О душе и не только
Станислав Ломакин
_СТАНИСЛАВ_ЛОМАКИН_
ДАНАТ
После моего приезда в родное село прошло четыре дня. Я бродил по улице, заглядывал в магазины, интересовался всем, что напоминало милое, давно прошедшее детство.
И вот однажды, после очередной прогулки, когда я шел переулком, ведущим к реке, навстречу мне высыпала босоногая ватага ребятишек, возглавляемая огромным коричневым псом, который бежал впереди всех, на ходу отряхивая с себя капли воды. И видно было, что вся эта веселая загорелая компания только что вылезла из воды.
Эта встреча настолько встревожила меня, что я долго провожал глазами удаляющихся ребят, пока они не скрылись за углом дома, выходящего на другую улицу. Она напомнила мне, как мы вот такой же ватагой отправлялись к речке с неизменным другом всей детворы нашей улицы – Данатом, Мы, мальчишки тех лет, как-то не интересовались происхождением этой клички. Для нас он всегда был Данат или – для краткости – Дан. Даната знало все село. Он был гордостью нашей улицы за свой ум и за доброжелательное отношение к людям. У него были свои собачьи заслуги. Вспоминается такой случай.
Весной, когда на реке трогается лед и, оторвавшись от берегов, идет по течению, ребятишки катаются на льдинах. И вот однажды двое ребят вместе с Данатом, взгромоздившись на небольшую, иссеченную, пористую льдину, плыли по течению. Случилось так, что льдина перевернулась, разломилась и ребята оказались в воде. Они вплавь пытались спастись. С высокого берега реки люди видели, как Данат подплыл к одному из мальчишек и разрешил ему вцепиться в свою шерсть, а когда тот был в безопасности, он вернулся к другому, уже почти тонущему, и, схватив его за рукав фуфайки, доплыл с ним до берега. Так ребята были спасены. И среди них – один из семьи Чебаковых – Юрий. Данат жил в семье Чебаковых. В этой семье было одиннадцать детей, трое погибли на фронтах Великой Отечественной войны, остальные учились в школе, институтах. Я близко знал эту трудовую семью. С одним из мальчишек учился в школе в одном классе. Данату было всего шесть месяцев, когда старшие братья уходили на фронт. Он вместе со всеми простился с ними и, когда братья сели в кузов полуторки, бежал, пока хватило сил, несмотря на все протесты со стороны парней, ехавших в город на призывной пункт. Только к обеду следующего дня Данат вернулся домой. Он забрался под сарай и проспал почти сутки. Через год Данат вымахал в огромного широкогрудого пса. Когда он, в знак дружеского расположения, клал передние лапы на плечи какого-нибудь подростка, то становился на целую голову выше того.
В голодные военные годы Данат был всегда сыт: он честно зарабатывал свой хлеб. Хлеб выдавался по карточкам, и он с вечера вместе с парнишками занимал очередь. Утром, получив хлеб, полусонные, не спавшие всю ночь подростки, возвращались по домам, они понемногу от каждой пайки отламывали черную корку для Даната. Был у него и другой источник пропитания. Он иногда бегал на базар, где с раннего утра бойко шла торговля. Данат подходил к своему излюбленному месту, где привязывали лошадей, и ждал. На базаре к нему привыкли, он никогда не пакостил, не воровал и, кстати сказать, не выпрашивал. К нему, как правило, подходили мужики, привозившие из близлежащих деревень сало, хлеб, картошку, зерно. Отрезав кусочек сала или хлеба, они подходили к Данату, заставляли его служить, то есть сесть на задние лапы, и только после этого клали на кончик носа съестное. Данат сидел не шелохнувшись, этот кусочек можно было снять, но если раздавалась команда: «Данат, взять!», – он высоко подбрасывал кусок и ловил. Так сидел на базаре до тех пор, пока не почувствует, что не голоден. Данат с особой охотой служил и ловил лакомства, которые ему давали ребятишки с разных улиц. Не брал он ничего только у одного мужика.
