Николай Шамсутдинов. Венок сонетов - Тюмени
Тюмени - сотни лет, в ней - всё начало:
Горят в простудной памяти костры.
Там славу золотой Чимги-Туры
В потертых седлах на скаку качало.
Тура на перекатах ворковала,
А не ворчала. Ельники остры.
И ведали одни лишь комары,
О чем тайга приземисто молчала.
В огнях костров, под перестук подков,
Она росла, гнездовие веков...
И каждый камень памятен и дорог.
Так, времена связующая нить,
Тюмень, Тюмень, неповторимый город,
Она - была, но предстоит ей - быть.
Она - была, но предстоит ей - быть.
Не потому ль, средь заповедной шири,
Под именем судьбы - «Врата Сибири» -
Ей довелось простор к душе привить?
И жизнь пошла пути свои торить,
Чтобы отгрянуть и в мазке, и в лире.
Свои права на постоянство в мире
Тюмени предстояло утвердить.
Свежо, в горячих смолах по карнизы,
Из глухомани выхлестнулись избы –
Века.., века истории служить.
На глине, на суглинке, диком камне,
Гул домовитый сея топорами,
Тюмень дерзали, словно песнь, сложить.
Тюмень дерзали, словно песнь, сложить,
Воздушную и яркую, - дерзали.
Но ее годы в сумерки вмерзали –
Дежурному забвению служить.
Кондовый край... Да что и говорить,
Бревенчатая, хмурая, едва ли
Она в грядущем прозревала дали,
Которыми и крепнуть ей, и жить.
Под дикой, промороженной луной,
Спеленута промозглой тишиной,
В тяжелые дышала одеяла.
Ни голоса, ни свечки до зари...
Недаром, изнывая, исстари
В ее пазах история дремала.
В ее пазах история дремала...
Тюмень, ей в лад, студеная, уснув,
Суровые сугробы подоткнув,
Храпела - от Ямала до Урала.
Зверье в ее чащобах волхвовало –
То волчий клык блеснёт, то птичий клюв,
Покуда она, во весь рот зевнув,
Пургой стращала, в холода трещала.
Но, чаще - и лукава, и груба,
Все ж обратила к ней лицо судьба,
Что никогда ее не миловала...
На ледяной закраине страны,
В прогорклом ожиданье новизны,
Подспудное в ней что-то назревало.
Подспудное в ней что-то назревало:
Разбуженною нефтью клокоча,
Как шлейф, из мезозоя волоча,
Ее в ряду великих утверждало.
Растерянную, миру открывало,
Пока, в авральных буднях, горяча,
Лежневка, всплеск Кастальского ключа,
Свои права на славу заявляла.
Так, на изломе века, в свой черед,
Тюмень, мы сразу вняли, старт берет,
В грядущее неутолённо глядя.
Нам этих дней запевных не избыть:
Пошла Тюмень, пошла, не славы ради –
Грядущему в урманы путь открыть...
Грядущему в урманы путь открыть
Ей предстоит... И как она cтрадует,
Когда на стройках днюет и ночует,
Чтоб жребий горемыки не влачить!
Но это, впрочем, тоже не избыть –
Июнем тополиный пух кочует
И от иллюзий юности врачует,
Дабы по прожитому не тужить.
Берут пространство, как известно, с бою,
И вот растут кварталы за Турою
Им тоже в неизведанное плыть.
И, увлекая в прошлое с собою,
«Мост поцелуев» дремлет над рекою –
Для юных и дерзающих любить...
Для юных и дерзающих любить
Тюмень свои объятия открыла,
С надеждою и молодостью пыла
Им предстоит судьбу ее творить.
И глубь, и высь в себе соединить,
Пока задор, пока играет сила,
Чтоб вчуже честолюбие не ныло,
Растить кварталы и детей растить.
Но горькие в душе воспоминанья
Он будит, незабвенный «Сквер прощанья»,
Ликующею летнею порой.
Гляжу, как ветеран молчит устало...
Но сколько юных! Их веселый рой...
Им жизни мало и простора мало.
Им жизни мало и простора мало...
Устремлена в иные времена,
Тюмень - столица деревень?
Она Всех, сердцем принимая, поднимала.
Размашистая, улицам давала
Негромкие, родные имена,
Преемственности, стало быть, верна,
Ни в чем, мудра, не мудрствуя нимало.
