От речки до печки
Ирина Андреевна Андреева
Ирина АНДРЕЕВА
От речки до печки
_ПОВЕСТИ,_РАССКАЗЫ_
НЮ
Моему доброму соседу – художнику Яну Боме
В конце мая семейство Авдеевых переехало из глухой сибирской деревушки в пригород областного центра. Это Настя всех взбаламутила: приезжала в город на семинар библиотекарей, побывала в гостях у подруги, которая живет в большом благоустроенном поселке, чисто случайно узнала о вакансии библиотекаря и загорелась переехать сюда. Муж Георгий поставил ультиматум: «Родителей не брошу!» Настя не хотела сдаваться и решила любыми способами добиться цели. Ночь не спала, десяток планов в голове прокрутила, каждый из которых сама же и отметала как несостоятельный. В глубине сознания у нее был один самый надежный вариант, но он был нежелателен для нее самой и оставался как бы на крайний случай. Вот его-то она и выложила за завтраком мужу: «Поедем вместе, может, присмотрим дом для родителей и насчет работы для тебя разузнаем».
Дом купили в соседней деревушке в три улицы, принадлежащей поселковому сельскому Совету. Деревенька покорила аккуратностью, добротностью дворов и зеленым убранством палисадов. Белым и сиреневым кипеньем бушевали кусты сирени, липа нарядилась нежным глянцем листа, буйно цвела рябина и яблоня-дичка, калина и боярышник набирали цвет, хвойники выбросили нежные свечки побегов. И так в каждом дворе, сады будто соревновались – который краше?
Молодой семье Авдеевых предложили крохотную неблагоустроенную квартирку в деревянном десятиквартирном доме поселка. Работа рядом, детский сад через дорогу, школа в центре. Так и сяк прикидывали Настя с Георгием, но заходить в квартиру не решились, уж больно тесно, а у них дети подрастают – сын второклассник, дочке пятый годик. На семейном совете решили жить вместе со стариками. Вот этого как раз и боялась Настя. Как-то пойдет теперь жизнь под одной крышей со свекром-свекровью?
Уже на второй день она узнала от свекрови, что сосед по правую руку – Иван-таксист, а по левую Мирослав-художник.
Сообщение о художнике очень взволновало Настю: обожала она знакомства с неординарными людьми как источник новых знаний, и для работы пригодится, можно провести тематическую встречу с творческим человеком. А тут такое везение! Сам Бог велел: нужно найти повод познакомиться.
Домик художника с южной стороны утопал в сирени. С восточной под окном прихотливо развесила плакучие ветви белоствольная береза. Разросшийся за домом сад придавал дому таинственность и первозданную прелесть. Насте казалось, что дом и усадьба художника должны быть именно такими. Самого художника она еще ни разу не видела. От свекрови же узнала, что проживает он со старенькой матерью.
– Сестра моя, – объяснила свекровь.
– В каком смысле? – переспросила Настя. Знала она за речами свекрови иносказательный смысл, но тут догадаться не сумела.
– Такая же походка как у меня – носом в землю смотрит.
Позже Настя встречала пару раз согбенную аккуратненькую бабушку и поняла, что это мать художника. В душе она опротестовала слова свекрови «сестра моя». Нет, эта бабушка отличалась природной интеллигентностью и сдержанностью, тактичностью. Склочный характер свекрови и собирание сплетен никак не вязались с образом соседки.
Однажды Настя работала на огороде: стаскивала с картофельного поля ботву, укладывала в кучу для сжигания. На соседнем участке копошилась бабушка – мать художника. Настя первая поздоровалась с ней. Бабушка присела на поставленный на попа чурбак, пригласила Настю:
– Отдохни, милая, посиди со мной.
Настя охотно уселась рядом на такую же чурку. Теперь она отчетливо разглядела соседку в лицо. Белый платочек, завязанный под подбородком, прикрывал благородную седину. Лицо бабушки испещрено мелкими морщинками. Карие глаза умные, проницательные.
