Люди и окна
С. Б. Шумский
КООПЕРАТИВ
Его открыли три молодых кавказца в старой будке ГАИ на выезде из города: окружная дорога прошла чуть дальше, и гаишники построили себе на кольце новую, стеклянную, а эту...
Наездами подворачивали сюда в основном шоферы, усаживались за столики под тентом, гремели, стучали кулаками, требовали. Один из усатых кавказцев распахивал окошечко, кричал:
– Момент, друзя, один момент, сейчас подам!
И на этот раз все происходило по такой же схеме: подкатили рано утром четыре дорожных аса на «Камазах» с прицепами, уселись за столы, захлопали по столешнице.
– Момент, друзя! – высунулся в окошко Кацо или Вано, называли его и так и этак, и он охотно отзывался. – Только предупреждаю: надо ждать семнадцать минут, ровно семнадцать. Будет свежий барашка, пальчики оближите!
– Ладно, бум ждать, – сказал белобрысый верзила. – Я хоть кимарну.
Окошечко с занавеской захлопнулось. А ребята присмирели в ожидании, всем хотелось спать после двухдневного перегона. Но один из шоферов, чтобы не расслабляться, встал, с хрустом в костях потянулся, огляделся, прошелся вокруг будки. Он словно нечаянно притаился у зарешеченного и зашторенного заднего оконца: в узкую щель от шторки он четко различил болтающуюся белую лапу и мелькающую с ножом руку. Зажав рот ладонью, он тихо попятился, насторожил указательным пальцем внимание друзей. Те мигом все смекнули, встали, собрались с мыслями. Верзила сходил к машине, принес монтировку.
Подступили к двери, хотели ее вырвать, но она не поддалась. Тогда верзила заломил монтировкой деревянную решетку и та с хрустом отлетела, штору сорвали-и... все увидели. Все.
Один из кавказцев успел выскользнуть в дверь и пустился к лесопосадке, за ним рванул шофер, вырвав у верзилы монтировку. Второго захватили у раздаточного окна, он пытался через него пролезть. Вытянули, скрутили руки. А третьего прижал в углу верзила: усадил за столик, выхватил из горящего мангала шампур, заставил есть шашлык недожаренный. Тот сжевал один кусок, второй, третий, начал давиться. Наклонился к бачку – рыгал, дергался над ним.
– Ешь, падла! – рычал верзила, нацеливаясь финкой к шее. Финку он выбил из рук у кавказцами та упала под тощую тушу, подвешенную к потолку. И обе задние лапы у нее были тоже белые.
– Поблевал? Поблевал, спрашиваю? – наседал верзила. – Продолжай есть. Ешь, падла, наедайся до отвалу! – и он бросил еще один дымящийся шашлык на стол.
Милиция приехала быстро: за одним на пост ГАИ съездили, а двое на «Жигуленке» по звонку из города подкатили.
Доставил шофер и беглеца из лесопасадки: он как будто нес в пятерне его кучерявую голову, хотя за головой шло и тулово на раскоряченных ногах.
– Финку я на память забираю – сказал верзила, счищая с нее пучком травы остатки крови.
– Нельзя, – подошел милиционер и миролюбиво отнял нож. – Это холодное оружие.
Один из милиционеров уселся за стол писать протокол.
А верзила сел под тополь на корточки, дважды пролаял, а потом, вытянув шею, завыл, протяжно и жутко, как воют собаки на луну в лютые зимние ночи.
С. Б. Шумский
КООПЕРАТИВ
Его открыли три молодых кавказца в старой будке ГАИ на выезде из города: окружная дорога прошла чуть дальше, и гаишники построили себе на кольце новую, стеклянную, а эту...
Наездами подворачивали сюда в основном шоферы, усаживались за столики под тентом, гремели, стучали кулаками, требовали. Один из усатых кавказцев распахивал окошечко, кричал:
– Момент, друзя, один момент, сейчас подам!
И на этот раз все происходило по такой же схеме: подкатили рано утром четыре дорожных аса на «Камазах» с прицепами, уселись за столы, захлопали по столешнице.
– Момент, друзя! – высунулся в окошко Кацо или Вано, называли его и так и этак, и он охотно отзывался. – Только предупреждаю: надо ждать семнадцать минут, ровно семнадцать. Будет свежий барашка, пальчики оближите!
– Ладно, бум ждать, – сказал белобрысый верзила. – Я хоть кимарну.
Окошечко с занавеской захлопнулось. А ребята присмирели в ожидании, всем хотелось спать после двухдневного перегона. Но один из шоферов, чтобы не расслабляться, встал, с хрустом в костях потянулся, огляделся, прошелся вокруг будки. Он словно нечаянно притаился у зарешеченного и зашторенного заднего оконца: в узкую щель от шторки он четко различил болтающуюся белую лапу и мелькающую с ножом руку. Зажав рот ладонью, он тихо попятился, насторожил указательным пальцем внимание друзей. Те мигом все смекнули, встали, собрались с мыслями. Верзила сходил к машине, принес монтировку.
Подступили к двери, хотели ее вырвать, но она не поддалась. Тогда верзила заломил монтировкой деревянную решетку и та с хрустом отлетела, штору сорвали-и... все увидели. Все.
Один из кавказцев успел выскользнуть в дверь и пустился к лесопосадке, за ним рванул шофер, вырвав у верзилы монтировку. Второго захватили у раздаточного окна, он пытался через него пролезть. Вытянули, скрутили руки. А третьего прижал в углу верзила: усадил за столик, выхватил из горящего мангала шампур, заставил есть шашлык недожаренный. Тот сжевал один кусок, второй, третий, начал давиться. Наклонился к бачку – рыгал, дергался над ним.
– Ешь, падла! – рычал верзила, нацеливаясь финкой к шее. Финку он выбил из рук у кавказцами та упала под тощую тушу, подвешенную к потолку. И обе задние лапы у нее были тоже белые.
– Поблевал? Поблевал, спрашиваю? – наседал верзила. – Продолжай есть. Ешь, падла, наедайся до отвалу! – и он бросил еще один дымящийся шашлык на стол.
Милиция приехала быстро: за одним на пост ГАИ съездили, а двое на «Жигуленке» по звонку из города подкатили.
Доставил шофер и беглеца из лесопасадки: он как будто нес в пятерне его кучерявую голову, хотя за головой шло и тулово на раскоряченных ногах.
– Финку я на память забираю – сказал верзила, счищая с нее пучком травы остатки крови.
– Нельзя, – подошел милиционер и миролюбиво отнял нож. – Это холодное оружие.
Один из милиционеров уселся за стол писать протокол.
А верзила сел под тополь на корточки, дважды пролаял, а потом, вытянув шею, завыл, протяжно и жутко, как воют собаки на луну в лютые зимние ночи.