Судьбы потаенная нить
Антонина Маркова
АНТОНИНА МАРКОВА СУДЬБЫ ПОТАЁННАЯ НИТЬ
СЕНТЯБРЬСКИЙ ЛИСТОПАД
Мещеринова (урождённая Щипа) Антонина Брониславовна, 11 июня 1911 г. р. Умерла 21 октября 1998 г.
Золотыми монетками осыпалась с берёз листва. В палисадниках цвели георгины и астры. Она любила эти цветы и это время года, потому что сентябрь оглашал школьные коридоры весёлым перезвоном ребячьих голосов и начинал новый год учительского счастья.
Иначе, как счастьем, она свою работу не называла и всё лето не могла дождаться сентября, перелистывая аккуратные тетрадки своих отличников. Частенько я усаживалась рядышком и просила бабушку рассказать о том, что было давным-давно...
Мы любили эти минуты воспоминаний, хотя много позже до моего сознания дошло, как мучительно было ей доставать из глубин памяти многие подробности своей нелёгкой судьбы. Непрошенная слеза наполняла её ласковый взгляд, а я, глупая, всё списывала на старость. Только теперь, когда бабушки уже нет с нами, высветилась удивительная схожесть её жизни с биографией нашей страны.
Она начала учительствовать в тот самый год, когда в 1930-м вышло в свет постановление ЦК партии и Совнаркома об обязательном начальном образовании. Совсем юная Тоня после окончания школы с педагогическим уклоном была отправлена на работу в глухую деревню Болыпежилкино и стала сельской учительницей Антониной Брониславовной...
Ранним утром, когда она переступила порог своего первого класса, глаза её расширились от удивления — за партами сидели не малыши, а ребята 10-14 лет, которых предстояло выучить грамоте. Совсем скоро робость сменилась непередаваемой радостью, потому что эти крестьянские мальчишки и девчонки умели не только работать в поле и дома наравне со взрослыми, но и на лету схватывать азы чтения и письма. Вот тогда Антонина впервые почувствовала цену непростого учительского счастья — открывать мир и учить самому главному: умению быть Человеком.
Заканчивались занятия с ребятишками, и молодые педагоги шли агитировать. Деревня была разбита на участки, за каждым из которых был закреплён молодой учитель. Антонине Православне, как ее называли в народе, досталась самая трудная улица, населённая в основном зажиточными крестьянами, для которых вступать в какой-то там колхоз не было нужды. Приходилось помногу раз уговаривать, убеждать, чуть ли не на пальцах объясняя политику партии. Нередко надоедливую агитаторшу просто не пускали в избу. Или ещё хуже, одаривали отборной русской бранью. Но она снова шла по дворам, радуясь самым малым успехам в этом деле.
А вечером при свете керосиновой лампы начинался ликбез для взрослых. «Мы не рабы, рабы не мы» — по слогам читали деревенские женщины и огрубевшими от тяжёлой работы пальцами выводили непослушные буковки на бумаге. А Антонина Брониславовна, как бы между делом, узнавала секреты крестьянского быта, ведь ей, горожанке, пришлось учиться доить корову, сажать огород, косить сено, вязать снопы. Засиживались до поздней ночи, пока школьный сторож не разгонял всех по домам.
Там, в Большежилкино, Антонина встретила свою судьбу — единственного на всю жизнь человека, с которым довелось прожить всего 7 лет.
Из писем Антонины Брониславовны: «Поженились мы с Александром в сентябре 1930 года. На тот момент у нас почти ничего не было. У меня матрац, подушки да одеяло, а у него солдатское одеяло, да в придачу дочурка Женя 1 г. и 3 мес. Вот и всё богатство. А потом работа, работа... Александр Владимирович был очень интеллигентным человеком, внимательным к людям, никогда никого не обижал. И меня нередко поправлял- воспитывал: «Тоня, нельзя так относиться к людям, в каждом человеке наравне с плохим есть хорошее, так ты усматривай вначале хорошее!»