Да, в пристальных приметах старины,
Не тусклая закраина страны –
Стремнина созидательной стихии...
Тюмень просторно дышит, наконец,
По предзнаменованьям, центр России,
Наш город, притяжение сердец.
Наш город, притяжение сердец,
Хмелен бывает, но - не просыпает,
Детей с зарею в школу поднимает,
Един - наставник, труженик, творец.
Что ни берет порой за образец,
Он в облаках, случается, витает,
В архитектурных изысках плутает –
То улочка хибарок, то дворец...
А там - над мостовой неон лютует,
Прогресс её, выходит, не минует.
Одетую то в зелень, то в багрец.
И не сдержать улыбки песнопевцу,
Так потаенно подступает к сердцу
Тюмень, как встарь, радушия венец.
Тюмень, как встарь, радушия венец,
Хранит свою наследственную память,
Спеша ее достойнее обрамить
И предъявить потомкам, наконец.
В лесу антенн, в скворечнике, птенец
В грядущее стартует, что лукавить,
И с ним - все мы, не отставая, а ведь
Он стоит поминания, юнец...
Лелея сокровенное, своё,
Уходим в вечность - не в небытиё,
Предместников былых тревожа тени.
И, словно средостение времен, -
Радушное, родное испокон:
«Почаще приезжайте на пельмени!».
«Почаще приезжайте на пельмени!» -
К друзьям я адресуюсь, и зане
С вопросом адресуется ко мне
Жиль, мальчик, посвященный Мельпомене:
«Красивы ль они, женщины в Тюмени?».
И на вопрос, что не упал в цене,
Ответил я, да подтвердит Ренэ, -
«Не менее пикантны, чем на Сене...».
Испытанное, ярко и бодро
Сухое сердце веселит бордо,
Рубиновыми токами играя.
И вижу я, и слышу я друзей,
Их мысленно из дали обнимая,
Во неумолчной перекличке дней.
Во неумолчной перекличке дней,
Загадочней Тюмень в объятьях снега.
Приметы новорожденного века
Весомее и явственнее в ней.
Они - сибирских крепнущих корней,
Но - на излом пытают человека.
Его спасает лунная опека
Надежностью и нежностью своей.
В Тюмени, нарекаемой судьбою,
Мы остаемся, разные, собою,
Тысячелетью открывая счет.
Спокойный, вне рефлексии и лени,
Как лень порою, вкрадчива, ни льнет,
Я слышу голос молодой Тюмени.
Я слышу голос молодой Тюмени...
Бесспорно, что у света - не у тьмы
Она берет, былинная, взаймы –
Провидческое в этой перемене.
Не утверждаю, что предмет мигрени, -
Вопрос, не занимающий умы...
Но все же, все же, что оставим мы
Грядущему ее - не из шагрени?
Вершителям запевного венца
Столетия, нам всем его конца,
Нет, не достичь, увы, воображеньем.
И пусть Тюмень в задуманном скромней,
Лицом к лицу с грядущим – не с забвеньем...
Ей - сотни лет, и вечность - перед ней.
Ей - сотни лет, и вечность - перед ней:
Не сменою закатов и рассветов –
Приливом вдохновенья для поэтов,
И чем непостоянней, тем верней...
Затем, в кругу отеческих теней,
Чем, я спрошу, не искус для эстетов –
К венку веков привить венок сонетов?
И есть ли что по замыслу скромней?
И к сущему, и к прошлому пристрастна,
Тюмень - не просто время и пространство,
Безликая песчинка бытия.
Все, что века дремало в ней, молчало,
Оповещает о себе: «Вот я!»...
Тюмени - сотни лет, в ней всё - начало...
Тюмени - сотни лет, в ней всё - начало...
Она - была, но предстоит ей - быть.
Тюмень дерзали, словно песнь, сложить –
В её пазах история дремала.
Подспудное в ней что-то назревало:
Грядущему в урманы путь открыть.
Для юных и дерзающих любить
И жизни мало, и пространства мало.
Наш город, притяжение сердец,
Тюмень, как встарь, радушия венец:
«Почаще приезжайте на пельмени!».
Во неумолчной перекличке дней,
Я слышу голос молодой Тюмени...
