова Няравэйка. Когда-то она совсем мало давала молока. Белянкой ее звали. Она была очень плохая, с норовом. Сколько молока даст, все сама же прольет. Я ее взяла себе, дала кличку по-ненецки — Няравэйка. Как к ней подойду, всегда по-своему, по-ненецки говорю. Не громко разговариваю с ней. Тихо говорю, ласково говорю, все равно как мать с ребенком. Я ее понимаю, и она меня понимает.

—  Видно, корова русский язык не любит? — пошутил кто-то в зале.

Аркане возмутилась.

— При чем русский язык, при чем ненецкий? На ско­тину не надо кричать, ласково надо разговаривать с ней. Тогда она будет понимать тебя, будет слушаться. А кри­чать, хоть на коровьем языке кричи — слушаться не станет.

Все засмеялись, и Аркане тоже.

—  Вот я и говорю, Няравэйка в моих руках стала да­вать в сутки по шестнадцать-семнадцать литров мо­лока, а когда начали поить ухой — по двадцать-двадцать одному литру.

И в зале и в президиуме раздались аплодисменты. Переждав их, Аркане добавила с грустью:

—  Сейчас, без меня, наверно, опять сбавит.

— Ничего, вернешься — все уладишь, — сказал кто-то в президиуме.

Говорила Аркане и о том, что правление колхоза еще плохо заботится о ферме. Коровы теперь все время сто­ят в коровнике, а свету в нем мало. Надо запаривать сено, а в чем запаривать? Не в чем. В заключение ска­зала:

—  Мы даем такое слово: в этом году от каждой ко­ровы надоить две тысячи сто пятьдесят литров заполяр­ного молока.

Тут все стали хлопать, и, чтобы было ее слышно сквозь шум, Аркане звонким, почти детским голосом крикнула:

—  Вызываем на соревнование доярок соседнего тун­дрового колхоза «Сава ил»! Мась, все, я закончила!

Она вытерла выступивший на лбу пот и, весело кив­нув тете Кате, направилась на свое место спокойной, уверенной походкой, не обращая внимания на руко­плескания.

После краткого перевода ее выступления был сделан обеденный перерыв. В столовой, в ожидании заказанных блюд, тетя Катя хвалила Аркане, а та, потупив взор, твердила:

—  Какой я оратор, даже руками нисколько не ма­хала.

Помолчав, Аркане осведомилась:

—  Значит, еще будут выступать? А потом что — вы­дадут награды?

—  И награды и премии. Как будешь получать, не за­будь сказать хорошее слово.

—  Опять, что ли, много говорить?

—  Да нет, зачем много. Просто скажи: спасибо, мол, за грамоту.

—  Так и сказать — спасибо за грамоту? — Аркане по­смотрела на тетю Катю вдруг заблестевшими глазами.

—  Можно так сказать.

После обеда собрание продолжалось. Теперь Аркане, сидя в зале и глядя на выступающих, мало что понима­ла из речей. В голову ей лезло то обещание сына Ачекы приготовить к ее приезду рамочку, то забота — на каком языке выразить благодарность за награду.

Когда наконец стали награждать лучших животново­дов, Аркане глядела на сцену, не отрываясь. Лицо ее вдруг начинало пылать и то становилось под цвет пла­тья, то делалось белым, как платочек, которым она все еще обмахивалась.

Вон и тетя Катя получила большой красочный лист. Но не успела ненка проводить ее взглядом до места за столом президиума, как произнесли имя Аркане. Тороп­ливыми шагами поднялась она на сцену, приблизилась к пожилому человеку, трепещущими руками приняла от него конверт, повернулась лицом к публике и звонким, прерывающимся от волнения голосом произнесла:

—  Спасибо за грамоту! Еще лучше буду работать. Большое спасибо за грамоту!

Все это казалось Аркане сном, и до нее даже не дошли добродушные реплики:

—  Не за грамоту, а за деньги.

С сияющим лицом, стыдливо пряча счастливые глаза, прижимая обеими руками к груди конверт, вернулась она на место. Сразу же кто-то сзади тронул Аркане за плечо, прошептал на ухо:

—  Тебе ведь не грамоту дали, а деньги — тридцать рублей.

Аркане бросила взгляд на незнакомую женщину, по­том на конверт, и только тут все поняла. Готовая раз­рыдаться от обиды и стыда за свою оплошность, она растерянно разглядывала конверт. Потом распечатала его, вынула деньги, пересчитала их дважды, вложила обратно и облокотилась на спинку стула, низко свесив голову.

Когда Аркане вместе с другими направилась к раз­девалке, ее догнала тетя Катя и, обняв за плечи, стала поздравлять с премией. Аркане вдруг закрыла лицо ру­ками и заплакала.

—  Что с тобой, милая? От радости, что ли, пла­чешь? — смеясь, удивилась тетя Катя.

Аркане дернула плечами, отвернулась в сторону и чуть слышно проговорила:

—  На что мне деньги-то.

Тетя Катя ласково погладила ее, как маленькую, го­воря негромко:

—  Ну что ты, чудачка! Разве из-за этого можно рас­страиваться? Радоваться надо. На эти деньги ты мо­жешь любую вещь купить.

Но Аркане глотала слезы.

...Ночью она видела во сне сына Ачекы. Он наделал много рамок для Почетных грамот, и все они, покрашен­ные в различные цвета, висят на стенах квартиры.