Мы жили в деревне, постепенно обзавелись хозяйством. У нас были кролики, куры, чушки (поросята). Правда, трудились здорово по хозяйству. А зарплата у меня была всего 290 рублей (теперь (в 80-е годы) это всего 29 руб.)...»
— Бабушка, а что такое «штурмовые ночи»? — спросила я однажды, припоминая наш давнишний разговор. Мне хотелось ещё раз представить себя рядом с ней на колхозном току среди грохота молотилки, пыли, смеха и шуток молодых неунывающих людей, помогающих готовить «Красный обоз» с хлебом. Я видела запылённые, усталые лица, озарённые особым светом причастности к великому и важному делу. Я будто вместе с ними усаживалась за общий ужин среди ночи и наслаждалась обыкновенной картошкой, ржаным хлебом и чаем с молоком. А на рассвете возвращалась домой, чтобы слегка передохнуть и идти на уроки. Я восхищалась героикой тех дней и чувствовала, что и бабушка становилась моложе и красивей, когда вспоминала свои «штурмовые ночи», агитспектакли по борьбе с пьянством и предрассудками, воскресники по уборке векового мусора на улицах деревни, стенгазеты и читки на полевых станах. В 1935 году Антонина Брониславовна за особые заслуги была выбрана делегатом на съезд ударников культуры Восточно-Сибирского края, проходивший в городе Иркутске. Она всегда говорила, что время было трудное, но счастливое от сознания приносимой пользы. Каждый день был похож на праздник.
Однако праздники непременно кончаются. Наступил 37-й год, положивший начало целой веренице потерь. Однажды ночью знаменитый чёрный воронок остановился и около их дома, и двадцатишестилетняя женщина с тремя малолетними детьми осталась одна. Забрали мужа, кормильца, друга и помощника. Обвинение показалось на первый взгляд смешным и нелепым — клевета на Центральный комитет партии. Дело в том, что Александру Владимировичу, наделённому от природы умением прекрасно рисовать, поручили написать портреты членов ЦК для фойе сельского клуба. Но однажды какому-то уполномоченному из города показалось, что один из портретов не очень схож с оригиналом, и... Александр Владимирович в одночасье стал «врагом народа», а бабушка и дети — «семьёй врага народа». Добрые люди подсказали срочно уничтожить все фотографии и документы мужа и уехать в отдалённую глухую деревеньку, где их никто не знает. Вскоре дошли слухи (которые потом не подтвердились!), что партию репрессированных, в которой был Александр Владимирович, переправили на Дальний Восток, поместили на баржу, потому что мест в тюрьмах не хватало, вывели баржу в открытый океан и сожгли вместе с людьми...
И с тех пор Антонина Брониславовна мужа больше не видела. Лишь в 80-х годах на запрос о муже пришла казённая бумага, извещавшая о полной реабилитации Мещеринова А.В.
Из писем Антонины Брониславовны: «В 37-м Шуру оклеветали... и осудили по 58-й политической статье, приговорив к расстрелу. Затем эту статью с него сняли и заменили восемью годами лишения свободы. Работала тройка по реабилитации под председательством гос. прокурора Ульриха. Вначале Александр отбывал наказание в Ново-Селингинске где-то в Читинской области. А затем его отправили на Колыму. Тогда это было страшное место.
До 1943 года мы переписывались (письма хранятся у Жени, не все конечно, ведь многие нельзя было хранить, и я их сразу уничтожала). С 1943 года наша переписка прекратилась, а в 1944 году пришло письмо на Тайтурский сельсовет, где он меня разыскивал. Я ему ответила, но больше письма не получила. И с тех пор ничего о нём не знаю.
С 1947-го я регулярно писала письма по всем адресам, где находился Александр Владимирович — в лагерь, в учреждение, где он содержался, но отовсюду был ответ, что «адресат выбыл». Его разыскивали и его родные, им ещё в 1939-м году ответили, что реабилитирован, но сведений о нём никаких не было. Исчез человек!
