Сибирский летописец
Е. В. Кузнецов


В книгу незаслуженно забытого тобольского историка и краеведа Е.В. Кузнецова-Тобольского вошли наиболее значительные его работы, которые при жизни автора появились в виде отдельных изданий. Некоторые статьи взяты из периодики того времени.

Книга адресована тем, кто интересуется историей края, историей Сибири.





СИБИРСКИЙ ЛЕТОПИСЕЦ





ТЕХНИЧЕСКАЯ СТРАНИЦА


Евгений Васильевич КУЗНЕЦОВ

СИБИРСКИЙ ЛЕТОПИСЕЦ



Сказания и догадки о христианском имени Ермака

Начало сибирских городов: _Исторический_набросок_

Сибирский летописец: Летопись конца XVII и начала XVIII столетия, веденная в Тобольске

Летопись Щетининых (1743–1777)

Тобольский кремль и одна из тайн его

О хлебной торговле Тобольска в 1744 году _(По_бумагам_Полицмейстерской_конторы)_

Тревога в Сургуте в 1745 г.: Из уцелевших от пожаров бумаг

Тобольской полицмейстерской конторы

Бытовые черты тоболяков XVIII столетия: _(По_архивным_документам)_

Кладоискание и предания о кладах в Западной Сибири

Монахиня Прокла: Княжна Прасковья Григорьевна Юсупова _(Новые_материалы_для_биографии)_

Первые кабаки в Сибири

Воздушные страхи Тобольска в старину

Тобольск в дни воцарения императора Николая Павловича _(По_архивным_сведениям)_

Находка ружья покорителя Сибири

Святые ворота в старом Тобольске: 1686–1759

Нападение на полицмейстера Бабановского:

Из тобольской старины

Тяжелая память прошлого: (Старые листки о старых людях)

Указатель литературных трудов Е.В. Кузнецова (1866–1896)





Под редакцией С. Г. Пархимовича

Составитель Ю.Л. Мандрика

Издательство Ю. Мандрики





ББК 63.5 (2)

К 89



Сибирский летописец / Под ред. С.Г. Пархимовича. Сост. Ю.Л. Мандрика. – Тюмень: Издательство Ю. Мандрики, 1999. – 368 с. – [Приложение к журналу «Лукич»].



В книгу незаслуженно забытого тобольского историка и краеведа Е.В. Кузнецова-Тобольского вошли наиболее значительные его работы, которые при жизни автора появились в виде отдельных изданий. Некоторые статьи взяты из периодики того времени.

Книга адресована тем, кто интересуется историей края, историей Сибири.



© Издательство Ю. Мандрики (издание), 1999.



ISBN 5-93020-024-6











ЕВГЕНИЙ КУЗНЕЦОВ СЧИТАЛ СЕБЯ ПИОНЕРОМ


В конце девяносто третьего года прошлого столетия на страницы многих сибирских газет выплеснулась скандальная история: в неофициальной части «Тобольских губернских ведомостей» стали публиковаться заимствованные из других изданий материалы. «Новоиспеченный тобольский печатный орган, – писал «Енисейский листок» (1893. № 40), – мы не без основания назвали «историческим», потому что действительно, чуть ли не с каждым его номером случаются истории». Вначале ТГВ напечатала новеллу «Тарасьич», которая появлялась раньше в «Сибирском вестнике» под иным именем: «Старый пикетчик». Затем было опубликовано стихотворение некоего омича А. Ленского «Желание», которое как впоследствии выяснилось, уже было знакомо читателям «Восточного обозрения», но фамилия у автора публикации ранее была совсем иная. И, наконец, совсем вопиющий случай, передовая статья неофициальной части ТГВ была позаимствована из «Делового корреспондента»... При этом вышеназванная газета делала вывод: «Так как «Неоф. часть Тоб. губ. вед.» мнит себя газетой... то, пожалуйста, когда вы будете читать вышеприведенное стихотворение, не краснейте за эту quasi редакцию quasi газеты...».

Как у нас сейчас любят говорить, только ленивый не писал об этом. «Енисейский листок», «Сибирский вестник», «Степной листок»... Но никто не хотел прислушаться к голосу «обвиняемого». А ему было что сказать.

Во-первых, рассказ «Тарасьич» «составляет собственность нашего редактора, и, естественно, мог быть напечатан без согласия «Сибирского вестника» (ТГВ. 1893. № 43. С. 689). Во-вторых, что касается трех стихотворений, то «два раза редакция была нагло мистифицирована, а один раз произошло простое недоразумение...».

Редактором «Неофициальной части Тобольских губернских ведомостей» в то время был Евгений Васильевич Кузнецов[1 - См. подробнее о нем: _Мандрика_Ю.Л._ Его биография – сплошное белое пятно // Литературные фантомы. Тюмень, 1997. С. 272–276.; Мандрика Ю.Л. Кузнецов-Тобольский Красноярский // Лукич. 1998. 4.2. С.3-6.; Мандрика Ю.Л. Рояль стоял в кустах // Лукич. 1999. Ч. 1. С. 151–152.]. Он и пытался «оживить» провинцию.

Но коллеги из других газет ставили эти попытки под сомнение. Публикации авторов из других городов считали не больше чем вымыслом. По их мнению, все, что было в «Неофициальной части Тобольских губернских ведомостей» – «наше, тобольское, доморощенное...». И причина для этого была: зависть. Новоиспеченному редактору практически новой газеты удавалось то, что оказалось не по зубам коллегам – быть талантливым журналистом, безудержно способным редактором, умеющим организовать вокруг своего «органа» пишущих людей.

Его завистливые коллеги и не скрывали своей желчи: «...мы не знаем ни одного официального органа в провинции, который бы представлял собою действительно орган общественной и литературной жизни. Мы свидетели таких попыток в Томске и Тобольске – создать из неофиц. части Губ. вед. литературный орган. Но несмотря на массу энергии и усилий, употребленных на оживление такого органа прессы в Томске, все труды кончились полным неуспехом. Что же касается и сейчас продолжающихся попыток в Тобольске...»

Евгений Кузнецов последнее время перед уходом в отставку служил в Томске. Возвратясь на родину в Тобольск и возглавив неофициальный отдел местных ведомостей, он пытался сделать то, что не удалось томичам: удалить хотя бы частично бюрократический налет с официальной газеты. Вот что он писал о программе своей газеты: «Мы прекрасно сознаем ответственность и важность своих задач и не обманываемся насчет своих сил – мы являемся чуть ли не первыми пионерами коренного реформирования установившихся порядков обработки административного участка нивы печатного слова... Как пионеры мы еще одни, нас мало, и потому еще мы – не совсем сильны. Тем более тяжел наш путь, что нам приходится бороться не только, как всякому пионеру, с чисто естественными препятствиями, но еще выдерживать травлю со всех сторон вместо сочувствия и поддержки, и тем более досадную травлю, что ведется на основании таких неважных и несущественных, а иногда и просто непредусмотримых промахов...»[2 - (ТГВ. 1893. № 43. С. 691).].

При жизни Евгения Кузнецова его деятельность, в т.ч. творческую, так и не смогли оценить земляки. Говорят, что это может сделать только Время.

Сегодня изучением «Тобольских губернских ведомостей» времен Кузнецова-Тобольского занимаются почему-то только москвичи. Его Время к нам еще не пришло. Хотя, глядя на содержание этого тома, он все-таки писал о нас вчерашних. И для нас. Чтобы помнили пионерский возраст Сибири.



    Ю. Мандрика




СКАЗАНИЯ И ДОГАДКИ О ХРИСТИАНСКОМ ИМЕНИ ЕРМАКА







Насколько для нас темны родословие и начальная жизнь покорителя Сибири, настолько же загадочно и имя его. Празднуя юбилей трехсотлетия Сибири, мы по привычке продолжали воспевать «храброму витязю Ермаку вечную память», будучи убеждены, что такого имени в великой семье христиан не было и нет. Но иначе быть не могло: имея перед собою целый перечень совершенно разнородных имен, присвоенных знаменитому юбиляру, мы и тогда не знали, да не знаем и теперь действительного имени его.

За время трех веков упомянутый перечень составили следующие семь имен: Ермак, Ермолай, Герман, Василий, Ермил, Тимофей и Еремей.

Оставаясь вдалеке от претензии с точностью указать действительное имя покорителя Сибири, мы в предлагаемой статье намерены только свести в одно общее сказания сибирских летописей и историков, по которым составился приведенный перечень имен, и выразить свои догадки, какое из имен тех следовало бы признать за христианское имя Ермака.




I

Начнем с первоисточников.

Считаемые за первые сибирские летописи Строгановская и Есиповская никаким христианским именем покорителя Сибири не называют; в первой летописи, озаглавленной «Повестью о взятии Сибирския земли», составленной около 1600 года неизвестным автором и названной Строгановским историком Карамзиным, под 1579 г. говорится: «В лето 7087 году априля в 6 день, слышаху бо сия Семен и Максим Строгоновы от достоверных людей о буйстве и храбрости поволских казаков Ермака Тимофеева с товарищи…» – и далее: «Тогож году июня в 28 день... приидоша с Волги атаманы и казаки Ермак Тимфеев Поволской с товарищи...»[3 - Летопись Строгановская // Прил. к «Покорению Сибири» П. Небольсина. 1849. Гл. VIII и IX. С. 21-23.]; во второй же летописи, или «Истории о Сибирстей земли и о Царствии», законченной в 1636 году, составителем которой был дьяк Савва Есипов, перед 1581 г. сказано: «Избра Бог не от славных муж, ни от царска повеления воевод, а вооружи славою и ратоборством атамана Ермака Тимофеева сына...»[4 - «Летопись Саввы Есипова» // Прил. к «Покорению Сибири» П. Небольсина. 1849. Гл. VII. С. 24.].

За этими летописями Ермаку не дают никакого христианского имени и некоторые другие, так, «Летописец вкратце», составленный в 1669 году по татарским и бухарским преданиям при тобольском воеводе Петре Годунове, при упоминании о донских казаках говорит: «В них же старейшина атаман рекомый Иермак и иные многие атаманья»[5 - Продолж. Древ. российск. вивлиофики. 1791. Ч. VII. С. 195.]; в статье же «Описание новыя земли сиречь Сибирского царства» неизвестного автора, сочинение которой, по определению А.Х. Востокова[6 - Востоков Александр Христофорович (1781–1864 гг.) – русский филолог-славяновед, заложивший основы сравнительной грамматики славянских языков. Среди его трудов имеется «Описание русских и славянских рукописей румянцевского музеума» с научным комментарием. – _Прим._Издателя_.], отнесено ко времени после 1683 года, сказано: «По 28 лете взятия Казанского царства, з Дону восташа самоволныя казаки с атаманом Ермаком Тимофеевым сыном...», или же: «Он, атаман донской, Ермак с товарищи, рускую силу посланных побил...»[7 - _Титов._ Сибирь в XVII в.: Сборник старин, русск. статей о Сибири. Изд. Г. Юдина. 1890. Ч. VII. С. 57–58.]. Какое имя присваивают Ермаку летописи, остающиеся не изданными, которых в московском архиве Министерства иностранных дел хранится до шести экземпляров, сказать не можем; в заглавиях же трех из них покорителем Сибири именуется атаман Ермак Тимофеев[8 - _Пуцилло._ Указат. дел. и рукопис., относящ. до Сибири. 1879. С. 2, 97–98, 104.]. Затем в заглавии одной из семи таких же летописей, хранящихся в числе рукописей археографической комиссии, упоминается также Ермак Тимофеев сын Поволский[9 - _Барсуков._ Рукописи археогр. комиссии. 1882. № № 24, 31, 70, 72, 213, 227.]. Этим же именем – Ермак Тимофеев сын – называют его летопись, оказавшаяся в 1874 году в Барнауле[10 - Том. Губ. Вед. 1874. №№ 46 и 47.], и некоторые другие.

Первым из христианских имен присвоено Ермаку имя Ермолая. Это сделано в конце первой половины XVII века летописью неизвестного автора, названной «Новым Летописцем», где говорится: «Един же от них казаков старейшина атаман Ермолай, да с ним шесть сот человек», или же: «А ко атаману Ермолаю и к казаком посла (государь) многое жалованье в грамотах повеле Ермолая именовати Князем Сибирским»[11 - Новый Летописец, составлен. в царст. Михаила Феолор. Издан по списку кн. Оболенского. Мск., 1853.].

Спустя полстолетия в летописи, названной Миллером «Тобольским Летописцем», Ермак именуется уже Германом: «...и в таковой храбрости Герман в дружине своей Ермаком прослыв и атаманом наречен...»[12 - Летоп. Сибирская кратка (Кунгурская). Изд. Зоста. 1880. С. 3.]. По времени составления летописи тобольским боярским сыном Семеном Ремезовым появление этого имени нужно относить к самому концу XVII века.

Затем появившаяся через долгое время другая летопись, доведенная до 1760 года и названная Карамзиным «Новою», составление которой ранее академиком Фальком[13 - Фальк Иоганн Петер (1725–1774 гг.) – шведский врач и естествоиспытатель. В 1763 году уехал в Россию. В 1768–1774 годах принял участие в экспедиции Санкт-Петербургской Академии наук по югу России и Сибири. Обширные материалы по географии, истории, этнографии и ботанике, собранные Фальком, были обработаны и опубликованы его соратником по экспедиции И.Г. Георги («Записки путешествия академика Фалька»). – _Прим._Издателя._] приписано тобольскому ямщику Илье Черепанову, передавая первою подробные сказания о роде Ермака, присвоила ему имя Василия. «В некоторой сибирской истории[14 - Легенда о чусовской родине Ермака и его принадлежности к роду Алениных, якобы записанная со слов самого атамана, приведена в Бузуновском списке Есиповской летописи. – _Прим._Издателя._], – говорится там, – упомянуто о роде атамана Ермака, а писатель той истории при ней своего имени не объявил. Он и начал тем свою историю, якобы сам о себе Ермак объявил о происшествии своей природы. Дед его был города Суздаля посадский человек, а жил в великой скудости и искал своей нищете перемены; старался сыскать себе пропитание: того ради переехал он в город Володимер; именем звали его Афанасей Григорьев сын, а прозванием Аленин; и ту в Володимере вскормил он дву сынов, которых именами звали перваго Родионом, а другаго Тимофеем, и с ними кормился извозом; и в некоторое время оной Афанасей был из найму в подводах у некоторых воров на муромских лесах и с ними пойман, сидел в тюрьме и по случаю из оной тюрьмы бежал; а более в городе жить ему было нельзя, то он взял с собою жену и детей и с ними переехал в уезд поволской и там вскоре умер, а дети его Родион и Тимофей от скудости своей искали себе лучшаго пропитания, переехали жить на реку Чусову в вотчины Строгоновы и оттого они прослыли Повольские, где у них родились дети. У Родиона было два сына: Дмитрий да Лука; у Тимофея дети: Таврило, Флор да Василей»[15 - Сибир. Летопись: Список библиот. Тобол, дух. семин. (под № 1655). С. 1; некоторые выдержки этой летописи помещены в «Сибир. вест.» (1821. Ч. XIV. Кн. 5. С. 289–294 и др.), «Тобол, губ. вед.» (1858. № № 32, 33 и 41) и «Тобол, епар. вед.» (1882. № № 21-24; 1883. № № 3 и 8; 1884. № № 7.-9, 13).].

Согласно сказаниям этой летописи, представляющей единственный источник сведений в отношении родопроисхождения Ермака, в составленном позднее при Тобольском архиерейском доме «Кратком показании о воеводах и губернаторах и прочих чинах...» под 1581 г., сказано: «Сибирское царство взято Ермаком Василием Тимофеевым», далее под 1584 г. покоритель Сибири два раза называется именем Василия[16 - Краткое показание... 1792. С. 3.].

Что касается имени Ермила, то ни одна из летописей его не упоминает. Имя это недавно присвоено Ермаку автором исследования о заселении Сибири Буцинским[17 - _Буцинский._ Заселение Сибири и быт перв. насельников. Хрк. 1889. С. 1-2. Буцинский П.Н. – историк, профессор Харьковского университета, автор ряда фундаментальных исследований по истории Сибири XVI–XVIII веков (в том числе «Заселение Сибири и быт ее первых насельников») – _Прим._Издателя._].

Наконец существуют упоминания, добавляющие к именам Ермака еще имена Тимофея и Еремея. Они сделаны: первое – в записках о путешествии по Сибири профессора Фалька в 1786 г., где ученый этот, неизвестно почему, а быть может, и по одной простой ошибке говорит, что «завоеватель Сибири Тимофей был сын беднаго суздальскаго купца...»[18 - _Фальк._ Запис. путешес. от С.-Петерб. до Томска. Т. VI. СПб. 1824.]; второе же – М.П. Пуцилло в 1881 году в статье, посвященной вопросу о происхождении Ермака, где сказано: «...что касается именования его Ермаком, то не беремся решить, есть ли Ермак полуимя от Ермолая или Еремея, или это есть не более, как одно из тех прозваний, какие в допетровское время были в большом ходу»[19 - _Пуцилло._ К вопросу кто был Ермак Тимофеев – покорит. Сибири // Русск. вест. 1881. Кн. XI. С. 281. ].

Сибирские синодики упоминали покорителя Сибири с дружиною только под двумя именами: Ермака и Ермолая. В одном списке Есиповской летописи 1636 года говорится: «В лето 7129 (1621 г.)... поставлен бысть в Сибирь, в Тоболеск, первый архиепископ Киприан бывы прежде на Хутыни архимандрит; и во второе же лето первопрестольства его воспомяну атамана Ермака Тимофеева сына с дружиною; и повеле разспросити казаков, како они приидоша в Сибирь, и где с погаными были бои, и ково где убили погани? Казаки же принесоша к нему писание, како приидоша в Сибирь, и где у них были бои, и где казаков и ково имянем у них убиша. Он же добрый пастырь попечение имея от них и повеле убитых имена написати в церкви Софеи, Премудрости Божией, в соборный синодик, и в православную неделю кликати повеле с прочими пострадавшими за православие вечную память, а имена их в синодик вписаны»[20 - Летоп. Саввы Есипова. Изд. Небольсина. Гл. XXXV. С. 88.]. Самый синодик приводится в другом списке этой летописи 1641 года, где сказано: «Синодик казаком написано сице:...атаману Ермаку сотоварищи его которые побиени с ним казаки по Вагаю реке на перекопи от нечестивых от Кучума царя вечная память и возглас болшей»[21 - Летоп. Саввы Есипова. Изд. Спасского. 1823. Гл. XXXIII.]. Тот же синодик несколько подробнее приведен и в Черепановской летописи: там поминовение покорителя Сибири произносится именем атамана Ермака Тимофеевича, сына Повольского; дружина же его занесена без означения имен и поминается с разделением на «убиенных» при главной битве с Маметкулом, смерти Кольцо и смерти самого Ермака. Но в той же летописи по окончании упомянутого синодика, приведенного под 1622 г., и после помещенного далее списка сибирских воевод того времени и сведений о промыслах городов Тюмени и Мангазеи, помещено следующее поминовение, несомненно представляющее содержание того же, но уже современного летописи, синодика: «Помяни, Господи, пострадавших твоего ради имене святаго и кровь свою пролиявших по благочестии, победивших в Сибири безбожнаго царя Кучума, атаманов Ермолая, Иоанна, Никиты, Иакова, Матфея и дружины их: Сергея, Иоанна 3, Андрея 3, Тимофея 2, Иоакима, Григория, Алексия, Никона, Михаила, Тита, Феодора 2, Иоанна 2, Артемия, Логина, Иоанна, Владимира, Василия 2, Лукиана, Иакова, Саввы, Петра 2 и прочую их дружину, а имена ты, Господи, веси, согрешения их презри и сподоби всех их небеснаго твоего царствия»[22 - Сибир. Летопись: Список библиот. Тобол, семин. С. 86, 88.]. Последний синодик, кроме Тобольска, был распространен и по другим местам обширной Сибирской епархии, что подтверждает такой же синодик, найденный недавно в архиве Нерчинско-Успенской монастырской церкви. В этом синодике, писанном старинным полууставом, с вычурными заставками и киноварью, после царей, царевен и великих князей имеется почти тождественная приведенному выше запись: «Помяни, Господи, души пострадавших твоего ради имене святаго и кровь свою пролиявших по благочестии: победиша в Сибири безбожнаго царя Кучума» – и вслед за этим записано имя Ермолая[23 - _Еписк._Мелетия._ Подлинное христианское имя покорителя Сибири Ермака Тимофеевича // Иркут. Епарх. вед. 1888. № 37. С. 393–396.].

При сказаниях летописей и синодиков нелишне упомянуть, как называли покорителя Сибири старинные иностранные известия. Перечислим и последние. В «Истории о Сибири, или сведениях о царствах Сибири» латинской рукописи около 1680 г., приписываемой известному славянскому деятелю Юрию Крижаничу[24 - Крижанич Юрий (ок. 1617–1683 гг.) – хорватский ученый, общественный деятель, сторонник сплочения славянских народов вокруг России. В 1659 г. приехал в Москву, откуда царь Алексей Михайлович сослал его в Тобольск. В 1681 году написал «Повествование о Сибири, в котором находятся заметки об этой провинции и о берегах Ледовитого и Восточного океанов от порта Св. Михаила Архангела до Китая...». – _Прим._Издателя._], говорится: «В числе многих бежавших тирании царя Ивана Васильевича... был один разбойник именем Ермак»[25 - _Титов._ Сибирь в XVII в.: Сборник старин, русск. статей о Сибири. Изд. Г. Юдина. 1890. С. 164–165.]. Знаменитый географ Николай Витзен[26 - Витзен (Витсен) Николай – амстердамский бургомистр, предпринявший в 1664 году путешествие в Россию. В течение нескольких лет он собирал сведения по географии, истории и этнографии северных и восточных окраин России. В 1692 году Витзен издал в Амстердаме солидное сочинение «Северная и Восточная Татария».] в трактате «Северная и Восточная Татария», первое издание которого относится к 1692 г., пишет: «Около ста лет тому назад жил один бравый казак Ермак Тимофеевич родом из Мурома». Позднее Адам Бранд, находившийся в свите Избрандеса[27 - Избранд Идее, приехавший в Москву из Германии по приглашению Петра I, возглавлял в 1692–1695 годах русское посольство в Китай. Путевые записки Идеса и его спутника Адама Бранда содержат подробные описания путешествия и разнообразные сведения по географии, этнографии, природе и истории азиатской России. – _Прим._Издателя._] при посольстве последнего в Китай, в записках о Сибири упоминает, что «известный разбойник Ермак Тимофеевич во время царствования царя Ивана Васильевича разбойничал в его странах...», сам же Эбергард Избрандес говорит, что в то царствование «в Московии появился некто Ермак Тимофеевич, начальник воровской шайки...». Затем Филипп Табберт, находившийся в числе пленных шведов в Сибири и известный в литературе под фамилией Страленберга[28 - Страленберг Филипп Иоганн (1676–1747 гг.) – шведский офицер, попавший в русский плен после Полтавской битвы. С 1711 по 1722 годы находился в Тобольске, собрал богатые материалы по истории, природе и географии Сибири. Возвратившись в Швецию, он написал объемистый труд (более 450 страниц), вышедший в 1730 году в Стокгольме под названием «Северо-Восточная Европа и Азия» и получивший огромную популярность на Западе. В России эта работа не издавалась. – _Прим._Издателя._], в изданном в 1739 году сочинении «Северная и восточная часть Европы и Азия» называет покорителя Сибири «беглым донским казаком Ермаком, бывшим хорошим наездником»[29 - _Тыжнов._ Обзор иностран. известий о Сибири 2 половины XVI в. // Сибирск. сборник: Прилож. к «Восточ. обозрению». 1887. С. 135, 137; 1890. С. 44, 46 и 54. Из этих известий мы приводим только те, которые более сходны с сибирскими летописями и более поэтому вероятны; в числе же их есть и такие, которые не только не называют Ермака по имени, но не приписывают ему и завоевания Сибири. Таково, например, известие упомянутого в том же «Обзоре» Тыжнова, голландского географа Исаака Массы (1612 г.). Кроме того, в малоизвестной книге данцигского жителя Готарда Артхуса (1606 г.) есть статья «Повестное описание королевств Себерии, Самоедии и Тингоезии», где завоевание Сибири также обходится без Ермака, а приписывается людям из рода Аники, крестьянина по происхождению. Книгу Артхуса считают, впрочем, переводом труда того же Массы, хотя года издания их и не подтверждают этого. Затем живший в Тобольске в плену французский офицер Белькур (1770-1773), передавая в записках своих рассказ о завоевании Сибири, опровергает ошибки по этому предмету Вольтера и называет завоевателем Сибири уже никому неведомого яицкого казака Нечаева. _Пыпин._ Сибирь и исслед. ее // Вест. Европы. 1888. Кн. IV. С. 702-703, 705; Кн. V. С. 235.].

Таким образом, и эти известия, подобно начальным сибирским летописям, Ермаку никакого другого имени не давали.




II

История Сибири, появившаяся в половине XVIII столетия, упомянутых летописями и синодиками имен Ермака не касалась и значения им не придавала.

Миллер, начиная свои сказания о завоевании Сибири, после упоминаний о грабежах донских казаков, посылке на них в 1577 году войска со стольником Мурашкиным и побеге преследуемых говорит: «Между сими убежавшими казаками был атаман Ермак Тимофеев с товарищи...». Вообще имя это Миллером[30 - Миллер Герхард Фридрих – российский историк немецкого происхождения, путешествовавший по Сибири в 30–40-х годах XVIII века. За огромный вклад в изучение Сибири Г.Ф. Миллера позднее называли «отцом сибирской истории». Им были собраны и опубликованы уникальные документы из архивов первых русских городов Сибири. – _Прим._Издателя._] неизменно повторяется во всей его истории, даже и в тех местах, где описываются, например, душевные и телесные качества Ермака, смерть его, поминовение и проч.[31 - _Миллер._ Описание Сибир. цар. 1750. Гл. И. § 22; Гл. III, §§ 64, 65, 68 и др.]. Заметим, что хотя этот историк и относился с особым доверием к Ремезовской летописи, предпочитая ее сведения известиям других «простых» летописцев, однако ж, присваиваемым этой летописью именем Германа Ермака не назвал. За всем тем, закончив уже труды свои по «Описанию Сибирского царства», Миллер, видимо, вдумываясь в значение слова «Ермак», остановился на имени, даваемом покорителю Сибири новым летописцем: по одному известию, в московском архиве Министерства иностранных дел хранится экземпляр этого «Описания», лично принадлежавший автору, где на странице 92 против § 22, т.е. против начала сказаний об Ермаке, рукой историка сделана припись: «Ермолай полу-именем Ермак»[32 - _Пуцилло._ К вопросу кто был Ермак Тимофеев – покорит. Сибири // Русск. вест. 1881. Кн. XI. С. 277.].

По примеру Миллера имя Ермака повторяют и последующие историки прошедшего столетия: Фишер[33 - Фишер Иоганн Эберхард – российский историк немецкого происхождения, работал по специальной инструкции, составленной Миллером. Известен своей «Сибирской историей с самого открытия и завоевания сей земли российским оружием». – _Прим._Издателя._] говорит, что «в числе... разбойников был некто именем Ермак Тимофеев...»[34 - _Фишер._ Сибир. история. 1774. Кн. I. Отд. 1. § 10.]; Щербатов[35 - Щербатов Михаил Михайлович (1733–1790 гг.) – князь, историк, экономист, публицист. Главный его труд – «История Российская от древнейших времен» в 7 томах. – _Прим._Издателя._], что «между сими производящими разбои донскими казаками был единый Ермак Тимофеев сын...»[36 - _Щербатов._ История российс. от древн. времен. 1789. Т. V. Ч. 3. Кн. XIII. С. 2.].

Начиная с настоящего столетия сказания историков о покорителе Сибири изредка сопровождаются уже толкованиями имени его, хотя, впрочем, начало этому положено тою же, сравнительно с другими многоречивой, летописью Черепанова. После приведенного выше сказания о роде и имени Ермака летописец истолковывает последнее слово как прозвище. По этому толкованию «он, Василей, назван был от товарищей Ермаком для его оказанных услуг при варении артельной каши, а ермак по их назывался дорожный артельный таган, либо по волгскому наречию также ермаком жерновый ручной камень называется, которым знаменованием те ж его к артелям услуги показывает»[37 - Сибир. Летопись: Список библиот. Тобол, семин. С. 1 (обор).].

Историк Карамзин, сказав, что к «числу буйных атаманов волжских принадлежали Ермак (Герман) Тимофеев, Иван Кольцо[38 - Карамзин. История госуд. Российск. 1819. Т. IX. Гл. VI. С. 380.] и другие, придал этим в отношении имени Ермака вероятие известию Ремезовской летописи, хотя затем несколько раз назвал этот источник «весьма баснословным», объясняя, что составитель его «пользовался народными преданиями, догадывался, вымышлял»[39 - Карамзин. История госуд. Российск. 1819. Т. IX. Гл. VI. Прим 644, 657, 670, 698 и др.]. Далее названный историк, приведя дословно черепановское сказание о роде и имени Ермака, называет и это последнее «сказкой», ничем не объясняя оснований этого замечания, за которым снова напоминает, что Ремезов[40 - Ремезов Семен Ульянович (1660(?)–1715 гг.) – выдающийся русский историк, картограф, архитектор, живший в Тобольске. Создал знаменитый атлас – «Чертежную книгу Сибири». Автор капитального труда «История Сибири», куда им была включена неизвестная до того «Летопись Сибирская краткая Кунгурская». – _Прим._Издателя._] именует Ермака Германом[41 - Карамзин. История госуд. Российск. 1819. Т. IX. Гл. VI. Прим 644.].

Небольсин, более других изучавший сибирские летописи, не разделяет замечания историка и, также приводя сказание Черепанова, именующего Ермака Василием, говорит: «Об этом известии нельзя, кажется, сказать вместе с Карамзиным «это сказка – думаю» потому уже, что у нас в календаре нет православного имени Ермак, которое знаменитый историограф, следуя Ремезову, переводит словом Герман; а во-вторых, и в приписке к летописи Саввы Есипова к прозванию Ермака тоже прибавлено прозвание Повольского. Но так как приводимое известие согласуется и с отчеством Ермака, и со свидетельством летописи, и с неизвестным чувством, которое манило Ермака с Волги на Каму, а между тем не подтверждается никакими более положительными доказательствами, то для оценки этого известия мы можем только ограничиться известной поговоркой si non e vero – e ben trovato, а между тем мы сами чувствуем, что тут есть зародыш правды в том отношении, что между Ермаком и Пермью должна быть какая-нибудь неразрешенная еще тайна»[42 - _Небольсин._ Покор. Сибири. Гл. V. С. 65-66.].

Историк Словцов[43 - Словцов Петр Андреевич (1767–1843 гг.) – историк, сибирский краевед. Итогом его научной деятельности стал двухтомный труд «Историческое обозрение Сибири» – второе обобщающее произведение о Сибири после «Описания Сибирского царства» Г.Ф. Миллера.], замечая, что «потомство будет спрашивать, кто такой был Ермак», приводит в разрешение этого вопроса сказания Черепанова, именуя Ермака Василием[44 - _Словцов._ Истор. обоз. Сибири. 1886. Введ. к кн. I. С. 18-19.].

Следуя Небольсину и Словцову, тем же именем Василия называет Ермака и исследователь сибирской старины Абрамов; по отношению же к имени Ермак Абрамов[45 - Абрамов Николай Алексеевич (1812–1870 гг.) – сибирский краевед, автор более 100 публикаций по истории, этнографии, археологии и статистике Западной Сибири. – _Прим._Издателя._] замечает, что в старину было обыкновение давать людям имена по их нравственным качествам с прибавлением христианского отчества[46 - _Абрамов._ Ермак – покор. Сибири // Тобол. губ. вед. 1866. № № 18-22; Чтен. в общ. ист. и древ. рос. 1867. Кн. IV. Отд. 5. С. 1-25.].

Затем историки Ригельман[47 - _А._Ригельман._ История или повествование о донских казаках... 1778 года // Чтен. в общ. ист. и древн. российск. 1846. № № 3-4.], Броневский[48 - _Броневский._Истор._Дон._войска._I._С._60–61._], Соловьев[49 - _Соловьев._ Истор. Рос. 1856. Т. VI. С. 424-432.], Костомаров[50 - _Костомаров._ Рус. истор. в жизнеопис. 1873. Вып. 3.], а за ним Щеглов[51 - _Щеглов._ Хронолог, переч. дан. истор. Сибири. 1883. С. 26-27.], Андриевич[52 - _Андриевич._ Истор. Сибири. 1889. I. Гл. I. С. 8.заканчивается неверной данной (Р.М. 1891. № 3) на труд А. Быкова «Славяне и тевтоны».] и другие или повторили сказания Черепановской летописи, не касаясь оценки вероятия их, или же продолжили употребление имени Ермак[53 - А другие умалчивали даже и об этом имени: так, например, ученый историк И.Н. Болтин говорит, что «Сибирь завоевал казак с 1500 побродяг, в промысле разбойничества упражнявшихся». Примеч. на историю древн. и нынеш. России Г. Леклерка (1788. Т. И. С. 144).], обходя молчанием значение его; Щеглов, впрочем, в одной из своих статей[54 - Кое-что, имеющее некоторое отношение к 300-летию Сибири/Сибирь. 1882. № 49.], приведя отрывок Черепановской летописи о церковном поминовении Ермака, говорит: «В приведенном отрывке любопытно преображение имени Ермака в Ермолая, что объясняется, разумеется, тем, что в православных святцах имени Ермака нет; но почему же тогда не заменить его было настоящим его именем Василия?».

После долгого перерыва толкования имени Ермака снова повторились. Перед наступлением юбилея трехсотлетия Сибири М.П. Пуцилло в упомянутой уже статье, посвященной вопросу о происхождении Ермака, коснулся и имени его. Приведя в связи с летописными сказаниями отзыв Небольсина о вероятности известий по этому предмету Черепановской летописи, названных Карамзиным «сказкой», исследователь этот говорит: «Мы со своей стороны полагаем также, что это не сказка. Напротив, правдоподобность этих биографических известий заслуживает более внимания, чем те сбивчивые и отрывочные показания, которые приведены нами выше. Вот почему было бы крайне желательно найти ту некоторую сибирскую историю, о которой говорит Черепанов»[55 - _Пуцилло._ К вопросу кто был Ермак Тимофеев – покорит. Сибири // Русск. вест. 1881. Кн. XI. С. 281–283.]. Но, не решаясь категорически признать то или другое из имен, приписываемых Ермаку, и упоминая лишь о возможности образования последнего имени тем обычаем, по которому в допетровское время появлялись имена вроде Алмаза Иванова, Гуляя Золотарева и т.п., г. Пуцилло приводит, между прочим, следующее сообщение: «В памятниках народной поэзии не раз воспевался Ермак Тимофеев и покорение им Сибири. Так, в песне «Ермак взял Сибирь», находящейся в древних российских стихотворениях, собранных Киршей Даниловым, описан поход Ермака, а в замечательном издании «Русские народные картинки», собранном и описанном Д. Ровинским, можно видеть, что среди народа личность Ермака Тимофеева связана с былиной об Илье Муромце, которому Ермак приходится племянником. С ним Илья Муромец освобождает Киев от Батыя Батыевича и бабищи Мамаевны. Племянником же Ермак приходится и великому князю Владимиру. Далее встречаются картинки, где целовальники и кулачные бойцы именуются Ермаками, Ермошками. По замечанию Д. Ровинского, в народе целовальники и кулачные бойцы звались Ермаками, т.е. Еремками; под этими же именами они участвуют в похоронной процессии погребения кота»[56 - _Пуцилло._ К вопросу кто был Ермак Тимофеев – покорит. Сибири // Русск. вест. 1881. Кн. XI. С. 276–277.].

Спустя немного времени другой исследователь – Енгалычев – объяснил, что имя Ермак в устах народа то же самое, что Ермолай, что можно и доселе слышать в русских деревнях, например, в Тамбовской губернии[57 - Еще об имени Ермак // Москов. вед. 1883. № 49.]. Затем слово Ермак считают переделкой от имени Ермолая и некоторые другие исследователи, как, например, А. Никитский[58 - _Никитский._ Заметка о происхожд. имени Ермак // Журн. Минист. народ, проев. 1882 (май). С. 135-138.] и епископ Мелетий[59 - _Еписк._Мелетия._ Подлинное христианское имя покорителя Сибири.].

Из толкования г. Никитского видно, что имя Ермак встречается в новгородских писцовых книгах XVI века и есть действительное христианское имя, которое повторяется там так часто, что всякая мысль о каком-либо прозвище должна быть отложена в сторону как совершенно неосновательная. «Форм, – объясняет г. Никитский, – в которых имя Ермак встречается в тех книгах, две: настоящая – Ермак и уменьшительная – Ермачко. И та, и другая из них встречаются как без отчества, так и с отчеством и даже с прозвищами. Так, с одной стороны, мы читаем: «Д. Онисимово: дв. Ермак Нестерков» (Писц. кн. I, 573); «Д. Поля... дв. Родивоник, дв. Левоник, дв. Ермак Осташевы» (I, 657); «Д. Полагино: дв. Ермак Болан» (I, 674); «Д. Пугачево... дв. Ермак Потапов, сын его Кирилко» (II, 709); «Д. Голыщино ж: дв. Ермак Оксенов да брат его Гридка» (II, 710); «Д. на Чермне: дв. Ермак Ивашков» (И, 729). С другой стороны, в тех же писцовых книгах мы находим: «Д. Лошаково: дв. Ермачко, дв. Сенка Ивашковы» (Писц. кн. I, 508);

«Д. Подъяблонье: дв. Фомка, дв. Ермачко Еремейковы» (I, 516); «В Боровичском же погосте в вопчей деревне в Налцех... дв. Ермачко Рубец» (I, 525); «Д. Папышево: дв. Матфейко Кузмин, дв. Ермачко Пахомов» (I, 594); «Д. Сруги... дв. Ермачко Родивониковы» (I, 641). «Гораздо труднее, – говорит Никитский далее, – решить вопрос, какое из христианских имен преобразовалось в имя Ермак? Новгородские писцовые книги, однако, и здесь дают нам самые положительные указания, которые не оставляют ни малейшего сомнения, что имя Ермак есть не что иное, как, по выражению Миллера, полуимя от имени Ермолай. Припомним сначала, что когда при перечислении крестьян писцовым книгам приходится упомянуть о двух или нескольких братьях и детях одного из них, то последние обозначаются обыкновенно притяжательным от имени того, от которого они происходят. Так, например, мы читаем: «Селцо Яковличи: дв. Климко, дв. Игнатко Васковы да Климков сын Перша» (Писц. кн. II, 692) или: «Д. Красное: дв. Микифорик, дв. Павлик Иваниковы, дв. Микифориков сын Власко» (II, 737). Приложим теперь это соображение к следующему отрывку из писцовых книг: «Д. Опуево: дв. Матвейко, дв. Тараско Осташевы, дв. Гаврилко, дв. Михаль, дв. Васко Осташевы, дв. Титко, дв. Сидорик, дв. Ермолка Сенкины, да Ермачков сын Ивашко» (И, 704). В этом отрывке притяжательное «Ермачков» равнозначительное, как мы уже раньше показали, с притяжательным «Ермаков», должно быть по вышеизложенному отнесено к одному из братьев Сенкиных; а так как этимологически оно может быть поставлено в соответствие только с одним именем Ермолка, то ясно, что Ермачко, а следовательно, и Ермак есть полуимя от Ермолая».

Засим что касается подобного же заключения преосвященного Мелетия, епископа Селенгинского, по которому «вульгарное слово "Ермак" образовалось от имени Ермолая», то заключение это основывается на упомянутом выше синодике архива Нерчинского монастыря, где Ермак назван Ермолаем.

Самым позднейшим толкованием имени Ермака было толкование Буцинского, который в свою очередь именует Ермака Ермилом. Толкование это довольно своеобразно, а потому и приводится дословно: «Летописное известие, что будто бы завоеватель Сибирского царства получил свое имя, или точнее кличку, от артельного котла, который по-татарски назывался «ермак», не заслуживает никакого вероятия: «Ермак» – не кличка, а есть испорченное христианское имя Ермил. С этим именем нам не раз приходилось встречаться, когда мы в «Сибирском приказе» прочитывали так называемые «именные списки» разного чина сибирских людей. Из этих списков оказывается, что имя Ермак носил не один победитель Кучума, а многие казаки, посадские люди и крестьяне; даже между сподвижниками Ермака Тимофеевича, часть которых потом составила в Тобольске особую «старую сотню» пеших казаков, два казака были ему тезками; один остяцкий князь, принявший при крещении имя Ермила, также назывался Ермаком. Заметим, между прочим, что это имя варьируется на разные лады: «Ермак», «Ермачек», «Ермачко» и «Ермачишка». Происхождение последних уменьшительных названий, мне кажется, следует объяснять тем, что имя Ермак было слишком громким в истории Сибири, а так как московские люди низших классов всегда писались уменьшительными или искаженными именами, то и рядовым сибирским казакам и крестьянам казалось зазорным называться «Ермаками», и они большею частию писались «Ермачками» и «Ермачишками», но сотник казацкий и староста посадских людей могли уже называться «Ермаками», хотя, впрочем, этим полным именем назывались и некоторые крестьяне. В Сибири многие деревни и урочища получили свое название от имени Ермак, хотя эти деревни и урочища не имели никакого отношения к Ермаку Тимофеевичу; например, под самым Тобольском (по дозорной книге 1623 г.) при речке Мостовой была деревня «Ермакова», а при р. Плоской – деревня «Ермачкова»; эти деревни так назывались потому, что основателем первой был крестьянин Ермак, а второй основателем был конный казак Ермачек. Считаем нужным предупредить читателя, что имя Ермак нельзя производить от имени Ермолая: в списках казаков и крестьян это имя встречается или в своем настоящем виде, или в испорченном «Ермошка» и «Ермолка». В Сибири есть деревня «Ермолкина»; туринский татарин, принявший христианство и получивший при крещении имя Ермолая, так и писался Ермолаем, а юрты его при реке Нице назывались «Ермолаевыми». Но имени Ермил мы ни разу не встречали в списках сибирских обитателей, хотя нам пришлось просмотреть более сотни именных списков казаков, посадских людей и крестьян – не встречали, очевидно, потому что оно всегда заменялось «Ермаком» и «Ермачком» и т.п. Поэтому в некоторых народных песнях, относящихся к покорителю Сибирского царства, он совершенно верно называется Ермилом: «Атаманом быть Ермилу Тимофеевичу» читаем в одной песне, или в другой: «Говорил-то нам Ермил Тимофеевич: «Уж вы слушайте, братцы, послушайте, дайте мне, Ермилу, думушку придумати» («Песни», собр. Т. 1. Киреевским, вып. 6-й, стр. 25, 28, 36 и 37)».

«Итак, – заключает г. Буцинский, – настоящее христианское имя знаменитого казака Ермил, а прозвание его Ермаком не имеет никакого отношения к котлу и есть только обычное искажение христианского имени. Отсюда все замечания историков, что «скромная должность кашевара не могла удовлетворить Ермака, жаждавшего более независимой, широкой, удалой жизни» и т.д., мы должны считать не более как риторическими фразами»[60 - _Буцинский._ Заселение Сибири и быт перв. насельников. Хрк. 1889. С. 12.].

Наконец, ныне к вопросу об имени Ермака одной из сибирских газет прибавлена следующая «библиографическая справка» (В.К-шева): «Несомненно это слово в корне своем не чисто славянское. Но хотя в нем слышатся и монгольские звуки, тем не менее имя Ермак и раньше нашего Ермака Тимофеевича появлялось уже в истории в связи с судьбами славянского мира. В 454 году в Панонии, нынешней Венгрии, на берегу Нетады, происходила кровавая битва между словакским князем Ардарихом и сыновьями Атиллы – гуннского царя (самое слово «царь», по мнению А. Быкова, происходит от монгольского слова «ссар») – Елаком и Ермаком. Ардарих остался полным победителем, и побежденный Ермак увел гуннов в черноморские степи, где они, и прежде уже полу-славяне, слились с приволжскими славянами и образовали Хазарское царство со столицей Атилль»[61 - Сибирск. вестн. 1891. № 37. – Справка более ни о чем не говорит и заканчивается неверной данной (Р. М. 1981. № 3) на труд А. Быкова «Славяне и тевтоны».].

Этим толкования, а с ними и розыски действительного имени Ермака заканчиваются.




III

В приведенную выше литературу имен покорителя Сибири не вошло очень немногое[62 - Как, наприм., статьи «Догадка о прозвище Ермак» (Иркутск, епарх. ведомост. 1883. № 1) и «О прозвании Ермака Тимофеевича» (Казачий вест. 1883. № 19).], но сгруппированные в ней сведения вполне достаточны для ознакомления с теми разноречиями, какими обставлен вообще вопрос о христианском имени Ермака. Поэтому, не доискиваясь того, что осталось для нас по упомянутому вопросу неизвестным, мы коснемся тех обычаев, по которым у предков наших славян появлялось много имен с непонятными для нас значениями, вызывалась необходимость иметь иногда по два и по три имени, делить эти имена на явные и тайные и проч.; коснемся, потому что напоминание о таких обычаях может иметь некоторое значение в занимающем нас вопросе и, так сказать, облегчать трудность догадок о действительном имени Ермака.

Но говоря о именах племен славянских, нельзя обходить молчанием имен и других народов: те перевороты, какие производились в именах последних, были во многом сходны с тем, что происходило с именами славян.

У германских племен, как только они являются на поприще истории, личные имена означали какое-нибудь свойство душевное или телесное, или же выражали какую-нибудь мысль, а следовательно, были имена знаменитые: таковы, например, имена Карл (муж крепкий, или стремительный), Людовик (воин, или достойный похвалы), Вильгельм (защищай, или будь защитен), Алфред (великий защитник), Вольдемар (славный господин) и т.п. Но когда германцы, утвердившись на римской почве и просветившись христианством, познакомились с римской гражданственностью, этот род имен должен был исчезать и заменяться именами христианскими или римскими. Однако ж это делалось нелегко. Всякий народ не скоро оставляет свои прежние предания и не вдруг отказывается от прежних своих верований и обычаев, которые дороги для него, как наследие предков. Германцы, не привыкшие к длинным римским именам, не могли слышать их в первобытной их чистоте и переделывали по-своему, обращая, например Laurentius, Mauritius, Maximilianus, Benedictus и Lorens. Moriz, Max, Bendekes и т.д. В этой переделке новые имена часто искажались до неузнаваемости: так, например, у иных из германских народов греческое имя Александр обратилось в Кассандр, у итальянцев – в Alessandro, Sander, у англичан – Sandre, Sanny, Elik; Маргарита обратилась у немцев в Гретхен, Meta, у итальянцев – в Chita, у французов – в Margot, у англичан – в Mez Peggy; Варвара (Вarbara) у французов – Babette, Babet, у англичан – Bab. Случалось иногда и то, что в той же переделке образовывались имена сложные, в которых одна половина состояла из имени христианского, а другая – из имени языческого.

Между тем христианское учение, соединяя с наречением младенцу имени святого высокое значение, поставляет этим принявшего имя святого под особенное его покровительство, призывает особенную помощь его. Но какое родительское сердце не пожелает, чтобы у его сына или дочери было как можно более небесных покровителей и защитников. Отсюда в римско-католических государствах (а впоследствии и в лютеранских) произошел обычай давать новорожденному как можно более имен. С течением времени множество имен христианских, носимых одним человеком, было признано за знак благородного происхождения его. Набожные португальцы, испанцы и итальянцы особенно отличаются наречением одного младенца несколькими именами: так, родившийся в 1799 г. испанский инфант получил при крещении 54 имени; позднее сыну португальского претендента Дона Мигуэля дано при крещении до 30 имен. К этому обычаю присоединилась еще новая особенность: считать христианские имена нераздельно – и мужскими и женскими. Имя Марии, например, у французов – самое любимое и общее как для мужчин, так и женщин, и его носили многие из знаменитых мужей (Вольтер, Вебер и др.)[63 - _Морошкин._ О фамильных именах у европейских народов // Журн. Минист. нар. просв. 1854. / X. lХХХ1V. Отд. 2. С. 129-131, 133, 137, 140 и др.].

Подобные же перевороты, но в более сложных формах, мы видим и на именах славян особенно с того времени, когда Русь призвана была князем Владимиром ко святому крещению и когда потребовалась замена прежних языческих имен новыми христианскими, в которых звучали языки еврейский, сирский, греческий, латинский и др. Последние имена казались народу чем-то чуждым, непонятным, неудобопроизносимым. В этих именах народ не только не мог уловить какой-нибудь смысл или значение, но даже не всегда мог и выговаривать их правильно; язык его запинался на них. Но творческая сила духа народного брала свое: она силилась овладеть этой массой чуждых слов, преобразовать их, сообразно гению своего языка, и дать им внешний вид и образ своих народных имен. От этого происходило следующее: 1) если в христианских именах находились звуки, сходные со звуками славянских имен, то, не додумываясь до того, соответствуют ли по смыслу первые последним, народ переделывал христианские имена на свои славянские; в этой переделке из Тихона являлся Тиша, из Георгия – Юр, Юрий, Яр; из Нила – Мил, из Мирона – Мирша, Родиона – Родя, Родька, из Лазаря – Лазута и т.д.; 2) если славянский язык не представлял слов, созвучных с христианскими именами, то последние просто запросто ломались и укладывались в свойственные гению того языка увеличительные и уменьшительные формы, преобразовываясь уже до того, что трудно становилось найти в них даже начальную тему; в этих случаях Гликерия, например, называлась Лушкою, Евдокия – Дунькою, Пантелеймон – Пантюхой, Агриппина – Грушею, Грушкою, Грунею, Груняшей; Терентий – Терехой, Терехом, Торохом и т.д. и 3) если же при христианских именах в святцах встречались еще имена нарицательные, выражавшие или звание, или подвиг святого, то те, которым давались такие имена, в жизни употребляли не сами имена, а стоящие при них предикаты; от этого выходили имена Постников, Постничков, Воинов и т.п.[64 - _Морошкин._ О личных именах у русских славян // Изв. Археолог. общ. 1863. Т. IV. Вып. 6. С. 518-520.].

Такой переделкой имен народ старался осмыслить их для себя, отчего вместо того значения, какое имели те имена в христианском мире, им придавалось уже свое значение, чисто туземное. Таковы имена Трофим (переделывалось Троша, Трошка, означало – троха, трошить, кроха, крошить), Борис (Боря – бор), Матфей (Мотя, Мотюха – мот, моток, мотать), Терентий (Тереха – терять), Стефан (Степа, Степуха, Степаха, Стенька – степь, степать, щепать, стень), Симеон (Семен, Сенька – семя, сень), Иаков (Яша – яшный), Константин (Костя – кость), Антоний (Тоня – сеть, тонуть), Николай (Коля – кол, колье), Елисей (Елеся; корень лес-, лас-, откуда – лесть, ласка, ластиться; как и Лазарь, Елеся – льстец, пролаза), Фома (Хомка – хомяк), Сергий (Серега, Сережка – серьга), Козьма (Кузьма, Кузька, Кузенька – кузнь, кузов) и проч. К некоторым из этих имен в отношении распространенности указанного при них славянского значения можно приводить если не доказательства, то вероятные догадки: переделка, например, имени Фома в Хомку – «хомяка», выработала прозвище Шемяки, ставшее народной кличкой всякого недогадливого и неловкого судьи; или же – разъяснение имени Козьма словами «кузнь» (кузница) и «кузов» (мешок), по народному воззрению, в противоположность Козьме-бессребренику образовало сказания «о Кузьме-скоробогатом», объяснение просто: кузнец может ковать деньги, а кузов хранить их[65 - _П._Безсонов._ «Заметка» в приложении к книге «Песни, собран. П.Н. Рыбниковым». Ч. II. Мск., 1862. С. 534.] и т.п.

Однако ж церковь старалась помогать народу в стремлении понять смысл христианских имен: появлялись так называемые алфавиты, азбуковники и другие руководства, вызывавшиеся, главным образом, потребностью осмыслить и уяснить действительное значение тех имен. В предисловии к одному из таких алфавитов – «Книге премудрой, имеющей в себе 24 языка», – говорилось: «Прежде закона и в законе нецыи, иже по благодати древних родов человецы, даяху детям своим имена, якоже отец и мати восхощет, или от образа отрочати, или от времени, или от вещи, или от притчи. Яко же сей человек римлянин, видя отроча свое мирно, нарицаше имя ему Климент, по-римски бо Климент, а по-русски Милосерд или Тихомирен. А от времени сие есть: рождыпемуся Фалеку во дни разделения, и того ради наречен бысть Фалек, ибо Фалек разделение толкуется. А се по прилучаю: Сарра, нсена Авраамля, до девяти-десяти лет неплоды бе и в старости от Бога слышавше родиши сына, возсмеяся, глаголя: сие ли мне сотворих Господь! Рождыпи сына и нарече имя ему Исаак, по-еврейски Исаах, а по-русски Смех или Радость. А от вещи сие есть: в Риме бедревце зело благоуханно, по-римски нарицашеся Лавренциус, и любляше римляне древо то, и даяху детем своим имя то, еже мы глаголем: Лаврентий. Тако бо словяном прежде крещения и св. писания разумения, даяху детям своим имена, якоже хотяху, иже суть сия: Важен, Богдан, Третьяк и подобные сим. А понеже мы ныне, нощи неверия уже мимошедшей и свету истиннаго благоразумия осиявшу благодатию святаго крещения, не к тому от притчей, или от вещей наречение имен приемлем, но по имене настоящаго дне святаго, на него же память родихомся, или крестихомся»[66 - _Морошкин._ О личных именах у рус. славян // Изв. археолог, общ. 1863. Т. IV. Вып. 6. С. 521-522.].

Но подобные разъяснения мало достигали цели и, несмотря на требование духовенства, чтобы при крещении все принимали христианское имя, русские продолжали переделки и искажения христианских имен и наряду с последними употребляли даже имена языческие. Выше замечено уже, что народы не вдруг расстаются со своими верованиями и убеждениями, а потому и по принятии христианства долго следуют своим прежним обычаям и поверьям, оставаясь, таким образом, двоеверными. Так было и с нашими предками в отношении личных их имен. Вероятно, отцы и матери после крещения детей считали для себя священным являться к волхвам, чтобы получить от них вместе с обаяниями и другое имя для своих детей, которое становилось рядом с христианским именем и получало право гражданства. Поэтому в сфере церковно-духовной русский имел христианское имя, но в общежитии, в рядной записи, закладной, писцовой книге он назывался народным именем. С двуименностью этой мы встречаемся на первых же страницах летописца. Знаменитый паломник XII века игумен Даниил упоминает о русских князьях под двумя именами – народным и христианским, например, Святополк – Михаил, Володимер – Василий, Олег – Михаил, Святослав – Панкратий[67 - Морошкин. О личных именах у рус. славян // Изв. археолог. общ. 1863. Т. IV. Вып. 6. С. 525.]. Позднее, в XV и XVI веках, мы встречаем множество непонятных имен, которые употреблялись в деловых бумагах вместо имен христианских, и знакомимся с широким распространением нового обычая: кроме желая истребить обыкновения древние, противные святой вере, не коснулись в Стоглаве этого обычая: не только простолюдины, но и знатные сановники, уже считая за грех называться Олегами, или Рюриками, назывались в самых государственных бумагах Дружинами, Тишинами, Истомами, Неудачами, Хозяинами единственно с прибавлением христианского отчества. Сей обычай казался царю невинным[68 - Карамзин. История госуд. Российск. 1819. Т. IX. С. 463.]. Раз принятое, помимо имени христианского, какое-либо другое имя, было ли оно языческое, или народное, оставалось неизменным уже во всю жизнь носившего его и принимало такое употребление, что замена его другим именем, хотя бы и действительным христианским, становилась как бы невозможной. В Сибири уже после эпохи Ермака между воеводами, головами и дьяками встречались такие имена: Посник Вельский, Нечай Порфирьев, Боим Болтин, Беляница Зюзин, Неупокой Кокошкин, Чеботай Челищев, Влук Пушкин, Курдюк Давыдов, Грязной Бартенев, Ждан Кондырев и другие. Несомненно, что носившие такие имена имели, кроме их, и имена христианские, но последние оставались без употребления даже и в таких документах, которые составляло передовое тогдашнее духовенство – духовенство, например, тобольского архиерейского дома[69 - Наприм., в «Кратком показании о воеводах...» (1792), откуда (С. 5, 6, 11, 32, 41, 48, 61, 66 и 78) выписаны упомянутые имена.]. Заметно, однако же, что в течение XVII века такие имена мало-помалу начинают выходить из употребления, а к концу его почти совсем исчезают, перешедши в простые прозвища. Поводы, по которым образовывались такие имена, были весьма разнообразны и не всегда могут поддаться объяснению: иногда эти имена указывали на родину или место происхождения (например, Галичанин, Устюжанец, Торопченин), иногда на ремесло или занятие (Калашник, Рогозинник, Щепетильник), иногда на свойство человека, на телесный недостаток (Лихач, Плакса, Немта, Безносой), а иногда выражали они насмешливые клички (Мерзлая голова, Набезденежье, Овсяной разум) и т. под.

К этому необходимо прибавить, что в старых документах нередко встречается употребление одновременно двух христианских имен: так, например, в Никоновской летописи пишется: «Яко родися днесь, отче, у великаго князя Василия на Москве сын Тимофей, а нарекоша имя ему Иван», или: «Родися великому князю сын Гавриил и нарекоша его Василий Парийский». Известно также, что знаменитый Хмельницкий имел два имени: Богдана и Зиновия; царевич Димитрий носил еще имя Уара, следовательно, тоже два христианских имени[70 - _Морошкин._ О личн. именах у рус. славян. С. 529.]. Иногда бывало по три имени – народное и два христианских: одно явное, а другое тайное, известное только тому, кто носил его. Это делалось по верованию в возможность предостережения себя от лихих людей – волхвов и чародеев, которые, зная имя, данное при крещении, могли делать носившему его всякий вред; прикрываясь же другим именем, вреда этого можно было избегать. К такой многоименности могли быть и другие причины: например, тяжкие преступления, желание укрыться от каких-либо преследований и т.п. Случалось, что человека, которого все знали за какого-нибудь Ивана, после кончины на погребении называли Павлом и тут только узнавали его имя[71 - _Забелин._ Русск. народ, его обычаи, обряды, предания, суеверия и поэзия. 1880. Ч. IV. С. 537–538.].

Не имел ли двух имен и «велеумный ритор» наш Ермак?




IV

При разнообразии толкований слова «ермак» можно отлично определять и начало употребления его, как имени. Однако ж мы привыкли думать, что до появления на Волге удалого Ермака слово это в значении имени было вовсе неизвестно; привыкли же так думать потому, что, кроме донесения царю Ивану Грозному чердынского воеводы Пелепелицына и посланной, по получении его, царем 16 ноября 1582 года грамоты Строгановым[72 - _Миллер._ Гл. III. Вын. к § 3.], не знали ни одного официального акта, который бы подтверждал употребление помянутого слова в именном значении до сибирских походов Ермака. Напротив, теперь оказывается, что покоритель Сибири вовсе не был первым носителем имени Ермака. Мы не хотим этим сказать, что имя Ермак было в употреблении в первые века по Рождеству Христову, так же, как не думаем по приведенной выше справке[73 - Сибирск. вестн. 1891. № 37. – Справка более ни о чем не говорит и заканчивается неверной данной (Р. М. 1981. № 3) на труд А. Быкова «Славяне и тевтоны».] называть Ермаком и сына непобедимого царя гуннов Ирнака, однако можем считать за доказанное, что имя Ермак задолго до времен царя Грозного имело уже распространение по всему Московскому царству. Это достаточно подтверждают нам новгородские писцовые книги[74 - _Никитский._ Заметка о происхожд. имени Ермак // Журн. Минист. народ, проев. 1882 (май). С. 135-138.]. Независимо этих документов, на то же распространение имени Ермак находятся и другие указания. Имя Ермака встречалось, например, в донском казачестве и послужило для историка последнего Броневского поводом к сообщению, хотя и сомнительному, что казацкий старшина качалинской станицы, носивший имя Ермака и избранный в это звание в 1577 году, был не кто иной, как будущий покоритель Сибири, появление которого вообще на Дону относится будто бы к 1570 году[75 - Броневский. Истор. Дон. войска. I. С. 60–61. – Нелишне заметить, что Ригельман – автор «Повествования о донских казаках», 1778 г. (А. Ригельман. История или повествование о донских казаках... 1778 года // Чтен. в общ. ист. и древн. российск. 1846. № № 3-4.), доискиваясь верных сведений о казацкой древности, останавливается на мнении Татищева о происхождении донских казаков от черкес, пришедших в южную Россию из Кабарды и смешавшихся здесь с украинцами, которые, удалившись из Польши, назвались татарским именем казаков, сообщенным ими и пришельцам. Далее, по сообщению «Повествования», они построили на Дону г. Черкасск и, укрепившись в нем, стали на стороне русских и вели нередко против татар и турок наступательные войны. Во главе таких удальцов стоял будто бы и наш Ермак Тимофеевич, бывший под царской опалою. Любопытно, что в краткой летописи донского войска, приложенной к «Донскому календарю на 1874 год», в списке донских атаманов под 1579–1584 гг. помещен и Ермак, хотя о том, когда и каким путем он попал в число донских казаков, летопись умалчивает. Такое известие летописи невольно наводит на нелюбимую донцами мысль, что в донских атаманах был другой Ермак, а отнюдь не покоритель Сибири, который в указанные годы, живя сначала у Строгановых, а затем выполняя свои подвиги на Туре, Тоболе и Иртыше, не мог быть одновременно и на Дону, оставаться же без атамана на целые годы донцы не могли. ]. Кроме того, имена Ермака найдены по спискам русских ратников, бывших в конце июля 1581 года под Могилевом на-Днепре, т.е. во время битв нашего Ермака с ратью Маметкула на Тоболе у юрт Бабасанских и устья реки Турбы, и по спискам людей, состоявших в 1582 году на царской службе в Перми. Это ввело в ошибку даже историка Костомарова, заключившего, подобно Броневскому, что упомянутый в обоих документах Ермак был одним лицом, которое вскоре явилось в роли того же покорителя Сибири[76 - Костомаров. Рус. истор. в жизнеопис. 1873. Вып. 3.]. Далее по спискам населенных мест видно, что, кроме центра действий Ермака – нынешних губерний Казанской, Пермской и Тобольской, где до тридцати разных селений получили и сохраняют названия «Ермаков», «Ермачат», «Ермаковых» и «Ермаковских»[77 - Списки населенных мест. Спб., 1866. Т. XIV. С. 207; 1871. Т. XXXI. С. 395; Т. LX. С. 175.], такие же названия носят многие населенные места, вошедшие в районы отдаленных от этого центра губерний, куда имя сибирского Ермака могла принести разве только появившаяся почти через два уже века после завоевания Сибири краткая история его: так, в губерниях Смоленской шесть деревень называются «Ермаками», три – «Ермачками» и одна «Ермаковой»; Олонецкой – шесть же деревень зовутся «Ермаковыми» и «Ермаковскими»; Московской – два селения зовутся «Ермаковыми»[78 - Списки населенных мест. Спб., 1868. Т. XL. С. 453; 1879. Т. XXVII. С. 205; 1862. Т. XXIV. С. 42, 68.]. Такие же названия встречаются между населенными местами и по некоторым другим губерниям.

Сопоставляя приведенные сведения с летописным толкованием имени Ермак в значении «дорожного тагана» и «жернового камня», называвшихся по летописи на Волге «ермаками», мы встречаемся с полной неосновательностью того толкования. Для снискания такой употребительности, какую, по сведениям тем, имело это имя на Руси, одних названий им столь ничтожных предметов, каковы таган или камень, было совершенно недостаточно. Можно согласиться, что названия этих предметов «ермаками» послужили для разбойничьей шайки Ермака выражением нравственных качеств или физической крепости последнего, обратившимся в прибавку к носимому им христианскому имени и оставшимся единичным случаем уличной клички по ним будущего завоевателя Сибири. Но допустить, что те же таганы и камни, носившие, притом, названия «ермаков» только по одному Поволжью, заключают в этих названиях корень имен людей, явившихся родоначальниками селений, раскиданных вдали от Поволжья, притом таких людей, которые ничего общего с деятельностью Ермака не имели, было бы, по меньшей мере, не правдоподобно. Если к этому прибавить еще известную легенду об основании Казани, по которой местное название котла, или тагана, переводится не «ермаком», а «казаном»[79 - _Пинегин._ Казань в ее прошедш. и настоящем. Спб., 1890. II. С. 16.], то упомянутое толкование слова «ермак», по примеру Карамзина, действительно может быть названо «сказкой». Есть, впрочем, одно малоизвестное объяснение, старающееся усилить в этом толковании значение тагана передаваемыми летописью услугами Ермака «при варении артельной каши». По этому объяснению Ермак был душой своей дружины, кошеваром, а «кош» и у запорожцев XVIII столетия, сохранивших уставы военного братства, был духовной и вещественной связью и скрепой витязей и в походе, и в становище; по нему и атаманы назывались «кошевыми»[80 - _Завалишин._ Описание Западной Сибири. Мск., 1862. VIII. С. 332.]. Но и это то же, что «не любо – не слушай»: упоминаемые объяснением «кош», а летописью «кашу» нужно различать.

Таким образом, примеры новгородских книг, в связи с другими указаниями опровергая происхождение слова «ермак», как разбойничьей клички или прозвища, приводят к мысли, что слово это было имя и, несомненно, имя христианское, употреблявшееся в обычной в старину переделке в населении Московского царства ранее эпохи покорителя Сибири, и что от людей, называвшихся Ермаками, усвоили себе названия многие дожившие до нас селения, раскиданные и по Сибири, и по России. Между тем вопрос о том, какое именно христианское имя следует разуметь в имени Ермака, остается неразрешенным.

В вопросе этом из помещенных нами выше сведений заслуживают более внимания только два толкования гг. Никитского и Буцинского, имеющие основой своей архивные документы, которыми и располагают к тому, чтобы ближе коснуться значения их.

Оба толкования не сложны. Г. Никитский, ссылаясь на новгородские писцовые книги XVI века, представляющие множество упоминаний имени Ермака в двух формах: настоящей «Ермака» и уменьшительной «Ермачка», приходит к заключению, что имя Ермак есть переделка от имени Ермолай. Те из новгородских писцовых книг, на которые ссылается Никитский, составляют собственно одну «Переписную оброчную книгу деревской пятины», изданную лишь в двух томах[81 - Новгородские писц. книги, издан, археогр. комиссией. Переписная оброч. книга дерев, пятины, около 1495 г. Т. I. Спб., 1859. Ш+П+906 е.; Т. 2. 1862. Н+890 с. – Книги эти, считаемые самыми древнейшими, были подробно описаны в ст. _КЛ._Неволина_ «О пятинах и погостах новгородских» (Запис. Имп. рус. геог. общ. 1853. Кн. VIII. Прил. VIII. С. 187–242).], которая относится не к XVI, а к концу XV века, или, точнее, ко времени около 1495 года. Заключающаяся в этой книге именная перепись населения 61 погоста названной пятины сделана уменьшительными именами насельников, между которыми показано множество имен, изуродованных современной переделкой до того, что назвать те имена правильно теперь могли бы разве только сами носители их. Таковы, например, имена Аристик, Еска, Изикейко, Мичюра, Нероник, Окулец, Окулко, Онкипко, Палка, Сидко, Тиманик, Труфаник, Харка, Юшко, Филистик и другие. Ко многим из таких уменьшительных имен по созвучию подходят несколько имен в правильном виде, например, к имени Аристик – Аристарх, Аристовул, Аристоклий, Арис; к имени Палка – Павел, Павлин, Палладий, Папила, Папий; к имени Филистик – Филикс, Филимон, Филип, Филит, Филофей и другие. Но какое именно из последних имен следует разуметь в тех «Аристике», «Палке» и «Фидистике» – этого не сказали бы нам и сами составители деревской переписи. В общем ряду тех имен весьма часто встречаются и имена «Ермола», «Ермолка», «Ермачко» и «Ермак», имен же Ермолая и Ермила ни в настоящей форме, ни в уменьшительной Ермолайка и Ермилка между теми именами вовсе нет, хотя, например, созвучное им имя Еремея везде показывается или «Еремкой», или «Еремейком». Происхождение имени Ермак от имени Ермолая г. Никитским, как видели мы, основывается на том, что встречаемые в названной переписи при перечислении крестьян упоминания нескольких братьев и детей одного из них обозначаются обыкновенно притяжательным от имени того, от которого они происходят: например, «дв. Титко, дв. Сидорик, дв. Ермолка Сенкины, да Ермачков сын Ивашко». По объяснению Никитского в приведенном примере притяжательное Ермачков, относимое к одному из братьев Сенкиных и поставленное в соответствие только с одним именем Ермолка, показывает, что Ермачко, а следовательно, и Ермак, есть полуимя от Ермолая. Но, объясняя эту переделку Ермолая в Ермака, Никитский всего не договорил, не договорил того, что имя Ермолай, переделываемое в Ермака, как показывает приведенный пример, превращалось еще в слово «Ермолка», но что это бывало не всегда, как показывает, например, такая запись той же деревской книги: «Д. Столп: дв. Федко, дв. Ермачко Сидоровы, да Федков сын Ермачко, а Ермачков сын Гридка, сеют ржы...»[82 - Новгородские писц. книги, издан, археогр. комиссией. Переписная оброч. книга дерев, пятины, около 1495 г. Т. I. Спб., 1859. Ш+П+906 е.; Т. 2. 1862. Н+890 с. – Книги эти, считаемые самыми древнейшими, были подробно описаны в ст. _КЛ._Неволина_ «О пятинах и погостах новгородских» (Запис. Имп. рус. геог. общ. 1853. Кн. VIII. Прил. VIII. Т. II. С. 792.]. Здесь, как видим, дело обходится уже без «Ермолки», а потому и притяжательное «Ермачков» для толкования имени Ермак от Ермолая, или Ермолки, теряет всякое значение. Засим не договорил г. Никитский и того, что в слове «Ермолка» можно равносильно Ермолаю разуметь и имя Ермила, так как другой уменьшительной формы для этих обоих имен перепись деревской пятины не дает. Допустить, что имени Ермила в XV веке не существовало – нельзя, так как оно явилось в употреблении с именем Ермолая одновременно в том общем числе греческих имен, какие перешли к славянам с принятием христианства: имена эти установились в память мученика Ермила, пострадавшего в царствование Ликиния в 312 году и священномученика Ермолая, пострадавшего от Максимилиана в 296 году по Рожд. Христ. и в переводе с греческого означают: Ермил – «из лесу Ермиа», а Ермолай – «народовещатель».

У Буцинского другие доводы. Ссылаясь на рассмотренные им в московских архивах именные списки разного чина сибирских людей, но не приводя из них ни одного буквального примера, как это делает Никитский, названный исследователь приходит к убеждению, что имя Ермак составляет переделку имени Ермила и что его нельзя производить от имени Ермолая потому, что в списках тех последнее имя встречается или в своем настоящем виде, или в испорченном «Ермошка» и «Ермолка», а имени Ермила в списках нигде нет, очевидно, потому, что оно всегда заменялось Ермаком.

При всем желании, если не согласовать эти два разноречивые толкования, то хотя установить в известной степени вероятие того или другого, мы не находим к этому возможности. По настоящему мнению указываемые в этих толкованиях источники, хотя и архивные, кроме одной распространенности на Руси имени Ермака, ничего не выясняют. Живя в Сибири, рукописная старина которой истреблена пожарами, и не располагая поэтому такими материалами, которые дали, например, Буцинскому для исследуемого предмета московские архивы, мы с целью ознакомления с образованием имени Ермак от упомянутых выше христианских имен за время, близкое к жизни покорителя Сибири, просматривали несколько печатных книг населения г. Тобольска XVII и XVIII столетий, изданных по материалам тех же архивов. По книгам этим в XVII столетии в населении Тобольска людей под именами Ермолаев и Ермилов вовсе не показывается, а означено десять человек (пятидесятник, казак, барабанщик, сторож, два посадских и четыре десятника), которые одинаково названы «Ермолками»[83 - Тобольск: Материалы для истории города XVII и XVIII ст. 1885. С. 51, 53, 54, 57, 58, 63, 76 и 90. – Почти то же самое показывают сотная, писцовая и переписная книги XVII ст. по Устюгу Великому; там в четырех случаях упомянуто имя «Ермолка» и в одном «Ермолайко»; Ермилов же и Ермаков не показано. (Устюг Великий: Матер, для истории города XVII и XVIII ст. 1883. С. 3, 130, 161, 291 и 150.]; напротив, в XVIII столетии по книгам тем людей под именами «Ермолок» уже не встречается, а означено четыре человека Ермолаями и один Ермилом[84 - Тобольск: Материалы для истории города XVII и XVIII ст. 1885. С. 118, 120, 125, 129 и 130.]. Это свидетельствует, что до XVIII ст., когда известным указом Петра I воспрещено было употребление в документах полуимени, «Ермолками» писались безразлично и Ермолаи, и Ермилы. Мало этого: двум называемым именам есть немало других созвучных имен и одного же с ними греческого происхождения; к таковым принадлежат Ерасм, Ераст, Ермипп, Ермий, Ермоген, Ермократ, Ерм, Ерос; или же: Иеракс, Иероним, Иерон, Иерофей и др. Как сказать, что словом «Ермолка» при столь широком его употреблении не означалось если не всех, то хотя некоторых и из этих имен? Толкования гг. Никитского и Буцинского этого не предусматривают. Далее, по отношению к именам Ермолая и Ермила необходимо заметить, что имена эти празднуются церковью по одному разу в год (26 июля и 13 января) и одинаково малоупотребительны; по крайней мере их нельзя сравнивать в употреблении с именами, показываемыми по церковному месяцеслову несколько раз, например, именами Федора, Петра, Александра (30, 26 и 24 раза) и друг. Таким образом оказывается, что относить имена «Ермолок» исключительно к одному имени Ермолая нельзя, невозможно допустить, что в населении Тобольска за целое столетие пережило десять Ермолаев и не было ни одного Ермила. Если же предполагать, что оба эти имени должно подразумевать скрывающимися в именах Ермаков, то и этих последних имен по книгам там вовсе не показано, стало быть, и они заключаются в тех же «Ермолках». Но так или иначе сопоставляя эти замечания с рассматриваемыми толкованиями, мы получаем в результате одну, неподдающуюся разъяснению, путаницу: выходит, что в приведенном Никитским примере – «...дв. Ермолка Сенкины, да Ермачков сын Ивашко» – «Ермолкой» вместо Ермолая мог быть и Ермил, так как «Ермолками» писались безразлично оба эти имени, тогда как по Буцинскому «Ермолкой» этим должен быть уже, безусловно, Ермолай, ибо в «Ермолку» превращалось только это имя. Короче, толкование Никитского становится как бы принадлежностью Буцинского, а толкование последнего переходит в собственность первого. Словом, получается то, от чего по поговорке «заходит ум за разум».

Но нелишне коснуться и прочих частей толкования Буцинского. Что Ермак есть испорченное имя Ермил, исследователь свидетельствует тем, что по упомянутым им спискам сибирских людей имя это носили многие казаки, посадские люди и крестьяне, что имя это варьировалось на «Ермачков» и «Ермачишек» и что от него же получили названия многие населенные места Сибири. Все это почти уже доказано, но говорит только о той же несомненной распространенности имени Ермака да обычном в старину превращении его в уменьшительный вид. Далее толкование передает известие, что «один остяцкий князь, принявший прикрещении имя Ермила, также назывался Ермаком». С известием этим мы знакомы, но только в одной части его, именно – что в роде обдорских князей за время царствования Михаила Федоровича действительно был князь Ермак, сын князя Мамрука и внук князя Василия, крещенного в Москве при царе Федоре Ивановиче. О роде этом в свое время извлекаемы были сведения из старых дел бывшей березовской воеводской канцелярии и хранящихся у князцов царских грамот упомянутым уже нами Н.А. Абрамовым, но той подробности, чтобы сын Мамрука, носивший имя Ермака, был назван при крещении Ермилом, мы нигде не встречали[85 - _Абрамов._ Опис. Березов. края // Тобол. губерн. вед. 1858. № 20. С. 375 и 376. – Нет упоминаний князя Ермила и в ранних сведениях об остяцких князьях, имеющихся, наприм., у Миллера (Ежемесяч. соч. 1764, гл. 6, § 34), Новикова (Древ. вивл. Ч. III под 7141 г.) и др.].

В толковании имени Ермак извращением от Ермила подробность эта весьма важна, но дать ей вероятие на слово мы не можем: источник, откуда взята она, г. Буцинским не объявлен. Судя по тому, что в старину царями нередко давались людям почетные прозвища, которые оставались при них навсегда и переходили даже в потомство, как фамильные названия, можем только предположить, что и остяку, сыну князя Мамрука, было дано Михаилом Федоровичем имя Ермак в виде подобного же прозвища, как это сделано, например, в 1564 году царем Грозным, назвавшим одного мордвина Дружиною[86 - _Забелин._ Русск. народ, его обычаи, обряды, предания, суеверия и поэзия. 1880. Ч. IV. С. 537–538.]. Наконец последняя часть толкования г. Буцинского упоминает народные песни, где покоритель Сибири действительно называется Ермилом. Но, по нашему мнению, и это указание переделки или происхождения имени Ермака от Ермила также не доказывает. Историческая верность песен, воспевающих Ермака, в общем, весьма сомнительна: довольно заметить, что песни те часто мешают Ермака со Стенькой Разиным, Ванькой Каином и Гришкой Отрепьевым и дают ему в товарищи каких-то Самбура Андреевича да Анофрия Степановича; одна песня вместо летописной фамилии Аленина, придает ему фамилию Бургомирова; другая, и самая распространенная из тех песен, «Ермак взял Сибирь» называет местом гибели героя р. Енисей[87 - Древние российск. стихотвор., собран. Киршею Даниловым. С. 122; Песни, собранные П.Н. Рыбниковым. Ч. II. С. 230-232 и др.] и т.п.

По всему этому оказывается, что назвать Ермака по-христиански вовсе не легко, даже и зная, что имя это имело на Руси общее употребление. К тому же по тем примерам употребления этого имени, какие указаны выше, заметны некоторые особенности, зарождающие даже сомнение, было ли имя Ермак имя христианское. Прежде всего оказывается, что имя Ермак не имело такой распространенности, такого почета, какими пользовались некоторые другие имена. Возьмем для примера имя Иоанна, переделывавшееся в Ивана, или Ивашку. Это имя, переводимое с еврейского словом «благодать», с незапамятных времен было, или, лучше сказать, жило на Руси решительно святой необходимостью. По преданию первые наши христиане, отрождаясь водою, молили себе благодати, и крестители их нарекали всех Иоаннами: «без благодати и крещения не знати». Такое предание весьма сходно с истиной, так как имя Иоанна празднуется церковью в течение года 61 раз и, превратившись в Ивана, стало столь популярно, что от молитвы перешло к песне, от песни – в повесть, сказку и везде стало непременным. Не то мы видим в употреблении имени Ермака. Имя это не было почетным и носилось исключительно казаками, посадскими людьми, крестьянами, вообще в низших классах людей; в классах же высших оно не появлялось и ни одного боярина, наместника, воеводы, головы и даже дьяка с этим именем неизвестно. Поэтому и в сибирских летописях, кроме покорителя Сибири, не упоминается под именем Ермака ни одного из высших служилых лиц. Исключение представляет только известие одной из тех летописей, что в 1626 году в числе строителей Качинского, или Красноярского острога между другими был тобольский атаман Ермак Евстафьев[88 - _Новиков._ Записки к сибир. истории служащ. // Др. рос. вивлиоф. 1788. Ч. III. С. 145.], но это показывает лишь употребление того имени между казаками, к которым несомненно принадлежал и Евстафьев. Засим становится очевидным, что в высших классах не существовало и переделок в имя Ермака созвучных ему правильных имен, хотя бы, например, того же имени Ермолая: так, пермский князь Ермолай Вымский, отец князя Василия, ходившего в 1465 году с устюжанином Василием Скрябой воевать Югру, ни в летописях, ни в синодиках Ермаком не именуется, а везде называется Ермолаем; сын же его – Ермолаичем и Ермоличем[89 - _А._Дмитриев._ Архангелогород. летоп. под 1465 г. // Пермская старина. 1889. Вып. 1. С. 159, 164 и др.]. Далее: с именем Ермака неразрывно связано употребление имен «Ермола» и «Ермолка» – слов, имеющих чисто татарские звуки[90 - Хотя в упомянутой уже нами «Заметке» Безсонова (П. Безсонов. «Заметка» в приложении к книге «Песни, собран. П.Н. Рыбниковым». Ч. II. МСК., 1862. С. 534.) слову «Ермолка» дано такое толкование: «Ермолай – Ермолка (шапка, шляпа, полагаем, что это от ермы и «шляпы земли греческой»)», но этим дело и кончается (С. LXXXV); в «Энциклопедических же словарях» (Даля и Толля) слово это истолковывается проще: «Ермолка, ермолочка – скуфья, скуфейка, легкая шапочка вплоть по голове, без околыша, или какой-либо прибавки; особенно того вида, как нашивали ее евреи (еломок)».], каких не чуждо и самое имя Ермак. Все это сближает с мыслью о том, не имело ли происхождение упомянутых имен какого-либо соотношения к той веренице разных обычаев, какие предки наши задолго до Ермака унаследовали от татар.

Известно, что Карамзин еще напоминал о некоторых следах татарщины в обычаях русского народа, но замечание историка[91 - Карамзин. История госуд. Российск. 1819. Т. V. Прим. 401.] скоро стало забытым; мало того, некоторые начинали даже отвергать возможность дурного влияния на наших предков татар. Татарские элементы, затаившиеся в русской жизни, стали понемногу выясняться только недавними исследованиями[92 - Наприм., Вельяминова-Зернова (Исследов. о касимов. царях), Хартахая (Истор. судьбы крымских татар), Савваитова (Опис. стар, царек, утварей), Шевырева (Истор. рус. слов) и др.]. Благодаря этому, татарщина сказалась у нас во многом. Яснее всего она сказалась в смене древней русской одежды на ту татарскую, которая покрывала наших предков с головы до ног и которая и доныне носится нами в виде, например, азяма, армяка, башлыка, башмака, зипуна, кафтана, клобука, колпака, темляка и т. под. Перед татарщиной стушевывались даже церковные обычаи: бояре, приходя в церковь, стояли в татарских тафьях, что воспрещено уже собором 1551 г.[93 - Карамзин. История госуд. Российск. 1819. Т.. IX. С. 458.]. Одев наших предков по-своему, та же татарщина стала вытеснять из русской жизни и «правду по закону святу». Появились ругательства и битье, доныне напоминающие себя унаследованными от татар словами башка, карга, дурак, кандалы, кнут, катать, бузоват и проч. Далее вошли в употребление казна, караул, сундук, сарай, ям, харч, правеж, ярлыки, чины. Появились, наконец, бои и кабаки, а с ними народился и особый люд кулачных бойцов и кабацких целовальников, для которых, можно думать, с той же татарской стороны перешли и общие названия, или Клички «Ермаков» и «Ермошек», сохраняемые и доныне в некоторых редких памятниках народного творчества.

Хотя выше нами и приведено уже известие об этих кличках, которых при суждении об имени Ермака, быть может, и не без основания коснулся г. Пуцилло[94 - Пуцилло. К вопросу кто был Ермак Тимофеев – покорит. Сибири // Русск. вест. 1881. Кн. XI. С. 276–277.], но повторить об этом здесь, при изыскании пути к открытию значения этого имени, мы находим нелишне. Могло быть, что и покорителю Сибири в года его буйной молодости была присвоена кличка Ермак или в значении кулачного бойца, или же силача. Заметим, что люд кулачных бойцов – люд особого закала – мог чаще встречаться в том вольном казачестве, сменившем на Руси вольные дружины бродников, начало которого восходит ко временам татарского ига. Само имя казака перешло к нам от тех же татар, называвших им, в противоположность большим и знатным родам, наиболее бедную часть народа, обреченную на бесприютное скитальческое существование. Сословие вольных казаков, в котором мог ютиться люд кулачного ремесла, связывалось у нас вообще с бездомками, бобылями, чернорабочими ватагами. Это был народ разных состояний, полу-оседлый, не признававший над собой никакой власти, народ притом особой смелости и отваги, которому почему-либо было тяжело оставаться на родине и который во вторую бедственную половину царствования Ивана IV, укрываясь для грабежей на Волге, в береговых утесах и дремучих борах самарской луки, выпустил из среды своей на историческую сцену знаменитого Ермака[95 - _Иловайский._ Ермак и покорение Сибири // Рус. Вест. 1889 (сент.).].

Но пусть упоминание наше о кличках кулачных бойцов Руси останется упоминанием, вызываемой же им догадке о том, чтобы клички эти были корнем имени Ермака, мы не можем дать значения уже потому, что, кроме одних народных картинок, свидетельствующих о существовании тех кличек, для такой догадки не предвидится никакой основы.

Для дальнейшего разрешения занимающего нас вопроса необходимо, стало быть, искать другого пути.




V

Не помогут ли нам назвать покорителя Сибири действительным его именем сибирские летописи и синодики?

Не рассчитывая вообще на какие-либо указания в этом вопросе признаваемых за древнейшие летописей Строгановской и Есиповской, как не дающих Ермаку никакого другого имени, мы не можем, однако, не назвать в этом случае первоисточником синодика Тобольского собора, заведенного при первом сибирском архиепископе Киприане. Хотя в общем ряду сибирских летописей этот памятник и малозаметен, но значение, какое имеет он для нашего вопроса, от него неотъемлемо.

По Есиповской летописи упомянутый синодик составлен по такому документу, достоверность которого несомненна. Это было полученное архиепископом Киприаном в 1622 году от остававшихся еще в живых сподвижников Ермака «писание, како (они) приидоша в Сибирь и где (у них) с погаными были бои и ково имянем у них убиша»[96 - Летоп. Саввы Есипова. Изд. Небольсина. Гл. XXXV. C. 88.]. Первообраз этого синодика до нашего времени не сохранился, но известно, что Миллер при составлении «Описания Сибирского царства» пользовался им, особенно при исчислении убитых казаков Ермака, времени смерти Кольцо[97 - _Миллер._ Гл. II. §§ 81 и 93; III. §§ 41, 49.] и проч.; в последующих же трудах о Сибири этот историк отозвался, что «письменное известие, казаками архиепископу поданное, должно почитать за основание, по которому после другие писать продолжали» и что поэтому синодик тот следует считать за «подлинное историческое доказательство»[98 - Продолж. Сибир. истор.: Гл. VIII, §§ 16-17 // Ежемесячн. сочинен. и извест. о учен, делах. 1764 (май). С. 398-400. – Да и вообще старинные синодики заключают в себе немало важнейшего для истории: синодик, наприм., свияжского Богородицкого монастыря содержит в себе даже список жертв опал за время Иоанна Грозного; в синодике вологодского Спасоприлуцкого монастыря записано 3750 человек, казненных за то же время, в том числе 52 лица княжеского рода. Происхождение таких списков объясняется тем, что Грозный, желая быть вместе и строгим, и милосердным, казнил опальных и в то же время раздавал милостыни, делал вклады в разные обители, чтобы молились о душах погибших, о которых и рассылались сведения по некоторым монастырям; в этих сведениях, заносившихся в синодики, кроме имен казненных, означались иногда даже места, бывшие театром казней, упоминались роды казней и проч. (Казанск. губ. вед. 1847. № № 2-3; Тетрадь, а в ней имена писаны опальных // Чтен. в общ. ист. и др. российск. 1859. № 3.]. Все это позднее приводило некоторых исследователей, изучавших сибирские летописи, к предположению, что если составитель синодика не был автором Строгановской летописи, то полученное им «писание» могло служить для этой летописи основою[99 - Наприм., Спасского (Сибирск. вест. Ч. I. Спб., 1824. С. 118), Небольсина (Покор. Сиб. 1849. С. 8), Абрамова (Журн. Мин. нар. проев. 1849. № 10) и др.]. Не входя в оценку этого предположения, не согласующегося с догадками историков Карамзина и Соловьева о появлении упомянутой летописи в конце XVI века[100 - _Карамзин._ IX. Прим. 644; Соловьев. VI. Доп. С. XX.] и не отдаляясь тем от своего предмета, мы в усиление значения синодика в вопросе об имени Ермака считаем нелишним добавить, что во время составления синодика между живыми сподвижниками Ермака встречались такие люди, которые знали Ермака не только за время покорения Сибири, но гораздо ранее, быть может, даже с самого начала похождений его на Волге. Такими сподвижниками были, например, Таврило Иванов и Таврило же Ильин: о первом в грамоте царя от 23 февраля 1623 года тюменским воеводам Долгорукову и Редрикову о назначении его тюменским атаманом, между прочим, говорилось: «Служил-де он... в Сибири сорок два года, а прежде того он служил нам на поле двадцать лет у Ермака в станице и с иными атаманы...»[101 - _Миллер._ IV. Вын. под § 94.]; о втором же тобольские казаки в 1632 году отправляли к царю челобитную, в которой вместо назначенного над ними начальником тобольского боярского сына Богдана Аршинского просили, чтобы царь «за прежние их службы и за кровь велел ведать их по прежнему атаману Гаврилу Ильину», который, подобно Иванову, служил с Ермаком «в поле 20 лет и 50 лет в Сибири»[102 - _Буцинский._ V. С. 108 и 109.]. Стало быть, служба при Ермаке Иванова и Ильина началась с 1560-х годов, т.е. когда у Ермака не родилось еще и мысли о походе на Сибирь.

Допустим, что и упомянутые сподвижники, которым не могло быть неизвестно имя своего старого атамана, в «писании», поданном составителю синодика, назвали первого не иначе, как Ермаком, каковым именем он записан и в самый синодик: «Атаману Ермаку со товарищи его которые побиени с ним казаки по Вагаю реке на перекопи от нечестивых от Кучума царя вечная память и возглас болшей»[103 - Летоп. Саввы Есипова. Изд. Спасского. 1823. Гл. XXXIII.]. Но от этого значение синодика в занимающем нас вопросе не слабеет. За оставлением сибирской епархии основателем ее, архиепископом Киприаном, синодик этот начинает свою историю, которая как нельзя ближе приводит к решению вопроса об имени Ермака. Тут уж нет над этим именем тех мудрований, по которым приходилось обращаться к помощи безмолвных таганов и камней, или же к содействию неповинных кашеваров, кулачных бойцов и целовальников, не требуется даже и школьных орудий, вроде уменьшительных существительных и притяжательных прилагательных. Дело объясняется и коротко, и просто.

Выше мы уже видели, как те виды искажений, каким вообще подвергала старина имена христианские, так и те поводы, по которым вызвались эти искажения. Здесь же к сказанному ранее остается прибавить, что не только в XVI и XVII веках, но даже и в наши дни встречаются имена, которые, несмотря на простоту своего произношения, все еще подвергаются тем же искажениям. Таких имен немало. Для примера можно указать на имена Георгия, Дионисия, Евфимия, Иакова, Иеремии, Иоакима, Иоанникия, Иоасафа, Пантелеймона, Симеона и Феодосия. Хорошо зная, что имена эти в приведенном виде значатся по церковным святцам, мы, однако ж, не пишем и не произносим их в упомянутом виде, а обращаем в Егора, Дениса, Ефима, Якова, Еремея, Акима, Анику, Асафа, Пантелея, Семена и Федосея[104 - До чего и поныне уродуются христианские имена в среде простонародья, можно заключать по недавнему отзыву нам одного священника Восточной Сибири; не только в общежитии, но даже при поднесении детей своих к причащению прихожане его нередко называют, например, имена Никтополиона – Почтальоном, Вениамина – Аминем, Палладия – Оладьей, Раисы – Ризой и т.п.]. Правильному употреблению этих имен следует только одно духовенство. Но с именем покорителя Сибири не могло быть и этого. Хотя имя это в правильном виде своем знали и сподвижники Ермака, знало и духовенство старой Сибири, но переделка этого имени на современный лад, снискавшая широкую употребительность по всей Руси, осталась неприкосновенной и при занесении его в синодик архиепископа Киприана. Причина простая. Отсутствие школьного образования в духовенстве начала XVII ст. и вообще малограмотность, редко шедшая далее изучения букваря[105 - _Смирнов._ Истор. москов. славяно-греко-латин. академии. 1855. С. 3.], не могли представлять для него различия в том, будет ли в церковном синодике стоять в правильном виде, например, имя Георгия, или же в искажении на современный лад Гридки. Хотя в сфере церковно-духовной, как замечено выше, предки наши и старались сохранить христианские имена, употребляя имена народные только в общежитии, но в то немудреное время употребление в церковных документах имен извращенных и даже имен языческих и татарских бывало нередко. Тобольский архиерейский дом, как видели мы, даже позднее времени Ермака, оставляя в стороне христианские имена сибирских воевод, голов и дьяков, показывал их именами в роде Беляницы Зюзина, Чеботая Челищева, Курдюка Давыдова и т.п.[106 - Буцинский. Заселение Сибири… С. 1–2]. По другому известию в синодике Николо-Угрешского монастыря в дворянских родах помещен род Болтина Балма Федоровича[107 - Пуцилло. С. 283.], т.е. чисто татарское имя. Наконец, употребление в старину подобных имен встречается даже в церковных обрядах. Так, например, известно, что при поступлении в монашество, или калугерство старое имя переменяется на новое. Последнее имя принято выбирать такое, чтобы оно начиналось с той самой буквы, с какой начиналось и первое имя. Между тем по списку надгробных памятников Троицко-Сергиева монастыря, составленному в XVII веке, видно, что в роде Осорьиных был некто Собота Иванович, преставившийся 7081 года. Этот Собота, как инок, назван был Симеоном[108 - _Морошкин._ С. 526 и 527.]. По всему этому и внесение архиепископом Киприаном в начальный синодик Тобольского собора извращенного имени Ермака никому, полагаем, странным не покажется.

Но время, однако ж, делало свое. Благодаря уменьшению в сибирском духовенстве невежества, с годами обратили на себя внимание как искажение имени сибирского героя, так и установление провозглашения по этому имени «вечной памяти», касавшееся на первых порах Тобольского софийского собора[109 - Летоп. Саввы Есипова. Изд. Небольсина. 1823. Гл. XXXV. С. 88.]. По Ремезовской летописи мы знаем, что при третьем сибирском архиепископе Нектарии (1636-1640) это установление перешло в особый церковный обряд поминовения покорителя Сибири с дружиною в неделю православия, который введен был в исполнение уже по всей сибирской епархии[110 - Крат. Сибир. лет. Изд. Зоста. 1880 С. 135.]. С этим обрядом, само собой разумеется, представились уже и поводы к замене имени виновника его тем правильным церковным именем, какое означалось словом Ермак. Вслед за установлением упомянутого обряда преемником Нектария на сибирскую архиерейскую кафедру 1 января 1641 года прибыл архиепископ Герасим, назначенный на этот пост из игуменов Велико-Новгородского Богородице-Тихвинского монастыря – один из образованнейших людей тогдашнего духовенства. По одному книжному памятнику, вышедшему из-под пера этого мужа, остававшегося в Сибири до смерти (16 июля 1650 г.), можно безошибочно заключать, что и в первой половине XVII столетия, несмотря на отсутствие школ, в передовом сибирском духовенстве, хотя и весьма редко, находились же люди, достигавшие через одно самоучение высокой для своего времени образованности. Мы хотим сказать о составленном этим архипастырем «Алфавите неудоб. разумеваемых речей, иже обретаются во святых книгах словенского языка». Эта рукопись, разделенная на две части[111 - По словам биографа архиепископа Герасима А.К. Недосекова, рукопись эта, принадлежащая библиотеке Тобольского кафедрального собора, писана полууставом; на нижних полях листов ее находится собственноручная красивая, полууставная же надпись преосвященного Герасима: «Сия книга, глаголемая алфавит, сибирского архиепископа Герасима 7153 г.» (Тобол, епарх. ведом. 1887. № № 19-20. С. 376–377).], заключает в первой славянскую грамматику, а во второй – алфавитный словарь с толкованиями слов, вошедших в славянские книги с языков греческого, еврейского, арабского, армянского, египетского, польского и других. В связи с введением обряда поминовения Ермака с дружиною в неделю православия памятник этот может достаточно свидетельствовать о том, что при архиепископе Герасиме искажение дорогого для Сибири имени покорителя ее могло казаться уже совершенно нетерпимым. Если этот архиепископ находил необходимым столь беспримерный для его времени способ ознакомления своей паствы со всем непонятным для нее при богослужениях, то, несомненно, не мог не требовать и правильного поминовения при них в новоустановленном обряде имени, какое современная переделка преобразовала в слово Ермак. Благодаря этим обстоятельствам, в распространившихся по сибирской епархии синодиках появляется правильное имя Ермака. Образец этих синодиков нам представляет синодик Нерчинско-Успенской монастырской церкви, найденный в архиве этой церкви селенгинским преосвященным Мелетием. По этому синодику имя Ермак сказывается именем Ермолая[112 - _Еписк._Мелетия._ Подлинное христианское имя покорителя Сибири Ермака Тимофеевича // Иркут. Епарх. вед. 1888. № 37. С. 393–396.]. Такой же образец упомянутых синодиков мы находим и в Черепановской летописи: «Помяни, Господи, – говорится там, – пострадавших... атаманов Ермолая, Иоанна, Никиты, Иакова, Матфея и дружины их...»[113 - Сибир. Летопись: Список библиот. Тобол, дух. семин. (под № 1655). С. 1; некоторые выдержки этой летописи помещены в «Сибир. вест.» (1821. Ч. XIV. Кн. 5. С. 86, 88.]. Эти образцы синодиков показывают, что благодаря начальной сибирской иерархии имя Ермака давным-давно было раскрыто; показывают и то, что наряду с этим именем упомянутая иерархия совершенно правильно означала по синодикам и имена ближайших соратников Ермака – атаманов Ивана Кольцо, Никиты Пана, Якова Михайлова и Матфея Мещеряка. Затем, благодаря примеру той же иерархии, правильное имя покорителя Сибири появилось и в местных летописях, по крайней мере, неизвестный современник архиепископа Герасима, названный «Новым Летописцем», уже называет Ермака «старейшим атаманом Ермолаем». Отсюда выходит понятно и то, что могло быть основанием для отца сибирской истории Миллера определить значение слова Ермак полу-именем от Ермолая[114 - Томск. губ. вед., 1874. №№ 46 и 47; _Пуцилло._ К вопросу кто был Ермак Тимофеев – покорит. Сибири // Русск. вест. 1881. Кн. XI. С. 277.].