– Всё смотрю на тебя. Откуда он тебя такую привез? – спросила соседка с доброй улыбкой, имея в виду мужа Насти.
Настя подернула плечами:
– Да мы собственно из одного места, в одной школе учились.
– Понятно. Только ты другая. Как же ты живешь в этой семье, милая?
Настя улыбнулась женщине? Уклончиво ответила:
– Живу.
– Приходит ко мне твоя свекровь, уж больно несдержанна она. Так нельзя! Нет! Человек всю жизнь должен работать над собой – заниматься самовоспитанием.
Молодая женщина не нашлась, что ответить пожилой мудрой соседке, но ее слова поразили ее воображение и навсегда остались в благодарной памяти.
Работа на новом месте затянула в рутину, Настя не находила случая и времени для знакомства с художником. А вот свекровь обошла уже всю деревню. Несколько раз побывала и у матери художника.
Мирославу давно не писалось. Полон этюдник набросков, на подрамнике незаконченный пейзаж с последней поездки по Уралу. Не просто руки не доходили – Муза не посещала.
Как-то в хмурый дождливый день он тихо сидел в мастерской в кресле-качалке, листал старую подшивку журнала «Художник». Кресло он развернул спинкой к входу, таким образом, что сверху ему прекрасно видна была ограда, сад. Кто-то стукнул калиткой. Мирослав приподнял голову, увидел согбенную спину, подумалось: «Мать. Странно, как-то не заметил, когда она уходила. – И тут же одернул сам себя: – нет, это не мать. – Он привстал с кресла, проводил взглядом женщину, – наверное, к матушке какая-то приятельница пожаловала». Он снова принялся за журналы.
Внизу между тем происходил следующий диалог:
– Здорово, Петровна, можно к тебе?
– Проходи, проходи, Анна Павловна, здравствуй. Раздевайся, иззябла, поди? Я чайку поставлю.
– Чаво мне зябнуть, небось, не за сорок километров шла! День сёдня невеселай, дай, думаю, до Петровны схожу. А ты все рукодельничаешь?
– Да, решила носочки Мирославу связать, пока непогодь на дворе.
– А-а-а, – неопределенно протянула соседка. – Я, было, тоже повязать хотела, да у мене спицы ни к чёрту: одна длинная незнамо какая, другая короткая и всех четыре штуки.
– Ах, Анна Павловна, – спохватилась Петровна, – я же тебе спицы обещала. Погоди-ка, куда же я их сунула? Совсем памяти нет. Еще шнурком обвязала.
Гостья, наконец, с удовольствием вертела в руках новенькие блестящие спицы.
– Вот спасибо тебе, Петровна! Ох, и выручила ты меня! Ну да я в долгу не останусь. Вот погоди, лук убирать стану, принесу тебе на развод. Лук у мене завсегда хороший родится.
– Вяжи на здоровье, ничего мне не надо, – улыбалась Петровна. За короткое время она успела изучить нрав новой соседки. Любит она выпросить что-нибудь, сулит награду, только на том все и заканчивается.
– Как это не надоть? – возмущалась Анна Павловна, набивая себе цену, – даром, как говорится, и чирей не садится! Нонича даром только баня с угаром и та по субботам!
Петровна любила присказки соседки, смеялась задорно:
– Ничего не надо, Анна Павловна. Они и спицы-то самодельные.
Это ж мне Мирославушка сам из стальной проволоки смастерил.
– Ты посмотри-ка! – удивлялась гостья, – как заводския! Он у тебя на все руки от скуки!
– Скучать-то ему не приходится, – с любовью к сыну заметила мать, – уж больно много он работает.
Некоторое время спустя художник услышал за спиной скрип ступеней – кто-то поднимался к нему по лестнице. Низенькая дверца открылась, и в мастерскую ввалились две старушки.
– Осторожно, Анна Павловна, тут высокий порожек, – это мать предупреждает гостью. – Ой, Мирославушка, ты, оказывается, дома, а я думала, ты ушел, – растерялась Петровна. – Мы тут с Анной Павловной пришли твои картины поглядеть. Можно ли? Ты, наверное, работаешь?
