256_Коробейников_Неотвратимость судьбы (1)
ВИКТОР КОРОБЕЙНИКОВ
НЕОТВРАТИМОСТЬ
СУДЬБЫ
НЕОТВРАТИМОСТЬ СУДЬБЫ
Эту историю рассказал мой однокашник по институту — Валентин, с которым мы случайно встретились в привокзальном буфете, куда зашли оба, чтобы перекусить и скоротать время в ожидании своих поездов. Прошло уже более пяти лет после нашего выпуска. Мы быстро обменялись информацией, после чего разговор стал увядать. Валентин то нервно курил, то, склонив голову, молча смотрел на кружку с недопитым пивом и явно был поглощен какими-то невеселыми мыслями. Наконец, совершенно не кстати, он спросил меня.
— Слушай, ты помнишь Вальку Гуськову с зоофака? Еще в 111-ой комнате жила. Да, такая фигуристая вся. В зеленом свитере ходила.
Я ответил утвердительно, вспомнив рослую, красивую девушку, выделяющуюся среди подруг статной, женственной фигурой, особой серьезностью и грустным неулыбчатым взглядом. Была она малообщительна и задумчива, говорила спокойно, рассудительно и, вообще, всегда казалась взрослей своих сверстниц.
Еще, не понимая, почему именно о ней вспомнил Валентин, я вопросительно на него уставился и он продолжил:
— Ты же знаешь, я с ее подругой дружил — с Нонной. Она на год раньше нас окончила и уехала по распределению, и я должен был через год к ней приехать. Вроде мы дружили и дружили — ничего особенного. А как уехала — прямо места себе не находил. Тоска и ком к горлу поднимался, как ее вспомню.
Однажды решил зайти в общежитие, где она жила. Может, думаю, подругам, что написала о себе. Ну, зашел — сидим. Девчонки чай поставили, а сами, вижу, собираются кто куда. Одна Гуськова сидит спокойно. Вдруг ее подруга Тоська говорит:
— Нам переодеться нужно. Идите с Валькой погуляйте. Может в кино сходите, а то больно грустные оба сидите.
Я молчу, смотрю, а Валька уже собирается.
— Пошли, — говорит — мне все равно делать нечего. Да не бойся, я тебя не съем. Знаю твою Нонночку — если что, так она мне все глаза выцарапает…
Посмеялись мы и пошли в кино. Потом несколько раз в театр сходили, а однажды и на танцах побывали. Отношения держали строгие, вроде как друг друга по необходимости развлекаем. Потом я перестал у них появляться, смотрю — Валька сама пришла с билетами на Любовь Орлову.
Чувствую, надо кончать эти встречи. А как? Хоть бы какой-то повод был, а то все гладко и, вроде, официально. Никакой зацепки нет для разрыва.
Решил я покончить все разом. Думал, нарвусь на скандал и дело с концом — до свидания подруга.
Однажды немного выпил для храбрости, зашел к Вальке и так нахально и нагло обнял ее при всех. Думал — сейчас оттолкнет, даст мне по морде и я спокойно уйду. А она вся обомлела, прижалась ко мне и заплакала. Освободившись от нее, я ушел с намереньем не допускать встреч.
Валентин вдруг засуетился, залез обеими руками в карманы в поисках спичек, часто заморгал и, наконец, склонился над пивной кружкой, спрятав от меня свои глаза.
Мне тоже стало не по себе. Хотелось сказать Валентину что-то осуждающее, резкое и неприятное, но, видя его смятение, я сдержался и продолжал молчать. Справившись с собой, он снова начал говорить.
— Примерно месяца черед два попал я к одному знакомому на день рождения. Жил он с родителями в доме на берегу пруда. Стали гости собираться. Смотрю, среди них Валька пришла с подругами. Сел я за стол подальше и старался на нее внимание не обращать. Танцевать все пошли, я со стула не встаю, и она сидит, на меня смотрит. Так прошел весь вечер. Под конец, какая-то девчонка вытащила меня на круг. Смотрю, Валька побледнела и выскочила из дома. Что-то в груди у меня перевернулось в тот миг. Почувствовал неладное. Выскочил на крыльцо, а она уже к воде подбегает и прямо в озеро с головой бухнулась.
Голос у Валентина вдруг сорвался и он, зло прищурившись, стал гневно гасить в пепельнице недокуренную папиросу. Казалось, более важного занятия для него в этот момент не существовало. Истерзав мундштук «Беломора», он некоторое время молча смотрел в стол, потом, тяжело вздохнув, продолжил:
— Я не думал, что могу так молниеносно бежать, — летел через морковные грядки и видел ту точку на воде, где скрылась Валька.
