Белов Нам умереть бесследно не дано
Владимир Иванович Белов
Владимир Белов
Нам умереть бесследно не дано
Еще одна весна судьбы
Все закономерное случайно, а все случайное — закономерно... Поэтому нет никакой мистики в том, уважаемый читатель, что ты держишь в руках книгу стихов тюменского поэта Владимира Белова. Хотя у нас, у тех, кто был причастен к процессу ее подготовки, сложилось совсем другое мнение. Уж слишком трудно возвращался к людям забытый Поэт.
Он родился 27 октября 1949 года в дер. Большой Кусеряк Аромашевского района. И на счастливое, беззаботное детство ему было отпущено судьбой всего 13 лет... Первая мистическая цифра... Умер Белов, когда ему исполнилось 33... И снова мистика... Между этими двумя цифрами — 20 лет боли и каждодневной борьбы с болезнью и смертью. 20 лет, которые он и не рассчитывал прожить. Не отсюда ли та удивленная предопределенность, которая звучала в его стихах? «Еще одна весна судьбы меня на родине застала...» Весна, которой могло бы не быть...
Тринадцатилетнего подростка дед взял с собой на дроворуб — в деревнях рано приобщаются к взрослой жизни. Тяжелая береза — вот она, случайность, предопределившая дальнейший ход событий! — легла, вопреки расчетам лесорубов, совсем по иной траектории, подмяв под себя оказавшегося на ее пути по-есенински кудрявого парнишку...
Потом был санитарный вертолет, больница, операция, приговор врача : «Надежды нет... — и, подмигнув устало, мой врач уходит снова от меня...».
Порой мне кажется, что если бы не эта трагическая случайность, поэт Белов бы не родился. Поэт появился на свет тогда, когда душа мальчика Володи взмыла в апрельское небо и оттуда, с высоты, с удивлением увидела изломанное детское тельце под старой березой и плачущего от отчаяния мужчину... Побывав в ином измерении, душа не могла остаться прежней. Она наполнилась иным смыслом, имя которому — Поэзия.
Двадцать лет своей недолгой жизни Владимир Белов отдал служению Слову. Слово стало для него Высшей целью, Верховным Божеством. Понимая, что судьба отмерила ему, быть может, втрое меньше положенного, он торопился выплеснуть на бумагу все, что приходило к нему в тяжелых снах, в мучительной борьбе с бессонницей, в трудных, порой драматичных отношениях с женщинами.
«С ним нужно было иметь большое терпение, — признался в разговоре со мной друг Белова, тюменский поэт, член Союза писателей России, Сергей Горбунов. — А к женщинам он был порою беспощаден».
Они приходили и уходили, но, вместе с тем, оставались с ним — в его стихах, в его видениях, в образах, запечатленных шариковой ручкой на желтой шершавой бумаге: «Распято женщина смеялась // В оконном огненном кресте».
Такой пронзительной, наполненной болезненным чувством любовной лирики мне еще не приходилось встречать — даже у самых признанных авторов.
«Любимая, люби меня всегда! // Смешно и слепо, хмуро и весенне. / / Твоя любовь — как горькая вода // И самое последнее спасение».
В России, особенно в советской, поэты всегда делились на две части: признанные и обласканные властью, чьи книги издавались на средства налогоплательщиков, но этими самыми налогоплательщиками не любимые и не читаемые, и — опальные, гонимые, часто нищие и неприкаянные, зато любимые. Впрочем, времена с той поры не сильно изменились...
Белова, без тени сомнения, я бы отнесла к этим вторым. Он был неудобен, неуживчив, он был бельмом на глазу, вокруг него, словно бабочки вокруг ночного фонаря, кружились разного рода сомнительные личности... Но ведь потому и летели на свет, потому и отогревались в его одинокой, неустроенной, холостяцкой квартире, что он был одним из них — человеком со сломанной судьбой.
«А что вам нужно от меня?! // Любви, признания, совета? // Как будто миссия поэта // Не выключать ночами света // И ждать заблудших у огня...»