– Пожалуйста, пожалуйста, – Мирослав деликатно вышел из мастерской, оставив старушек вдвоем созерцать свои творения.
Вскоре уже из домика он слышал сверху невнятный разговор женщин, и громкий смех новой соседки.
После беседы с матерью художника Настя утвердилась в своем желании познакомиться с ним. Как-то собралась и заявила свекрови:
– Я к художнику ненадолго схожу.
– Ты, девка, на второй этаж к ему не ходи. Там, тьфу, срамотишша!
Настя была обескуражена:
– Какая срамотищща, Анна Павловна?
– Бабы голыя! Которая сидит, которая лежит, а одна девка стоит, скажи, как командирша – руки в боки, а вкруг её истые черти скачут. Даже мужик один есть – в чем мама родила. Тьфу, срамотишша! Еще художником называется!
– Такие картины называются «ню», – поправила Настя свекровь.
– Ню? – засмеялась та, – там энтих «ню», усе пальцы на руках загну, и всё одно мало будет! Ужели за такую срамоту имя ещё деньги платют?
Настя только снисходительно улыбнулась, не удостоив свекровь ответом. Однако для пущей бдительности, дабы та не подумала лишнего, окликнула дочку:
– Алинка, пойдем вместе, с художником знакомиться. Свекровь опешила:
– Ешшо и девчонку за собой тянешь этакую срамотишшу глядеть!
– А мы не будем смотреть, просто познакомимся, поговорим с художником. Алинушка у нас способная – вон как рисует! Может, он согласится с ней немного позаниматься, – уверила Настя свекровь.
По дороге она внушала дочке:
– Ты бабушку не слушай и лишнего ей не рассказывай. Картины мы с тобой обязательно посмотрим, если художник пригласит. А если тебе будет что-то непонятно, я тебе потом объясню.
Она тихонько постучалась у калитки.
– Кто там? Входите, открыто! – откликнулся хозяин из глубины сада.
Настя открыла воротца, пропустила вперед дочку, но лишь ступила сама в ограду, навстречу им выскочила песочного цвета спаниелька с желтыми умными глазами. Настя быстро прикрыла собой Алинку. Но собачка лишь дружелюбно виляла хвостиком и радостно прыгала, задевала лапками коленки Насти.
– Димка! – окликнул хозяин собачку человеческим именем, – вы не бойтесь, она не тронет, проходите, я сейчас.
Настя присела с дочкой на скамью под окном, устроенную в виде беседки, увитую красивой лианой. Собачка все прыгала, суетилась рядом. Алинка попыталась погладить ее, та с готовностью подставила головку, жмурилась от удовольствия, потом будто в благодарность громко чихнула. Лопоухие кудрявые ушки разлетелись в стороны, вызвав восторженный смех девочки.
– Уже подружились? – вышел из зарослей сада художник. Это был высокий породистый мужчина зрелых лет с проницательными, умными материнскими глазами. В углу рта курительная трубка, на голове черный берет.
Настя, все это время наблюдавшая за дочкой и собачкой от неожиданности подскочила со скамьи:
– Здравствуйте, мы ваши новые соседи. Вот пришли познакомиться. Если не вовремя, извините.
– Соседи – это замечательно! Давайте знакомиться. Я Мирослав Наумович.
– А я Настя, а дочка Алина, можно Алинка, как нравится.
– Очень приятно. Да вы присаживайтесь, в ногах правды нет.
– Спасибо. Я вот гадаю: что это за растение? – указала она на лиану.
– Виноград, – как-то значительно произнес художник.
– Виноград в Сибири? – удивилась Настя.
– Совершенно верно – виноград. Возни с ним, правда, много, на зиму приходится в траншею укладывать, укрывать соломой, зато какая радость снять осенью вызревшую гроздь!
