Волшебный круг
СТРАННЫЕ ТИПЫ
ПРИЗРАКИ
_Новелла_от_эмигрантки_«второй_волны»_
В украинской церкви Каракаса тихо шла панихида. Пожилой священник Леонид Лотоцкий пел простуженным голосом тысячелетнюю ложь: «Христос воскресе из мертвых…».
Сзади, из-под золотой рясы священника, торчал уголок платка, которым он повязал себе горло. Спереди на рясе были пятна, видно, упорные, не отстирывающиеся.
Вторил ему Василий Иванович Тихоненко, которого за глаза звали Куркулем – имел он ювелирный магазинчик, закоулок в вестибюле здания, и немало денег, так как, по обычаю торговцев, мог спокойно называть двойную цену друзьям и покупателям, включая покойника, которого сейчас отпевал.
День был ясный, солнечный, чему явно радовался кукарекавший где-то петух.
Мать и я стояли посредине церковки. Никому из наших немногих знакомых мы не сказали о панихиде. Зачем отягощать жизнь людям, которые и так видят мало радостного.
«Хор» стал пополняться. Пришел сгорбленный старичок, как бы обваливающийся; с палочкой и значком коллегии инженеров. Глядя в один молитвенник с Василием Ивановичем, стал подпевать. Стоять ему было явно тяжело, в промежутках между молитвами он присаживался на стулья, стоящие вдоль стены.
Явился и «регент», мужчина лет 50-ти. Так же стал за некрашеным деревянным пюпитром, где лежали молитвенники. Пюпитр, был, вероятно, собственноручной работы священника (на жизнь он зарабатывал плотничеством). «Регент» сбоку старался дирижировать и у него кривился рот, когда уж слишком не впопад тянули три голоса.
Откуда у них бралась энергия, воля и время, чтобы приходить петь и на чужих панихидах и на своих службах?
Неожиданно их перекрыл оглушительный рёв мотоцикла…
Украинская православная церковь на «Кате» – (район города Катия – Н.Д) была маленькая, стояла на крутой горке одного из самых бедных мест Каракаса, где вначале сгустились новоприехавшие эмигранты. Входить сюда, в церковку, надо было с узкой улочки, заставленной машинами с обеих сторон, застроенной самодельными домиками из блоков, домиков, не отличавшихся заботой о чистоте. Войдя в узкие металлические ворота, тоже кустарного производства, выкрашенных в синее, прихожане попадали на узкую лестницу (гроб выносить по ней, наверное, было не очень удобно), проходили мимо дверей чьей-то конурки, перед которой стояло несколько консервных банок, где росли цветы…
За церковкой был двор – помещение типа зала. Синяя крыша шатра церковки и позолоченный куполок скромно высились над улицей и как-то соответствовали бедной обстановке района, не славившегося своей святостью в стране других вер.
Внутри церковки, на вратах, были росписи доморощенного художника. На иконах висели украинские рушники, некоторые искусные, с сочной вышивкой. Другие – неловкие, неумелые, с тощенькой вышивкой, как бы детские. Пол был из простого бежевого кафеля, уже протертого. Стены гладкие, покрытые от верху белой краской, а у пола синей. Утварь, видно, собиралась по кусочкам. Часть канделябров была покупная, из алюминия, а часть самодельная, их основание было из железного листа, закрывавшего телефонные выходы из стен.
И все-таки все было приметно чистенькое, убранное…
Священник закашлялся, но продолжал тихо петь.
Приближалось время литургии, начали появляться прихожане. Две женщины лет 50-ти, одетые в темные платья. Еще одна женщина лет сорока, с дочкой-девушкой с простым славянским лицом и светлыми волосами. Обе в на- рядных платьях: сверху белые с редкими цветами, а по подолу шел цветущий сад. На время заглянул мужчина в простой клетчатой рубашке, явно не воскресной. Явилась женщина с мальчиком лет двенадцати, в парадной форме для «примера комунион» (первое причастие). Можно было подумать, что они католики, но у мальчика были скорее еврейские черты лица.
Вот и приход. А где же строители церкви? Где те, кто едва приехал, на скудные заработки покупал кирпичи и цемент, и после тяжелой работы, в свободное время, своими руками делал кладку? Те, кто в пылу страстей требовали анафемы против Москвы и «москалей»? Нет их боле, только остался дешевый кафель, стертый их ногами. Нет и смены, ни плохой, ни хорошей. Вложили они свои силы в кирпич, а не в свой род, не в своих детей, не в свое наследие…
Вскоре после этого мы услышали, что умерла жена Тихоненко. Он остался совсем один.
А через год нам сказали, что его самого нашли мертвым в квартире. Соседи обратили внимание на то, что целую неделю он никуда не выходил.
Вызвали полицию.
Не знаю, кому досталось его состояние.
