Стихотворения
Владимир Иванович Белов








ВЛАДИМИР БЕЛОВ 












" ОТКУДА СИЛЫ? И ОТКУДА СВЕТ? "



О поэзии Владимира Белова

Чтобы спросить так просто и точно, нужно быть выше "жиз­ни мышьей беготни" (А.Пушкин), нужно не быть, а жить в та­кой ситуации, когда невозможно не спрашивать себя об этом, когда вопрос о конечном и бесконечном отнюдь не праздный для тебя, когда "волю жить" ты ощущаешь и осознаешь всем телом, всем существом.

Перед Вами, читатель, первая и единственная пока книга че­ловека, который ушел из жизни в возрасте Христа десятилетие назад. Еще в отрочестве позвоночник его был перебит деревом, случайно упавшим на мальчика. Это поставило его в особую ситуацию перед миром людей. Но Владимир Белов смог драма­тизм своих конкретно-биографических обстоятельств переплавить в искусство, в культурно-историческое обобщение, в поэтическое мировиденье, которое пронзительно и оригинально выражает сущ­ностные черты российского сознания семидесятых и начала вось­мидесятых годов.

Владимир Белов - это, по всей видимости, единственный из "тюменских поэтов", кто именно строем своих произведений подключен к глубинным процессам надрегионального литературно­го развития тех лет. Поэтому и сегодня, в кардинально изменив­шихся условиях жизни, мы можем сердечно и безусловно принять этот труд "тайной жизни" нашего земляка и сказать о нем бла­годарное слово.

Но не завышаем ли мы искусственно планку, не льем ли "заупокойный елей", как говаривал Маяковский, не страдаем ли регионально-квасным патриотизмом? Высокую литературу семи­десятых - начала восьмидесятых годов отличает ряд достаточно противоречивых и разнонаправленных тенденций. Во-первых, это изображение укорененного в среде человека, признание ценности его родства с другими и природой. Во-вторых, нарастающее ощущение глубинной кризисности российской жизни, что во многом и породило притчево-символическую образность, резкость и гло­бальность оценок. В-третьих, внимание к самосознанию отдельно­го человека, его инстинкту духовного самосохранения, его личному выбору и воле свой выбор реализовать в поступок. Именно эти три качала в их оригинальном, почти осязаемом, но неплот­ном соединении организуют поэтический мир Владимира Белова. Его стихи представительны как документ эпохи, ее реального человеческого измерения.

Поэзию Владимира Белова пронизывает ощущение дефицита смысла в окружающей лирического героя жизни. Отсюда рито­ричность его вопрошений, обращенных к себе, к людям, во все­ленскую пустоту. Герой Белова изначально верит в небессмысленность сущего, он пытается дать однозначные ответы, резко обостряя и драматизируя ситуацию, делая для себя и читателя искомый ответ жизненно необходимым. И это взвинчивание эс­тетически срабатывает, оправдывая и скрадывая однозначность конечной формулы. Но чаще герой декларирует, что ответ в са­мом процессе жизни, в стихийной гармоничности природного ми­ра и единственное счастье - в соответствии ему. Это герой Белова демонстрирует всем строем своих чувств, ощущением масштабности и кристалльности мироздания.

Стихи пронизаны особым чувством незаполненности, пустотности пространств, их беззвучностью и неподвижностью. Видимо, все это дополнительно обострялось физической малоподвижностью са­мого поэта, который в Тюмени месяцами не покидал крохотное пространство своей комнаты, ностальгически всматривался в го­ризонты за окном, творческими усилиями разрывая границы своей несвободы. Однако за счет излюбленных резких неполутонных красок, монтажа общих и крупных планов, смысловых пере­ходов рисуемые пространственные картины обретают у него волнующую напряженность, тайную неразгаданную жизненность и главное - осязаемую соотнесенность с человеком.

Пронзительность стихам Владимира Белова придает редкое на сегодня соединение чувственного и рыцарского начал по отноше­нию к женщине, которая является для поэта как бы продолжением природной сущности мира. И поэтому отношения лирического ге­роя с женщиной всегда явно или неявно драматичны, интимны и одновременно космичны. Именно здесь, по Белову, находятся границы быта и бытия, человека и космоса, конечного и бесконечного, смертного и бессмертного. Поэтому он так много и пишет о любви. Это дефицитная на сегодняшний день мужская поэ­зия. Она рождает отклик и уважение в сердце любого читателя, потому что за ней - подлинность чувств и таланта, серьезность и ответственность отношений с миром.