– Не перестаю удивляться, – восхищалась гостья, – у нас в деревне клены, тополя, яблони-дички да сирень. А тут чего только нет, даже виноград!
Художник развел руками:
– Наверное, это зависит от определенного уклада жизни поселения, от культуры, если хотите.
Настя с художником долго беседовали на скамейке, потом поднялись в мастерскую по легкой винтовой лесенке. Вторым этажом эту комнату трудно было назвать, это было скромное помещение мансардного типа под крышей дома.
Настя долго рассматривала картины. Их было множество. Одни были развешены по стенам, некоторые стояли на стеллажах вдоль окон, другие прямо на полу по периметру стен. Это были пейзажи, портреты, натюрморты и сюжетные работы. На мольберте укреплена незаконченная картина осеннего пейзажа.
Время от времени Настя поворачивалась к Алинке и объясняла что-то старательно. Художник не мешал гостям, внимательно прислушивался к разговору мамы и дочки.
Настя легко нашла «срамоту», описанную свекровью. Это была Маргарита по мотивам романа Михаила Булгакова. Надолго задержалась у полотна. После прочтения книги у каждого человека в воображении рождается «свой» образ героя, героини. Настино представление о Маргарите вполне совпадало с мироощущением художника: горящий взгляд изумрудных глаз влюбленной женщины, готовой в борьбе за любимого отдать душу хоть самому дьяволу. Непокорная шапка густых волос цвета вороного крыла, крутые крепкие бедра.
Мирослав Наумович начал ненавязчиво рассказывать, как родилась идея полотна, и как долго искал он натурщицу для этой работы.
Вышли на улицу, снова беседовали на скамье. Дочка играла с собачкой. Настя поблагодарила гостеприимного хозяина за интересную беседу, уже готова была распрощаться, вдруг спохватилась:
– А где же Алинка?
Мирослав Наумович тоже слегка растерялся:
– Димка, ты где?
Спаниель зашебуршал в кустах, затем выскочил, запрыгал возле хозяина.
– А где твоя подружка? – разговаривал художник с собакой как с человеком. – Вы же вместе были.
Димка с готовностью бросился в заросли сада. Хозяин следом, Настя за ним. В голове ее молниеносно пронеслась мысль: «Что свекровь подумает: чем занималась, даже дочку потеряла?»
Закатное солнце ласковыми лучами высветило между стволов деревьев пушистые головы одуванчиков. Тут в тени они стояли на высоких ножках. Легкий пушок, готовый сорваться в любую минуту от малейшего дуновения ветра светился на солнышке, а среди этих голов не менее пушистая голова Алинки и два лукавых глаза.
– А я от вас спряталась, – подскочила девчушка.
Димка нырнул кувырком к ее ногам. Вдохнул пух одуванчиков и ну чихать, только кудрявые ушки по сторонам. И полетели по ветру легчайшие семена-парашютики.
Смеялись художник и Настя. Смеялась Алинка, хлопая в ладошки. И Димка смеялся. Да, да, собаки умеют смеяться заливистым, звонкоголосым лаем.
Когда гости ушли, художник быстро поднялся в мастерскую, снял с подрамника незаконченную работу, установил лист ДВП, достал кисти и краски и принялся самозабвенно работать. Часов пять спустя на мольберте красовалась новая картина «Одуванчики» – пушистые головки цветов, а сквозь пух лукавые глаза озорной девчушки.
Настю между тем дома выспрашивала свекровь:
– Ну, были у его наверху? Видали ню?
– Видели, – сдержанно улыбнулась невестка. Ее немало удивило, что свекровь запомнила это слово «ню».
– Тьфу, срамотишша! – горячилась Анна Павловна. – А енту командиршу видали, которая руки в боки?
– Видели Маргариту.
– А-а-а, Маргарита! – надо будет ишшо к Петровне сходить, посмотреть на ету Маргариту. Так и стоит руки в боки?
– Стоит. Это же картина, не может она позу переменить.
– То-то, не может! Ню оно и есть ню! Тьфу, срамотишша!
