Ночь перед вечностью
Сергей Сергеевич Козлов
ПАРАЛЛЕЛИ
(алкофантастика)
Захар Ильич вышел из ресторана «Сибирские Зори» и был пьян. Он открыл рот, чтобы запеть, но налетел синий ночной ветер, и Захар Ильич подавился, сплюнул и для смачности добавил:
— Тьфу-у!
Ветер охнул, скрутил снежную спиральку и юркнул в переулок.
— Так-то… — удовлетворенно заметил Захар Ильич и сделал неудачный шаг, который завершился падением с крыльца и отборной руганью.
Он поудобнее сел в мягком сугробе и, нахлобучив на глаза шапку, почему-то спросил проходившего мимо мальчика:
— Эй, мальчик, похож я на белого медведя?
— Нет, Вы похожи на пьяного, — ответил мальчик и побежал. Почувствовав истину, Захар Ильич вздохнул и попытался встать. Ноги предательски разъезжались на скользком тротуаре, но он все-таки встал, а его пьяные мысли запели оду вестибулярному аппарату. Ветер выпрыгнул из-за угла и толкнул Захара Ильича в спину, тот качнулся, но устоял, погрозив в пространство кулаком.
Голова болела. Он взял пригоршню снега и приложил ко лбу. Голова болела от собственной пустоты, и Захар Ильич старательно втирал в нее снег. Дамочка в шубе процокала каблучками мимо, но вдруг остановилась и оглянулась.
— Вам плохо?
— Черт его знает, — честно ответил Захар Ильич.
Она пожала плечами и зацокала дальше.
— Сколько времени?! — крикнул он в темноту.
— Черт его знает…
Захар Ильич посмотрел на часы, но они запотели.
— Ночь, — сделал вывод он.
Выбежал из ресторана швейцар и протянул ему папку:
— Вы забыли.
— Будь здоров, — буркнул Захар Ильич и сунул ему замусоленную купюру.
Швейцар убежал, а Захар Ильич сделал еще один неудачный шаг и упал. В глазах окончательно потемнело, и даже не закружились радужные круги, как бывало раньше.
_*_*_*_
Йегрес не любил больших праздников, сопровождаемых древними протяжными песнями, потому что не знал меры и пил много, а пел мало. Сначала душа его радовалась и витала над застольями, но падала потом вместе с телом где-то на безжизненных пустырях.
Праздник семи океанов кончился, и пора было идти домой, где Йегреса ждали две сварливые жены и шестеро бритоголовых детей. Сегодня на удивление он не стал агрессивным и не приставал к чужим женам, зато ему хватило сил облобызать щедрых хозяев и вывалиться за дверь.
Несколько шагов по свежему воздуху и четыре луны окрылили Йегреса, и неожиданно он запел, но очень тихо. Робот из сферы порядка проводил его внимательным фотоэлементным взглядом, но до ближайшего поворота Йегрес шел всегда сносно. Проехала молодежь на мухоциклах, дорогу перебежала черная электрическая кошка… Пролетели два махоцуцика, но у него не было денег, чтобы воспользоваться их услугами. Он тихонько пел:
Ты ушла на восьмую планету,
В эту ночь я остался один.
Если ты через час не вернешься,
Я другую, красивше, найду!..
Как обычно, с каждым шагом силы покидали его. Мозг превратился в сладкий, но тяжелый туман и растворился в пустоте. Он свернул в темный переулок и постепенно потерял контроль над своим маршрутом.
Тусклые светари попадались редко, а большей частью были разбиты. Йегрес часто запинался и налетал на выступы стен.
Говорила мне как-то красотка,
Что ее гуманоид любил,
Привозил ей духи и кроссовки И вишневую шаль привозил.
— А потом родила она что-то… — пел он, но неожиданно уперся в стену, надпись на которой крупными буквами призывала: «Пьянству — бой!». Йегрес отчаянно хохотнул, потрогал ее руками, отошел на несколько шагов. Разбежался, шатаясь, и…
За стеной было больше света, но парил всепроникающий холод, Йегрес должен был упасть, и он упал.
* * *
Известно, что на Древней Руси пили медовуху, а в двадцать седьмом измерении 72-го портвейна последнее время пили только неопортвейн, называемый в простонародье потребин. Но, говоря «пили», в данный момент можно подразумевать именно только прошедшее время, так как там пьет только один человек — Килогокла.
Килогокла был очень популярен в двадцать седьмом измерении. Он работал уличным клоуном и был любимцем публики, к нему все очень привыкли и любили его какой-то платонической любовью. Он имел только одну отрицательную сторону — страсть к потребину, и оставался последним в измерении человеком, который употреблял дурманящий напиток и был абсолютно неизлечим. Общество упорно строило светлое будущее, и ему нужен был хотя бы один пример человека, каким не должен быть строитель светлого будущего. Жилось Килогокле неплохо, по законам общества неопортвейн ему выдавали неограниченно и бесплатно, как и все остальное.