Ей - сотни лет, и вечность - перед ней.
Тюмени - сотни лет, в ней - всё начало:
Горят в простудной памяти костры.
Там славу золотой Чимги-Туры
В потертых седлах на скаку качало.
Тура на перекатах ворковала,
А не ворчала. Ельники остры.
И ведали одни лишь комары,
О чем тайга приземисто молчала.
В огнях костров, под перестук подков,
Она росла, гнездовие веков...
И каждый камень памятен и дорог.
Так, времена связующая нить,
Тюмень, Тюмень, неповторимый город,
Она - была, но предстоит ей - быть.
Она - была, но предстоит ей - быть.
Не потому ль, средь заповедной шири,
Под именем судьбы - «Врата Сибири» -
Ей довелось простор к душе привить?
И жизнь пошла пути свои торить,
Чтобы отгрянуть и в мазке, и в лире.
Свои права на постоянство в мире
Тюмени предстояло утвердить.
Свежо, в горячих смолах по карнизы,
Из глухомани выхлестнулись избы –
Века.., века истории служить.
На глине, на суглинке, диком камне,
Гул домовитый сея топорами,
Тюмень дерзали, словно песнь, сложить.
Тюмень дерзали, словно песнь, сложить,
Воздушную и яркую, - дерзали.
Но ее годы в сумерки вмерзали –
Дежурному забвению служить.
Кондовый край... Да что и говорить,
Бревенчатая, хмурая, едва ли
Она в грядущем прозревала дали,
Которыми и крепнуть ей, и жить.
Под дикой, промороженной луной,
Спеленута промозглой тишиной,
В тяжелые дышала одеяла.
Ни голоса, ни свечки до зари...
Недаром, изнывая, исстари
В ее пазах история дремала.
В ее пазах история дремала...
Тюмень, ей в лад, студеная, уснув,
Суровые сугробы подоткнув,
Храпела - от Ямала до Урала.
Зверье в ее чащобах волхвовало –
То волчий клык блеснёт, то птичий клюв,
Покуда она, во весь рот зевнув,
Пургой стращала, в холода трещала.
Но, чаще - и лукава, и груба,
Все ж обратила к ней лицо судьба,
Что никогда ее не миловала...
На ледяной закраине страны,
В прогорклом ожиданье новизны,
Подспудное в ней что-то назревало.
Подспудное в ней что-то назревало:
Разбуженною нефтью клокоча,
Как шлейф, из мезозоя волоча,
Ее в ряду великих утверждало.
Растерянную, миру открывало,
Пока, в авральных буднях, горяча,
Лежневка, всплеск Кастальского ключа,
Свои права на славу заявляла.
Так, на изломе века, в свой черед,
Тюмень, мы сразу вняли, старт берет,
В грядущее неутолённо глядя.
Нам этих дней запевных не избыть:
Пошла Тюмень, пошла, не славы ради –
Грядущему в урманы путь открыть...
Грядущему в урманы путь открыть
Ей предстоит... И как она cтрадует,
Когда на стройках днюет и ночует,
Чтоб жребий горемыки не влачить!
Но это, впрочем, тоже не избыть –
Июнем тополиный пух кочует
И от иллюзий юности врачует,
Дабы по прожитому не тужить.
Берут пространство, как известно, с бою,
И вот растут кварталы за Турою
Им тоже в неизведанное плыть.
И, увлекая в прошлое с собою,
«Мост поцелуев» дремлет над рекою –
Для юных и дерзающих любить...
Для юных и дерзающих любить
Тюмень свои объятия открыла,
С надеждою и молодостью пыла
Им предстоит судьбу ее творить.
И глубь, и высь в себе соединить,
Пока задор, пока играет сила,
Чтоб вчуже честолюбие не ныло,
Растить кварталы и детей растить.
Но горькие в душе воспоминанья
Он будит, незабвенный «Сквер прощанья»,
Ликующею летнею порой.
Гляжу, как ветеран молчит устало...
Но сколько юных! Их веселый рой...
Им жизни мало и простора мало.
Им жизни мало и простора мало...
Устремлена в иные времена,
Тюмень - столица деревень?
Она Всех, сердцем принимая, поднимала.
Размашистая, улицам давала
Негромкие, родные имена,
Преемственности, стало быть, верна,
Ни в чем, мудра, не мудрствуя нимало.