Ирина Андреевна Андреева
Ирина АНДРЕЕВА
От речки до печки
_ПОВЕСТИ,_РАССКАЗЫ_
НЮ
Моему доброму соседу – художнику Яну Боме
В конце мая семейство Авдеевых переехало из глухой сибирской деревушки в пригород областного центра. Это Настя всех взбаламутила: приезжала в город на семинар библиотекарей, побывала в гостях у подруги, которая живет в большом благоустроенном поселке, чисто случайно узнала о вакансии библиотекаря и загорелась переехать сюда. Муж Георгий поставил ультиматум: «Родителей не брошу!» Настя не хотела сдаваться и решила любыми способами добиться цели. Ночь не спала, десяток планов в голове прокрутила, каждый из которых сама же и отметала как несостоятельный. В глубине сознания у нее был один самый надежный вариант, но он был нежелателен для нее самой и оставался как бы на крайний случай. Вот его-то она и выложила за завтраком мужу: «Поедем вместе, может, присмотрим дом для родителей и насчет работы для тебя разузнаем».
Дом купили в соседней деревушке в три улицы, принадлежащей поселковому сельскому Совету. Деревенька покорила аккуратностью, добротностью дворов и зеленым убранством палисадов. Белым и сиреневым кипеньем бушевали кусты сирени, липа нарядилась нежным глянцем листа, буйно цвела рябина и яблоня-дичка, калина и боярышник набирали цвет, хвойники выбросили нежные свечки побегов. И так в каждом дворе, сады будто соревновались – который краше?
Молодой семье Авдеевых предложили крохотную неблагоустроенную квартирку в деревянном десятиквартирном доме поселка. Работа рядом, детский сад через дорогу, школа в центре. Так и сяк прикидывали Настя с Георгием, но заходить в квартиру не решились, уж больно тесно, а у них дети подрастают – сын второклассник, дочке пятый годик. На семейном совете решили жить вместе со стариками. Вот этого как раз и боялась Настя. Как-то пойдет теперь жизнь под одной крышей со свекром-свекровью?
Уже на второй день она узнала от свекрови, что сосед по правую руку – Иван-таксист, а по левую Мирослав-художник.
Сообщение о художнике очень взволновало Настю: обожала она знакомства с неординарными людьми как источник новых знаний, и для работы пригодится, можно провести тематическую встречу с творческим человеком. А тут такое везение! Сам Бог велел: нужно найти повод познакомиться.
Домик художника с южной стороны утопал в сирени. С восточной под окном прихотливо развесила плакучие ветви белоствольная береза. Разросшийся за домом сад придавал дому таинственность и первозданную прелесть. Насте казалось, что дом и усадьба художника должны быть именно такими. Самого художника она еще ни разу не видела. От свекрови же узнала, что проживает он со старенькой матерью.
– Сестра моя, – объяснила свекровь.
– В каком смысле? – переспросила Настя. Знала она за речами свекрови иносказательный смысл, но тут догадаться не сумела.
– Такая же походка как у меня – носом в землю смотрит.
Позже Настя встречала пару раз согбенную аккуратненькую бабушку и поняла, что это мать художника. В душе она опротестовала слова свекрови «сестра моя». Нет, эта бабушка отличалась природной интеллигентностью и сдержанностью, тактичностью. Склочный характер свекрови и собирание сплетен никак не вязались с образом соседки.
Однажды Настя работала на огороде: стаскивала с картофельного поля ботву, укладывала в кучу для сжигания. На соседнем участке копошилась бабушка – мать художника. Настя первая поздоровалась с ней. Бабушка присела на поставленный на попа чурбак, пригласила Настю:
– Отдохни, милая, посиди со мной.
Настя охотно уселась рядом на такую же чурку. Теперь она отчетливо разглядела соседку в лицо. Белый платочек, завязанный под подбородком, прикрывал благородную седину. Лицо бабушки испещрено мелкими морщинками. Карие глаза умные, проницательные.