Таким образом, приведенных указаний, думаем, достаточно для того, чтобы отнести все остальные, присваиваемые Ермаку имена, вроде Германа, Ермила и подобных, к области фантазий. Нельзя сделать этого только по отношению к тому из последних имен, которым называет Ермака Черепановская летопись, т.е. имени Василия. Этому имени летописцем предпосылается целая родословная Ермолая Тимофеевича, относящая его по происхождению к посадским людям города Суздаля Алениным и называющая имена даже деда и прадеда его. Но, к сожалению, появление таких известий относится только к концу прошедшего столетия, или времени выпуска самой летописи, и основывается лишь на «некоторой сибирской истории», писатель которой «своего имени не объявил», и которая, прибавим, ни ранее, ни после составления летописи, несмотря на истечение более уже столетия, ничем документальным не подтверждена. Тем не менее отвергать правдоподобность упомянутых известий трудно: передаваемые ими сведения, хотя и в немногом, но согласны с другими наиболее достоверными указаниями в отношении отчества Ермака и жизни его на Чусовой; наконец почти тождественные Алениным фамилии, как, например, фамилии Аленевых и Олениных, встречаются и в старинных документах тех населенных мест, с которых началась историческая известность Ермака: по писцовой и переписной книгам Устюга Великого под этими фамилиями показано несколько семейств посадских людей и между прочим два подьячих митрополичьих дел[115 - Сибир. Летопись: Список библиот. Тобол, дух. семин. (под № 1655). С. 1; некоторые выдержки этой летописи помещены в «Сибир. вест.» (1821. Ч. XIV. Кн. 5. С. 289–294 и др.), «Тобол, губ. вед.» (1858. № № 32, 33 и 41) и «Тобол, епар. вед.» (1882. № № 21-24; 1883. № № 3 и 8; 1884. № № 7.-9, 13). А _также:_ Устюг Великий: Матер, для ист. города XVII и XVIII ст. 1883. С. 100-102, 105, 150, 161 и др. ].

Исходя из приведенных нами ранее сведений о двуименности предков наших и делении имен их на явные и тайные, едва ли можно допустить ошибку, если сказать, что и покоритель Сибири, кроме явного имени Ермолая, имел еще имя тайное, каковым и было имя Василия. Быть может, последнее было то имя, которое дано ему при крещении. Но те преследования, какими сопровождались молодые годы нашего героя – годы его разбойничества – могли представлять ему немало поводов, чтобы скрывать его настоящее имя, заменяя его именем Ермолая. Хотя в Сибири, когда ему прощены были все старые вины, скрывать это имя, по-видимому, уже не было оснований, да если имя это и осталось секретом при жизни его, то по смерти секрет этот могли раскрыть оставшиеся в живых сподвижники его, но, однако ж, этого могло и не быть. Не нужно забывать, что с завоеванием Сибири имя Ермак стало именем знаменитым, а потому и прежнее, хотя бы и действительное имя старого волжского атамана могло отойти уже на задний план; напоминать же о нем значило бы набрасывать на победителя Кучума тень мрачных воспоминаний о разбойничьих похождениях, словом, воскрешать в высоконравственном образе завоевателя Сибирского царства ненавистного разбойника.

Но – «чем дальше в лес, тем больше дров». Давно известно, что эта народная поговорка в некоторых случаях одинаково может быть применима как в житейской практике, так и в области истории. И в последней есть вопросы, разрешение которых и заманчиво, и желательно, но судьба которых странна: чем более стараются их разрешить, тем более они запутываются. Таким же кажется нам и вопрос о тайном имени Ермака. Быть может, со временем кому-либо и посчастливится найти ту «некоторую» таинственную историю, о которой упоминает Черепановская летопись, и тогда, несомненно, вопрос этот получит разрешение. Теперь же будем пока довольны тем, что по приведенным в своих догадках указаниям в имени Ермолая Тимофеевича нам сказалось то явное христианское имя, которое носил славный покоритель Сибири и которое следует разуметь в вульгарном слове «Ермак».




НАЧАЛО СИБИРСКИХ ГОРОДОВ. ИСТОРИЧЕСКИЙ НАБРОСОК







Городское дело старинной русской Сибири принадлежит к числу тех малоисследованных сторон, какие во многом представляет первоначальный быт здесь русских насельников. Как по той важности, какая придана была этому делу правительством вслед за окончанием походов Ермака, так и по тому значению, какое имело оно в дальнейших фазисах колонизации новопокоренной окраины, подробности возникновения между улусами полудиких инородцев первых русских городов должны были составить многосложный отдел истории Сибири. Однако ж последняя передает одну сухую и нередко разноречивую хронологию годов основания и имен основателей тех городов. По сибирской истории мы знакомее, пожалуй, с родословием татарских князей и ханов и вернее выясним, чему можно давать вероятие из похождений какого-нибудь Тайбуги или Мамета, чем расскажем, например, подробности основания главы сибирских городов – Тобольска. Всему виной пожары 1626 и 1643 годов, истребившие без остатка архивы Сибирского приказа, Казанского дворца и Тобольской приказной избы. В этих хранилищах находились те драгоценные материалы, какие могли проливать полный свет не только на своеобразную жизнь русских насельников «Кучумова юрта», но, быть может, и на самую легендарную жизнь «велеумного ритора» Ермака. Там же, несомненно, заключались и истреблены беспощадным огнем и материалы для истории первоначального устройства сибирских городов. Поэтому единственным источником для ознакомления с городским делом Сибири служат те отрывочные сведения, какие заключаются в «Описании Сибирского Царства» и «Ежемесячных сочинениях» Миллера и частью в трудах Фишера и Словцова. Несмотря на истечение почти полутора столетий со времени издания Миллером первого труда к сведениям его по городскому делу Сибири прибавлено очень немногое. Да и это немногое, заключавшееся в очерках сибирской старины Спасского, Абрамова, Кострова, Шашкова и друг., помещалось большею частью в тех недолговечных периодических изданиях, которые весьма скоро обращаются в трудно находимые библиографические редкости. Хотя после Миллера осталось и немало исторических материалов, не вошедших в упомянутые труды его, но материалы эти до сего времени не изданы, а объемистые портфели их, хранящиеся в одном из столичных архивов, для нас недоступны. Только в недавнее время сибирская история дополнена несколько двумя трудами, вышедшими, к слову сказать, на далеком юге России, в Харькове и частью Очакове и изданными в одном случае на лепту харьковского университета. Мы говорим о «Заселении Сибири» П.Н. Буцинского и «Истории Сибири» В.К. Андриевича. Но займемся тем, о чем начали.

Известно, что царь Иван IV, получив от атамана Кольцо[116 - Волжский атаман Иван Кольцо – ближайший помощник Ермака. Широко распространенная народная традиция, приписывающая ему роль главы казачьего посольства в Москве, является, очевидно, ошибочной. Весть о победах дружины Ермака до Ивана Грозного донесли казацкие атаманы Иван Александров по прозвищу Черкас и Савва Сазонов по прозвищу Волдыря. Иван Кольцо был вероломно убит бывшим визирем Кучума Карачой, пригласившим его с 40 казаками для переговоров о заключении союза против Кучума. _–_Прим._Издателя._] с товарищами в 1583 году первые известия о покорении Сибири, не вникнул достаточно в трудность положения оставшейся в Искере дружины Ермака и хотя послал на помощь ей воевод Семена Волховского и Ивана Глухова с незначительным числом ратных людей, но последние явились в Сибирь только осенью 1584 года, когда от недостатка продовольствия в стане завоевателей начиналась уже смертность. Ошибка Грозного, имевшая последствием попытку татарских князей к возвращению отнятых владений, была поправлена уже при Федоре Ивановиче: в первые два года нового царствования в Сибирь было отправлено несколько воевод с отрядами ратных людей, с прибытием которых ряд правительственных мер к укреплению здесь русского владычества принимается с основания городов.

Начало городскому делу в Сибири положено было первым же из воевод нового царя Иваном Мансуровым постройкой осенью 1585 г. при Оби, вблизи устьев Иртыша, _Обского_городка_[117 - Обский городок (он же Мансуровский по Г.Ф. Миллеру – старый городок, или Руш-Ваш – «Русский городок» по-хантыйски) находился на правом берегу Оби, напротив среднего устья Иртыша. Его остатки осмотрел Г.Ф. Миллер, отметивший, что они почти незаметны на поверхности. Мнения историков по поводу судьбы Обского городка расходятся. Традиционно, начиная с Г.Ф. Миллера, принято считать, что после первой зимовки Мансуров со всем своим отрядом покинул городок и вернулся на Русь северным собским путем. Однако охранная грамота, выданная царем Федором Ивановичем ляпинскому князю Лугую в августе 1586 года, согласно которой воеводам нового городка на Оби запрещалось «...дани на не и на его городках имати», свидетельствует о существовании этого городка после зимы 1585 –1586 гг. Вероятнее всего, Мансуров оставил в городке часть своего отряда, так как царский указ 1593 года предписывал перевести гарнизон Обского городка в строящийся новый город Сургут, а сам городок разобрать и сжечь, дабы он не достался враждебно настроенным аборигенам. Последнее было обязательным требованием в подобных ситуациях, строго соблюдавшимся в первые годы русской колонизации Сибири. Подобная участь постигла, например, Лозьвинский городок в 1598 году и, вероятно, укрепления Ермаковского острога после того, как остатки его отряда ушли на Русь (местонахождение укрепленного лагеря дружины точно неизвестно, но имеются основания считать, что он находился на Карачинском острове близ устья Тобола). _–_Прим._Издателя._]. Этот городок был как бы прообразом будущих сибирских городов. Он построен был при подошве высоких гор, называвшихся Белыми, состоял из нескольких хижин, обнесенных палисадником, и служил зимним пристанищем Мансурова, отложившего за недостатком сил поход свой на вновь захваченную татарами столицу свою Искер. За постройкой этого городка, который, как временную только стоянку воеводы, вернее считать острожком, со следующего года дело основания сибирских городов повелось с такою быстротою, что к концу царствования Бориса Годунова – менее чем в двадцать лет – на северо-западе Сибири были уже построены следующие города: в 1586 году _Тюмень_, в 1587 – _Тобольск,_ в 1589 – _Лозва_[118 - Лозьвинский город, или Лозва, основанный в 1589 году воеводой Иваном Григорьевичем Нагим в устье р. Ивдель при ее впадении в Лозьву, сыграл важную роль в колонизации Западной Сибири. Он имел огромное стратегическое значение, так как располагался в начале водного пути в Сибирь, у восточных склонов Урала (Лозьва–Тавда–Тобол–Иртыш–Обь). Через него проходили русские отряды для строительства новых городов, на Лозьвинской верфи строились суда. Площадь городка (с острогом?) достигала 10 гектаров. Вероятно, небольшой гарнизон располагался, собственно, в крепости, а сезонные караваны с грузами для первых русских городов в Сибири – в острожной части. В зимнее время здесь скапливалось большое количество людей и подвод, а по весне караваны продолжали свой путь уже на судах. В 1595 году городок должен был принять 2554 подводы и около трех тысяч людей. В 1598 году в связи с открытием новой, более короткой и удобной Бабиновской дороги по реке Туре, гарнизон во главе с воеводой Иваном Траханиотовым был переведен царским указом в строящийся город Верхотурье. «Городовое строение» (разнообразные бревенчатые укрепления, избы и амбары) было разобрано и сплавлено вниз по Лозьве и Тавде в Пелымский городок и использовалось для ремонта последнего. Остатки Лозьвинского городка были сожжены «за ненадобностью». _–_Прим._Издателя._]_,_ в 1592 – _Пелым_[119 - Русский город Пелым был основан в 1593 году воеводами Н. Траханиотовым и П. Горчаковым, возглавившими поход против Пелымского княжества. Вогульский князек Аблегирим со своим войском был разбит, а недалеко от его резиденции, на невысоком мысу при впадении р. Пелым, в Тавду был заложен городок. Вероятно, первоначально он был наспех обнесен острожной (тыновой) стеной, а позднее перестроен: появились рубленые стены – городни, башни, церковь и т.д. Возникший рядом с городком посад был также укреплен острожной стеной и башнями. Сохранился оригинальный план Пелыма, выполненный знаменитым тобольским историком, картографом и зодчим Семеном Ремезовым в конце XVII века. На нем город показан как бы с высоты птичьего полета, а сами строения даны в аксонометрии.Город являлся военно-административным центром Пелымского уезда, местом сбора ясака с местного населения и перевалочным пунктом на пути в Сибирь. Население городка было представлено, в основном, служилыми людьми: подъячими, целовальниками, стрельцами, ямщиками, приказчиками. Имелись частные и государственные торговые лавки. Занятия жителей – добыча пушнины, разведение домашнего скота, охота, рыболовство, выделка кож, торговля и земледелие.Начиная с 1598 года, в связи с переносом пути в Сибирь с Тавды на Туру, значение города упало. В 1780 году Пелымский уезд был упразднен, и город превратился в село. _–_Прим._Издателя._], в 1593 – _Березов_ и _Сургут_, в 1594 – _Тара,_ в 1596 – Н_арым_ и _Кетск,_ в 1598 – _Верхотурье,_ в 1600 – _Мангазея,_ в 1601 – _Туринск_ и в 1604 году _Томск._

Посвящая предлагаемые заметки делу начального устройства этих городов, за исключением тех из них, которым не суждено было иметь будущности, оговариваемся, что заметки эти при скудости материала многого не дадут, но представят лишь начальный набросок общих деталей этого дела.


***

Начало сибирских городов было почти одинаково с началом городов Древней Руси. То же возведение деревянных стен и земляных рвов и валов, какое было как бы моментом зарождения русских городов, составляло такой же момент и по отношению к городам Сибири. Как в русских городах, устройство укреплений, окаймлявших избранный для жительства центр и привлекавших к черте своей население, вызывалось исключительно потребностью безопасного убежища – следствием перехода народа из кочевого состояния в оседлое, – так и в Сибири оно являлось на первых порах такой же потребностью обеспечения незваных пришельцев от нападений туземных племен. Хотя давность, отделившая возникновение этих городов между собою на несколько веков, и не могла передать на города Сибири тех начальных условий, под которыми росли и развивались города Древней Руси, тем не менее сибирские города во многом целостно приняли один из типов русских городов.

В глубокой древности славянский город назывался «градом» и означал место, обведенное оградою, например частоколом, плетнем, и это слово было однозначительно со словом «огород». Построить город значило вначале обвести загороду и укрепить ее рвами, называвшимися «гроблями»[120 - _Костомаров._ Начало единодерж. в Древн. Руси: Истор. моногр. и исследования. Спб., 1872. Т. XII. С. 31-32.]. С течением времени такие города выработали два главных типа: городов-посадов и городов-укреплений. Первый тип городов представляли те из них, которые образовывались во время преобладания около укрепленных мест земледельческого элемента: посады и слободы, окружавшие укрепление, в черте которого, никем не населенной, в мирное время отправлялись лишь религиозные обряды, а во время нападения врага спасалось население, образовывали города-посады. Второй тип городов представляли те города, которые образовывались с развитием дружинного элемента или появлением князей и их бояр-дружинников: началом их были укрепления, воздвигавшиеся на совершенно не населенных местах, куда основатели-князья садили своих представителей-посадников, сменившихся после наместниками и волостелями, с частью дружины. Разница состояла в том, что в первых городах дружинный элемент появлялся впоследствии, и город возникал или после, или одновременно с посадом или слободой, так что зародышем такого города служила деревня; в последних же городах дружинный элемент появлялся вначале, и город образовывался исключительно из закладывавшегося укрепления, центр которого населялся одновременно «воями» дружинниками, а земледельческие посады и слободы появлялись за стенами его, окаймляясь новыми укреплениями, уже впоследствии[121 - _Дитятин._ Устройство и управление городов России. Спб., 1875. Т. 1. С. 111-114.].

Характер образования городов последнего типа, принадлежавший в большинстве случаев городам выселенцев – русских колонистов, с югои северо-запада на северо-восток Руси перешел в общих чертах и на основание первых городов Сибири. Явившийся на смену городских посадников, наместников и волостей новый служилый класс воевод и голов при посылке на службу в новопокоренный край, набирая лично или чрез других правительственных агентов войско из служилого класса и вольных охочих людей и отправлялись в Сибирь, прежде выполнения своей главной миссии, т.е. приведения инородцев известной местности под «высокую царскую руку», приступал к основанию и постройке города, при которых первою заботою было обведение избранного места укреплениями.

Укрепления городов были различны: или город обводился земляным валом, на котором воздвигалась деревянная стена или тын, или же последние стояли на плоской земле, а за ними уже делался вал; или же стена или тын присыпаны были хрящом, т.е. смесью каменьев, песку и земли. Стены делались бревенчатые и устраивались с окнами и «боями»: первые назначались для наблюдения за приближением неприятеля, а последние – для стрельбы в узкие отверстия из пушек и пищалей. По стенам устраивались башни и выступы разных очертаний, носившие названия «выводов», «кружал», «обломов»[122 - Вывод – крепостное сооружение, выступающее наружу, за линию основной стены. Кружало – опорная дуга из досок, по которой выкладывался каменный или кирпичный свод. Облом (облам) – нависающий выступ сруба в верхней части городской стены или башни, устраивавшийся для ведения т.н. «подошвенного боя», т.е. обстрела осаждающего неприятеля из щелей и бойниц вблизи крепости, у «подошвы». _–_Прим._Издателя._] и проч., представлявшие различные приспособления для обороны на случай осады города. Устройство башен и выступов было неодинаково: они делались или о четырех, или же о шести углах, которые составляли длину одного бревна и имели форму высокого амбара, покрытого тесовою остроконечною крышею; в вышину же имели от 5 до 10 и более сажен. В башнях и выступах делались иногда вверху чердаки, клетки или караульни, а внизу – ворота, отчего такие башни назывались «проезжими». Главная башня с большими въезжими воротами называлась «вестовою», потому что на ней висел вестовой колокол и был караул, наблюдавший за наступлением неприятеля; прочие же башни, на которых по временам, особенно во время опасности, находился также караул, назывались «сторожевыми», а те башни, которые устраивались на углах стен – «наугольными». По башням и выступам расставлялись пушки и пищали.

Общий вид городов имел различные формы: иногда город строился в виде треугольника, иногда же – четырехугольника, суживаясь или расширяясь в разных направлениях, смотря по удобствам местности. В большинстве случаев города старались расположить так, чтобы около них находилась и естественная защита, например, вода или ущелья, а потому часто одна сторона стены, а иногда и несколько сторон примыкали к озеру, пруду или болоту[123 - _Костомаров._ Очерки жиз. и нрав, великор. народа. 1887. Т. XIX. С. 8-12.].

Лучшим примером укрепления сибирских городов могли служить незадолго пред тем построенные городки ближайших соседей Строгановых Камгорт и Кергедан, основанные в 1558 и 1564 годах на местах древних чудских поселений. Насколько заботились тогда об укреплении городов, показывает следующий отрывок грамоты Иоанна IV от 2 января 1564 года о построении Кергедана, известного более под именем Орла-городка: «и яз царь и великий князь... велел есми... на Орле, на волоке, у росолу, другой городок собою ж поставити, стены сажень по тридцать, а с приступную сторону для низи и к варницам ближе в глины место камнем закласти, а пищальники и сторожи для береженья и на том другом городке собою ж дрьжати, а в обеих городкех велел есми ему собою ж наряд скорострелной, пушечки и пищали затинные и ручницы сделати незаписным мастером, которых собе Григорей приговорит из найму и у собя Григорью тот наряд дрьжати»[124 - Дополн. к акт. истор. Т. 1. С. 171.].

Со временем устройство городских укреплений изменялось. Города обносились иногда двумя бревенчатыми стенами, шедшими параллельно одна другой с незначительным промежутком; для большей же крепости в промежутке этом клались кресты из деревянных балок, которыми и связывались обе стены. Звенья, составлявшие внешнюю стену города и связывавшиеся между собою концами, назывались «городнями»[125 - Городня – элемент деревянных крепостей XV–XVII веков, звено внешней городской стены. Часто городки представляли собой линию из примыкающих друг к другу срубов. Иногда такие срубы использовались как жилые помещения, перекрытые сверху бревенчатым накатом с полом («заборалом»). _–_Прим._Издателя._], а звенья внутренней стены – «пригорками». «Городни» с «пригорками» связывались сверху перекладами наподобие матиц, по которым настилался пол – «заборало», на котором свободно можно было стоять, ходить и действовать оружием.

Вслед за возведением укреплений городов, предназначавшихся в первое время для жительства воевод, духовенства и прочего служилого класса, около городов воздвигались и так называемые «остроги»[126 - Острог – первоначальное значение слова – частокол из заостренных вверху бревен, которым окружалась усадьба (поселение). Позднее название было перенесено и на самое поселение, укрепленное таким образом. Первые русские крепости в Сибири, как правило, окружались сначала острожной стеной, которая впоследствии заменялась более солидной «рубленой» стеной из горизонтально лежащих бревен или из срубов. Наличие «рубленой» стены – один из важнейших признаков русских городов XV–XVIII веков. Другой признак – присутствие церкви. Появление церкви в остроге было первым шагом к получению им статуса города. Поселения с острожными стенами, укрепленными несколькими башнями, именовались сначала острогами, а иногда, несмотря на отсутствие собственно городовых (из городней) стен, городами (Туринск, Березов, Сургут).Острогами называли также посады, примыкавшие к городской (кремлевской) стене и укрепленные острожным тыном и рвом. Такие поселения в XV–XVII веках называли «город с острогом» (например, Тюмень). _–_Прим._Издателя._], отводимые для жительства прочих городских обывателей. Чрез известное расстояние от своих стен город снова окружался с двух или трех сторон в виде подковы новою стеною, на которой так же, как и на городских стенах, устраивались башни. Это было то же самое, что по отношению к городам-укреплениям Древней Руси представляли посады и слободы. Остроги или окружали весь город и назывались в этом случае «большими острогами», или же устраивались в некотором отдалении от города и назывались «малыми острожками».

Таков был внешний план постройки первых сибирских городов. Но что же именно представляли внутренности этих городов? Ниже, по возможности, мы это выясним, а теперь пока коснемся тех периодов, какие принято различать между предками сибирских городских поселений – городами Древней Руси. В истории этих городов различаются обыкновенно два периода: первый, начинающийся задолго до IX века, т.е. времени появления на Руси варяжских князей, и оканчивающийся началом XIII века, или временем завоевания Руси монголами, когда русские города играли в жизни страны важную активную политическую роль, напоминавшую роль средневековых муниципий Запада; второй же – от половины XIV в. до конца XVIII ст., когда город, потеряв значение самостоятельного политического организма, превратился в конгломерат ничем между собою не связанных тяглых общин[127 - Дитятин. I 108.]. Из этих двух разнородных эпох – возвышения и упадка русских городов – появление городов Сибири должно быть отнесено к эпохе последней. По свидетельствам писцовых книг, все города тогдашней Руси, за исключением разве Москвы, Новгорода и Пскова, не представляли собою чего-либо выдающегося ни по количеству населения, ни по благосостоянию его, а вместе с тем и ни по внешнему виду или благоустройству: в конце XV и начале XVI веков были города, на посадах которых число дворов, как, например, в Копорье, не шло дальше двенадцати, самое население которых ограничивалось двенадцатью же тяглыми душами; в огромном же большинстве городов число посадских, торгово-промышленных людей и земледельцев не шло дальше 100– 200 человек. Период смутного времени сильно повлиял на количество городского населения, и посады многих и многих городов обратились «из-за жива в пусто». Большинство этого немногочисленного населения не пользовалось даже и средней руки благосостоянием, рискуя не сегодня-завтра «в конец погибнуть». Вообще же города по внутреннему виду отличались от сел и деревень разве только количеством изб-хором да церквей, оставаясь в этом виде до конца указанного периода[128 - Дитятин. I 120, 130.].

Такие сведения о русских городах времени завоевания Сибири могут давать достаточное понятие и о том положении, в каком должны были находиться первые сибирские города в первые года по основании. Если окрепшая уже после татарских погромов Русь представляла в то время свои городские поселения жалкими деревушками, то что же, спрашивается, могли представлять собою города, воздвигаемые горстью неопытных строителей в лице сибирских ратников, благосостояние которых, состоявшее в небольших запасах хлеба, сопровождалось нередко продолжительными голодовками? Поэтому замечания некоторых исследователей сибирской старины, по которым первые города Сибири, строившиеся «без расколодки домов, без линий, без всякого понятия о градском зодчестве»[129 - _Словцов._ Истор. обоз. Сибири. Спб., 1838. I. С. 189.], составляли «лачужки, землянки и избы»[130 - _Небольсин._ Покорение Сибири. Спб., 1849. С. 111-112.], улицы которых «были затоплены грязью, завалены навозом и падалью»[131 - _Серафимович_(Шашков)._ Очерки нрав, старин. Сибири // Отеч. зап. 1867. X. С. 697.], едва ли не составят приблизительно верного понятия о начальном виде сибирских городов.

Начальная постройка городов производилась исключительно ратными людьми отрядов, присылавшихся из Москвы. Насколько эти отряды были малочисленны, видно из того, что у первых пособников Ермака – воевод Волховского и Глухова – было в распоряжении только 500 человек, у воеводы Мансурова, основавшего Обской городок, – 100 стрельцов, у строителей Тюмени Сукина и Мясного – 300 человек; уже ко времени основания Тобольска число ратных людей было увеличено дополнительными отрядами, так что основатель его, письменный голова Чулков, располагал ратью в 500 человек[132 - _Миллер._ Опис. Сибир. царства. 1750. Гл. Ш. §§ 35, 75; IV. §§ 2, 8.]. Из этих отрядов, составлявших 1400 человек, первые два отряда еще до основания Тюмени и Тобольска, значительно сократившиеся от недостатка продовольствия и неудач, после скорой смерти Волховского и неожиданной гибели самого Ермака вовсе оставили Сибирь, а потому для основания названных городов оставалось уже 800 человек, к которым могли присоединиться разве только ничтожные остатки дружины Ермака. Но и та рать не могла быть в полном составе обращена на дело городского строения: явившись в незнакомый край, столицу которого за гибелью победителя снова заняли прежние владетели, русские пришельцы, несомненно, должны были считать для себя важнее городской постройки дело защиты себя от постоянно грозивших им нападений татар, для чего требовались и рассылка разведочных партий, и установление сношений с племенами покоренных уже остяков и вогулов, и вообще меры к утверждению своего шаткого еще владычества. Все это приходилось в первое время выполнять тем же 800 человекам, выделяя из себя для строения городов уже самое ничтожное число. Поэтому, отвлекаясь разными необходимостями службы, эти строители-ратники или производили работы свои наскоро, второпях и как попало, или даже оставляли начатые города недостроенными. Это сказалось на постройке ими первого же города Тюмени. Не прошло и 10 лет со времени основания города, как тюменским воеводам наказывалось уже выдать жалованье тюменским жителям «за городовое строение». Упоминая о царской грамоте по этому предмету, данной в 1595 году, Миллер полагает, что это городовое строение состояло в возобновлении пришедшего в ветхость начального города, основанного Сукиным[133 - _Миллер._ Ежемесяч. соч. 1764. С. 5.], хотя по другим, более основательным сведениям, тут можно разуметь постройку стен острога[134 - _Буцинский._ Заселение Сибири... 1889. 86.]. Стало быть, или спешная работа ратников-строителей вскоре же потребовала переделки, или же город оставлен был недостроенным, так как при нем не было сделано острога, что, как замечено выше, всегда входило в условия правильного устройства тогдашних городов. По тем же причинам случалось иногда, что начатые города строились по нескольку лет. Так строился, например, Пелым, основанный в 1593 году воеводой Петром Горчаковым: не прошло и четырех лет со времени основания города, как один из преемников Горчакова в 1597 году уже доносил царю, что башни в остроге все развалились, ров от Пелымки-реки засыпался и ему достраивать город нечем, потому что служилые люди целое лето заняты другими службами, а черные люди пашут пашни; из донесения же другого воеводы, сделанного в 1617 году, видно, что крепостное строение почти совсем сгнило и отчасти обвалилось, но вскоре после этого, в 1621 году, Пелым выгорел, и новый город строили уже жильцы-вогулы и служилые люди из Тобольска[135 - _Миллер._ Ежем. сочин. С. 395; _Буцинский._ С. 163.]. Сознавая на первых порах ведение городского дела ратными людьми не достигавшим незамеченных целей, правительство обращалось и к опытам постройки городов на государеву казну, как показывает, например, основание Верхотурья. Грамотой царя Федора Ивановича, данной 15 декабря 1598 г. строителям города Василию Головину и Ивану Воейкову велено было заехать в Пермь и «взять у Сарыча Шестакова 300 р., а на эти деньги нанять посошных людей пеших, конных и плотников со всякою посошною снастью по договору, почем наймутся, и поруки на них взять крепкия с записями, чтоб им город и острог делать и, не доделав, от городового и острожного дела не сбежать». Но строить город наймом оказалось слишком дорого: по смете для постройки требовалось нанять 550 человек на три месяца, и постройка обходилась в 3120 р. Поэтому правительство разочло, что лучше строить новый город «по указу», чем «по договору», и приказало воеводам «доправить» на всей пермской земле посошных, конных людей и плотников, назначив этим рабочим самую минимальную плату[136 - _Миллер._ V. Грамота, пом. в выноске под § 20.].

Но приведенные примеры понесенных при постройке Тюмени и Верхотурья казною расходов были, кажется, единственными случаями, где правительство решилось заменить ратных людей людьми наемными. По крайней мере, при дальнейшей постройке городов строителями их оказываются те же ратники с той разницею, что силы их постоянно освежались и увеличивались новыми дополнительными отрядами, и к городскому делу привлекались уже местные ясачные татары и остяки, а из Перми набирались незначительные партии плотников. Так, например, при постройке в 1594 году воеводой князем Андреем Елецким г. Тары, главная миссия которого состояла в том, чтобы «Кучюмацаря истеснить», в войске Елецкого, состоявшем из 1741 человека конных и пеших ратных людей, было, между прочим, до 600 человек местных ясачных татар и 20 человек «пермич-плотников», назначенных для постройки нового города[137 - _Миллер._ IV. §§ 54-56.]. Но из всех этих строителей самыми выгодными для казны считались инородцы, что вызывало посылку их при отрядах ратников даже в места, от улусов их отдаленные: так, из росписи ратников того же Елецкого видно, что в числе их были, например, инородцы из Тюмени, Верхотурья, Табаров, Кошуков и других отдаленных местностей; при постройке Томска в числе ратных людей, данных строителям его, казачьему голове Гаврилу Писемскому и боярскому сыну Василию Тыркову, из Тобольска, Березова и Сургута, участвовали 100 человек обских остяков под командой князца Онжи[138 - Миллер. V. § 45. Речь идет о кодском князе Онже Юрьеве, племяннике «князя болшова» Кодского княжества Алача. В 1593 году Онжа и его двоюродный брат Игичей Алачев возглавили отряд кодских остяков и вместе с березовскими служилыми людьми воевали против обдорских князей. За заслуги перед Русским государством в 1594 году царь Федор Иоаннович «пожаловал» братьев «волостью Васпалукук да волостью Колпукулук со всеми угодьи и ясаком». После томского похода Онжа Юрьев начал борьбу с Игичеем за верховную власть в Кодеком княжестве. Он отправился в Москву с челобитной на имя царя, в которой добивался возвращения ему из березовской казны изъятого ранее идола «Палтыш-болвана» (вероятно, искаженное имя Калтась, верховной богини обских угров). В 1606 году он вернулся на родину с грамотой, в которой царь Василий Шуйский жаловал его «в Котцкой земле княженьем» и велел березовскому воеводе вернуть князю языческую святыню. В 1607 году Онжа принял участие в антирусском восстании сосьвинс-коляпинских и обдорских остяков, но затем решил предать своих соратников: помог березовским служилым людям захватить в плен руководителей восстания – князей Василия Обдорского и Шатрова Лугуева. Прощенный за новые заслуги перед Москвой, Онжа некоторое время правил Кодским княжеством, но в конце концов уступил верховную власть племяннику Михаилу Игичееву, удалившись в «родовое поместье», городок Нангакар. _–_Прим._Издателя._].

Вообще строители сибирских городов по тому разноплеменному сброду, из какого составлялись воеводские отряды при следовании в Сибирь, представляли самую разнохарактерную смесь разных наций: кроме преобладающего большинства русских, тут были и немцы австрийские и ливонские, и шведы, и поляки, и литовцы, и латыши, и мордва, и черемисы, и даже французы.

Нелишне заметить, что при всех почти первоначальных постройках сибирских городов участвовали и остатки рати Ермака, составившей потом в Тобольске особую «старую сотню» пеших казаков; так, из челобитной царю Михаилу Федоровичу тюменского конного казака Гаврилки Иванова о назначении его атаманом, приводимой в грамоте царя от 23 февраля 1623 г. тюменским воеводам Долгорукову и Редрикову, между прочим, видно: «Служил-де он... в Сибири сорок два года, а прежде того он служил нам на поле двадцать лет у Ермака в станице и с иными атаманы. И как с Ермаком Сибирь взяли и Кучума-царя с куреня сбили, а царство Сибирское нам взяли и мурз, и татар разорили, и он-де был посылан с Ондреем с Воейковым на нашу службу на того же Кучума-царя и Божией-де милостию и нашим счастием тово царя Кучума на Оби-реке погромили и его убили, и жены его, и дети взяли. Да его же-де посылали на Алея-царя боярин наш и воевода Матвей Михайлович Годунов с воеводою с Назырьем Изъединовым и того-де Алея-царя взяли и жен, и детей поимали. Да он же-де в Сибири ставил Томской городок при воеводе Гавриле Писемском; да он же-де ставил город Тюмень при воеводе Василье Сукине; да он же-де посылан был в Кузнецы для нашего ясаку и первый-де ясак взяли; да он же-де Тобольский городок ставил при воеводе Даниле Чулкове; да он же-де Тарской городок ставил при воеводе при князе Андрее Елецком; да он же-де ставил Пелымской город при воеводе при князе Петре Горчакове; да ево же-де посылал на нашу службу боярин наш и воевода Матвей Михайлович Годунов, головством на калмыцких людей, и они-де калмыцких людей погромили и жен, и детей в полон взяли»[139 - _Миллер._ IV. Выноска под § 94.].

Считая города свои первее всего пунктами обороны при набегах шаек бунтовавшего Кучума и вообще возмущениях сибирских инородцев, повторявшихся под воспоминаниями о прежней независимости почти во все продолжение XVII века, ратники-строители при основании городов руководились только простыми практическими соображениями о том, чтобы города те действительно представляли возможные удобства в стратегическом отношении; остальные же условия будущего благосостояния городских поселений считались второстепенными. Но и указываемые соображения не могли быть вполне осуществляемы, так как при малочисленности рабочих рук искусственное окаймление новых городов достаточными укреплениями было невозможно. Поэтому под города в большинстве случаев избирались обыкновенно места, укрепленные самой природой, на высоких крутоярах и буграх или мысах, окруженных оврагами или реками, чтобы первые представляли удобства для отражения нападений туземных племен, а последние – для рыбной ловли; не забывалось при этом и то, чтобы при новом поселении были и места для пашни и сенокоса.

По достижении пункта, предназначенного для города, первой заботой строителей, кроме заготовления леса, было ограждение этого пункта укреплениями. Кроме общих упоминаний актов того времени о стенах и рвах, какими окаймляемы были города, сами подробности возведения тех укреплений за первое время городов совершенно неизвестны.

Сведения об этих укреплениях относятся уже ко времени царствования Михаила Федоровича и по отношению к первым городам представляют следующее:

Тюмень, основанная, по летописи, 29 июня 1586 г.[140 - Крат. Сиб. лет. (Кунгур.). С. 121.] на правом, или южном берегу Туры, представлявшем возвышенный на 10 сажен от уровня воды луг, при впадении в эту реку с юга же р. Тюменки заложена была на восточном берегу последней, так что одной стороной прилегала к возвышенному берегу р. Туры, а другими двумя к р. Тюменке. Значит, только одна сторона была доступна и не имела естественного укрепления, а потому воеводы окопали ее рвом; по найденному же в одном из портфелей Миллера документу, город после возобновления его в 1622 году имел в окружности 260 саж. и был обнесен стенами, на которых возвышались две башни с проезжими воротами и шесть башен, называвшихся «глухими»; городские стены были вышиной от земли «до обламок» 1^1^/^2^ саж. и от обламок до кровли 1 саж., а ширина стен – I^1^ /^2^ саж. Острог был обнесен двумя стенами в 1,048 саж.: одною – от города подле р. Тюменки, а другой – от этой последней до р. Туры; по этим стенам также построено было несколько башен, из которых две проезжих, шесть глухих, одна четвероугольная на столбах с воротами к р. Туре и, наконец, одна башня о шести углах. «А крепость у города и острога, – говорит тот же документ, – с одной стороны река Тура, с двух сторон речка Тюменка, а с нижней стороны с приезду сибирские дороги от Туры до Тюменки от поля устроены надолбы тройные»[141 - Буцинский. IV. С. 84, 86-87.].

Об укреплениях Тобольска мы располагаем еще позднейшими сведениями, относящимися уже к 1646 г., когда здесь произошел переполох по случаю известий о намерении идти войною на город кочевавших по Тоболу и Ишиму калмыков. Из осадного листка, составленного в городе и представлявшего программу отражения неприятеля, видно, что для отражения неприятеля под командой 6 боярских детей и 4 казачьих атаманов назначена была рать из казаков, литовцев, разных служилых отставных и посадских людей до 1700 человек. Из этого же листка видно, что, кроме осыпи и стены, город обнесен был несколькими башнями и воротами, из которых упоминаются башни Быкасовская, Наугольная, Воскресенская и Казачья и ворота: двое Воскресенские, Казачьи, Пермские и Базарные. Башни имели боевые окна; такие же окна устроены были и в воротах, из которых Пермские ворота имели этих окон два ряда – верхний и нижний. Во всех башнях и воротах, имевших между собою расстояние от 125 до 200 и 250 саж., было по одной пушке с запасом ядер, пуль и пороха. Можно думать, что стены города были двойные, из которых первая окружала сам город, а вторая острог, потому что отдельно от общей городской стены в листке том упоминается еще другая стена – в 20 саж. от Базарных ворот, по всему вероятию, стена острожная, что подтверждается и тем еще, что по листку артиллерия города от артиллерии острожной показана особо[142 - Сибирский вест. 1821. Ч. 14. С. 289-294; Словцов. I. 118-119.].

Тара, по сведениям 1624 года, имела такие укрепления: место, занимаемое городом вокруг, 164 саж., в город вели двое ворот – Спасские и Водяные, в разных местах крепости поставлено 5 башен, а между башнями – не стены, как в других городах, а «городни», которых было 116; в крепости же раскат круглый о 8 углах, а на раскате медная полуторная пушка. Острог имел вокруг 500 саж., по острогу 6 башен, из них 4 с проезжими воротами и две глухие, а на башнях стояли 2 медные пушки, одна пищаль железная скорострельная и 4 пищали железных «волконеек»[143 - Буцинский. VI. С. 149-150.].

За возведением укреплений со внешних сторон приступаемо было к возвещению внутренних городских строений.

Первым делом считаемо было сооружение храмов. О начальной архитектуре и вообще первом виде сибирских храмов точных сведений весьма мало. По некоторым упоминаниям все церкви, по тогдашнему обыкновению, были «древяны клецки», некоторые имели «верх шатром», согласно с господствовавшим в тогдашней Руси архитектурным стилем[144 - Пермская старина: Сборник А. Дмитриева. 1889. Вып. 1. С. 130.]. Строясь наскоро, второпях, храмы часто не имели даже печей. Так, в 1607 г. верхотурский воевода жаловался царю Василию, что в Троицком соборе служба бывает только летом, а зимою совершается в съезжей избе, и просил о разрешении построить теплый храм; разрешение было дано, но теплый храм поставлен не отдельно, а в виде пристройки к соборной церкви[145 - Буцинский. II C. 20.]. В более многолюдных городах случалось, что церкви, кроме домов моления, служили иногда местами торговых сборищ. Так, в Тобольске, передовом городе тогдашней Сибири, поп Григорий Пятка во главе своего прихода в 1637 г. бил челом государю: «В 1613 г. в Тобольске воздвигнут храм во имя Всемилостивейшего Спаса с приделом твоего государева ангела преподобного Михаила Милетского, и подле паперти того храма на могилах разными людьми поставлены полки, где продают мясо и рыбу, и от тех, государь, полок твоему богомолью великое утеснение, и во время службы от людского кричанья не слышно и самого пенья, а от собак бывает великая скверна; мертвых от тесноты погребать негде, а у архиепископских ворот положены многие мертвые; да подле паперти, государь, стояли две полки, и Федька Казанец на месте тех полок в 1632 г. поставил две лавки вплоть подле папертной стены и теми лавками заставил многие могилы, а самая паперть от них сгнила[146 - Буцинский. VIII. С. 292.].

За храмами главными зданиями городов считались приказные избы, где сосредоточивалось управление города, посада и всего уезда; перед сенями этой избы ставилась пушка. Вблизи приказной избы строился воеводский двор, огораживаемый забором или заметом с разными постройками внутри, необходимыми по тогдашнему образу жизни, както: горницами, избами, погребом, ледником, мыльною, поварнею. Затем следовали дворы священников и церковнослужителей. Далее был казенный погреб, для хранения зелейной казны «пороху», пушечный амбар, где хранились свинец в свиньях[147 - «Свинья» – слиток свинца. _–_Прим._Издателя._], пули, ядра и оружия. Для этих хранилищ делались здания земляные, а иногда вместо особых построек они помещались в стенах и башнях или же во внутренних пристройках к стенам. Кроме этих зданий, в городе были государева житница, откуда раздавались служилым хлебные запасы или хлебное царское жалованье, и тюрьма, помещаемая иногда в деревянной избе, врытой в землю и огороженной тыном, иногда же в срубе, засыпанном совершенно землей; в городе же были и избы служилых стрельцов, пушкарей, затинщиков и других служилых и частных лиц, особенно дворян и детей боярских[148 - Костомаров. С. 19-20.].

Более всего, по крайней мере царскими грамотами, обращалось внимание на укрепление городов и устройство хлебных запасов. Так, между прочим, при построении Тары в 1594 г. воеводой Андреем Елецким требовалось: «а пришед на Тар-реку присмотреть под город место: где пригоже быти новому городу, туто и место очистить и город поставить; а делать город и лес возить всею ратью, всеми людьми и конными, и пешими; а сделать бы город во всех местах и в стенах, и в городищах сажен около в пол-третьяста и больши-то по месту смотря, да острог делати сажен в триста и в четыреста и, смотря по людям, и до пятисот сажен»[149 - Небольсин. IX. 117.]. Такая же грамота дана была и на основание Томска. «Под город место высмотрити, где пригоже, и на чертеж начертить и велети место очистить, и исспрося у Бога милости, город поставити в крепком месте, а делать город и лес велети возити, начав собою и с головами, и с сотники, и всеми ратными людьми, а велеть на городовое дело лес ронить легкой, чтобы вскоре город сделать, и житницы на государевы запасы велеть поставить, и государевы запасы в житницах велеть устроить, а велети наперед устроить казенные погребы и житницы; а поставя город и по городу наряд и пушечные запасы в казну устроя, и караулы на городе построй крепкие, поставити в городе храм во имя Живоначальныя Троицы, да предел с трастотерпец христовых Бориса и Глеба, а другой предел Федора Стратилата»[150 - Грамота эта, очевидно, представляющая уже не первый список с подлинника, хранящаяся у томского старожила П.А. Пушкарева, была напечатана в «Сибирской газете» (1884. № 8. С. 206-207).].

Благодаря отсутствию определенных планов на постройку городов и предоставлению этого дела всецело усмотрению воевод, людей некомпетентных, города строились до того тесно и скученно, что при скором наплыве в них населения представляли невозможность дальнейших построек от устройства ограждений их стенами. Так, в Туринске после основания его в 1600 году и даже после расширения в 1603 году было не более 360 саж., и образовалась такая теснота, что ямщики били челом государю, чтобы перенести их дворы на то место, где остяцкий князь Епанча[151 - Епанча, вероятнее всего, был татарским князем, так как источники XVII века упоминают туринских татар, но не остяков (ханты). В формировании этнической группы туринских татар, очевидно, приняли участие и аборигены края – южные манси, что подтверждается данными археологии и топонимики. _–_Прим._Издателя._] «с товарищи», почему инородцы переселились в Енбаев юрт за 5 верст от острога, а на месте юрт их в 1601 г. возникла русская Ямская слобода[152 - Буцинский. III. 63.]. Какое ничтожное пространство занимало, например, Верхотурье, видно из того, что даже после расширения острога в 1606 г. вдвое против прежнего, он имел в окружности только 630 саж.; при первом же построении, как видно из одной воеводской отписки 1603 г., «места под дворы давали навеликия – детям боярским вдоль и поперек по 8 саж., а стрельцам по 5 с.»[153 - Там же. II. 19.].

В устройстве городов, т.е. возведения всего необходимого для жилья, воеводы-строители установляли сношения с окрестными туземцами, вызывая их в новопостроенные города. Эти сношения были как бы необходимой обрядностью открытия новых городов и сопровождались по тогдашнему времени своего рода торжественностью; так, например, грамотой на имя строителей Томска, Писемского и Тыркова наказывалось по постройке и укреплении города пригласить с окрестных волостей князьков и мурз с людьми их, «по скольку человек пригоже; а как к ним тех волостей ясачные люди в новой Томской город приидут и им самим в съезной избе быти в цветном платье, и служивые всякие б люди в те поре при них были (в) цветном же платье»[154 - Сибир. Газ. 1884. № 8.]. По понятиям того века, платья ярких цветов внушали к носившим их уважение, и при торжественных случаях, особенно когда нужно было действовать на народ, цари приказывали начальствующим лицам одеваться в цветное платье; преимущественно же употреблялись цвета красные и более всего «червчатый» (красно-фиолетовый), употребление которого распространялось даже на рясы лиц духовного звания[155 - _Костомаров._ IX. С. 95-96. – Одежды воевод составляли: верхнюю, или накидную – опашень, охабень, однорядка, ферезея, епанча и шуба. Опашень была летняя одежда, однорядка – осенняя и весенняя. Они были широкие, длинною до пят, с длинными рукавами, застегивались пуговицами и делались большею частью из сукна. Епанчи и шубы покрывались сукном и шелковыми тканями: первые делались без рукавов и без прорех для рук, накидывались на плечи и расстегивались пуговицами или завязывались завязками, и подбивались мехами. При этих одеждах употреблялись высокие шапки, означавшие знатность породы и сана, из дорогих мехов, которые были кверху шире, а книзу уже пояса; привешивались и шпаги, причем все знатные и вообще служилые привешивали шпаги и выходили из домов не иначе, как с палкой или тростью, которая обделывалась точеным набалдашником. _(Там_же._ С. 93-94, 98, 100 и др.).].

По сборе окрестных инородцев в город воеводам предписывалось обращаться с ними с большею ласкою и обнадеживать, что с ними будут жить дружно, а потому и они должны жить спокойно по своим местам и приходить в город, как к себе домой, хотя в то же время воеводы предупреждались держать себя против них с большою сторожностью, как вообще против врагов[156 - _Забелин._ Русск. народ, его обычаи, обряды, предания, суеверия и поэзия. 1880. Ч. I. С. 568.], причем воеводам наказывалось, как свидетельствует упомянутая выше грамота о построении Томска, угощать их на казенный счет – «накормить и напоить гораздо как мочно».

Главной целью созыва в новопостроенные города инородческих князей и подданных их служило обложение созываемых ясаком, которому предшествовал привод их к присяге. Обычай присяги строго соблюдался как русскими, так и татарами, хотя последние при благоприятных обстоятельствах нередко и нарушали данную присягу.

С обычаем присяги, называвшимся по древним актам «шертью», «ротой крепкой»[157 - Шерть, «рота крепкая» – клятва, присяга на верность государю. _–_Прим._Издателя._], народы сибирские были знакомы задолго до эпохи Ермака: так как князь Иван Васильевич, посылая рать с воеводами Семеном Курским, Петром Ушатым и Васильем Бражником[158 - Воеводы КНЯЗЬЯ Семен Федорович Курбский (а не Курский), Петр Ушатый и Василий Иванович Гаврилов (он же Бражник Заболоцкий) – возглавляли зимний поход московской рати «в Югорскую землю, на Куду и на гогуличи (вогуличей)» в 1499 году. В походе принимали участие вычегжане, вымичи и сысоличи (жители рек Вычегды, Выми и Сысолы, коми-зыряне) во главе с вымскими князьями Петром и Федором Васильевичами. Плененные обско-угорские князья присягнули на верность московскому государю, после чего Василий III (а возможно, и его отец Иван III) присвоил себе титул князя Обдорского и Кондинского (точнее – Кодского). _–_Прим._Издателя._] на югорскую землю, напоминал им и о приведении югорского народа к присяге «по их вере»[159 - Небольсин. 19.]; послы Кучума Тамас и Аиса, бывшие в Москве с грамотой Кучума в 1571 году «за государя своего Кучума-царя и за всех его лучших людей, и за всю землю сибирскую крепко есмя шерть учинили...», хотя присяга эта была вскоре же нарушена[160 - Словцов. I. XX.].

Какими именно обрядностями сопровождалась присяга татарских и вообще инородческих племен Сибири – достоверно сказать по неимению положительных сведений трудно. Несомненно одно, что присяга та имела разные обрядности. В числе последних было «лизание кровавой сабли», которую или держали во время присяги над головой присягающего, или рубили его собак[161 - Соб. Госуд. грам. и договор. Т. II, IV. № № 145 и 197.]; кроме того, в знак скрепления даваемой клятвы «пили воду с золота»[162 - _Соловьев._ История Рос. V. С. 94-95.]. О первой обрядности с саблей одна из сибирских летописей, передавая об экспедиции пятидесятника Ермака Брязги для покорения инородческих волостей, лежащих вниз по Иртышу, между прочим, говорит: «И приехав в первую Аремзянскую волость и городок крепкий (Брязга), взял боем и многих лутчих моргеней повесил за ногу и расстрелял, и ясак собрал за саблею, и положил на стол кровавую, и велел верно целовати за государя-царя, чтоб им служить и ясак платить по вся годы, а не изменять»[163 - Сибир. летоп. (Кунгур.). С. 73.].

По тому значению, какое придавалось присяге при приведении в подданство инородческих племен Сибири, есть некоторые основания предполагать, что в числе обрядностей, сопровождавших присягу, русские воеводы могли применять и тот порядок, какой установлен был для присяги русских подданных на верность своему царю. Подкрестные записи того времени показывают, что на верность, например, царю Годунову, а по смерти последнего семейству его, верноподданный, между прочим, присягал: «На следу всяким ведовским мечтаньем не испортити и ведовством по ветру[164 - Карамзин Н. история государства Российского. XI Прим. 5; Костомаров. XIX. С. 277–278. – Насылка по ветру состояла в том, что лихой колдун, знавший искусство возбуждать ветры и направлять их куда угодно, своими заговорами производил ветер, потом бросал по ветру пыль и примолвлял, чтоб так понесло пыль на такого-то человека, чтоб его корчило, мяло, раздувало, сушило и пр.; выбранный же из-под ног след замазывали в печи, и оттого иссыхал тот, из-под чьей ноги взят был след. (Там же).] никакого лиха не посылати, и следу не вымати ни которыми делы». Очень может быть, что и в присягу сибирских татар при основании городов входило требование заклинания от насылки ветру и выемки следа. На это предположение наводит, между прочим, поведение татар во время осады Грозным в 1552 году Казани, описываемое князем Курбским[165 - Речь идет о ближайшем соратнике Ивана Грозного, князе Андрее Михайловиче Курбском, который в 1564 году, опасаясь царской опалы и казни, бежал к польскому королю Сигизмунду Августу. Сочинения А. Курбского, в том числе его знаменитые обличительные послания Ивану Грозному, дошли до нас в списках конца XVIII века и более поздних. _–_Прим._Издателя_]. По словам этого современника в указываемое время «татары на войско христианское чары творили и великую плювию наводили: яко скоро по облежании града, егда солнце начнет восходити, взыдут на град всем нам зрящим ово престаревшие их мужи, ово бабы и начнут вопияти сатанинские словеса, машуще одеждами своими на войско наше и вертящееся неблагочинне. Тогда абие восстанет ветр и сочинятся облаки, аще бы и день ясен зело начинался, и будет такой дождь и сухие места в блато обратятся, и мокроты исполнятся; и сие точно было над войском, а по сторонам несть, но точно по естеству аера случашеся»[166 - Сказн. Курбск. Т. 1. С. 133; _Сахаров._ Сказан, русск. нар. I. Кн. II. С. 7.]. Не избегли, подобно казанским татарам, не только подозрений, но и обвинений в способности волшебства и сибирские татары; так, например, вскоре по основании Томска два татарина – Ишкиня и Кутугай, проживавшие при впадении Томи в Обь, были заподозрены в чародействе, причем у них отобран был камень, от которого будто бы бывает мороз и вода[167 - Камень этот, отобранный у Ишкени основателем Томска Писемским, хранился сначала в Тобольске скрытым в казенный погреб, а затем по грамоте царя Шуйского от 17 августа 1610 г. воеводами Волынским и Новосильцевым отправлен был в Москву. Подробности в моей «Заметке о волшебном камне» (Сиб. вест. 1890. № 18).]; академик Фишер, путешествуя по Сибири, в письме ботанику Кошкарову писал: «...татары посредством некоторого корня могут производить дождь и ветер, когда им угодно; я желал бы, чтобы ты о сей вещи, хотя ложной и суеверия исполненной, расспросил обстоятельнее и самые растения и корни сберег»[168 - _Спасский._ Сибир. вести. 1819. Т. III. Ч. VI. С. 102.].

После угощения и привода городских гостей к присяге им нередко раздавались подарки, состоявшие обыкновенно из цветных сукон по большей части красных цветов, до чего сибирские инородцы были большие охотники. Эти подарки назывались государевым жалованьем и распространялись только на князьков и лучших людей инородческих землиц. Приохочиваясь этим, городские гости со временем и сами стали являться в города с подарками и поминками, состоявшими из дорогих мехов[169 - Забелин. Русск. народ, его обычаи, обряды, предания, суеверия и поэзия. 1880. Ч. I. С. 571.].

Главной целью созыва в новопостроенные города инородческих князей и подданных их, как уже и замечено выше, служило обложение созываемых ясаком. В первое время постройки городов ясак взимался с инородцев по усмотрению воевод, хотя это продолжалось недолго: в первые же годы царствования Федора Ивановича количество ясака, требовавшегося с новопокоренных инородческих землиц Сибири, было определено в 5000 сороков соболей, 10000 черных лисиц и полмиллиона белок[170 - _Миллер._ Сиб. Ист. С. 326-327.]. Московское правительство, назначив общую цифру ясака, предоставило вначале распределение частей его между инородцами усмотрению воевод; с подчинением же управления сибирскими делами сначала дьякам, а затем учрежденному Сибирскому приказу[171 - Из дел Сибирского приказа, сохранившихся в московском архиве министерства юстиции, видно, что в 1594 году, т.е. чрез семь лет по основании Тюмени и со времени основания Березова, сибирскими делами заведывали дьяки Щелкаловы, игравшие при Федоре Ивановиче большую роль, а с 1596 года, т.е. со времени основания Нарыма и других последующих городов, сибирские дела приказаны были дьяку Ивану Вахрамееву, имевшему под своим ведением особую четь, называвшуюся по его имени; в актах же, изданных археографическою комиссией, Сибирский приказ упоминается в августе 1614 г. в челобитной Беляницы Зюзина (А.А. Эксп. Т. III. № 42), хотя в то время сибирскими делами заведовал еще Приказ Казанского дворца, имевший особый Сибирский стол, как видно из неизданных документов, и только в 1637 г. приказ Сибирский является самостоятельным, в документах которого встречаются указания на существование при нем особого учреждения государевой «Купецкой Палаты», называвшейся еще «Казенной Соболиной Палатою», главными деятелями ее были купчины гостиной и суконной сотен. (Вопрос о приказе купецких дел // Ж. Мин. нар. прос. 1889 (февр.). С. 247–248; 1889 (март). С. 182.], заведование делом ясака поставлено было уже последним. В общем, распределение ясака шло весьма неравномерно: так, например, на нарымских остяков наложен был столь большой ясак, что с каждого взрослого мужчины приходилось 11 соболей, с туринских вогул – от 10 до 12 соболей, отчего инородцы, не имея возможности доставить требуемого, покупали недостающее число у купцов гораздо дороже существовавшей цены и сдавали в казну[172 - _Фишер._ Сиб. Ист. 1774. Кн. 1. от. 4, § 7 и II, §§ 12 и 13.].

Заботы правительства о достаточном сборе ясака, целостном доставлении его в Москву и неутайке сборщиками видны из царских грамот при первой закладке городов; так, например, грамота о построении Тары говорит: «А что с которого городка и с волостей, и с кого именем государева ясаку возьмут соболей и лисиц, и шуб собольих, и бельих, и бобров, и то все велети записывати в книги подлинно, порознь по статьям; а имати в ясак на государя соболи и бобры добрые, и лисицы черные, а худых соболей и лисиц, и бобров в ясак не имати»[173 - Небольсин. IX, 118.].

За ясаком следовала организация в новых городах населения. Воеводы, закончив строение городов и прием гостей, избирали по вольному голосу изо всей рати охотников, желавших остаться в городах навсегда в жильцах. Из таких вольных людей устраивалась городовая дружина. Это была партия человек в 50 конных и человек 100 пеших казаков и стрельцов. У казаков был главный атаман, а у стрельцов – сотник. Оба вместе они и управляли дружиной. Иногда всей дружиной управлял стрелецкий голова. В иных, более значительных городах воеводство поручалось сыну боярскому. Вообще в начальники избирались люди добрые, смышленые. В их руках сосредотачивалось все существо самого города: первое – суд и управа над подвластным населением, второе – защита населения от врагов, третье – сбор дани, отыскивание новых даней, новых волостей и землиц для приведения их под государеву высокую руку. Всем дружинникам, горожанам раздавались подгородные земли и угодья с наказом, чтобы вперед всякий был хлебопашец для того, чтоб город сам мог кормить себя, ибо привоз запасов из Руси был делом весьма затруднительным[174 - _Забелин._ Русск. народ, его обычаи, обряды, предания, суеверия и поэзия. 1880. Ч. I. С. 567 и 568.].

Организация населения была последним событием в общем деле зарождения и вступления в жизнь первых городов Сибири, которой мы и заканчиваем заметки свои.




СИБИРСКИЙ ЛЕТОПИСЕЦ. ЛЕТОПИСЬ КОНЦА XVII И НАЧАЛА XVIII СТОЛЕТИЯ, ВЕДЕННАЯ В ТОБОЛЬСКЕ







Между фундаментальными памятниками сибирского летописания, состоящими из четырех главнейших летописей: Строгановской, неизвестно кем составленной, дьяка сибирского митрополита Саввы Есипова и тобольских боярского сына Семена Ремезова и ученого ямщика Ильи Черепанова – существует немало старинных рукописных работ, названных некоторыми из историков «простыми летописцами». Это весьма краткие, не представляющие цельных рассказов, записи, веденные по отдельным местам и как бы только для одной местной памяти, которые вернее можно назвать летописцами «служилыми», так как содержание их по большей части касается одних официальных известий, вроде назначения и смены воевод и дьяков, проезда посланников, следователей и т.п. К таким летописцам можно отнести, например, «Книгу Записную» 1688 г., принадлежащую библиотеке Тобольского собора и напечатанную с неизвестно кому принадлежавшего списка ее в «Древней Российской Вивлиофике» Новикова 1788 г. (Ч. 3. С. 104-288), или же «Краткое показание о бывших как в Тобольске, так и во всех сибирских городах и острогах с начала взятия Сибирского государства воеводах и губернаторах и проч. чинах», изданное в первой сибирской типографии В. Корнильева (Тоб., 1792. 84 с.) и проч. В общем, такие летописцы не представляют существенного материала для истории Сибири, но они интересны в том отношении, что сообщают иногда известия о разных событиях, которые остались или незамеченными, или же незаписанными даже компетентными летописцами, какими были Ремезов или Черепанов. Таковы, например, упоминаемые в «Историческом обозрении Сибири» Словцова 1838 и 1842 гг. две Иркутские летописи (кн. I. С. XII. С. 279, 301, 354, 407, 502, 506, 510, 557, 558 и 560; кн. II. С. 59, 432, 434 и 475), летопись Енисейска (I. С. XII, 228. II. С. 473 и 474) и некоторые другие. Хотя об одной из Иркутских летописей историк и отозвался, что «она походит на станционную записку о приезде и выезде чиновников, да о приходе и отходе казенных караванов», однако ж эта летопись дала ему из прошлого Иркутска немало таких известий, какие для истории оставались неизвестными.

К последнему роду летописей принадлежит и предлагаемая летопись, веденная неизвестным лицом в Тобольске и носящая заглавие «Сибирский летописец». Летопись эта, обнаруженная в первый раз в Соликамске, хотя и была уже однажды напечатана в журнале «Северный архив» за 1826 год (Ч. XIX. № № И. С. 109-139; Ч. III. С. 221–251), но может считаться или забытою, или же вовсе неизвестною большинству читающего люда.

Обстоятельства находки «Летописца» в Соликамске и появления его в печати были следующие:

В 1810-х годах истекающего столетия вблизи к Сибири – в Перми – привелось проживать будущему историографу русского флота и историку трех первых царей из дома Романовых Василию Николаевичу Верху. Во время десятилетней почти службы там советником казенной платы В.Н., занимаясь археолого-историческими изысканиями, совершил несколько поездок по Чердынскому и Соликамскому уездам, результатом которых было, между прочим, издание редко встречающейся ныне книги «Путешествие в города Чердынь и Соликамск» (СПб., 1821; 12+234 стр.). Проводя немало времени в Соликамске, Верх ознакомился там со всеми местными любителями старины, сблизившись особенно с теми из них, которые владели какими-либо древними документами, раскрывавшими историю города. Из новых знакомых историка значительным запасом таких редкостей обладал именитый гражданин Соликамска Акинфий Трофимович Ливонов. Этот-то Ливонов, между прочим, и подарил Верху старинную рукопись с заглавием «Сибирского летописца». Спустя после сего некоторое время, новый владелец рукописи снял с нее список и препроводил его к одному из издателей «Северного архива», которыми были тогда Булгарин и Греч при следующем письме: «Посылаю вам «Сибирский летописец», подаренный мне соликамским именитым гражданином Ливоновым. Надобно полагать, что какой-нибудь тобольский гражданин, любитель отечественной истории, собрав разные сибирские летописцы, выбрал из них любопытнейшие места и дополнил оные разными происшествиями по 1715 год. Судя по почерку, должно заключить, что Летописец сей писан в веке Петра I довольно четкою рукою. В редких только местах не мог я читать, и там поставлены у меня точки».

Когда и как летопись попала в Соликамск, Берх или не полюбопытствовал, так как Сибирь в круг его исследований не входила, или же не получил на это сведений от Ливонова, быть может, и не знавшего верной истории ее. Но в данном случае можно допустить одну вероятную догадку. Старый Соликамск более всех закамских городов останавливал на себе внимание историков: так, в 1745 г. там проживал историограф Миллер, позднее же жили: в 1769 г. – археолог-путешественник Рычков, в 1771 г. – профессор Лепехин и другие. Кроме заезжих ученых, соликамцы и сами интересовались вообще стариной и любили даже вести летописи. Это видно из того, что упомянутым же Верхом там приобретено было три летописи, веденные старожилами Саватием Арефиным, Василием Лучниковым и Никитой Арефиным: первый был охотник до законов, второй до метеорологических наблюдений, а третий писал церковную историю. Выбрав из этих летописей все любопытное, Берх составил одного общего «Соликамского летописца» и издал его в конце названного выше «Путешествия» (С. 203–234). Отсюда можно догадываться, что кто-либо из соликамских грамотеев, заинтересовавшись «Сибирским летописцем» в то время, когда проживал там историограф Миллер, портфели которого тогда уже переполнены были сибирскими рукописями, мог взять его у последнего для снятия списка, или же Миллер и сам как-либо случайно оставил его в Соликамске.

«Летописец» веден с 1590 по 1715 гг. и заключает в себе 136 статей, большая часть которых касается исключительно Тобольска, причем описываемые события нередко передаются с такими точностью и полнотою, каких можно ожидать только от очевидца описываемого. В некоторых случаях составитель, означая время и место события названием, например, части города или улицы, где случилось оно, уже не упоминал своего, быть может, родимого Тобольска, так как не думал, чтобы в записях его могла идти речь о каком-либо другом городе. Начальное содержание «Летописца» показывает, что источником для него составитель имел другие летописи, из которых, как замечено Верхом, и «выбрал любопытнейшие места», со второй же половины и до конца «Летописец» представляет уже оригинальный труд, в который составителем более вносилось то, что он видел своими глазами и по которому следует согласиться с отзывом Верха и о том, что он «писан в век Петра I», т.е. в конце XVII и начале XVIII столетий.

В общем, содержание «Летописца» довольно разнообразно и в некоторых случаях даже исправляет или дополняет самую пространную и многоречивую из сибирских летописей, именно летопись ямщика Ильи Черепанова. Приведем на это примеры. Все почти пожары Тобольска, начиная с пожара 14 августа 1643 г., и особенно пожар 29 мая 1677 г. в «Летописце» описаны с такими подробностями, которых у Черепанова вовсе нет, почему можно безошибочно заключить, что о существовании этого «Летописца» Черепанов не знал; о пожаре, например, описанном у Черепанова под 1662 г., «Летописец» говорит, что это было 17 мая, под 1684 г. он рассказывает о пожаре, которого в Черепановской летописи не показано; пожар, бывший, по последней летописи, 6 июня 1701 г., «Летописец» описывает 1 июня и т.п. Далее, по истории тобольских церквей, «Летописец» также сообщает немало нового: так, например, в Тобольске заложены были церкви: 12 июля 1675 г. Троицкая, в которую 19 сентября 1676 г. перенесены были из собора тела архиепископов Макария и Герасима и к которой в 1676 г. пристроена придельная церковь во имя Феодора Стратилата; 14 июня 1677 г. – новая церковь в Знаменском монастыре, 24 июня 1677 г. – Вознесенская церковь в городовой стене, 1 июня 1685 г. – новая церковь в Знаменском же монастыре, 1 июля 1686 г. – церковь во имя Владимирской Богородицы и другие. Ничего этого Черепановым не поведано. Наконец, в «Летописце» приведено немало подробностей и о других событиях, которые в Черепановской летописи или вовсе не описаны, или же описаны и не верно, и не полно. Так, под 1668 годом «Летописец» гораздо полнее Черепанова рассказывает возведение в Москве архиепископа Корнилия в митрополита; 22 октября 1709 г. описывает вовсе неизвестное Черепанову празднование в Тобольске победы под Полтавою; 8 октября 1712 г. дает подробности путешествия и приезда в Тобольск сибирского губернатора М.П. Гагарина, о чем Черепанов неправильно и кратко упоминает под 6 октября 1705 г., и т.д.

Но извиняя Черепанову незнание им «Сибирского летописца», оставшегося при жизни его еще в рукописи, нельзя умолчать о том, что этот памятник старины был неизвестен многим даже и в то время, когда был уже напечатанным в «Северном архиве», его не знали и многие из лиц, посвящавших усиленные труды на изыскание древностей и обработку сибирской истории. На это существуют факты, для образца которых здесь довольно указать на то освещение, какое дает «Летописец» таинственной истории существования будто бы в Тобольске известного угличского колокола. Еще в сороковых годах настоящего столетия одним из немногих знатоков сибирских церковных древностей в нескольких повременных изданиях сообщен был слух, что «угличский колокол разбился и его перелили» (Маяк. 1845. № 11; Москвитянин. 1849. № 9; Ярослав, губерн. вед. 1850. № 5 и др.). На чем основан был такой слух – неизвестно, но с того времени в защиту подлинности существования в Тобольске колокола с титулом «угличского» образовалась целая литература, под тон которой тот же почтенный археолог, присоединившись к кругу лиц, оспаривавших оглашенный им слух, чрез некоторое время в одной из статей своих о колоколе в раздумье ставил такой вопрос: «...но отчего же, однако ж, ни в одной из сибирских летописей, как напечатанных, так и остающихся еще в рукописях, ни одним словом не упомянуто ни о разбитии, ни о переливке угличского колокола, тогда как о ссылке его в Тобольск упоминается в каждой, и тогда как в иной из них (например, черепановской) словоохотливый летописец говорит и о всякой мелочи?» (Тобол, губерн. вед. 1858. № 11). На этот вопрос никем из споривших о колоколе не было дано никакого ответа и, очевидно, потому, что никто из них не знал о существовании занимающего нас «Летописца». А между тем этот «Летописец» давным-давно покончил с вопросом о злополучном колоколе, рассказывая под 1677 годом о бывшем 29 мая в Тобольске пожаре, он, между прочим, говорит: «...а на соборной колокольне большой колокол, что государское жалованье, в 110 пуд, и колокол литейной, что лит в Тобольске, в 35 пуд, и колокол благовестной в 30 пуд, что государское жалованье прислан Киприяну, архиепископу первопрестольнику, и колокол часобитной углицкой – все раздалось и растопилось без остатку».

О существовании названного «Летописца» печать впервые упомянула только в 1883 году: несколько мелких заметок о содержании его приведено было в статье о «Сибирских летописях» О-ва, напечатанной в «Восточ. обозрении» того года (№ 44, стр. 11 и 12), которыми, если не считать двух-трех упоминаний «Летописца», сделанных кое-где (например, в статье «Сибирь и исследования ее» А.Н. Пынина в «Вестн. Европы» 1888, т. IV, стр. 642), и все сведения о нем заканчиваются.

Приведенные обстоятельства, давая «Сибирскому летописцу» в ряду сибирских летописей особое значение, послужили для нас поводом к новому изданию его, которое, полагаем, и не будет оставлено без внимания людьми, интересующимися прошлым Сибири.



ЛЕТА ОТ СОТВОРЕНИЯ МИРА И РОЖДЕСТВА ХРИСТОВА

7098 (1590)

По указу Великого Государя Царя и Великого Князя Феодора Иоанновича, всея России самодержца, велено быть в Сибири, в Тобольске, первому воеводе, князю Володимиру Васильевичу Масальскому-Кольцову. В то время благочестивый царь Феодор Иоаннович, наипаче распространяя свою праведную молитву, видя такое дарование Божие над собою, и за те его праведные молитвы подает ему Бог вся полезная распространявшуюся его царствию, посылаху многие люди в сибирскую землю и многие орды к Сибирскому царству подведоша, разные языцы и грады, поставиша в Сибири в 100 и 101 годах: Тару, Сургут, Березов, Томской, Нарым... и иные многие грады.



7100 (1592)

По убиении благоверного государя царевича и великого князя Димитрия Иоанновича, сосланы с Углича в Сибирь многие люди, и поставиша град Пелым и углицкими людьми насадиша.



7104 (1596)

В Тобольске воевода князь Меркурий Александрович Щербатов да князь Михайло Волконский, письменный голова Михайло Нивов.



7106 (1598)

В Тобольске воеводы Ефим Варфоломеевич Бутурлин, письменные головы Василий Нелединский да Иван Никитин, сын Ржевский.

По указу царя Бориса Феодоровича в Сибири из Тарского города ходиша воеводы за царем Кучумом и его нашли на станах его, побиша и взяша у него осмь цариц да три царевича и многий полон. Царь же Кучум утече не со многими людьми, цариц же и царевичев прислаша к Москве. Царь же Борис Феодорович тех посланников пожаловал великим жалованьем, а к воеводам послал с золотыми. Цариц и царевичев повел беречь; падаша им корм велий, чтоб им никакой скудости не было.



7107(1600)

В Сибири и Тобольске воеводы: окольничий Семен Феодорович Сабуров и Алексей Фомин, сын Трегубов; дьяк Тимофей Витовтов.

В Сибири в новом городе, на Верхотурье, воеводы Василий Головин да Иван Васильев, сын Воейков.

Посланы в Мангазею и в Енисею воеводы: князья Мирон Михайлов Шаховской да Данило Хрипунов, а велено им в Мангазее поставить острог и до указу велено им там быть, а до них послан был проведывать Мангазею при царе Феодоре Иоанновиче Феодор Дьяков.

7108(1601)

Посланы с Москвы воеводы: князь Василий Михайлович Масальский-Кольцов да Влук Евстафьевич Пушкин. И поставиша в Сибири в Мангазее град Мангазею, а в то время в Тобольске был воевода Федор Иванович Шереметев с товарищи, и из Тобольска с ними послано 100 человек служилых людей.

Воеводы в Тобольске: Федор Иванович Шереметев да Евстафий Михайлович Пушкин, дьяк Тимофей Кудрин; головы: Григорий Образцов, Амвросий Милюков и Евстафий Пушкин.



7109(1602)

При вышеупомянутых воеводах явися в Сибири, в Тобольске, святитель Христов Николай Чудотворец, повелевая во свое имя воздвигнути церковь на Прямском взвозе, и по его явлению церковь воздвигнули.



7110(1603)

Воеводы в Тобольске: князь Андрей Васильевич Голицын да Никита Михайлович Пушкин, дьяк Василий Панов, письменные головы: Постник Андреевич Вельской да Василий Гаврилович Хлюнов.

7114 (1606)

Воеводы в Тобольске: князь Роман Федорович Проскуров да Иван Иванович Внуков, дьяк Иван Голенищев, письменный голова Владимир Вешняков.



7116 (1608)

По указу царя Василия Иоанновича всея России в Тобольске воеводы: окольничий Михайло Михайлович Салтыков да Борис Иванович Нащекин, дьяк Нечай Федорович Порфирьев, письменные головы: Мирон Тимофеев Хлопов да Александр Иванович Шаблыкин. И окольничий Михайло Михайлович Салтыков, не доехав до Тобольска, в Верхотурье умре.



7121 (1613)

По указу Великого Государя Царя и Великого Князя Михаила Феодоровича, всея России Самодержца, воеводы в Тобольске: князь Иван Петрович Буйносов-Ростовский да Наум Михайлович Плещеев; дьяк Нечай же. Нечай в Тобольске умре, на его место дьяк приехал во 122 году Иван Булыгин; да письменный голова Василий Наумов, сын Плещеев.



7124 (1616)

Воеводы в Тобольске: боярин князь Иван Семенович Куракин, всей Сибири первый боярин, да с ним товарищ князь Григорий Иванович Гагарин; дьяк Иван Булыгин и Богдан Губин. Князь Григорий Иванович в Тобольске умре. Того ж года в Тобольске начали быть кружечные дворы, а до тех мест кружечных дворов не было в Сибири, и многие люди испропилися и иные и дворы свои испропили.



7125 (1617)

Поставлен в Сибири Кузнецкий острог, а приказные люди посланы были из Тобольского города и во 126 году велено быть в Кузнецком воеводам Ивану Тимофеевичу Бобарыкину да Осипу Герасимову, сыну Аничкову.



7126 (1618)

Посланы из Тобольска Пелымского города сын боярский Петр Албычев да сотник стрелецкий Черкас Рукин, а с ними служилые люди; и велено им на Енисее поставить новый Енисейский острог и до указу им тамо быть и государев ясак собирать, и их велено переменить, на их место посыланы были из Тобольска дети боярские, и во 130 году в новый Енисейский острог послан воевода с Москвы Яков Игнатьев, сын Хрипунов.



7128 (1620)

Воеводы в Тобольске: боярин Матвей Михайлович Годунов, да князь Иван Федорович Волконский, да дьяк Иван Щепыров.



7130 (1622)

Был в Тобольске сыщик князь Федор Андреевич Елецкой, дьяк Яков Бултримов; сыскивали про боярина и воеводу, про князя Ивана Семеновича Куракина и про иных сибирских воевод.



7131 (1623)

По указу Великого Государя и по грамоте преосвященный Киприан, архиепископ Сибирский и Тобольский, из Тобольска поехал к Москве и поставлен в митрополиты на Крутицы, а с Крутиц послан в Великий Новгород. На митрополию в Тобольск в архиепископы поставлен Макарий, архиепископ во 132 году, и преосвященный Макарий, архиепископ Сибирский и Тобольский, с Москвы в Тобольск приехал в том же году, апреля, в первый день.



7132 (1624)

Воеводы в Тобольске: боярин и воевода князья Юрий Яншеевич Сулешев да Федор Кириллович Плещеев, дьяки Иван Герасимов Мартемьянов, Данила Леонтиев; головы письменные Григорий Суховидов да Никита Беглесов. В том же году в Тобольске сыщик Иван Володимиров, сын Спасителев, сыскивал про боярина про Матвея Михайловича Годунова.



7133 (1625)

Воеводы в Тобольске: боярин и воевода князья Дмитрий Тимофеевич Трубецкой да Мирон Андреевич Вельяминов, дьяки: Иван Федоров да Степан Усольцев. И боярин князь Дмитрий Тимофеевич умре в Тобольске, а на его место приехал в 134 году воевода князь Андрей Андреевич Хованский. Письменные головы Богдан Поликарпов Лупандин да Семен Васильев, сын Чаплин.



7136 (1628)

Поставлен Красноярский острог, а острог ставить послан был Андрей Андреев Дубенский, а из Тобольска посланы были с ними служилые люди. Того ж года в Сибири князь Алексей Никитин Трубецкой да Иван Васильевич Волынской, а на его место послан товарищ Григорий Алексеевич Загряжкой да дьяки Яков Собакин да Емельян Евсевьев.

7139 (1631)

Воеводы в Тобольске: князь Федор Андреевич Телятевской да Федор Иванович Погожев; дьяки: Дмитрий Прокофьевич да Наум Петров; головы: Степан Борисов Юрьев, да Федор Иванович Шарапов, да Алексей Юрьев Мартюхин.



7141 (1633)

Воеводы в Тобольске: князь Андрей Андреевич Голицын да Данило Андреевич Замыцкой; дьяки: Леонтий Полуектов да Семен Копылов; головы: Тимофей Владычнин, Василий Александров и Петр Августов Смышляев. Того ж года был в Тобольске сыщик Федор Иванович, сын Боярский-Голенищев, да с ним Иван Иванов, сын Патракеев, сыскивали про воеводу про князя Федора Андреевича Телятевского.



7143 (1635)

Воеводы в Тобольске: стольник и воевода князь Михайло Михайлович Темкин-Ростовской да Андрей Васильевич Волынской; дьяки: Дорофей Пустынников да Григорей Протопопов; письменные головы: Андрей Афанасьевич Вологов да Матвей Володимиров Долгово-Сабуров.



7144 (1636)

Июля в 25 день явися Пресвятая Богородица некоей жене, повелевая в Тобольском уезде, на Абалаке[175 - Абалак (Абалацкое озеро) находится в 18 километрах выше по Иртышу от Тобольска. В 1637 году здесь, недалеко от погоста с церковью Спаса Преображения была срублена Знаменская церковь. В конце XVIII века в Абалакском погосте возник мужской монастырь. _–_Прим._Издателя_], подле церкви Преображения Господня,, во Свое имя другую церковь воздвигнути честного и славного Ее Знамения, иже в Великом Новграде и по тому явлению на Абалаке церковь воздвигнули во 145 году, и по явлению Пресвятой Богородицы образ Ее в той церкви поставиша; от того образа многие чудеса, и тако уставиша празднество праздновати.



7147 (1639)

Воеводы в Тобольске: князь Петр Иванович Пронский да Федор Иванович Ловчиков; дьяки: Иван Трофимов да Андрей Галкин; письменные головы: Аникий Сидоров Бунаков, Станислав Ульянов Баскаков. Того ж года послан с Москвы стольник и воевода Петр Петрович, сын Головин, да Матвей Богданов, сын Глебов, дьяк Ефим Филатьев; письменные головы: Еналей Леонтьев, сын Бахтеяров, да Василий Данилов, сын Поярков[176 - Письменный казацкий голова Василий Поярков с отрядом в 150 казаков был послан летом 1643 года якутским воеводой Иваном Головиным на Амур. Ценой больших лишений и людских потерь Поярков достиг Охотского моря. Через три зимы, весной 1646 года, пройдя около 7,5 тысячи километров, Поярков с остатками отряда вернулся в Якутск. Год спустя по его следам на завоевание Приамурья отправился Ерофей Хабаров. Якутский острог был основан не в 1641, а в 1632 году группой казаков из 10 человек во главе с Василием Бугром, отправившихся на Лену из Енисейска. _–_Прим._Издателя_], на великую реку Лену. А велено ему в Якутах поставить острог, а до указу Великого Государя в том остроге быть на воеводстве; и воевода Петр Головин с товарищи во 149 году на Лене острог поставили Якутский, а до него на Лене острог был же, а ставил его енисейский сын боярский Иван Галкин.



7151 (1643)

Воеводы в Тобольске: князь Григорий Семенович Куракин да князь Михайло Семенович Гагарин, дьяки: Иван Переносов да Григорий Лукин, головы письменные: Алексей Андреев Коковинской да Григорий Леонтьев Семичев. И дьяк Иван Переносов во 154 году в Тобольске умре. Того ж года, августа против 14 числа, в ночи, в ночи в 3 часу, в Тобольске бысть пожар большой, сгорел город и соборная, и приходская церкви, святой двор и воеводские, и гостиные дворы, и тюремный двор, и посад на горе весь по девич монастырь.



7156 (1645)

Мая в 13 день, заложен в Сибири град Тобольск, деревянный, рубленый, и совершен во 154 году[177 - Новый кремль Тобольска с рублеными стенами был отстроен в 1644 году. Его площадь увеличилась, а на линии крепостной стены было сооружено девять башен. _–_Прим._Издателя_]. Того ж года, июля в 14 день, по благоволению отца своего государева и по умолению всех православных христиан взыде на свой царский престол Великий Государь Царь и Великий Князь Алексей Михайлович, и на Москве весь народ Ему, Великому Государю, крест целовали, а с Сибири в Тобольск приезжал приводити к крестному целованию воевод и весь народ Тобольского города и иных городов людей стольник князь Иван Григорьевич Ромодановский да подьячий Степан Дорофеев Коренкин во 154 году, ноября в 7 день.

Того ж года по указу Великого Государя Царя и Великого Князя Алексея Михайловича, всея Великия и Малые и Белыя России Самодержца, в Тобольске воеводы: боярин и воевода Иван Иванович Салтыков да стольник князь Иван Семенович Гагарин; дьяки: Дмитрий Прокопьев да Третьяк Васильев; головы: Андрей Тихонов Секерин да Андрей Федоров Захарьин. Того ж года заложена в Тобольске соборная церковь.



7157 (1649)

Воеводы в Тобольске: стольник и воевода Василий Борисович Шереметев да Тимофей Дмитриевич Лодыгин, дьяки: Третьяк Васильев да Василий Атарский, головы: Григорий Спешнев да Степан Скворцов.



7158 (1650)

Преставися в Тобольске Герасим, архиепископ Сибирский и Тобольский.



7159 (1651)

Привезли с Москвы в Сибирь, в Тобольск, к соборной церкви Софии Премудрости Божией большой колокол во 110 пуд. И того ж года поставлен на Москве в Сибирь, в Тобольск, во архиепископы из Боровска Пафнутьева монастыря игумен Симеон, а в Тобольск приехал 160 года, декабря в 20 день.



7160–1652

Воеводы в Тобольске: стольник князь Семен Иванович Хитров да... Федорович Болтин; дьяки: Богдан Обобуров да Григорий Углев; письменные головы: Иван Леонтьев Полуектов да Никифор Иванов Елдезин. И Никифору по государевой грамоте велено быть на Тюмени на воеводстве.

В том же году в великую субботу по указу Государя Царя и Великого Князя Алексея Михайловича, всея Великия и Малыя и Белыя России Самодержца, и по благословению святейшего Иосифа, патриарха Московского и всея России, пожалован белою шапкою Тобольского Знаменского монастыря архимандрит Иосиф и впредь будущие по нем архимандриты.



7162 (1654)

По государевой грамоте поехал из Тобольска к Москве Симеон, архиепископ Сибирский и Тобольский, генваря в 22 день, а во 163 году, декабря в 24 день, преосвященный Симеон в Тобольск приехал.

Послан с Москвы от Великого Государя в Китайское государство посол Федор Иванов, сын Банков, а из Тобольска приехал чрез Ямышево озеро, а с ним посланы были тобольские служилые люди. А преж сего посылан был в Китайское государство Петр Ярышкин.



7164 (1656)

Воеводы в Тобольске: стольник князь Алексей Иванович Буйносов-Ростовский; дьяки: Богдан Обобуров и Григорий Углев, голова Иван Полуехтов...



7166 (1658)

Ноября 6, в нощи, был в Тобольске пожар, и сгорело юрт татарских 260 да 25 дворов русских.



7167 (1659)

Мая в 23 день, в вечерни в Тобольске от молнии в Знаменском монастыре загорелась церковь Знамения Пресвятой Богородицы, и от той церкви и другая церковь, теплая, Трех Святителей, и колокольня на Святых вратех, и кельи, ограда – все погорели. Того ж года, мая в 25 день, прислано с Москвы в Сибирь, в Тобольск, государево вино горячее и учали с того числа быть кружечные дворы на горе и под горою, и во всех сибирских городех.

Декабря в 13 день, прислана патриарша грамота Симеону, архиепископу Сибирскому и Тобольскому, велено служить литургию, а был в запрещении целое лето.

Того ж года, в Тобольске боярин и воевода князь Иван Андреевич Хилков да стольник Одинец Михайлович Беклемишев; дьяки: Герасим Головин да Семен Румянцов; головы письменные: Кирило Семенов Дохтуров да Варфоломей Головин. И Одинец Михайлович в Тобольске умре, а голова Кирило Дохтуров взят к Москве, а в его место велено быть Борису Маркову. Того ж году послана в Сибирь государева казна, медные деньги преж на Тюмень и в Тобольск того ж года, и в низовые города. И торговали в Сибири медными деньгами 4 года – по 171, по июль месяц, по 15 число. А с того года заказано медными деньгами торговать на Москве и во всей России, и почали торговать по-прежнему серебряными деньгами с 172 года, октября... числа.



7169 (1661)

По государеву указу присланы с Москвы в Тобольск русские люди и немцы: полковники и подполковники, и майоры, и ротмистры, и порутчики; а велено в Тобольске прибрать рейтарского строю 1000 да солдат 1000, да 500 человек стрелков и выучить рейтарскому и солдатскому строю. И для того строю взяти изо всех сибирских городов тобольского разряду в те чины служилые люди и их дети, и братья, и племянники, и из гуляющих людей в те чины иманы и учены; а прибрано было всех рейтар и солдат 1700 человек. Того ж года поставили в Сибири, в Тобольске, новый острог кругом всего посада.



7170 (1662)

Был в Тобольске хлеб дорог, купали мирскую четь в 20 пуд ржи в 20 рублей на медные деньги. – Того ж года, мая в 17 день, был пожар в Тобольске: под горою загорелись в юртах на дворе у Сваткула Адлина хоромы, и от того выгорели татарские юрты все без остатка по самую речку Курдяшку[178 - Правильно «Курдюмку». Небольшая речка, впадающая в Иртыш в подгорной части Тобольска. Отделяла Троицкий мыс с кремлем от нижнего посада. _–_Прим._Издателя_] по обе стороны, и мосты, и церковь Божией Владимирской Богородицы, и колокольня, и русских людей дворы, и лавки, и кузницы. И от того пожару городовая угловая башня загоралась, и из соборной церкви, и по всем дворам, и на горе из лавок в погребы и за острог убиралися, и милостию Всевышнего Спаса сохранен был град от того пожару.

В том же году послан был с выборными с татары... полковник Дмитрий Полуехтов против башкирцев; бой у них с ними многий был, на Синаре реке и под слободами, по 175 год.



7172 (1664)

Воеводы в Тобольске: боярин князь Алексей Андреевич Голицын да стольник Григорий Федорович Бутурлин; дьяки: Иван Чернеев да Степан Ячуков; письменный голова Иван Афанасьев Селиверстов.

В том же году на Москве сшел ночью с Вологодского подворья безвестно Симеон, архиепископ Сибирский и Тобольский, а сшел февраля в 15 день, и февраля в 19 день объявился архиепископ Симеон за Яузою, в Божедонском монастыре. Того ж года, июля в 24 день, поставлен на Москве в Сибирь, в Тобольск, во архиепископы из Нова-града архимандрит Корнилий. – И в 173 году, февраля в 24 день, приехал Корнилий, архиепископ Сибирский и Тобольский, в Тобольск на свой святительский престол.



7175 (1667)

Воеводы в Тобольске: стольник Петр Иванович Годунов да стольник же князь Федор Федорович Вельский; дьяки: Григорий Жданов да Михайло Посников; голова Иван Селиверстов.



7176 (1668)

По указу Великого Государя и по грамоте поехал к Москве из Тобольска Корнилий, архиепископ Сибирский и Тобольский. – Того же года, мая в 22 день, на Москве возведоша преосвященного Корнилия, архиепископа Сибирского и Тобольского, на превысочайшую степень и поставиша в митрополиты царствующему граду Тобольску и всей Сибири первопрестольником на праздник Обретения честной главы Иоанна Предтечи. – А ставили его вселенские патриархи и московские, и дан ему саккос и трикирии ко осенению, и белый клобук, и в титле ему прибавлено _Кир_, а степенью он митрополита ж пожалован четвертою: первый Новгородский, второй Казанский, третий Астраханский, четвертый Сибирский. И преосвященный Корнилий, митрополит Сибирский и Тобольский, после поставления отпущен с Москвы в Сибирь, в Тобольск, со Антиохийским патриархом Макарием, а велено ему патриарха проводить до Казани; а из Казани велено проводить патриарха Макария Казанскому митрополиту Лаврентию до... А в Тобольск приехал Корнилий митрополит на свое святительское первопрестольство в 177 году, декабря в 20 день.



7178 (1670)

В Тобольске был сыщик Андрей Павлович Акинфиев да дьяк Иван Давыдов; а велено им сыскивать про стольника и воеводу Петра Ивановича Годунова, и быть им в Тобольске на воеводстве до приезду боярина и воеводы князя Ивана Борисовича Репнина с товарищи.



7180 (1672)

Приехал от Великого Государя в Сибирь Его Государев думный дворянин Яков Тимофеевич Хитров[179 - В 1672–1674 годах крупная экспедиция (более 500 человек) под руководством думного боярина и воеводы Якова Хитрово работала на Исети и ее притоках, Миассе, Нице, Нейве и Чусовой. Поиски серебряной руды не увенчались успехом. Временный острог, сооруженный где-то в верховьях Исети, по завершении экспедиции был уничтожен. _–_Прим._Издателя_], а товарищ с ним – сын его Венедикт да подьячий с приписью Еремей Полянской. А велено ему в Сибири, на Синаре реке и на Уральских горах, искать и проведывать серебряной руды; а на Уральских горах, на речках на Томах и город поставить, и немцы с ним были. А из Тобольска посыланы с ним были дети боярские, и рейтары, и литва, и конные с полковником и с начальными людьми от всех городов, опричь понизовых городов. И были они в Сибири во 182 году и ничего серебряной руды не сыскали, и по Государеву указу думному дворянину велено ехать с товарищем к Москве, а город на Уральских горах сжечь.

Марта в 25 день того ж, 180, года, в 8 часу дня, в Сибири, в Тобольске в городе, сгорела церковь Вознесения Господня и городовые стены, в восточную сторону стена, да башня четвероугольная сгорела ж. Того ж года разломали башню, а на том месте поставили церковь Вознесения Господня с приделы.



7124 (1673)

Велено боярину князю Ивану Борисовичу Репнину из Тобольска ехать к Москве, а в Тобольске велено быть воеводе с Верхотурья, стольнику Федору большому Григорьевичу Хрущову, да дьякам прежним. В том же году воеводы в Тобольске: боярин Петр Михайлович Салтыков да стольник Иван Федорович Пушкин; дьяки: Федор Протопопов да Григорий Михайлов Головин; головы: Иван Гаврилов Ушаков да Иван Никитин Тютчев.



7125 (1674)

Апреля 18 дня, в великую субботу, в 10 часу дня, в Тобольске в Знаменском монастыре святительские хоромы сгорели. Того ж года, июля в 12 день, преосвященнейший Корнилий, митрополит Сибирский и Тобольский, поставил на своем святительском дворе палату первую каменную.



7183 (1675)

Преосвященнейший Корнилий, митрополит Сибирский и Тобольский, поставил и освятил церковь Живоначальные Троицы, брусяную, на своем святительском дворе и всякими церковными утварями украсил, да к той же церкви доспета трапеза брусяная в 6 сажен.



7184 (1676)

Января, против 4 числа, в 10 часу ночи, судом праведного Бога, Великого Государя Царя и Великого Князя Алексея Михайловича, сея Великия и Малыя и Белыя России Самодержца, не стало; оставя земное царство, отыде на вечное блаженство и покой небесного царствия. Отходя с сего света, благословил на царство Российское и скипетр державств Московского и Киевского, и Владимирского, и Новгородского царств, Казанского и Астраханского, и Сибирского, и всех государств Российского царства вручил в самодержавство старшему сыну своему, благоверному Государю Царевичу и Великому Князю Феодору Алексеевичу; и по благословению отца своего Государева Царь и Великий Князь Феодор Алексеевич взыде на свой царский престол в Московском государстве. Бояре и воеводы, и думные ближние люди, стольники и дворяне, и стряпчие, и жильцы, дьяки и головы стрелецкие, всяких чинов люди ему, Великому Государю, крест целовали. В Сибирь, в Тобольске, приезжал приводить к крестному целованию боярин и воевода Петр Михайлович Салтыков с товарищи и весь народ града Тобольска и иных городов сибирских людей; а приехали в Тобольск в том же году, февраля, в 29 день, и по Государеву указу боярин и воевода князь Тимофей Афанасьевич весь народ города Тобольска и иных городов к крестному целованию за великого государя привел. Того ж года, марта, в 3 день, приехал с Москвы в Тобольск стольник князь Иван Петрович Козловской; а велено ему приводить к крестному целованию в Тобольске боярина и воевод, и весь народ. Князю Тимофею велено приводить в понизовых сибирских городах томского разряда, а тобольского разряда в городы и в остроги велено послать письменных голов, а в слободы послать тобольских детей боярских и подьячих. Того ж года велено боярину и воеводе Петру Михайловичу Салтыкову из Тобольска ехать к Москве, а товарищу его, стольнику и воеводе Ивану Федоровичу Пушкину, да дьякам велено быть в Тобольске до приезда в Тобольск боярина и воеводы Петра Васильевича большого Шереметева с товарищи. В том же году по указу Великого Государя Царя и Великого Князя Феодора Алексеевича в Тобольске воеводы: боярин Петр Васильевич большой Шереметев, да стольник Федор Протопопов, да Григорий Михайлов. Того ж года приехал в Тобольск из Китайского государства посланник Николай Гаврилов, сын Спафарий[180 - Спафарий (Милеску) Николай Гаврилович (1636–1708 гг.) – ученый, государственный деятель. По происхождению грек, родом из Молдавии, где занимал пост великого спафария – командующего наемными войсками. Спасаясь от преследования молдавского господаря после неудачного дворцового переворота, в 1671 году бежал в Россию, где был принят на службу в Посольский приказ в качестве переводчика (знал несколько языков). В 1675 году во главе русского посольства отправился в Китай. Его путешествие в Китай и обратно длилось три года. Создал двухтомный труд «Описание первыя части вселенныя, именуемой Азии...». Первый том был посвящен описанию пути от Тобольска до китайской границы. В труде Спафария имеется множество ценных топографических сведений, данные о начальной истории русских городов Сибири. В тексте «Сибирского летописца» путаница: Спафарий прибыл в Тобольск в 1675 году не из Китая, а из Москвы по пути в Китай. _–_Прим._Издателя_], а послан с Москвы в Китайское государство в 7183 году чрез Енисейское и Даурию, а из Тобольска посланы с ним были тобольские дети боярские и служилые люди.

Сентября в 19 день, преосвященнейший Корнилий, митрополит Сибирский и Тобольский, принес мощи из-под соборной церкви Софии Премудрости слова Божия прежних архиепископов Макария да Герасима Сибирских и Тобольских в новосозданную церковь Живоначальной Троицы, что у него на дворе вновь построена. А под соборною церковью с погребения Симеона архиепископа с 7160 года мая с 13 числа лежали 23 лета и 4 месяца, и 6 дней. Того ж года Корнилий, митрополит в Тобольске, у новосозданной церкви у Живоначальной Троицы в трапезе брусяной приделал церковь во имя великомученика Феодора Стратилата, царского ангела тезоименитого. А празднуется в 8 день июня; а освящена на июня в день...