Как-то зимой Данат, по обыкновению, сидел на своем месте, и какой-то пьяный мужик решил подшутить над ним. Он закатал в кусочек хлеба перец и соль и положил на нос Данату, а когда Данат разжевал этот кусок, он долго хрипел и кашлял, а прокашлявшись, медленно, как побитый, побрел домой. Простить за это мужика Данат не мог, что только не подсовывал тот собаке, как перед нею не заискивал. Данат при виде его сразу обнажал свои огромные белые клыки или совсем удалялся и появлялся на базаре только тогда, когда мужик исчезал из виду. А вообще-то Данат был незлобив и никогда попусту не лаял, да и никто не помнит случая, чтобы он кого-нибудь укусил. Это, видимо, связано с тем, что его никогда не держали на цепи, и он был вольный «казак» во всех своих действиях.
Большим событием для всей семьи и для Даната был приезд Чебаковых-студентов на каникулы. Примерно за два дня до их приезда Данат осторожно входил в дом, проникал на кухню во время обеда, когда все собирались вместе, при этом, замечу, ни зимой, ни летом он не переступал порог дома. Поставив лапы на порог, Данат раскрывал пасть, и что-то несказанное клокотало в его глотке. Таким образом, и к этому уже привыкли, он предупреждал о приезде дорогих для него людей и с нетерпеньем ждал их. Данат никогда не ошибался, он словно подсчитывал дни, а за несколько часов до прихода автобуса от железнодорожной станции, в котором должны были приехать те, которых он ожидал, он прибегал на автовокзал, ложился около газетного киоска и был весь внимание, особенно когда диктор объявлял о приходе очередного автобуса. За несколько минут до прихода нужного автобуса он становился нетерпелив и дурашлив, если рядом оказывался знакомый мальчишка (а кто-нибудь всегда крутился возле него), он подминал мальчишку под себя и ласково кусал его за мягкое место, то вдруг, неожиданно встрепенувшись, отбегал в сторону, словно для очередного броска, то резко остановится, то выбежит на дорогу, а затем вновь вернется. И так до прихода автобуса. Когда приходил автобус, он неожиданно исчезал и появлялся, когда рассеивалась публика встречающих и приезжающих. Но надо было видеть его во время этой паузы, когда он, спрятавшись где-нибудь в толпе и вздрагивая от нетерпения, смотрел влюбленными глазами на тех, кого ждал так долго. Это были счастливые минуты его жизни. Он, как вихрь, срывался с места, стремительно покрывал небольшое расстояние и оказывался первым. Встав на грудь приехавшего, он лизал его лицо, руки – приветствовал.
В городе учились сразу несколько человек из семьи Чебаковых, и поэтому они всегда возвращались все вместе, а если кто-нибудь запаздывал, Данат все равно за два дня до прибытия последних предупреждал. С автовокзала Данат шел во главе всего счастливого семейства, неся при этом нетяжелую ношу в зубах. Данат одинаково относился ко всем домочадцам, но, пожалуй, среди всех он выделял Юрия. Может быть потому, что он чаще, чем его братья Костя, Виктор, Володя, Анатолий, ходил на охоту и рыбалку. Во время войны, да и после, семья жила огородом и тем, что повзрослевшие ребята приносили с охоты и рыбалки. Сам глава семьи, Семен Нестерович, был на фронте, несмотря на свой почтенный возраст. Там он был тяжело ранен и часто болел, и мать, Пелагея Федоровна, не без помощи старших детей управлялась с хозяйством. Юрий подростком любил со старой берданкой и Данатом бродить по лесу в поисках зайца или барсука. Перед охотой вечером Юрий говорил Данату. «Завтра пойдем на Данилово озеро, разбуди меня пораньше». И Данат в точности исполнял просьбу. Если Юрий спал на вышке амбара, Данат лаем будил его, однако бывали случаи, что сон у мальчишки был такой крепкий, что он не просыпался, тогда Данат открывал лапой дверь амбара, где летом спали девочки, и, тихо поскуливая, тыкался мокрым носом в шею старшей из них, заставляя ее выйти во двор. Галина понимала в чем дело, залезала по приставной лестнице на вышку и будила Юрия.