Твоим дедом можно гордиться, он был честный, справедливый человек. Юра (твой папа) характером был в своего отца...»
Расспрашивать о годах войны я всегда не решалась. Всё ждала удобного случая, когда бабушка сама начинала разговор. Она каждый раз больше рассказывала не о себе, а о моём отце Юре, его брате Володе и сестре Жене, которым в ту пору было от 6 до 13 лет. Было трудно, голодно, одиноко, ведь государственной помощи им, как «семье врага народа» не полагалось.
Из писем Антонины Брониславовны: «Сама была и за папу, и за бабушку, и за маму. Правда, когда дети были совсем маленькие, то мама мне помогала, а потом её парализовало, и у меня на руках оказалось трое детей (Жене — 6 лет, Юре — 4,5 года и Володе около 3-х) и лежачая мама. Приходилось работать в 2 смены, чтобы заработать для всей семьи, и дома всё сделать. Как хочешь, так и воюй. Придёшь с работы и не знаешь, за что взяться. А тут тетради с 2-х смен, подготовка к двум классам, а самой всего 26 лет.
Ни яслей, ни детсада не было. И помощи ждать неоткуда, родных нет, государство тоже не помогало, т.к. мы были семья репрессированного... Меня и из партии исключили, и унижали всячески. Люди, которых бы надо расстрелять, жили в своё удовольствие. Они могли ещё надсмехаться, да устраивать каверзы. Они, чтобы замести следы своих грязных дел, старались опорочить честных людей, которые были верны Советской власти...
...А потом умерла мама, и осталась я совсем одна... Иногда было так: получу отпускные и снова иду работать, т.к. куплю ребятам одежду. А на еду зарабатываю. На мальчишках всё горело, как на огне. Штаны только сошью, смотришь, а коленки порвались и сзади дыры. Обуви не могла накупиться...»
Юра и Женя рано пошли работать. 12-летний Юра сначала работал в столярной мастерской, а затем в пекарне. Там они могли хотя бы получить бесплатный обед. Шестилетний Володя оставался один без присмотра. Вскоре он тяжело заболел и умер.
— Не помню, как пережила это горе, — вспоминала бабушка, — Видимо, спасло то, что во всех соседских домах к тому времени получили похоронки, и наше личное горе стало общим.
А ещё, возможно, спасли дети, свои и чужие, которым она отдавала своё душевное тепло. И школа, ставшая для неё смыслом всей жизни.
Антонина Брониславовна была первой учительницей для тысяч учеников, получив за свою работу государственные награды и многочисленные Почётные грамоты. Она прожила 87 лет и не переставала ждать наступления осени, потому что сентябрь начинал для неё очередной год человеческого счастья.
P.S. В нашем скромном семейном архиве хранится Удостоверение Антонины Брониславовны об окончании 4-й Советской школы-девятилетки «Десятый Октябрь», в которой она наряду с основными знаниями получила ещё навыки работы в столярно-токарных мастерских и на земельном участке, занималась общественно-полезной работой в ячейках «Безбожник» и «Ликвидация неграмотности», посещала политический кружок и являлась секретарём групкома.
Пожелтевшие газетные вырезки характеризуют мою бабушку как человека неравнодушного, увлечённого, заботливого. В своих статьях в газеты «Ленинский путь» и «Советская молодёжь» она рассказывала о голодных и холодных буднях детей в период становления Советской власти, о появлении пионерии и славных делах красногалстучников, об открытии первых школ в Иркутске и нелёгкой жизни учителей своего поколения.
Одна из учениц Белой средней школы, в которой многие годы проработала моя бабушка, написала: «...И через всю жизнь пронесла она неиссякаемую любовь к детям. Антонина Брониславовна была и остаётся для своих учеников больше чем учитель: она их добрый, отзывчивый друг, наставник, школьная мама».