7185 (1677)

Мая в 29 день, в 13 часу дня, судом праведным божьим от молнии, от первого ударения громного загорелся в Тобольске в Знаменском монастыре у церкви вверху престол Знамения Пресвятой Богородицы, и в той же чети от другого ударения громного, от молнии же загореся на горе у церкви входа во Иерусалим, что за волю Воскресения Христова, что на торговой площади шатер с восточной стороны, да у церкви же Живоначальной Троицы, что у гостиного двора, шатер же. А у церкви Николы Чудотворца высокого да городовая башня, что от Квасной; и в то время у Николы Чудотворца крест осекла, и залили квасом, а башню тако ж вверху разломали ж и залили же. И от того молнийного запаления от Воскресения Христова и от Троицы Живоначальной разгореся пламень велий Божиим попущением и гневом его праведным град рубленый Тобольск и Приказные палаты, старая и новая, что на городе недовершенная, и церковь Вознесения Христова, и боярский двор со светлицы, и казенные анбары, и соборная апостольская церковь Софии Премудрости Божией. А церковь Живоначальной Троицы, новосозданная, приукрашенная, что на святительском дворе, и церковь 40 мучеников... Сенная и Софийская колокольня, и митропольи кельи, и палаты, и светлицы, и все служебные кельи и приказы, и ограда, и дворец, и гостиный двор, и таможня, и лавки, и тюремный двор, и богадельня, и у церквей колокольницы, и меньшого дьяка двор, и от того двора меньшого дьяка по той же улице в Никольский проход, по трем улицам позади Софийского двора и около Никольской церкви к Казанским вратам мирских жилых дворов у всяких чинов людей 102 двора, и острог, что от собора к Николаю Чудотворцу, да две башни острожные, что на базарном взвозе, выгорели без остатка. А на соборной колокольне большой колокол, что государское жалованье, в 110 пудов, и колокол литейный, что лит в Тобольске, в 35 пудов, и колокол благовестный в 30 пудов, что государское жалованье, прислан Киприану, архиепископу первопрестольнику, и колокол часобитный угличский – все раздалось и растопилось без остатку.

А в Знаменском монастыре от того молнийного воспаления сгорели три церкви: церковь теплая трех Святителей: Василия Великого, Григория Богослова, Иоанна Злотоуста, да церковь Казанской Богородицы холодная – все вдруг загорелись, и архимандрические старые и новые кельи, и колокольня, и больница, и хлебная, и сушило, и братских шесть келий, а в Преображенской церкви два яруса десных икон сгорело же. А из соборной церкви и от приходских Божия милосердия иконы и книги и прочая утварь, Божию милостию сохранися и государская казна большой снаряд цела же. Того ж, 185 года, июня в 12 день, почали острог ставить в Тобольске по городовой стене, где стоял рубленый город, и поставили в пять дней. Июня же в 14 день, заложили в Тобольске в Знаменском монастыре церковь Знамения Пресвятой Богородицы на том месте, где была Преображенская церковь. Июня ж в 24 день, в неделю обложена в Тобольске церковь Вознесения Господня да придел Алексея, человека Божия, на старом месте в городовой стене в углу; а освящена бысть того ж года, августа в... день.



7186 (1678)

Преставился в Сибири, в Тобольске, преосвященный Корнилий, митрополит Сибирский и Тобольский, а погребен бысть во 187 году, июня в 17 день, с прежними властьми, а погребал его Павел, митрополит Сибирский и Тобольский, а до погребения Корнилий, митрополит, лежал в Знаменском монастыре в церкви.

В том же году велено боярину Петру Васильевичу большому Шереметеву да стольнику Ивану Ивановичу Стрешневу ехать из Тобольска к Москве, а в Тобольске воеводе велено быть с Тюмени стольнику Михайлу Семеновичу Квашнину да дьяку прежнему Григорью Михайлову до приезда в Тобольск боярина Петра Васильевича Шереметева да стольника Михайла Иванова Глебова. В том же году в Тобольске: боярин Петр Васильевич Шереметев да стольник Михайло Иванович Глебов, дьяки Алмаз Чистого да Перфилий Оловянников, письменные головы Иван Лукьянов Талызин и был на Таре воеводством да Дмитрий Григорьевич Ушаков.

Того ж года, апреля в 28 день, в неделю Фомину в Тобольске в святительском дворе заложена церковь во имя Живоначальной Троицы, а совершена и освящена того ж 187 года, августа в 30 день. Того ж года, мая в 4 день, в неделю третью по Пасце, в Тобольске заложена церковь во имя великого архиерея Николая Чудотворца на прежнем месте, да в приделе великомученика Димитрия Солунского, а совершена и освящена бысть во 188 году, декабря в 3 день. Того ж года рукоположением преосвященного Павла, митрополита Сибирского и Тобольского, поставлен в Енисейский св. монастырь архимандрит Матфей, и дана ему белая шапка, а до того в Енисейске архимандриты были без белых шапок. Того ж года, июля в 1 день, в седьмую неделю по Пасце, заложена в Тобольске церковь во имя Живоначальной Троицы на прежнем месте, что была у прежнего гостиного дворца, освящена марта в 21 день 188 года. Того ж года, июня в 13 день, в пяток 8 недели по Пасце, в Тобольске заложена церковь во имя Входа во Иерусалим на прежнем месте, что на торговой площади, а совершена во 189 году, июля в 5 день. Того ж года, июля в 6 день, в Тобольске заложена церковь во имя преподобного Сергия, а освящена бысть во 188 году, сентября в 23 день. Того ж года велено боярину Петру Васильевичу Шереметеву ехать к Москве из Тобольска, а в Тобольске велено быть товарищу его стольнику Михайлу Ивановичу Глебову, дьяком Алмазу Чистого да Перфилью Оловянникову до приезда в Тобольск боярина Алексея Семеновича Шеина да Михайла Васильевича Приклонского.

В том же 188 году, марта в 18 день привезены с Москвы в Тобольск к соборной церкви три колокола большие: один 160, другой 103, третий 40 пудов, а с Москвы посланы те колокола в Тобольск во 187 году. – В том же году в Тобольске стольник Алексей Семенович Шеин да Михайло Васильевич Приклонский, дьяки прежние – Алмаз Чистого да Перфилий Оловянников, головы письменные: Иван Федоров Сабуров, Григорий Максимов Резанов.

Того ж года заложены в Тобольске на Софийском дворе палаты каменные, а совершены во 189 году. – В том же году на Абалаке от молнийного запаления загорелася церковь во имя Знамения Пресвятой Богородицы. В том же году заложена церковь на Абалаке во имя Преображения Господня, а совершена и освящена бысть того же года, августа в 1 день, и св. образа поставиша в ню. – Того ж года, августа в 7 день, в Тобольске бысть пожар, загореся под горою у Софийского свозу; и от того пожара разгореся пламень велий и, досягнув пламенное дыхание из-под горы на гору до градские стены, и от того в градской стене разгореся у церкви Вознесения Господня верх под маковицею, и от того пламени по градской стене и горе град Тобольск деревянный, приказная палата и на башне часы и всякое градское здание, и под горою от того сгоре церковь Пресвятой Богородицы Владимирской, и колокольня, и мост, и ряды, что на мостах у дворов русских, и татарских юрт много.

Во 189 году по городовой стене поставиша острог, а в остроге приказная палата и проезжая башня. – В том же году, октября, в... день, заложена церковь под горою во имя Пресвятой Богородицы на том месте, где была колокольня, а совершена и освящена того ж года. – В том же году, мая в... день, в неделю св. жен Мироносиц заложена в ограде, в стене церковь Вознесения Господня; а совершена и освящена во 191 году. Того же года, июля в... день, заложена церковь во имя Живоначальной Троицы подле градской стены на прежнем месте, что у прежнего гостиного двора; а совершена и освящена во 191 году. – Того ж года, июля в 3 день, в Тобольске почали ров копати, где быть соборной церкви каменной.



7189 (1681)

По указу Великого Государя и по грамоте поехал из Тобольска письменный голова Иван Федоров, сын большой Суворов, в Томск на воеводство. А велено ему быть в товарищах с князем Иваном Михайловичем Масальским, а в Тобольск с ним послано детей боярских и служилых людей, и татар 400 человек, да к тем в прибавок велено послать татар и из Томска, и из Енисейска, с Красного яру и из Кузнецкого острогу, а велено ему, воеводе Ивану Суворову, идти с теми людьми в степь на киргизов, которые Великому Государю изменили. И воевода Иван Суворов из Тобольска на киргиз поехал, ходил в 190 году, мая с 9 числа, и бысть в степи июня по 7 число; и бои были с киргизцы многие; и на тех боях побито русских людей: тобольских детей боярских 9 человек да служилых людей татар 15 человек, и всех тобольских и всяких городов служилых людей побито и переранено человек со сто и больше, и с киргизами на тех боях договору не было; и о том писал к Москве к Великому Государю в 191 году киргизский князец Яренячко, и Великому Государю прислан ясаку бобр да 100 соболей; и тот борб, соболи посланы к Великому Государю.



7190 (1682)

Декабря в 3 день, в Тобольске: боярин Алексей Андреевич Голицын, стольник Кирила Аристархович, дьяк прежний Алмаз Чистого да другой – Федор Злобин, головы письменные: Родион Пименов Орлов да Никита Яковлев Владыкин.

И во 191 году на Алмазове месте Чистого велено быть дьяку Федору Злобину, а на Федорово место Злобина прислан дьяк Афанасий Парфенов. – Того ж года по указу Великого Государя поехал из Тобольска к Москве преосвященный Павел, митрополит Сибирский и Тобольский.

Того ж года, апреля в 27 день, судом праведного Бога преставился благочестивый Великий Государь Царь и Великий Князь Феодор Алексеевич всея Великия и Малыя и Белыя России Самодержец, оставя земное царство, отъиде на небесное блаженство и покой небесного царствия, а то Его Государева представление по общему совету и по умолению святейшего Иоакима, патриарха Московского и всея России, и прочих архиереев, и по челобитью касимовских и сибирских царевичей, и бояр, и окольничих, и думных ближних людей, и скипетр державных Московского, Киевского, Владимирского и Новгородского царств, Казанского и Астраханского, и Сибирского, и всех государств Российского царства и всея Великия и Малыя и Белыя России самодержавство восприяли братья Его Государевы, благочестивые и Великие Государи Царевичи Великие Князья Иоанн Алексеевич и Петр Алексеевич, всея Великия и Малыя и Белыя России Самодержцы. И им, Великим Государям, в Московском государстве и касимовские, и сибирские царевичи, и бояре, и окольничие, и ближние думные люди, и всяких чинов люди служилые обещались и св. Евангелие и крест целовали. А в Сибирь, в Тобольск, приезжал с Москвы приводить к крестному целованию Великих Государей стольник князь Иван Петрович Львов, в том же в 190 году, июля в 21 день, с богомольными грамотами и привесть к крестному целованию боярина и воеводу князя Алексея Андреевича Голицына с товарищи и весь народ царства Сибирского, г. Тобольска и окрестных городов. И того ж дня, в приезд его в 6 число, учали в Тобольске благовестить в соборе в большой колокол в один; и в благовест пришел в соборную и апостольскую церковь боярин и воевода князь Алексей Андреевич Голицын с детьми, и товарищи, и головы, и дети боярские, и стольники, и стрельцы, и атаманы казачьи, и всяких чинов люди града Тобольска, и все православные христиане от мала и до велика. И пришед в соборную и апостольскую церковь стольник князь Иван Петрович Львов, и поставили в соборной церкви посреди налой, и, став у налоя, стольник князь Иван Петрович Львов и говорил боярину и воеводам князю Алексею Петровичу Голицыну с товарищи, и во весь народ о преставлении Великого Государя Царя и Великого Князя Феодора Алексеевича, всея Великия и Малыя и Белыя России Самодержца, и воцарении Великих Государей Царевичей и Великих Князей Иоанна Алексеевича и Петра Алексеевича, всея Великия и Малыя и Белыя России Самодержцев, и обо всем. И боярин с детьми, и с товарищи великим государям служить обещались и пред св. Евангелием веру учинили, и св. Евангелие, и крест целовали; да того ж дня приведены головы и тобольские дети боярские, и подьячие по грамоте Великих Государей, а народ весь града Тоболька и иных городов военных по многие дни тако же веру дали и обещалися Великим Государям служить и на том, и потом св. Евангелие и крест целовали. Царским венцом и диадемой Великие Государи Цари и Великие Князья Иоанн Алексеевич и Петр Алексеевич, всея Великия и Малыя и Белыя России Самодержцы, венчалися в Московском государстве во святей велицей соборной и апостольской церкви от рук великого архиерея святейшего Иоакима, патриарха Московского и всея России.

Того ж года, июня в 25 день, в неделю на память благоверного и благочестивого св. князя Петра и св. княгини Февронии, нареченных во св. крещении Давида и Февронии, Муромских новых чудотворцев, и того дня в соборной церкви праздновали Пресвятой Богородице Владимирской, а в Томской и Енисейской велено послать из Тобольска города письменных подьячих и тобольского разряда в слободы послать тобольских детей боярских, а велено в городах и слободах привесть к вере воевод и всяких чинов людей по грамоте Великих Государей.

Того ж года писец Лев Миронович Поскочин писал и мерил в Тобольском уезде в слободах и селах, и в деревнях земли, а с Москвы в Сибирь приехал во 188 году.



7191 (1683)

Генваря 3 дня, приехал с Москвы в Тобольск преосвященный Павел, митрополит Сибирский и Тобольский, ездил к Москве по указу Великих Государей. – Того ж года, марта в 21 день, приехал с Москвы в Тобольск стольник Василий Петрович Бахметев. Послан в Тобольск к боярину Алексею Петровичу с милостивым словом. – Того ж года, апреля, в 22 день, в Тобольске почали св. соборную церковь каменную и клали, верх же церкви не доклали немного не до головы; и во 192 году, июня в 27 день, падоша у церкви столбы и обломились своды и верх весь паде внутрь церкви. Во 193 году почали опять созидать соборную церковь. Совершена и освящена во 193 году, декабря в 26 день. – Того ж 191 года, июля в 22 день, почали ров копать, где быти соборной колокольне каменной, и заложили.



7192 (1684)

Велено боярину Алексею Андреевичу Голицыну из Тобольска ехать к Москве наскоро, а в Тобольске велено быть товарищу его Кирилу Аристарховичу да дьякам Федору Злобину да Афанасью Парфенову до приезда в Тобольск боярина Петра Семеновича Прозоровского с товарищи. Того ж года прислана в Тобольск Великих Государей грамота, а велено в Тобольском уезде прибрать из пеших казаков 500 человек и поверстать в службу, и послать в Даурскую землю; и по указу Великих Государей служилые люди прибраны, и учинены им оклады по 5 руб. человеку да по пищале, и посланы те люди в Даурскую землю в том же 192 году.

Того ж 192 года по указу Великих Государей в Тобольске: боярин князь Петр Семенович Прозоровский, стольник князь Борис Алексеевич Солнцев-Засекин; дьяки прежние: Афанасий Парфенов, Федор Калинин; головы письменные: Василий Богданович, сын большой Плохого, да Степан Васильевич Августов.

Того ж года привезен в Тобольск с Москвы колокол большой в 300 пудов.

Того ж года бысть гром велий, и в том грому из тучи паде камень, иже просторечием зовом _громова_стрела_; удари каменем в церковь Николая Чудотворца, иже на Прямском взвозе, и прошибло у церкви в северную сторону верх на шее у большой главы, и оттоле паде на паперть Димитрия Солунского и прошибло верх, и бысть тот камень внутрь церкви в приделе и побило немного.



7193 (1685)

Июня в 1 день, по благословению Павла, митрополита Сибирского и Тобольского, заложена в Знаменском монастыре церковь каменная во имя Знамения Пресвятой Богородицы.



7194 (1686)

Сентября в день заложены в Тобольске на Софийском дворе святые врата каменные и образ между соборной церковью и святыми вратами; а на вратах церковь Сергия Чудотворца, каменная, а совершена и освящена в 196 году.

В том же году в Сибири, в Даурах, под Албазинский острог пришли китайские люди войною и острог разбили до основания, и выжгли, и воеводу Алексея Толбузина и служилых людей в полон взяли, и возили с собою многие дни и отпустили их, Алексея и служилых людей.

И в том же году из Нерчинского острога стольник Иван Астафьев, сын Власов, послан на прежнее Албазинское место с Алексеем Толбузиным и велел в крепком осмотре поставить город и укрепить великими крепостьми, и тот город поставлен во 199 году. Того ж года велено боярину Петру Семеновичу Прозоровскому из Тобольска ехать к Москве, а в Тобольске велено быть Борису Андреевичу Солнцеву-Засекину до приезду в Тобольск боярина Алексея Петровича Головина с товарищи.

Того ж года прислана с Москвы в Тобольск осьмина медная и четверик[181 - «Осмина медная и четверик» – мерные емкости государственного стандарта для сыпучих товаров. Были присланы из Москвы в качестве образцов для унификации торговых мер в Тобольской губернии. _–_Прим._Издателя_], а велено в Тобольске Великих Государей в казну в житницах хлебные запасы в приход принимать и в расход давать, и на торгах мирским людям продавать в те осьмины, а в прежние осьмины казенных четвертей принимать в приход и в расход давать, и на торгах в прежние четверики продавать не велеть.

Того ж года в Тобольске: боярин Алексей Петрович Головин, стольник Богдан Данилович Глебов; письменные головы: Григорий Фролов, сын Синявиц, да Иван Спешнев; дьяки: Гервасий Столетов, Максим Данилов. – Того ж года по указу Великих Государей и по грамоте поехал из Тобольска к Москве преосвященный Павел; а с Москвы в Тобольск приехал во 195 году.

Того ж 194 года, февраля 24 дня, боярин и воевода Алексей Петрович Головин поехал с Москвы в Тобольск; прислана к нему в дорогу Великих Государей грамота, что указали по даурским вестовым отпискам выбрать в сибирских городах разных людей и отдать в полк окольничему и воеводе Федору Алексеевичу Головину: в Тобольске 500 человек, а на Тюмени – 100 человек, из Томского – 100 человек, из Нарымского – 30, из Енисейского – 100, из Илимского – 170 человек, да к тому прибрать в Енисейске, в Братском, в Иркутском и Илимском 400 человек; и воеводе ратных людей отдать Алексею Петровичу Головину; и воеводам от себя писать, и для приему ратных людей послать к ним, воеводам, тобольских детей боярских и, приняв у них, воевод, ратных людей и приехав в Енисей, быть с ними в Енисейске до приезду окольничего Федора Алексеевича Головина. И по тому Великих Государей указу Алексей Петрович Головин с товарищи учинил для приему ратных людей послал к ним в Тобольск детей боярских.

Того ж 194 года приехал с Москвы в Тобольск окольничий Федор Алексеевич Головин да с ним стольник Алексей Сидоров, сын Синявин, да 5 человек дворян московских жильцов, да 2 подьячих: один Государственного посольского Приказу, другой Большой Казны, а по проезжей грамоте Великих Государей велено во всех сибирских городах давать великому и полномочному послу окольничему Федору Алексеевичу Головину по его присылкам ратных людей и ссуды, и всякие судовые и хлебные припасы, и подводы без всякой мешкоты; а буде в Енисейске и в Томске, и в иных городах ратные люди выбраны и в полк к нему присланы будут стары и дряхлы, или за судами, или за судовыми и хлебными припасами, и за подводы учинится ему хлопотание, и о том он, Федор Алексеевич, отпишет к Великим Государям к Москве, и за то быть им, воеводам, от Великих Государей в опале.

А ему ж, великому и полномочному послу окольничему Федору Алексеевичу, велено по указу Великих Государей и по грамоте ведать енисейского разряду всех даурских городов и остроги, и слободы, а в товарищах у него быть нерчинскому воеводе Ивану Астафьевичу, да с ним велено быть дьяку Ивану Юдину, который был в Енисейске. И Федор Алексеевич с московскими и тобольскими полками из Тобольска пошел в даурские остроги на 23 дощениках с великим урядством. – Того ж года, апреля против 26 числа, в 6 часов ночи волею Божиею учинился пожар, загореся под горою в кузницах двор, и выгорело от Знаменского монастыря по Прямской взвоз: русских людей всяких чинов – 600 дворов, да церковь Пресвятой Богородицы Владимирской, и мосты, и лавки, да татарская слобода вся без остатку. И от того пожара загорелась на горе церковь Вознесения Господня и Приказная палата, и ту церковь и Приказную палату, и город едва отстояли московские стрельцы полка окольничего Федора Алексеевича Головина; и в том пожаре в анбарах у всяких чинов русских людей пригорело хлебных запасов. Таков был пожар страшен, что горели дощеники, в которые сбирались люди с животами и хотели ехать по Иртышу; и те дощеники и с житом, пловучи, сгорели без остатка.

Того ж 194 года, мая в... день, в Тобольске, в Успенском монастыре, в девичье прежнюю церковь Успения Пресвятой Богородицы с места сломали, а на месте заложили новую церковь во имя Успения Пресвятой Богородицы да придел Николая Чудотворца, а совершена и освящена во 195 году.

Того ж года, июля в 1 день, заложена в Тобольске под горою церковь во имя Владимирской Богородицы на прежнем месте; а совершена и освящена во 195 году.



7195 (1687)

Октября в 3 день, присланы с Москвы в Тобольск Великих Государей грамоты боярину Алексею Петровичу Головину с товарищи, а в них именование Великих Государей и титло написано: от Великих Государей Царей и Великих Князей Иоанна Алексеевича, Петра Алексеевича и Великой Государыни, благоверной Царевны и Великой Княжны Софии Алексеевны, всея Великия и Малыя и Белыя России Самодержцев; и с того числа по приказу боярина Алексея Петровича Головина с товарищем Шульгиным тобольские дети боярские и служилые люди, и татара в Царской слободе, а тюменские дети боярские и служилые люди татара стояху в слободе Царева городища[182 - Слобода Царева городища (острог) была основана в 1663 году и находилась на месте современного Кургана. _–_Прим._Издателя_], а слободские служилые стояху в разных слободах, кийждо в своей сотне; и послуша той приход воинских воровских людей[183 - Здесь должен быть пропуск.], Василий Шульгин с ратными людьми, не сождався тюменских служилых людей и слободских беломестных казаков, с тобольскими служилыми людьми, которые с ним были, до Ялуторской и Суерской слободы[184 - Ялуторовский острог (слобода) и Суерский острог (слобода) были основаны на Тоболе в 50-х годах XVII века. _–_Прим._Издателя_] с беломестными казаки за теми воинскими людьми погнал; и тех воинских людей сустигли июля в 27 день в степи у озера Семикуля, и в том месте с государевою казною с порохом у русских людей телега подломилась на степи; ратные же русские люди в том месте сташа, место же не крепко; погани же наступиша на русских людей, и бысть с ними бой великий; грех же ради наших в то время бысть дождь велий, и у русских ратных людей ружья замочило. Погани же наступиша с копьи, многолюдством; было бо их тысячи с три; а русских людей малолюдство: только ста с полчетверта, и укрепитися в том месте негде, потому что в том месте степь и место не крепко; и побиша погании Василия Шульгина, русских людей и татар, которые были с ним, Василием Шульгиным, а иных в полон взяли; и с той осады русских людей никто не ушел, разве которые из полону убегаху. А тюменский сын боярский Иван Молчанов с детьми боярскими и служилыми людьми, и с татары, и слободскими беломестными казаки во вспоможение Василию Шульгину не поспели, и, не дошед до того побоища близ, возвестиша им полонники, что Василий Шульгин с ратными людьми побиты, а иные в полон взяты, а воровские воинские люди пошли в степь, и тюменские и слободские служилые люди за ними в степь, в даль не пошли, воротились назад в Ялуторскую слободу и стояли для обережи до осени. Велий бой! В то время в Тобольске и в Исетских слободах бысть опасть велик, и стояху караулы на острогах, и отъезжие от воинских людей крепкие, погании же побегоша в свою землю наскоро; да еще погани и побегоша на града Тобольска воеводы ближний стольник Андрей Федорович Нарышкин с товарищи, попечение имея, а врученных им людей посылаху в городы и остроги, и слободы Государские указы, повелеваху быть всяким жителям со всяким опасательством и бережением, и городы, и остроги крепити всякими утверждениями, и прихода оных врагов проведывать, дабы погании безвестно не пришли и какого зла не учинили.

Того ж года и в то ж время в июле месяце приходили воинские воровские люди казачьей орды и калмыки под слободу, что вверх по Иртышу реке построена вновь была выше Тарского города.

Того ж года привезен с Москвы в Тобольск колокол большой в 500 пудов, а с Москвы он послан в 199 году, везен в судах до Уткинской слободы[185 - Уткинская слобода (острог) находилась на реке Утка, левом притоке реки Чусовой, где проходил один из путей в Сибирь. Основана в 1651 году. Все военные, торговые и научные экспедиции, отправлявшиеся в середине XVII и XVIII веках за Урал из Соликамска, проходили через Уткинскую слободу, затем волоком через Урал добирались до реки Нейвы, притока Туры. _–_Прим._Издателя_]; и в Уткинской слободе в уезде стоял год; а из Уткинской слободы вверх на вершину Нейвы-реки волокли людьми, а с вершины Нейвы-реки реками препроводили до Тобольска.

Того ж года по указу Великих Государей и грамоте посланы из Тобольска за Лену в Якутск на службу тобольских детей боярских 25 человек да тюменских детей боярских 25 человек. До того в Якутском на Лене служилых и тяглых людей померло многое число.



7201 (1694)

Великие Государи Цари и Великие Князья Иоанн Алексеевич и Петр Алексеевич, всея Великия и Малыя и Белыя России Самодержцы, указали ближнему стольнику и воеводе Андрею Федоровичу Нарышкину быть на своей государской службе в Сибири, в Тобольске, полковым и осадным воеводою.

Того ж 202 года по указу Великих Государей ближний стольник и воевода Андрей Федорович Нарышкин с товарищи посылал в слободы для бережи от воинских людей с дворянином с Борисом Черницыным из Тобольска ратных людей и из Тюменя, а велено тем ратным людям быть на государевой службе с великим бережением в Ялуторской слободе, тобольским дворянам, детям боярским и служилым, и татарам на Цареве городище с головою Артемьем Обольяниновым, и того года Бог помиловал; воинские воровские люди под те слободы не приходили; только немногие воровские неведомые люди приходили под Чумлядскую слободу[186 - Чумляцкая слобода была основана в 1684 году, находилась на территории современной Курганской области. _–_Прим._Издателя_] и прочь отошли, а ратные люди стояли на обережи до осени на караулах.



7203 (1695)

Ноября, в 23 день, поехал преосвященный Игнатий, митрополит Сибирский и Тобольский, на Тюмень и по слободам, и в Туринский острог, и на Верхотурье, а с Тюмени поехал на Устницу декабря в 6 день, а на Устницу приехал декабря в 7 день, а в Нижней Ницынской слободе быв, стоял за обедней декабря, в 8 день.

Того ж 203 года, в марте, велено другому дворянину Василью Борисовичу Бухвостову ехать из Тобольска к Москве, а на месте его велено быть ближнему стольнику и воеводе Андрею Андреевичу Нарышкину.



7206 (1698)

В феврале по указу Великого Государя велено из Тобольска ближним стольникам и воеводам Андрею Федоровичу и сыну его Андрею Андреевичу Нарышкиным ехать к нему, Великому Государю, к Москве, а в Тобольске велено быть с Тюмени стольнику и воеводе Титу Васильевичу Раевскому.

Февраля в 28 день: в Тобольске ближний боярин и воевода князь Михайло Яковлевич да стольник князь Петр Михайлович Черкасские; дьяки: Иван Обрютин да прежние Афанасий Герасимов, а дьяк прежний Алексей Протопопов в Тобольске в 206 году, июня в 30 день помре.

В марте по указу Великого Государя прислана в Тобольск грамота и во все сибирские города у духовных дел софийским детям боярским быть не велено, а велено быть архимандритам и игуменам, и протопопам, и попам добрым и искусным.

Приехал в Тобольск с Москвы перепищик, московский дворянин Иван Качалов, и переписывал, и накладывал в Тобольском уезде и в городах, и в слободах десятинную пашню и денежные оброки.



7208 (1700)

В генваре прислана в Тобольск грамота: велено на Москве во всей России писать во всяких государских делах и

числить год от Рождества Христова 1700, и впредь по вся годы писать сей год непременно от Рождества Христова, а не от сотворения мира.





Июня, в 1 день, бысть в Тобольске пожар: загорелось под горою в юртах, и от того сгорели юрты все, и базарный мост, и лавки по мосту, и таможня, и дворы, а от речки Курдюмки до Прямского взвозу – двор с 500, и от того пламени кинуло на гору на Софийский двор, и загорелась старая Соборная и ветхая церковь, и от той церкви в ограде церкви и кельи деревянные, и у башен верхи, и гостиный двор, и лавки, и церкви Воскресения Христова и Всемилостивого Спаса, и Верховных апостол Петра и Павла, и Успенский девичий монастырь, и в нем церкви и кельи, и на горе всяких чинов жителей дворы, и воеводский, и девичий дворы выгорели до земляного валу, и Воскресенская башня. Только на горе осталось от того пожара город, Приказная палата, Вознесенская церковь, боярский двор да церковь Николая Чудотворца, что на Прямском взвозе, да около той церкви осталось дворов 40 и больше.

Сентября 13 дня, преставился в Тобольске ближний стольник и воевода князь Петр Михайлович Черкасский.





Сентября в... день, по указу Великого Государя приезжал в Тобольск с Москвы из Сибирского Приказа думный дьяк Андрей Андреевич Виниос да с ним стольник Алексей Иванович Калинин, дьяк Афанасий Герасимов да Сибирского Приказу старых подьячих два человека: Никифор Козмин, сын Зыков, Андрей Васильев, сын Фролов, да молодые Яков Петров, Семен Киреев, а в Тобольск ехал по Исетским слободам и был в Тобольске до первого зимнего пути; и в том же году, в ноябре месяце из Тобольска поехал к Москве через Тюмень и по Ницынским слободам.

По грамоте Великого Государя велено в Тобольске по соль к Ямышу озеру послать на государевых подрядных дощениках; а торговых дощеников по соль отпускать не велено, а соль продавать из казны в первый год по 2 алтына по 4 деньги пуд, на Таре – по 2 алтына по 2 деньги пуд, а впредь на ту соль положить цену по рассмотрению ближнего боярина и воеводы князя Михайлы Яковлевича Черкасского; и по привозе от Ямыша озера той соли посылано на продажу во многие сибирские низовые города: и на Тюмень, и в Туринск, и Тобольского уезда в остроги и слободы, а в низовых городах велено продавать ту соль по 5 алтын пуд, а на степные озера отпускать соль не велено.





Апреля в 20 день, по указу Великого Государя и по грамоте из Воинского Приказу прислан в Тобольск Поместного Приказу дьяк Андреян Григорьев, сын Ратманов, да с ним 7 человек подьячих, 20 солдат для набору вновь в солдаты в Тобольске и на Тюмени, в Туринске, на Верхотурье и тех городов в уездах, и в Кунгурском уезде. И по тому указу Андреян Ратманов в солдатскую службу набрал 11000 и больше. И в 704 году, генваря 1 числа, из тех солдат велел послать половину к Москве и в С.-Петербург и в Нарву, а другая половина оставлена во вторую посылку. – Первой посылки солдатам давать жалованье по 3 рубля. Везли тех солдат из городов и слобод до Соликамской.

Заложена в Тобольске в городе Приказная палата каменная, совершена в 704 году.

Заложен на горе гостиный двор и таможня каменные; совершены в 705 году.

Заложены в Тобольске две церкви деревянные: Всемилостивого Спаса и Верховных апостол Петра и Павла, а совершены и освящены того ж года.

Заложена церковь в монастыре под горою деревянная во имя Пресвятой Богородицы Казанской, совершена и освящена в том же году.





Генваря в... день, прислана с Москвы грамота да статьи о крепостных делах, велено: всякие крепости писать и пошлины брать у крепостных дел по тем статьям, и писать на гербовой бумаге.

По указу Великого Государя в Тобольске с ближним боярином и воеводою князем Михайлом Яковлевичем Черкасским быть в товарищах сыну его, ближнему стольнику и воеводе князю Алексею Михайловичу Черкасскому.

Заложена в Тобольске на горе в девичьем монастыре церковь во имя Рождества Пресвятой Богородицы, деревянная, брусчатая; совершена и освящена в 706 году. Строил ту церковь Филофей митрополит.





Прислана в Тобольск грамота из Приказу земских дел, велено: в Тобольске и во всех сибирских городах служилым всяких чинов людям, окроме крестьян, брить бороды и усы, а платье носить: кафтан и камзолы, и штаны, и чулки, и башмаки, и сапоги немецкие, и для того в Тобольске выбраны целовальники и поставлены в разных местах в воротах и в торгу, и брали за русское платье по 4 гривны с платья.





Генваря в... день, по указу Великого Государя и по грамоте велено: в Тобольске и во всех сибирских городах и уездах с государевых, с посадских и с архиерейских, и монастырских крестьян с 20 дворов набрать рекрут, солдат, и платье и корм дать с тех дворов; и, набрав, поставить на стану, где надлежит, и по тому указу те рекруты выбраны и были на станциях учены солдатскому строю, и в 1709 посланы к Москве.

По указу Великого Государя прислан с Москвы из Сибирского Приказу в Тобольск московский дворянин Яков Филиппов, сын Жеребцов, сыщиком про соболиную и мягкую рухлядь[187 - «Мягкая рухлядь» – пушнина. _–_Прим._Издателя_], и был в Тобольске год целый, и в 1708 году взят к Москве.

В Тобольском уезде, сверх Тобола и Исети-реки, в слободах воевали башкирцы и многих русских людей в слободах побивали, и в полон брали, и скота отганивали.

В Тобольске на горе заложена церковь каменная Всемилостивого Спаса подле деревянной церкви.

Того ж года прислан с Москвы в Тобольск и во все сибирские города стольник князь Василий Иванович Гагарин для лучшего усмотрения во всех государевых делах, и бысть в низовых городах по 711 год. Сыскивал про многих воевод, а в Тобольск приехал чрез Барабу с Тары, и в Тобольске приказано Палате во всяких делах имя его писати – обер-комендант. И в том же году поехал из Тобольска к Москве.



1709

Октября в 22 день, по указу Великого Государя прислана в Тобольск грамота, что шведского короля войска под Полтавою побито и в полон много взято, и было молебное пение и у соборной церкви на площади, и у боярского двора, и на яру, и подле оружейного двора из пушек из 42 стрельба была великая, такой стрельбы николи же в Тобольске не бывало.

По указу Великого Государя присланы из Москвы в Тобольск и на Верхотурье, и на Пелым, и в Туринск, и на Тюмень стольник Иван Фомин Бибиков да капитан Иван Устинов Дашков, да с ним Сибирского Приказа подьячие старый Никифор Протопопов, Максим Афанасьев и с ним 10 человек солдат для набору вновь в солдатскую службу; и велено им набрать 8000 и больше из всех чинов, а Ивану Бибикову велено быть в Туринске воеводою.



1710

Поставлен в Сибирь, в Тобольск, в митрополиты Иоанн, архиепископ Черниговский. В Тобольск приехал августа 14, а прежний митрополит Филофей в 709 году посхимился сентября, в 12 день нощи; а по прибытии своем построил соборную церковь и иконостас и написал святые иконы, все вновь зело изрядно.

По указу Великого Государя посланы были для поиску на воров изменников башкирцев драгунский полковник Леонтий Парфентьев, подполковники Степан Текутьев и Федот Матигоров, да с ними тобольские и тюменские дворяне, и дети боярские, и литовцы, и новокрещенные по списку, и конные казаки, и юртовские служилые люди – татара; всего у них было в полку разных людей тысяч с восемь, и ходили на их башкирские жилища, и многих башкирцев побили, и в полон аманатов[188 - Аманаты – заложники из знатных, чаще княжеских родов коренного населения Сибири. В конце XVII и XVIII веках практиковался захват аманатов как гарантов покорности их соплеменников и выплаты ясака (дани в государеву казну). Заложники содержались в острогах в течение необходимого времени, затем их отпускали. _–_Прим._Издателя_] брали, и юрты их жгли.



1711

По указу Великого Государя приезжал с Москвы в Сибирь до Верхотурья для управительства во всяких государственных челобитчиковых делах сибирский губернатор князь Матвей Петрович Гагарин, при нем дьяки Яков Щетинин и Афанасий Герасимов; и в том же году, декабря в 7 день, с Верхотурья поехал к Москве, а из Тобольска со всяким доношением ездили к его губернской светлости дьяки Леонтий Шокуров и Иван Бахтин.



1712

По указу Великого Государя в Тобольске и в иных городах, и в острогах, и в слободах с дворовых и с посадских, и с монастырских крестьян и бобылей выбрано в солдаты с 20 дворов по человеку да на жалованье им по 5 рублей с полтиною человеку; и посланы те рекрутские солдаты к Москве с тобольскими и с иных городов дворянами.

Октября в 8 день, по указу Великого Государя приехал с Москвы в Тобольск сибирский губернатор князь Матвей Петрович Гагарин, при нем дьяк, офицеры, драгуны и солдаты. Из Туринска плыли рекою до Тобольска на 4 дощениках; под его светлостью дощеник обит красными сукнами весь, и на оных дощениках поставлены знамена и пушки. В Тобольске и на Тюмени, и в Туринске встреча ему была зело изрядна. Стрельба из пушек была немалая, и на приезд во всех городах своей губернии жаловал всяких чинов людей государевым жалованьем, прибавочными и вновь окладами и чинами и государевым погребом питьем многим. А в Тобольске Приказную Палату приказал писать – Большая канцелярия, а для управительства велел быть в Канцелярии Семену Прокопьевичу Карнову, дьякам: Ивану Бахтину, Максиму Романову, Якову Щетинину, Афанасью Усталкову, а дьяку Леонтию Шокурову велено быть на Кунгуре комендантом; и с приезду его губернаторского во всяких сибирских городах велено прежних воевод писать комендантами. А дьяк Афанасий Герасимов в 713 году послан к Москве, а обер-коменданту Ивану Фомину Бибикову велено быть на Березове комендантом.



1713

Декабря в... день, по указу Великого Государя в Сибири губернатором князь Матвей Петрович Гагарин из Тобольска поехал к Москве. До Тюмени с ним ехал преосвященный Иоанн, митрополит Тобольский и всея Сибири, для свидетельства св. мощей, а с Тюмени приехал в Краснослободский острог генваря в 4 день 714 года, ночевал у коменданта Степана Васильевича Ракитина, изволил кушать с обер-комендантом Семеном Прокопьевичем Карповым и с прочими гг. подполковниками, и с москвичи, и с тобольскими многими дворяны, и с офицеры; и его губернская светлость, в Краснослободском остроге будучи, многих жаловал московских и тобольских, и иных городов начальных людей и прочих чинов государевым жалованьем прибавочным и вновь окладами; краснослободских священников пожаловал по прошению г. коменданта Степана Васильевича Ракитина, велел им отвесть близ Краснослободского острогу пашенной земли 5 десятин да еще давать руги по 6 рублев, дьячку – 2 рубли, пономарю – рубль, просвирне –рубль, а преж сего тем священникам жалованья не бывало, а обер-комендант отпустил в Тобольск с ним дьяка Афанасья Усталкова и велел для управительства быть в Тобольск, а дьяк Иван Бахтин его губернаторскую светлость провожал до Соликамской, и всегда в городах встреча его светлости была зело изрядна.



1714

В июне в Тобольске дьяк Иван Бахтин умре. – Того ж года в Тобольске заложена церковь на горе Святителя Христова Николая каменная; сентября, в 14 день, присланы в Тобольск для сыску про бунтовые слободские дела с Тюмени комендант Борис Васильевич Дырлаков да из Туринска стольник Митрофан Иванов, сын Воронцов-Вельяминов, а были в Тобольске декабря до последних числ и уехали из Тобольска на прежние свои места.

Декабря в 29 день, губернатор сибирский князь Матвей Петрович Гагарин приезжал в Тобольск и был в Тобольске генваря до 14 дня 1715 года. Из Тобольска по посылке из С.-Петербурга поехал к Москве и в Тобольске приказал быть для управления обер-коменданту Ивану Фомичу Бибикову.

Послан из Санкт-Петербурга лейб-гвардии подполковник Иван Дмитриевич Бухальцов да с ним: майор, 2 человека капитанов, 6 человек порутчиков, адъютант, 6 человек прапорщиков, а велено ему в Тобольске прежнего набору да и вновь набрать солдат 2500 драгун со всех чинов и идти им в степь.

Того ж года преосвященный... Феодор ездил на низ для крещения вотяков[189 - Неточность: в 1714 году иеромонах Феодор (он же Филофей Лещинский) предпринял экспедицию на Нижнюю Обь для крещения остяков. _–_Прим._Издателя_].



1715

В генваре прислан из Санкт-Петербурга стольник Степан Федорович Павлов да с ним подьячий и драгуны для розыска в Тобольске, в слободе против челобитья слободских крестьян на комендантов и на переписчиков, и на других в обидах и во взятках.

В феврале по присланным указам велено в Тобольске и в других городах служилого чина набрать солдат, а с посадских людей и с дворовых, и с архиерейских, и монастырских крестьян с 20 дворов рекрута, также в острогах и слободах с крестьянских дворов, а, набрав тех рекрут, отдавать в команду г. командира Бухальцова, и о том в городы и остроги посланы дворяне и дети боярские, а в слободах велено выбирать комендантам и прикащикам.




ЛЕТОПИСЬ ЩЕТИНИНЫХ (1743–1777)







Сибирь вообще не богата летописями, и весьма ограниченное число этих памятников давнопрошедшего, какие известны к нашему времени, возбуждает невольный интерес ко всякой памятной книжке, простому дневнику или какой-либо заурядной записи простых, обыденных, но давних событий, несмотря даже на очевидную часто неполноту их или отрывочность. В общем такая письменная и нередко малограмотная старина не представляет существенного исторического материала, но тем не менее любопытна: интерес к ней возбуждается в том отношении, что она касается иногда событий, ускользнувших от внимания завзятых летописцев, или оставшихся последним почему-либо неизвестными, дополняет мелкими подробностями биографии прежних деятелей и проч., и проч.

С этой стороны не лишена некоторого интереса и летопись, веденная в прошедшем столетии в Тобольске дьяконом кафедрального собора Федором Яковлевичем Щетининым, начатая в 1743-м и законченная, после частых перерывов, в 1777 году.

Подробности родословия летописца нам неизвестны, знаем только, что он имел сына Дмитрия Федоровича, служившего священником при том же кафедральном соборе и умершего в первой четверти настоящего столетия, и что род Щетининых в духовенстве Тобольской епархии ныне уже не встречается.

Подлинник летописи Щетининых хранится в настоящее время у директора 3-й казанской гимназии А.Д. Иноземцева, одного из потомков Щетининых по женской линии. Некоторыми сведениями летописи в 60–70-х годах пользовался при своих трудах по истории сибирской иерархии покойный законоучитель Омского кадетского корпуса, протоиерей А.И. Сулоцкий[190 - При составлении, например, статей: «Встреча в Тобольске в старину вновь прибывших преосвященных» (Чтения в общ. истор. и древн. Российск. 1864. № 3. С. 52-61), «Заметки к церемониалу погребения тобольского архиепископа Варлаама I» (Тоб. губ. вед. 1871. № № 20, 21) и др.], но полное содержание ее до настоящего времени остается неизвестным.

Года два назад другим потомком Щетининых, бывшим помощником сургутского окружного исправника А.Д. Иноземцевым нам любезно сообщен был точный список упомянутой летописи и, благодаря этому, мы пользуемся возможностью передать ниже содержание этого памятника старины и тем сохранить его для лиц, интересующихся давнопрошедшими событиями Тобольска.

Летопись заключает в себе следующие записи:

1743. Зачата Благовещенская церковь[191 - По другим сведениям Благовещенская церковь заложена в 1735 году выходцами из Устюга, освящена же, как и показывается в летописи далее, в 1748 г. (Тоб. епархия. 1892. Ч. II. Вып. 4. С. 10).].

1745. Зачата Архангельская церковь. Прибыл генерал-лейтенант и кавалер Василий Алексеевич Мятлев[192 - Едва ли это верно: по «Списку воеводам и... архиереям» Ст. Мамеева, прибытие В.А. Мятлева в Тобольск показывается 28 февраля 1754 года. (Календ. Тоб. губ. на 1890 год. С. 48).].

1748. Июля 8. Освящен придел Благовещенской церкви во имя св. Прокопия и Иоанна Юродивых. Сентября 6. Освящена теплая Архангельская церковь.

1749. Апреля 11. Зачата Рождественская церковь[193 - По «Описанию церквей и монастырей Тоб. епархии» (Тобол, епархия. Ч. II. Вып. 4. С. 10) церковь эта показывается построенной в 1744 г.].

1750. Зачата Сретенская церковь[194 - По тем же сведениям «Сретенская (Пятницкая) церковь построена в 1754 г.» (Тоб. епархия. С. 10). ].

1755. Декабря 1. Митрополит Сильвестр отбыл из Тобольска в Суздаль[195 - Эта запись исправляет неверность упомянутого выше (смотри выше сноску 191) «Списка», где на стр. 58-й отбытие из Тобольска Сильвестра показано 6 дек.].

1757. В великий пост отбыл губернатор Мятлев в Москву. Октября 21 сгорела церковь Захарьевская и ряды.

1758. На 21 ноября в 6 часов пополуночи прибыл в Тобольск митрополит Павел И. Ночевал две ночи в Знаменском монастыре. В воскресенье, 22 числа, шел из него церемониалом на гору и служил в холодном Успенском соборе литургию. Тогда было весьма холодно. Прибыл из Нерчинска генерал, тайный советник Федор Иванович Соймонов[196 - По тому же «Списку» время прибытия Соймонова показано 21 сентября 1757 г. (С. 48 и 49).].

1759. Пристроен к церкви Архангельской придел во имя трех святителей. Зачата Воскресенская церковь. Июля 5 выгорела береговая улица. Сентября 19 освящена Сретенская церковь[197 - По тем же сведениям «Сретенская (Пятницкая) церковь построена в 1754 г.» (Тоб. епархия. С. 10).].

1760. Зачата каменная колокольня Благовещенской церкви.

1761. Апреля 1 освящена холодная Рождественская церковь[198 - По «Описанию церквей и монастырей Тоб. епархии» (Тобол, епархия. Ч. II. Вып. 4. С. 10) церковь эта показывается построенной в 1744 г.]. Сентября 12 освящена теплая Крестовоздвиженская церковь.

1762. Апреля 28 освящена холодная церковь Богородице-Рождественская. Окончена колокольня Благовещенской церкви. Октября 27 освящен придел Сретенской церкви во имя великомученицы Параскевы[199 - По тем же сведениям «Сретенская (Пятницкая) церковь построена в 1754 г.» (Тоб. епархия. С. 10).]. Ноября 10 освящен придел Воскресенской церкви во имя Димитрия Ростовского.

1763. Зачато большое крыльцо у Архангельской церкви. Октября 24 освящен придел Воскресенской церкви во имя св. Захария и Елизаветы. Февраля 4 отбыл в Москву г. губернатор Соймонов[200 - Едва ли верно и это: Соймонов, по сенатским сведениям, уволен от должности 30 января 1762 года. ]. Отобраны вотчины у Знаменского монастыря. Ноября 15 прибыл в Тобольск лейб-гвардии Семеновского полка пример, генерал-поручик и разных орденов кавалер Денис Иванович Чичерин[201 - Новое сведение, исправляющее неточность «Списка воеводам и... губернаторам» о прибытии Чичерина в конце ноября. (Кал. Тоб. губ. на 1890 г. С. 49).].

1765. Сентября 10 горело около Рождественской церкви.

1766. Июня 4 наводнение иртышевской воды было ужасно: промыло архиерейский пруд за валом, снесло три моста городских: Никольский, Шаблинский и у Кокуя.

1767. Город Тобольск был распланирован. Августа 4 дня отбыл в Москву г. губернатор Чичерин. Сентября 2 освящена под колокольней Благовещенской церкви малая церковь мученика Мины.

1768. Генваря 11 в ^3^/^4^ 4 часа пополудни отбыл в Москву митрополит Павел II. Когда вышел из своей кельи, пошел сначала в теплый собор Антония и Феодосия, потом в холодный Успенский и, приложась к местным иконам и престолу и возшедши на амвон, произнес прощальную речь; потом, вышедши из собора, отправился в Знаменский монастырь и, приложась в Преображенском соборе к св. иконам и побыв в архимандричьей келье хотя и недолго, выехал из города. Звон церквей сопровождал уезжавшего архипастыря до самого выезда из города. Марта 28 прибыл обратно в Тобольск г. губернатор Чичерин. Приказано по выносе из Абалака образа Богоматери в Тобольск ставить его в Преображенскую церковь села Преображенского. Октября 5 освящена Богоявленская-Владимирская церковь. Зачата каменная ограда Рождественской церкви. Октября 12 освящена Казанская церковь в Знаменском монастыре. Ноября 19 освящена Воскресенская церковь.

1769. Февраля 5 освящена церковь малая Николая Чудотворца в монастыре Знаменском. Марта 5 на первой неделе поста, в четверток прибыл в Тобольск епископ Варлаам и остановился в монастыре Знаменском. Не мешкавши получаса преосвященный отправился к часам. В субботу служил в Казанской церкви литургию. Назавтра, 8 числа, в воскресенье, в 7 часов пополуночи начали в Успенском соборе благовестить на собор. По трех переводах священноцерковнослужители всех церквей пошли с процессией в Знаменский монастырь. Епископ отправился в церковь. Здесь по облачении в святительные ризы отправился с церемониалом в собор и, дойдя до Богоявленской церкви, начал служить молебен. От самого уличного моста, по Прямскому взвозу, по обе стороны расставлены были ели, средина была устлана супеском и ельником. Над входом в башню была поставлена картина, на коей было изображено шествие Варлаама в город, сопровождаемое множеством народа. Наверху написаны были слова: _«Варлааме!_Варлааме!_Гряди_во_Имя_Мое!_В_сей_ты_стране_овцы_Моя_храни_и_заблудшие_звери_искорени!»._ От башни до Софийского собора было устлано красным сукном. По приходе в кремль епископ был встречен г. губернатором Чичериным. Певчие его одеты были в белое платье с нашивными в приличных местах прекрасными цветами. На головах у них было подобие венцов, а в руках держали ветви с цветами. Преосвященный вступил в собор. Началось православие и вслед за православием литургия. Произнесена речь приветственная преосвященному. По окончании литургии был молебен Успению Богородицы при звоне колоколов и пальбе из пушек. У кельи своей преосвященный был встречен двумя монахами: один держал образ Успения Богоматери, а другой на блюде хлеб и соль. – Августа 12 прибыл полк из Селингинска. На востоке явилась комета; мера хвоста ее простым глазом была усмотрена в 2 аршина длины. Течение имела с прочими звездами.– Сентября 5 горело за Монастырской речкой. – В октябре было очень теплое время, отчего, когда лед стал на Иртыше, его изломало так, что ездили на лодках за реку. Окончательно уже Иртыш покрылся льдом октября 16.

1770. Привезены в Тобольск 4 колокола к церквям: в монастырь Знаменский в 91 пуд, в Благовещенскую церковь в 125 пуд. 25 ф., к Рождественской – в 126 пуд. 33 ф., в Воскресенскую – в 99 пуд. 5 ф. и в собор Успенский восемь небольших. – Июля 23 освящена церковь во имя Марии Египетской под колокольней в Абалакском Знаменском монастыре. – Зачата каменная ограда Архангельской церкви. Освящен придел Благовещенской церкви во имя великомученицы Екатерины[202 - По другим сведениям Благовещенская церковь заложена в 1735 году выходцами из Устюга, освящена же, как и показывается в летописи далее, в 1748 г. (Тоб. епархия. 1892. Ч. II. Вып. 4. С. 10).].

1771. Апреля 1 освящен придел Спасской церкви во имя Иоанна Милостивого[203 - По «Описанию церквей и монастырей Тоб. епархии» (С. 9) построена в 1763 году.]. – Сентября 28 освящена холодная церковь Крестовоздвиженская.

1772. В августе, вследствие указа, запретившего хоронить тела умерших при местных церквах, стали погребать их за валом. – Сделана позлащенная глава на Преображенском соборе в Знаменском монастыре. – Октября 14 архимандрит монастыря Знаменского Михаил отбыл в Казань для посещения в епископа иркутского.

1773. Генваря 13 прибыл архимандрит Михаил архиепископом иркутским из Казани. Михаил 20 числа служил в Знаменском монастыре литургию в неделю мытаря и фарисея. Когда поехал из монастыря служить литургию в соборе, до самого собора ехал при звоне колоколов от всех церквей. У собора был встречен протоиереем, который держал крест на блюде, и двумя священниками в облачении. Генваря 27 в неделю Блудного сына, Михаил служил в соборе и посвящал во дьякона. Февраля 4 он служил у Сретенской церкви и посвящал во священника. Февраля 11 отбыл в Иркутск. Во время его проезда по городу звон был в одном только Знаменском монастыре. – Июля 6 выпал град величиной (материей) в куриный желтыш. – Октября 25 прибыл в Знаменский монастырь из Киева архимандрит отец Илья. – Декабря 25 с 1 часу, т.е. в полночь, до самого свету лил дождь.

1775. Мая 24 освящена церковь Апостоло-Андреевская. – Мая 14. С этого времени купцом может быть тот, у кого есть более 500 рублей. – Мая 20. Соль продаваема была по 35 коп. пуд. – Августа 5 заложена каменная церковь за валом во имя семи отроков Ефесских[204 - В постройке этой церкви принимал особенное участие губернатор Д.И. Чичерин.]. – Августа на 27 с полуночи пошел снег, а на 28 замерзли все лужи.

1776. Стали строить в Тобольске здания на каменном фундаменте. – Зачата каменная ограда у Благовещенской церкви. – Августа 5 освящена Завальная церковь Семи отроков. – Ноября 12 шел с полчаса дождь.

1777. Февраля 12, с 3-го часу пополудни до самого вечера шел дождь. Февраля 28 в 6 часу пополудни шел дождь. – Марта 1 весь день шел дождь.




ТОБОЛЬСКИЙ КРЕМЛЬ И ОДНА ИЗ ТАЙН ЕГО







В местном говоре имя «кремль», принадлежащее той части Тобольска, которая, заманив на свои красивые утесы назад тому более трех столетий письменного голову Данила Чулкова с горстью стрельцов, явилась местом заложения города, давным-давно уже забыто, и нынешние тоболяки, зная мало свое прошлое, словно совсем не признают у себя существования такой древности.

Но обновляя в памяти своих горожан прошлое Тобольского кремля – той тобольской красы, с отнятием которой Тобольск походил бы на совсем убогого искалеченного старца, мы должны, однако ж, ознакомиться прежде с общей историей и значением старинных русских кремлей; это необходимо нам и для лучшей передачи той тайны этого кремля, которая составляет главную цель нашей заметки.

В более позднее историческое время многолюдные и важнейшие в стратегическом отношении русские города старинной Руси обносились не одним, а несколькими параллельными рядами укреплений, причем каждому укреплению давалось особое название: так, например, важнейшая центральная или внутренняя часть крепости называлась _внешним_городом_, или _детинцем,_ а впоследствии _кремлем,_ или _кремником;_ наружные же, периферические ограждения назывались _окольным_городом,_охабнем,_городом_кромным,_ или _кромом._

Слово _«днешний»_ по объяснению филологов-архологов происходит от древнеславянского _«дне»_ – внутри, внутренний, от древнерусского слова _«дна»_ – матка (uterus), внутренность, а это в свою очередь от санскрит. _dhв_ – доить, питать, _dhenв_ – дойный, также сущ. питание, подкрепление. _Днешний_ город в этом смысле означает центр, важнейшую часть подкрепления. То же значение имел и _детинец._ Происхождение этого названия ставят в связь со словом _«дети»_ (дитя), предполагая, что при осаде городов детинец, как внутренняя, наиболее безопасная часть укрепления, предназначался для охранения детей.

Появление в русских летописях впервые слова, «_кремль»_ относится к 1331 году: по одной летописи «в лето 6839 месяца мая 3 был пожар в Москве, погорел город _Кремль_»; в других же летописных списках город этот называется _Кремник._ Многие думают, что _кремль_ – слово татарское. Однако ж, трудно предположить, чтобы наши предки заменили родное слово «_детинец_» татарским названием. Предположение это подкрепляется более тем, что и сами татары в то время еще не строили у себя каменных укреплений. Благодаря этому о значении слова _«кремль»_ возникла другая гипотеза. Стали думать, что татарское слово _«кремль»_, крепость, наоборот, взято с русского языка. Что же касается того, что ранее 1331 г. оно не встречается в русских летописях, то это обстоятельство объясняется старой привычкою наших предков к названию _детинец_, как синониму кремля. По чисто филологическим толкованиям слово _«кремль»_ сближается с церковнославянским _кремы,_кремык_, твердый, жесткий камень, кремень. Один из исследователей прошлого славян Миклошич производит древнерусское _кромы_ – ящик, цитадель и _кремль._ Другой исследователь Шимкевич по поводу этого слова говорит: «Можно полагать, что было слово _«кремый»_, крепкий и что от него произошло название кремня, который, между обыкновенными камнями, отличается своею крепостью. Отсюда же слово _«кремль»_, т.е. самая крепкая часть в городе. Оттого, по разности мест, говорили еще _крем_ и _кремник»._ Этого же мнения держался и наш историк Карамзин.

Таким образом, по приведенным толкованиям кремлем должна была называться каменная ограда или стены, сложенные из дикого камня, в отличие от рубленного, деревянного города или земляных валов.

Сооружение Тобольского кремля последовало спустя более столетия по основании Тобольска и относится ко времени пребывания в Сибири злополучного губернатора времен Петра I князя Матвея Петровича Гагарина, или точнее к 1714–1716 гг. Строителями его были проживавшие тогда в Тобольске военнопленные шведы. Этот кремль, или вернее, массивные каменные стены окружали собою ту местность города, расположенную на двух возвышенных гористых мысах, которая занята в настоящее время зданиями присутственных мест, кафедрального собора, архиерейского дома, Никольской церкви, тюремного замка и сиропитательного заведения. Стены эти шли от берега Иртыша, начинаясь от громадного здания стоявшей там Приказной палаты в направлении от запада к востоку через все протяжение обоих мысов и круто поворачивая за зданиями архиерейского дома на север, тянулись вдоль Никольского взвоза, за подъемом которого, смыкаясь с зданиями гостиного двора, поворачивали в западную сторону и крутым берегом реки соединялись со своим начальным пунктом; на половине же занятого ими пространства последнее разделялось поперечною стеною на две почти одинаковые части. Стены были зубчатые, с бойницами и имели двои ворота, называвшиеся Троицкими и Воскресенскими; над спуском же в подгорную часть города, или над так называемым Прямским взвозом была сооружена массивная башня с тремя воротами, называвшимися Крепостными. В тех же стенах чрез известные промежутки возвышались круглые башни меньшего размера с фигурными куполообразными крышами и небольшими круглыми окнами.

К сожалению, знаменитые тобольские пожары, не щадившие ни города, ни кремля, не оставили в местных архивах никаких сведений о подробностях шведского сооружения. Благодаря этому мы не можем дать теперь точного описания внутренности кремля, а должны удовлетворять свое любопытство только тем, что оставил нам Миллер.

«Из нижнего города в верхний, – говорит историк в одной из своих рукописей, – всходят тремя дорогами, которые называются взвозы. Первая и самая близкая именуется Прямой, Прямской, или Базарный взвоз, потому что он весьма прям и внизу под ним находится базар. Второй – Никольский, потому что над ним в верхнем городе из давних лет стояла церковь Николая Чудотворца, но понеже потом построена новая церковь во имя иное, то во имя Святителя и Чудотворца Николая, в память того придел поставлен. Третий называется Казачий взвоз, потому что вверху оного судной двор тобольских казаков находился. С половины сего последнего взвоза пойдет на правую руку другой малый взвоз, который Малый Казачий взвоз называется. Первый взвоз весьма крут, чего ради с возами и на лошадях ездить по оному трудно. Второй несколько способнее, а третий из всех способнейший, чего ради по оному по большей части ездить и ходить.

По первому взвозу ходить наипаче в каменную крепость, которой одна сторона стоит почти на самом краю Иртышского берега, а другая к нижнему городу. Она положением своим с нижней стороны городу придает великолепное украшение. Сия крепость нерегулярна, п. ч. заложена она была по рассуждению обстоятельств тамошнего моста, но вместо бастионов и прочих, по правилам фортификационным бываемых укреплений по старинному обыкновению построены стрельницы или башни, которые стенам во украшение служат. С северной стороны к южной разделяется она поперешною стеною на две, почти равной величины, части, из которых в каждой, не считая небольших внутри и вне крепости стенных выступов, по 90 квадратных сажен содержится. Часть с западной стороны к Иртышу составляет подлинную крепость. Во второй, или в восточной части находится архиерейский дом с принадлежащими к тому покоями.

Каменная соборная церковь Успения Пресвятой Богородицы одною половиною стоит в крепости, а другою в архиерейском доме с двумя приделами – святых апостолов Петра и Павла, Антония и Феодосия Печерских Чудотворцев. Вторая главная церковь Пресвятой и Живоначальной Троицы находится посреди крепости. Большой каменный дом о двух жильях стоит в ряд с крепостною стеною со стороны нижнего, а входят в него изнутри крепости. В верхнем жилье отправляются дела по губернской канцелярии, в нижнем – гарнизонная канцелярия, полицейская контора и рейтерея. Второй каменный дом находится при первом Прямом взвозе также рядом с городскою стеною, где губернские доходы, в мехах и других товарах состоящие, до отправления оных в Москву хранятся. Третий, который также в ряд со стеной на Иртыш для жительства губернаторов построить надлежало, к окончанию еще не приведет, но в стене видны токмо полые места, которые на окна оставлены были. Между прочим, обретается в крепости еще следующее деревянное строение, а именно: дом под гауптвахтой или главным караулом, находящийся между канцелярией и Прямским взвозом, потом в ряд с городскою стеною на берегу Иртыша находятся тюрьма, житной двор и сарай, в котором стоят ломовы пушки. Кроме ворот, от Прямского взвоза находятся еще в стене одне на Иртыш, а двои с сухого пути от первых ворот вниз на Иртыш, по которому берегу сделана деревянная лестница о 290 ступенях. А прочими двумя ходят в жилье верхнего города. В митропольский дом ходят двумя воротами: одне подле соборной церкви, над которыми находится каменная церковь Сергия Радонежского Чудотворца, и сей вход называется Святые ворота, а другие с сухого пути. Митропольские палаты, которые стоят посреди двора не в дальном расстоянии от соборной церкви, о двух жильях и построены изрядно. При сих находится митропольская домовая церковь Четыредесяти Мучеников. Высокий каменный дом, в котором отправляются епаршеские дела и притом же находится школа, стоит с сухого пути рядом со стеною подле других ворот. Сверх объявленного дома находится каменная вострая башня. Прочие побочные строения также каменные, а именно: старая и новая ризница, дом, в котором учатся новокрещенные православному исповеданию веры, хлебня, погреб, устланный кирпичом, а над ним напогребница для сушения платья, два ледника деревянные, латинская школа, поварня, пивоварня, конюшня, баня, два амбара и притом еще несколько особливых покоев. Кроме сего вышеобъявленного, находится колодезь глубиною во столько сажен, во сколько вышина берега от поверхности Иртыша, також небольшой сад, который по тамошнему обыкновению весьма изрядно убран.

Каменный гостиный двор не в дальнем расстоянии позади архиерейского дома с сухого пути стоит лицом в крепость, и с взвозной стороны с углом его крепостная стена сомкнулась. Оный двор четвероугольный и в два яруса, длиною в 31 сажень, а шириною в 23. По углам находятся четыре круглые башни, а над воротами, которыми ходят из крепости на гостиный двор, стоит часовня. Лавки, как обыкновенно, лицом стоят внутрь двора. В нижнем ярусе считается 35 лавок, а под ними 27 погребов, в верхнем – 32 лавки и притом 3 палатки с сенями, в которых находится таможня между гостиным двором и архиерейским домом.

«При заведении строения остался узкий проход, который потом покрыли лещадью[205 - Лещадь – каменные плиты или тонкий квадратный кирпич. _–_Прим._Издателя_] в сохранение амуниции и разных военных припасов для обретающегося в Тобольске гарнизону.

За крепостью в верхнем городе главнейшие церкви следующие, а именно: 1) церковь каменная Введения Пресвятой Богородицы с двумя приделами – Николая Чудотворца и Великомученика Димитрия, находящегося у Никольского взвозу, о которой уже упомянуто было; 2) Спаса Нерукотворенного образа с двумя приделами Пресвятой Богородицы всех скорбящих и святого Иоанна Предтечи, каменная же; 3) церковь деревянная святых апостолов Петра и Павла с приделом Нила Столбенского, а понеже она ветха, того ради ныне строится новая деревянная же; 4) Рождественский девичий монастырь, называемый по церкви Рождества Пресвятой Богородицы с приделом Николая Чудотворца, весь деревянный.

Прочие казенные строения находятся следующие, яко: губернаторский двор, который стоит подле крепости, и можно часть его видеть с Иртыша, а другую из нижнего города. Посольский двор, в котором прежде живали вице-губернаторы, а как за несколько лет перед сим определено оным в Тобольске не быть, то помянутый двор проезжим через Тобольск чужестранным послам для постою отводится. Острог, а в нем тюрьма и застенок. Другая тюрьма без острогу. Комисарский двор, учрежденный для сбору казенных доходов с деревень, находящихся в Тобольском дистрикте. Полковой двор обретающихся в Тобольске пехотных полков. Полковой казачий двор. Запасной двор. Канатный двор с принадлежащими к нему амбарами и с двумя пороховыми погребами.

Помянутые казенные строения, кроме пороховых погребов, стоят по разным местам между обывательскими дворами так, как и церкви. Места под оными находятся вниз по Иртышу на 250 сажен, а от Иртыша поперек до буерака, откуда течет Курдюмка на 350 сажен. За посадом, к полю от Иртыша до Курдюмки сделан земляной вал со рвом и притом поставлены рогатки. На помянутом валу находятся двои ворота с поставленными на них небольшими редутами; первые ворота от Иртыша стоят на 50 сажен, а другие от первых на 150 сажен и от Курдюмки в таком же отстоянии».

Все строения Тобольского кремля были очень тонкой, искусной работы, из прочного кирпича, но от этих строений к нашим дням уцелела лишь одна, находящаяся теперь в полуразрушенном состоянии и закрытая для прохода по угрожающей от падения опасности, Шведская башня.

Куда же исчезло все остальное?

История исчезновения зданий Тобольского кремля тесно связана с теми разгромами, какие наносили старому Тобольску беспощадные пожары. Известно, что этими пожарами с лица земли стирались без остатка не только деревянные городские постройки, но и строения каменные. Можно бы думать, что старым тоболякам следовало уже научиться оберегать от разрушений хотя бы уцелевшую от пожаров старину, но, к сожалению, этой черты в общественной жизни наших предков незаметно. Благодаря этому некоторые из памятников прежнего каменного зодчества разбирались только по одной непрочности своих фундаментов. В числе таких памятников иногда уничтожались даже церкви, от которых не оставлялось не только камня на камне, но и следа, по которому бы теперь можно было знать хотя места, где существовала эта интересная старина.

Лучшим примером бесцеремонного отношения старых людей к таким памятникам прежнего каменного зодчества и полного отсутствия в соображениях их мысли о новом восстановлении разрушаемого могут служить подробности исчезновения шведских стен Тобольского кремля.

Со времени постройки этого массивного здания очень искусной фигурной работы прошло только около 130 лет. Не подлежит сомнению, что при прочности кирпича, употребленного на это сооружение, что подтверждает нам образец этого материала, сохранившийся до последних дней в остатках полуразрушенной теперь Шведской башни – шведские стены стояли бы без малейших признаков непрочности и до нашего времени, но их разломали. Задумав в начале сороковых годов настоящего столетия приступить к сооружению церкви в Загородной роще, тобольский преосвященный епископ Владимир, чтобы не тратить много денег на заготовление кирпича для новой церкви, распорядился разобрать большую часть шведских стен и полученный, таким образом, кирпич перевезти в рощу. Разрешения на это от высшего правительства испрошено не было, и по донесению тогдашнего генерал-губернатора Западной Сибири П.Д. Горчакова за неправильные действия епископа Владимира Святейший Синод в указе 20 мая 1845 г. объявил ему строгий выговор, который и был будто бы причиной смерти его, вызванной апоплексическим ударом.

Время шло, и остатки Тобольского кремля от непогод и дождей мало-помалу все разрушались. Общую картину разрушения дополняло унылое состояние обгоревшего в большой пожар 1797 г. генерал-губернаторского дома. В воспоминаниях о тобольской жизни, известной Т.П. Пассек, между прочим, говорится, что «маленькие братья Вадим и Диомид Пассеки, иногда купаясь, выплывали к крутой горе, на которой стоял обгорелый дом бывших сибирских воевод, взлезали на гору, карабкались на окна и сквозь их железные решетки с любопытством рассматривали связки старинных ружей и сабель, или бросали камни в огромный барабан, обтянутый медью, и прислушивались, как он издает звук, похожий на стоны. Вслушиваясь в этот звук, Вадим думал о рассказах, как этот барабан своим страшным голосом сзывал дружину Ермака, заменяя вестовую пушку за недостатком пороха».

Из дальнейшей хроники разрушений Тобольского кремля мы знаем, что весною 1887 года рухнула одна из башен, уцелевшая от разрушения 1840-х годов, находившаяся в восточной стороне кремля к Никольскому взвозу. По распоряжению епархиального начальства башня эта была также окончательно разобрана, а кирпич продан. Та же участь постигла в весну 1888 года и остатки стены с бойницами, находившейся на той же восточной стороне кремля.

Но не касаясь более грустных подробностей по отношению к Тобольскому кремлю общего местного вандализма, мы посвятим остальную часть своей короткой заметки указанию на то, что до сего времени таится любопытного на месте этого кремля для современного археолога.

Существуют сведения, хотя и довольно отрывочные, что под кремлем находится подземный ход, начинавшийся будто бы от бывшего прежде здания гостиного двора с разветвлениями к домам – архиерейскому и генерал-губернаторскому – и выходивший в одну из трех арок существующей и поныне Шведской башни над спуском с нагорной части города, или Прямским взвозом.

Здание не существующего уже ныне Тобольского гостиного двора было построено в 1703–1705 гг., стояло на южной стороне настоящей Соборной площади и представляло как бы преддверие кремля с северной стороны. Гостиный двор представлял в своем роде «подобие крепости» в миниатюре. По описанию летописца, он «обложен был квадратно: вдоль саженях на 50, поперек сажень на 40. На четырех углах того строения поставлены (были) круглые башни, а на двух стенах его как с восточной, так и с западной стороны, проезжие ворота доспеты; на западных воротах построена часовня, а на восточных палаты, в которых быть таможне назначено. Меж угольными башнями в стенах, которые на два апартамента подняты, в верхнем апартаменте от часовни по полуденной стороне считается пятнадцать палат с наружными разборами, а по северную сторону в том же верхнем апартаменте и также между часовнею и таможнею столько же пятнадцать палат, только без разборов. В нижнем апартаменте от ворот западных и до восточных ворот по полуденную сторону восемнадцать, по северной – семнадцать палат, все с разборами. Да притом под каждой палатой построены такие же каменные, или лучше сказать, кирпичные погреба с такими же сводами. А дверьми и разборами все палаты устроены на внутреннюю сторону того строения».

Позднее, начиная с 1796–1798 гг., на месте гостиного двора учреждался артиллерийский арсенал. В это хранилище было собрано как по городам и уездам, так и в крепостях и форпостах, а частью и у частных лиц множество древних воинских принадлежностей. В числе таких принадлежностей, между многим другим, заключались и некоторые вещи от похода Ермака (кольчуги, пищали и пр.). Но где все это теперь, мы не знаем. Некоторые из тоболяков недавно еще помнили, как из бывшего арсенала продавались с аукциона какие-то старые негодные орудия, как после того исчезали окружавшие арсенал чугунные солдаты в треугольных шляпах и обмундировке павловского времени, и как затем разламывалось само здание арсенала.

«Будучи в детстве, – писал покойный Н.А. Абрамов в статье своей «О старинных каменных строениях в Тобольске», – я слыхал от стариков, что в некотором отделении нижнего этажа каменного гостиного двора от ветхости балок провалился пол, и под ним будто бы рабочие, исправляши его, видели в южной стороне железную дверь с очень большими крючьями, запертую тяжеловесным железным замком. На двери этой изображен во весь рост казак в синей форменной куртке, с пикою в руке, и будто бы за дверью был подземный ход в камеры с железными дверями. Выход из этого подземелья был в одну из каменных арок возле Прямского взвоза, поднявшись на него из-под горы, с правой стороны. Причем старики рассказывали мне некоторые сведения. Не ручаясь за верность этих сведений, не пишу об них».

Некоторое подтверждение приведенного предания о подземелье Тобольского кремля встречается и в малоизвестной теперь книге «Живописное путешествие по Азии, составленное на французском языке под руководством Эйрие (Еупез) и украшенное гравюрами» (перев. Е. Корша. Изд. А.С. Ширяева. Т. 1–6. Москва. 1839–1840. 8°), где в томе первом на странице 36 сделано такое замечание: «В Тобольске подъем на гору сделан между двух глубоко обрытых валов, которые соединяются вверху каменными воротами (арками). Боковые тропинки ведут к глубоким пещерам, которые заперты теперь железными решетками».

Тому же Н.А. Абрамову тобольские старики рассказывали, что эти две по сторонам арки в конце прошлого или в начале настоящего столетия засыпаны землею в отвращение будто бы того, что там, в глубине, скрывались воры, которые шедших ночью по Прямскому взвозу людей грабили. «Слыхал я также от стариков тобольских, – писал тот же Абрамов, – будто бы из прежде бывшего губернаторского дома, на месте которого в 1780-х годах построен наместнический двор (что ныне присутственные места), был подземный ход в подземелье здания гостиного каменного двора».

Не хочется думать, чтоб эта тайна Тобольского кремля вовеки веков оставалась тайной.




О ХЛЕБНОЙ ТОРГОВЛЕ ТОБОЛЬСКА В 1744 ГОДУ (ПО БУМАГАМ ПОЛИЦМЕЙСТЕРСКОЙ КОНТОРЫ)










I. УКАЗ СИБИРСКОЙ ГУБЕРНСКОЙ КАНЦЕЛЯРИИ ТОБОЛЬСКОЙ ПОЛИЦМЕЙСТЕРСКОЙ КОНТОРЕ ОТ 11 СЕНТЯБРЯ 1744 Г. № 11332 ОБ УМЕНЬШЕНИИ ЦЕН НА ХЛЕБНЫЕ ПРИПАСЫ

Указ Ее Императорского Величества, Самодержицы Всероссийской, из Сибирской губернской канцелярии в Тобольскую полицмейстерскую контору капитану Ивану Новоселову. Понеже по объявленным из Тобольской таможни справкам показано: _в_первой,_ что-де в летнее сего 744 году время в приплаве в Тобольск в барках, в дощаниках и на плотах хлебного припасу по досмотру от той таможни явилось муки ржаной 71046 пуд, муки пшенишной – 6477 пуд с полу-пудом, ржи – 9863 четверти московских, а по сказкам-де от мелочных целовальников оные хлебные припасы в продаже были в генваре, в феврале, марте и апреле месяцах настоящею ценою, а в мае, июне, июле и в августе весьма дорогою ценою, а _во_второй,_ показано ж по данным-де в реченную таможню из разных таможен выписях вышеявленному хлебному припасу показана цена, а имянно: мука ржаная по 5 и по 6 коп. пуд, рожь – по 40 коп. четверть и против объявленной цены чинится здесь продажа вышеписанному хлебному припасу ценою вдвое и свыше. Того ради в пресечение всех чинимых непорядков в силу губернаторской и полицеместерской инструкции сего сентября 3 дня, по определению Сибирской губернской канцелярии для описи имеющихся в Тобольске в анбарах, в баржах и дощаниках хлебных припасов послан был сибирского гарнизона порутчик Михайло Редриков, и велено ему, Редрикову, объявленные хлебные припасы все, что есть, кои в продажу употребляются, описать и запечатать и до указу оной в продажу употреблять запретить, в чем тех хозяев обязать крепкими подписками, и сколько тех хлебных припасов у кого по описи явится, о том ему, Редрикову, в Сибирскую губернскую канцелярию подать ведомость в самой крайней скорости, и чтоб он в той описи показал имянно, у кого что тех припасов, имянно и те хозяева каких чинов люди, и по чем они ныне те хлебные припасы продают ценою, и ту опись подать ему, Редрикову, конечно, сентября 4 числа неотменно. А сего сентября 7 дня, в Сибирскую губернскую канцелярию при доношении вышеозначенный порутчик Редриков объявил ведомость, по которой у разных чинов людей хлебных припасов явилось, а имянно: муки ржаной 4030 пуд, муки ж пшенишной – 1065 пуд, ржи – 365 четвертей, а оные-де припасы в продажу употребляются разных чинов людям: мука ржаная по 13 коп. пуд, мука же пшенишная неравно – по 18 и по 20 коп. пуд, рож – по 64 и 72 коп. четверть. И тако по обстоятельству сего, следовательно, оказалось, что вышеобъявленные в продаже хлебных припасов непорядки происходят не от иного чего, точно от несмотрения Тобольской полицеместерской конторы. А понеже в губернаторской инструкции в 45 главе напечатано: понеже меру и вес содержать велено везде в лавках орленые, и того ради велеть ратуше смотреть и хранить с прилежанием, дабы была мера и вес по указу верные и равные, за орлом, а в незаорленые ничего бы не продавали, и в лавках, кроме орленых и равных, иных никаких не держали, также бы и цену хлебным и съестным товарам не возвышали, а ежели где по усмотрению явятся незаорленые или фальшивые вес и мера, таковых наказывать и штрафовать по указам управителем по важности тех товаров, которые на тот фальшивый вес продавать будут. Да в инструкции ж полицеместерской, в 24 пункте, написано: в указе-де прошлого, 725 году, генваря 16 дня, между протчим, напечатано: велено купецким и всякого чина людям, перекупщикам всякого хлеба, рогатой скотины и живности, рыбы, капусты и протчих всяких съестных мелочных припасов, которые обыкновенно привозят из тамошних ближних мест и продаются на рынках возами повседневно, отъезжая в уезды и на дорогах, кроме указных мест, у самих продавцов оных не перекупать и вязок, собрався компаниями не чинить, и согласия, как перекупщиком с продавцами, так и продавцом с перекупщиками, заранее к повышению цен не иметь, а тем продавцом и промышленником самим привозить на рынки и в другие указные места, где есть и впредь показаны будут, а сено – на сенную площадку, а в тех указных местах ставится им, продавцам, распорядочно линиями, а рыбе, которую обыкновенно привозится от промышленников в лодках и зимою возами, ставится при рыбных садках и в рядех, где от полиции, по сообщению с ратушею, показано будет, а продавать им выше означенное, как хлеб, так и протчее все, как вышепоказано, настоящею ценою, тамошним обывателем для их нужд до полудни, которым бы обывателем можно ниже перекупщиковых цен удовольствоваться, а в лавки и перекупщиком до полудни отнюдь не перекупать, а после полудни в покупке вышеписанного на рынках дается воля всем невозбранно, чтоб приезжим людям в том простою не было, а буде оные перекупщики и промышленники в вышеозначенные неуказные часы покупать и с продавцами согласие и связки иметь будут, и у таких по поимке их взято будет все то, что купил, из которого половину на гошпиталь, а другая половина отдана будет доносителю, а буде же они еще того не купили, а учиня помешательство в том торгу купцам, которые будут покупать для своих домовых нужд, то таким помешателям учинено будет на рынках наказание: бить будут морскими кошками, смотря по вине, а сено, которое куплено будет от перекупщиков после тех указных часов для продажи врознь, складывать на сенных площадях и в полях для опасности от пожарных случаев, далее от жилья, и о том о всем публиковать в народе, чтоб в том городе обыватели и купецкие люди, покупщики и маркитанты ведали и чинили по вышеписанному непременно под такими штрафы, как и выше изображено, без всякого послабления; того ради, ежели в таковых продерзостях кто явится, таковых имать и, допрашивая, для учинения указу отсылать в ратушу, а самому полицеместеру не штрафовать. Того ради в пресечение всех тех чинимых непорядков в силу вышеупомянутой губернаторской и полицеместерской инструкции по указу Ее Императорского Величества в Сибирской губернской канцелярии по довольном рассуждении _определено_: в Тобольскую полицеместерскую кантору и вам, капитану Новоселову, послать сей Ее Императорского Величества указ с реплемантом, что вы, капитан Новоселов, не токмо в смотрении, чтоб хлебные и съестные припасы продаваны были порядочно, так как в инструкции полицеместерской имянно изображено настоящею ценою, без наклажки, но и в протчем во всем, что по должности вашей чинить надлежит, поступаешь слабо и нерадетельно, не по силе упомянутой полицеместерской инструкции и Ее Императорского Величества указов. Того ради дабы вы, капитан Новоселов, оставя всю ту свою оплошность и нерадение, в должности своей поступали по силе Ее Императорского Величества указов и полицеместерской инструкции во всем непременно: если же впредь Сибирская губернская канцелярия таковые ж ваши непорядки усмотрит, то вы, яко неисполнитель Высочайших Ее Императорского Величества указов, всеконечно штрафован будете по государственным правам без всякого помилования. А выше – объявленные описные порутчиком Редриковым хлебные припасы велеть вам, капитану Новоселову, распечатать и приказать тем хозяевам оные припасы продавать, а имянно: муку ржаную по 9 коп. пуд, муку пшенишную – по 15 коп. пуд, рожь – по 50 коп. четверть, от чего оным продавцам убытка никакого, а народу тягости не будет, ибо, как в справке из Тобольской таможни показано, что те хлебные припасы покупали они весьма низкою ценою, и для того, у кого по описи вышеобъявленного порутчика Редрикова хлебные припасы явились, о том по данной от оного порутчика Редрикова ведомости сообщена при сем указе точная копия. И в Тобольской полицеместерской канторе капитану Новоселову чинить о вышеписанном по сему Ее Императорского Величества указу. _Алексей_Сухарев._Секретарь_Алексей_Соколов._За_протоколиста_Сергей_Безсонов._




II. ПЕРЕПИСКА ТОБОЛЬСКИХ ПОЛИЦМЕЙСТЕРСКОЙ КОНТОРЫ И ТАМОЖНИ О ХОДЕ ХЛЕБНОЙ ТОРГОВЛИ

Из Тобольской таможни в Тобольскую полицеместерскую кантору потребно известие: сего 744 году в разных месяцах и числах коликое число в приплаве в Тобольск в дощаниках, барках и на плотах было хлебного припасу из разных городов и дистриктов, и по каким ценам оные хлебные припасы со всеми расходами в Тобольск в приплаве стали; тако жив прошедшем месяце, по каким ценам в продажу употреблялись, и из оных хлебных припасов коликое число в отпусках из оной таможни в разные места по выписям отпускано, о том подписать имянно. Сентября 17-го дня 1744 года. _Капитан_Иван_Новоселов._

На сие требование от Тобольской таможни ответствие. По справке в Тобольской таможне сего 744 году в записной таможенной досмотренной книге показано: в приплаве в Тобольск по разным слободским выписям в барках, в дощаниках и на плотах хлебного припасу, которого и по досмотру от Тобольской таможни явилось, а имянно: муки ржаной 71046 пуд, муки пшеничной 6477 пуд с полупудом, ржи – 9863 четверти московских, а в разных слободских выписях означенным хлебным припасам показана цена: муке ржаной по 5, по 6, по по 7 и по 8 коп. пуд; муке пшенишной – по 8, по 10, по 11 и по 12 коп. пуд, рже – по 25, по 30, по 35, по 37^1^/^2^» по 40, по 45, по 50 и по 75 коп. четверть, а со всеми расходы до Тобольска, по чем оной хлеб им, крестьянам, становится, о том от Тобольской таможни показать не из чего, понеже о дорожных издержах в Тобольской таможне неизвестно. А в Тобольску во время их прибытия хлебной запас употреблялся в продажу, о котором показано сказками целовальническими, а именно: в мае мука ржаная по 10 и по.11, мука пшенишная добрая – по 20, средняя – по 16 и по 18, плохая – по 14 и по 15 коп. пуд; рожь – по 55, по 60 и по 74 коп. четверть; в июне мука ржаная по 9 и по 10, мука пшенишная добрая – по 17 и по 20, средняя – по 15, по 16 и по 17, плохая – по 13 и по 14 коп. пуд; рожь – по 52 и по 60 коп. четверть; в июле мука ржаная по 10 и по 11, мука пшенишная добрая – по 18 и по 20, средняя – по 15 и по 18, плохая – по 12 и по 15 коп. пуд; рожь – по 60 и по 64 коп. четверть, и с вышепомянутой продажной цены против слободской оценки надлежащий приценок во взятие пошлин в Тобольской таможне взыскивая и в приход записан без упущения. А из Тобольска оного хлебного припасу в отпуску по разным выписям до Демьянского и Самаровского ямов до Оби-реки, до Березова и до Сургута, а имянно: муки ржаной 17878 пуд, муки пшенишной 357 пуд, ржи 3144 четверти московских. _Бурмистр_Иван_Осколков._Ларешной_Петр_Глазунов._Канцелярист_Иван_Перлов._




III. УКАЗ СИБИРСКОЙ ГУБЕРНСКОЙ КАНЦЕЛЯРИИ ТОБОЛЬСКОЙ ПОЛИЦМЕЙСТЕРСКОЙ КОНТОРЕ ОТ 26 СЕНТЯБРЯ 1744 ГОДА № 11825 ОБ ОПИСИ, СЕКВЕСТРЕ И ПРОДАЖЕ ХЛЕБНЫХ ПРИПАСОВ ОТ ПОЛИЦИИ

Указ Ее Императорского Величества, Самодержицы Всероссийской из Сибирской губернской канцелярии в Тобольскую полицеместерскую кантору капитану Новоселову. Сего сентября 21 дня, от Сибирской губернской канцелярии доношением вы, капитан, требовали Ее Императорского Величества указу, не соблаговолено ли-де будет ныне вновь у тобольских разных чинов обывателей хлебные припасы переписать, понеже-де ныне по объявлениям от купцов имеется у многих разных чинов людей хлебных припасов, сверх переписи порутчика Редрикова, немалое число, а ежели-де по переписи оных хлебных припасов оные хозяева продавать не будут, то б те анбары разломать и те припасы продавать. И по Ее Императорского Величества указу в Сибирской губернской канцелярии _определено_: в Тобольскую полицеместерскую контору и вам, капитану Новоселову, послав сей Ее Императорского Величества указ, велеть явлыниеся в Тобольску, у тобольских разных чинов людей, сверх описи порутчика Редрикова, хлебные припасы все, без остатку, переписать и тем хозяевам приказать продавать указною ценою безотговорочно. Ежели же оные хозяева анбаров своих отпирать и хлебных припасов упрямством своим продавать не будут, то оные анбары велеть от Полицеместерской канторы разломав, продавать, а с теми людьми за ослушание их поступать по силе Ее Императорского Величества указов неотменно и во всем в том поступать вам, капитану Новоселову, по прежде посланному к вам, капитану Новоселову, из Сибирской губернской канцелярии Ее Императорского Величества указу и по данной вам инструкции во всем непременно. И капитану Новоселову чинить в том по сему Ее Императорского Величества указу и по данной вам инструкции во всем непременно. _Алексей_Сухарев._Секретарь_Алексей_Соколов._За_протоколиста_Сергей_Безсонов._




IV. ДОНЕСЕНИЕ ТОБОЛЬСКОГО ПОЛИЦМЕЙСТЕРА СИБИРСКОЙ ГУБЕРНСКОЙ КАНЦЕЛЯРИИ ОТ 28 СЕНТЯБРЯ 1744 ГОДА ОБ УПРЯМСТВЕ И НАСИЛИИ ТОБОЛЯКОВ ПРИ ТРЕБОВАНИИ ПОЛИЦИЕЮ ПРОДАЖИ ХЛЕБНЫХ ПРИПАСОВ

В указе Ее Императорского Величества из Сибирской губернской канцелярии, писанном сентября 26, а в Тобольской полицеместерской канторе полученном того ж числа сего 744 года под № 11825, написано о переписи явльшихся в Тобольску, у тобольских разных чинов людей, сверх описи порутчика Редрикова, хлебных припасов и о продаже указною ценою безотговорочно; ежели же оные хозяева анбаров своих отпирать и хлебных припасов упрямством своим продавать не будут, то оные анбары велено от Полицеместерской канторы разломав, продавать, а с теми людьми за ослушание их поступать по силе Ее Императорского Величества указов неотменно. А сего же сентября, 27 дня, определенный при Тобольской полицеместерской канторе пехотного батальона капрал за сержанта Ефтифей Филимонов во оной канторе объявил, что по силе-де присланного Ее Императорского Величества из Сибирской губернской канцелярии указу и по данному ему, Филимонову, наказу посылан он был со определенным от тобольского купечества и от оной полицы андерманом Матвеем Зелениным для отпору у тобольских разных чинов людей анбаров с хлебными припасы, которых анбаров оные люди, сверх публикованных указов, упрямством своим не отпирают, который андерман Матвей Зеленин, пришед в Тобольскую ратушу, и стал говорить тобольским купцам Ивану Налабардину и Авраму Сумкину, чтоб они имеющиеся свои с хлебом анбары отперли и тот хлеб продали указною ценою, за которые ево, Зеленина, слова оной Налабардин посадил его, Зеленина, в цепь. Того ради Сибирской губернской канцелярии сим объявляю и покорно прошу, чтоб указом Ее Императорского Величества повелено было оных ослушников, которые имеющихся своих анбаров с хлебными припасы, а имянно Ивана Налабардина и Аврама Сумкина, сыскать и допросить, а оного андермана с Тобольской ратуши из-под караула освободить. _Капитан_Иван_Новоселов._




V. ДВА УЦЕЛЕВШИХ ДОКУМЕНТА ИЗ ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНОЙ ПЕРЕПИСКИ О ПРОДАЖЕ ХЛЕБНЫХ ПРИПАСОВ ОТ ПОЛИЦИИ

1) 1744 году, октября 24 дня. Из Тобольской полицеместерской канторы отдано денег 16 руб. 44 коп., которые взяты за продажной хлеб Новосуерской слободы крестьянина Ивана Григорьева, сына Долгих, тобольскому посадскому человеку Семену Бронникову, понеже оной хлеб от него, Долгих, приказан был оному Бронникову. _Подпись_Бронникова._

2) 1744 году, ноября, 29 дня. Из Тобольской полицеместерской канторы отдано денег 38 руб. 85 коп., которые взяты за продажной хлеб Ялуторовского дистрикта Устьсуерской слободы крестьянина Гаврила Косачева, которой был положен в анбаре у дворянина Василья Сыромятникова, а ныне достальные имеющиеся у него хлебные припасы продавать будет по указной цене, а ежели продавать не будет, то повинен по силе указов наижесточайшего штрафа, в том он, Косачев, и подписался, а цен на те припасы накладывать не будет. _Подпись_Косачева._




ТРЕВОГА В СУРГУТЕ В 1745 Г.










