Черная лаванда
Александр Аханов


Александр Аханов известен читателю по литературным публикациям в тюменской периодике.

Документальная повесть «Черная лаванда» – это рассказ о тюменцах – участниках ликвидации последствий катастрофы на Чернобыльской АЭС в апреле 1986 г.

Книга будет интересна широкому кругу читателей.





ЧЕРНАЯ ЛАВАНДА





ТЕХНИЧЕСКАЯ СТРАНИЦА


ББК 84.44

А 95

АХАНОВ А.И.



Черная лаванда: Документальная повесть. – Тюмень: СофтДизайн, 1997. – 208 с.

Александр Аханов известен читателю по литературным публикациям в тюменской периодике.

Документальная повесть «Черная лаванда» – это рассказ о тюменцах – участниках ликвидации последствий катастрофы на Чернобыльской АЭС в апреле 1986 г.

Книга будет интересна широкому кругу читателей.



© Аханов А.И., 1997.

© Тюменская региональная общественная организация «Ассоциация солдат – ветеранов Чечни» (издание), 1997.

© СофтДизайн (оформление), 1997.

I

SBN 5-88709-058-8




ОТ АВТОРА


Тюменской пожарной роте 29-го полка химической защиты ПОСВЯЩАЮ




Выражаю глубокую признательность писателю Станиславу Мальцеву за ценные замечания при редактировании «Черной лаванды» и его терпение, позволившее дочитать рукопись до конца.

Благодарность и признательность приношу от имени ассоциации солдат – ветеранов Чечни, в фонд развития которой пойдет часть доходов от реализации книги, Тюменскому филиалу Ямало-Ненецкого социального коммерческого банка.

Самые теплые пожелания коллективу Тюменского областного музея изобразительных искусств за его участие и помощь в подготовке к изданию моей книги: Л. Овсянкиной, Е. Козловой, Н. Федоровой, Н. Сизевой, В. Субботиной, И. Мануйловой.

    Автор



Разрушить сарай может любой осел, а построить его может только плотник.

    Сэм Рэйнберн, конгрессмен США.



Die Soldaten müssen so vie, so krepieren (Солдатам всё равно подыхать).

    Фельдмаршал К. фон Гетцендорф.






СПРАВКА


ЛАВАНДА_(lаvапdиlа) –_ род растений сем. губоцветных. Невысокие кустарники и полукустарники, реже многолетние травы. Св. 25 видов, главным образом в Средиземноморье. Как ароматические растения виды лаванды использовались еще до нашей эры, культивируются для получения эфирных масел. Основной источник – средиземноморская полукустарниковая лаванда узколистная _(L._angustifolia)_. В СССР выращивалась в основном в Крыму, Молдавии и Краснодарском крае.

ЧЕРНОБЫЛЬ – 12,5 тысячи жителей. Впервые упоминается в летописи XII века. Назван, скорее всего, из-за обилия в районе города полыни – чернобыльника. До АЭС приблизительно 16 километров.

ПРИПЯТЬ – 49 тысяч человек; 5,7 квадратных километра. Общая протяженность улиц – 12 километров, сберкасс – 3, ресторанов, баров, кафе – 10, Домов культуры – 3, общежитий – 23. Город с 1979 года, до АЭС – два километра.

РЕАКТОРЫ на АЭС типа РБМК-1000 – тысяча мегаватт электрическая мощность, 3200 мегаватт – тепловая. Охлаждение кипящей водой. Топливо – низкообогащенная окись урана. В одной тонне топлива – 20 кг горючего. Загрузка реактора – 180 тонн. Замедлитель – графит. Температура пара – 280 градусов по Цельсию, давление – 65 атмосфер. Считается, что общий выброс радиоактивных веществ при взрыве – 3,5 процента от общего количества радионуклидов в реакторе.

ЗАТРАТЫ НА ЛИКВИДАЦИЮ составили около восьми миллиардов рублей в ценах 1986 года.




МАЙ


Начало было в стиле детектива.

15 мая 1986 года в четыре утра по тюменскому времени, или в два часа по Москве, в дверь постучали. Открываю. На пороге двое.

– Такой-то?

– Да, а в чем, собственно...

– Распишитесь!

– За что?

– Из военкомата... С вечера уже по городу ездим, еле ноги таскаем. Командиры в войнушку поиграть захотели...

Расписался... И угодил таким образом согласно полученной повестке военкомата на учебные сборы сроком на 30 дней. В военкомате, куда полученная бумага предписывала прибыть в 8 утра, было словно на ярмарке – ни пройти, ни протолкнуться, всюду сидели и стояли, суетились и курили мужики самого разного возраста.

Разговоры:

– Во, народу собралось! Откуда?

– Ты чё, парень, слепой? Не видишь, что все пожарные здесь – леса горят в Пермской области.

– Какая там Пермь! Афганистан ждет!

– Да пошел ты со своим Афганом! В Красноярск на учения!

– Ну. Говорят, пушки будем по горам таскать.

– А может, на Чернобыль?

Слабая догадка отметается гулом негодующих голосов:

– Да иди ты... со своим Чернобылем! На китайскую границу, леса там пластают только так! По радио передавали.

– А я, когда позвонили, сразу подумал – менты! Вспоминаю, где чего натворил? Может, по пьянке? Вроде бы ничего не украл...

– Какой тебе, на хрен, Китай?! На Андреевское озеро, там уже и палатки стоят...

Мимо пробегает какой-то взъерошенный майор.

– Товарищ майор! Куда? Нас куда?

– Не могу знать!

– Товарищ майор!

– Ну, ей-богу, ребята!

Врет, конечно. В военкомате и не знает?! Наверняка адрес «доставки» известен. А нам знать «не положено». Известное состояние. Весь последующий за утром день ушел на переезды, переклички, согласования, утряску, увязку. Была и приемная комиссия в областном военкомате.

– Военный билет? Так... Болен?!

– Да нет, вроде...

– Так... Сидел?

– Дак это...

– Если сидел – помалкивай, нам лично это и на х... не нужно! Годен! Годен! Одевайся!

– Та-ак... военный билет... болен... техникум... что?

– Да как все...

– Следующий!

Только к вечеру вся живописная толпа оказалась на территории военного училища. ТВВИКУ встретило долгими и нудными походами за формой, мытьем в бане, поисками разных прапорщиков, заведующих складами. Видело это училище за свою историю всяких раздолбаев, и неудивительно, что мы тоже относимся к этой категории. Это я к тому, что выдали нам какие-то подозрительнейшего вида подушки и одеяла совершенно неопределенного цвета, рюкзаки и котелки с ложкой и кружкой. Прижимая к груди, тащим всю эту груду барахла через немалую территорию до спального корпуса. Очень мы похожи на толпу мародеров, уже бросивших оружие, но еще не расставшихся с привычкой грабить, применяя оное.

Насколько все были разные в гражданской одежде, настолько стали похожи в форме. Она на всех сидит как-то неопределенно, ремни болтаются под кругленькими животиками. Сейчас, без знаков различия и без всякой выправки, мы действительно похожи на «партизан», как обычно именуют переподготовщиков.

Нервничают и курят. Я не курю – следовательно, не нервничаю. Беспорядок и неопределенность. Курсанты училища с интересом смотрят на нашу толпу, что пытается маршировать на плацу. Нам смешно – отвыкли кто за пять, кто за десять, а кто и за двадцать лет гражданской жизни.

– Серега! Ногу подбери!

– Серега! Ты куда попер... забор там!

Сергей Янащук, шустрый невысокий крепыш, уже получивший от местного майора прозвище Чебурашка за развалистую, как у этого героя мультфильма, походку, улыбается во весь рот, поблескивая коронками и страшно грохая сапогами. Куртка расстегнута, из-под нее лихо выглядывает тельняшка.

– Ггуб-дуп! Ггуб-дуп! – плац дрожит от наших сапожищ, отвыкли, оказывается, не совсем.

– Р-рота! В стол-ловую, шагуум-мм-марш! – временный наш командир старательно топчет бетон сапогами.

Верный привычке записывать все самое интересное, начал вести дневник. «Интересное» началось еще в казарме. Разумеется, мы сначала познакомились. Тюмень, Тобольск, Ялуторовск. Война?! За оградой волнуются родные, как всегда в подобных случаях, их не пускают, но...

Сначала к одному нашему товарищу прорвались родственники со справкой о больном его сердце – это когда укрепилось подозрение о Чернобыле. Затем спасенный привез несколько бутылок водки, и наша комната дружно отметила начало службы. После праздника Валера Коробицын стал, как говорят в народе, «гнать» – нес околесицу, бродил по комнате как сомнамбула, разговаривая с невидимыми нам собеседниками, или сидел на кровати, устремив потухший взгляд в пространство, затем начинал что-то искать.

Похоже на белую горячку, ту самую «делириум тременс». Кое-кто посмеивается над ним, но смешного здесь мало. Что будет дальше – сказать трудно, но ничего хорошего предвидеть нельзя. Сказали об этом майору, что курирует нас.

– Не знаю, ничего сделать нельзя, – ответил хмуро он. – Раз призвали, значит, призвали.

Понятно, детектив продолжается. Народ знакомится, сыпятся анекдоты, байки, сплетни о женщинах, но у всех в глазах застывший вопрос: «Куда? Зачем?».

Итак, мы ждем поезд с востока. Он идет с техникой и людьми. А пока бегаем в самоволки, кто может. В армии интересно первые два дня, затем – тоска-смертушка.


17 МАЯ, ВЕЧЕР

Поезд, а точнее состав, стоит, наконец, вблизи моста, что в створе улицы Мориса Тореза, привлекая внимание окружающих пламенеющими на солнце пожарными машинами на платформах. Да-а! Всем сюрпризам сюрприз! Нашей роте предоставили такой же вагон, о котором поэт еще лет семьдесят назад сказал: «Сорок человек или восемь лошадей».

Лошадей у нас нет, но народу достаточно, тесно, как в очереди. Вульгарнейший товарняк, в котором перевозили скот, – следы его жизнедеятельности по всему полу. Теперь повезут нас. Противно. Для полноты восприятия не хватает «максимов», торчащих из дверей, чветырехгранных штыков, обмоток и паровоза, обдающего всю эту картину живописно-черным дымом. А так – полная и сочная картинка из жизни первой мировой, гражданской и прочая войн. Вот сейчас выйдет некто в буденовке и как заорет: «Товарищи красноармейцы! Злобный и кровожадный враг наступает на нас! Республика в опасности! Все, как один, на защиту Отечества!».

Стали сколачивать нары – непременный атрибут военной, зэковской и, как я догадываюсь (и оказался прав), нашей новой жизни. Метем пол, выковыриваем щепочками из щелей навоз, колем дрова для печки-буржуйки.

Одно «утешение» – соседи-барнаульцы едут точно в таком же вагоне и с тем же «комфортом». А вот командиры устроились в пассажирском вагоне, там и туалет есть. Нас не пускают. Справляйте нужду как хотите. Понятно, у командиров звездочки, а звезда, пусть и маленькая, освещает путь к туалету. А я-то думал, почему это так мало иной раз бывает звезд? Потому! Командование не желает свой свет на нас расходовать – аккумуляторы раньше времени сядут.


18 МАЯ, ВЕЧЕР

Состав переместился к перрону вокзала, на котором теперь смешение военных и гражданских лиц, поцелуи, слезы и прочие весьма необходимые по ходу пьесы атрибуты. Поезд отошел от перрона под звуки «Лаванды», доносящиеся из чьего-то радиоприемника или магнитофона. Все! Едем!

«...В нашей жизни все бывает, и под солнцем лед не тает», – заливаются Ротару и Йоала. Вот это точно! Наша жизнь такова, что едва успеваешь голову пригибать: то китайские пули на Даманском, то афганские под Кандагаром, то еще где-либо «в зоне наших интересов». Ну, София Михайловна, теперь я знаю, как назвать повесть, – «Лаванда», и отныне да будет так!

Товарищи пассажиры на вокзале удивленно-почтительно провожают ряд пожарных машин разных марок и ИМР – инженерную машину разграждения. Она внушает почтительный ужас: мрачная, грубая, с малюсенькими иллюминаторами – гибрид краба и свиньи, – впереди нож бульдозера, сзади – клешня-манипулятор.

От железнодорожников узнали совершенно точно – едем на Чернобыль. А командиры все «хранят тайну». От кого, интересно? Поезд так бросает на стыках, что ручка выписывает на бумаге спирали и восьмерки. «Кайзерштрассе», – говорил о подобных дорогах один мой приятель, то есть царская, королевская дорога. Интересно, как по таким путям возят химреактивы и боеприпасы?! Кто-то из ребят дал почитать половину газеты «Красная звезда» за 8 мая. Большая статья «К событиям на Чернобыльской АЭС». Раздолбали в ней США как организатора истерии, заодно сурово предупредили мировую общественность за то, что «время подтвердит безответственность, а с нею и неизбежные политические издержки тех, кто использовал эту беду для раздувания недоброжелательства и клеветы». Ладно, посмотрим, как события развернутся в дальнейшем. По нам уже не нужно наносить ядерный удар – мы и так готовы...


20 МАЯ. 21 ЧАС 00 МИНУТ

Третью ночь встречаем в дороге. Поезд продолжает швырять на стыках, самочувствие пока нормальное.









_Герои_повести –_ликвидаторы_последствий_катастрофы_на_Чернобыльской_АЭС._



Природа вокруг русская – та, что показывают в кинофильмах и что рисуют художники. Едем, спим, едим. Повара-барнаульцы готовят ужасно, даже я сварил бы лучше. Подозреваю, что они такие же повара, как я Фрэнсис Дрейк! Но есть-то ведь хочется!

Командир нашей отдельной пожарной роты старший лейтенант Александр Владимирович Ивасюк присматривается к нам. Ему всего-навсего 27 лет, кажется... Запрещает играть в карты. А что еще делать в пути? Правда, я не картежник, мне все равно, а вот другим тяжко. Едем, спим, едим, болтаем. Тесно нам на наших нарах, едва-едва помещаемся – народу вон Сколько! А запах от сапог и портянок! Непередаваем! Ну, это тоже относится к тяготам воинской службы. Хотя... Не мешало бы по сему поводу давать молоко за вредность. Сапоги, намазанные жуткой смесью из рыбьего жира и гуталина, «благоухают» так, что даже плохая собака-ищейка обнаружит наш состав километров за пятьдесят.









_Герои_повести –_ликвидаторы_последствий_катастрофы_на_Чернобыльской_АЭС._




21 МАЯ. 8 ЧАСОВ 45 МИНУТ

Воронежская область приняла нас хорошо. Станция Георгиу-Деж. Названа именем почившего (в бозе?) румынского коммунистического деятеля. Помнится, ранее станция и город при ней именовались иначе – Свобода, а при поганом царском режиме – Лиски. Нужно бы уточнить этот момент в словаре, но он далеко, а город – вот он.

Стоим, отдыхаем от тряски. Не преувеличивая, скажу: трясло немилосердно. Дорога смахивает на стиральную доску. Подбрасывало так, что создалось впечатление о квадратных колесах у состава. Верхние нары ужасающе скрипели и трещали. К счастью, обошлось без жертв. Неудобств, больших и малых, – хоть отбавляй. По малой нужде еще можно сходить – приоткрыл дверь и поливай шпалы, а, простите, по большой физиологической потребности? Если ты не цирковой артист, то, как говорила тетя «кавказской пленницы», «ничего у тебя не вийдет...».

Утешает природа. Едем как по картинной галерее. Вот, направо, Левитан, налево – Саврасов, впереди – Дейнека. Любил он изображать гипертрофированно жизнерадостных женщин-домкратов. Я понимаю, сексуальные пристрастия тоже немало значат, но иногда глаза бы не смотрели, как, например, на эту группу железнодорожных рабочих, забивающих костыли в шпалы на каком-то полустанке. Здорово! Кувалды и женщины! Шпалы и женщины! Домкраты (натуральные, железные) и женщины! Только в стране победившего труда такое и возможно. Не знаю, как в Польше либо в Венгрии, но у нас дамы на строительстве железных дорог употребляются за милую душу. Никому не стыдно – ни здоровенным начальникам, посылающим матерей на адскую работу, ни начальникам начальников, могущих, но не желающих изменить настоящее положение. Хотел было выпендриться и ввернуть «Status quo», да уж не по-российски это, не по-пензенски, не по-рязански. Сколько ни выпендривайся, а женщины как работали на тяжелых работах, так и работают после знаменитого лозунга тридцатых годов «Девушки! На трактор!».

Мы же начинаем знакомиться поближе. О ЧАЭС ни слова. Дело, видимо, серьезнее, чем об этом пишут. А писать наши умеют! Заливать – тоже. Мы все испытаем на собственной шкуре, нет, грубовато, – коже. Я отношусь уважительно к этой части (и значительной!) тела. Что мы без нее? Пособие для студентов-медиков. Нас сведут, как сообщили, наконец, «расколовшиеся» командиры, в батальон, который и займется радиацией. По этому поводу Юрий Крохмалев, мой сосед по нарам, заметил: «Пожарная рота – ужас Чернобыля!».

Действительно, «ужас». О радиации едва ли кто из нас имеет достаточное представление. Итак, Крохмалев произнес эти пророческие слова и занялся своей фляжкой – пишет на чехле каллиграфическим почерком: «Партизан Юра Крохмалев». Всю надпись обнимает лента, концы которой красиво уложены волной. Оригинально смотрится надпись на почти сорокалетнем «Юре», сын которого тоже в армии, но в другой части страны.

Я жутко позавидовал и попросил мне сделать такую же композицию, разумеется, изменив имя и фамилию. А в это время ребятишки, узрев близ путей туалет, озарились счастливыми улыбками при взгляде на это чудо. Ведь несколько дней мы не видели ничего подобного!

Сервис просто немыслимый! Невзыскательное по архитектурным данным строение за каких-то двадцать минут побило рекорд посещаемости Третьяковки. «Вдруг из маминой из спальни, кривоногий и хромой, выбегает...». Да-с... показался комбат Балинбах и командует: «Отставить! По вагонам!». Жаль, так хотелось посидеть по-человечески. Вот! В связи с этой фразой вспомнил анекдот о Ходже Насреддине. Забрался он как-то в чужой сад абрикосов отведать. Откуда ни возьмись хозяин. Ходжа быстро присаживается, будто справляет нужду. Хозяин его спрашивает: «А ты, что ты тут делаешь?». Ходжа: «Не видишь, нужду справляю...». Хозяин замечает возле Ходжи коровью лепешку и недоуменно говорит ему: «Да, но это же коровья?!». На что Насреддин отвечает: «Ну и что? Ты же не дал мне спокойно, по-человечески!».

Запрыгиваем обратно в стойла: армия, хоть и партизанская, пока еще слушается приказов.

В _15_часов_ пересекли границу с УССР. Все ближе к цели. На элеваторе ребята выпросили ведро семечек, и теперь шелуха летит в обе двери вагона. Разнообразие в еде какое-никакое, ибо стандартная пища уже как кость в горле.

_17_часов._ Остановка. Построение. Замполит роты Олег Геннадьевич Мурашов поздравляет Бетехтина с днем рождения. Мелочь, а приятно.

_21_час_05_минут._ Тошнотворнейший запах йода, хлора и фекальных вод рвется в вагон, от чего, собственно, я и проснулся. Тошнит, даже желудок волнами ходит. Ничего себе аромат, не хуже немецкого «Циклона»! Может, мы попали в зону испытания химического оружия? Длилось это безобразие до станции Сухой. Дневальные в обоих вагонах дышат через рукава бушлатов. Ужас! Но из всех спящих никто более не проснулся. Вот так и погибают во сне от удушья. Правда, сапоги и портянки пахнут тоже знаменито – издают «потную спираль», как сказал Лесков, и спираль эта вводит в штопор мой организм. А каково женам моих товарищей! Вношу предложение: перед тем как «расписаться» или сыграть свадьбу, невестам тщательно обнюхивать обувку претендента на руку и сердце – мало ли что в дальнейшем.


22 МАЯ.7ЧАСОВ 05 МИНУТ УТРА

Проехали Гоголево. На перроне памятник Николаю Васильевичу. В воздухе разлит запах сирени и белой акации, густой и плотный, почти осязаемый. Может быть, как белый абрикос Флоренции побуждал к творчеству Данте, Петрарку, да Винчи, так и запах сирени сказался на творчестве Гоголя? Кто знает, что дает толчок творчеству. Шиллер, например, любил запах гнилых яблок... Китайцы ели все подряд и изобрели фарфор и бумагу, порох и компас. Я люблю сливу-терновку, но толку пока нет никакого.

_11_часов._ Стоим на какой-то небольшой станции. Рядом, на соседнем пути, тепловоз, из окна улыбается машинист.

– Як настроение? Видкиля? Сибиряки?

Янащук и Королев говорят мне:

– Ну, Саня, ты по-хохляцки можешь, так давай!

Сказать, что могу, – преувеличение, так, пару десятков фраз, и то кубанского диалекта, в багаже найду.

– Сибиряки! И настроение гарное! В общем, пока ничего. А шо у вас працюваты треба? Чорнобшь, чи шо? Зараз як дамо!

– Як воно рвануло, уси жиды дриснулы с Киева хто куды, – смеется машинист. – На станциях столпотворение, билетив немае, идуть и идуть, матери их чорт! Зараз тыхенько...

Тронул состав, помахал рукой. Пролетели военные самолеты со звездами на крыльях. Немного напоминает киношную войну. У здания вокзальчика бабушки продают зелень – не боятся радиации.

...Проезжаем Киев. Какая красота! Сверкающие купола храмов, зеленые кудрявые холмы, яхты на реке. Днепр! Ах, Днипро! Правда, он не так широк, как у Гоголя, но простим Николаю Васильевичу его гиперболы – это Днепр! Колыбель славян, древний Борисфен!

Сечь бы тех деятелей, что сбрасывают в реку миллионы тонн отходов, и заставлять пить ту воду без очистки! Говорят, при царе Алексее Михайловиче наказывали любого кожевенника, который выливал в реку одну бочку квасцов. Всего одну бочку раствора еще не самого ядовитого! А как наказывали, наверное, понятно.

Саша Полковников смотрит на всю эту красоту и бормочет под нос:

– Да... Это не Тюмень, а дороги какие!

_19_часов_05_минут._ Стоим примерно в семидесяти километрах от конечной станции, от которой пойдем своим ходом. Командиры непрерывно совещаются. Напряжение в вагонах растет вместе с наступающими сумерками. Наш ротный назначил боевые расчеты на каждую машину. Сколько же лет я не сидел в отсеке боевого расчета? Уж и не помню ничего, как будто... Все курят, дым клубами валит в открытые двери. Это сколько же армия изводит папирос и сигарет?

_Около_23_часов._ Станция Вильча – конечный пункт. Множество вагонов на путях, редкие огни. Уйма комаров! Как в Сибири! Пикируют с воем, как маленькие истребители, и с ходу под одежду.

_23_часа_11_минут._ Из вагонов осторожно высовываются ребята. Убедившись, что радиация не висит в воздухе и не рушится на головы кусками, осмелели и выскочили на песок, обильно рассыпанный по всей станции. На станции, кроме нас да двух-трех дежурных, нет никого. Висят предупредительные плакаты. Далеко за лесочком, силуэтом напоминающим громадный замок, брешет собака. Темь, как в подвале.

Начинается выгрузка. Водители включили фары машин, гремят инструментом, освобождая технику от крепления. С утробным звуком стартера завелся ИМР. В желудке завибрировало и застучало. Мощь! Ночь пульсирует и подрагивает под обвалом выхлопов ИМР. Если смотреть со стороны, что я и делаю, отойдя метров на пятьдесят, – армия готовится к наступлению. Гром и вой двигателей, лязг гусениц, треск коробок передач... Чувствуешь себя таким хрупким, ничтожным, как ручейник без панциря.

Вновь становишься солдатом в войну, когда прет вражеский танк, а у нас даже гранат нет...

ИМР, поднимая клубы пыли и песка, гремя и звеня выхлопами, медленно сползает с платформы, забирается на трейлер. Своим ходом ей нельзя – асфальт мнется под гусеницами как ткань. Выхваченные светом фар деревья, колодец у забора, укутанный полиэтиленовой пленкой, домики в глубине ночи – все это так мирно, так спокойно, что никак не верится – ЛЮДИ ОТСЮДА УШЛИ...


23 МАЯ. 2 ЧАСА 30 МИНУТ

Выгрузка закончилась, теперь всей ротой ищем Валеру Коробицына. Вот только что был на глазах и исчез.

– Темно, как у негра в жопе, – кто-то, бурча и освещая путь спичками, спотыкаясь о шпалы, пролазит под вагонами. – Сукин сын, и куда его понесло?!

Расстроенный комбат и серый, как грязная портянка, комроты мечутся по станции, тоже, чиркая спичками, лазят между техникой, прыгают по платформам. Ищем все. Десять, двадцать минут, полчаса. Вот! Нашли! Спит в грузовой машине под матрацами. Это, видимо, еще не последнее наше развлечение, что-то еще будет. Комбат выпустил воздух, как проколотая шина: «Уфф! Аххх...».

_4_часа_30_минут._ Наша колонна пожарных машин, наверное, странно выглядит в этих местах. Да и вообще все странно. Рассвело. Едем сквозь слезы одиноких старушек на обочинах шоссе. Едем медленно и поэтому все замечаем. Некоторые бабушки крестят машины:

– Куда, солдатики? Погибель там...

Эх, бабули! Погибель – это возможно. Нам гибнуть не привыкать. Я вот не был на войне, но в море тонул, гадюка кусала, на спину горящая балка в доме падала! пулю из пистолета в ногу получил, с обрыва падал... И так далее. Может, и радиация обойдет?

Села, что проезжаем, пусты. Красивые, богатые дома в этом районе, зеленые сады. А мы... Мы едем туда, где легкая дымка тумана, изумрудные поля пшеницы и ржи и темный васнецовский лес. Вот сейчас из чащи выскочит Серый Волк с Иваном-царевичем и Василисой Прекрасной и наметом пойдет вдоль шоссе...

Наверное, я говорю все это вслух, потому что сидящий рядом Саша Полковников вдруг спрашивает:

– Что, что? Какие это впостельные тона?

– Да не «впостельные», – говорю ему, – пастельные, краска такая нежная, карандаши есть, специально для художников.

Полковников кивает головой: все равно не знаю, мол. Забавный тип. Здорово похож на Швейка, во всяком случае те же голубые невинно-честные глаза, простодушное выражение, форма военная. Весу, правда, маловато. На «гражданке» работал водителем, меня зовет «Санек».

Надо признаться, в данный момент наша армия сильно напоминает в свое время описанную великим чехом австро-венгерскую армию. Разве что слегка модернизированную и со звездами во лбу.

_5_часов_утра._ Солнце встало из-за леса. Наши машины как крупные божьи коровки на сером шоссе – вот-вот расправят крылышки под теплыми лучами и стаей воспарят над Украиной. На столбах и крышах торчат аисты – чихать они хотели на радиацию. Колонна остановилась, все повыскакивали, глазеют на экзотику. А она – ноль внимания на нас. Ясное дело, мы сверху такие букашки-таракашки!

На обочинах аншлаги: «В лес не заезжать!». А лес природный, не какие-то там посадки – высокие могучие сосны. Вот проехали шлагбаум, двух милиционеров в респираторах. Их пост-будочка обернут полиэтиленовой пленкой, словно большая конфета торчком стоит на обочине. Машины свернули в лес. Вкусно пахнет смолой и хвоей. Впереди показался громадный, гигантский луг. Остановились среди трав. И сразу же началась дурацкая неразбериха. Эти приказывают одно, другие – другое, те отменяют только что полученные указания, все офицеры без исключения размахивают руками, тычут пальцами во все стороны. Словом, атмосфера жуткой деятельности.

_13_часов_35_минут._ Идет расстановка техники. Жарко, ни облачка. Травы пахнут просто одуряюще. Наша рота моется у машин – благо, воду привезли еще из Тюмени, остальные завидуют. Жаворонки и кукушки повествуют окружающей среде, до чего же хорошо жить. Тихо вокруг, если не считать время от времени возникающего гула пролетающего Ил-14, измеряющего радиоактивный фон. Он тащит за собой на тросе некую конструкцию колбасного вида. Там, видимо, датчики-передатчики и прочие технические извращения. Вдалеке подрастают палатки, словно грибы неизвестного вида. Мы окружены горами матрацев, ящиков, банок тушенки, еще чего-то, под ногами похрустывают пожарные рукава.

_20_часов_20_минут._ Ивасюк бегает по огромному полю и желает объять необъятное. Так не бывает. Еще незабвенный Козьма Прутков вполне определенно высказался по этому поводу. Та-ак, начинаем и мы ставить палатки. Шум, советы, визг пил и очень родные словопостроения типа: «Да пошел ты...». – «Сам иди...». Мимо нас связисты тянут свои провода. У одной из машин сидит Коробицын. Он с утра ничего не ест. Я пытаюсь накормить его и вообще присматриваю – уже дважды уходил в лес, да мы его выловили. Взгляд у Валеры отсутствующий, тоскливый. Жуткий, безнадежный взгляд. Мне несколько не по себе. Какой идиот из призывной комиссии решил, что место Валеры на АЭС?

Суета усиливается по мере наступления темноты. Уже по всей поляне разбросана масса вещей, горят фары, а офицеры все машут руками, продолжая неизвестно с чем спорить. После ужина «на сухую тему» партсобрание полка. А тема – очередной выброс в Чернобыле. Говорят, что в Чернобыле, но ведь это на станции, а реакторы ее находятся в шестнадцати километрах от города. А вот Припять – собственно город при АЭС – до сих пор не знали. Во всяком случае до 26 апреля сего года мало кто интересовался им, разве что спецслужбы из-за «бугра».


25 МАЯ. 9 ЧАСОВ 05 МИНУТ

Вчера ездили в Припять. Не знаю уж почему, но замполит роты Мурашов попросил именно меня сказать речь перед первым выездом в Припять. Я и поведал полку, что, как и все, боюсь радиации и реактора в частности, но раз так требуется, значит, пойдем и будем работать – сколько надо, сколько сможем.

Оваций, разумеется, не было, никто не задушил меня в горячих объятиях, да я всего этого и не ждал. У полка настроение пасмурное. Оно и понятно: радиация – штука невидимая, и когда ударит – не объяснили, видно, не до того было. Завели мы свои пожарки и вперед, во славу Отечества. И это в который уже раз только на моей памяти. Об истории промолчу, ибо стоит только раскрыть любую книгу...

Итак, впереди Припять. Проезжаем мимо АЭС. Вид удручающий. Четвертый блок выглядит так, будто в него угодила парочка бомб килограммов на пятьсот каждая. Осколки бетона, куски плит, торчит арматура. Рядом, через дорогу, валят лес. «Рыжий лес». Он получил это название оттого, что в результате «удара» радиации хвоя на деревьях пожухла и выцвела. ИМР таскает здоровенные сосны, как прутики, гремящий вертолет заливает чем-то липким обочину дороги.

Проносится разнообразная техника, в основном специальная, но много и гражданских машин. Пыль столбом! Вихрится за машинами и оседает на нас. Лица под респираторами потеют, чешутся щеки и подбородок. Бриться надо тщательней, что ли? У въезда на мост со стороны Припяти стоит синий «Беларусь» с открытой дверцей. У всех нас из карманов выглядывают дозиметры ДП-22, полученные в полку. И мы похожи на киношных героев.

Въехав в город и облачившись в ОЗК – общевойсковой защитный комплект, – стали похожи на невероятных уродов, чудовищ, птеродактилей, мутантов совдеповских. Жара! Пот стекает в сапоги-чулки струями, тепловой удар так и ждет случая вмешаться в происходящее. Гляжу на ребят, а они рассматривают город, жуют губами – курить хочется, а не покуришь. Небось, каждый себя жалеет, а может, и с жизнью пару десятков раз успел попрощаться – ведь никто не скажет. На миру и смерть красна! Если бы, конечно, от нашей гибели да родные наши жить бы стали раз в десять лучше, ну еще кое-как можно допустить наше героическое перемещение в райские кущи. Хотя раньше времени не хочется. А с другой стороны, кто знает свое время?

Так... Воды в емкостях машин нет, следовательно, нужно разыскать. Подъехали к одному гидранту – с фоном, к другому – не работает. Нормально. Поехали к реке – вдруг да фона нет. Как же! Фонит, зараза. Долго мотались вокруг да около и обнаружили-таки за городом, в каком-то селе. Постояли под сенью тополей и прочей ботаники, напились и в атаку. Едем вдоль бережка – желтый песочек, зеленая травка, кудрявые прибрежные кусты ивняка, а вдалеке синий – то ли от старости, то ли от расстояния – лес. Сейчас в нем столько живности! Человек-то прыти поубавил. Вода плещется в чреве машин, их покачивает на мягком песочке. Идиллия в стиле ретро.

Парни бурчат что-то нечленораздельное. Жара в кабинах до того «забодала», что хоть раздевайся. Черт его знает, какая сейчас температура внутри наших организмов! Во всяком случае все вирусы сдохнут от перегрева. Та-ак, подъезжаем к городу, сейчас он нам «задаст перца», как говаривают на Кубани. Припять производит необычное, жуткое впечатление. Мигают огни светофоров, телефонная станция не отключена – заходи, звони. Кому позвонить? Господу Богу, если такой есть?

– Алло! Алло! Это рай?

– Ну.

– Кто у аппарата?

– Кто-кто! Не знаешь, что ли? Св. Петр...

– А-а! Здорово, Петруша! Нам бы Создателя!

– Господь отдыхает! А вы, собственно, кто?

– Мы из Чернобыля. Уж больно надо, Петруша. На пару слов.

– Я же сказал: отдыхает Создатель, слава ему!

– Петр, тебя же по-человечески просят! Ты ему так слегка намекни... дело спешное, не требует отлагательства. Ребята, мол, уже в белых тапочках...

– Так Отец наш разгневается!

– Не должен. Сам же писал: «Возлюби ближнего своего». А?

– Ну хрен с вами! Приглашу, раз такое дело. Но гнев божий в случае чего на вас направлю, имейте в виду!

– Да ладно, переживем, не впервой...

Зашуршало в телефоне: наверное, Петр зацепил крылом трубку, затем через пару минут, или как они там в раю называются, в трубке зарокотало:

– Сам у аппарата. Слушаю. Кто это?

– Мы, Господи... Мы!

– Кто «мы», гром небесный?!

– Так на то ты и Создатель, чтобы прозревать, в бога и в душу твою мать! Ты куда смотрел? Зачем реактор взорвал?

– Да... да... да я вас... Да со мною, Создателем вашим?! На колени! Да вы в поте лица своего...

– А это я – твое создание, которое, так сказать, по образу и подобию твоему...

– Накажу, нечестивец!

– Не глупи, Господи! Ты и так наворотил достаточно! Не тех наказываешь, шо у тобi, повылазiло?

– Да я тебя... Да ты у меня...

– Извращенец ты, Господи! И хам ко всему! Дети чем тебе не угодили? Прощай!

– Да я... тебя вечного блаженства лишу! Ты у меня в геенне огненной гореть будешь!

– А пошел ты... Мы, по-твоему, где находимся, ась?!

Повесил я трубку на место и пошел к своей машине. Хочешь-не хочешь, а работать надо. По улицам рокочут бронетранспортеры. Вместо пулеметов водители воткнули палки, издали очень похоже на ствол. Наши шаги гулко отдаются во дворах, кошки и собаки у подъездов и под балконами внимательно смотрят на нас, но никто не виляет хвостом, не подходит. Редкие милиционеры тут и там. Ни одного жителя, черт побери!

Разогнали машины по дворам и начали обрабатывать дома по улице Леси Украинки. Пена клочьями сыплется со стен, переливающимися на солнце горками встает у подъездов, а через минуту исчезает – жара. На небе ни облачка. Это самолеты центральной аэрологической лаборатории, применяя спецреактивы, разогнали тучи, облака и облачка, и теперь дожди идут за тридцатикилометровой зоной, что образовалась после взрыва. Точнее, ее так очертили люди по минимальным фоновым излучениям.

Спины наши, раскаленные в резине, пылают, респираторы в прямом смысле слова можно выжимать. Это же сколько в человеке воды! Течет и течет! Шлепаем бахилами, как моржи ластами. Асфальт плывет, пузырится под солнцем, липнет к подошвам. Кое-где на нем заметны следы дамских каблучков-шпилек. Тут и там ходят с умными лицами дозиметристы, тычут своими щупами, качают головами. На траве стоять и сидеть запрещают. Оно и понятно – пыль скапливается. Как хочется пить!

Мы уже привыкли и к радиации, если, конечно, к ней вообще можно привыкнуть. Не привыкли, а свыклись со страшным зверем, невидимым и неслышимым, а раз его не видно, значит, как бы и нет. С ног не валимся – и хорошо. В душмана можно хотя бы выстрелить, а в радиацию только водичкой. Она в тебя альфа, бета и гамма, а ты в нее – водичкой... Не зря работали Мария и Пьер Кюри! Не зря Беккерель проводил опыты!

Моем по очереди стены домов с площадки автомобильного подъемника. Это 22–25 метров, уровень шестого–седьмого этажей. Стою в латаной-перелатанной «корзине», которая раскачивается, как шлюпка в шторм. Это ребятишки, сукины дети, поддали давление до одиннадцати-двенадцати атмосфер. Пожарный рукав даже звенит, выворачиваясь из рук, ствол прыгает, как живой. Впечатление такое, будто держишь в руках – ничего себе! – удава, а он пытается сожрать тебя вместе с ОЗК. Этакая мощь! Чуть не вылетаю из «корзины» так мотает. И ведь рукав не согнуть – твердый, как палка. А эти поганцы ржут. Из последних сил зажал рукав ногой, другую зацепил за поручень, руками гну, гну, гну эту дикую струю, словно молнию, блистающую где-то в вышине. Направил-таки на шутников. Ага! Разбежались, подлецы! Уменьшайте давление, редиски такие! Уменьшили атмосфер до пяти-шести, но и это сильно – в лоджиях то и дело разлетаются стекла. Пенная струя (в воду добавляем порошок СФ 2У) сметает стоящие на подоконниках банки, бутылки, горшки с давно засохшими цветами. Моем, моем, моем! Комполка сказал, что как только вымоем город – так домой. Подтруниваем над Петрухой Пуртовым – боится работать на высоте. Разумеется, не все могут болтаться в воздухе на сомнительной прочности конструкции, а в Петре килограммов девяносто живого веса.

Нить дозиметров ползет к максимальной отметке, соответственно, и доза тоже. Все то и дело вынимают трубочки и посматривают в них. Эх! Какой город! Парк – розы, ирисы, ромашки, цветет серебристый лох, запах, как у лучших французских духов, перебивает вездесущий запах озона и дымящегося асфальта.

Мы срываем прекрасные свежие розы, кладем на капоты машин – премия за активную дезактивацию объектов. Горы царицы цветов, но с фоном. Чуть-чуть портит впечатление. Хочется пить – нельзя, хочется есть – нельзя, хочется сидеть – нельзя! Вместо того нахожу гвоздь и царапаю на стене: Тюмень, 1986 год. Вдруг да придется посмотреть когда-нибудь!

И снова моем, моем... Пенные потоки текут по асфальту и быстренько испаряются. Интересно, в пустыне тоже так?

Пробросили рукавную линию к следующему дому – шестнадцатиэтажке – и моем. Проклятый фон и не думает уменьшаться, а прибежавшее начальство приказывает дважды и трижды промыть эту проклятую коробку. В одном месте 20 миллирентген, в другом – 200 и более. Мать честная! В некоторых квартирах открыты форточки, и теперь там пыли и пены, как на улице. Солнце блещет в окнах и режет глаза до слез.

Работали двенадцать часов кряду, выдохлись совершенно. Дозиметры показывают в среднем от 2,5 до 3,7 рентгена. По приезде в полк Ивасюк их отобрал, сообщив, что они не заряжены и потому дают неправильные показания. Мягко говоря, это неправда – незаряженный дозиметр работать не будет, как незаряженный автомат – стрелять. Тем более кто ответит? Ведь дозиметры выдали «неисправные, незаряженные», а это в армии далеко не поощряется – нарушение устава.