У Белова при жизни не вышло ни одной книги. Через 10 лет после смерти поэта его друзья, сохранившие архив Белова и память о нем, сумели издать небольшую книжечку — скромную, весьма непритязательную на вид. Зато в нее вошли лучшие стихи. Потом был небольшой коллективный сборник, подборки в журнале «Врата Сибири».
И вот теперь настал черед нашей книги. Мы собирали ее по крупицам Так называемая комиссия по сохранению творческого наследия поэта при ТГУ не захотела, без объяснения причин, поделиться с редакционным советом неизданными ранее стихами, полагая, по всей видимости, что «сохранить» означает — «спрятать» стихи от читателей. И что засекреченный Белов лучше сохранится в памяти народной, чем Белов изданный. Или кому-то не дает покоя «право первой ночи»... Точнее, первой публикации. Приватизация поэта — весьма сомнительное дело...
И, тем не менее, книга состоялась. Поэт Андрей Маркиянов подарил нам несколько автографов Владимира Белова, а Сергей Горбунов счел своим долгом передать издательскому коллективу две папки со стихами, пополнив сборник несколькими десятками ранее не публиковавшихся произведений.
Сам Горбунов иначе, как мистическим, свое посильное участие в издании книги не называет: «Мой телефон, — говорит он, — отключен уже несколько месяцев, и никто не может меня найти... А тут я появляюсь, как Посланник, из воздуха — именно в тот момент, когда решился вопрос о книге. Значит, так надо — решили на небе...». Значит, так надо — решили в администрации Аромашевского района, где родился Белов, где в Новоберезовской средней школе есть музей его имени и ежегодно проводятся дни поэзии, посвященные памяти поэта, и нашли возможность выделить небольшую сумму на издание сборника стихов.
Не оскудеет земля Русская талантами, но и разбрасываться ими — грех. Забытый поэт возвращается. Будем надеяться, что навсегда.
_Ольга_Ожгибесова._
Владимир Иванович Белов
Владимир Белов
Нам умереть бесследно не дано
Еще одна весна судьбы
Все закономерное случайно, а все случайное — закономерно... Поэтому нет никакой мистики в том, уважаемый читатель, что ты держишь в руках книгу стихов тюменского поэта Владимира Белова. Хотя у нас, у тех, кто был причастен к процессу ее подготовки, сложилось совсем другое мнение. Уж слишком трудно возвращался к людям забытый Поэт.
Он родился 27 октября 1949 года в дер. Большой Кусеряк Аромашевского района. И на счастливое, беззаботное детство ему было отпущено судьбой всего 13 лет... Первая мистическая цифра... Умер Белов, когда ему исполнилось 33... И снова мистика... Между этими двумя цифрами — 20 лет боли и каждодневной борьбы с болезнью и смертью. 20 лет, которые он и не рассчитывал прожить. Не отсюда ли та удивленная предопределенность, которая звучала в его стихах? «Еще одна весна судьбы меня на родине застала...» Весна, которой могло бы не быть...
Тринадцатилетнего подростка дед взял с собой на дроворуб — в деревнях рано приобщаются к взрослой жизни. Тяжелая береза — вот она, случайность, предопределившая дальнейший ход событий! — легла, вопреки расчетам лесорубов, совсем по иной траектории, подмяв под себя оказавшегося на ее пути по-есенински кудрявого парнишку...
Потом был санитарный вертолет, больница, операция, приговор врача : «Надежды нет... — и, подмигнув устало, мой врач уходит снова от меня...».
Порой мне кажется, что если бы не эта трагическая случайность, поэт Белов бы не родился. Поэт появился на свет тогда, когда душа мальчика Володи взмыла в апрельское небо и оттуда, с высоты, с удивлением увидела изломанное детское тельце под старой березой и плачущего от отчаяния мужчину... Побывав в ином измерении, душа не могла остаться прежней. Она наполнилась иным смыслом, имя которому — Поэзия.