Незабываемые дни детства... Юрий с Данатом шли в предрассветном тумане по росе к озеру, где стояли их сети и где можно было подбить утку. Осторожными, неслышными шагами они направлялись в ту сторону озера, где, по их мнению, должны были быть утки. Порой утомительно было красться, приседать стараться слиться со стволами деревьев, кустарников, делать короткие перебежки, но Данат все приказания выполнял безукоризненно. После каждого Юриного выстрела по птице влет, Данат во весь свой огромный рост выпрыгивал из травы и четко определял место, куда упала утка, чтобы ее достать. Если они сидели в скрадке у озера, то оба, затаив дыхание, через сделанные отверстия наблюдали за приближением уток. Когда они возвращались домой после удачной охоты, Данат бежал впереди, в случае же неудачи – плелся за Юрием.
Особую радость испытывал Данат, когда почти вся семья выходила в лес на заготовку грибов и ягод. Не нужно, наверное, объяснять чем были эти дары леса для такой большой семьи. Данат включался в поиски грибов и ягод и поначалу, найдя их, осторожно нес в зубах и отдавал тому, кто оказывался рядом с ним. Позднее он понял, что грибы подрезают, чтобы сохранить грибницу, а ягоды не вырывают с травой. С годами пришла мудрость, и уже Данат, найдя белый гриб или масленок, начинал скулить, давая понять, что нашел, или осторожно брал в пасть руку кого-нибудь из младших ребят, подводил к нужному месту. Грибов и ягод заготовляли очень много, их иногда набирали столько, что нельзя было унести за один раз. Как-то собирали черную смородину, заполнили всю принесенную с собой тару: ведра, корзины, и даже платки и фартуки, а ко времени, когда нужно было идти домой, пошел сильный дождь. Решили часть ягод оставить, а завтра прийти и забрать их. С хлопотами совсем забыли о Данате, а когда утром пришли на прежнее место, то Данат был там, сторожил. Он часто стал оставаться при грибах и ягодах до следующего дня.
Все эти воспоминания так неожиданно нахлынули, словно перенесли меня в то далекое босоногое детство. Яркие впечатления стали такой явью, что захотелось воспроизвести их на бумаге.
И вот пришло время, когда Данат занемог. Это случилось том. Семнадцатое лето в жизни собаки... Он стал плохо видеть слышать. Родители из боязни, что Данат может попасть под машину, наказали детям, чтобы не выпускали его из ограды. В это лето Юрий, закончив Академию и получив диплом художника, намеревался в свои последние каникулы поработать на природе, походить на рыбалку и охоту. Подъезжая к родному селу, он из окна автобуса всматривался знакомые с детства места, мысленно представлял картины охоты и мечтал о том дне, когда они с Данатом пойдут с ночевкой к озеру, завернут на пасеку к старику Митричу, поставят на старице перемет.
В семье не было принято предупреждать о своем приезде телеграммой, но Юрий надеялся, что его встретит Данат. Однако он ошибся, Даната не было, и Юрий почувствовал недоброе.
Очутившись среди родных, после бурных приветствий, спросил о Данате.
Данат лежал на завалинке со стороны огорода, не проявляя никаких эмоций. Его мутные поблеклые, ничего не выражающие глаза, смотрели на окружающих уныло и безучастно. Юрий гладил, ласкал Даната, но тот никак не реагировал на эти знаки внимания. Тогда он, нагнувшись к уху собаки, прокричал: «Данат, пойдем на Данилове озеро!» И вдруг, на глазах у всех родных, произошло неожиданное. Данат встрепенулся, сбросил на какое-то время оцепенение, глаза его приобрели осмысленное выражение: он стал прыгать, лизать Юрию лицо, руки, восторженно «разговаривать» на собачьем языке. Он узнал, он вспомнил своего любимца, которого не было более трех лет. Казалось, это был снова тот же, прежний Данат. Но это только казалось. Через некоторое время исчезло осмысленное выражение, словно выключилось сознание. Он снова сник и как будто погрузился в спячку.