Стихи Владимира Белова полны ощущения собственной силы, нeрастрaченнocти, ее особой концентрации в герое. Они оставляют у читателя образ очень сильного, мужественного и теплого человека. В этом их значительность и целительность. В них есть какое-то природное стихийное здоровье, которое зна­чительно выше обыденной нормы. И это замечательно, так как необъяснимо заразительно для читателя при том, что ощущение неблагополучности мира, его кризисности не исчезает, а, может быть, даже и усиливается.

Поэт действительно чувствовал, что другим дано как бы фи­зически больше, но они этого не понимают, не используют, не умеют жить во всю мощь. Он называл всех обывателями и "некрофагами". В нем был силен традиционный для нашей лите­ратуры антимещанский пафос.

Он всегда был чуток к публичным спорам. Жаркие дискуссии второй половины семидесятых годов о поэзии Юрия Кузнецова и "кузнецовщине" (неоромантический бунт личности, создание свое­го мифа о России, символико-притчевая образность, актуализация и обновление блоковской традиции), видимо, сказались на эстети­ческих воззрениях Владимира Белова.

Невозможность издать при жизни такую книжку стихов, за которую было бы не стыдно ни перед собой, ни перед врагами, ни перед друзьями, бескомпромиссность и одновременно желание быть услышанным и напечатанным обостряли его самоощущение опальности, и он подчеркнуто культивировал его в себе. Он чув­ствовал себя поэтом, он держал себя как поэт, даже как метр по отношению к более молодым. Он был резок и одновременно пафосен в разговорах о Достоинстве Поэта и его Слове, о сла­бостях своей и чужой строки. Он хотел написать так, чтобы да­лекий читатель увидел в его стихе именно этот, сегодняшний закат. Поэтому и стремился быть максимально точным, чувст­венным и зримым.

В его пустынной комнате среди голых стен - у окна - висел вырванный из "Огонька" сомовский портрет Александра Блока. А рядом с ним увеличенная друзьями попоясная фотография са­мого близкого ему по духу, по жизни, по крови - почти былин­ного на вид - деда вместе с незащищенным маленьким внуком Володей.

Поэтический мир раннего Владимира Белова отмечен отчет­ливым влиянием Сергея Есенина и "тихой лирики" шестидесятых годов. Идея "малой родины", ее покидания и покаянного возвра­щения блудного сына, единства природного и жизненного циклов во многом организуют его. Но мир малой родины не идилличен, он полон духом горьких и несытых послевоенных лет российс­кой глубинки. Прописанная в ранних стихах органическая уко­рененность героя в среде и возможность пути - дороги как ду­ховного поиска послужили опорой для зрелого городского жителя Владимира Белова, когда катастрофичность мироздания казалась почти абсолютной. Он весь год ждал лета и возвращения в род­ное село из Тюмени, где напишется что-то необычное. Он всегда с особым чувством привечал у себя земляков. Но зачастую за­планированного возвращения в село не было, и он снова целый год, а то и больше, бредил им.

Так кaк в силу жизненных драматических обстоятельств Влади­мир Белов не мог закончить общеобразовательной школы, то мож­но представить по стихам, какую огромную культурную работу он проделал над собой. Диапозон его пристрастий и постоянного чте­ния в семидесятые годы резко увеличился. М.Лермонтов, Ф.Тютчев, А.Майков, А.Фет, А.Григорьев, К.Случевский, А.Блок, И.Бунин, Б.Корнилов, П.Васильев, Н.Заболоцкий, Е.Винокуров, Н.Рубцов, А.Вознесенский, Ю. Кузнецов - вот круг поэтов, через твор­ческую переработку которых шло образно-содержательное насы­щение и перестройка поэтического мира Владимира Белова. Поя­вилось стремление к лаконичности и чеканности формы. Краски сгустились, детали и эпитеты стали перерастать в мотивы Изменился весь предметно—вещный мир в стихах. Укрупнился герой, его отношения с пространством и собственным детством, с одно­сельчанами и временами года переросли в отношения со Време нем, Вечностью и Эпохой, Атомом и Ребенком, Любимой и удач­ливыми Дураками, с Мировой Историей Искусства. Мальчик, по­кинувший малую родину, превратился в Поэта. Поэта по поведе­нию в стихе и в миру.

