Испытание властью
В. С. Коробейников
ИМЕНЕМ ДАННОЙ МНЕ ВЛАСТИ
* * *
Как-то осенью, в день пожилого человека мы навестили одного из наших ветеранов войны. Было ему 80 лет, но он сохранил ясный ум и легкий, шутливый характер. Встретил нас ветеран весело и иронично провозгласил:
– Вот это делегация! Один старее другого! Вы хоть друг за дружку держитесь, а то рассыплетесь на ходу.
Когда вручили ему двести рублей и бутылку водки, он снова не преминул пошутить:
– О, какая забота! Теперь мое благосостояние устремится ввысь! Гульнем что надо!
С трудом передвигаясь, хозяин поставил на стол четыре крохотных рюмочки, наполнил их принесенной нами водкой и произнес:
– Извиняйте, закуску еще не доставили. Заказал в ресторане ужин, да что-то не приносят, задерживаются. Вот уже десятый год жду.
Посмеявшись, мы глотнули водки и постепенно разговорились. Вскоре мои спутники распрощались с хозяином и ушли, а я, чувствуя его желание поговорить, задержался. Ветеран был рад этому и всячески старался меня занять. Намолчавшись в одиночестве, он в своей иронично-веселой манере принялся вспоминать совсем не подходящие для смеха события своей нелегкой, но интересной и бурной жизни.
– Вернувшись из армии после войны я в своем районе быстро привлек внимание руководства. А что ты хотел? Коммунист, орденоносец, связист по образованию, не пьющий, здоровье – хоть отбавляй, я уже через год был избран председателем колхоза. Вижу народ-то устал за войну. Мужиков мало, бабы-одиночки с большими семьями остались. Дети-сироты. Тут руганью и командованием не возьмешь, только шуткой, прибауткой да личным примером. И на сенокосе и на хлебозаготовках и в животноводстве я завсегда был с колхозниками. Два года прошло, хозяйство стало крепнуть. Народ сплотился. Можно сказать, сформировался коллектив.
Я к тому времени уже в райкоме, райисполкоме был своим человеком. Никого не боялся! А что мне? Дальше севера, думаю, никуда не сошлют, а я и так не на юге. На трибуну выхожу и давай все начальство полоскать.
– Однажды приехал в район секретарь обкома партии, послушал мое выступление на пленуме и первый начал аплодировать. На другой день – молва до меня дошла через знакомых, что мол, отправили мою объективку в область. И на первой же сессии меня – хоп, – избирают председателем райисполкома. Вот так! Не шухры-мухры, а стал советскую власть в районе возглавлять. Правда, перед этим вызывали сначала в райком, а потом в обком партии на собеседование.
– Работы, забот стало полно, как у дурака махорки. Семью почти не видел. Уйду – спят, возвращаюсь – тоже. Короче говоря, вкалывал как бурка, потому что характер такой – тащить воз так, чтобы гужи трещали. И каких только случаев не было! Вспоминаю сейчас, так хоть плачь, хоть смейся. Ей Богу!
Приглашает однажды первый секретарь райкома. Только захожу, он спрашивает:
– Ты не забыл, что за тобой колхоз «Мир» закреплен.
– Помню днем и ночью.
– Так почему оттуда столько докладных о хищении колхозной собственности, падеже скота, бесхозяйственности?
– Я говорю: «Леонтий Васильевич, разве это и не ваш тоже колхоз? Но я вас почему-то там не видел нынче».
Он спокойно так, на спинку кресла отклонился и отвечает:
– Что-то ты много говорить стал! Собирайся, чтоб завтра утром был в колхозе, а послезавтра мне доложить по каждой жалобе. Решай конкретно. Если подтвердятся факты, готовьте материал в суд. Да смотри, посерьезней будь, а то ты смехом да смехом и всех там пересадишь. Работать некому будет.
Взял я с собой милиционера, который постарше. «Ты, – говорю, – будешь сидеть и молчать пока тебя не спросят, а я разговор поведу».
Ночью запрягли жеребца, сумку с салом да с хлебом бросили в ходок и погнали в колхоз, а он на самом севере района, в болотах. Там только черту рогатому в этой трущобе бродить.
К утру доехали – и в контору. Подаю председателю список: «Вызывай вот этих по одному».
Милиционеру говорю: «Снимай фуражку и ложи ее на стол кокардой к двери, а сам садись рядом, вот с этого боку, чтобы наган видно было».