26 МАЯ

Чего-то суетимся, работаем по мелочам, обсуждаем проблемы (в курилке, разумеется): Ржанников, Хохлов, Игнатов, Слепнев и ваш покорный слуга. Каких только историй не наслушаешься даже за один час общения с коллегами по несчастью, по совместной службе, по героическому труду. Каждый из читателей пусть выберет наиболее подходящее его «внутреннему зрению». Погода, если бы не известные обстоятельства, была бы райской. Правда, портят впечатление шмыгающие туда-сюда в полковой туалет, вольготно раскинувшийся среди кустарников, наши сослуживцы. Нет, туалет наш, в отличие (и это здорово!) от полевых гальюнов Австро-Венгерской империи, настоящий, деревянный, с крышей и всеми прочими атрибутами, присущими этому типу заведений.

А частое его посещение контингентом есть результат неприспособленности «домашних» еще организмов к суровой солдатской действительности. «Каша им, видите ли, не та!». Ничего! Два раза на свете не умирать! Вот ужо как перестроим организмы, мы врагу покажем!

Над палатками, там, где есть «свет», появляются телевизионные антенны частных телевизоров. Но до нашей роты «електричество» не добралось.


28 МАЯ

Через день по очереди ездим в Припять лить воду на скрипучую мельницу социализма. А лить придется долго – выброс следует за выбросом. Вся таблица Менделеева в воздухе и в окружающей среде. И еще кое-что сверх таблицы, о чем Дмитрий Иванович не подозревал. Комроты выдал новые, в смысле со склада, дозиметры ИД-11. Эти закрыты и показаний не видно. Да и что увидишь на пластине из стекла, что находится внутри, если даже откроешь, без специального прибора, а именно ИУ? Да и срабатывают ИД, как кому в голову придет. И это наша техника! Того бы «ученого», кто их сообразил, дней бы на десять сюда. Хотя, может быть, дозиметры эти задуманы хорошо, да сделаны неважно, или применять их нужно не в этих условиях. Однако я видел, да и Хрупин сказал, что у некоторых офицеров в нагрудных карманах по два-три дозиметра ДП-22. Зачем, если они плохие?

Читаю «Труд» за 7 мая – «После аварии на Тримайл Айленд».

«...Цинично используя аварию на Чернобыльской АЭС для чудовищных по своей нелепости обвинений в адрес СССР и раздувания антисоветской истерии, в США пытаются тем самым отвлечь внимание от своего собственного неблаговидного поведения...

28 марта 1979 года на атомной электростанции Тримайл Айленд, расположенной в 16 километрах от Гаррисберга (штат Пенсильвания), в результате, неполадок в системе охлаждения и ошибочных действий технического персонала внутри реактора образовалась водородная подушка, которая стала препятствовать доступу охлаждающейся жидкости к активной зоне реактора... Как сообщает генеральный директор Международного агентства по атомной энергии (МАГАТЭ) X. Бликса, США лишь через несколько месяцев после инцидента на АЭС передали МАГАТЭ подробную информацию о случившемся...».

То есть мы намекаем, что нечего паниковать, правительство само знает, кого и когда информировать. Прецеденты в истории были? Были. Ну и заткнитесь!


30 МАЯ

Разумеется, жара. Обрабатывали 16-этажный дом. Тяжело забираться пешком на крышу в ОЗК да еще тащить рукав со стволом. Лифты отключены, но напряжение в щитовых есть – проверял. Кое-где гудят магнитные пускатели. Говорю мужикам, чтобы осторожнее с водой – радиация еще не убила, так электричество поможет. Квартирные звонки тоже под напряжением. Идем и звоним – кому, зачем? Тоска какая-то. Стоят в коридорах детские велосипеды, коляски, разбросана детская обувь... Эвакуация. Сколько же их было в нашей стране! Кое-где на первых этажах подключена сигнализация, и ею хотят охватить все дома – воровство и мародерство еще не изжиты в нашем передовом обществе.

С крыши отлично виден весь город, небольшой, к счастью. Иначе, как мы уже стали потихоньку «просекать», увезли бы нас отсюда в белых тапочках, но не тех, что персоналу АЭС для работы выдают. В городском парке колесо обозрения застыло как памятник былой жизни. Блестит на нещадном солнце река Припять. Думал ли я, что увижу эту легендарную реку древних славян? Здесь, в давние теперь уже времена, проходил «альтернативный» путь, обратный пути «из варяг в греки», выводящий в Балтийское море через реки Буг и Вислу. У Припяти не раз останавливали кочевников с востока и юга. А в последнюю войну по реке и в Пинских болотах ходила аж флотилия военных речных судов, имевшая целью опять-таки Балтийское море. Теперь на реке только чайки да мы, «партизаны».

Рассматриваю дальше. Прекрасно видны реактор – черный и страшный, вся станция, окрестные дома, водохранилище. Видна сосна-«подсвечник», будто специально взращенная природой тремя стволами из одного корня. Очень похожа на символ радиации – альфа, бета, гамма. В войну на ней немцы вешали партизан, теперь не мешало бы повесить пару мародеров. Через дорогу напротив Станции – зелено-желтый массив леса. Это через него в первые минуты взрыва прошло радиоактивное облако, окрасив хвою в желтый, коричневый и бежевый цвета. Этот массив и уничтожают потихоньку – очень велик уровень радиации. Пожарные в этом не участвуют – своих дел достаточно: всю Припять мыть – не перемыть.

На тротуаре близ «нашего» дома стоит замполит полка подполковник Чайковский и восхищенно крутит головой: «Молодцы, ребята! Так держать!».

Мы, конечно, молодцы, да лучше бы этой работы вообще не было. На соседнем доме тоже сидят наши, курят, свесив ноги с парапета, кашляют. Мягкая кровля пузырится на солнце, вода моментально испаряется, едва коснувшись смолы. Большая, черная, вонючая сковородка! Внизу в переулках копошатся АРСы – авторазливочные станции, чего-то моют. Машины несерьезные, слабенькие. Да и наши «пожарки» так себе – не подарок.

Удивительно, в кино показывают такую технику! И где берут?! А если что случится в натуре, откуда только собирают всякую рухлядь 20–30-летней давности. К примеру, недавно в одном из колхозов видел пожарную помпу с ручным приводом выпуска 1920 года! Правда, еще работает, сам пробовал. И такой вот техники, к неописуемому нашему счастью, полно в стране, первой запустившей спутник. А может, потому и полно, что только на спутники денег и хватает?

В нашем полку, например, слово «электроника» относится к вульгарным, совершенно неприличным словам. «Электричество» в том же ряду в силу «переизбытка» того и другого. В 91-м пехотном Будейовицком полку даже в 1914 году была пара-тройка телефонов, и в нашем 29-м полку химической защиты в 1986 году тоже пара-тройка телефонов. Стоп! Начинаю брюзжать. Это признак деградации. Лучше подумаю, что нам готовит грядущий июнь.

А этот летний месяц легким не будет. Один из мирных «инженеров» с медицинским уклоном придумал в свое время «оздоровительную кровать». Основа у нее – доски шириной 12 сантиметров и с зазором 10 сантиметров. Сверху – матрац толщиной четыре сантиметра. «Подушка» – кусок фанеры с комьями ваты. Довольно-таки садистская конструкция. Она призвана лечить различные нарушения опорно-двигательного аппарата и массу других заболеваний.

Наши нары, которые мы себе сбили, здорово напоминают эту самую «оздоровительную кровать». Из-за нехватки пиломатериалов и комковатых матрацев, рожденных во времена нэпа, мы вынуждены спать на ложах, с трудом поддающихся описанию литературным языком. Потому о них более ни слова!

Разумеется, солдат должен героически, стойко переносить тяготы и лишения. Но как это все надоело! Хотя бы досок было вдоволь! О витаминах не говорю. Зэков в Голландии и США кормят лучше, чем героев солдат в СССР. Это ли не парадокс? Хочется язвить и смеяться, но... «Над кем смеетесь? Над собой смеетесь!». Хотел бы и я, чтобы меня цитировали, да пока не дорос.

И все-таки смеяться необходимо. Иначе вымрем, как динозавры и дронты, а также кустари-одиночки без мотора. Ну, хватит мудрствовать, пойду, как выражалась одна дама, «бросить кости в горизонтальное положение». А если Бы мы ВСЕ не спали Бы? Во сколько раз быстрее поставили Бы АЭС «на ноги»? А как Бы воевали! Мечта для генералов!


ИНСТРУКЦИЯ ПО ПРОВЕДЕНИЮ ДЕЗАКТИВАЦИОННЫХ РАБОТ (ПРЕДОСТАВЛЕНА ПОДПОЛКОВНИКОМ А. БУЛГИНЫМ, В/Н 41173)

1. Провести поверхностную обработку почвы, не занятой растительностью (пары, обочины дорог, территории скотных дворов и выпасы), предварительно ее слегка увлажнив. Обработку вести на старопахотных участках обычными плугами и боронами на глубину 15 см, других сельскохозяйственных угодий – дисковыми боронами БДТ-2, БДТ-3 или дисковыми лущильниками АД-10, АД-15 в сцепке с зубовыми боронами на глубину 10 см; в лесах перепахать все квадратные просеки; обработку почвы начинать с наиболее загрязненных участков – остаточный уровень загрязнения почвы не должен превышать 0,5 мР/час.

2. Обочины дороги Чернобыль–Припять покрывать в два слоя составом СДБ. Распыление производить: при задействовании гидронаторов при движении гидронатора на обочине 6 км/час. Расход материала 4,5 т (4,5 т на 1,2 километра обочины при однослойном покрытии). При задействовании АРС – при движении АРСа по правой стороне асфальта с открытой правой разливочной колонкой со скоростью 5 км/час. Расход материала – 2 тонны на 0,5 километра обочины. Повторное распыление состава СДБ проводить только АРСами при движении АРСа по правой стороне асфальта.

3. Состав СДБ готовится следующим образом: в гидронатор доливается 2,25 т СДБ и 2,25 т воды, в АРС – одна тонна воды и одна тонна СДБ.

Перемешивание компонентов состава происходит при движении автомашины не менее одного километра.


ИНСТРУКЦИЯ ПО ДЕЗАКТИВАЦИИ ДВОРОВ, ПАЛИСАДНИКОВ, САДОВ, ПАРКОВ (ПРЕДОСТАВЛЕНА ПОДПОЛКОВНИКОМ А. БУЛГИНЫМ, В/Ч 41173)

1. Радиоактивное загрязнение поверхности земли во дворах, палисадниках, садах, парках после их дезактивации не должно превышать установленных норм. Загрязнение деревьев не нормируется, при этом они не должны создавать уровни радиации, превышающие установленные нормы.

2. Загрязненные деревья моются водой, особо загрязненные ветви срубаются и удаляются.

3. Загрязненная растительность во дворах, скверах и парках после промывания срезается лопатой вместе со слоем грунта толщиной 2–5 см. Грунт, ветви и срезанная растительность захороняются.

4. В случаях глубокого проникновения радиоактивных веществ в почву, в грунт при уровнях 5 мР/час и выше верхний слой грунта толщиной до 10 см срезается после предварительного смачивания водой и удаляется. Земля перекапывается с полным перевертыванием пласта. Участок засеивается травой и закрепляется «Дорнитом».

5. Все лица, работающие на пылеобразующих участках местности, при помывке строений и деревьев должны быть обеспечены индивидуальными средствами защиты в зависимости от класса работ и применять специальные фильтрующие средства защиты органов дыхания. Для приема пищи и курения предусматриваются специальные помещения или площадки, оборудованные умывальником для мытья рук.




ИЮНЬ



1 ИЮНЯ

Вчера наши экипажи работали пешком – снимали дерн и верхний слой грунта на улице Ленина. АЭС прямо в ее створе. Пыль летит во все стороны. Если верить рассказам дозиметристов, местами фон до 400 миллирентген. Противно. И жарко. Пить хочется. К середине дня кто-то из начальства догадался пустить водовозки – поливать хоть изредка землю. Наверное, только пырей сможет выжить на безводной почве и при такой жаре. Местами земля растрескалась, как такыр в пустыне, хотя деревья и кустарники еще не увяли, – видимо, близки подпочвенные воды. Вдоль улицы сотни полторы «партизан» исполняют некие па-де-де из балета «Заветы Ильича». Редкие тополя и прочая флора укрывают от солнца мало. Оно в «зените свой славы», как сказала бы Библия, и лучи так и вонзаются в пилотки.

Пьем как будто бы чистую воду литрами. Красивая улица, как и все вокруг, хорошо украшена малыми архитектурными формами – резными скамейками, керамикой. И ничего не разбито, не сворочено. Здорово! Жаль, что это не Тюмень, в том смысле, что красиво. Снабжение города было неплохим: видно по выброшенным из холодильников продуктам, что горками лежат близ подъездов.

Вдоль домов пробирается «партизанской тропой» бабушка. Откуда она? Отсюда. Рассказывает, что до аварии жизнь была здесь ничего себе – вокруг леса, грибы, ягоды. А сейчас бабуля идет домой чего-то там взять.

– Радиация ведь!

– А-а! Я уже старая, какая там радиация!

Вокруг летают взъерошенные вороны, бегают одуревшие от безлюдья кошки и собаки. Повсюду болтаются химики и спорят о дозах. Никто толком не знает, что безопасно, какая доза должна регистрироваться, на всякий случай советуют опасаться всего, что окружает. Тогда как же работать?!

«Сверху» поступил приказ – в карточки учета доз писать среднюю дозу. Однако относительно чего среднюю?

О! Пронесся на БРДМ комполка подполковник Лелюх. Остановился, высунулся из броневика, подбодрил. Вылезать не хочет, наверное, дел много. Вольному воля, нам – улица Ленина. Вокруг техники – чуть не под каждым кустом, а мы работаем вручную. Окрестности Станции кишат солдатами и вольнонаемными, в лесах и на полянках – палаточные городки.

В автомагазине купил две записные книжки и перенес в них записи из тетради – удобно. Неудобно и непонятно другое – санобработка людей, то есть нас. Приходишь с работы (или со службы?) грязный в прямом и переносном – радиоактивном смысле, а времени мыться в полковой, с трудом развернутой бане – несколько минут. А затем «переодевание» в свое же грязное белье. Кайф! Кстати, о кайфе. Разумеется, так говорить и писать неправильно. «Кейф» от слова кефир, то есть «здоровый, здоровье», – вот примерная этимология этого слова. Ну раз уж «роту тяжело» произносить слово «кейф», будем подчиняться существующему положению вещей. И тем не менее здоровья больше не станет.

Сняли весь грунт на улице и перебрались на площадь перед гостиницей «Полесье». Ох и жара! Нам поставлена задача: снять весь грунт на площади на глубину штыка лопаты и наполнить им контейнеры, в изобилии стоящие тут и там. Это нечто невероятное. Сколько мы их наполнили, не знаю, но когда осталось еще два – силы кончились. Ну нет их, и все... Не знаю, что толкнуло Ретунского, но он вышел, согбенный и худой (язва), длинный, как Дон Кихот, и начал наполнять последний контейнер. Только глядя на него, я поднялся и тоже стал вместе с другими ребятами забрасывать в железную пасть землю... землю... землю... Не ведаю, какую дозу мы получили, но пыли вдохнули изрядно. Солнце сверкает в окнах гостиницы, отражается, рушится из переулков. Не хватает немножко моря, и мы – в Гаване или Кингстоне. С пальмами, правда, туговато, но мы не снобы: лох серебристый, а по-человечески маслина узколистная, вносит в пейзаж известное оживление. Действительно красивое дерево, без всяких шуточек. И всему этому пропасть?! Да ни в жизнь!

Обед! В ресторане при гостинице. Разумеется, ели свою солдатскую пайку, но за полированными столами и сидя на стульях. Множество народа в форме делает ресторан эдаким биваком – оазисом в пустыне, куда омыть окровавленные члены приползли изможденные воины. Единственное, что портило впечатление, так это запах разлагающихся туш в подвале. Досталось же тем ребятам, которые вытаскивали их на улицу! Невдалеке от ресторана городской парк с аттракционами и стадион. Кто же теперь и главное – когда будет на них кататься-развлекаться?

Вот и полк. Дозиметрист, стоящий у входа в баню и меряющий фон, сунул щуп к моим сапогам – 400 миллирентген. Не поверив, снова тычет щупом. Затем обследует Хрупина, Антипина. «Светят» сапожки, да еще как!

– Мужики! Вы чего! С ума посходили?! Мыть! Немедленно! Ну, даете! Мать честная!!!

А чего «мы даем»? Это нам не дают приличные дозиметры. И спросить не с кого. Петля Мебиуса. Единожды отправившись в путь, так никуда и не придешь. Вымыли быстренько, замерили – норма! Когда болеть будем? Посмеялись друг над другом и забыли инцидент все, кроме моей записной книжки. История, та самая История с большой буквы, по-видимому, повторяется. Или это только в России?


4 ИЮНЯ. СЕЛО ОРАНОЕ

Оказались мы в нем так. Второго числа около 22 часов нашу роту срочно построили, и приезжий лейтенант объявил, что мы выезжаем на задание. Суета, толчея и неразбериха, как всегда в таких случаях, продолжались долго. Всех отбывающих отправили в санчасть. Как тут не вспомнить Австро-Венгерскую империю.

– Чем болеешь?

– Зубы...

– Так, пиши здоров! Следующий! Что беспокоит?

– Расширение вен семенного канатика...

– Покажи! Гм... да-а... где я тебе смену найду? Понял?

– Да, в общем...

– Следующий! А этот вообще, как бык! Пиши!

Итак, кто с зубами, попал в список номер один, а внутренности попали в список номер два. Что-то там есть и в третьем списке. Легче от того никому не стало.

Старшим назначен лейтенант Юсупов из Тюменской области. Кое-как, с грехом и матом пополам, сбивая то и дело на пол свечи, экипировались. Кстати, об освещении в продолжение темы. Треть палаток, тех, что ближе к штабу и командирским палаткам, освещаются «лампочками Ильича». Остальные – кто чем придумает. Эскимосских жирников, правда, нет. Возможно, из-за отсутствия эскимосов в полку. Чего нет – того нет. Да и нерп в реке Уж мы не наблюдали.

И вот одни кричат, что ничего брать не надо – там дадут. Другие – что надо брать все.

– Там дадут!

– Да какого черта! Берем рюкзаки!

– Да на хрен они сдались!

– А я беру!

В конце концов пришли к выводу, что нужно брать все: вдруг сюда не вернемся? Ни комроты, ни приезжий, ни старшина так ничего и не сказали по этому поводу. Значит, берем все! Omnia mea mecum porto – «Все мое ношу с собой», – как говаривали мудрые латиняне.

Все бурчат и потихоньку – уже надоело – матерятся. Хрупин, Антипин... Где-то в соседней палатке взывает к святому семейству неизвестный мне голос, даже молчун Бородин, и тот бормочет под нос нечто нечленораздельное. Вот бы фильм на эту тему снять! Да кто будет сор выносить? «Нэ трэба» – так примерно сказали бы аборигены.

На лес и поляну свалился густейший, фантастической плотности туман. Палатки, и те видны лишь с двух метров. Машины урчат в парке таинственно и глухо, мерцают свечи, население палаток сосредоточенно запихивает вещи в рюкзаки, в карманы, дымит сигаретами. В палатках «туман» даже качественнее, чем на улице.

Итак, ударяюсь в тавтологию – в полном тумане относительно места назначения и в настоящем, загустевшем, словно молочный кисель, отбываем на новое место «дисклокации», как выразился Шура Полковников. Ах, тайны... Любят же у нас поиграть в секретность. Куда еще, если не на АЭС? Ну разве что за границу, обмениваться опытом... Все знают, что на Станцию, чего голову морочить. Вся страна окутана тайнами для или от своих. Заморские оппоненты давно наши тайны в книжных магазинах продают.

Нет, в самом деле. То, что мы ни в Англию, ни в Штаты не поедем обмениваться накопленными знаниями, – это точно. Но сказать нам по-человечески можно? Нет! Командиры многозначительно молчат, делая таинственные лица. Интересная штука! Моей жизнью кто-то еще, кроме меня, может запросто распорядиться. То, что я (ты, он, она) рос полуголодным и полуодетым, в бараке или на деревне у дедушки, никого из властей не интересует. Никто из них никогда и не подумал спросить у родителей: «А как поживает наш допризывник? Может быть, ему денег на литр молока дать?». Черта с два! Забрить лоб – пожалуйста! А вот помочь – у государства руки не из того места растут.

Колонна свирепо гудящих машин выползает из автопарка и тут же навсегда исчезает в ночи и тумане. Ах, солдатская жизнь! Куда премся, зачем? Вот так всегда – стратегические якобы интересы превалируют над жизнью человеческой. Умирают в основном солдаты, а высокое начальство держит дистанцию. Ну, утро вечера мудренее, тем более что утро, кажется, наступает темноте на пятки, тускнеет туман под светом фар, редеет.

Дует легчайший ветерок, верхушки верб у пруда, что в Старых Соколах, слегка качаются, и в такт их раскачиваниям квакают лягушки. Машины тихо крадутся в ночи, свет фар разгоняет остатки тумана, я стою на подножке и слушаю концерт квакушек. Хорошо! Ночь синяя-синяя, как бархатная бумага, на которой поблескивают чуть заметные мохнатые звездочки.

Долго ли, коротко ли, но прибыли-таки в Черниговскую пожарную часть. Против нашей – беспорядок, бардак. Громадные сараи-палатки, соломенные матрацы с торчащими из их глубин всклокоченными головами, запах водки. «Партизаны» в самых живописных «костюмах» цивильно-военного типа. Все это напоминает картину Ильи Ефимовича «Запорожцы пишут письмо турецкому султану». Не знаю, спали ли запорожцы на нарах, но здешние казаки спят на таковых, да еще и двухэтажных. Пара-тройка лампочек не в силах осветить все закоулки нашего пристанища. Лезем на «второй этаж», закапываемся в солому и вскоре засыпаем.

Однако, как выяснилось утром, «запорожцев» кормят отлично, не в пример сибирякам. Телевизор в клубе-палатке не выключается вовсе, только что на перерыв в передачах. Стоит КамАЗ, полный ящиков минеральной воды. Бесплатной, в отличие от привозимой нам в полк. За колючим забором ряд машин из Сум, Мены, Чернигова. Смотрю на них и еще не верю в реальность происходящего.

Позвали на завтрак. Толпы никакой, обычная очередь. А на столах! Крепчайший бразильский кофе, масло, причем «на глазок», а это раза в два поболее нашего, сыр, сок. О хлебе не говорю. Мена... Мена... Мена.... Вспомнил! Знакомый, правда, заочно, город, в котором живет большой любитель животных Геннадий Полосьмак. Едва ли не единственный на Украине, кто в частном порядке создал зоопарк. Но, к сожалению, на экскурсию нас явно не повезут. Наша прогулка в сторону АЭС будет не менее экзотичной, нежели к удавам из Мены. Отложим культурную программу до более удобного времени.



_12_часов_ 35 _минут._ В палатках меряют фон – на постелях в среднем 5 миллирентген. А в нашем полку до измерения пока не дошли. «Партизаны» нам поведали, что норма облучения 20 рентген – так им говорили, во всяком случае. Очень интересно. Нам же в полку говорили о 25. Самочувствие: покалывает сердце, побаливает область желудка, печени и еще там чего-то. Кашля пока нет, но легкая слабость. Впрочем, жить еще можно, думаю, что все обойдется.















_Герои_повести –_ликвидаторы_последствий_катастрофы_на_Чернобыльской_АЭС._



Опять местные рассказывают нам, какой «страшный фон» на Станции и в Припяти. Из них никто более трех раз не ездил! Мы «изумляемся», «боимся», а эти довольнехоньки, что «нагнали страху», посмеиваются. А мы задумываемся, почему это они три раза ездили и норму набрали, а мы шесть-семь раз, и все мало? Мой сосед по микрорайону в Тюмени Коля Гудин таскается с ДП-5, все меряет и хмурится. Фон далеко не мирный у «мирного» атома. Почва песчаная, если бы не сосны, тут и там растущие окрест, совершенно похоже на пустыню. Впрочем, пустыня теперь обеспечена надолго. Ученые утверждают, что Сахара явилась миру «благодаря» малоразумным действиям человека разумного.

Взять того же арабского вождя Абд-эль-Геллиля. Он штурмовал город Сокку и, чтобы принудить жителей сдаться, велел своим воинам вырубить все окрестные пальмы. Ума, разумеется, у него была палата. Наточили воины топоры и сабли и за неделю срубили сорок три тысячи пальм! Разумеется, умирающие от голода (ведь финиковая пальма – основной источник питания арабов в те времена) жители сдались. То, что пустыня стала еще пустынней, что источники воды высохли, что масса народа лишилась работы и т. д., вождя не интересовало. Во имя Аллаха он сделал так и не иначе. А таких вождей в Африке было полным-полно, во всяком случае, можно судить по неумирающей пустыне. Теперь вот и мы все занимаемся созданием полесской Сахары.

Нам скучно в этом селе Ораном среди «партизан» военной части 83279 «г». Потому пошли на склад – он за оградой, а там навалом, в прямом смысле, всяких вещей. Кто-то нацепил пластмассовые шлепанцы небесно-голубого цвета, кто-то щеголяет в кедах. Кино! Вот заурчали двигатели – тяжело ехать по песку, и появились две наши машины, что были на АЭС. Ну чего было нашим командирам в секретность играть? Когда же мы от этого идиотизма избавимся? Парни были внутри Станции, мыли помещения, дошли до реакторного блока. Живы пока. Завтра моя очередь. «Трудовые будни – подвиги для нас» – так поется в одной патриотической песне. А мы патриоты? И все равно скучно. В маленькой рощице за лагерем собрался народ в количестве десятков трех, играет баян, и приятным голосом поет хохол. Война... мать ее так!

Против нашей палатки остатки болота, там на островке живет нутрия. По утрам у нее туалет и прогулка. Сидит, расчесывается, мы ей не мешаем. И разглядываем ее с куда большим вниманием, чем сторублевую бумажку. Часть природы...

Ну и климат! Днем жарко, как в той же пустыне, ночью холодно, как в ней же, аж иней выпадает или, скажем, роса.


15 ЧАСОВ 01 МИНУТА 6 ИЮНЯ ЧЕРНОБЫЛЬСКОЙ ЭРЫ

Наш расчет только что вернулся со Станции. Кое-что записал. Громаднейшая территория, беспорядок. Все, что может валяться, – валяется, естественно, ржавеет, покрывается слоем земли. Горы каких-то материалов, и видно, что лежат они давненько – поросли травой-полынью. Шляются бронетранспортеры, вертолеты. Один замеряет температуру реактора, точнее, того, что от него осталось. Вблизи вид не для детей, женщин и не членов профсоюза. Перекрученные железяки, черные стены, куски бетона, расплавленный битум... Работает ИМР, копает, как свинья пятачком, радиоактивные останки. И почему-то не очень страшно. Неприятно – да. Необычно – да. А может, все бравируют? Мы глупы, так как не осязаем – пока! – последствий.

Вертолет чхает, свистит и еще раз идет на замер. Говорят, что это герои. А остальные кто? Все, в общем, работают хорошо. Некоторые даже слишком. Снимают респираторы из бравады. Глупо. Не в этом героизм. Та-ак, вертолет подлетел к жерлу реактора, примерился. Нет, не попал датчиком в развалины. Пошел еще на заход. Термопара под брюхом, как муха на серо-стальной нити толстой паутины.

Моем один из корпусов третьего блока. Фон на крыше полез измерить Юсупов. Залез, включил дозиметр, раскрыл рот и... как сорвется по лестнице! Слетел в секунду! Машет руками – бегом, бегом отсюда! Зашкаливает на всех поддиапазонах! Разумеется, мы срочно удалились. Мы герои, но не до такой же степени! Нет худа без добра. Если не убила радиация, убьет еще что-нибудь. Это я вот к чему: моем, моем, вдруг на голову Мельникову падает с крыши ржавый и приличных размеров болт. Трах! Мельников – бряк. Красиво, как в кино. Увели, забинтовали, привезли уже в пижаме. Везет человеку!

Вечером в лагере многие начали кашлять, как старики, много лет проболевшие туберкулезом. Толя Жгутов заходится так, что у меня от ужаса сводит желудок: а ну как легкие через рот выскочат! Хрупин сипит и кашляет, кхекают и другие, в основном курящие. У многих легкая слабость. Понятно: с одной стороны, акклиматизация, а что с другой стороны?

А вот и другая сторона.


ОСНОВНЫЕ ПОЛОЖЕНИЯ О СПОСОБАХ И МЕТОДАХ ДЕЗАКТИВАЦИИ ПРИ ЛИКВИДАЦИИ ПОСЛЕДСТВИЙ АВАРИИ НА ЧЕРНОБЫЛЬСКОЙ АЭС (ПРЕДЛОЖЕНИЯ МИНИСТРА ОБОРОНЫ)

Город Припять

Дезактивацию начать после спада зараженности на 50-60 процентов. Все здания и сооружения дезактивировать методом промывки крыш и стен. Промывку производить с расходом жидких растворов, не превышающем естественных уровней выпадения осадков. Чтобы не допустить стока зараженных вод в р. Припять, после промывки снять вокруг зданий и сооружений слой грунта и организовать его захоронение. Предусмотреть наружную штукатурку зданий и сооружений. Незастроенные участки города забетонировать или запахать на глубину более 20 сантиметров. Оставленную в городе технику и оборудование покрыть полимерным составом. Объекты большой пористости ликвидировать (растительность).

Интересно, что имел в виду министр обороны, говоря о спаде зараженности на 50-60 процентов? И вообще, какой уровень был в самом начале, черт меня возьми? Ребята рассказывали, что во время работы в районе трансформаторной подстанции у некоторых шла кровь носом. Часть черниговцев увезли в госпиталь на контроль. Здесь гораздо лучше заботятся о здоровье, чем у нас. Респираторов много – выбирай по размеру, меняй, когда сочтешь нужным. Местный лейтенант-химик вообще удивляется нам, когда слышит о порядках в Сибирском полку. «Как? Респираторов нет?! Бардак! Вы же химики, вам вообще положено в первую очередь!».

Пришла грузовая машина, привезла гражданские вещи для демобилизующихся, построили всех, и слегка поддатый капитан вручает грамоты «За безупречное выполнение долга», жмет каждому руку. Мы смотрим и завидуем. И пусть капитан в мятой гимнастерке слегка похож на пятнадцатисуточника – часть черниговцев уже вечером будет дома. Сцена трогательная. Если вдуматься, мы все действительно на войне, прикажи вот сейчас идти на штурм где-нибудь в Анголе или Зимбабве, что, не пошли бы? Куда бы делись! Сколько наших полегло после Отечественной в Корее, Египте, Венгрии? То же самое и мы... Грянет оркестр «Прощание славянки» и... Стоп, стоп! Забыл выдать по сто граммов фронтовых – положено. Теперь вперед!

После проводов «сижу на нарах, как король на именинах», пересчитываю деньги – остаток от выданных командировочных. Подкрадываются Угрюмов и Вайсберг и интригующе смотрят на меня. Оказывается, в магазин привезли французский одеколон, что-то больше десяти рублей за внушительных размеров бутылку. Или флакон? Уверяя меня, что «вода из Кёльна» совершенно необходима для бритья, иначе без нее кожа будет сохнуть и стариться «от радиации», и совершенно убив фразой о солдатской взаимовыручке, чуть не силой вырвали деньги. «Потом отдадим». Ну, знаю я это «потом»...

Вечером в палатке разливался тонкий аромат иноземного парфюмерного зелья. «Бритье», надо полагать, было успешным. Все думаем о рентгенах, кто сколько схватил. Во всех углах гудят об этом. Да еще о будущих отношениях с женским полом. Опасаются несостоятельности. Мои «парфюмеры» с покрасневшими лицами (видимо, после усиленного массажа после «бритья») играют в карты. Да, действительно, дезинфекция, дезактивация и дегазация должны быть. Единственный раз в жизни пробовал тройной одеколон в юности. Мой товарищ решил «повзрослеть» и предложил «квакнуть» по стаканчику. Налил в кружку, разбавил водой. Первый и единственный глоток, сделанный мной, помню всю жизнь. Бр-р-р!


7ИЮНЯ

В нормальное время это называется обеденный перерыв, а сейчас обед переносится на ужин. Мы уже привыкли к элегантным поступкам военных. К приказам, впрочем, тоже. Моем стены близ галереи, соединяющей третий и прочий блоки с другими помещениями, а по ней бегом бегают солдаты с какими-то ящиками. Моем, моем, вдруг издали появляется небольшая толпа в белом. Здорово смахивает на группу ангелов после весенней линьки – крыльев не видно. Впрочем, похоже и на восставших покойников тоже. Этакая неопределенного характера толпа. Ну ее, пусть будут ангелами, «и шестикрылый Серафим», и далее по тексту. Тут тебе и Лермонтов, и Дюрер. Ангелы подошли, поздоровались. Оказывается, прилетели они из Ивановского райкома комсомола, ЦК ВЛКСМ, ЦК ЛКСМУ. Фотографировали наш экипаж (командир Корнеев). Немного нервничали, вручая ему грамоту. Оно и понятно – рядышком четвертый блок. Спрашивают, сколько времени мы здесь работаем, и, получив ответ, что с утра и до вечера и через день, изумились до чрезвычайности. Оказывается, на этой самой галерее, по которой сломя голову носились солдаты, сильный, очень сильный фон. А мы все удивлялись, чего это они зайцами скачут?! Один из майоров-ангелов зябко поводил плечами...

По приезде в Ораное одну машину поставили за колючую проволоку – набрала «галогенов» до упора. Сидим, обсуждаем проблему учета доз. То, что рентген, бэр или, если угодно, зивертов мы хватили как следует, вне всякого сомнения. Вон, даже «ангелы» изумились. Но сколько точно? Ведь в первые десять дней вообще никто из наших командиров и не думал о нашем здоровье (может быть, и о своем: чужая душа – потемки). Посмотрим, что будет дальше. А пока ни единой беседы о радиации, ни толковой лекции, ни кинофильма на эту тему. «Что паникуете, – говорят Лелюх, Жданович, Балинбах и прочие. – Все идет нормально. Нет повода для беспокойства».

Да при чем здесь паника? Это же не дрова колоть – работать с таким врагом и ничего не знать о нем, кроме тех зачаточных сведений, что получили в школе или техникуме?! Что хорошо, что плохо, какие потери в будущем? Мы же не школьники, понимаем, что к чему.

В палатку зашел Юсупов с известием, что нас передают в бригаду. С переселением. Как содержанок. Шум, крики, тоска... Ой, надоело! Предлагаю сгонять одну машину в полк. Ну что здесь расстояние – километров сорок. Мало ли что изменилось за несколько дней – почта пришла или анализы ужасающие...

Юсупов долго не соглашался: как бы чего не вышло. Но всем миром его уговорили. Да! Забыл упомянуть о чудесном завтраке! Каша, шоколад-плитка, горячий чай и масло. Живут же люди! Сыр едят, колбасу. Не знают ребята в Сибирском полку, как нужно питаться, дабы не протянуть ноги.


8 ИЮНЯ

_7_часов_40_минут._ Замечу: время указываю по своим часам, могут быть и расхождения, хотя проверяю время от времени по сигналам радио. На то, что записываю, наши уже не обращают внимания – значит, так надо. Через несколько минут выезд на АЭС. Сидим в машинах и чего-то ждем. Ага! Оказывается, у «пожарки» № 65-79 сгорела катушка зажигания – по недосмотру оставили включенной на ночь. И потому у ворот автопарка кричит невыспавшийся подполковник, мечтает отдать нашего Юсупова под трибунал, а лейтенант не спеша приближается, не ведая о нависшей опасности.

Нервы, нервы... Никто толком ничего не знает, и эта неопределенность выводит из себя. Интересно, сколько пробудем в бригаде? Одно хорошо – ехать далеко не надо, метров триста до «нового дома». Вчера взяли на проверку «спидометры» – так мы именуем дозиметры. Их показания разбросаны в самом широком диапазоне. Кроме смеха, это уже почти не вызывает других эмоций. Например, у меня 5 рентген, у Хрупина – 3, у Москвина – 25, у Посохова – 7, несмотря на то, что работаем практически в одном месте. Понятно, что должны быть расхождения, но не такие же!

Дважды я не был на АЭС, дня три отдыхали, а показания все «болтаются» на прежнем уровне. Самочувствие такое: в правом боку ноет, насморк. Тоже от нервов? Видимо, правы французы или те, кто приписывает им следующее выражение: «Все болезни от нервов, один сифилис от удовольствия».

...Подполковник набросился на подошедшего Юсупова.

– Какого х.. вы не выполняете команду! Я вас под суд отдам! Да за срыв боевой задачи... мать вашу... я вас за х... повешу! Смирна-а!

– Товарищ подполковник!

– Смирна-а! Найдите, где хотите, катушку, и чтобы... так вас и растак, в восемь ноль-ноль вас тут не было! Выполнять!

Бедный Юсупов! Откуда ему было знать, что катушка сгорела. Он ведь был в старом лагере, утрясал дела. Небось, не экстрасенс. В рядах произошло шевеление – тащат катушку. Машина, оказывается, Кожевникова, по прозвищу Дед, из Тобольска. Он крутит хитрым длинным носом, улыбается ехидненько, прикручивая провода.

– Положил я на вас... на всех...

Залез в кабину, включил зажигание. Поехали!

_13_часов_10_минут._ Вернулись с АЭС_._ Мыли насосную, всякие фермы и балки конструкции, похожей на рыбоподъемник, крышу. Вокруг громадное зеркало воды, и все это заражено. Повсюду группки военных и гражданских лиц в респираторах, рассуждают, размахивают руками. Сильно отдает войной. Есть во всем этом нечто жуткое, мерзкое, страшное. Иду полюбопытствовать, чем качают воду на Станцию. Слышу, разговаривают офицеры:

– Чего бы ей не взорваться, когда даже здесь схемы защиты затрублены или вообще закорочены...

– Ну-у!

– Только что проверяли, в щитах управления копались.

– А как быть, если авария?

– А вот так, как сейчас, все вручную.

Ну что ж, моем дальше. Вода с нуклидами, разумеется, течет в пруд-охладитель. А из пруда? Конечно, в Днепр и далее. На противоположной стороне недостроенные пятый и шестой блоки. Их, пожалуй, не вымоешь – столько всяких закоулков, бетона и арматуры! Громадные градирни торчат обрубленными стволами то ли гигантских баобабов, то ли грибов без шляпок.

_20_часов_37_минут._ Перебазируемся в батальон. Строим нары в бывшей палатке оружейного склада. Все в колючей проволоке и обнесено желтыми флажками. Это мы, как радиоактивные волки, окружены и зафлажены.

Час назад вернулись ребята, которые ездили в полк. Говорят, что как только наберем 25 рентген, так домой. Понятно, слыхивали. Пока наши умельцы строят нары, схожу-ка в штаб бригады. Сходил. Все как положено: маскировочная сетка и тому подобное. Поговорили с начальником политотдела. Он толком и не сказал ничего относительно доз, но так выразился по поводу «заботы о здоровье» в нашем полку:

– Если начальство такое дубовое – не давайте им спокойно жить, требуйте свое, законное. Более ничем помочь не могу.

Вернулся в «свой» оружейный склад, посмотрел со стороны – концлагерь, да и только. Чего-чего, а колючей проволоки у нас в стране всегда хватало. Итак, «норма» – 25 рентген. Размышляем: если доза в дни нашей работы в Припяти средняя, то есть дневная, была даже один рентген, если, снимая грунт и вдыхая «лекарственно-полезную» пыль, мы получили еще вполне определенную дозу, правда, кем фиксированную, если, обливаясь раствором при помывке домов, ходя по концентрату из пены и нуклидов, мы еще не получили 25 «штук», то решительно мы ничего не понимаем. «Нет в жизни счастья» – расписывают себя уголовники. Действительно, нет. Может быть, это шутки домового, а поскольку на Станции его нет, то станционного? Пожали мы плечами и успокоились. А что прикажете делать?


9 ИЮНЯ

_10_часов_28_минут._ На территории АЭС. Берем воду в котельной. Невдалеке кустик полыни – чернобыльника. Так вот, на нем и вокруг – 7 рентген. Вероятно, где-то затаился кусочек графита, занесенный взрывом. Наплевать. Кстати, о полыни. Ее здесь много, вот и город назвали ее именем. Точно назван. Черно–быль. Черная быль, куда уж черней.