Антонина Маркова
АНТОНИНА МАРКОВА СУДЬБЫ ПОТАЁННАЯ НИТЬ
СЕНТЯБРЬСКИЙ ЛИСТОПАД
Мещеринова (урождённая Щипа) Антонина Брониславовна, 11 июня 1911 г. р. Умерла 21 октября 1998 г.
Золотыми монетками осыпалась с берёз листва. В палисадниках цвели георгины и астры. Она любила эти цветы и это время года, потому что сентябрь оглашал школьные коридоры весёлым перезвоном ребячьих голосов и начинал новый год учительского счастья.
Иначе, как счастьем, она свою работу не называла и всё лето не могла дождаться сентября, перелистывая аккуратные тетрадки своих отличников. Частенько я усаживалась рядышком и просила бабушку рассказать о том, что было давным-давно...
Мы любили эти минуты воспоминаний, хотя много позже до моего сознания дошло, как мучительно было ей доставать из глубин памяти многие подробности своей нелёгкой судьбы. Непрошенная слеза наполняла её ласковый взгляд, а я, глупая, всё списывала на старость. Только теперь, когда бабушки уже нет с нами, высветилась удивительная схожесть её жизни с биографией нашей страны.
Она начала учительствовать в тот самый год, когда в 1930-м вышло в свет постановление ЦК партии и Совнаркома об обязательном начальном образовании. Совсем юная Тоня после окончания школы с педагогическим уклоном была отправлена на работу в глухую деревню Болыпежилкино и стала сельской учительницей Антониной Брониславовной...
Ранним утром, когда она переступила порог своего первого класса, глаза её расширились от удивления — за партами сидели не малыши, а ребята 10-14 лет, которых предстояло выучить грамоте. Совсем скоро робость сменилась непередаваемой радостью, потому что эти крестьянские мальчишки и девчонки умели не только работать в поле и дома наравне со взрослыми, но и на лету схватывать азы чтения и письма. Вот тогда Антонина впервые почувствовала цену непростого учительского счастья — открывать мир и учить самому главному: умению быть Человеком.
Заканчивались занятия с ребятишками, и молодые педагоги шли агитировать. Деревня была разбита на участки, за каждым из которых был закреплён молодой учитель. Антонине Православне, как ее называли в народе, досталась самая трудная улица, населённая в основном зажиточными крестьянами, для которых вступать в какой-то там колхоз не было нужды. Приходилось помногу раз уговаривать, убеждать, чуть ли не на пальцах объясняя политику партии. Нередко надоедливую агитаторшу просто не пускали в избу. Или ещё хуже, одаривали отборной русской бранью. Но она снова шла по дворам, радуясь самым малым успехам в этом деле.
А вечером при свете керосиновой лампы начинался ликбез для взрослых. «Мы не рабы, рабы не мы» — по слогам читали деревенские женщины и огрубевшими от тяжёлой работы пальцами выводили непослушные буковки на бумаге. А Антонина Брониславовна, как бы между делом, узнавала секреты крестьянского быта, ведь ей, горожанке, пришлось учиться доить корову, сажать огород, косить сено, вязать снопы. Засиживались до поздней ночи, пока школьный сторож не разгонял всех по домам.
Там, в Большежилкино, Антонина встретила свою судьбу — единственного на всю жизнь человека, с которым довелось прожить всего 7 лет.
Из писем Антонины Брониславовны: «Поженились мы с Александром в сентябре 1930 года. На тот момент у нас почти ничего не было. У меня матрац, подушки да одеяло, а у него солдатское одеяло, да в придачу дочурка Женя 1 г. и 3 мес. Вот и всё богатство. А потом работа, работа... Александр Владимирович был очень интеллигентным человеком, внимательным к людям, никогда никого не обижал. И меня нередко поправлял- воспитывал: «Тоня, нельзя так относиться к людям, в каждом человеке наравне с плохим есть хорошее, так ты усматривай вначале хорошее!»