Загрустил он в последнее время, когда почувствовал себя одиноким. Самый веселый пьяница превратился в самого грустного трезвого или полутрезвого. Точнее, полупьяного. Прохожие удивлялись, увидев тоскующего Килогоклу, но никто в двадцать седьмом измерении не знал причин его грусти, да никто и не хотел знать, строителям светлого будущего некогда горевать, горестями же было принято делиться только на пьяную голову, а выслушивать — и того пьянее.
А причина была одна. Как-то занесло Килогоклу в магазин «Древняя книга», где, порывшись в пыльных пожелтевших томах, он вычитал, что давным-давно соображали о выпивке и саму выпивку на троих, получая от этого всяческие удовольствия, различные катаклизмы местного значения и моральное удовлетворение.
Килогокла пил всегда один, ведь в двадцать седьмом измерении соображать было не с кем, он даже стал звать непьющих несообразительными. Да и то верно: они строят светлое будущее, им соображать некогда. А Килогокла потерял покой и ходил по удивленному городу, тяжело вздыхая. Если не соображать, то хотя бы удивляться (пусть и мимоходом) его соотечественники не разучились. Пить с горя он не умел, а радость не приходила. Он долго мучился со своими пасмурными мыслями, но в результате у него созрел план, который он успешно воплотил, потому что не требовалось большого труда и сноровки, чтобы украсть суперпереместитель с выставки научных сверхдостижений, невоплощенных в серийном производстве. За выставкой никто не следил и никто ее не охранял. Казалось бы, кому нужен суперпереместитель в пространстве, времени и измерениях, если неизвестно куда он может переместить желающего им воспользоваться? Но Килогокла решил: хоть куда, лишь бы нашлись сообразительные люди.
Весь день просидел он на окраине мегаполиса, осматривая небольшой прибор, и не заметил, как сгустился вечер и затвердела ночь. Рядом с ним стояла огромная канистра потребина, из которой он иногда отпивал. Конечно, он понятия не имел о том, как пользоваться этим прибором, и немного боялся. Но доля страха была обратно пропорциональна дозе неопортвейна. В конце концов Килогокла утопил свой страх и бессознательно смело нажал все кнопки, которые только были на замысловатом приборе. Пространство рванулось в сторону, и необыкновенная сила швырнула Килогоклу в мир иной. Последнее, что он успел сделать — схватил обеими руками драгоценную канистру и потерял сознание.
* * *
Захар Ильич спал, но в голове его блуждала и вопила последняя трезвая мысль. «Замерзнешь, идиот!» — издевательски выкрикивала она, отчего в голове гудело. «Кыш! Кыш!» — шептал Захар Ильич, отгоняя наивную. «Ну-ну, спи, завтра не проснешься», — заявила она, уходя в туман. «В первый раз что ли!?» — попытался возразить напоследок Захар Ильич.
Холод выстукивал челюстями Захара Ильича беговые марши и цепко хватил его за нос. Захар Ильич понял, что просыпается. Нижняя челюсть работала как отбойный молоток, остальные части тела практически не функционировали. «Надо встать!» — Захар Ильич вонзил эту трезвую мысль в застывшие мышцы и сел. Позвоночник скрипнул, виски сдавила естественная сила противодействия добрым начинаниям, остекленевшие глаза воссоздали окружающий его омерзительный пейзаж.
— Здр-р-р-р-твуй-ть-те, — произнес Захар Ильич, увидев невесть откуда взявшихся соседей, которые, к тому же, были одеты по-летнему. В голове его работала снегоуборочная машина, очищая воспаленный мозг от сосулек пьяных видений, но эти двое не исчезали и не подавали признаков жизни. «У-у-у… Как неприятно…» — решил Захар Ильич, осматривая колючий пейзаж. Он подышал на руки и потряс близлежащего.
— Э, ты жив?
Близлежащий сел, чихнул и, качаясь, не открывая глаз, крикнул:
— Анела! Ашама! Как вы мне надоели!
— Чего? — изумился Захар Ильич и подумал: то ли таджик, то ли колдун, заклинания какие-то…
Йегрес, а это был он, неимоверным усилием разомкнул веки.
— Холодно, — сказал он.
— Ты откуда выпал? — спросил Захар Ильич.
— А где я?
— Черт его знает, — по привычке ответил Захар Ильич, — а это кто с тобой?
— Черт его знает…
Захар Ильич потряс второго соседа: тот сразу вскочил и стал умиленно улыбаться.
— О, какой радостный! — позавидовал Йегрес, но третий не обратил на его слова никакого внимания. Улыбка неожиданно сползла с его лица, он руками начал спешно разгребать сугробы и что-то бормотал себе под нос. Наконец он откопал из-под снега емкость, напоминающую двадцатилитровую канистру и снова заулыбался.
— Сообразим?
— Пиво?! — воскликнул Захар Ильич.
— Потребин! — торжественно сообщил третий.
— Краска?