В некоторых местах на Украине полынь-чернобыльник называется травой забвения. Не знаю, отчего это так, может быть, потому, что на разрушенных жилищах быстро вырастает это растение, может, оттого, что применялась трава в колдовских обрядах, но не без смысла ведь названа. И город назвали ее именем. Поневоле поверишь в предсказания, хотя все эти штучки достаточно нелепы. Разумеется, что-то в мире всегда происходит, а в силу большого числа событий вполне возможно предугадать любое, не очень напрягаясь. Ну а из любого, самого незначительного события можно раздуть все, что душе угодно. Еще Карнеад из Кирены сказал: «Люди в силу своего невежества часто впадают в заблуждение, и потому общепринятость взгляда не говорит о его истинности».

По этому поводу пришли такие строки:

Серое-серое небо,
Серая-серая пыль...
Нет, в небесах я не был:
Черною пеной быль...
Нет, в небесах я не был,
Птицей в выси не парил.
Быль это или небыль?
Все обратилось в пыль.
Кто-то покурит травки,
Кто-то вина попьет,
Я посижу на лавке,
Кто-то слезу прольет.
Да, в небесах я не был,
Птицей в выси не парил.
Но вот он, час мой, пробил,
Пыль... вездесущая пыль...
Нет, в небесах я не был,
Не был и в райском саду.
Там, где нежить и небыль
Прячут полыни звезду.
Кто-то покурит травки,
Кто-то вино прольет,
Не полежать на лавке –
Небо к себе зовет.

Вокруг очень интенсивная деятельность: ездят бронемашины, вихляет на ходу радиоуправляемый бульдозер, гремят по бетонным плитам автокраны. В воздухе дребезжат сразу три вертолета и самолет. Эхо летает между корпусами Станции, закладывает уши. По всей территории сняли слой земли и теперь укладывают бетонные плиты. Бегает белая пятнистая сучка, маленькая, лохматая, проверяет углы, понюхала и нашу машину. Вид у собаки очень независимый и деловой, будто ничего не происходит, трусит, подергивая куцым хвостиком. Многих собак отстреляли специально выделенные «охотники», а эта вот живет, сучка такая! Почему отстреливали, понятно. Во-первых, соберутся в стаи – не добрее волков будут, а во-вторых, шерсть буквально «забита» радионуклидами. Этакие живые реакторы. Бедные животные! А что прикажете делать? Это где-нибудь во Франции или Британии общество защиты животных возопило бы о недопустимости, жестокости, неприемлемости. И, вполне возможно, остановило бы отстрел, не взирая на актуальность. Но у нас иногда умеют принимать быстрые и правильные решения, правда, постфактум. И когда эти решения не затрагивают интересов власть предержащих.

Мы пока стоим и ждем очереди мыть какие-то емкости. Болят от постоянной езды ноги и ягодицы – сиденья боевых расчетов словно специально сделаны неудобными и жесткими. Да и ноги девать некуда. Если в полной боевой форме – тесновато. Куда смотрели конструкторы? И место ведь есть, стоит только вырезать низ перегородки между кабинами, а то сидишь, поджав ноги, как девственница в притоне. Добро, когда путь недальний, а если сотни и сотни километров, как мы? Наш сегодняшний расчет – Шаламов, Зольников, Светлаков и я, разумеется. Светлаков бродит по территории, двое спят, я пишу. Романтика труда, поэзия подвига! Александр Иванович, ты молодец! Или молодец? Словом, что-то хорошее. Не похвали себя, кто похвалит?

Смыли пыль с какого-то здания, затем обмахнули водяной щеткой танки с газом – всякий там водород, азот и прочие химикалии. Отработали, едем обратно, голосует какая-то женщина как раз у выезда из Чернобыля. Взяли «на борт», хотя делать это не положено по инструкции. Местная. Симпатичная. Из Припяти. Звать Раиса Васильченко. Ездила домой взять кое-какие вещи. Сорвали с места всех жителей «на короткое время», и большинство уехали «налегке». Раиса рассказала, что уехала бы совсем, но мастер ее цеха разъяснил, что лишит квартиры. Словом, добровольная принудиловка, как и у нас, таких же «добровольцев». Кажется, крепостное право отменил в России еще Александр II. Что-то неладно с историей. Попросил ее позвонить домой, сказать, что жив еще, дал денег. Обещала исполнить в точности. Высадили ее на шоссе, близ нашей части, и – в батальон. А там шум. Генерал приезжает, видите ли. А нам-то что? Всех заставляют подшиваться, прибираться, будто это и без генерала нельзя сделать. Нам не обязательно, потому что прикомандированные. И на том спасибо. Ротный надоел со своими подворотничками. Все нормально. Одежда радиоактивная, белье потное, а воротничок – белый! Пардон, подворотничок!

В палатку заскакивает «чужой» майор, обвел глазами нашу «хату», заматерился для связки слов. Понятно, нужно навести порядок. Нас полсотни человек, гора своих вещей и гора чужих. Выбрасывать?

– Выбрасывайте к е... матери!

– Понятно!

Сказано – сделано. Все, что нашли, сбросали в кучу на улице за палаткой. Служба такая уже обрыдла. Один приказывает одно, другой – другое, третий отменяет, а командование в целом считает, что мы должны быть бессловесны и ничего не понимать. Устарело это, господа командиры.

Одно хорошо – дедовщины нет. Все и так «деды», попробуй заставь портянки стирать или по ложной тревоге подняться! Если бы и на срочной службе так! Помню «дедов» в своей роте – самодуры и пьяницы. Не все, правда, но большинство. Трусы к тому же. Натворят что-нибудь неординарное, ужами вьются, чтобы не наказали. Разве это мужики? Один на один никогда тебе ничего не сделает, а вот кучей...

После ужина смотрим «Золотого теленка». Незабвенный Остап Ибрагимович! Смотрю и думаю, что желтый цвет, согласно народным установкам, к разлуке. И точно. Вдруг на середине фильма кричат:

– Пожарная рота! Приготовиться к отъезду!

Прелесть какая! Мигом собрались и подальше от этих благословенных мест. Полетели села за окнами кабин: Хочева, Приборск, Полева, Руснаки, Старые Соколы, Новые Соколы... Наряд на кухню. «Что может сравниться с Матильдой моей?..» – поется в одной из опер. И мы запели от счастья.


10 ИЮНЯ

Раннее утро. Завтрак, как, впрочем, обед и ужин в нашем полку, сопровождался шумом, толчеей и криком – опять толпа у столов и бачков. Едим мы в основном в стиле табльдот. Табуреток там или стульев, не говоря о креслах, нет и в помине со дня основания лагеря. Но пара лавок есть. Сервис приближен к западноевропейскому уровню, правда, впопыхах забыли завести бар с хорошенькой барменшей. Ее заменяет толстый зам по тылу. Интересно, почему все тыловики в основном толстые? Сложный гастрономический вопрос, требующий вмешательства светил пищевых наук, ибо, как мне думается, духовные науки к толщине отдельных частей тела тыловиков видимого отношения не имеют.

После завтрака битва с окурками, бумагой, крышками от газировки и «пепси». Это последствия приезжающей автолавки. Как ни ругай командование, но кое-что есть и положительное в нашей ярко цветущей жизни. Наводим порядок в расположении роты, то есть вокруг палаток. Увы мне. Не курю, но собираю окурки, не пью одеколон, но закапываю флаконы.

Новое событие: пронесся слух, что где-то там, на дезактивации, отравились спиртом неизвестной формулы 11 связистов нашего полка. Оказалось, верно. Но «дегустаторов» успели откачать в госпитале. Как оказалось, пили они настой чемерицы на спирту, применяемый для втирания в кожу крупного рогатого скота, впрочем, и безрогого тоже. Помогает от всяких летающих и ползающих паразитов. Оводы, например, откладывают яйца под кожу бедняжке корове, и вскоре личинка, грызущая плоть изнутри, не дает бедному животному спокойно жить. Видел я, как из-под вздувшейся воронкой шкуры извлекают выдавливанием мерзких паразитов. Бр-рр! А ребята, видимо, желая «втереть» изнутри, слегка ошиблись в дозировке. Это вам не одеколон трескать! Чемерица, прямо скажем, не самое лучшее растение для внутреннего употребления. По сему поводу построили полк, и Лелюх бушевал, кричал в микрофон, что всех пьяниц отправит домой, как не оправдавших надежд. Тут толпа оживилась, и все слушали на редкость внимательно. Гулкое эхо летало над полком, как невидимая сладкоголосая птица Сирин.

– Сколько раз вам говорить, что пить нельзя, так вас и растак! Позорите полк! Вы что, спирта не видели? Я этих героев лишу всего заработка... мать их так и эдак! Вам доверили такое дело, а вы жрете все подряд! Надзирателей, что ли, за вами ставить? Пошли бы вы все на...

Вообще-то понять комполка можно: буде помре кто – объяснительные, рапорты, особисты, отчеты... Писать не переписать.

– ...Нас Родина послала выполнять особые поручения, а вы... е.. бля... – птица Сирин мечется между селами Орджоникидзе и Черемошна.

– А... Собака лает, ветер носит, – сказал Полковников, ни к кому не обращаясь.

Вот тут он совершенно прав. И не по поводу комполка. Надоели все эти совершенно бесполезные словеса на утренней, вечерней или внеочередной поверке. Мы же вполне взрослые дяди.

Задребезжал над лесом вертолет. Из Киева прибыли два генерал-майора в сопровождении свиты. Последовали разного рода речи, объявления, призывы и т. п. Затем, после прелюдии, собрали отдельно коммунистов и комсомольцев и объявили, что служба ПРОДЛЕВАЕТСЯ ДО ШЕСТИ МЕСЯЦЕВ. Вот это подарок! Предложили объяснить беспартийным после собрания. Тут на приезжих посыпались вопросы, начались переживания.

Более половины полка из сельских районов. Кто им дрова, сено, грибы-ягоды заготовит? Да и городским не улыбается еще чуть не пять месяцев торчать.

Генералы же в ответ поведали, что зарплата по месту прежней работы идет двойная, не считая необозримых льгот в будущем, о которых, впрочем, было сказано весьма неопределенно. Один из генералов по фамилии Кива уже в неофициальной беседе просил «спасти Россию, не дать заразить Днипро та море».

В качестве примера героизма рукой указал на экипаж вертолета. Все летчики награждены орденами за Афганистан, а теперь и здесь продолжают совершать подвиги. А нам, чтобы «Родина процветала», надо обработать десять деревень и Чернобыль. А поскольку это дело времени, следует готовиться к зиме. Интересно, как это они себе представляют?

Народ в расстройстве. Объясни-ка им! Ну, «афганцы» – они «афганцы». Пошлют нас – поедем стрелять, небось, руки откуда нужно растут. Но тут никаких мыслей, не говоря об экстазе, от речей генералов.

Ночью была гроза со всеми полагающимися эффектами, но погода днем хорошая. Лучше бы наоборот – холодно ночью, черт возьми! Замерзают сибиряки в теплой Украине. Спишь и жмешься, как какой-нибудь Шарик бездомный. Из офицерской столовой пришел Шаламов. Он там «служил официантом» и говорит, что «партизанские офицеры» очень недовольны увеличением срока службы. Считают, что «партизаны» должны возмутиться и потребовать не увеличивать срок.

Вайсберга, Угрюмова, Никитина и других, тех, кто первыми из нашей роты ездил на Станцию, отправили в госпиталь, поскольку их дозиметры показали фантастические цифры. Правда, ходят слухи, что «спидометры» свои они на ночь клали в места с повышенным уровнем фона. Может быть, но чего не видел, того не видел.

Вечером того же дня. Построение. Зачитывают приказ о награждении нашей части военным советом Сибирского округа. До лампочки нам это награждение. Реакции в строю никакой. Кроме шуточек, кудряво взмывающих в безоблачное небо. Ну какая нам разница – есть грамота или орден у полка? Что с того? Многие наши ребята и я сам только здесь узнали, что мы, оказывается, «химики» и приписаны именно к 29-му полку химзащиты.

Только что пришли из бани. Сменили белье. Слава Ему. Наладили хоть это. Мы с Хрупиным иначе как «белье» – без точек над последней гласной – и не называем то, что носим последние две недели.

– Ты, Гена, когда свое белье сдашь?

– А ты, Саша, свое?

– Ни за что! У меня марка такая торговая – «Белье». Не путать, прошу, со Смоком Беллью – тот американец, а мой модельер – француз! Понял? Жаль расставаться. Рагlez vouz francais?

– Ну-ну, носи, пока не сопреет!

– От такого слышу!

Невдалеке от бани ползала молодая гадюка: красивая, блестящая. Важинский, питая, как и большинство непросвещенного человечества, извечную ненависть к змеям как к предметам непознанным и потому страшным, хотел ее убить. Разве она страшнее радионуклидов, страшнее человека? Вряд ли. Пользы змеи приносят неизмеримо больше, нежели вреда, а что касается яда, так вот один пример. Как-то в Индии одного земледельца укусила ядовитая змея. И что? Бедняга издохла в страшных мучениях, а тому хоть бы что!

Потому, решив, что несправедливо будет убивать совершенно неповинное животное, я отнес ее дальше в лес. Природа и так потревожена, зачем ей еще больнее делать. Кусаются мошки. Правда, их гораздо меньше, чем в Сибири.

О, наткнулся на статью в «Правде», майская, числа не знаю. «Зона правды и совести» В. Яворивского. Все ничего, но фраза, фраза! «Но сегодня уже можно сказать, что на каждые десять тысяч жителей Припяти приходилось не более чем по одному такому, у кого вышла из-под контроля душа». Вот это, что называется, «отвесил комплимент». Мало того, что автор пересчитал всех «бездушных», мало того, что считает, будто люди должны были, «не дрогнув», подставлять головы под излучение, так Яворивский еще прошелся по адресу пострадавшей Пищанской, когда та попросила телеграммой вернуть ей утерянное в сельсовете кольцо. Не оправдываю даму, но если кольцо было единственной ценной вещью сорванной с места женщины? Наше любимое и весьма справедливое государство собирать умеет, а вот раздавать...


11 ИЮНЯ, ВЕЧЕР

Нашей роте дали неделю отдыха. Понятно, почему. Разумеется, объяснений никаких – и так сойдет. Уважения к подчиненным никакого, а командование требует (есть такие шустрые офицеры), чтобы мы отдавали честь. Кому?! Лучше я свою честь любой проходящей женщине отдам, но не нашим отцам-командирам. Уж прошу прощения.

День прошел плодотворно. Завтракали, обедали, ужинали. Самочувствие среднее. Идет лето, лето...

Мужики бесятся от безысходности, часто прорывается грубость. Много разговоров о женщинах. И кто только чего о них не знает! Конечно же, без наших милых женщин тоска, а что поделаешь? Мы же не на Западе, где и «спецдамы» в достатке, и родня запросто приедет. А у нас всегда и везде обет воздержания. Впрочем, к некоторым нашим парням жены приезжают. Самые смелые и не обремененные. Завидно.

Та часть роты, что не ездила на АЭС, дезактивирует села. Вот и сейчас приехали, зашли в палатки и смеются. Да так здорово, что более подходит определение «ржут». Что такое? Свихнулись, что ли, или, как говорят на Украине, «з глузду з'ихалы»? Забегаю к соседям. Оказывается, Гудина и Полковникова ужалили пчелы, как сказал тот же Полковников, «при исполнении служебных обязанностей». Кто исполнял эти самые «обязанности» – Полковников с Гудиным или пчелы, – осталось не совсем ясным.

Ба, ба, ба! Вот подошли ребятишки – как будто они, но странные, ненастоящие, что-то вроде дружеских шаржей на наших сослуживцев. Вздувшиеся и перекошенные рожи «дезактиваторов» напоминают работы импрессионистов. Понятно. Ульи, как мне представляется, нельзя «дезактивировать» без приборов типа «дымарь» и защитной сетки. Пчелам ведь все равно: ликвидатор или медведь – угостят по полной программе. Вот вам, парни, плоды «сладкой жизни»! Спрашиваю: «Вы хоть знаете, что этих пользительных насекомых дымом обрабатывать нужно перед работой с ними? А почему дымом – так очень просто: пчелы ведь не сразу домашними стали, а в лесу жили. А лес горел часто от молний, вот они и выработали инстинкт в поколениях: как только дымом пахнуло – бегом отсюда! Крылья в руки и до безопасного участка! Но ничего! Пчелиный яд очень полезен для ваших обремененных радиацией тел». Сполоснули ребята лица холодной водой и к утру были почти нормальными.

Опять брали дозиметры на проверку. Вернули, ничего не говоря. Из госпиталя пришло письмо от наших, отправленных туда на днях, – берут кровь на анализы, а в остальном – норма.

_22_часа_20_минут._ Только легли спать – орет динамик радиоузла. Построение. Ну, достали! Зам. комполка майор Жданович учит нас здороваться.

– Здравствуйте, товарищи!

Чем-то он похож на известного подпоручика Дуба, который упорно не оставлял попыток «довести до слез» солдат маршевой роты 91-го полка.

– Еще раз! Здравствуйте, товарищи!

У нас кто сквозь зубы цедит, кто молчит, кто кое-как «здрааа...».

– Ну, мать вашу! Равняйсь! Здравствуйте, товарищи!

– Вот змей! Спать надо, а не здороваться! Утро с вечером перепутал! – смеются все.

Затем майор объявил, что комполка присвоено очередное звание – подполковник, но поскольку мы бурно выразили свой восторг и, утирая слезы радости, бросились друг другу на шею, наш командир командировал нас на кухню.

Вот! Привезли фильм «Агония». Как раз для нас. Аппараты «жуют пленку», напряжение сети падает, звука почти нет, экран в морщинах, будто лицо столетнего человека. Через два дня исполняется месяц со дня призыва. Будто нет дома, семьи, да и самого себя нет. Генка Хрупин ругает коммунистов, начиная с меня, топорщит усы. И поделом! Зарулил наш рулевой несколько не туда. Здесь это хорошо видно. Особенно выделяется медобслуживание. Как раз на уровне незабвенного больничного барака доктора Грюнштейна. Единственное, что утешает, не делают промывания желудков и не ставят клистиров.

Ходил в санчасть – побаливает в правой стороне груди. Таких, как я, несколько человек. Врач дал таблетки аллохола. Пришлось принять – жалко организм. Другим приболевшим – из того же источника. Доверия к медицине особого ни у кого нет. Выживем? В основном лечат универсальными лекарствами – пирамидоном и анальгином, во всяком случае, с кем ни поговоришь, впечатление именно такое. Опять же, чем меньше принимаешь лекарств, тем здоровее будешь. Не зря американцы и немцы приходят в ужас от наших так называемых «витаминов» и анальгина. Однако нас не сломить. У советских собственная гордость!


12 ИЮНЯ

Утро. Мы еще отдыхаем. А другие идут на работу. Видимо, поэтому Ивасюк поругался с Артюгиным: «X... ты у меня еще на машину сядешь... Мать... Лопату тебе в руки, мудак».

Какое преступление совершил Артюгин, пока не ясно, но идет и смеется. После развода опять собирали окурки у палаток и клуба. Затем выбивали постели. Самый высокий фон в полку – у нас в палатках. Пошли в автопарк мыть машины. Когда замерили фон, пришли в изумление. В боевых отсеках ровнехонько один рентген! Откуда? Потом сообразили – таскали ведь рукава по всей Припяти и АЭС. Вот и набрали «галогенов». Нет на это никаких приличных слов. Выехали ближе к лесу и закопали самые-пресамые «светящиеся» рукава на опушке. А что прикажете делать? Затем несколько раз промывали машины, но две пока поставили на отстой до выяснения.

Конечно, командиры опять сыграют в секретность. Эта детская болезнь поражает нас в те места, которые давно пора бы вылечить. Остап Ибрагимович говаривал о том, что всю контрабанду делают в Одессе на Малой Арнаутской улице. А все секреты изготавливают в столице нашего обширного отечества.

Например, о существовании корабля «Буран» известно из иностранных источников, да и из наших, неофициальных, тоже. Даже топливо какое, и то известно. Но в природе «Бурана» будто и не существует, как не было ракеты Н-1, что собирались забросить на Луну. И разбейся он сто раз – нет, не было, не запускали. Или история с «Каспийским монстром» – экранопланом Алексеева. Наши друзья засекли со спутника эту немалых габаритов машину. А мы на дыбы: «Да вы, шо?! Да немае в нас того монстра!».

Вот как бы в моей интерпретации выглядела заметка О: «В некоей стране Н, в республике Энской, в городе Н командир части офицер (а что, командиры частей бывают и не офицерами?) Н-ский рассказал о подвиге солдат Н-ской части № ЗН. Эти мужественнейшие ребята, рискуя жизнью, вывезли в Н-ские же болота нечто совершенно секретное и утопили там.

Мужественных героев уже ждали. На плацу Н-ской части в известном нам Энске бурлила толпа детей и жен командиров и солдат пока что неизвестного нам гарнизона. Живо и, главное, в такт – Н, НН, ННН исполнили песню о подвигах бравых солдатушек, причем слова написал поэт-песенник НН и музыку еще более секретный военный композитор Н в кубе».

Никак не поймут наши чиновники от Марса и главное – не желают понять, что девяносто процентов «секретов» – барахло. Даже албанской или угандийской разведке при желании добыть эти секреты не составит большого труда. Да хоть напечатай пособия-плакаты на десяти языках и раздавай направо и налево – «секреты» эти и на дух не нужны. Но нужны инструкции, отношения и приложения к этим «тайнам», иначе сколько чиновников останется без дела, без работы, без стола!

Болит голова. Мой ИД № Ф 167364 вернули с проверки, в очередной раз ничего не сказав. Скука. Какая пустая штука – армия! Комполка стоит перед строем, г-н майор рядышком, почесывает в стыдных местах. Конечно же, мы не институтки, не смольные, пардон, барышни, но... На что нам еще рассчитывать?

После ужина написал письмо в «Тюменскую правду» о работе роты. Должны же наши родные и знакомые знать, где мы имеем честь пребывать. А то получится, как в известном кинофильме «Без вести пропавший». Там герой, коего играл Михаил Кузнецов, подрывает склад (немецкий) с боеприпасами и кладет несчетное количество врагов. А мы подрываем свое здоровье и довольно успешно кладем на лопатки самих себя.


13 ИЮНЯ

Отдых наш прерван. С утра выезжаем на дезактивацию села Стечанка. Командованию противно видеть нас бездействующими.

– Как! Пожарники еще отдыхают?

Приехали в село. Выгребаем навоз из хлевов, солому, косим траву у заборов и во дворах. Сколько ягоды вокруг! А есть нельзя. Правда, пробуют понемножку все.

Или почти все. Коля Орлов машет рукой: а, все равно помирать! Ополаскивает из фляжки горсть земляники и с аппетитом ест. Мы завистливо вздыхаем.

Интересные здесь хатки. Такие видел в кино об Украине, впрочем, на Кубани, особенно в глубинке, их тоже достаточно. Посмотреть – опера Гулак-Артемовского «Запорожец за Дунаем»: рушнички, половички, печь, полати. Ага! Почти нары. И вот такие хатки грабят мародеры. Есть и такие личности среди нас, а поймать трудно. Пока мы занимались работой, обнаружилось, что разговоры о мародерах не лишены основания. Какой-то гад забрался в один из домов, в котором мы только что косили траву, и там все перевернул. Что ищет? Золото? Спирт? Боже мой, богатством тут и не пахнет.

Улица Мира, дом № 39. Вынесли и вывезли весь навоз. То ли мы пожарные, то ли ассенизаторы, «революцией призванные»? Перебрались во двор дома №41. Ни намека на ветер. Куры ходят с раскрытыми клювами. Мы тоже раскрываем клювы – питьевой воды мало. Носим, копаем, гребем, грузим. Специально прибыли из Сибири, чтобы взять шефство над местными селами. Будто дома вовсе делать нечего.

_17_часов_45_минут._ Закончили работу. Из соседнего дома выходит женщина, выносит несколько банок консервированных компотов. «Угощайтесь, ребята». И опять вспоминаешь войну. И становится смутно на сердце. Сидим на лавочках, вкушаем от щедрот дамы. Подходит замполит батальона товарищ майор Стоцкий и подозрительно смотрит на нас. Затем спрашивает у меня:

– Зачем вы это делаете?

– ???

– Что смотрите? Не дело это!

– Почему? Нас угостили, чего же не съесть? Тем более в полку у нас с этим делом слабовато. Неужели вам об этом неизвестно?

– Ну... демагогией вы отличаетесь...

Наплевать. Съели отличные консервы, сказали «спасибо» и поехали в полк к вермишели наполеоновских времен. А в полку артисты из Киева. Дамы в длинных платьях выплывают из автобуса плавно, как в замедленной киносъемке, а мужики глядят на них так, будто в жизни не видели живых женщин. «Воздержание не вредит здоровью», так примерно говорят медики.

Я не пошел на концерт, а стал раздумывать над телеграммой от жены. Она гласила, что денег супруге на моей работе не дали, поскольку нужна еще справка из военкомата, что я пребываю именно на аварии. Вот тебе, товарищ ликвидатор!


14 ИЮНЯ

Развод. Вернее, сперва сдали кровь, а уж потом на работу. А работать в субботу не хочется. Но... Та самая Стечанка, улица Комсомольская, дом киномеханика. 11 часов 20 минут. А что живет здесь именно киномеханик, видно по запчастям к кинопроектору и радиолампам к усилителю 90-У-2, самому распространенному в стране. Похоже, что этот провидец хохол поджидал сибиряков, лет десять не берясь за вилы! – горы и горы навоза перетаскали. Жарко! Лентяй, черт бы его побрал. А мы как навозные жуки копошимся, скарабеи радиоактивные. Правда, по той же Комсомольской есть и очень опрятные дома и дворы. Дом номер 86, куда мы вскоре перекочевали, – скромный, чистенький, игрушечный. Непременные нары или полати у печки, половички...

Отдыхаем, и Юсупов рассказывает, как он служил на корабле. Вот сюда бы кусочек моря! Во дворе усиленно роются куры – есть хотят, хозяев ведь давно нет. Мы им насыпали зерна, что обнаружили в сарае. Клюют и не смотрят на жару, а петух так и вьется вокруг, так и стрекочет с таким видом, будто он приказал нам насыпать зерна. Смотрю на него и думаю, что все мы, в сущности, петухи, только без перьев: стрекочем вокруг женщин, когда надо и не надо.

Вокруг смородина, яблоки, шелковица. Наши сибиряки удивляются шелковице, спрашивают меня как признанного в роте ботаника, можно ли это есть. Объясняю, что можно и нужно. Не верят, смеются. Эх, если бы не радиация, показал бы им, как это едят! Такая вкуснотища! У нас в Геленджике этой самой шелковицы, или тутовника, было очень много. Пожалуй, в каждом дворе любого учреждения непременно росло одно-два дерева – белая и черная. Первая сладкая-сладкая, а черная – кисловатая. Но и ту, и другую любили и мы, ребятня, и взрослые, и осы с бабочками.

_12_часов_12_минут._ Обед привезли. Главное – компот из урюка и яблочный сок. Жаль, что мало совсем. Итак, до обеда мы – Засорин, Елищев, Орлов и я – обработали пять дворов. Удивляет бедность. Достаток в большинстве случаев весьма средний. И это на веками богатой Украине?! Не потому ли в войну тут было так много полицаев? Есть ведь всем хочется – и тем, и другим. Пришел Елишев и принес устный приказ комбата: сдадим сегодня село – завтра отдых. Но село, прямо скажем, не малое. Тонны и тонны «добра» захоронить необходимо. Поработали до 18 часов и собрались было уезжать. Вдруг видим, «сломя голову» несется какая-то машина, длиннющий хвост пыли растянулся метров на четыреста. Сигналит вовсю. Что такое?!

Оказывается, где-то что-то горит. Скорее в полк. Едем, гадаем. Радиосвязи с полком нет. Вот на днях показывали американский фильм «Конвой». Так там у всех частников на грузовиках радиостанции, и можно входить в связь черт знает откуда, чуть не из любого уголка Америки. Да и вообще, на Западе частная мобильная радиостанция – не проблема. А у нас? Замучаешься ходить по инстанциям. «...А зачем вам радиостанция в автомобиле? А почему... А если ей воспользуется не наш человек?». Можно подумать, что шпионы забрасываются без своих средств связи. Остается только завистливо вздыхать, глядя на «убогий капиталистический мир», который так сильно угнетает человека, что тот даже не знает, в какую же страну ему ехать отдохнуть от диктата монополий.

Я понимаю, что радиостанции у нас отсутствуют именно по причине секретности, но мы – пожарная рота! А чтобы еще более запутать иностранных шпионов, нас поселили в Полесском районе, а письма адресуются в Иванков. ЦРУ, конечно, голову сломает. Я уже не говорю об албанской разведке, которая поголовно повесится от бессилия.

Ну вот, прибыли мы в полк, и, как всегда, началось. Машины горючим не заправлены, воды нет. Команды защитного цвета придурков бегают из автопарка в лагерь и обратно, носят разное барахло. Наконец все утряслось. Моя машина ЗИЛ-130 № 65-78 БК.

_19_часов_20_минут._ Село Рудня-Вересня. Тут после небольшого совещания командиров закачиваем воду. Река Илья тихая, узкая. И вокруг тихо. А ребята наши оживились. Кому война, кому мать родна! Это же не навоз таскать!

Сегодня у Шаламова день рождения, и командир освободил его от всех видов воинских обязанностей, кроме, разумеется, присяги, распития крепких напитков и самоволки, а он прется в машину. Ну и гусь! А из санчасти прибежал Медведев. Не хочет лежать, паразит, в тишине и довольстве, дезертирует на фронт!

Итак, ПНС качает воду, возле речки одиноко зеленеет экскаватор Э-305 БВ – здоровая такая дура на базе КрАЗа, но машиниста никак не могут отыскать ни комроты, ни комбат. Даже испытанные заклинания типа «твою мать!.. ..! ...ё!», от которых прибрежный ивняк шуршит и вздрагивает, не помогают: видимо, потеряли силу от частого употребления.

Где же горит? Командиры глубокомысленно тычут пальцами в разные стороны (это мы видели уже не раз) по поводу объезда. Если по хорошей дороге, то дальше, если по плохой – ближе. Плохая – это не то слово, просто скверная. Едем по ближней. Машины ухают в глубокие выбоины, болтается вода в емкостях, скрежещут шестерни передач.

Ух ты! Даже дыхание перехватывает. Здорово! Бах рамой о землю! Еще раз! Все, что прикреплено так себе и просто плохо, срывается со стенок, выскакивает из ящиков. У головной машины раскрылся боевой отсек, и рукава, как внутренности раненого зверя, выпали в густую и раскаленную пыль. Пот струится по спинам и лицам. Душно.

Останавливаемся, подбираем кишки-рукава, стволы, прочую мелочь. Наклоняться тяжело – кровь, густая и теплая, бьет в голову, хочется, как всегда, пить, да не можется. Собрали барахлишко, захлопнули отсек – кузов машины горячий, сил нет! Говорят, в пустыне на капотах машин можно яичницу жарить. Возможно. Не бывал, не жарил. Но вот то, что на наших «пожарках» можно еще и чай заваривать – это запросто. В кабинах непередаваемая духота и теснота, да еще и пыль. Наверное, со спутника отлично видны шлейфы, тянущиеся за колонной на километр. Если уж говорят, что оттуда могут даже номера автомашин читать

Впереди дым, много дыма. Громадное облако. Добрались до села Разъезжа, далее поворот на Чистогаловку. Это не очень далеко от АЭС. Видим большое поле, на котором суетятся несколько АРСов. Комроты на своем «Урале» этак лихо врывается на самую середину и сразу скрывается за фонтаном искр. Мириады огненных точек вьются и клубятся за машиной, и она, большая и красная, становится похожей на дракона, извергающего пламя. Два лейтенанта-«партизана» – Ржанников и Хохлов – со своими «кадрами» воюют на середине поля: идут навстречу друг другу. Дым – если бы другие обстоятельства, можно было бы назвать, красивым – бело-розовыми клубами поднимается над их машинами, завихряется громадными кольцами и подсасывает пепел. Тот летит густо, словно стая комаров или гнуса. Да он и есть гнус – радиоактивный. Первые минуты борьбы с огнем не дают никаких результатов, да еще от дыма в горле дерет. Респираторы хороши только от пыли и пока новые.

Во время короткой передышки – заправляем машину водой – вписываю пару строк на подножке. Одной заправки хватает на несколько минут. Вода идет, как в пропасть. Заправка – вылили. Заправка – израсходовали. АРСы пока еще крутятся «под ногами», но их маломощные пистолеты со струей воды в палец толщиной ни в какое сравнение не идут с пожарным стволом литеры «А».

_22_часа_31_минута._ Мы воюем с огнем не на шутку. Дым стеной. Хочется есть. Ой, как хочется! А кругом поля. Созревает пшеница. Небо спокойное, светит месяц. Лучи фар-искателей, рубиновые мерцающие пятна стоп-сигналов, дрожащие пучки света фар, шлейфы искр из-под колес, дым и пар. Нечто из «Войны миров» Уэллса. Вместо марсианского треножника на краю поля торчит, выделяясь на фоне серо-фиолетового неба, наш ротный: осматривает с крыши «Урала» поле. Чего там смотреть, ни черта не видно в этой мешанине из воды, золы и пара!

Ох, как тепло! Говорят, у пожарных есть какая-то специальная теплозащитная одежда. Брехня! Выдумки газетчиков. Главная одежда – брезентовая с жестяным «уклоном» боевка и стандартные сапоги. А ты уж сам крутись, чтобы не поджариться. Не знаю, кто как, а я прогрелся настолько, что через пару часов стерилизуюсь. Не зря ведь скотоводы-азиаты, чтобы не дать барану похудеть от излишней, по их мнению, активности, утепляют ему половые органы кошмой или такой же шерстью, и от жары животное становится бесплодным. Ну, пошутили и будет! Нужно быстренько ехать за водой.

В картовых каналах, ограничивающих любое торфяное поле, в том числе и наше, должна быть вода. Но ее почти нет. А поле большое – метров 100-150 шириной и вдвое длиннее. Толком не разобрать. Но есть, в смысле кушать, тем не менее хочется еще больше. Как-никак три часа утра или ночи – кому как нравится.


УЖЕ 15 ИЮНЯ

Вместо ужина очень ранним, прямо-таки бандитско-воровским утречком, временем, когда начинаются войны и ходят на «дело» специалисты из определенных кругов общества, Важинский, Крохмалев, Шаламов, Медведев и другие пьют брагу. Где достали?! Комбат, весь вечер путавшийся под колесами на своем УАЗе, «не заметил» данного прискорбного факта. Правда, хмельная жидкость на последующую работу не повлияла никак: как «пахали», так и продолжили дело служения отчизне.

_4_часа_ 53 _минуты._ Ура! Привезли... ужин. И где был наш старшина раньше? Поле горит, летит пепел, мы быстренько ужино-завтракаем невдалеке. Комроты объявил, что те, кто сильно устал, могут ехать в полк. Я устал, разумеется, но ехать не имею права в силу различных причин. Несколько человек, однако, укатили. Оставшиеся стойкие ночуют в машинах. Сидеть и лежать крайне неудобно, кусают комары, храпит пьяный Шаламов. День рождения провел в труде и славе. Теперь понятно, почему ему лучше здесь, нежели в полку.

Нормальное раннее утро. «Поспали» около часа и снова в поле. Торф горит очагами. Копаем и льем, льем и копаем. В паре километров от нас две чужие «пожарки» тоже носятся по полю. Вода из стволов сверкающими лентами падает на землю. Красиво!

Заливаем в одном месте – пышет в другом. Вдруг подул легкий, едва уловимый ветерок, ну вроде того, что возникает от легкого взмаха рукой, но этого оказалось достаточно – поле вспыхнуло во многих местах. Машины Ржанникова и Хохлова, где водителями Янащук и Ясный Перец, опять летают где-то в середине пожара. Под баками, под колесами плещется пламя, его тут же сбивают, облака дыма и пепла рвутся во все стороны. Все машины раскалены. Сильнейшее тепловое излучение отталкивается от поля, отражается от дыма и рушится на нас. Прямо скажу – тепло. Временами перехватывает дух.

_7_часов_40_минут._ Закачиваем воду. Дрожащими от страха руками вношу пару фраз в книжку. Вдруг орут: «Серега! Перец! Горите!!!». Впереди по курсу встают фонтаны огня, что-то знакомое в этих фонтанах. Ба! Да это же две машины! Сгорят ведь, паразиты! Бензобаки сейчас рванут! Подлетаем к огню и в несколько стволов сбиваем пламя. Из него урча, с дымящимися колесами выползают машины Янащука и Перца, таща за собой хвост дыма. Живые?! Лица потные, респираторы грязнущие, только глаза и зубы видно.

Все нормально. Но какова резина на колесах! Выдерживает такую температуру! Не все советское оказывается плохим. Серега блестит коронками и вроде бы не волнуется. Я смотрю со стороны – может, так и положено профессионалу. Большинство из нашей роты призваны из пожарных частей или служили в армии в пожарных командах. Опыт, следовательно, есть.

Ребята придумали такую штуку, чтобы не жечь сапоги. Вокруг машины обматывается рукав, ствольщик забирается «на спину» и так, верхом, словно всадник или кентавр, бьет водой по очагам. На противоположном краю поля сверкает толстая струя из лафетного ствола, и бело-рыже-серая стена пара и дыма отделяет торфяник от поля поспевающей пшеницы. Кажется, это командир.

_9_часов_23_минуты._ Небольшой перерыв. Пытаемся отдохнуть. Ясный Перец прыгает с подножки машины на торф, цепляется ногой за пожарный рукав и вывихивает ее. Просто и быстро. Подъехавший командир приказывает отвезти пострадавшего в госпиталь. Он морщится, когда я пытаюсь (тяжелый, черт) тащить его к свободной машине. Ну вот, сперва Мельников, теперь Зольников. Кто следующий? Прозвище свое Перец получил за привычку, утверждая что-нибудь, говорить: «Ясный перец!», имея в виду следующее: понятно, ясно, сделаю точно. Есть у Перца и еще одно прозвище – Барсик. Так часто зовут котов, а он похож на домашнего, рыжего, упитанного котяру.

По дороге в госпиталь мы с Орловым угрожали Перцу, что теперь ему ампутируют ногу по самое горло, лучше сразу пойти и лечь на реактор или, в крайнем случае, утопиться в луже. Перец кряхтит и шевелит рыжими усами. Настоящий кот! Таким образом, в роте у нас два кота – Барсик и Матроскин, так прозвали Генку Хрупина за повадки мультфильмовского кота из Простоквашино.

Медсанбат, а вовсе не госпиталь, находится в прекрасном старом яблоневом саду, напоминающем невысокими корявыми деревьями японские карликовые композиции, довольно запущенные, правда. Маленькие яблочки видны кое-где на гнутых-прегнутых ветвях. Медицинская братия дуется в карты на небольшой полянке и, кажется, слегка навеселе. Чем-то сбрызнули ногу несчастному Барсику, натуго перевязали и отправили с миром. Хорошо, что не по миру. Привезли мы его на свое поле и посадили с краешку на травку – может, будет оказия в полк. Связи-то нет!

_10_часов_25_минут._ Обедаем в антисанитарнейших условиях. Какая там радиогигиена! Разумеется, сидим кто где, разумеется, в котелки, как их ни накрывай, пыль и пепел попадают. Радиоактивные, кстати. Руки можно мыть, можно не мыть – торф сам по себе не грязь, но вода тоже, прямо скажем, не без фона. А впрочем, плевать. «Кому суждено быть повешенным, от пули не умрет».

_13_часов_53_минуты._ Где-то там, вдали, открыли заслонки, вода в каналах поднялась, и командир распорядился поставить одну машину на подачу. Поливаем и копаем. Буксует и воет «Урал», Ивасюк матерится и жмет на акселератор. Пока мы обедали, машина съехала по грязи в ров, только что отрытый прибывшим бульдозеристом. Рвом отделили горящее поле от засеянных. Дым. Но его меньше, чем вчера. Подошли еще три машины «со стороны» и обстреливают поле из лафетных стволов. Они стоят в ряд, как зенитные орудия, и выпускают в небо длинные струи голубовато-серебристой воды. Действительно красиво, но при других обстоятельствах.