ИЗ УЦЕЛЕВШИХ ОТ ПОЖАРОВ БУМАГ ТОБОЛЬСКОЙ ПОЛИЦМЕЙСТЕРСКОЙ КОНТОРЫ

Указ Ее Императорского Величества, Самодержицы Всероссийской, из Сибирской губернской канцелярии в Тобольскую полицмейстерскую контору. Сего июля 4 дня, в присланных в Сибирскую губернскую канцелярию доношениях написано, а именно: _в_первом_ – от отправленных из Тобольска до Енисейска на двух дощаниках со ссыльными колодники капитана Хрушкова и порутчика Белянина. Его-де 745 году, июня, против 15 дня, будучи в пути от города Сургута, вверх по Оби-реке, отшед от Богоявленского села верстах в 15, а от помянутого города Сургута всего будет, например, во 100 в 15, по разносе парусной погодой из протоки дощаники – один на правую, а другой по левую стороны – весьма в обширном месте в ночное время на судне капитана Хрушкова из арестантов воры и разбойники при посылке на бечеву, совокупясь 50 человек, разбоем, сильною рукою напали перво на часовых и тех часовых побросали в воду (однако ж после сами из воды вытаскали), а на его, капитана, и на протчих конвойных напали ж сильно и всех, бив смертельно, перевязали; солдат и казаков побросали в нос, его, капитана, бросили ж в дощаник и, связана, били всяким орудием. А при воровском своем от судна отвале били его, капитана, батоги смертельно и имеющееся у него, капитана, и у всех конвойных ружье и амуницию, порох и свинец, и у всех того дощаника конвойных собственные пожитки и деньги, обувь и одежду, печеные хлебы и харчевые припасы увезли с собой без остатку и оставили в одних рубашках, в том числе его, капитана, и без портков. Да при том же своем воровском разбойническом отвале дощаничные снасти обрубили, да увезли ж казенную лодку, два топора, кулей рогожных 10. А по прибытии их обратно в Богоявленский погост уведомились, что тот погост весь разбили и разграбили все без остатку, да при том же воровском своем разбое, упоминая разорить и город Сургут – «мы-де и не эдаки города разбивали», – о чем-де от него, по уезде тех воров, тот же момент в город Сургут посланы с письменным известием на легкой лодке сорами и посторонними протоками два человека. Того ради оные капитан Хрушков и порутчик Белянин просили, дабы указом поведено было оного разграбленного дощаника вместо отбитого ружья и амуниции, пороху и свинцу, портупей и шпаг, тако ж и изрубленных судовых снастей, дву топоров и лодку прислать из Тобольска, или где поведено будет отпустить из городов; да для крепкой предосторожности прибавить конвою на каждое судно по рассмотрению Сибирской губернской канцелярии, дабы от оставших арестантов на малолюдный и безружейный конвой паки не воспоследовало (от чего Боже сохрани) какого бунту, а у кого какое казенное ружье и амуницию, порох и свинец, тако ж и собственные какие пожитки грабительски увезли и кто те воры бежали, тому сообщен при том доношении реестр. Во _втором –_ из Сургутской воеводской канцелярии: сего-де 745 году, июня 5 дня, в Сургутскую воеводскую канцелярию следующий из Тобольска на дощанике порутчик Белянин ведением объявил: из посланных-де с ним арестантов бежали 14 человек. И потому его, порутчику Белянина, ведению о сыску тех арестантов в городе Сургуте во всенародное известие публиковано и в пристойном месте выставлен публичный указ, в котором объявлено: ежели где оные беглецы явятся, таковых ловить и объявлять в Сургутскую воеводскую канцелярию без замедления; также и в Войсковую контору и сотнику Торопченинову с товарищи послан указ же, по которому велено предписанных беглецов сыскивать всякими сыски накрепко, и для того сыску командировать им на каждую ночь вкруг города ходить с ружьем из сургутских служилых людей человек по 10 и более, а буде по сыску явятся, то их, имая, объявлять в Сургутскую воеводскую канцелярию немедленно. И того ж июня, 9-го дня, в Сургутскую канцелярию в репорте сургутских казаков от пятидесятника Ильи Кайдалова объявлено: того-де июня 9 дня, по силе указу из Сургутской воеводской канцелярии командированы-де от них в обхождение вкруг города Сургута в ночное время для сыску ушедших с дощаника от порутчика Белянина ссыльных колодников 14 человек сургутские казаки Петр Кушников и Иван Кляпиков с товарищи, всего 5 человек, с ружьем, которые вокруг города Сургута и ходили. И во обхождении-де в той ночи, на утренней заре шли вкруг города по пашне и увидели, что идет-де из города, от скотского пригону сургутского казака Якова Тверитинова незнаемый человек в лес, за которым-де они и побежали и, сбежавши в лес, увидели ж и других, более 10 человек, которые-де от них и побежали в лес же и уронили сделанное из дерева копье, обожженное огнем, да березовую дубину и худые портки; и за теми-де людьми гнались они бором, токмо-де достичь не могли. И по тому его, Кайдалова, репорту, того ж числа собраны были все сургутские служилые, отставные и казачьи дети с ружьем, у кого какое имеется, и для сыску вышеписанных беглецов ходили около города Сургута в бор, с которою командою ходил воевода, обще со обретающимся в городе Сургуте у свидетельства мужска полу душ капитаном Булатовым, сыскивая те беглецы всякими сыски накрепко, токмо сыскать их не могли. И того ж числа, пополудни в третьем часу, в репорте от него ж, пятидесятника Кайдалова, объявлено: ниже-де города Сургута, верст с 5, на здешней стороне Оби загорелся бор, а кто-де его зажег – неизвестно, и того ж де часа, приехав в город Сургут из Пядской волости, ясачный остяк Никита Еичин объявил, что-де встретил он от того зажженного бору плывут незнаемые люди утоплою[206 - Речь идет о протоке Оби Утоплой, расположенной у подножия урочища Барсова гора близ Сургута. По хантыйскому преданию в протоке когда-то утонул остяцкий князь. _–_Прим._Издателя_] протокою на плоту, сделанном из бревен, человек с 10, или более вниз к Оби-реке, которая протока ниже города Сургута в 10 верстах, за которыми беглецами посланы были в погоню показанный пятидесятник Кайдалов и с ним сургутских служилых людей человек с 20 на легких лодках, и он, пятидесятник и служилые люди за теми беглецами и гонялись вниз по Оби верст с 30, токмо найти их нигде не могли. А июня-де 17 дня, поутру, поехал он, воевода Ерабкин, с людьми своими и денщиками выше города Сургута по Оби-реке на остров для рыбной ловли и имел при себе для птичьей стрельбы два ружья. И как он был на том острову, гребли сверх Оби на пяти лодках, в том же числе на двух лодках по два флага выбойчатые, незнаемо какие люди, человек с 50, из них в красных многи плащах и в немалом убранстве и со многим огненным ружьем и с луками. И увидя их на том острову, погребли к берегу и стали по им стрелять из ружей и отбили их от лодок, и выскочили на берег с ружьем и с обнаженными палашами, и бросились на них, учали как его, воеводу Ерабкина, так и людей его, бить, с которыми они за малолюдством и за неимением ружья противиться никак не могли, к тому же не ведали таких злодеев и от них нечаянного нападения. Такого разбою, как Сибирь зачалась, не бывало. Ружья его лежали на лодке, и как его, воеводу, били и говорили: «ты тоде нам и надобен, нам-де про вас сказали вверху рыбаки, что-де ты здесь на острову», а о себе ж сказали, что-де «мы ссыльные колодники с судна от капитана Хрушкова и то-де судно разбили и его, капитана, убили и у солдат ружье и палаши отняли и, поехав от того судна, разбили ж купецкий дощаник и видите-де на нас какое платье», на которых надето на всех купеческое платье: богатого сукна кафтаны голевые и разных парчей камзолы, и штаны, и подпоясаны, также чрез плеча перевязаны разных цветов шелковыми парчами. И оные злодеи и разбойники говорили, что-де «за ними с судна от поручика Белянина сряжаются бежать человек 70». И бив его и людей, положили, стали над ними с ружьями, с обнаженными палашами и штыками, а его, воеводу, посадили и хотели расстреливать. И из них же артели человек с 6 или более, видя его, беззаконно погибающа, стали свою братью разговаривать, чтоб его напрасно не губили и между тем много было у них прени, а протчие говорили: «За то-де его надо убить, что-де он отданных наших товарищев шесть человек от порутчика Белянина держал в крепких закрепах и послал в Тобольск; к тому же-де он нашу братью беглых колодников сыскивает и посылает в партии, в погони и высылки». Токмо едва склонились, чтоб его, воеводу, оставить жива и держали его на том острову часа три или четыре. Взяв у него вышеписанные две фузеи и лядунку[207 - Лядунка – сумка для патронов, пуль, надевавшаяся через плечо. _–_Прим._Издателя_], и мешочек кожаный с дробью и оставя его на том острову, погребли на тех же лодках вниз по Оби-реке к городу Сургуту, и как стали погребать мимо города, то за оными разбойники капитан Булатов с своей командою и сургутские обыватели бросились в лодки, чтоб их переловить, токмо оные воры и разбойники от них побежали. И гнались за ними вниз по Оби верст с 15, но токмо наститчи их не могли. А как они, воры, от него, воеводы Ерабкина, отъехали, то он сел в свои лодки и поехал в город, и как они ехали мимо города – не застал. И у тех злодеев огненного ружья более 25 ружей и как их держали на острову, пальба у них была беспрестанная, и говорили, чтоде «у нас взятого с дощаников от капитана Хрушкова и от купцов пороху и свинцу довольно». И при отъезде с острову снесли на берег из ограбленных купецких пожитков зеленого сукна аршин с 5 да свабшского полотна аршин с 10, чайник зеленой меди, крест серебряный на цепочке, а собственный его, воеводы, крест золотой сняли и бросили им и, пришед, сказали – «вот-де ему, воеводе, за терпенье»; тако ж и сметали с лодок мелочи несколько и сказали ж: «Вот-де людям твоим за терпенье», которое сукно и протчее все взяв, привезли в город, а к поручику Белянину о намерении уйти с судна его ссыльных арестантов послано известие того ж часа. И того ж 17 июня от следующего из Тобольска на дощанике за ссыльными арестанты капитана Хрушкова получено известие, в котором написано: сего-де 745 году, июня 15 дня, команды его на дощанике присыльные арестанты, воры и разбойники поутру, по посылке на бечеву караульными солдаты, от погосту Богоявленского в расстоянии, например, в 15 верстах, который погост выше города Сургута во 100 верстах, разбоем в 50 человеках напали безвременно сильною рукою, часовых с дощаника побросали в воду и потом как у тех часовых, так и у караульных солдат, ружье и амуницию, порох и свинец, шпаги и протчее отбили все без остатку, также и казенные лодки, и топор, к тому же и несколько печеных хлебов, сухарей, круп и соли пограбили ж, и прочий шкарб, и деньги и на лодках бежали. И в вышереченном Богоявленском приходе будучи, оные воры, по известию их, пограбили ж все без остатку и как-де будучи оные воры на тех дощаниках учинили разбой, и при битии как его, капитана, так и солдат, упоминали оные воры, что хотят город Сургут разорить и ограбить. Того-де ради дабы в городе Сургуте от тех воров быть во всякой опасности, чтоб граду и обывателям (от чего Боже сохрани) не учинили и паки разоренья, грабительства и протчего, а порутчик Белянин своим дощаником вверх уплыл по левой стороне Оби, а его-де, капитана, отшибло ветром на правую сторону Оби; тако ж де которые имеются при Сургуте купцы из Тобольска, чтоб были во всякой осторожности и у которых имеется ружье, чтоб было заправлено, а с товарами из дощаников для охранения как можно убрались. И того ж числа в вечеру, в первом часу ночи, прибыли в Сургут на дощанике сверх Оби, шедшие прежде мимо Сургута из Тобольска в низовые сибирские города купецкие люди, а именно: города Яренска Иван Серебренников, города Тулы Федор Юдин, города Тюмени Петр Зубарев, тюменского посадского Михайла Русинова работник его Степан Накаряков, тобольского купца Ивана Осколкова прикащик его Устюжанин Федор Суковатицын, тобольский посадский Афанасий Маремьянин, тобольский посадский же Сава Пленин с тайного действительного советника Демидова Невьянского его заводу житель Филат Самойлов, иркутского купца Алексея Брагина работник его Максим Бобылев, тобольский посадский Иван Чювашев, города Яренска посадский Яков Тырин и по прибытии в Сургутской воеводской канцелярии доношением объявили: июня-де 15 дня, в вечеру, не дошед они Сургутского уезду до Богоявленского погосту верст за 10, который-де погост выше города Сургута в 100 верстах, шли завозом и внезапно-де к дощанику их наплыли сверх Оби незнаемые люди на пяти лодках, человек с 60, и, приплыв к дощанику, выпалили по ним из огненного ружья, также и из луков и от той пальбы ранили тюменского купца Петра Зубарева в правую руку, в завет, да одного из работников города Яренска жителя Матфея Елушакова убили до смерти, который привезен в Сургут и погребен. И потом скочили все на судно и били всех как купецких, так и работных людей шпагами и ефесами смертно, от которых-де побой имеют они многие язвы, и арестовали всех, и многих из них, связав, на дощанике поклали, а других выгнали на берег и содержали всех под своим караулом. И притом им сказались, что-де они утекшие с дощаника капитана Хрушкова ссыльные колодники и, вошедши в судно, у кого сколько имелось денег и из товару и платья ограбили, а именно: денег более 5000 рублев, также и товару тысячи на 3, огненного ружья 6 ружин, пороху 25 фунтов да свинцу пуда с 3, а у кого именно и по скольку числу денег, товару и платья, тому сообщили они вышеписанные купцы в Сургутскую воеводскую канцелярию за руками реестр. А по грабеже оные деньги и товары положили в свои лодки, также взяли и у них от дощаника две лодки и увезли с собою вниз по Оби. И при отъезде от судна оные воры им, купцам, говорили: «Поедем-де мы в город Сургут и тот-де город Сургут разорим и воеводу с собою увезем; токмо-де нам Сургут не дорог, дорог-де нам воевода». А оставшее от показанных разбойников на острову и привезенное в город Сургут сукно зеленое, полотно, чайник, крест и протчая мелочь отданы им, купцам, по прибытии их в Сургут того ж числа по реестру с распискою. И о вышеписанном-де Сургутская воеводская канцелярия представляет, что в Сургуте имеет немалое опасение от таких воров и государственных злодеев, как оные совокупятся и с прежде ушедшими 14 человеками и тако ж (и от чего Боже сохрани) и от намеренных уйти с судна от порутчика Белянина 70 человек, чтоб не разорили городу до основания, понеже-де в том городе пороху не имеется и полуфунта, а пушек – ни одной пушки, но токмо имеются горелые и негодные три затинные пищали[208 - Пищаль затинная – ручное огнестрельное орудие малого калибра (до 50 мм). Длина достигала 1,5 м. В XV–XVII веках такие орудия отливались, как правило, из меди или бронзы и были на вооружении у казаков и стрельцов. Служили для прицельной стрельбы свинцовыми или железными коваными ядрами. _–_Прим._Издателя_], а у служилых ружей, действительных к стрельбе, не имеется ни у десяти человек. Того ради Сургутская воеводская канцелярия требовала для охранения города от таких злодеев пороху и пушек, тако ж и конвою, понеже-де оные утекшие разбойники в немалом числе огненного ружья и многолюдстве и ежели (от чего Боже сохрани) учинят на город нападение, то, кроме стрел, обороняться нечем, и та защита против огненного ружья недействительна. И ныне-де в Сургуте от таких злодеев почти в осаде как день, так и ночь, не имеют покоя, и завсегда служилые люди стоят по бекетам, к тому же и служилых тех при городе малолюдство, многие из них в разных командировках и более имеют опасение, чтоб не зажгли города и в том зажжении не учинили какого нападения. В _третьем_ – из Самаровской управительной канцелярии: июня-де 19 дня сего 745 году Самаровского яму ямщик Петр Спиридонов извещал словесно: бежало-де ссыльных каторжных 66 человек и едут-де они в Самаровский ям в 6 лодках; июня-де 25 дня, Самаровского присутствия Белогорской волости ясачные остяки про сих беглых каторжных сказали, что-де проехали они вниз по Оби к городу Березову. И ради того сего ж июля 4 дня, по указу Ее Императорского Величества и по определению Сибирской губернской канцелярии велено: в Тобольскую полицеместерскую контору послать сей Ее Императорского Величества указ и велеть вышеявленных воров и разбойников всякими сыски везде сыскивать накрепко, и в том прилагать крайнее старание, дабы оные воры и грабители всемерно были переловлены в самой крайней скорости. И в той поимке, и во искоренении оных воров и разбойников поступать так, как губернаторская инструкция 728 года и публикованные Ее Императорского Величества печатные указы прошлого 744 году, сентября 8 дня и печатная ж инструкция, состоявшаяся и напечатанная в Правительствующем Сенате августа 28 числа и посланный из Сибирской губернской канцелярии ноября 1 числа того ж 744 году указ повелевают во всем неотменно, и как такие воры и разбойники пойманы будут, о них объявить в Сибирскую губернскую канцелярию за караулом в самой скорости. А для сыску и поимки, и искоренения оных воров и разбойников командирован из Тобольска Сибирского гарнизона секунд-майор Томилов с командою, с ружьем и амунициею, и дано им каждому человеку по 50 патронов, пули и картечи, и с ними послано из Тобольского цехауза 5 пушечек малых, разнокалиберных, чугунных на станках с порохом и с ядрами, и велено им на объявленных лодках следовать до Самаровского яму, а прибыв в тот ям, взять от управителя Суздальцева за его рукою письменное известие и чрез обывателей накрепко наведываться, где вышеявленные воры и разбойники, и по которым рекам имеют около ли города Сургута, или подлинно проехали к Березову, и наведався о том подлинно и достоверно, следовать за теми ворами и разбойниками со всею командою своею в те места того ж числа и всякими мерами стараться накрепко, и наведываться о тех ворах и разбойниках, и чинить за ними поиски, и как возможно, всех переловить, а в случае противления их стрелять по ним из ружья. И ежели при поимке оных воров и разбойников найдено будет пограбленное ими, ворами, ружье, порох и свинец, и амуниция, также деньги и товары, и протчие всякие вещи, и платье, все ему, майору, переписать и перепечатать, и сколько им воров и разбойников будет поймано за крепким и осторожным караулом, оковав их в крепкие кандалы или деревянные смыки, и с тем, что найдено у них будет, привесть в Тобольск и объявить в Сибирской губернской канцелярии. А в Сургутскую и Березовскую воеводские канцелярии посланы Ее Императорского Величества указы, и велено оным канцеляриям от вышеявленных воров и разбойников иметь как в городах, так и во всех уездах крепкую осторожность, и за сими ворами, где об них уведают, чинить всевозможные поиски и как возможно старание иметь; ясачным инородцам накрепко приказывать, что их, воров и разбойников, всех переловить, и сколько когда будет переловлено, взять их за крепкий караул, и что при них найдено будет пограбленного, под крепким и осторожным караулом прислать в Сибирскую канцелярию. И для того означенные отправленные из Тобольска пушки, порох и ядра впредь до указу иметь в Сургуте. И Тобольской Полицеместерской конторе о вышеписанном ведать и чинить по сему Ее Императорского Величества указу. А кто именно вышеписанные ссыльные беглые воры и разбойники, тому при сем реестр. Июля 5 дня 1745 года. _Алесей_Сухарев._Секретарь_Алексей_Соколов._Подканцелярист_Василий_Шишмолин._



По реестру, приложенному к указу, бежавшими колодниками были: Андрей Москвин, Иван Кирилов, Петр Шишкин, Мелетий Грабцов, Марко Тюнин, Семен Смирнов, Роман Соловьев, Осип Черенцов, Еким Ларионов, Кирило Кулюков, Дмитрий Заморин, Алексей Соколов, Кирило Васильев, Степан Хардин, Афанасий Попов, Василий Иванов, Максим Коршенин, Марко Горев, Иван Мамонинов, Клементий Костин, Максим Корноухов, Терентий Коннев, Иван Драйнов, Илья Капарев, Петр Колмыков, Панкратий Максимов, Потап Кокаровцов, Степан Курочкин, Леонтий Пермяков, Никита Полянин, Захар Виноградов, Тимофей Пейкушев, Василий Кузнецов, Алексей Иванов, Максим Овчинников, Иван Безпалов, Василий Смирнов, Федор Кобяков, Иван Бубников, Яков Чепин, Козма Конев, Ерофей Скатышев, Семен Дмитриев, Филип Костыгин, Филип Купин, Тимофей Волков, Игнатий Бояндин, Евсей Кубанков, Павел Высоковский, Василий Шумков и Дарья Хардина.




БЫТОВЫЕ ЧЕРТЫ ТОБОЛЯКОВ XVIII СТОЛЕТИЯ (ПО АРХИВНЫМ ДОКУМЕНТАМ)










«ДЛЯ НОВОСТИ... МОРСКИМИ КОШКАМИ»

В 1735 году по случаю возвышения в Тобольске цен на хлебные припасы, открытой за год пред тем (9 апреля 1734 г.) Полицмейстерской конторой с согласия Сибирской губернской канцелярии было установлено, чтобы «ржаной муки пуд выше пяти, а ржи четверть тридцати двух копеек в продажу не употреблять». По обыкновению всякое нововведение объявлялось тогда обывателям «с барабанным боем», причем в удобных местах вывешиваемы были «публичные листы». То же было и в данном случае. Полиция зорко начала следить за торгующими хлебом и на первых же порах обнаружила нарушителей нового распоряжения. Это были посадские люди Роман Третьяков и Василий Черепанов, крестьянин Василий Бобылев и посадский же Иван Панов. Началось дознание. Ослушники взяты были «под караул». По дознанию оказалось, что Черепанов и Бобылев продавали скупаемую у приезжих крестьян рожь по 36 коп., Третьяков торговал по возвышенной цене мукой, а Панов, накупив муки с тою же целью, приступить к торговле не успел. По этому случаю полициймейстером Окуньковым 27 сентября того же года с разрешения губернской канцелярии дан был следующий приказ: «Для новости означенным Третьякову, Черепанову и Бобылеву вместо штрафа учинить наказание: бить публично морскими кошками[209 - Кошка – ременная плеть с несколькими хвостами. _–_Прим._Издателя_], а Панова за начинание к повышению цены, хотя в народе от (него) продажи не было, однако ж, к тому намерен был, учинить наказание – бить же морскими кошками». Как велось тогда, названных обвиняемых для исполнения над ними наказания из Полицмейстерской конторы следовало препроводить в Тобольскую ратушу, но строгий полицмейстер отступил от общего порядка. «Ратушские управители Смирных и Кузнецов с товарищи, – говорится в его приказе далее, – по многим указам из Полицыместерской канторы явились преслушны, о чем к ним из Сибирской губернской канцелярии, тако ж и из Полицыместерской канторы писано указами», а потому наказание обвиняемым исполнено было без ведома ратуши. Приказ полицмейстера закончен следующим предупреждением тоболяков: «и ежели впредь кто из тобольских обывателей учинит перекупку и к повышению цены согласие, или связки иметь будут, то будут штрафованы, у которых все будет взято – половина на гошпиталь, а другая доносителю, да и за то же биты будут морскими кошками, как в инструкции в 24-м пункте написано, безо всякого упущения мимо Тобольской ратуши».




ОБИДЫ И РАЗОРЕНИЯ «ПИТУХОВ»

На первых порах существования в Тобольске Полицмейстерской конторы особенно за время полицмейстеров капитана Михайла Окунькова, прапорщика Ивана Строева и секунд-майора Петра Тарбеева, между конторой и Тобольской ратушей нередко возникали разные пререкания, оканчивавшиеся в большинстве случаев разбирательствами или Главной полицмейстерской конторы, или же Сибирской губернской канцелярии. За то же время под наблюдением ратуши состояла, между прочим, торговля вином, производившаяся от казны. Между многим другим ратуша 6 февраля 1736 г. жаловалась губернской канцелярии на обиды и разорения Полицмейстерской конторой в ущерб виноторговле, «питухов». По донесению об этом ратуши, «736 году, генваря против 13 числа, в 5 часу ночи в означенную кантору определенный каптенармусом Федор Попов с товарищи привели с нижнего посаду, с кабака званьем «Притыка» посацкого Данила Бесова, да с кабака званьем «Кремлева» посацкого же Ивана Гаврилова, которых-де усмотрел он на вышеявленных кабаках, что сидят в ношное неуказное время». Лица эти из конторы отведены были в ратушу «для учинения наказания», но ратуша запротестовала. «Бесов, – по тому же донесению, – заходил в Притышной кабак, к брату своему двоюродному Максиму Романову, который имеется у питейной казенной продажи целовальником, ужинать», а по приводе в контору «взяли с него приводных денег тринадцать копеек, да сверх того, сержант Федор Кирилов взял, неведомо за что, пять копеек, да подьячие взяли семь копеек, к тому же опивали вином». Что же касается посадского Гаврилова, оказавшегося торговцем харчевых припасов, то последний в кабаке Кремлеве вовсе не сидел, а уведен оттуда в Полицмейстерскую контору в то время, когда заходил в кабак выпить чарку вина, после чего из конторы «тое ночи водили его, Гаврилова, неволею по разным кабакам и наглостию своею и из-за пристрастия опили рубли на два и, опивши, из-под караулу свободили»; перед отправкой же в ратушу «сего ж генваря 21 числа, ввечеру оной же Полицыместерской канторы подьячей Федор Прокопьев, пришед к лавке его, Гаврилова, и взял у него один рубль, показуя, якоб он об отпуске его Гаврилова из-под караулу имел старанье». Получив такие сведения, губернская канцелярия промемориею 27 февраля того же года внушила Полицмейстерской конторе «дабы в питейных домах ношным временем в питье казенного питья питухам, определенные от оной Полицыместерской канторы для осмотру и взятья в драках и прочих непотребных случаях, обид и разорения не чинили».




ПОБЕГ ПОКОЙНИКА

Известно, что в царствование Анны Иоанновна раскольническими делами заведывали особые следственные комиссии, подчинявшиеся Кабинету министров и Тайной канцелярии, в которые, кроме назначаемых от духовенства лиц для деятельности против раскола с целью разведок и розысков раскольников, командировались местные команды. Этими командами частовременно приводимы были в епархиальные города целые раскольнические партии, размещавшиеся под караулом как при духовных консисториях, так и полковых дворах. В такой же партии, содержавшейся в мае 1736 г. при Тобольском полковом дворе, находилась между другими раскольниками и присланная из Екатеринбурга раскольница девка Евпраксия Егорова. По какому обвинению Егорова прислана была в Тобольск, сведений не сохранилось, но уцелел документ, рассказывающий характерный эпизод из пребывания ее на полковом дворе. Это – явка Полицмейстерской конторе адъютанта Сибирского гарнизона Матвея Иванова, сделанная 23 мая того года, в которой записано: «По репорту от Тобольского полку, с полкового двора, присыльная из Екатеринбурха раскольница девка Епраксия Егорова явилась мертва и положена во гроб, которая из того полкового двора колодниками за караульными солдаты и отнесена в убогой дом, и как те солдаты, положа в тот убогой дом, пошли возвратно на полковой двор и после их уходу вышеозначенная колодница, встав из гробу, и пошла в платье к р. Иртышу по лугу и по лесу, (но) в том лесу поймал оную девку Сибирской гарнизонной канцелярии школьник Никифор Лебедев». Явка, как видно из дальнейшего содержания ее, сделана была Полицмейстерской конторе не для преследования Егоровой за смерть и побег ее, что зависело от следственной комиссии, а по другому обстоятельству: на бежавшей при поимке ее «явилось платье екатеринбурхского жителя Ивана Степанова сына Асенева», который, находясь в то время в Тобольске с товарным судном, сопровождал Егорову во время побега, но оставался непойманным. По поводу последнего обстоятельства приказом полицмейстера Окунькова велено было в квартире Асенева, у посадского Мальцова «пожитки, что чего явитца, описать, запечатать и приставить караул до указу, також и на судне перевезенные с квартиры его товары, а самому Асеневу учинить сыски». Дальнейшее – неизвестно.




ТРЕВОГА О ДВОРЕ КАНЦЕЛЯРИСТА

Кроме важных распоряжений правительства, объявляемых «с барабанным боем», в старое время по такой же тревоге барабанами объявлялись в Тобольске и дела иного рода. Такая именно тревога была сделана на обоих посадах города в сентябре 1739 года. Канцелярист свидетельства счетов Сибирской губернии Осип Тишин, уезжая куда-то из Тобольска, задумал продать «свой двор», находившийся на верхнем посаде города, и обратился в губернскую канцелярию с «доношением» о содействии. Дело оказалось экстренным. «Доношение» подано 31 августа, а 2 сентября Полицмейстерская контора получила уже и даже за подписью самого губернатора П.И. Бутурлина такую промеморию: «Обозначенном его (Тишина) дворе для покупки тобольским обывателем от Сибирской губернской канцелярии публиковать с барабанным боем и в пристойном месте выставить листы, чтобы покупали оной его двор безо всякого опасения».

«ПЯТЬ-СОТ РУБЛЕВИКОВ» И «МЕШОК ПЕСКУ» У ворот дома одного из старых богачей Тобольска, посадского человека А.Л. Сумкина, жившего вблизи Богоявленской церкви, 12 и 25 декабря 1739 г. подняты были два подметных письма. Первое письмо заключало в себе следующее: «Аврам Леонтьевич, друг наш! Триста рублевиков положи у Богороцкой церкви, по правой стороне по паперти, в уголку, затри снегом тайно, один ночью, сего декабря на 16 число, а не положишь и кому скажешь, то с домом и с родом скоро пропадешь не взначай, и нигде не уйдешь. Верно! Чти про себя». Другое письмо увеличивало количество рублевиков и давало большие угрозы: «Аврам Сумкин, – говорилось там, – послано к тебе писмо и ты ничего не сделал, однако сего декабря на 26 число, в заутреню, в благовест у Богородицы, сполудни, по праву сторону с приходу деревянной паперти, против крылоса, сулицы подокно, вчепку, положи в одном мешке пять-сот рублевиков, а не положишь и кому про то скажешь, на нас не пеняй... будем тебе веки друзья, знаем как излучить и дожидай 6-го свиданья; да не уедешь и не уйдешь, мало пожалел и весь живот пропадет». После этого письма Сумкин 26 декабря в условленный час, во время благовеста к заутрени, положил на указанное место у Богоявленской церкви небольшой холщовый мешок, набив его вместо рублевиков песком; в отдалении же от мешка поставил караул. Во время заутрени к мешку явились два неизвестных человека, из которых один, взяв мешок и сомневаясь в подлинности содержимого, понес его для исследования к церковной паперти, а другой остался в ожидании возвращения товарища. Неизвестные были задержаны караульными Сумкина и по отводе в Полицмейстерскую контору оказались канцеляристом губернской канцелярии Филиппом Беликовым и присыльным человеком Иваном Гневышевым. Оба они с письмами и мешком Конторой при промемории 29 декабря того же года представлены были в губернскую канцелярию, но решение последней неизвестно.




ПРОГУЛКИ МЕРТВЕЦА

В феврале 1740 года Полицмейстерской конторой было получено сведение, что на нижнем посаде Тобольска по ночам ходит мертвец. При дознании и розысках Конторы сведение подтвердилось: мертвец действительно разгуливал в белом саване и «пужал людей»; из последних нашлась даже и испытавшая от него страхи женка Афимья Иванова. По дальнейшим розыскам в мертвеце заподозрен был конный казак Лев Сумкин, квартировавший в доме солдатской женки Пелагеи Студенцовой. На допросе Сумкин в взводимом на него не сознавался, и дело, не заключавшее достаточных улик к обвинению, конторой представлено было в губернскую канцелярию. Но последняя расследованием конторы не удовлетворилась и, возвращая дело, промемориею 3 марта того же года обязывала контору: «об оном Сумкине, где он жил на подворье, обыскать окольными соседи в самую сущую правду в том, что оной Сумкин в белом платье по улице по ночам ходил ли и давно ль и кто из соседей ево, Сумкина, в том платье видал ль и кто имянно». О дальнейшем неизвестно.




КАК УСТРАИВАЛИСЬ ИЛЛЮМИНАЦИИ

П.А. Словцов, заканчивая одну из глав своего «Исторического обозрения Сибири» (Кн. 1. С. 282), говорил: «Озарим эту главу приятным воспоминанием торжественности, с какою вестник замирения с Портою Оттоманскою[210 - Порта Оттоманская – официальное название Османской турецкой империи, употреблявшееся в XVIII веке. Название появилось в результате перевода на французский язык выражения «паша капысы» – канцелярия паши, дверь паши. _–_Прим._Издателя_], гвардии капитан Рахманов встречен был в Тобольске в Фомино воскресенье 1740 года высланными конными отрядами при стечении многочисленного народа. Вестник с кедровою ветвью в руке, ехавший мимо Знаменского монастыря, приветствован от черного духовенства хлебом и солью и продолжал церемониальное шествие до Софийского собора, где принесено Богу, подателю благ, благодарственное молебствие с пушечными выстрелами». Но историку не казался любопытным нижеследующий приказ полицмейстера Строева, данный в то время (31 марта) о том, что должны были выполнить тоболяки по случаю заключения мира с Турциею. Приказ этот указывает по рядок устройства недельной иллюминации. «В Тобольску, на верхнем и нижнем посадах, – говорится там, – публиковать с барабанным боем и в пристойном месте выставить публичные листы, а в сотни соцким и десяцким отдать приказы с крепким подтверждением, чтоб тобольские обыватели, всякого чина люди апреля 7 дня изготовили и поставили у дворов своих сосны и убрали фонарями, чтоб каждый столб с фонарем от фонаря был в десяти саженях и с зазжением свечей, также и в окнах, чтоб были свечи по две и по три, и перед каждым двором чтоб никакого назему не было. И о том всем тобольским обывателем объявить с подпискою, и дабы оная, люменация, с вышеписанного апреля 7 дня, чрез целые седмь дней была неотменно, и для оного смотрения прислать с Тобольского и Енисейского полков в прибавок к полицейским солдатом с полку по четыре человека солдат; и о том в Тобольской и Енисейской полки послать промемории, также в Сибирскую губернскую канцелярию послать промеморию, а в Тобольскую ратушу послать указ, дабы по силе оного, как в Сибирской губернской канцелярии, так и в Тобольской ратуше были в каждом окне по три свечи и были поставлены сосны с фонарями и со свечами перед окошками». Приказ полицмейстера исполнялся во всех частях города, по крайней мере, при нем подшито более чем полтонны бумаги с расписками обывателей в исполнении требуемого.




НЕОСТОРОЖНОСТЬ С ОГНЕМ И «КОШКИ»

Несмотря на строгость мер против тайного винокурения, оно имело случаи даже в самой центральной части старого Тобольска. Один из случаев такого винокурения, обнаружившегося случайно по поводу пожара в апреле 1742 года вблизи дома губернатора И.А. Шипова, описан в следующем экстренном донесении последнему полицмейстера Булатова: «Его высокопревосходительству, господину генерал-маэору, гвардии маэору, сибирскому губернатору Ивану Афонасьевичю репорт. Понеже сего апреля, против 10 числа, пополуночи в 3 часу, учинился пожар в Тобольску на верхнем посаде, близ казенного губернаторского дому, у тобольского служилого прядильщика Ивана Логинова от самовольного винного курения, а объявила жена его Ирина Иванова, дочь с роспросу под кошками, что-де курили оное вино для наступающего праздника святой Пасхи, которого винокурного вина и обыскано в боченке с небольшим четверть ведра. И о вышепоказанном от вашего высокопревосходительства что соблаговолено будет?». Из этого видно, что неосторожным с огнем, несмотря на пол обвиняемых, угрожали «кошки», что же «соблаговоляемо» было за обнаруживаемое при содействии тех «кошек» винокурение – указаний нет.




ПЕРЕПОЛОХ БОРОДАЧЕЙ

Известно, что меры преследования, практикуемые за неисполнение какого-либо нововведения, нередко сохраняют применение только на первых порах и с переменой времени и взглядов, если не совершенно прекращаются, то значительно ослабевают. Не то, однако ж, было с нововведениями Петра Великого, или известным указом его «о бородачах». Несмотря на то, что со времени издания указа истекало сорок лет, в Тобольске преследования бородачей продолжались почти с первобытной строгостью. Однажды, как показывает приводимая ниже выдержка из указа Сибирской губернской канцелярии, посланного Полицмейстерской конторе 22 апреля 1745 года, тобольские бородачи должны были испытать следующий переполох. «Сего, 745 году, марта 14 дня, – говорится в указе, – в присутствии в Сибирской губернской канцелярии господина генерал-майора и сибирского губернатора Сухарева (и) господина прокурора Елисеева, пришед Тобольской ратуши выборной земской староста, посацкой человек Иван Васильев, сын Турин, у которого явилась в противность... борода не брита, и кафтан на нем верхней, суконной серой и шит по-русски, а не немецкой, чего было ему, яко выбранному из купечества и поверенному в государственных сборах человеку... надлежало бороду брить и платье носить немецкое. Того ради по указу... велено: с помянутого Тобольской ратуши старосты посацкого человека Турина за презрение указов... и что он до сего числа бороды не брил и за неношение немецкого платья, не выпуская из Сибирской губернской канцелярии, доправить штрафу пятьдесят рублев без упущения, которые с него того ж числа, не выпуская из губернской канцелярии, и доправлены, и борода и усы выбриты, и с губернской канцелярии отпущен». Об этом случае Полицмейстерской конторой было объявлено на обоих посадах города и под «барабанным боем» строго внушено обывателям об исполнении старого порядка, чтобы «всякого звания российского народа люди, кроме духовных персон и пашенных крестьян, носили платье, против чюжестранных, немецкое, и бороды и усы брили, как в тех указах изображено, неотложно».




КУЛАЧНЫЕ БОИ И «ПЛЕТИ»

Кулачные бои были особенно преследуемы во времена Петра. Приводимый ниже указ Сибирской губернской канцелярии, данный Полицмейстерской конторе 19 августа 1745 г., показывает меры против кулачных боев за время царствования Елисаветы Петровны. По этому документу можно заключать, что приверженность к древнейшему обычаю была не чужда и тоболякам: в указанное время кулачные бои в Тобольске имели место даже во время крестовых ходов, позднее же особенно популярные кулачные бойцы, по местным преданиям, выходили из семинаристов. Упомянутый указ губернской канцелярии, между прочим, послужил для П.А. Словцова к замечанию, что «правительство и местное начальство, благоговея к уставам православия, строго наблюдали даже за внешними приличиями и преследовали прещениями всякий проступок, могший оскорбить деликатную набожность христианской души», как это сделано, например, с «разночинцами Бурундуковым и Соколовым за то, что во время крестного хода продолжали кулачный бой» («Историч. обоз. Сибири», кн. 2, стр. 19 и 300), но содержание самого указа остается неизвестным. «Сего 745 году, июня 30 дня, – говорит этот документ, – приведены в Сибирскую губернскую канцелярию тобольский разночинец Петр Бурундуков да ялуторовского дистрикта разночинец же Лев Соколов, в учинении ими между собой во время крестного ходу, кулашного бою, в чем они, Бурундуков и Соколов, в роспросах своих не заперлись, и ради того сего августа 9 дня, по указу Ее Императорского Величества и по определению Сибирской губернской канцелярии... предписанным Бурундукову и Соколову за объявленный их кулашной между собою бой, дабы им впредь того чинить было не повадно, также и в страх другим учинено публичное жестокое наказание – биты плетми на площади, на том месте, где они тот кулашной бой чинили нещадно».




НАСТАВЛЕНИЯ «БАТОЖЬЕМ»

Напомнив выше о замечании историка в отношении старинных «прещений»[211 - «Прещение» – запрет. _–_Прим._Издателя_] всего оскорблявшего «деликатную набожность», приведем случай таких же «прещений» из другой практики. Дело касается наставлений в вере новокрещеного остяка Григория Иванова и сообщается в указе губернской канцелярии Полицмейстерской конторе, посланном 13 мая 1745 г.: «Сего 745 году, апреля 29 дня, в Сибирскую губернскую канцелярию в промемории из консистории преосвященного Антония, митрополита Тобольского и Сибирского, написано: прошлого-де 744 году, сентября 27 дня, прислан был для наставления и утверждения в православно-восточной кафолической вере из Сибирской губернской канцелярии новокрещеной остяк Григорей Иванов и для того наставления и утверждения отослан был к николаевскому священнику Михаилу Яковлеву, а 10 числа из дому его бежал, чего для прислана была в Сибирскую губернскую канцелярию о сыску означенного беглеца Иванова промемория, и по той промемории он, Григорей Иванов, по сыску со учинением ему в оной губернской канцелярии наижесточайшего батожьем наказания, паки послан для совершенного вере православно-восточной утверждения и наставления при промемории, а в апреле месяце оной остяк Иванов неведомо куда бежал же безызвестно». Губернская канцелярия обязывала Полицмейстерскую контору «сыскивать (Иванова) всякими сыски накрепко и, сыскав, предъявить его (вканцелярию) под крепким караулом». Выходит, что применявшиеся к кулачным бойцам «плети» для новокрещеных заменяло «батожье».




ЗАЛОГ ДОЧЕРЕЙ «В ПЯТНАДЦАТИ РУБЛЯХ»

В июне 1746 года Полицмейстерской конторой получен был от священника Пелымского заказа Михаила Степанова следующий «извет»: «В прошлом 741-м году Сатыгинской волости[212 - Сатыгинская волость находилась в среднем течении реки Конды, левого притока Иртыша. Селение Сатыга, названное по имени легендарного мансийского князя начала XVIII века Сатыги, располагалось на северном берегу одноименного тумана – проточного озера. _–_Прим._Издателя_] роспоп Егор Миронов, сын Рычков, заложил мне, нижайшему, двух дочерей в пятнадцати рублях впредь до выкупу, а именно: Анну четырнадцати (и) Федосью четырелетних, из которых послал я, нижайший, сюда, в Тобольск, во услужение к дочери моей родной, Знаменского монастыря пономарской жене Федосье Михайловой, Анну четырнадцатилетную, которая у оной дочери моей жила в услуге года с три, а потом от нее, не хотя ко отцу своему в дом ехать, предшедшего мая месяца сего 746 году бежала, для того, что ныне отец их выкупает, и по побеге живет она, Анна, в Архангельском приходе, в доме салдацкой жены Гликерии Леонтиевой дочери Карагаевой. Того ради покорно прошу, чтоб соблаговолено было б по сему моему извету оную закладную ко мне девку для отдачи помянутому отцу ее, роспопу Егору Рычкову, на выкуп, учинить резолюцию». Характерны, вероятно, были и обязательства между заимодавцем и плательщиком, но как об этом, так и о распоряжении Полицмейстерской конторы по «извету» первого сведений не найдено.




ТЕЛЕНОК И НЕВЗГОДА ЛЕКАРЯ

Вдова сержанта Тобольского полка Елена Нефедова подала в Полицмейстерскую контору «извет», жалуясь в нем на соседа своего, лекаря Антона Смерть, что он увел к себе из огорода ее с привязи принадлежащего ей теленка, а когда она «пошла к дому его лекарскому и стала ему говорить, то оной лекарь, ухватя палку свою камышевую, ее бил, которую (палку) об нее и изломал, и от того его бою значат у нее, Алены, на теле пятна, тако ж и на голове валдыри». Приглашенный в контору, Смерть отозвался, что прежде всего сама Нефедова самовольно отогнала привязанного им по соседству к огороду ее теленка его, чем и вынудила его взамен убежавшего увести к себе бывшего тут же ее теленка, но когда его теленок был приведен, а теленок Нефедовой возвращен, то, ведя последнего со двора, Нефедова «стала бранить его всячески и жену его»; он же, Смерть, «не стерпел тех ее бранных речей, вышед из двора своего на улицу и оную просительницу камышевою троскою небольшею бил». Дело происходило в июне 1746 г., и полицмейстер Бабановский, не считая лекарей себе подсудными, не замедлил донести о поступке Смерти губернатору Сухареву. Было ли сделано по «репорту» полицмейстера какое-либо распоряжение – неизвестно, но последовавший почти через полгода от губернской канцелярии Полицмейстерской конторе указ 19 декабря того же года показывает, что приведенное событие с теленком было как бы прологом ожидавшей Смерть невзгоды. Из указа канцелярии видно, что Смерть, будучи уроженцем Венгрии и служа на родине в лекарских учениках, прибыл в Россию с целью поступить полковым лекарем, но за неимением вакансий воспользовался предложением отбывавшего в 1744 г. из Москвы в Сибирь с пехотными и драгунскими полками генерал-майора Киндермана следовать при нем в качестве домашнего врача. Прибыв в Тобольск, Смерть обратился из католика в православного. Но при Киндермане привелось ему оставаться недолго. Вызванный вскоре после того на допросы в губернскую канцелярию Смерть, представив в удостоверение своей личности аттестат Киндермана и «три аттестата, данные на немецком языке из Прусской земли, с Кенигсбергу, в таковой силе, что будучи он в лекарских учениках к лекарству (был) искусен», отозвался, что «как из военной Коллегии, так и ни откуль указу и пашпорту не имеет». Поэтому канцелярия упомянутым указом обязала Полицмейстерскую контору «реченного венгерской нации бывшего лекаря Антона Смерть из Тобольска выслать на прежнее жилище, откуда он без указу и без пашпорту съехал, в самой скорости». Однако ж такой эпилог Смерти удалось обойти: с разрешения Антония, митрополита Тобольского и Сибирского, он «за искуством его в лечении находящихся при доме его преосвященства служителей и школьных студентов» от невольного путешествия в Венгрию был избавлен. Переписка тянулась до конца 1748 г., и 7 октября Полицмейстерской конторой была получена промемория той же губернской канцелярии, но уже с другим требованием: «помянутого Антона Смерть за восприятием его веры греческого исповедания из Тобольска на прежнее место в венгерскую землю не высылать для того, что оная венгерская вера католическая, а не кафолическая, к тому ж оной Смерть православную веру восприял добровольно, и быть ему при доме его преосвященства по искуству его для пользования и лечения домовых служителей и школьных студентов».




ВЫЛАЗКА ШИРВАНЦЕВ

Кроме тех бед, какие волею судеб суждено было выносить Тобольску в прошлом своем от частых пожаров и наводнений, время прошедшего столетия иногда омрачалось здесь и другими не стихийными невзгодами. Таким временем были особенно сороковые и частью пятидесятые года того столетия, или губернаторство генерал-майора Сухарева – те именно года, в которые Тобольск был местом стоянки Ширванского полка. Дерзости ширванцев распространялись не только на тоболяков, содержавших для этих постояльцев 633 квартиры, но даже и полицию. Однажды ширванцами устроена была вылазка и против тогдашнего полицмейстера, капитана Новопехотного батальона Бабановского, состоявшая, по донесению последнего в Главную полицмейстерскую канцелярию в следующем. В 1 число марта 1747 года, часа в четыре дня Бабановский, разъезжая по городу и встретившись вблизи Знаменского монастыря с знакомыми своими, поручиками полков лейб-гвардии Измайловского Иваном Толстых и Енисейского Петром Мякининым, секретарем губернской канцелярии Иваном Борисовым и дворянином Александром Нефедьевым, поехал с ними в гости к ратману Тобольского магистрата Дмитрию Крупеникову. В это время по случаю масленицы ширванцы были в полном разгуле. На перекрестках около Пятницкой и Рождественской церквей и вблизи домов посадского Романа Третьякова и упомянутого Крупеникова их столпилось человек по сто и более, так что, по словам Бабановского, он со своими знакомыми мог проехать к Крупеникову «с великою нуждою и опасностию». Но едва лишь гости зашли в дом ратмана, как с улицы послышался отчаянный крик. Оказалось, что ширванцы потащили от двора Крупеникова, пришедшего к Бабановскому с жалобой избитого ими же тобольского казака Григория Вишнякова и стоявшего у ворот человека Бабановского Родиона Иванова. На крик этот выскочил Бабановский с поручиком Мякининым за ворота. Но там, по упомянутому донесению, «многолродственное число (ширванцев) скопом приступали к нему, Бабановскому, с великим невежеством и наглым криком и бранили всякою непотребною матерною бранью, из которых солдат некоторая часть, взявши из стоящих у двора реченного Крупеникова костровых сырых дров, кои рубятся на три полена, весьма умышленно бросалась на него, Бабановского, и хотела тем смертным орудием бить. И видя он, Бабановский, смертельный от них страх, принужден бежать во двор реченного Крупеникова, за коим оные солдаты к тому двору нагло гнались и к воротам усиленно приступали, которое все их наглое усиленное ко двору того Крупеникова приступание и крик, стоящий в том Крупеникова доме на квартире Нашебургского пехотного полку капитан Безпалов, услышав, вышел из горницы на двор и тех солдат от того Крупеникова ворот отогнал прочь, кои тогда от тех ворот и отошли невдаль и остоялись близ двора оного же Крупеникова». Напуганный Бабановский послал известить о происшедшем майора Ширванского полка Меньщикова и мог выехать от Крупеникова только тогда, когда Меныциковым послан был для охраны его сержант 8-й роты того полка Иван Голубятников. Однако ж, несмотря и на эту охрану, ширванцы, вооруженные стягами, погнались за Бабановским, но он успел от них скрыться. Описывая вылазку ширванцев, Бабановский в донесении своем приводит и решение по этому делу, состоявшееся в военно-походной канцелярии Ширванского полка, которое, умалчивая о поступке ширванцев, обвиняет его же, Бабановского, в нахальном освобождении взятых ширванцами под караул свой Вишнякова и Иванова. Решением было заключено: «В Сибирскую губернскую канцелярию послать промеморию и притом сообщить производимое в Ширванском пехотном полку того полку над служителями следствие и требовать, чтоб оная Сибирская губернская канцелярия с показанным капитаном Бабановским, казаком Вишняковым и его, Бабановского, человеком Родионом Ивановым за вышепрописанные, как в том следствии имянно значатся, непорядочные поступки и порицания Ширванского полку солдат, учинить по силе Ее Императорского Величества указов и воинских регулов, дабы впредь таковых же непорядочных поступков чинить было не повадно».




ПРОТЕЖЕ ПОЛИЦМЕЙСТЕРА

В упомянутом выше «Историческом обозрении Сибири» (кн. II, стр. 10) есть замечание, что «от тобольского полицмейстера Бабановского дважды приносились жалобы Сенату на губернатора Сухарева, которому и насылались из Сената выговоры». Но самих жалоб не приведено. Ниже передается выдержка одной из этих жалоб, представляющая характерную черту из быта тогдашней тобольской аристократии и объясняющая, между прочим, курьезное мнение Сухарева о том, кто был протеже, или виновниками полицмейстерства Бабановского. «1748 году, июня 30 дня, – говорится в жалобе, – приглашен был он (Бабановский) генерал-майором и кавалером Киндерманом с протчими штап и обер-офицерами и протчими чинами в дом его, Киндермана, обедать, где был же генерал-майор и сибирский губернатор Сухарев с фамилиею, и по окончании обеда оной губернатор, между протчими разговорами, озартно кричал на него с великою яростью и бранью, употребляя при том весьма непринадлежащие речи, яко бы он в тобольскую полицыю написан за осетры и дядек всех, кем он в полицыю определен, он знает, и будтобы он по следствию написан саладатом, и притом неоднократно подтверждал, что он салдат, а не капитан и полицейместер». Жалоба была представлена Главной полицмейстерской канцелярией на рассмотрение Сената, откуда 20 марта 1749 г. последовал в Сибирскую губернскую канцелярию указ, чтобы «той (Сибирской) губернии губернатор впредь обретающемуся в той губернии полицеместеру Бабановскому никаких обид и притеснений не чинил и ни в какие полицейские дела не вступал под опасением, ежели впредь о таких же оного губернатора поступках от Главной полицеместерской канцелярии представления чинены будут, взятия штрафа».




ТРЕХДНЕВНАЯ ТРЕВОГА «О СВИНЬЯХ»

Известно, что первые города Сибири строились «без расколотки домов, без линий, без всякого понятия о градском зодчестве»; что их составляли «лачужки, землянки и избы, обнесенные тыном» и что «городские улицы были затоплены грязью, завалены навозом и падалью». Такие, по крайней мере, отзывы дают знатоки сибирской старины Словцов, Небольсин и Шашков. Нельзя, разумеется, сказать этого вполне о старом Тобольске как былой столице Сибири, но и здесь, даже еще в половине прошлого столетия, свободно разгуливали, превращая городские улицы в огородные гряды, целые табуны свиней. Однажды дошло до того, что в городе по три дня били тревогу барабанами, сзывая обывателей к угону тех табунов. Вот что говорит об этом промемория губернской канцелярии, посланная за подписом губернатора Сухарева в Полицмейстерскую контору 10 июля 1749 г.: «Понеже усмотрено ныне от губернской канцелярии, что в городе Тобольску не токмо по улицам, но и в самом каменном городе обывательские свиньи и прочий скот бродят, а паче свиньи веема роют на площади и на улицах землю и оттого делают рытвины и ямы, а обыватели того скота, а паче свиней, в домах не запирают и в удобных местах за пасьбою оных не пасут. Того ради сего июля 5 дня, по указу Ее Императорского Величества и по определению Сибирской губернской канцелярии в Тобольску на верхнем и нижнем посадех публиковано Ее Императорского Величества указами с барабанным боем по три дня, и в пристойных местах оные указы выставлены, в которых написано, дабы тобольские всякие чина обыватели сего числа всякой свой скот имели за пасьбою в удобных местах, а по пригоне табунов имел бы всякой хозяин свою скотину встречать и чрез город, дабы оные излишно по городу не шатались, препровождать до своих квартир, а паче свиней, дабы оные по улицам и по городу потому ж не бродили, а ежели оные свиньи с сего числа усмотрены будут, что бродят по городу, а обыватели оных запирать у себя в домах, или за пасьбою содержать не будут, и таких свиней определено будет караульным солдатам стрелять, и те застреленные свиньи отдаваны будут в лазарет для больных в пищу».




«ВЕЛИКОЕ ЗАТРУДНЕНИЕ» ПОЛИЦМЕЙСТЕРА

В 1749 году весенним разливом Иртыша в Тобольске был, между прочим, разрушен Абрамов мост, соединяющий с городом прибрежную часть его, расположенную за речкой Абрамовкой, или Монастырской, где (на Пиляцкой) улице в это время имел свой дом полицмейстер Бабановский. Немедленная постройка нового моста для горожан представлялась крайнею необходимостью, и Полицмейстерская контора принимала усиленные ходатайства о том пред губернской канцелярией, но последняя в этом случае совершенно бездействовала. Спустя более полугода, полицмейстер Бабановский решился возбудить ходатайство о мосте пред Главной полицмейстерской канцелярией и в «доношении» 15 июля 1750 года выяснил действительную причину молчания Губернской канцелярии на его ходатайства. «...Будет ли построен (мост), – писал он в этом «доношении», – о том неизвестно, ибо сибирский губернатор, господин генерал-маэор Сухарев на тобольского полицеместера Бабановского имеет неукротимую злобу: первое – за поданную на него челобитную в брани и безчесьи и в протчем (и) второе – за представление на него о вступании им, губернатором, не по своей должности в полицейские дела, к которой злобе наипаче его возбудили присланные запретительные о том из Правительствующего Сената Ее Императорского Величества указы, а более, как видно, он, губернатор, того мосту строить не определяет за тем, что собственной мой дом имеетца за тою речкою Монастырскою, дабы мне и тем в повсядневных переездах причинить обиду». «И чинитца, – говорилось Бабановским далее, – великое затрудение, препятствие и сущая остановка, ибо приезжающие принуждены чрез тое речку переезжать в лодках и на сделанном собственном от полицеместера Бабановского для крайней необходимости небольшом плоту и то пешие, а обыватели на лодках переезжают за плату». Ответ на жалобу не найден.




ЧТО ИНОГДА БЫВАЛО НА «РОСПРОСАХ»

В ночь на 3 число, ноября 1749 г., у посадского Семена Украинцева из арендуемого на берегу Иртыша амбара украдено было разного имущества и денег на 860 р. 72 к., о чем потерпевшим и подан в Полицмейстерскую контору «извет», чрез день же после того другой посадский Трофим Романов заявил конторе, что в пустом погребу при своем доме им усмотрены неизвестно кому принадлежащие вещи. На предварительном дознании конторы упомянутые вещи Украинцев признал за покраденные у него, и в краже последних сознался сын Романова посадский Матвей Романов же, объяснив, что в том участвовали с ним драгун Сибирского драгунского полка Иван Коробейников, тобольский разночинец Иван Кытымов и туринский посадский Никита Окулов. Романов сознавался, что «разломав у анбара висячей замок, они то воровство учинили, и покравши, он, Романов, с драгуном Коробейниковым, разломав сундук на лугу, те пожитки привезли в дом к нему, Романову, и склали в пустой погреб, а домашние-де о тех покраденных пожитках никто не знали». Вскоре сознались в краже и соучастники Романова, причем один из них, Кытымов, объяснил, что из числа покраденного пять лисиц он передал гатлангеру тобольской артиллерийской команды Алексею Красильникову. Все эти лица конторой представлены были в губернскую канцелярию, где «секретарскою пометою» было определено: «Записав, взять по повытью, а воров Романова с товарищи отдать под крепкой караул и в вышеписанном их причинимом воровстве распрашивать накрепко с пристрастием». Дела по этому предмету в полном виде не сохранилось, но уцелело из него «предложение» губернского прокурора, данное губернской канцелярии 30 января 1750 г. Из этого интересного документа и видно, что иногда бывало на «роспросах» упомянутой канцелярии. В данном случае «роспросы» начались 15 ноября и, продолжаясь почти до конца декабря, в отношении определенного секретарем «пристрастия» дошли до того, что вынудили прокурора предложить канцелярии «произвождение и решение вышеписанного дела вести по Ее Императорского Величества указом и государственным правам», а не «противно соборному уложению». Из обвиняемых в краже у Украинцева лиц в канцелярии, как говорится в предложении прокурора, были «в разные числа при роспросах биты, Иван Кытымов батожьем дважды, Матвей Романов плетми дважды, батожьем троекратно, да палкою, драгун Иван Коробейников палкою по два дни, отчего и голова пробита, гатлангер Красильников батожьем троекратно»; в отношении последнего прокурором дополнено, что он «бит в роспросе жестоко, от которых роспросов просил священника, и потом от тяжких побоев и язык отнялся». Но, кроме обвиняемых в краже и укрывательстве покраденного, губернской канцелярией по дальнейшему объяснению прокурора призвано было к следствию еще несколько лиц, к делу не причастных, как, например, обнаруживший покраденное посадский Трофим Романов с дочерью и жена гатлангера Красильникова. Последние, по словам прокурора, «распрашиваны же и притом Романов бит плетми дважды, дочь его девка Офимья бита ж плетми пять раз да батожьем дважды, от которых нестерпимых побой, как видно, сидя под караулом, резалась ножом, а гатлангера Красильникова Ж6НЗ. Авдотья Михайлова бита батожьем двоекратно и притом выбит из утробы младенец». Такие пытки допрашиваемых показывают, что ответы их должны были иметь в деле важное значение, но «что оные забранные, – говорит далее прокурор, – а особливо доноситель на воров Романов при таких роспросах и мучениях показали, того в деле ничего не явствует и были ли такие записки, о том я неизвестен». И только 23 декабря в губернской канцелярии состоялось определение «о допросах выше упомянутых всех, в чем принадлежит, а особливо девку Офимью Романову, отчего она ножем резалась в присудствии», но по заявлению прокурора, что лица эти «в разные времена с немалым мучением уже распрашиваны, а Трофима Романова, яко на тех воров доносителя, забирать и под караулом держать и под битьем плетми распрашивать веема не надлежало», упомянутое определение не состоялось, и дело, благодаря прокурору, получило более законное направление.




«СМЕРТЕЛЬНЫЙ БОЙ» ПОЛИЦМЕЙСТЕРА

Чем далее продолжалось пребывание Ширванского полка в Тобольске, тем более дерзостей от ширванцев испытывали обыватели.

Пребывание здесь этого полка вызвано было слухами о намерении джунгарского владетеля Гайдан-Церена открыть против Сибири военные действия. По донесению об этом сенату Сибирской губернской канцелярии 17 сентября 1744 г. было постановлено немедленно перевести в Сибирь в дополнение к местным войскам три драгунских полка и 1000 яицких казаков и занять ими форпосты по рекам Тоболу и Ишиму. В мае 1745 г. под начальством генерал-майора Киндермана двинуты были в Сибирь из крепости св. Анны пехотные полки Нотебургский и Ширванский, из Казанской губернии драгунские полки Вологоцкий и Луцкий и из Нижегородской губернии драгунский же полк Олонецкий. Между тем в начале следующего года до Тобольска дошло известие о смерти Галдан-Церена, и натянутые отношения к Джунгарии изменились. Однако ж командированные полки продолжали оставаться в Сибири по разным местам и оставаться без особой в том надобности. Для полной характеристики деяний ширванцев в Тобольске здесь приводится дословно объявление полицмейстера капитана Бабановского о «смертельном бое» его ширванцами, случившемся в апреле 1750 г. «Как сего апреля, 23 числа, – пишет Бабановский, – ездил я в городе Тобольску по улицам по должности моей в силу Ее Императорского Величества указов для розъезду и всякого смотрения, и во исходе шестого часа пополудни, будучи на нижнем посаде, в Христорождественском приходе, у Притышного мосту, где имеется рогатка и определенный при ней обывательский караул – четыре человека, притом же имеся в близости от команды Ширванского пехотного полку пекет, и, не доезжая вышепоказанного пекета и рогатки, в пример, расстоянием саженях двух, повстречався со мной означенного Ширванского полку солдат, а как его зовут и по прозванию не знаю, токмо в лицо признать могу, и подошед к моей коляске, остановя, назвал меня именем и по отчеству и притом говорил: «Христос воскресе», против чего и я ему ответствовал, что «воистину воскресе», и по обычаю христианскому с ним поцеловался, а потом оной солдат пошел за коляскою моею. И минуя мало с того места, повстречался мне того ж полку еще солдат пьяной, а как его зовут и прозванием, тако жив лицо – знать уже не могу, и незнаемо за что, стал меня бранить матерно и ругал всячески неподобными словами. И для того я бывшему на пекете часовому солдату стал говорить, за что меня такой солдат бранит безвинно, и, напротив того, означенной часовой, неведомо за что, избранил меня матерно ж и говорил: «У меня-де пекетных солдат никого нет». Притом же случилось быть реченного Ширванского полку солдат еще человек до пятидесят и более, в коем их собрании несколько тех солдат было пьяных, и многие из них бранили меня всякими же непотребными словами и, остановя коляску мою, не пропускали. И видя я их умышленное на меня злодейское нападение, выступя из коляски своей, усмотрел, что идет мне встречу того ж полку унтер-офицер без шпаги, который мне весьма знаем, точию об имени его и о прозвании сказать не могу, которому я стал говорить, что за что из предписанных солдат часовой и протчие напрасно бранят меня и поносят честь офицерскую неподобными словами, ибо таковых ругательных слов гнусно не токмо офицеру, но и рядовому солдату нестерпимо слышать, а я им никакого озлобления и обид не показал. И говорил я тому уряднику, чтобы их от злого намерения как возможно унял, на что оной ундер-офицер мне объявил: «Я-де нахожусь за болезнью в гошпитале», однако ж предписанным солдатам он воспрещал, говоря им, что-де «вы делаете нехорошо», токмо они от запальчивости сердца своего в немалом азарте (а за что – не знаю) наивяще меня бранили и порицали «вором». А я со вступления в службу Ее Императорского Величества от солдатства даже до обер-офицерства и нынешнего времени ни в каких штрафах и подозрениях не бывал и в роте ни по чему приличен не был же и продолжаю службу.

Ее Императорского Величества по присяжной моей должности, как честному и верному офицеру подлежит. И в нашем, со упоминаемым ундер-офицером разговоре внезапно вдруг наглым и разбойническим образом предписанные солдаты и напали на меня, и я было кинулся от них в коляску свою, хотя ускакать точно они, не допустя меня сесть, ниже лошадям моим итьтить вперед, вытаща меня из коляски злодейски и брося об землю, били смертельным боем, без всякия милости, яко тирански, поленьем и шпажными ефесами, в котором бою имеющей на мне кафтан зеленого сукна вдоль по спине разодрали и фалду прочь оторвали, и изодрали ж, и в грязи вымарали во многих местах. А бывшие при мне разъездные казаки, три человека, и собственный мой человек, который имелся в коляске на козлах, от их многолюдного самого сильного нападения, не токмо ко удержанью подать помочи, но сами тако ж жестоким боем уязвлены. А имевшие при рогатке караульные обыватели начинали в таком случае бить в трещетки тревогу, токмо от их усилия не допущены. И хотя я в то время несколько раз по крайней моей возможности, избегая себе от них еще нападения, и вставал на ноги вторично, и бросался в коляску свою, точию они, не удовольствуя свое злое умышление, паки сбивали меня с ног неоднократно и из коляски вытаскивали, и били ж смертно, и притом у меня голову просекли шпагою, в другом месте проломили ефесом, да пересекли шпагою ж левую руку взавити, и в левом боку переломили два ребра, и протчия тяжкия мне раны даны, в чем свидетельствуюсь на лекарское свидетельство. И оное их наглое и тиранское нападение находящийся здесь в Тобольске у ружейного дела цехвастер Прокопей Мячков, бывшей из квартиры своей на улице, коя имеется во близости того мосту, стал от того бою унимать и всячески отвращать, то предреченные солдаты меня отпустили прочь и бить перестали. И оной Мячков взял меня в свой двор замертва, едва жива, без всякого чувствия, в чем реченным цехвастером Мячковым и свидетельствуюсь, тако ж и случившимися при мне тремя человеки казаками, а имянно: Степаном Ярковым, Степаном Ушаровым, Афанасием Смоляниновым и рогаточным караулом; в коем их напрасном на меня наглом нападении и злодейском бою чем я уязвлен, действительно явствует в помянутом лекарском свидетельстве. И по взятии меня к упоминаемому цехвастеру Мячкову в квартиру я положен был среди двора и исповедован церкви Рождества Христова священником Симеоном Афанасьевым, где принужден был и ночевать, а потом привезен в дом мой. А тех солдат, кои в том нападении и бою были, признать не могу и более ундер-офицеров и капралов не видал. К тому ж от такого их нападения пришел я тогда в немалую робость: точию предреченного солдата, который со мной христосовался, усмотрел в бою, что имелось у него в руках круглое березовое полено, а вышеупоминаемого ундер-офицера, как то нападение на меня от тех солдат началось, более уже не видал, и куда он удалился – не знаю. И от такого их вышеописанного умышленно смертельного бою и разбойнического нападения нахожусь ныне весьма в тяжкой болезни, почти при смерти и на полученье впредь своего здоровья безнадежен». Объявление Бабановского послано было «ко учрежденному следствию» 27 апреля, т. е. после случившегося с ним на пятый день, но чем кончилось это дело – неизвестно. Чьей-то нескромной рукой конец столбца бумаг Полицмейстерской конторы, из которого заимствован вышеизложенный документ, оборван. На последних уцелевших бумагах заключаются указания лишь на то, что делу не придавалось особого значения: оно тянулось, переходя от одного следователя к другому, а виновные содержась под арестом на частных квартирах, пьянствовали, сопровождая попойки свои пляской, картежными играми и проч.




ПОХОРОНЫ РАСКОЛЬНИЦ

По требованию Тобольской духовной консистории, адресованному в октябре 1750 г. в губернскую канцелярию, Полицмейстерская контора должна была предать земле без христианского обряда двух раскольниц, умерших в пути при следовании на суд консистории из Невьянской заводской конторы. Извещая об этом, губернская канцелярия промеморией 27 октября обязывала контору «погибельных раскольниц девок Марфы и Дарьи Бархатовых мертвые нечестивые трупища чрез полицейских служителей приказать обще при посланном от реченной консистории разсыльщик выволочь за город и вринуть вне города в ров, или во иное какое отдаленное и безчестное место, где оною Полицеместерскою конторою разсудится без всякого погребения». Но исполнение этого требования чрез своих служителей Полицмейстерская контора нашла незаконным. Полицмейстер Бабановский в ответной промемории разъяснил губернской канцелярии, что «в военном артикуле, в девятой на десять главе, во сто шестьдесят четвертом артикуле напечатано: ежели кто сам себя убьет, то надлежит палачю тело его в безчестное место отволочь и закопать, волоча прежде по улицам, а раскольницы Бархатовы признаваютца наигоршее самоубийц», почему и необходимо «для выволочки нечестивых их мертвых трупищ прислать палачей и профосов». Указание полицмейстера губернской канцелярией найдено основательным: палачи и профосы были командированы, и 29 того же октября похороны раскольниц закончились следующим донесением Полицмейстерской конторы губернской канцелярии: «Мертвые нечестивые трупища девок Марфы и Дарьи Бархатовых из дому демидовского дворника Боровицкого взяты и вышеписанными профосами и палачами от того двора демидовского волочены за ноги чрез город и брошены на верхнем посаде за городом в отдалении от убогова дому в ров, называемый Глубокий баерак, при присланном от консистории его преосвященства Сильвестра, митрополита Тобольского и Сибирского розсыльщике».




«ЛАКОМСТВО» КАРАУЛЬНЫХ СОЛДАТ

По поводу весьма частых побегов из тобольских тюрем колодников, розыски которых составляли тяжелое бремя для Полицмейстерской конторы, последняя однажды пришла к заключению, что одною из главных причин тех побегов следует признать частовременную перековку колодников, составляющую «лакомство» караульных. В посланной по этому предмету промемории 15 марта 1756 г. контора извещала Сибирскую гарнизонную канцелярию, что «колодников караульные солдаты каждонедельно приводят в кузнешной ряд и того ряду старосту и кузнецов бьют по щекам и сильно велят перекавывать и перекавывают из своего лакомства: ежель у которого арестанта железа тесные, то велят делать тонкие и пространные, чтоб с ног снимались, и оттого те колодники побег чинят». Поэтому контора просила канцелярию «стоящим на гобвахте обер-офицерам подтвердить, чтобы они за караульными унтер-офицерами и солдатами смотрели накрепко, дабы те караульные из своего лакомства для перековки желез колодников в кузнешной ряд не приводили и кузнецов не принуждали, а заковывали бы в полковых кузницах». Ответ канцелярии неизвестен.




СТРОГОСТИ ПРОТИВ «НЕЧИСТОТЫ»

Время губернаторства Д.И. Чичерина памятно для тоболяков теми ужасающими строгостями, какие применялись вообще для установления городского домостроя. Для примера приводим дословно объявление Полицмейстерской конторы о мерах против нечистоты, данное 27 января 1771 г.: «По присланному от его превосходительства, господина генерал-майора, лейб-гвардии пример-майора, сибирского губернатора и кавалера Дениса Ивановича Чичерина приказу велено за всеми учиненными от его превосходительства строжайшими подтверждениями, чтоб в городе нечистоты никакой не имели – навоз и протчее вывозить на реку, на пустыри, а на озерах и речках Курдюмке и Монастырской не класть во избежание тем заразительного весною воздуха. Но невзирая на то, что сие учреждено в пользу общую всем жителям, безрассудные и привыкшие к упрямству многие жители, хотя равный труд имеют, что на проезд вывозить, или на пустыри вываливать, но единственно по злонравию своему стремятся противоборствовать учреждениям и поныне вывозят в запрещенные места. Неудивительно, что злонравные бездельники, каков есть Шишмолин и тому подобные, которым все полезные учреждения противны, привыкли только к самолюбию и угождать своим нравам, но тем паче презрительно, что многие благородные, которым и самим того наблюдать и пресекать должно было, напротив, и сами тем бездельникам и ослушникам последуют во вредность себе и всему обществу. И для того Тобольской полицеместерской канторе сей приказ чрез десятских по всех командах объявить с подписками, чтоб никто неведением не отговаривался, с таким притом подтверждением: 1-е. Чтобы отныне никто в жиле навозу не клал и никакой нечистоты не метал, живущим под горою вывозить на Иртыш, и те собранные подписки представить в губернаторскую канцелярию при репорте. 2-е. В ведомство Полицеместерской канторы командировать 24 конных гусаров и 24 человека пеших гренадер, из которых учредить денной и ночной разъезд и дозоры с таким подтверждением, чтоб наикрепчайше наблюдать таковых ослушников присматривать и ловить, а когда оные в Полицеместерскую кантору приведены будут, то таковым, не представляя, чинить публичное жестокое наказание плетьми, записывая их имена в журнал. 3-е. Ежели кто в другой раз пойман будет, таковы в полиции наказания не чинить, а репортовать в губернаторскую канцелярию, которым наказание учинено будет кнутом, и эти ослушники посланы будут в Нерчинск в работу. Того ради в слышании во исполнение вышеписанного приказу всем живущим в городе Тобольске обывателям, объявить с подписками».




ПРИМЕНЕНИЕ «ЦЕПИ»

В ряду многого, составлявшего своеобразный домострой Чичерина, было, между прочим, установление, по которому никто из обывателей Тобольска не должен был принимать к себе для квартирования приезжих лиц, не заявив об этом полиции, причем всякий хозяин обязывался представить в последнюю налицо и самого приезжего. В октябре 1773 года в дом одного из тобольских коммерсантов прибыл из Ялуторовского дистрикта канцелярист. Хозяин дома, быть может, и не знавший об этом госте, не заявил о приезде последнего полиции, и сведение об этом дошло до губернатора. Коммерсант немедленно был схвачен, а обывателям пришлось давать подписки в объявлении следующего приказа Полицмейстерской конторы: «Многократно приказами его превосходительства, господина генерал-порутчика, лейб-гвардии пример-майора, сибирского губернатора и кавалера Дениса Ивановича Чичерина чрез Тобольскую полициймейстерскую кантору всем живущим в городе обывателям подтверждаемо было, дабы о приезжающих разного звания людях, коих без отводу в полицию хозяева сами собою в дом пущают – одни по знакомству, другие по найму – того ж часу давать знать в полицию, в чем все жители и подписками были обязаны. Но, к большому неудовольствию, его превосходительству сведомо, что приехавший из Исецка канцелярист Василий Карагаев стал в доме у тобольского купца Григорья Мисаилова, который о приезде упомянутого канцеляриста не дал знать в полицию, за что приказать изволил его превосходительство купца Мисаилова, яко ослушника приказов и ненаблюдающего полезных распоряжениев, взять в полицию под караул, посадить в (на) цепь на три дня и давать хлеб и воду, а по прошествии трех дней доложить, а дабы впредь никто того отважиться делать не смел, то о том наистрожайше в последний раз подтвердить приказами».




МЕРЫ К РЕМОНТУ «МОСТОВОЙ»

За время строгостей Чичерина наряду с обычными мерами к исполнению тех или других распоряжений в виде плетей или кнута тоболякам приходилось иногда выносить более тяжкие взыскания при совершенно маловажных случаях. Такие взыскания, как видно из объявления Полицмейстерской конторы, публиковавшегося по городу 29 апреля 1774 г., налагались и в случаях неисправности городской «мостовой». «Насланным его высокопревосходительством, – говорится в этом документе, – господин генерал-порутчик, лейб-гвардии пример-майор, сибирский губернатор и кавалер Денис Иванович Чичерин в Тобольскую Полицемейстерскую кантору приказом повелевать изволил, дабы отныне впредь живущие в городе Тобольске обыватели порядочным образом, где сделаются на мостовой выбоины и скважины, то б вставлять в тех поврежденных местах целые доски, а не мелкими вставками, отчего проезжающим как людям, так и лошадям происходит вред, как и то и сего числа воспоследовало: во время проезду господина полковника Булгакова цуговая лошадь проломилась ногою на мостовой и ногу в дробные части изломала, а сидящий на ней фарейтор, летя с нее стремглав, поднят полумертвый. Почему его высокопревосходительство, господин губернатор приказать изволил: хозяина того дому, против которого сие несчастие приключилось, высечь на рынке с барабанным боем нещадно плетьми и, выбрив голову, употреблять два месяца в каторжную работу, а протчим всем обывателям накрепко подтвердить, дабы против каждого дому мостовые были в хорошей исправности, и обязать всех подписками».




ПРИКАЗ О «ТАРАКАНАХ»

В то же памятное время по домам обоих посадов города разносился в копиях следующий приказ Полицмейстерской конторы, последовавший за собственноручной подписью Д.И. Чичерина 22 октября 1776 г. за № 1165: «Как ныне наступило время холодное, то за первое предлагаю во всех харчевнях и где хлеб и калачи пекут, вымораживать тараканов. Равным образом и во всех в Тобольске домах от полиции о том же объявить». Любопытно, какая кара ожидала неисполнителей этого распоряжения.




КЛАДОИСКАНИЕ И ПРЕДАНИЯ О КЛАДАХ В ЗАПАДНОЙ СИБИРИ










1

Начинающему говорить о чем-либо из сибирской жизни нередко приходится начинать дело от времен блаженной памяти Ермака, но для повествователя о сибирских кладах и кладоискании представляется необходимою более отдаленная экскурсия: в последнем случае в интересах полноты он должен остановить внимание читателя и на тех отголосках седой древности, которые касаются уже сферы чисто мифических представлений.

Известно, что вера простого народа в клады, как плод мифического мировоззрения, зародилась в наших предках с незапамятных времен. Переходя от темной народной массы в высшие сословия, она постепенно окрепла и развила в своих последователях ту любовь к кладоискательству, которая жива в русском народе до наших дней. Благодаря этому, в истории кладоискательства Древней Руси следует различать два периода – языческий и христианский. Материалом для ознакомления с первыми проявлениями верований в клады остаются пока одни упоминания русских былин и сказок о несметных богатствах, сокрытых в лесах, горах, пещерах, т.е. такой материал, полной оценки которого у нас еще не сделано. Называя охранителями этих богатств то бессмертных Кощеев, то разных Змеев Горынычей да Тугаринов Змеевичей[213 - В «Заметках о собственных именах в великорусских былинах» А. Соболевского сказано, что имя Кощей, как известно, из «Слова о полку Игореве» и летописей, в XII веке считалось за имя нарицательное, а позже означало «раб»; за собственное имя оно встречено в одном документе 1459 г.; имя же Тугарин не было редким в употреблении, как имя собственное в XVI–XVII вв. – Жив. старина. Вып. II. 1890. С. 105.], народная фантазия довела сказания о кладах до пределов баснословия, в котором названные мифические существа, выступавшие обыкновенно в роли врагов старых богатырей, считались нередко ужасом целой земли: так, например, на мрачном лесистом Севере в одной из пещер отдаленных Печорских гор жила крылатая змея с птичьим носом и двумя хоботами, которая известна была под именем Аспиды, никогда не садилась на землю, а всегда на камень, и куда бы полетела, могла все опустошить; на пустынных же берегах Волги славилась Змиева гора; там обитал дракон с шестью головами, долго летавший на Русь и делавший опустошения, пока один из богатырей не убил его и он не превратился в камень[214 - _Костомаров._ XXI. С. 266, 267.]. Несмотря, однако ж, на страхи, внушаемые охранителями кладов, языческая теория в общем не отвергала возможности добычи клада, считая орудием к тому физическую силу своих богатырей. Этот взгляд изменило уже христианство. Вместо мифического существа обладателем клада, скрытого в земле, по понятиям христиан является дьявол и даровым богатством соблазняет неопытных и корыстолюбивых людей на погибель души, требуя от них за это или живой головы, или же какой-либо другой дани: «аще бо или серебро, или злато сокровенно будет под землею, – говорится в «Сказании о Борисе и Глебе», – то мнози видят огонь горящь на том месте, то диаволу показующу сребролюбивых ради»[215 - _Витевский._ Клады и кладоискание на Руси // Извест. общ. арх. ист. и этногр. при Казанском университете. Т. XI: Вып. 5. 1893. С. 411.]. Тем не менее в народных понятиях клад представляется как бы живым существом, легко поддающимся на освобождение себя от опеки дьявола и охотно отдающим свои богатства всякому, кто только сумеет найти для этого какие-либо средства. На отыскание таких средств выступило во всеоружии древнее колдовство. Колдуны доискались, что в добыче клада имеют большую силу разные травы. Благодаря этому, старые травники содержат немало указаний на средства для отыскания кладов. Более всего рекомендуются травы: плакун, петров крест, Иванова глава, спорынь, бел-кормолец, обьяр, шапец и другие. По записи одного из упомянутых травников премудрость разыскания клада рассказана так: «Если хочешь о кладе доподлинно изведать есть или нет, и где положен, и на что, и кем, и как его взять – возьми шанцев корень да (от) воскресенской (свечи) воск и раздели надвое, и одное половину, очертя воском, положь на кладовое место, а с кладового места возьми земли и с оставшейся у тебя половиной опять раздели надвое и будет три части, одна в земле на кладе, а другую на ночь в головы клади, а третью под бок себе или чистым платом у сердца привязывай на ночь, то в тое же ночь придет клад и будет во сне с тобой говорить, как положен и на что положен, на худо или добро, и сколь давно, и как лежит, в том ли месте, где свеча воскресенска да шапец или дале, и в которой стороне, и как взять, и доподлинно тебе все расскажет и взять велит. Сия трава и спорышева, и обьярева, и кормолцева испытаны. А сие делать по три ночи, то все изведашь»[216 - _Забелин._ Истор. русск. жизни. Ч. II. 1879. С. 377, 513. Прим. 181.]. В некоторых местностях убеждение народа в силу трав при добыче кладов создало удивительные рассказы. По одному из таких рассказов, записанному В.Н. Витевским в Симбирской губернии, крестьянка села Подвалья Сенгилеевского уезда Абрамова-Азовская, жившая в шестидесятых годах, узнав об одном кладе, скрытом в деревне Матюниной того же уезда, несколько лет разыскивала для добычи клада траву разрушевку. «На дворе Филипа Самсонова, – говорила Абрамова, – положен клад во 104 миллиона рублей. Там находится жестяная таблица, прибитая к матице из черного дуба. В выходе стоит стол, на столе лежит Евангельска книга, тут же стоит и блюдо, а на блюде лежит камень-самоцвет весом в полтора фунта. В углу выхода поставлены 42 ружья, вокруг их – медная шпонычка, или кольцо, блестящее, как золото. В выходе же находится часовня, а в ней стоит животворящий крест, да тут же Арсидима Божья Матерь и Никола Милостивый; пред их иконами горит большая неугасимая свеча. В кладу положено двойное золото, серебро все крестовики, жемчуг и медные деньги, все с конями. Около клада стоит пристав (черт) и никому не дает денег; внезапно, говорит, трава найдется с восхода, и казна туда пойдет; есть подвал, туда и пойдет казна. Кто возьмет этот клад, тому построить собор-церковь и поставить в ней животворящий крест, находящийся в выходе, а икону Арсидимы Божией Матери отнести в Соловецкий монастырь, где она была раньше и откуда вывез ее какой-то разбойник, побратавшийся с царем Иваном Васильевичем Грозным. Однажды, когда царь проходил по одной из московских улиц, навстречу ему попался разбойник. «Кто ты?» – спрашивает царь. «Разбойник», – отвечает тот. «А ты кто?» – любопытствует разбойник. «И я разбойник!» – отвечал Грозный и сказал: «Пойдем исхичивать царя!». Тогда разбойник ударил его в щеку и сказал: «Разве можно исхичивать[217 - Исхичивать – грабить, воровать (устарев.). _–_Прим._Издателя_] белого царя?». Узнав потом при содействии своей хитрой жены, что он ударил царя, разбойник закручинился, что царь прикажет снести ему голову за обиду, но жена успокоила его, что царь этого не сделает, потому что он не ведал, что бьет царя, а ударил разбойника и стоит за царя же. В другой раз тот же разбойник узнал, что царю хотят поднести после обедни просфору с ядом, он пришел к царю и сказал, чтобы он не брал просфоры. Иван Васильевич обнял разбойника, поцеловал и назвал его меньшим братом. Видя скупость своего брата, разбойник задумал поживиться царской казной и стал молиться: «Помоги мне, Никола Милостивый, увезти у своего брата названного банк с казной и положить его на 42 человека бедных!». Никола Милостивый и помог ему: на семнадцати тройках разбойник увез царскую казну и зарыл ее в Митюнинском лесу. Огромный ларь с двойным золотом подперт железной рогатиной, вроде ухвата. Казна положена ни купцу, ни боярину, а на бедных 42 человека. Кто подымет этот клад, тот должен камень-самоцвет и камень невидимый отослать к царю. Невидимый камень нужно носить на груди, а в зень (карман) его не класть. От невидимого камня много пользы: если белый царь объедет с ним Расею, она сделается невидимою для ее неприятелей; а кто найдет и достанет замочную траву, тому двойного золота гарнец. Трава нужна для того, чтобы сшибить замок у сундука, в коем хранятся планы, а замок весом 16 фунтов. В выходе слышится иной раз слабый женский голос: не усиляйся, раб Божий, своей силой поднять казну, найди траву разрушевку и выручи Божью Матерь из неволи, и тогда всему твоему роду и подродью будет царство небесное». Случайное созвучие слов «подвал», куда пойдет клад или казна, и Подвалье, где жила Абрамова, усиливали в ней уверенность, что клад должен достаться непременно кому-либо из жителей села Подвалья. Она истратила все свое состояние на отыскание заветной травы, но не могла найти ее и умерла с глубоким убеждением в существование этого клада[218 - _Витевский._ Клады и кладоискание на Руси. С. 414-416.]. Иногда розыски трав легковерными представляли для хитрых людей легкий способ наживы: так, в сороковых годах в Орле жил крестьянин Милютин, который уверял, что у него под избою находится клад; он спаивал многих дурманом и уводил в подполье, где они в подробности видели клад и давали ему деньги, чтобы достать разрыв-траву, без которой клад не давался[219 - Труды Орловск. учен, архивн. Комиссии. 1889. С. 10-11.].

Таким образом, представляясь в народных понятиях живым существом, клады вместе с тем кажутся как бы и одаренными волею и даже капризами. На это в любопытном труде покойного профессора Н.Я. Аристова «Предания о кладах», касающемся преимущественно Симбирской губернии, приводится несколько примеров. Так, в 1752 году священник села Помаева Буинского уезда Кирилл Михайлов решился во что бы то ни стало добыть клад, зарытый в овраге между селом Помаевым и деревней Атяшкиной. Вооружившись крестом и Евангелием от бесовского наваждения, о. Кирилл, отличавшийся необыкновенной смелостью, отправился на место клада и принялся отрывать его, но страшные привидения до того перепугали его, что он бежал со страху, оставив на месте крест и Евангелие. В селе Елшанке Сенгилеевского уезда дьячок стал рыть яму, чтобы поставить воротную верею; вырыв яму не более аршина в глубину, он наткнулся на громадную корчагу, наполненную доверху серебряными деньгами. Пораженный неожиданной находкой, он от радости и удивления выронил из уст неприличное словцо, и корчага с деньгами провалилась в землю[220 - Упомянутая статья Н.Я. Аристова. С. 718.].

Насколько была распространена у старых людей вера в клады, показывает приверженность к ней русских князей, царей, духовенства. Но и в высших сословиях дела о кладах не обходились без дьявола. Так, по свидетельству одной из рукописей Румянцевского музея, однажды бес, нанести неприятность Авраамию Ростовскому, преобразился в воина и, явившись к великому князю Владимирскому, доложил ему, что Авраамий «налезе в земли сосуд медян, в нем же множество сосудов златых и поясов златых» и что на это сокровище, которому «не мощно и цены уставити», Авраамий и монастырь устроил. Поверивши бесовской выдумке, князь приказал схватить подвижника, но у него оказалась лишь одна власяница[221 - Власяница – грубая шерстяная одежда монаха, отшельника. _–_Прим._Издателя_]. В Печорском патерике приводится рассказ, как великий князь Мстислав мучил двух монахов, пытая, куда они спрятали клад, будто бы найденный ими в одной пещере[222 - _Витевский._ Клады и кладоискание на Руси. С. 412.]. Из русских царей кладоискательством занимался царь Иван Грозный. Одна из летописей половины XVI века передает рассказ о том, как Иван Васильевич открыл клад в новгородской Софийской церкви: «Приехав нощию и начать пытати про казну ключаря софейского и пономари и много мучив и не допытався, понеже не ведаху; и прииде... на всход, где восхождаху на церковныя палати и на самом всходе, на правой стороне, повеле стену ломати, и просыпася велие сокровище, древния слитки в гривну и в полтину и в рубль, и насыпав возы, посла к Москве!»[223 - _Карамзин._ История государ. Российского. Т. VIII. Прим. 153. По другому известию, подобный же клад («сребра древних рублев новгородских литых 170, а полтин 44») найден был ранее, в 1524 году, в земле при поновлении новгородской Пятницкой церкви; чрез четыре года (в 1528 г.) летописец прибавил к этому известию такую подробность: «28 октября, в час обедни, в церкви Пятницы опустился помост у левого крылоса, где прежде нашли клад; народ бросился из церкви, и множество людей задавили, 80 женщин и 4 мужчин...» (_Карамзин._ VII. Прим. 383).]. Во времена Петра Великого кладоискательству страстно предана была одна из сестер Петра – Екатерина Алексеевна. Царевна завела сношения с костромским попом Григорьем Елисеевым и призналась брату, что поп Гришка был у нее для того, будто он по планетам клады узнает; последний же чистосердечно поведал, что говорил так царевне «обманом для взятку». Несмотря на это, из головы царевны не выходило кладоискательство, и она посылала своих слуг на кладбища разрывать могилы и вообще проведывать, нет ли где кладов. Узнав, что в 220 верстах от Москвы на дворе у мужика в хлеве под гнилыми досками стоит котел денег, царевна послала туда «для взятья кладу» дворцового сторожа, но клада не найдено; лица же, указывавшие на этот клад, по розыску Петра оказались также «обмадами»[224 - _Соловьев._ История России. Т. XV. С. 138-139. Т. XIV. С. 283-284.].

Благодаря таким устоям народных верований в клады, первые русские насельники Сибири вслед за походами Ермака начали выдвигать на пространные дебри завоеванных землиц целые партии кладоискателей. Баснословные сказания о сибирских богатствах вообще и особенное изобилие в Сибири древних городищ, могил и курганов на первых же порах русской колонизации обратили сибирское кладоискательство в особый промысел, заманчивость которого развивалась и усиливалась местными преданиями о кладах.

К сожалению, литература сибирского кладоискательства весьма бедна и отрывочна: сибирские летописи не дают по этому предмету никаких указаний, а труды двух-трех сибирских историков заключают весьма немногие, при том как бы случайные, замечания, вытекающие уже из популяризации других сторон сибирской жизни.

Не располагая вообще достаточным материалом, мы не можем обещать многого по исследованию сибирского кладоискательства и в предлагаемой статье. Задача ее – передать в одном цельном изложении те отрывки, какие дает для ознакомления с одной из любопытных сторон сибирской жизни общая история Сибири, и вместе представить по другим источникам такую же группировку народных преданий о кладах в отношении Западной Сибири[225 - О кладах Восточной Сибири в свое время печатались статьи в «Северной Пчеле», 1857 г. (_Н.С._Щукин._ Клады Восточной Сибири // № 222), «Записках Сибирского отдела Имп. Русск. геогр. общ.» 1864 г. (77. _Кельберг._ Клады за Байкалом // Кн. 7. С. 89-91) и «Живописи. Обозрении» 1874 г. (Клады в Восточной Сибири // № 22. С. 342–344); о кладах же Западной Сибири, если не считать найденной по смерти известного по разнородным сочинениям о Сибири С.И. Гуляева в рукописи любопытной статьи «Бугровщики», остающейся неизвестно почему до сего времени ненапечатанной, мы подобных трудов не знаем.].




II

Первые сведения о сибирском кладоискательстве встречаются в замечаниях иностранцев, бывавших в старой Сибири в половине XVII и начале XVIII столетий. Весьма образованный по своему времени ученый серб Юрий Крижанич, проживший в Сибири пятнадцать лет (с 1659 г.) в одном из своих сочинений о сибирских царствах говорит: «В Сибири есть неизвестные могилы древних скифов, на которых уже выросли кустарники или лес, разыскать их можно не иначе, как при помощи колдовства. С этой целью некоторые люди отдаются чернокнижию и, найдя таковые могилы, иногда вырывают из них немного серебра. Я сам видел серебряные сосуды, вырытые таким образом»[226 - История о Сибири // Сибирь в XVII веке: Сборник старинн. русских статей. Изд. Г. Юдина. 1890. С. 191.]. Известный географ Витзен, имевший в своем музее некоторые сибирские древности, в сочинении «Северная и Восточная Татария» (Noord en Oost-Tartarye), изданном в 1692 году в Амстердаме, говорит, что «недалеко от Тоболя встречаются под горами особого рода весьма древние могилы, в которых, кроме костей покойников, была находима металлическая утварь из серебра, меди и железа». Подобные сведения встречаются и в сочинениях других ученых, путешествовавших по Сибири и обращавших внимание на культурные остатки древних сибирских народов, как, например, Штраленберга (1730 г.), Гмелина[227 - Гмелин Иоганн Георг (1709–1755 гг.) – немецкий натуралист. В 1727 году Гмелин был приглашен в Россию, где он сначала составлял каталог минералов в Кунсткамере, затем (в 1730 г.) был принят на службу в Академию Наук в качестве адъюнкта натуральной истории. С 1733 по 1743 гг. Гмелин работал вместе с Г.Ф. Миллером в составе второй Камчатской экспедиции. В 1751 – 1752 годах он издал на немецком языке описание своего путешествия в нескольких томах, основанное на путевых записках. Описание содержит подробную характеристику природы Сибири, особенностей быта коренных народов края и русских переселенцев. _–_Прим._Издателя_] (1751), Палласа[228 - Паллас Петр Симон (1741 –1811) – немецкий естествоиспытатель, географ, с 1767 года работавший в России по приглашению Екатерины II. В 1768–1774 годах Паллас возглавлял академическую комплексную экспедицию по Центральной России, Уралу, Сибири и Забайкалью. В результате этой экспедиции появились два знаменитых труда Палласа: «Русско-азиатская зоография» и пятитомное «Путешествие по разным провинциям Российского государства». _–_Прим._Издателя_] (1771–1776), Георги[229 - Георги Иоганн Готлиб (1729–1802 гг.) – немецкий натуралист, участвовавший в 1770–1772 годах в академической экспедиции под руководством И.П. Фалька. С 1772 по 1773 годы работал в Сибири в составе экспедиции П.С. Палласа. В 1776–1788 годах вышел в свет его монографический труд «Описание всех обитающих в Российском государстве народов, их житейских обрядов, обыкновений, одежд, жилищ, упражнений, забав, вероисповеданий и других достопримечательностей». В монографии содержалось более 100 рисунков этнографического характера. Он же привел в порядок и опубликовал посмертное издание путевых записок И.П. Фалька. _–_Прим._Издателя_] (1772–1774), Сиверса (1796) и других. Но первым ученым, обратившим большое внимание на расхищение кладоискателями сибирских древностей, был доктор Мессершмидт[230 - Мессершмидт Даниил Готлиб (1685–1735 гг.) – знаменитый немецкий натуралист и географ. В 1720–1727 годах по заданию Петра I возглавлял сибирскую академическую экспедицию. Его десятитомный труд «Обозрение Сибири, или Три таблицы простых царств природы», содержавший самые разнообразные материалы по истории, географии, этнографии, флоре и фауне Сибири, остался неизданным, но рукопись представляет научную ценность и сегодня. _–_Прим._Издателя_], пробывший в Сибири по поручению Петра Великого около семи (1720–1727) лет. В обширном дневнике его о современных ему кладоискателях, или «бугровщиках»[231 - «Бугровщики» – грабители курганов («бугров»). _–_Прим._Издателя_] встречаются, между прочими, следующие замечания.

«25 марта 1721 г. русские, живущие по верхнему течению Оби, называются ишимцами; они-то и отправляются на промыслы за откапыванием золота и серебра, находимого в могилах; впервые занялись этим русские, жившие на Ишиме, откуда они подвигались все далее и далее, пока в своих поисках таких могил не дошли до Оби; поэтому всех поселяющихся здесь, на Оби, пришельцев из Тары, Нарыма, Тобольска, Казани, Соликамска и других местностей, называют ишимцами и ишимскими. В этой Чаусской слободе около 150 жителей, занимаются они хлебопашеством и торговлей мехами... Но главным образом они зарабатывают много денег раскопками в степях. С последним санным путем они отправляются за 20–30 дней езды в степи, собираются со всех окрестных деревень в числе 200–300 и более человек и разбиваются на отряды по местностям, где рассчитывают найти что-нибудь. Затем эти отряды расходятся в разные стороны, но лишь на столько, чтобы иметь всегда между собой сообщение и в случае прихода калмыков или казаков быть в состоянии защищаться; им нередко приходится с ними драться, а иным и платиться жизнью. Найдя такие насыпи над могилами язычников, они иногда, правда, копают напрасно и находят только разные железные и медные вещи, которые плохо оплачивают их труд, но иногда им случается находить в этих могилах много золотых и серебряных вещей – фунтов по 5, 6 и 7, состоящих из принадлежностей конской сбруи, панцирных украшений, идолов и других предметов».

«31 октября 1724 г. древние скифские могилы, какие я во множестве встретил 28 октября между Нalakannah-chaddб на реке Ylach и Baldshinah-amьth, забыв только отметить их в своем месте, были и здесь – при впадении Катанды в Туру, но в меньшем количестве. По-видимому, они уже давно были разграблены русскими, живущими на реке Ингоде и приходящими сюда отовсюду «гуляшниками» или бродягами, и древностей, требуемых его превосходительством г. президентом Блюментростом по высочайшему Его Величества повелению, здесь нельзя отыскать, потому что оно либо законно (по особому указу) сдаются бугровщиками в кассы и приказы, либо незаконно раздариваются воеводам и приказным за угощения пивом и водкой, устраиваемые с этою или подобною же целью под названием празднований тезоименитств и дней рождения, либо иногда продаются другим богатым русским. Сами же бугровщики или могильщики всегда бедняки и себе таких древностей не оставляют».

«28 ноября 1725 г. поручик Рудольфи сообщил мне, что несколько лет тому назад по берегам Оби находилось много языческих могил, наполненных множеством золота и серебра, но что в настоящее время оне разрыты русскими бугровщиками так, что нужно обладать особенным счастьем, чтобы случайно напасть еще на что-нибудь, да притом весьма неважное»[232 - Материалы по археологии России. № 3; Сибирские древности. 1888. Т. I. Вып. 1. Прилож. С. 10, 19.].

По словам первого историка Сибири Миллера, численность сибирских кладоискателей не уступала партиям охотников на соболиный промысел, а этот промысел доходил в Сибири до того, что «языческие народы ходили в собольих шубах, да и лыжи подбивали соболями»[233 - Ежемесячн. сочин. и изв. о учен, делах. 1764, март. С. 220.]. Повторяя первое замечание историка, путешествовавшего по Сибири с 1732 года, известный любитель сибирской старины Спасский в статье «О сибирских древних курганах» говорит, что редкие из замечательных памятников давно прошедшего «до нынешнего времени (1812 г.) остались не разрытыми, золото и серебро побудило корыстолюбивых нарушить и в самых сих пустынях мирное убежище покойников»[234 - Сибирск. вест. 1818. Ч. 2. С. 28.].

Начальные отдельные случаи кладоискательства в старой Сибири следует относить к первым годам XVII столетия; с половины же столетия, когда русские насельники, считавшие в первоначальный звероловный и бродячий период колонизации края главной прибыльной статьей звероловство, с уменьшением улова пушного зверя и удалением инородцев в степи, горы и леса приступили к хлебопашеству и скотоводству, сибирское кладоискание дошло до размеров общего, весьма распространенного промысла. Видя на землях, отнятых у инородцев, множество курганов, бугров, могильных насыпей, целые артели так называемых «бугровщиков» устремили свою деятельность на разрытие их и добычу сокрытых в них сокровищ. Многие из этих могил или курганов были до того богаты находящимися в них золотыми вещами, что заслужили от кладоискателей название «золотарей». Находки в курганах и могилах золотых и других вещей были весьма нередки. Из множества примеров укажем на некоторые. В одном из курганов, находящихся на левом берегу реки Алея, впадающего в Иртыш, в два поиска[235 - _Костров._ Юридические обычаи крестьян-старожилов Томск, губ. 1876. С. 42.] кладоискателями найдено было в разных изделиях до 60 фунтов золота. Доктор Бел, бывший в свите посланника в Китай капитана гвардии Измайлова (1719–1720), между прочими редкостями, вырытыми из могил кузнецких, видел конного истукана, искусно отлитого из металла, и несколько зверьков из золота. По рассказу тому же Белю одного из кладоискателей, он дорылся однажды до свода, под которым лежал остов человека на серебряной доске с доспехами: луком, стрелами и колчаном[236 - _Словцов._ Истор. обозр. Сибири. I. 1886. С. 304.].

Развившееся кладоискательство и расспросы ученых путешественников о местных древностях возбудили к ним внимание и некоторых более образованных по тому времени сибиряков, особенно же из лиц, облеченных властью. Последние стали составлять у себя коллекции этих древностей, которые, несомненно, терялись для науки, так как собиратели смотрели на них, как на курьезы, и раздаривали их разным лицам, по смерти которых вещи мало-помалу совершенно исчезали. Существует предание, что много таких древностей, полученных от сибирских воевод, погибло в общем богатстве известного губернатора Гагарина. Не так давно (в 1883 г.) сибирские кладоискатели почему-то вообразили, что князь Гагарин, возвращаясь из Тобольска в Петербург, зарыл свои сокровища в одном древнем городке, следы которого находятся против татарской деревни Мулаши по правому берегу р. Пышмы, и принялись разрывать неповинный городок; немного же позднее тюменский купец Т. ради тех же воображаемых сокровищ, разнес, можно сказать, городок до основания и испортил лежащие близ него высочайшие курганы, не найдя, разумеется, княжеских сокровищ[237 - Записки Зап.-сибир. отд. Русск. Геогр. общ. Кн. VII. 1885. С. 10-11. Вообще народная фантазия присваивает князю Гагарину владение огромными богатствами, о которых, между прочим, поется в одной из былевых песен, записанной в Камышловском уезде А. Я. Кокосовым (Чтен. в общ. истор. и древн. Кн. 3. 1877. С. 104-105).]. Что старые сибирские власти присваивали себе значительную часть вырываемых кладоискателями вещей, мы это видели уже из дневника Мессершмидта. В том же дневнике 4 мая 1723 г. рассказывается, что у красноярского воеводы Д.Б. Зубова, «могильного золота, по словам золотых дел мастеров, очищавших это золото, было более чем на несколько тысяч рублей», благодаря чему доктору «не удалось добыть там ничего курьезного»; тот же путешественник в другом месте дневника замечает, что из могильных древностей ему весьма хотелось приобресть красивого шайтана из желтой меди в виде полу-зверя и полу-человека, бывшего во владении нарымского воеводы Ф.Е. Кашинского, но после разных отговорок воевода сказал, что «он сам хочет послать его в Тобольск к князю Гагарину»[238 - Материалы по археол. России. С. 18, 10 и 12.]. По замечанию путешественника Гмелина (в 1735 г.), в числе могильных редкостей другого Красноярского воеводы был вырытый из кургана род подноса и небольшой горшок из серебра под золотом; на подносе были изображены разные фигуры[239 - _Словцов._ I. С. 304.]. В нашем столетии случаи обладания подобными могильными находками встречались между полицейскими чинами, которые иногда даже сами разрывали курганы. По рассказам покойного Н.А. Абрамова, один из бывших заседателей Кокбектинского округа (нынешней Семипалатинской области), разрывая древний курган, открыл в нем могилу, которая была выложена из глинистого сланцевого камня, покрыта внутри алой краской и закрыта плитами из того же камня; в могиле найдено было мелких золотых украшений 19 золотников. В 1853 г. в Туринском округе одним заседателем также в кургане найдено несколько серебряных вещей[240 - Извест. Археолог, общ. 1861. Т. II. Вып. 4. С. 225.]. Подобные случаи обладания чинов полиции могильными находками, часто даже весьма значительными (как, например, целыми коллекциями вещей каменного века), были сравнительно и в недавнее время – 60–70-х годах[241 - Тоб. губ. вед. 1892. № № 37, 42; Сиб. Лист. 1892. № 80.].