Мы жили в деревне, постепенно обзавелись хозяйством. У нас были кролики, куры, чушки (поросята). Правда, трудились здорово по хозяйству. А зарплата у меня была всего 290 рублей (теперь (в 80-е годы) это всего 29 руб.)...»
— Бабушка, а что такое «штурмовые ночи»? — спросила я однажды, припоминая наш давнишний разговор. Мне хотелось ещё раз представить себя рядом с ней на колхозном току среди грохота молотилки, пыли, смеха и шуток молодых неунывающих людей, помогающих готовить «Красный обоз» с хлебом. Я видела запылённые, усталые лица, озарённые особым светом причастности к великому и важному делу. Я будто вместе с ними усаживалась за общий ужин среди ночи и наслаждалась обыкновенной картошкой, ржаным хлебом и чаем с молоком. А на рассвете возвращалась домой, чтобы слегка передохнуть и идти на уроки. Я восхищалась героикой тех дней и чувствовала, что и бабушка становилась моложе и красивей, когда вспоминала свои «штурмовые ночи», агитспектакли по борьбе с пьянством и предрассудками, воскресники по уборке векового мусора на улицах деревни, стенгазеты и читки на полевых станах. В 1935 году Антонина Брониславовна за особые заслуги была выбрана делегатом на съезд ударников культуры Восточно-Сибирского края, проходивший в городе Иркутске. Она всегда говорила, что время было трудное, но счастливое от сознания приносимой пользы. Каждый день был похож на праздник.
Однако праздники непременно кончаются. Наступил 37-й год, положивший начало целой веренице потерь. Однажды ночью знаменитый чёрный воронок остановился и около их дома, и двадцатишестилетняя женщина с тремя малолетними детьми осталась одна. Забрали мужа, кормильца, друга и помощника. Обвинение показалось на первый взгляд смешным и нелепым — клевета на Центральный комитет партии. Дело в том, что Александру Владимировичу, наделённому от природы умением прекрасно рисовать, поручили написать портреты членов ЦК для фойе сельского клуба. Но однажды какому-то уполномоченному из города показалось, что один из портретов не очень схож с оригиналом, и... Александр Владимирович в одночасье стал «врагом народа», а бабушка и дети — «семьёй врага народа». Добрые люди подсказали срочно уничтожить все фотографии и документы мужа и уехать в отдалённую глухую деревеньку, где их никто не знает. Вскоре дошли слухи (которые потом не подтвердились!), что партию репрессированных, в которой был Александр Владимирович, переправили на Дальний Восток, поместили на баржу, потому что мест в тюрьмах не хватало, вывели баржу в открытый океан и сожгли вместе с людьми...
И с тех пор Антонина Брониславовна мужа больше не видела. Лишь в 80-х годах на запрос о муже пришла казённая бумага, извещавшая о полной реабилитации Мещеринова А.В.
Из писем Антонины Брониславовны: «В 37-м Шуру оклеветали... и осудили по 58-й политической статье, приговорив к расстрелу. Затем эту статью с него сняли и заменили восемью годами лишения свободы. Работала тройка по реабилитации под председательством гос. прокурора Ульриха. Вначале Александр отбывал наказание в Ново-Селингинске где-то в Читинской области. А затем его отправили на Колыму. Тогда это было страшное место.
До 1943 года мы переписывались (письма хранятся у Жени, не все конечно, ведь многие нельзя было хранить, и я их сразу уничтожала). С 1943 года наша переписка прекратилась, а в 1944 году пришло письмо на Тайтурский сельсовет, где он меня разыскивал. Я ему ответила, но больше письма не получила. И с тех пор ничего о нём не знаю.
С 1947-го я регулярно писала письма по всем адресам, где находился Александр Владимирович — в лагерь, в учреждение, где он содержался, но отовсюду был ответ, что «адресат выбыл». Его разыскивали и его родные, им ещё в 1939-м году ответили, что реабилитирован, но сведений о нём никаких не было. Исчез человек!