Хотели было нас всех сменить, да «верхи» передумали. Торф горит сильно и в разных местах. Замполит роты Олег Мурашов, черно-серый от золы и дыма, работает стволом, как заведенный. Парень он неслабый и таскает ствол и рукав «крупного калибра», как бульдозер или тягач, не взирая на простуду (кашляет и чихает весь день).

Самый крайний на поле я – в том смысле, что за мной никого нет, – и бегаю по кусочку метров триста в квадрате. Матроскин ворочает стволом в полусотне метров далее, то есть ближе к Олегу. За Матроскиным в клубах дыма Смирнов по прозвищу Наркоша. Это элегантное клеймо он получил за рассказы о свадьбах, днях рождения и других, менее утонченных попойках. Маленький Наркоша не виден вообще за редкими стеблями рогоза и клубами паро-дымовой смеси, только столб этой дряни, взмывающий в небо, означает его присутствие.

Но поле какое большое! Особенно когда работаешь, как заведенный: бери или не бери это слово в кавычки! А если хорошенько подумать, то мы все уже давно вынесены за скобки, потому кавычки и не нужны.

_15_часов_25_минут._ Поливаем, копаем. Только я уже вскопал соток пять. Делаю яму, в нее вставляю ствол и произвожу инъекцию струей воды. Под ногами шипит, потрескивает, дымит и воняет. Но немного убавляет жар. Кричит Ивасюк. Приказывает мне, вместо того чтобы подогнать машину к рукавной линии, тащить тяжеленный, килограммов более ста, рукав к машине. Совсем тронулся в казарме!

Жара. Ну, жара! Зато поют жаворонки. Птичка божья не знает ни печали, ни забот, ни радиации. Тут же толпой летают аисты – 11 штук. Собирают по выгоревшему полю десерт – ящериц, лягушек и мышей. Нас брезгливо игнорируют. Да и кто мы им?

Небольшой отдых. Сижу на цистерне и рассматриваю дали. Леса вокруг и пар. Сегодня первый день второго месяца, как мы в отъезде. Из-за леса вынесся вертолет Ка-26, сел рядом на зеленую лужайку. Оказывается, прибыл главный пожарный бог Украины – генерал Десятников. Я, по своему обыкновению, пристал к нему с расспросами, а он в ответ вызвал меня из толпы, и стали мы с ним демонстрировать приемы тушения очагов. То, что он показывает, мы и без него знаем. Форма на генерале, новенькая, «афганская», покрылась нашлепками торфа. Ничего, генеральша постирает, я думаю...

Посмотрел на вертолет. Стеночки тоненькие, сам хлипенький, но летает. Странно! Вот подлец! Летчик рассказал, жуя, между прочим, бутерброд со свежим огурцом (запах какой!), что был над реактором в первые дни и дозу никто не измерял. Это ему сильно не понравилось. Говорит, что те вертолетчики, которые в первое время летали над АЭС, облучились сверх всякой меры, но это в документах не отражено. Это возможно. Бывает и не такое в нашей армии.

Генерал, дав ЦУ, улетел, но огня от этого меньше не стало. 40 градусов в тени! Машины раскалены так, что обжигают руки, как открытый огонь. Взлетающие тут и там струи красиво рассыпаются у земли, салютуя падающему солнцу.

_20_часов_20_минут._ Ужина еще нет. Опять этот старшина! А может быть, машину перехватили по дороге диверсанты на предмет обескровливания пожарной роты? Все вокруг злое, все беспрерывно совещается и матерится. Комбат «посылает» капитана, тот – лейтенанта, а этот, разумеется, нас. А нам плевать. Мы можем послать их всех скопом, да лень. Устали. Одна положительная сторона – все ближе демобилизация в живом или мертвом, что реальнее, виде. Работаем на износ. Побаливает правый бок. Рассматриваю клочок какой-то газеты, в которой подробно и мило расписан немыслимый сервис нашей жизни в тридцатикилометровой зоне. Сам себе завидую, как здорово живу. Дома намного хуже – это ясно. Вот бы того журналиста на это поле!

...Огонь как-то резко пошел на убыль, проливаем напоследок кромку поля. Хитрый торф горит у самой воды длинными мерцающими полосами.

_21_час_41_минута._ Капитан Марченко даже перекрестился: «Слава тебе, Господи!».

Тихо на поле, зато вдали урчит двигатель. Ужин едет! Неужели отбились от упырей-диверсантов?! Гасим мелкие очаги и идем вкушать, что отец роты послал. Стол был шведским: тушенка, сгущенка, перловая каша, масло и чай. Мне, например, тушенка в горло не лезет, хоть проголодался зверски. Вкусили от щедрот сибирских снабженцев и в 22 часа 40 минут едем в полк. Все радостно гудят, курят, шляются по полю, сворачивают мокрые рукава.


16 ИЮНЯ^,^ПОНЕДЕЛЬНИК

С утра приказано получить новую форму, старую сдать, так как из-за нее у многих аллергия: форма пропитана какой-то дрянью, чешутся ребята, как блохастые собаки. У меня пока ничего не чешется, но сдать надо – меньше фон.

После завтрака развод на работу – пилить лес для автопарка. Я, Борисов, Корсаков и еще двое ребят из соседней роты наслаждаемся запахом цветов и трав. Хорошо в лесу, и про армию забываешь. Свалили несколько ровных-ровных, по ниточке вытянутых деревьев, ошкурили, распилили. Чистый воздух манит вздремнуть. Борисов жалуется на больное колено. Смотрим, оно действительно больное. Было сломано, сбоку здоровенная костная мозоль и прочая... Да кому это все надо! Мы разводим руками, смеемся, вспомнив первые часы призыва, когда в нашей колонне, выстроенной у военкомата, появились два товарища с поврежденными ногами. Полная иллюстрация к «Похождениям бравого солдата Швейка», глава 10 «Швейк в гостях у фельдкурата».

С бледными и отрешенными лицами они хромали в колонне (значит, дела плохи, раз их призвали!). Причем один припадал на левую, а другой – на правую ногу. Я уверен, никогда еще улица Рижская, где расположен военный комиссариат Ленинского района, не видела подобной картины, даже в Отечественную войну. С перепугу военные призвали явных нестроевых и, более того, вообще негодных к службе. Или, напротив, кто-то из кадровиков решил, что после призыва у больных все само собой «рассосется», и решили провести эксперимент? Правда, через пару часов дошло, что немного перестарались, и перепуганных мужиков без шума отпустили домой.

_22_часа_20_минут._ Надрываются громкоговорители радиоузла, кажется, я не упоминал, что это машина-передвижка, поставленная «на прикол», с аппаратурой и прочими прилагаемыми. Вот оттуда и вещают любители поговорить. «Построение! Построение! Построение!!!». Жданович кричит и кричит в микрофон. Что такое? Все выскакивают из палаток, молча пялятся в темное небо, видимо, ищут гриб взрыва над лесом, потому как пару минут назад что-то сильно гремело вдалеке.

Неприятно. Неужели рвануло там? Вот будет дело! Построились, стоим молчим, ждем... А если? Ну, держитесь, сибиряки! Будет вам чай с лимоном! Сейчас объявят и... куда? Вперед? Назад? Полк вполголоса начал переговариваться, и от этого совсем тоскливо на душе. Тоскливо – и только. Точнее – тоскливо-любопытно. Говорят, что в такие минуты кто-то видит внутренним взором прошлую жизнь, кто-то, напротив, как в броню одевается, выражаясь по-современному, «отключается». Не знаю, хотя сам и пишу, и придумываю иногда, но вот сейчас просто стою и наблюдаю. Ни сожаления, ни жалости ни к себе, ни к кому другому не испытываю. Причина проста: сколько ни тоскуй, а коль умирать придется, то придется. Досадно будет лишь одно: если наши жизни истрачены будут впустую. Что бы там ни говорили, а пожить подольше хочется – проклятый инстинкт самосохранения работает, работает... А вдруг еще увидим нечто замечательное, вдруг все не напрасно?

Из штабной палатки выходит комполка и направляется к радиоузлу. Идет... идет... Подходит к микрофону и объявляет, что четверо водителей АРСов на своих машинах пытались форсировать реку Уж. Машины остались в реке, пьяные в дугу водители целехоньки, так и так их душу! Уф, отлегло! Затем командир поведал, что машины, конечно же, вытащат, но водителей лишат всех льгот, что существуют для чернобыльцев. А эти, трах-тарарах-тах посидят на гауптвахте. Мы смеемся: ох уж эти льготы! Далее командир, перемежая объявление известными уже сентенциями, объявил, что врачебная комиссия, которую обещали генералы и на которой настаивали мы, будет завтра с утра. Он просит, чтобы в санчасть обращались «только больные», мать нашу так!

А интересно, сколько у нас здоровых? Борисов потирает колено и посмеивается – ему-то в санчасть в первую очередь. Счастливчик.


17 ИЮНЯ

Утро. Ночью приехали с дезактивации чего-то там Антипин, Полковников, Хрупин и Банников, а вымыться негде – одноименное Банникову заведение, разумеется, не работает. Ох, и ругались же ребята! И не без основания. Не первый раз такие фокусы. Конечно же, банщики перетрудились, бедняги, да и командиры плевать хотели на нас. А ребята работали 16 часов кряду. Так и легли спать немытые и в «светящем» белье.

Если сегодня и вправду будет комиссия, то пойду и я – вдруг да сачкану? Надоела эта игра в войну. Будет всем еще горюшка, если военкоматы не справятся «с заботой о наших семьях». А они наверняка не справятся. Опыт такой уже имеется. Как в армию – найдут, где угодно. Как в чем помочь солдату – то «нет возможности», то «я вас туда не посылал».

Позавтракали мы, а Ивасюк вдруг объявляет, что рота в полном составе едет на торфяник. Он имеет в виду прежние боевые расчеты, обожженные, обветренные и прокопченные под Чистогаловкой. Прибыли на поле около девяти часов. Ну и что? После нас здесь дежурили украинские пожарные, но как горело до нас, так горит после них. Солнце брызжет лучами с такой яростью, что становится не по себе. Расчет нашей машины – водитель Сергей Янащук, командир Володя Елишев и простые смертные Коля Шаламов и я. Опять добровольно в кабину забрался Медведев – не хочет лежать в санчасти. Надо сказать, что Ивасюк на выезды всегда включает в состав расчета одного коммуниста или кандидата. Не знаю, хуже или лучше работали бы от этого люди, но я, дабы не ударить лицом в торф, стараюсь работать, как все. Воспитание наоборот. Может, это и правильно.

Как включились в работу, до обеда ни разу не разогнулись. Но горит как! Сапоги прогреваются, будто по раскаленному металлу ходишь. Огонь везде, но дыма еще больше, и далее полусотни метров не видно ничего. Как человек умудряется выдержать самые невероятные перегрузки? По идее, мы уже должны лежать пластом. Как и в прошлый раз, я правый крайний. Как в футболе. Правда, счет здесь в основном отрицательный, не в нашу пользу.

Льешь водицу, а оно горит. Льешь, а оно горит. Да черт побери! Заскрежетало, завизжало в насосной машине, забренчало, и вода в рукавной линии усохла. Местные эксперты объявили, что развалилась крыльчатка насоса. Уже 17 часов 55 минут. Даже железо не выдерживает гонки. Гвозди бы делать из нас! Или я ошибаюсь?

Вытряхиваем полностью забитые золой респираторы. Из них вываливается мокрая кашица – пот сделал свое дело. Однако отвоевали две трети поля. Тут еще подошел отряд саперов-украинцев, «сел на лопату», и объединенными усилиями мы попридержали пламя.

Мое самочувствие таково: от беспрестанной работы жжет пятки, болит в паху и желудке... Жить еще можно, главное, чтобы товарищи эскулапы не отрезали ничего, по их мнению, лишнего от столь дорогого мне организма. У машин Хрупин со Жгутовым хрипят и кашляют, клянут украинский торф. Можно подумать, что русский лучше!

Пока мудрствую, устанавливают ПНС – передвижную насосную станцию, а поле опять полыхает. Вот подключили магистральные линии, и теперь по ним подается 110 литров воды в секунду. Давно бы так. Сколько тонн воды израсходовал только я? А все вместе?!

Пот – рекой, дым – столбом, торф – печью, пыль – клубами. Комбат тихонько сидит в сторонке и не советует ничего. Красиво, с одной стороны, смотреть, как летят фонтаны искр. К вечеру наше поле вернулось в изначальное природное состояние – стало болотом. Чавкает под ногами жидкий торф или то, что от него осталось, повсюду анаконды магистральных линий, блестят в лучах солнца тройники-разветвители.

Идет пар. Неужели потушили?! Ездим по полю, провоцируем огонь. Если под колесами очаг, он тут же просыпается, курится. Хорошо, отдыхаем. Вдруг «из-за леса, из-за гор едет дедушка Егор»... В смысле летит генерал Десятников. Вот пристал! Приказал пролить все курящиеся места и вообще обследовать все вокруг. Будто мы не знаем. Даже спасибо не сказал за наш труд. Да ладно. Поднялись со скрипом в заржавевших суставах и льем воду уже на мельницу генерала. Сколько еще всяких мельниц впереди?

Хрупин топорщит усы, а я про себя ехидничаю: что, не нравится? Это тебе не сгущенку лопать!

Генка удивительно вкусно ест сгущенку прямо из банки: открывает и толстой струей льет в рот. Молоко течет по усам, прямо как в сказке, но тут она и кончается – у Хрупина мимо рта такое добро не потечет.

А жаворонки все поют, и аисты кормятся. Жизнь! Никуда от нее не деться!

Итак, ночь. Мы едем в полк. Гудят моторы, спины и мозги. Разговаривать не хочется, даже спать не тянет. Сидим с открытыми глазами и ничего не видим. А если и водители так же «видят»?


18 ИЮНЯ

Удивительно, но подъема роте не было. В украинском лесу сдох большой медведь. Все спят, все начальство. И комбат спит?! Во дают! В кулуарах разговоры о дне отдыха. А может, про нас забыли? Насовсем. После завтрака привезли замену тем, кто в госпитале. Держитесь, ребята! Это вам не гражданские пряники трескать! Пошли немного поработать – необходимо перенести палатку офицерской столовой на бугорок, чтобы не заливало дождем. Принесли продукты из склада, и опять отбой. Очень неплохо поспать несколько часов. Новенькие спрашивают о водке, но мы сами ничего толком не знаем. Ходят противоречивые слухи, говорят, что на Станции выдавали, пили, но я вот не видел этого ни в Припяти, ни на Станции. Может быть, и было. Раз сам не видел, значит, не могу утверждать.

Давненько приходилось читать, как один американский физик или военный, получив большую дозу облучения, заперся в доме с ящиком виски. Когда товарищи пришли, чтобы похоронить его, тот, вдрызг пьяный, но вполне живой, немало их удивил.

Словом, было что-то в этом роде. Спирт как-то действует на организм. Что-то происходит с кровью. Удивляюсь своей малообразованности по поводу радиации, как, впрочем, и уровню знаний нашего руководства. Соответственно, у большинства населения нашей страны нет ни малейшего представления о том, что есть какие-то там лучи. Сколько лет прошло со дня взрыва в Аламогордо! Было чему научиться. А мы радиацию голыми руками, вилами и косами! Чего здесь больше – идиотизма или пренебрежения к народу? Не дай бог, война!

Учитывая нашу «беспредельную информированность» по этому вопросу, можно считать, что большинство населения обречено. В газетах одно – на деле другое. Вот она, радиация – порождение реактора и технической безграмотности. И что? Кого мы – не я, не солдаты, разумеется, – обманываем, уверяя, что гражданская оборона и химические войска «на передовых рубежах»? В наш полк, полк химической защиты, призвали людей, не имеющих ни малейшего представления о радиации. А ее шапками не закидаешь, как пытались было закидать фашистов.


19 ИЮНЯ

Испортились часы. Стали и стоят. Это случилось в селе Ладыжичи. Там убирали мусор. Место великолепное, с точки зрения отдыхающего: сосны, чистый песок, полянки чабреца благоухают. Чем-то похоже на курортный поселок у Черного моря Фальшивый Геленджик, переименованный каким-то радетелем эстетики в Дивноморск. Итак, сгребаем мусор. Подъезжают два генерала на УАЗе и заявляют, что то, чем мы в данный момент занимаемся, мягко говоря, ерунда (это я перевожу на русский язык). И какой болван и мудак приказал это делать? Отставить! Есть и другие дела, поважнее!

Слухаемо, батьки! Перестали закапывать мусор, сидим у забора, как ковбои на диком Западе, и любуемся на коробку из-под пулеметной ленты. Может, и пулемет откопаем? Займем тогда круговую оборону и черта с два пустим хоть одного командира. И наша партизанская рота «Ужас Чернобыля» соберет под свои знамена страждущих, болящих и неимущих, и встрепенется тогда Нестор Иванович, и примчится на своей тачанке, и закричит... Ага, как же! Закричит! Только уехали генералы, как чертик из коробки выскочил Чайковский, замполит полка, и посвятил нас в тонкости оплаты труда. Если получишь дозу в 25 рентген, то и платить будут в пятикратном размере от той зарплаты, что получал на «гражданке». Как раз хватит на лекарства. Просим подполковника разобраться с определением доз и вообще с медициной. Он обещает. Просим помочь приобрести за наш счет солнцезащитные очки: глаза от постоянного пребывания на солнце болят. Тоже обещает. Ну ладно, обещанного, как известно, ждут вполне определенное время.

Когда возвращались в полк, видели две автомобильные аварии за Чернобылем – АРС, сильно покореженный, валяется в кювете, и недалеко от Копачей два КАМАЗа лоб в лоб. Осколки стекла вокруг бывших кабин, торчат провода и то, что осталось от дверей. Гоняют здесь дико, и не только потому, что радиация, заработки огромные для вольнонаемных.

Нас – водителя Абрамова по прозвищу Абрам-Гутанг, безобидного и спокойного парня, сержанта Елишева и меня – посылают в Паришев заправлять водой АРСы, которые дезактивируют (ох, уж эта дезактивация!), а попросту моют, дома. Приехали в село, стали на бережку разворачивать свою технику на зеленом лужку. Идет «чужой» капитан и говорит, что воду пока брать не стоит – фон больше, чем в селе. Откуда ни возьмись галопом подбегает Жданович и утверждает, что воду можно закачивать – всего 0,5-0,6 миллирентгена в час. И лучше не будет. Над реками Припятью и Брагинкой летают чайки, сварливо и скрипуче орут, запросто клюют радиоактивную рыбу. Она ходит косяками. «Партизаны» ловят рыбешку, а бывает «мелочишка» в килограмм-два весом, и, вздохнув, отпускают. Вздыхают тяжко – какой же нормальный рыбак вернет реке сверкающую рыбину?

За день заправили 60 АРСов. Нам нормально – арсникам много. Закончили работу рано, по нашим меркам, а по меркам арсников – поздно. Каждому свое. Мы привыкли, что пожарная рота вечно «на подхвате», будто наказана за чьи-то грехи. Окончили работу, смотрим: арсники обсыпали порошком СФ-2У лягушку на прибрежном лужке и наблюдают, что с ней будет – допрыгает до воды или нет. Бедное животное трет лапками глаза, тычется в разные стороны. Какая там вода! Наконец очнулась, поскакала в речку. Что она думала о всех нас, не знаю, но вряд ли что-нибудь лестное. Ну, что я подумал о великовозрастных дядях, это вряд ли на страницы даже моей странной книги можно вынести.


21 ИЮНЯ, СУББОТА, УТРО

Каким будет день? Питание стало получше после неоднократных напоминаний нашим командирам. Первая заповедь солдата – держись ближе к кухне. Шутки шутками, но для работающих в зоне витамины и калории совершенно нелишние штуки. Обычный американец начинает свой день с обычного апельсинового сока. Хоть бы глазком этот самый сок увидеть, понюхать, попробовать!

Досадно нам. Повара иной раз такое сварят – есть невозможно. А с другой стороны, понятно. Сам носил из склада на ПДХ – пункт хоздовольствия, или проще кухню – такую вермишель, что оторопь берет: где ее, родимую, откопали? Не иначе, осталась со времени наполеоновского нашествия. А прекрасные, слегка тухловатые яйца?

Работаем в селе. Температура «за бортом» плюс 32 градуса. Обработали до обеда три двора и три дома. Боже мой! Или черт побери! Какой беспорядок в иных домах! Что, где, как, кучи вещей по углам. Беззаботная жизнь была у селян. По улицам шляется «партизанская вольница» – работы мало. Вид такой, будто весь полк стройной толпой вышел на сельхозработы. Все как будто при деле – на плечах косы, грабли, лопаты, изредка топоры. Это вместо автоматов и прочих военных «средствов» обороны и наступления. Для полноты картины не хватает комполка в соломенной шляпе, с трубкой в зубах и в заплатанных, холщовых, разумеется, штанах. Ну, а для закрепления образа – он сидит в тарантасе, которым управляет Жданович в вышитой рубахе, с босыми ногами в цыпках и болячках...

А наш взвод сидит под яблоней, курит, болтает о разном. Думаю о том, что обычно лучше работают, больше умеют и хорошо воюют те самые пьяницы и нарушители трудовой дисциплины в мирной жизни. Факт проверенный. Я не раз убеждался: многие наши парни прекрасно справляются с самой разнообразной работой, и откуда что берется! И то умеют, и это. Хоть печь сложить, хоть баню срубить. Машину разобрать и собрать. Разумеется, в своем деле – в электротехнике – я тоже не из последних, но как посмотрю на работу тех же Хрупина, Крохмалева, Носова, Молокова... Приятно! Им бы европейское образование – и куда там западным специалистам! Или взять Петра Швецова. Парень как парень. И ругались мы с ним чуть не до драки, правда, из-за всяких пустяков – нервы-то не железные. Но ведь работает, как лошадь, в самом хорошем смысле этого слова.

После обеда, когда перешли на другую сторону улицы, грянул такой ливень, как в тропиках, – стеной, да еще и с градом. Гром стоит от валящихся с неба потоков воды. А мы забрались на сеновал и прекрасно вздремнули часик под шум и грохот потоков. Сено пахнет, как в детстве. Я хоть и городской, но в нашем курортном городишке было столько сена! И соответственно сеновалов. Скота было не меньше, чем во всей сегодняшней Тюменской области.

Дождь кончился, стоим с лопатами, думаем, что можно еще перекопать, как подъезжает грузовик, из кабины высовывается плотный мужик и в голос кричит: «Суки москали! Усэ тут пэрэкопалы, пэрэвэрнулы! Це мий дом!».

Нормально. Можно подумать, что нам очень приятно ковырять его навоз, все аж дрожим от нетерпения. Пока раздумывали, побить его или пусть живет, хохол хлоп дверцей и был таков. Конечно, можно было бы его догнать и крепко наподдавать, да решили, что среди всякого народа есть хамы. А мы в гостях, хамить нам ни к чему. За нас это уже сделали Политбюро, Минэнерго и военные ведомства.

Возвращались в полк под струями еще более сильного ливня, машины медленно ползут, паря капотами. В десяти метрах буквально ничего не видать. На славу старается авиация – за тридцатикилометровой зоной уже выпало столько осадков, что наверняка можно было бы заполнить Кара-Богаз-Гол. Не зря, видимо, поговаривают наши оппоненты, что, мол, в России уже создано метеорологическое оружие. А если действительно есть? Тогда утопить любую среднюю по географии страну ничего не стоит. Правда, каждая палка о двух концах! Утопим, а затем гуманитарно будем помогать... лет тридцать.

Нас ждут хорошо отдохнувшие в госпитале Никитин, Угрюмов, Вайсберг и Войцеховский. У них, как будто, все в порядке. Зашел Гудин, принес ИД, мы их сдавали на проверку перед выездом. На всех приборах – нули. Как так? Что за контроль? Ведь у всех было этих самых «галогенов» до упора. У Москвина совсем недавно – 27 рентген, или бэр, если так будет угодно. И рентген, и бэр – специфические понятия, и желающих можно отослать к специальным источникам. Но получить дозу можно запросто, а вот измерить ее? Это даже не камень преткновения, это какая-то скала.

Рота начинает потихоньку волноваться. Заволнуешься тут! Позиция у командования, как у Троцкого, – ни мира, ни войны. Стихийные собрания начались и в других ротах, заволновались алтайцы. Когда люди волнуются – курят. Вдвое, втрое обычного. Над курилками, над палатками висит (ветра сейчас нет) плотное сизое облако дыма. Слышны тут и там разгневанные голоса, все обсуждают вопрос о дозах, о командовании, «что не собирается о нас думать...», «на хрен мы им нужны...». Командиры делают вид, что ничего не происходит, сидят по своим палаткам, может быть, джин с тоником пьют. Или виски с содовой!


22 ИЮНЯ

Памятная, казалось, дата. Но никто из наших вслух не произнес ничего. Да и что говорить? В войну здесь воевала Ямпольская дивизия, теперь воюем мы. «Альпинист» Хрупина вещает о чем угодно, но не об аварии. Мы слушаем все подряд. Идет дождь, крупный и холодный, палатки промокают. А Киев опять передает «Лаванду». В соседней палатке прибавили громкость своему приемнику: «В нашей жизни все бывает...».

Точно. Пришел ротный замполит Носов. Мурашов уже «списан». И мы говорим «за жизнь». Нормальный мужик Геннадий, не хуже Олега. Нам повезло с замполитами. А дождь все идет и идет. Изнутри палатки крепим плащ-палатки. Теперь на головы не капает. После обеда дождь «выключили», и командиры решили устроить вечер вопросов и ответов. Вместо вечера вышел фарс. Почти все разъяснения и ответы никак не совпадали по теме с вопросами, и мы получали окольный и жеваный ответ на простой и ясный вопрос. Не командование, а дипломаты высокого ранга! Ребята гудят возмущенно, а Лелюх с Чайковским будто с испанского переводят, да еще и неважно.

После «вечера» плюнул на все и сел писать письмо в «Красную Звезду» о том, что творится у нас в полку. Письмо подписал 31 человек из «стариков». Узнал об этом Погорелов и сказал мне так: «Я тебя как секретарь роты вызову на партсобрание за это, а не поможет – пойдешь на полковое!». Опять иллюстрация к Гашеку! Это по поводу случая, когда вольноопределяющийся Марек рассказывает капралу о своей службе. Только он сам просился последовательно к командиру роты, затем к командиру батальона и т. д., а здесь за Марека, то бишь за меня, хлопочет старшина. Старшине хорошо – он на Станции был от силы два раза, можно и покричать, здоровье есть.


23 ИЮНЯ

Уехали домой шесть человек. Угрюмов, один из счастливчиков, сказал, что передаст письмо или в Москву, или моей жене. А мы поехали в Черемошну. Должен прибыть для чего-то зампред УССР, и мы наводим блеск. Летают Ан-2 над лесом, над зданием лесничества возвышается вышка с телекамерой, пасмурно и ветрено. Село старое, а вот дорога хорошая, асфальтовая. Вот по ней и возвращаются жители. Спрашиваю одну бабушку, куда делась молодежь. «Ударилась в пьянство в тех районах, куда отселена».

Убираем мелкие веточки под заборами, бумажки, щепочки и т. п. Ох, Россия, Малороссия тож! Неистребима показуха, как неистребимы тараканы в обеих столицах или чесотка без мази, безотносительно к региону страны. Хорошо еще, что не моем асфальт зубными щетками, как это иногда случается в армии. По улицам проброшены пластиковые трубы водовода, стоят водоразборные колонки. Груши в садах наливаются соком. Лес вокруг зеленый, но сумрачный, может быть, оттого, что у меня плохое настроение. Видите ли, приезжает большая шишка, а потому мы должны, угождая кому-то, пустить пыль в глаза. Вот эта ерунда не кончится никогда!

Около двенадцати часов дня вернулись в расположение части. Отдыхаем. Новый замполит Носов просит меня написать о командире роты. Конечно, напишу: отношения личные и служебные – разные вещи. Правда, придется нести всякую чушь в духе соцреализма. Пока сочинял да прикидывал, прилетели сразу три генерала. Долго говорили, но так и не объяснили, почему с датчиками непорядок, медконтроль плохой, питание худосочное и т. д.

По ответам отцов-командиров выходило, что все «от лукавого» и надо быть стойкими. «Родине надо помочь спасти Днепр». Не более и не менее. После этих слов чувствую себя и впрямь разложенцем, многоженцем, оппортунистом и начинающим троцкистом. Но как забыть первые дни?

«Приказано писать среднюю дозу? Приказано! Значит, пишем среднюю! Чтобы из-за вас под трибунал? На хрен это надо! Средняя доза есть средняя, и ни граммом больше! Начальству виднее».

Ясное дело, раз приказано, радиация не моги проникнуть сквозь бумажный частокол. Вот и получилось: при минимум двух-трех рентгенах нам записывали в Карточку учета доз радиоактивного облучения от 0,01 до 0,1 рентгена. Ну да бог с «имя», как говорят некоторые бабушки в Сибири. Теперь ничего не докажешь, хоть трижды треснись лбом о реактор.

Попался мне на глаза интересный документ – «Временные уровни допустимого радиоактивного заражения кожных покровов, белья, одежды, обуви, транспортных средств, механизмов и средств индивидуальной защиты (мР/час) на период ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС» за подписью заместителя главного санитарного врача СССР А. И. Зайченко. Там были и такие строки:



_«Примечания._

_1._С_учетом_фактического_потребления_продуктов_и_индивидуальных_различий_в_составе_рациона_взрослых_и_детей_интервал_предельных_значений_суточного_потребления_радиоактивных_веществ_с_водой_и_продуктами_питания_оценивается_равным_2,5–3,5_Ки/сутки,_что_соответствует_среднему_за_год_расчетному_пределу_суточного_потребления_активности_3,0-10-7_Ки/сутки,_1,1_Ки-5/год_и_годовой_дозе_5_бэр._

_2._Данные_нормативы_распространяются_на_всю_территорию_страны._Обнаруженная_в_продуктах_радиоактивность_в_пределах_указанных_нормативов_не_может_служить_основанием_для_ограничения_или_запрещения_их_реализации._

_При_превышении_указанных_нормативов_вопрос_о_судьбе_отдельных_партий_продуктов_решается_в_каждом_конкретном_случае_по_согласованию_с_Министерством_здравоохранения_СССР»._



Короче, Минздрав СССР предупреждает: все болезни от нервов. Вот жизнь! За нас решают, думают, нам скармливают то, что ни в одной порядочной стране давно и в бинокль не разглядеть, да еще нормы, так называемые «медицинские», могут устанавливать в каждом конкретном случае.

С АЭС приехал Хрупин и привез очередной слух: на Станции работало 3800 коммунистов, но все разбежались, как только рвануло. И, как говорят, погибло много детей. Слухи, слухи, слухи... Правда где? А вот и правда: комроты приказывает прибрать территорию. Спички, окурки, прочие остатки (или останки?) благ цивилизации. Надоело!


24 ИЮНЯ. СЕЛО КОШОВКА, ФЕРМА

Раньше такие называли молочнотоварными. 1,8 миллирентгена на почве. Поступила команда очистить территорию от хлама. Что, до нас это никто другой из местных сделать не мог?! Или руки не из того места растут? Навязли в зубах навоз, мусор, бардак, в конце концов! Действительно, ассенизаторы. Ну, вперед, старьевщики!

– Складировать дрова!

– Ага!

– Отставить! Грузить на машину!

– Ага!

– Отставить!

– Так точно!

– Складировать!

Наконец, началась работа. Перетаскали дрова к забору, убрали солому из стойл, вычистили навоз там, где смогли. Любимое занятие всех нас – косить траву. Из-за кос идет спор. Выкосили все, что зеленело вокруг. Часть наиболее фонящей бывшей растительности сложили в толстые полиэтиленовые мешки (по новой команде) и теперь их нужно грузить на самосвал. А этого уже делать не хочется. Какая работа, когда обман за обманом? Мы месяц не меняем респираторы, так как их нет на складе. Однако комполка утверждает, что они есть – берите. Рукавиц тоже нет.

– Как нет?! Неужели?

– Так вот же, работаем голыми руками!

– Да? Да... да... да-а. Верно, рукавиц еще не поставили, вагон еще идет из Сибири, не стоит волноваться...

Кто из нас больший идиот, так и не пойму. «Ты начальник – я дурак, я начальник – ты дурак». Не хочешь, а вспомнишь нечто неординарное из ненормативной лексики.

Вчера выдали учетные карточки доз облучения. Моя утверждает подписью комроты, что имею 12 рентген за все время пребывания на благословенной земле украинского Полесья. Однако у меня есть документ, поведавший мне «со товарищи», что на территории подстанции (это рядом с АЭС) местами фон был до 180– 300 миллирентген/час. Может, и больше, кто знает. Двести, в среднем, умножить минимум на восемь часов в первые дни работы в Припяти. Сколько будет? Много... И что? «Ниц нема», как говорят братья поляки. Ничего нет, не стоит беспокоиться.









_Герои_повести –_ликвидаторы_последствий_катастрофы_на_Чернобыльской_АЭС._



Утешение в компоте, что был на обед. Достаточно неплохой. Сейчас ночь. Сижу в палатке и пишу при свете старушки свечи. Свечу стащил в командирской столовой. А что делать? Электричество до нас так и не дошло, керосиновых ламп нет. Да и свечей как бы «не положено». Пахать на радиоактивной земле – это да. Ну хоть бы воду в умывальнике подогревали, а? В конце концов, бриться холодной пеной и чистить зубы некомфортно. Конечно, война есть война, но не до такой же степени! Это я к тому, что вечером состоялось партийное собрание роты. Старшина Погорелов, командир роты Ивасюк, кандидат в члены КПСС Шенстер, замполит Носов и виновник торжества – разложенец Аханов.

Ивасюк зачитывал Устав партии, другие уставы и документы и убеждал меня и себя тоже, что, написав в «Красную Звезду», я поступил плохо, просто скверно. Тем более как коммунист я должен был убедить своих товарищей подобного никогда впредь не делать. Сор из избы выносить нельзя.

– Да что подумают о нас там_?_ Да особый отдел тут же возьмется за вас, и правильно – такие письма писать!

Погорелов обвинил меня в трусости, политической безграмотности и оппортунизме (?!). Два часа мы буквально препирались, презрев всяческие приличия. Остальные с интересом внимали.

– Работу выполняю?

– Делаете...

– Может быть, больше всех сачкую, на полянках загораю?

– Нет, но...

– За что мне объявляли благодарность в устной и письменной формах?

– Да, но... писать такие письма... играть на руку всяким...

– Где в уставах сказано, что я не могу обратиться в прессу? Нас не желает выслушать никто! Я считаю, что нам неправильно ставят дозу. Мы отслужим и уйдем, а здоровье или нездоровье останется при нас!

– Да вы... паникер! Разлагаете роту!

– А вот в Черниговском батальоне так не считают. Там думают о здоровье людей! Покажите мне место в уставе, где запрещается писать в прессу? Здоровье у нас одно!

– Как вам не стыдно жаловаться?

Словом, собрание так и не пришло к согласию. Ивасюк поведал, что оно переносится на 26-е число. Вот тогда...

Что будет «тогда», я не узнал, так как плюнул и ушел. Наше дело правое – победа будет за нами! В траве чуть слышно пищит какая-то живность, ночь превратила окружающий поляну лес в мрачные глыбы сажи. Там и тут в этих глыбах вспыхивают огоньки сигарет. Мечта-а... Иду и фантазирую: вот, вся поляна со всем содержимым превратилась в черную дыру, и теперь она поглощает одного за другим несчастных курильщиков, и только прощально мигают умирающие в вакууме огоньки...

Стоп! Стоп! Так я, пожалуй, один в роте останусь, ну еще командир. А ну назад! Что, я за вас всех один пахать буду?! И огоньки послушно ретируются из областей неведомых в расположение полка 41173.

Население палатки с живым интересом восприняло краткое содержание моей беседы-битвы с... А с кем, собственно? С той самой партией, членом которой я изволю быть. Словом, после моей беседы с ребятами они крепко уснули, а я вот пишу... Зачем и кому?









_Герои_повести –_ликвидаторы_последствий_катастрофы_на_Чернобыльской_АЭС._




25 ИЮНЯ, УТРО

Хмуро и сыро. Село Кошовка. Стоим на поляне перед фермой, не работаем. Хохот стоит над поляной. А дело вот в чем. Посохов, Королев, Хрупин и Янащук роют друг другу ямы в самом прямом смысле этого слова. Кто это придумал – установить трудно. Пока кто-нибудь из них разговаривает с товарищами, которые, разумеется, изо всех сил стараются отвлечь одного, другой выкапывает сзади небольшую ямку на два-три штыка глубиной и шириной. Увлеченный разговором, субъект жестикулирует, топчется на месте и затем, забыв о «подлянке», рушится в ямку, падая навзничь под общий, прямо скажем, не детский смех. Это отражается от стен фермы и улетает в лес.

Аисты на водонапорной башне со страшной силой щелкают клювами, будто бьют палкой о палку – это выговор нам за нарушение тишины, поскольку мы продолжаем орать друг другу о проблемах «дембеля» и последующей жизни. Если вернусь домой, попробую описать эти события так, как было. Ну, кое-что приукрашу... Чуть-чуть. Иначе кто поверит?

_11_часов_8_минут._ Сидим у забора фермы и ждем комиссию. Буде она появится, сразу хватаем косы, лопаты и прочая и изображаем бурную деятельность. Для этого вырыли среди двора здоровенную яму «на предмет захоранивания отходов». Такова вводная нашего начальства. Никому ни за что не стыдно. Для наших командиров главное – видимость работы. Для высокого начальства – видимость работы нашего начальства. И здесь очковтирательство, в таком-то районе! Кто же работать будет после этих театральных сцен? Ага! Крохмалев, болтающийся на шоссе, машет нам. Идет машина генерала. Сколько же их! (Это я о генералах). Наш лейтенант дает команду к работе. Мы резко вскочили и резво наполняем пластиковые мешки сеном и травой. Затем лихо сбрасываем их в яму. Туда же летят какая-то проволока, кора с бревен... Апофеоз труда, пример для подражания!

Нужны мы генералу, оказывается... Машина медленно подкралась, не поднимая лишней пыли, остановилась метрах в двухстах. Вышел генерал. Мужик как мужик – не высокий, не низкий, не толстый, не тонкий. Прошелся по шоссе, стараясь не сойти на обочину, поговорил с подвернувшимся Крохмалевым, который ввернул пару фраз о «дембеле», и привет!

После обеда фотографировались с комполка у памятника погибшим воинам в Паришеве. Все в жизни взаимосвязано. Если бы не застрявшая где-то в песках (здесь очень много песка – горы. Лес тоже растет на песке) машина, которую мы ждали, чтобы уехать, не было бы и фотографии. Тоже пойдет в музей, только не знаю – чернобыльской ли славы или такового же тупоумия. Но знаю одно и непрестанно буду говорить: память должна остаться. До сих пор в горах Кавказа, в Хибинах, под Новгородом лежат десятки тысяч безвестных героев. И никому из правительства они не нужны. Хорошо, что добровольцы следопыты разыскивают павших и хоть как-то восстанавливают истину.

Прибыли в полк, а там опять генералы, представители СибВО, Тюменского военного комиссариата. Итог разговора – трубить нам шесть месяцев, душу из нас вон! О дозах. «25 рентген – вредно, но не очень. С такой дозой жить можно, но кто его знает, что будет потом», – это генерал. «Будем собирать жен в горисполкомах и беседовать с ними. Продукты будете получать через магазины по спецбумагам», – это тюменский представитель военкома.

Предание, конечно, свежо. Обещать у нас в стране горазды. А с кого спросить после всех дел? Ретунский, Гудин, Орлов лежат кто в санчасти, кто в госпитале. Все вокруг взвинчены, говорят о возмущении в Литовском полку. Это как будто в районе Вильчи, точно не знаем. Слухи доходят разные, и это очень плохо, что мы подпитываемся исключительно слухами. Никто не говорит, что стране помочь не надо, но ведь как относятся к помощникам? Небрежно, предвзято, все идет на авось. О каком патриотизме можно говорить? Да никакие самые длительные партсобрания не помогут.

Самочувствие: подташнивает, кружится голова, тянет левую ногу. Добро, был бы мнителен, можно было бы понять. А так и не хочешь, да болеешь. Другие тоже неважно себя чувствуют, серые, злые.