Многочисленные случаи кладоискательства подали правительству повод к некоторым особым распоряжениям относительно кладов. Случаи преследования сибирских кладоискателей встречаются еще за время царя Алексея Михайловича. Упоминаемый выше Крижанич из своего житья-бытья в Тобольске рассказывает такой случай: «У сибирских татар есть обычай погребать с знатными людьми их оружие, серебряные сосуды и конские украшения, а иногда и деньги. Во время моего (там) пребывания умер один бухарец по имени Мурат. Молва говорила, что с ним было зарыто восемь тысяч рублей золотом. Некоторые из московских стрельцов сделали попытку разрыть его могилу, но были уличены и наказаны кнутом[242 - История о Сибири // Сибирь в XVII веке: Сборник старинн. русских статей. Изд. Г. Юдина. 1890. С. 190–191.]. В 1669 году до Москвы дошло известие, что в Тобольском уезде около реки Исети и в окрестностях ее кладоискатели выкапывают из татарских могил золотые и серебряные вещи, почему правительство и задалось вопросом: откуда татары могли иметь золото и серебро? Ответом на вопрос послужил следующий любопытный, основанный будто бы на башкирских известиях, рассказ старца Далматовского монастыря Лота: «В уфимском-де дистрикте за каменными горами при устьях рек Уфы, Гадая и Яика в горах бесчисленное сокровище золотых и серебряных руд обретается, и в прежниеде времена старинные сибирские татары и калмыки из тех гор золотую и серебряную руду добывали и плавили, что-де и ныне те признаки плавильных печей и копаных ям видны, и об оных рудах те башкирцы нагайской нации у престарелой женщины, которая была в полону в улусе царевича Рючюка и оной от роду имелось более ста лет, уведомились, что в древних летах оные люди, которые в тех местах жили, означенную руду копали и плавили». По рассказу Лота, в указанные им местности были командированы из Тобольска «служилые люди », по расследованию которых приведенные сведения будто бы и подтвердились; оказалось, что вблизи горы, лежащей около реки Тасми, впадающей в Вай, находится башкирское кочевье, жители которого добывают в горе руду, выплавляют из нее золото и серебро и «тайным образом продают российскому народу по 12 рублев пуд»[243 - Известия Археолог, общ. Т. V. Вып. I. 1865. С. 38-40.].

Это темное дело разъясняет нам рассказ того же серба Крижанича, где упомянутый старец Лот является действующим лицом под именем Иова. По этому рассказу, проживая в одном монастыре, лежащем на реке Исети, Иов стал известен тем, что выплавлял из руды, добываемой им из соседней горы, серебро и продавал его по частям в слитках; в действительности же находил его при помощи колдовства в древних могилах. Прибывший в то время в Тобольск воевода, как говорят, носил кольцо, в котором заключалась дьявольская сила. Получив сведение о руде, добываемой Иовом, воевода не замедлил добыть из монашеской горы большое количество камней, которые действительно блестели, как серебро, но в сущности были простым «тальком». Дело дошло до царя, которому воевода донес, что в Сибири есть гора, где много камней, имеющих вид серебра, и что некоторый монах неоднократно выплавлял из них серебро. «Узнав об этом, – говорится далее в рассказе, – царь немедленно послал гонца в Саксонию и велел пригласить оттуда какого-нибудь искусного рудознатца. Таким образом,

прибыл некоторый тайный чернокнижник из числа тех, которые называют себя братьями розенкрейцерами. Немного спустя был вызван в Москву и сам воевода; ему было приказано представить хваленый камень, чтобы рудознатец в присутствии царя испытал его доброкачественность. Воевода дал камень, тот взял его, положил в огонь, растолок, подверг действию огня и расплавил. При опыте присутствовали царь и первый из его советников; они, не спуская глаз, наблюдали за тем, чтобы не было никакого обмана. Когда расплавка была окончена, рудознатец представил им две-три, найденные на дне, унции серебра. Но все это произошло благодаря обману, заранее условленному между двумя вышесказанными чернокнижниками: воевода просверлил и продолбил этот мягкий камень буравчиком, а скважину наполнил серебряным песком и искусно прикрыл ее тем же камнем; рудознатец же, будучи соучастником в обмане (и ему было выгодно обмануть царя, чтобы таким образом далее пользоваться щедрым жалованием), нимало не осмотрев камня, поспешил его растолочь, чтобы нельзя было заметить скважины и обнаружить обман. Итак, царь послал этого самого рудознатца к вышеупомянутой сибирской горе, дав ему в помощь других товарищей того же ремесла и два отряда войска[244 - _И._Тыжнов._ Обзор иностран. известий о Сибири XVI в. // Сибир. Сбор. 1887. С. 116. – Автор предполагает, что этот рассказ касается неудачно окончившихся в 1672–1674 гг. разведок руды в Сибири посланным из Москвы думным дворянином Яковом Тим. Хитрово.]. Пробыв там в течение года или более, они перекопали всю руду, плавили ее и переправляли, но не выплавили серебра ни капли. Итак, до смерти засекши плетьми вышеупомянутого обманщика монаха (так как и он по приказанию находился при них), они возвратились в Москву. Воевода же вскоре погиб, убитый разбойниками, а рудознатец был лишен жалованья и некоторое время во всеобщем презрении проживал в Немецкой слободе»[245 - История о Сибири // Сибирь в XVII веке: Сборник старинн. русских статей. Изд. Г. Юдина. 1890. С. 190-191, 193-194. Известный Спасский, помещая в свое время эту «историю» в «Сиб. вестн.», отнесся к рассказу Крижанича скептически. По его словам, в отыскании древних сибирских могил (курганов) кладоискатели не могли встречать затруднений, так как на некоторых могилах находились высокие насыпи, на других были поставлены огромные камни, или наложены груды камней, на многих же росли деревья и кустарники, хотя последние могилы находились часто в бесплодных пустынях, не производивших ничего, кроме сухой солонечной травы. «Но в отличении богатых могил от бедных, гробокопатели имели особенный навык и искусство... Вообще заметно... что сочинитель верил чистосердечно чародейству...». – Сиб. вестн. 1822. Кн. 3. С. 55-56.].

Обращаясь к колдовству сибирских кладоискателей, мы должны, однако ж, заметить, что старая Сибирь была известна вообще за страну, сильно зараженную суеверием, тем не менее сведений о приемах, употреблявшихся сибирскими колдунами при отыскании кладов, до нас дошло весьма немного. С этим, впрочем, мы еще познакомимся, а теперь продолжим перечисление тех мероприятий правительства, какие касались сокращения хищнического кладоискательства.

При Петре Первом правительство смотрело на клады, как на богатство, ему принадлежащее. В 1721 году, когда последовало от сибирского губернатора князя Черкаского донесение о золоте, находимом в могилах, издан был известный указ: «Куриозные вещи, которые находятся в Сибири, покупать сибирскому губернатору, или кому где надлежит, настоящею ценою и, не переплавляя, присылать в Берг и Мануфактур-коллегию»[246 - Полн. Собр. Зак. VI, № 3738.]. Сообразно взглядам великого преобразователя, принимала разные меры к уменьшению самовольного кладоискательства и местная сибирская администрация. В апреле 1727 года одна артель кладоискателей в числе восьми человек крестьян Малышевской слободы (Кузнецкого округа) «пошла на степь бугровать и бугровала до июня месяца, и пошла назад в оную слободу, и будучи у озера Горшкова, искала уток лесных и разошлась в рознь; и наехала на них на том озере казачья орда киргизы и взяла их в полон всех 8 человек, и повезла к Иртышу; и один из них ушел с дороги ночью, а четырех человек оная казачья орда на становье убила до смерти; и с того места разъехались, и их Ямышевской крепости солдаты и служилые люди отбили». По этому делу Сибирской губернской канцелярией 27 сентября того же года было определено: трем отбитым у киргизов кузнецким крестьянам, «которые были на бугрованье, учинить наказанье, бить батоги нещадно за то, что они ездили в степь без отпуска, и по учинении наказания выслать в Кузнецк, а в Кузнецке и в уезде о том публиковать, дабы никто под жестоким наказанием в степь для бугрования не ездил»[247 - _Костров._ Юридические обычаи... С. 42.]. Позднее, за время императрицы Екатерины II, 3 июля 1764 г. последовал особый указ сената о запрещении выходить за границу на степи для отыскания в древних могилах кладов[248 - Полн. собр. зак. XVI. № 12199.], но взгляды правительства на принадлежность ему кладов изменились: на клады, как и все богатства, сокрытые в недрах земли, распространяется право собственности владельца земли, что было особо подтверждено и жалованною грамотою дворянству[249 - Полн. собр. зак. XXI. № 15447.]. В 1803 г. 7 октября был издан указ, в котором сенат изъяснял, что клад без позволения владельца земли не только частными лицами, но и местным начальством отыскиваем быть не может[250 - Полн. собр. зак. XXVII. № 20958.]. В десятом томе свода гражданских законов по изданию 1832 года сказано, что «клад принадлежит владельцу земли», и при том объяснено, что «клад есть сокрытое в земле или строении сокровище»[251 - См. ст. 269.]. В издании того же свода законов 1842 г., т.е. чрез десять лет, повторена снова эта статья о праве владения кладом, но из определения понятия «клад» опущены слова «или строении»[252 - См. ст. 398.]. Этот же закон о праве владения кладом вошел и в издание свода 1857 года.

Но для сибирских кладоискателей, за редкими исключениями, приведенные распоряжения оставались, видимо, мертвыми; среди бесчисленного множества древних могил или курганов, разных городищ или древних укрепленных пунктов и, наконец, следов древних рудных разработок им казалось выгоднее прислушиваться к местным преданиям об этих богатых памятниках незапамятных времен, чем исполнять требования закона.




III

Народные предания Сибири за хранилища кладов считают больше всего «чудские могилы». Главное предание в этом случае сводится к тому, что в Сибири задолго до прихода русских жила белоглазая чудь[253 - Чудь – изначально этноним, название одного из «вымерших» западно-финских племен. Упоминается в Начальной летописи как одно из племен, обитавших по соседству со словенами в IX веке. Позднее, в XXI вв. оно было ассимилировано славянским населением наряду с другими финноязычными племенами – мещерой, муромой, а само название «чудь» приобрело легендарный характер. В фольклоре северорусского населения, коми-зырян, коми-пермяков и саамов чудь, или чудь «белоглазая» (со светлыми глазами) выступает в качестве аборигенов края.Семантика самого термина осмысливается коми как «пугивый, боязливый» (ср. с русским «чудить» (чудак), т.е., совершать странные, непонятные поступки), что объясняется наиболее распространенными сюжетами преданий о чуди-язычниках, которые не желая принимать христианство, подрубали столбы своих землянок и все погибали, либо после недолгого сопротивления пришельцам убегали на север или за Урал. Гораздо реже встречаются предания о воинственной чуди, сражавшейся с пришельцами или между собой. Чаще всего языческая чудь ассоциируется у русских и коми-зырян с дохристианским населением края. С чудью связываются археологические объекты Х–ХV вв. (городища и могильники) в Коми крае. Встречаются предания о чуди-разбойниках, оставивших заговоренные клады. Такие клады встречаются якобы около «чудских ям» (следы старых землянок, могильные ямы).С переселением коми-зырян, коми-пермяков и северорусского населения в Сибирь в конце ХVI-ХIХ вв. и здесь распространились поверья и предания о чуди и сам термин «чудь». Зауральские коми называют чудью древних ханты и манси. Около чудских ям, по их мнению, «водит».Таким образом, представления о чуди в течение последнего тысячелетия претерпели значительную трансформацию: от имени конкретного западно-финского народа – к названию аборигенов-язычников (предков коми, ханты, манси, ненцев и древнего населения без определенной этнической привязки). Кроме того, широко распространились представления иррационального характера, когда чудь выступает как невидимый народ, живущий в «параллельном» мире и обладающий чудодейственными способностями, или как духи-хозяева мест (домовые, банники, овинники и т.п.). _–_Прим._Издателя_]. Она занималась в горах добычею золота и серебра. Перед походом Ермака в чудской земле стала расти береза, которая до того времени была неизвестна. Шаманы объяснили это явление тем, что скоро придут воины белого царя и покорят чудь. Она испугалась и зарыла себя заживо со всеми своими сокровищами[254 - _Костров._ Юридические обычаи... С. 42. В «Записках об Енисейск, губернии» И. Пестова (1833. С. 294–297) помещена, между прочим, песня татарского башлыка о чудских могилах в Минусинском округе, передающая совет вещих шаманов чуди – закопаться в землю.]. Благодаря этому о некоторых сибирских курганах, имеющих наверху ямы, в народе существует убеждение, что такие курганы осели вследствие подгнивших внутри их стоек[255 - На дачах, например, Суэтского участка Барнаульского округа. – В.М. Флоринский. Топограф, сведения о курганах Запад. Сибири. 1889. С. 51.]. Приведенное предание особенно распространено в Западной Сибири, в Восточной же Сибири оно встречается между некоторыми племенами инородцев: тунгусы, например, рассказывая о покорении их русскими, прибавляют, что многие из предков их сделали род навеса, на который насыпали земли и каменьев, затем собрались под навес, подрубили столбы и заживо погребли себя[256 - Известия Восточ.-Сибир. отд. Географическ. общества. Т. XXI. № 2. С. 10.].

Несомненно, что рассказанное предание пережило несколько редакций, и две приведенные из них, по упоминаниям «Ермака» и «русских», можно относить к числу более поздних. В соседнем Пермском крае предание это варьируется несколько иначе, и пермские редакции его во всяком случае древнее редакций сибирских. Ни Ермака, ни березы в последних не упоминается. По записи А.Е. Теплоухова, князья и начальники чуди, жившей на западных предгорьях Урала, теснимые русскими миссионерами и поселенцами, предпочли, – чтобы спасти свою языческую религию и умереть, как мученикам в стране своих отцов, – прокопать подземные ходы, куда они скрылись со своими семействами и сокровищами, и, наконец, сняв деревянные подпорки, зарыли себя живыми[257 - О доисторических жертвенных местах на Уральских горах. – Записки уральского общ. любителей естествозн. 1880. Т. VI. Вып. I. С. 29.]. По другому варианту предания, в чудских ямах при появлении в Пермской стране Степы-угодника (св. Стефана)[258 - Стефан Пермский (1339–1396 гг.) – уроженец г. Устюга, сын русского и зырянки. С 1365 по 1379 годы был монахом, затем отправился в пермскую землю на реку Вычегду обращать в православие язычников-зырян. Прославился как неистовый борец с идолопоклонничеством и креститель коми-зырян. Создал зырянскую азбуку. В 1383(1384?) году митрополит Пимен с одобрения князя Великого московского Дмитрия Донского возвел его в сан епископа Перми. После смерти Стефан был объявлен Русской православной церковью святым. _–_Прим._Издателя_] чудь погибла не вся: «много тоже ее в лес убежало, – говорят пермяки, – мы вот теперь от этой чуди и народились»[259 - Вестн. Европы. 1883, март. С. 235–236.]. В чудских ямах, по другим рассказам, скрыты великие богатства, клады, так как в чуди все были большие разбойники, которые целыми ватагами нападали на деревни и города и грабили, а потому денег у них было видимо-невидимо. Многие обогатились от этих кладов[260 - По замечанию Н. Добротворского, эти рассказы составляют, несомненно, намек на «разоренье», какое делали финские племена русским в XIII–XV стол. – Там же. С. 236. ]. В Чердынском уезде, например, находятся два огромных массива – Золотая гора у села Акчима и Говорливая скала у села Говорливого. Обе эти возвышенности являются доминирующими над окрестностями и служат предметами многих сказаний и легенд о чуди; в Золотой горе будто бы скрыты многие чудские клады и сокровища, и можно слушать даже, как звенит золото, которое пересыпают духи горы в часы полночной тишины[261 - _А.В._Елисеев._ По белу свету. 1893. С. 122.].

Сопоставляя приведенное предание с тем материалом, которым старается осветить туманный доисторический период древних народов Сибири наша историческая наука, и задаваясь вместе вопросом, кого именно разумеет то предание под именем чуди, мы встречаемся с массой разнохарактерных обобщений. Заметим, что чудь упоминается в наших летописях как многочисленный народ. По словам Миллера, «чудь знаменует на русском языке вообще первобытных жителей, ибо ежели вы на берегах Волги, Тобола, Иртыша, Оби, Енисея, видя какое-нибудь укрепление, могилу, древнее здание, спросите у жителей, кто соорудил их, то они вам ответствуют: «Чудь – народ, который обитал здесь прежде русских». Но к этому замечанию относился скептически уже Карамзин[262 - _Карамзин._ Истор. госуд. Российск. I. Прим. 73. Сибирский историк Фишер (Сибир. история. 1774. С. 79 и 80) слову «чудь» дает такое объяснение: «Заключаю под ним не токмо эстлянцов и финнов, но и всех народов, говорящих сродным финскому языком; во всеобщем смысле слово «чудь» значит у россиян неопределенным образом чужого, или человека, которого жилище никому неизвестно, почти так же, как прежде сего скиф и варвар, или ныне татарин».], а за ним и позднейшие историки. Не входя в оценку образовавшихся по этому поводу весьма разнородных теорий, как не относящуюся к задаче настоящей статьи, мы коснемся лишь того обобщения, которое, благодаря китайским указаниям, в связи с успехами современной археологии, представляется как бы канвой, в которой можно находить узор, послуживший зародышем упомянутого предания.

Известно, что древняя Сибирь, как и все восточно-азиатское плоскогорье, была великим, редко затихавшим трактом народных эмиграций, направлявшихся от востока к западу. По сведениям китайских историков, самыми отдаленными от нас по времени были перекочевки с востока разных народов тюркского происхождения, а именно: хунну, сделавшихся могущественными в III веке до Р.Х., затем жунжан, позднее Тукю, Хойхой и, наконец, Хагас. Начало таких перекочевок относится к IV веку после Р.Х. Направляясь к западу, эти народы в большей части своей, естественно, должны были сталкиваться с аборигенами Сибири, положение которых объясняется до некоторой степени теми же историками. В северной истории (Бэй-Шы) говорится, что в 492 году уйгурский царь Афуджило покинул с 100000 своего народа Селенгу, направился на запад и основал на верховьях Иртыша самостоятельное государство. Далее та же история сообщает, что Или-Хан-Тумын, царь восточных тукю, напал с севера (Алтая) на передвигавшихся к Иртышу телесов (уйгуров) и подчинил себе Аймак, состоявший из 50000 кибиток. Под влиянием победы Тумын отправил к Анахуану, главе народа жунжан, предложение брачного союза с его домом, но Анахуан, разгневанный такою дерзостью, отвечал: «Как осмеливаешься ты, мой плавильщик (т.е. занимающийся обработкой металлов), делать мне такое предложение?». Впоследствии Тумын, породнившись с китайской династией Вей, в 552 году послал войско против жунжан и одержал над ними победу. Затем, по другой истории (династии Тхан), между уйгурами и народом хагас велись продолжительные войны. Государство Хагас, жителей которого позднейшие китайские писатели называют киликиси (киргизы), было весьма могущественно, имело до 80000 строевого войска и простиралось от верховьев Иртыша до верховьев Енисея, занимая собственно Алтай.

Однако ж, владычество тюркских племен в Сибири, особенно процветавшее в IV–VII столетиях, вследствие внутренней борьбы насельников постепенно слабело, пока, наконец, в XIII веке не было низвергнуто стремившимися с востока народами монгольского происхождения под предводительством Чингисхана.

Таким образом, приведенные сведения указывают нам время, когда тюркские и монгольские народные волны попали в Северную Азию; по географическому же расположению туземцев на севере Сибири можно думать, что до этого времени две упомянутые волны таким же образом вторгнулись с юга на Алтай. Это племена енисейцев и угро-самоедов[263 - Речь идет соответственно о кетах и селькупах. _–_Прим._Издателя_]. «Так как последние, – говорит автор любопытной статьи «Аборигены Сибири» В.В. Радлов[264 - Живописная Россия. 1884. Т. XI. С. 7, 8 и 9.], – принадлежат по языку к семейству урало-алтайских народов, то угро-самоеды в прежние времена жили, без сомнения, близко от тюрко-монголов, и не без основания можно полагать, что они принадлежали к тому племени, которое до тюркских племен удалилось с древнего местожительства урало-алтайцев. Из этого следует, что енисейцы, совершенно отличающиеся по языку от урало-алтайских племен, собственно самые древние жители Сибири. Это доказывает и малочисленность енисейцев, которые скоро совершенно исчезнут. За енисейцами же, может быть, во времена народа Хунну, т.е. до начала нашего летоисчисления, последовали племена угро-самоедские. Что самоеды действительно перешли через Алтайский хребет, доказывают нам камассинцы, живущие на правом берегу Енисея; койбалы, которые только в начале прошлого столетия переселились с Саянских гор в покинутую киргизами Абаканскую степь, и, наконец, некоторые племена саянцев, которые все, без сомнения, самоедского происхождения». Многочисленные археологические исследования, произведенные в Сибири в 1860-х годах и позднее, особенно же исследования тех копей, которые упрочили за собою название «чудских», остановили В.В. Радлова на мысли, что угро-самоеды во время переселения в упомянутые местности знали уже употребление металлов, благодаря чему этот же народ оставил нам и все найденные в Сибири древности, относящиеся к бронзовому периоду, т.е. тому времени, когда еще не было известно употребление железа. «Разрабатывая копи, – говорит академик в другом месте упомянутой статьи, – рудокопы этого народа следовали за направлением металлоносных штоков, которые поднимаются из глубины к поверхности земли. Все штоки наверху шире чем внизу; недостаток в инструментах заставлял работать большею частью на поверхности земли. Глубина штоков нигде не превышает 7 сажен. Хотя угро-самоеды и умели подкреплять свои копи (во многих из них находились деревянные крепи в потолках камер), но они все-таки, как кажется, не были опытны в искусстве установления крепей, так как нередко их штоки проваливались и работники погибали, что доказывают нам встречающиеся в копях скелеты и сумки с рудою. Громадное количество чудских копей свидетельствует о значительном распространении горного дела, так что угро-самоеды добывали не только необходимые для своего употребления металлы, но и вели ими обширную торговлю. Для расплавления медной и звонкой руды угро-самоеды имели в разных местах Алтая и Саянских гор плавильные печи. Следы таких печей приходилось встречать очень много, особенно при устье реки Шулбы, впадающей в Иртыш»[265 - Живописная Россия. 1884. Т. XI. С. 11 и 12. – По словам А.Е. Теплоухова (Записки Уральского общества любителей естествозн. Т. VI. Вып. I. С. 29), до сих пор в бассейне реки Камы не открыто ни одного кладбища с кладами, и вышеупомянутое предание о чуди, быть может, зиждется на том, что в Алтайских горах, а отчасти и на Уральских, найдены брошенные серебряные и медные рудники. Они были давно известны местным жителям под именем «чудских» копей и во время заселения страны русскими служили поводом к заложению правильных горных работ. В этом отношении особенно замечателен на Урале Гумешевский рудник, в 53 в. к югу от Екатеринбурга, описанный Чупиным (Географ, и статист. словарь Перм. губ. С. 417–433).].

Легко может быть, что скелеты древних сибирских плавильщиков, мирно почивавших в своих случайных могилах на пластах богатой руды, послужили в приведенном выше предании олицетворением той белоглазой чуди, которая в испуге от неприятеля зарыла себя живою. Нелишне заметить, что по народным понятиям эта белоглазая чудь, или те «чудаки», которые хранят свои клады, внезапно оживают, лишь только кто-нибудь приблизится к их сокровищам. Последнею подробностью упомянутое предание дополняется в Томской губернии, там говорят еще, что вид этих чудаков до того ужасен, что некоторые смельчаки, разрывавшие могилы их, выходили оттуда совершенно помешанными и не могли поправиться во всю жизнь[266 - _Костров._ Юридическ. обычаи. С. 43.].

Наряду с общераспространенным преданием о кладах, оставленных чудью, в Западной Сибири существует немало преданий о кладах, относящихся ко временам татарского владычества. Подобно «чудским могилам», большинство курганов, скрывающих эти клады, давным-давно и в некоторых местностях даже по нескольку раз были разрываемы кладоискателями. Приведем из этих преданий более любопытные.

В восьми верстах от нынешнего г. Кургана на живописном левом берегу р. Тобола, там, где до города была первоначально, около 1663 года, основана слобода Царево городище, возвышается высокая местность, называемая татарами Алгинским, или Знаменитым яром. Здесь в древности имел свою юрту один знаменитый из татарских или нагайских ханов. В семействе отличалась необыкновенною красотою дочь. Судьбе угодно было прекратить ее жизнь в летах расцветавшей молодости. По смерти родители похоронили милое дитя вблизи своего жилища и над могилой приказали насыпать высокий земляной курган. Курган этот известен под именем Царева. В первый раз русские кладоискатели разрыли его еще до водворения своего в Сибири, и в нем найдены были серебряные сосуды, дорогие украшения и разные вещи. При таких поисках будто бы погребенная под курганом царевна, не могшая выносить нарушения покоя, принуждена была оставить свою могилу. В одну летнюю ночь, когда кладоискатели разрывали курган, вдруг из глубины его на окованной серебром колеснице, запряженной двумя белыми лошадьми, показалась юная девица-красавица с распущенными волосами, в блестящем разными каменьями головном уборе и богатейшем татарском платье. Она мгновенно пронеслась к западу и вместе с колесницею утонула в глубине Чухломского озера, находящегося в недальнем расстоянии от кургана[267 - Известия Археолог, общества. Т. II. Вып. 4. 1861. С. 224 и 226.]. Есть сведения, что в XVIII столетии до открытия в Тобольске наместничества, когда Курганский округ подчинен был Оренбургской губернии, оренбургский комендант Мещерский, начиная с Царева кургана, разрыл еще несколько курганов, но что нашел в них – неизвестно[268 - Известия Археолог, общества. Т. II. Вып. 4. 1861. С. 224; Тоб. губ. вед. 1860. № 5. – Курганский округ вообще изобилует курганами. Они описаны в ст. Р.Г. Игнатьева «Памятники древностей в Курганском округе», помещенной в «Тоб. губ. вед.» (1873, № № 18–22, 24 и 25). Царев-курган уже после раскопки Мещерского описан был и Палласом в его «Путешествии по России».].

В двадцати верстах от Тюмени, кругом Андреевского озера (влево от тракта на Омск), до сего времени сохраняются следы находившихся тут когда-то древних городков[269 - Вероятно, речь идет о городищах Андрюшином и «Жилье» – на южном берегу Андреевского озера, которые впервые были обследованы в 1883 году И.Я. Словцовым. _–_Прим._Издателя_], где также хранятся клады. Местные татары относят эти городки к глубокой древности, а сооружения их приписывают каким-то девицам-фуриям. Счет ямок внутри каждого городка ведут по числу этих фурий. «Здесь жило сорок злых девок, – говорил И.Я. Словцову, осматривавшему следы одного из этих городков местный татарин Усман, – а вот на Пышме против Мулаши – там много, старики сказывают, семьдесят семь». Воображение татар, вероятно, и в настоящее время населяет эти городища сонмом злых духов, так как после каждого посещения их они окуриваются. Окуривание делается женщинами с той целью, чтобы злой дух не прокрался в комнату вместе с хозяином[270 - Записки Зап.-Сиб. отд. Русск. Геогр. общ. Кн. VII. 1885. С. 32.].

На месте старой татарской столицы Сибири Искера вблизи Тобольска сохраняются будто бы клады известного сибирского хана Кучума, бросившего здесь часть своего богатства. Миллер говорит, что «окольные российские жители, ищущие закопанных в земле пожитков, везде глубокие ямы покопали, из которых некоторые недаром трудились»[271 - _Миллер._ Опис. Сибир. царства. 1750. С. 135-136.]; то же подтверждает и другой сибирский историк Фишер[272 - _Фишер._ Сибир. ист. 1774. С. 132.]. Позднее любитель-археолог М.С. Знаменский между следами старого Кучумова жилья видел, между прочим, колодезь, который некоторые считают подземным ходом; тутто, говорит предание, и спрятаны ханом некоторые из своих пожитков. По словам одного старика, этот колодезь сверху обложен был каменными плитами. «На моих памятях, – говорил этот старик в 1880 г., – эти плиты алемасовские крестьяне разобрали себе в печи, да, видно, зарок был у татар наложен: все перемерли, которые плиты-то взяли... не приведи Бог и богатство его искать»[273 - _М._Знаменский._ Искер. Тоб., 1891. С. 8.].

По преданиям тобольских татар, немало дорогого имущества Кучума сокрыто в местах старых городков, находящихся в ближайших к Тобольску окрестностях, где жили некоторые из жен хана. На одном из этих городков, следы которого находятся на крутом обрывистом берегу Иртыша в 7 верстах от Тобольска, где жила царица-красавица Сузге, в темные ночи нередко видится огонек; по другим же рассказам – над обрывом горы видали даже всадника на огненном коне[274 - Тоб. губ. вед. 1882. № 34. – Городки жен Кучума описаны в ст. Н. Абрамова «Алафейская гора», помещенной в «Тоб. губ. вед.» (1862. № № 21-22). Один из вариантов упомянутых преданий о ночной экскурсии местных татар в городок царицы Сузге рассказан мною недавно в стихотворении «Утес Сузге», помещенном в газете «Енисей» (1895. № 138).].

Но самая значительная часть богатств Кучума заключается в кладах, хранящихся в могиле его. Предание об этом записано в 1862 году в Кузнецком округе Томской губернии со слов крещеного татарина Алексея Малькова, считающего себя потомком Кучума. По словам предания, когда Кучума вытеснили из Искера, то хан поселился на реке, называемой ныне Кучу-Мында (Кузнецкого округа в Алтайском крае). Кучу-Мында течет из высокой горы Абат и впадает с правой стороны в реку Тайдан, а эта последняя с правой же стороны в реку Томь. Здесь-то и окончил свои тревожные дни побежденный русскими удальцами хан и похоронен с живой девицей, а над его могилой насыпаны три кургана (шихана). Середний шихан больше остальных: под ним находится самая могила Кучума, под двумя же боковыми зарыто его имущество. Эти курганы местные ясачные (Аильской инородной управы) инородцы хотели было разрыть, но побоялись[275 - _Ф._Голубев._ Могила Кучума. (Из рассказов старожила) // Сибир. вест. 1889. № 79.].

К северу Западной Сибири татарские предания о кладах сменяются русскими. Этих преданий немного. В большинстве случаев старые владетели богатств, заключающихся в этих кладах, русскому человеку неизвестны; он знает одно, что клады эти есть, но добыть их нелегко – мешает «нечистая сила». Таково, например, предание о кладе, хранящемся на старом городище села Самаровского, в 500 верстах к северу от Тобольска.

«Давно это было, если верить старикам, очень давно. Плыл самаровец на однодеревке, кажись, с покоса. Глядит: на верху того, эвон, что белеет Городищенского мыса, горит матерая (большая) свеча. Испугался он. Что за напасть! Докуль (пока) живу, экого дива не видывал! Приехал в село, скликал народ, рассказал. Покачали головами самаровцы: дивья бы (будь бы) он пьян был, бают, а то мужик тверезый, основательный! Побежали на гору – там ничего нет; воротились назад, посмотрели с реки – в сам деле (действительно) свеча горит; опять на гору – там опять ничего, и так каждый раз. Прошло ни много ни мало, день восемь, ехал другой самаровец с переметов (рыболовные ловушки), глядь – на Городищенском мысу, на том самом месте, где видели свечу, белая девка на золотом коне ездит. Он даже перекрестился со страху. Приехал в село: так и так, ребята! «Да ты не врешь, парень, взаболь (в самом деле)?» – «Что вы, братцы, зачем врать! Я не таковской». – «Эка вяха (беда)! Не к добру это... право слово, не к добру!». Поглядели с реки – и впрямь девка ездит, побежали на гору – ничего нет. Ну, прямо сказать, то же, что со свечой выходит. Смекнули они, что дело нечисто; думали да думали, судили да рядили и порешили миром: зарыт этта-ка (здесь) клад, и клад очень большой! Но клад, известно дело, просто не дается. Послали за знахарем: как быть, что делать? Тот погадал-поворожил. «Надо, – бает (говорит), – выкуп белой девке дать – али девичью голову, али кошачью». Самаровцы предпочли отделаться кошачьей головой. Убили на том самом месте под заклинания знахаря кошку и принялись отрывать клад. Много дней копали они яму (а копать, по словам знахаря, можно было только днем, до заката солнца) и выкопали яму глубокую-преглубокую. «Ну, – сказал однажды знахарь, – сегодня больше робить нельзя – пора и пошабашить (закончить). А завтра придете и кончите, теперь всего какой-нибудь аршин докопать осталось!». И попутай в эту ночь «нечистый» одного из копавших клад... «Если дождусь до утра, – подумал, – мне достанется одна только выть (пай, часть), а пойду сейчас – заполучу весь клад... неужто за ночь аршин земли не докопаю!». Пошел он на Городищенский мыс, спустился в яму и принялся за работу. Умаялся парень копать, но и отдыхать не думал, тем более что лопата уже звенела о что-то металлическое. В ту же минуту над головой его раздался громовой удар, он поднял голову и обомлел, выпустив из рук лопату: белая девка на золотом коне стояла над ямой, зловеще сверкая очами; конь ударил копытом в верхний край ямы, и на голову алчного ослушника обрушились глыбы земли... Когда наутро самаровцы пришли докапывать яму, она оказалась засыпанной, и знахарь, рассказав о гибели товарища, заявил им, что белая девка теперь осерчала и потому вторично копать клад бесполезно: он не дастся в руки. Много спустя лет, почитай (пожалуй), шестьдесят тому назад пробовали самаровцы еще раз копать городищенский клад, но и на этот раз как-то не пофартило»[276 - Сибирск. вести. 1896. № 126 (статья «По Оби и по Иртышу»). – Некоторое сходство деталей, особенно в отношении выкупа самаровцами городищенского клада, встречается в одном литовском предании, записанном в Сувалк. губернии. Одному чернорабочему, шедшему поздно вечером вблизи пруда, в таком месте последнего, куда не может ступить человеческая нога по причине необыкновенно илистого дна, показался свет: подойдя ближе, он заметил на воде огромный плавающий сундук, крышка которого быстро открылась, и сундук оказался наполненным червонцами; на одном же конце сундука сидела дева с распущенными волосами и скоро принялась чесать их, а на другом конце сидел прекрасный юноша с мечом. Сундук подплыл к прохожему так близко, что он мог достать его бывшим у него совком. Оробев сначала, чернорабочий скоро, однако ж, оправился, захватил совком несколько червонцев и выбросил их на берег. Тут дева вступила с ним в разговоры и сказала, что можно завладеть и целым кладом, но надо достать для этого 12 голов. Исполнить это рабочему показалось невозможным и, не теряя времени, он снова протянул к сундуку совок, но юноша ударил по нему мечом и отрубил конец совка. «Глупый! – сказала дева. – Много ли труда стоило тебе поймать двенадцать кур, воробьев или даже мух, вот бы и завладел кладом, уже столько столетий мы бережем его, но ни одного не нашлось находчивого!». С этими словами стало темно, сундук с большим стуком закрылся и исчез в воде. Работник от испуга бежал и с рассветом вдвоем с женой снова отправился на это место. И что же? Пруд как был заросший травою, так и есть, на воде плавает отрубленный конец совка, а на берегу в траве лежит несколько червонцев. Место это литовцы считают заколдованным.].

В Кетской волости Томского округа, саженях в 40 от выселка Куриного, находится курган вышиною до I Ѕ сажен, в окружности около 40 сажен. Местные крестьяне уверяют, что если ударить по кургану чем-либо тяжелым, то по звуку кажется, что внутри его существует пустота. Здесь будто бы похоронен был заколдованный богатырь и вместе с ним клад. Лет 30 тому назад они пробовали раскопать курган, но во время этой попытки у них выбило градом весь хлеб, после чего никто уже не решался снова приняться за раскопку из суеверного страха[277 - В. М. Флоринский. Топограф. Свед. О курганах. С. 69.].

Оставляя север Западной Сибири, послушаем преданий о кладах в южных степных ее окраинах. Это предания, которые сберегла нам память киргизов.

По одному из таких преданий, в 10 верстах от устья реки Калжира, текущей большими водопадами из озера Марки, около вытекающей из нее речки Карамодона есть довольно обширное укрепление, обнесенное стеной, сложенной из нежженого кирпича. От этого укрепления в 20 верстах, в обрывистой высокими стремнинами каменной горе сохраняется закладенная в пещеру «калмыцкая поклажа», состоящая из дорогих металлов и камней на большую сумму, которая положена была калмыками в то время, когда по возмущении против китайского правительства джунгарского князя Амурсаны они бежали в русские пределы. Место это называется «кайма», т.е. поклажа[278 - _Н._Абрамов._ Озеро Нор-Зайсан с его окрестностями // Тобольск. губ. вед. 1860. № 21. С. 159.].

По другим преданиям, вблизи калмыцкого клада при речке Тарыке, впадающей справа в Иртыш, в высокой и крутой горе Боконбае находятся три пещеры, одна над другой. В нижней пещере когда-то найдена была каменная доска с высеченными на ней монгольскими буквами. По этим буквам догадались, что около тех мест в древности жил монгольский князь, по смерти которого тело сожжено, и прах его положен в чугунную большую чашу, причем тут же положено было на большую сумму из его имения дорогих металлов и камней. Впоследствии эта чаша занесена в верхнюю пещеру, до которой будто бы некоторые из смельчаков спускались по веревкам, желая воспользоваться кладом, но по суеверию и предрассудкам удерживались от похищения[279 - Н. Абрамов. Озеро Нор-Зайсан с его окрестностями // Тобольск. губ. вед. 1860. № 21. С. 159.].

Нелишне заметить, что киргизы так же, как и другие инородцы Сибири, преданы знахарству и чародейству. В преданиях о сибирских кладоискателях упоминаются, между прочим, и киргизские знахари. Так, в 1850 г. один из таких знахарей, оказавшийся киргизом Кокбектинского округа Манжором Елемесовым, проезжая по деревням Чарышской волости Бийского округа, вызвался пошаманить крестьянам деревень Пустынки, Чагырки и других, не скрыто ли клада в большом кургане, находящемся вблизи этих деревень. Местные крестьяне обрадовались, напоили киргиза вином, дали ему денег, и он стал шаманить. Невидимые духи передали шаману, что в кургане лежит несметное количество золота. Крестьяне оставили все домашние работы и принялись за разрытие кургана, но были остановлены местным начальством; их едва было не предали суду за преступление против веры, так как они участвовали в шаманстве[280 - _Костров._ Юридические обычаи. С. 42–43.].

Любопытны также предания о кладах, существующие в Барабинской степи. Об одном (Маслихинском) кургане рассказывают, например, что какие-то приезжие люди копали его и откопали золотую телегу, но она ушла в землю. Передается также рассказ, что одному крестьянину-рыбаку во сне явился старец и приказал копать курган, где он за тремя чугунными дверями должен был увидеть красавицу и набрать золота и серебра сколько угодно. Когда рыбак начал копать курган, то действительно встретил в подземелье красавицу, окруженную сокровищами; красавица велела ему отыскать трех Иванов Ивановичей, детей одного отца, принести голову одного из Иванов[281 - Иногда условия добычи клада бывали еще мудренее. Так, в Вологодской губернии (в Троицко-Енальской вол. Кадниковского уезда) в местечке «Большая осина» существует клад – целый котел денег исключительно золотой монеты, – для отыскания которого требуется «спеть 40 песен, не упоминая ни дружка, ни подружки, и, кроме того, во время пения надо быть на осине вверх ногами». Охотников, разумеется, не находится. – Жив. Стар. 1892. Вып. III. С. 119.], и тогда только достанутся ему виденные им сокровища. Рассказывают еще и так: девицу-царевну, окружив сокровищами, схоронил ее отец-хан. Она сидит на богатом стуле с распущенными волосами и с золотым гребнем в руках. Она так прекрасна, что увидевший ее не может утерпеть, чтобы не поцеловать, а поцеловав, не может уже выйти из подземелья; в этом и заключается его гибель. А если он дотронется до гребня или до кольца, то раздастся гром, и кладоискатель по-прежнему очутится на поверхности кургана с заступом в руках[282 - _Г.Н._Потанин._ Бараба // Живописн. Россия. Т. XI. С. 101.].

Но едва ли не самая большая коллекция преданий о сибирских кладах распространена на время походов в Сибирь старого разбойника Ермака и удалых его подвижников. Последние предания тем любопытнее, что находят себе подтверждение в трудах первых сибирских историков.

Послушаем и этих преданий.




IV

Раздольное Поволжье с его темными лесами, высокими горами и глубокими оврагами, где когда-то проходили свою науку шайки смелых русских разбойников, как известно, воспитало в той же среде разгульной вольницы и будущего завоевателя Сибири. Там, по многоводным притокам Волги, представлявшим удобные притоны беглецов, не довольных господствовавшим порядком дел старой Руси, жива и доселе еще память об атамане Ермаке Тимофеевиче и есауле его Иване Кольце: в нынешнем Сызранском уезде Симбирской губернии, при так называемой Самарской луке, память эта увековечена названиями двух сел – Ермакова и Кольцова, в других же местах ее передают потомству в прихотливо украшенной форме, народные предания о кладах Ермака.

Продолжение подобных преданий, служивших часто приманкой к местам кладов славного Ермака сибирских кладоискателей, мы находим как на местах стоянок удалого атамана во время передвижения его с ратью на Сибирь в нынешнем Пермском крае, так и в бывших владениях сибирского хана Кучума, или нынешней Западной Сибири.

По реке Чусовой, в 34-х верстах ниже Кыновского завода, при устье речки Ермаковки, возвышается и доныне известняковая скала около 25 сажен высотою и 30 сажен длиною. Эта скала называется «Ермак-камень» и заключает в себе обширную пещеру, разделенную на множество гротов. Предание говорит, что во время своего похода в Сибирь Ермак зимовал в этой пещере и похоронил в ней свои сокровища. По поводу этого предания в истории Миллера встречается такое замечание: «Ежели словесному преданию тамошних жителей верить, то Ермак до походу своего в Сибирь уже так богат был, что он запотребно не рассудил все свои сокровища с собою везти, но оные сохранил в пещере, которая в камне при реке Чусовой около половины вышины его находится, в том намерении, что он возьмет опять, когда из Сибири возвратится. Сей камень и поныне для памяти того дела называется Ермаков камень». Во времена Миллера в 7 верстах от этого камня была деревня Копчик, которую населяли крестьяне Строгановых и вогулы, приписанные к Верхотурскому уезду, между которыми нашлись люди, бывавшие в упомянутой пещере. По расспросам историка оказалось, однако ж, что эти удальцы, «понеже камень стоит утесом, а отверстие пещеры есть от реки, то они сверху того камня до самого отверстия на веревках спустились и, вошедши, нашли пещеру весьма пространну, токмо следов находившегося там сокровища никаких не видали»[283 - _Миллер._ Опис. Сибир. царства. 1750. С. 101.]. Очевидно, рассказчики не были уже первыми посетителями заманчивой пещеры, скрывавшей в себе, по предположению Миллера, пожитки Ермака «от повольских разбоев» и частью «от первого зимнего похода».

Кроме «Ермак-камня», в Пермском крае находится несколько «Ермаковых городищ», из которых в двух народная фантазия считает также нахождение дорогих кладов.

Первое городище[284 - Городище Кокуй-городок на Серебрянке, где по преданию зимовала дружина Ермака, вероятнее всего, является исторической химерой. Найденный в 1962 году недалеко от устья р. Кокуй краеведом Л.Ф. Толмачевым «Городок» с легкой руки нижнетагильского археолога А.И. Росадович вошел в научную литературу как место зимовки Ермака. В то же время материалы, полученные при его раскопках, датируются более поздним временем (XVIII–XIX веками). Вероятно, «рвы» и ямы, обнаруженные на этом месте, являются остатками старательных канав и сооружений, связанных с кустарным железоплавильным производством. Неоднократные попытки разыскать в этом районе место зимовки Ермака, предпринимавшиеся нижнетагильскими археологами, окончились безрезультатно. _–_Прим._Издателя_] находится в северо-восточной части Кунгурского уезда, на реке Серебрянке, при впадении в нее р. Кокуя. Тут была стоянка Ермака с казаками в течение зимы 1579–1580 гг., по окончании которой с наступлением весны он перешел Урал и, идя далее берегом реки Журавлика, достиг до речки Баранчи, по которой плыл уже на плотах в реку Тагил. В екатеринбургском горном архиве имеется дело 1738 г. «о езде на Кушвинский завод бергмейстера Клеопина», горного офицера, из дневника которого видно, что упомянутая стоянка Ермака была «в крепком месте, между двух речек в мысу, и от свободной стороны было два рва, кои (и) ныне значат, шириною не меньше 3 аршин, глубиною I^1^/^2^ аршина; внутри их и по всему мысу великий ельник и березник вырос, и тут же копаны бывали ямы, знатно для каких поклаж»[285 - _Чупин_Н.К._ Географ, и статистич. словарь Пермской губ. 1873. С. 481–486.].

Второе городище[286 - Ермакове городище на реке Тагиле при устье ручья Медведки, начиная с 1915 года, несколько раз подвергалось археологическим раскопкам. Сибирские летописи не содержат сведений об этом городище, но в народной песне «Ермак взял Сибирь», записанной в XVIII веке Киршей Даниловым, говорится о двухнедельной стоянке дружины на реке Тагиле, напротив Медведь-камня, т.е. именно там, где было обнаружено данное городище. Раскопки показали, что само городище возникло в раннем железном веке и из-за малой площади (20x30 м) не могло служить защитой для дружины. Стоянка ермаковцев располагалась рядом с городищем, что подтверждается обнаруженными следами кострищ, сапожными подковками XVI – начала XVII веков, судовыми крепежными скобками и четырьмя серебряными «денгами-московками» Ивана Грозного. Вероятно, на этом месте отдыхали и ремонтировали после трудного уральского перехода свои лодки не только казаки Ермака, но и следовавшие по его пути в конце XVI в. русские отряды. _–_Прим._Издателя_] находится в Верхотурском уезде, в 16 верстах от Нижнетагильского завода и в 4 верстах ниже впадения в Тагил реки Баранчи, при устье реки Медведки. Тут виден ров, который тянется параллельно с рекою на 36 аршин, а потом поворачивает под прямым углом и идет в том направлении на 24 аршина. Внутри находится пять ям. По преданию, тут было укрепление, построенное Ермаком с дружиною после того, как он, перешедши через Урал, поплыл на плотах по Баранче и достиг Тагила. Академик

Паллас, осматривавший это городище в июле 1770 г., между прочим, говорит: «Внутри рва выкопана четырехугольная двухсаженная яма полтора аршина глубиною, а две, кажется, наподобие погребов или подземных жилищ, вырыты одна близ самого рва, а другая саженях в 25 от ручья Медведки и саженях в 40 от Тагила; последняя сажени три шириною и аршина три глубиною, конечно, кладовым погребом служила, в коем при отъезде прятали добычу и тяжелые припасы»[287 - _Чупин_Н.К._ Географ. и статистич. словарь Пермской губ. 1873. С. 481–486. См. также заметку П. Калашникова «Память о Ермаке в Пермском крае» (Истор. вестн. 1881, сент. С. 210–212). ].

Из кладов, оставшихся после боевых схваток Ермака с татарами, предания считают более богатыми клады, зарытые около устья Туры и где-то вблизи Бегишевского озера.

Плывя весной 1581 г. устьем Туры, Ермак при впадении этой реки в Тобол имел жестокое сражение с шестью татарскими князцами, продолжавшееся несколько дней. Главными из этих князцов были Кашкара, Варвара и Майтмас[288 - Имена татарских «князцов» не подтверждаются письменными источниками. Не исключено, что Кашкара, Варвара и Матмасы – не более, чем топонимы. _–_Прим._Издателя_], имена которых сохранились и до настоящего времени в названии трех татарских селений, расположенных в Ялуторовском округе по тракту на Тобольск. Здесь побито было множество татар, и, одержав полную победу, Ермак «столько получил добычи, что не можно было всего с собою в судах вести, но некоторую часть принужден был закопать в землю»[289 - _Миллер._ Опис. Сибир. царства. С. 111; Фишер. Сибир. истор. С. 122–123.].

В злополучный поход из Искера вверх по Иртышу, окончившийся смертью Ермака, храбрый атаман имел кровопролитную битву с татарским князцом Бегишем. Место это находится в нынешней Бегишевской волости Тобольского округа. Здесь Ермак также «получил в добычу множество богатства и великое число всяких съестных припасов, которые он до своего (несостоявшегося) возвращения приказал закопать в землю»[290 - Миллер. С. 183.].

Подобные же предания не оставляют без кладов и некоторых других мест, иногда даже и таких, в которых Ермак вовсе не бывал. Так, около деревни Новофилатовой, в 52 верстах от Тобольска по тракту на Березов, на возвышенности до 5 сажен вышины видны следы укрепления, внутри которого находится несколько ям, вблизи же укрепления видны два кургана. Последние не были оставлены без внимания со стороны кладоискателей, и в них находили жнитвенные серпы, уголья и кузничные слитки и другие вещи из чугуна с изображением человеческих и птичьих голов[291 - Средневековые подвески, идолы отливались не из чугуна, а из меди, бронзы. _–_Прим._Издателя_]. Народ считает эти курганы чудскими, а укрепление татарским, сделанным для защиты от нападения Ермака. В 50 верстах от Тобольска, вверх по Иртышу к Омску, на бугре, близ так называемой «Ермаковой перекопи», также видны остатки укрепления, называемого Кысым-тура (девичий город)[292 - Речь идет о большом круглом холме естественного происхождения, расположенном недалеко от устья реки Вагай, на ее левом берегу, рядом с деревней Старый Погост. Раскопки городища на вершине холма, предпринятые в 1980-х годах В.А. Могильниковым, показали, что оно было сооружено в начале новой эры населением т.н. саргатской археологической культуры. _–_Прим._Издателя_]. Говорят, что место это названо так в воспоминание подвига тех татарок, которые во время поражения мужей их Ермаком наносили сюда земли и сделали вал, за которым и спасали себя и свое имущество. Ближе к Тобольску, в 25 верстах от него и в I^1^/^2^ версте от деревни Нижнеярковой, при речке Козловке видны следы валов и рвов; по преданию, здесь таилась со своими детьми и сокровищами во время приближения Ермака к Искеру жена сибирского хана Кучума Симбула. Такие же следы валов существуют в 29 верстах от Тобольска между речками Асланиной и Белкиной, вблизи деревни Загваздиной и во многих других местах, особенно в Тобольском округе[293 - Сибир. вести. 1818. Ч. I. С. 30, 32 и др. – В статье Р.Г. Игнатьева «Памятники древностей в Курганском округе», упомянутой выше (см. Известия Археолог, общества. Т. II. Вып. 4. 1861. С. 224; Тоб. губ. вед. 1860. № 5. – Курганский округ вообще изобилует курганами. Они описаны в ст. Р.Г. Игнатьева «Памятники древностей в Курганском округе», помещенной в «Тоб. губ. вед.» (1873, № № 18–22, 24 и 25). Царев-курган уже после раскопки Мещерского описан был и Палласом в его «Путешествии по России»), между прочим, описано несколько курганов, находящихся в Усть-суерской волости названного округа, между которыми проходит дорога, называемая Казачьей. Там, между прочим, сказано: «Здесь, по преданию, сражался Ермак с татарами, и курганы христианские перемешаны с татарскими». Есть подобные же указания на курганы, находящиеся на местах некоторых битв Ермака с кучумовцами, где должны храниться татарские сокровища, и в ст. г. Голодникова о сибирских курганах, помещенной в «Тоб. губ. вед.» 1878 г. (№ № 39-41, 44, 46-47) и 1879 г. (№ № 2 и 3). Приводить все эти указания нам не позволяют размеры настоящей статьи.].

Кроме приведенных преданий, между простонародьем Западной Сибири существуют еще предания о так называемых «разбойничьих» кладах, отличающиеся часто полу-мифическим и легендарным характером, но имеющие в основе своей какой-либо действительный факт, осколок правды.

В Тутальской волости Томского округа, в версте расстояния от деревни Митрофановой, за рекою Томью, находится конусообразный курган с ямою на вершине. С северо-западной его стороны протекает река Томь, а с прочих сторон местность холмистая. По преданию, здесь жили двенадцать разбойников, которые зарыли в кургане два медных котла, наполненных золотом и серебром, покрыв их каменной плитой. Это же предание распространено и на другой подобный же курган, находящийся в гористой местности около той же деревни. Говорят, что крестьяне когда-то, очень давно, пробовали раскопать этот клад, но ничего не нашли[294 - _В.М._Флоринский._ Топограф, свед. о курганах. С. 69.].

Из кладов алтайских разбойников, грабивших когда-то караваны, проходившие из Джунгарской Урги на Томск, народное предание называет клад разбойника Селезнева. Это был весьма популярный разбойник, часто укрывавшийся в вершинах небольшой речки, в 4 верстах от устья Бухтармы. В народе он известен был более под именем Селезня, так как, попадая часто в тюрьмы, всегда, лишь только наступала весна, доставал ложку воды и уголь, чертил последним на тюремном полу лодку, садился на нее и выплывал из тюрьмы на реку уже в настоящей лодке[295 - Подобное искусство выплывать из тюрьмы на лодке, начерченной углем, народная фантазия приписывала позднее другому разбойнику – казаку Голенкову. Последний разбойничал около Омска и, скрывшись оттуда в Оренбургскую губернию, служил там на гражданской службе. (Тоб. губ. вед. 1858. № 15. С. 311). Такая же легенда существует и о другом сибирском разбойнике Кореневе, сидевшем в начале 50 -х годов наст, столетия в тобольской тюрьме на цепи (С. _Максимов._ Сибирь и каторга. II. Спб., 1891. С. 20-21).], а то иногда и просто, превратившись в селезня, плыл открыто по реке, не стесняясь глазевшего с берегу народа. Предание, записанное в Бухтарминской станице, прибавляет, что яма, где стояла избушка Селезня, заметна еще и теперь. «Главный склад его имущества был на речке Черновой, впадающей в Иртыш против Бухтармы со степной стороны. Он хотел открыть его конвойным, которые в последний раз везли его в лодке по Иртышу в Усть-каменогорскую крепость, прося их воротиться к Черновой, но конвойные не согласились. Так имущество его и доселе лежит неоткрытым и должно превратиться в клад»[296 - Афанасий Селезнев, разбойник // Тоб. губ. вед. 1858. № 16.].

Клады сибирских разбойников упоминаются даже и в отдаленных от Сибири русских губерниях. Так, например, по преданию, записанному в Астраханской губернии, селе Ремонтном[297 - Жив. старина. 1891. Вып. III. С. 232.], к одному пастуху явился как-то утром неизвестный старик и спросил, хочет ли он, пастух, сделаться богатым; последний, конечно, отвечал утвердительно, и старик ему признался, что он – вернувшийся теперь из Сибири разбойник и что из-за клятвы он сам не может воспользоваться кладом и при этом указал место, где находится клад – порядочный котелок с драгоценностями; пастух отправился и начал копать, но вдруг на него напал сильный страх, и он убежал, бросив все, а впоследствии даже и совсем удалился из этих мест; ходили потом туда же разрывать клад и другие, но ничего не находили.

Некоторые следы кладов в Западной Сибири, или точнее в юго-западных округах Тобольской губернии оставила и пугачевщина. В 1889 году некоторыми сибирскими газетами, об одном из таких кладов передавалась следующая мудреная история. В марте месяце этого года в Тобольске в числе вещественных доказательств по разным делам, хранившихся при местном окружном полицейском управлении, найден был «каменный крест, вершков шести» с следующею надписью: «Сей крест заветный кладенная сия поклажа сибирским пугачевским воинами двадцати пяти человеками, есаулом Змеюлановым свидетельствована казна и положена в сундук счетом, инпериалами сто тысяч, полу-инпериалами пятьдесят тысяч, монетами тоже пятьдесят тысяч, да кто сей крест заветный счастливым рабом найдет тот и казну нашу возмет. – нашу казну возмите и посибе делите друг друга не обитте. – но вместо нашей казны по завету нашему положите в ту яму двух младенцов, то во избавлении их положите за каждую голову по двести монетов, но не звонкой, а бумажной царской для вечной потехи стражам нашим, а без исправного завета и к казне к нашей не приступайте, ибо наши стражи страшны и люты, чего делают рабам противно их не видно, а за свое будут стоять крепко; по вынятии сего заветного креста и завета готового ищите отговорщика, а отговорщик должен знать как показано на семи главах сего креста, как сделать завет, потом завещания, и как нашим сторожам управлятся. по зделании завету к вынятии поклажи приступать в шестую полночь, а когда казну нашу вымите, то сей крест... и засыпте свой завет, слушатся отговорщика как сказано выполните и казну нашу получите. Аминь». По дальнейшим сообщениям корреспондентов «на семи главах креста находится, должно быть, завет, следующие буквы со многими точками, поставленными то позади букв, то впереди, то по обеим сторонам; буквы следующие: К, Б, ТП, Н, ЦД, О, М. В тексте вместо буквы _я_ пишется славянский малый _юс,_ знаков препинания нет, за исключением точек, которые автор ставит где попало; буква _е_ не употребляется». Загадочный крест передан был бывшему хранителю тобольского музея (Н.А. Лыткину). По рассказу одного из тобольских старожилов (М.С. Знаменского) оказалось, что крест этот найден был крестьянами какой-то деревни на меже, отделяющей ту деревню от деревни соседней, и что на право владения крестом предъявляли свои требования крестьяне этой последней деревни, но возник спор, дошедший до дубинок; по этому поводу возникло дело, вещественным доказательством к которому и был представлен упомянутый крест[298 - Делов. корреспондент. 1889. № № 50 и 57; Тоб. губ. вед. № 43 и друг, газеты. – Любопытно бы было иметь более подробное сообщение по тому предмету от бывшего хранителя Тобольского музея Н.А. Лыткина: упомянутого креста мы в музее не нашли.]. Несомненно, что спор и дубинки вызваны были желанием крестьян на завладение богатым кладом.

Но возвратимся к кладоискательству.




V

Старая Сибирь, как уже замечено нами, была известна вообще за страну, сильно зараженную суеверием, но справедливость требует заметить, что наш крестьянин-сибиряк далеко еще не так суеверен, как крестьянин-великоросс, и часто относится совершенно скептически к тому, что для последнего составляет неоспоримую истину. Этому скептицизму, несомненно, и должно быть приписано то обстоятельство, что колдуны и знахари в Сибири вообще явление редкое, и всякая деятельность их в сфере чудесного прекращается большею частью в самом начале. Тем не менее сибирское кладоискательство, исключая, разумеется, случаев, где оно являлось открытым промыслом, в котором принимали участие многочисленные артели, составлявшиеся, по замечанию Мессершмидта, в размере 200–300 и более человек[299 - Сибирск. Вест. 1818. Ч. 2. С. 28.], не обходилось без участия колдовства. Практика колдунов касалась тех кладов, известность которых составляла каким-либо образом сокровенную тайну немногих лиц, или же кладов, места которых еще нужно было разыскивать. Последнее подтверждается и знакомым уже нам замечанием ученого серба Крижанича о том, что в Сибири «некоторые люди отдаются чернокнижию», при помощи которого находят и разрывают «неизвестные могилы древних скифов»[300 - История о Сибири // Сибирь в XVII веке: сборник старинн. русских статей. Изд. Г. Юдина. 1890. С. 191. Припомним приведенное выше замечание Крижанича (см.: _И._Тыжнов._ Обзор иностран. известий о Сибири XVI в. // Сибир. Сбор. 1887. С. 116. – Автор предполагает, что этот рассказ касается неудачно окончившихся в 1672–1674 гг. разведок руды в Сибири посланным из Москвы думным дворянином Яковом Тим. Хитрово.) о тобольском воеводе-колдуне, в кольце которого заключена была будто бы дьявольская сила. В другом месте своей «Истории» этот же Крижанич говорит: «В Тобольске проживал один воинский начальник (которого назовем здесь Антонием), муж почтенной жены. Однажды к нему пришел другой начальник и рассказал, что у него есть книга малая величиною, но великая по достоинству. «Всякий раз – говорил он, – как я прочту ее, жизнь моя в течение тридцати дней бывает безопасна от всякого оружия, я пользуюсь расположением каких угодно начальствующих лиц и во всяком споре бываю победителем...». – История о Сибири. В изд. Юдина. С. 200.]. В этом случае представляется особенно любопытным вопрос о средствах колдовства, но для разъяснения этих средств за отсутствием фактических указаний можно сделать лишь некоторые догадки, основу коих могут составить те же взгляды на клады, которые были исконной принадлежностью великороссов, явившихся главными колонизаторами Сибири.

Очутившись на сибирских пустырях, русские колонизаторы, разумеется, не забыли того, чему учили их на родине, и свято верили, что в деле освобождения клада от опеки дьявола и добычи скрытого в нем богатства имеют большую силу разные травы. Такая вера, по нашему мнению, могла развить в новопокоренной стране еще более прочные устои, так как Сибирь того времени считалась страною, где произрастали и «всякие травы» и «всякие воровские коренья», чем особенно интересовалась Москва. Это подтверждают и некоторые из царских грамот. Так, из грамоты верхотурскому воеводе князю Пожарскому от 13 октября 1625 г. видно, что он, Пожарский, нашел у проезжего протопопа Якова в коробке «траву багрову, да трои корени, да комок пухчеват бел, и того протопопа расспрашивал: какая трава и корень, и какое угодье». Оказалось, что протопопу дал эти любопытные и вместе подозрительные вещи тобольский казак Степанко Козьи-ноги, и воеводе предписывалось «того протопопа Якова и коробью, что у него вынята, с воровским кореньем прислать к Москве с приставом»[301 - Историч. акты. III. 1841. № 137.]. Другою грамотою (в октябре 1675 г.), не один раз повторявшеюся, требовалось из сибирских трав «строить лекарства и водки», присылая «к Москве»[302 - Историч. акты. IV. 1842. № 256. – Остальные документы, касающиеся сбора в Сибири трав и кореньев, помещены: Дополн. к историческ. актам. VI. 1857. С. 360-364; 375-376; VII. 1859. С. 329 330.]. Из многих трав, рекомендовавшихся для отыскания кладов, у сибирских кладоискателей считалась лучшею разрыв-трава, называемая иначе – спрын-трава. Выше мы уже видели[303 - Труды Орловск. учен, архивн. Комиссии. 1889.], что для хитрых людей, попавших в круг кладоискателей, эта трава служила легким способом наживы. К сказанному ранее нелишне прибавить, что, пользуясь невежеством простого народа, такие мудрецы за чудесное действие сильной будто бы в добыче кладов разрыв-травы выдавали иногда действие известного «гремучего серебра» (argentum oxidatum fulminans). В.Н. Витевский, статья которого о кладах была уже цитирована выше, приводит, между прочим, следующий случай, имевший место в Орловской губернии. Крестьянин графа Шереметева Леонтий Ануфриев, имея только для виду какую-то травку в пузырьке, при помощи «гремучего серебра», производил в кузнице в присутствии кладоискателей опыт действия чудесной травы над железом, и опыт вполне удался; полоса железа почти в четверть аршина длиной и в ширину толщиной, положенная на наковальню, от одного прикосновения чудесной травы разлеталась на четыре части с треском наподобие выстрела, причем Ануфриев, производивший опыт своими руками, уверял, что без особенной сноровки и уменья ничего не сделаешь, если даже и будешь иметь эту траву[304 - Клады... на Руси. С. 419: ссылка на «Журн. М. вн. дел» (1845. IX. С. 313 и след.), а также заметку к статье «Предания о кладах» Л. Майкова.]. Сибирские знахари утверждают, что найти эту траву чрезвычайно трудно. Корень ее в отдельных его побегах представляет будто бы вполне человеческий образ, т.е. если собрать все отрывки корня и сложить, то составится подобие человеческого тела в уменьшенном виде[305 - Разрыв-трава сибирскими знахарками рекомендуется и в других случаях. Если беременная женщина будет пить настой ее, то плод в утробе ее разорвется на части и изойдет в виде кровей. Но так как разрыв-травы в действительности не существует, то под именем ее знахарки в нужных случаях дают земляничный корень, луковичные перья, цветочки ржи, крутой щелок, серу и порох, которые будто бы действуют с постоянным успехом, открывая весьма сильные регулы. – _Костров._ Юридические обычаи... С. 70.]. Между сибиряками недавно еще распространено было предание, что разрыв-траву умел находить известный разбойник Коренев, искал он ее «по крупным росам, по ярким звездам». С помощью этой чудодейственной травы ему никакие кандалы были не страшны, перед ним ни один замок не стоял, всякие двери и ворота отпирались[306 - _С._Максимов._ Сибирь и каторга. II. С. 21.].

Упомянув выше о проделке с воображаемою разрыв-травою в Орловской губернии, считаем не лишним привести еще рассказ, показывающий, как простодушные кладоискатели попадались в обман, перенося напрасно значительные издержки, в соседнем нашему району Пермском крае.

Дело происходило в 1851 году в Оханском уезде, у крепостных людей гр. Строгановых. Один крестьянин рассказал секретно трем человекам из мастеровых, что он знает место, где скрыт клад на сумму до 70 тысяч рублей по старому курсу, и что к этому сокровищу приставлен караульным лесной, который за выдачу клада требует 1^1^/^2^ тысячи рублей легкой монетой, ведро хлебного вина и рыбный пирог в 10 фунтов. Чтобы проверить этот рассказ, двое мастеровых отправились с указателем клада на место и действительно в лесном колке близ муравейника и большой ели увидели в земле на незначительной глубине окованный железом ящик, но в то самое время, когда хотели вскрыть его, они услыхали из леса грозный голос, запрещавший им под опасением смерти делать это и вещавший, что если кто хочет получить клад, то приносил бы в полночь помянутое выше вознаграждение, а теперь ему, караульщику, выдавать клад некогда – он идет на войну. Чрез несколько времени кладоискатели со знатоком клада унесли и оставили около него 447 рублей ассигнациями, рыбный пирог и ведро вина и, отойдя от клада, услышали тот же голос: принесенное-де принято, но клада теперь они не получат: месяц молодой – будет им сильное увечье. Через две недели кладоискатели еще унесли 38 рублей, пирог и 1/2 в. вина, но неизвестный голос объявил, что клад выдаст тогда, когда получит остальную (до I^1^/^2^ тысячи) сумму. Повременив немного, кладоискатели решились осмотреть место, где видели ящик, но последнего уже не нашли, и обман обнаружился.

Подобные обманы в Пермском крае повторялись не один раз. Случалось и так, что в вырытых из земли ящиках находили вместо денег мелкие камни или разбитые стекла. Обманы выполнялись столь хитро, что кладоискатели редко уверялись в них и чаще относили свои неудачи к тому, что при вскрытии клада не соблюли сами какого-либо условия: например, усумнились в действительности клада, или не выдержали испытания, и оттого деньги превратились в камни или стекла[307 - Пермский край. Т. III. Пермь, 1895. С. 215-216.].

В заключение своей статьи нам остается коснуться еще одного вопроса: в чем именно заключались те действительные причины, которые породили в нашем народе веру в клады вообще и развили в последователях ее любовь к кладоискательству? Причины эти, по нашему мнению, совершенно одинаковы как для различных местностей нашего обширного отечества, так и для взятого нами района – Западной Сибири.

В старину, как известно, ни банков, ни сберегательных касс не было, а держать дома трудом нажитое добро было рискованно, и еще более было опасно пускать капиталы в оборот при внутреннем неустройстве общества, при постоянных нападениях неприятелей. «Сильные притесняли слабых, – замечает по этому поводу Н.Я. Аристов, – и отнимали их собственность; воры и разбойники нередко похищали имущество других, самовластие служителей правосудия доходило до того, что они вытягивали последнюю копейку с подсудимых. Поэтому умные люди старого времени считали самым практическим делом прятать деньги и ценные вещи как можно дальше от завистливого взгляда. Чтобы не подвергнуться неожиданному разорению, личным оскорблениям и преследованиям, чтобы обезопасить свое семейство на всякий случай и сохранить малую толику на черный день, они зарывали в землю имущество, нажитое потом и кровью.

Припоминая постоянную борьбу русских с финскими, татарскими и немецкими племенами, затем внутренние междоусобия и неустройства общественных порядков, каждый теоретически может сделать вывод, что кладов, зарытых в древнее время, должно быть громадное количество[308 - Упомянутая выше ст. профес. Аристова «Предания о кладах». С. 711.].

В Сибири поводы к сокрытию имуществ, кроме изложенных причин, усиливала еще и особенность юридических отношений между собой членов семьи. Здесь в имуществе, составляющем общее достояние семьи, полным его хозяином считается обыкновенно старший в семействе хозяин – неограниченный повелитель в доме. Он распоряжается всем общим достоянием семьи, как ему угодно. Отдельная собственность членов семьи, за исключением приданого жены, может существовать не иначе, как с согласия этого старшего члена. Всякий заработок того или другого младшего члена семьи идет в общую массу имущества – одно целое достояние семьи. При таких условиях семейного домостроя каждый член семьи старается скрыть часть своего приобретения или заработка на тот же черный день, а сам домохозяин прячет от домашних своих приобретаемые общими силами деньги то в чулок, то в перину, то в трубу, чтобы никто не знал. Иногда место сокрытия денег не объявляется даже при смерти, и спрятанное так и пропадает без всякой пользы для кого бы то ни было.

Несмотря на это, в Сибири весьма не редки случаи находок подобных кладов. Чаще всего такие клады обнаруживаются в подпольях, вышках и других темных местах жилых строений. Такие же клады встречаются иногда и на пашнях. Происхождение упомянутых кладов можно объяснить не чем другим, как приведенными семейными условиями сибирского простонародья. В большинстве случаев старые люди любили класть деньги в глиняные корчаги и зарывать их в землю. Подполья домов в этом случае представляли самые удобные места: так, например, в 1858 году в Пановской волости бывшего Омского округа крестьянин Василий Клепиков при перестройке дома вырыл под полом из земли две огромные корчаги, в которых оказалось 2505 пятикопеечных монет времен Екатерины и Павла. Клепиков был уверен, что клад этот зарыт его отцом[309 - Тобольск, губ. вед. 1858. № 32.]. Иногда же клад, находимый кем-либо из потомков спрятавшего и представлявший особую ценность, снова перепрятывался нашедшим в другое место. Подобный перепрятанный клад найден недавно (28 июня 1893 г.) в Логиновской волости Тарского округа. Крестьянка деревни Тереховой Акулина Полынская, спускаясь с горы вблизи деревни, заметила в склоне горы торчавший из земли черепок, потянула его и вытащила вместе с ним следующие серебряные вещи: 1) два сосуда в форме гладких полукруглых чаш или ковшей без ручек весом каждый в 34 золотника; 2) два сосуда в форме ковшей с рельефными на дне изображениями неизвестного зверя весом каждый сосуд по 33 золотника; 3) два слитка в виде продолговатых полос весом оба в 92 золотника и 4) двадцать мелких серебряных бухарских монет. Положение вещей, едва прикрытых землею, ясно намекало на то, что первоначальная находка их была сделана в другом месте[310 - Ежегодник Тоб. губ. музея. Вып. I. 1883. – (Зам. в текущ. хронике).].

Таковы в общих чертах причины, вызвавшие в наших предках верования в клады и любовь к кладоискательству, так сказать, с житейской, обыденной стороны; с научной же точки зрения дело представляет некоторые другие особенности.

Если современные раскопки археологами сибирских курганов и сообщения о находимом в них дают для науки много богатого материала, то не менее ценного материала для нее может представлять и изучение местного кладоискательства. С этой точки зрения особый интерес сосредоточивается на народных преданиях. При изучении духовной жизни народа эти предания насколько ценны для историка, настолько же ценны и для психолога и поэта. Некоторые исследователи не без основания в преданиях о кладах видят политико-экономический смысл русского народа. «Предание, – по замечанию Т.Н. Грановского, – не заботится о верности, но в нем есть истина другого рода: в нем высказываются любовь и ненависть народа, его нравственные понятия, его взгляд на собственную старину». Мы знаем, что русское простонародье не может вспоминать своего прошедшего полной материальной обеспеченностью, и поэтому нет ничего странного в том, что наш крестьянин и до последней поры мало верит, чтобы можно было скоро разбогатеть своим трудом: «от трудов праведных не наживешь палат каменных», – говорит он в пословице своей. У сибиряка так же, как и у всякого российского человека, мнения о собрате своем, нажившем богатство, чаще всего сводятся к тому, что последнему посчастливилось найти клад; в других же случаях он относит это к какому-нибудь нечестному делу. В упомянутом нами труде _«О_ кладах» В.Н. Витевского встречается, между прочим, такое замечание: «Особенно любопытно то обстоятельство, что все предания о кладах под влиянием христианства получили легендарный характер чисто в русском духе. Стенька Разин, Кудеяр, брат Разина Иван и другие разбойники, зарывая клад, оставляют в местах сокрытия клада или святые иконы, или милостыню нищим, и самый клад по большей части зарывают ни для купца, ни для боярина, а для людей бедных, простых, неопытных, для детей и тех, которые гонимы другими и претерпевают напрасно побои и притеснения, словом, в преданиях о кладах отразился тот же взгляд народа, что и в его бытовых сказках о богатстве и бедности, о правде и кривде, о трех братьях, о трех сестрах и снохах, о мачехе и падчерице и других, где бедные и правдивые, гонимые братьями и притесняемые криводушными, младшие, преследуемые старшими, слабые – сильными, в конце концов торжествуют и выходят победителями[311 - _Витевский._ «Клады...». С. 422. – В «Живой старине» (1890. Вып. II. С. 139) Ив. Мамакиным рассказывается, между прочим, следующее предание о Стеньке Разине, записанное им в Лукояновском уезде Нижегородской губернии. «В «Орловом кусте» обитала атаманша Марина-безбожница, а в «Чукалах» жил Стенька Разин. Местности эти в то время были покрыты непроходимым лесом. Марина со Стенькою вела знакомство, и вот когда Марина вздумает со Стенькою повидаться, то кинет в стан к нему, верст за шесть, косырь, а он отвечает: «Иду-де», и кинет к ней топор. Марина эта была у него первой наложницей, а прочих до 500 и триста жен. И не могли Стеньку поймать. Поймают, посадят в острог, а он попросит в ковшичке водицы испить, начертит угольком лодку, выльет воду – и поминай как звали. Уже товарищей его всех переловили и разогнали, а он сам ушел и спрятался на берегу между Окой и Волгой, и до сих пор там живет, весь оброс мохом, не знать ни губ, ни зубов. Не умирает же он от того, что его мать-земля не принимает. И оставил этот разбойник здесь клад, под корнями шести берез зарыл его. А узнали про это вот как: сидел один мужичок в остроге вместе с товарищем разбойника. Вот тот и говорит ему: «Послушай, брат, в таком-то месте лежит клад, мы зарыли его под корнями шести берез, рой его в такое-то время». Стало быть, уж он не чаял, что его выпустят на вольный свет, а может быть, раскаялся и дал зарок. Вышел этот мужик из острога указанное место, а березы уже срубили и корней не знать; рассказал он про это всему селу, поделали щупы, однако клада не нашли, а клад-то, говорят, все золото да серебро – целые бочки».]. Любопытен также в этом отношении рассказ, записанный Н.Я. Аристовым. В одном доме была женщина в загоне, нелюбимая в семье; ей не позволяли даже участвовать в общем деревенском веселье и играх, и потому она больше сидела дома. Как только останется она наедине, вдруг завоет в трубе ветер и послышится голос: «Упаду – расшибусь!»... Когда она рассказала о том родным, те подняли ее на смех и обругали. Страх одолел несчастную женщину, и она рассказала о том своей соседке, которая научила ее, как пособить горю. «Ты возьми, – говорит, – белую скатерть, расстели около печки, поставь хлеба-соли, и как только заговорит в трубе голос, ты скажи: «Упади-расшибись на хлеб да на соль, да на добрые годы!». Припасла все это молодуха, сидит одна-одинешенька по-прежнему, а клад не является, перестал совсем голосить в трубе, так что она о нем и забывать стала. Сидит она однажды вечером, задумавшись, вдруг завыло в трубе сильнее прежнего: «Упаду – расшибусь!»... Сначала молодуха оробела, потом оправилась и тотчас разостлала скатерть и проговорила по совету соседки немудрые слова. Клад рассыпался из трубы серебром прямо на скатерть[312 - Упомянутая выше ст. Аристова. С. 727.].

Нельзя, однако ж, не заметить, что в русском народе, особенно в сибиряках, вера в клады начинает слабеть. Признаки этого мы видим в позднейших рассказах о находках кладов. Не далее, как в прошлом году, одна из сибирских газет передавала следующий случай.

«Недавно в селе Ладейках, около Красноярска, умер крестьянин, оставив большие деньги. О том, как достались они ему, рассказывают странную историю. Крестьянин этот несколько лет тому назад увидел во сне какого-то старика, который три раза снился мужику и каждый раз говорил ему, чтобы он шел в соседнюю деревню Ботой и там бы нанялся копать подвал, где найдет клад, который он советовал взять ночью. Мужик долго не верил этому и не поддавался на внушения сна, но после третьего появления загадочного старика он не выдержал и пошел в Ботой, где действительно ему удалось наняться за 2 рубля копать подвал.

Долго рыл мужик этот подвал, но никакого клада не находил; наконец подвал был вырыт, оставалось только выбросить лопаты три земли, которая, как на грех, не поддавалась на лопату, но два-три усилия – и звук металла возвестил мужику, что здесь-то и лежит так долго ожидаемый клад. Мужик, конечно, бросил лопату и стал действовать руками и действительно обрел котелок с золотыми. Помня наставление старика, явившегося ему во сне, не брать клад днем, он снова зарыл его в землю, а ночью взял его и вот это-то золото послужило основанием к богатству мужика, который с тех пор и зажил со своею старухою в довольстве»[313 - Тобольск, губ. вед. 1895. № 6. С. 91. – (Известие о кладе заимствовано из газеты «Енисей»).].

По времени это одно из преданий более позднего происхождения и, как видим, во многом уже лишено той мифической окраски, какая придавалась подобным преданиям нашими предками: в нем уже не упоминается ни приставника в виде дьявола, ни разрыв-травы, ни Воскресенской свечи, а дело обходится проще – одним только сновидением счастливца, которому клад отдается добровольно.

Очевидно, русский человек начинает доживать до той поры, когда и вера в клады, и предания о них будут считаться лишь характерной чертой былого времени...




МОНАХИНЯ ПРОКЛА. КНЯЖНА ПРАСКОВЬЯ ГРИГОРЬЕВНА ЮСУПОВА (НОВЫЕ МАТЕРИАЛЫ ДЛЯ БИОГРАФИИ)







С именем монахини Проклы в прошедшем столетии томилась в заточении при одном из старых сибирских монастырей дочь известного любимца Петра Великого, «генерал-аншефа, сенатора и первоначальствующего члена государственной военной коллегии», князя Григория Дмитриевича Юсупова, молодая княжна Прасковья Григорьевна.

Ссылка в Сибирь княжны не была, однако ж, прямой переменой для нее блеска и роскоши родимых палат на мрачную келью монастырской «колодницы»: судьба определила ей испытать прежде заключение в Тихвинском девичьем монастыре Новгородской епархии. Это заключение продолжалось более четырех лет и закончилось тем, что княжна увезена была в Петербург, чтобы чрез короткое время выслушать в Канцелярии тайных розыскных дел последнее грозное решение императрицы Анны о наказании ее «кошками», пострижении в монахини и новой отправке уже «в дальний, крепкий девичий монастырь до кончины жизни неисходно».

Таким монастырем избран был Введенский девичий монастырь, состоявший при Далматовском Успенском мужском монастыре Тобольской епархии.

Пребывание княжны Юсуповой в Тихвинском монастыре давно уже известно из очерка Г.В. Есипова[314 - Княжна Прасковья Григорьевна Юсупова // Русс. слово. 1862. № 3. С.1–30; Люди старого века. Спб., 1880. С. 332–376.], но полной биографии ее до сего времени не существует[315 - Кроме упомянутого очерка, известна еще статья: Д. _Мордовцев._ Княжна Прасковья Григорьевна Юсупова, в монахинях Прокла // Русские женщины нового времени. Спб., 1874. С. 299–318. – Этой статьи мы не видели.]. В известном «Собрании жизнеописаний Юсуповых», изданном одним из потомков этого рода[316 - О роде князей Юсуповых: Собрание жизнеописаний их, грамот и писем к ним российских государей с XVI до половины XIX века и других фамильных бумаг с присовокуплением поколенной росписи предков князей Юсуповых с XIV века. Ч. 1. Спб., 1866. 191+2 прил.; Ч. II. Спб., 1867. ХШ+421+IV с. – Это издание составляет теперь библиографическую редкость, и нам стоило больших хлопот добыть его у одного из московских антиквариев.], судьба несчастной княжны передается всего двумя-тремя характерно-отрывочными замечаниями. Между прочим говорится:

«...Единственная дочь княгини Анны Никитичны, княжна Прасковья Григорьевна, некогда в детстве ласкаемая Петром Великим, увлекаясь пылкостью нрава, выказывала легкомыслие в разговорах, и в крутое Бироново время навлекла на себя негодование императрицы за несколько неосторожных слов, может быть, перетолкованных и преувеличенных наговорами...»[317 - О роде князей Юсуповых: Собрание жизнеописаний их, грамот и писем к ним российских государей с XVI до половины XIX века и других фамильных бумаг с присовокуплением поколенной росписи предков князей Юсуповых с XIV века. Ч. 1. Спб., 1866. С. 103, 104.].

«...Княжна Прасковья Григорьевна по кончине матери (в 1735 г.) приняла пострижение в монастыре с именем Мавры и чрез три года скончалась, не дожив до царствования императрицы Елисаветы Петровны...»[318 - О роде князей Юсуповых: Собрание жизнеописаний их, грамот и писем к ним российских государей с XVI до половины XIX века и других фамильных бумаг с присовокуплением поколенной росписи предков князей Юсуповых с XIV века. Ч. 1. Спб., 1866. С. 106-107. – В другом месте (С. 112) временем смерти княжны означен 1740-й год, т.е. год, предшествовавший воцарению цесаревны Елизаветы Петровны (25 нояб. 1741).].

Быть может, память несчастной княжны предается забвению родственным ей автором приведенных строк с невинным желанием не дать потомкам повода к смутным мыслям и тяжким воспоминаниям о своих предках, но история ко всем беспристрастна: род князей Юсуповых принимал участие в событиях, утверждавших Россию более трех веков, и имена их, несомненно, найдут для себя оценку как по замечательным подвигам мужества, так и по многим блистательным свидетельствам гражданской деятельности, которыми они знаменовали себя, но это не даст историку повода замалчивать прошлое тех лиц знаменитого рода, жизнь которых сложилась неудачно.

Благодаря, однако ж, очерку Г.В. Есипова, составленному по архивному делу Канцелярии розыскных дел, пребывание княжны Юсуповой в Тихвинском монастыре и поводы ссылки в Далматов монастырь раскрыты гораздо ранее издания упомянутых «жизнеописаний», но жизнь княжны в Сибири остается малоизвестною. Очерк Есипова, упоминая распоряжение Тайной канцелярии, последовавшее на первых порах далматовского заключения, о наказании княжны «шелепами»[319 - «Шелеп» – плеть, нагайка. _–_Прим._Издателя_] и содержании «в ножных железах» заканчивается лишь одним замечанием: «кончила ли жизнь княжна Прасковья Григорьевна в том монастыре, или была освобождена – из следственного дела не видно».

Не раскрывает, к сожалению, этой тайны и сибирская архивная старина, сокращенная, как известно, в значительной степени беспощадными пожарами, но недавно в одном из тобольских архивов – именно архиве местной духовной консистории – нами найдено не лишенное высокого исторического интереса дело 1737 года, носящее заглавие: «О бывшей КНЯЖНЕ Прасковье Юсуповой, которая в монашестве наречена Проклой и сослана в Долматовский монастырь за важное преступление».

Дело это не номеровано, но по архивной описи в нем показано 154 листа; то же число листов означено и на оторванной обложке его; в самом же деле сохранилось только 122 листа: средина и конец этой драгоценности утрачены, а с ними затеряны и следы многого из любопытных подробностей – как дальнейших страданий, так и последнего исхода, закончившего мучения несчастной княжны. Тем не менее и в настоящем виде дело дополняет грустную биографию невольной монахини новыми материалами, которые навсегда снимают с нее неправильно приданное и никогда не носимое ею имя Мавры, считая ее в живых, вопреки заверения «жизнеописаний» Юсуповых, более почти на двадцать лет – до последнего времени царствования императрицы Елисаветы.

Досадная неполнота дела лишает нас возможности дать полный очерк долговременного пребывания Юсуповой в Сибири[320 - Во время составления настоящей статьи известный исследователь пермского края А.А. Дмитриев любезно сообщил нам, что о ссыльной княжне Юсуповой, в монашестве Прокле, в «Пермских губерн. ведом.» давно была напечатана статья протоиер. Гр. Плотникова (покойного) – «Ссыльные в Долматовском монастыре» (1869. № № 33–35 и 39), где говорилось также и о ссыльном графе Петре Апраксине. «Но «Губерн. ведом.» за 1869-й год, – прибавил Алекс. Алекс., – в Перми достать невозможно. Я знаю об этой статье только по указателю Д.Д. Смышляева, из которого нельзя видеть даже времени ссылки упомянутых лиц, не говоря уже о каких-либо подробностях. Упомянутая статья теперь составляет большую редкость и известна лишь завзятым библиофилам, почему увидеть в печати найденные вами материалы об Юсуповой весьма интересно».], а потому, напомнив в общих чертах, что известно о родословной княжны и событиях, предшествовавших сибирской ссылке, мы приведем здесь эти отрывочные материалы в том неприкосновенном виде, какой дан им полтора века назад их жестокими авторами.




I

Род князей Юсуповых ведет начало от Юсуфа, владетельного князя Ногайской орды, отца казанской царицы Сумбеки или Сююнбеки, бывшего в постоянных дружеских сношениях с царем Иоанном Грозным.

По грамотам Иоанна к Юсуфу и Юсуфа к Иоанну, хранящимся в Московском государственном архиве, видно, что Юсуф был прямой потомок знаменитого Тамерланова полководца Эдигея Мангита – вождя и князя Ордынского. В одном древнем родословном свитке конца XVII века указание предков Юсуфа восходит до Абубекира, правившего после Магомета всем мусульманским родом, хотя по другим известиям[321 - Кроме упомянутого выше издания «О роде князей Юсуповых», немало сведений для генеалогии их можно встретить в прекрасном труде нашего ориенталиста В.В. Вельяминова-Зернова «Исследование о Касимовских царях и царевичах» (Спб., 1864), в «Продолж. древней Российск. Вивлиоф.» (ЧЧ. VIII–X) и др. изд.] это был не Абубекир, тесть Магомета, а соименный ему чрез три века Абубекирбен-Райок, также правивший всеми мусульманами с титулом Эмира ель-Омра, князя князей и султана султанов. Потомки последнего были правителями, султанами с царской властью в разных местах: в Дамаске, Антиохии и др. Один из них Термес, теснимый враждебными обстоятельствами, переселился на север от Аравии к берегам Азовского и Каспийского морей, где, по преданию, между Волгой и Яиком была его родина, и был основателем сильной Ногайской орды. Что же касается прямого предка Юсуфа, полководца Эдигея, то последний при возникших междоусобиях в Большой Орде, сохраняя независимость, отклонился к югу и при Черном море занял земли, еще с XIII века заселенные ногайскими татарами, где и положил основание Крымской орды. Правнук Эдигея Муса-Мурза, сделавшись верховным правителем сильной Ногайской орды, начал постоянные сношения с российскими государями и был союзником Великого Князя Иоанна III. В 1481 году, поднявшись с ногайским ополчением вверх по Яику, он вспомоществовал шурину своему тюменскому князю Иваку[322 - Источники XVI в. нередко называют татар Сибири ногайцами. Упомянутый Ивак, главный хан Шибанской орды, владевший ранее в Средней Азии Туркестаном, утвердившись на рр. Ишиме и Иртыше, принудил более ранних насельников тех мест ограничиться р. Турой. Вскоре после этого он изгнал их и с берегов Туры, а сам засел в городе ЧингиТуре, переименованном впоследствии русскими в Тюмень, и вошел отсюда в непосредственные сношения с ханами Ногайской орды, женившись на сестре Муса-Мурзы. – _Карамзин._ История госуд. Российского. Изд. Смирдина. Т. VI. Прим. 240. – Следовательно, жена тюменского хана Ивака была родною теткою родоначальника Юсуповых – Юсуфа. ][323 - Полное имя хана, именуемого в русских летописях и документах Ибаком (Иваком), – Сайид Ибрахим хан. Он принадлежал к династии сибирских шейбанидов и правил в 1469–1495 годах Шейбанидским Сибирским ханством. В 1481 году, после разгрома хана Большой Орды Ахмада, Сайид Ибрахим объявил себя верховным ханом Джучидского государства, наследником Золотоордынского престола. _–_Прим._Издателя_] разгромить Кипчатское государство и совершенно ослабить так называемую Золотую Орду. По восточному обычаю Муса-Мурза имел пять жен. От первой из них Конедозы, или Кондазы, именуемой в родословных царицею, Юсуф считается пятым сыном.

Юсуф был одним из могущественных ордынских владетелей. Ногайская орда кочевала тогда от южных берегов Яика до Волги и управлялась верховным князем и князьями, подвластными ему, над которыми Юсуф был верховным правителем. Двадцать лет Юсуф был постоянным союзником царя Иоанна Васильевича, которым по просьбе Юсуфа доставлялись последнему не только оружия, панцыри, шубы на мехах горностаевых, но даже бумаги, краски и уборы для дочерей. Такие отношения существовали между ними до тех пор, пока Казань не послужила полем раздора, а взятие в плен русскими войсками дочери Юсуфа, казанской царицы Сумбеки[324 - Перевороты судьбы красавицы Сумбеки, жены трех казанских царей и матери четвертого, плененного русскими вместе с нею, делают ее драматической личностью. При всех треволнениях Сумбека была столь очаровательна, что в русской молве считалась волшебницею, чародейству которой приписывались и все неудачи русских при осаде Казани. Жизнь ее, переданная в истории, сделалась предметом поэзии: так, она является героинею в поэме Хераскова «Россияда», главным лицом в трагедии Грузинцева «Покоренная Казань», в трагедии Глинки «Сумбека, или Падение Казани» и т.п.] с малолетним сыном Утемиш-Гиреем и крещение последнего в Москве не поставили их совершенно в враждебные отношения, обострявшиеся сильным родством Юсуфа с Астраханью, Крымом и Сибирью[325 - По Карамзину Карамзин. История госуд. Российск. 1819. Т. (Т. IX. Прим. 658) Ак-Мурза, сын Юсуфа, был женат на дочери популярного сибирского царя Кучума.]. Раздраженный Юсуф писал Грозному, что с того дня, как царь отказал ему в возвращении внука и дочери, «дружба умерла!».

Негодование Юсуфа обрушилось на русского посла Петра Тургенева. Юсуф приказал наложить на него оковы и расхитить его имущество. Но в феврале 1555 года в Москве получено было известие о смерти Юсуфа. С того времени прерванные дружеские отношения с Москвою были снова возобновлены сначала предприимчивым братом Юсуфа Измаилом, а затем старшим сыном Юсуфа Юнусом. По смерти последнего, желая более упрочить свои отношения к Москве, Измаил в 1563 году отправил других сыновей Юсуфа – Иль-Мурзу и Ибрагима-Мурзу в Москву в виде заложников верности ногайцев. Царь Грозный принял их благосклонно и по степени рода их наделил обширными поместьями: им пожалованы были многие села и деревни в Романовском округе с подчинением поселенных в них служилых татар и казаков.

С того времени Россия навсегда уже стала отечеством для потомков славного Юсуфа.

Правнук Юсуфа и внук Иль-Мурзы Абдул-Мурза был известен в русских войсках за храброго полководца, особенно же в войны 1670-х годов с турецким султаном и крымским ханом. Будучи владельцем значительного богатства, Абдул-Мурза навлек на себя гнев царя за то, что накормил у себя в постный день гусем патриарха Иоакима, был бит кнутом и лишен имений[326 - Об этом случае в царствование Екатерины вспомнил однажды, весьма кстати, правнук Абдул-Мурзы, кн. Н.Б. Юсупов. Обедая за столом императрицы, он неожиданно был спрошен: знает ли, как разрезать гуся? «Как не знать, ваше величество, – отвечал Юсупов, – эта птица давно нам знакома и дорого обошлась нашему роду: предок мой поплатился за нее половиною своего имения». – Юсуповы // Дм. _Бантыш-Каменский._ Слов, достопам. людей. Ч. 2. Спб., 1847.]. Но вскоре после этого Абдул-Мурза просил крещения и, приняв христианство, получил имя Димитрия Сеюшевича (по отцу) с прозванием Юсупово-Княжево и титул князя вместо татарского мурзы[327 - В «Российском Гербовнике» (Ч. III: отд. 1. С. 2) помещено следующее описание герба рода князей Юсуповых, выданное сенатом д.т.с. кн. Н.Б. Юсупову 4 июня 1804 г.: «В щите, разделенном на шесть частей посредине, находится малый щиток, имеющий в верхней части в зеленом поле княжескую шапку и под нею, в красном поле, четыре шестиугольные серебряные звезды, окружающие серебряную луну, рогами обращенную в правую сторону. На поверхности сего щитка второй маленький щиток голубого цвета с изображением в нем шестиугольной серебряной звезды. В первой части большого щита, в зеленом поле, ездок с поднятою вверх шпагою и с золотым щитом, скачущий на белом коне в левую сторону. Во второй части, в золотом поле, муж, одетый в татарское платье, держит в правой руке молоток. В третьей части, в голубом поле, натянутый золотой лук с стрелой, летящею вверх. В четвертой части, в золотом поле, и в пятой части, в серебряном поле, изображены по одному льву натурального цвета. В шестой части, в голубом поле, серебряный елень, бегущий влево. Щит покрыт мантиею и шапкою, принадлежащими княжескому достоинству. Щитодержателями поставлены два льва, в сторону смотрящие» (О роде князей Юсуповых: Собрание жизнеописаний их, грамот и писем к ним российских государей с XVI до половины XIX века и других фамильных бумаг с присовокуплением поколенной росписи предков князей Юсуповых с XIV века. Ч. II. Спб., 1867. С. 412-413).]. Пожалованный в стольники, он женился на богатой вдове Катерине Яковлевне Сумароковой и чрез этот брак еще увеличил свое богатство. Князь Димитрий Сеюшевич скончался в 1694 году и оставил после себя трех сыновей.

Младший из сыновей Димитрия Сеюшевича князь Григорий Дмитриевич, в колыбели еще пожалованный от царя Феодора Алексеевича стольником, был товарищем игр Петра Великого, а впоследствии и ближайшим сподвижником славных деяний его. Числясь в регулярном войске, в драгунском полку, Григорий Дмитриевич неоднократно был в походах и на приступах. В замечательной надписи на гробнице его (в Московском Богоявленском монастыре), между прочим, говорится: «Известна стала служба его в разных походах, на боях полевых и городовых приступах; под Азовом дважды и дважды под Нарвою, под Канцем, под Митавою, под Лесным, под Полтавою и Переволочным, при взятии оставшегося по Полтавской баталии Шведского корпуса, под Выборгом, на Турецкой акции, под Штетином, под Тоннингом, при взятии фельдмаршала Штейнбока с его войски на Наре, при взятии фрегата и галер и во всех нарвских походах, где лейб-гвардия была, и потом в Персидскую экспедицию не без характера же воинских подвигов пребыл; ранен в правую руку и в левую ногу под Лесным...»[328 - О роде князей Юсуповых: Собрание жизнеописаний их, грамот и писем к ним российских государей с XVI до половины XIX века и других фамильных бумаг с присовокуплением поколенной росписи предков князей Юсуповых с XIV века. Ч. II. Спб., 1867. С. 369-370.]. После взятия Азова, участвуя в торжественном въезде Петра в Москву, князь Г.Д вступил там в брак со вдовою стольника князя Львова княжной Анной Никитичной и имел от этого брака сыновей Бориса, Григория и Сергия и дочь Прасковью Григорьевну.

Во все время царствования Петра I князь Г.Д. был ревностным исполнителем самых разнообразных поручений монарха в кораблестроении и мореплавании; кроме того, Г.Д. нередко поручалось управление розыскными комиссиями. При погребении Петра князь Юсупов был в числе трех маршалов, следовавших за гробом государя пред императрицею. По восшествии на престол Екатерины I, в самый день учреждения ордена св. Александра Невского, Г.Д. был одним из первых, пожалованных государынею, кавалеров. По кончине Екатерины Юсупов пользовался таким благоволением юного императора Петра Второго, что получил от него в подарок обширный дом в Москве, пожалован в подполковники Преображенского полка, в котором сам государь считался полковником, и получил же в потомственное владение многие из отписанных в казну деревень Меншикова в Белогородской губернии. При восшествии на престол императрицы Анны, князь Г.Д. исполнял многие важнейшие поручения императрицы, был пожалован в генерал-аншефы и утвержден сенатором, состоя с 1727 года первенствующим членом государственной военной коллегии.