Килогокла засмеялся и постучал пальцем по кадыку. Он вывернул пробку и отпил два больших глотка, улыбка его стала в два раза шире. — Сообразим? — сияя неподдельным счастьем, предложил он.
Йегрес подозрительно понюхал горлышко странной емкости, но все же отпил. Трясущимися от холода и похмелья руками Захар Ильич придвинул к себе канистру и глотнул…
— Нектар!!! — возопил он, чувствуя, что к нему возвращаются силы, а по телу разливается знакомое тепло.
— Что такое нектар? — спросил Йегрес. — Средство от острого неопохмелита! — хохотнул Захар Ильич. Йегрес задрал голову, чтобы было удобнее чесать затылок, но вдруг застыл в недоумении и дико закричал:
— А-а-а-а!!!
— Отравился? — Захар Ильич потрогал свое брюшко.
— Где еще три луны?! — простонал Йегрес.
— Все. Готов. Сливай воду. — Захар Ильич опасливо отодвинулся. Килогокла смотрел на Йегреса непонимающим взглядом. В этом случае его мозг соображать отказывался. Какая разница сколько лун на небе, если есть с кем и есть что? Йегрес опустил взор и с надеждой стал осматривать окрестности. Он искал стену, которой уже не было.
— Где я? — опять спросил он.
— Разве это важно? — удивился Килогокла. — Выпей еще. Зеленоглазое такси остановилось, улыбающийся водитель высунул голову в окно:
— Куда едем, мужики?
В этот момент Захара Ильича посетила еще одна уже не очень трезвая, но вполне оригинальная мысль.
— На Коммунальную, — ответил он таксисту.
— Садись.
— Поехали, — неуверенно пригласил Захар Ильич новых знакомых и вожделенно посмотрел на канистру с потребином.
— Отвезите меня домой, — слюняво попросил Йегрес.
— Поехали, поехали! — обрадовался Килогокла, которому было абсолютно наплевать куда ехать, лишь бы не расставаться с этими так славно соображающими людьми.
Вдвоем с Захаром Ильичом они подняли Йегреса и посадили его на заднее сидение машины. Килогокла сбегал за канистрой, мотор пару раз рыкнул, и такси тронулось.
Килогокла старательно отпаивал Йегреса, который уже смирился с происходящим и только часто вздыхал.
— Сколько у тебя жен? — спросил он Захара Ильича и, прежде чем тот успел ответить, добавил. — Они сильно будут орать?
Захар Ильич понял этот вопрос по-своему и ответил так:
— Было две, одна за другой ушли. Трезвенницы!
— Это хорошо, — вздохнул Йегрес.
Захар Ильич довольный кивнул.
— Выздоравливает, — подумал он, — а то начнет чертей гонять у меня дома.
— Ты дай ему еще, — сказал он вслух Килогокле.
Йегрес окончательно успокоился и стал улыбаться не хуже Килогоклы. Отпив еще немного, повеселел и Захар Ильич. Был сильный гололед, и таксисту было не до них.
Через несколько минут они сидели на захламленной кухоньке Захара Ильича. Центр стола венчала канистра Килогоклы, вокруг — три граненых стакана, соленые огурцы и консервы. Захар Ильич разлил потребин по стаканам и, вознеся свой на определенную высоту, произнес ходовой тост:
— Не привычки для, а дабы не отвыкнуть!
Стаканы мгновенно опустели, и Килогокла наполнил их снова.
— Нектра! Тьфу, пардон, нектар! — восхищался Захар Ильич, ковыряя вилкой в консервированной сайре. — Где ты его раздобыл?
— У нас… Дают…
— Где это?
— Черт его знает.
— Ну все равно хорошо. Давайте вздрогнем. Йегрес вздрогнул, опрокинул стакан и заплакал.
— Н-ну-уу, опять начал, — хлопнул себя по коленям Захар Ильич. — Где ты этого стонотика подцепил? — спросил он у Килогоклы.
— Черт его знает.
— Не реви! — гаркнул, вновь окончательно захмелев, Захар Ильич, которого посетила странная и подозрительная мысль, но ей не за что было ухватиться в пустой голове, и она улетучилась. Йегрес перестал реветь и запел. Запел и Захар Ильич свою любимую «Степь да степь кругом…». Запел и Килогокла. Над кухонькой Захара Ильича воспарила пьяная грусть, а в стаканах вместе с неопортвейном плавала вязкая тоска. Но Килогокла не умел и не хотел долго грустить, ему вдруг расхотелось петь, он стал рыться в своих многочисленных карманах и доставать оттуда удивительные, с точки зрения посетителей ресторана «Сибирские Зори», предметы.
— Во! — объявил он, достав из кармана какое-то подобие транзистора, которым являлся суперпереместитель. — Супер- переместитель!
— Супер…пер… Радиоприемник что ли? — спросил Захар Ильич. Оживился и Йегрес и жадным взглядом впился в прибор.