26 ИЮНЯ

На работу, как на праздник! Идет дождь, мы в селе Андреевка, недалеко от штаба Киевского военного округа (так нам сказано). Ивасюк распекает нас за то, что не взяли ОЗК. Не хочется нам таскать грязные, тяжелые и, в общем, бесполезные «костюмы». Смола, что налипла еще в Припяти, здоровья не прибавит – фонят наши «защитные средства». Лучше мокрым поработать, надежней будет.

Поставлена задача: «Дезактивировать пешеходные дорожки вдоль заборов на глубину штыка лопаты и на ширину двух штыков», то есть перевернуть землю «вверх ногами». Все вокруг заражено, и неизвестно, много ли помогут эти дорожки селу. В каждом переулке бездельничают АРСы, экипажи дремлют. А мы активно на лопате. Фон – 5 миллирентген.

Вспахали переулок Терешковой, взялись за центральную улицу. «Исправляем» клумбы и газоны. После нас, как после стада свиней, – полоса перепаханной земли. Гоним на максимальной скорости – сказалась тренировка на торфянике. И тем не менее устали. Хорошо, что нет пыли. Фон после «пахоты» – 0,5–0,7 мР/час. Совсем ерунда по нашим меркам. Но после дождя подсохнет почва, понесет пыль, все вернется на круги своя. Уже собрались уезжать, сидим в машинах. И вот Ивасюк и Першин, комсомольский секретарь, бросают клич: «Коммунисты и комсомольцы, вперед с лопатами!».

Что такое? Выползли из машин означенные люди и пошли, куда пригласили. Оказалось, первая рота «устала», сидит отдыхает, благо, дождя нет – такая вот сволочь: как нам работать, обязательно идет, как другим – прекращается! И вот ждать, пока первая рота перекурит, часа два. Потому пожарная рота, как самая могучая и безотказная, обрабатывает обочину дороги, длиннющую, как жизнь у секвойи.

Копаем, копаем, смотрим: беспартийная часть коллектива выскочила из машин и к нам. Дурной пример заразителен. Минут за тридцать перевернули тонны земли. А первая рота... уехала. И спасибо не сказала. Да ну их к дьяволу!

Вечером в полку. Орлова, Коробицына и некоторых других сбагривают домой. Дождались, ребята! Разумеется, раньше их никак нельзя было комиссовать. Да, забыл отметить. Днем в Андреевке под раскидистой яблоней полковник Губин из Новосибирска собрал коммунистов и поведал, что работы еще очень много. Коснулся и темы медконтроля и дозиметров и пояснил: там знают о наших проблемах. Это не самая важная новость, что-то будет предпринято. Ивасюк и Погорелов на мой немой вопрос не сообщили ничего приятного для слуха.

_20_часов_13_минут._ Знаменательно. Выступает главный радиолог округа. Замечательно. Спустя месяц с «гаком» после начала работ в зоне. Завидная оперативность. Итак: «Все вокруг не так уж и страшно, бояться нечего (ну, бояться мы давно разучились), даже 50 рентген не влияют на наследственность, но вы на всякий случай в первый год после ЛПА воздержитесь от детей. Ну а как – сами знаете... А ваши ИД работают только при небольшом ядерном взрыве, можете не волноваться!» (Мы все взвыли от восхищения).

Аничкин пытался выспросить радиолога о регистрации доз «та протчей медицине», но где там! Такой гвалт поднялся! Полк смеется, грохочет, ржет, зная, что ответа не последует или, во всяком случае, будет «Федот, да не тот». Точно. Главный скомкал выступление, и все снова развеселились, кое-кто зааплодировал. Нет ответа у медицины, нет ответа у правительства, нет ответа... Ждите, ждите, ждите...

Разошлись мы чрезвычайно довольные друг другом. Радиолог, наверняка, за то, что его не побили, мы – за то, что еще раз убедились в нашей ненужности родному государству.

В палатках шум, смех, правда, как говорят аборигены и на Кубани, «на кутние зубы», то есть скулеж. Теперь ясно, что ни на кого из руководства нам рассчитывать нечего. Да и кто мы такие?


27 ИЮНЯ ЧЕРНОБЫЛЬСКОЙ ЭРЫ

С утра брали кровь. А сейчас 9 часов ровно, и мы высадились на базе отдыха «Белый аист». Прошу не путать с молдавским коньяком одноименного названия. И вот случай из казенно-бюрократической жизни. Перед отъездом на работу нам в очередной раз (правда, сейчас канцелярия превзошла самоё себя) дали здоровенный лист, разграфленный на множество строк. А там – инструкция! Да какая! Пожалуй, всем штабом Министерства обороны, ладно, спущусь пониже – Сибирского военного округа, составляли чрезвычайно нужную «простыню». Чего там только не наворочено! Офицера-бюрократы (именно офицера) не зря получают деньги налогоплательщиков, фантазии у них не занимать. Правда, фантазия эта какая-то однобокая, с одной извилиной. Да! Офицеры такого написать не могут – честь не позволит.

Итак, расписались мы «о непоедании ягод и фруктов», «о некупании в водоемах», «о нераспитии спиртных напитков», «о самовольных отлучках» и, главное, «о неизнасиловании». Оказывается, у некоторых «стариков» в военных билетах есть подобные предупреждения, и я не сделал открытия, но интересно как! Многие о них забыли, так как и военный билет последний раз брали лет девять назад. А я вот что разыскал. На предпоследней странице, или, точнее, на обложке военного билета наклеено следующее:

_«Я_лично_предупрежден_и_до_меня_доведены:_

_1._Указ_Президиума_Верховного_Совета_СССР_от_15.02.62_г._«Об_усилении_ответственности_за_изнасилование»._

_2._Указ_Президиума_Верховного_Совета_СССР_от_6.07.66_г._«Об_усилении_ответственности_за_хулиганство»._

_3._Статьи_322_и_323_Устава_внутренней_службы_ВС_СССР_«О_запрещении_одиночного_купания_и_купания_в_необорудованных_водоемах»._

_4._О_соблюдении_мер_безопасности_на_улицах,_стрельбах,_вождении_и_всех_занятиях,_при_работе_на_технике_и_хозработах»._

_5._О_запрещении_брать_взрывоопасные_предметы._

_6._О_категорическом_запрещении_употреблять_спиртные_напитки._

_Личная_подпись._

_1.07.1968_г._Г-130668»._

На словах, чтобы лучше дошло, командиры еще раз предупредили, чтобы «случайно чего не украли или кого не изнасиловали, упаси боже». Можно подумать, что вся рота так и жаждет спереть мешок муки у обесчещенной предварительно, но оставшейся в живых по недогляду бабушки.

Хрупин настолько возмутился, что не стал подписывать «гумагу», и его долго уговаривали Ивасюк и Носов. Мы не возмущались, а только ржали, ржали как жеребцы в самом прямом смысле. Ну что этим идиотам сделаешь? Возьмут не мытьем, так катаньем: куда нам из полка деться? Но записать это я записал – в назидание своим внукам. Думаю, что того чиновника, кто придумал столь унизительные для советского солдата «пункты», давно пристрелили бы в армии «малоразвитых стран». А у нас и оружия нет, окромя кос с вилами. И еще. Если мы такие сволочи, какого черта не послать бы с нами заградотряды? Пулеметы в спину и... Спите спокойно, дорогие братья.

Общий фон около 0,5 миллирентгена, на траве – 1,1. Нас развели «по объектам». Рядом большое озеро, лодочная станция, где сиротливо чахнут под горячим солнцем лодки. Тишина вокруг поразительная, ее не нарушает даже буханье выпи в камышах. Ну и орет! Птичка, прямо скажем, с курицу величиной, а орет, словно через усилитель. Не зря же зовется «водяным быком». Приходилось мне однажды ловить такую штучку. Иду как-то вдоль маленького болотца на Кавказе, смотрю: в камышах торчит нечто непонятное и на меня смотрит. Ба! Выпь! Она оцепенела, вытянулась вся – улететь не успела и теперь прикидывается травкой. Осторожно подошел, взял в руки. Ну как палка! Как будто остекленела. Погладил ее. Перышки рябенькие, глазки настороженные: а ну как этот двуногий да сожрет? Отпустил. Глазами похлопала, даже не похлопала, а как-то возвела их горе и не спеша шагнула в заросли...

Поработали, сидим на лавочках у домиков и размышляем вслух. Конечно, то, что мы здесь, – это политика. Пока работаем – есть надежда. Нет – сматывай удочки, местные жители. Ну ладно, что от нас зависит, мы сделаем, а дальше?

Сорвал пару хороших, твердых, сочных яблок, снял ножичком кожуру и ем потихоньку. Ни черта мне не будет – все нуклиды в основном на и в кожуре. А вкусно как! Сидеть без дела надоело, и парни устроили гонки на лодках. Ну, конечно, Янащук, Королев, Хрупин, Орлов. Бандиты этакие! Шум, крики, визг, радость льются через борта. Шуршит камыш, и из него вылетают одна за другой лодки, блестят на солнце круги расходящейся воды. Южный берег Крыма! Но... появился, как всегда «вовремя», комбат со своими «заклинаниями», и гонщики уныло полезли на берег.

– Борис Михайлович, у лодок же не убудет! Жалко, что ли?

– Не положено! Марш на берег!

Я смотрю на хатки под соломенными крышами. Не потому ли мы сейчас расхлебываем последствия, что еще так много соломенных крыш?

Сегодня утром во время бритья посмотрел внимательно на себя в зеркало. Седею. И морщин добавилось. Может быть, мудрее становлюсь, особенно когда плеснешь ледяной водицей на лицо. Кровь играет, мысли скользят. Ладно, у Суворова не было возможности греть воду для своих чудо-богатырей, да они и к природе были ближе. Но мы за какие проступки утром и вечером умываемся и чистим зубы ледяной водой? Ну, скажем, не очень теплой. Водица, естественно, с фоном. Будем звенеть как звоночки на всех контрольных пунктах. Говорят, что в Киеве солдат-чернобыльцев боятся – «заразу несут».


28 ИЮНЯ, СУББОТА

Работаем в Терехах, возле штаба СибВО. Перекапываем землю вдвоем с Бетехтиным. Фон с 1,2 миллирентгена уменьшается до 0,25–0,4 миллирентгена. Дорогу перед штабом моют тщательнее, чем тротуары в Голландии, одна за другой поливочные машины. Ценят товарищи генералы свое здоровье.

Кряк! Под лопатой появилась винтовочная гильза калибра 7,92, впрочем, подходящая и к пулемету Мг-34. Взял на память. Еще, пожалуй, в войну ее покорежили, и вот теперь она лежит на моей ладони. Тогда – германцы, теперь – радиация. «Везет» Украине.

Село стоит на взгорке, вокруг поля, леса. Солнце. А мы копаем и копаем. Стаями ходят полковники и генералы, посматривают на нас, мы на них. По идее, надо бы приветствовать. Как? Брать лопату на караул? Тогда уж лучше выбросить вовсе – поток высоких чинов нескончаем.

Вдруг позвали на лекцию. Совсем как в «Алисе в Стране чудес». Что может быть важнее всего? Лекция! Полковник медслужбы Габуния, пожилой веселый грузин, закатил беседу «на стрессовую тему». Мы покатываемся со смеху, когда он советует «нэ пит», все равно «нэ савсэм памагаэт». Но пригласил нас после ужина в Грузию «пит настоящеэ вино». Утешил всех до слез. Я к нему с вопросом о том самом американце, что спасся ящиком виски. Габуния засмеялся, зажестикулировал, понял вопрос и хитро подмигнул: «Нэ помогаэт виски... Грузинское вино лучше!». Все взорвались аплодисментами, как в хорошем театре.

После лекции опять лопата. Комбат стоит рядом и соболезнует: «Знаю, труд дурной, работа неблагодарная, но надо...».

Ладно, товарищ майор, переживем и это. Он ушел, а я смотрю на старое грушевое дерево. Как красиво! Листва, словно плюмаж на рыцарских шлемах, волнуется под легким ветерком, солнце простреливает крону золотыми стрелами, отчего она становится еще пышней и наряднее. Какие там пальмы в землях неведомых! Вот она, груша – наша, русская ли, малороссийская – наша! «Не нужен нам берег турецкий, чужая земля не нужна...». Действительно, на кой ляд, кроме, разумеется, турпоездок, она нужна? Еще раз посмотрел на грушу. Ветви будто струятся от ствола в стороны, плавно и призывно раскачиваясь, приглашая укрыться от солнца под ними.

Укрылись бы, если бы... Кончили копать и пошли в автолавку, что стоит на развилке дорог. Приобрел себе офицерскую портупею и нацепил сразу. Не то прапорщик, не то замаскированный офицер – так смотрят на меня встречные командиры. Ну вот, теперь вдерну ремень в джинсы, что дожидаются меня в складе ТВВИКУ.

В полку. После фильма «Рейс». И чего там только нет! Даже задница в иллюминаторе, вызывающая бурю восторга. Хоть и вранье, но интересно.


29 ИЮНЯ

Едем в село Бобер на дезактивацию. Командиры засомневались в направлении. Потыкали пальцами в карту и выслали машину с разведчиками. Стоим на развилке дорог и ждем, когда подъедут с радостными лицами. Пока суть да дело, свернули в придорожный лесок, на пригорок. Оказалось, кладбище. Солнечно, рядом поле пшеницы. Стоим, лежим, сидим.

Присел на пенечке у могилы, жую горбушку, оставшуюся от завтрака, равнодушно смотрю на кресты. Минимум эмоций. Но как красиво поют птицы! Ребята улеглись на поле и смотрят в небо. Ветерок слегка колышет пшеницу, легкий шорох трущихся колосков ласкает слух. Да, да! Все мы вышли из степных краев, как бы ни кочевряжились, и потому всех так тянет к траве, земле. Вон как косить бросаются!

Писем из дома нет. Ну, это объяснимо – перегрузка почты. Мысли все время возвращаются к нашему пребыванию в армии. Зачем мы здесь? Сегодня медик говорил, что и облученные прямым излучением, и живущие под вторичным излучением жители этих сел все имеют плохую кровь. Последствий пока наука толком не знает. В общем-то, не очень страшно, но досадно, что могу не успеть сделать многого. Это уже почти наверняка.

Привезли обед. Мужики с котелками расположились кто где – живые среди покойников. Ничего, не мешаем друг другу. Серега Засорин сказал, что впервые в жизни обедает на кладбище: «Во! Первый раз – в первый класс! Никогда не думал, что буду вот так... на могилке рубать». «Однако, – заметил я, – аппетита от этого у тебя не убавилось!».

Он засмеялся и лег вздремнуть. Тонкий запах смолы от нагретых деревьев приятно наполняет легкие. Кто-то включил приемник. И он поведал, что сегодня День молодежи. Не иначе, комбат расслабил нас, лучшую роту полка. Хвалят нас часто, как, впрочем, и ругают. Ну, для равновесия – кнут и пряник. Ротару из динамика повествует о том, как «...дни летят, за рассветом закат...», а я сижу и мудрствую под песню.

– Почему мы живем так, а не иначе?

– Почему росичи именно здесь жили?

– Почему народ бессмертен?

– Что такое Долг?

Пока мелко философствовал на глубоких местах, подъехали еще две роты, те, что сачковали в Андреевке. Теперь они где-то «пашут», а мы блаженствуем. Чивилихин... Молодец. Здорово поднял тему России. А, черт, строиться! Всю мысль перебили!

Разведчики доложили, что курс наш верен и точен. Ну, вперед, к славе и признанию!

Поехали. Вот и Бобер. Улица Ленина, 55, школа. Перевернули во дворе чуть не на полметра глубиной землю. Множество корней, да каких крепких! Пока их перерубишь... Яблони увешаны плодами, пропадающими втуне. Эх! После нашей работы двор напоминает пашню. И трактора не надо. Мужики работают, как заводные. То ли по работе соскучились, то ли от безысходности. Комбат по завершении работы разрешил съездить в магазин. Поскольку мы считаемся командированными, то получили по три пятьдесят в сутки командировочных. В сутки! Если мы солдаты, то нужна еще и солдатская «зарплата». Если нет – зачем призвали?

Набрали колбасы, овощей, воды газированной. «Дома» на ужин из нас почти никто не пошел. Устроили дикую оргию (хотя оргии разве бывают иными?) в палатках. Ну разве не приятно откусить добрый кусок колбасы и заесть его огурцом? Когда вот так, всей палаткой сидишь, переговариваешься неспешно, ешь вкусные вещи, шутишь – чувствуешь себя, словно в большой семье.

Но как только эта семья, все до одного, паразиты, кроме меня, разумеется, закуривают – всех готов поубивать! Это же надо было такую заразу в Америке открыть! В заключение оргии фильм «Следователь». Ален Делон воюет с мафией во Франции. Он один смел, непреклонен и потому погибает. Ну, допустим, это не только во Франции. Если покопаться в нашей стране...


30 ИЮНЯ, ПОНЕДЕЛЬНИК

От жены пришел вызов на переговоры. Нужно ехать в Иванков. Мотаюсь у палаток, жду оказии. Рядом сидит Аничкин, ждет авто в госпиталь, что-то с позвоночником. Набрали в армию уродов!

15 ЧАСОВ 17 МИНУТ. В Иванкове. На дорогах оживленно и ни одного патруля. Приятно. Поселок достаточно большой – райцентр. Много женщин, или так кажется от «безрыбья». В магазинах, как в Греции, «все есть». Вояки покупают одеколон коробками. Наверное, решили поразить тщательно выбритыми лицами местных дам. Впрочем, могу и ошибиться – одеколон употребляется для протирания стекол противогазов. Много всяческой литературы, чем я и воспользовался – отправил домой пару бандеролей. На переговорном пункте толпа, все ждут вызова. А мне жена сообщила, что дома все хорошо, Денис учится, но слухи ходят о нас самые разные, что деньги, наконец, она получила, но никаких сборов в горисполкоме и никаких продуктов, как обещали, нет, не было и не будет... Пока...

Передала трубку сыну. Удобно, что дома есть телефон! Полчаса, буквально, объяснял Денису, что такое реактор и как он устроен. Правда, он так и не понял толком, что такое радиация, да и вообще ее опасность для человека. Ну, четверокласснику простительно. Тут и взрослые дяди не понимают порой. Впрочем, когда у них, на Украине, взорвался реактор, я в Тюмени тоже достаточно прохладно отнесся к этому. Ну взорвался, ну потушат, первый раз, что ли. Все нормально, как пишут в газетах.

Еду обратно. Дороги – как зеркало. Едешь, и хочется ехать. Никакого сравнения с тюменскими. Отношения местного населения с «партизанами» нормальные, видимых трений нет. Да и нужны эти трения народу? Я вот вырос в портовом и курортном городе и что-то не припомню, чтобы мы, пацаны, делились на греков, украинцев, русских... Может, национальная рознь никогда не существовала, а возникла, когда очередному «интеллигенту и радетелю за народ» становилось неуютно жить? То есть как только жизнь становится лучше, непременно появляется «специалист по демократии» и начинает разжигать рознь, дабы на ее волне взлететь... Куда, сукин ты сын?! Вот этой поездкой и этими мыслями, как будто, заканчивается июнь. Посмотрим, что нам всем приготовит грядущий день и вкупе с ним руководство. Антипин, поудобнее устраиваясь на нарах, сказал, что ничего хорошего он не обозревает, в Хрупин – эти двое моя оппозиция – его поддержал. И они оказались правы. Едва я разлегся на своем ложе, как матрац «ушел» к земле. Я за ним. Оказалось, лопнула одна рейка. Никаких интеллигентных слов в моем лексиконе, видимо, не нашлось, ибо весь коллектив грохнул от смеха. Пришлось искать «запчасти». А, придумал! Разломал несколько картонных коробок, что натащили мои запасливые сожители, и подложил под матрац. Попрыгал. Терпимо.

Ничто не вечно под ночным светилом. Может быть, будут и другие изменения в нашей жизни. Закурили ребята последнюю «предсонную» сигарету, покашляли и отошли в объятия ночи. Все! Вот теперь ждем наступления утра. Как-никак, полтора месяца прослужили.




ИЮЛЬ



1 ИЮЛЯ. СЕЛО ОПАЧИЧИ

Утро прохладное. Вчера вечером комполка объявил, что мы вместе с нашими матерями и господом богом впридачу поднимаемся в 5 часов 30 минут. Оказывается, утром где-то проедет Щербицкий, и, не дай бог, мы ему не понравимся. «Чтобы духу вашего в этом районе не было... трам-тара-рам-там!».

Ясно, герр комполка! Рассыпаемся кто куда. Ан нет. После стремительного завтрака выезжаем на работу. Так вот и оказались здесь. Сейчас стоим, сидим, лежим. Вокруг нас – машины, лопаты, косы. Опять копать. Фон на траве 1,8 мР/час. Для блезира скосили верхушки травы и цветов в палисадниках, кое-какие деревца срубили. Фон опять вылезет, как дождь пройдет. Сплошная показуха.

Нас с дороги не видно, а уж скошенные палисадники и подавно. Главное же вот что: допустим, йод-131 через восемь с половиной суток активность теряет, но как быть со стронцием-90, цезием-134 или 137? Периоды полураспада у них значительно дольше. Достанется жителям села всех радионуклидов «на душу населения» с избытком. Мы-то уедем, а им жить. Здесь!

Подъехали АРСы. Их экипажи обваловывают глиной колодцы. Первый раз вижу арсников за работой. Глину подвозят «клиторы» – так Полковников почему-то именует скреперы. Ну, ему виднее, он водитель. Сидим дальше, скрываемся от начальства.

Я же думаю вот о чем. Существуют в природе растения, накапливающие радиоактивные элементы без всякого для себя вреда. Но эти растения, если высаживать их для дезактивации, нужно ведь и убирать, и семена с них собирать, и т. д. Кому это надо? Интересно, как вышли из положения в США после аварии на Тримайл Айленд? Наша пресса не без ехидства публиковала факты об аварии, но как конкретно ее устраняли, сказала очень мало. Для нас, гражданских лиц.

Волнение пронеслось по рядам «партизан». Ага! Показалась кавалькада черных машин – сам едет. Промчались с ветерком, а мы вышли из засады. Авторитет украинского «генсека» для радиации – ничто. Как был фон, так и остался. Итак, улица Берошвили. То, что он грузин или, во всяком случае, из Грузии, – ясно. Но что он делал в этом селе?

Дом № 44. Смородина! Вишня! Шелковица! Рубим молодые деревца, что растут у дороги, косим траву. Вишни, думаю, что не буду оригинальным в описании, прямо-таки рубинами просвечивают через траву – жалко как! А рубить надо – приказ. Щербицкий, пока мы осваивали улицу Берошвили, промелькнул назад, и теперь, будем надеяться, наш вид его не смутит. А вообще, ежели подумать: почему его должен смущать наш облик? Может быть, мы одеты как-то не так, а ему доложили обратное?

Продолжили героически-бесполезный труд после жиденького обеда. Оно и понятно: что наработали, то и поели. И сфотографировались со Стоцким. Видимо, в утешение малокалорийному питанию. Счастью нашему нет предела. Разухабисто-блатной вид нашего идеолога сразу наводит на мысль о хулиганистом и неприкаянном детстве товарища майора. Немного покапал дождичек, но пыль не прибил. Смотрю на мальвы в палисадниках, что падают под безжалостной рукой моих сотоварищей, и сам себя жалею. Не могу рубить цветы и деревья, но необходимо. Вообще-то могу и рубил, но не цветущие и не плодоносящие. А что делать? Жалко мальвы – такие мирные и совершенно родные цветы. Раньше я думал, что мальвы водятся только на юге да на Украине. Оказывается, нет. Есть они и в Беларуси, и в Европе. И вообще, их чуть ли не двадцать видов, а мы эти виды под корень. Под корень! Вишни – под корень! Сливы – под корень! Это что же делается?


2 ИЮЛЯ. СЕЛО СТЕЩИНА

Сюда попал по приказу Ивасюка: отвезти штаны, а по-военному шаровары, Ретунскому. Его родные кто-то позаимствовал. Госпиталь как госпиталь – приземистый, мало крашенные окна. «До войны», похоже, здесь была больница. Тихое место, почти курортное. Шумит лес, пахнет смолой. И на фоне леса – Александр, полусогнутый от своей язвы, длинный и худой, как Дон Кихот. Штаны свои положил под подушку – надежнее. Не странно ли? Язвенник – и на тяжелой службе? Обидно. В Припяти на площади у гостиницы «Полесье», когда наша рота заполняла радиоактивной землицей контейнеры, предназначенные для захоронения, а жара была неописуемая, пыль облаками из-под лопат, он работал так упорно, что все диву давались. Честно говоря, я все силы приложил, чтобы еще пару контейнеров наполнить, только глядя на него.

Да, я отвлекся. Стещина – тихое село, два магазина. Продавщица продмага сказала, что ей в порядке приказа велено ехать сюда, нечто вроде вахты. В мирное время в таких селах хорошо отдыхать. Вон, как поет иволга в лесу! Возле дороги памятник жителям села, погибшим в Великую Отечественную войну. Сколько же их? А если грянет ядерная? На лавочках сидят вернувшиеся жители. Радостные лица и печальные глаза. Такое вот странное сочетание. А иволга поет...


3 ИЮЛЯ

Дневальный по роте, временно. Надо отвезти обед мужикам куда-то в лес. Черт его знает! Термосов нет, котелки нужно собрать по палаткам, да быстро, быстро. Чего так торопиться, не пожар и не война, черт возьми! Когда приехали в лес, оказалось, что в наличии всего шесть котелков и шесть ложек на два десятка едоков. Поворчали, поворчали и стали есть по очереди. Бывает. Должен ведь и я когда-нибудь промахнуться. И подумал: вот тебе ситуация – куда уж напряженней, когда дело касается еды, а мужики лишь слегка возмутились. Наверное, решили, что «народного гнева» и так уж порастратили, приберегли для более существенных ситуаций. Тем более что вчера я полдня был в самоволке, т. е. в оппозиции к командиру и уставу. А получилось это так. Вышел от Ретунского, смотрю, стоит «уазик».

– Куда путь держите?

– В Иванков, в магазины.

– Возьмете?

– Садись, но обратно будем под вечер.

– А! Где наша не пропадала! Поехали!

Поели в кафе «Тетерев», купили книг, а я еще и карту Киевской области. Ее долго не хотела продавать чересчур «бдительная» дама.

– А зачем вам карта? Вы же рядовой!

– Не понял?

– Ну... карты ведь офицеры покупают, и вообще!

– Девушка, карта продается?

– Да.

– Так я ее покупаю, черт возьми!

– Но вы же солдат?!

– Да. И что из этого? Деньги у меня советские, как и у товарища капитана, вон он книги покупает...

Со вздохом «девушка» завернула мне искомый объект картографии. Если опасаются шпионов, чего думать – все из продажи изъять! Если не хотят (кто?), чтобы я, ты, он, она знали географию, пусть заведут необходимое количество извозчиков, как планировала госпожа Простакова. Нагрузились покупками и не спеша поехали в полк через Термаховку. Там кто-то гонит самогон, и одному члену нашего экипажа очень хочется испробовать украинской «табуретовки», или «косорыловки», как ее обзывает Хрупин.

Приехали. Ивасюк рвет и мечет. Будь он Зевсом, испепелил бы до каблуков. Дневальный смылся! Минут десять отчитывал меня, вспомнив письмо, мои пререкания и все на свете. Ребята смеются. Я тоже. Потому что привез два «дембельских» болгарских «дипломата» (Хрупину и себе), кефира, творога, колбасы. Комроты покричал, посетовал, что в полку нет гауптвахты, и... отпустил с миром.


4 ИЮЛЯ. СЕЛО БОБЕР

Дезактивация. Стоцкий провел политическую информацию по поводу статьи в «Правде» об оплате труда. Поживем – увидим. Начали снимать верхний слой грунта (в случае, если фон более 0,5 мР/час) и хоронить его. Какая-то женщина-соседка рассказывает нам, что до этой аварии они, местные жители, как-то рано утром увидели коричневые лужи во дворах после прошедшего дождя. Лужи странно пахли. Но значения этому никто не придал. Мы дружно почесали в затылках. Что можно сказать по этому поводу?

Ивасюк приказал снять респираторы. Я не снимаю – пыль. Он прикрикнул на меня:

– Приказываю снять!

– Почему?

– Как вам не ясно?! Зона уже заселена, а население спрашивает, почему в жилой зоне работают в респираторах, и бросается покупать у солдат эти же респираторы.

Бред какой-то. Если население видит, что мы снимаем грунт, неужели оно не понимает, что дело нечисто? Идиотизм! Или хуже? Очковтирательство и спекуляция на нашем здоровье. Так и работаем без респираторов. Правда, когда Ивасюк уходит, я натягиваю свой: грузим землю в кузов самосвала, а она пылит. Хорошо, что машин мало. Сейчас сидим, читаем вслух газету «Советский воин» и умираем от смеха. Наш замполит полка Чайковский опубликовал в ней статью, дурацкую и никчемную, о работе нашей роты. Буквально все смеются, а ему хоть бы что! Вот ее краткое содержание.

Сержант Андерсон, герой статьи, получил медаль «За отвагу» за то, что ночь не поспал, чего-то там делая, а утром с дозиметром походил. Да в таком случае нашей роте медали нужно вручать через одного! Как работали в Припяти! В селах! На торфянике! На АЭС! Все в мире относительно. Чайковский и не вспомнил нас, забыл, как восхищался нами в Припяти. Или это он «в театр одного актера» играл? Ладно, не такое переживали.

Самочувствие такое: слабость легкая, чуть кружится голова, чуть побаливает желудок, чуть прибаливает спина. У других, согласно «опросу общественного мнения», примерно то же самое. Жалуемся друг другу, а в это время по дороге идут дед с бабкой, и она громко говорит деду: «Нужна щя работа як зайцю стоп-сигнал! Вот как рванет АЭС – юнець зовсим!». Мы едва не умерли от смеха.

Устами народа глаголет истина, даже если она преподносится на «суржике» – региональном «эсперанто». Где-то за забором, в кустах, куда от солнца забрался Хрупин, его «Альпинист» поет голосом Софии Ротару: «...Наших встреч с тобой синие цветы... Лаванда, горная лаванда...». Эта песня – визитная карточка украинского радио. Через два-три часа на каком-либо диапазоне обязательно «Лаванда». Ну и Москва тоже часто передает. Хорошая песня, приятная. Но, София, лавандой тут и не пахнет. Здесь менее утонченные запахи: заскорузлых сапог, ржавых портянок и... Да что там говорить! Хрупин вертит ручку настройки, приемник многозначительно отзывается треском далеких грозовых разрядов.

_18_часов_10_минут._ Построение на улице Ленина. Комбат Балинбах ищет самогон. В нашей роте не нашел ничего, хотя прошмонал все машины. Смеется, помянув «хитрых пожарников». Его сопровождает комсомольский секретарь Першин и разъясняет, что надо терпеть. Это к тому, что жара неимоверная, а мы, как деревянные солдатики, стоим частоколом, и не моги. Терпеть! Думаю, что Россия терпеть умеет в совершенстве. «Мы не рабы – рабы не мы!». Шмон, самый настоящий, лагерный, идет дальше. В голове колонны нашлись-таки три бутылки самогона, мутного и горячего. Комбат заставляет вылить. Булькает жидкость, все водят носами. Запах спирта и сожаление висят в плотном воздухе. Ни ветерка. Нашему Борису Михайловичу только в разведке и работать. Ведь узнал как-то! Темное пятно, бывшее ранее напитком, расплывается на обочине. Легкое марево поднимается над ней.

– Ээ-ээ! Бля-яаа! Столько добра перевел! – Юра Крохмалев чуть не взвивается в воздух. – А вы... спрятать не могли лучше?!

Он притопывает сапогом с досады, но что было, то прошло. Я хоть и не люблю «горилку» так самозабвенно, как наши парни, предпочитая хорошие вина, но и мне жалко хотя бы трудов. Ведь разузнали, ездил и, деньги платили, прятали... Увы. Еще раз подтверждается мысль о том, что на войне без потерь не бывает.

Приказано сесть в машины. Сидим, задыхаемся под полиэтиленовыми тентами. Настроение бодро-безрадостное. В бане не меняют белье. Зато в «Комсомольской правде» от 4 июля с. г. такая оптимистическая статья о ликвидации последствий – «Добровольцы». Там все прекрасно. Но никак не вяжется с действительностью. Еще ни одна комиссия ничего не решила, тем более не сделала ничего дельного. О какой технике безопасности может идти речь? Существует ли она вообще в природе? Рот нам затыкают звездочками на погоне. Чем их больше или они крупнее, тем легче «общаться».

Из дома, у чьего забора мы снимали грунт, выходят дед с бабкой. Она говорит «спасибо» за работу, а дед в ответ на вопрос о самочувствии ответил так: «Яко там самочувствие! Бул бы самогон, було бы и самочувствие!». Мы так и грохнули, настолько забавно он это произнес. Пока стояли, Гладилов сбегал к какой-то бабке и вернулся с куском сала и краюхой хлеба. Во дает! Теперь сидит, жует и потеет. Не хохол, а сало любит! Парадокс!


5 ИЮЛЯ

Утренний развод. Построили отъезжающих в госпиталь. Надеюсь, обратно их не привезут. После отъезда Крохмалев вдохновенно пугает нас: «Как только станут опускать реактор – он взорвется». Юра имеет в виду тот факт, что под реактором есть некое пространство, в которое, по слухам, и должен был упасть реакторный блок в случае аварии. На слова балагура Юры мы не обращаем внимания. Он вносит в жизнь роты известное разнообразие своими и чужими байками, анекдотами, подковырками. Без таких людей скучно.

Едем в Бобер. Работаем... работаем... Юра вспоминает вчерашний обыск. «Даже у коммунистов искали, не доверяют», – и смотрит на меня. Загрузили машины, сидим. Мимо едет девушка. Крохмалев:

– Девушка, который час?

Она смеется, глядя на сверкающие часы на руке Юры. Смеемся и мы. Девушка смущается еще больше, отворачивается. Мы ржем сильнее. Девушка настроена благожелательно, да и все население тоже. Около двух часов пополудни закончили работу и поехали в село Радинка. Разбрелись по магазинам. В селе тихо, спокойно, но как-то не так. Как – не знаю, но не так. То ли мы знаем, что должно быть не так, то ли лица людей не соответствуют солнечному дню, то ли тошнит от таблеток, что давали в полку. Это так называемые «радиозащитные», или йодсодержащие, по всей видимости, лекарства, их необходимо было принимать еще в первые дни работы.

Или таблетки старые, или мы слабые, но после приема буквально всех стало выворачивать наизнанку. Ну и лекарство! Нам бы калийсодержащие продукты: урюк, изюм, чай зеленый. А то пьем такую бурду! Может быть, командование вкупе с медициной проводят широкомасштабный эксперимент на выживаемость? Ну, нечто в том плане, какие проводили в США и Великобритании, и о которых так здорово писала наша пресса: «Солдаты и не подозревали, что они подвергались радиоактивному облучению...». Допустим, они не знали, не ведали. Но наши-то руководители куда смотрят? От кого скрываем то, что давно известно в мире? Задаешь сам себе риторические вопросы, беседуешь сам с собой, как последний кретин, а положение не меняется.


6 ИЮЛЯ

Утро. Ясно. Тепло. Назначен в офицерскую столовую кем-то вроде официанта. Как это там у классика: «Служить бы рад – прислуживаться тошно!». Бачки, тарелки, ложки, вилки. Мухи в большом количестве и скука. А еще квас на столе. Ну хоть это отличает офицерское питание от нашего. Не густо. Прибрал за господами офицерами, свистнул из стенного шкафчика свечу и отдыхать в свою палатку. Радости сколько! Свечка есть, писать можно. Уснешь, как же! Мухи жужжат и нахально садятся на нос. Только уснул, явился Погорелов и вытурил из палатки – проверка. Какой ужас, если солдат отдохнет! Он должен, как заведенный, копать, стрелять, рубить и что еще там?!

Есть сведения, что в царской армии, особенно в начале века, солдаты, не взирая на все «зверства» командиров, более трех часов в сутки не занимались строевой службой, а несли ее на кухне, отдыхали, подшивались и вообще имели гораздо больше личного времени, нежели об этом говорили нам. И все это было по той простой причине, что перезанимавшийся солдат вряд ли сможет эффективно продолжать службу. А у нас? То старшина роты дело найдет (я имею в виду армию вообще, не наш полк), то командир шагать учит часа два, то на учениях с утра до вечера животы рвут. А толку? За всю службу ни разу не стреляли. Ни разу! А автоматы чистили каждый день.

Что делать? Отправился в лес к маленькому озерку, там проверок нет и потому полно отдыхающих – спят на полянах и под кустами. Кто это такой приезжает, что всех выгоняют? Вот гадство! Если лагерь пустой, значит, все при деле. Ну никак не привыкну к нашей суровой действительности. Так и хочется совершить какую-нибудь гадость. Пошел к капитану-особисту просить разрешения отправить в «Тюменскую правду» репортаж о нашей работе. Он прочел, разрешил, но нужно еще поставить печать в штабе округа. Ладно, поеду в штаб. А дело в том, что в ответ на мои заметки по поводу работы нашей роты «Тюменская правда» ответила, что «опубликовать заметку не можем без разрешения военного цензора. Просим вас сделать это. Кроме того, неясно, как оказались тюменцы и тоболяки в Киевской области. Надо уточнить этот момент». Вот и уточню. Не очень разгонишься с уточнением. То ли снова в самоволку смыться, то ли обходные пути искать?

День продолжается. Полковая медицина меряет фон по лагерю. Около 0,06 миллирентгена, в некоторых палатках – у нас – 1,2 миллирентгена. Это понятно: самые «фонящие» – мы. Пыль с сапог, респираторов, а уж от так называемых «защитных комплектов» – излучение, как в реакторе. У палатки стоит капитан Гвоздев, его кладут в госпиталь. Плохая кровь. И он рассказывает, что на АЭС дают водку. Ну, черт побери! Дают все-таки или не дают? Или, как везде в стране, делаем одно, думаем другое, а результат совершенно иной?

Вечером отличился Чайковский. В беседе с нашей ротой он сказал буквально следующее:

– Я дал радиограмму в Новосибирск (там штаб Сибирского военного округа) о том, что настроение в полку хорошее и мы остаемся добровольно. Не будем же мы, как поганые хохлы, бунтовать, требовать, трусить! Мы – сибиряки!

Мы – сибиряки – буквально рты открыли! Как здорово решили за нас в очередной раз! И сказать тут нечего – все сказано за нас. Н-да-аа... Смешно до слез. Умрем, но с АЭС не уйдем. Сибиряки умирают вторыми, после Правика и Кибенка. Очень ценная мысль. Нервы натягиваются и скоро начнут вибрировать. Федоренко, из новобранцев, даже глаза раскрыл, распахнул, как Мальвина в «Золотом ключике», и – промолчал. Обычно он любит поговорить. Может быть, на нас всех действуют 33 градуса по Цельсию, или 91,4 градуса по Фаренгейту, или 26,4 градуса по Реомюру. Это я от избытка времени покопался в некоей книжице и нашел искомое. Чтобы иностранцам легче было понимать. Температура измерялась в тени. Может, мы все перегрелись? В курилке возле кустов орешника густой мат, а что еще остается делать? Корнеев, Носов, Королев, Антипин обсуждают новость. Их обступили свободные от дежурства и работы барнаульцы, которые тоже вносят свой вклад в фольклор. Нет здесь Владимира Ивановича Даля – записал бы он тут такие перлы! Почесал я в затылке (уже который раз!) и достал записную книжку. Хоть и впрямь такую фразу Чайковского не сразу забудешь, но записать нужно очень точно.

Да! Еще есть одна «хвороба» – письма. В полк один за другим приходят вопросы от родственников. Слухи, домыслы, байки и анекдоты о нашей здесь жизни ходят по стране. Самые разные мнения. Самые разные отношения. Но все сводится к одному – помощи от властей, будь они городские или сельские, нет. Жены в отчаянии и неведении. А я что говорил? Может, и в самом деле Родину продать? Что толку нам от нее?

Некоторые военкомы объявили нас «добровольцами». Из-за чего некоторые жены объявили мужьям, что они могут не приезжать. Нашему Чернавскому пишут, например, что «удивляются его доброй воле». Письмо пошло по рукам. Солдатская почта принесла известие, что в Рижском полку замена, сменились черниговцы, МВД. Мы – как проклятые. Может быть, мы и в самом деле здоровее всех?