– Всё смотрю на тебя. Откуда он тебя такую привез? – спросила соседка с доброй улыбкой, имея в виду мужа Насти.
Настя подернула плечами:
– Да мы собственно из одного места, в одной школе учились.
– Понятно. Только ты другая. Как же ты живешь в этой семье, милая?
Настя улыбнулась женщине? Уклончиво ответила:
– Живу.
– Приходит ко мне твоя свекровь, уж больно несдержанна она. Так нельзя! Нет! Человек всю жизнь должен работать над собой – заниматься самовоспитанием.
Молодая женщина не нашлась, что ответить пожилой мудрой соседке, но ее слова поразили ее воображение и навсегда остались в благодарной памяти.
Работа на новом месте затянула в рутину, Настя не находила случая и времени для знакомства с художником. А вот свекровь обошла уже всю деревню. Несколько раз побывала и у матери художника.
Мирославу давно не писалось. Полон этюдник набросков, на подрамнике незаконченный пейзаж с последней поездки по Уралу. Не просто руки не доходили – Муза не посещала.
Как-то в хмурый дождливый день он тихо сидел в мастерской в кресле-качалке, листал старую подшивку журнала «Художник». Кресло он развернул спинкой к входу, таким образом, что сверху ему прекрасно видна была ограда, сад. Кто-то стукнул калиткой. Мирослав приподнял голову, увидел согбенную спину, подумалось: «Мать. Странно, как-то не заметил, когда она уходила. – И тут же одернул сам себя: – нет, это не мать. – Он привстал с кресла, проводил взглядом женщину, – наверное, к матушке какая-то приятельница пожаловала». Он снова принялся за журналы.
Внизу между тем происходил следующий диалог:
– Здорово, Петровна, можно к тебе?
– Проходи, проходи, Анна Павловна, здравствуй. Раздевайся, иззябла, поди? Я чайку поставлю.
– Чаво мне зябнуть, небось, не за сорок километров шла! День сёдня невеселай, дай, думаю, до Петровны схожу. А ты все рукодельничаешь?
– Да, решила носочки Мирославу связать, пока непогодь на дворе.
– А-а-а, – неопределенно протянула соседка. – Я, было, тоже повязать хотела, да у мене спицы ни к чёрту: одна длинная незнамо какая, другая короткая и всех четыре штуки.
– Ах, Анна Павловна, – спохватилась Петровна, – я же тебе спицы обещала. Погоди-ка, куда же я их сунула? Совсем памяти нет. Еще шнурком обвязала.
Гостья, наконец, с удовольствием вертела в руках новенькие блестящие спицы.
– Вот спасибо тебе, Петровна! Ох, и выручила ты меня! Ну да я в долгу не останусь. Вот погоди, лук убирать стану, принесу тебе на развод. Лук у мене завсегда хороший родится.
– Вяжи на здоровье, ничего мне не надо, – улыбалась Петровна. За короткое время она успела изучить нрав новой соседки. Любит она выпросить что-нибудь, сулит награду, только на том все и заканчивается.
– Как это не надоть? – возмущалась Анна Павловна, набивая себе цену, – даром, как говорится, и чирей не садится! Нонича даром только баня с угаром и та по субботам!
Петровна любила присказки соседки, смеялась задорно:
– Ничего не надо, Анна Павловна. Они и спицы-то самодельные.
Это ж мне Мирославушка сам из стальной проволоки смастерил.
– Ты посмотри-ка! – удивлялась гостья, – как заводския! Он у тебя на все руки от скуки!
– Скучать-то ему не приходится, – с любовью к сыну заметила мать, – уж больно много он работает.
Некоторое время спустя художник услышал за спиной скрип ступеней – кто-то поднимался к нему по лестнице. Низенькая дверца открылась, и в мастерскую ввалились две старушки.
– Осторожно, Анна Павловна, тут высокий порожек, – это мать предупреждает гостью. – Ой, Мирославушка, ты, оказывается, дома, а я думала, ты ушел, – растерялась Петровна. – Мы тут с Анной Павловной пришли твои картины поглядеть. Можно ли? Ты, наверное, работаешь?