— Я сюда благодаря этой штуке добрался, — объяснил Килогокла. Захар Ильич недоуменно смотрел на своих собратьев, и трезвая мысль посетила его снова. — Э-э-э, мужики, вы че, оттэда?! — он многозначительно ткнул мизинцем в потолок.
— А ты сам-то кто? — в том же духе спросил Йегрес.
— Я?.. — Но Захар Ильич не успел ответить, его перебил Килогокла.
— Черт его знает! — захохотал он.
Захар Ильич осознал в своей душе разливающуюся злобу и набычился. Для начала он перевернул стол.
— Суслики нейрохирургические!.. — Это последнее слово он где-то слышал. — Я завгар! Ерш вашу медь! Бей инопланетян, козлов зау-у-у-мных! Я вам покажу, интеллигенция межзвездная!
Йегрес успел выскочить из кухни и запереться в туалете, где стал усиленно спускать воду. Килогокла метался по кухне, уворачиваясь от увесистых кулаков, но по-прежнему хохотал.
— Я Пушкина читал! Пугачеву слушал! — орал Захар Ильич.
Килогокла перестал смеяться, когда старательному в подобных делах Захару Ильичу удалось его зацепить. Он вылетел из кухни и тихо лег на коврике в прихожей. Захар Ильич, удовлетворенный ударом, стал колотить в дверь туалета.
— Открывай, Горбачев, твою мать!
— Занято! За-ня-то! — вопил с той стороны перепуганный Йегрес, пуская воду.
— Захлебнешься, чучело инопланетное! — зверел Захар Ильич.
На кухне, под газовой плитой, валялся забытый супер-переместитель.
* * *
Сержант милиции Федор Парамонов изучал криминалистику и боевое самбо. Он знал много приемов и умел выворачивать руки особо и неособо опасным преступникам. Федор Парамонов ничего не боялся, кроме разжалования, и когда он услышал шум дебоша в доме № 7 по улице Коммунальной, он передал по рации:
— Машину на Коммунальную, номер семь! Иду на задержание! И ворвался в подъезд.
У двери Захара Ильича он остановился и позвонил несколько раз, чтобы перекрыть доносившийся из квартиры шум.
— Ага! — неистовствовал Захар Ильич. — Это еще один ваш прибыл?! Ща-ас я ему позвоночник в трусы высыплю! Он резко распахнул дверь, но, увидев милиционера, застыл по стойке «смирно».
— Руки вверх! — скомандовал Федор Парамонов.
— Занято! — крикнул из туалета Йегрес.
— Всем оставаться на своих местах, руки на голову! — входил в роль сержант.
Из туалета прозвучал шум спускаемой воды и горький вздох Йегреса. В этот момент Захар Ильич пришел в себя.
— А в чем, собственно говоря, дело? Я у себя дома! — возмутился он и протянул руку, чтобы вытолкать незваного гостя.
Но сержант Парамонов знал, что делать в таких случаях. Он схватил Захара Ильича за указательный палец и провел аккуратный бросок через левое ухо с последующим заломом руки противника.
— !!!!!!!!!!! — сказал Захар Ильич, уткнувшись в коврик рядом с Килогоклой, который в это время открыл глаз, чтобы ознакомиться с происходящим.
Федор Парамонов достал из кармана шинели наручники и ловко застегнул их за спиной Захара Ильича, затем то же самое он проделал с Килогоклой. Потом подкрался к двери туалета и крикнул:
— Выходи! Ты окружен!
— Занято, — прозвучало в ответ.
— Кия! — сказал сержант Парамонов и проломил дверь головой, после чего Йегрес уже не оказывал водоспускательного сопротивления и лег рядом с двумя собутыльниками.
— Так! — подытожил Федор Парамонов, глядя на параллельно лежащих. — Почикали вашу малину! — Он сплюнул на плинтус. — Вы имеете право… Во всем признаться! Это облегчит вашу незавидную участь.
— Мне не в чем признаваться! — угрюмо ответил Захар Ильич, нюхая коврик и собираясь в подтверждение сказанного чихнуть.
— Что такое малина? — спросил Килогокла.
— Незавидна наша участь, ужасна наша судьба, — простонал Йегрес. Сержант пошел на кухню, обнаружил там перевернутый стол и не разлившуюся до конца канистру.
— Семь раз понюхай — один глотни, — обследовал он содержимое. Он взял суперпереместитель, который валялся под газовой плитой, повертел его в руках. — Маде ин?.. Музычку слушаете? Ну-ну… — и нажал на одну из многочисленных кнопок.
Никто не удивился, когда Федор Парамонов сказал «ой» и исчез, хотя Захару Ильичу показалось, что он слышал отдаленное «Кия!», но он в этом не уверен.
— Где он теперь? — спросил Захар Ильич, который был привязан к койке № 6 Областной наркологической больницы.
— Черт его знает, — честно ответил Килогокла, привязанный к койке № 7.
На койке № 8 тихо плакал Йегрес.