Я вынес ее на берег, бледную и бездыханную, но сердце у нее работало. Я прижимал ее к своей груди — крупную, рослую и безвольную, совсем не чувствуя тяжести. Подоспевшие гости подхватили Вальку и унесли в дом. Когда я, отдышавшись, туда вошел, она уже пришла в себя, и билась в истерике. В комнате пахло нашатырным спиртом, валерьяной и еще какими-то лекарствами. Никто не мог успокоить Вальку, кроме меня. Я держал ее руки в своих до тех пор, пока она не забылась во сне, потом собрался и ушел. На душе было пусто и погано. Последнее время я все чаще ловил себя на том, что думаю о Вальке, а воспоминания о Нонне всплывали все реже. Этому способствовало затишье в нашей переписке. Но я мнил себя джентльменом, боролся с неожиданным чувством и готовился к встрече со своей Нонной.
Вскоре я уехал на военные сборы, затем к месту работы — в МТС, а года через четыре был переведен в район. Сейчас работаю на должности технического контролера.
Он криво улыбнулся, взглянув на меня с грустной иронией:
— Осуществляю инженерный надзор за теми, кто делом занимается. Кого предупреждаю, кого штрафую мало-мало. В общем, помогаю, кому делать нечего. Одно нравится — все время в разъездах и задумываться некогда.
Весной, вот так случайно, встретил Тоську — подругу Валькину. Она сообщила, что та работает биологом средней школы в одном маленьком городишке.
Несколько раз проезжал я мимо. Подойду, постою у ворот, а войти не решаюсь. Как бы, думаю, хуже не наделать. Возможно у нее семья, а я тут нарисуюсь с бухты-барахты. Но однажды все-таки решился. Подошел к техничке и спросил о Вальке. Та ведро поставила сразу и смотрит на меня.
— А Вы кто ей доводитесь?
— Да, так — знакомый просто.
Женщина еще раз осмотрела меня внимательно и, глядя прямо в глаза, с видимой надеждой спросила:
— А Вас, случайно, не Валентином зовут? А то она все его ждала. Говорила, что он все равно приедет в ней. Да так и не дождалась.
— А что случилось? Она уехала?
— Утонула наша голубушка. Сама, видно, не думала, не гадала. Разоделась вся и пошла за реку. На мостках запнулась и упала в воду. Люди видели, а спасти не успели.
Валентин закрыл глаза и уронил голову на грудь. Я, пораженный концом рассказа, тоже был потрясен и не мог проронить ни слова. Мы долго молчали. Наконец, пытаясь разрядить обстановку, я спросил:
— Ну, а со своей Нонной любимой ты встречался?
— Нет. Кто-то, видимо, ей написал о нашем происшествии с Валькой. Конечно, наврали больше чем надо. А как докажешь, что ничего, в общем-то, и не было? Она разразилась злобным письмом ко мне, а через месяц вышла замуж за какого-то старика — председателя колхоза. Говорят, семью порядочную разбила.
— А ты как? Женой обзавелся?
— Да, и я через год женился. Тут на учительнице одной. Ничего, живем нормально.
Чувствовалось, что говорит он без желания. Я не стал больше расспрашивать и мы вновь сидели молча. За окном прозвучало объявление о приходе моего поезда.
Валентин встрепенулся, взгляд его вернулся к действительности. Он посмотрел в окно на подходивший состав.
— Что? Уже? Твой пришел?
Поискал глазами официантку и, неловко улыбаясь, предложил:
— Может остограмимся на прощанье? Когда теперь встретимся? Деньги у меня есть.
_Я_ отказался, ссылаясь на скорую встречу с рабочими совхоза и, дружески хлопнув его по плечу, спешно пошел к выходу.
Валентин как-то осел на стуле, глаза его потухли, на лице блуждала жалкая улыбка. Он прощально поднял над головой руку и так держал ее, глядя на меня, пока за мной не закрылась входная дверь.
Дождавшись объявления о посадке, я вышел на перрон и, проходя мимо буфетного окна, вновь увидел Валентина. В его руке был полный стакан водки. Жадно выпив, он склонился над столом, оперся об него локтями и, положив голову на ладони, замер в недвижимости.
Наверное, мне нужно было бы вернуться, успокоить его, сказать какие-то добрые слова о том, что все мы не безгрешны, что порой нами руководят обстоятельства, а, может быть, даже путь каждого из нас заранее предопределен судьбой, но за моей спиной двинулся, застучал буферами ожидаемый мной поезд. Я вошел в полупустой вагон и присел на скамейку. Поездное радио заливалось бодрой музыкой, пассажиры вокруг меня вели бесстрастные разговоры, а я никак не мог успокоиться и все думал о том, как много делается в жизни ошибок, исправить которые в дальнейшем уже невозможно.