Первый заходит шофер. Остановился у двери, на милиционера глядит. «Проходи – говорю, – вставай вот сюда, напротив фуражки с советским, славным гербом, за который люди партии и страны кровь проливали».
Он растерялся, подошел к столу, смотрит в недоумении, побледнел весь. Я его напрямки сразу спрашиваю:
– Ты 20 числа в Тобольск ездил?
– Ездил, за цементом.
– Попутно груз перевозил? Пиломатериал.
– Ну перевозил.
– За это две тысячи рублей взял?
– Ну, и что?
– Как что? Ничего себе! Машина колхозная, бензин тоже. Зарплату ты за рейс получил, да две тысячи в карман упрятал... Отвечай – добровольно все вернешь или...
Тут я выразительно кивнул на милиционера. Шофер ответил сразу.
– Конечно, верну деньги.
– Тогда вот тебе один час сроку и сдашь все в колхозную кассу. Получишь документы и квитанцию для жены, чтоб не волновалась, а то с перепугу еще уху прольет тебе за пазуху.
Он только к дверям, а я, громко так, милиционера спрашиваю.
– Если он не сдаст деньги, тогда что?
– Закрою его в амбар, а утром отправлю в Тобольскую тюрьму.
Я то понимаю, что он загибает лишнего, но молчу и киваю головой, мол, правильно судишь. Шофер открыл дверь плечом и побежал по улице.
– Следующую вызвали заведующую животноводческой фермой. Заходит такая бабища – еле в двери пролезла, шея толще головы, от жиру голос хрипит как у старого петуха. Я спрашиваю строго.
– Сколько телят за месяц подала на списание?
– Пять.
– А фактически пало только три, двух приписали и увели с фермы. Так? Смотри... у меня свидетели есть.
– Дак они все равно бы сдохли.
– Так будешь работать – все сдохнут. Сколько стоит теленок-молочник? Четыреста рублей. Вот выбирай – или ты телят возвращаешь или плати в кассу восемьсот рублей. Все с тобой! Иди решай.
Ты поверишь, нет? Она тут же пошла и рассчиталась полностью. Вот тебе и колхозница бедная!
Так мы целый день трудились. К вечеру в кассе полный мешок денег набрался. И в суд никого тащить не надо, а время-то было, сам знаешь, суровое – чуть, что – тут тебе и тюрьма.
Вечером спрашиваю председателя: «Ты знал, что у тебя творится тут?». «Знал, – говорит, – а что с ними судиться буду что ли? Сейчас сенокос, вздохнуть некогда, а суд-то в Усть-Ишиме, за сорок километров. Тут свяжись с судами, да проездишь все лето и без кормов животных оставим».
Я ему говорю: «Вот следующий раз тебя самого надо заставить расплачиваться, тогда найдешь время».
Ветеран ненадолго смолк, а потом обреченно махнув рукой, продолжил, как бы разъясняя мне.
– Слабый был председатель. Размазня! Да и образованьишко-то имел, как говорят, три класса на двоих с братом. Как-то его еще самого не украли и то слава Богу. Трудно тогда было с кадрами. Мало было грамотных, а специалистов и подавно.
Правда и колхоз этот был не простой. Много жителей ссыльных да поднадзорных после тюрьмы. Здесь в глуши отбывали время. Позднее некоторые остались там на жительство. Привыкли, да и дела колхозные пошли в гору. Урожаи повысились. Скотом обзавелись. Техника появилась современная. Зарабатывать люди стали прилично. Охотой, рыбалкой занимались.
Ветеран помолчал, задумался, глядя в стол, вздохнул, растревоженный воспоминаниями и тихо произнес.
– Много труда и нервов району отдано. Всяко приходилось с людьми работать и добром и худом, но зла никому не сделал.
Было видно, что рассказчик успокоился и уже через минуту вновь проявился его неунывающий, шутливый характер. Он дружески хлопнул меня по плечу и смеясь проговорил.
– Слушай, я недавно встретил земляка оттуда, вот рассказывает чудеса. Умора, ей Богу! Говорит на всю деревню ту десять коров осталось, а хлеб совсем не сеют. Ты понял? А как живут люди непонятно. На что надеются? Вот загадка века! Ты не объяснишь ли в чем тут дело?
Он широко развел в удивлении руки, а сам зорко и хитро смотрел на меня, ожидая ответа. Но я промолчал, не желая обсуждать эту наболевшую тему и, подстраиваясь под шутливый тон рассказчика, тоже попытался улыбнуться.