_1987_
Сергей Сергеевич Козлов
ПАРАЛЛЕЛИ
(алкофантастика)
Захар Ильич вышел из ресторана «Сибирские Зори» и был пьян. Он открыл рот, чтобы запеть, но налетел синий ночной ветер, и Захар Ильич подавился, сплюнул и для смачности добавил:
— Тьфу-у!
Ветер охнул, скрутил снежную спиральку и юркнул в переулок.
— Так-то… — удовлетворенно заметил Захар Ильич и сделал неудачный шаг, который завершился падением с крыльца и отборной руганью.
Он поудобнее сел в мягком сугробе и, нахлобучив на глаза шапку, почему-то спросил проходившего мимо мальчика:
— Эй, мальчик, похож я на белого медведя?
— Нет, Вы похожи на пьяного, — ответил мальчик и побежал. Почувствовав истину, Захар Ильич вздохнул и попытался встать. Ноги предательски разъезжались на скользком тротуаре, но он все-таки встал, а его пьяные мысли запели оду вестибулярному аппарату. Ветер выпрыгнул из-за угла и толкнул Захара Ильича в спину, тот качнулся, но устоял, погрозив в пространство кулаком.
Голова болела. Он взял пригоршню снега и приложил ко лбу. Голова болела от собственной пустоты, и Захар Ильич старательно втирал в нее снег. Дамочка в шубе процокала каблучками мимо, но вдруг остановилась и оглянулась.
— Вам плохо?
— Черт его знает, — честно ответил Захар Ильич.
Она пожала плечами и зацокала дальше.
— Сколько времени?! — крикнул он в темноту.
— Черт его знает…
Захар Ильич посмотрел на часы, но они запотели.
— Ночь, — сделал вывод он.
Выбежал из ресторана швейцар и протянул ему папку:
— Вы забыли.
— Будь здоров, — буркнул Захар Ильич и сунул ему замусоленную купюру.
Швейцар убежал, а Захар Ильич сделал еще один неудачный шаг и упал. В глазах окончательно потемнело, и даже не закружились радужные круги, как бывало раньше.
_*_*_*_
Йегрес не любил больших праздников, сопровождаемых древними протяжными песнями, потому что не знал меры и пил много, а пел мало. Сначала душа его радовалась и витала над застольями, но падала потом вместе с телом где-то на безжизненных пустырях.
Праздник семи океанов кончился, и пора было идти домой, где Йегреса ждали две сварливые жены и шестеро бритоголовых детей. Сегодня на удивление он не стал агрессивным и не приставал к чужим женам, зато ему хватило сил облобызать щедрых хозяев и вывалиться за дверь.
Несколько шагов по свежему воздуху и четыре луны окрылили Йегреса, и неожиданно он запел, но очень тихо. Робот из сферы порядка проводил его внимательным фотоэлементным взглядом, но до ближайшего поворота Йегрес шел всегда сносно. Проехала молодежь на мухоциклах, дорогу перебежала черная электрическая кошка… Пролетели два махоцуцика, но у него не было денег, чтобы воспользоваться их услугами. Он тихонько пел:
Ты ушла на восьмую планету,
В эту ночь я остался один.
Если ты через час не вернешься,
Я другую, красивше, найду!..
Как обычно, с каждым шагом силы покидали его. Мозг превратился в сладкий, но тяжелый туман и растворился в пустоте. Он свернул в темный переулок и постепенно потерял контроль над своим маршрутом.
Тусклые светари попадались редко, а большей частью были разбиты. Йегрес часто запинался и налетал на выступы стен.
Говорила мне как-то красотка,
Что ее гуманоид любил,
Привозил ей духи и кроссовки И вишневую шаль привозил.
— А потом родила она что-то… — пел он, но неожиданно уперся в стену, надпись на которой крупными буквами призывала: «Пьянству — бой!». Йегрес отчаянно хохотнул, потрогал ее руками, отошел на несколько шагов. Разбежался, шатаясь, и…
За стеной было больше света, но парил всепроникающий холод, Йегрес должен был упасть, и он упал.
* * *
Известно, что на Древней Руси пили медовуху, а в двадцать седьмом измерении 72-го портвейна последнее время пили только неопортвейн, называемый в простонародье потребин. Но, говоря «пили», в данный момент можно подразумевать именно только прошедшее время, так как там пьет только один человек — Килогокла.
Килогокла был очень популярен в двадцать седьмом измерении. Он работал уличным клоуном и был любимцем публики, к нему все очень привыкли и любили его какой-то платонической любовью. Он имел только одну отрицательную сторону — страсть к потребину, и оставался последним в измерении человеком, который употреблял дурманящий напиток и был абсолютно неизлечим. Общество упорно строило светлое будущее, и ему нужен был хотя бы один пример человека, каким не должен быть строитель светлого будущего. Жилось Килогокле неплохо, по законам общества неопортвейн ему выдавали неограниченно и бесплатно, как и все остальное.