– Пожалуйста, пожалуйста, – Мирослав деликатно вышел из мастерской, оставив старушек вдвоем созерцать свои творения.
Вскоре уже из домика он слышал сверху невнятный разговор женщин, и громкий смех новой соседки.
После беседы с матерью художника Настя утвердилась в своем желании познакомиться с ним. Как-то собралась и заявила свекрови:
– Я к художнику ненадолго схожу.
– Ты, девка, на второй этаж к ему не ходи. Там, тьфу, срамотишша!
Настя была обескуражена:
– Какая срамотищща, Анна Павловна?
– Бабы голыя! Которая сидит, которая лежит, а одна девка стоит, скажи, как командирша – руки в боки, а вкруг её истые черти скачут. Даже мужик один есть – в чем мама родила. Тьфу, срамотишша! Еще художником называется!
– Такие картины называются «ню», – поправила Настя свекровь.
– Ню? – засмеялась та, – там энтих «ню», усе пальцы на руках загну, и всё одно мало будет! Ужели за такую срамоту имя ещё деньги платют?
Настя только снисходительно улыбнулась, не удостоив свекровь ответом. Однако для пущей бдительности, дабы та не подумала лишнего, окликнула дочку:
– Алинка, пойдем вместе, с художником знакомиться. Свекровь опешила:
– Ешшо и девчонку за собой тянешь этакую срамотишшу глядеть!
– А мы не будем смотреть, просто познакомимся, поговорим с художником. Алинушка у нас способная – вон как рисует! Может, он согласится с ней немного позаниматься, – уверила Настя свекровь.
По дороге она внушала дочке:
– Ты бабушку не слушай и лишнего ей не рассказывай. Картины мы с тобой обязательно посмотрим, если художник пригласит. А если тебе будет что-то непонятно, я тебе потом объясню.
Она тихонько постучалась у калитки.
– Кто там? Входите, открыто! – откликнулся хозяин из глубины сада.
Настя открыла воротца, пропустила вперед дочку, но лишь ступила сама в ограду, навстречу им выскочила песочного цвета спаниелька с желтыми умными глазами. Настя быстро прикрыла собой Алинку. Но собачка лишь дружелюбно виляла хвостиком и радостно прыгала, задевала лапками коленки Насти.
– Димка! – окликнул хозяин собачку человеческим именем, – вы не бойтесь, она не тронет, проходите, я сейчас.
Настя присела с дочкой на скамью под окном, устроенную в виде беседки, увитую красивой лианой. Собачка все прыгала, суетилась рядом. Алинка попыталась погладить ее, та с готовностью подставила головку, жмурилась от удовольствия, потом будто в благодарность громко чихнула. Лопоухие кудрявые ушки разлетелись в стороны, вызвав восторженный смех девочки.
– Уже подружились? – вышел из зарослей сада художник. Это был высокий породистый мужчина зрелых лет с проницательными, умными материнскими глазами. В углу рта курительная трубка, на голове черный берет.
Настя, все это время наблюдавшая за дочкой и собачкой от неожиданности подскочила со скамьи:
– Здравствуйте, мы ваши новые соседи. Вот пришли познакомиться. Если не вовремя, извините.
– Соседи – это замечательно! Давайте знакомиться. Я Мирослав Наумович.
– А я Настя, а дочка Алина, можно Алинка, как нравится.
– Очень приятно. Да вы присаживайтесь, в ногах правды нет.
– Спасибо. Я вот гадаю: что это за растение? – указала она на лиану.
– Виноград, – как-то значительно произнес художник.
– Виноград в Сибири? – удивилась Настя.
– Совершенно верно – виноград. Возни с ним, правда, много, на зиму приходится в траншею укладывать, укрывать соломой, зато какая радость снять осенью вызревшую гроздь!
