Середина сентября
Анатолий Иванович Васильевы




Стихи тюменского поэта Анатолия Васильева отличает неподдельная гражданственность: его герои люди, защищающие Отечество, осваивающие природные богатства сибирского Севера. Автору удается сказать об этих людях свое, необщее слово.

Особое место — значительностью и благородством темы — в книге занимает поэма «Красные колокола», речь в которой идет о «красных мадьярах», о их вожде Карое Лигети, участвовавших в Октябрьской революции и отдавших за нее жизни.








Анатолий Васильев







СЕРЕДИНА СЕНТЯБРЯ



_Стихотворения_и_поэма_






ОГНЕННЫЕ КОЛОКОЛА



_Главы_из_поэмы_


…они сражались на русской земле против вооруженной четырнадцатью державами контрреволюции, сражались в интернациональных частях Красной Армии, организованных Бела Куном и его товарищами Тибором Са- муэли, Кароем Лигети…

    Ирина Кун





Я буду бурей, — новой, опустошительной. Передо мной упадут скалы и стены.

Я выверну ночную глубину моря —

И хищные рыбы забьются на берегу.

Я буду бурей, созидающей новь.

На дно морей я обрушу гордые утесы,

А из основы их

Вырву новые высокие хребты…

    Карой Лигети
_Карандашный_набросок_стихотворения_1910 г._





«Одиннадцать часов ночи. Только что пришел от товарищей, собирающихся обычно в другом бараке, где каждый вечер от пяти до одиннадцати мы проводим беседы о русской революции… Мы все стали большевиками, отсюда мы поведем большевиков, людей, умеющих драться на баррикадах…»

    Из дневника Лигети




БРАТАНИЕ




В мережи туманов валких
Тетеревиный
                   ток.
Заторы сирени в балках,
Черемуховый
                    холодок.
И, следуя доле лучшей,—
Весеннему естеству —
На проволоке
                    колючки,
Как почки,
Гонят листву.
На фронте —
                   от края до края —
И спереди,
И позади
Стоит тишина такая,
Что хоть босиком ходи.
Ни клятвы.
Ни командира.
Земле,
Искромсанной зло,
Качнуться бы в сторону мира…

И это произошло.

Идут опасливым шагом
Два парня от русских траншей.
Без ружей.
Под белым флагом.
Хоть собственный белый
                                      шей!
Безмолвье.
Но будто косит
Литовка в дали земной.
И Лигети не выносит:
— А ну, ребята,
                     за мной!

Порвет человек
                       арканы —
И сам собой
                   человек.
С раскинутыми
                     руками
Навстречу собратьям
                                бег.

………………………………………………….

Приказы
            на простонародном.
В патронник
                 загнан
                           патрон.
Разведены
по исходным  Солдаты обеих сторон.






АТАКА




Земля как упала —
                             так и
Распластанною
                       замерла.
К бикфордову шнуру атаки
Команда
Фитиль поднесла.
Рвануло,
Хлестнуло по нервам.
И вытолкнуло
                    в прорыв.
И, кажется, не было первых.
И не было, значит, вторых.
Лишь охнул, осыпавшись, бруствер
Да ветер скользнул
                            со щеки.
Неровная линия русских
Навстречу качнула штыки.

По травам,
По рвам,
По осколкам
Расшвырянных луж —
                                 сапоги.
Солдатским исполненным долгом
Оплатятся чьи-то долги.

Внезапная конница,
                           логом
Выносит клинки наголо.
У Кароя Лигети
                       ноги
Судорогой
               свело.
Свистящая молния стали
Оттуда,
Где небеса.
И красным туманом
                            застлало
Расширившиеся
                        глаза.
Куда-то
Беззвучно и круто
Земля пошла
                  кувырком.
Над смолкшим громом орудий
Вдруг зазвенел
                      камертон.
С бортов планеты сползая,
Разламывался
                   Будапешт,
Овихренный вспугнутой стаей
Валюты,
            ворон
                     и депеш.
Одною рукой —
                       за корону,
Другою
           за параллель
Цеплялся хозяин трона,
Нации
И земель…

В ушах
Неотвязно и тонко
Звенел и звенел
                        камертон.
Земли
Гранитные тонны
Куда-то шли
                  кувырком.
То вдруг из атаки отбитой,
Ознобом обдав ледяным,
Подкованные
                   копыта
Опять
         заносились
                          над ним…

По зарослям пыльной полыни,
Поднявшейся выше колен,
Носилки качались и плыли
С поручиком Лигети в плен.