Двадцать лет своей недолгой жизни Владимир Белов отдал служению Слову. Слово стало для него Высшей целью, Верховным Божеством. Понимая, что судьба отмерила ему, быть может, втрое меньше положенного, он торопился выплеснуть на бумагу все, что приходило к нему в тяжелых снах, в мучительной борьбе с бессонницей, в трудных, порой драматичных отношениях с женщинами.
«С ним нужно было иметь большое терпение, — признался в разговоре со мной друг Белова, тюменский поэт, член Союза писателей России, Сергей Горбунов. — А к женщинам он был порою беспощаден».
Они приходили и уходили, но, вместе с тем, оставались с ним — в его стихах, в его видениях, в образах, запечатленных шариковой ручкой на желтой шершавой бумаге: «Распято женщина смеялась // В оконном огненном кресте».
Такой пронзительной, наполненной болезненным чувством любовной лирики мне еще не приходилось встречать — даже у самых признанных авторов.
«Любимая, люби меня всегда! // Смешно и слепо, хмуро и весенне. / / Твоя любовь — как горькая вода // И самое последнее спасение».
В России, особенно в советской, поэты всегда делились на две части: признанные и обласканные властью, чьи книги издавались на средства налогоплательщиков, но этими самыми налогоплательщиками не любимые и не читаемые, и — опальные, гонимые, часто нищие и неприкаянные, зато любимые. Впрочем, времена с той поры не сильно изменились...
Белова, без тени сомнения, я бы отнесла к этим вторым. Он был неудобен, неуживчив, он был бельмом на глазу, вокруг него, словно бабочки вокруг ночного фонаря, кружились разного рода сомнительные личности... Но ведь потому и летели на свет, потому и отогревались в его одинокой, неустроенной, холостяцкой квартире, что он был одним из них — человеком со сломанной судьбой.
«А что вам нужно от меня?! // Любви, признания, совета? // Как будто миссия поэта // Не выключать ночами света // И ждать заблудших у огня...»
У Белова при жизни не вышло ни одной книги. Через 10 лет после смерти поэта его друзья, сохранившие архив Белова и память о нем, сумели издать небольшую книжечку — скромную, весьма непритязательную на вид. Зато в нее вошли лучшие стихи. Потом был небольшой коллективный сборник, подборки в журнале «Врата Сибири».
И вот теперь настал черед нашей книги. Мы собирали ее по крупицам Так называемая комиссия по сохранению творческого наследия поэта при ТГУ не захотела, без объяснения причин, поделиться с редакционным советом неизданными ранее стихами, полагая, по всей видимости, что «сохранить» означает — «спрятать» стихи от читателей. И что засекреченный Белов лучше сохранится в памяти народной, чем Белов изданный. Или кому-то не дает покоя «право первой ночи»... Точнее, первой публикации. Приватизация поэта — весьма сомнительное дело...
И, тем не менее, книга состоялась. Поэт Андрей Маркиянов подарил нам несколько автографов Владимира Белова, а Сергей Горбунов счел своим долгом передать издательскому коллективу две папки со стихами, пополнив сборник несколькими десятками ранее не публиковавшихся произведений.
Сам Горбунов иначе, как мистическим, свое посильное участие в издании книги не называет: «Мой телефон, — говорит он, — отключен уже несколько месяцев, и никто не может меня найти... А тут я появляюсь, как Посланник, из воздуха — именно в тот момент, когда решился вопрос о книге. Значит, так надо — решили на небе...». Значит, так надо — решили в администрации Аромашевского района, где родился Белов, где в Новоберезовской средней школе есть музей его имени и ежегодно проводятся дни поэзии, посвященные памяти поэта, и нашли возможность выделить небольшую сумму на издание сборника стихов.
Не оскудеет земля Русская талантами, но и разбрасываться ими — грех. Забытый поэт возвращается. Будем надеяться, что навсегда.
_Ольга_Ожгибесова._