Тем не менее биография преданного слуги Петра Великого и основателя колоссального впоследствии богатства рода князей Юсуповых наряду с подвигами не лишена и мрачных эпизодов, говорящих за то, что Григорий Дмитриевич был человеком сурового характера и заботился прежде всего о своем благосостоянии. Так, например, в 1717 году он обвинил в различных злоупотреблениях князя Кольцова-Масальского[329 - Родословие князей Кольцовых-Масальских // Всем. Иллюстр. 1880. Т. XXIV. № 609.] и этим путем после казни последнего Петром получил себе часть имения князя; ведя же провиантские и интендантские дела, не упускал случаев увеличивать свое и без того огромное состояние, к которому при Петре II были добавлены еще многие из отписанных в казну имений князей Прозоровских[330 - Родословие князей Прозоровских // Всем. Иллюстр. 1877. Т. XVII. № 40.].

Князь Григорий Дмитриевич скончался 2 сентября 1730 года в Москве среди своего семейства: супруги Анны Никитичны, сыновей Бориса, Григория и Сергия Григорьевичей и дочери княжны Прасковьи Григорьевны. В духовном завещании своем, подписанном в самый день кончины, предоставляя трем сыновьям разделить недвижимое его имение по равной части и движимое полюбовно, он писал: «А жене моей княгине Анне Никитишне из недвижимого ж моего имения подмосковная вотчина сельцо Толбино да приданые ее вотчины, тако ж, которые по резолюции правительствующего сената отданы ей по наследству после племянника ее Федора Акинфова и которые на имя ее покупаны, в котором недвижимом учинить ей наследницею дочь нашу княжну Прасковью, или кого она похочет... а ежели жена моя, или кто из детей моих завет мой презрит, и в чем-либо будет кто прекословить, да будет моя отеческая клятва»[331 - О роде князей Юсуповых: Собрание жизнеописаний их, грамот и писем к ним российских государей с XVI до половины XIX века и других фамильных бумаг с присовокуплением поколенной росписи предков князей Юсуповых с XIV века. Ч. II. Спб., 1867. С. 367–368.].

Умирающий отец словно предвидел, что последнее завещание его в отношении единственной дочери не сбудется никогда: не прошло и сорока дней по смерти его, как княжна Прасковья Григорьевна увезена была за конвоем солдат в Тихвинский девичий монастырь и при посредстве тихвинского архимандрита Феодосия, под начальством которого состоял монастырь, сдана на руки игуменье Дорофее со строгим наказом держать накрепко и никого не допускать[332 - Люди старого века. С. 332.].

Но родословная несчастной княжны выйдет неполною, если мы не коснемся сведений о других современных ей родственниках.

Старший брат княжны князь Борис Григорьевич, имея 22 года, по повелению Петра I был отправлен в 1717 году во Францию для обучения в Тулонском училище гардемаринов, хотя приобретенное там образование и не открыло для него морской службы. По возвращении из-за границы князь Б.Г. в 1730 г., незадолго пред смертью отца, пожалован был императрицею Анною Иоановною «чином действительного камергера с рангом действительного генерал-майора», а в начале 1736 года назначен московским губернатором. В начале 1742 г. князь Б.Г. переселился в Петербург, где в 1744 г. был пожалован в действительные тайные советники и вскоре назначен президентом коммерц-коллегии. Вообще царствование Елизаветы Петровны было для князя порою быстрого служебного возвышения и вместе исполнения важнейших поручений[333 - Арх. кн. Воронцова. Кн. 6. М., 1873. С. 103, 175, 272, 319.]. В 1748 г., когда по случаю отъезда императрицы в Москву, поведено было следовать туда же сенату и синоду, а в Петербурге быть сенатской конторе, то главным начальником последней до возвращения императрицы поручено быть князю Борису Григорьевичу. В 1750 г. на него возложено было главное начальство над сухопутным кадетским корпусом. Управление этим главнейшим рассадником военного образования, приготовившим России героев Кагула и Рымника, оставалось за Юсуповым почти до самой смерти (1 марта 1759 г.). Состоя в браке с дочерью стольника И.М. Зиновьевой, князь Б.Г. оставил после себя сына Николая Борисовича, дожившего до царствования императора Николая Павловича и бывшего одним из образованных людей своего времени[334 - Князь Н.Б. до службы по министерству иностранн. дел много путешествовал по Европе, запасаясь обширными сведениями и знакомясь с тогдашними европейскими знаменитостями. Во времена Екатерины II он состоял посланником при многих иностранн. дворах. В 1791 году ему поручено было управление театрами. В царствование императора Павла он состоял в чине дест. тайн, советника и был президентом мануфактур-коллегии и вместе министром департамента уделов. Замечательно, что князь Н.Б. назначаем был верховным маршалом при трех коронациях императоров: Павла, Александра I и Николая I. О деятельности Н.Б. по управлению театрами заключаются некоторые сведения в ст. «Историчес. вестника» за 1890 г. (XXXIX. С. 612–624). Князь был женат на одной из племянниц известного Потемкина-Таврического Татьяне Васильевне Энгельгардт, общество которой состояло из таких знаменитостей, какими были Державин, Крылов, Жуковский, Пушкин; в нем же нашла в свое время приют и дочь сибирского изгнанника Прасковья Лупалова, известная Параша-Сибирячка, прибывшая в 1804 году в Петербург для испрошения помилования своему отцу. (О роде кн. Юсуповых. I. С. 173–174). Известное стихотворение Пушкина «К вельможе» (1830) написано по адресу князя Н.Б. В «Записках кн. Н.С. Голицына», между прочим, говорится: «Во время коронации Николая Павловича, князь Н.Б. был одним из немногих тогда старинных русских вельмож, представителей времен Екатерины, и одним из первых богачей России. Сын его, князь Борис Николаевич, средних лет, в это время сватался, или был женихом 17-летней красавицы Зинаиды Нарышкиной, впоследствии по смерти его во втором браке графинею Шоводе-Серр. Бал, данный Н.Б. Юсуповым, был богат, как он, но и еще более – оригинален, как и сам он» (Русск. Стар. 1881. Т. XXX, янв. С. 38–39).], и четырех дочерей, из которых младшая Евдокия Борисовна была в супружестве с Петром Бироном, владетельным герцогом Курляндским[335 - Старшая княжна Елисавета Борисовна была в 1764 г. выдана в замужество за генерал-майора кн. Голицына вторая кн. Александра Борисовна в том же году – за генерала Измайлова и третья кн. Анна Борисовна в 1771 г. – за камергера Протасова.].

Два других брата княжны жили недолго: младший брат Сергей Григорьевич скончался в цветущих летах в 1734 году, средний же брат Григорий Григорьевич, будучи полковником Олонецкого полка и неся труды походной жизни, умер в 1734 году.




II

Никто не знал причины ссылки княжны; не было объяснено ее и в указе сената, при котором привезена княжна в Тихвинский монастырь. В Москве по этому поводу передавались разные сведения: одни говорили, что княжна, походившая суровостью характера на покойного отца, сослана за то, что открыто интриговала за возведение на престол цесаревны Елисаветы Петровны; другие же объясняли ссылку ее виною отца, который будто бы был в числе лиц, искавших ограничения самодержавия императрицы Анны Иоанновны. Но все это были слухи, к которым многие прибавляли еще семейную интригу старшего брата княжны Бориса Григорьевича, ненавидевшего сестру и хотевшего воспользоваться всем имением. Против первых сведений существуют, однако ж, опровержения: известно, что при восшествии на престол императрицы Анны некоторые из членов верховного совета замышляли ограничить самодержавие, но князь Г.Д. Юсупов не только не принадлежал к числу последних, но выступил, напротив, одним из главных защитников самодержавия; когда же всесильные князья Долгоруковы подверглись опале, князю Юсупову было поручено следствие о казенных вещах, захваченных бывшею невестою Петра Второго, вскоре после чего он по особенному благоволению к нему императрицы возведен был даже, как замечено выше, в звание генерал-аншефа[336 - О роде князей Юсуповых: Собрание жизнеописаний их, грамот и писем к ним российских государей с XVI до половины XIX века и других фамильных бумаг с присовокуплением поколенной росписи предков князей Юсуповых с XIV века. Ч. I. Спб., 1866. С. 94–95, 105.]. Что же касается до интриг княжны за возведение на престол Елисаветы Петровны, то это сведение заслуживает большего вероятия, хотя по вступлении на престол Елисаветы, снявшей кару страданий в ссылке большинства жертв прошедших царствований, милости новой императрицы и не коснулись несчастной Прасковьи Григорьевны. Можно думать, что ненавидевший княжну брат Борис Григорьевич, достигший в царствование Елисаветы Петровны положения одного из знатнейших русских вельмож, имел полную возможность отстранить от своей сестры все возможные для нее со стороны императрицы милости.

В Тихвинском монастыре княжна принята была, как простая колодница. На первый раз игуменья Дорофея поместила ее у себя в келье, отведя угол за занавеской у дверей. Бедная кровать, деревянный стол и стул составляли всю незатейливую обстановку невольного новоселья княжны; присутствие же уродливой по наружности крепостной девки, калмычки Марьи, привезенной с княжною для услуг в монастыре, дополняло украшение ее нового жильца. Осмотревши убогую келью, княжна горько зарыдала и, не говоря ни с кем ни слова, закуталась в одеяло, продолжая стонать и плакать. Но вскоре обстановка княжны несколько изменилась. Познакомившись ближе с игуменьею и узнав, что в монастыре есть отдельная келья, где жила ранее какая-то ссыльная Калушкина, вызванная недавно императрицею ко двору, княжна, чтобы избавиться от постоянного надзора игуменьи, стала просить последнюю поместить ее в ту келью, а если можно, то и продать ей. Игуменья съездила для соглашений по этому вопросу с подьячими Архиерейского приказа в Новгород, и келья уступлена была за 30 рублей.

Уезжая в Новгород, игуменья приставила к княжне присмотрщицей некую Анну Юленеву. По тем сведениям, какие рассказаны Г.В. Есиповым с подлинного дела Тайной канцелярии[337 - Люди старого века. С. 334–337, 341, 344, 345 и др.], этой Юленевой пришлось впоследствии иметь важную роль в дальнейшей участи княжны, а потому, говоря о жизни последней в Тихвинском монастыре, нельзя не ознакомиться и с биографией Юленевой.

Юленева была дочь кузнеца, проживавшего в Тихвинском посаде и умершего в 1700 году. Мать ее, по смерти отца оставшись владетельницею дома и имущества, занялась торговлею съестными припасами, приучив к тому же и дочь свою Анну. В 1716 году вдова-кузнечиха умерла, и Анна Юленева осталась полною хозяйкою. Главный сбыт съестных припасов Юленевой был в Введенском монастыре, и Анна пользовалась особенным доверием монахинь. Игуменья монастыря, у которой бывали нередко тайные пирушки, весьма часто нуждалась в содействии Анны при устройстве пирушек, и благодаря этому Анна посвящена была во все тайны закулисной монастырской жизни; та же Анна приглашена была игуменьей и для присмотра за княжной.

– Не бойся, Аннушка, – говорила ей игуменья, – труды твои не пропадут: ссыльная – важная персона, княжна Юсупова. Она послана к нам под начал, мне нужно смотреть за ней, ты девка верная... Потрудись для меня!

 Да как же, матушка, дом-то покинуть, чем кормиться-то? – возразила Анна.

 Ничего твоего, Аннушка, не пропадет; чем кормиться – не тужи! Княжна богата, у нее свои харчи, княжеские. Мать недавно послала ей целый дом всякой всячины: и муки, и круп, и миндальных ядер, изюму, черносливу, орехов, пряников, масла орехового, масла макового, да, не при ком будь сказано, и полотков гусиных и ветчины – всего не перескажешь, полон амбар навалили... Есть хорошо будешь... А сослужишь мне службу, я дам тебе десять рублев.

Бойкая и сметливая Юленева согласилась, перейдя на время отлучки игуменьи в Новгород в келью княжны и, как посторонний человек, в котором княжна не подозревала монастырской опеки, скоро сблизилась с Юсуповою. Будучи хитрою и пронырливою, Юленева скоро поняла, что княжна характера своенравного, гордая, вспыльчивая и любит женскую болтовню. Она познакомила княжну со всеми монастырскими тайнами; рассказала, как игуменья иногда кутит, как подчас попивают монахини, как принимают гостей, как и она сама, будучи молодою, одевалась мужчиною да ходила по кабакам.

В особой келье княжна устроилась, как в своем доме, хотя, к огорчению ее, игуменья для присмотра за ней все-таки приставила к ней старицу Иринарху. Зато с ней перешла юркая, столь понравившаяся ей Юленева; кроме того, в ее распоряжении была данная ей при отправке из Москвы для услуг крепостная калмычка Марья, а потом вскоре прислано было и еще две служанки и повар. Келья княжны была меблирована. Мать 66 княжна Анна Никитична беспрестанно посылала дочери всевозможных припасов в изобилии. Княжна устраивала обеды и ужины, на которых бывали игуменья Дорофея, тихвинский архимандрит Феодосий, монастырский стряпчий Шпилкин и монахини. Туалет княжны немногим уступал прежней роскоши. Игуменья и архимандрит смотрели на княжну, на наряды, пировали и слушали ее рассказы о дворцовом житье-бытье, хотя княжна никогда не договаривала, за что ее сослали. Откровеннее она была с Юленевой.

 Трясучий Ушаков, – говаривала она Юленевой, – напал на меня в саду... А я все-таки не повинилась!

 Для чего же не повинилась? – спрашивала Юленева, ничего не понимая в рассказываемом княжной.

 Не повинилась, жалея Дохтурову да Мельгунову. Они и ворожейку-то подвели... Сплошь делали...

Но этим откровенность заканчивалась.

Упоминание княжною ворожейки, а главное – сада, откуда, как видно, поверенным всех придворных тайн начальником Тайной канцелярии Андреем Ивановичем Ушаковым взята она была на неожиданный допрос, дает место предположению, что к числу причин постигшей княжну кары вряд ли не была примешана еще и какая-либо любовная интрига. Если тесные комнатки летнего, зимнего и других домов государевых были не всегда удобны для интимных встреч, то некоторые сады, например, сад летний, сад у инженерного замка и другие со своими гротами, беседками, рощами и аллеями, представляли в летние месяцы прекрасное место для интимных бесед. Существуют указания, что кроме несчастной фрейлины Гамильтон, устраивавшей свидания с любовником своим Орловым в первом саду, там же происходили встречи и известного В.И. Монса, тайные беседы красавца А.Я. Шубина и других.

В откровенных беседах с Юленевой княжна упоминала иногда и этого Шубина, оказавшегося жертвою любовных интриг[338 - Шубин, сержант Семеновского полка, первое лицо при дворе цесаревны Елисаветы Петровны, за то, что был любимцем цесаревны, был схвачен в 1731 году, пытан, заключен в каменный мешок, наказан кнутом и сослан в Камчатку; пред ссылкой ему вырезали язык, а в Камчатке принудили жениться на камчадалке. По смерти Анны Ивановны, Елисавета, будучи еще цесаревной, стала стараться об его освобождении, и по ее настоянию последовало о том два указа: один от курляндского герцога в короткое время его регентства, другой – от правительницы. Горемыку могли разыскать уже позднее по третьему указу, подписанному Минихом. За несколько лет житья в камчатской пустыне он одичал, хотя и сохранил еще следы прежней красоты. Но при дворе он оставался уже недолго и, щедро награжденный, поселился на покой в одном из пожалованных ему имений в Нижегородской губ. – _Костомаров._ Императ. Елисавета Петровна // Вестн. Евр. 1887, янв. С. 81-82; С. _Максимов._ Сибирь и каторга. Ч. 3. С. 119.].

 Можно бы мне искать милости и у цесаревны Елисаветы, – говорила она, – да нет... нечего и об этом думать, на что уж Шубин, и тот сослан...

Но дни шли за днями. Игуменья, навещая княжну, старалась развлекать ее от грусти и однажды принесла с собой кости и гадала.

 А ведь скоро, княжна, о свободе твоей указ получим, – говорила она, смотря на разложенные кости.

Кроме игуменьи, к княжне ходили ворожить костями еще две монахини и также предрекали указ и скорую свободу, но желанного указа все-таки не получалось.

Княжна часто плакала, проклинала Ушакова и для развлечения поила и кормила своих монастырских приятелей.

На первых порах пребывания в монастыре ее посетили старые знакомые – два брата Корсаковых, а вскоре и еще один знакомый, Корсаков же, сержант Преображенского полка, проезжавший из своей деревни в Москву с зятем своим Скобельцыным. Последний, имевший свою деревню около Тихвина, нередко навещал княжну и в последующее время, заезжая в монастырь со своими родственниками. Княжна всегда была несказанно рада этим посетителям и однажды во время угощения их, показывая роспись своего приданого, дошла до откровенности...

 Было время, что я была над братьями большою... Отец любил меня и оставил мне много доброго... За это теперь и страдаю!

Прошел год. Знакомец княжны, тихвинский архимандрит Феодосий был ненадолго в Петербурге, с ним же ездил и монастырский стряпчий Шпилкин. Когда они возвратились в Тихвин, княжна послала за Шпилкиным и спросила, не виделся ли архимандрит с братом ее Борисом.

 Как же! Отец архимандрит нарочно к нему ездил на поклон с монастырским хлебом... – начал Шпилкин.

 Это к супостату-то? – вскричала, прерывая Шпилкина, княжна. – Из-за него я и привезена сюда! Вины я за собой никакой не знаю. Цесаревна Елисавета ко мне милостива. Милостива была и матушка государыня Екатерина Алексеевна. А нынешняя императрица до меня не милостива, без вины сослала! Брат с Остерманом меня и допрашивали. Я стала без памяти и не знаю, что говорила худоязыкому Остерману. «Сто ти сюдярыня! Будет играть нами. Ти сюдя пришля не на игранье, о цем спресим, то-де и отвецяй!»[339 - Это был граф Андрей Иванович Остерман, который императрицею Елисаветою при воцарении был сослан с поста государственного канцлера в Березов. Измученный жестокой подагрой, старик Остерман привезен был в Березов с женой и чрез три года (в 1747 г.) умер. – Сибирь и каторга. Ч. 3. С. 137.]. Знаю, что спрашивали о письмах, о бабе, но что говорила им – не помню. Государыне бы можно было сослать меня в хороший монастырь, поближе к Москве, а не сюда!.. У вас ведь не монастырь, а шинок...

Шпилкин остолбенел от удивления. Как княжна знает о монастырских грешках – было первой его мыслью.

Княжна говорила далее, что в монастыре торгуют вином и в конце воскликнула:

– О, когда бы мне услышать, что цесаревна Елисавета императрицею!

Слова эти, означавшие, по тогдашним понятиям, ужасное «слово и дело», поразили Шпилкина, и он, как сумасшедший, выбежал из кельи. Княжна, увидев смешную фигуру его, расхохоталась и рассказала об этом Юленевой.

Этот случай, рассказанный Шпилкиным игуменье, сразу же охладил отношение последней к княжне. Игуменья начала намекать княжне, что у нее много прислуги, что Юленева для нее совершенно лишняя и заводит только сплетни. Княжна выходила из себя и не хотела слышать об уменьшении прислуги, а тем более о разлуке с Юленевой.

Вскоре после этого по случаю святок игуменья устроила у себя вечеринку, на которую приглашена была и княжна с Юленевой. Игуменья сидела с княжной за столом, а Юленева села между монахинями. Когда компания была уже навеселе, игуменья подала знак, и в келью вбежали три маски в страшных нарядах и с кнутами в руках. Вбежав с пронзительным свистом, они начали петь песни и плясать. В это время Юленева поднялась с места и хотела выйти, но одна из масок бросилась на нее и повалила на пол, а другие две, продолжая петь песни, нанесли ей несколько ударов кнутьями.

Сцена эта оскорбила княжну, и она оставила полупьяную компанию. Вскоре прибежала за ней и плачущая Юленева...

Княжна пожаловалась на игуменью архимандриту, и с этого дня между ними началась ожесточенная война. Кончилось тем, что по интригам игуменьи Юленева была выдворена из монастыря вместе с остальной прислугой, присланной из Москвы. Несмотря на это, Юленева продолжала посещать княжну по ночам, но поймавший ее монастырский бобыль снял с нее шубу, посек плетью и вытолкал из монастыря. После этого случая княжна решила жаловаться на игуменью и отправила Юленеву в Петербург к Скобельцыным, научив ее открыть пред митрополитом поведение игуменьи.

Не получая долго известий от Юленевой, княжна послала ей письмо, но игуменья перехватила его, сняла копию и написала в свою очередь письмо секретарю Феофана Прокоповича Бухвостову, прося защитить ее от клеветы княжны и Юленевой.

Это было в конце 1734 года, а в январе следующего года в Тайной канцелярии шло уже дело о тихвинской затворнице...

Начало дела было несложно.

23 января Юленева пришла к секретарю Феофана Прокоповича и подала жалобу на игуменью. По дружбе с игуменьей секретарь жалобу уничтожил, а Юленеву арестовал, доложив имевшееся уже у него письмо игуменьи[340 - Письмо это приведено в очерке Есипова. Игуменья, между прочим, писала: «Благородный и пречестнейший господин Козма Родионович, мой милостивой отец и древний благотворитель... Имеется у нас у обители княжна Юсупова по указам в подохранении и велено быть при ней одной бабе, а других сослужительниц не держать; того ради оная княжна, рияся на меня, производит всякие непотребности и живет непостоянно и неблагочинно; созналася с похабною девкою Тихвинского посада кузнецкого ведения, зовется Шуня, а прямое имя ей Анна, и приходит оная девка к ней, княжне, тайным образом и согласуется, и наносит на обитель и на меня всякие непотребности, и советуют с нею не благо, но всякие коварства и ябеды; и в прошедшем декабре месяце оная девка по согласию с ней, княжною, отпущена в С.-Петербург неведомо с какими вымышленными ябедами...» и т.д. – Люди стар. века. С. 354.] митрополиту. Последний[341 - Существуют основательные данные, что во времена императрицы Анны деятельность Феофана Прокоповича была поглощена Тайной канцелярией, и этот митрополит содействовал низложению и гибели весьма многих лиц. Благодаря этой деятельности, ему оставалось выбирать одно из двух: или погибнуть самому, или обороняться тем же оружием, с которым стояли наготове его противники. Он выбрал последнее, и на этом основании неустанно запугивал государыню бунтами и революциями, указывал на своих врагов и держал в страхе и под своею властью всех министров. Благодаря его интригам, были сосланы архиерей Георгий Дашков (в Нерчинск), распопа Родион (в Охотский монастырь), братья Никитины с женами и детьми (туда же), Яковлев, печерский старец Исайя, распопа Васильев, Морозов (в Охотский порт), Горбунов (в серебряные заводы), грек Серафим Арион (в Охотский острог) и другие. – Сибирь и каторга. Ч. 3. С. 120–121.] отвез письмо императрице, которая передала его для исследования А.И. Ушакову.

Важность дела заключалась не в беспорядках по монастырю, а в поведении там княжны Юсуповой. Императрицу и Андрея Ивановича занимало более всего одно: не разболтала ли княжна каких-либо дворцовых тайн, которые ей могли быть известны.

На первом допросе Юленева старалась, как умела, обвинять игуменью в преследовании княжны и, несмотря на опытность Андрея Ивановича, ни в чем не проговорилась о болтовне княжны про императрицу, брата Бориса и проч.

Последствием показания Юленевой был арест некоторых из упомянутых ею лиц и в том числе бывавших у княжны в монастыре Скобельцыных. Скобельцыны проговорились, что княжна жаловалась им на братьев своих. Это дало Ушакову повод считать, что княжна болтала о своей ссылке.

30 января Юленева приведена была в застенок, где, по словам архивного документа, «с подлинной правды поднята на дыбу и расспрашивала с пристрастием». Но несмотря и на ужасы пытки, она объявила, что о ссылке княжны от нее ничего не слыхала, а приехала в Петербург жаловаться на игуменью.

Казалось бы, дело не могло принять для княжны дурного оборота, но странный случай изменил направление следствия. Содержавшаяся в Петропавловской крепости Юленева 10 марта объявила дежурному офицеру, что караульные солдаты устращивали ее, Анну, что ее казнят смертью и что она просит объявить о том генералу Ушакову. Дежурный донес об этом обстоятельстве Тайной канцелярии, и Юленева под страхом воображаемой казни рассказала Андрею Ивановичу во всей подробности о болтовне княжны архимандриту Тихвинскому, стряпчему Шпилкину и ей, Юленевой.

В тот же день об изменившемся ходе дела Ушаковым доложено было императрице, и княжну, и Шпилкина приказано немедленно привезти в Петербург; случай же ареста их держать в секрете и посланному за ними привезти их в Петербург, безусловно, «в ночных часах».

Привезенная в ночь на 19 марта прямо в Тайную канцелярию княжна наутро же увидела пред собой ненавистного ей Ушакова, пред которым должна была оправдываться в том, что показала на нее Юленева. Княжна отвергала выводимые на нее Юленевой разговоры с архимандритом и Шпилкиным, а если что из них и сознавала, то, как видно из дела Тайной канцелярии, давала своим словам другое значение. Любопытны некоторые места показания княжны, передаваемые записью канцеляриста.

 Батюшка мой, – говорила, между прочим, княжна, – служил Ее Императорскому Величеству верою и правдою и о самодержавствии ей, государыне, трудился и челобитную подавал, и коли бы батюшка жив был, он бы стал просить у ее императорского величества, и хотя бы-де чести лишился, а я бы-де в ссылке не была.

В обвинениях Юленевой княжны были упомянуты дерзкие отзывы ее о власти при дворе иноземцев, и княжна продолжала:

 Ныне при дворе Ее Императорского Величества имеются многие иноземцы и русские мужского и женского пола, и то она говорила, ведая о том, что при дворе Ее Императорского Величества имеются обер-камергер господин фон-Бирон, да обер-гофмаршал господин фон-Левенвольд и другие, как иностранцы, так и русские мужского и женского пола, а не в другой какой силе.

В числе обвинений Юленевой особенное внимание предусмотрительного Ушакова остановили отзыв княжны своим монастырским знакомцам о первом аресте и допросе ее, а также упоминание Шубина, доходившее, быть может, и до неосторожной болтовни о дворцовых тайнах. Между тем по делу оказывалось, что княжна никому не говорила, за что она сослана в монастырь, иначе Юленева не скрыла бы этого важного сведения. В последнем случае, кроме загадочного упоминания сада, названного на этот раз «Измайловским», раскрытие тайны со стороны Юленевой далее не шло; княжна же говорила:

 Слова такие, что генерал Ушаков взял допрашивать меня в саду, я, Прасковья, архимандриту Феодосию и стряпчему Шпилкину говорила: когда они спрашивали меня о деле, за что-де в монастырь прислана, где была допрашивана? И на то-де сказала я, что-де не в Канцелярии допрашивана и притом-де объявила об означенном, имевшем мне, Прасковье, в саду допросе... И это я говорила потому, что действительно, когда я по известному делу, по которому сослана в означенный монастырь, из дому отца взята и отвезена в Измайлов сад и в том-де саду допрашивана была генералом Ушаковым, да графом фон-Левенвольдом, а в какой-де материи прежнее мое, Прасковьи, дело имелось, в том архимандриту Феодосию и стряпчему Шпилкину и означенной девке и никому я, Прасковья, не говорила.

Таким образом, важная тайна осталась навсегда тайной – одною из тех неразгаданных дворцовых тайн, которыми обильно XVIII столетие.

Покончив с главным обвинением, княжна с той же уклончивостью объяснила Ушакову и свое упоминание о Шубине.

 Я говорила такие слова: что-де был в гвардии сержант Шубин и собою-де хорош и пригож был, и потом-де имелся у государыни цесаревны ездовым, и как-де еще в монастырь я прислана не была, то-де оный Шубин послан в ссылку; и эти слова я говорила так, запросто, зная того Шубина, что он лицом пригож был и что был он ездовым у государыни цесаревны, и до ссылки своей слышала я, а от кого, не упомню, что оный Шубин послан в ссылку, а куда и за что, того я не знаю и ни от кого о том не слыхала.

На очной ставке княжны с Юленевой последняя прибавила еще несколько новых обвинений об оскорблении княжною во время разговоров с ней «чести и персоны ее величества».

Спустя дня четыре после допросов, Ушаков вошел к княжне в тюрьму в сопровождении секретаря и подьячего Тайной канцелярии и объявил следующее:

 Я докладывал о тебе, Прасковья Григорьевна, императрице; она очень гневна, что ты болтала Анне Юленевой и другим. Императрица приказала объявить тебе, чтобы ты, Прасковья, сказала истину, и ежели ты обо всем объявишь, то можешь ожидать всемилостивейшего от Ее Императорского Величества милосердия; буде же и ныне по объявлении тебе, Прасковье, Ее Императорского Величества высокого милосердия, о вышесказанном истины не покажешь, то впредь от Ее Императорского Величества милосердия к тебе, Прасковье, показано не будет, а поступлено будет с тобою, как по таким важным делам с другими поступается[342 - Люди старого века. С. 362–366.].

После этой прелюдии секретарь Тайной канцелярии вновь прочел княжне показание Юленевой, а Ушаков приступил к новому допросу. Но на этот раз, вероятно, в страхе предстоящих пыток княжна изменила тон своих возражений против выводов Юленевой. Она сказала, что разговоров, о которых показывает Юленева, «не упомнит, а если, быть может, и говорила, то под влиянием горести и печали, от которых доходила до беспамятства».

В это самое время в Тайную канцелярию привезли в ручных и ножных железах стряпчего Шпилкина. Последний подтвердил буквально разговор княжны, и его заперли в крепость; на очной же ставке с ним княжна созналась, что действительно говорила Шпилкину все так, как он показал.

Дело шло к концу. Недоставало только тихвинского архимандрита. 17 апреля Феофан Прокопович прислал и его. Хотя допросы архимандрита не дали для дела ничего нового, но заперли в крепость и его.

На следующий день после доклада Ушаковым дела императрице княжне объявлено было в Канцелярии следующее грозное решение: «За злодейственные и непристойные слова по силе государственных прав, хотя княжна и подлежит смертной казни, но ее императорское величество, милосердуя к Юсуповой за службу ее отца, соизволила от смертной казни ее освободить и объявить ей, Юсуповой, что то упускается ей не по силе государственных прав, только из особливой ее императорского величества милости».

Затем княжне велено «учинить наказание: бить кошками и постричь в монахини, а по пострижении из Тайной канцелярии послать княжну под караулом в дальний, крепкий девичий монастырь, который, по усмотрению Феофана, архиепископа новгородского, имеет быть изобретен, и быть оной, Юсуповой, в том монастыре до кончины жизни ее неисходно».

Избегая разглашения, императрица приказала постричь княжну в Тайной канцелярии. Это был первый случай пострижения там колодников, который поставил Ушакова в затруднение: в Петербурге женских монастырей не было, не было и готовой монашеской одежды, почему последняя чрез нарочного куплена в Новгороде[343 - Любопытен перечень этой одежды, а особенно стоимость ее: апостольник – 3 к., повязка по апостольнику – 10 к., крест – 4 к., парамон – 2 к., наметка флеровая – 50 к., ряса нижняя с узкими рукавами – 90 к., мантийка маленькая – 8 к., мантия большая, ряса верхняя с широкими рукавами – 3 р., ленты ременные с пряжкою – 3 к., четки – 1 р., свитка белого полотна – 10 к., всего на 5 р. 80 к. – Люди старого века. С. 372.].

30 апреля княжна была наказана кошками, а вытребованный из синода архимандрит Чудова монастыря Аарон исполнил над нею пострижение в монашество, дав имя Проклы[344 - В Третьяковской городской галерее в Москве, между прочими, есть картина художника Н.В. Неврева «Княжна Прасковья Григорьевна Юсупова перед пострижением». Картина эта была недавно воспроизведена в «Ниве» (1896. № 3. С. 53) по гравюре Шюблера, причем ей предпослано такое объяснение: «Воспроизведенная нами картина изображает именно момент перед насильственным пострижением княжны Прасковьи Григорьевны. Унаследовав у отца суровый характер, она не плачет и не жалуется, стоя между двумя часовыми, и только с глухой ненавистью смотрит в упор на бесстрастное лицо главного исполнителя сурового приговора (Ушакова). Даже архимандрит, призванный совершить пострижение, находится в нерешительности и некотором смущении, едва ли слыша чтение акта, которым монастырю передается на вечные времена новая узница. Но решение императрицы твердо и бесповоротно – и это сознают все действующие лица изображенной трагедии...» (Там же. Л. 64).].

Затем княжне было объявлено, что императрица приказала отобрать у нее все золотые, бриллиантовые и другие вещи и со всем оставшимся в монастыре имуществом отдать брату ее, камергеру Юсупову, а от него потребовать 300 рублей на дорогу княжны в Сибирь и пропитание ее до места ссылки. Вместе с тем княжне объявлено, чтобы она до смерти ни с кем ни тайно, ни явно и ни под каким видом не имела разговоров о производившемся в Тайной канцелярии деле ее, в противном случае угрожали смертной казнью.

Участь других лиц была решена позднее: Юленева отослана в какой-то девичий монастырь, Шпилкин бит плетьми, архимандрит по старости прощен, а об игуменье передано на усмотрение Феофана.

4 мая 1735 года княжна отправлена в Сибирь.

Лишне говорить, что приглашенный по распоряжению императрицы к участию в отправке княжны из Петербурга в Сибирь старший брат ее, камергер Борис Григорьевич Юсупов прекрасно был осведомлен о подробностях нового злополучия ненавистной ему сестры. Но ничего этого не знала престарелая мать Прасковьи Григорьевны княгиня Анна Никитична, проживавшая в Москве и продолжавшая считать дочь свою в Тихвинском монастыре. За год до ссылки княжны в Сибирь княгине пришлось понести тяжелую потерю в лице меньшого своего сына Сергия Григорьевича, скончавшегося в чине подполковника Бутырского полка; 17 же мая 1735 года, т.е. когда княжна была уже в пути в Сибирь, княгиня оставила на имя ее и двух сыновей своих – Бориса и Григория Григорьевичей – подробное духовное завещание на свое громадное имение и вскоре скончалась. Любопытен этот акт в отношении княжны Прасковьи Григорьевны:

«...За благословением отца вашего и моим, ежели не пожелаете жить и содержать дом отца вашего вместе, то отца вашего вотчины и поместья родовые и выслуженные, и купленные в разных городах, все, кроме подмосковной моей вотчины Толбина, что куплена на имя отца вашего на мои деньги, которую и в духовной он, отец ваш, написал мне, также кроме приданых моих и данных мне деревень и людей, разделить все вам, сыновьям моим, пополам, тако ж и московские, и санкт-петербугские дворы и в них святые иконы, и суды серебряные, и фарфоровые, и медную, и оловянную посуду, и конские уборы, и всякой домовой завод, и из того отца вашего движимого имения немало надлежало по указу мне и сестре вашей указные части, и я того указного себе движимого и недвижимого ничего у вас не емлю и не челобитчица, и дочери своей завещаю с прещением, дабы и она не дерзнула из того отцовского движимого и недвижимого у вас, братьев своих, имать; все вам оставляю, а ей, дочери своей, за благословением моим отдаю в наследие вместо указной из отцовского имения части купленную мною подмосковную вотчину село Толбино, да приданые мои и данные мне деревни все, в разных городах, с людьми и со крестьяны, и со всеми угодьи, также ей, дочери моей, даю приданых людей своих, а именно: Федора Прокофьева, Василия Прокофьева, Михайлу Прокофьева и Никиту Прокофьева, Константина Прокофьева, Афанасья Щербачева, Емельяна Богданова, Герасима Калинина, Ивана Петрова, Ивана Зачетова, Андрея Курицына, Григорья Тарасова, Никиту Исаева, Михайлу Говядинова, Ивана Тарасычева с племянником и с женами, и с детьми, и вдову Аксинью Хохлачеву с ее детьми, вдову Софью, девку Наталью Прокофьеву, также что есть в готовности данное ей от отца вашего и от меня приданое, алмазные и яхонтовые, и изумрудные вещи, и жемчуг, и платья, и прочий убор, то все ее да будет; ей же, дочери моей, вам, сыновьям моим, донележе она в вышеписанное данное мною недвижимое во владение вступит, давать ей, собирая с тех деревень определенно, что мне вы порекли, без негодования, а именно: с обоих в один год триста рублев, вина простого по стуведр, шестьдесят баранов да девять быков на год, а как она, дочь моя, в то вышеписанное, определенное мной недвижимое во владение по милосердому Ее Императорского Величества указу самовластно вступит, то ей довольствоваться из того своего недвижимого самой, а с вас того уже не требовать...»[345 - О роде князей Юсуповых: Собрание жизнеописаний их, грамот и писем к ним российских государей с XVI до половины XIX века и других фамильных бумаг с присовокуплением поколенной росписи предков князей Юсуповых с XIV века. Ч. II. Спб., 1867. С. 384–386; по поводу последнего распоряжения княгини об отпуске дочери ее вина, быков и баранов автор упомянутого издания, неизвестно на чем основываясь, делает такое примечание: «Завещание последовало 17 мая 1735 г., следовательно, княжна Прасковья Григорьевна не могла быть, по сказанию некоторых, монахинею в апреле того года. Такого отпуска монахиням никогда не производилось» (Там же. I. С. 105).].

Бедная мать все еще ласкала себя надеждою на скорое возвращение дочери из Тихвина и не предвидела, что предложенные ей при завещании сыновьями («что мне вы порекли») 300 рублей были тогда потребны уже не для будущих расходов княжны, а для возврата издержек ее по невольному путешествию в далекую Сибирь, принятых Борисом Григорьевичем на свой счет. Из громадного капитала, оставляемого княгиней, камергер Юсупов не хотел пожертвовать для несчастной сестры даже и этой единственной подачкой, а постарался возвратить ее, употребив пред умирающею матерью наглый обман; до того иногда доходит на белом свете братская злоба...




III

26 июня 1735 года к Далматову Успенскому монастырю, расположенному при живописной реке Исети, неожиданно подкатило пять подвод, на которых помещались четверо мужчин и две женщины.

Вошедший в настоятельские покои с первой подводы военный человек был сержант Измайловского полка Алексей Гурьев. Встретив настоятеля, архимандрита Сильвестра, он подал ему конверт Канцелярии тайных розыскных дел, при котором препровождалась в девичий монастырь, состоявший под управлением архимандрита, «колодница монахиня Прокла».

В жестокое старое время появление подобных Гурьеву посетителей повсюду внушало робость и страх, и лишне говорить, что приезд сержанта возбудил в монастыре смятение и суету... Спутникам Гурьева, в которых, кроме трех конвоиров-солдат, была под именем Проклы княжна Прасковья Григорьевна Юсупова и неразлучная с ней крепостная девка, калмычка Марья, не пришлось долго ожидать сержанта. Чрез несколько минут поезд в сопровождении архимандрита и монастырского стряпчего передвигался уже от кельи настоятеля в близлежащий девичий монастырь.

Смятение перешло туда. Неграмотной начальнице монастыря, монахине Тарсилле, архимандритом был прочитан и растолкован указ Канцелярии тайных розыскных дел, причем сержантом передано 130 руб. 94 коп., оставшихся от путевых расходов на издержки колодницы, «сверх монастырской пищи». Княжна Юсупова в сопровождении уродливой Марьи и приставленной к ней монахини Сусанны снова очутилась в мрачной убогой монастырской келье, но на этот раз уже далеко-далеко от родимой Москвы...

С этой-то поры и начинаются многолетние страдания КНЯЖНЫ Юсуповой в Сибири, отрывочные эпизоды которых передают помещаемые ниже архивные документы.

Документы эти относятся к 1735, 1737, 1738, 1743, 1744, 1745, 1754, 1756 и 1757 годам и составляют один указ Святейшего синода, два указа Канцелярии тайных розыскных дел, три бумаги из переписки тобольского митрополита Антония и консистории его, четыре промемории Сибирской губернской канцелярии и пять донесений начальствующих лиц Далматовского монастыря.

В настоящей главе приводятся документы за первые восемь лет пребывания княжны Прасковьи Григорьевны в Далматовском монастыре (1735–1743 гг.). Передавая подробности тяжелых условий, которыми Тайная канцелярия умела обставить сибирское заточение княжны, документы эти дают наглядное свидетельство тех нравственных потрясений, до каких могло доводить это заточение несчастную колодницу.

Документы излагаются в хронологическом порядке.

1. Указ Ее Императорского Величества, Самодержицы Всероссийской из Санкт-питербурха, из Канцелярии тайных розыскных дел, Тобольской епархии, Успенского Далматова монастыря архимандриту Сильвестру. По имянному Е.И.В. указу велено: содержащуюся в Тайной канцелярии монахиню Проклу, которая явилась в важной вине, из Тайной канцелярии послать под караулом в обретающийся при означенном Успенском Далматове монастыре[346 - Далматовский Успенский мужской монастырь основан в конце первой половины XVII века иноком Далматом, происходившим из тобольских дворян Мокринских. Инок Далмат, носивший в мире имя Дмитрия Ивановича, был ранее женат, имел детей и дом в Тобольске, но, овдовев, удалился в Невьянский Богоявленский монастырь (основан в 1621 г.), где и принял иночество. Здесь он оставался до 1644 г. В этом году он тайно удалился из монастыря и, выбрав красивую возвышенность на левом берегу реки Исети, выкопал у подошвы ее в овраге с северо-западной стороны пещеру и поселился. К нему начали стекаться искавшие спасения души и, когда пещера стала тесна, построили часовню. В 1651 г. во время набега калмыков пустынь Далмата с часовнею была сожжена, и многие пустынники убиты. Спасшийся же Далмат при помощи пришедшего к нему из Тобольска сына его инока же Исаака около 1655 г. на месте бывшей часовни построили деревянную монастырскую церковь во имя Успения Божией Матери. Пред тем же временем около монастыря появилось и первое поселение – Служная слобода, переименованная впоследствии в Никольское село, а затем в г. Далматов. – _В._Шишонко._ Пермс. летопись с 1263–1881 г. 1882. И. С. 427, 485 и 486 и др.] Введенский девичий монастырь и быть ей в том монастыре[347 - Когда был учрежден при Далматовском монастыре женский монастырь, по неимению указаний, сказать не можем; причины же возникновения женских монастырей при монастырях мужских изложены в соборном определении 1681 года, где говорится: «А женска полу, который безчинно постригались вне монастыря, в домех своих, и ныне ходят по мирским домам и садятся по улицам и по переулкам, просят милостыни, и на таких стариц, безчинно постриженных, коемуждо архиерею во своей епархии приискать мужеские монастыри с вотчинами по своему разсмотрению (потому что девических монастырей мало с вотчинами и прокормиться без вотчин в монастырех нечем) и устроить монастыри старицам». – Акты историч. Т. V. С. 113.] до кончины жизни ее неисходно и того монастыря игуменье смотреть накрепко, чтоб она жительство имела благочинно и, кроме имеющейся в том монастыре церкви, никуда б она отпускана не была, тако ж посторонних не токмо до каких разговоров, но и ни для чего никого к ней допускано не было, и ни к кому ни о чем писать ей не давать, и содержать ее против прочих монахинь, а ежели, паче чаяния, оная монахиня тайно станет писать к кому какие письма, или словесно чрез кого что сообщать, и об оном того монастыря игуменье всякими мерами неослабно смотреть и, проведав, каким способом оное чинится, писать о том, тако ж и письма, отыскав, прислать в Тайную канцелярию в самой скорости, а тех людей, кто в означенном со оною монахинею в согласии приличится и могут быть в том монастыре сысканы, содержать под крепким караулом, а для услужения при оной монахине в том монастыре велено быть одной ее девке и никуда тое девку от оной монахини не отлучать, токмо смотреть за нею, дабы чрез ее каких письменных или словесных от той монахини к кому сообщений не могло происходить. И по силе вышеупомянутого Е.И.В. имянного указа как помянутая монахиня Прокла, так и имеющаяся при ней во услужении девка ее Мария, Иванова дочь, во оной монастырь посланы с лейб-гвардии Измайловского полку сержантом Алексеем Гурьевым и с солдаты тремя человеками, и при отправлении означенной монахини Проклы с девкой ее дано из Тайной канцелярии денег триста рублев; и для отвозу оной монахини Проклы с девкою ее велено от Санкт-питербурха до означенного Введенского девичья монастыря давать ямских, а где ямских нет, то уездных, по пяти подвод, а на возвращение оному сержанту с солдаты до Санкт-питербурха по три подводы и за ямские прогонные деньги, а за уездные подводы поверстные по плакату ж деньги давать оному сержанту из вышеобъявленных денег трехсот рублев с запискою; тако ж, будучи в пути, оной монахине Прокле обще с означенною при ней девкою из оных же денег давать на пропитание по двадцати по пяти копеек на день с запискою[348 - История отпуска этих денег уже рассказана.]. А как оные монахиня и девка помянутым сержантом в объявленной монастырь привезены будут, то у оного сержанта принять их объявленной игуменье и о содержании их в том монастыре, и о протчем исполнении чинить против вышепомяненного Е.И.В. имянного указу неотменно. А по приеме оной монахини Проклы с девкою, оставшие за вышепоказанным расходом деньги у помянутого сержанта взять и из тех денег на возвращение оному сержанту от того монастыря до Санкт-петербурха на три ямские, а где ямских нет, то на уездные подводы прогонные и поверстные деньги дать оной игуменье надлежащее число[349 - Гурьев возвратился в Петербург 10 августа. Сохранилось донесение его в Тайную канцелярию о путешествии с княжною, приводимое в очерке Есипова. В донесении говорится, что княжна сдана в монастырь благополучно, но «для своея предосторожности, дабы впредь ему, нижайшему, чего не пришлось», сержант рапортует: «Дорогою княжна неоднократно бранила Ушакова и дочь его, а также и секретаря Тайной канцелярии Хрущова и не один раз просила его, Гурьева, дать ей жареную курицу, но сержант отзывался, что монахине мяса есть нельзя». – «Да я есть не стану, – говорила княжна, – посмотрю только и то сыта буду!». Но курицы он ей не дал. Тем донесение и заканчивается. – Люди стар. века. С. 374-375.], а затем оставшие хранить той игуменье и из них оной монахине Прокле с девкою ее давать, сверх монастырской пищи, на пропитание по рассмотрению той игуменьи, без излишества, но токмо б не имела в пропитании какой нужды[350 - Отчет в этих деньгах (130 р. 94 к.) был представлен настоятелем архимандритом Сильвестром митрополиту Антонию уже в 1743 году, по нему видно, что расходы княжны, производимые игумению, были следующие: в 1735 г. – 11 р. 78 к., 1736 г. – 10 р. 46 к., 1737 г. – 18 р. 99 к., 1738 г. – 17 р. 98 к., 1739 г. – 18 р. 85 к., 1740 г. – 10 р. 94 к., 1741 г. – 18 р. 65 к., 1742 г. – 4 р. 74 к., 1743 г. – 18 р. 55 к. Приведем перечень этих расходов за первый и последний года: в 1735 г.: сахару 2 головы – 2 р., канфа цветом коришневая – 6 р., ягод, орехов – 1р. 13 к., девке Марье холста тонкого 24 ар. – 90 к., ей же башмаки – 25 к. и меду пуд– 1 р. 50 к.; в 1743 г.: сахару 6 ф. – 1 р. 13 к., кофе 4 ф. – 1 р. 8 к., изюму 3 ф. – 21 к., стерляди пуд – 78 к., пшены 4 ф. – 40 к., мыла цареградского – 20 к., холста тонкого 2 трубки – 2 р. 40 к., отласу черного 3 ар. – 3 р. и мех белий – 9 р. 35 к.], а коликое число у оного сержанта вышеписанных денег оною игуменьею принято и тому сержанту на возвращение на прогоны отдано будет, о том тако ж и о приеме в тот монастырь помянутых монахини и девки для ведома со оным же сержантом в Тайную канцелярию писать. И понеже, по сношению Тайной канцелярии с Святейшим Синодом в указе Е.И.В. из Святейшего Правительствующего Синода в Тайную канцелярию показано, чтоб о содержании оной монахини в том монастыре и о протчем чинить крепкое наблюдательство и вам, архимандриту Сильвестру, обще с помянутою игуменьею того ради для исполнения против вышеписанного сей Е.И.В. из Тайной канцелярии указ к вам посылается; тако ж об оном из Святейшего Синода Е.И.В. указы в пакетах за печатью к вам и к преосвященному Антонию, митрополиту Тобольскому и Сибирскому, для немедленной отсылки от вас посылаются при сем. И Успенского Долматовского монастыря архимандриту Сильвестру о вышеписанном о всем учинить по Е.И.В. указу, а означенного Введенского девича монастыря к игуменье из Тайной канцелярии указ послан. Мая 4 дня, 1735 года. _Генерал_Ушаков._Секретарь_Николай_Хрущов._Подканцелярист_Степан_Андреев._

2. Великому господину преосвященному Антонию, митрополиту Тобольскому и Сибирскому, доношение. По Е.И.В. указу, присланному из Канцелярии тайных розыскных дел в Далматов Введенский девичь монастырь прошлого, 1735, года, июня 26 дня, поведено мне присланную во означенной девичь монастырь под караулом монахиню Проклу, которая-де явилась в важной вине, содержать до окончания жития ее неисходно и смотреть мне накрепко, чтоб она жительство имела благочинно, и, кроме имеющейся в том монастыре церкви, никуда б она отпускана не была, тако ж посторонних не токмо до каких разговоров, но и ни для чего никого к ней допускано не было, и ни к кому и ни о чем писать ей не давать, и содержать ее против протчих монахинь. А по приказу вашего преосвященства велено мне, ежель, паче чаяния, оная монахиня Прокла будет житие свое препровождать неблагочинно, или в противность от оного Е.И.В. указу продерзко, что чинить начнет, то, не упуская времени, доносить вашему преосвященству письменно. Того ради, следуя вышереченному Е.И.В. присланному ко мне из Канцелярии тайных розыскных дел указу и приказанию преосвященства вашего, покорно доношу, что оная монахиня Прокла в житии своем стала являться весьма безчинна: первое – в церковь Божию ни на какое славословие Божие ходить не стала; второе – монашеское одеяние с себя сбросила и не носит; третье – монашеским именем, то есть Проклою, себя не называет и звать не велит, а называется и велит именовать Парасковьею Григорьевною; четвертое – разсвирепев, учинилась монашескому обыкновению противна и ни в чем по чину монашескому стала быть не послушна и не благодарна, и посылаемую к ней из келарской кельи пищу не приемлет, а временем и бросает на пол и, ругаяся, говорит: «У меня-де лучше того едали щи», – и просит себе в снедь излишних припасов, чтоб всегда было свежее и живое. Слезно прошу вашего преосвященства учинить по сему моему доношению милостивое решение, понеже не донести того весьма я, раба ваша, боюсь, дабы впредь мне не прийти от этого во истязание. О сем доносит вашему преосвященству всенижайшая раба Успенского Далматова монастыря начальница Тарсилла. 1737 года, декабря дня. _К_сему_доношению_вместо_начальницы_Тарсиллы_по_ее_прошению_Успенского_Далматова_монастыря_служитель_Семен_Васильев_руку_приложил._

«Писать о сем в Святейший Правительствующий Синод немедленно, а монахиню Проклу велеть по силе объявленного Е.И.В. указу содержать во оном девиче монастыре под крепким караулом, в особливой келье, заковав в ножные железа. И быть тому караулу без перемены до указу, чтоб она, Прокла, по показанным своим продерзостям, паче чаяния, утечки из монастыря учинить не могла. И о том подтвердить указом А.М.Т.» _(Резолюция_Антония,_митрополита_Тобольского)._

3. Указ Ее Императорского Величества, Самодержицы Всероссийской из Санкт-питербурха, из Канцелярии тайных розыскных дел преосвященному Антонию, митрополиту Тобольскому и Сибирскому. По указу Е.И.В., по слушании указу Е.И.В., присланного из Святейшего Правительствующего Синода в Тайную канцелярию о ссыльной из Тайной канцелярии Тобольской епархии в Введенский девичь монастырь, за вины монахине Прокле определено: оной монахине Прокле за учиненные ею продерзости и неблагочинные поступки, о чем по доношению к вашему преосвященству помянутого монастыря от начальницы Тарсиллы, а от вашего преосвященства Святейшему Синоду в доношении показано, как о том о всем в вышеупомяненном Е.И.В. из Святейшего Синода указе явствует имянно: учинить в означенном монастыре наказание шелепами и объявить ей, монахине Прокле, ежели впредь таковые продерзости и неблагочинные поступки, неприличные к монашескому чину, происходить от нее будут, то жесточайше иметь быть наказана и содержать ее во всем против протчих оного монастыря монахинь неотменно, и поступать, как по силе Е.И.В. указу, в посланном из Тайной канцелярии в 1735 году, мая 4 дня, означенного монастыря к игуменье указе, показано непременно. И об оном к вашему преосвященству послать из Тайной канцелярии Е.И.В. указ, о чем и Святейшему Синоду из Тайной канцелярии сообщить. И преосвященному Антонию, митрополиту Тобольскому и Сибирскому, учинить о том по сему Е.И.В. указу, а о вышеозначенном Святейшему Правительствующему Синоду доношение подано. Марта 14 дня, 1738 года. _Генерал_Ушаков._Секретарь_Никита_Хрущов._Канцелярист_Федор_Митрофанов._

4. Великому господину, преосвященному Антонию, митрополиту Тобольскому и Сибирскому, доношение. Сего, 1743 года, во днех июля и августа месяцов, пришед ко мне, нижайшему, Далматова Введенского девичья монастыря начальница монахиня Тарсилла с сестрами объявляли словесно неоднократно, что содержавшаяся-де у них в девиче монастыре под караулом монахиня Прокла является весьма им противна: к церкви Божией не ходит, монашеского по обычаю платья не носит и именем монахинским не зовется; и просила она, начальница Тарсилла с сестрами, чтоб об том предложить вашему преосвященству. Того ради, сим покорным доношением почтенно я, нижайший, репортую. Августа 25 дня, 1743 года. Вашего преосвященства _нижайший_богомолец_Успенского_Далматова_монастыря_архимандрит_Силвестр._

5. 1743 года, сентября 30 дня. В Тобольской Архиерейской консистории присутствующие, слушав... из полученных Е.И.В. из Святейшего Правительствующего Синода 735 и из Канцелярии тайных розыскных дел 738-го годов указов о содержании в Далматове в Введенском девиче монастыре монахини Проклы выписки и доношения, присланного от архимандрита Сильвестра о продерзостных ее поступках, что она является весьма противна, к церкви Божией не ходит, монашеского по обыкновению платья не носит и именем монашеским не зовется, приговорили: писать о том в Святейший Правительствующий Синод доношением со внесением в оное всемилостивейшего Е.И.В. о генеральном отпущении вин указа, состоявшегося декабря 15 дня прошлого, 1741, года и указа ж о присылке в Святейший Правительствующий Синод ведомостей о неизвестно содержащихся колодниках и требовать от Святейшего Правительствующего Синода определения: оная монахиня Прокла, понеже вина ее, за что она в помянутой монастырь послана, закрыта по состоянии вышеобъявленных Е.И.В. всемилостивейших о генеральном отпущении вин указов, может ли сподоблена быть от помянутого Далматова девича монастыря свободною, или и впредь неотменно надлежит ее в монастыре содержать по указу, полученному из Тайной канцелярии в 735 году, а доколе резолюции из Святейшего Правительствующего Синода на оное не воспоследует, велеть ее, монахиню Проклу, содержать во оном девиче монастыре во всем против протчих оного монастыря монахинь неотменно и поступать, как по силе имянного блаженные и вечнодостойные памяти Великия Государыни Императрицы Анны Иоанновны, Самодержицы Всероссийской указу в посланном из Тайной канцелярии в оном 1744 году, мая 4 дня, означенного монастыря к игуменье указе показано непременно. И о том к архимандриту Сильвестру послать указ. И сей приговор предложить его преосвященству к слушанию. _Знаменский_архимандрит_Порфирий._Дому_архиерейского_эконом_и_казначей_протопоп_Иоанн_Сергеев._Успенского_собора_протопоп_Алексий_Михайлов._

Таким образом, после наложения «ножных желез» и наказания «шелепами» на восьмой год мучительного пребывания в Далматове для Прасковьи Григорьевны проглядывает светлый луч надежды на возвращение в милую Москву: Архиерейская консистория, как видно из последнего документа, возбуждает пред Святейшим Синодом вопрос о применении к именитой узнице тех милостей, которые были даны всем опальным людям прошлых царствований по манифесту 1741 года вступившей на престол цесаревны Елизаветы Петровны.

Не подлежало никакому сомнению, что милости новой императрицы должны были иметь безусловное применение и к княжне Юсуповой: наряду с важными государственными преступниками должна была возвратиться из ссылки и столь много настрадавшаяся бессильная жертва придворных интриг. Это сознала вполне Сибирская губернская канцелярия, деятельно занимавшаяся приведением в исполнение манифеста, и благодаря распоряжению ее, 14 марта 1744 года княжна привезена была в Тобольск с целью немедленной отправки ее в Москву, но духовные власти «страха ради», признали безопаснее прежде сождать распоряжение Святейшего Синода по возбужденному пред последним вопросу о применении к княжне «генерального отпущения вин». Кончилось, однако ж, тем, что бедная Прасковья Григорьевна в конце июня того же года за конвоем солдат Сибирского гарнизона снова увезена в Далматовский монастырь.

Следующие документы рассказывают нам тяжелую процедуру возбудившейся по этому поводу переписки.

6. Великому господину преосвященному Антонию, митрополиту Тобольскому и Сибирскому, доношение. Сего, 1744 года, февраля 11 дня, из Исецкой Провинциальной Канцелярии в Успенском Далматове монастыре получена промемория и при ней с присланной того же февраля, 10 числа, во оную Исецкую канцелярию из Сибирской губернской канцелярии промемории ж с изображением всемилостивейших Е.И.В. указов, состоявшихся сентября 24-го 1742 и ноября 9-го 1743 годов об освобождении посланных в бывшие прежде Е.И.В. правления ссылки в разные отдаленные места государства[351 - За это время были возвращены сосланные по интригам всесильного Меншикова Антоний Девиер, Толстой с сыном, Григорий Скорняков-Писарев и граф де-Санти, заточенные в монастырях княжны Долгоруковы, Фик, любимец Петра, Ф.И. Сойманов, бывший впоследствии сибирским губернатором, дочери Волынского и многие другие. Зато на смену их привезены новые опальные: в Березов – граф Остерман, в Пелым – фельдмаршал Миних, в Собачий острог – кабинет-министр Головкин, в Нижнеколымск – президент коммерц-коллегии барон Менгден и другие; все по обвинению в устранении Елизаветы от престола. Последнему, привезенному с женою, дочерью и свояченицею, пришлось, между прочим, послужить ненавистной Сибири тремя немаловажными службами, из которых одна состояла в отражении набега диких чукчей, другая – в разведении рогатого скота и лошадей в подспорье собакам и оленям; и третья – в торговле, которою занимался Менгден, выписывая товары из Якутска для ограниченных потребностей бедного местного населения. – Сибирь и каторга. Ч. 3. С. 118, 121, 134, 139, 149 и др.] сообщена точная копия. А понеже-де Исецкой провинциальной канцелярии известно, что в Далматовском Введенском девиче монастыре в ссылке имеется княжна Юсупова, того ради оная Исецкая канцелярия требовала, чтоб по силе изображенного в присланной из Сибирской губернской канцелярии промемории высочайшего всемилостивейшего Е.И.В указа о свободе вышереченной княжны Юсуповой учинить, как оной всемилостивейший указ повелевает, опасаясь-де за малое неисполнение показанного в том указе штрафа, как губернаторам и воеводам объявлено[352 - О выполнении первоначального манифеста императрицы следовали одно за другим строгие настояния, хотя в некоторых случаях исполнить требование о возвращении преступников было и не так легко; по обычаю времени местные начальства часто забывали об именах этих ссыльных и местах их нахождения; так, например, князь Алексей Долгоруков только чрез два года по воцарении Елизаветы случайно узнал в Камчатке о своем прощении; одетый в армяк и обросший бородой, он явился в Иркутск, но не признан был губернатором за князя и отправился в Москву пешком; подобное же повторилось и с другим его братом (Николаем), забытым в остроге. – Сибирь и каторга. Ч. 3. С. 136.]. И как-де оная княжна Юсупова по силе означенного указа отпустится, или в Сибирскую губернскую канцелярию отошлется, о том-де помянутую Исецкую провинциальную канцелярию уведомить. И сего же февраля 14 дня, – по силе изображенного из предреченной губернской канцелярии в промемории высочайшего всемилостивейшего Е.И.В. указу, как в том указе показано, где кто (кроме содержащихся в Сибири близ Тобольска и в Тобольске под смотрением Преображенского полка прапорщика Колобова людей) поныне еще неосвобожденные и неотпущенные содержатся, немедленно освободить и отпустить под опасением изображенного во оном Е.И.В. высочайшем указе губернаторам и воеводам, и протчим управителям осуждения и ссылки – вышеупомянутую, содержащуюся в Далматовском Введенском девиче монастыре княжну Юсупову, которая в указе блаженные и вечнодостойные памяти Государыни Императрицы Анны Иоанновны из Санкт-питербурха, из Канцелярии тайных розыскных дел от 4 мая 1735 года показана монахиней Проклой, послал я, нижайший, к вашему преосвященству и со служащей ей девкой Марьей Ивановой для представления в Сибирскую губернскую канцелярию с монастырскими служители Савой Иванчиковым с товарищем; при ней же, княжне, для провожания до Тобольска послана Далматова девича монастыря одна монахиня Епихария, которая определена была при ней, княжне ее, для караула... И ваше преосвященство о вышеписанном что соблаговолит. Февраля 14 дня, 1744 года. Вашего преосвященства _нижайший_богомолец_Успенского_Далматова_монастыря_архимандрит_Силвестр._

7. Промемория. Из Сибирской губернской канцелярии преосвященному Антонию, митрополиту Тобольскому и Сибирскому. Сего марта, 13 числа в Сибирскую губернскую канцелярию промемориею от вашего преосвященства представлено: что-де о содержащейся в Далматове монастыре девиче монахине княжне Прокле Юсуповой прошедшего 743 года, октября, 11 дня, представлено от вашего преосвященства в Святейший Правительствующий Синод именно с требованием указной резолюции соблаговолено ли будет по силе Е.И.В. указов освободить ее, или ей быть в монашестве по-прежнему, на которое-де вашего преосвященства представление еще и доныне указной резолюции не получено; и по представлению-де Сибирской губернской канцелярии до получения указной резолюции отпустить собою ваше преосвященство имеете опасение, понеже-де удобнее бы было вашему преосвященству то учинить без представления вашего преосвященства, нежели по представлении, хотя быде и опасность какая была, да не так бы могла быть сильна, какова состоит ныне; что же-де об ней Сибирская губернская канцелярия, когда и откуда и по какой вине она прислана – неизвестна, то о том для уведомления и лучшего разсмотрения сообщены при той промемории с указу из Святейшего Правительствующего Синода и из Канцелярии тайных розыскных дел, точные копии, которые-де разсмотря и обстоятельно о всем разсудя, может Сибирская губернская канцелярия удобнее признать: надлежит ли ныне оной монахине Юсуповой до получения на представление вашего преосвященства указной резолюции, учинить отпуск, или не надлежит, и буде по довольном разсуждении несумнительно признается, что отпустить ее, Юсупову, и до получения резолюции возможно, и оной отпуск Сибирская губернская канцелярия на себя воспримет и чрез промемориальное сношение от вашего преосвященства ее, Юсупову, к себе для того отпуску требовать соизволит, то-де по таковом сношении оная монахиня Юсупова в Сибирскую губернскую канцелярию от вашего преосвященства отослана будет. А понеже по присланному Е.И.В. из Правительствующего Сената октября от 13-го, а в Сибирской губернской канцелярии полученному ноября, 2 чисел 742-го года указу, в котором объявлен имянной Е.И.В. высочайший указ, повелено неведомо содержащихся людей, которые сосланы в бывшее прежде Е.И.В. правление, прислать изо всех мест, где Е.И.В. обретаться будет, в Правительствующий Сенат; а генваря 3 числа сего, 1744 года по присланному же Е.И.В. из Правительствующего Сената вторичному указу, в котором объявлен имянной Е.И.В. высочайший указ, повелено объявленных, неведомо содержащихся людей с подробными ведомостями немедленно свободить и прислать в Правительствующий Сенат под опасением изображенного во оном Е.И.В. высочайшем указе губернаторам и воеводам, и протчим управителям осуждения в ссылки. И ради того по Е.И.В. указу в Сибирской губернской канцелярии определено: к вашему преосвященству послать сию промеморию, объявя, что Сибирская губернская канцелярия, разсуждая объявленные именные Е.И.В. высочайшие всемилостивейшие указы, согласно определяет: оную княжну Юсупову послать из Тобольска за надлежащим присмотром в Москву в Правительствующий Сенат в немедленном времени, а за оными Е.И.В. высочайшими всемилостивейшими указами тое княжну Юсупову в Тобольске более удерживать весьма опасно. Того ради, ваше преосвященство, благоволите означенную монахиню княжну Юсупову для отсылки ее в Правительствующий Сенат прислать в Сибирскую губернскую канцелярию в немедленном времени, которая по присылке от вашего преосвященства в Правительствующий Сенат отправлена быть имеет немедленно. И преосвященный Антоний, митрополит Тобольский и Сибирский, да благоволит учинить по Е.И.В. указу. Марта 13 дня 1744 года_.Алексей_Сухарев._Секретарь_Алексей_Соколов._Канцелярист_Сергей_Безносов._

8. Указ Ее Императорского Величества, Самодержицы Всероссийской, из Святейшего Правительствующего Синода преосвященному Антонию, митрополиту Тобольскому и Сибирскому. По указу Е.И.В. Святейший Правительствующий Синод по присланному вашего преосвященства прошлого, 1743 года октября от 11 дня доношению приказали: о содержащейся епархии вашего преосвященства в Далматове Введенском девиче монастыре ссыльной монахине Прокле, что по содержанию Е.И.В. всемилостивейших указов может ли она сподоблена быть от того содержания свободною, или и впредь неотменно надлежит ее в том монастыре по-прежнему содержать для надлежащего о том разсмотрения в Канцелярию тайных розыскных дел послать указ (и послан), а что оная же монахиня Прокла является весьма противна, к церкви Божией не ходит, монашеского по обыкновению платья не носит и именем монашеским не зовется, и за то смирить ее по монастырскому обыкновению и содержать до указу, никуда, кроме церкви и монастыря, отнюдь не исходну. И преосвященному Антонию, митрополиту Тобольскому и Сибирскому, о том ведать и чинить, как преждепосланным о ней, так и по сему Е.И.В. указом повелено во всем непременно. Апреля 17 дня 1744 года. _Обер-секретарь_Савва_Леванидов._Секретарь_Никифор_Слопцов._Канцелярист_Евдоким_Череповский._

9. Промемория. Из Сибирской губернской канцелярии преосвященному Антонию, митрополиту Тобольскому и Сибирскому. Сего июня 1 дня присланною в Сибирскую губернскую канцелярию от вашего преосвященства промеморией требовано, чтоб по силе прописанного в той промемории Е.И.В. из Святейшего Правительствующего Синода указа монахиню княжну Проклу Юсупову послать от Сибирской губернской канцелярии за надлежащим караулом в Далматов Введенский девич монастырь. И на оное по указу Е.И.В. в Сибирской губернской канцелярии определено: вышеписанную княжну Проклу за караулом прежде определенных к ней для отвозу в Москву солдат Семена Щукина и Матвея Дуднева[353 - Первый, как видно из последующих документов, заменен был солдатом Енисейского полка Иваном Парамоновым.] послать из Тобольска в вышепоказанной Далматов Введенский девич монастырь в неисходное до указу содержание по-прежнему, которая Прокла сего же июня 5 числа и послана на ее коште. А чтоб оная Прокла в объявленной Далматов Введенский девич монастырь везена была в монашеском платье непременно, о том, также и о содержании ее в пути, и об отдаче в показанном монастыре с распискою предписанным солдатам дана из Сибирской губернской канцелярии пристойная инструкция, а правящему ныне дежур-майорскую должность сибирского гарнизона капитану Нелидову дана инструкция же, по которой велено ему у вышеобъявленной Проклы Юсуповой имеющееся у нее немонашеское, но светское платье, все, что есть, отобрать и, описав каждую вещь порознь, запечатать и объявить при той описи с доношением в Сибирскую губернскую канцелярию в скорости, которое по объявлении имеет быть содержано во тобольской рентерее до указу под охранением. И преосвященный Антоний, митрополит Тобольский и Сибирский, о вышереченном да благоволит быть известен. Июня 5 дня 1744 _Алексей_Сухарев._Секретарь_Алексей_Соколов._За_протоколиста_Сергей_Безсонов._

Но на обратном пути в Далматов монастырь бедную княжну настигла новая беда...




IV

На одной из станций за Тюменью главный конвоир княжны солдат Енисейского полка Иван Парамонов между вещами Прасковьи Григорьевны увидел берестяной коробок.

 Коробейка-то с чем? – спросил он княжну.

 С сулемой... – сказала княжна.

 Да откуда у тебя взялась она?

 Да все от монахинь... Принимались лечить зубы да чуть и не отравили. Хотела, было, показать митрополиту, да не успела...

Последних слов убитой горем монастырской затворницы было вполне достаточно, чтобы дать Парамонову повод отобрать коробок и представить по начальству.

Из пустяка вышла целая история, усилившая раздражительность нервной Прасковьи Григорьевны до последнего предела; доехав до монастыря, она решительно заявила, что без военного караула не останется: монахини отравят ее... Подробности этой истории рассказывают три приводимых ниже документа.

10. Великому господину, преосвященному Антонию, митрополиту Тобольскому и Сибирскому, доношение. По Е.И.В. указу из Консистории вашего преосвященства, пущенному от 5 июня под № 913, а здесь чрез тобольского гарнизона Енисейского полку, пятой роты солдата Ивана Парамонова июля 26 числа сего года полученному, велено мне, нижайшему, посланную при оном указе от Сибирской губернской канцелярии монахиню Проклу, которая напредь сего была в Далматове Введенском девиче монастыре в ссылке, паки принять у посланных за ней от помянутой губернской канцелярии солдат оного Ивана Парамонова с товарищем и содержать в реченном Введенском девиче монастыре до указу, никуда, кроме церкви, не исходну, и иметь мне над нею под лишением имения и чина, а по важности вин и смертной казни крепкое надсмотрение. А понеже того ж июля 26 числа вышеписанный солдат Парамонов по прибытии в Успенский Далматов монастырь и при подаче вышеозначенного Е.И.В. указа мне, нижайшему, при всей братии письменно предъявил, что сего-де 744 года, июня 5 дня, отправлен он, Парамонов, от Сибирской губернской канцелярии при подорожной за посланной от оной Канцелярии в Далматов Введенский девич монастырь арестанткой, предпомянутой монахиней Проклой и, едучи дорогою и проехав город Тюмень, на становке в деревне, а в которой имянно, того он не упомнит, обыскал у помянутой арестантки в коробейке ее отравного зелья, сулемы кусок небольшой, например, близ золотника, которую сулему он, Парамонов, притом мне, нижайшему, и всей братии и объявил и по объявлении взял он, Парамонов, оную сулему к себе. А как-де оной, Парамонов, тое сулему сыскал, то оная арестантка сказывала ему: такое отравное зелье дали ей в бытность ее в помянутом Далматове девиче монастыре того монастыря монахини на лечение зубной болезни, а имянно Тарсилла большая прислала чрез Тарсиллу малую; и тою сулемою мазала во рту ее монахиня Сусанна, и хотела-де она, Прокла, то зелье сулему объявить вашему преосвященству при поезде своем в Москву, но ныне-де за скорою и нечаянною из Тобольска посылкою вашему преосвященству того зелья сулемы объявить ей время не допустило. И помянутая монахиня Прокла того ж 26 числа, пришед в церковь святую, говорила мне, нижайшему, и всему братству, что предпомянутая-де сулема оным солдатом Парамоновым подлинно у ней сыскана и за такою-де отравою в девич монастырь, дабы ее тамо монахини смертно не отравили, не едет и без солдатского караулу здесь не остается, «а ежели повезете сильно, то-де закричу государево дело», а что кричать хочет, того мы не знаем и в том имеем опасение немалое, дабы от того обители нашей напрасного разорения, так же и нам, нижайшим, истязания не учинилось. Того ради вашего преосвященства покорно просим, дабы помянутым солдатам Ивану Парамонову с товарищем или другим быть при ней, Прокле, для караула. Чего ради от них солдат Ивана Парамонова и с рук ее, Проклу, еще не принял, а обретаются они ныне при ней, Прокле, до указу вашего преосвященства. И о том, что ваше преосвященство соблаговолит? Июля 27 дня, 1744 года. Вашего преосвященства _нижайший_богомолец_Успенского_Далматова_монастыря_архимандрит_Силвестр._

11. Указ Ее Императорского Величества, Самодержицы Всероссийской, из Консистории преосвященного Антония, митрополита Тобольского и Сибирского в Успенский Далматов монастырь архимандриту Сильвестру. Сего августа 20 дня, по указу Е.И.В. и по определению его преосвященства, а по сообщенной к его преосвященству из Сибирской губернской канцелярии промемории велено отправленную из оной губернской канцелярии и ныне при оном Далматове монастыре за караулом сибирского гарнизона дву человек, солдат Ивана Парамонова с товарищем, содержащуюся колодницу, монахиню Проклу, за теми же солдаты и за нарочно-отправленным ныне из Тобольска оного Далматова монастыря служителем Савой Иванчиковым по силе, данной ему от Консистории его преосвященства инструкции, придав потребное число от монастыря служителей, послать в Далматов же Введенский девич монастырь в самой крайней скорости, невзирая ни на какие той колодницы отговорки и представления. И по привозе ее, колодницы монахини Проклы, во означенный девич монастырь, ежель, паче чаяния, находится она ныне не в монашеском платье, но в светском, оное от нее отобрать, а дать ей монашеское и содержать в том монастыре по-прежнему в всем непременно и без всякого послабления. А ежель она, Прокла, по привозе ее во оной девич монастырь по-прежнему монашеского платья на себя принять не похочет или употребит какие предерзостные слова и непорядочные поступки, то притом же, не откладая, учинить ей по монастырскому обыкновению наказание шелепами неотменно. А какие продерзости от нее снова или сумасбродства произойдут, о том велеть нарочно отправленным за нею для охраны вышепомянутым солдатам Парамонову с товарищем объявить в Сибирскую губернскую канцелярию репортом. И тем солдатам в приеме оной колодницы в девич монастырь, когда они туда прибудут, дать расписку и о том о всем обстоятельно репортовать его преосвященству. А буде и впредь в каких продерзостях оная колодница являться будет, поступать с нею против вышеписанного и, несмотря ни на какие ее представления, содержать ее по указам, понеже за слабое ее содержание показано тебе, архимандриту, лишение имения и чина и смертная казнь, из чего следует тебе крайнюю предосторожность иметь, или за неисполнение по указом опасение смертной казни, или предерзостных и беспутных колодницы слушать представлений, которым ежель впредь паче чаяния будешь последовать и слабо ее содержать, то неотменно попадешь, как выше написано, за слабое той колодницы содержание лишению имения и чина, а по важности вины и смертной казни. Буде же монастырские служители, коим приказано будет, с показанным Иванчиковым и солдаты означенную колодницу до девичья монастыря проводить, явятся в том ослушны, то арестовать и, заковав в ножные железа, велеть везти к его преосвященству под крепким караулом, а вместо их дать другое потребное число служителей, а со оного Иванчикова в исполнении вышеповеленного взята подписка под жесточайшим за неисполнение наказанием. Что же по присланному в Сибирскую губернскую канцелярию от помянутого солдата Парамонова доношению явилось у оной монахини Проклы ядовитое зелье-сулема, о которой она показала, якоб дано ей во оном девиче монастыре монахинями, того для по отправлении оной колодницы ехать тебе, архимандриту, в тот девич монастырь немедленно самому, взяв в собою подьячего, и о том изследовать накрепко со всяким обстоятельством, и то подлинное следствие для сообщения в Сибирскую губернскую канцелярию прислать к его преосвященству в крайней скорости. И архимандриту Сильвестру о вышеписанном чинить по сему и по прежде посланным Е.И.В. указам неотложно. 1744 г., августа 20 дня. _Подписов_нет._

12. Святейшему Правительствующему Синоду доношение. Прошлого, 1744 года, ноября от 6 числа в посланном в Святейший Правительствующий Синод от моего смирения доношении о содержащейся в Далматове Введенском девиче монастыре монахине Прокле, между прочим, представлено о сысканной у нее посланным за нею караульным солдатом сулеме, о которой она, Прокла, сказывала, что дана ей та сулема оного девича монастыря монахинями, якоб на лечение зубной болезни, и от того-де лекарства едва она, Прокла, смерти не приняла, и хотя то ее показание за правильно причесть было невозможно, ибо как из всего ее состояния и непорядочного тогда жития оказывалось, что то затеяно напрасно, для единого только того, чтобы более не быть ей в помянутом Далматове девиче монастыре под началом, однако ж, об оном следовано, а по следствию в вышеявленном показании явилась она, Прокла, подлинно виновата. За которую ее вину, хотя по силе полученных Е.И.В. прошлого, 738 году, марта от 14 из Канцелярии тайных розыскных дел, 1744 году, апреля от 14 числа из Святейшего Правительствующего Синода о наказании за непорядочные ее поступки указов и надлежало учинить ей наказание шелепами по монастырскому обыкновению, однако ж, в рассуждении того, что оная монахиня Прокла, будучи обвинена, уже смирилась и в помянутом девиче монастыре пребывает в монашеском одеянии и в надлежащей покорности и послушании, того для до усмотрения о ее впредь состоянии оное ей наказание ныне оставлено[354 - Чрез семь лет дело «о сулеме» еще не было забыто: Сибирская гарнизонная канцелярия, производя расследование по жалобе Сенату известного географа Василия Шишкова на сибирского губернатора Сухарева, промеморией от 3 сентября 1752 года требовала от консистории некоторые справки и «об обысканной у Юсуповой в коробейке сулеме». (О Шишкове см. в «Слов, русск. писателей» митр. Евгения. Т. 2. 1845. С. 250).]. И с следствия о всем вышеписанном для известия Святейшему Правительствующему Синоду, приобщив при сем моем доношении краткий экстракт, остаюсь при всегдашней покорности моей. (30 марта 1745 года). Святейшего Правительствующего Синода _нижайший_послушник_Антоний,_митрополит_Тобольский_и_Сибирский._

Ни в одном из приведенных выше документов о пребывании княжны Юсуповой в Далматовском монастыре не упоминается о том, в каком именно положении содержалась там Прасковья Григорьевна. В этом отношении можно сделать лишь одни догадки.

Известно, что до Петра I тюрьмами для государевых лиходеев в Сибири служили остроги и острожки, как, например, селенгинский и кузнецкий, где уже содержались малороссийский гетман Демьян Многогрешный, нежинский полковник Матвей Гвинтовка и другие. В начале XVII века таких острогов в Сибири было уже много: на «великой реке Лене» стоял острог якутский; в дальних Даурах – нерчинский и селенгинский и даже «на великой реке Амуре» – аблазинский, где пел первый молебен государственный ссыльный протопоп Аввакум Петрович[355 - Протопоп Аввакум Петрович (1620–1682 гг.) – один из духовных лидеров раскольничьего движения. В 1653 году за резкие выступления против реформ патриарха Никона был сослан вместе с супругой в Сибирь. В 1666 году был предан церковному суду и лишен сана священника. В 1682 году вместе с другими раскольниками был сожжен в Пустозерском остроге. Аввакум – автор многих богословских сочинений, из которых наиболее значительным является «Житие протопопа Аввакума, им самим написанное». _–_Прим._Издателя_]. Сверх того, такие же сырые и темные тюрьмы стояли готовыми и в монастырях Туруханском, Киренском, Иркутском, Селенгинском, Нерчинском и даже в Якутском. Для женщин выстроены были особые тюрьмы – с железными решетками в некоторых из женских монастырей, а именно: Тобольском и Енисейском Рождественских, Иркутском Знаменском и Далматовском Успенском[356 - Сибирь и каторга. Ч. 3. С. 106-107.]. При той строгости условий, какую придавали заточению Юсуповой, помещенные выше указы Тайной канцелярии и Синода, последней тюрьмы не могла, разумеется, миновать и княжна Прасковья Григорьевна.




V

Прошло около девяти лет. Что происходило с княжной за это долгое время монастырского заточения – неизвестно. Последующие документы рассмотренного нами дела заключают в себе сведения уже о новой, по счету третьей, ссылке Прасковьи Григорьевны в тот же Далматовский женский монастырь.

Это было в 1754 году. Оказывается, что тогда княжна снова пребывала в Тобольске, где обвинена была в сношениях с находившимся в ссылке по обвинению в числе других лиц в устранении от престола цесаревны Елисаветы, д.с.с. Иваном Темирязевым[357 - Темирязев арестован был в ночь вступления на престол Елисаветы (25 ноября 1741 г.) вместе с Остерманом, Минихом, Менгденом и другими лицами и заключен в крепость, а затем сослан. Для упомянутых лиц, как уже и замечено выше (вын. 36), при ссылке в Сибирь были указаны определенные места, но для Тимирязева этого сделано не было. – _Костомаров._ Императрица Елисавета Петровна // Вест. Евр. 1887, янв. С. 78, 85.]. Дело дошло до Тайной канцелярии и по распоряжению ее[358 - Нелишне заметить, что ненавистного князя А.И. Ушакова в это время уже не было на свете; он умер в 1746 г.; по Тайной же канцелярии он заменен был Александром Шуваловым.] Прасковью Григорьевну снова увезли за конвоем в Далматовский монастырь. Документы говорят:

13. Промемория. Из Сибирской губернской канцелярии преосвященному Сильвестру, митрополиту Тобольскому и Сибирскому. В указе Е.И.В. из Канцелярии тайных розыскных дел марта от 28, а в Сибирской губернской канцелярии, полученном сего мая 16 числа, написано: по указу-де Е.И.В. и по определению Тайной канцелярии во оную Губернскую Канцелярию послать Е.И.В. указ, чтоб находящаяся в Тобольске ссыльная, бывшая Прасковья Юсупова (которая с находящимся во оном же городе Тобольске в ссылке, бывшим статским действительным советником Иваном Темирязевым имела письменные переписку и сообщение), впредь таковых же с ссылочными переписок не чинила, велеть ее содержать по прежде посланным из Тайной канцелярии в Сибирскую губернскую канцелярию указам при Успенском Далматове монастыре, в Введенском девиче монастыре во всем непременно и ни до каких продерзостей ее отнюдь не допускать и писем нигде ни о чем писать ей не давать, тако ж и с посторонними ни с кем видеться ее отнюдь же не допускать. И на оное по Е.И.В. указу и по определению Сибирской губернской канцелярии вышеписанная княжна Прасковья Юсупова по силе оного Е.И.В. из Канцелярии тайных розыскных дел указа посылается из Тобольска для содержания в вышеписанный Далматов Введенский девич монастырь за караулом Сибирского гарнизона дву человек солдат на одной ямской и уездной подводе с выдачею указного числа прогонных денег. А каким образом объявленную Юсупову тем солдатам, будучи в пути, также и по привозе в Далматовом девичьем монастыре содержать и смотрение иметь, о сем дана им из Сибирской губернской канцелярии с должным наставлением секретная инструкция, по которой велено по прибытии в оной Далматов Введенский девич монастырь явиться им того монастыря архимандриту того же числа и, истребовав для содержания ее, Юсупову, в том Далматове девичье монастыре удобные покои, где и содержать ее, Юсупову, против вышеписанного. И о том к вашему преосвященству определено послать сию промеморию и требовать, чтобы соблаговолено было в силу означенного Тайной канцелярии указу в реченной Далматов монастырь к архимандриту письменно предложить, дабы он, архимандрит, когда реченные солдаты с тою княжною Юсуповою в тот Далматов монастырь прибудут, то б по требованию их к содержанию ее, Юсуповой, определено было в том Далматове Введенском девичье монастыре отвесть удобные покои[359 - Из рапорта нового настоятеля монастыря архимандрита Митрофана от 20 сентября видно, что Юсупова привезена в Далматов девичий монастырь 27 августа 1754 г. и «к содержанию оной ссыльной удобные покои отведены»; уведомляя же об этом Сибирскую канцелярию, Консистория просила, «чтоб для содержания оной ссыльной определены были караульные немолодые и состояния доброго и воздержные, богобоязненные и постоянные, ибо монастырь не мужеской, но девич...».], и что будет учинено, Сибирскую губернскую канцелярию уведомить. И преосвященный Сильвестр, митрополит Тобольский и Сибирский, о вышеписанном соблаговолит учинить по Е.И.В. указу. Мая 18 дня, 1754 года. _Василий_Мятлев._Алексей_Соколов._В_должности_секретаря_с_приписъю_Иван_Борисов._Подканцелярист_Степан_Тецкой._

14. Промемория. Из Сибирской губернской канцелярии в Тобольскую духовную консисторию. В указе Е.И.В. из Канцелярии тайных розыскных дел от 21 ноября 756 года, а в Сибирской губернской канцелярии, полученном генваря 3 чисел 757 года, написано: по указу-де Е.И.В. в Тайной канцелярии по слушании присланного в Тайную канцелярию из оной губернской канцелярии сентября от 17 числа 756 г. доношения о содержащейся по посланному из Тайной канцелярии в ту губернскую канцелярию мая от 18 числа прошлого, 754 года (указу) в Введенском Далматове монастыре бывшей княжне Прасковье Юсуповой определено: оной Юсуповой для пропитания из оной губернской канцелярии производить в день по 5 копеек, в церковь Божию для слушания литургии, утрени и вечерни допускать, токмо накрепко смотреть, чтоб она каким-либо образом из того монастыря не могла учинить утечки, чего ради в ту церковь ее отпускать за караулом, также исповедываться, и ежели по совету духовника ее достойна будет к приобщению святых тайн, то и в том ей позволить; окроме же церкви Божией, как из монастыря, так и никуда отнюдь не выпускать и в содержании ее поступать так, как означенным 754 года, мая, 18 числа указом повелено. И на оное по Е.И.В. указу в Сибирской губернской канцелярии определено: во оную Тобольскую духовную консисторию послать сию промеморию и требовать, чтоб оная благоволила в силу того указа находящемуся в Введенском Далматове монастыре архимандриту предложить, чтоб оной упомянутой содержащейся там колоднице, бывшей княжне Юсуповой, кормовые деньги по пяти копеек на день имел отдавать в прием обретающемуся при ней на карауле солдату Кузнецову с товарищем по третям года, которые по требованиям Тобольской Духовной Консистории отдаваны быть имеют из Тобольской рентереи безудержно, о чем для ведома и исполнения к тому солдату Кузнецову с товарищем послан Е.И.В. указ, велено объявленной бывшей княжне Юсуповой кормовые деньги на каждый день по пяти копеек, что принадлежать будет по третям года требовать и принимать Далматова монастыря от архимандрита, и по приеме оные той Юсуповой производить без удержания, и сколько когда оных кормовых денег от монастыря принято будет, в скорости репортовать. И Тобольская Духовная Консистория о вышеписанном благоволит чинить по Е.И.В. указам. Генваря 20 дня, 1757 года. _Иван_Грабленов._Степан_Угримов._Алексей_Соколов._В_должности_секретаря_с_приписъю_Андрей_Накаряков._Канцелярист_Степан_Тецкой._

По этому и другим документам можно думать, что за все время заточения княжны в Сибири завещание покойной матери ее, княгини Анны Никитичны, об ежегодном отпуске Прасковье Григорьевне 300 рублей и хлебных припасов со стороны брата ее Бориса оставалось без всякого исполнения. Княжна все время пребывала на скудном монастырском пропитании. До назначения Тайной канцелярией отпуска кормовых денег в январе 1755 года далматовский архимандрит Митрофан доносил Консистории, что княжна требует себе особого от монахинь отпуска «хлебных и харчевых всяких припасов, также и свеч». На это архимандриту предписано было «давать ей против соборной старицы вдвое порции в день, что в монастыре имеетца», «а чтоб давать мукою и другими припасами особого, – говорилось далее в консисторском указе, – то уже вознадобится особливая поварня и другие к тому надобности, как то поваренные служители, посуда всякая, поваренная и хлебенная, и протчее, чего в присланном об ней... указе чинить не объявлено, а поведено токмо дать удобные покой и житие...». Что же касается кормовых денег, то отпуск их Сибирской канцелярией производился крайне исправно; на побудительные требования Консистории упомянутая Канцелярия отзывалась обыкновенно «неимением для пересылки их из Тобольска в Далматов монастырь оказии», почему и просила выдавать те деньги из монастырских сумм заимообразно. Но пока все это писалось и пересылалось, проходили целые месяцы томительного ожидания княжной этой убогой подачки.

Несмотря на все это, в последнюю ссылку в Далматовский монастырь положение Прасковьи Григорьевны было несколько улучшено: ни Сибирская канцелярия, ни Тобольская Консистория ненавистным ей именем монахини Проклы ее уже не называли и в монастыре ей велено было дать «удобные покои». Зато бедная княжна должна была выносить постоянные оскорбления от приставленного к ней пьяного караула[360 - В старое время подобное поведение караульных солдат не было редкостью, и положение от них изгнанников было поистине печальное. Так, например, по заверению Пецольда, перемещенный из Пелыма в Ярославль Бирон с женою и тремя детьми, помещаясь в скверном деревянном домишке, окружен был 40 чел. караульных. Солдаты спали с герцогом в одних комнатах и до того дерзко обращались с ним, что он снабжал их пищей, питьем и деньгами, чтобы только задобрить; на это шло у него каждый день 16 р., а между тем «ни у кого из семейства не было ни одной цельной сорочки на теле». Вообще великоважность преступников понималась приставниками или так, что они поступали с заключенными круто и бессердечно, или опасливостью и великими затруднениями на крайние случаи болезни и при необходимости подать какую-либо помощь и оказать содействие. Так, например, из пребывания Долгоруковых в Березове рассказывается такой случай. Князя Алексея с его крепостным дядькой заключили в тесном холодном хлеве, и узники в темноте потеряли счет дням и ночам. Выпросив у караульных горсть гороху за последний бриллиантовый перстень, князь Алексей придумал с дядькою особую игру. Раз во время этой игры они оба, словно сговорившись, запели «Христос воскресе», и так как пение было строго запрещено, то на Фоминой неделе в среду караульная команда дала им обоим по 15 розог, записав в штрафной журнал «колдунами»: по гороху-де узнали о времени Пасхи. Когда пересылавшийся в Сибирь за дерзкие слова об императрице Елизавете прапорщик Преображенского полка Ивашкин на дороге заболел, врач Ваксман не решился ему помочь, хотя и нашел, что Ивашкин весь распух от внутренней болезни и имеет от кандалов язвы на руках и ногах. Подобных примеров бывало немало. – Сибирь и каторга. Ч. 3. С. 136, 148-149.], поведение которого рассказывают последние страницы консисторского дела.

15. В Тобольскую Духовную Консисторию. Покорнейший репорт. Сего, 1757 года, ноября 30 числа, поданным доношением мне, нижайшему, Далматова Введенского девича монастыря начальница монахиня Тарсилла с сестрами объявила: из находящихся-де во оном Далматове Введенском девичье монастыре при некоторой содержащейся по секрету колоднице караульных солдат Василей Кузнецов неведомо где напивается до великого пьянства и, ходя по тому монастырю, пляшет и в щелчки щелкает с непотребными и непристойными блядословными песнями, и такую-де его непотребность и сквернословие его, что-де в том их доношении и объявить им никак невозможно; и в том-де им есть обида немалая, и монахинскому их житию соблазн; да, однаж-де начальница монахиня Тарсилла с сестрами ходила по известию от них для посмотрения в средневые кельи, кои, где они, солдаты, жительствуют, построены прежде и в одной связи заключенной от входа их, солдат караульных, в другую келью, где живут монахини, дверей, кои укреплены были железными гвоздями, и он-де, солдат Кузнецов, закричал на нее, начальницу, с матерною бранью и говорил так, что-де «я тебе руку и ногу переломлю», чегоде она по старости своей стала быть весьма опасна; оный-де солдат, ходя по тому монастырю, поет с пляскою и со щелчками песню такую: «хожу я по ограде, песенки попеваю и в щелчки щелкаю, и поплясываю, не боюсь никого». А тем доношением просила она, начальница Тарсилла, с сестрами, чтоб о вышеписанных солдата Кузнецова нападениях и пьянственных непотребных поступках в оборону и для защищения, чтобы-де он, солдат Кузнецов, будучи в том своем пьянстве, паче чаяния не мог какого кому из монахиньствующих, а паче по разным делам присыльным женкам дурна учинить и тому монастырю непотребного порицания нанесть, представить в Тобольскую Духовную Консисторию[361 - В другом репорте от 13 февраля 1757 г. архимандрит Митрофан доносил Консистории, «что солдат Василий Кузнецов, приходя пьянственным случаем к себе в келью, между собою чинит с товарищем своим, солдатом же, драки с немалою матерною бранью, и сделал он, Кузнецов, себе гудок, и в той своей келье играет с плясовными песнями»; из промемории же Сибирской губернской канцелярии в консисторию от 6 мая 1757 г. видно, что вместо Кузнецова «для караула колодницы Юсуповой 20 марта послан из Сибирского гарнизона другой солдат Нефед Таушканов, а Кузнецова определено в таких непорядках судить военным судом».]. Того ради о вышеписанных его, солдата, непотребных поступках Тобольской Духовной Консистории на рассмотрение почтенно и представляю. 1756 года, ноября, 28 дня. Тобольской Духовной Консистории послушник Успенского Далматова монастыря _архимандрит_Митрофан._

Этими сведениями архивные материалы для истории пребывания княжны Юсуповой в Далматовском монастыре в деле Тобольской Консистории прерываются, и нам остается только с сожалением повторить приведенное в начале статьи замечание Г.В. Есипова: «Кончила ли жизнь княжна Прасковья Григорьевна в том монастыре, или была освобождена, из дела не видно».




ПЕРВЫЕ КАБАКИ В СИБИРИ







Небольшое число лиц, писавших о старинной Сибири, не исключая, к сожалению, и первых компетентных ее историков, некоторые отчасти справедливо называют сибирофилами. Из той массы архивных материалов, какими располагали основатели сибирской истории, у них во многом вышли лишь сухие параграфы сибирских событий и часто без малейшего освещения тех или других сторон начального быта русских насельников. В отношении, например, былого сибирского пьянства, подтверждаемого свидетельствами царских грамот и наказов, отписками воевод, а позднее и записками иностранцев-путешественников, вы не найдете у тех историков никаких упоминаний. Перейдете к более поздним трудам по истории Сибири, но и в них скорее ознакомитесь разве с той силой старой риторики, какая продолжала еще истощаться на ослабление мнения потомков о порочности предков, чем найдете сведения хотя бы только об общем ходе у предков тех винного дела. «Если употребление вина, – говорит, например, один историк тридцатых годов, ценность труда которого во всяком случае неоспорима, – есть народная необходимость для здоровья, для ободрения среди забот житейских и для льготы мыслей, если справедливо, что после чарки отдает от сердца, и язык катается, как по маслу, то необходимость сия тем ощутительнее в стране холодной и лишенной наслаждений жизни. Взгляните на труженика после осушения чепарухи – не шире ли, не смелее ли глаз его? Взгляните на отжигальницу – не пышет ли вино? Стихия вина поэтому – огонь и одушевление, что такое жизнь во времени, как не горение? Не награждайте голов кабацких за излишнюю продажу, преследуйте пьянство строгостью полицейскою, жалейте о пьянице, внимайте пастырским наставлениям о трезвости, но запасайте вино в своей стране, чтобы отрада народная, потребность физико-нравственная была недорога. Вы слышите историю!». Только с наступлением шестидесятых годов, когда под общим освежением русской мысли несколько лиц, остановившись на тощей истории Сибири, в немногих очерках осветили некоторые стороны старого сибирского быта, сухие параграфы писателей-сибирофилов пополнились сведениями о тех былых насилии, взяточничестве, ябедничестве и других пороках, какие проходили почти чрез все фазисы окрепления на новой земле русского владычества. Тут только вы встретите упоминания и о той воспевавшейся ранее «потребности физико-нравственной», которая представляется едва ли уже не заурядным пьянством. Но нельзя не заметить, что некоторыми и из этих очерков русские насельники Сибири уже чрез меру, а часто без достаточных оснований низводятся на последние ступени потрясающей порочности, по которой существование в них каких-либо нравственных начал представляется уже маловероятным. А между тем все эти очерки тоже не представляют ни одного труда, который бы цельно посвящен был ходу в Сибири винного дела собственно с исторической стороны. Хотя за последнее время несколько любопытных сведений по этому делу, извлеченных из сенатского архива, и помещено в «Исторических очерках Сибири» Андриевича (т. IV, гл. VIII, стр. 163–181), но сведения эти касаются исключительно уже второй половины XVIII столетия, или екатерининского периода. Поэтому для ознакомления с началом этого дела мы находим небесполезными предлагаемые заметки о первых сибирских кабаках.