Да, в пристальных приметах старины,
Не тусклая закраина страны –
Стремнина созидательной стихии...
Тюмень просторно дышит, наконец,
По предзнаменованьям, центр России,
Наш город, притяжение сердец.
Наш город, притяжение сердец,
Хмелен бывает, но - не просыпает,
Детей с зарею в школу поднимает,
Един - наставник, труженик, творец.
Что ни берет порой за образец,
Он в облаках, случается, витает,
В архитектурных изысках плутает –
То улочка хибарок, то дворец...
А там - над мостовой неон лютует,
Прогресс её, выходит, не минует.
Одетую то в зелень, то в багрец.
И не сдержать улыбки песнопевцу,
Так потаенно подступает к сердцу
Тюмень, как встарь, радушия венец.
Тюмень, как встарь, радушия венец,
Хранит свою наследственную память,
Спеша ее достойнее обрамить
И предъявить потомкам, наконец.
В лесу антенн, в скворечнике, птенец
В грядущее стартует, что лукавить,
И с ним - все мы, не отставая, а ведь
Он стоит поминания, юнец...
Лелея сокровенное, своё,
Уходим в вечность - не в небытиё,
Предместников былых тревожа тени.
И, словно средостение времен, -
Радушное, родное испокон:
«Почаще приезжайте на пельмени!».
«Почаще приезжайте на пельмени!» -
К друзьям я адресуюсь, и зане
С вопросом адресуется ко мне
Жиль, мальчик, посвященный Мельпомене:
«Красивы ль они, женщины в Тюмени?».
И на вопрос, что не упал в цене,
Ответил я, да подтвердит Ренэ, -
«Не менее пикантны, чем на Сене...».
Испытанное, ярко и бодро
Сухое сердце веселит бордо,
Рубиновыми токами играя.
И вижу я, и слышу я друзей,
Их мысленно из дали обнимая,
Во неумолчной перекличке дней.
Во неумолчной перекличке дней,
Загадочней Тюмень в объятьях снега.
Приметы новорожденного века
Весомее и явственнее в ней.
Они - сибирских крепнущих корней,
Но - на излом пытают человека.
Его спасает лунная опека
Надежностью и нежностью своей.
В Тюмени, нарекаемой судьбою,
Мы остаемся, разные, собою,
Тысячелетью открывая счет.
Спокойный, вне рефлексии и лени,
Как лень порою, вкрадчива, ни льнет,
Я слышу голос молодой Тюмени.
Я слышу голос молодой Тюмени...
Бесспорно, что у света - не у тьмы
Она берет, былинная, взаймы –
Провидческое в этой перемене.
Не утверждаю, что предмет мигрени, -
Вопрос, не занимающий умы...
Но все же, все же, что оставим мы
Грядущему ее - не из шагрени?
Вершителям запевного венца
Столетия, нам всем его конца,
Нет, не достичь, увы, воображеньем.
И пусть Тюмень в задуманном скромней,
Лицом к лицу с грядущим – не с забвеньем...
Ей - сотни лет, и вечность - перед ней.
Ей - сотни лет, и вечность - перед ней:
Не сменою закатов и рассветов –
Приливом вдохновенья для поэтов,
И чем непостоянней, тем верней...
Затем, в кругу отеческих теней,
Чем, я спрошу, не искус для эстетов –
К венку веков привить венок сонетов?
И есть ли что по замыслу скромней?
И к сущему, и к прошлому пристрастна,
Тюмень - не просто время и пространство,
Безликая песчинка бытия.
Все, что века дремало в ней, молчало,
Оповещает о себе: «Вот я!»...
Тюмени - сотни лет, в ней всё - начало...
Тюмени - сотни лет, в ней всё - начало...
Она - была, но предстоит ей - быть.
Тюмень дерзали, словно песнь, сложить –
В её пазах история дремала.
Подспудное в ней что-то назревало:
Грядущему в урманы путь открыть.
Для юных и дерзающих любить
И жизни мало, и пространства мало.
Наш город, притяжение сердец,
Тюмень, как встарь, радушия венец:
«Почаще приезжайте на пельмени!».
Во неумолчной перекличке дней,
Я слышу голос молодой Тюмени...
Ей - сотни лет, и вечность - перед ней.