ПЛЕН




То солнце багровое выкатит,
То месяц к звездам пристынет.
Под стражей
                 поручика Лигети
Везет на телеге Россия.
По ярам над древними реками,
По трактам степями большими.
А рядом —
               дремучая непроглядь
Сермяжного нижнего чина.
Конвойные?
Пленные?
            Лицами
Серей невозможно слиться.
Разлады —
                между столицами,
А пыль над солдатом клубится.

На тракт
Босиком и без пояса
Выходят молчать деревеньки.

Презренье брезгливо покоится
На веках полковника Дьенге:
— Поручик!
Мы, кажется, преданы.
Чем дальше, тем это яснее.
Приносятся в жертву передние,
Чтоб задним жилось веселее.
Но нам не ходить
                       в затолканных:
Поучены жизнью
                        вдосталь.
Ведь солнце светило
                               только бы,
А место под ним найдется.

Дослушивать —
                        дело лишнее.
Зажмурься —
И родина встанет
На каждом углу
                      униженно
Просящею
               подаянье.
Как рекрута, память не вышколишь.
И каждое утро,
                      сутулый,
К отцовской кузнице
                               Кишкёрёш
Потянется с хламом кастрюльным.
За жизнь свою долгую-долгую
Себя вспоминает он,
                               темный,
Под плетью,
Под мором
               и только вот
Под солнцем себя не помнит.
Ему ли веселья столичные,
Столичные притязанья?!

Лежит такая же нищая
Империя перед глазами.
Как будто столба пограничного
Еще и не миновали.

Стекают былинки пшеничные
С ладоней солдат на привалах.
И родина —
                 не примерещена.
Все чаще,
За каждым кордоном
Она представляется
                             женщиной,
Живущей в пустующем доме.
«То створка ли стукнула,
Дверка ли?!
Ах нет —
             у соседей напротив».
Ночами
В зияющем зеркале
Сынов ее призраки
                           бродят.
…Конвойные?
Пленные?
              Лицами
Серей невозможно слиться.
А может, не теми границами
Прошли по планете границы?






СТЕНА




Она как идол.
И не докричаться.
Столетьями вражды возведена,
Она на вид нема и беспричастна,
Безликих лиц китайская стена.
Но опрокинь барьеры и заставы —
Услышишь в гулкой тишине предбитв,
Как ненависти сдавленная лава
В потемках душ клокочет и бурлит.
И перед ней замрешь оторопело.
Как жестко сжат окаменевший рот!
Еще толчок —
                     и долгое терпенье
Накопленною яростью
                                 рванет.
Земля живет предчувствием раскола.
И как перед атакой замерла.
Мятежный дух срывается с прикола.
И огненные бьют колокола.






ГРАНИЦА




У крыльца офицерского флигеля —
Напряжение
                 тетивой.
Негодующий голос Лигети
На пределе владеть собой:
—  Хватит брать себе долями львиными
Хватит барствовать в две руки:
Обирая солдат на полтинники,
На глаза им класть пятаки!
ДЬЕНГЕ:
—  Вы какому дьяволу проданы?
Образумьтесь, поручик. Стыд!
Все простит и забудет родина,
Но предательства —
                               не простит.
Кто на взбалмошный крик оглянется?!
 Мрут как мухи —
                           в холст обряди!
На задворках у каждой нации
Этой дряни — хоть пруд пруди.
Развели демагогию книжную!
Бестолковая
                   голова:
Если мы в этой сваре выживем,—
Значит, родина будет жива.
Беспросветны глаза навыкате.

—  Ишь, устроили балаган!