СТРАННЫЕ ТИПЫ
ПРИЗРАКИ
_Новелла_от_эмигрантки_«второй_волны»_
В украинской церкви Каракаса тихо шла панихида. Пожилой священник Леонид Лотоцкий пел простуженным голосом тысячелетнюю ложь: «Христос воскресе из мертвых…».
Сзади, из-под золотой рясы священника, торчал уголок платка, которым он повязал себе горло. Спереди на рясе были пятна, видно, упорные, не отстирывающиеся.
Вторил ему Василий Иванович Тихоненко, которого за глаза звали Куркулем – имел он ювелирный магазинчик, закоулок в вестибюле здания, и немало денег, так как, по обычаю торговцев, мог спокойно называть двойную цену друзьям и покупателям, включая покойника, которого сейчас отпевал.
День был ясный, солнечный, чему явно радовался кукарекавший где-то петух.
Мать и я стояли посредине церковки. Никому из наших немногих знакомых мы не сказали о панихиде. Зачем отягощать жизнь людям, которые и так видят мало радостного.
«Хор» стал пополняться. Пришел сгорбленный старичок, как бы обваливающийся; с палочкой и значком коллегии инженеров. Глядя в один молитвенник с Василием Ивановичем, стал подпевать. Стоять ему было явно тяжело, в промежутках между молитвами он присаживался на стулья, стоящие вдоль стены.
Явился и «регент», мужчина лет 50-ти. Так же стал за некрашеным деревянным пюпитром, где лежали молитвенники. Пюпитр, был, вероятно, собственноручной работы священника (на жизнь он зарабатывал плотничеством). «Регент» сбоку старался дирижировать и у него кривился рот, когда уж слишком не впопад тянули три голоса.
Откуда у них бралась энергия, воля и время, чтобы приходить петь и на чужих панихидах и на своих службах?
Неожиданно их перекрыл оглушительный рёв мотоцикла…
Украинская православная церковь на «Кате» – (район города Катия – Н.Д) была маленькая, стояла на крутой горке одного из самых бедных мест Каракаса, где вначале сгустились новоприехавшие эмигранты. Входить сюда, в церковку, надо было с узкой улочки, заставленной машинами с обеих сторон, застроенной самодельными домиками из блоков, домиков, не отличавшихся заботой о чистоте. Войдя в узкие металлические ворота, тоже кустарного производства, выкрашенных в синее, прихожане попадали на узкую лестницу (гроб выносить по ней, наверное, было не очень удобно), проходили мимо дверей чьей-то конурки, перед которой стояло несколько консервных банок, где росли цветы…
За церковкой был двор – помещение типа зала. Синяя крыша шатра церковки и позолоченный куполок скромно высились над улицей и как-то соответствовали бедной обстановке района, не славившегося своей святостью в стране других вер.
Внутри церковки, на вратах, были росписи доморощенного художника. На иконах висели украинские рушники, некоторые искусные, с сочной вышивкой. Другие – неловкие, неумелые, с тощенькой вышивкой, как бы детские. Пол был из простого бежевого кафеля, уже протертого. Стены гладкие, покрытые от верху белой краской, а у пола синей. Утварь, видно, собиралась по кусочкам. Часть канделябров была покупная, из алюминия, а часть самодельная, их основание было из железного листа, закрывавшего телефонные выходы из стен.
И все-таки все было приметно чистенькое, убранное…
Священник закашлялся, но продолжал тихо петь.
Приближалось время литургии, начали появляться прихожане. Две женщины лет 50-ти, одетые в темные платья. Еще одна женщина лет сорока, с дочкой-девушкой с простым славянским лицом и светлыми волосами. Обе в на- рядных платьях: сверху белые с редкими цветами, а по подолу шел цветущий сад. На время заглянул мужчина в простой клетчатой рубашке, явно не воскресной. Явилась женщина с мальчиком лет двенадцати, в парадной форме для «примера комунион» (первое причастие). Можно было подумать, что они католики, но у мальчика были скорее еврейские черты лица.
Вот и приход. А где же строители церкви? Где те, кто едва приехал, на скудные заработки покупал кирпичи и цемент, и после тяжелой работы, в свободное время, своими руками делал кладку? Те, кто в пылу страстей требовали анафемы против Москвы и «москалей»? Нет их боле, только остался дешевый кафель, стертый их ногами. Нет и смены, ни плохой, ни хорошей. Вложили они свои силы в кирпич, а не в свой род, не в своих детей, не в свое наследие…
Вскоре после этого мы услышали, что умерла жена Тихоненко. Он остался совсем один.
А через год нам сказали, что его самого нашли мертвым в квартире. Соседи обратили внимание на то, что целую неделю он никуда не выходил.
Вызвали полицию.
Не знаю, кому досталось его состояние.