Утром, пока тетя Катя хлопотала возле коня, Аркане, ничего никому не сказав, пошла прямо в райисполком. Рабочий день в большом доме только что начинался, в кабинетах сотрудники спокойно располагались за своими письменными столами. Аркане с некоторой робостью, но без стука вошла в кабинет, в котором накануне побывала вместе с тетей Катей. Не успев закрыть за собой дверь, сразу же начала спрашивать кудрявого русского в очках: почему это одних награждают Почетными грамотами, а других, как, например, ее, Аркане, и ее мужа Сэрако, на­граждают только деньгами? Говорила она сбивчиво, бес­престанно смешивая русские и ненецкие слова. Человек в очках предложил ей сесть, внимательно выслушал, по­стукивая карандашом по столу, но насилу понял посети­тельницу.

—  Так, так, — произнес он, когда Аркане наконец смолкла и, раскрасневшаяся, стала выжидающе смотреть на него. — Значит, вы обижены, что до сих пор вас ни разу не наградили Почетной грамотой? Но зато вы уже много раз, говорите, премии получали? И вчера вам вручили тридцать рублей.

—  На что мне деньги, на что деньги! — обиженно по­вторяла Аркане. — На них Почетную грамоту все равно не купишь. Нигде их не продают.

—  Это верно, их не продают и не покупают, — кивнул курчавой головой начальник. — Но на тридцать рублей можете, например, приобрести кое-что из обстановки для дома. Мы, когда обсуждали вашу кандидатуру, это и име­ли в виду. Ведь вы же, говорят, недавно в новый дом вселились?

Звонкоголосая Аркане стояла на своем:

—  Мы с мужем в колхозе хорошо зарабатываем. Что надо купить — деньги всегда найдем. Если в доме будут висеть Почетные грамоты, разве худо? У других-то не­бось висят. Как посмотришь, сразу видно — хозяева дома почетные люди.

Очкастый начальник глядел на нее, улыбаясь.

—  Это тоже верно. А впрочем, вы посидите. Я схожу к председателю исполкома. Может, мы исправим дело. — И широкими шагами скрылся за дверью.

Оставшись одна, Аркане обрадованно подумала, что вот сейчас она, наверно, получит грамоту. Но хорошо ли, прилично ли это все будет? Как же так — вернется она с грамотой, а люди и не слышали, когда и где сумела она ее получить. Это же некрасиво и нечестно. Как же она не подумала об этом? Вот стыд-то, вот позор-то! Что же это она делает? Даже с тетей Катей не посоветова­лась. Нет, не годится так!

—  Вот дура-то, вот дура-то. Тьфу! — вслух взялась ругать себя Аркане, кинулась вон из кабинета, но в две­рях столкнулась с начальником в очках.

—  Вы куда? Погодите, погодите! — задержал он ее. — Сядьте, посидите еще. Председатель исполкома вышел куда-то. Вернется — уладим это дело.

Но Аркане замахала руками:

—  Ой, не надо, не надо! Грамоты мне не надо! Худо я делаю. Стыдно так делать.

— Какой тут стыд? Вам вообще полагается Почетная грамота. Некоторые наши товарищи настаивали на этом, а мы почему-то решили, что премия для _вас_ важнее. Но можно было и то и другое присудить вам. Ничего, дело исправимо. Присаживайтесь.

—  Я не сяду, я пойду, — решительно заявила Арка­не. — Нехорошо ведь так, зачем я требую себе грамоту?

Мужчина в очках недоумевающе развел руками:

—  Ну, чего ж вы, право, испугались? Премия оста­нется у вас и еще грамоту получите.

—  Премию я не отдам, — затрясла головой Аркане. — А грамоту сейчас не надо. Нечестно так. Пусть остается на другой раз. В другой раз получу — будет красиво. Рамка пусть полежит.

—  Какая рамка? — не понял начальник. — Ну, сло­вом, смотрите. Можно и в следующий раз...

—  Ага, ага, давай, начальник, так и договоримся, — радостно подхватила Аркане и, торопливо выходя, попро­щалась: — Лакомбой!

На квартиру Аркане возвращалась легкой, проворной походкой, каждому встречному улыбалась. Тетя Катя заметила перемену в настроении подруги, но сборы в об­ратный путь отвлекли ее. Выехали они после обеда, а на другой день, в воскресенье утром, были дома.

Неугомонный Ачекы выбежал навстречу.

—  Ну, мамочка, скорей докладывай, кто оказался прав — я или папа? — спрашивал он нетерпеливо.

— Ни ты, ни папа, — спокойно ответила Аркане, вхо­дя в дом. — Получила я денежную премию, грамотой обе­щают наградить в следующий раз.

Отец и сын переглянулись.

—  Гм, так и сказали — в следующий раз обязатель­но наградят? — недоверчиво полюбопытствовал муж.

—  Если буду работать еще лучше. — Аркане с при­вычной ловкостью снимала с себя дорожную одежду.

—  А-а, — протянули в один голос отец с сыном. — А мы вот уже Почетную грамоту получили.

Не успела Аркане раскрыть рот, как сын развернул перед ней красочную бумагу.

—  А это что? А это что? — ликующе восклицал Ачекы. — Прочитай-ка, что тут написано!

Мать разобрала довольно быстро, прочитала и с ра­достью произнесла:

—  Так это же тебе, Ачекы! За твое мастерство выпи­ливать!

—  Из района, за участие на выставке прислали гра­моты в школу, и нам вчера их вручили! Поняла, ма­мочка?

—  Ах ты, мой умненький! — мать поцеловала сына в голову. — Вот и у нас в доме появилась почетная бумага.

—  Первый почет мне! — ликовал Ачекы. Он тут же поместил награду в рамочку и повесил на видное место в простенке.

Отец, любуясь грамотой, сказал, как всегда, кратко:

—  Начало есть!