Рвет петлицы со звездами
                                      Лигети
И швыряет к его ногам.
Молодой,
Неотступный,
                  собранный —
Или — или, от сих до сих! —
В напряженье минуты
                               особенной
По-особенному
                     красив.
Мало этого вызова?!
Вздрогнули,
Смолкли все голоса.
И раздвинула
                   обе стороны
Пограничная
                  полоса.
Пролегла по планете
                              резкая.
Над Россией,
Над каждой судьбой —
Сотрясающий выстрел
                                 крейсера,
Вызывающего
                    на бой.
Поднимается
                   новая Венгрия.
И уже за Лигети
                         он
Обозначивается
                       шеренгами,
Красной гвардии
                         батальон.
Сложит голову,
Но не отступится
Он от кровного
                     своего.
Принимает его
                      Революция
И рассчитывает
                      на него.






МЯТЕЖ




Ночь черней и пасмурней эсерки.
Замирают тени по углам.
Утром
Взорвались над Омском церкви,
Раздирая пасть колоколам.
Выстрелы в провалах улиц дрогнут
И под каждый кров,
Под каждый кров.
С севера —
                 казачьи эскадроны.
С запада —
                 ватаги юнкеров.
С теми и другими куролесит,
Зарабатывая
                  на корм,
Прочая потрепанная несыть
Разных толков,
Разных униформ.

Мир на мир.

С водонапорной башни
Пулемет,
            захлебываясь,
                                 бьет.
Тут и там
              нет-нет
                        и в рукопашный
Яростное утро перейдет.
Полоснет над самым ухом шашка.
Пулеметы зло в упор сорвут.

Ни на шаг от Лигети
                             бесстрашно
Каблучки жены не отстают.

День на многих саваны наденет.
Будто был и не был —
                                 имярек.
Получив свое,
                    полковник Дьенге
Загребает в судорогах снег.
Не считает ненависть патронов.
«Смерть или свобода» —
                                     не слова.
С улиц прочь
                   ватаги,
                             эскадроны
И толпа не помнящих родства.
С улиц прочь,
И сознают тоскливо,
Что понять им что-нибудь не вред,
По сугробам
В бегстве спотыкливом
Волоча набрякший кровью след.
Обвисают,
              дернувшись,
                               на пряслах.
Ни чинов,
Ни званий,
Ни статей.
Вышла Революция на праздник
Мужественной зрелости своей.

……………………………………………………..

Без точек опоры расшатанный быт.
Не так поглядел —
                            и повешен.
И Людвиг Венцкович
                                прислуге велит
С утра упаковывать вещи.
Разбойным ветрищем лицо обожгло.
Осмыслить —
                     нет божьего дара.
Зофия с коммуной.
                           Куда бы ни шло.
Да выскочила
                    за мадьяра.
Невзгоды —
                  на годы.
Удача —
             на час.
Житейские дрожки —
                                 из тряских.
Однажды не выдержит сердце —
                                                  и сдаст.
Подальше от белых и красных!
Но где те дороги,
                           чтоб все стороной?!
Эпоха
         по следу
                      наметом.
Беги,
Озирайся
И чувствуй
                спиной
Свинцовую дрожь пулемета.






ИСПЫТАНИЕ




Над Омском погода портится.
Выходит на ближний рубеж
Чехословацкого корпуса
Белый
         мятеж.
Победно стволами выставлен,
В литую броню одет,
Он подберется —
                          и выстрелит
В занявшийся русский свет.
Он знает, а не надеется,
Что с ходу сметет под откос
Заслоны
красногвардейские
И не замедлит колес…
Во фронт и во фланги
                                тычется
Таранных атак бревно…
Редеют ряды
                   психической,
Но прут и прут
                    все равно…






БЕРЕГ




Дорога вконец от дождей расползлась.
Телеги —
              в суглинке по оси.
И кони коленями падают в грязь,
Как будто прощения просят.
Четвертые сутки подряд
                                   отряд
Несет на себе обозы.
Что город оставлен —
                                не он виноват.
Но что в этой истине
                               пользы?!
Сутулит спины чувство вины.
Все дальше от Омска мадьяры.
Костры их привала
                            отражены
В ночном Иртыше
                          под яром.
Широким пространством дышит река —
Темна, безмолвна, сурова.
В блокноте у Лигети
                             ищет строка
Необходимое слово:

«Пусть враг идет на приступ, на таран,
Не падать духом, красные мадьяры!
За нами все слышнее по утрам
Ответных пушек дальние удары.
И пусть прибой нас к берегу прибил —
Не скитом мы раскинуты, но станом.
В последний бой с врагом и из могил
Мы в цепи атакующие встанем.
И в дни торжеств шагнем за тот рубеж,
Где солнце отвоеванное светит,
Где благодарный красный Будапешт
Цветами и объятьями нас встретит…»

Спокойная ночь у костра
                                    до трех.
А после трех ночи
На берег выносит река
                                 юнкеров,
И белочехов,
И прочих.
Внезапный наскок их упруг и ретив.
И не таких, мол, громили!
Наперекос
               орущие рты,
Наперевес
               карабины.
Сровняют с землей, не оставив следа.
Что значит орешек
                           для глыбы?
Но этот народ уже никогда
С его позиций
                     не выбить.
И берег
           берет
                    врага
                             в оборот.
В песок зарывает носом.

Пришедший на помощь врагу пароход
Громоздко навис над плесом.
На палубе щурятся:
                            с бала на бал.
Без проволочек,
                       тут же
На берег пошел за обвалом обвал
Шестидюймовых
                        пушек.






ЛЕГЕНДА




О ней —
             застучавшие ставни,
И слухи,
И воронье.
И, кажется, воздухом стала
Летучая слава ее.
То лесом,
              то степью,
                             то полем —
Стремительной тенью крыла.
По селам плывут с колоколен
Безбожные
                колокола.
Над сходкою,
Сдвинувшей брови,—
Агитационный
                     талант.
Легенда
Во плоти и крови
Мутит мужиков по тылам.
Слова раскаленные —
                                с лёта.
В порыве —
                  клинок наголо.
Горнист шелохнется —
                                 и в седла,
Стремян не коснувшись,
                                   село.
И вместе с легендой растает,
Оставив в суслонах хлеба,
У пыльных околиц оставив
Незрячие статуи баб.
Дозорными их ожиданий
Мальчишки не слазят с трубы.
Но только за дальней деляной —
Костров
           голубые
                      столбы.
Легенда.
           Легенда.
                      Легенда.
Под седлами взмокла кошма.
Опять наведенная кем-то
Погоня по следу пошла.
И собственный след потеряла.
Сомкнулись листва и трава.
На месяцы
                опережала
Легенду людская молва.
И ей —
           ни преград,
                           ни пределов.
И, дни взбаламутив до дна,
Стремительной тенью летела
По странам планеты она.
От сел к городам —
                             перекатом.
И бредила далью другой,
Бунтующие
               баррикады
Оставив в пути за собой.

Подмяв под себя пьедесталы,
Разламывался
                    Будапешт,
Овихренный вспугнутой стаей
Валюты,
Ворон
И депеш.
Свое утверждая начало
Над сильными мира сего,
Один за другим
                       занимала
Легенда
Кварталы его.

Над паникою угорелой,
С утра осадившей вокзал,

Оборванною
                параллелью
Оборванный провод
                            свисал.






МОНОЛОГ КАРОЯ ЛИГЕТИ




День и ночь все тот же опрокинут
Надо мною черный небосвод.
Молча атакующий противник
Рук убрать с гашетки не дает.
Не стряхнуть со лба мне прядей мокрых.
Глаз не отвести от цели мне.
Как глухонемой синематограф,
Кадр остановивший на стене.
Напряженье на последнем вдохе.
Не разъять сощуренных ресниц.
Проложила твердый курс эпоха
На определение границ.
В прорези — насупленность кривая
И к бедру прижатое цевье.
Я самим собою прикрываю
Первые позиции ее.
Тишина прицела не накренит.
Не обманет сердца, заманив.
Лучшее мое стихотворенье —
Двадцать восемь прожитых моих.
Долог бой.
Годам передавая
Суть вещей великих и простых,
Через мой окоп передовая
В ваши дни уходит не остыв.
О другом мне в душу не трезвоньте!
Отблесками схваток и осад
Над ее прямой
                    у горизонта
Ломаные молнии висят.
Чутко настороженная в этих
Отблесках, лилово даль гола.
Красный конник скачет по планете.
Огненные бьют колокола.