7 ИЮЛЯ

Утро. Село Бобер. Будем менять шифер на крыше школы. Директор ее – полная веселая блондинка Светлана Феодосьевна – просит комбата помочь привезти песок и дать рабочую силу. Это к вопросу о вчерашнем: Балинбах вчера так говорил командирам рот:

– Нет работы – найдите ее! Даже бесполезную.

И кто мы после этого? Рабы? Паразиты на теле народа? И вообще, если разобраться, почему моей жизнью кто-то может распоряжаться без моего на то согласия? Зачем тогда все законы, права, обязанности? Вот по этому поводу пришли такие строки:

То в безбожии, то в безбрежии,
Мы в России издревле живем.
Цель далекую, безнадежную,
Как второго пришествия ждем...
Переможется, позабудется,
Коммунизма поблекнет заря,
А контора все пишет, все трудится,
И не просто – за деньги. Не зря!
Есть законы, декреты, инструкции,
Циркуляры, мандаты, права,
Наставленья, устав, конституции,
Отношенья... Да ну его на...

Конечно, высокой лирикой тут и не пахнет, но как выразить то, что так и просится на лист бумаги? Во всяком случае, выплеснув эти строки, я более или менее спокойно отправился совершать трудовые подвиги. В смысле, на обед. Рассольник, разумеется, из консервов, гречневая каша, компот – опять же из консервов. Ну, и сколько витаминов остается в результате двойной термообработки? Мама миа.

Бетехтин, привезший обед, сообщил, что в полку наш комбат успел подраться с одним из солдат: тот, будто бы, болеет и работать не может. Ну комбат и полез с кулаками. Тот ответил. Прибежали парни и разняли бойцов. Комбат едва не придушил своего подчиненного. Что ж, бывает. Об этом инциденте заинтересованная сторона написала рапорт. Посмотрим, что будет комбату.

Нам приказано стираться на канале или в пруду близ Бобра. Я взял дозиметр ДП-5 и стал измерять фон воды, берега, травы. Оказалось, менее четверти миллирентгена. Говорю: «Парни! Вода по сравнению с реактором, как горчица в сравнении с сахаром!». Ну, те, нимало не раздумывая, – бух в воду! И тут прибежал Ивасюк и «спустил полкана»:

– Я что приказал? Стираться! А вы? Инициируете купание! Да за такое дело е...нул бы вас палкой по голове! Особенно за ваши речи на партсобрании!

А травка вокруг зеленеет, солнышко блестит, а ласточки так и снуют, так и носятся.

– Товарищ командир, – ответил я ему. – Вы и в Припяти вот так же воспитывали Наркошу: мол, не гак работал. А КАК здесь надо работать – кто знает? Чего на нас кричать – мы не пацаны!

Комсомольский секретарь Першин стал выгонять ребят из воды, а тем радость – поиграться можно. Гоняют с берега на берег, хохочут, визжат, поднимают тучу брызг. Оскалились на меня Ивасюк и Першин, махнули руками и пошли в магазин, что метрах в пятистах от пруда или канала. Наверное, решили залить горе... Да чем вот?















_Герои_повести –_ликвидаторы_последствий_катастрофы_на_Чернобыльской_АЭС._



Накупались ребята, выползли из воды, разложили сушить одежонку. Лежат на песочке, блаженствуют. Ну что, мужики? Опять я инициатор!

– Да пошли они...

Упомянул я ласточек. Сегодня видел интересную и неприятную вещь. Эти милые птички заклевали насмерть двух своих же товарок. Те сидели на дороге, не могли взлететь, а милые щебетуньи по очереди подлетали к несчастным, били своими клювиками в голову, пока не забили насмерть. Может быть, виной всему радиация? Кстати, это было невдалеке от радиоактивной кучи мусора, что мы вывозили из села. Но может, и совпадение. Эти птички могли оказаться больными – «прокаженными», и инстинкт выживания приказал здоровым избавиться от неполноценных. Совсем как в Спарте!

Сегодня 55 дней со дня призыва. Капитан Марченко проверял у нас военные билеты на предмет принятия присяги. Оказалось, тот паренек, с которым разодрался комбат, таковой отметки не имеет, как говорят, в силу судимости. Следовательно, он не солдат? И может смело ехать домой?! Драку комбата и солдата «замяли», во всяком случае, более об этом инциденте никто никогда не упомянул. Может, и правильно, может, нет. Не знаю. Сейчас не только я ничего не знаю и не понимаю. Как послушаешь разговоры в роте, в батальоне, в полку – одно сплошное недоумение.

И мы стояли, как дураки, и протягивали военные билеты нашей любимой командной системе, а система в лице капитана вглядывалась в наши документы повзводно, поротно, побатальонно. Зато разнообразие. Каждое вечернее построение – что-нибудь да новенькое. Не так нудно жить в этой далекой земле.

Эк я разошелся! Пару эпизодов забыл. Ивасюк назначил несколько человек снимать шифер с крыши. В том числе и нас с Крохмалевым. Но неохота нам. Мы – самые-пресамые старые в роте, пусть молодые на высоте поработают.

– Александр Васильевич! У нас голова кружится, не можем работать на высоте! Слабость... Так сказать, возраст.

– Да ну вас на хрен! Ладно, относите осколки от стен.

Вот так. Ребята ломают и бросают шифер на землю, мы сгребаем осколки. Крохмалев рассказывает, как однажды в армии выстрелил собакой из пушки. «Мол, она туда забралась отдохнуть, а мы не заметили и как дали! Так бедное животное летело и визжало пятнадцать километров». Это Юра пытается развеселить Светлану. Но ей не смешно – дальняя тучка беспокоит. Если мы снимем крышу, то здание, разумеется, будет стоять без нее. Не снять нельзя – не выпишут новый шифер. А оставить шифер на месте – не выполнить команду, следовательно, остаться без нового покрытия. Дурацкий круг!

Интересная бюрократическая позиция у района. Школу без крыши оставить можно, черт с ней; пусть заливает дождем, а вот подвезти новый шифер, пока крыша цела, нельзя. Вдруг чего! А чего, собственно? Мы продавать шифер не собираемся вроде бы, ну, если прикажут...

Рассуждаем о том, что неплохо бы всех нас уволить из рядов СА и оставить только офицеров-кадровиков. «Пахали» бы они за нас, благо, здоровье им позволяет, и, думаю, пользы было бы больше, во всяком случае, награды, щедро получаемые в зоне, были бы честнее. Если были офицерские полки и батальоны в белой гвардии, почему бы не организовать такие же в красных рядах? Тогда бы пеняли господа офицеры сами себе, и посмотрел бы я на их поведение. Офицеров в нашей армии более чем достаточно, можно было бы даже создать спецотряд из генералов – их тоже полно, как где-нибудь в банановой республике. А командовать ими поставить какого-нибудь агронома. Или бухгалтера. Может быть, больше толку будет! Котовский тоже, вроде как, был служащим.


8 ИЮЛЯ

Утром объява: «Пожарники, на дезактивацию». Странное это слово – «пожарники». Почему не «пожарные» – ведь так правильно! Как говорят некоторые источники, пожарник – это погорелец, то есть «по жару пострадавший». Но, может, я и не прав.

Итак, мы едем в Бобер. Кстати, почему Бобер? Особенных рек и болот вокруг не видно, бобрам жить негде. Правда, все меняется. Раньше здесь могли быть и водоемы. Итак, как я уже сказал, будем в Бобре продолжать менять шифер на школе. Как говорит народ, крыша поехала и шифер задрало! Работы много – школа большая.

Около 13 часов. Успели съездить в Полесское в магазины через станцию Вильча, ту самую, где впервые ступили на территорию зоны. В Вильче брали шифер для крыши. Теперь действительно «крыша поехала». Пока бродили по магазинам, потеряли Толю Жгутова. Поселок большой, магазинов много, и народу, как в Москве: отселенные, как цыгане, тут и там стоят таборами. Комсомольский секретарь кривит губы.

– Ну, так и должно быть! Ничего вам доверить нельзя! Что с этих пожарников взять!

Да куда он денется, этот Толя! Найдется, дорога одна, машины ходят часто. Пожалуй, даже очень часто. В «мирное» время такого интенсивного движения не было вовсе. А в садах спелые абрикосы – жердели, так их именуют кое-где на Кубани и на Украине. Румяные, золотистые, покрытые фонящей пылью. Пока ехали по поселку, мужики отпускали сомнительные комплименты проходящим молодайкам и сами же смеялись собственному остроумию. Приехали в Бобер, а Жгутов с самокруткой в зубах в гордом одиночестве восседает на крыльце школы. Чего было губы кривить?

Крыша светит стропилами, как скелет кита на берегу, лет десять пролежавший под солнцем. Принялись за «кита». Нас десять человек: Ромашкин, Янащук, Федосеенко, Швецов, Жгутов, Крохмалев, Ивасюк, курсанты Саратовского училища Лакеев и Кузмичев, направленные к нам «для дальнейшего прохождения службы», и автор этих строк.

Из-за леса вынесло клубки туч, ветер принес первые крупные капли. Светлана чуть не плачет.

– Ну вот! Так и должно быть. Только школу побелили и покрасили, все пропадет! Вы же уедете?!

«Уедете...». Ивасюк приказал быстро догнать ушедшую минутами раньше одну из машин – в ней были два рулона полиэтиленовой пленки. Какое там! Хоть наш водитель Титов и специалист и давил на газ «до полика», а на ушедшей машине был, наверное, гонщик. Или шпион – исчез из глаз за первым же поворотом. Не солоно хлебавши вернулись к школе. Светлана уже принесла рулон пленки, и теперь мы, забравшись на стропила, приколачиваем ее планками. Грянул дождь. Как положено, с ветром. Просекает одежду, ноги скользят по доскам. Командир работает вместе с нами, удивлен, это видно по его взглядам, бросаемым на нас с Крохмалевым: вчера у нас «кружилась голова». Черт возьми! Ветер усилился, дождь – потоками. «Дава-аа-ай!». Даем! Работаем, работаем, работаем. Светлана наблюдает за ними из-под густой яблони.

До чего же противный дождь! Пленка парусит, мы бросаемся на нее плашмя, как на амбразуру, – раскинув руки. Так-растак! Вот это работа! И к порывам ветра, и к стуку молотков подмешивается арго всех районов Советского Союза. Прибили всю пленку, что дала Светлана, и еще бы кусок. Да нет его. Где взять? Дождь хлещет так, что сбивает некоторые созревшие яблоки, потолок начинает набухать, как весенние почки на деревьях. Ветер, подлец, свистит. Светлана стоит с глазами, полными слез, мы проклинаем все на свете. Какой-то кусок полиэтилена метров в тридцать (сложить пополам для прочности) решает сейчас, быть или не быть учебному году. Не знаю, кто вспомнил, что в нашей машине, в кузове, есть рулон такой вот самой пленки! Командир: «Бегом, Янащук, ты самый быстрый, бегом!».

Серега чуть ли не спланировал с крыши и через пару секунд – так нам показалось, во всяком случае – притащил ничего себе рулончик. Пока Серега бегал за ним, мы как атланты поддерживали края «мягкой кровли», образовывая желоба. Вода потоком несется по импровизированному водоводу. Мать честная, как хочется домой! И есть тоже...

Уже при свете фар – машины развернули «лицом» к школе – закончили крыть матом и крышу. 22 часа 20 минут. И дождь, разумеется, тотчас же перестал. Прекратился! Выключился! Ну, разве не подлец? Приехали в полк мокрые, как суслики после наводнения, а ужин теплый! Хоть в чем-то повезло!


9 ИЮЛЯ

Вечер. Опять школа, но в этот раз народа наехало – страсть! Можно было бы запросто разобрать ее по кирпичику, перевезти в Австралию (там любят подобные штуки), собрать, и еще люди остались бы в резерве. На цветной крыше (пленка, оказывается, была разноцветной – розовой, желтой, голубой) сидим мы цвета хаки на фоне белесого неба. Идиллия! Лубок какой-то! Работаем по-прежнему мы, пожарные, но читали газеты и отдыхали остальные: Юсупов слушает приемник, комбат, задрав голову, смотрит на нас, окружающая среда сидит на лавочках, крыльце, заборах.

Швецов установил две водопроводные трубы, по которым мы с курсантом Кузьмичевым таскаем шифер. Да не маленькие листики, а громадные листищи. Тяжелый, черт! По очереди, пока не устанем, как негры на тростниковой плантации, таскаем, таскаем, таскаем... Да сколько же его?! Я все жду, когда лопнет веревка с крюком – наш «инструмент» – и пришибет шляющихся под стенами «отдыхающих».

Скареднов и Крохмалев спорят о том, как лучше укладывать шифер на стропила, как пилить и т. п. Им виднее, так как они имеют солидный опыт в строительном деле.

Погода неважная, туман, легкий ветерок. Аисты на соседних крышах стоят, понурив головы, как большие вопросительные знаки. Разговариваю с Кузьмичевым о том-о сем, в частности, о том, чтобы не брал пример с наших командиров. Черт знает что, а не армия. Вокруг Светланы, стоящей посреди двора, ходят кругами комбат и замкомполка. Я думаю... Она полная, симпатичная блондинка, и взгляды никак не обходят ее стороной.

Стал накрапывать мелкий дождичек, но сейчас он никому не помеха. Наш Ивасюк почему-то ходит со злым лицом. Как мне думается, за последние сутки мы никакого особенного беспокойства ему не причинили.

Закончили работу и пошли прогуляться по селу. Сады, огороды, кое-где остатки речки. Вот! Наверное, эта река в давние времена и дала название селу – не зря же Бобер! Скорее всего, она впадала в Припять, а уж по ней бобры и приходили в эти места. Ну, это я так думаю. Может, все было как-то иначе. Сидим с Хрупиным на пригорке, вдруг из-под маленькой кочки выползает, извиваясь, нечто темно-желто-пятнистое. Саламандра! А ей что здесь делать? Махонькая, хорошенькая, словно лаком покрытая. Батюшки ты мои! Я взял ее, положил на ладонь – смотрит черными глазами печально и укоризненно. Кажется, саламандры днем не видят – не помню точно. Может, и меня она не заметила. Нет, не зря отец мне в свое время разную литературу по биологии, ботанике и географии покупал. Кое-что в памяти осталось. Во всяком случае, саламандру с кротом не спутаю. Посмотрел Генка на нее и говорит, что тоже такую штуку видел на Кубани. Только побольше. Отнес я нашу маленькую живую игрушку поближе к воде, положил на землю. Она подумала и не спеша скрылась в траве.


10 ИЮЛЯ

Самочувствие мое, разумеется, удовлетворительное. Ветер, туман, тучи, дождь – всего понемногу. Крохмалев веселый и красный. А вчера вечером в полку Ивасюк распекал Юру за то, что тот достал где-то самогона и, естественно, употребил. Ну, принял и принял, с кем не бывает. И что? «Партизан Юра», как по-прежнему гласила надпись на его фляжке, элегантно болтавшейся на ремне, стоял перед командиром с красным, наверное, от стыда лицом и внимательно слушал очередную проповедь, не забывая при этом «есть начальство глазами».

Мы умираем от смеха, а Юра продолжает «есть» Ивасюка. Выждав, когда Александр Владимирович набрал воздуха, чтобы разразиться очередной тирадой, Юра невинно спросил:

– Разрешите идти? Больше не буду!

Командир проглотил воздух.

– Уппп... Идите!

Повторение – мать учения. Так нас учили еще в годы юности. Но когда повторов много, они набивают вполне осязаемую оскомину. Так и нам навязли в зубах десяти-двенадцатичасовые «трудовые подвиги», а ведь не работать нельзя, черт возьми! Какие только мысли в наших «коробочках» не вертятся! Особенно после довольно-таки ерундового чая.

Доделываем разные мелочи в школе, ставшей уже родной.

Вечер в полку. После отбоя в соседней палатке связисты стали орать песни. Разумеется, тоже не на сухую. Когда все, что можно, было выпито, стали выяснять, кто из них «герой Чернобыля», доведя дело до потасовки. Идет дождь, на дворе грязь и слякоть, а связисты лупят друг друга, только палатка вздрагивает. Ага, кончили драться, опять поют и танцуют, перемежая действо любовно отшлифованным матом.

Надоели! Вышел из палатки, прошу успокоиться: им-то не на дезактивацию идти. Успокоились минут на десять и опять орут, танцуют... Орут: «Дембель давай!». Орали, орали, устали, снова дерутся. И ни один дежурный офицер так и не появился на месте представления.

Утром невыспавшиеся отправились в Бобер. И вот после обеда закончили работу полностью. Сидим на свежевыстроганном коньке крыши, как защитно-зеленые птицы довольно известной породы: Скареднов, Крохмалев, Посохов, Швецов, Кузьмичев и я. Рассказываем анекдоты и сверху вниз глядим на мельтешащее внизу начальство. Оно такое маленькое, незначительное сверху. Мелочь, но приятно!

На другой стороне школы сидят Хрупин, Федосеенко, Гладилов. Ветер раздувает огоньки их сигарет. Прохладно. Скоро поедем в свои палатки, сырые и малоуютные. Побродили по классам – надо же увидеть, что мы укрывали. Все чисто, хорошо, но оборудование кабинетов, прямо скажем, так себе. Что ни говори, я ожидал – на Украине все будет иначе, чем в России

На шифере школы – один миллирентген. Поспел обед: рассольник весьма неплохой, рисовая каша, сок виноградный, кисель и половинка соленого огурца. В ближайшем лесу, наверняка, сдох очередной радиоактивный медведь. После обеда Янащук съездил (разумеется, партизанскими тропами) в Вильчу, купил на выделенные директоршей деньги (опять-таки подпольно) самогона – обмыть постройку, иначе долго не простоит!


11 ИЮЛЯ

Сельсовет. Видимо, мы хорошо работали, потому что местный голова – председатель сельсовета Лиссаченко – попросил нас поработать еще. Конечно же! Лишь бы не в полку. И вот мы с Шапраном цементируем крыльцо, подгоняем шифер навеса и т. д. Лиссаченко нам помогает, знать, соскучился по живой работе. Обедали в кафе. Борщ как раз на мой вкус – кисловатый, со свеклой, густой, как положено. Тихо в селе, очень спокойно, только вездесущие воробьи разоряются, чирикают, дерутся, купаются в пыли. Аисты торчат на столбах, редко появляются прохожие, в основном старики и старухи.

Мимо нас в сельсовет проследовала пара молодых селян – расписываться. Он – как будто в чем-то не уверен, она идет прямо, целеустремленно, с торжественной улыбкой на устах. Ну, прямо невтерпеж жениться! Приспичило! И молодцы! Как бы то ни было, жизнь должна продолжаться. Свое мы возьмем и в самых невероятных условиях. Ибо сказано: «Плодитесь и размножайтесь!».

После обеда закончили работу и пошли в клуб посидеть в холодочке. Не стене реклама фильма «День гнева» по С. Гансовскому. Но посмотреть его не удается, жаль. Я знаком с Севером Феликсовичем, он много рассказывал о войне – был десантником. Особенно поразил эпизод из боев под Ленинградом, на Невской Дубровке. Тогда Ворошилов, желая увидеть наступление полка моряков, послал их в атаку в полный рост. Братишки ответили «есть», взяли винтовки наперевес и пошли. И все, как один, легли на поле. Немцы кинжальным огнем из танковых пулеметов вырубили весь полк. Тогда Ворошилов заплакал, ушел с позиции и больше там не появлялся. Вот такой рассказ-легенда. Сам Север Феликсович был ранен, можно сказать, ему повезло, если учитывать три «похоронки» – Гансовский мне показывал бумаги о своей смерти. Странно и удивительно, но не страшно, как это кажется на первый взгляд, держать в руках свидетельство о неоднократной смерти.


12 ИЮЛЯ

Обед. Ничего примечательного не произошло. Втроем: Крохмалев, Антипин и я – оборудуем палатку комбату. Настилаем пол, делаем шкафы из ДВП, стол и стулья. Вырыли даже погребок. Наверняка там будет охлаждаться токайское или рейнское дореволюционного розлива. Во все ранешние века победители получали три дня на разграбление города. Может, и сейчас мы готовимся принимать добро побежденных?

В лагере пусто, если не считать шныряющих туда-сюда связистов и офицеров. Наша рота где-то в селах «захоранивает» в могильниках зараженные вещи и мусор изломов. Но мы узнали новость: некоторые личности, то ли из местных, а может, и приезжие выкапывают из захоронок вещи и продают. Сами облучаются и других под удар ставят! Слов нет на все это.


13 ИЮЛЯ

Кажется, воскресенье. Дневальный по роте. В Тюмени празднуют День города. Четыреста лет, как-никак! Правда, за прошедшие если не 399, то хотя бы за 25 последних, не мешало бы и поприличней город обустроить. Столица нефтяного и газового края архитектуру имеет неважную. Разумеется, не дореволюционную. Еще в 1913 году было построено купцом Колокольниковым по проекту архитектора Олтаржевского, получившего, кстати, золотую медаль на Парижской выставке, здание коммерческого училища (ныне строительная академия). Украшает город до сих пор. А вот кто придумал разместить за училищем многоэтажную безликую коробку нового корпуса, давящую и серую... Ну, это к слову. Погода противная: то солнце, то вдруг холод пронизывающий. В полку нарастает напряжение по поводу медицинского контроля. Возмущение растет и растет, тем более что в ходу по-прежнему только слухи, а действительное положение вещей рядовому составу неизвестно.

Самые разнообразные измышления о доме, о Станции, о предстоящих осени и зиме. Водители из роты радиохимической разведки орут в палатках: «Дембель давай!». Как намек на чрезвычайные обстоятельства привезли фильм «По законам военного времени» о группе наших солдат, вынужденных совершать подвиги в ту войну. Посмотрев фильм, примерная пожарная рота вдруг взволновалась и тоже стала выкрикивать лозунги:

– Сколько можно? Надоело!!! Кто за нас работать будет дома? Дембель давай!!!

Что скажешь на это? Требования справедливые, и будь ты сто раз коммунист, ничего им не противопоставишь.

– В штаб! Пошли в штаб! Ну их всех на хер! Обман кругом!!!

Принимаю командование на себя: «Мужики! Такие дела только строем! Становись!». Более тридцати человек потопали в штаб. Я – впереди, как и положено «рулевому». Разумеется, в штабной палатке никого не было, но по пути попался подполковник Чайковский. Толку от нашей беседы не было никакого, ибо он ни на один вопрос, как всегда, не ответил. Шум, гам, на Чайковского нажимают со всех сторон. Тут появился киндзюлис, в смысле комполка, и с ходу:

– Вы где находитесь? Что вы себе позволяете?! Смирна-а!

Я ему:

– Товарищ комполка, вопросы решить бы надо!

– Никаких вопросов! Все! Кругом, мать его так! Шаа-гуум марш!

Вот так мы и поговорили в духе казарменной демократии и наступившей (на какой орган?) перестройки. Повернулись и не спеша разошлись по местам. Злые, мрачные, возбужденные. Кинь спичку – полыхнут, как свежий порох. По всем углам полка гул и шепотки. Тема одна – когда домой?


14 ИЮЛЯ

Ночь. Пишу после событий. Была большая буза. Шепоток, гулявший по полку, согнал ребят в кучки, как классических заговорщиков. Возбуждение висит в воздухе, путается в кронах сосен. Итак, днем было партсобрание полка. Обсуждаем проблемы работы, по-прежнему переливая из пустого в порожнее. Большинство настроено неважно, слушают невнимательно. Их можно понять. Выступил и я с кратким предложением по поводу контроля за дозами, но комбат и комполка махнули рукой на мои изыски. Затем слово взял капитан Гвоздев, предложил пригласить Алтайское телевидение (часть полка из тех мест), показать подлинный быт полка. Командование от такого предложения в восторг не пришло, «зарезало» и его. Последующие выступающие подняли вопрос с «бородой»: некоторые военкоматы объявили нас поголовно добровольцами, людьми с этакой придурью, с которых взять нечего. А именно из-за этого дома беспокоятся. Так что телевидение было бы кстати. О Тюменском телевидении и разговаривать не стали. Опять же, если все так хорошо, чего бояться тележурналистов? Логично? Но командование рекомендует «разъяснять положение дел» беспартийным.

Что я, как член партии, могу разъяснить тем же Хрупину, Антипину, Королеву, Бородину, чтобы они возымели желание лечь костьми? Мы все и так уже «лежим» – спали в радиоактивной одежде, немытые и полуголодные. Что, ребята глупее меня? Это было? Было! Понимаем, что всем трудно, но честно признать это можно было руководству страны? Можно! Признали? Нет! Убаюкивающие статьи в газетах так и сыпятся. Как из рога изобилия. Пока я потихоньку пишу, влетает с перекошенным лицом Чайковский и, перебивая выступающего комполка, просит «всем пойти в народ, успокоить роты».

Лелюх возмутился тем, что Чайковский не соблюл субординации, не извинился за вторжение, и продолжил было свои призывы «к работе, работе и еще раз работе», но тут шум со стороны солдатских палаток стал гораздо сильнее. Бледный Чайковский наскоро принес извинения, но теперь ситуация была понятна даже комполка. Собрание свернули и вышли на улицу.

Картина, прямо скажу, была весьма впечатляющая. Бурлящая, возбужденная толпа полуодетых «партизан» окружила капитана-особиста и наседает на него с требованием сообщить время демобилизации и что сделано по медконтролю. Все это войско перемещается вокруг палаток, орет, жестикулирует. Когда в кино показывают анархистов или там прочих бузотеров, это воспринимается немного картинно. Но здесь... страшновато. Возбужденные лица, сжатые чуть не до хруста кулаки, жестикулирующие зеленые фигуры, беспрестанно перемещающиеся по расположению полка. Сбитые на бок пилотки, стриженые и патлатые головы, расстегнутые гимнастерки, тельняшки... То ли наступило время гражданской войны, то ли окончилась отечественная!

– Дембель! Дембель давай!

– Домой! Хватит здесь торчать!

– Обман кругом!

Вот так, видимо, начинаются восстания, когда в обиходе слухи, полуправда и бесправие.

В толпу с ходу врезается Лелюх, далее идет Чайковский, затем, в дальнем углу, Жданович. Толпа как делящаяся амеба растекается на несколько частей, и каждая бунтует о своем. Оружия нет, иначе, думаю, без стрельбы не обошлось бы. Кого слушать, что говорить? Гвалт, как на птичьем базаре. Какой-то водитель-барнаулец кричит так, что гул толпы кажется легким шепотом. Вот это глотка!

– Дембель! На хрен таких командиров, что не заботятся о солдатах! Пересмотреть дозы!!!

Дождались наши командиры! Сколько раз просили по-хорошему разобраться и с дозами, и с питанием, и прочим. И что теперь делать, если крик перейдет в более предметные действия? Как члену партии защищать командиров? Как члену партии встать щитом на защиту социалистических завоеваний? Стою возле комполка и слушаю его «распоряжения» на известном всем россиянам языке. Если толпа примется его бить, придется драться с толпой, спина к спине с подполковником, – долг обязывает хотя бы потому, что он один, а оппонентов много.

Вот сейчас бы телевидение в самый раз! Не этого ли опасался комполка? Так что же мне сейчас делать? «Разъяснять» в палатке политику партии или срочно бежать в самоволку за самогоном, чтобы залить горечь поражения?

Только к 24 часам, после заверений комполка, замкомполка и Чайковского напряжение спало. Правда, Чайковского уже никто не воспринимает всерьез. В палатках вспыхивают огоньки зажигалок, спичек, сигарет, дым валит из всех щелей – не спит полк, не спит... У меня скопилось несколько материалов о работе нашей роты, надо бы отослать в «Тюменскую правду» – должны ведь наши родные знать, чем это мы тут занимаемся.

Сижу пишу письмо в родную деревню об очередных подвигах тюменцев. Дойдет письмо или нет, там видно будет, но писать все равно нужно. Как говорят в народе: «Умирай, а поле засевай». Так и я. Если не мне, то кому же еще писать о тюменцах?


17 ИЮЛЯ

Дождь, дождь и дождь. Опять работали в палатке у Балинбаха. Почти закончили. Мы с ним разговорились, он вдруг и поведал, что вряд ли когда поднимется до генерала – фамилия не та, и Чернобыль, пожалуй, его единственный путь к следующему званию. Вот так. Может ведь говорить по-человечески Борис Михайлович. Да, армия еще никого не делала интеллигентнее. И он не виноват в том, что в нашей армии ему^;^ приходится вести себя так, как и «полагается» всеми ее уставами, неуставами и прочими традиционными и неписаными законами.

Работать мне не хочется, но лучше здесь, чем в лесу, промозглом и сиром, как убогая свитка малоросса. Ну, это я так, для красного словца. Обращаюсь к Ивасюку по поводу поездки в штаб – заметки отвезти. Он подумал и разрешил. Ага! Уже лучше. В самоволку не стоит переться. Ребята меня провожают напутствием: писать только правду. Я-то напишу. Да вот кому она нужна, наша правда-то?

В штабе поставили жирный штамп на бумагу – все описанное соответствует действительности. Вот так бы еще и печатали, черт возьми.

Пока ездил туда-сюда, ни разу ни один патруль не остановил. А может, и нет патрулей этих? Зачем тогда увольнительные? Ну, это я тоже хватил. Раз есть военнослужащие, должны быть и патрули. Мало ли что. До очень широкой томасморовской свободы мы еще не токмо что не дожили – ее и краешек не виден. В полку пока тихо. Может быть, и в самом деле все станет на свои места и мы получим исчерпывающие сведения по заданным вопросам. Как говорят наши друзья болгары: «Что живеем, то увиждаме» – «Поживем – увидим».


18 ИЮЛЯ

Демократия вступает в новую фазу. Антипин, Федосеенко, Москвин и Жгутов уезжают домой. Жгутов, маленький, широкоплечий, как Азазелло, курит, сияет, кашляет и ждет-не дождется. В этот раз уезжают те, у кого трое детей, студенты, больные и заочники. Всех уравняли: заочник равен отцу-«герою», больной равен студенту. Но я-то хорош гусь! Детей у меня двое, не заочник и не болен! Неужели здоров? Жаль... Потому сижу возле библиотечной палатки и читаю Шефнера «Имя для птицы» – книгу о моем детстве. Хороший писатель, неплохой поэт. Библиотека в полку, к сожалению, содержит малочитаемые и специальные (не о радиации!) книги, хотя попадаются и весьма интересные.

Маленькая деталь. Вчера, когда ездил в штаб, видел КАМАЗ, на пыльном капоте коего крупно написано: «Отец Федор». За рулем был молодой парень. Интересно, думал ли когда-нибудь этот «отец», что попадет на страницы моей книги? Да сам я мог ли подозревать, что буду писать о такой страшной и поразительной истории, как авария?

А в газетах как были убаюкивающие статьи, так и остаются. И никому там, в верхах, не только не стыдно, но даже приятно, наверное, сознавать, что вся пресса «под колпаком».


19 ИЮЛЯ ЧЕРНОБЫЛЬСКОЙ ЭРЫ

Прибыла из Омска замена уехавшим вчера: Крайс, Подберезкин, Сечкин и Половодов – все как на подбор. Юра Крайс – музыкант, преподаватель музыкального училища, Подберезкин Владимир – машинист турбины, Сечкин Николай – мастер производственного обучения, Половодов Вячеслав – водитель автохозяйства. Ну, теперь держись в/ч 41173! Как только парни освоятся... А мы едем на работу в дорогое нашему сердцу село Бобер. Так, на всякий случай. Вдруг чего забыли сделать? Землю перелопатили всю, школу «уконтропупили», мусор собрали, захоронили. Аисты по-прежнему украшают собой верхушки электрических опор, кое-где и крыши. Сколько ни смотрю на них – не понимаю: они что, ничем не питаются? Или летают другие птицы, а эти в мумии превратились? Стоят себе и стоят как статуи в полном смысле этого слова.

После работы в школе кому-то из наших парней пришла в голову (а интересно, куда еще может прийти мысль?) простая, но существенная идея – подарить ученикам спортивный инвентарь. Сказано – сделано. Собрали по пятерке «с носа». Разумеется, строго добровольно. Двадцать четыре человека. Завели машину и поехали в Иванков, в магазин. Да где там инвентарь! Нема ничего! Приобрели радиолу «Вега». «Дома» Антипин выгравировал на крышке дарственную надпись. Сказано – мастер. Моментом сделал затейливой вязью посвящение. А комроты поведал, что вскоре приедут наши подшефные поблагодарить за помощь. Ну ладно, раз так. Ребята мне и говорят, что, конечно же, с нашей стороны должна быть речь. Нам негоже ударить фейсом о тейбл. И потому мне поручают произнести нечто соответствующее моменту.

Раз коллектив решил – произнесу. Ладно уж. И как записной оратор стал готовиться к церемонии. Нет, я не набирал в рот морской гальки, как один древний грек, чтобы исправить дефект речи. Некогда было к морю бегать – дела. На листочке набросал «скелет» речи.

Разумеется, говорить буду наизусть. Растет популярность в рядах ликвидаторов.

Действительно, вечером приехали Лиссаченко, Светлана и бухгалтер сельсовета. Наша рота выстроилась перед палаткой, и весь полк сбежался поглядеть на торжество. Светлана вручала Почетные грамоты и книги с дарственными надписями. Мне досталась «Милая моя родина». Голова благодарил за помощь и всем жал руки.

В ответ я сказал краткую, как и ожидалось, речь. Краткую, но там были и Богдан Хмельницкий, и «ридна Украина», и «гарна дивчина», и «вечная дружба». Аборигены чуть не расплавились от удовольствия. Понятно – сибиряки, и вдруг знают кое-что об их родине! Затем, как фокусник, я изъял из воздуха и преподнес от имени роты «Вегу». Сельчане были растроганы. А комполка пригласил их посмотреть на быт полка, откушать чаю. Все прошло на должном уровне. Высокие гости, полагаю, остались довольны.

Перед отбоем возле нашего гигантского полкового умывальника с вечнохолодной водой (не вечно холодной, а так, как написано!) Саша Полковников, ежась от процедуры, сказал мне:

– Ну, Санек! Толканул ты речь! Как профессор! Ты где это учился? Я такие слова только по телеку слышал.

– Этому, Шура, меня жизнь научила. К сожалению, академиев мы не кончали. Видишь, взопрел, водицей холодной хоца окатиться!

Полковников только покрутил головой.


20 ИЮЛЯ

Из разговоров узнал, что в Полесском продается справочник радиолюбителя-коротковолновика. Как бы его приобрести? Думал, думал и придумал. Сегодня я не дневальный, не собираю окурки, в лес не еду. Потихоньку выбрался на шоссе, проголосовал первой проезжавшей машине. Через полчаса – в Полесском. Сколько же тут народу! Отселенные из Припяти, Чернобыля, сел. Детсады переполнены. Машин – как в Москве, шныряют одна за другой. И пыль, которая садится на спелые уже абрикосы. Зашел в магазин. Действительно, есть справочник Бунина и Яйленко. Прекрасно! Купил две книги. Думаю, что они очень пригодятся «на гражданке» моим ребятам из радиокружка. Как они там без меня? Что делают, что стянули из якобы запертых шкафов?

Поел в столовой, вышел к остановке, на которой торчали несколько наверняка таких же самовольщиков, как и я, и через сорок минут был в полку. Никто и не заметил трехчасового отсутствия. В палатке рассмотрел справочник. Прекрасная книга! В Тюмени таких нет и не будет, потому как она распространяется только на Украине.


21 ИЮЛЯ

В лесу близ Черемошни. Дорога. Пробивают ее сквозь лес наши механизаторы. Направление – Чернобыль. Для начала мы основательно отдохнули на полянке – ведь каждое большое дело начинается с большого перекура. Затем экскаватор выкопал здоровенную яму, и мы сбрасываем туда ветви и сучья. Жара перемежается дождем. Странный климат. Или это результат насилия над природой? Пока ничего существенного не произошло. Правда, мы с Шапраном выловили очередного генерала, что-то забывшего в чаще леса, и попытались получить у него ответ на интересующие не только нас темы. И что толку? Он и сам не знает, на кой черт все это надо. Дорогу строить надо – приказ. А вот с дозами разобраться хоть и надо, но...


22 ИЮЛЯ, ВТОРНИК

С вечера шел дождь. Прямо Бразилия, а не Украина! Под его шум уехали домой Аничкин и Захаров, самый-самый «старик» в роте, а может, и в полку. Ему 49 лет. Оба сверкают от распирающего чувства превосходства: вот, мол, мы сваливаем, а вам, таким-сяким, еще торчать до посинения, мы, мол, отделались, мать его...

А мы сидим в автопарке, чего-то ждем. Наверное, полковой наряд, который будем нести с обеда. А вот куда «нести», пока неясно.

Туманно, сыро, тепло. И вот опять картошка, морковка, грязная посуда. Понятно, что это надо, но муторно. Эти котлы, черпаки, мойки. Ничего тебе примечательного. Хотя... Сорок пять лет назад здесь уже месяц, как шли бои. Вал войны катился на восток. Ямпольская дивизия вела бои под Чернобылем. Теперь катится другой вал, радиоактивный, и катится во все стороны.

По плацу бегает маленькая гладкая собачка-кривоножка. Чистопородная дворняга. На белом боку черной краской написано: РХР (радиохимическая разведка). Собачонка уже откликается на кличку. Оно понятно: кто кормит – тому и внимание. В полку уже несколько собак несут тяготы военной службы.


23 ИЮЛЯ

Посыльный при штабе полка. Торчу как пень или дурак – что одно и то же – у палатки. Стою, то есть. Слушаю спор нового радиолога и двух штабных офицеров о дозах.

– Ну неправильно считали, ну знаем! Попробуй теперь пересчитай! – говорит один из офицеров.

Я думаю. Ни одного калькулятора или компьютера еще не изобретено. Во всяком случае в СибВО о них и не подозревают. Мы, солдаты, были-таки правы, когда подсчитали, что «на душу населения» в нашей роте приходится не менее 30 «рейганов» – так стали обзывать рентгены. Туфта идет сплошная.

«Кроме того, что вы съездили в Лондон, убили десять человек на дуэлях, вы соблазнили трех дам, одна из которых дворянка, – так, примерно, говорил капитан Тревиль некоему юноше из Гасконии, – и за это вы принимаетесь в мушкетеры!».

Кроме того, что ворую свечи из офицерской столовой, я еще совершил ужасное преступление (должностное), хотя и не ездил в Лондон. Пока командиры занимались кто чем, я быстренько перелистнул некоторые бумаги в некоей папке и нашел вот что.

Орфографию и т. д. сохраняю.

_«Хут._Золотаев_фон –_0,27_земля –_0,43_Строен, –_0,14_дорога_грунт. –_0,1_

_д._Кошовка_фон –_0,5_земля –_1,3_Строения –_0,46_дорога_–_0,17»._

Данные, о которых не распространяются ввиду «особой секретности». Полагаю, что фон не в рентгенах, а миллирентгенах, но тем не менее ощутимо. Быстренько переписываю, ибо слышу шаги. Там еще много чего было интересного. Если поймают – обвинения в шпионаже не избежать. Новый Пеньковский в рядах ликвидаторов. Фас! Почему в самоволку бегал? Передать добытые сведения! Прячу записную книжку, и вовремя. Появляются радиолог и Жданович, продолжая спорить о дозах. А меня сменил очередной невольник. Надеюсь, он не настоящий шпион, а?

Пришел старшина и принес известие: завтра у меня переговоры. Завтра в Иванков. Хорошо!


24 ИЮЛЯ

Я собирался на переговоры, а двадцать пять наших ребят с ОЗК, противогазами и респираторами уехали на ЧАЭС. Ходят разговоры среди «нижних чинов», что только до 26 июля и будет нам работа. Нам! Ну, слухов в полку, как и в стране, достаточно. Хотя слухами земля и полнится, да толку от них нет.

Иванков. Переговорный пункт. Много военных, и все домогаются самых различных географических точек. Один узбек звонил в Кушку, впрочем, он мог быть и туркменом. Жена сообщила, что дома все в порядке, если не считать того незначительного факта, что никто из руководства города обещанных ранее полезных для нас действий не предпринял. Стало быть, мы все в очередной раз пролетаем, как фанера над Парижем. Правда, непонятно, почему фанера летит над столицей Франции, а не, допустим, над Лиссабоном? Как бы то ни было, но ни денег, ни заботы от тех, кому положено о нас думать, не будет. Это у нас бывает.