В. С. Коробейников
ИМЕНЕМ ДАННОЙ МНЕ ВЛАСТИ
* * *
Как-то осенью, в день пожилого человека мы навестили одного из наших ветеранов войны. Было ему 80 лет, но он сохранил ясный ум и легкий, шутливый характер. Встретил нас ветеран весело и иронично провозгласил:
– Вот это делегация! Один старее другого! Вы хоть друг за дружку держитесь, а то рассыплетесь на ходу.
Когда вручили ему двести рублей и бутылку водки, он снова не преминул пошутить:
– О, какая забота! Теперь мое благосостояние устремится ввысь! Гульнем что надо!
С трудом передвигаясь, хозяин поставил на стол четыре крохотных рюмочки, наполнил их принесенной нами водкой и произнес:
– Извиняйте, закуску еще не доставили. Заказал в ресторане ужин, да что-то не приносят, задерживаются. Вот уже десятый год жду.
Посмеявшись, мы глотнули водки и постепенно разговорились. Вскоре мои спутники распрощались с хозяином и ушли, а я, чувствуя его желание поговорить, задержался. Ветеран был рад этому и всячески старался меня занять. Намолчавшись в одиночестве, он в своей иронично-веселой манере принялся вспоминать совсем не подходящие для смеха события своей нелегкой, но интересной и бурной жизни.
– Вернувшись из армии после войны я в своем районе быстро привлек внимание руководства. А что ты хотел? Коммунист, орденоносец, связист по образованию, не пьющий, здоровье – хоть отбавляй, я уже через год был избран председателем колхоза. Вижу народ-то устал за войну. Мужиков мало, бабы-одиночки с большими семьями остались. Дети-сироты. Тут руганью и командованием не возьмешь, только шуткой, прибауткой да личным примером. И на сенокосе и на хлебозаготовках и в животноводстве я завсегда был с колхозниками. Два года прошло, хозяйство стало крепнуть. Народ сплотился. Можно сказать, сформировался коллектив.
Я к тому времени уже в райкоме, райисполкоме был своим человеком. Никого не боялся! А что мне? Дальше севера, думаю, никуда не сошлют, а я и так не на юге. На трибуну выхожу и давай все начальство полоскать.
– Однажды приехал в район секретарь обкома партии, послушал мое выступление на пленуме и первый начал аплодировать. На другой день – молва до меня дошла через знакомых, что мол, отправили мою объективку в область. И на первой же сессии меня – хоп, – избирают председателем райисполкома. Вот так! Не шухры-мухры, а стал советскую власть в районе возглавлять. Правда, перед этим вызывали сначала в райком, а потом в обком партии на собеседование.
– Работы, забот стало полно, как у дурака махорки. Семью почти не видел. Уйду – спят, возвращаюсь – тоже. Короче говоря, вкалывал как бурка, потому что характер такой – тащить воз так, чтобы гужи трещали. И каких только случаев не было! Вспоминаю сейчас, так хоть плачь, хоть смейся. Ей Богу!
Приглашает однажды первый секретарь райкома. Только захожу, он спрашивает:
– Ты не забыл, что за тобой колхоз «Мир» закреплен.
– Помню днем и ночью.
– Так почему оттуда столько докладных о хищении колхозной собственности, падеже скота, бесхозяйственности?
– Я говорю: «Леонтий Васильевич, разве это и не ваш тоже колхоз? Но я вас почему-то там не видел нынче».
Он спокойно так, на спинку кресла отклонился и отвечает:
– Что-то ты много говорить стал! Собирайся, чтоб завтра утром был в колхозе, а послезавтра мне доложить по каждой жалобе. Решай конкретно. Если подтвердятся факты, готовьте материал в суд. Да смотри, посерьезней будь, а то ты смехом да смехом и всех там пересадишь. Работать некому будет.
Взял я с собой милиционера, который постарше. «Ты, – говорю, – будешь сидеть и молчать пока тебя не спросят, а я разговор поведу».
Ночью запрягли жеребца, сумку с салом да с хлебом бросили в ходок и погнали в колхоз, а он на самом севере района, в болотах. Там только черту рогатому в этой трущобе бродить.
К утру доехали – и в контору. Подаю председателю список: «Вызывай вот этих по одному».
Милиционеру говорю: «Снимай фуражку и ложи ее на стол кокардой к двери, а сам садись рядом, вот с этого боку, чтобы наган видно было».