Загрустил он в последнее время, когда почувствовал себя одиноким. Самый веселый пьяница превратился в самого грустного трезвого или полутрезвого. Точнее, полупьяного. Прохожие удивлялись, увидев тоскующего Килогоклу, но никто в двадцать седьмом измерении не знал причин его грусти, да никто и не хотел знать, строителям светлого будущего некогда горевать, горестями же было принято делиться только на пьяную голову, а выслушивать — и того пьянее.
А причина была одна. Как-то занесло Килогоклу в магазин «Древняя книга», где, порывшись в пыльных пожелтевших томах, он вычитал, что давным-давно соображали о выпивке и саму выпивку на троих, получая от этого всяческие удовольствия, различные катаклизмы местного значения и моральное удовлетворение.
Килогокла пил всегда один, ведь в двадцать седьмом измерении соображать было не с кем, он даже стал звать непьющих несообразительными. Да и то верно: они строят светлое будущее, им соображать некогда. А Килогокла потерял покой и ходил по удивленному городу, тяжело вздыхая. Если не соображать, то хотя бы удивляться (пусть и мимоходом) его соотечественники не разучились. Пить с горя он не умел, а радость не приходила. Он долго мучился со своими пасмурными мыслями, но в результате у него созрел план, который он успешно воплотил, потому что не требовалось большого труда и сноровки, чтобы украсть суперпереместитель с выставки научных сверхдостижений, невоплощенных в серийном производстве. За выставкой никто не следил и никто ее не охранял. Казалось бы, кому нужен суперпереместитель в пространстве, времени и измерениях, если неизвестно куда он может переместить желающего им воспользоваться? Но Килогокла решил: хоть куда, лишь бы нашлись сообразительные люди.
Весь день просидел он на окраине мегаполиса, осматривая небольшой прибор, и не заметил, как сгустился вечер и затвердела ночь. Рядом с ним стояла огромная канистра потребина, из которой он иногда отпивал. Конечно, он понятия не имел о том, как пользоваться этим прибором, и немного боялся. Но доля страха была обратно пропорциональна дозе неопортвейна. В конце концов Килогокла утопил свой страх и бессознательно смело нажал все кнопки, которые только были на замысловатом приборе. Пространство рванулось в сторону, и необыкновенная сила швырнула Килогоклу в мир иной. Последнее, что он успел сделать — схватил обеими руками драгоценную канистру и потерял сознание.
* * *
Захар Ильич спал, но в голове его блуждала и вопила последняя трезвая мысль. «Замерзнешь, идиот!» — издевательски выкрикивала она, отчего в голове гудело. «Кыш! Кыш!» — шептал Захар Ильич, отгоняя наивную. «Ну-ну, спи, завтра не проснешься», — заявила она, уходя в туман. «В первый раз что ли!?» — попытался возразить напоследок Захар Ильич.
Холод выстукивал челюстями Захара Ильича беговые марши и цепко хватил его за нос. Захар Ильич понял, что просыпается. Нижняя челюсть работала как отбойный молоток, остальные части тела практически не функционировали. «Надо встать!» — Захар Ильич вонзил эту трезвую мысль в застывшие мышцы и сел. Позвоночник скрипнул, виски сдавила естественная сила противодействия добрым начинаниям, остекленевшие глаза воссоздали окружающий его омерзительный пейзаж.
— Здр-р-р-р-твуй-ть-те, — произнес Захар Ильич, увидев невесть откуда взявшихся соседей, которые, к тому же, были одеты по-летнему. В голове его работала снегоуборочная машина, очищая воспаленный мозг от сосулек пьяных видений, но эти двое не исчезали и не подавали признаков жизни. «У-у-у… Как неприятно…» — решил Захар Ильич, осматривая колючий пейзаж. Он подышал на руки и потряс близлежащего.
— Э, ты жив?
Близлежащий сел, чихнул и, качаясь, не открывая глаз, крикнул:
— Анела! Ашама! Как вы мне надоели!
— Чего? — изумился Захар Ильич и подумал: то ли таджик, то ли колдун, заклинания какие-то…
Йегрес, а это был он, неимоверным усилием разомкнул веки.
— Холодно, — сказал он.
— Ты откуда выпал? — спросил Захар Ильич.
— А где я?
— Черт его знает, — по привычке ответил Захар Ильич, — а это кто с тобой?
— Черт его знает…
Захар Ильич потряс второго соседа: тот сразу вскочил и стал умиленно улыбаться.
— О, какой радостный! — позавидовал Йегрес, но третий не обратил на его слова никакого внимания. Улыбка неожиданно сползла с его лица, он руками начал спешно разгребать сугробы и что-то бормотал себе под нос. Наконец он откопал из-под снега емкость, напоминающую двадцатилитровую канистру и снова заулыбался.
— Сообразим?
— Пиво?! — воскликнул Захар Ильич.
— Потребин! — торжественно сообщил третий.
— Краска?