Вечером партсобрание полка. Полковник (уже!) Губин покритиковал и Балинбаха, и Стоцкого, и Чайковского. И Ивасюка. С его точки зрения (удивительное совпадение с нашей!), они мало работают с массами, увлекаются приказами по нужным и ненужным поводам и т. д. Словом, занимаются голым администрированием.

Правда, эти критические замечания не произвели особых впечатлений на нас – поговорят и забудут. Надо же разрядить обстановку и без того наэлектризованную. Сегодня ночью как будто планируется очередной отъезд партии «убогих». Среди них Крохмалев. Во всяком случае, Ивасюк включил его в один из списков. Юра почти левитирует от неописуемого счастья. Думаю, кого же это он напоминает? Вот крутится на уме. Вспомнил! Алдар Косе! Есть такой герой восточных прибауток. Все ухватки у Юры безбородого обманщика!


25 ИЮЛЯ, СУББОТА

Как завещал (правда, как мне кажется, не русским, украинцами и белорусам) Моисей, и чего, по преданию, придерживаются некоторые ортодоксы – сегодня выходной. Но не для нас. И правильно! Дует ветерок, временами дождь. Работаем на территории полка – убираем мусор в окружающих зарослях. Интересная скотина – человек! Как только он появляется хоть на полюсе, хоть на экваторе, тут же возникают проблемы с загрязнением окружающей среды!

Ну вот! Одних бутылок и флаконов одеколонно-лосьонных несколько сот! Закапываем, забрасываем еще дальше, ломимся сквозь кусты ивняка и лещины, как лоси. Приказ – навести идеальную чистоту. После уборки пошли в баню, да не в полковую, а в рубленую, почти русскую, а может, и таковую. Хорошо-о! Пар какой! Березы вокруг – веников, сколько угодно. Эх, и дали же мы прикурить своим спинам! Вот молодцы мужики! Все могут, когда хотят, особенно если никто над душой не стоит. Ведь соорудили моментом и без всяких проектов. Как ни крути, а генная память у нашего полузадушенного народа имеется. Руки помнят, руки делают...


26 ИЮЛЯ

Вечер, сидим в курилке. Днем ездили в Бобер, там потекла наша крыша. Ехали и гадали, что такое, делали ведь на совесть. Оказалось, старое железо на стыках под шифером лопнуло. Но мы не виноваты – нового ведь не было, ставили, что есть. Нашли куски жести, заделали течь и поели в столовой. Затем подъехал Ивасюк, и мы взяли курс в соседнюю Житомирскую губернию, в село Базар. А вот здесь дорога была неважной, Напрыгались в кузове от души. Старшина отправил домой посылки, мы пробежались по магазинам. Приобрел щипцы для колки орехов и книгу Зенона Косiдовського «Оповiдi евангелшстшв». Этот интересный автор пишет о религии, и, как мне кажется, весьма неплохо.

Народ гуляет по площади, где-то радио поет. И все, увидев нас, начинают разговоры об аварии, переселении и дозах. Родственники до сих пор разыскивают друг друга: уезжали впопыхах, некоторые даже документы не взяли. Женщины, в основном женщины вокруг. Хочется пофилософствовать, да какая там философия! Бедная, бедная Украина, несчастная Беларусь, убогая Россия! Когда же все это кончится?!


27 ИЮЛЯ

Особых подвигов не отмечено. Скучно без подвигов-то! Лес и кустарники вокруг полка влажны от тумана. И я, как ежик в тумане, хочу крикнуть: «Люди! Где вы, люди?».

Вокруг палаток бродит Крохмалев. Пьяный от счастья, Юра не замечает тумана, сырости и, по-моему, нас. Воистину, счастливые не только часов не наблюдают. Полковников, глядя на него, заметил, что «он вовремя меняет дисклокацию – скоро на реактор пойдем».


28 ИЮЛЯ

Комполка провел на полянке неофициальную беседу о повышении бдительности и о предупреждении пожаров. Черт побери! Ну когда же мы все научимся не болтать по каждому поводу? Для нашей роты объявили пожарную тревогу. Потребовалось 20 минут, чтобы сбегать в парк, завести машины и приехать в полк. За это время, будь настоящий пожар, выгорело бы всё.

Тревога прошла, и мы отбываем в Черемошну. Гремит гром, синеют тучи, ветерок. Работы пока нет. Лежу на лужайке в посадках сосны. Сладко пахнет чабрец. Такая махонькая травка, а запах!

Есть сказ о Сероштане, казаке, который очутился на чужбине, но, уезжая, взял с собой веточку чабреца. И когда он перестал пахнуть, казак понял, что пора ему домой, что-то случилось на родине. «Мой» чабрец еще пахнет, выходит, что домой еще не пора?! Ага! Надо хоронить ветки. Собрали немного, зарыли. Ох, работать не хочется. Как хорошо сказал тот генерал, что повстречался нам с Шапраном в лесу на дороге 21-го числа: «Собирать и закапывать этот мусор вовсе не обязательно – будьте подальше от радиации». Один приличный генерал попался! Впрочем, нет! В Ладыжичах ведь тоже были приличные. Пожалуй, этот из тех.

Вчера пришло письмо из госпиталя от Бориса Никитина, в просторечии Ромы. Чувствует себя неважно, делали переливание крови. Если верить дозиметру, Роме досталось 30 рентген, но очень похоже на лучевую болезнь, а посему в таком случае нужно 30 умножить на 10. Правда, Борис иной раз лез в такие углы, которые никак не могли быть безопасными. Да и не только он: Угрюмов, Войцеховский и другие зачастую совали нос, не вооруженный респиратором, куда не следует.


29 ИЮЛЯ ЧЕРНОБЫЛЬСКОЙ ЭРЫ

Пасмурно, ночью была гроза. 14 часов 15 минут. Пишу, сидя на ПНС, у забора Станции. Ездят транспортеры со свинцовой броней, только маленькое окошко открыто для взора, проехал радиоуправляемый бульдозер, вихляя из стороны в сторону. За ним на БТР офицер, ведущий управление. Кто-то говорил, что у всех этих роботов быстро выходят из строя аккумуляторы – ионизирующее излучение как бы закорачивает электроды. Очень возможно, только, пожалуй, близ источника.

Разговариваю с сержантом из нашего полка. Он со своим отделением только что на крыше третьего блока сдирал смолу и рубероид. Ох, и длинное же здание АЭС! Тысячи помещений, переходов, закуточков! Лестницы, трубы, панели... Переехали на западную сторону Станции, а фон тут местами в один рентген! Пыль на обочине дороги излучает, листва кустарников излучает. Неприятно. Невдалеке монтируют западногерманский подъемный кран. Махина! 650 тонн грузоподъемностью при вылете стрелы 50 метров. Разгуливаю по его гусенице, как по тротуару. В кабине аппаратуры натолкано до чрезвычайности! Рядом монтируют гидравлический «Либхерр» – 300 тонн берет. Неужели мы не можем выпускать такие же?

Опять субтильные вопросы на известные темы.

Подъехали к зданию конторы. Оно занесено пылью от близлежащей дороги. Фон тоже до одного рентгена! Полили и бегом! А в листки учета доз опять поставят за день ноль целых и хрен десятых. Грехи наши тяжкие! Наш душ помогает, как припарка покойнику. Фон тут же «нормализуется», если так можно сказать, до предельных значений.

Вчера разговаривал с комроты на предмет дембеля. Ивасюк показал карточку учета доз. Всего-навсего 15 «рейганов»_._ Мало. Добрать нужно до 22 хотя бы. Хорошо еще, что я от природы более-менее здоров, иначе, как выразился один из героев «Кавказской пленницы», – «моментально в море», перефразировав любимых мною латинян: «мементо мори» – помни о смерти. Почесал я, как и положено, в затылке, а где прикажете, еще чесать? И этим классическим русско-простонародным жестом закончилась беседа с командиром. Сон – лучшее лекарство, потому отправился спать.

Полк, говорят, будут передислоцировать, поскольку все наше жилье расположилось на бывшем болоте, а осенью пойдут регулярные, само собой, дожди. Думаю также, что наш призыв уже не будет принимать участие в переезде – сколько можно «пахать» без отдыха? Лейтенант из «партизан» Толя Ржанников, интересный добрый малый, говорит, что полк захватит и зиму, и весну, и так далее. Как и всем, ему надоело служить, хочет побыстрей домой. Ему симпатичны мои писания, да пока ничего из них толкового не получается. Не говорю ему, что все равно, если, конечно, «не откину хвост», книгу напишу, прав я или нет. Кому, если не мне? Толя просит, как выйдет, прислать ему экземпляр.


30 ИЮЛЯ

Возле АЭС имени Ленина. Должны что-то мыть. Банников спит, Чернавский читает, Юсупов с прибором пошел мерить фон. Вернулся: фон есть, работы нет. Выехали за пределы Станции. Стали у поворота на Припять. Ого! Фон подбирается к одному рентгену! Мы бежать. Никакой задачи не выполнили. Стоим на ПУСО – пункте санобработки машин и ждем, когда помоют нашу. Примчался Швецов и кричит на нас. Оказалось, что он с экипажем два часа простоял у Станции, ожидая нас, при фоне в кабине 200 миллирентген! Досадно, конечно, но нашей вины здесь нет. Как получили указание, то бишь приказ, так и выполнили. За нас думает начальство. Свои мозги мы оставили дома.

Температура воздуха в тени 32 градуса. Сидим в посадке сосны, говорить лень. Бедные жители Маркизских или Соломоновых островов! Как им тяжело жить в солнечных лучах! Или под солнечными лучами? «Пусошники» в своих серых, жутких костюмах моют одну за другой машины, клубы пара (и это в такую жару!) поднимаются, как души усопших механизмов. Как только отмыли машины, тронулись в путь и заехали... аж в Иванков. Новый водитель Гришин не там свернул на развилке. Ну, беда невелика. Купили колбасы, молока, булочек там всяких и, не особенно спеша, поехали назад. Дорога хорошая, кругом поля, перелески. Где-нибудь в этих краях Илья Муромец ходил дозором по Киевской Руси. Тогда один человек сколько стоил! И скольких! Один мог биться против десятков и сотен. Невероятно, но факт. Истории известны факты о наших прарусских и русских бойцах. Например, тот же Светозар своим мечом, скованным из метеоритного железа, разгонял отряды кочевников, разрубая иных пополам вместе с конем!

Теперь мы не стоим ничего. В этом убеждаемся каждый день, и горе будет нашим детям, если и они не будут стоить дорого.

В палатке-читальне, или красном уголке, обнаружил большую подшивку газет. Ну и отделил часть себе – все равно пропадут, а для будущего музея пригодятся. И как же интересно их читать! Напечатанное неделю, десять, пятнадцать дней назад! Поэтому и приведу несколько выдержек по мере необходимости.

«Красная Звезда», 10 мая 1986 года. Статья «Советский характер», автор – подполковник Поляков. Герой его рассказа – генерал-майор авиации Антошкин: «Мой вывод, личный вывод, таков: это совершенно внезапное, никем непредвиденное происшествие наши люди встретили во всеоружии...».

Может быть, из-под облаков действительно виднее, но что касается «всеоружия», то генерал сильно заблуждается, если, конечно, не имеет в виду свои пушки и пулеметы. Но если считать «всеоружием» наши лопаты, ломы и косы, тогда действительно – мы вооружены до коренных зубов, у кого они есть, эти зубы...


31 ИЮЛЯ, ЧЕТВЕРГ

В лесу под Черемошной. Приказ – жечь костры. Так распорядился комбат. Ну лежали бы себе ветки в лесу! Вот крайне нужно занять нас любой работой, чтобы не ели хлеб народный зря. И занимают, разумеется, в ущерб здоровью. А в лесу хорошо: летают бабочки, ползают жуки всякие. Один здоровенный жук-олень подобрался к лицу и долго раздумывал, ущипнуть меня или нет своими могучими челюстями. Решил не связываться и вперевалочку ретировался.

«Альпинист» Хрупина разразился «Лавандой»: «...сколько лет прошло, но помним я и ты...». Генка довольно вертит головой. Он, как и я, как и все, наверное, любит песни в исполнении Софии Ротару. Прибавляет громкость: «...горная лаванда... цветы» – эхом отдается среди деревьев. Что-что, а помнить мы будем действительно не один год – это справедливо. Новый замполит Геннадий Иванович Носов беседует с нами на различные темы, философствует, сидя на солнечной, там и сям расцвеченной тоненькими розовыми и сиреневыми гвоздиками поляне. Нормальный он мужик, и поговорить с ним можно.

Да и в большинстве случаев командиры из «партизан» лояльнее относятся к рядовому составу. Оно и понятно – сами такие. Блики света играют на листьях, на шляпках грибов – их тут множество, и превращают гвоздики в маленькие пылающие костерочки. А вот птиц в лесу немного, может быть, оттого, что больше сосны? В хвое, если ты не клест, не больно гнезда навьешь. Солнце припекает, и запах хвои и плавящейся смолы тянет прилечь, закрыть глаза и мечтать, мечтать... Манилов! Глупо! Нам еще столько всего предстоит, что и не знаешь, как, где и чем закончится наш анабазис. У нашего брата Швейка Будейовицкий анабазис, то есть поход в том смысле, какой следует по тексту, закончился отсидкой на полковой гауптвахте. Три дня он провел с вольноопределяющимся Мареком, и в итоге его, Швейка, все равно направили на фронт.

А наш поход куда приведет в дальнейшем – в госпиталь?

Кончается еще один месяц, проведенный на щирой Украине. Вечером фильм «Ангар-18». Ну, американцы! Ну, молодцы! Снято так, будто сами летали на этой тарелке и участвовали в деле. А я немного верю в инопланетян или, во всяком случае, во вторую цивилизацию Земли. Или параллельную? Ну, скажите на милость, известно ведь, что из ничего ничто не рождается, где ничего не положено, там нечего и взять? Известно. А коли так, откуда такие необычные и необыкновенные знания у древних? Гальванические элементы из Месопотамии, электрическая вечносветящаяся лампа Аладдина, «золотой век», воздухоплаванье, может быть, и генная инженерия. Да мало ли чего! Летающие лодки, индийские «виманы», египетский, китайский и европейский порох или составы помощнее, догонские мифы о начале (!) Вселенной.

А тот самый Иисус? Один ли он был? Не кажется ли, что их (его) было, по меньше мере, два? А Нострадамус?

Вечером в полку. Ивасюк объявил наряд на ПХД, и, разумеется, в наряде я, Полстянкин, Корнеев, Шаламов и Корсаков. Нуднее занятия, кроме мытья гальюнов, нет. Когда-нибудь в обозримом будущем будет какая-нибудь механизация на чертовой кухне?! Одно утешает – наряд только завтра.

Пошел в «красную» палатку просмотреть прессу. На стандартные заметки и статьи уже тошно смотреть, не то что читать. Но надо же знать, что творится на ЧАЭС и в Припяти. Натыкаюсь на статью в «Красной Звезде» полковника Филатова «У четвертого блока». Статья как статья, но автор, сам того не желая, произвел героев опуса в «голубые»: «Но ведь не дрогнул никто из этих голубых и нежных, из второго поколения не видевших войны...».

Осторожнее надо с определениями, товарищ полковник! Или вот такой ляп: «А чем меньше градусов в реакторе, тем дальше отступает беда». Понятно, что разговор идет о температуре, а не о виски или водке, но одна эта фраза выбивает из колеи даже меня, не искушенного в журналистике, а что скажут «акулы» и «зубры» пера?

Ну ладно, позубоскалил и на нары – знай свое место, ликвидатор! Перед сном разговариваем о жизни вообще. Все скучают по дому. Так оно и понятно – наши нудные упражнения с радиацией сидят если не в печенках, то уж в желудках наверняка. А ведь кому-то полгода трубить придется. Ужас! Мы с Подберезкиным треплемся о писателях и писании, литературе всех направлений, но более всего нам близка тема фантастики. И чего только мы с ним не нагородили, переговариваясь через разделяющего нас Полстянкина. Он даже глаза зажмуривает от нашей терминологии: «Да откуда вы все это знаете?».

Разве мы знаем? Вот те, о ком говорим: Шекли, Гансовский, Саймак, Лем... – они знают поболее нас. Не зря ведь их печатают и читают, не зря. Может быть, когда-нибудь и нас будут. Но это «когда» может растянуться на неопределенный срок. А пока мы рассуждаем о черных дырах, тарелках и парсеках, приводя в немое восхищение Сашу Полковникова, который вертит головой, глядя то на Владимира, то на меня: «Ну, вы даете... И как это все в головах держится?!».

Мы посмеиваемся: это пока держится, а что после ликвидации будет, никто не знает. Может, и эти крохи из памяти вылетят. В палатке тихо: кто спит, кто курит, кто слушает наши разговоры. Постепенно затихает шум и в соседних жилищах, даже самые незанятые на дезактивации – связисты, и те угомонились, лишь откуда-то издалека доносится слабый голос не то турецкой, не то албанской певицы. И то: мы же в Европе, здесь прием даже на паршивый приемник достаточно приличный. Поет себе эта албанка или турчанка, а может, гречанка и ни сном ни духом не ведает, что ее слушают за пару тысяч километров где-то в украинском лесу люди, ну ни грамма не понимающие в той милой неразберихе, что исторгает ее звенящий голосок. И вот мы уже не одни, нам светит неоновыми, криптоновыми и всякими иными огнями благополучная Европа.

Но мудрствуй, не мудрствуй – спать все равно надо. В палатке дым плотными сизыми пластами, и это невзирая на приподнятые стены и открытую дверь. Мужики блаженствуют из последних сил. На кой ляд Кристобаль Колумб завез это зелье в Европу? На центральном столбе, поддерживающем палатку, все прибавляется и прибавляется вещей: респираторы, котелки, ремни, противогазные сумки. Они развешаны, как на новогодней елке, на вбитых там и сям гвоздях. Сервис! Добавляю к этому «вещевому довольствию» свое барахло и ложусь спать. Вот и прошел, наверное, самый насыщенный событиями месяц на Украине. Что будет дальше, знает только бог, который, по-видимому, ничего не знает, судя по его небезукоризненным поступкам, хаотичным и небрежным. Иначе зачем он допускает статьи, подобные статье в газете «Аргументы и факты», № 36, 1986 г. под названием «Радиация как она есть» Андрея Пральникова. Интервьюируемый Юрий Григорьев, замдиректора Института биофизики Минздрава СССР, говорит: «Я абсолютно уверен, что никто не получает больше 25 рентген за все время работы».

«Я абсолютно уверен...». Его бы сюда, на «безвредные постели» и «непыльную работу». Правда, эту газету я нашел уже после нашего прибытия в Тюмень, но не мог удержаться, чтобы не включить эти несколько строк в книгу. И еще: «Сейчас нельзя ожидать острых проявлений каких-либо заболеваний». Что Григорьев имел в виду под словом «сейчас»? Конечно, я лицо заинтересованное, потому и придираюсь, но факты говорят как раз об обратном.

И, к слову, об исполнении обещаний. Чайковский сказал, что очков нам не будет, так как нет в магазине. То, что есть служба тыла, он «забыл». То, что мы их собрались покупать, а не брать со склада, он тоже запамятовал. На этом «забота» закончилась. А глаза от яркого солнца болят – щуришься, как японец. О каких там военкоматах может идти речь? Забудут через неделю по приезде... до следующей аварии.

Какие там льготы? Права была бабка, когда говорила о «стоп-сигнале». Никому мы не нужны, а если нужны, то лишь для сиюминутного «удовольствия». Или я опять не прав?




АВГУСТ



СЕГОДНЯ ПЕРВОЕ ЧИСЛО

Я, Молданов, Шаламов, Полстянкин, Корнеев и Корсаков, как и обещал старший лейтенант, – в наряде. Посуда, тряпки, масло, жир. Часа четыре чистили картофель. Конечно, вручную. Конечно, неудобными ножами, рожденными, пожалуй, в прошлом веке. Хотя чего там! Плохими ножами раньше не пользовались, они, скорее всего, наши современники – вид больно уродский. Армия стабильна в своей дубовости, в том числе и технической. И с этим ничего нельзя сделать.

Зато поели свежих помидоров! Оказывается, их завезли, но не всем досталось. Вот тебе и армия! И овощи есть, да не про нашу честь, если, конечно, не украдешь. Опять риторика – почему? Значит, завозят мало. Но не будь мы в наряде, не узнали бы, что кухня и присные питаются вовсе не всухомятку. Ничего я не понимаю в жизни. Ни фи-га!

Жарко, словно в пустыне. После обеда заболел Корсаков: тошнит, температура, согнулся в дугу. Аппендицит? Или тепловой удар? Отправили его в санчасть, может, выживет еще. Он – в «госпиталь», а к нам сосед из местных, забирает помои. Надо сказать, этого добра у нас полно. Я уже упоминал о редкой несъедобности продуктов. Вон и хлеб привезли консервированный, в пакетах. Пахнет спиртом.

Вечер. Ужин давно прошумел криками и спорами, а смены нет. Сачкуют ребята. Да и кому охота лишний раз торчать на кухне? Даже из-за помидоров. Правда, из нашей роты назначили хлеборезом омича Юру Крайса. Теперь у нас свой человек в Гаване, то бишь в лагере противника. У поваров в палатке работает телевизор, плещет морем «Клуб кинопутешествий». Сенкевич обаяет окружающую среду. Через 14 дней – три месяца, как мы на Украине. Все лето! Ходят слухи, что больше на АЭС не пойдем. Хорошо бы!

Ага, потихоньку подтягиваются очередные дежурные. Как ни сачкуй, а надо. Сдали им тряпки и котлы – владейте, парни! А мы не спеша идем по вечернему лагерю по направлению к «летнему кинотеатру». Привезли «Одиночное плавание».

Интересная страна Россия (Украина и Белоруссия)! Своих прекрасных фильмов достаточно, снимать умеем, а рекламируются зарубежные. Чем плохи – другие брать не буду – «Одиночное плавание», «Белое солнце пустыни», «Неуловимые»?.. Актеры наши ничуть не хуже зарубежных, а пожалуй, и получше есть, да не про советский экран. Нам снимать и снимать! Ермак в Сибири – чем не конкистадорская тема? Пираты Ивана Грозного. Кто о них из широкой публики знает? Да никто, практически.

А праславянская тема – Колаксай, Таргитай, Светозар... Такие многосерийки можно закрутить, где там Голливуду! А похождения русских промышленников на Аляске и в Калифорнии? Воистину, золотая, тема. А, что там говорить! Нет пророка в своем отечестве.


2 АВГУСТА

Утро. Пасмурно. Самочувствие удовлетворительное. Во всяком случае, хожу, даже бегаю. А в армии все команды выполняются бегом. Разумеется, мы, те, кто постарше, плюем на бег по приказу. Когда нужно бегать – знаем сами, как-никак, опыт определенный есть. В столовой и вокруг окон выдачи на кухне столпотворение – на завтрак любимая всеми смесь типа рагу: картошка, тушенка и кислая капуста. Бачки выскребываются до блеска в самом прямом смысле. Это не каши, надоевшие и безвкусные. После завтрака едем в лес, на предмет работы якобы. Это замполит Носов отправил нас подальше от глаз начальства, чтобы не приставали.

_12_часов_17_минут._ В лесу близ дороги на Черемошну. Собрали сухие ветви вокруг и сожгли. Не село, разумеется, ветви и сучки. Нашли толстое полено и теперь метаем в него топор. «Спецназ» из нас, может быть, и получится. «Если завтра война, если завтра в поход...». Вот и мы готовимся к оной, если начальство не готовит. Продолжаем отдыхать, как лесорубы Северной Америки, и ждем обед. Иван Сусанин – Гришин, тот, что завез нас в Иванков днями раньше, – рассуждает, что лучше: уехать отсюда «по справке» любого характера или остаться «совершать подвиги». Я ничем помочь ему не могу – сам бы смылся, да не пускают.

На стук топора подошли ребята из четвертой роты, тоже ждут обеда. Обмениваемся замечаниями по сему поводу. Их почему-то позвали к столу, а нас нет. Ну ладно, ложимся отдохнуть на бугорочке на толстый слой сухой хвои. Запах! Дует ветерок, шумят сосны, кое-где порхают бабочки. Румыния передает музыку. Домой хочется. Какая от нас польза? Явно видимой – никакой. Потому вокруг моей записной книжки спят Важинский, Шаламов, Янащук, Юсупов, Абдулин. В карты дуются Шенстер, Гришин и новенький, еще не знаю его имени. Мир и тишина.

Просидели до 16 часов и отправились «домой». Едем под беспрестанно повторяющиеся «примаваре» и «аушваре» и звуки скрипок румынских мастеров. Особенного протеста это не вызывает. Генка Хрупин только усы топорщит. Протест вызывает другое. Машины бросает на узкой лесной дороге – то промоина, то корни, барьером перегородившие путь, – как шлюпки в штормовом море. Двигатели воют, и скрежещут шестерни передач, а мы летаем по кузову.

Очень здорово подскакивать под звуки смычковых. Если бы не «афганская» форма и не транзисторный приемник – полная -картина военных лет «Бойцы после тяжелого боя». Правда, на дне кузова гремят и подскакивают лопаты и топоры вместо ППШ, и это ухудшает восприятие полотна.

Мимо нас между деревьев умудрился прогреметь КрАЗ-экскаватор из четвертой роты. В кабине два человека, два на крыльях, два на подножках и один на платформе крана. Как только держатся, мерзавцы?! Машину раскачивает так, что стрела почти касается дороги, ковш бьет по деревьям, выписывая мыслете почище пьяного сапожника! Вот это ухари!


3 АВГУСТА. ВОСКРЕСЕНЬЕ

Едем на ЧАЭС вместо отдыха. Вечером Ивасюк поведал, что «алкоголиков, дебоширов и прочая на станцию не пускают – могут не справиться с порученным делом». А нам якобы осталось 2–3 раза «смотаться», и все! Вот это по-нашенски. Пусть травятся хорошие люди. Им положено. Это как в войну – всех дельных постреляли и посадили, а теперь вот расхлебываем. Кому все это надо?

Хрупин ворчит и хмыкает: «Сильно оскорбил, Александр Васильевич, даже спина покраснела...». Он имеет в виду вчерашний инцидент, если, конечно, это можно назвать именно так. Ребята собрали все окружающие нас бутылки, сдали их в приезжавшую автолавку и накупили парфюмерии. Может, и для бритья. Теперь вот тщательно «продезинфицировались». И в палатках аромат, как в старинной москательной лавке. Во всяком случае «потная спираль», как говорит Лесков по поводу малоэстетичных запахов, в частности, от портянок и сапог, здорово смягчается. Янащук, Хрупин, Носов (не замполит), Банников и др. ходят теперь счастливые и умиротворенные. Как немного нужно солдату для радости!

Пока ребята знакомились с достоинствами отечественной парфюмерии, мы с Шапраном в условиях строжайшей конспирации, и это не преувеличение, разговаривали с Богдановым, старшим сержантом шестой роты. Он член партии, много чего знает о полковых порядках, но осторожничает, опасается репрессий.

– Все напрасно, могут такую характеристику дать – враз из партии вылетишь...

Наш же разговор с Богдановым был затеян по поводу моего письма Горбачеву о беспорядках, бесконтрольности, разбазаривании горючего, медконтроле и т. д. Шапран поддерживает меня, но нас, таких идиотов, мало, увы.

Два часа переговоров не убедили ни ту, ни другую сторону. Подпишу письмо сам. Что нам, впервые сидеть? Дальше Колымы все равно не сошлют.

Итак, 11 часов утра. На территории АЭС. Ждем. 11 часов 30 минут. Ждем. 11 часов 45 минут. Ждем. 11 часов 55 минут. Пошли! Идем на крышу третьего блока. Долго петляли различными коридорами, поднимались по лестницам. Лифты не работают, идти тяжело. В здании множество народа: моются, переодеваются, получают одежду, снимают одежду. Гам такой, что в ушах звенит. Вот скопом несется толпа, подлетает к какому-то окошку, орет, доказывает, машет руками. Интересная штука – только мы дообъясняем руками, или все народы так? Другие в сторонке что-то подвязывают, меняют, густо матерятся. Я думаю. Получили сапоги на размер меньше. Тут в своем размере нога распухает, а в меньшем? «Испанский сапожок» получается. В такой ситуации, конечно же, не до высоких норм словопостроения.

Одни в исподнем, другие в форме, третьи наполовину одеты. Черт ногу сломит! Комнаты, комнаты, комнаты с рядами железных шкафов с «грязной» и «чистой» одеждой. Ориентировку теряешь сразу – все стандартное, одинаковое. Дошла очередь получить «защитную форму» для работы и до меня. Пока получал, наши смылись. Надел на себя тоненькую рубашку защитного цвета и такие же брюки. И все «средства защиты». Ну, еще очки. Бегу искать своих. Нашел в дальнем углу. Уф!

Ну, в путь! Страха нет, но волнение – не волнение, а легкий такой ветерок по спине потягивает. Непонятно. Может быть, и на фронте так же? Не знаю. Я иду, и другие идут. Другие идут, и я иду. И все мы идем на смертельную, невиданную, никогда не жданную работу.

Первый этаж, второй, пятый, длиннейший коридор... Седьмой этаж. Поступила команда «бегом». Окна закрыты свинцовыми листами. Топот ног, молчание и прерывистое дыхание десятков людей оптимизма не вызывают. За нами в пекло прутся еще какие-то невольники. В углах кучами валяются респираторы, резиновые перчатки. Навстречу топочут отработавшие свое мужики. На шеях болтаются респираторы и очки. Вид у парней, как у наемников: немного расхлябанный и независимый, вид людей, узнавших себе цену.

Отдышались в глубине здания и потихоньку идем выше. Подобрались в район отметки 60 метров над уровнем моря, идем дальше. «Все выше и выше»... Вот скоро, скоро... А что скоро? Никто не знает. Расположились в маленькой проходной комнате прямо на полу, на линолеуме. Сидим, поглядываем друг на друга. Вдруг Юсупову вздумалось замерить фон. Сунул щуп туда, сюда – ничего, подвел к шву линолеумных листов и вытаращил глаза – стрелка резко упала за шкалу на втором диапазоне ДП-5. Мать честная! Это мы сидели на рентгенах! Всех как сдуло.

Заглянул местный лейтенант, приглашает одеваться. В узком коридоре навалом лежат дежурные сапоги-бахилы, перчатки, еще что-то. Все перепачкано битумом, с жутким излучением. Но кто сейчас на это обращает внимание? Других нет! Натянули эту поганую резину и оглядываем коридор. Юсупов стоит в стороне и смотрит на нас. Наверное, дивно хороши! Впереди за ним – маленькая дверь. И вот она-то и есть пропуск в другую жизнь. Два офицера стоят по обе стороны, тоже разглядывают нас. Кто-то из них кричит в дверь: «Время!», – и через секунду из нее вываливается толпа «чудовищ». Шлепая сапогами, разбегаются по углам, стаскивают скрипящую, как протез, резину.

– Как закричим «Время!», – инструктирует напоследок лейтенант, – бросайте на хер работу и бегом! Бегом!!! А на крыше сами увидите, что делать: все, что есть, бросайте к е...й маме вниз!

– Давай!!! – опять кричит кто-то, и мы вываливаемся из узкой двери на широкую крышу. Ё-моё! Она черна от рубероида и гудрона и раскалена солнцем, чем-то пахнет. Гудроном – само собой, но подмешивается некий острый запах. Валяются какие-то кабели. Какие там роботы! Здесь трактор завязнет! Хватаем носилки, лопаты, ломы, в изобилии разбросанные вокруг, и рвем, рубим, выворачиваем пласты песка, смолы, гравия. Времени – минимум: за стеной излучение страшной силы, сотни, а скорее, тысячи рентген! И мы рвем, рвем, рвем!!!

Нагрузили носилки – вниз, обрушиваем куда-то далеко, куски кровли летят вдоль стены. Пот буквально заливает глаза, а вытереть нельзя: очки мешают и перчатки в битуме, пронизанном нуклидами. Ударил ломом так, что вырвать не могу, бросил его, тяну черную массу руками. Она, как резина, а скорее, щупальце осьминога – присалалась, гадина, к перчаткам, прилипла к телу и тянет, тянет, тянет к себе: а ну, кто кого? Странно, страшно. Кто-то подлетел, молотит лопатой, отрубил – вниз его, гада! Кто где работает – неясно, все одинаковы в уродливых костюмах. Кто-то завяз в луже битума, мелкий и зеленый, как кузнечик. И очки-маска тоже как огромные глаза-фасетки яростно сверкают на солнце. «Кузнечик» вырывает то одну, то другую ногу. Черное пузырящееся месиво чавкает и никак не хочет отпускать жертву. Кто-то подскочил, протянул лопату – держись! Эхх... мать ети! «Кузнечик», треща расплывшимися лаптями – бахилами, медленно выбирается из проклятой лужи.

– Время! – в проеме двери, на миг показываясь, вопит глашатай.

Бросаем к чертовой матери липкий инструмент и, задыхаясь от бешеного темпа, шлепаем по липкой, словно лента для мух, крыше. Сапоги чавкают, как в болоте. Навстречу, спотыкаясь о кабели, вылетает очередная партия «добровольцев». Сцена, как в фильме ужасов. Одни глаза размером в блюдце, и более ничего.

Таак. Коридор. Фууу! Отдыхаем. Сбрасываем барахло. Его уже примеряет очередная партия. Кажись, обошлось, а? Спускаемся в душ. Вот здесь можно и пошутить, побрызгаться водицей.

– Серега! – кричит Янащуку Корсаков. – Ты сильно не три – отпадет! Жена из дома выгонит без него!

– Га-га-гаа! – радостно ржет наш маленький отряд, скачет под струями, как кузнечики по полю. Взрослые все мужики, а балуются с водой, как детишки. И я такой же!

14 часов 45 минут. Сидим в кузове ГАЗ-66 и ждем, когда последние купальщики займут свои места. Работали три минуты, а сколько хлопот, подготовки. Сколько напрасных жертв! Что же будет тем, из-за кого взорвался реактор, и что будет тем, кто устраняет последствия? Рассказывают, что один из «партизан», совсем еще зеленый пацан, пытался через трещину в стене заглянуть в четвертый реактор. Ему, видите ли, «интересно взглянуть на внутренности». Очень возможно. Наша безграмотность во всем уже не удивляет, во всяком случае, меньше, чем до аварии. А мы скоро будем дома, возможно, через две недели.


4 АВГУСТА

_7_часов_25_минут._ Завтрак: каша рисовая, одно яйцо «на лицо», кусочек масла, чай. Витаминов особых пока не наблюдается. И ладно. Может быть, они, эти самые витамины, вообще выдумка малообразованных ученых, а мы и уши развесили! И врач Лунин, и врач Функ глубоко заблуждались относительно необходимости этих субстанций для нашей с вами жизнедеятельности. Все, точка! Потому сидим в палатке, слушаем Киев – до него около ста километров, а повернул выключатель, и «Альпинист» немедленно выдает порцию «мовы».

Утро пасмурное, хмурое, серое, но теплое. Юсупов принес дозиметры ИД с проверки. На моем – 6 рентген, у Хрупина – 5, у других еще меньше. Не перестаем удивляться «прецизионности» наших приборов. Хрупин, Носов (не замполит), Подберезкин и Светлаков обкуривают меня со всех сторон. Подберезкин утверждает при этом, что в табачном дыму содержится приблизительно 300 полезных для здоровья веществ. Интересно, для чьего здоровья? Всех бы курильщиков расстрелял! Резиновыми пулями.

Вчера на крыше Светлаков обронил часы. Теперь на них рентген!

Так. Едем на Станцию. 11 часов 45 минут. Ну и? Снова переодевание якобы в чистую одежду, и – на крышу. У дверей «глашатаи» новые, инструкции старые: «Кричим «Время!», и бросайте»... – и т. д. Ясно, товарищи командиры! Вылетаем на «улицу». Сегодня уже как «старожил» осматриваюсь более тщательно. Впереди, между четвертым блоком и нашим, третьим, возвышается красно-белая, полосатая вытяжная труба, уходящая в самое небо. Слева, значительно ниже, тянется парящая битумом длинная крыша, накрывающая собой различные, как я полагаю, вспомогательные, цеха, на которую мы и сбрасываем ошметки «своей» крыши. Еще дальше сверкают в прямых солнечных лучах направо – изоляторы трансформаторной подстанции, налево – вода пруда-охладителя.

Значительная часть мягкой кровли сорвана до бетона, но работы еще много. И мы рвем, рубим, носим. Рвем... рубим... носим... Есть ли конец у этой работы? Гравий как шрапнель свистит, срываясь с лопат. Сердце стучит, колотится, мечется, дрожат руки.

– Время!!! – чертиком выпрыгивает в двери лейтенант. – Бегом, бегом отсюда!

В коридоре вылупляются из резины Посохов, Швецов, Светлаков, Хрупин, Янащук, Медведев, Мельников, Зольников, Корсаков, Скареднов. Сколько же нас?! Банников, Бетехтин, Абдулин, Третьяков, Чернавский, Елишев. Заношу фамилии в книжку по горячим следам, иначе сам себе потом не поверю. Память имеет странное свойство отказывать именно тогда, когда очень необходимо что-либо вспомнить доподлинно. А бумага – она и все стерпит, и все сохранит.

Казалось бы, что можно сделать за сегодняшние четыре минуты? Оказывается, очень много. Если бы так работали «на гражданке» от министров до сантехников, да простят мне последние, ибо их труд ничуть не менее важен, а в большинстве случаев и более, чем министерский, так вот, если бы все так работали, страна никогда не была бы в прорыве.

А на четвертый блок я таки посмотрел. Сверху. Улучил момент и, когда все бежали назад, выглянул из-за стены. Вот он, в трех-четырех десятках метров – четвертый! Обгоревший, разрушенный, страшный. И непогашенный. И гореть ему еще и в третьем тысячелетии медленным ядерным огнем. Настроили станции на свою же голову. Помнится, в двадцатые годы проектировали инженеры Уфимцев и Ветчинкин ветросиловые плотины. Никакого нарушения природных сил, разве что котлованы под фундаменты – самое значительное зверство. Где они, эти инженеры? Зачахли в ГУЛАГе? Или просто в безвестности? Пока мы все боролись за идеи разнообразных вождей, в проклятых Штатах, Голландии, Канаде строили ветростанции. А у нас? В Крыму, две-три на Кавказе, и все! Ну хочется мне, чтобы у нас всех была безопасная энергетика! Всякие там приливные электростанции, как у Сапарина, и прочие геотермальные.

А пока близится день пуска первого блока, а за ним и второго. Мелкие неполадки устранены, щели и дыры более-менее заделаны, помещения дезактивированы... Нам скоро домой. Как же будет с оплатой? Ведь официальной дозы в 25 рентген не дают получить (разумеется, официально) по бумагам, ибо платить тогда придется не только деньгами. Сволочи все же наши «руками водящие» товарищи на всех уровнях эшелона власти. Слово-то какое придумано – эшелон. Верно, пожалуй, ибо нескончаемым потоком тянутся и тянутся «управлять страной» чиновники, столоначальники, дурократы разные, кухарки тоже... Выстроились в затылок, как вагоны в составе, и бегут, бегут...

_18_часов_10_минут_ этого же дня. Сидим на ПУСО – наши машины трут и моют, как любовник моет любимую женщину в бане. Требования к радиационной безопасности повышаются по мере того, как все приходят в себя. Раньше немытые запросто проскакивали по объездным дорогам и тропкам, сейчас везде посты. Очередь длинная, делать нечего, жди, пока доведут фон до трех миллирентген с тридцати. Все вокруг мается от жары и безделья, прячется в посадки сосны близ дороги, один я при деле – пишу. Был бы толк от моих записей. Во всяком случае, наша работа не должна пропасть втуне, как пропадает многое в стране. Разумеется, мои записи субъективны, это понятно (кажется, я это упоминал уже), но все здесь я видел сам. Участвовал в событиях, работал (и сачковал, по мере возможности). Потому, думаю, записывать нужно. Хроника всегда была отправной точкой для историков.

Эх, хорошо бы сейчас съесть банку лечо! Хоть болгарского, хоть венгерского! Или головку чеснока!