Первый заходит шофер. Остановился у двери, на милиционера глядит. «Проходи – говорю, – вставай вот сюда, напротив фуражки с советским, славным гербом, за который люди партии и страны кровь проливали».
Он растерялся, подошел к столу, смотрит в недоумении, побледнел весь. Я его напрямки сразу спрашиваю:
– Ты 20 числа в Тобольск ездил?
– Ездил, за цементом.
– Попутно груз перевозил? Пиломатериал.
– Ну перевозил.
– За это две тысячи рублей взял?
– Ну, и что?
– Как что? Ничего себе! Машина колхозная, бензин тоже. Зарплату ты за рейс получил, да две тысячи в карман упрятал... Отвечай – добровольно все вернешь или...
Тут я выразительно кивнул на милиционера. Шофер ответил сразу.
– Конечно, верну деньги.
– Тогда вот тебе один час сроку и сдашь все в колхозную кассу. Получишь документы и квитанцию для жены, чтоб не волновалась, а то с перепугу еще уху прольет тебе за пазуху.
Он только к дверям, а я, громко так, милиционера спрашиваю.
– Если он не сдаст деньги, тогда что?
– Закрою его в амбар, а утром отправлю в Тобольскую тюрьму.
Я то понимаю, что он загибает лишнего, но молчу и киваю головой, мол, правильно судишь. Шофер открыл дверь плечом и побежал по улице.
– Следующую вызвали заведующую животноводческой фермой. Заходит такая бабища – еле в двери пролезла, шея толще головы, от жиру голос хрипит как у старого петуха. Я спрашиваю строго.
– Сколько телят за месяц подала на списание?
– Пять.
– А фактически пало только три, двух приписали и увели с фермы. Так? Смотри... у меня свидетели есть.
– Дак они все равно бы сдохли.
– Так будешь работать – все сдохнут. Сколько стоит теленок-молочник? Четыреста рублей. Вот выбирай – или ты телят возвращаешь или плати в кассу восемьсот рублей. Все с тобой! Иди решай.
Ты поверишь, нет? Она тут же пошла и рассчиталась полностью. Вот тебе и колхозница бедная!
Так мы целый день трудились. К вечеру в кассе полный мешок денег набрался. И в суд никого тащить не надо, а время-то было, сам знаешь, суровое – чуть, что – тут тебе и тюрьма.
Вечером спрашиваю председателя: «Ты знал, что у тебя творится тут?». «Знал, – говорит, – а что с ними судиться буду что ли? Сейчас сенокос, вздохнуть некогда, а суд-то в Усть-Ишиме, за сорок километров. Тут свяжись с судами, да проездишь все лето и без кормов животных оставим».
Я ему говорю: «Вот следующий раз тебя самого надо заставить расплачиваться, тогда найдешь время».
Ветеран ненадолго смолк, а потом обреченно махнув рукой, продолжил, как бы разъясняя мне.
– Слабый был председатель. Размазня! Да и образованьишко-то имел, как говорят, три класса на двоих с братом. Как-то его еще самого не украли и то слава Богу. Трудно тогда было с кадрами. Мало было грамотных, а специалистов и подавно.
Правда и колхоз этот был не простой. Много жителей ссыльных да поднадзорных после тюрьмы. Здесь в глуши отбывали время. Позднее некоторые остались там на жительство. Привыкли, да и дела колхозные пошли в гору. Урожаи повысились. Скотом обзавелись. Техника появилась современная. Зарабатывать люди стали прилично. Охотой, рыбалкой занимались.
Ветеран помолчал, задумался, глядя в стол, вздохнул, растревоженный воспоминаниями и тихо произнес.
– Много труда и нервов району отдано. Всяко приходилось с людьми работать и добром и худом, но зла никому не сделал.
Было видно, что рассказчик успокоился и уже через минуту вновь проявился его неунывающий, шутливый характер. Он дружески хлопнул меня по плечу и смеясь проговорил.
– Слушай, я недавно встретил земляка оттуда, вот рассказывает чудеса. Умора, ей Богу! Говорит на всю деревню ту десять коров осталось, а хлеб совсем не сеют. Ты понял? А как живут люди непонятно. На что надеются? Вот загадка века! Ты не объяснишь ли в чем тут дело?
Он широко развел в удивлении руки, а сам зорко и хитро смотрел на меня, ожидая ответа. Но я промолчал, не желая обсуждать эту наболевшую тему и, подстраиваясь под шутливый тон рассказчика, тоже попытался улыбнуться.