Через несколько дней Юрий решил идти в лес. Нет, не на охоту и рыбалку, а с единственной целью – убить Даната. Семейный совет решил, что такой финал для Даната будет самым почетным. Провожали Даната всей семьей. Многие, особенно женщины, всплакнули, как-никак привыкли к нему за семнадцать лет. Юрий надел ошейник с поводком в первый раз на Даната и вывел его из ограды. Данат с готовностью следовал за хозяином.
Когда шли по мосту через реку, по полю к старице, Юрий припоминал случаи, произошедшие с ним на охоте, и с благодарностью думал о собачьей верности и о том, как же он будет его убивать, как он будет целиться в эти невидящие глаза. Вошли в лес, и здесь нервы Юрия не выдержали, он обхватил Даната за шею и заплакал навзрыд. Юрий вытирал глаза пальцами рук, а Данат лизал мокрые от слез руки, руки, которые через несколько минут спустят курок и оборвут жизнь верного друга, которому Юрий обязан жизнью. Немного успокоившись, Юрий потянул за поводок, подошел к березке, привязал к ней Даната, затем еще раз зачем-то проверил затвор и, убедившись, что патрон заряжен пулей, отошел метров на пятнадцать. Данат, вытянув огромную голову, смотрел незрячими глазами в сторону Юрия, словно пытался что-то понять.
Юрий долго целился, слезы застилали глаза, и он вынужден был рукавом рубахи их вытирать. Ствол ружья несколько раз поднимался на уровень головы Даната и снова опускался...
Станислав Ломакин
_СТАНИСЛАВ_ЛОМАКИН_
ДАНАТ
После моего приезда в родное село прошло четыре дня. Я бродил по улице, заглядывал в магазины, интересовался всем, что напоминало милое, давно прошедшее детство.
И вот однажды, после очередной прогулки, когда я шел переулком, ведущим к реке, навстречу мне высыпала босоногая ватага ребятишек, возглавляемая огромным коричневым псом, который бежал впереди всех, на ходу отряхивая с себя капли воды. И видно было, что вся эта веселая загорелая компания только что вылезла из воды.
Эта встреча настолько встревожила меня, что я долго провожал глазами удаляющихся ребят, пока они не скрылись за углом дома, выходящего на другую улицу. Она напомнила мне, как мы вот такой же ватагой отправлялись к речке с неизменным другом всей детворы нашей улицы – Данатом, Мы, мальчишки тех лет, как-то не интересовались происхождением этой клички. Для нас он всегда был Данат или – для краткости – Дан. Даната знало все село. Он был гордостью нашей улицы за свой ум и за доброжелательное отношение к людям. У него были свои собачьи заслуги. Вспоминается такой случай.
Весной, когда на реке трогается лед и, оторвавшись от берегов, идет по течению, ребятишки катаются на льдинах. И вот однажды двое ребят вместе с Данатом, взгромоздившись на небольшую, иссеченную, пористую льдину, плыли по течению. Случилось так, что льдина перевернулась, разломилась и ребята оказались в воде. Они вплавь пытались спастись. С высокого берега реки люди видели, как Данат подплыл к одному из мальчишек и разрешил ему вцепиться в свою шерсть, а когда тот был в безопасности, он вернулся к другому, уже почти тонущему, и, схватив его за рукав фуфайки, доплыл с ним до берега. Так ребята были спасены. И среди них – один из семьи Чебаковых – Юрий. Данат жил в семье Чебаковых. В этой семье было одиннадцать детей, трое погибли на фронтах Великой Отечественной войны, остальные учились в школе, институтах. Я близко знал эту трудовую семью. С одним из мальчишек учился в школе в одном классе. Данату было всего шесть месяцев, когда старшие братья уходили на фронт. Он вместе со всеми простился с ними и, когда братья сели в кузов полуторки, бежал, пока хватило сил, несмотря на все протесты со стороны парней, ехавших в город на призывной пункт. Только к обеду следующего дня Данат вернулся домой. Он забрался под сарай и проспал почти сутки. Через год Данат вымахал в огромного широкогрудого пса. Когда он, в знак дружеского расположения, клал передние лапы на плечи какого-нибудь подростка, то становился на целую голову выше того.