Твоим дедом можно гордиться, он был честный, справедливый человек. Юра (твой папа) характером был в своего отца...»
Расспрашивать о годах войны я всегда не решалась. Всё ждала удобного случая, когда бабушка сама начинала разговор. Она каждый раз больше рассказывала не о себе, а о моём отце Юре, его брате Володе и сестре Жене, которым в ту пору было от 6 до 13 лет. Было трудно, голодно, одиноко, ведь государственной помощи им, как «семье врага народа» не полагалось.
Из писем Антонины Брониславовны: «Сама была и за папу, и за бабушку, и за маму. Правда, когда дети были совсем маленькие, то мама мне помогала, а потом её парализовало, и у меня на руках оказалось трое детей (Жене — 6 лет, Юре — 4,5 года и Володе около 3-х) и лежачая мама. Приходилось работать в 2 смены, чтобы заработать для всей семьи, и дома всё сделать. Как хочешь, так и воюй. Придёшь с работы и не знаешь, за что взяться. А тут тетради с 2-х смен, подготовка к двум классам, а самой всего 26 лет.
Ни яслей, ни детсада не было. И помощи ждать неоткуда, родных нет, государство тоже не помогало, т.к. мы были семья репрессированного... Меня и из партии исключили, и унижали всячески. Люди, которых бы надо расстрелять, жили в своё удовольствие. Они могли ещё надсмехаться, да устраивать каверзы. Они, чтобы замести следы своих грязных дел, старались опорочить честных людей, которые были верны Советской власти...
...А потом умерла мама, и осталась я совсем одна... Иногда было так: получу отпускные и снова иду работать, т.к. куплю ребятам одежду. А на еду зарабатываю. На мальчишках всё горело, как на огне. Штаны только сошью, смотришь, а коленки порвались и сзади дыры. Обуви не могла накупиться...»
Юра и Женя рано пошли работать. 12-летний Юра сначала работал в столярной мастерской, а затем в пекарне. Там они могли хотя бы получить бесплатный обед. Шестилетний Володя оставался один без присмотра. Вскоре он тяжело заболел и умер.
— Не помню, как пережила это горе, — вспоминала бабушка, — Видимо, спасло то, что во всех соседских домах к тому времени получили похоронки, и наше личное горе стало общим.
А ещё, возможно, спасли дети, свои и чужие, которым она отдавала своё душевное тепло. И школа, ставшая для неё смыслом всей жизни.
Антонина Брониславовна была первой учительницей для тысяч учеников, получив за свою работу государственные награды и многочисленные Почётные грамоты. Она прожила 87 лет и не переставала ждать наступления осени, потому что сентябрь начинал для неё очередной год человеческого счастья.
P.S. В нашем скромном семейном архиве хранится Удостоверение Антонины Брониславовны об окончании 4-й Советской школы-девятилетки «Десятый Октябрь», в которой она наряду с основными знаниями получила ещё навыки работы в столярно-токарных мастерских и на земельном участке, занималась общественно-полезной работой в ячейках «Безбожник» и «Ликвидация неграмотности», посещала политический кружок и являлась секретарём групкома.
Пожелтевшие газетные вырезки характеризуют мою бабушку как человека неравнодушного, увлечённого, заботливого. В своих статьях в газеты «Ленинский путь» и «Советская молодёжь» она рассказывала о голодных и холодных буднях детей в период становления Советской власти, о появлении пионерии и славных делах красногалстучников, об открытии первых школ в Иркутске и нелёгкой жизни учителей своего поколения.
Одна из учениц Белой средней школы, в которой многие годы проработала моя бабушка, написала: «...И через всю жизнь пронесла она неиссякаемую любовь к детям. Антонина Брониславовна была и остаётся для своих учеников больше чем учитель: она их добрый, отзывчивый друг, наставник, школьная мама».