Килогокла засмеялся и постучал пальцем по кадыку. Он вывернул пробку и отпил два больших глотка, улыбка его стала в два раза шире. — Сообразим? — сияя неподдельным счастьем, предложил он.
Йегрес подозрительно понюхал горлышко странной емкости, но все же отпил. Трясущимися от холода и похмелья руками Захар Ильич придвинул к себе канистру и глотнул…
— Нектар!!! — возопил он, чувствуя, что к нему возвращаются силы, а по телу разливается знакомое тепло.
— Что такое нектар? — спросил Йегрес. — Средство от острого неопохмелита! — хохотнул Захар Ильич. Йегрес задрал голову, чтобы было удобнее чесать затылок, но вдруг застыл в недоумении и дико закричал:
— А-а-а-а!!!
— Отравился? — Захар Ильич потрогал свое брюшко.
— Где еще три луны?! — простонал Йегрес.
— Все. Готов. Сливай воду. — Захар Ильич опасливо отодвинулся. Килогокла смотрел на Йегреса непонимающим взглядом. В этом случае его мозг соображать отказывался. Какая разница сколько лун на небе, если есть с кем и есть что? Йегрес опустил взор и с надеждой стал осматривать окрестности. Он искал стену, которой уже не было.
— Где я? — опять спросил он.
— Разве это важно? — удивился Килогокла. — Выпей еще. Зеленоглазое такси остановилось, улыбающийся водитель высунул голову в окно:
— Куда едем, мужики?
В этот момент Захара Ильича посетила еще одна уже не очень трезвая, но вполне оригинальная мысль.
— На Коммунальную, — ответил он таксисту.
— Садись.
— Поехали, — неуверенно пригласил Захар Ильич новых знакомых и вожделенно посмотрел на канистру с потребином.
— Отвезите меня домой, — слюняво попросил Йегрес.
— Поехали, поехали! — обрадовался Килогокла, которому было абсолютно наплевать куда ехать, лишь бы не расставаться с этими так славно соображающими людьми.
Вдвоем с Захаром Ильичом они подняли Йегреса и посадили его на заднее сидение машины. Килогокла сбегал за канистрой, мотор пару раз рыкнул, и такси тронулось.
Килогокла старательно отпаивал Йегреса, который уже смирился с происходящим и только часто вздыхал.
— Сколько у тебя жен? — спросил он Захара Ильича и, прежде чем тот успел ответить, добавил. — Они сильно будут орать?
Захар Ильич понял этот вопрос по-своему и ответил так:
— Было две, одна за другой ушли. Трезвенницы!
— Это хорошо, — вздохнул Йегрес.
Захар Ильич довольный кивнул.
— Выздоравливает, — подумал он, — а то начнет чертей гонять у меня дома.
— Ты дай ему еще, — сказал он вслух Килогокле.
Йегрес окончательно успокоился и стал улыбаться не хуже Килогоклы. Отпив еще немного, повеселел и Захар Ильич. Был сильный гололед, и таксисту было не до них.
Через несколько минут они сидели на захламленной кухоньке Захара Ильича. Центр стола венчала канистра Килогоклы, вокруг — три граненых стакана, соленые огурцы и консервы. Захар Ильич разлил потребин по стаканам и, вознеся свой на определенную высоту, произнес ходовой тост:
— Не привычки для, а дабы не отвыкнуть!
Стаканы мгновенно опустели, и Килогокла наполнил их снова.
— Нектра! Тьфу, пардон, нектар! — восхищался Захар Ильич, ковыряя вилкой в консервированной сайре. — Где ты его раздобыл?
— У нас… Дают…
— Где это?
— Черт его знает.
— Ну все равно хорошо. Давайте вздрогнем. Йегрес вздрогнул, опрокинул стакан и заплакал.
— Н-ну-уу, опять начал, — хлопнул себя по коленям Захар Ильич. — Где ты этого стонотика подцепил? — спросил он у Килогоклы.
— Черт его знает.
— Не реви! — гаркнул, вновь окончательно захмелев, Захар Ильич, которого посетила странная и подозрительная мысль, но ей не за что было ухватиться в пустой голове, и она улетучилась. Йегрес перестал реветь и запел. Запел и Захар Ильич свою любимую «Степь да степь кругом…». Запел и Килогокла. Над кухонькой Захара Ильича воспарила пьяная грусть, а в стаканах вместе с неопортвейном плавала вязкая тоска. Но Килогокла не умел и не хотел долго грустить, ему вдруг расхотелось петь, он стал рыться в своих многочисленных карманах и доставать оттуда удивительные, с точки зрения посетителей ресторана «Сибирские Зори», предметы.
— Во! — объявил он, достав из кармана какое-то подобие транзистора, которым являлся суперпереместитель. — Супер- переместитель!
— Супер…пер… Радиоприемник что ли? — спросил Захар Ильич. Оживился и Йегрес и жадным взглядом впился в прибор.