– Не перестаю удивляться, – восхищалась гостья, – у нас в деревне клены, тополя, яблони-дички да сирень. А тут чего только нет, даже виноград!
Художник развел руками:
– Наверное, это зависит от определенного уклада жизни поселения, от культуры, если хотите.
Настя с художником долго беседовали на скамейке, потом поднялись в мастерскую по легкой винтовой лесенке. Вторым этажом эту комнату трудно было назвать, это было скромное помещение мансардного типа под крышей дома.
Настя долго рассматривала картины. Их было множество. Одни были развешены по стенам, некоторые стояли на стеллажах вдоль окон, другие прямо на полу по периметру стен. Это были пейзажи, портреты, натюрморты и сюжетные работы. На мольберте укреплена незаконченная картина осеннего пейзажа.
Время от времени Настя поворачивалась к Алинке и объясняла что-то старательно. Художник не мешал гостям, внимательно прислушивался к разговору мамы и дочки.
Настя легко нашла «срамоту», описанную свекровью. Это была Маргарита по мотивам романа Михаила Булгакова. Надолго задержалась у полотна. После прочтения книги у каждого человека в воображении рождается «свой» образ героя, героини. Настино представление о Маргарите вполне совпадало с мироощущением художника: горящий взгляд изумрудных глаз влюбленной женщины, готовой в борьбе за любимого отдать душу хоть самому дьяволу. Непокорная шапка густых волос цвета вороного крыла, крутые крепкие бедра.
Мирослав Наумович начал ненавязчиво рассказывать, как родилась идея полотна, и как долго искал он натурщицу для этой работы.
Вышли на улицу, снова беседовали на скамье. Дочка играла с собачкой. Настя поблагодарила гостеприимного хозяина за интересную беседу, уже готова была распрощаться, вдруг спохватилась:
– А где же Алинка?
Мирослав Наумович тоже слегка растерялся:
– Димка, ты где?
Спаниель зашебуршал в кустах, затем выскочил, запрыгал возле хозяина.
– А где твоя подружка? – разговаривал художник с собакой как с человеком. – Вы же вместе были.
Димка с готовностью бросился в заросли сада. Хозяин следом, Настя за ним. В голове ее молниеносно пронеслась мысль: «Что свекровь подумает: чем занималась, даже дочку потеряла?»
Закатное солнце ласковыми лучами высветило между стволов деревьев пушистые головы одуванчиков. Тут в тени они стояли на высоких ножках. Легкий пушок, готовый сорваться в любую минуту от малейшего дуновения ветра светился на солнышке, а среди этих голов не менее пушистая голова Алинки и два лукавых глаза.
– А я от вас спряталась, – подскочила девчушка.
Димка нырнул кувырком к ее ногам. Вдохнул пух одуванчиков и ну чихать, только кудрявые ушки по сторонам. И полетели по ветру легчайшие семена-парашютики.
Смеялись художник и Настя. Смеялась Алинка, хлопая в ладошки. И Димка смеялся. Да, да, собаки умеют смеяться заливистым, звонкоголосым лаем.
Когда гости ушли, художник быстро поднялся в мастерскую, снял с подрамника незаконченную работу, установил лист ДВП, достал кисти и краски и принялся самозабвенно работать. Часов пять спустя на мольберте красовалась новая картина «Одуванчики» – пушистые головки цветов, а сквозь пух лукавые глаза озорной девчушки.
Настю между тем дома выспрашивала свекровь:
– Ну, были у его наверху? Видали ню?
– Видели, – сдержанно улыбнулась невестка. Ее немало удивило, что свекровь запомнила это слово «ню».
– Тьфу, срамотишша! – горячилась Анна Павловна. – А енту командиршу видали, которая руки в боки?
– Видели Маргариту.
– А-а-а, Маргарита! – надо будет ишшо к Петровне сходить, посмотреть на ету Маргариту. Так и стоит руки в боки?
– Стоит. Это же картина, не может она позу переменить.
– То-то, не может! Ню оно и есть ню! Тьфу, срамотишша!