I

До того времени, пока по следам Ермака в Сибирь не явились хозяевами русские, инородческое население ее ни кабаков, ни пагубного продукта последних не знало: между сибирскими татарами русскую водку заменяли свои одуряющие изделия, из которых более распространенным была _буза,_ приготовлявшаяся из проса, а остяки, самоеды и другие северные племена употребляли любимый напиток из _мухомора_[362 - Буза в настоящее время у сибирских татар называется брагою и приготовляется весьма редко, при каких-либо особенных случаях, например, свадьбах; мухомор же, чрезмерное употребление которого оканчивается часто смертельными случаями, между северными инородцами входил даже в число предметов торговли, которая в Анадырске, например, для чукчей еще до 1866 г. оставалась в руках русского купца К. (Сибирск. вестн. 1866. № 13). ][363 - Мухомор, обладающий сильным галлюциногенным воздействием, употреблялся ханты, манси, селькупами и ненцами при свершении культовых обрядов, за что его называли «шаманский гриб». _–_Прим._Издателя_]_._ Но по позднейшим исследованиям быта этих аборигенов Сибири весьма часто приходится встречать одни и те же упоминания, что русские кабак и водка сгубили судьбу этих жалких племен, вымирающих теперь на наших глазах. А между тем припомнив, что русский кабак, сменивший древнюю корчму, ведет свое происхождение от инородцев же, ближайший соседей сибирских татар – татар казанских, можно невольно остановиться на обратной ошибочной мысли о влиянии на развитие винного дела в старинной Сибири кабака татарского. Поэтому, не ознакомившись с ходом этого дела на Древней Руси, т.е. у предков сибирских завоевателей, трудно говорить и о развитии его по отношению к Сибири.

Древняя славянская Русь вынесла из своей арийской прародины и в течение длинного ряда веков пила исстаринные ячные и медвяные питья: брагу, мед, пиво и квас; брага называлась хмельной, пиво бархатным, меды стоялыми, квасы медвяными. Среди этих питий летописи упоминают и вино, относя первое появление его к 907 году, когда Олег по возвращении из похода константинопольского пришел к Киеву, неся «злато, паволоки, овощи, вина и всякое узорочье»[364 - Узорочье – дорогие ткани, одежды, украшенные узорами. _–_Прим._Издателя_]. С этого времени упоминания об употреблении вина на Руси, по летописям, встречаются уже нередко: так, например, Ольга, замышляя расправу свою с древлянами за смерть Игоря, прежде напоила их пьяными; Святослав, намереваясь в 969 году перейти из Киева в Переяславец, говорил: «Тот город есть середа в моей земле, туда сходится все добро: от греков золото, паволоки[365 - Паволоки – дорогие «заморские» ткани. _–_Прим._Издателя_], вина...»; набожный Владимир в 986 году, когда послы болгар[366 - Речь идет о посольстве волжских булгар. _–_Прим._Издателя_], предлагавшие ему принять магометанство, объяснили учение Магомета не пить вина, изрек памятное слово: «Руси есть веселие пити, не можем без того быти»[367 - _Забелин._ История русск. жизни. 1879. II. 121, 142, 173, 214 и 414.]; князь Всеволод в 1128 году, пируя с боярами, приказал выставить для народа вина, меду, перевару, овощей и всякого кушанья[368 - _Терещенко._ Быт русск. народа. 1848. I. 207.]. В слове XII века старинная зажиточная жизнь описывалась так: «Питие же многое, мед и квас, вино, мед пряный, питья обнощная с гусльми и свирельми, веселие многое». Но какое это было вино – неизвестно; предполагают только, что вино виноградное – красное и белое, а более всего красное, упоминаемое в «Слове о полку Игореве» под цветом синего. Древний естествоиспытатель Плиний цвет красного вина тоже сравнивает с сине-багровым цветом дорогого камня аметиста, почему понятнее становится и русское обозначение – синее вино, как и синий виноград. В галицких народных песнях и наших былинах воспевается зеленое вино, по всему вероятию, белое виноградное[369 - _Забелин._ И. С. 381 и 382.]. В конце XV века упоминается уже вино белое и красное: новгородский архиепископ Феофил при прощании в 1476 г. с князем Иваном III подарил ему три бочки вина белого, две красного и две меду старого. В начале XVI века на Руси, кроме употреблявшегося при богослужении красного греческого вина, знали уже бургонское, привозимое немецкими купцами и называвшееся романеею, вино канарское, или бастр, и мальвазию[370 - Терещенко. I. С. 212.]; позднее же – алкан, венгерское белое и красное французское и ренское[371 - _Костомаров._ Очер. жиз. и нрав, великорус, нар. 1887. XIX. С. 130. – В старинных русских арифметиках конца XVI века винам показаны такие цены: «ронского вина стопа 11 денег, романеи 10, бастру 2 алтына и 2 деньги (14 денег), алкану по 7 денег, красного по алтыну». _(Карамзин._ Ист. госуд. рос. 1842. VII. Прим. 399).]. Веком ранее Русь заимствовала от Европы вино хлебное. Это была в первоначальном виде снискавшая со временем столь широкое распространение русская водка[372 - Водка (араб, алкоголь, тур. рака, болг. ракия, серб, водица, малорос. горилка, рус.-народ, сивуха, сиволдай, сиротские слезы, подвздошная, крякун, горемычная, прильне, язык и т.п.) изобретена Рагезом, родившимся в 860 г. и бывшим потом врачом большого госпиталя в Багдаде; он первый указал способ приготовления алкоголя из очищенного от негашеной извести винного спирта. Привоз водки в Европу приписывают Раймунду Луллию, который в 1290 г., находясь на острове Майорка, бывшем во владении аравитян, узнал там от одного ученого мужа способ приговления ее; от Луллия этот способ выведал Арнольд де Виллан и распространил торговлю новым напитком между генуэзскими купцами, которые, владея приморскими местами Таврического полуострова, имели с русскими торговые сношения и в конце 1390-х годов ознакомили последних с тем напитком. – _Дрепер._ Ист. умет. разв. I. С. 340; _Терещенко._ 1. 215.]. Первоначально она составляла целительный напиток под именем «жизненной воды», продавалась по дорогой цене и считалась возможной для приема только каплями. Но время ознакомило русский народ с простотой и дешевизной приготовления этого напитка, дозы приема его скоро изменились, и в половине XV века жизненная вода продавалась и пилась уже по всей Руси.

За всем тем пьянства на Древней Руси в домосковский ее период не было. Питье составляло веселье, удовольствие. Около питья братски сходился человек с человеком, сходились мужчины и женщины, и скрепленная весельем и любовью двигалась вперед социальная жизнь народа. Питья, подкрепляя физические силы человека, оказывали благотворное влияние и на духовную природу его. Строй жизни проявлялся в том веселом единении народа и князя-государя, которое сопровождало, например, пиры Киевской Руси. Общины и миры, города и села сходились на игрища, сбирались на братчины, пиры и беседы, которые по старой народной памяти и доселе еще именуются почетными и честными. Питейные заведения тех времен, известные под именем корчем, служили местами общественных сборищ, куда народ сходился для питья и еды, для бесед и игрищ, а иногда представляли места объявления народу княжеских распоряжений; в них часто творился даже суд и разбирательства дел между приезжими.

Но века чистоты нравов миновали. Жизненная вода, превратившись в водку, стала предметом широкой торговли и зародила в народе пьянство. Общественное значение корчем пало, и начались меры к сокращению их: так, по псковской грамоте, на псковском вече еще в 1397 году было решено: «княжим людем корчмы по дворам не держать ни во Пскове, ни на пригороде, ни в ведро, ни в корец, ни бочкою меду не продавати»[373 - _Карамзин._ История госуд. Российск. 1819. Т. V. Прим. 404.]. Корчмы сделались местами тайных сборищ, и звание корчемника стало постыдным: в одной, например, летописи под 1399 г. говорится: «Во дни убо княжения его (кн. Мих. тверского) разбойницы и тати изчезоша, и мытари и корчемники». Кирилл жебелозерский около 1408–1414 гг. писал можайскому князю Андрею: «И ты, господине, внимай себе, чтобы корчмы в твоей отчине не было, занеже, господине, то велика пагуба душам; крестьяне ся, господине, пропивают, а души гибнут»[374 - _Никон._ Лет. IV. С. 288; Акты истор. I. 16.]. С целью прекращения пьянства, продажа водки, бывшая вольною Великим Князем Иваном III Васильевичем предоставляется одной казне; московскому народу дозволяется пить вино только в некоторые дни. Те же меры продолжаются и при князе Василии Ивановиче[375 - Карамзин. История госуд. Российск. 1819. Т. VI. Прим. 614; VII. Прим. 112.]. Но во второй четверти XVI века водка снова распространяется, и корчмы, переименованные корчемными дворами, умножаются. По одной летописи, в 1543 году на Введеньев день прислал Князь Великий Иван Васильевич в Великий Новгород Ивана Дмитриевича Кривого, и он поставил в городе «восемь корчемных дворов». С этого времени там началось страшное пьянство, и новгородский архиепископ Феодосий решился ходатайствовать за народ. «Бога ради, государь, – писал он царю, – потщися и помысли о своей отчине, о Великом Новгороде, что с ныне в ней чинит. В корчмах безпрестанно души погибают без покаяния и причастия, в домех и на путех и торжищех убийства и грабления в граде и погостом великия учинилися, прохода и проезда нет». По этому ходатайству корчемные дворы в Новгороде были закрыты, но вслед за тем пьянство нашло другие пути: появилась тайная продажа вина, и приехавшие из Москвы «дьяки опришные», как говорит другая летопись, «заповедали винщиком не торговати... а поймают винщика с вином, или пьяного человека, а ни (и они) велят бити кнутом, да и в воду мечют с великого мосту»[376 - Поли. собр. летоп. III. С. 200, 153, 166; Допол. к акт. историч. I. С. 41.]. Но в других местах корчемные дворы продолжали свое существование, и пьянство, не уменьшаясь в народе, появилось даже между духовенством и дворянами: в 1551 г. на церковном соборе царь подал святителям список беспорядков, где, между прочим, значилось, что «...старец на лесу келью поставит, или церковь срубит, до пойдет по миру с иконою просить на сооружение у царя земли и руги просить, а что соберет, то пропьет...»[377 - _Соловьев._ Истор. Рос. 1861. VII. С. 100-101.]; в выписи 1552 г., данной по приказу Ивана IV Берсеневу и Хованскому, велено было строго наблюдать по всей Москве, чтоб «священнический и иноческий чины в корчмы не входили, в пьянстве не упивались, не празднословили и не лаяли»[378 - Акты историч. I. С. 154.]; дворяне же и боярские дети спускали свои поместья и пропивались донага[379 - _Костомаров._ XIX. С. 197.]. Почти одновременно с распоряжением, данным Берсеневу и Хованскому, воротившись из-под Казани, Иван Грозный совершенно воспретил в Москве продавать водку, позволив пить ее лишь одним опричникам, для попоек которых велел устроить на Балчуге особый дом, названный по-татарски кабаком[380 - _Терещенко._ I. С. 215. Кабаком у татар назывался постоялый двор, где продавались кушанья и напитки. В 1545 г. царское войско сожгло в Казани ханские кабаки, которые в летописи названы «царевыми», при взятии Казани Грозным там были между прочим, кабацкие врата.]. Это был первый русский кабак, с появлением которого из Москвы вскоре же начали посылаться наместникам грамоты, приказывавшие уничтожать корчемные дворы и заводить «царевы кабаки». Разница корчмы от кабака состояла в том, что в первой народ и пил, и кормился, а в последнем дозволялось только пить. По некоторым местам корчемные дворы продолжали еще вольную торговлю вином, а с появлением кабаков торговля эта уже всецело принадлежала казне и только со временем была иногда отдаваема на откуп; нередко кабаками владели также духовенство и бояре.

Спустя после открытия первого кабака на Балчуге около тридцати лет, когда царевы кабаки появились уже на северо-восточной окраине Руси, Ермак покорил нашу Сибирь.




II

Первые вести о покорении Сибири, принесенные в Москву в 1583 году посланным Ермака атаманом Кольцо с товарищами, как известно, застали царя Ивана IV почти на краю могилы. Измученный болезнями, Грозный, проговорив прощение опальным завоевателям, не вникнул достаточно в трудность положения оставшейся в Сибири дружины Ермака, но не забыл послать последнему серебряный кубок[381 - Кубки того времени по величине были различны: кубок, например, самого Грозного, хранящийся в Оружейной Палате, имеет весу 1 п. 8 ф., а вышины – сажень. – _Костомаров._ XIX. С. 81.]. Этот кубок был как бы прообразом сибирского виночерпия. Хотя покоритель Сибири, привыкший с юности к разгульной жизни на судах и обильно снабженный Строгановыми перед походом в Сибирь запасами всякого продовольствия, не мог не иметь и запасов вина и оставлять поэтому царского подарка без употребления, но последнее во всяком случае не выходило за пределы той строгости нравов, какою отличались вообще первые сибирские завоеватели. По истории Сибири мы знаем, как дружиной Ермака преследовалось, например, прелюбодеяние: виновного садили в оковы и, наполняя песком платье, ставили по горло в воду и обмывали; знаем также, что перед некоторыми из битв Ермак полагал на дружину свою обеты воздержания, каким был, например, сорокадневный пост, исполненный перед битвой с Маметкулом в городке Карачи[382 - _Миллер._ Описан. Сибир. царства. 1750. (Гл. II. § 30, 75).]. По этим примерам несомненно, что в дружине Ермака не могло быть допущено ничего подобного тому, что происходило в старорусской корчме, сменившейся новым кабаком. Но славный победитель погиб, и о строгости нравов времени его в нахлынувших в Сибирь отрядах ратных людей, набиравшихся второпях и большей частью из людей гулящих, не имевших определенных занятий и толпившихся с утра до ночи около попутних кабаков, остались лишь одни воспоминания. По всей неполноте исторических сказаний о быте первых сибирских насельников, там встречаются по местам упоминания, по которым нельзя не заключать, что употребление вина на новой земле началось одновременно с появлением первых рвов и стен русских городов. Не говоря уже о самих строителях этих городов, к употреблению вина на первых же порах приучались и сибирские инородцы, которых постоянно наказывалось из Москвы «поить и кормить, как мочно», приучались даже татарские князья, жены и дети их; так, например, вскоре по основании Тобольска летом 1588 г. строитель его письменный голова Чулков, намереваясь захватить в плен преемника Кучума Сейдяка с товарищами его Карачей и Уразмахметом, замышлял уже напоить их прежде пьяными, но хитрые татары, упирая на учение Магомета, не поддались[383 - _Миллер._ Описан. Сибир. царства. 1750. (Гл. IV. §§ 12-13).]; зато по взятии в августе 1598 г. татарским воеводой Воейковым в плен семьи Кучума, состоявшей из 8 цариц, 5 царевичей, 8 царевен и 12 князей и мурз – дальних родственников Кучума, от царя Бориса Годунова получено было несколько указов, повелевавших поить пленников «вином и медом», а если бы вовремя следования их в Москву случилось, что по дороге не было кабаков, то брать эти припасы в монастырях. Чрезмерное употребление вина самими ратными людьми скоро дошло до того, что приставленные к той же семье Кучума царские пристава жаловались Годунову, что сибирские казаки «ходят всегда пьяни, берут неведомо откуды», вообще же, прибавляли пристава, «татарам чинят тесноту великую, да и нас-то, холопей твоих государевых, вовсе не слушают, говорят: мы-де вам не приказаны, таковы же-де и мы, что и вы!»[384 - _Небольсин._ Покорение Сибири. 1849. XI. С. 128.]. Стало быть, недостатка в вине на новой земле уже не было, хотя виноторговли пока еще не открывалось. Но прошло немного лет со времени основания здесь первых русских городов, и появление в последних царевых кабаков не замедлило.

В 1598 году построено Верхотурье, первыми обитателями которого были жители закрытого города Лозвы: двое боярских детей, сорок шесть стрельцов и казаков, двое подьячих, вогульский толмач, мельник, кирпичник, банник и несколько сторожей, к ним тогда же из Перми Великой прислан поп Лаврентий, из Тобольска – казацкий атаман Пинай Степанов, а в двух следующих годах переселены из Вятки два торговых человека – Терентьев и Лашкин, 50 ямщиков и 80 плотников. Благодаря относительной близости этого сибирского города и положению его на большой тогдашней дороге, в нем появляется такое множество «охочих гулящих людей», что уже в 1604 году верхотурскому воеводе наказывается набрать из них 50 человек на службу в Сургут, а в следующем году такое же количество отправить в Томск[385 - _Буцинский._ Заселение Сибири. 1889. II. С. 21-22.]. Здесь-то вскоре по основании города вьет себе гнездо и первый сибирский кабак.

Сведений о времени постройки этого кабака не сохранилось, но в одном документе, относящемся к 1623 году, говорится, что он построен еще «до московского разоренья», т.е. при царе Борисе Годунове[386 - Акты историч. III. № 122.]; по грамоте же Годунова, данной верхотурскому воеводе Неудаче Плещееву 24 апреля 1604 г., постройку этого кабака можно точнее относить к 1602 или 1603 гг.: в последнем документе к данному ранее распоряжению приводится наказ царя относительно приготовления в Верхотурье для местного винокурения хмелю[387 - _Шишонко._ «Пермская летопись» 1881. I. С. 164. По этим сведениям известие, помещенное в «Древней российск. Вивлиофике» Новикова, (1788. Ч. III. С. 132) о том, что «в Сибири и Тобольску первые почали быть кружечные дворы и продажа государского горячего вина» только с 1671 г., не имеет никакого основания; оно же, вероятно, ввело в ошибку и историка Словцова, утверждающего, что в Сибири казенного винокурения не было до 1698 г., и хлебное вино шло сюда из-за Урала (Историч. обозр. Сибири. 1886. I, VI. С. 161), а равно Щеглова, Лебединского и других, показывающих начало учреждения кабаков в Сибири в 1617 г. (Хронолог, переч. важнейших данных из истор. Сибири. 1883. С. 74; Тобол, губ. ведом. 1863. № 39. С. 317).], а если шло винокурение, то представляется вероятным и существование кабака.

Кабаки, как и другие казенные здания того времени, имели постройку, приноровленную к их назначению. Во дворе возвышался деревянный дом, под которым был подвал для хранения вина и пива, а обок его омшанник с печью, где ставили питье, печь была, вероятно, для того, чтобы иметь горячую воду для разведения водки; на дворе же устраивались ледник, над которым делалось сушило, поварня, где производились работы и стояли инструменты, и стояльная изба со стойкой, за которою сидели продавцы вина[388 - Костомаров. XIX. С. 67.]. Так как кабацкие питья приготовлялись казною или на поварнях, находившихся при кабаках же, или поставлялись в последние от подрядчиков, или же шли от откупщика, взявшего кабак на откуп, то поэтому в одних кабаках его продавали верные целовальники, а в других – откупщики; главный же надзор и управление кабаками возлагались на кабацких голов. Головы и целовальники служили по выбору и при вступлении в управление кабаками выполняли известные условия: представляли записи о благонадежности за подписью избирателей, давали присягу, обязываясь собрать не только положенный кабацкий доход, но еще непременно и с прибылью, а затем уже принимали от своих предшественников по описи все кабацкие запасы: посуду, питье, поварню и самый кабак. В указах, посылаемых обыкновенно в конце года об отдаче кабацких сборов на следующий год, воеводам предоставлялась полная власть отдать кабаки на веру, или же на откуп, а потому и действовала то одна форма управления, то другая[389 - _Прыжов._ Истор. кабаков в России. 1868. VII. С. 68, 73 и 75.].

Таково было общее устройство царевых кабаков, современных появлению кабака верхотурского. Но в первое время существования этого кабака дела его от общих кабацких порядков представляли значительную разницу: поварни, например, – необходимой принадлежности всякого кабака, при нем не было; заготовление же вина представляло свои особенности. Одновременно с основанием Верхотурья правительство поселило около городского острога несколько крестьянских и посадских дворов, которые образовали так называемую «Жилецкую слободу», составившую вскоре особую подгородную волость пашенных крестьян. Кроме этой волости, распространившей свои небольшие поселки по берегам рек Туры, Салды и Пии, с 1612 года появились селения по рекам Тагилю и Невье, образовавшие другие две волости – Тагильскую и Невьянскую. Как служилые и посадские люди самого города, так и жители названных волостей, по большей части пашенные крестьяне, кроме главной своей обязанности обрабатывать государеву пашню, находившуюся под городом, должны были, по тогдашнему выражению, делать «разные изделья»: приготовлять муку, крупу, толокно, делать веники для бань, строить суда и проч.[390 - _Буцинский._ II. С. 27, 34 и 39.]. К числу таких же изделий отнесено было и приготовление запасов для вина и пива, т.е. муки, хмелю, солоду, дров и проч., а затем и самое винокурение и пивоварение, и доставка изделий в кабак. Так, по крайней мере, можно заключать о ходе этого дела по одному документу, относящемуся к 1629 г., из которого видно, что «в прошлых годах..., на верхотурском кабаке вино курили и пиво варили уговорщики, верхотурские служилые люди и пашенные крестьяне, и ямские охотники, а сидели-де то вино на... кабак всякие люди в розни, у себя по домам, в деревнях и по селам на Тагиле и на Невье своими котлами»[391 - Акты историч. III. № 153.].

Из указанных изделий царскою казною оплачиваемы были только некоторые, большая же часть входила в круг натуральных повинностей, ложившихся тяжелым бременем как на посадских, так и крестьян. Нелегко было выполнение разных воеводских требований и по винному делу. Требования эти с первых же пор открытия в Верхотурье кабака стали сопровождаться строгими принуждениями и насилием. Так, из упомянутой уже выше грамоты Годунова воеводе Плещееву от 24 апреля 1604 г. видно, что верхотурцы обращались к царю с челобитной, вызванной одним из таких требований воеводы о доставлении для винокурения хмелю. «Били нам челом, – говорит эта грамота, – верхотурского города служилые люди, казаки и стрельцы Ромашко Голенищев и во всех товарищов своих место, а сказали: по нашему-де указу велено им на наш обиход, на вино, хмель готовили и на Верхотурье, садового хмелю не родится, и по речкам-де добыть не мочно, и купить им негде и не на что, и ныне-де они в том хмелю стоят на правеже[392 - «Правеж», перешедший к русским от татар и вошедший в уложение 1649 года, распространен был на Руси задолго до появления кабаков и служил в разных случаях орудием казни и денежных взысканий. На правеже стаивали и головы, и целовальники, и выбиравшие их мирские люди, с которых правили недоборные по кабакам деньги; тут же бывали и самые жертвы кабаков – кабацкие пьяницы, с которых правили долговые напойные деньги. Как производил этот правеж верхотурский воевода – неизвестно, а в Москве он совершался так: являлось несколько стрельцов, брали несостоятельных должников и, поставив у приказа в ряды, били батогами поочередно по голым икрам, проходя ряды от одного края до другого; за расправой наблюдал судья, смотревший из окна. Каждый должник подвергался правежу по часу в день, а иногда и более, пока не выплачивал долга. По словам Олеария, бывшего в Москве в 1663 году, занимавшимся запрещенной продажей водки навешивали на шею фляжку с водкою и водили попарно от площади до Кремля и обратно в сопровождении помощников палача и все это время били кнутом.]; и нам бы им пожаловати, того на них хмелю правити не велети». Но челобитная осталась без удовлетворения: воеводе наказано было освободить просителей «от правежа» только до того времени, «как хмель поспеет и добыть будет мочно»[393 - _Шишонко._ 1. С. 164.].

С 1621 года главное управление верхотурским кабаком по царскому указу поручено было тобольским воеводам боярину Матвею Годунову и князю Матвею Волконскому. Для надзора за виноторговлей и продажи вина и пива в Верхотурье из Тобольска посылаемы были боярские дети и подьячие, но вскоре управление кабаком передано было верхотурским воеводам по той причине, как говорит одна грамота, что «те дети боярские и подьячие с верхотурскими воеводами были во вражде и в переживке», и Годунов, и Волконский присылали для этого дела из Тобольска «худых тамошних людей». После этого кабацких голов в Верхотурье начали присылать из Казани и Чебоксар «выборных лутчих людей»[394 - Акты историч. III. № 122.]. С этого же времени расходы вина по верхотурскому кабаку начали значительно увеличиваться, а с тем вместе стала возрастать и тягость винной повинности посадских и крестьян, продолжавшейся в прежнем порядке. Кроме продажи вина за деньги, из кабака велено было производить значительные отпуски вина в Тобольск и другие города; так, например, грамотою Михаила Федоровича от 15 февраля 1621 г. верхотурским воеводам Ивану Пушкину и Дмитрию Зубову наказывалось отправлять в Тобольск первому сибирскому архиепископу Киприану «жалованья, на его обиход, по сту ведр вина горячего на год»[395 - _Шишонко._ II. С. 107.].

По общим порядкам кабаков того времени на них полагался оклад, определяемый доходами предыдущих лет, откупными суммами и другими обстоятельствами. Непременным правилом было то, что головы и целовальники должны были собрать кабацкие деньги с прибылью против прошлых лет. Для этого целовальникам позволялось действовать «безстрашно», за прибыль ожидать «государевы милости», причем «никакого себе опасения не держать», а главное – «питухов не отгонять». Целовальники так и поступали. «Я, государь, – доносил, например, Михаилу Федоровичу Андрей Образцов, – никому не норовил, правил твои государевы доходы нещадно, побивал насмерть». При недоборах казна не принимала никаких оправданий ни того, что народ пить не хочет, ни того, что пить ему не на что, и настоятельно требовала недоборной суммы: «а о недоборе пишет воровством, хочешь воровать – велим недобор доправить вдвое»[396 - _Прыжов._ VII. С. 79 и 80.].

Последние порядки оказались и на первом сибирском кабаке. Воеводы Никита Барятинский и Максим Языков 7 августа 1623 года доносили в Москву, что с тех пор, как устроен верхотурский кабак, многие из служилых людей, стрельцов, казаков, ямских охотников и пашенных крестьян «пропились» – первые бросили службу и «разбрелись», а последние «одолжали, обнищали», но они, воеводы, боясь денежного кабацкого недобора, без царского указа унимать их от пьянства не смеют. Но на это донесение 20 того же августа, т.е. без малейшего по получении донесения замедления, отправлена воеводам строгая царская грамота. «И вы пишете к нам, – говорилось в этой грамоте, – не радея о нашем деле, что кабак хотите оставити, а кабак заведен в Верхотурье давно, до московского разоренья задолго, и преж вас многие наши воеводы на Верхотурье бывали, а о том кабаке к нам не писывали, а вам где было нам искати перед прежним во всем прибыли, а вы старое хотите растерять... На верхотурском кабаке не одни верхотурские служилые люди и ямские охотники, и пашенные крестьяне пьют, да много на Верхотурье и приезжих всяких людей ежегод живет, больши всех сибирских городов, потому верхотурский кабак и заведен в прежних давних летех, а не вновь и ныне ему быти по-прежнему ж». Далее по обыкновению грамота наказывала, чтобы воеводы «презирали по часту, чтоб на верхотурском кабаке кабацких денежных доходов пред прежними годы собрати с прибылью»[397 - Акты историч. III. № 122.].

Проходит несколько времени. Воевод, хлопотавших о закрытии кабака, сменяют князья Дмитрий Пожарский-Лопата и Никита Барятинский, а этих князь же Семен Гагарин. Последний повел дело иначе и вместо закрытия кабака, отобрав от всех служилых людей и крестьян, занимавшихся приготовлением вина и пива, заведенные ими на свой счет котлы, кубы, трубы и проч., открыл поварню при самом кабаке. Это было в 1628 году. Устроив поварню, Гагарин 12 декабря доносил в Москву, что при существующих порядках винокурения для верхотурского кабака «уговорщиками» по своим домам происходили злоупотребления: винокуры эти, «сваря вино, выпивали сами, и в том-де вине многие служилые и посадские люди и ямские охотники, и пашенные крестьяне стоят на правеже»; с открытием же поварни при кабаке «казне будет прибыльнее». Распоряжения эти были одобрены, и новой грамотой воеводе велено за отобранные у прежних винокуров винные инструменты выдать им плату по местной «прямой» цене и затем продолжать дальнейшее отбирание тех инструментов по городу, селам и деревням, где они могут еще оказаться, чтоб верхотурскому кабаку «никакие порухи», а казне «недобору» не было. Грамота эта послана была с тобольским казаком Ивашком Куимовым, но казак этот куда-то исчез, и воевода, прождав ответа до июля следующего года, снова пишет в Москву об устройстве им поварни; оттуда же с повторением вышеприведенного, вновь наказывают «беречи накрепко, чтоб однолично... винных судов ни у кого не было», напоминают о тех же «порухе» и «недоборе» и велят казака Ивашку «сыскав... бити батоги нещадно»[398 - Акты историч. III. № 153.].

Получив последнюю грамоту, Гагарин немедленно принялся за дело; котлы везде отобраны, курить вино и варить пиво повсюду запрещено, а велено всем пить «на кабаке». Новоустроенная поварня легла новой тягостью на верхотурцев и в отправленной царю челобитной они жалуются, что от кабацкой поварни им невмочь стало жить. «Пашем мы, – говорила эта челобитная, – на казну десятинные пашни, ставим казенные анбары на свои деньги, возим дрова на винокурню по полтора рубля, а нам платят по 20 алтын, да нас еще выбирают в целовальники к винокурне, и мы в конец погибли и запустели»[399 - Акты историч. III. № 184.].

С устройством поварни верхотурский кабак начал составлять очень важную статью казенных доходов. Из списка с сметных книг денежных доходов и расходов Верхотурья за 1628 г. видно, что в год же устройства поварни с «государева кабака» поступило 1071 руб. – сумма, по тогдашнему времени довольно значительная, свидетельствующая о таком же развитии и пьянства. Независимо этого кабака, в год открытия при нем поварни в Верхотурье появился и другой «откупной кабак», с которого на первый раз по тому же документу взято было годового оброка 13 руб.[400 - _Буцинский._ II. С. 58 и 59.].




III

Москва всегда избирала для кабаков места бойкие и торговые. Поэтому пока верхотурцы безуспешно испытывали средства к избавлению себя от кабацких невзгод, неожиданно появляется новый кабак уже в самом передовом городе тогдашней Сибири. Это был второй сибирский кабак, открытый в Тобольске. К сожалению, сведений о времени появления этого кабака так же, как и дальнейшей истории его, при крайней скудости вообще материалов о тобольской старине до нас не сохранилось. Можно только полагать, что он открыт не ранее первых лет царствования Михаила Федоровича, так как в период смутного времени распространение кабаков должно было притихнуть. «Для смутного времени, писали в 1611 г. в Пермь казанские воеводы, – кабаки заперты были по многое время». Кончилось это время, земским собором в 1613 г. избран был новый царь и по городам снова пошли приказания, кроме государева кабака, питья никому не держать. Кабацкая прибыль сделалась источником для удовлетворения разных государственных нужд: по смерти, например, в 1615 г. в Суздале царицы старицы Александры указом царя велено было на погребение ее взять 50 рублей из кабацких доходов; в 1620 году, собрав московских гостей для переговоров о торговле с Джоном Мериком, царь и патриарх откровенно объявили, что нет других доходов, как от таможни и кабака: «Ведомо вам всем, что по грехам в Московском государстве от войны во всем скудость, и государской казны нет нисколько; кроме таможенных пошлин и кабацких денег, государевым деньгам сбору нет»[401 - _Прыжов._ XII. С. 126–128.]. Немудрено поэтому, что в числе посылаемых в то время наказов об умножении царевых кабаков последовал наказ об открытии кабака и в Тобольске.

На таком предположении нельзя не остановиться потому, что в указываемое время Тобольск считался уже бойким и торговым городом. Хорошо понимая стратегическое значение этого города в новопокоренном крае, правительство с самого основания его содержало там всегда значительное войско и постепенно населяло его и посадскими, и пашенными людьми. Зависев короткое время от Тюмени, Тобольск скоро стал не только самостоятельным, но и главою сибирских городов. С 1590-х годов сюда назначались воеводами люди знатные – князья, стольники и даже бояре, имевшие широкие полномочия. Скоро город стал главным торговым центром русских, татар, бухарцев, коганцев, калмыков и ногайцев. Торговые обороты особенно бухарцев, заведших торговлю еще с «Ермакова взятья», производились на значительные суммы: иногда в один месяц бухарцы распродавали своих товаров более чем на 10000 рублей – сумму по тому времени громадную. Несмотря на то, что самый город смотрел еще большой деревней, имевшей с небольшим 300 дворов, в нем по дозорной книге 1624 года был уже гостиный двор и 52 торговые лавки[402 - Материалы для истории Тобольска XVII и XVIII ст. 1885. С. 1-10.]. Торговля его процветала, а с нею увеличивались и денежные доходы города, так что в 1624 г. одних таможенных пошлин взято 3182 руб., в 1625 г. – 4118 руб. 91 коп. и в 1640 г. – 5692 руб.; общая же цифра всех пошлинных сборов за последний год, не считая сбора ясака с тобольских инородцев, полученного в этом году на 1997 руб., достигла почти 8000 рублей. По этим цифрам можно заключить, что к концу царствования Михаила Федоровича в Тобольске была торговля «миллионная», ибо тогдашняя ценность денег по крайней мере в десять раз превосходила нынешнюю[403 - _Буцинский._ V. С. 105, 141 и 142.].

Но возвратимся к предмету статьи. Появившись в таком бойком месте, какое представлял собою Тобольск, новый кабак мог давать казне значительные доходы, но в то же время приносить как населению города, так и торговле его громадное зло. Выше мы видели, что еще в первые года царствования Годунова служилые люди Тобольска, не имевшего виноторговли, известны уже были царю своим пьянством. Теперь же, когда здесь раскрылись двери кабака, пьянство это должно было усилиться, тем более, что самый состав населения Тобольска, против всех сибирских городов, представлял самую разнохарактерную смесь нравов: кроме преобладающего элемента русских и татар, в состав населения его входили немцы, шведы, поляки, литовцы, мордва, черемисы и даже французы. Зло это вскоре же и обнаружилось, и дошло до таких размеров, что правительство решило кабак закрыть. Так, по крайней мере, свидетельствует одна из приводимых уже нами ранее грамот Михаила Федоровича, посланная 20 августа 1623 г. верхотурским воеводам Барятинскому и Языкову, в которой на донесение воевод о тягостях верхотурского кабака царь, между прочим, говорил: «И вы, делая леностью своею и нехотя нам служити, пишите к нам не делом, или на то смотрите, что в Тобольску велено кабак снесть и то вам не образец: в Тобольску кабак заведен был недавно, и Тобольск в Сибири первый город, а тобольские служилые и всякие жилецкие люди учали на кабаке пить беспрестанно, а иные и пропились... велено снесть, чтоб от кабака тобольские служилые люди нашей службы, а торговые и всякие люди промыслов своих не отбыли»[404 - Акты истор. III. № 122.].

С закрытием кабака тоболяки надолго лишены были винных запасов. Частное винокурение строго преследовалось, нового кабака не открывали, и завзятые питухи стали прибегать к особенному способу опьянения. Хотелось, чтобы хотя что-нибудь да заменило отнятый кабацкий продукт. На помощь явились приезжие калмыки. В числе калмыцких товаров нашлась подходящая для этого дела неизвестная трава, носившая название «шара» и семена этой травы. Какое назначение имела эта трава в действительности – неизвестно, но по одному документу оказывается следующее: в 1640 г. какой-то крестьянин заявил тобольскому воеводе на многих жителей, что траву эту они «пьют вместо табаку для пьянства дымом рогами», т.е. курят, ибо тогда и относительно курения выражались «пьют табак», «пьянствуют табачным дымом», а курящих называли «питухами» и «пропойщиками». По извету крестьянина были сделаны обыски: у одного боярского сына и нескольких казаков оказалось этой травы посеянной несколько гряд, а в одном доме трава найдена и сухою, и толченою. На допросе виновные утверждали, что травы этой они не пьют, а держат для лечения – присыпают в толченом виде к ранам. Очень может быть, что трава эта употреблялась как и лекарство, но шла и для курения вместо табаку, за который, как известно, при Михаиле Федоровиче резали носы. И, таким образом, за невозможностью иметь других развлечений, отуманивающих голову, тоболяки начали курить шар; если нельзя «пьянствовать вином» или «пьянствовать табаком», то им казалось, что, может быть, правительство будет снисходительнее к «пьянству шаром». Чем, однако ж, кончилось это дело по розыскам воеводы – неизвестно[405 - _Буцинский._ V. С. 140 и 141.].

Само собой разумеется, что замена вина шаром могла иметь распространение только между завзятыми питухами – людьми гулящими, словом, беднотой; по некоторым же актам гораздо ранее появления этого шара Тобольск снискал уже себе известность тайною виноторговлей, главными деятелями которой были люди высшего служилого класса. Хотя запасы вина доставлялись сюда и из верхотурского кабака и с поварней зауральских городов[406 - _Словцов._ I. VI. С. 161.], но запасы эти всегда имели свое определенное назначение, как, например, для угощения ясачных инородцев[407 - _Словцов._ I. С. 31 и 37.], на отпуски Тобольскому софийскому дому и других надобностей. Поэтому названный служилый класс в лице воевод и других начальствующих лиц, следуя на службу в Сибирь, или лично, или чрез своих агентов, и тайно, и явно привозил сюда вино целыми обозами. Об этом говорят многие из царских грамот того времени, из которых в одной, посланной тобольскому воеводе в 1636 году, царь писал: «Ведомо нам стало, что сибирские воеводы и дьяки, и письменные головы возят с Москвы и с иных городов многие меды и вина и всякие запасы, и товары сверх своих обиходов для торговли и для бездельных своих прибытков, а будучи в сибирских городах продают те товары на деньги или меняют на соболи, на лисицы и иную мягкую рухлядь»[408 - _Буцинский._ VIII. С. 247.]. Тайная виноторговля, начинаясь в Тобольске, распространялась и на другие места: в хранящихся в одном московском архиве сибирских делах есть, например, одно дело, относящееся к 1634 году, с таким заглавием: «Сыскное дело Павла Хмелевского о том, что в 7138 году, едучи из Тобольска на Турухан, мед бочками, а вино в склянницы и в чарки продавал»[409 - _Пуцилло._ Указат. дел. и рукопис., относящ. до Сибири. 1879. С. 23.]. Поэтому можно полагать, что вместо закрытого в Тобольске царева кабака тут нарождались и пускались в путешествия по далекой Сибири кабаки иного рода воеводские и, так сказать, плавучие.

За все это время дальнейшего появления в Сибири государевых кабаков до начала царствования Алексея Михайловича, по крайней мере по тем скудным материалам, какими мы пользовались при составлении настоящей статьи, не видно. Повсеместное появление кабаков в сибирских городах началось по указу нового царя 30 декабря 1651 года, когда велено было «во всех городах и в государевых больших селах быть по одному кружечному двору»[410 - Поли. соб. зак. 1830. I. № 72.]. В это время на помощь долговечному верхотурскому кабаку под новым наименованием появляются кабаки в Тюмени, Березове, Сургуте, Томске, Енисейске, Иркутске и других городах, но, не считая их первыми кабаками, мы не касаемся и истории их.

Представив в общих чертах появление первых сибирских кабаков, а по нему и начало винного дела старинной Сибири, мы сожалеем, что заглавие статьи не позволяет нам коснуться составных частей того, можно сказать, тяжелого тормоза, какой со временем создало это дело для замедления колонизаторов новопокоренной окраины на всех путях их к достижению своего благосостояния. Поэтому мы закончим свои заметки лишь несколькими словами о самой фундаментальной части того тормоза – сибирском чудовищном пьянстве. Выше мы уже видели, что вслед за появлением первых сибирских кабаков верхотурцы «пропились», «разбрелись», «одолжали» и «обнищали», а тоболяки «учали на кабаке пить беспрестанно». Тобольский кабак был закрыт и дальнейшее распространение кабаков приостановлено. Но это нисколько не повлияло на уменьшение развивавшегося пьянства, и уже в 1622 году в царских грамотах березовскому и верхотурскому воеводам говорилось: «В пьянствах у вас многие люди бьются и режутся до смерти»[411 - Акты историч. III. № 113; Дополн. к акт. II. № 264.]. Порок развивался и креп. Известный Юрий Крижанич, превосходивший современников основательностью образования, живя с 1661 года в Тобольске, в одном из своих написанных здесь сочинений, считает причиною пьянства кабаки. По словам его, «нигде нельзя выпить пива или вина, как только в царском кабаке. А там посуда такая, что годится в свиной хлев. Питье премерзкое и продается по бесовской цене. Самые кабаки не везде под рукою у людей, только в большом городе по нескольку кабаков; иные мелкие люди чуть не всю жизнь лишены вина, а как придется им выпить, то они бросаются без стыда, как бешеные, думают, что исполняют божью и царскую заповедь». Коснувшись далее дозволения, даваемого некоторым лицам на приготовление напитков по особым торжественным случаям, Крижанич видит в этом средство приучения народа к пьянству и продолжает: «Хозяин только о том и хлопочет, чтобы поскорее напоить гостей и обратить их в свиней. Посадит гостей около пустого стола, сидят три-четыре часа без хлеба и без всякой пищи, а между тем чарка идет кругом, и многие, выпивши натощак, опьянеют и уже не думают о пище. Нигде – ни у немцев, ни у других славян – нет такого гадкого пьянства, нигде не видно, чтобы в грязи по улицам валялись мужчины и женщины и умирали от пьянства»[412 - _Костомаров._ Рус. ист. в жизнеопис. 1874. Вып. V. С. 443 и 444.]. К сокращению пьянства принимались различные меры. Так, например, в 1698 г. сибирским воеводам дано было такое наставление: «а которые питухи, пришед, озадорятся и напьются пьянством безобразным, и учнут все при себе имеющие деньги, платье и товары или какую мягкую рухлядь своего промыслу в заклад или в мену пропивать... и таких унимать и, обрав его всего, в особый чулан, чтоб проспался, положить, и как проспится, во вине смотря, наказав его словами, или высечь батожьем, все ему назад имянно отдать в целости, а взять только по правде, сколько он пропил»[413 - Поли. собр. зак. III. № 1655.]. Но меры эти пьянства не уменьшали. По словам одного сибирского писателя, оно было «всеобщим пороком и имело самые огромные размеры. Пили все: старики и молодые, женщины и дети. Пили дома, пили в кабаке, пили в дороге, пили до положения риз в гостях, пили в поле, куда горожане еще до сих пор выезжают по праздникам для гулянья. Аббат Шапп свидетельствует о жестоком пьянстве по Тобольской губернии. Паллас замечает о Томске, что он еще не встречал в своей жизни такого места, в котором было бы такое всеобщее пьянство и в столь высокой степени, как здесь. Тот же Паллас свидетельствует о непрерывном пьянстве Кяхты и Иркутска. И не только европейских путешественников, но даже соседей-азиатцев возмущало это безмерное пьянство сибиряков. В XVIII веке сибирские купцы, торговавшие с Джунгарским ханством, забравшись туда, часто пропивали и проигрывали все свои товары и, пьянствуя там, и другие непотребные дела чинили. В то же время китайцы жаловались на безобразное пьянство русских купцов и однажды даже запретили им въезжать в Китай ради их безмерного пьянства. Китайцев также сильно беспокоило в XVIII веке пьянство пекинских миссионеров, проматывавших и свое жалованье, и церковную казну, и наносивших китайцам жестокие обиды. Один из них, священник Филимонов, затесался однажды пьяный даже во дворец богдыхана и поколотил там китайских министров, за что и был закован в кандалы и выслан в Селенгинск при письме такого содержания: «Великого Тайцын государства из посольского мунгальского приказа послано письмо в российское государство, в сенат на житье вашего государства попы и школьники подано на письме нашего: поп именем Иван Антония попа наколол ножем, ваши полы и школьники промежу себя не в совете, супостатно, никак в одном месте жить невозможно, назад выслать, так подано; затем попа Ивана в ваше к пограничному правителю отвезли, того ради послали прохладное письмо». Филимонов долго после шатался по Иркутску под именем странника ханского государства и забавлял обывателей рассказами о своих пекинских похождениях»[414 - Отечествен, записки. 1867. X. С. 694 и 695.]. Но не лучшее для Сибири представляло и последующее время, особенно исход прошедшего и начало настоящего столетия. Времена искусственно созданного властелина, убитого новой системой питейного сбора, времена всесильных Походяшиных, Кремлевых, Передовщиковых и Полуяновых, создавших тип чваного сибирского кулака-монополиста, яснее – времен откупа живо еще памятны и напоминать об их по отношению к дальнейшему развитию сибирского пьянства излишне. Довольно заметить, что за это время ежедневная выручка одного кабака считалась часто тысячами. Кастрен, например, путешествуя по Сибири в сороковых годах, 5 марта 1846 года писал из Томска: «Масленицу я провел в деревне Молчановой, где меня поместили в верхнем этаже обыкновенного кабака. Здесь в продолжение всей разгульной недели я ни днем, ни ночью не имел покоя от шумливых пьяниц. Молчанова – небольшая деревня, окрестная страна бедна и редко заселена... но несмотря на то, продажа вина производилась в таких огромных размерах, что кабак в один день выручал почти 1800 р. Поэтому можно составить себе понятие о пьянстве в Сибири». Прибавим к этому, что в некоторые года сибирские губернии в потреблении пагубного напитка превосходили даже губернии великороссийские: так, например, в последних губерниях вместо выпитого в 1862 г. 7218191 ведра безводного алкоголя в следующем, 1863 году, выпито было того же алкоголя 14681714 ведр, т.е. более на 101%; сторонка же наша за то время вместо 500000 ведр в 1862 г. выпила в 1863 г. того же алкоголя 1170000 ведр, т.е. более на 134%[415 - Вестн. Европы. 1867. II. – В хрон. 22]. Недаром же поэтому сложилось и новое правило жизни: _не_пить,_так_и_на_свете_не_жить._




ВОЗДУШНЫЕ СТРАХИ ТОБОЛЬСКА В СТАРИНУ







В старину отдаленные страны весьма часто служили для воображения местопребыванием фантастических существ и сценою чудесных событий. Говорили, что на печерских горах жила в пещере «змея-аспида» – змея крылатая, с птичьим носом и с двумя хоботами, что на берегу Волги, где-то около нынешнего Саратова, обитал «шестиглавый дракон»; что на низовьях этой реки росло животно-растение «баранец», приносившее плод, похожий на ягненка, и т.п. Такие известия по народной фантазии дополнялись и различными подробностями: печерская аспида могла, например, опустошить всю землю, а дракон на Волге, налетая на Русь, не раз делал погромы; о волжском же баранце уверяли, что стебель его идет через пупок и возвышается на три пяди, ноги у него мохнатые, рогов нет, передняя часть, как у рака, а задняя – совершенное мясо, и что живет он, не сходя с места до тех пор, пока имеет вокруг себя пищу.

Но едва ли столько фантастического и чудесного могло воспроизводить воображение, сколько того и другого порождали писания старых книжников и начетчиков. По отношению к нашей Сибири были времена, когда упомянутые писания не находили здесь никого, кроме людей зверообразных, замерзавших и оживавших, свирепых псиголовцев, ужасных великанов и т.п. Даже гораздо позднее, когда эти баснословия уже забывались и «страна мраков» покрывалась русским населением, старые грамотеи все еще продолжали придавать многому из описываемых событий характер таинственности.

Из рода таких писаний нельзя исключить и приводимые ниже записи тобольского книжника и начетчика Черепанова, заключающиеся в составленной им «Летописи Сибирской» и передающие сведения о разных физических явлениях, бывших в Тобольске в старину. По той окраске, какая придается обыкновенным явлениям природы в этих записях, они представляют любопытный перечень воздушных страхов старого Тобольска.

Нелишне заметить, что по поводу появления в 1858 г. кометы, виденной и в Тобольске, покойный собиратель сибирской старины Н.А. Абрамов в одной из статей своих приводил уже упомянутые записи, но со значительными пропусками и изменениями подлинной редакции. Здесь эти записи приводятся дословно и согласно первобытной своей точности по списку названной Летописи, принадлежащему библиотеке Тобольского губернского музея. Для удобства при чтении мы позволили в этом памятнике старины означить только знаки препинания.



    Е.К.



ЛЕТА: ОТ СОТВОРЕНИЯ МИРА 7164.

ОТ РОЖД. ХРИСТОВА 1656

1. § 4. Августа 2 дня явилась в Тобольску звезда погонная: стояла на полудни и вскочила с места своего, побежала по небу на запад и стала мала, и поблистала веема, и опять побежала по небу, и того ее бегу с полудни чрез запад было шесть раз, и после того потухла. Проявляла непостоянную войну.



7167 (1659)

2. § 4. Мая в 23 день в Тобольску под горою Знаменский монастырь ввечеру от молнии весь погорел.



7173 (1665)

3. § 4. В городе Тобольску и во всех окрестных местах Божиим попущением за грехи людские бывшу дождю многу и необычну, яко быти второму потопу. От наводнения и во отчаянии надежды спасения людие быша.



7185 (1677)

4. § 8. Месяца генваря, 8 дня, в Тобольску на последнем часу дни солнце стояло на самом западе в светлом столбе, тако ж и луна взошла на востоке, была уже в полносте и против солнца в таком же столбе. И велми свет их был блистателен и светел.

5. § 9. Месяца апреля 22 дня, со дни, на самом полудни сходила звезда с лучом копиевидным, вниз светящим, и стояла на месте три часа и потухла.

6. § 1. Месяца мая 29 дня, в Тобольску во вторник, в 13-м часу дни, неизреченными судьбами Божиими от молнии под горою в Знаменском монастыре сгорели три церкви, а на горе того ж часу от молнии ж сгорели четыре церкви, да церковь соборная и Софийский дом весь без остатку выгорели, тако ж и город – Приказная изба и гостиной двор, и боярской дом, а на посаде у жительских людей домов сот с пять и больше выгорело.



7188 (1680)

7. § 8. Месяца декабря 13 дня, в первый день рождения, в 1 часу нощи, явилась звезда-комета с великим лучом, вверх идущим, и ходила два месяца, и подымалась вверх даже до среди неба, и шествие свое с протчими вкруг не имела; ход ее – с самого западу даже до самого востоку, невидима стала. Сия же звезда сходила августа 15 числа, с полуночи, течение свое имела к северу до востоку, и видима была пять дней.

8. Месяца сентября, с 23 числа явились в шествии две звезды – звезда над звездою: нижняя велика и светла веема, луч от нее к верхней, а верхняя помене и потемнее; посреди их луч, яко с перевязкою, а от верхней тако ж вверх луч мал, склонностью на запад. И тако течение свое имели до лета 7189 и марта во 2-м числе невидимы стали быть.



7190 (1682)

9. § 6. Месяца августа, в 19 день, явилась комета, а течение ее было с самого севера до востока, глава ее к северу, а хвост или луч склонен веема к востоку; а луч был от главы широк, к концу же продолговат и собою светел тако ж. Являлась в апреле и мае по трои сутки. Прознаменование китайского походу.



7191(1683)

10. § 10. Месяца марта 1 числа, в седмый час нощи, луна меркнула: над нею была дуга, а на дуге крест четвероконечный по концам, под луною же венец и сквозь венец висящий меч; по обе же стороны луны два креста осмиконечные. Луна же темно меркнула, а кресты, дуга и меч были веема светлы, небо – чисто и светло, в звездах.

11. § 10. Месяца октября, в 4 день, явилась звезда двухвостовая, или с двойным лучом, немного покривленная на размете, то есть один луч к востоку, а другой к западу. Немного постояв, переменилась: оба луча на одну сторону к западу поворотились. И так являлась ночей с двадцать и престала.

12. § 10. Месяца ноября 4 дня воздушное явление в Тобольску ж: на западе на воздухе внезапу, аки пещь великая затопилась, и светлость, и теплота, яко от солнца, зрящим людем лицо грели. И тако виделось с четвертого часа до шестого ночи. И вдруг разделилось надвое, и прежде полуденная половина меньше стала ставать да и исчезла, потом и северная невидима быть стала.

13. § 10. Ноября 20 числа, в Тобольском, в 7-м часу нощи явилось знамение на небеси: две звезды с лучами великими; едина главою на восток, а другая на запад; лучи же их простирахуся вверх и склонением друг друга пресекаху крестовидно.

14. § 10. Декабря 3 числа, на западе видение воздушное во звезде: взошла она веема светла, а посреди ее темно было; и нача разтягиваться, как пояс, в длину, разстилаяся и свиваяся аки хобот; и по сем начало от нее брызгать, аки искры от кузницы, или когда лучиною с огнем машут, тако и она махала прежде на север, а потом к востоку, и паки начала пыхати вверх и вниз, как от печи пламя. И того видения было с 3 часа пополуночи. И появилась на четверть часа будто рыба и вдруг на землю упала. И осталась на том месте аки звезда и вскоре ж за нею пала. И тако исчезли.

15. § 10. Того ж декабря 4 числа, нощи в 3 часу, воздушное явление было: над домом воеводским явился столб светел, а посреди его звезда, а от нее, висящи вниз концами, два меча по обе стороны столба того. И видимо было пять часов и потухло.



7204 (1696)

16. § 1. Месяца ноября 25 дня, в день недельный, в 2 часа дни, в Тобольску явилось знамение в солнце: оно яко разверсталось на четыре части, и лучи от солнца светлы, а в средине темно было; и посреди оных частей в темноте видено подобие человека, распростерты руце имуща.

17. § 1. Того же ноября 28 числа в нощи, в пятом часу, было знамение воздушное на востоке: из темной тучи висяще яко лампад возженый огнем великим и веема светло сияющим, и спущающимся вниз даже до земли. И вскоре потухло.



7208 (1700)

18. § 2. Месяца сентября в 13 день, в Тобольску знамение в воздухе: в третий час дни внезапу с полудни нанесло тихим ветром мглу, как туман густой огненный, и солнце с небеси в тумане разлиялось, и друг с другом людие во храминах будто в огне виделись; и той мглой все небо как померкло, а сажени в две человека видеть было, а подлинно распознать кто – не можно, отчего люди пришли в такой страх, думали, что конец свету наступил и все, как возможно, побегли в церковь на молитву ко всещедрому Богу. И по молитве не остави Господь, яко отец сирых детей в напасти, во исходе пятого часа прогнася оная солнечно пламенная мгла южным ветром на самый север, и бысть страх приемшим радость и благодарение Богу.



7209 (1701)

19. § 3. Месяца июня 8 числа в Тобольску воздушное явление: в седмом часу дни взошла громовая туча; стоящие люди при берегу реки Иртыша, где рыбой торгуют, и рыбные прасолы видели, летел оттуда же долгой и великой змей, весь черной, без крыл, будто великое бревно изгибался, и на пролете города на низ грянул великий гром с молниею – звук же аки бы посредствен – и отшибло у змия прежде главу, а потом и хобот пополам разшибло; и так пал хобот за рекою, пониже города, а голова пала по конец яру, в пяти верстах ниже города находится, а середку его бурею с ветром пронесло на Кугаевское озеро.

20. § 3. Того ж июня, в отдачу часов дневных, а в начале нощного часа, как бы небо вдруг растворилось, и явилась огненная густая туча посреди самого востока и меч велик кровавой, обоюду остр, висящ, отчего тобольские жители были в сомнении и немалом ужасе.

21. § 2. Месяца ноября с 8 числа явилась комета в Тобольску: на верхнем западе две звезды, будто с перевязкою, и вкруг с прочими звездами не ходили; исподняя велика и темна, простертый луч от себя имела к верхней, а верхняя звезда мала и светла, и свет ее был и ее луч вверх же; склонность была их лучей на запад. И являлась на одном месте два года.



7210 (1702)

22. § 3. Месяца февраля 18 дня знамение воздушное было в Тобольску: на середнем западе в самом перекрое луны, на воздухе в 3-м часу нощи будто крововидные люди бегающе от месяца и к месяцу и мимо его в части бродяще. И было сего видения с час. Во исходе же 4-го часу начало тонким облаком, аки жидким дымом, заносить и стало невидимо.

23. § 2. Месяца октября 6 дня видены в Тобольску две звезды, восходящие с зорницею вместе, на верхнем полудни, и поблизости друг с другом имелись: нижняя – велика, темная, а верхняя мала видом, а светлее, склонностью же на полдень; и вместе идуще до третьего часа нощи, а в четвертом между собою развивающеся на нижнем полудни, то есть верхняя малая звезда на полуденную сторону вниз опрокидаяся, тако течение свое имела и до шестого часа к самому западу; малая уже будет напереди внизу, а большая вверху – назад к полудню. И тако, дошедше до среднего запада, вдруг исчезла. Ходили до 20 числа генваря – малая угасла, а большая сгибла в марте.



7211 (1703)

24. § 1. Месяца генваря с 1-го числа являющиеся звезды две с перевязкою в Тобольску на верхнем западе изменилися: темная и большая с лучом вверху стала лучом вниз, а малая светлая сверху вниз опрокинулась, склонностью стала к полдню.



7212 (1704)

25. § 2. Генваря 17 дня являющиеся звезды с перевязкою в Тобольску на верхнем западе стали быть невидимы.



7213 (1705)

26. § 4. Мая 8 числа, в день Иоанна Богослова, в Тобольску во время играния комедии возста с тучею буря жестокая и сломило над олтарем Соборной церкви крест, также и с Сергиевской церкви верх весь с маковицею и крестом (подле оной церкви употребляли действие комедии), прознаменуя Всемогущий Господь Бог гнев свой на творящих игралища комедианския; в той же час на звозе базарном сажени с три горы сползло с места глади.

27. § 2. Месяца августа в 16 день в Тобольску явление звезды-кометы: в заре с вечера стояла между полуднем и верхним западом, блистала велми светло, и луч ее виден был копием зело мал, а явствен, отпыхивая изтемна.

28. § 3. Сентября 6 числа видена была комета-звезда на нижнем востоке, копиевидна зраком, распыхивалась изподтиха.

29. § 3. Тако ж декабря 6 дня, которая уже во многие годы являлась звезда брызгальная, в заре, с вечера появилась, во все стороны растягивалась, так и потухла. Все сие прознаменовало в Сибири непостоянство и войну настоящую через полдень под верхним западом солнца со Скифами, при камени, у порубежной линии[416 - Имеются в виду кочевые воинственные племена башкир, калмыков, казахов. _–_Прим._Издателя_].



7214 (1706)

30. § 1. Месяца июля 8 дня, в Тобольску видена была гибель: затмение солнца и в нем подобие человека знаменовалось и велие воскурение воздуха издаде. И стояло сие видение часа с два, потом мглою покрылось, и стояла та мгла четыре дни. Являло в Тобольском уезде скотоуроние и вод нездравие.

31. § 2. Ноября 20 числа в Тобольску видено было: во исходе 4-го часа нощи посреди небеси на воздухе выпал будто свиток бел, растягивался, и вслух людям шустал, и пал посреди двора воеводского, вблизости крыльца; и внезану явился человек, от него же четыре искры огненные вверх порознь возлетели и совокупилися в место, и чрез малую минуту все исчезло; в то же время нанесло тучу и гром велик скрежета часа с два. И бысть воеводскому дому пожар.



7217 (1709)

32. § 2. Месяца февраля 2 дня, в Тобольску горел в 7-м часу нощи дом купца Караваева на большой улице под горою. И видели с горы при том пожаре три столба световидные: два по сторонам мосту стояли, между собою сажен на десять, а третий столб посреди мосту, близ переулка, к берегу. И горел тот пожар великим пламенем. Хоромы же соседа Ошуркова стена о стену с его, Караваевым, ничем остались невредимы, нимало затлели, а его, Караваева, другая стена находилась чрез две сажени и мало что затлела.



7218 (1710)

33. § 3. Месяца ноября 21 дня в нощи, перед заутренею, в Тобольску на берегу реки Иртыша горел анбар Петра Мелешкина с краденым хлебом, который он из казны государевой потаенным образом за себя переводил. И над этим огнем с востоку видна была комета-звезда, имела луч свой упором на оной огонь, и дотоль стояла, пока оный краденый хлеб: рожь, овес, мука, толокно – не сгорели. И сия комета явно объявляла ярость гнева Божия на обличение татем зле собирающим.



7219 (1711)

34. § 2. Месяца генваря 23 дня солнце в великом и необычном столбе стояло с четвертого часа до шестого; 22 числа месяц был в полноте, в толстом великом и необычном столбе стоял.



7221 (1713)

35. § 2. Месяца августа в 1 день в Тобольску видена была утренняя зарница на самом верхнем севере в отдачу нощного часа, и свет от нее был наподобие азбучной литеры. Таким же образом сходила и вечерняя зарница на самом верхнем востоке, немного разнилась.



7238 (1730)

36. § 3. В месяце генваре знамение воздушное было в Тобольску во втором часу нощи: прежде явилось с востоку на запад круга по два, потом между востоком и западом посредине подошло облако и из того облака на севере светлое с переменами сияние происходило.



7240 (1732)

37. § 1. В Тобольску было знамение в солнце: обложилось солнце светлым кругом, над кругом же дуги две вверх рогами, а другие две вниз, по кругу же по ветрам четыре полусолнца имелись; на самом же солнце два копия светлы, вверх простирающиеся, нарознь склонением, и просекающе круг, под копиями же подле солнца по обе стороны его, две звезды видены были. Стояло со второго часа до четвертого.



7244 (1736)

38. § 2. Видены были в Тобольску столбы огненные[417 - Вероятно, тоболяки наблюдали северное сияние. _–_Прим._Издателя_] с северу на восток, шли генваря с 30-го марта по 1-е число, по три ночи было.



7249 (1741)

39. § 1. Месяца июля 7 дня, в пятом часу дни, воздушное знамение было в Тобольску: все небо было чисто и внезапу как гром грянул, или из пушки выстрелило. Когда люди смотреть стали, виден был огонь пологой и наподобие молнии снизу вверх протянувшийся, и сверху как небольшой дымчатый облак стал, и из него так частою стрельбою палило, или так гремело чрез минуту. И по малом времени оного облака не стало.



7251 (1743)

40. § 1. Месяца июля 8 дня в Тобольску в час ночи нанесло с западу облаки темные с великим громом и дождем. И был вихрь столь велик, что поколебало все строения и с домов крыши снесло. И страх немалый был от прежестокого грому и от молнии.



7260 (1752)

41. § 1. Месяца генваря 8 дня в Тобольску было воздушное явление за час до свету: свет багровой с полосами белыми виден был на севере, склонно на запад. Стояло с час и потухло.




ТОБОЛЬСК В ДНИ ВОЦАРЕНИЯ ИМПЕРАТОРА НИКОЛАЯ ПАВЛОВИЧА (ПО АРХИВНЫМ СВЕДЕНИЯМ)







Известие о смерти императора Александра Павловича в Таганроге 19 ноября 1825 года получено было в Тобольске на двадцать второй день с нарочным курьером: указ сената об этом доставлен был губернатору Д.Н. Бантыш-Каменскому 10 декабря[418 - В Варшаве, где пребывал Великий Князь Константин Павлович, это известие получено было из Таганрога 25 ноября в 7 час. вечера; в Петербурге – 27-го, во время молебствия о здравии императора; в Москве – 29 ноября вечером. – Восшествие на престол императора Николая 1 // Сост. бар. Корф. Спб., 1857. С. 34, 47, 48, 65.] в 5 часов утра, а чрез какой-нибудь час город уже знал о печальном событии.

Необходимо заметить, что Тобольск, епархия которого обнимала тогда весь громадный район Западной Сибири, оставался в это время без архиерея; назначенный вместо умершего в феврале 1825 года преосвященного Амвросия на тобольскую кафедру псковский архиепископ Евгений прибыть в место нового служения еще не успел, а потому руководительство епархиальными делами сосредоточивалось всецело на духовной консистории[419 - В это же время в делах Тобольской консистории царило ужасающее запущение, довольно сказать, что «нераспечатанные конверты бросались в два или три короба, стоявших в зале присутствия, и таких конвертов к приезду преосвященного Евгения накопилось до 2000. – Прот. _А._Сулоцкий._ Архиепископ Евгений Казанцев как архипаст. тобольский // Странник. 1872, апр. С. 25.]. Этим обстоятельством и объясняются те недоразумения, которые, как увидим, имели место при исполнении губернатором сенатского указа о кончине императора.

По случаю раннего времени в час получения указа занятия в присутственных местах еще не начинались, и губернатор Бантыш-Каменский, передав нужные к исполнению указа распоряжения словесно полицмейстеру, поступил таким же образом и в отношении духовного ведомства, лично предложив благочинному городских церквей протоиерею Петру Карпинскому немедленно собрать в кафедральном соборе городское духовенство.

Несмотря на то, что это было в простой, не праздничный день (четверг), унылый одиночный звон колокола скоро привлек в собор массы народа. К 8 часам утра туда собралось уже городское духовенство, и явились все местные власти, в числе которых во главе с председателем губернского правления Жуковским были: председатель казенной палаты Пасынко, председатель губернского суда Кукуранов, губернский прокурор Криднер, инспектор врачебной управы Альберт, почт-директор Миллер, директор сухопутных сообщений Елин, начальник дивизии полковник Скерлетов и другие. Вскоре прибыл в собор и сам губернатор. С приездом последнего из круга чинов выделился губернский прокурор и начал чтение печального указа.

Содержание указа было весьма кратко и заключало в себе дословно следующее: «В общем собрании Правительствующего Сената С.-Петербургских департаментов г. министр юстиции объявил горестное известие, что Его Императорское Величество, Государь Император Александр Павлович, по власти Всевышнего после тяжкой болезни в Таганроге 19-го сего ноября скончался. Правительствующий Сенат, в общем собрании, учинив присягу на верность подданства законному наследнику Его Императорскому Величеству, Государю Императору Константину Павловичу, приказали: о сем повсеместно обнародовать печатными указами»[420 - Далее следовали обыкновенные при каждой присяге распорядительные статьи. В приложенной к указу форме клятвенного обещания, несмотря на коренной закон 1797 года, определявший в точности порядок престолонаследия, оставалось выражение, которое включено было в форму присяги при императоре Александре: «И наследнику престола, который назначен будет».].

После прочтения указа все бывшие в соборе чины кафедральным протоиереем В.Ф. Капустиным были приведены к присяге на верность подданства новому императору Константину Павловичу, а затем в соборе было отправлено торжественное молебствие.

Все это исполнялось по личному распоряжению Бантыш-Каменского и отзывалось чрезмерной спешностью, благодаря которой тот же губернатор, отбывая из собора, снова обратился к протоиерею Карпинскому, прося его распорядиться о производстве по церквам трехдневного звона. Но, не имея на это распоряжения своего непосредственного начальства, о. Карпинский затруднился исполнением требования губернатора и, отправившись из собора в консисторию, заявил о нем на усмотрение членов. Имея в виду, что по происшедшему событию не имелось еще распоряжений святейшего синода, а в объявленном прокурором указе о принятии сенатом присяги новому государю порядка торжества в данном случае не определялось, желание Бантыш-Каменского затруднились, разумеется, исполнить и члены консистории.

Чрез короткое время губернатор, не слыша звона, лично отправился в консисторию и, войдя в присутствие, повторил неисполненное благочинным требование.

 Затрудняемся в этом случае, – доложил ему старший из членов, – так как не имеем указа св. синода; кроме того, не получили же об этом письменного сообщения и от вашего превосходительства.

 Я сам здесь и об этом вам объявляю! – возразил с досадой Бантыш-Каменский.

 Но по важности предмета получение от вашего превосходительства письменного извещения представлялось бы в этом случае совершенно необходимым.

 Консистория, если нужно, может составить со слов моих журнал! – снова возразил не разделявший возражений губернатор и отбыл из присутствия.

Все это, однако ж, не рассеяло затруднения членов консистории. Распоряжения о производстве по церквям звона сделано не было и, как оказалось после, вполне основательно, с чем, видимо, согласился и сам губернатор.

Чрез час после этого консисторией получено было сообщение губернского правления (№ 23949), передававшее содержание сенатского указа, а несколько позднее – собственноручное письмо Бантыш-Каменского с двумя приложениями.

Не напоминая уже консистории о производстве звона, губернатор писал: «По случаю полученного мною сего числа горестного известия о кончине Всемилостивейшего Государя нашего, препровождая в оную консисторию печатный экземпляр указа Правительствующего Сената и присяги, покорнейше прошу распорядиться о приведении по церквам к присяге на верноподданство Его Императорскому Величеству, Государю Императору Константину Павловичу здешних граждан и об отправлении в соборе панихиды по усопшем Государе 12 числа сего месяца».

По этим сообщениям консисториею в тот же день сделано было распоряжение о приводе к присяге городского населения и отправлении в 12-е число, приходившееся на субботу, панихиды по в бозе почившем государе. В указе консистории благочинному Карпинскому требовалось, чтобы привод к присяге был сделан при городских церквях «при чиновниках со светской стороны». От того же числа консисториею были разосланы указы и по епархии. Как даваемые до получения распоряжения св. синода, указы эти были довольно кратки, в них давалось лишь «знать к сведению и должному в потребном случае исполнению» о кончине государя, приводе к присяге населения Тобольска на верноподданство новому императору, а также и назначении при тобольских церквях панихид по усопшему государю, причем консистория рекомендовала духовным правлениям, монастырским настоятелям и благочинным, непосредственно в ведении ее состоящим, «до получения из св. синода распорядительного указа во всех соборах, церквях и монастырях, в священнослужениях на эктениях и в прочих местах, где следует по уставу возносить имя Государя Императора Константина Павловича».

Привод к присяге населения Тобольска на верноподданство новому государю продолжался с 11–13 числа декабря; 12-го же числа в кафедральном соборе, Знаменском монастыре и приходских церквях после литургии были отправлены панихиды по покойном государе, причем на панихиде в соборе были в полном составе все местные власти.

Наконец, с пришедшею утром 17 декабря, т.е. ровно чрез неделю после первого известия, московской почтою получен был и ожидаемый указ св. синода. Этим указом (27 ноября № 7784), адресованным на имя преосвященного архиепископа Евгения и вскрытым консисториею, требовалось «в день же получения, сделав сношение с светскими правительствами и при собрании в церквях народа, отправить сугубую эктению с провозглашением Его Императорскому Величеству, Государю Императору Константину Павловичу многолетия, а потом духовным всякого чина на верность подданства Его Императорскому Величеству присягу по приложенной форме учинить и прочих к ней приводить по тому распоряжению, какое о сем со стороны гражданского начальства последовало»[421 - Дело архива Тобольской духовной консистории 1825 г. № 378.].

Исполнение указа синода в той части его, которая не была исполнена при первом известии о кончине императора, последовало в кафедральном соборе того же дня, от того же числа консисториею были разосланы указы, передавшие содержание распоряжения синода и по епархии, хотя все это по времени было уже и ненужным и лишним.

При старых путях сообщения и неимении в то время телеграфа в Тобольске никто, разумеется, не мог не только знать, но и предполагать, что день получения указа св. синода о восшествии на престол Великого Князя Константина Павловича был уже пятым днем царствования Государя Императора Николая Павловича. Известно, что после положительного отречения от престола Великого Князя Константина Павловича проект манифеста о вступлении на престол августейшего брата его Николая Павловича был изготовлен Сперанским к вечеру 12 декабря. Государь, одобрив его с некоторыми исправлениями, продолжал сохранять дело в тайне до ожидаемого приезда из Варшавы Великого Князя Михаила Павловича и потому переписку манифеста поручил личному надзору князя А.Н. Голицина. Проект был переписан в ночь с 12 на 13-е число доверенным чиновником князя Поповым в кабинете князя со строгим запрещением всякой огласки. Подписав манифест утром 13 декабря, государь пометил его 12-м числом, как днем, решившим дело окончательным отречением цесаревича Константина от престола[422 - Корф. С. 105.]. По тем же причинам никто из сибиряков не мог знать и того, что ко времени получения указа синода была уже окончательно прекращена вспыхнувшая на Сенатской площади 14 декабря дерзкая вспышка бунта декабристов; что же касается Тобольска, то здесь об этих событиях узнали только в последние дни пред праздниками Рождества Христова, да и то по частным письмам о случившемся, полученным некоторыми начальствующими лицами от петербургских знакомых.

Истинное положение дела раскрылось уже на второй день праздника – 26 декабря; в 7 часов этого числа духовной консисторией получен был на имя преосвященного новый указ св. синода от 14 декабря (№ 8425) с известным манифестом о восшествии на престол государя императора Николая Павловича[423 - Дело архива Тобольской духовной консистории 1825 г. № 378.].

В полученном манифесте, между прочим, говорилось:

«Когда известие о плачевном событии в 27 день ноября месяца до Нас достигло, в самый первый час скорби и рыданий Мы, укрепляясь духом для исполнения долга священного и следуя движению сердца, принесли присягу верности старейшему брату Нашему, Государю Цесаревичу и Великому Князю Константину Павловичу, яко законному, по праву первородства, наследнику Престола Всероссийского.

По совершении сего священного долга известились Мы от Государственного Совета, что в 15 день октября 1823 года предъявлен оному за печатью покойного Государя Императора конверт с таковою на оном собственноручною Его Величества надписью: «Хранить в Государственном Совете до Моего востребования, а в случае Моей кончины раскрыть прежде всякого другого действия в чрезвычайном собрании»; что сие Высочайшее повеление Государственным Советом исполнено и в оном конверте найдено: 1) письмо Цесаревича и Великого Князя Константина Павловича к покойному Государю Императору от 14 генваря 1822 года, в коем Его Высочество отрекается от наследия Престола по праву первородства ему принадлежавшего; 2) Манифест в 16 день августа 1823 года, собственноручным Его Императорского Величества подписанием утвержденный, в коем Государь Император, изъявляя Свое согласие на отречение Цесаревича и Великого Князя Константина Павловича, признает наследником Нас, яко по нем старейшего и по коренному закону к наследию ближайшего. Вместе с сим донесено Нам было, что таковые же акты с тою же надписью хранятся в Правительствующем Сенате, Святейшем Синоде и в Московском Успенском Соборе.

Сведения сии не могли переменить принятой Нами меры. Мы в актах сих видели отречение Его Высочества, при жизни Государя Императора учиненное и согласием Его Величества утвержденное, но не желали и не имели права сие отречение, в свое время всенародно не объявленное и в закон не обращенное, признавать навсегда невозвратным. Сим желали Мы утвердить уважение Наше к первому коренному отечественному закону о непоколебимости в порядке наследия Престола. И вследствие того, пребывая верными присяге, Нами данной, Мы настояли, чтоб и все государство последовало Нашему примеру.

Между тем горестное известие о кончине Государя Императора достигло в Варшаву прямо из Таганрога 25 ноября, двумя днями прежде, нежели сюда. Пребывая непоколебимо в намерении своем, Государь Цесаревич и Великий Князь Константин Павлович на другой же день, от 26 ноября, признал за благо снова утвердить оное двумя актами».

Затем после объяснения существа этих актов и дальнейшего хода событий по окончательному изъявлению Великим Князем Константином Павловичем непоколебимой и невозвратной своей воли, манифест повелевал: 1) присягу в верности подданства учинить Государю Императору Николаю Павловичу и наследнику, Его Императорскому Высочеству, Великому Князю Александру Николаевичу и 2) время вступления Его Величества на престол считать с 19 ноября 1825 года.

К манифесту было приложено несколько актов, объяснявшим обстоятельства дела по отречению от престола Великого Князя Константина Павловича[424 - _Корф._ С. 106–111.].

В Сибири, как известно, не появлялось и тени прикосновенности кого-либо к темному эпизоду декабристов, но когда начат был привод населения к присяге на верноподданство императору Николаю Павловичу, в народных массах, мало понимавших истинное значение и смысл подробного манифеста о добровольном отречении от престола цесаревича Константина Павловича, невольно возникали вопросы: «куда ж девался царь Константин?», «отчего он не хочет царствовать?» и т.п. Однако ж после обстоятельных толкований манифеста духовенством эти невинные вопросы затихали[425 - Во всей Западной Сибири был один случай дерзкого упорства и отказа от присяги императору Николаю, оказанный рядовым Усть-каменогорского гарнизонного батальона Аксеном Семеновым. По докладе об этом государю было повелено: «Прогнать его сквозь строй чрез тысячу человек раз и оставить на службе с тем, если после сего он еще поупорствует, тогда донести». Но и после наказания Семенов остался в упорстве непреклонным. Во второй раз Государем было повелено: «Послать его прежде в монастырь, не пожелает ли раскаяться по духовному увещеванию; буде же в продолжение полугода такового не окажет и по лекарскому свидетельству признан будет в полном уме, то отправить его в Нерчинские рудники». Однако ж отданный для увещания в Томский Алексеевский монастырь Семенов продолжал оставаться неизменным противником присяги новому Государю. Чем кончилась судьба его – неизвестно. – Дело архива Тоб. коне. 1827 г. № 104.]. Общее же настроение умов за эти тревожные дни на нашей отдаленной окраине лучше всего рисует обмен между собою мыслями высших представителей тогдашней сибирской администрации – генерал-губернатора Западной Сибири П.М. Капцевича и преосвященного Евгения, архиепископа Тобольского и Сибирского, прибывшего в Тобольск 30 декабря 1825 года[426 - На пути из Пскова в Тобольск преосвященный Евгений лично присягал новому императору два раза: 2 декабря в Москве – Константину Павловичу и 23 декабря в Перми – Николаю Павловичу. (Странник. 1822. С. 17, 18).], чем мы и закончим свою краткую заметку.

«Сибирь наша молитвами вашими, преосвященный владыко, Богу благодарение, остается покойною, – писал генерал Капцевич 15 января 1826 года. – По сие время не слышу я никаких противу покорных толков от крамолы и по слабому заключению моему, кажется, их не будет. В Сибири нет дворянства, а без ево нет общего мнения, как это при теперешних обстоятельствах хорошо. Одно удивление между народом существует – это то, что скорая перемена с Императором сделалась. Мне бы казалось, что в сем разе ближе всего внушить и ясно вразумить крестьян почтенным священникам в деревнях и селах, растолковать просто акт отречения Цесаревича, вразумить ту сильную и святую дружбу между Царской Фамилией и проч., и проч.».

К рекомендуемой этим сообщением мере преосвященный архиепископ Евгений отнесся, однако ж, с крайней осторожностью.

«Почтеннейшее отношение вашего высокопревосходительства», – отвечал он Капцевичу 24-го того же января, – чтобы чрез священников внушать народу совершенно добровольное Великого Князя Цесаревича отречение от престола и царствующее в Императорской Фамилии согласие, я имел честь 21 сего генваря получить с сердечным уважением и готовностью с моей стороны немедля разослать извлечения из тех приложений, кои присланы при Высочайшем о восшествии на престол манифесте, как объясняющие обстоятельно мирный ход дела. Но как незадолго пред сим из св. синода получен мною указ – разослать по всем церквам самые сии манифесты и приложения, кои каждую почту и получаются нами печатные и рассылаются немедля по церквям: то уже нахожу себя в необходимости удержаться от каких-либо с моей стороны пояснений или извлечений, а только присовокупил, чтобы священники по сим документам объясняли и внушали недоумевающим прихожанам истинный ход сего дела»[427 - Дело архива Тоб. консистории 1826 г. № 431.].




НАХОДКА РУЖЬЯ ПОКОРИТЕЛЯ СИБИРИ







Недавно в «Новом времени» помещено письмо А.В. Арсеньева, извещающее, что в Петербурге оказывается ружье, принадлежавшее будто бы нашему славному Ермаку. Хотя письмо это и довольно кратко, но достаточно для того, чтобы по сведениям его коснуться значения упомянутой достопримечательной находки с исторической стороны. Это и сделаем мы в настоящей заметке.

«На днях мне пришлось видеть древнее ружье, – пишет г. Арсеньев, – которое по надписям, сохранившимся на нем, и по году, вырезанному на тяжелом полутора-аршинном стволе должно было принадлежать знаменитому покорителю Сибири Ермаку Тимофеевичу. Надпись древнего начертания букв, полу-съеденная ржавчиной, гласит: «Ермак Тимофеевич атаман казачей», год ЗПѲ, т.е. от сотворения мира 7089, а от Рожд. Христ. 1581. Сибирь была покорена год спустя, в 1582 году, следовательно, ружье с надписью могло быть подарено Ермаку или казаками, или именитыми людьми Строгановыми, снарядившими его на завоевание сибирского царя Кучума. Ружье, по словам настоящего владельца его, было куплено им несколько лет назад в Пермской губернии от лесника, который, приспособляя его для боя волков, варварски положил древний дальнобойный ствол на ложе новейшего образца и переменил кремневый курок на пистонный. В таком виде ружье сохраняется и теперь, хотя древний кремневый, весьма любопытный курок, тоже с надписями, сохранился и находится при ружье привязанным»[428 - Новое время. 1891. № 5430.].

Описываемая г. Арсеньевым находка прежде всего вызывает на ознакомление с тем вооружением, какое имели Ермак и дружина его, отправляясь от Строгановых в походы за Урал. Известно, что современное тем походам вооружение русского войска было самой слабой стороной его и состояло только из саадака и сабли, и что для военных действий тогда брались лишь лук со стрелами да меч и редко небольшие копья или кинжалы, а вооружение пищалями или самопалами было только в меньшинстве детей боярских среди массы, вовсе не имевшей огнестрельного оружия[429 - _Середонин_А.Н._ Известия о вооружен, силах Москов. государства. Спб.,1891. С. 32.]. Между тем завоеватель Сибири, благодаря помощи Строгановых, располагал значительными запасами вооружения и имел достаточный по времени комплект воинских принадлежностей. У него были и пушки, и ружья, были знамена, были барабаны, сиповки, литавры и трубы, словом, полная полевая музыка. Так, по крайней мере, передают сибирские летописи[430 - Строгановская в прил. к «Покор. Сибири» Небольсина 1849 г., гл.XI; Сибирская (Кунгур.). Изд. Зоста, 1880. С. 6, 11 и др.] и история[431 - _Миллер._ Опис. Сибир. Царства. 1750. Гл. 2, §§ 33 и 35.]; в бумагах же Строгановых сохранилось сведение, что данные ими Ермаку боевые и съестные припасы по тогдашним ценам простирались до 20000 руб.[432 - _Шишонко._ Пермск. летопись. 1881. Кн. 1. С. 76 и 79.] – цифры, составлявшей в конце XVI века большое богатство. Поэтому несомненно, что у Ермака был не мал запас и огнестрельного оружия, и нельзя думать, чтобы истекшие три века уничтожили его без остатка.

Таким образом, в принадлежности покорителю Сибири ружья, открытого г. Арсеньевым, ничего невероятного не представляется. Странно только то, что ружье это оказывается вдалеке от места подвигов храброго атамана. Но как кому, а нам, сибирякам, не странно и это. Дело в том, что равнодушная к своему прошлому Сибирь почти ничего не сберегла из тех достопримечательностей, которые напоминали бы краю о воинских доблестях завоевателя его. Нелишне сказать, что мы не имеем даже ни одного из тех доспехов Ермака, которые даны были ему по взятии Сибири в подарок от царя Грозного[433 - Популярное предание о кольчугах, подаренных Иваном Грозным Ермаку, письменными источниками не подтверждается. Принадлежность Ермаку предметов воинского снаряжения и реликвий, упоминаемых в статье, к сожалению, не доказана, а сами раритеты не сохранились. _–_Прим._Издателя_]. Знаем только, что после трагической кончины героя два массивных стальных панциря с золотыми орлами и разными украшениями стали собственностью татарского мурзы Кайдаулова и остяцкого КНЯЗЯ Алачи, а дорогие кафтан и сабля с поясом достались татарским же князю Сейдяку и мурзе Караче[434 - _Миллер._ 3, § 68.]. Хотя со временем, в 1651 году, по грамоте царя Алексея Михайловича один из панцирей и был отобран у Кайдаулова, но не для памяти о покорителе Сибири, а в подарок чжунгарскому тайше Аблаю[435 - Тобол. губ. ведом. 1866. № 21.][436 - Джунгария – область на северо-западе Китая, граничащая с Восточным Казахстаном. Население – уйгуры, дунгане, китайцы, монголы и т.д. В данном случае речь идет о калмыцком тайше Аблае. В XVIII веке калмыки кочевали на обширном степном пространстве от Джунгарского Алатау до Южного Зауралья. _–_Прим._Издателя_]. Нельзя, однако ж, не заметить, что первые поколения сибиряков сравнительно с последующими к памяти достославного мужа были внимательнее. За это говорит цель учреждения в Тобольске в 1796–1798 гг. артиллерийского арсенала. «В этом арсенале, – писал в 1797 году строитель его подполковник фон Кремер тобольскому губернатору Толстому, – содержаться будет особой дирекции немалое число артиллерии и разного звания оружия, а дабы подлежащим распоряжением дать оному лучший вид, нужно по примеру с-петербургского и чужестранных арсеналов разного рода древних военно-действующих орудий, как то: пушек, панцирей, кольчуг, ружей, бердышей, сабель, шпаг и тому подобных, каковые уповательно в пространстве Сибири по владении хана Кучума и татарских князей еще находятся и, может быть, без всякого уважения в крепостях и городах ныне содержатся». По этому извещению, как по городам и уездам, так и в крепостях и форпостах, а частью и у частных лиц делались разыскания древних воинских принадлежностей[437 - Тобол. губ. ведом. 1861. № 1.], и есть указания, что в новый арсенал между многим другим собраны были и «некоторые вещи от похода Ермака, как то: кольчуги, пищали и другие тогдашних времен военные снаряды»[438 - Сибирск. вестник. 1818. Ч. 1. С. 14.]; там же, между многим другим, хранились и два главных знамени, осенявшие Ермаку пути к Сибири[439 - Тобол. губ. ведом. 1866. № 19.]. Но где все это теперь – мы не знаем. Некоторые из тоболяков помнят еще, как из бывшего арсенала продавались с аукциона какие-то старые негодные орудия, как после того исчезали окружавшие арсенал чугунные солдаты в треугольных шляпах и обмундировке павловского времени и как затем разламывалось по ветхости никогда не ремонтировавшееся каменное хранилище древностей, стоявшее в нагорной части города против Никольской церкви. Поэтому легко могло быть, что и открытое г. Арсеньевым ружье попало в бесцеремонную переделку пермского лесника, а затем выпущено на дальнейшие мытарства из той коллекции древних орудий, какая обречена была при упомянутом арсенале на жертву аукциона. Не подлежит, однако ж, сомнению, что многое из воинских принадлежностей Ермака цело и теперь, но остается в неизвестности; так, например, покойный Н.А. Абрамов в 1852 году видел в Тюмени при городовом волостном правлении четыре затинные пищали, считающиеся принадлежностью Ермака[440 - Тобол. губ. ведом. 1864. № 45.]; в С.-Петербургском музее графа Строганова, по сообщениям А. Ефимова и Н. Воронихина, хранится пищаль, наводящая, впрочем, сомнение в древности своей годом современного летосчисления, с такой надписью: «При реце Каме в городе Кергедан я Максим сын Якова Аникиева Строгонов дарю тебе атаману Ермаку в лето от воплощения же Бога Слова АФПА»[441 - Новое время. 1891. № № 5431, 5433.].

Само собой разумеется, что отзыв о подлинности ружья, открытого г. Арсеньевым, принадлежит археологам, хотя по приведенным данным о судьбе воинских принадлежностей Ермака и нет поводов сомневаться в той подлинности. Очень жаль, что г. Арсеньев не сообщает ни точного описания конструкции ружья, ни тех надписей, которые заключаются на кремневом курке его, и, наконец, ни того, вероятно, несложного обстоятельства, по которому владельцем ружья вместо знаменитого воина оказался пермский лесник. Все это в связи, во-первых, с древностью писания на стволе ружья, а во-вторых, с показанием года на нем по допетровскому летосчислению облегчило бы решающее слово об этой древности со стороны археологов. В пополнение сведений г. Арсеньева необходимо заметить еще и то, что, судя по году ружья, его вовсе нельзя считать личным подарком Строгановых Ермаку: в 1581 году, означенном на ружье, ни Ермака, ни дружины его в вотчинах именитых людей уже не было, да и Сибирь покорена была не в 1582 году, как думает г. Арсеньев, а годом ранее. Но это вероятность принадлежности Ермаку ружья не уменьшает. Едва ли кто будет отвергать, что с уходом в Сибирь покоритель ее, оставаясь там до смерти (5 августа 1584 г.), прекратил всякие сношения с близкими ему Строгановыми, и что последние не продолжали снабжения его боевыми припасами и после оставления им вотчин их. Таким образом, вернее будет считать помянутое ружье уцелевшим из тех пособий, какие делались Строгановыми Ермаку во время завоевания Сибири. К этому нелишне прибавить, что ружейная фабрикация в вотчинах Строгановых началась задолго до появления Ермака. По крайней мере, в царской грамоте, данной Григорию Строганову в 1564 году об укреплении городков Канкора и Кергедана, уже говорилось: «...а в обеих городкех велел еси ему собою ж наряд скорострельной, пушечки и пищали затинные и ручницы сделати незаписным мастером, которых собе Григорей приговорит из найму, и у собя тот наряд дрьжати»[442 - Допол. к акт. историч. 1846. Т. 1. Ст. 171.].

Но закончим сообщение г. Арсеньева. «Владелец, ружья, скоро уезжающий из Петербурга, продает его, и если подлинность этого ружья подтвердится людьми, сведущими в археологии, то русским арсеналам и музеям представляется возможность приобрести русскую историческую драгоценность большой важности и интереса. Имя Ермака для России бессмертно, а его ружье, приобревшее нам обширную территорию азиатской России, должно занять в музеях почетное место. Ружье можно видеть на Пушкинской улице, д. № 1, у Н.П. Карева».

Нельзя не пожелать, чтобы наши археологи не замедлили утвердить подлинность ружья. Во всяком случае оно должно быть принадлежностью места боевых подвигов сибирского Пизарро. Юный Тобольский музей, воздвигнутый при памятнике герою и среди тех исторических утесов Алафейской горы, по которым разносился гул этого ружья и где знаменитый атаман решал судьбу Кучумова царства, несомненно имеет первое право на хранение этой древности.




СВЯТЫЕ ВОРОТА В СТАРОМ ТОБОЛЬСКЕ. 1686–1759







Над прошлым Сибири в отношении городов ее, словно меч Дамокла, тяготел какой-то неумолимый рок истребления всего созидаемого русскими колонизаторами. Беспощаднее всего это истребление шло в старом Тобольске. Пожары прадеда сибирских городов могут составить целую летопись огненных разгромов. С лица земли стирались без остатка не только деревянные городские постройки, но и появлявшиеся позднее строения каменные. Можно бы думать, что при стихийных разрушениях старым сибирякам следовало научиться берегать хотя бы уцелевшую от пожаров старину, но, к сожалению, этой черты в общественной жизни наших предков почти не проявлялось. Напротив, по записям летописцев мы знаем, что несмотря на частые пожары Тобольска, уничтожавшие не один раз его кремль и другие лучшие части города, здесь мало сберегаемо было и из того, что оставалось целым от огня. Благодаря этому, некоторые из памятников прежнего каменного зодчества разбирались только по одной непрочности своих фундаментов. В этих случаях бесцеремонных разрушителей мысль нового восстановления разрушаемого посещала весьма редко. В числе подобных памятников иногда уничтожались даже церкви, от которых не оставлялось не только камня на камне, но и следа, по которому бы теперь можно было знать хотя места, где существовала эта священная старина.

Благодаря сохранившемуся от пожаров архивному делу в связи с отрывочными сведениями сибирских летописей, мы имеем возможность дать в настоящей статье краткий очерк одного из упомянутых памятников старого каменного зодчества и ознакомиться с обстоятельствами его уничтожения.

Это – Святые ворота с бывшею на них церковью Сергия Радонежского, существовавшие в Тобольском кремле около здания Софийско-Успенского летнего собора.

По «Летописи Сибирской» Черепанова, Святые ворота с церковью их были заложены на софийском дворе Сибирским и Тобольским митрополитом Павлом I в 1686 году одновременно со стенами и башнями кругом всего двора архиерейского[443 - Летопись Сибирская: Список Тобольск, музея. С. 294.]; в более же поздних сведениях это известие передается с некоторыми дополнениями, первоисточников которых, однако ж, не указано: так, по словам протоиерея Сулоцкого, каменная Сергиевская церковь на Святых воротах заложена была вместо такой же (т.е. того же имени) деревянной одновременно со старым архиерейским домом, оградой вокруг него и с башнями[444 - _Сулоцкий._ Описание краткое всех церквей, существ, в г. Тобольске, и пространное Тобольского Софийского собора. М., 1852. С. 15.]; по замечанию же другого исследователя Абрамова, сначала заложена была со всех сторон Софийского собора каменная ограда вышиною в 2 сажени, с шестью башнями и Святыми воротами, а впоследствии, по устройстве этих ворот, над ними сооружена церковь преподобного Сергия Радонежского[445 - _Абрамов._ Павел Первый митрополит Сибирский и Тобольский // Странник. 1867, окт. С. 28. _См._также:_ Изв. Археологич. общества. 1868. Т. VI. С. 83.]. Но приводя эти известия, мы не можем не сомневаться в полной их точности, особенно же в отношении одновременного строения Святых ворот с архиерейским домом. Существует другая летопись, значительно древнее летописи Черепанова, под названием «Сибирского летописца», не бывшая известною ни книжнику Черепанову, ни названным исследователям, по которой дело строения Святых ворот передается несколько иначе. Прежде всего из этой летописи видно, что первая деревянная Сергиевская церковь до времени заложения Святых ворот просуществовала немного более восьми лет. Она заложена была 6 июля 1678 года и освящена 23 сентября 1680 года[446 - Сибирский летописец. Тобольск, 1892. С. 27. – Эта летопись в первый раз была напечатана в «Север. Архиве» 1826 г. Т. XIX. № 12. С. 109–139; № 3. С. 221–251). Не без ошибок, однако ж, и эта летопись: открытие мощей св. Сергия Радонежского, в память которого заложена была деревянная Сергиевская церковь, воспоминается не 6, а 5 июля, представление же святого, ко дню которого должно было приурочиться освящение церкви, воспоминается не 23, а 25 сентября.].

Далее по той же летописи архиерейский дом, или «палаты каменные» заложены были на софийском дворе в 1678 году, т.е. восемью же годами ранее заложения Святых ворот; окончательная же постройка архиерейского дома была совершена в 1681 г.[447 - Сибирский летописец. Тобольск, 1892. С. 27-28.]. Засим в той же летописи говорится, что Святые ворота с церковью их были освящены в 1688 г.[448 - Сибирский летописец. Тобольск, 1892. С. 32.] и, таким образом, строились два года. Из сказанного очевидно, что приведенные выше сведения Сулоцкого и Абрамова не будут сомнительны только при том условии, если считать, что одновременно с архиерейским домом была заложена не вторая каменная, а первая деревянная Сергиевская церковь.

По какому поводу состоялась постройка Святых ворот с церковью – неизвестно, но несомненно, что примером для своего существования это сооружение имело тот древний обычай устройства на воротах церквей, который встречался иногда в первых сооружениях храмов по введении христианства на Руси. В Киеве, например, в числе древнейших построек сохранились до настоящего времени Золотые ворота, сооруженные великим князем Ярославом в первой половине XI века. Заложив новый великий город к югу от первоначального старого Киева, Ярослав обвел его земляным валом с крепкими воротами, из которых главные назывались Золотыми. Они состояли из каменных высоких и толстых стен и имели вызолоченные медные двери. В верхнем ярусе этих ворот была устроена церковь Благовещения, увенчанная позолоченным куполом[449 - Эти ворота были разрушены вместе с другими зданиями Киева во время нашествия Батыя; теперь же здание их представляет две развалины стен. – _В.М._Флоринский._ Первобытные славяне по памятникам их доисторическ. жизни // Изв. Томск, университ. Кн. 7. С. 330.]. Подобные же церкви, сооруженные на воротах, существовали и в Новгороде (в Деревеницком и Бежецком монастырях[450 - Извест. Археологическ. общ. 1865. Т. V. С. 43, 45.], и некоторых других городах.

По времени постройки Святые ворота Тобольского кремля принадлежат к числу первых каменных сибирских сооружений. Кстати, однако ж, заметим, что в определении времени начала каменного строительства в Сибири у нас до сего времени существуют разноречия. Некоторые из лиц, занимавшихся исследованиями сибирских древностей, считают, что до прибытия в Тобольск 25 марта 1679 г. митрополита Павла I, известного вообще за опытного руководителя в архитектуре[451 - Есть указания, что до назначения сибирским митрополитом из архимандритов Чудовского монастыря преосвященный Павел состоял членом Патриаршего разряда и заведовал делами по постройкам церквей и монастырей. – Акты Археологическ. эксп. Т. IV. С. 290.], в Сибири сомневались даже в возможности строить каменные здания, но преосвященный Павел на первых же порах тобольского служения заложил вместо сгоревшего в 1677 году Софийского собора новый собор, и это сооружение было «первым каменным зданием по всей Сибири»[452 - _Сулоцкий._ Описание кратк. всех церквей... С. 11, 33. – То же говорится и в описании Тобольского собора свящ. Н. Скосырева (200-летие Тобольского кафед. Софийско-Успенского собора. 1883. С. 4). Того же мнения, относя «начало каменного зодчества в Сибири к 1680 году», держались историк Словцов (Историч. обоз. Сибири. 2-е изд. Кн. I. С. 106, 107, 317). Щеглов (Хронолог, перечень данн. из истории Сибири. 1883. С. 128) и др. лица.]. Но к этому сведению, или точнее к тому, чтобы считать митрополита Павла первым вводителем в Сибири каменного строительства, а воздвигнутый им Тобольский собор первым для Сибири каменным зданием, нельзя не относиться недоверчиво. К такому заключению приводит нас другое сведение, передаваемое упомянутым же выше «Сибирским летописцем», по которому первая попытка введения в Сибири каменных построек была сделана почти за пять лет до прибытия в Тобольск митрополита Павла предместником его митрополитом Корнилием. По этому случаю одна из записей «летописца» под 1674 годом говорит: «Июля в 12 день преосвященнейший Корнилий, митрополит Сибирский и Тобольский, поставил на своем святительском дворе палату первую каменную»[453 - Сибирский летописец. Тобольск, 1892. С. 23.]. Это первое сибирское каменное здание в большой пожар Тобольска 1687 года сгорело и вместо него на софийском дворе заложены были новые каменные палаты. Последняя постройка начата была в 1678 и окончена в 1681 году[454 - Сибирский летописец. Тобольск, 1892. С. 27, 28.], т.е. на два года ранее закладки митрополитом Павлом нового собора, состоявшейся 22 апреля 1683 года. Таким образом, если доверять «Сибирскому летописцу», а не доверять не находится оснований, Тобольский каменный собор следует считать не первым, а уже третьим каменным зданием Сибири.