5 АВГУСТА, ВТОРНИК

Домой едут Крохмалев, Полковников, Носов (не замполит), Засорин, Корнеев, Кожевников, Бетехтин, Зольников (не Барсик), Пуртов, Елишев и Абрамов. С каким удовольствием, замешанным на садомазохизме, они пошвыряли свои вещи в машину! Пожали мы друг другу руки: что же, ребята, всего вам доброго! «И вам тем же концом...». Стоп, стоп! Команда всем построиться, пожарной роте, то есть. Будут грамоты. Ну, это уже кое-что. Мне грамоты за мою работу не видать, как ушей без зеркала. Это ясно. Зарекомендовал себя на «ять». Суюсь вечно во все углы жизни, а в тех углах, пардон, одно дерьмо. Теперь осталось только Родину продать, а вот за сколько – надо подумать.

Зольников – Ясный Перец, Барсик – стоит возле дембелей и трет глаза. Такой домашний, рыжий, веснушчатый. Совсем как Комаров из мультфильма. Хороший парень.

Те уезжают домой, мы – на Станцию. Как говорят, в последний раз. Сколько раз «последний раз» оказывался пролонгированным до бесконечности! Может, сейчас повезет?

Ну да! Та самая крыша третьего блока. Вот зараза! Пришлось убирать здоровенную кучу гравия, сдобренного битумом и сложенного предыдущими командами «негров», а на ней «рейганов», как у сучки блох! До ста единиц! Во, жизнь! Вещь!

Шаркают лопаты, чвакает жидкий гудрон или битум, хриплое дыхание ребят... Давай, мать его так! По-прежнему не знаешь, кто где. А-а... Тот, кто покрупнее, – Хрупин, поменьше – Корсаков, что ли. А это что за фигура? Светлаков. Пот росой выпал на стенки и стекла очков, руки сами, отдельно от сознания и тела, рвут, режут, кромсают и вываливают туда, туда, вниз. Темп, сравнимый с тем, что показывают в старых кинохрониках. Но там несовершенство техники, а у нас – совершенство?

Колотится сердце о ребра, воздух шипит и свистит в респираторе. Хоть он и зовется «Лепесток», и легкий чрезвычайно, но надоедает до умопомрачения. Этот респиратор я прихватил вчера во время переодевания, и как кстати! Мой старый Р-2 забит настолько, что превратился в некое подобие половой тряпки. У других ребят респираторы ничем не лучше – в грязных разводах от пота и воды, они фонят не меньше, чем наши сапоги. А-а, что там говорить! Согласно приложенной инструкции, наши респираторы следует «дезактивировать осторожным выколачиванием пыли метелкой из прутьев или постукиванием о какой-нибудь предмет». Наши респираторы хоть дворницкой метлой стучи, хоть расколоти их вдребезги – ничего уже не поможет. А где новые взять? У какого это деятеля спросили: «Как там, в России?». «Воруют», – последовал ответ.

– Время! – проносится в проеме офицер.

Однако! Быстро оглядываю крышу. Черт побери! Расшвыряли эту заразу! Сейчас бежать легче – битума нет, во всяком случае, гораздо меньше. Солнце сияет, блестит на изоляторах распределительной подстанции, блестит водохранилище. Все! Ныряю в дверь. Отвоевались?! Сбросили поганую резину и подальше от «защитной одежды». Сколько на ней всего налипло! Кто знает?! Кому до этого дело? В раздевалке опять увидели респираторы «Лепесток» и прихватили, кто смог, – в полку их нет, а уж в роте наверняка. Как великую ценность прячу «Лепестки» в карман, поближе к записной книжке. Десять минут на верхотуре, выше которой только труба, выше которой Господь Бог, если таковой имеет место быть, в чем я сомневаюсь, глядя на малоэстетичные развалины АЭС. Десять минут под палящими лучами солнца и всепроникающим излучением. И мы выстояли! Думаю, что можно сказать и так. Нужно это, не нужно – мы честно отработали на самой настоящей войне. А как еще говорить, если знаю, что записи веду во всем батальоне один я, а может, и во всем полку. Худо ли, хорошо, но я обязан донести до наших детей, внуков, правнуков рассказ, как служили их, пусть и не совсем правильные в обыденной жизни, отцы, деды, родственники, черт возьми! И не должно быть забвения тому!

В полку вечером. Комроты уезжает на десять дней домой. Что-то с семьей. И хоть надоел он нам, но все равно уже привыкли к нему, как и друг к другу. Полковник Губин в свое время нам рассказал, что Ивасюк сам попросился на аварию, хотя мог и не ехать – какой-то непорядок с легкими. Это, безусловно, поступок. Может быть, на свою голову, но поступок. Провожаем командира шуточками и прибаутками, пускай на прощанье взбодрится чуток. Я обещаю, что ничего не подожгу и не разрушу, а также не буду ходить в самоволки.


6 АВГУСТА

Автопарк. Гришин, Посохов и я в наряде по пожарной роте. Лежим в машинах, спим, стираем обмундирование. Оно быстро сохнет на жарком ветру. Скоро домой! Какая же будет хорошая жизнь! Луг пахнет летом и свободой. Высоко поднимая ноги, бродит аист, что-то клюет. Вот интересно – такая махонькая головка, мозга почти и нет, а сколько умеет! Как, почему зародились инстинкты? Или это мы думаем, что они не думают, не мыслят? Разве на одних инстинктах можно жить?

В «Советском воине» появилась довольно-таки вздорная статья о Стоцком и прочая. Ерунда совершенная. Но надо же заработать сколько-нибудь автору? Надо! Потому ехидничать более не буду. По-прежнему поют птицы. А еще говорят, что в августе все умолкает. Нет, брат, не все. Каждое утро, если нет дождя или тумана, в лесу и на лугу обязательно распевают две-три пичужки. Что им? Как в Библии: «...они не сеют, не жнут, не собирают в житницы». Матфей, кажется.

Действительно, «не сеют, не жнут». А мы, что мы жнем там, где не сеяли, хотел бы я, а может, и другие, знать. Интересная штука эта Библия. Можно найти ответ на любой вопрос, если его подогнать под ответ. Или наоборот. Умные ребята составляли книгу. А с другой стороны, глаза бы мои на нее не смотрели: столько всякой ерунды наворочено! Ну, как, впрочем, в любой другой объемной продукции печатно-рукописного цеха.


7 АВГУСТА

В «Советском воине» за пятое число моя заметка о нашей роте. Газета пошла по рукам, как гулящая девка, еле отобрал. Парни довольны чрезвычайно. Я думал: пусть ура-патриотическая – другую ведь и не пропустят, – но нужная. Парни должны остаться в истории. Говорю «парни», потому что сам хоть мало-мало, а в газеты писал, следовательно, уже вошел с ма-аленького крылечка в большое помещение.

А еще обещал Елишеву, что обязательно напишу повесть о нашей работе и там будет его фамилия. Обязательно. И подарю ему книгу. Если, конечно, в живых останемся к тому времени.

Мы с казацким сыном Хрупиным в «дембельском» наряде по роте – заготовка еды, мытье бачков. Хрупин родом с Кубани, как, впрочем, и я, и потому с полным основанием можем называть себя казаками. И вот два казака гарцуют с полными бачками вокруг столов, а затем уже с пустыми «отгарцовывают» обратно, на ПХД. Нашу отправку домой отложили на неопределенный срок, так как первым должен лететь первый батальон. Опять волнения в массах, разговоры со скрежетом зубовным и матом сквозь зубы.

Правда, у полкового умывальника увидел паренька с надписью на теле «Друга уважаю девушку люблю», и эта сентенция без запятой очень утешила и развеселила. Просто, скромно, со вкусом. Где он ее сделал – в детдоме или на «малолетке», – выяснять не стал. Но в полку татуированных достаточно. Может быть, и мода. Вон, даже Черчилль носил татуировку, разные там графы и герцоги, Мальборо, например, а уж простому сирому мужику и подавно не возбраняется. А забавно было бы видеть на сэре Уинстоне наколку типа: «Не забуду мать родную и отца гулящева»... Приходилось видеть и такую, правда, не на премьер-министре, а на бродяге.

Маленькое событие. Из глубин Сибири прибыло несколько человек замены. Крутят головами, все рассматривают с повышенным интересом. Информации о Станции не имеют почти никакой. Все нормально, страна жила, как и живет. Из кровати бух тебя на нары! Добро бы тюремные, заработанные на тропах разбоя и тайного умыкания имущества! Тогда было бы понятно. А здесь армейские, щелястые, с кочковатыми матрацами. Держите, парни!

Мы их просветили в том плане, что водки нет, во всяком случае, официально, но есть самогон, брага, лосьоны. Респираторов тоже нет, как и многого другого.

– Как?! – удивляются новенькие. – Как же так? Нам там сказали... Военком, комиссия, по телевидению...

– Интересно, что вам такое сказали, что вас принесло аж сюда? Не могли сами вычислить, чем все дело кончится? Смыться не могли? На хрен вам это все надо?

Наши сибиряки слегка приуныли. А что еще делать остается? Нет и никогда не было в нашей стране правды.


8 АВГУСТА

С утра выехали на наш полковой ПУСО на опушке близ лагеря. Моем машины. Общий фон – 1,5-3 миллирентгена в час. Особого толка от мытья нет – ездим ведь по зараженной земле. Вымыли, сидим мечтаем. Спать хочется. Самочувствие более-менее.

В лесочке, ближе к селу Орджоникидзе, достраивают новое здание штаба. Стучат топоры и молотки, будто стая дятлов накинулась на свежеструганные доски в поисках невиданных насекомых.

Ну, а мне хочется новых впечатлений и дорог. Мало успел за свои годы. Ну ладно, поживем – увидим. Получили перед отъездом по 110 рублей командировочных. Стало быть, мы все-таки не солдаты? Но на душе легче. Даже замечания комбата не берем близко к сердцу. Да он теперь и не особенно придирается, правда, на меня косится. Милейший Борис Михайлович! Понятно, хлопот я ему доставил.

Птицы распевают, поддерживая наше настроение, бегают полковые собаки, сосны на весьма теплом солнышке источают запах смолы и хвои. Хорошо! Курорт, в некотором роде. Единственный его недостаток – нет дам в купальниках или хотя бы в платьях. Эстетики маловато. На защитно-зеленые выгоревшие одежды сослуживцев уже противно смотреть.


9 АВГУСТА

Самочувствие как будто нормальное. Так, чуть-чуть ноет в правом боку, уже привык.

_9_августа,_вечер._ Дежурили в автопарке, ездили в Иванков, хотели отправить посылки. Не принимают уже несколько дней. Лафа кончилась. Почему – разумеется, не объяснили. Пошли мы с Подберезкиным и Половодовым по магазинам. Купили книг, мелочи разной, поели в кафе «Тетерев» борща человеческого да гуляша от пуза. Небось, не тушенка. Неужели на нашей солдатской кухне так же готовить нельзя? Не сноб я и не гурман, но иногда хочется чего-нибудь натурального. Конечно же, не бифштекса с кровью – брезгую, а вот сала с луком или картошки, жаренной с луком, – эххх! Но все это так и остается мечтой. Идиотизм какой-то! Солдат мечтает о нормальной еде. В советской стране. На богатой Украине.

Палит солнышко немилосердно, пыль белая-белая на обочинах дорог и тропинок, в садах крупные, наверное, вкусные груши. Для разнообразия пошел дождь. И шел весь вечер. А мы с Подберезкиным опять разговариваем о фантастике, авторах и прочих приличествующих случаю темах. Население палатки со вниманием прислушивается к разговору, где мелькают всякие парсеки, киборги и прочие составляющие разговора двух помешанных. Лишь Полстянкин спит – ему наши высокие материи непонятны. И то: не всем же любить литературу, в конце концов?

Словом, ничего существенного за день не произошло. Правда, новый старшина, заменивший Погорелова, Олег Белозеров выдал дополнительные одеяла. Прохладно стало по ночам, да еще как. Все ждут самолет. Он садится аж в Белой Церкви на военном аэродроме, но узнают об этом очень быстро все. Вот тебе и нет связи! Зело таинственна Россия, Малороссия тож!


10 АВГУСТА ЧЕРНОБЫЛЬСКОЙ ЭРЫ

Вчера ночью у нового штаба полка, только что заселенного, кто-то из офицеров поджег муравейник, чтобы избавиться от его обитателей (не от штаба, конечно, прошу понять правильно). Тот, сгорев, поджег, само собой, торф, потому как лужок, на котором расположился штаб, ранее был болотом. Где болото – там и торф. Возникла легкая паника, вызвали пожарную машину, и ребята провозились с этим муравейником больше часа. И это еще хорошо. Лес сосновый, слой хвои толстый. Подуй легчайший ветерок – разгорелось бы до самой границы. Доказывай потом тот офицер, что он не чернобыльский Герострат.

«Мы не можем ждать милостей от природы, взять их у нее – наша задача». Да, Иван Владимирович Мичурин мог такое сказать, и это сошло ему с рук. Но сейчас мы не можем ожидать милости от матушки-природы, коль натворили столько пакостей. Вон, как изуродовали Север! Сам бы не видел, ни в жизнь не поверил бы. Написал в свое время по этому поводу в несколько инстанций. Ну и попросили с работы «за прогулы». Однако «Крокодил» напечатал маленькую заметочку из серии «Крокодильский мартен» – была такая рубрика о пропадающем в стране металле. Но как лежали тысячи тонн металла по Северу, так и лежат. Какая там милость от природы?! Муравейники жжем!

Едем в Черемошну – подальше от глаз начальства. Делать нам совершенно нечего. Мы – дембели. Да и неохота. Сидим на красивой поляне среди старых толстых и корявых сосен и смотрим, как молодой уж глотает лягушку. Минут пятнадцать распяливал пасть и проглотил-таки! И тут возник Куприн, его «Поединок» – сцена, когда двое офицеров пьют «под стук телеги», т. е. не закусывая. Наркоша и Гришин «под стук телеги», то бишь глядя на ужа, пьют приобретенный в местном магазине «Нитхинол» – зелено-голубоватую жидкость, содержащую спирт, и разглагольствуют на тему «коммунисты и водка».

Я им: «Вон, лягушкой хоть закусите, берите пример с животного! Ведь обалдеете от «напитка», редискины дети!». «Дети» смеются: «Не впервой! Это хилые европейцы коньки откинут, а сибиряки крепче становятся! Вон, Москва запретила нормальный самогон пить, там мы не виноваты! Ты ведь тоже член, так разъясни позицию своих...».

Нет, каковы паразиты! Обращаются ко мне, словно я, а не Политбюро, довел их до питья вот таких суррогатов. Не более и не менее. Что касается меня, будь я на очень высокой руководящей должности, всегда бы помнил, что были соляные, медные, картофельные бунты, бунты «просто так». Россия – страна выдумщиков и лентяев, изобретателей и рационализаторов по мере необходимости. И вот так взять и запретить, зажать и не продавать, это ни к чему хорошему не приведет. «Разъясни позицию своих...». Да уж, своих. И не знаешь, кто свой, кто чужой, как в том фильме Никиты Михалкова. Что у нас за страна? Любые эксперименты проходят!

Глядя на еще живых питухов, остальные наши отдыхающие тоже дернули по стаканчику, то бишь колпачку от нитхинолсодержащего сосуда и, как говорили в старину, «ни синь порох!». Крякают и «под стук телеги» опрокидывают. Представляю картину: стоит взвод солдат в столовой и, распялив рты, как наш уж, заглатывают по буханке хлеба. Достойно большого художественного полотна под названием «Оголодавшие защитники Отечества в промежутках жизни». Обращаюсь к компании с краткой речью: «Ребята! Вот если сейчас, не сходя с места, я три раза подряд метну топор и воткну его в дерево, вам сегодня будет удача на спиртное». Мужики смеются. Они-то знают, что попаду, но все равно интересно. Кричат, чтобы в ближнее дерево не метил – какое там расстояние! Ладно, показываю на сосну, что метрах в десяти.

– Годится?

– Годится! Давай! Только нас не зашиби!

– С разворотом или как?

– С разворотом! Мужики, смывайся! Вдруг ошибется и замочит кого!

– Учтите, что в книге будет! Вы попадете в скрижали ликвидации последствий!

– Давай! Нам один хрен!

Ладно. Стал спиной к сосне, топор у меня хороший, «военный», тяжелый, уже проверенный. Рраз! Шшух! Посыпалась кора – лезвие точно вошло в ствол. Еще раз – уухх! Попадание! Так, последний раз. С минуту маринуюсь: то взвешу топор в руках, то замахнусь и не брошу... Хор питухов: «Ну, давай, индеец! Засади по самый обух! Или томагавк затупился?! Давай, а то всю горилку хохля стрескаеть!».

Делаю оборот – топор, взблескивая лезвием, точно вошел в середину ствола.

– О-о! Нормально! Вперед, на Данциг!

Прыгнули в машину и подались в Радинку, Бобер и т. д. Все верно – Молданов увидел туалетную воду «Лаванда» и таинственно поднял большой палец – во! Годится! Честное слово, никогда раньше не думал, что и это можно пить. Полагаю, Ротару с Йоалой и не подозревают, что, слушая «Лаванду» в их исполнении, можно ее еще использовать для «унутреннего употребления». Хотя, если подумать, песня проникает через уши, а жидкость через горло, и обе «Лаванды» в данный момент служат во благо. Сложная философская категория. И еще вопрос. У меня, у Хрупина, еще у нескольких человек болела голова. После работы на крыше – «как бабка пошептала». Выходит, существует положительное воздействие радиации на сосуды? Это решать ученым.

Вечером пошел в красный уголок, размышляя о том, что петь «Лаванду» это одно, а пить – несколько другое. К сожалению, уровень культуры в стране падает, падает катастрофически. И о себе не могу сказать, что культурен. По отношению к какому-либо бродяге, может быть, и да. Но по отношению к академику Лихачеву, например, увы. Но ведь хочется быть. Не казаться, а быть таковым. Вспоминаю своего отца. Вот он действительно интеллигентен и культурен, может, отчасти и потому, что получил образование в классической гимназии, но, скорее всего, природа такова, уровень жизни, не только в смысле материальном, разумеется.

Опять понесло мудрствовать, ничего не могу поделать. Пока пишу, ребята смакуют жидкость. Все-таки помогает спирт при облучении или нет? Часть врачей «за», часть «против», часть помалкивает. Но у кого он есть, пьют на всякий случай «пользы для». И ни одного объективного разъяснения в прессе. Да, я ведь забыл о войне с пьянством! Какая там объективность! Значит, опять возникают слухи. Так и живем.

Вечер в полку. Потерялся молчун Бородин, нет его в окружающем лесу, в Черемошне и Орджоникидзе.

И еще о прессе. Храню большую статью Голованова «Радиация: мифы и реальность» из «Комсомольской правды». Не согласен с тем, что там написано: «Трудно подсчитать, например, сколько надо проглотить плутония, чтобы заболеть лучевой болезнью. Во всяком случае, очень много, наверное, на миллионы рублей».

Источники утверждают, что плутоний – один из коварнейших и ядовитейших металлов, и малейшее употребление внутрь приводит к смерти. Кто же заблуждается – Голованов или другие авторы? Или кто-то из них вовсе «не заблудший»?

Или о спирте. «Приходилось читать и слушать «научно обоснованные» утверждения о благотворном воздействии спиртных напитков, якобы повышающих невосприимчивость организма к радиации. Уж не знаю, к счастью ли или к сожалению, но это не так. Скорее, наоборот, поскольку алкоголь не способствует здоровью в целом».

Ну, Ярослав! Чего больше в вашей статье – изысканной дезинформации или простой некомпетентности? Многие источники говорят об алкоголе как о стимуляторе жизненных процессов. Английские врачи, например, лечат красным вином и витамином С некоторые болезни. Разумеется, как и все стимуляторы и лекарства вообще, алкоголь должен применяться разумно. И в России издревле красное вино типа кагора или подобное ему рекомендуется больным и ослабленным. Так есть польза от спиртного или нет?

Зажигаю украденную в столовой свечу и продолжаю писать. О чем это я? А, Бородин! Сам найдется. Может, запил где? Королев забастовал, не ходит на разводы. Лежит, словно шах на нарах, если, конечно, шахи вообще имели понятие о таких спальных местах. Валентин получил прозвище Сайд за некоторое сходство с героем фильма «Белое солнце пустыни». Лежит Сайд на нарах и выкрикивает лозунги о пересмотре доз облучения. Никто из начальства не реагирует. Вообще, все окрест насыщено флюидами скепсиса и недовольства. Офицеры и «партизаны» – хмурые и скучные. Все надоело до тошноты. Одним кадровым жизнь: оклады получают немалые, награды. Какие там еще блага существуют в армии? Хотя служба – не гречишный мед.

Вышли из палатки, сидим на травке. Хрупин рассказывает, как он на крыше АЭС схватил кирпич, хотел сбросить и... чуть руку не вывихнул. «Кирпич» оказался свинцовой чушкой. Это, видимо, во время «бомбардировки» реактора свинцом, доломитом и прочими поглотителями излучения промахнулся вертолетчик.

Подъехал автобус, привез артистов «Укрконцерта». Поют народные песни. Я их очень люблю. Есть в них такая же грусть, широта и удаль, как и в русских. Вообще, Украина настолько близка нам, россиянам, что не понимаю, как можно делить тесно сплетенные наши судьбы? Русские, украинцы, белорусы – мы же славяне! Славяне мы! И сказки похожи, и герои. Что мы друг без друга?

Я был прав – ночью объявился Бородин. Трезвый.

Ходил ловить рыбу на озеро. Как обычно рыбаки, просидел, часов не наблюдая, потом долго в темноте выпутывался из кустов, заблудился. Да плевать он хотел на приказы и выговоры!


11 АВГУСТА

_6_часов_20_минут._ Подъем. Все сырое – палатки, белье, одежда. Брр! Опять назначен официантом, или, как это называется, денщиком в офицерскую столовую. Самочувствие невыспавшегося человека. Принеси унеси, налей – вылей. Но говорят «спасибо». Это утешает.

Красноярцы рассказали, что по телевидению показывали робота, который ползает по крыше АЭС, а вокруг ни одного человека! Занятно. Роботы, конечно, есть. Но или мы невезучие, или роботы микроскопические не видели. Если верить тому, что о нашей могучей и что-то могущей технике написано в официальной прессе, нам здесь вообще бы делать нечего. Однако сотни человек ежедневно облучаются, и неизвестно, сколько еще примут дозу.

Свистнул еще одну свечу. А что делать, если не дают. Еще классики завещали делиться с неимущими. Я им, классикам, верю.


12 АВГУСТА

Утром уехали Маслов, Погорелов, Медведев. Соседи связисты всю ночь пели песни и плясали. Опять выясняли, кто герой Чернобыля, а кто просто так. Не пришли к единому мнению, но пить, видимо, было уже нечего, потому легли спать. Тихо гудит лес от порывов ветра, шелестит листьями орешник-лещина. Временами из полкового туалета доносит странно знакомый запах. «Вот и лето прошло, словно и не бывало...

Жизнь брала под крыло, только этого мало...» – опять из глубин мироздания к нам прорывается голос Софии. Да... как не бывало. Интересная материя – песня. Без нее скучно, когда слишком много – противно.


13 АВГУСТА

Саша Полстянкин приехал с АЭС, его «спидометр» показал 23 рентгена. Занятно. Там, на крыше, Саша помогал ремонтировать того самого (единственного?) робота, коего показывали по телевидению. Бедный, бедный Йорик! Не выдержал, железяка! Ничего, нас – «зеленых роботов» – много. И много всяких институтов, особливо научно-исследовательских. Кому это выгодно – постоянно класть на поле брани толпы и толпы? Или все это так и идет от князя Владимира через Ивана IV к народникам и более поздним их ученикам?

По полку идут разговоры о том, что майор Жданович состоит в списках первого батальона и ему ставят 1,8 рентгена в день, как если бы он работал на АЭС. Комполка тоже как будто имеет 22 рентгена, и потому наши «отцы» скоро демобилизуются. Правда или нет – неведомо, но я ни разу не видел их на третьем блоке или на крыше дома в Припяти. Разумеется, им не обязательно совать головы в реактор, но и приписок бы следовало избежать, мягко говоря.

В округе уже сменилось три генерала, курирующих его, – такова солдатская почта. Нам об этом не докладывают.

Пасмурно, душно. Будет дождь. Пишу текст к «Боевым листкам». Обычные, ничего не значащие фразы о боевой якобы работе. Это для ожидаемой комиссии. А вот интересно – им это интересно? Замполит Носов намекнул, что начальству, разумеется, это ни к чему, но писать надо, так положено. Ясное дело, стенды пустыми стоять не должны! А вообще, зачем переводить на это дело доски, гвозди, бумагу, краски? Ну действительно, кому это нужно? Кому доказываем очевидное? Чего стоит, например, транспарант типа «Чернобыль – место подвига», не имеющий автора, или «У нас еще будет возможность назвать имена этих отважных людей и оценить их подвиг по достоинству», автор которого Генеральный секретарь? «Потом» нас оценят, сейчас мы цены не имеем. Чистый Хайям:

«Что мне блаженства райские потом?

Хочу сейчас, наличными, вином...».

О! Появился новый комполка из Бийска подполковник Левченко. Совершенный солдафон, судя по его выступлению, из которого ясно, что мы, кроме гауптвахты и мата, ничего не увидим в нынешней солдатской жизни. Почему это практически все командиры начинают и заканчивают свои речи с ненормативной лексики?

Ошибался великий князь, когда сказал: «Веселие Руси есть пити». Нужно было добавить и такое, допустим: «И брань зело обла!». Завтра приезжает Ивасюк. Без него никто не разбежался, не спился, из ближайшей церкви не вынесли иконы, никого не изнасиловали, не продали ядерную боеголовку любителям острых ощущений из-за океана. Замполит прекрасно справился с нашей бандой. Вечером утешение – фильм «Бархатный сезон». Красиво! Какие герои! Французские борцы-антифашисты в Испании и Франции. Интересен Смоктуновский в роли начальника полиции.


14 АВГУСТА

Ночи стали темнее, утра светлее. Сегодня я опять дневальный. Дремлю на посту. По палаткам ходит Жданович, записывает, кто спит. Я как раз лежал «на кровати».

– Фамилия?

– Аханов!

– Почему лежите?

– Сейчас встану, раз нельзя...

– Чем занимаешься?

– Как чем? Дневальный...

– Дневальный отдыхает ночью.

То, что теперь каждую ночь вокруг орут и пляшут, его не волнует. Формально он прав, но еще ни один дежурный по полку не успокоил «скоморохов». Да и толку что?

Ушел Жданович. Я опять прилег, размышляю. Говорят, что лететь домой будем на десантной лайбе в кислородных масках. Кстати, ни разу не приходилось. В конце концов, должен и я это попробовать. Если получится, и с парашютом прыгнуть. Хоть раз. А еще из крупнокалиберного пулемета пострелять. Но от хотения до воплощения – дистанция ощутимая. И ну ее, эту армию, вообще! Что хорошего она принесла хотя бы мне? Отец в свое время, послужив, получил несколько пуль от соотечественников Гете. Ну, там война, понятно. А здесь что?


15 АВГУСТА

Пошел четвертый месяц, как я вышел из подъезда своего дома. Дата! А с дозами по-прежнему непонятно. У Важинского и Шаламова приборы показали 22 рентгена да плюс (в уме) то, что не записали в самые горячие первые дни. Врач-радиолог в сомнении – что ставить, как ставить? Он поведал Важинскому, что проставленная в карточку доза, разумеется, менее полученной, но ведь надо проводить расследование, чтобы это установить. А вас, таких гавриков, сколько! Смысл таков – времени уйдет столько, что еще три месяца отслужишь, пока суть да дело. Важинский плюнул на рентгены и ушел. А мне пришло письмо от жены, в котором сообщалось, что приходил Угрюмов и поведал, что потерял наше обращение-письмо где-то в Киеве вместе со своими документами. Сомневаюсь я касательно потери, ну если только напился в «матери городов русских».

Практически это последние записи на украинской земле. Сижу в лесу у штаба, где несу боевое дежурство на пожарной машине 65-82 БМ на самом верху цистерны, и бдю. Слышно, как в штабе кто-то раздельно говорит в микрофон: «Ночь-ю в па-лат-ках нем-но-го прохлад-но».

Да уж, «немного». Утром зуб на зуб не попадает, спим кто в чем. Наверное, поэтому Подберезкину приснился сон лирико-физического содержания. Передаю его рассказ.

«Мертво-багровое солнце, полузарывшись в куче серо-лиловой облачности, скупо высвечивало мрачный контур реактора. По его крыше, тяжело шаркая кирзовыми сапогами и потряхивая зеленой облицовкой, с лопатой на плече медленно передвигался робот. Он олицетворял собой обреченность и равнодушие ко всему на свете, включая водку и прекрасных роботих. Змеиный глаз телекамеры наружного наблюдения бдительно ловил каждое движение новосибирского камикадзе. Робот знал об этом и не делал никаких попыток включить сервомоторы на задний ход. Наконец он добрел до края пропасти. Под ногами простирались руины, источающие смерть. Обронив фразу о Боге и матери, робот смачно плюнул на крышу, забыв, что на нем респиратор, продул заляпанный клапан и шаркнул пару раз широкозахватной лопатой БСЛ по бетону. Затем, тяжело дыша, побрел назад. Все тело его светилось, видимо, от значимости совершенного подвига. Аллаху акбар! Вечная слава героям!».

Слушаю приемник Подберезкина. Диктор говорит о прекращении работ по переброске сибирских рек на юг. Ну, слава богу! Дошло, наконец! Очередной этап покорения природы сошел на нет. Долго бились и сибирские писатели с разномастными чиновниками. Кое-чего добились. Надо же было придумать – перебросить миллионы кубометров воды, чтобы восстановить равновесие, нарушенное, в основном, теми же чиновниками. «Напоим пустыни водами Сибири». Уже наполнили водами Арал, угробили Кара-Богаз, построили Кубанское море. Мало. Еще надо. За десяток орденов и дач все продать готовы.

Пока сидел бдил, рота наводила порядок в расположении. Хоть здесь повезло. Собирать бычки и пробки не так, чтобы охота. Палатки издали – как грязные сахарные пирамиды, возле которых ползают защитного цвета муравьи. Это толпа «партизан» идет в баню. Полотенца через шею, трико, все почти, как дома. Наконец-то научились закачивать воду из пруда. Правда, с некоторым фоном, но что здесь без фона?


17 АВГУСТА

Оказалось, некому печатать благодарственные письма по месту работы. Командир пригласил меня. Потому сижу в его палатке и сочиняю. Форма должна быть строгой, деловой, но слегка художественной. «Сделаем, товарищ командир!». Может быть, бумаги эти и помогут кому-нибудь. Бумага в нашей стране – великая сила! Вылет откладывается на сутки-двое.

Может быть, за это время сообщат данные последнего забора крови. Будем надеяться, что ничего серьезного нет. А вот у лейтенанта Меркулова нашли нечто серьезное, достаточное, чтобы отправить в госпиталь. Странное действие оказывает радиация на, казалось бы, одинаковые организмы. Допечатал я письма, и тут грянул ливень. Все разбежались по палаткам, слушают Киев. Из трескучего эфира льется светлый и печальный звук аккордеона. «Песня бродячих артистов»: «Мы по всей земле кочуем, на погоду не глядим, где придется, заночуем, что придется, поедим...». Аккордеон заливается, заливается и вода в палатки, лужи разлились, взбухли. Отзвучали последние аккорды, и так смутно на душе. Простые железки, латунь и дерево, а что могут! Через руки человеческие. Все могут эти руки: и песню создать, и реактор разрушить. И об этом надо помнить всегда.

Ребята сидят тихие, умиротворенные, только огоньки сигарет разгораются и тухнут, разгораются и тухнут. История потихоньку уходит в Лету.


18 АВГУСТА

Утро. Дождь. Все плавает вокруг – разные ветки, доски, щепки, а мы бредем в столовую, поднимая волны в огромнейшей луже, в которой отражаются ряды палаток и бледная полоска как будто бы солнечного цвета. Венеция или Ленинград микроскопических размеров. Столовая «по пояс» в Н,0. Интересно завтракать, стоя почти по колено в воде. Безысходность разрядили вермишель с тушенкой, масло и горячий чай.

Вчера был фильм «Преступный репортаж». Американский. Там один журналист имел в глазах телепередатчики. Жутко, конечно. Фильм-фантазия, но близкая к действительности. Страшно, наверное, будет жить в будущем компьютеризированном и автоматизированном мире.

Сегодня, может статься, последний день пребывания в армии. Принесли обходные листы, потому как тюрьма, завод или она, армия, особенно в режимах не отличаются. Это сдай! Это подпиши! Интересно – забрить лоб или устроиться на работу можно быстро, а вот совершить обратные действия... Ха-ха, как говаривала Эллочка-людоедка.

Но все мы радуемся обходным листам. Значит, скоро свобода! Нас провожают смехом и шутками. Дождь кончился, и вода медленно уходит сквозь песок куда-то к центру Земли.

На пороге нашей хижины сидит сияющий, будто его маслом натерли, Зинур Абдулин, курит, негодяй, и балдеет в самом прямом смысле этого слова. Я гляжу на него и хочется смеяться – так он радуется предстоящему пути! Подошел Олег, старшина, стал между палатками и классическим жестом почесал в затылке. Все хором мне:

– Запиши!

Записываю под смех и шутки окружающих. И вот мы идем к штабу. Толчея, людской водоворот, смех, выкрики. Домой! Домой! Утром домой. В данный момент население нашей палатки таково: Хрупин и я – «старики», остальные – «молодежь»: Полстянкин, Половодов, Крайс, Подберезкин, Киселев, Поспелков и Василий-медвежатник. В смысле – охотник на медведей. Говорит, что «завалил» несколько штук. Он из глубин Красноярского края.

Погода установилась. Кругом музыка, оживление. Из нашей роты уезжают Посохов, Абдулин, Хрупин, Шаламов, Шведов, Зольников-Барсик, Важинский,

Мельников, Гладилов, Янащук, Скареднов, Светлаков, Королев, Корсаков и я. Набивают и завязывают рюкзаки, сумки, портфели. Снова завязывают, развязывают и курят, курят, курят... Уснули уже под утро. Что люди делали бы без табака? Мухоморы ели?


19 АВГУСТА

Наконец-то собрались и попрыгали в машины. На душе легко и свободно. В военном билете стоит отметка о том, что «в период с 23 мая 1986 года по 18 августа 1986 года принимал участие в ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС. Начальник штаба в/ч 41173 м-р Курашов».

Вот так-то! Если бы эта запись еще обеспечивалась всем необходимым для жизни, было бы совсем хорошо. Машина идет, если не ошибаюсь, мимо Змиевых валов, едва ли не древнейших военных сооружений на Руси. Вождь праславян Колаксай первым догадался, как преградить путь «огненному змею» – войскам киммерийцев, выползающим в опустошительные походы из Крыма. Он приказал насыпать длинные земляные валы, о которые и разбивались волны конников-грабителей. Таким образом, Прарусь прикрыла собой и будущую Европу. Жаль только, что радиация – не конная орда, для нее укрепления не преграда.

Проехали Фастов, множество сел. Едем, едем, как вдруг... А что в жизни бывает не «вдруг»? Машину на совершенно ровном и чистом шоссе занесло, ударило колесами о бордюр, перебросило через кювет, и вот уже мы летим по зеленой поляне прямо в лес. Нет! Проскочили мимо, и вот уже снова шоссе. Чудеса! Даже испугаться никто не успел. Все повалились друг на друга: водитель затормозил, и машина со страшным визгом остановилась. Водитель выскочил из кабины, руки-ноги трясутся: «Ребята! Сам не понимаю, что случилось! Ей-богу не хотел!».

Да уж, как говаривал Киса Воробьянинов. Кто из нормальных захочет скакать по лесу вместо дороги! Бывает. На войне да без жертв? Может, уснул на секунду, может, сознание потерял, кто сейчас скажет? Подбежали ребята из второй машины, глаза квадратные: «Вот это фокус! Вы... живые хоть? Смотрим, летите, как на лыжах, по зеленой травке! Повезло-о-о!».

_14_часов_22_минуты._ Аэродром в Белой Церкви. Стоят бомбардировщики – этакие громадные сараи с пушками и ракетами. Красиво, мощно! Летчики говорят, что «летающие крепости» очень уважительно относятся к «тушкам», невзирая на их почтенный возраст. А вон на краю поля и наш Ан-22. Стоит себе, ждет погоды, которой не дают злыдни-синоптики. Поэтому мы позволили себе краткую экскурсию по магазинам – «исты охота». Уже падают первые листья, шуршат под ногами.

Вернулись, лежим на траве в тени самолета. Толпа в напряжении. Когда? Когда, черт возьми?! Со вниманием всматриваемся в дальний край аэродрома, где появились летчики. Летим?! Кто знает, кто знает... Оп! Летчики не спеша осмотрели самолет, скрылись в нем. Значит, летим! И точно. Откидывается аппарель, нас приглашают внутрь. Все хотят пройти первыми, спешат, волнуются, тучей стоят в проходах между сиденьями. Ну наконец-то! Разместились, натягиваем для пробы кислородные маски. Ну и видок! Стадо бегемотов! Кроме нас, пожарных, еще масса народа летит на восток. Все как в кино. Ложусь на аппарель, смотрю, как уменьшаются дома, деревья. Холодком потянуло – высоко забрались. Сел в «кресло», натянул маску – уже чувствуется высота. Мы гораздо выше облаков. Пробую снять маску. Сколько выдержу! Ого! Дыхание прерывается! Высоко! Как же десантники, бедные, летают в таких дырявых посудинах? Комфорта никакого. Что это я о комфорте? На хрен он в армии? Болтало всю ночь, и ранним утром увидели огни Рощино. Неужели отвоевались? Неужели все?!

Выходим на площадь и видим военный автобус. Сервис, по нашим меркам, неслыханный. И повезли нас в ТВВИКУ переодеваться. Прапорщик с подозрением смотрит на нашу одежду: «Бросайте ее вон в тот угол! Радиации, небось, навезли...».

Оставил я себе котелок, ложку, кружку, звездочку с пилотки. Думаю, когда создадим музей, пригодится. Пилотку оставил Подберезкину. Может быть, тоже пригодится (защита от падающих болтов). А фон на них маленький, ерундовый. Вымоем грязь, стряхнем пыль. Записываю последние строчки, прячу книжку теперь уже в карман джинсов, в которые продел ремень, купленный в Чернобыле. Чу! Шуршит какая-то бумага. Вот те раз! Перед «войной» нашел на улице чью-то записную книжку. Старую, потрепанную, с обычной неразберихой – для непосвященного – записей и номеров телефонов. Но был там листок с написанным детской рукой старым-престарым, слышанным еще в детстве стихотворением. Уж больно понравилось. Книжку бросил, а стишок оставил. Вот он.

Напалубе матросы.
Курили поперосы.
Один недакурил.
Собаке подарил.
Собака по бежала.
Деректору отдала.
Деректор у девился.
В потполъе провалился.
А в потполъе жили
Крысы, здравствуй
Дядя лысый.

Спасибо тебе, неизвестная девочка (я больше склонен думать, что написано девчоночьей рукой) за прекрасный подарок. С возвращением тебя, дядя лысый!

15 МАЯ – 22 АВГУСТА 1986 ГОДА

ТЮМЕНЬ – ЧЕРЕМОШНА – ПРИПЯТЬ – АЭС – ТЮМЕНЬ




Техническая страница


АХАНОВ Александр Иванович

ЧЕРНАЯ ЛАВАНДА

Документальная повесть

Технический редактор Ю. Мандрика.

Корректор М. Дистанова

Сдано в набор 6.12.96 г.

Подписано в печать 20.02.97 г.

Формат 70x108/32. Гарнитура «Times ЕТ».

Печать офсетная. Бумага книжно-журнальная.

Уч.-изд.л 7.3. Усл.-печ. 9,1

Тираж 4000. Заказ №33.

Лицензия ЛП № 063670 от 24.10.94 г.

Издательство «СофтДизайн»

Адрес для переписки: 625002, Тюмень, а/я 5579

Тел. (345-2) 36-12-09

Отпечатано с готовых диапозитивов на ИПП «Уральский рабочий» 620219, г. Екатеринбург, ул. Тургенева, 13.