В голодные военные годы Данат был всегда сыт: он честно зарабатывал свой хлеб. Хлеб выдавался по карточкам, и он с вечера вместе с парнишками занимал очередь. Утром, получив хлеб, полусонные, не спавшие всю ночь подростки, возвращались по домам, они понемногу от каждой пайки отламывали черную корку для Даната. Был у него и другой источник пропитания. Он иногда бегал на базар, где с раннего утра бойко шла торговля. Данат подходил к своему излюбленному месту, где привязывали лошадей, и ждал. На базаре к нему привыкли, он никогда не пакостил, не воровал и, кстати сказать, не выпрашивал. К нему, как правило, подходили мужики, привозившие из близлежащих деревень сало, хлеб, картошку, зерно. Отрезав кусочек сала или хлеба, они подходили к Данату, заставляли его служить, то есть сесть на задние лапы, и только после этого клали на кончик носа съестное. Данат сидел не шелохнувшись, этот кусочек можно было снять, но если раздавалась команда: «Данат, взять!», – он высоко подбрасывал кусок и ловил. Так сидел на базаре до тех пор, пока не почувствует, что не голоден. Данат с особой охотой служил и ловил лакомства, которые ему давали ребятишки с разных улиц. Не брал он ничего только у одного мужика.
Как-то зимой Данат, по обыкновению, сидел на своем месте, и какой-то пьяный мужик решил подшутить над ним. Он закатал в кусочек хлеба перец и соль и положил на нос Данату, а когда Данат разжевал этот кусок, он долго хрипел и кашлял, а прокашлявшись, медленно, как побитый, побрел домой. Простить за это мужика Данат не мог, что только не подсовывал тот собаке, как перед нею не заискивал. Данат при виде его сразу обнажал свои огромные белые клыки или совсем удалялся и появлялся на базаре только тогда, когда мужик исчезал из виду. А вообще-то Данат был незлобив и никогда попусту не лаял, да и никто не помнит случая, чтобы он кого-нибудь укусил. Это, видимо, связано с тем, что его никогда не держали на цепи, и он был вольный «казак» во всех своих действиях.
Большим событием для всей семьи и для Даната был приезд Чебаковых-студентов на каникулы. Примерно за два дня до их приезда Данат осторожно входил в дом, проникал на кухню во время обеда, когда все собирались вместе, при этом, замечу, ни зимой, ни летом он не переступал порог дома. Поставив лапы на порог, Данат раскрывал пасть, и что-то несказанное клокотало в его глотке. Таким образом, и к этому уже привыкли, он предупреждал о приезде дорогих для него людей и с нетерпеньем ждал их. Данат никогда не ошибался, он словно подсчитывал дни, а за несколько часов до прихода автобуса от железнодорожной станции, в котором должны были приехать те, которых он ожидал, он прибегал на автовокзал, ложился около газетного киоска и был весь внимание, особенно когда диктор объявлял о приходе очередного автобуса. За несколько минут до прихода нужного автобуса он становился нетерпелив и дурашлив, если рядом оказывался знакомый мальчишка (а кто-нибудь всегда крутился возле него), он подминал мальчишку под себя и ласково кусал его за мягкое место, то вдруг, неожиданно встрепенувшись, отбегал в сторону, словно для очередного броска, то резко остановится, то выбежит на дорогу, а затем вновь вернется. И так до прихода автобуса. Когда приходил автобус, он неожиданно исчезал и появлялся, когда рассеивалась публика встречающих и приезжающих. Но надо было видеть его во время этой паузы, когда он, спрятавшись где-нибудь в толпе и вздрагивая от нетерпения, смотрел влюбленными глазами на тех, кого ждал так долго. Это были счастливые минуты его жизни. Он, как вихрь, срывался с места, стремительно покрывал небольшое расстояние и оказывался первым. Встав на грудь приехавшего, он лизал его лицо, руки – приветствовал.