ВИКТОР КОРОБЕЙНИКОВ
НЕОТВРАТИМОСТЬ
СУДЬБЫ
НЕОТВРАТИМОСТЬ СУДЬБЫ
Эту историю рассказал мой однокашник по институту — Валентин, с которым мы случайно встретились в привокзальном буфете, куда зашли оба, чтобы перекусить и скоротать время в ожидании своих поездов. Прошло уже более пяти лет после нашего выпуска. Мы быстро обменялись информацией, после чего разговор стал увядать. Валентин то нервно курил, то, склонив голову, молча смотрел на кружку с недопитым пивом и явно был поглощен какими-то невеселыми мыслями. Наконец, совершенно не кстати, он спросил меня.
— Слушай, ты помнишь Вальку Гуськову с зоофака? Еще в 111-ой комнате жила. Да, такая фигуристая вся. В зеленом свитере ходила.
Я ответил утвердительно, вспомнив рослую, красивую девушку, выделяющуюся среди подруг статной, женственной фигурой, особой серьезностью и грустным неулыбчатым взглядом. Была она малообщительна и задумчива, говорила спокойно, рассудительно и, вообще, всегда казалась взрослей своих сверстниц.
Еще, не понимая, почему именно о ней вспомнил Валентин, я вопросительно на него уставился и он продолжил:
— Ты же знаешь, я с ее подругой дружил — с Нонной. Она на год раньше нас окончила и уехала по распределению, и я должен был через год к ней приехать. Вроде мы дружили и дружили — ничего особенного. А как уехала — прямо места себе не находил. Тоска и ком к горлу поднимался, как ее вспомню.
Однажды решил зайти в общежитие, где она жила. Может, думаю, подругам, что написала о себе. Ну, зашел — сидим. Девчонки чай поставили, а сами, вижу, собираются кто куда. Одна Гуськова сидит спокойно. Вдруг ее подруга Тоська говорит:
— Нам переодеться нужно. Идите с Валькой погуляйте. Может в кино сходите, а то больно грустные оба сидите.
Я молчу, смотрю, а Валька уже собирается.
— Пошли, — говорит — мне все равно делать нечего. Да не бойся, я тебя не съем. Знаю твою Нонночку — если что, так она мне все глаза выцарапает…
Посмеялись мы и пошли в кино. Потом несколько раз в театр сходили, а однажды и на танцах побывали. Отношения держали строгие, вроде как друг друга по необходимости развлекаем. Потом я перестал у них появляться, смотрю — Валька сама пришла с билетами на Любовь Орлову.
Чувствую, надо кончать эти встречи. А как? Хоть бы какой-то повод был, а то все гладко и, вроде, официально. Никакой зацепки нет для разрыва.
Решил я покончить все разом. Думал, нарвусь на скандал и дело с концом — до свидания подруга.
Однажды немного выпил для храбрости, зашел к Вальке и так нахально и нагло обнял ее при всех. Думал — сейчас оттолкнет, даст мне по морде и я спокойно уйду. А она вся обомлела, прижалась ко мне и заплакала. Освободившись от нее, я ушел с намереньем не допускать встреч.
Валентин вдруг засуетился, залез обеими руками в карманы в поисках спичек, часто заморгал и, наконец, склонился над пивной кружкой, спрятав от меня свои глаза.
Мне тоже стало не по себе. Хотелось сказать Валентину что-то осуждающее, резкое и неприятное, но, видя его смятение, я сдержался и продолжал молчать. Справившись с собой, он снова начал говорить.
— Примерно месяца черед два попал я к одному знакомому на день рождения. Жил он с родителями в доме на берегу пруда. Стали гости собираться. Смотрю, среди них Валька пришла с подругами. Сел я за стол подальше и старался на нее внимание не обращать. Танцевать все пошли, я со стула не встаю, и она сидит, на меня смотрит. Так прошел весь вечер. Под конец, какая-то девчонка вытащила меня на круг. Смотрю, Валька побледнела и выскочила из дома. Что-то в груди у меня перевернулось в тот миг. Почувствовал неладное. Выскочил на крыльцо, а она уже к воде подбегает и прямо в озеро с головой бухнулась.
Голос у Валентина вдруг сорвался и он, зло прищурившись, стал гневно гасить в пепельнице недокуренную папиросу. Казалось, более важного занятия для него в этот момент не существовало. Истерзав мундштук «Беломора», он некоторое время молча смотрел в стол, потом, тяжело вздохнув, продолжил:
— Я не думал, что могу так молниеносно бежать, — летел через морковные грядки и видел ту точку на воде, где скрылась Валька.