Уже мало надеясь издать книгу при жизни, он начал ее го­товить к посмертному изданию. Он стал более целенаправленно, но разрушая хронологические рамки, формировать и дописывать циклы. Он уже сознательно хотел достроить "Свой Мир". Юмор его становился все чаще черным. Владимир называл нас мальчи­ками и говорил, что, когда умрет, нам будет очень горько. Его квартира была во многом проходным двором брежневской Тюме­ни. Завсегдатаями в ней были, с одной стороны, полудеклассиро- ванные элементы и знакомые его по больничным обстоятельствам, с другой - начинающие поэты и их знакомые, а также сбегавшие в запой члены Союза писателей.

Владимир жил на мизернейшую пенсию по инвалидности, кото­рой не хватало даже заплатить за квартиру, поэтому он и не платил, а питался в зависимости от того, что приносил с собой очередной гость. Хотя замок в двери был, но он закрывался только на ночь. Владимир любил гипнотизировать взглядом и чтением своих стихов незнакомых женщин, верил в собственный по- лураспутинский магнетизм, устраивал целый театр в момент при­хода новой жертвы, а их было немало. Он был стихийным, резким и непримиримым в быту. Женщины, которые пытались до само - пожертвования как-то упорядочить его жизнь и быт, отвадить случайных людей, обычно юные и сильные, долго не выдерживали тяжкого ритма жизни беловской квартиры. И уходили. И только тогда он как-то начинал осознавать случившееся ("Любимая, не так тебя любил я!"), каяться, но было уже поздно. "Ты уходила из моей судьбы, как из больницы - тяжелобольная..." -эта фор­мула не случайно отчеканилась в финале одного из его стихо­творений. В ее силе горькая и светлая правда той чрезвычайной напряженности жизни, которой окупалась поэзия. Такова была ее "безнадежная расплата". Он не хотел заниматься ничем, кроме поэзии, и по примеру знаменитых предшественников любил петь свои стихи под гармонь.

В последние годы, прочитав "Мастера и Маргариту", он чув­ствовал себя Воландом, иногда назначая близких знакомых на разные роли из свиты. Большая стена комнаты в результате этих увлечений была от руки разрисована простым карандашом одним из искуссных пришельцев по просьбе хозяина фантазиями на мотивы булгаковского романа. А перед этим весьма странное юное создание, какой-то период ночевавшее здесь же в углу на голом матрасе, а позднее, как выяснилось, замешанное в крими­нальной истории, осуществляло функцию летописца дома, для чего была заведена специальная полубухгалтерская тетрадь.

Кто-то из знакомых Владимира вспомнит другие подробности жизни и быта поэта. Например, его первую жену, о которой он всегда тихо и благодарно говорил. Ее особое материнское нача­ло - она, как ребенка, его мыла в ванне, выносила в поле ды­шать и писать. А он был беспутен, груб и неблагодарен. Память об этом всегда жила в нем. И когда ребята поехали хоронить поэта на родину, то совершенно случайно встретились на автовок­зале именно с этой женщиной, а она как будто почувствовала бе­ду и разговорилась с ними. Или, например, как ушла его последняя жена - и он, будучи совершенно один и имея возможность перед­вигаться только на руках, выбрался без копейки в кармане ночью на центральную улицу Тюмени, как-то поймал такси и ездил искать ее, не зная даже адреса, - что было, конечно, абсурдно и безрезультатно. И был это в тот момент мужчина почти тридцати трех лет с голубыми глазами, светлыми длинными вьющимися волосами, орлиным носом, с прекрасным могучим атлетическим торсом, с завораживающим по силе и красоте басовитым голосом.

Он родился 27 октября 1949 года в селе Большой Кусеряк Аромашевского района, а умер в Тюмени 23 мая 1983 года. Литературный архив его хранится в Тюменском университете.

Перед Вами, уважаемый читатель, посмертная книга стихов Владимира Ивановича Белова. Прочтите ее не спеша, без пред­убеждения. Помяните добрым словом человека, который знал цену этой жизни и заплатил во многом ею за книгу, которую Вы держите в руках.



С.А. Комаров, кандидат филологических наук.