В городе учились сразу несколько человек из семьи Чебаковых, и поэтому они всегда возвращались все вместе, а если кто-нибудь запаздывал, Данат все равно за два дня до прибытия последних предупреждал. С автовокзала Данат шел во главе всего счастливого семейства, неся при этом нетяжелую ношу в зубах. Данат одинаково относился ко всем домочадцам, но, пожалуй, среди всех он выделял Юрия. Может быть потому, что он чаще, чем его братья Костя, Виктор, Володя, Анатолий, ходил на охоту и рыбалку. Во время войны, да и после, семья жила огородом и тем, что повзрослевшие ребята приносили с охоты и рыбалки. Сам глава семьи, Семен Нестерович, был на фронте, несмотря на свой почтенный возраст. Там он был тяжело ранен и часто болел, и мать, Пелагея Федоровна, не без помощи старших детей управлялась с хозяйством. Юрий подростком любил со старой берданкой и Данатом бродить по лесу в поисках зайца или барсука. Перед охотой вечером Юрий говорил Данату. «Завтра пойдем на Данилово озеро, разбуди меня пораньше». И Данат в точности исполнял просьбу. Если Юрий спал на вышке амбара, Данат лаем будил его, однако бывали случаи, что сон у мальчишки был такой крепкий, что он не просыпался, тогда Данат открывал лапой дверь амбара, где летом спали девочки, и, тихо поскуливая, тыкался мокрым носом в шею старшей из них, заставляя ее выйти во двор. Галина понимала в чем дело, залезала по приставной лестнице на вышку и будила Юрия.
Незабываемые дни детства... Юрий с Данатом шли в предрассветном тумане по росе к озеру, где стояли их сети и где можно было подбить утку. Осторожными, неслышными шагами они направлялись в ту сторону озера, где, по их мнению, должны были быть утки. Порой утомительно было красться, приседать стараться слиться со стволами деревьев, кустарников, делать короткие перебежки, но Данат все приказания выполнял безукоризненно. После каждого Юриного выстрела по птице влет, Данат во весь свой огромный рост выпрыгивал из травы и четко определял место, куда упала утка, чтобы ее достать. Если они сидели в скрадке у озера, то оба, затаив дыхание, через сделанные отверстия наблюдали за приближением уток. Когда они возвращались домой после удачной охоты, Данат бежал впереди, в случае же неудачи – плелся за Юрием.
Особую радость испытывал Данат, когда почти вся семья выходила в лес на заготовку грибов и ягод. Не нужно, наверное, объяснять чем были эти дары леса для такой большой семьи. Данат включался в поиски грибов и ягод и поначалу, найдя их, осторожно нес в зубах и отдавал тому, кто оказывался рядом с ним. Позднее он понял, что грибы подрезают, чтобы сохранить грибницу, а ягоды не вырывают с травой. С годами пришла мудрость, и уже Данат, найдя белый гриб или масленок, начинал скулить, давая понять, что нашел, или осторожно брал в пасть руку кого-нибудь из младших ребят, подводил к нужному месту. Грибов и ягод заготовляли очень много, их иногда набирали столько, что нельзя было унести за один раз. Как-то собирали черную смородину, заполнили всю принесенную с собой тару: ведра, корзины, и даже платки и фартуки, а ко времени, когда нужно было идти домой, пошел сильный дождь. Решили часть ягод оставить, а завтра прийти и забрать их. С хлопотами совсем забыли о Данате, а когда утром пришли на прежнее место, то Данат был там, сторожил. Он часто стал оставаться при грибах и ягодах до следующего дня.