Я вынес ее на берег, бледную и бездыханную, но сердце у нее работало. Я прижимал ее к своей груди — крупную, рослую и безвольную, совсем не чувствуя тяжести. Подоспевшие гости подхватили Вальку и унесли в дом. Когда я, отдышавшись, туда вошел, она уже пришла в себя, и билась в истерике. В комнате пахло нашатырным спиртом, валерьяной и еще какими-то лекарствами. Никто не мог успокоить Вальку, кроме меня. Я держал ее руки в своих до тех пор, пока она не забылась во сне, потом собрался и ушел. На душе было пусто и погано. Последнее время я все чаще ловил себя на том, что думаю о Вальке, а воспоминания о Нонне всплывали все реже. Этому способствовало затишье в нашей переписке. Но я мнил себя джентльменом, боролся с неожиданным чувством и готовился к встрече со своей Нонной.
Вскоре я уехал на военные сборы, затем к месту работы — в МТС, а года через четыре был переведен в район. Сейчас работаю на должности технического контролера.
Он криво улыбнулся, взглянув на меня с грустной иронией:
— Осуществляю инженерный надзор за теми, кто делом занимается. Кого предупреждаю, кого штрафую мало-мало. В общем, помогаю, кому делать нечего. Одно нравится — все время в разъездах и задумываться некогда.
Весной, вот так случайно, встретил Тоську — подругу Валькину. Она сообщила, что та работает биологом средней школы в одном маленьком городишке.
Несколько раз проезжал я мимо. Подойду, постою у ворот, а войти не решаюсь. Как бы, думаю, хуже не наделать. Возможно у нее семья, а я тут нарисуюсь с бухты-барахты. Но однажды все-таки решился. Подошел к техничке и спросил о Вальке. Та ведро поставила сразу и смотрит на меня.
— А Вы кто ей доводитесь?
— Да, так — знакомый просто.
Женщина еще раз осмотрела меня внимательно и, глядя прямо в глаза, с видимой надеждой спросила:
— А Вас, случайно, не Валентином зовут? А то она все его ждала. Говорила, что он все равно приедет в ней. Да так и не дождалась.
— А что случилось? Она уехала?
— Утонула наша голубушка. Сама, видно, не думала, не гадала. Разоделась вся и пошла за реку. На мостках запнулась и упала в воду. Люди видели, а спасти не успели.
Валентин закрыл глаза и уронил голову на грудь. Я, пораженный концом рассказа, тоже был потрясен и не мог проронить ни слова. Мы долго молчали. Наконец, пытаясь разрядить обстановку, я спросил:
— Ну, а со своей Нонной любимой ты встречался?
— Нет. Кто-то, видимо, ей написал о нашем происшествии с Валькой. Конечно, наврали больше чем надо. А как докажешь, что ничего, в общем-то, и не было? Она разразилась злобным письмом ко мне, а через месяц вышла замуж за какого-то старика — председателя колхоза. Говорят, семью порядочную разбила.
— А ты как? Женой обзавелся?
— Да, и я через год женился. Тут на учительнице одной. Ничего, живем нормально.
Чувствовалось, что говорит он без желания. Я не стал больше расспрашивать и мы вновь сидели молча. За окном прозвучало объявление о приходе моего поезда.
Валентин встрепенулся, взгляд его вернулся к действительности. Он посмотрел в окно на подходивший состав.
— Что? Уже? Твой пришел?
Поискал глазами официантку и, неловко улыбаясь, предложил:
— Может остограмимся на прощанье? Когда теперь встретимся? Деньги у меня есть.
_Я_ отказался, ссылаясь на скорую встречу с рабочими совхоза и, дружески хлопнув его по плечу, спешно пошел к выходу.
Валентин как-то осел на стуле, глаза его потухли, на лице блуждала жалкая улыбка. Он прощально поднял над головой руку и так держал ее, глядя на меня, пока за мной не закрылась входная дверь.
Дождавшись объявления о посадке, я вышел на перрон и, проходя мимо буфетного окна, вновь увидел Валентина. В его руке был полный стакан водки. Жадно выпив, он склонился над столом, оперся об него локтями и, положив голову на ладони, замер в недвижимости.
Наверное, мне нужно было бы вернуться, успокоить его, сказать какие-то добрые слова о том, что все мы не безгрешны, что порой нами руководят обстоятельства, а, может быть, даже путь каждого из нас заранее предопределен судьбой, но за моей спиной двинулся, застучал буферами ожидаемый мной поезд. Я вошел в полупустой вагон и присел на скамейку. Поездное радио заливалось бодрой музыкой, пассажиры вокруг меня вели бесстрастные разговоры, а я никак не мог успокоиться и все думал о том, как много делается в жизни ошибок, исправить которые в дальнейшем уже невозможно.