— Я сюда благодаря этой штуке добрался, — объяснил Килогокла. Захар Ильич недоуменно смотрел на своих собратьев, и трезвая мысль посетила его снова. — Э-э-э, мужики, вы че, оттэда?! — он многозначительно ткнул мизинцем в потолок.
— А ты сам-то кто? — в том же духе спросил Йегрес.
— Я?.. — Но Захар Ильич не успел ответить, его перебил Килогокла.
— Черт его знает! — захохотал он.
Захар Ильич осознал в своей душе разливающуюся злобу и набычился. Для начала он перевернул стол.
— Суслики нейрохирургические!.. — Это последнее слово он где-то слышал. — Я завгар! Ерш вашу медь! Бей инопланетян, козлов зау-у-у-мных! Я вам покажу, интеллигенция межзвездная!
Йегрес успел выскочить из кухни и запереться в туалете, где стал усиленно спускать воду. Килогокла метался по кухне, уворачиваясь от увесистых кулаков, но по-прежнему хохотал.
— Я Пушкина читал! Пугачеву слушал! — орал Захар Ильич.
Килогокла перестал смеяться, когда старательному в подобных делах Захару Ильичу удалось его зацепить. Он вылетел из кухни и тихо лег на коврике в прихожей. Захар Ильич, удовлетворенный ударом, стал колотить в дверь туалета.
— Открывай, Горбачев, твою мать!
— Занято! За-ня-то! — вопил с той стороны перепуганный Йегрес, пуская воду.
— Захлебнешься, чучело инопланетное! — зверел Захар Ильич.
На кухне, под газовой плитой, валялся забытый супер-переместитель.
* * *
Сержант милиции Федор Парамонов изучал криминалистику и боевое самбо. Он знал много приемов и умел выворачивать руки особо и неособо опасным преступникам. Федор Парамонов ничего не боялся, кроме разжалования, и когда он услышал шум дебоша в доме № 7 по улице Коммунальной, он передал по рации:
— Машину на Коммунальную, номер семь! Иду на задержание! И ворвался в подъезд.
У двери Захара Ильича он остановился и позвонил несколько раз, чтобы перекрыть доносившийся из квартиры шум.
— Ага! — неистовствовал Захар Ильич. — Это еще один ваш прибыл?! Ща-ас я ему позвоночник в трусы высыплю! Он резко распахнул дверь, но, увидев милиционера, застыл по стойке «смирно».
— Руки вверх! — скомандовал Федор Парамонов.
— Занято! — крикнул из туалета Йегрес.
— Всем оставаться на своих местах, руки на голову! — входил в роль сержант.
Из туалета прозвучал шум спускаемой воды и горький вздох Йегреса. В этот момент Захар Ильич пришел в себя.
— А в чем, собственно говоря, дело? Я у себя дома! — возмутился он и протянул руку, чтобы вытолкать незваного гостя.
Но сержант Парамонов знал, что делать в таких случаях. Он схватил Захара Ильича за указательный палец и провел аккуратный бросок через левое ухо с последующим заломом руки противника.
— !!!!!!!!!!! — сказал Захар Ильич, уткнувшись в коврик рядом с Килогоклой, который в это время открыл глаз, чтобы ознакомиться с происходящим.
Федор Парамонов достал из кармана шинели наручники и ловко застегнул их за спиной Захара Ильича, затем то же самое он проделал с Килогоклой. Потом подкрался к двери туалета и крикнул:
— Выходи! Ты окружен!
— Занято, — прозвучало в ответ.
— Кия! — сказал сержант Парамонов и проломил дверь головой, после чего Йегрес уже не оказывал водоспускательного сопротивления и лег рядом с двумя собутыльниками.
— Так! — подытожил Федор Парамонов, глядя на параллельно лежащих. — Почикали вашу малину! — Он сплюнул на плинтус. — Вы имеете право… Во всем признаться! Это облегчит вашу незавидную участь.
— Мне не в чем признаваться! — угрюмо ответил Захар Ильич, нюхая коврик и собираясь в подтверждение сказанного чихнуть.
— Что такое малина? — спросил Килогокла.
— Незавидна наша участь, ужасна наша судьба, — простонал Йегрес. Сержант пошел на кухню, обнаружил там перевернутый стол и не разлившуюся до конца канистру.
— Семь раз понюхай — один глотни, — обследовал он содержимое. Он взял суперпереместитель, который валялся под газовой плитой, повертел его в руках. — Маде ин?.. Музычку слушаете? Ну-ну… — и нажал на одну из многочисленных кнопок.
Никто не удивился, когда Федор Парамонов сказал «ой» и исчез, хотя Захару Ильичу показалось, что он слышал отдаленное «Кия!», но он в этом не уверен.
— Где он теперь? — спросил Захар Ильич, который был привязан к койке № 6 Областной наркологической больницы.
— Черт его знает, — честно ответил Килогокла, привязанный к койке № 7.
На койке № 8 тихо плакал Йегрес.
_1987_