Все эти воспоминания так неожиданно нахлынули, словно перенесли меня в то далекое босоногое детство. Яркие впечатления стали такой явью, что захотелось воспроизвести их на бумаге.
И вот пришло время, когда Данат занемог. Это случилось том. Семнадцатое лето в жизни собаки... Он стал плохо видеть слышать. Родители из боязни, что Данат может попасть под машину, наказали детям, чтобы не выпускали его из ограды. В это лето Юрий, закончив Академию и получив диплом художника, намеревался в свои последние каникулы поработать на природе, походить на рыбалку и охоту. Подъезжая к родному селу, он из окна автобуса всматривался знакомые с детства места, мысленно представлял картины охоты и мечтал о том дне, когда они с Данатом пойдут с ночевкой к озеру, завернут на пасеку к старику Митричу, поставят на старице перемет.
В семье не было принято предупреждать о своем приезде телеграммой, но Юрий надеялся, что его встретит Данат. Однако он ошибся, Даната не было, и Юрий почувствовал недоброе.
Очутившись среди родных, после бурных приветствий, спросил о Данате.
Данат лежал на завалинке со стороны огорода, не проявляя никаких эмоций. Его мутные поблеклые, ничего не выражающие глаза, смотрели на окружающих уныло и безучастно. Юрий гладил, ласкал Даната, но тот никак не реагировал на эти знаки внимания. Тогда он, нагнувшись к уху собаки, прокричал: «Данат, пойдем на Данилове озеро!» И вдруг, на глазах у всех родных, произошло неожиданное. Данат встрепенулся, сбросил на какое-то время оцепенение, глаза его приобрели осмысленное выражение: он стал прыгать, лизать Юрию лицо, руки, восторженно «разговаривать» на собачьем языке. Он узнал, он вспомнил своего любимца, которого не было более трех лет. Казалось, это был снова тот же, прежний Данат. Но это только казалось. Через некоторое время исчезло осмысленное выражение, словно выключилось сознание. Он снова сник и как будто погрузился в спячку.
Через несколько дней Юрий решил идти в лес. Нет, не на охоту и рыбалку, а с единственной целью – убить Даната. Семейный совет решил, что такой финал для Даната будет самым почетным. Провожали Даната всей семьей. Многие, особенно женщины, всплакнули, как-никак привыкли к нему за семнадцать лет. Юрий надел ошейник с поводком в первый раз на Даната и вывел его из ограды. Данат с готовностью следовал за хозяином.
Когда шли по мосту через реку, по полю к старице, Юрий припоминал случаи, произошедшие с ним на охоте, и с благодарностью думал о собачьей верности и о том, как же он будет его убивать, как он будет целиться в эти невидящие глаза. Вошли в лес, и здесь нервы Юрия не выдержали, он обхватил Даната за шею и заплакал навзрыд. Юрий вытирал глаза пальцами рук, а Данат лизал мокрые от слез руки, руки, которые через несколько минут спустят курок и оборвут жизнь верного друга, которому Юрий обязан жизнью. Немного успокоившись, Юрий потянул за поводок, подошел к березке, привязал к ней Даната, затем еще раз зачем-то проверил затвор и, убедившись, что патрон заряжен пулей, отошел метров на пятнадцать. Данат, вытянув огромную голову, смотрел незрячими глазами в сторону Юрия, словно пытался что-то понять.
Юрий долго целился, слезы застилали глаза, и он вынужден был рукавом рубахи их вытирать. Ствол ружья несколько раз поднимался на уровень головы Даната и снова опускался...