Где именно существовала первая деревянная церковь Сергия Радонежского, которую заменили Святые ворота с новой каменной церковью, сведений не сохранилось. Можем только сказать, что во время заложения Святых ворот она еще существовала и обновления или замены себя новым зданием требовать не могла. Кроме недавности постройки упомянутой церкви, это подтверждается еще и тем, что в первой Сергиевской церкви находились временно, или с пожара 1677 г., или же на время строения нового собора тела покойных сибирских архиереев Макария, Герасима и Корнилия и оставались там до освящения нового собора – 27 октября 1686 г., куда перенесены были при умилительных церемониях в 28–30 числах октября того же года[455 - Записная книга Тобольского собора // Древн. Росс. Вивлиофика. 1788. Ч. III: Записки к сибирск. истории служащие. С. 257.].

По последнему обстоятельству можно догадываться, что деревянная Сергиевская церковь существовала вблизи собора и была к нему приписною; при постройке же Святых ворот церковь эта несомненно была разобрана, чего требовала теснота места, на котором воздвигались Святые ворота.

По замечанию знатока сибирских древностей протоиерея Сулоцкого, из троих или четверых ворот архиерейского дома Святые ворота находились между нынешним летним собором, с северной стороны последнего, и старыми присутственными местами[456 - В последнее время в этом здании помещались сначала губернский архив, а позднее Тобольская экспедиция о ссыльных; теперь же оно ремонтируется для помещения в нем тюремного отделения местного губернского управления.] и назывались святыми потому, что отворялись единственно для пронесения чрез них местной святыни – иконы абалакской Божией Матери[457 - _Сулоцкий._ Описание краткое всех церквей... С. 15-16.]. Но это замечание верно лишь в отношении места или той небольшой площади, простиравшейся от летнего собора к Прямскому взвозу, пред которой находились Святые ворота и откуда путь к архиерейскому дому шел с западной стороны; в остальном же замечание о. Сулоцкого лишено вероятия ввиду положительного сведения историка-очевидца Миллера, заключающегося в его «Географическом описании Сибири XVIII века», где сказано: «В митропольский дом ходят двумя воротами: одне подле соборной церкви, над которыми находится церковь Сергия Радонежского Чудотворца, и сей вход называется Святые ворота, а другие с сухого пути»[458 - Рукопись московск. архива минист. иностранн. дел, выдержки которой, касающиеся Тобольска, помещены были в «Тобол, губ. вед.» (1894. № 3; Статья _П._Бакая._ Тобольск во второй четверти XVIII в.).]; последние же ворота, ведшие в архиерейский дом с северной стороны, назывались «Софийскими»[459 - Летопись Сибирская. С. 265.].

Миллер посетил Святые ворота и Сергиевскую церковь в последнее свое пребывание в Тобольске осенью 1740 г., незадолго пред возвращением в Петербург, и встретил в воротах ценную геологическую находку. К неожиданному изумлению академика в Святых воротах лежали громадные кости мамонта. Эти кости были найдены на глуби софийского двора около 1726 г., когда там по распоряжению митрополита Антония Стаховского был рыт колодезь и, вероятно, по распоряжению того же митрополита сложены были под Святыми воротами. Костей было четыре, по записи Черепанова: «одна кость видима была будто бы ножная, как берца или нижняя часть ноги, называемая голень, длиною около двух сажен, а толщиною в пропорцию ее длины, а последние три (кости) мерою меньше трех аршин и неравной длины». Ко времени осмотра Миллера кости эти отчасти уже «приодрябли». Несмотря на это, академик, испросив разрешение управления архиерейского дома (митрополита тогда не было), увез кости в Петербург и передал в Академию Наук[460 - Летопись Сибирская. С. 438; _См._также:_Н._Абрамов._ Антоний Стаховский, митр. Сибирский и Тобольский // Странник. 1863, янв. С. 18.].

Но возвратимся к замечанию о Святых воротах о. Сулоцкого. Очень может быть, что эти ворота были пунктом исключительного следования чрез них и одной только иконы абалакской Божией Матери во время ежегодного приноса ее в Тобольск в июле месяце и за исключением этого времени, а также дней, когда в Сергиевской церкви было совершаемо богослужение, во все остальное время года стояли запертыми, но это могло быть лишь временным установлением, и то разве в первые годы посещения Тобольска иконою, когда для процессии с нею не было еще одинакового, постоянно принятого пути[461 - Кстати заметить, что в первые годы принесения из Абалака в Тобольск иконы Божией Матери путь для процессии, против существующего ныне, избирался другой. В одной рукописи Абалакского монастыря между прочим говорится: 8 июля 1665 г. «пойде архиепископ со всем освященным собором... за град, за Воскресенские враты, и егда изыдоша вне града на поле... встретиша тот чудотворный образ... иде же ныне крест стоит»; о встрече же иконы в 1672 г. в той же рукописи сказано: «И стретоша архиереи и князь... за Воскресенскими враты... и проводоша ю честно со псалмы и пением до нареченного места на Крестопоклонную гору, иде же часовня стоит, якоже обычай бе». По заключению протоиерея Сулоцкого, Крестопоклонною горою, где была часовня, следует считать Панин бугор. К такому же заключению приводит и другая запись в той же рукописи под 1670 годом, когда икона по особому случаю принесена была в Тобольск 25 сентября и оставалась до 4 октября: «Посланнии изыдоша вне града Перскими враты (где ныне Никольский взвоз), за великий врат, за речку Курдюмку на поле и встретиша образ... идеже ныне крест стоит... и проидоша вышереченная градская врата и великий врат, и взыдоша на Крестопоклонную гору...» и т.д. (Описание наиболее чтимых икон, находящихся в Тобол, епархии. Спб., 1861. С. 65). Есть указания о том же и в «Летописи Сибир.» (С. 265 и 267).]. Что же касается более поздних годов и особенно первой половины XVIII столетия, то в это время незначительная по пространству площадка между Святыми воротами и Софийским собором к нынешнему Прямскому взвозу представляла в Тобольском кремле весьма оживленный и нередко многолюдный пункт. Площадка эта оживлялась тогда происходившими на ней первыми в Сибири театральными представлениями, начавшимися с прибытием в Тобольск 4 апреля 1702 года митрополита Филофея Лещинского. Опыты таких представлений в виде постановки на сцене древних русских мистерий, начавшихся в России со времен царя Алексея Михайловича, были вводимы митрополитом при содействии прибывших с ним из Киева духовных лиц из малороссов между учениками учрежденной тогда в Тобольске славяно-русской школы. По поводу упомянутых представлений в летописи Черепанова под 1727 годом, между прочим, говорится: «Филофей был охотник до театральных представлений, славные и богатые комедии делал, и когда должно на комедию зрителям собиратца, тогда он, владыко, в соборные колокола на собор благовест производил, а театры были между Соборною и Сергиевскою церквами к взвозу, куда народ сбирался»[462 - Летоп. Сибирская. С. 418. – _См._также_ статьи прот. _Сулоцкого_ «Начало театра в Сибири» в «Тоб. губ. вед.» (1858. № 12) и «Семинарский театр в старину в Тобольске» в «Чтен. в общ. истор. и Древн. Росс.» (1870. № 2). Нелишне сказать, что история сибирского театра до сего времени разработана мало. Зародыши театрального искусства, развитые митрополитом Филофеем в духовном юношестве, перешли впоследствии и в другие слои тобольского общества. Так, например, известная экспедиция Гмелина во время пребывания в Тобольске видела на Пасхе 1734 г. такое представление: на сцене были старый Адам, дьявол, выделывавший над ним разные штуки; змей-соблазнитель с яблоком; Христос с крестом и венцом, ожидавший Адама и уведший его на небо; далее представлено было получение десяти заповедей, наконец крещение, предметом которого был мнимый остяцкий князь; потом были комические выходы; наконец опять явились дьявол, старый Адам, смерть и Христос, как в начале... (Вест. Евр. 1888. № 4. С. 720 и 721. Очевидно, начало представления составляло мистерию под названием «Жалостной комедии» о грехопадении Адама, описанной в труде Пекарского «Наука и литература России при Петре Великом» (Спб., 1862. т. I. С. 402–405). Позднее в Тобольске существовал уже «оперный дом», сгоревший в последний большой пожар 1788 г. В воспоминаниях Т.П. Пассек, между прочим, упоминается, что развалины этого театра были в саду, и что около них стояло деревянное изваяние Ермака (Из дальних лет. Спб., 1879, Т. И. С. 214).].

По этим сведениям, очевидно, нельзя и думать, чтобы Святые ворота, чрез которые только и возможно было пройти с западной стороны или с Прямского взвоза, где, прибавим, одновременно с театральными представлениями кипели работы пленных шведов по устройству над взвозом массивных стен с башнею и воротами, в окруженную стенами и другими зданиями ограду архиерейского дома, служили преградой для народного движения.

Начатые по инициативе преосвященного Филофея театральные представления шли с первых же лет по прибытии его в Тобольск и с этого же времени Святые ворота с их церковью начинают историю своего разрушения, несмотря на то, что ко времени Филофея (1702 г.) здание их просуществовало только шестнадцать лет. К сожалению, за неимением указаний мы не можем представить здесь перечисления всех случаев этого разрушения. Известно только то, что в первый раз церковь Святых ворот пострадала от бури. Это было в 1705 году. 8 мая этого года, в день Иоанна Богослова, как раз во время театрального представления, поднялась сильная буря и порывами ветра «сломила... с Сергиевской церкви верх весь с маковицею и крестом»; в то же время «сломило и над алтарем соборной церкви крест». Передавая это известие, летописец, видимо, не хотел отступить от понятий времени, видевших в представлениях мистерий, несмотря на то, что сюжеты их заимствовались большею частью из библейских событий, лишь одни греховные зрелища, и прибавляет: «прознаменовал Всемогущий Господь Бог гнев свой на творящих игралища комедианская; в той же час на звозе базарном (Прямском), сажени с три горы сползло с места глади»[463 - Летопись Сибирская. С. 368. – _См._также_ мою брошюру: Воздушные страхи Тобольска в старину. Тобольск, 1892. С. 10.]. Тем не менее в жизни Святых ворот нельзя не отметить одной черты, мало применимой к другим зданиям Тобольского кремля. За все время существования своего они щадились пожарами. Несмотря на то, что огонь нередко врывался в кремль внезапными ураганами и производил истребление соседних зданий, Святые ворота с их церковью оставались целыми. Из всех пожаров зданию Святых ворот были нанесены повреждения лишь одним пожаром, бывшим в сентябре 1733 года и начавшимся в архиерейском доме, когда на Софийском соборе и принадлежащих к нему зданиях сгорели главы и крыши[464 - Своеобразна была, по описанию летописца, причина этого пожара. Оказывается, что всю беду подняла мышь: «Первостатейной из певчих при архиерее служитель именем Анфим, а владыко называл его Паншею, жил близ его преосвященства в покое вместе с келейным чтецом из новокрещенных Савою Карпо-Трофимовым. И сентября на 17 число вечером, как уже во время розувки сапогов, взял он, Панша, свои туфли и, увидя, что они несколько чем-то попорчены, скликал своего товарища Саву со свечою, чтоб туфли оные осмотреть. Но как он к нем с огнем приближался, в то время из его туфля выскочила мышь и побежала чрез Крестовую палату в сени. И они за нею гнались, хотели ей ту обиду отмстить, что туфель изъела и попортила, а она, укрывался от их поисков, по подлавки бегала и около некоторого судна пряталась, в котором находилось осталого от схимонаха Феодора (митрополита Филофея) пороху более пуда. И они в таком были жару за мышью, что своею неосторожностью, с повреждением своего здоровья в порох заронили. И от того порох взорвало, и сквозь свод пламя прошиблось, в крышах учинился сильный пожар, а их, гонителей мышьих, оным сильным разом отбросило к другой стене в подлавку полумертвых и опалило им руки и лица так, что и по излечении знаки на тех местах лишаями остались. А огонь так распространился, что все крыши съедал, и оттоль на соборной церкви крышки и главы загорелись. Потом, как на ризнице и Сергиевской церкви, так и на теплом соборе, все главы и крышки пригорели». (Летопись Сибирская. С. 426-427).], но повреждения эти были незначительны.

Между тем в начале второй половины XVIII столетия, или ко времени прибытия в Тобольск последнего сибирского митрополита Павла Конюскевича, Святые ворота и церковь Сергия Радонежского казались уже близкими к полному разрушению.

Что же за причина?

То же самое, что отразилось вообще на многих из первых каменных сибирских строений, сооруженных за время митрополита Павла I, т.е. совершенная непрочность фундаментов, полная несоразмерность нижних сводов с тяжестью куполов и т.д., словом, неисполнение строителями самых элементарных требований архитектуры. Благодаря этим условиям некоторые здания разрушались даже во время самого строения. Так, Тобольский летний собор, сложенный довольно скоро (с небольшим в год), во всю высоту его 26 июля 1684 года обрушился. Начатые вновь работы окончены были уже чрез два года – 27 октября 1686 г. Но и это второе строение могло простоять в исправном виде только около ста лет, после чего дало осадку и потребовало исправлений, которые сделаны были в 1785 и 1786 гг. Наконец, около 1807 г. на северной стене собора образовалась трещина, начиная от фундамента вплоть до сводов, и вызвала новые исправления[465 - «Летопись Сибирская» Черепанова. С. 279, 283, 291, 292 и 293.]. Такой же, если еще не более непрочной, постройки был и другой тобольский собор, известный под названием Троицкого, бывший в западной части кремля, в том месте, где в настоящее время находится здание сиропитательного заведения. Здание Троицкого собора, построенное при митрополите Павле I в 1690 году, за время своего существования стоило правительству очень дорого: оно было беспрестанно исправляемо то в стенах, то в сводах, то в крыше и полах, но несмотря на это, к половине XVIII столетия было уже в полу-разрушении, пока после окончательных повреждений пожаром 1788 года не было совершенно разобрано[466 - Более подробная история разрушения этого собора рассказана по архивным делам в ст. _Гр._Варлакова_ «Троицкий собор в Тобольске», помещенной в «Тоб. губ. вед.» (1858. № 36).]. Такой же непрочности было и здание Святых ворот с Сергиевскою церковью.

Чрез год с небольшим по прибытии в Тобольск митрополита Павла Конюскевича был возбужден вопрос о грозящей опасности от этого здания. Дело началось с «доклада» митрополиту ректора Тобольской семинарии архимандрита Михаила, эконома архиерейского дома архимандрита же Иакинфа и кафедрального протоиерея Василия Русановича. Упомянутый «доклад» сохраняется в архивном деле Тобольской духовной консистории[467 - Дело 1759 г. № 19: О разобрании при тобольском архиерейском доме обветшалых по давности строения Сергиевской церкви с ризничною палатою и колокольни каменных.], и мы приводим его здесь дословно, как общую иллюстрацию старой небрежности в каменном строительстве и как документ, дающий некоторые дополнения к истории строений Тобольского собора.

В «докладе» говорилось: «Имеющиеся при тобольском архиерейском доме из давних лет каменного строения церковь во имя преподобного Сергия Чудотворца с ризничною палатою, да колокольня, от давности во многих местах весьма расселись, и из них: 1) церковь по той причине, что основана на вратах, в такой опасности состоит, что преклонна пасть, почему теми вратами и ходить крайне опасно, дабы кого в случае во оные врата преходящих падением повредить не могла; 2) в ризничной одной половине свод хотя уже напредь сего и неоднократно бывал поправляем, только зело повредился, а в другой половине ж подволоки и пол деревянные, да и те погнили, а 3) колокольня сверх же расселин низка и тесна, за которою теснотою и за невмещением большой тысячепудной колокол чрез двадцать лет стоит на столбах без звону. А все оное строение и паче к далыпему повреждению имеет следство и впредь к большему вреду может иметь преклонность от того, что большой из-под горы взвоз и под гору вспуск в (1)751 году от светской команды для мостового строения подкопан и так близок ко оному и соборной церкви строению, что не далее дву сажен с половиной, к тому же тот подкоп дождями размывает и от поблиз оного имеющееся строение во всегдашней вред приводит».

В конце «доклада» названные лица ходатайствовали пред митрополитом о перестройке тех зданий.

Несомненно, что все изложенное в приведенном «докладе» было вполне ясно и понятно как для составителей его, так и митрополита, но для нас в этом документе встречаются места, для понимания которых необходимо прибегать к догадкам. Этим «докладом» называются вопросы: имела ли Сергиевская церковь свои особые здания ризницы и колокольни, и если не имела, то о каких зданиях под упомянутыми названиями толкует архивный документ?

Выше уже было замечено, что первая деревянная Сергиевская церковь, существовавшая около летнего собора, была к собору приписною. На том же положении, несомненно, существовала и вторая Сергиевская церковь. При таких условиях эта церковь была бесприходною, и в ней не могло быть особого причта, а совершение богослужений лежало на обязанности соборного причта. Стало быть, церковь эта могла не иметь и ни своей ризницы, и ни своей колокольни. Давая вероятие этой догадке, в связи с нею нельзя, разумеется, отвергать и того, что содержание приведенного документа, говоря об опасности, угрожающей для проходящих чрез Святые ворота близкой к падению Сергиевской церковью («по той причине, что она основана на вратех»), разумеет, безусловно, одно здание церкви. Объясняя далее о повреждениях ризничной палаты и колокольни, документ, очевидно, говорит уже о других, отдельных от Святых ворот, зданиях, принадлежащих не Сергиевской церкви, а стоящему в ряд с нею Софийскому собору; совокупное же ходатайство пред митрополитом о перестройке этих зданий вместе с Сергиевскою церковью показывает только то, что все эти здания составителями доклада считались одинаково принадлежащими собору.

Вероятность сказанного подтверждается и некоторыми другими обстоятельствами.

Во всех известных описаниях Тобольского собора не встречается никаких исторических сведений о времени постройки здания для ризницы собора, очевидно, потому, что составители описаний не имели для этого материала. Между тем здание ризницы существовало и от зданий собора и Сергиевской церкви представляло совершенно отдельное помещение. В подтверждение свидетельства на это, представляемого приведенным выше документом, существует одна запись и в летописи Черепанова, где летописец, отмечая пожар соборных зданий в 1733 г., упоминает о ризнице, как о самостоятельном здании, а именно: «как на ризнице и Сергиевской церкви, так и на теплом соборе все главы и крыши (от пожара) пригорели...»[468 - Летопись Сибирская. С. 426-427.]. Все это, разумеется, следует относить не к настоящим зданиям соборной ризницы и теплого собора, построенным гораздо позднее к тем зданиям, которые существовали во время упомянутого пожара.

Что же касается упоминаемой в «докладе» колокольни, то в приведенном документе несомненно разумеется колокольня соборная, как находившаяся в весьма близком расстоянии от Святых ворот. Тогдашняя колокольня собора, выстроенная годом ранее Святых ворот[469 - «Летопись Сибирская» Черепанова под 1683 и 1685 гг. С. 287, 293.], существовала на ограде архиерейского дома и стояла на северо-восток от собора, почти подле самого старинного гостиного двора[470 - Это здание, находившееся на южной стороне настоящей Соборной площади и представлявшее как бы преддверие Тобольского кремля с северной стороны, было построено в 1703 –1705 гг. Тобольский гостиный двор представлял в своем роде «подобие крепости» в миниатюре. По описанию летописца он «обложен был квадратно: вдоль саж. на 50, поперек саж. на 40. На четырех углах того строения поставлены (были) круглые башни, а на двух стенах его, как с восточной, так и с западной стороны, проезжие ворота доспеты; на западных воротах построена часовня, а на восточных палаты, в которых быть Таможне назначено. Меж угольными башнями в стенах, которые на два апартамента подняты, в верхнем апартаменте от часовни по полуденной стороне считается пятнадцать палат с наружными разборами, а по северную сторону в том же верхнем апартаменте и также между часовнею и Таможнею столько ж пятнадцать палат, только без разборов. В нижнем апартаменте от ворот западных и до восточных ворот по полуденную сторону восемнадцать, по северной семнадцать палат, все с разборами. Да притом под каждой палатой построены такие же каменные, или лучше сказать, кирпичные погреба с такими ж сводами. А дверьми и разборами все палаты устроены на внутреннюю сторону того строения». – _Там_же._ С. 365, 370 и 371.]. Она была невысокая, но широкая, так что колокола все висели на одном ярусе. Внизу под колоколами помещался Архиерейский приказ, переименованный при митрополите Антонии II (1742–1748) в духовную консисторию. Так, по крайней мере, передает самое подробное из описаний Тобольского собора[471 - _Сулоцкий._ Описание краткое всех церквей, существующих в г. Тобольске... С. 70.]. Между тем по приведенному «докладу» колокольня эта была так «низка и тесна», что вовсе не могла вмещать в себе всех принадлежащих собору колоколов, и по этой причине самый большой колокол в 1011 п. 22 ф., привезенный в Тобольск после изготовления его на тагильских заводах Демидова 31 мая 1739 г., в течение 20 лет, или до времени возбуждения вопроса о перестройке колокольни, не мог быть поднят на нее и оставался «без звону»[472 - В ст. Н. Абрамова «Тобольская соборная колокольня» (Тоб. губ. вед. 1870. № 19) также неверно замечено, что колокол этот был на колокольне, куда поднимали его собравшимся народом 5 июня 1739 г. с 3го до 9-го часа пополудни; последнее замечание летописцем изложено иначе: «На гору подымали собравшимся народом июня 5 числа с 3-го до 9-го, а как в кремль втащили, был для его звон во все колокола соборные» (Летопись Сибирская. С. 436).].

Но возвратимся к судьбе приведенного выше «доклада», или тому распоряжению, какое было вызвано им со стороны митрополита Павла Конюскевича, хотя и в этом распоряжении трудно разобраться, касалось ли оно всецело здания Святых ворот с Сергиевской церковью, или же распространялось и на здания соборных ризницы и колокольни. В резолюции митрополита 7 февраля 1759 г. говорилось: «Для показанных и всем видимых опасностей, а ко укреплению нерозыскания отнюдь способности, вышеозначенное строение до основания надлежит снесть. Каков под ним покажется фундамент глубиною, широтою и добротою, си есть диким ли каменем или каменною плитою, или кирпичом высовикою и безопасною известьною заливкою утвержден, свидетельство под сим подписать со учинением чертежа тому бывшему фундаменту, а для предбудущего строения новой чертеж и модель устроить, и материал потребный заготовлять, дабы и впредь в лутчее безопасное и вместительное по порядку состояние было приведено».

Подробности исполнения этого распоряжения неизвестны. Архивное дело о Святых воротах и церкви их заканчивается актом, подписанным составителями первого «доклада» и «порутчиком архитектурии» Афанасием Соймоновым. Акт постановлен уже в сентябре месяце 1759 г. «по снесении вышеобъявленного ветхого строения», и в этом документе фундамент Святых ворот описан так: «глубины два аршина шесть вершков, ширины три аршина, стена два аршина с половиной, а бут непрочной затем, что сыпан самой мелкой мусор и без заливки, а битые спаи под ним все согнили»[473 - Упомянутое архив. дело 1759 г. № 19: О разобрании при тобольском архиерейском доме обветшалых по давности строения Сергиевской церкви с ризничною палатою и колокольни каменных. С. 3.].

Этим актом история разрушения Святых ворот с их церковью заканчивается. Вопрос о тех приготовлениях к постройке нового здания, ворот, какие указывались в резолюции митрополита Павла, скоро стал забытым. Мысль о возобновлении Сергиевской церкви была возбуждена снова уже при преемнике Павла преосвященном Варлааме I, когда началась постройка существующей ныне каменной колокольни собора. Около 1780 г., т.е. спустя 21 год по разобрании Святых врат и Сергиевской церкви, старая соборная колокольня от ветхости совершенно развалилась. Для постройки новой колокольни и особого здания для помещавшейся под ней консистории преосвященным Варлаамом исходатайствовано от казны 18000 рублей, и в 1791 году на эти деньги приступлено к постройке новой колокольни с церковью внизу во имя преподобных Афанасия Афонского и Сергия Радонежского[474 - В «Кратком показании о... воеводах и губернаторах», составленном при Тобольском архиерейском доме (Тобольск, 1792. С.27) под 1791 г., сказано: «Мая 28 начата строением каменная Софийская колокольня с церковью преподобных отец Афанасия Афонского и Сергия Радонежского».]. Скоро этой колокольни было выкладено в вышину уже до 11 сажен, но от несоразмерности фундамента это новое массивное здание 10 июля 1792 г. во время архиерейского служения в соборе с ужаснейшим шумом и треском упало[475 - _Сулоцкий._ Описание... церквей, существующих в Тобольске... С. 16, 70, 71; _Абрамов._ Тобольск, соборная колокольня // Тоб. губ. вед. 1870. № 19.].

При заложении новой колокольни, оконченной постройкою в 1797 году и существующей по настоящее время, проектировавшейся под нею церкви во имя Сергия Радонежского почему-то уже сооружено не было, и тогда, как в память многих из упразднившихся в Тобольске церквей, при церквях вновь строящихся были сооружаемы особые приделы; о церкви св. Сергия и своеобразном пьедестале ее – Святых воротах – не оставлено никакого воспоминания.

В заключение настоящей статьи нелишне прибавить, что Святые ворота Тобольского кремля нельзя считать единственным сооружением в этом роде в старом Тобольске. Подобные ворота и с тем же наименованием существовали и в числе зданий Тобольского Знаменского монастыря, с тою от ворот кремля разницею, что на них сооружена была не церковь, а колокольня. Монастырские ворота находились на западной стороне монастыря против Монастырской (ныне Абрамовской) речки. Когда они были воздвигнуты в первый раз – неизвестно, в течение же своего существования их два раза уничтожали пожары, после которых они снова были возобновляемы. По летописям это происходило в 1659 и 1674 годах: в первый раз, по словам одного летописца, «мая в 23 день, в вечерни... от молнии... загорелась церковь Знамения Пресвятыя Богородицы, и от тоя церкви и другая церковь теплая Трех Святителей, и колокольня на Святых вратех, и кельи, ограда, все погорели»; во второй же раз, по другой летописи, «апреля 18 дня, в 10 часу дни... Святые ворота сгорели вместе с архимандричьими кельями»[476 - Сибирск. летописец. С. 19; Летопись Сибирская. С. 269.].

К сожалению, полная история этого сооружения неизвестна, знаем только, что в прошлом своем оно было пунктом некоторых важных тобольских церемоний: встречи, например, 14 августа 1711 г. высокочтимого Сибирского митрополита Иоанна Максимовича по прибытии его из Чернигова; приветствия в апреле 1740 г. монастырской братией дефилировавшего по городу в кругу гренадер при знамени, трубачах и литаврщиках вестника мира с Оттоманскою портою капитана гвардии Рахманова[477 - Летопись Сибирская. С. 378 и 437.] и т.п.




НАПАДЕНИЕ НА ПОЛИЦМЕЙСТЕРА БАБАНОВСКОГО. ИЗ ТОБОЛЬСКОЙ СТАРИНЫ







Кроме тех бед, какие волею судеб суждено было выносить Тобольску в прошлом своем от частых пожаров и наводнений, старина этого города, особенно время прошедшего столетия омрачалось иногда другими, не стихийными невзгодами. Таким временем можно назвать сороковые и частью пятидесятые годы того столетия, или губернаторство генерал-майора Сухарева – те именно годы, в которые Тобольск был местом стоянки Ширванского полка.

Пребывание этого полка в Тобольске вызвано было распространившимися слухами о намерении джунгарского владетеля Гайдан-Царена открыть против Сибири военные действия. По донесению об этом сенату Сибирской губернской канцелярии 17 сентября 1744 г. было постановлено немедленно перевести в Сибирь в дополнение к местным войскам три драгунских полка и 1000 яицких казаков и занять ими форпосты по рекам Тоболу и Ишиму. В мае 1745 г. под начальством генерал-майора Киндермана двинуты были в Сибирь из крепости св. Анны пехотные полки Нотебургский и Ширванский, из Казанской губернии драгунские полки Вологоцкий и Луцкий и из Нижегородской губернии драгунский же полк Олонецкий. Между тем в начале следующего года до Тобольска дошло известие о смерти Галдан-Церена, и натянутые отношения к Джунгарии изменились. Однако ж командированные полки продолжали оставаться в Сибири по разным местам, из числа которых на долю Тобольска и выпало быть, как сказано, местом стоянки полка Ширванского.

Еще П.А. Словцов в своем «Историческом обозрении Сибири» оставил замечание, что «в губернаторство Сухарева тобольские жители оставались без всякой защиты от ежедневных бесчинств и нагл остей, деланных нижними чинами Ширванского полка» и что «даже от тобольского полицмейстера Бабановского дважды приносилась жалоба сенату на губернатора Сухарева, которому и высылались из сената выговоры», но это замечание историка оставалось доселе полузабытым.

Изучая старину Тобольска по уцелевшим от пожаров остаткам архивных дел, мы нашли немало бумаг бывшей Тобольской полицмейстерской конторы, представляющих яркую иллюстрацию и тобольских порядков сухаревского времени и тех невзгод, какие выносили от ширванцев не только бедные тоболяки, обязанные содержать для этих постояльцев в постоянной исправности 711 комнат, или 633 квартиры, но и сама полиция, во главе которой в то время стоял упомянутый Словцовым капитан новопехотного баталиона Марк Васильев Бабановский.

Для общей характеристики сказанного помещается ниже несколько сохранившихся бумаг полицмейстерской конторы, передающих эпизод открытого нападения тех ширванцев на полицмейстера Бабановского и некоторые подробности производившегося о том нападении следствия.

Вот эти интересные документы:

I. 1750 году, апреля 24 дня. В Тобольской полицмейстерской конторе стоящие в Тобольску на нижнем посаде, в рождественском приходе, близ званием Притышного мосту, у рогатки, тобольские обыватели ямщики Иван Иванов, сын Старостин, Максим Кирилов, сын Быков, Павел Софонов, Михайла Борисов, сын Кузнецов, сказали: сего-де апреля 23 числа стояли они все четыре человека по наряду определенных при оной полицы десятников к показанной рогатке для караулу и всякого смотрения, и того 23 числа пополудни, в шестом часу, ехал мимо той рогатки для разъезду и всякого смотрения и над ними, рогаточными караульщиками, тобольской полицы капитан и полицмейстер Марко Бабановский со определенными при оной полицы казацких полков казаками, с тремя человеками. И при той же рогатке поставлен был пикет в небытность господина генерал-майора и кавалера Киндермана – Ширванского пехотного полку солдаты, которые имелись команды капитанов Семена Колобового и Никиты Костяевского с офицерами. И в то ж время было у того пекета и у караула того Ширванского пехотного полку солдат знатно подозрительно сборище – человек до пятидесяти и больше, из которых солдат многие были мертво пьяные. И оные солдаты напали на капитана и полицмейстера Марка Бабановского нагло, яко разбойники, и били смертельно. И видя они, Старостин с товарищи, что оного капитана и полицемейстера бьют насмерть, стали бить в трещотку и их караульных от той рогатки разгоняли и бросили в воду в речку Притыку[478 - Вероятно, следует читать «протоку». – _Прим._Издателя_] и одного из них рогаточного караульщика Кузнецова, схватя, бросили о землю и едва стал жив и помощи никакой учинить им тому полицмейстеру Бабановскому было невозможно. И в сей сказке сказали всю сущую правду и ничего не утаили. _К_сей_сказке_вместо_тобольских_емщиков_Ивана_Старостина,_Максима_Быкова_их_прошением_тобольский_разночинец_Яков_Иванов,_сын_Улыбин,_руку_приложил._К_сей_сказке_вместо_ямщиков_Павла_Софонова,_Михала_Кузнецова_их_прошением_тобольский_посадский_Василей_Толстихин_подписался._

II. Ко учрежденному следствию. Тобольской полицмейстерской конторы от полицмейстера капитана Марка Бабановского известие. Понеже в поданном в Сибирскую губернскую канцелярию сего апреля 24 числа прошении, жена моя Ирина, Иванова дочь, в наглом на меня нападении Ширванского пехотного полка солдат и в бое меня насмерть написала кратко, ибо я в то время от сильного смертельного бою был в беспамятстве, а ныне, чрез четыре дни после тех побой, пришел я в память и об оном наглом злодейском на меня нападении объявляю следующее. Как сего апреля 23 числа ездил я в городе Тобольску по улицам по должности моей в силу Ее Императорского Величества указов для разъезда и всякого смотрения, и во исходе шестого часа пополудни, будучи на нижнем посаде, в Христорождественском приходе, у Притышного мосту, где имеется рогатка и определенный при ней обывательский караул – четыре человека, притом же имелся в близости от команды Ширванского пехотного полка пикет, и, не доезжая вышепоказанного пикета и рогатки, впример, расстоянием саженях двух, повстречався со мной означенного Ширванского полку солдат, а как его зовут и по прозванию, не знаю, токмо в лицо признать могу, и подошед к моей коляске, остановя, назвал меня именем и по отчеству и притом говорил: «Христос воскресе», против чего и я ему ответствовал, что «воистину воскресе», и по обычаю христианскому с ним поцеловался, а потом оной солдат пошел за коляскою моею. И минуя мало с того места, повстречался мне того ж полку еще солдат пьяный, а как его зовут и прозванием, тако жив лицо – знать уже не могу, и, незнаемо за что, стал меня бранить матерно и ругал всячески неподобными словами. И для того я бывшему на пикете часовому солдату стал говорить, за что меня такой солдат бранит безвинно и, напротив того, и означенный часовой неведомо за что, избранил меня матерно ж, и говорил: «У меня-де пикетных солдат никого нет». Притом же случилось быть реченного Ширванского полку солдат еще человек до пятидесят и более, в коем их собрании несколько тех солдат было пьяных и многие из них бранили меня всякими ж непотребными словами и, остановя коляску мою, не пропускали. И видя я их умышленное на меня злодейское нападение, выступя из коляски своей, усмотрел, что идет мне встречу того ж полку унтер-офицер без шпаги, который мне весьма знаем, точию об имени его и о прозвании сказать не могу, которому я стал говорить, что за что из предписанных солдат часовой и протчие напрасно бранят меня и поносят честь офицерскую неподобными словами, ибо таковых ругательных слов гнусно не токмо офицеру, но и рядовому солдату нестерпимо слышать, а я им никакого озлобления и обид не показал. И говорил я тому уряднику, чтобы он от злого намерения как возможно унял, на что оный ундер-офицер мне объявил: «Я-де нахожусь за болезнью в госшпитале», однако ж предписанным солдатам он воспрещал, говоря им, что-де «вы делаете нехорошо», токмо они от запальчивости сердца своего в немалом азарте (а за что – не знаю) наивяще меня бранили и порицали «вором». А я со вступления в службу Ее Императорского Величества от солдатства даже до обер-офицерства и нынешнего времени ни в каких штрафах и подозрениях не бывал и в роте ни по чему приличен не был же и продолжаю службу Ее Императорского Величества по присяжной моей должности, как честному и верному офицеру подлежит. И в нашем, со упоминаемым ундер-офицером разговоре незапно вдруг наглым и разбойническим образом предписанные солдаты и напали на меня, и я было кинулся от них в коляску свою, хотя ускакать точию они, не допустя меня сесть, ниже лошадям моим итьтить вперед, вытаща меня из коляски злодейски и брося об землю, били смертельным боем, без всякия милости, яко тирански, поленьем и шпажными ефесами, в котором бою имеющей на мне кафтан зеленого сукна вдоль по спине разодрали и фалду прочь оторвали и изодрали ж, и в грязи вымарали во многих местах. А бывшие при мне разъездные казаки, три человека, и собственный мой человек, который имелся в коляске на козлах, от их многолюдного самого сильного нападения, не токмо ко удержанью подать помочи, но сами тако ж жестоким боем уязвлены. А имевшие при рогатке караульные обыватели начинали в таком случае бить в трещотки тревогу, токмо от их усилия не допущены. И хотя я в то время несколько раз, по крайней моей возможности и избегая себе от них еще нападения, и вставал на ноги вторично, и бросался в коляску свою, точию они, не удовольствуя свое злое умышление, паки сбивали меня с ног неоднократно и из коляски вытаскивали, и били ж смертно, и притом у меня голову просекли шпагою, в другом месте проломили ефесом, да пересекли шпагою ж левую руку взавити, и в левом боку переломили два ребра, и протчие тяжкие мне раны даны, в чем свидетельствуюсь на лекарское свидетельство. И оное их наглое и тиранское нападение находящийся здесь в Тобольске у ружейного дела цехвастер Прокопей Мячков, бывший из квартиры своей на улице, коя имеется во близости того мосту, стал от того боя унимать и всячески отвращать, то предреченные солдаты меня отпустили прочь и бить перестали. И оной Мячков взял меня в свой двор замертва, едва жива, без всякого чувствия, в чем реченным цехвастером Мячковым и свидетельствуюсь, тако ж и случившимися при мне тремя человеки казаками, а именно: Степаном Ярковым, Степаном Ушаровым, Афанасием Смоляниновым и рогаточным караулом; в коем их напрасном на меня наглом нападении и злодейском бою, чем я уязвлен, действительно явствует в помянутом лекарском свидетельстве. И по взятии меня ко упоминаемому цехвастеру Мячкову в квартиру я положен был среди двора и исповедован церкви Рождества Христова священником Симеоном Афанасьевым, где принужден был и ночевать, а потом привезен в дом мой. А тех солдат, кои в том нападении и бою были, признать не могу и более ундер-офицеров и капралов не видал. К тому ж от такого их нападения пришел я тогда в немалую робость; точно предреченного солдата, который со мной христосовался, усмотрел в бою, что имелось у него в руках круглое березовое полено, а вышеупоминаемого ундер-офицера, как то нападенье на меня от тех солдат началось, более уже не видал и, куда он удалился, не знаю. И от такого их вышеписанного умышленно смертного бою и разбойнического нападения нахожусь ныне весьма в тяжкой болезни, почти при смерти и на полученье впредь своего здоровья безнадежен. Апреля 27 дня, 1750 году. _Капитан_Марко_Бабановский._

III. Тобольской полицеместерской конторы от капитана и полицмейстера Марка Бабановского ко учрежденному военному следствию известие. Понеже от того следствия спрашиван я о удовольствии при том следствии презусом и асессорами капитаном Ильею Костяевым и порутчиком Иваном Карандеевым и при том следствии быть им я доволен. А подпорутчиком Калугиным при том следствии быть не доволен того ради – по прибытии Ширванского пехотного полку в Тобольск в 740 году от Тобольской полицместерской конторы оного полку с полковой канцелярией многие были мемориальные сношения в разбивании посланных от тобольской полиции ходящих дозором, некоторых в грабеже и по протчим делам и поныне тобольская полиция не удовольствована, что с таковыми грабителями учинено, а те дела происходили чрез означенного подпорутчика Калугина руки, понеже он тогда был в Ширванском пехотном полку полковым писарем. И для того, уповая, что оной подпорутчик чинил тогда тем Ширванского полку солдатам по представлениям от полиции немалое в винах их закрытие и в тогдашнее время имел на меня из того злобу, что я по должности моей о непорядочных их поступках куда надлежит представлял писано за вышеписанными резонами на оного подпорутчика Калугина имею я сумнение. Апреля 30 дня, 1750 году. _Капитан_Марко_Бабановский._

IV. К генеральному дежурству Ширванского пехотного полку от капитана Семена Колобового репорт. Сего числа от полицмейстера Бабановского прислан ко мне из Тобольских казачьих полков казак Степан Черкашенин и словесно объявил: «Прислан-де я к вам от него, Бабановского, с тем объявлением, что он святых тайн приобщается и просит у тех солдат прощение: у Антошки да у Прокофья Рахманова, те-то-де его били». И по тому доносу сыскалось в команде моей, сверх поданного репорту, Антон Хлебников да Анnон Анохин и означенный Рахманов, которые ныне отданы под караул и содержатся с протчими. Точию который из оных Антонов виновен, учинить не можно, ибо все запираются. (Времени документа не означено). На подлинном подписано тако: _Капитан_Семен_Колобовой._

V. От учрежденного военного следствия благородному и почтенному господину капитану Бабановскому предложение. По объявлению к здешнему следствию Ширванского полку от господина капитана Колобового, что апреля 24 числа присылали ему ваше благородие тобольского казака Афанасия Смолянинова, (который) объявил, что били вас солдаты Прокопей Рахманов да Антон, а чей прозванием тот Антон, того им не сказано. И потому сыскалось в команде его, господина капитана, наличной при Тобольску, два Антона, а именно: Антон Хлебников и Антон же Анохин, которые и содержатся под караулом. А по допросу здесь помянутого казака Смолянинова, что со оным приказанием он, Смолянинов, от вас к капитану Колобовому послан был, а каким-де образом ваше благородие о тех солдатах Рахманове и Антоне известились, что они при бое вас были, он, Смолянинов, не знает и не слыхал. Того ради изволите, ваше благородие, прислать сюда обстоятельное ответствие, что о предписанных солдатах Рахманове и Антоне, что они вас били, чрез кого известились и который именно Антон – Хлебников или Анохин – вас бил и чем можете об оном Антоне доказать. Мая 17 дня, 1750 году. _Капитан_Иван_Колемин._Аудитор_Григорей_Шишкин._

VI. Промемория от капитана и тобольской полиции от полицмейстера Марка Бабановского ко учрежденному следствию. Сего мая 17 дня, от оного следствия требовано предложением по объявлению к тому следствию Ширванского полку от господина капитана Колобового: «Апреля-де 24 числа прислан от вас был тобольский казак Афанасей Смолянинов и объявил, что-де били Бабановского солдаты Прокопей Рахманов да Антон, а чей прозванием тот Антон, того не сказано и потому-де оказалось в команде господина капитана в наличности при Тобольске два Антона, а именно: Антон Хлебников и Антон же Анохин, которые-де и содержатся под караулом». И на оное требование сим объявляю: Смолянинов казак посылан был от меня к капитану господину Колобовому с таковым требованием: как везли меня битого на санях от цехвастера Мячкова в дом мой и за мной шли жена моя и домашние мои прошедшего апреля 24 числа сего году, и, будучи на Рождественской улице, не доезжая двора Демидова, близ кабака, званием Веселого, было собрано солдат Ширванского полку многое число, при которых солдатах были ундер-офицеры и капралы. И оные солдаты стали кричать и свистать необычно, яко не имея над собой командира, и жена моя прошла с великим страхом, чтоб они не учинили какого злодейского нападения, и про между тем говорили многие солдаты: «Били-де полицмейстера, да не до смерти», а другие про между тем говорили: «Бил-де его солдат Прокопей Рахманов», а про между собою говорили ж: «Болыпе-де его, Бабановского, бил Антошка», а чей оный Антошка прозванием, оные солдаты в то время не упоминали и за многолюдством тех солдат жене моей и людям моим познать было никак невозможно, понеже они тогда прошли весьма под великим страхом. А много ли у него, капитана Колобового, в команде Антонов, или Фалелеев, или Трифанов, сколько я знаю, столько бы их Бог знал. Да не безызвестно мне есть, будто бы я посылал казака господину капитану Колобовому с таковым резоном, якобы которые злодеи меня били, я их простил и с чего то взято, точно мне весьма сумнительно, а написано во святом Евангелии от Иоанна, зачало 16-е, жена, егда рождает, скорбь имать, яко прииде год ея, егда же родит отроча, к тому не помнит скорби за радость, яко родися человек в мир, – нежели я злодеев моих простил, которые меня едва не лишили сего света. Как бы я видел над ними какую экзекуцию, то б в то время болезнь моя отступила от сердца и в радость бы превратилась. И учрежденное военное следствие о вышеписанном благоволит быть известно. Мая 18 дня, 1750 года. _Капитан_Марко_Бабановский._

Чем кончилось это характерное дело – неизвестно. Чьей-то нескромной рукой конец столбца бумаг полицмейстерской конторы, из которого заимствованы вышеизложенные документы, оборван. На последних уцелевших бумагах заключаются указания лишь на то, что делу этому не придавалось особого значения: оно тянулось, переходя от одного следователя к другому, а виновные, содержась под арестом при домах тобольских обывателей Оконешникова, Лагунова и Редикорцевой, пьянствовали, сопровождая попойки свои пляской, картежными играми и проч. В тех же бумагах сохранилось донесение потерпевшего Бабановского о подробностях нападения на него ширванцев, адресованное в главную полицмейстерскую контору, но и в этом важном документе многих листов нет. Из него, между прочим, видно, что нападение на Бабановского со стороны ширванцев было уже не первое, и что ранее тремя годами те же буяны производили на него вооруженную вылазку хотя и иного рода. В 1 число марта 1747 года, часа в четыре дня Бабановский, разъезжая по городу и встретившись вблизи Знаменского монастыря с знакомыми своими поручиками полков лейб-гвардии Измайловского Иваном Толстых и Енисейского Петром Мякининым, секретарем Сибирской губернской канцелярии Иваном Борисовым и дворянином Александром Нефедьевым, поехал с ними в гости к ратману тобольского магистрата Дмитрию Крупеникову. В это время по случаю масленицы ширванцы были в полном разгуле. На перекрестках около Пятницкой и Рождественской церквей и вблизи домов посадского Романа Третьякова и упомянутого ратмана Крупеникова их столпилось человек по сту и более, так что, по словам Бабановского, он с своими знакомыми мог проехать к Крупеникову «с великой нуждою и опасностью». Но едва лишь гости зашли в дом ратмана, как с улицы послышался отчаянный крик. Оказалось, что ширванцы потащили от двора Крупеникова, пришедшего к Бабановскому с жалобой избитого ими же тобольского казака Григория Вишнякова, и стоявшего у ворот человека Бабановского Родиона Иванова. На крик этот выскочили Бабановский с поручиком Мякининым за ворота, где по упомянутому донесению произошло следующее:

«Многолюдственное число (ширванцев) скопом приступали к нему, Бабановскому, с великим невежеством и наглым криком и бранили всякою непотребною матерною бранью, из которых солдат некоторая часть, взявши из стоящих у двора реченного Крупеникова костровых сырых дров, кои рубятся на три полена, весьма умышленно бросалась на него, Бабановского, и хотела тем смертным орудием бить. И видя он, Бабановский, смертельный от них страх, принужден бежать во двор реченного Крупеникова, за коим оные солдаты к тому двору нагло гнались и к воротам усиленно приступали, которое все их наглое, усиленное ко двору того Крупеникова приступание и крик, стоящий в том Крупеникова доме, на квартире Нашебургского пехотного полку капитан Безпалов, услышав, вышел из горницы на двор и тех солдат от того Крупеникова ворот отогнал прочь, кои тогда от тех ворот и отошли невдаль и остоялись близ двора оного ж Крупеникова».

Напуганный Бабановский послал известить о происшедшем майора Ширванского полка Меньшикова и мог выехать от Крупеникова только тогда, когда Меныциковым послан был для охраны его сержант 8-й роты того полка Иван Голубятников. Однако ж, несмотря и на эту охрану, ширванцы, вооруженные стягами, погнались за Бабановским, но он успел от них скрыться.

В упомянутом донесении Бабановский, описывая это нападение, приводит и решение по нему, состоявшееся в военно-походной канцелярии Ширванского полка, которое, умалчивая о поступке ширванцев, обвиняет его же, Бабановского, в нахальном освобождении взятых ширванцами под караул свой Вишнякова и Иванова. Решением этим было заключено: «В Сибирскую губернскую канцелярию послать промеморию и притом сообщить производимое в Ширванском пехотном полку того полку над служителями следствие и требовать, чтоб оная Сибирская губернская канцелярия с показанным капитаном Бабановским, казаком Вишняковым и его, Бабановского, человеком Родионом Ивановым за вышепрописанные, как в том следствии именно значатся, непорядочные поступки и порицания Ширванского полку солдат учинить по силе Ее Императорского Величества указов и воинских регулов, дабы впредь таковых же непорядочных поступков чинить было неповадно, а что учинено будет, походную генерал-майора Киндермана канцелярию уведомить».

Быть может, столь же курьезно для тоболяков и поучительно для Бабановского закончено было дело и о подвиге ширванцев на Притычном мосте.




ТЯЖЕЛАЯ ПАМЯТЬ ПРОШЛОГО (СТАРЫЕ ЛИСТКИ О СТАРЫХ ЛЮДЯХ)


Каждая черта, самая малейшая, времен былых – драгоценна.

Тут не может быть ничего не важного, лишнего, бесполезного...

    Белинский. I. 377.









СЛОВО И ДЕЛО

1743

1743 года, июля 20 дня. В Консистории преосвященного Антония, митрополита Тобольского и Сибирского, присутствующие члены, слушав присланный из Сибирской губернской канцелярии промемории Ишимского дистрикта, Коркинской слободы, Николаевской церкви, о дьяконе Михаиле Самсонове, который предшедшего мая 10 дня сего, 1743, года, будучи в доме Коркинской слободы[479 - Коркинская слобода (Ишимский острог) была основана в 1631 году на месте современного г. Ишима. _–_Прим._Издателя_] у отставного драгуна Ивана Смагина со священником Михаилом Соболевым, бранил ево, священника Соболева, в безмерном своем пьянстве матерною бранью и притом говорил, что-де он покажет за ним, попом, слово и дело, разве-де хочет он, поп, с ним, дьяконом, съездить в Москву, а на очной ставке оной дьякон, что те слова употребил напрасно в безмерном своем пьянстве, принес повинную, приговорили: по силе состоявшегося Ее Императорского Величества за подписанием собственные Е.И.В. руки, апреля 16, а в печати изданного того ж апреля 17 числа прошлого, 1742, года указа, в котором напечатано: «которые из священного и монашеского чина люди от сего времени будут сказывать за собою или за другим кем слово и дело, а по расспросам в гражданских судах покажут, что они то слово и дело сказывали в пьянстве, в ссорах и драках, и отбывая от начальствующих над ними наказания, а другие сказывали просто ложно, тех, для надлежащего им за то наказания, из светских команд отсылать, в Москве в Святейший правительствующий синод, а в прочих местах за те их продерзости, смотря по важности чина, наказывать их по духовному обыкновению, кто чему подлежать будет, без всякого упущения – учинить ему, дьякону Самсонову, за ложное его в безмерном пьянстве на помянутого попа Соболева показание в Консистории архиерейской при собрании священно-церковнослужителей жестокое наказание плетьми и по учинении наказания отдать его в домовую архиерейскую, в хлебную работу, в которой быть ему от сего числа шесть недель, никуда из дому архиерейского отнюдь неисходно; а объявленного попа Михаила Соболева, до которого никакого дела по тому ложному показанию не касается, отпустить во священнослужение в помянутую Коркину слободу к Николаевской церкви по-прежнему при пашпорте без задержания. И сей приговор предложить его преосвященству к слушанию, а когда шестинедельное время оной дьякон в доме архиерейском в хлебной работе выдержан будет, тогда, взяв его в Консисторию, объявить ему, чтоб он искал себе вид, где при церкви порозжего места, а в помянутой Коркинской слободе при церкви Николаевской ему, дьякону, быть не надлежит того ради, дабы впредь с вышепомянутым священником Соболевым, имеючи приказную ссору, вражды у него, дьякона, не происходило; а где сыщет себе порозжее место, тогда, с выбором от прихожан, явиться должен его преосвященству и просить об определении своем надлежащего рассмотрения. _Знаменского_монастыря_архимандрит_Порфирий._Тобольского_Успенского_собора_протопоп_Алексий_Михайлов._




НЕСНОСНЫЕ ОБИДЫ

1756

Всепресветлейшая, Державнейшая, Великая Государыня Императрица Елисавета Петровна, Самодержица Всероссийская, Государыня Всемилостивейшая! Бьет челом Томского Богородского Алексеевского монастыря крестьянский сын Михайло Андреев, сын Шадрин, на архимандрита Исайю, а в чем мое прошение, тому следуют пункты: 1. С прошлого, 1750, году, с прибытия ево, архимандрита Исайя, в Томск держал меня, нижайшего, при себе келейником, а после того и поныне нахожусь конюхом. 2. И в прошлом же, 1755 году, в июне месяце, то есть по прошествии Петропавловского поста, из имеющегося под ведением того монастыря из Паченского села велел выслать в Томск во оный Алексеевский монастырь крестьянскую вдову Ирину Пырсикову с дочерью ее, девкой Овдотьей Ивановой, кои тамошним паченским монастырским прикащиком Иваном Бардаковым под караулом и высланы. 3. И по высылке оных вдову Пырсикову с дочерью ее в тот монастырь, предписанный архимандрит Исайя призвал меня, нижайшего, к себе и стал увещевать, чтоб я взял за себя в замужество помянутую присланную из Паченского села девку Овдотью, Иванову дочь, на что я, нижайший, ево, архимандрита, слезно просил, дабы он меня от того уволил, однако ж, он, архимандрит, невзирая на тое мою слезную просьбу, стал паки принуждать из-за пристрастия плетей и батожьев, причем служка монастырский Иван Крылов меня и розболок, чего устрашась, я, нижайший, обещал оную девку Овдотью взять за себя в замужество. 4. И потом велел меня, нижайшего, отвесть в свою монастырскую каморку, а помянутую девку Овдотью с матерью ее, взяв пред себя в свою келью, и потому ж ее из-за пристрастия плетей принудил, чтоб она пошла в замужество за меня, нижайшего, однако ж, при том мать ее, реченная вдова Ирина Пырсикова, всемерно, со слезами ево, архимандрита, просила, дабы у нее усильно тое дочь не отнял и за принуждением в замужество за такого конюха не отдал, но он, архимандрит, невзирая на те вдовьины слезы, велел ее, вдову Арину, и с дочерью ее Овдотьей выслать вон и свести на монастырский дворец, куда оную вдову сведши, сковали на большой стул в чепь, а потом оную дочь ее Овдотью, тако ж меня, нижайшего, взяв усильно того монастыря крестьяне Иван Крылов и Алексей Тимофеев, привели в Благовещенскую церковь к венчанию, пред которым венчанием я, нижайший, и помянутая девка Овдотья, надпамятуя вседражайшего В.И.В. родителя блаженного и вечно достойного памяти Государя Императора Петра Великого, указы и присягу, со священником Иваном Безменовым дабы он нас, яко всепринужденных и с обеих сторон не соизволяющих, к тому ж не имея он у себя о взятье с венечной памяти указных казенных и лазоретных пошлинных денег, не венчал бы, спорили, но оный священник, не приняв в резон тех наших вопреки речей, венчал усильно, и, по обвенчании, привели нас в тот же монастырский дворец и, положа нас, нижайших, на подклет в особую малую избу, куда, пришед помянутый архимандрит усильно вломался, принес с собою водки и пива довольное число, видно, что хотел меня, нижайшего, споить, а с женою моею блудно учинить, но точию тогда я в осторожность себя, чтоб он, архимандрит, того над женою моею не учинил, выслал ево из той избы вон. 5. А поутру оный архимандрит, видя свой стыд, призвал меня, нижайшего, якоб к некоторой монастырской работе и, за то б осерчав, что ево, архимандрита, с подклета своего выслал вон, бил меня, нижайшего, плетьми смертно и отослал на монастырский дворец на Киргизскую (?) в работу, где и поныне нахожуся безотлучно. 6. И по отлучении моем от жены мою Овдотью оный архимандрит поныне содержит во оном, в Томске, в монастырском дворце при себе безотлучно, которая объявляет мне, что прикажет с ним, архимандритом, к блудному деянию, для которого одевает и обувает ее достаточно и от работ монастырских уже уволена, а чтобы с ними, законными мужьями, по закону не совокуплятися, в том ей весьма запретил, да и не токмо-де ее, жену мою, но и другую такую же, оного же монастыря крестьянина Александра Степанова, сына Пырсикова, жену ж ево Парасковью содержит при себе в таком же блудодеянии, в чем он, архимандрит, чинил и ныне чинит несносные обиды. И дабы Высочайшим В.И.В. указом повелено было сие мое прошение в Сибирской губернской канцелярии принять и о том учинить милостивую резолюцию, как В.И.В. указы повелевают. Всемилостивейшая Государыня! Прошу В.И.В. о сем моем прошении решение учинить. К поданию надлежит в Сибирскую губернскую канцелярию. Сие прошение писал копеист Борис Лебедкин 1756 г., ноября 9 дня. _К_сей_челобитной_вместо_Михайла_Шадрина_прошением_ево_Иван_Захаров_подписался._




ЗАПРЕЩЕННЫЙ ПЛОД

1757

Из Шадринской канцелярии в Челябинское духовное правление. Сего мая 5 числа, присланною в реченную Шадринскую канцелярию из оного правления промемориею требовано: что в прошлых годах у бывшего тогда в Далматовском заказе служащего ныне Чебаркульской крепости при Преображенской церкви дьячка Семена Васильева еретические волшебные книги найдены были ль, и кем именно, и где, и оные на спине ево, дьячка Васильева, в бытность в городе Шадринску воеводою Федора Толбузина сожжены ль и по какому-де определению, и что по справке окажется о том из производимого об оном следственного дела прислать в реченное духовное правление при письменном сношении. А по справке в Шадринской канцелярии оказалось: прошлого, 1728 году, октября 25 дня, Успенского Далматова монастыря портной Осип Кучумов при объявлении в Шадринскую канцелярию взятую у псаломщика Семена Васильева маленькую письменную книжку объявил, а какая та книжка, того в деле не показано. И оный псаломщик Васильев в Шадринской канцелярии допрашиван и показал: в прошлом-де, 726 году, а которого месяца и числа не упомнит, нашел он, Васильев, оного Далматова монастыря Николаевской заимки у попа Петра Федосеева в предбанке книжку, а какая та книжка названием, не знает, а того-де числа в той бане парились русские проезжие торговые люди, а как-де их именами звали и чьи прозванием, не знает же, а он-де, Васильев, жил в то время у оного попа Федосеева на подворье и как ту книжку нашел, то объявлял попам, реченному Петру Федосееву да Михаилу Киприянову; по отъезде же означенных торговых людей и после того казал ее подьячему Льву Попову, и оные-де попы Федосеев и Киприянов и подьячий Попов ее смотрели и об ней, что какая она, не сказали, и оный-де подьячий Попов в той книжке писал: «За молитв святых отец наших» и отдал же обратно ему, Семену, а подлинно-де кто тое книжку писал, о том он неизвестен; да как же оную книжку нашел, то в ней были три листа ветхие, и с тех трех листов списал своею рукою в ту ж книжку, а что на тех листах писано было и какое по той книжке действо, того не знает; и держал-де он, Васильев, ее у себя долговременно с простоты своей и не под секретом. А того-де, 1728 году, ноября 27 дня, по посланной из Шадринска канцелярии в Успенский Далматов монастырь промемории вышеписанные попы Федосеев и Киприянов и подьячий Лев Попов в оном монастыре допрашиваны, и те их подлинные допросы при промемории ж в Шадринскую канцелярию присланы, в которых показанный поп Петр Федосеев сказал: книжку-де псаломщик Семен Васильев ему объявлял, только-де он, Федосеев, ее не читал и какая та книжка, не знает; поп Михайло Киприянов в прошлых-де годах, а в котором не упомнит, сказывал ему, Киприянову, на словах псаломщик Семен Васильев, что-де нашел он книжку, а какая-де книжка и где ее нашел, о том ему, Киприянову, он не сказал, и он, Киприянов, у него ее не видал; подьячий Лев Попов – книжку-де ему, Попову, реченный псаломщик Семен Васильев казал, и он-де, Попов, тое книжку посмотрел треть или больше того – не упомнит и нашел в ней простой лист и на том листу «за молитв святых отец наших» писал, а всю ли-де оную молитву написал – не упомнит же. И вышеписанного ж 1728 году, декабря 21 дня, по определению Шадринской канцелярии вышеписанная книжка сожжена, а показанному псаломщику Семену Васильеву за держание той у себя книжки долговременно учинено наказание батоги и по наказании отослан при указе в показанный Далматов монастырь по-прежнему. И Челябинское заказное духовное правление о предписанном благоволите ведать. Мая 14 дня, 1757 году_._В_небытность_управителя_Выходцова_в_должности_с_приписью_канцелярист_Федор_Мартынов._




ПРЕСЛУШАНИЕ ПРИКАЗОВ

1768

Из Сибирской губернской канцелярии в канцелярию Тобольской духовной консистории. Сего году, апреля 21 числа, господин генерал-майор, пример-майор сибирский губернатор и кавалер Чичерин в губернию предлагал, что наистрожайшими приказами от него, господина генерал-майора, губернатора и кавалера, подтверждено, чтоб в нынешнее сухое время в непристойные часы, особливо по вечерам, печей не топили, а ежели кому нужда топить, то бы топили по утрам и то с великою осторожностью, рассматривая, когда не ветрено. Но невзирая на то и на то, что теперь жесточайший ветер, которого силою со многих зданий крыши сорвало, и что в такое сухое и теплое время вновь построенный на устье Курдюмки-речки питейный дом стал между знатнейшим и величайшим в городе деревянным строением, то есть гостиный двор, мясные и прочие ряды, провиантские амбары, наполненные провиантом, и цейхгаузы с пеньковыми снастями и смолье, оной же окружен и дощенниками[480 - Дощаник – большая плоскодонная лодка, широко использовалась в XVII–XVIII вв. в Сибири для перевозки грузов. _–_Прим._Издателя_], изготовленными к походу, и к наступающему уже вечеру целовальник[481 - Целовальник – выборная должность в России XVI–XVIII веков. Целовальники ведали сбором различных пошлин, в том числе кабацких. Название произошло от выражения «целовать крест», то есть присягать на верность. _–_Прим._Издателя_], сидящий на оном кабаке, так оный растопил, что весь город в опасность и тревогу привел, для чего посланным от него, господина генерал-майора, губернатора и кавалера, с гауптвахты офицером с командою велено огонь залить, и залит, а ему, целовальнику, за преслушание приказов и за подвержение всего города в опасность учинить наказание плетьми, и учинено; и требовал от губернской канцелярии всем ведомства своего чинам наистрожайше подтвердить, чтоб в нынешнее сухое время, при таких жесточайших и страшных ветрах, отнюдь печей не топили, а ежели за кем усмотрено будет, то публично наказан будет. И на оное по Ее Императорскому Величества указу и по резолюции Сибирской губернской канцелярии велено в Тобольскую духовную консисторию, губернский магистрат, соляную контору сообщить промемории[482 - Промемория – официальное донесение, памятная записка (от латинского выражения рго тегаопа – «для памяти»). _–_Прим._Издателя_], а в Полицейскую контору, в губернскую роту, подгородную канцелярию и к ямским управительным делам послать указы и велеть, а промемориями требовать, чтоб всех тех команд подчиненным наистрожайше подтвердить, дабы они отнюдь в нынешнее время, а особливо при жесточайших и страстных ветрах, печей не топили и от пожара имели бы крепкую предосторожность под опасением о противном тому случае жесточайшего публичного наказания, и в том, не обходя никого, обывателей от полиции обязать подписками. И Тобольская духовная консистория об оном благоволит учинить по Е.И.В. указом, а в прочие места о том же указы и промемории посланы. Мая 14 дня, 1768 г. _Петр_Быков._Секретарь_Е._Овсянников._




ДО ПОЧВЫ

1776

По указу Ее Императорского Величества Тобольская духовная консистория, слушав сообщения к его преосвященству от господина генерал-порутчика, лейб-гвардии пример-майора, тобольского губернатора и орденов святого Александра Невского и святой Анны кавалера Чичерина, в коем объявлено: что до сведения его высокопревосходительства дошло, что разного сорта люди живут в городе, нанимая себе у здешних жителей в кортомы дома, о которых никто не знает, а жители, не объявя в полиции, пущают, между тем могут и скрыватца беглые; и для того плац-майору Мейбому ордером от его превосходительства предложено и велено чрез полицейских служителей, всех жителей, не оставляя ни одной хижины, обязать подписками, чтоб никто, не объявя и не записав, кто таков в доме становитца, в полиции, отнюдь в дома не пускали, а ежели, засим, у кого стоящий окажетця не записан, то тово дому хозяин наказан, а дом до почвы разбросан будет, а от его преосвященства требует приказать духовным чинам, чтоб и им без записки в полиции потому ж в дома не пускать, того ради с доклада его преосвященству в Тобольской духовной консистории определено: для непременного по оному его высокопревосходительства требования исполнения города Тобольска всех церквей священно и церковно, тако ж приказным дому архиерейского и Тобольского Знаменского монастыря служителям объявить сие определение с подписками. 1776 года, августа 13 дня. _Никита_протопоп_Софийский._Секретарь_Василий_Андроников._




ПРУТЬЕМ

1776

Великому господину, преосвященнейшему Варлааму, епископу Тобольскому и Сибирскому. От Ишимского духовного правления покорнейшее доношение. Ноября 12 числа сего 1776 года в присланной из Ишимской управительской канцелярии промемории написано: ноября-де 12 ишимский управитель секунд-майор господин Кривоногов в присутствии объявил, что он дворового своего человека Садофа Андреева, будучи пьяного, сек прутьем и отдал под караул, где он и умер, почему в Ишимской канцелярии и свидетельствован, и стеганые знаки описаны, о чем-де к его высокопревосходительству, господину генерал-порутчику, лейб-гвардии пример-майору, тобольскому губернатору и разных орденов кавалеру Денису Ивановичу Чичерину и в Тобольскую губернскую канцелярию на рассмотрение представлено и требовано от Ишимской канцелярии, чтоб того Садофа мертвое тело похоронить; против которой резолюциею Ишимского духовного правления велено то мертвое тело Коркиной слободы Николаевской церкви священнику Тимофею Зудилову, при погребении освидетельствовав, похоронить, который по свидетельству и погребен; а ноября 15 помянутый священник Зудилов в Ишимское духовное правление репортом объявил, что у того Садофа выше левого глаза на лбу три пятна кровавые, спина и холки, даже до шеи, все избиты тирански, а чем тот Садоф бит был – неизвестно, при котором-де свидетельстве были священники Коркиной слободы Федор Васильев, села Медведева Прокопий Вахрушев, села ж Ильинского Василий Рычков, дьякон Семен Чукмасов, дьячок Петр Райков и пономарь Петр Анцыферов. Того ради вашему преосвященству Ишимское духовное правление всенижайше и представляет на благорассмотрение. 15 ноября 1776 г. _Вашего_преосвященства_всенижайший_послушник_протопоп_Афанасий_Райков._Дьякон_Семен_Чукмасов._




В ЗАКЛЕПНЫЕ КАНДАЛЫ

1785

1. В Тюменское духовное правление. Карматского села Успенской церкви от церковного старосты Петра Симахина репорт. Нашего Карматского села церкви Успенской священник Василий Космаков у меня, нижайшего, из церкви книгу старинное Евангелие толковое для чтения брал во время летнее, а которого числа – не упомню. И сего года, февраля, 7 числа, как вспомнил, что мною ему, священнику, означенная книга была подлинно отдана, и я приходил к нему, Космакову, за книгой и просил ее, и он сказал, что у меня-де книги нет, отдана в церковь, и почему ныне оной книги по взятию им, священником, окромя ево, мне отыскать негде. И Тюменскому духовному правлению о потерянной книге покорно и репортую. 1785 года, февраля 7 дня. _Сей_репорт_писал_и_руку_приложил_церковный_староста_Петр_Симахин._

2. Из Тобольского наместнического правления в Тобольскую духовную консисторию. Репортом тюменский нижний земской суд изъясняет, что из производимого следствия Тюменским нижним земским судом по сообщениям Тюменского духовного правления учинен екстракт о потерявшейся в селе Карматском из церкви книге, Толковом Евангелие, и о заковке священника Гобова и пономаря Анпенова в железные кандалы, из которого оказалось: 1-е, хотя определенный от духовного правления следователь, священник Андрей Неводчиков, как по возвращении его в Тюмень словесно капитану-исправнику Калинину объявил, что будто самовольно крестьяне Гобова и Анпенова заковали, а напоследок он же и сельский заседатель Важенин при следствии письменными своими объяснениями то же самое показали; но значащиеся по делу села Карматского жители, немалое число, на учиненных им допросах утвердились, что показанный Неводчиков объявил им Гобова вором и приказывал ево и Анпенова заковать в кандалы, в чем ему и Важенин не только не препятствовал, но из некоторых крестьяне показывали, тоже приказывал, а потому они и заковывали; 2-е, в учиненном намерении к пристрастному стеганию пономаря Анпенова; 3-е, в хождении по гостям, в питии вина, обще с Гобовым и в допрашивании ево в гостях он, Неводчиков, в объяснении своем и запирательства не учинил; 4-е, в устращивании Гобова и Анпенова крестьянами, будто повесят их на жердь, или дня на три посадят под колокольню морить с голоду, крестьяна никем в том не доказаны; 5-е, дворянский заседатель Бекирев, который для того исследования по вторичному сообщению духовного правления нарочно отряжен был, в рапорте своем представил, что о заковании священника Гобова с пономарем самовольных и виновных никого он из жителей не находит, да и крестьянин Вахов будто в таскании им пономаря Анпенова за волосы и в пинании ногами никаким свидетельством не обличен, и потому хотя Тюменское духовное правление по рапорту священника Неводчикова сообщением требовало в заковании показанных Гобова и Анпенова не рассудительно и дерзостно по своевольству чернию осужденных, како сущих злодеев обруганных, народ, яко не в свое дело вмешивающийся, от своевольства удержать, но по производимому следствию самовольных зачинщиков никого в том не оказалось, а единственно последовало оное, как из допросов большого числа крестьян, значит по приказанию священника Неводчикова. Однако ж нерассудно крестьяне учинили, что послушали того священника Неводчикова, приступив к закованию священника Гобова и пономаря Анпенова, да и сам он в чинимом над пономарем Анпеновым устращивании и пристрастных побоях, себя уже не оправдывает. И потому, чтоб требование от духовного правления не могло б иногда относиться без исполнения земским судом, учиненный из дела екстракт по силе высочайшего учреждения о должности земского исправника на рассмотрение в сие правление Тюменский земской суд при том репорте представляет. И по указу Ее Императорского Величества в Тобольском наместническом правлении определено: как Тюменский нижний земской суд репортом своим объясняет, что по производству оным о потерявшейся в Карматском селе из церкви книге следствию в утрате оной, равно о прочих происшедших непорядках, соучаствуют только одни написанные поименно священнои церковнослужители, крестьяне ж виновными ни в чем не оказались, да и против показания на них священниками Неводчиковым, Гобовым и пономарем Анпеновым якоб во употреблении наглостей по разбирательству их не признались, да и никем в том посторонними не доказаны, то в таком случае и должно во оной покраже книги и в происшедших непорядках разбирательство учинить между священнои церковнослужителями духовными властями и для того с прописанием оного репорта и с приложением екстракта в оную духовную консисторию сообщить с требованием таковым, дабы оная благоволила во всем том учинить свое рассмотрение, и что учинено будет, сие правление уведомить. Сентября 19 дня, 1785 года. _Князь_Егор_Ратиев._Регистратор_Федор_Колесников._Канцелярист_Петр_Забелин._

3. (Из «экстракта»): Во объяснении священника Алексея Гобова и пономаря Антона Анпенова значится: сего 785 году, февраля 27, по приезде в село Карматское священника Неводчикова и заседателя Важенина на другой день поутру призвали ево, Гобова, к себе в квартиру, и, не взяв о потерявшейся из церкви книги объяснения, Неводчиков по зову ево приказал ему идти с собою в дом ко крестьянину Пушникову, где от угощения Пушниковых сделался Неводчиков пьян и в том образе допрашивал ево, Гобова; а по взятии допросу пошел к священнику ж Космакову для гулянья. И хотя Гобов говорил ему, что Космаков касательный по тому ж делу и не ходить к нему, а окончить следствие, однако ж, были у нево, где Неводчиков пил же вино и оттуда пошел на квартиру свою к крестьянину Якову Курбатову, где и заседатель Важенин со обывателями были. И пономаря Анпенова обыватели Иван Усолцов, Гаврило Менщиков, Петр Усолцов, взяв в сени, уговаривали и кланялись, чтоб сказал о потерянной книге на священника Гобова, что она ему отдана для читания. Однако ж, пономарь от тово им отказался, и из тех обывателей Иван Усолцов, поклонясь ему в ноги, бил руками по щекам. А после тово призвал Неводчиков ево, Анпенова, в горницу и спрашивал добровольно, а потом, как он показал, что не бирал книги, то стоящий тут крестьянин Петр Вахов ударил ево рукою по лицу и окровенил. Да и священник Неводчиков, схватив за волосы, драл и приказал ямские кнуты принести, кои и принесены, и раздетого на пол ево, Анпенова, раза три клали. Убоялся ж он страсти, что говорил, не знает. После ж тово Неводчиков Гобова позвал в горницу и, сняв со стены образ Божией Матери и положа на стол, пал на колени и ему, Гобову, приказал пасть, почему он, Гобов пал и поцеловал тот образ и говорил, что та книга им не взята и где – не знает, и в потерянии оной вины за собою не имеет, а Неводчиков стал на ноги и что обывателям сказал – в страсти и в крику он не помнит. И ево, Гобова, из обывателей Петр Вахов из горницы потащил на улицу и в спину кулаком бил, и с крыльца толкали, и привели запряженную лошадь с дровнями, бросили их на дровни. И на оных Филипп Вахов с ругательством по щекам бил же и пономаря Анпенова, Козма Вахов за волосы таскал и ногами пинал, что видя заседатель Важенин велел привести их в горницу и крестьян уговаривал от битья, но обыватели сами собою, или с чьего повеления повели их в кузницу ко крестьянину Василию Кожину расстоянием в полуверсте, который заковал их в заклепные кандалы, и вели по селу с ругательством. А по приводе в тот же дом к Курбатову Неводчиков и Важенин у выборного и обывателей упрашивали, чтоб их расковать, но в том они не послушались. А как показанные Неводчиков и Важенин уехали, то распустили их в дома и ночевали закованные за караулами. А наутро, собравшись обывателей весьма много к ему, Гобову, в дом, кричали с ругательством и устращивали мещанин Петр Усолцов, крестьяне Григорий Улыбин, Сила Курбатов и Гаврила Менщиков, чтоб повесить их против церкви Божией на жердь, или посадить под колокольню дня на три и морить голодом, а они со слезами просились отправить в Тюмень к команде. И их, закованных, отправили, а довезены были до деревни Ушаковой, из которой посланные из земского суда казаки обратили их в село Карматское и в доме ямщика Иова Рачковского расковали. _Капитан-исправник_Николай_Калинин._Дворянский_заседатель_Иван_Бекирев._В_должности_секретаря_канцелярист_Стефан_Загорской._




УКАЗАТЕЛЬ ЛИТЕРАТУРНЫХ ТРУДОВ Е.В. КУЗНЕЦОВА (1866–1896)[Печатается по: Тобольские губернские ведомости. 1896. № № 24–26.]


12 ноября н. г. исполнится тридцатилетие литературной деятельности нашего сотрудника Е.В. Кузнецова. Евгений Васильевич, сын священника села Нового Тобольского округа, родился 25 февраля 1848 года и получил образование в Тобольской духовной семинарии. В семидесятых и начале девяностых годов Е.В. двукратно редактировал «Тобольские губернские ведомости» и деятельно занимался исследованиями местной старины, результатом которых было значительное число статей, помещенных им как в нашей газете, так и в других сибирских изданиях.

Ввиду этого мы и помещаем указатель литературных трудов Е.В. за истекающее тридцатилетие, представляющий несколько не лишенных интереса страниц к общей сибирской библиографии.




I. АРХЕОЛОГИЯ

Археологическая находка // Тобольские губернские ведомости. 1892. № 27.

Кладоискание и предания о кладах в Западной Сибири // Тобольские губернские ведомости. 1896. № № 23–24.

К сведениям о знаменах Ермака // Тобольские губернские ведомости. 1892. № 43.

Находка ружья покорителя Сибири // Тобольские губернские ведомости. 1891. № 22.

Новый взгляд на вопрос о древнем населении Сибири // Тобольские губернские ведомости. 1895. № 12. – [Передов. ст.].

О двух археологических находках, относимых к принадлежностям буддийского культа, случайно приобретенных Г.Я. Маляревским в Курганском округе // Тобольские губернские ведомости. 1894. № 37. – [Хрон.].

О значительном числе вещей каменного века, собранных в Тобольской губернии в 1870–х годах // Тобольские губернские ведомости. 1892. № № 37, 42.

О необходимости сбережения Искера, Чувашского мыса и друг, исторических мест от разрушения волнами Иртыша // Тобольские губернские ведомости. 1892. № 43; 1894. № 41. – [Хрон.].

По вопросу об охране древностей от истребления // Тобольские губернские ведомости. 1894. № 45. – [Передов. ст.].




II. ИСТОРИЯ. ЛЕТОПИСИ

Воздушные страхи Тобольска в старину: Выдержка из «Летописи Сибирской» с предисловием // Тобольские губернские ведомости. 1892. № № 7–8; _То_же._ – Тобольск: Тип. Губ. Прав., 1892. 13 с.

Летопись Щетининых. (1743–1777) // Тобольские губернские ведомости. 1896. № № 21–22.

О поступившей в библиотеку Тобольской духовной семинарии «Летописи Кондинского Троицкого монастыря» // Тобольские губернские ведомости. 1892. № 41.

Сибирский Летописец: Летопись конца XVII и начала XVIII столетий, веденная в Тобольске. (С предисловием) // Тобольские губернские ведомости. 1892. № № 10–15. _То_же._ – Тобольск: Тип. Губ. Прав., 1892. 45 с.

Указатель сибирским летописям // Тобольские губернские ведомости. 1894. № № 1, 2, 5–6, 9–10, 20– 21, 26.

Что наделала однажды мышь: Выдержка из «Летописи Сибирской // Тобольские губернские ведомости. 1892. № 18.




АРХИВНЫЕ ДОКУМЕНТЫ

Абрамов мост – преграда полицмейстера // Тобольские губернские ведомости. 1892. № 18.

Базарные цены в Ачинске сто лет назад // Справочный Листок Енисейской губернии. 1891. № 5.

Базарные цены Тюмени 1792 г. // Сибирский вестник. 1891. № 70.

Бюджет Томска сто лет назад // Сибирский вестник. 1891. № 69.

Верхотурская слезница об отмене школы. (1759) // Тобольские губернские ведомости. 1896. № 7.

Винокурение: Из тобольской старины // Тобольские губернские ведомости. 1891. № 43.

Вместо «пяти сот рублевиков» – мешок песку // Тобольские губернские ведомости. 1892. № 16.

Возвышение цен на хлеб и «морские кошки» (1735) // Тобольские губернские ведомости. 1892. № 16.

«В заклепные кандалы». (1785) // Тобольские губернские ведомости. 1896. № 8.

Два документа о бегунах тобольской бурсы // Тобольские губернские ведомости. 1896. № 7.

Два документа о возмущении томских монастырских крестьян в 1761 г.: К Истории крепостничества в Сибири // Сибирский вестник. 1896. № 54.

Два документа о школе в Барнауле. (1759 и 1760) // Тобольские губернские ведомости. 1896. № 7.

Два письма, вызванные событиями 14 декабря 1825 г. // Русская старина. 1896, февр. С. 314–315.

«До почвы». (1776) // Тобольские губернские ведомости. 1896. № 8.

Залог не по займу. (1746) // Тобольские губернские ведомости. 1892. № 17.

Запрещенный плод. (1757) // Тобольские губернские ведомости. 1896. № 8.

Из документов об открытии в Тобольске духовной семинарии.

(1745) // Тобольские губернские ведомости. 1893. № 27.

Из старых тобольских проектов. (1736): Неполнота городских переписи и плана. – Новый план с означением удобных мест для построек. – Скученность зданий и своеволие горожан в выборе мест для строений. – Предположение о гостином дворе. – Ничтожность состава полиции. – Ежегодное число приезжающих из России и вызываемая им необходимость усиления полиции. – Предположение о выдаче паспортов купцам от полиции. – Бездействие Тобольской ратуши. – Квартирная воинская повинность города и тягости ее. – Предположение о постройке воинских казарм. – Ломка морозом базарных мер и образец нового безмена // Тобольские губернские ведомости. 1891. № № 33–34.

Из школьной старины // Тобольские губернские ведомости. 1896. № 7.

Как устраивались иллюминации. (1740) // Тобольские губернские ведомости. 1892. № 17.

К истории Обь-Енисейского канала. (1764) // Сибирский вестник. 1896. № 30.

К истории первых школ в Енисейской губернии: Три документа 1759 и 1760 гг. // Тобольские губернские ведомости. 1896. № 17.

К истории сибирской канцелярщины // Сибирский вестник. 1891. № 71.

К истории устройства в Тобольске взвозов Прямского и Казачьего // Тобольские губернские ведомости. 1891. № 25.

К образцам старых исправительных мер // Сибирский вестник. 1891. № 70.

К образцам старых смет и ремонтов Тобольска. (1745) // Тобольские губернские ведомости. 1891. № 27.

Кулачные бои и «плети». (1745) // Тобольские губернские ведомости. 1892. № 17.

К образцам старых школьных порядков // Тобольские губернские ведомости. 1893. № 29.

К сведениям о пугачевщине в Сибири: Из бумаг Тобольского музея // Тобольские губернские ведомости. 1893. № 30.

Меры против повышения хлебных цен. (1743) // Тобольские губернские ведомости. 1891. № 42.

Неосторожность с огнем и «кошки». (1742) // Тобольские губернские ведомости. 1892. № 17.

Несносные обиды. (1756) // Тобольские губернские ведомости. 1896. № 8.

Обиды и разорения «питухов». (1736) // Тобольские губернские ведомости. 1892. № 16.

Образцы исправительных мер. (1743 и 1745) // Тобольские губернские ведомости. 1891. № 41.

Опыты обучения медицине. (1763, 1768 и 1769) // Тобольские губернские ведомости. 1896. № 7.

О старом обучении лекарскому искусству: Три архивных документа // Енисей. 1896. № 54.

О хлебной торговле Тобольска в 1744 г.: По бумагам Полицмейстерской конторы // Тобольские губернские ведомости. 1891. № № 6–7.

Перековка колодников – лакомство караульных. (1750) // Тобольские губернские ведомости. 1891. № 18.

Переполох бородачей. (1745) // Тобольские губернские ведомости. 1892. № 17.

Побег покойника. (1736) // Тобольские губернские ведомости. 1892. № 16.

Под батожьем и плетьми: Архивные листки о суевериях // Сибирский вестник. 1896. № 12.

Похороны раскольниц. (1750) // Тобольские губернские ведомости. 1892. № 18.

Предосторожности от пожаров // Тобольские губернские ведомости. 1891. № 45.

Преслушание приказов. (1768) // Тобольские губернские ведомости. 1896. № 8.

Прогулки мертвеца. (1740) // Тобольские губернские ведомости. 1892. № 16.

Проект и открытие школы в Троице. (1759) // Тобольские губернские ведомости. 1896. № 7.

Протеже полицмейстера. (1748) // Тобольские губернские ведомости. 1892. № 18.

«Прутьем». (177б) // Тобольские губернские ведомости. 1896. № 8.

Роспись чиновных особ г. Тобольска сто лет назад. (1792) // Тобольские губернские ведомости. 1892. № № 4–5.

Слово и дело. (1743) // Тобольские губернские ведомости. 1896. № 8.

«Снабдевание» студентов одеждою. (1750) // Тобольские губернские ведомости. 1893. № 45.

Старинный проект водоснабжения нагорной части Тобольска. (1823) // Тобольские губернские ведомости. 1893. № 49.

Старые меры к утверждению в правилах веры крещеных остяков. (1749). // Тобольские губернские ведомости. 1893. № 31.

Строгости Верхотурской таможни. (1750) // Тобольские губернские ведомости. 1893. № 29.

Теленок и невзгода лекаря. (1746) // Тобольские губернские ведомости. 1892. № 17.

Тревога в Сургуте в 1745 году: Из уцелевших от пожаров бумаг Тобольской полицмейстерской конторы // Тобольские губернские ведомости. 1891. № № 8–9.

Тревога о дворе канцеляриста. (1739) // Тобольские губернские ведомости. 1892. № 16.

Трехдневная тревога «о свиньях». (1749) // Тобольские губернские ведомости. 1892. № 18.

Тяжелая память прошлого: Старые листки о старых людях // Тобольские губернские ведомости. 1896. № 8.

Что иногда бывало на расспросах. (1749) // Тобольские губернские ведомости. 1892. № 18.




ИСТОРИЧЕСКИЕ СТАТЬИ

Заметка о возмущении г. Тары в 1723 году // Тобольские губернские ведомости. 1871. № 42.

Заметка о волшебном камне // Сибирский вестник. 1890. № 10.

Известие о кончине Государя Императора // Тобольские губернские ведомости. 1894. № 43. – [Передов. ст.].

Из тобольской старины: Нападение на полицмейстера Бабановского // Тобольские губернские ведомости. 1891. № № 30–32.

Когда нам праздновать трехсотлетие Сибири? // Сибирь. 1878. № 38.

Краткие воспоминания о первоначальном открытии в Тобольске городского самоуправления в 1870 году // Тобольские губернские ведомости. 1893. № 10. – [Хрон.].

К воспоминаниям о посещении Сибири в 1837 году Цесаревичем Александром Николаевичем // Сибирский вестник. 1891. № 76. _То_же. –_ ТГВ. 1891. № 29.

К истории крепостничества в Сибири // Енисей. 1895. № 138.

Материалы для истории заселения Тобольской губернии до покорения Сибири Ермаком // Тобольские губернские ведомости. 1870. № № 9–12.

Накануне светлого дня. (Ожидание Тобольском посещения Наследником Цесаревичем Николаем Александровичем) // Тобольские губернские ведомости. 1891. № 27.

Начало книгопечатания в Сибири // Тобольские губернские ведомости. 1871. № 10.

Начало сибирских городов. (Исторический набросок) // Тобольские губернские ведомости. 1893. № № 10, И, 14, 21, 26.

Несколько сведений о проявлениях холеры в пределах Тобольской губернии в 1871 году // Тобольские губернские ведомости. 1893. № 9. – [Хрон.].

Об установлении в 1826 году в Тобольске ярмарки // Тобольские губернские ведомости. 1892. № 24. – [Хрон.].

О праздновании масленицы в старое время // Тобольские губернские ведомости. 1895. № 13.

О юбилее Тобольской духовной семинарии // Тобольские губернские ведомости. 1893. № 38. – [Передов. ст.].

Первые кабаки в Сибири // Тобольские губернские ведомости. 1890. № № 27, 28, 29.

По поводу известия о начавшихся приготовлениях к св. коронованию Их Императорских Величеств // Тобольские губернские ведомости. 1895. № 25. – [Передов. ст.].

По поводу ирбитской ярмарки // Тобольские губернские ведомости. 1893. № 5. – [Передов. ст.].

По поводу пятидесятилетия сибирского пароходства // Тобольские губернские ведомости. 1894. № 21.– [Передов. ст.].

Тобольск в дни воцарения императора Николая Павловича. (По архивным сведениям) // Тобольские епархиальные ведомости. 1896. № 2.

Тобольск, 11 июля 1891 г.: О пребывании Наследника Цесаревича Николая Александровича // Тобольские губернские ведомости. 1891. № 28.

Холерное время 1848 г. в Тобольске // Тобольские губернские ведомости. 1892. № № 30, 31, 35. _То_же. –_ Календарь Тобольской губернии на 1893 г. С. 56–64. [Прилож.].

Царские сокольники в Сибири: Исторический очерк // Сибирский вестник. 1890. № 47. _То_же_//_ Тобольские губернские ведомости. 1890. № № 23–24.

«Шествие на осляти» в Вербное воскресенье в старинном Тобольске. (1669–1677) // Тобольские губернские ведомости. 1894. № 15.

Эпидемии инфлуэнцы в Тобольске: Из сибирской старины // Тобольские губернские ведомости. 1892. № 12.

Николай Алексеевич Абрамов // Тобольские губернские ведомости. 1870. № № 32–34.

Памяти Н.А. Абрамова. (3 мая 1870 г.) // Тобольские губернские ведомости. 1895. № 35.

Список статей Н.А. Абрамова, помещенных в «Тобольских губернских ведомостях» // Тобольские губернские ведомости. 1895. № 35.

Некролог: В.Н. Арзамазов // Тобольские губернские ведомости. 1867. № 19.

Заметка о роде первого сибирского воеводы Болховского // Тобольские губернские ведомости. 1890. № 38.

А.И. Деспот Братошинский Зенович. (24 апреля 1895 г.) // Путеводитель по Сибири и среднеазиат. влад. России. Томск, 1895. С. 19–32. [Прилож.].

Памяти А.И. Деспот-Зеновича // Тобольские губернские ведомости. 1895. № № 37, 39.

К сведениям о пребывании в ссылке князей Долгоруких // Тобольские губернские ведомости. 1893. № 27.

Начальная пиитика об Ермаке // Тобольские губернские ведомости. 1890. № № 33, 35.

Сказания и догадки о христианском имени Ермака // Тобольские губернские ведомости. 1890. № № 40, 42, 44–45, 50. _То_же._ – Календ. Тобольск, губерн. на 1892 г. Тобольск, 1891. С. 107–139 [Прилож.]. _То_же. –_ Тобольск: Тип. Губ. Правл., 1891. 35 с.

О дне двадцатипятилетней годовщины со дня смерти поэта-сибиряка Петра Павловича Ершова // Тобольские губернские ведомости. 1894. № 34.

У могилы автора «Конька–Горбунка»: Памяти П.П. Ершова. Стихотворение // Тобольские губернские ведомости. 1894. № 34.

К биографии декабриста Д.И. Завалишина // Енисей. 1896. № № 5, 7.

К биографии архимандрита Макария, основателя Алтайской миссии // Тобольские епархиальные ведомости. 1896. № 1.

Пребывание Меншикова в Березове // Тобольские губернские ведомости. 1871. № 1.

К сведениям о пребывании в Тобольске историографа Миллера: Из бумаг Тобольской полицмейстерской конторы, хранящихся в Тобольском музее // Тобольские губернские ведомости. 1892. № 15.

И.И. Небольсин: Некролог // Тобольские губернские ведомости. 1893. № 36.

К биографиям Нектария, архиепископа Сибирского и Тобольского. (1636–1640) // Тобольские губернские ведомости. 1892. № 36.

Сказки 1750 года о семье ссыльного украинца Григорья Новицкого (автора «Крат, описания о народе остяцком», сочиненного в 1715 г.) // Тобольские губернские ведомости. 1893. № 44.

Арест воеводы: О енисейском воеводе, капитане Михаиле Полуектове // ТГВ. 1893. № 32.

Некролог: Н.Н. Розанов // Тобольские губернские ведомости. 1892. № 34.

Некролог: В.А. Розелион-Сошальский // Тобольские губернские ведомости. 1892. № 31.

К сведениям о пугачевском полководце Салавате // Тобольские губернские ведомости. 1893. № 31.

У дорогой могилы: Памяти П.А. Словцова. Стихотворение // Тобольские губернские ведомости. 1893. № 14.

Указатель сочинений историка Сибири П.А. Словцова // Тобольские губернские ведомости. 1893. № 12.

Сибирский губернатор В.И. Суворов // Тобольские губернские ведомости. 1892. № № 38 и 39.

Некролог: Мих. Вас. Филипов // Тобольские губернские ведомости. 1870. № 29.

К сведениям о летописце Черепанове // Тобольские губернские ведомости. 1891. № 42.

Памяти И.Д. Черского // Тобольские губернские ведомости. 1892. № 39.

Сибирский губернатор Д.И. Чичерин. (1773–1776) // Русская Старина. 1891, июль. С. 179–182.

Сибирский губернатор Д.И. Чичерин в переписке с духовенством: Новые материалы // Тобольские губернские ведомости. 1896. № 18.

Несколько сведений об управлении Сибирью губернатора Чичерина // ТГВ. 1870. № 41.

О распорядках Чичерина в Тобольске: Сорок архивных документов с предисловием // Тобольские губернские ведомости. 1891. № № 11–14. _То_же._ – Тобольск: Губ. Тип., 1891. 25 с.

Из распорядков Д.И. Чичерина // Тобольские губернские ведомости. 1893. № 32.

К приказам сибирского губернатора Д.И. Чичерина: Из бумаг, хранящихся в Тобольском музее // Тобольские губернские ведомости. 1892. № 19.

Еще приказ Чичерина // Тобольские губернские ведомости. 1891. № 41.

К биографии Д.И. Чичерина // Тобольские губернские ведомости. 1892. № 41.

К портрету Д.И. Чичерина // Тобольские губернские ведомости. 1892. № 17.

У витрин музея: Памяти товарища И.Н. Юшкова. Стихотворение. // Тобольские губернские ведомости. 1893. № 16.

Монахиня Прокла. Княжна Прасковья Григорьевна Юсупова: Новые материалы для биографии // Тобольские губернские ведомости. 1896. № № 11–17. _То_же._ – Тобольск: Губ. Тип., 1896. 57 с.

Некролог: Феогност, бывший архиепископ Тобольский и Сибирский // Тобольские губернские ведомости. 1869. № 22.




III. ГЕОГРАФИЯ, ЭТНОГРАФИЯ, СТАТИСТИКА

Березовские самоеды // Тобольские губернские ведомости. 1871. № № 6–8.

Бытовые черты тоболяков XVIII столетия: По архивным документам // Календ. Тоб. губ. на 1893–й г. С. 3–24. [Прилож.].

Заметка об остяцком языке // Тобольские губернские ведомости. 1870. № 27.

К статистике Тобольска в 1736 году: Из приказов полицмейстера Окунькова // Тобольские губернские ведомости. 1891. № 23.

Материалы для статистики Тобольской епархии во второй половине XVIII столетия: Из переписки ученой экспедиции Фалька // Тобольские епархиальные ведомости. 1891. № № 15–16.

О верованиях и обрядах самоедов // Тобольские губернские ведомости. 1868. № № 4–5.

О нуждах рыболовства // Тобольские губернские ведомости. 1895. № 32.

О производстве всеобщей переписи населения Российской империи // Тобольские губернские ведомости. 1895. № 29.

По вопросу об очищении русского языка от иностранных слов // Тобольские губернские ведомости. 1895. № № 19, 22.

По Енисею: Из дневника // Сибирский вестник. 1890. № № 22–23, 28.

По поводу проектируемой однодневной всенародной переписи империи // ТГВ. 1893. № 31. – [Передов, ст.].

Половицы и поговорки жителей Тобольского округа // Тобольские губернские ведомости. 1866. № 49.

Село Бронниковское // Тобольские губернские ведомости. 1870. № № 17–19.

Село Новое // Тобольские губернские ведомости. 1866. № 46.

Сколько ловится ежегодно птицы в Тобольской губернии? // Тобольские губернские ведомости. 1891. № 31.

Старое сказание о вере и обрядах киргизов // Тобольские епархиальные ведомости. 1896. № 10.

Статистические исследования о пространстве и народонаселении Тобольской губернии // Тобольские губернские ведомости. 1870. № № 23–25.

Холерные итоги Тобольска // Тобольские губернские ведомости. 1892. № 36.

Ялуторовские ярмарки // Тобольские губернские ведомости. 1870. № 22.




IV. БИБЛИОГРАФИЯ

Библиография Ермака: Опыт указания малоизвестных сочинений на русском и частью на иностранных языках о покорителе Сибири // Календарь Тобольской губернии на 1892 год. Тобольск, 1891. С. 140–169. _То_же._ – Тобольск: Тип. Губ. Прав., 1891. 32 с.

Библиография железнодорожного вопроса Сибири: Указатель статей, корреспонденций и заметок, помещенных в сибирских периодических изданиях и сборниках за 1857–1894 гг./Сост. С.Н. Мамеев. 1895. IV+56 с. [Библиографическая заметка] // Тобольские губернские ведомости. 1895. № 30.

Описание празднования в Тобольске Кучук-Кайнарчжиского мира в 1774 году. Изд. Кузнецов-Красноярский. 1891. [Библиографическая замет – ка] // Тобольские губернские ведомости. 1891. № 49.

Дело о самовольном приезде в Москву тобольского архиепископа Симеона в 1661 году: Очерк из жизни XVII в. Н.Н. Оглоблина // Русская старина. 1893, окт. С. 162–184. [Библиографическая заметка] // Тобольские губернские ведомости. 1893. № 42.

Литература сибирских выставок: Библиографический указатель // Справочный Листок Курганской сельскохозяйственной и кустарной выставки. 1895. № № 42, 44–46.

Новые издания, касающиеся Сибири // Тобольские губернские ведомости. 1893. № № 1–3, 10, 13, 24, 27, 29–30, 35–36, 38, 40, 43, 45, 48, 50; 1895. № № 3, 7, 18, 21, 24, 37, 43.

Новые издания, касающиеся Сибири и Приуралья // Тобольские губернские ведомости. 1894. № № 1, 5–11, 13, 16–17, 20, 24–25, 27, 31, 33, 36, 39, 42, 46, 50.

Об очерке А.В. Оксенова «Ермак в былинах русского народа»: Библиограф. извест. // Тобольские губернские ведомости. 1892. № 35.

Первый русско-остяцкий словарь // Тобольские губернские ведомости. 1867. № 51.

Пермская старина: Сборник исторических статей и материалов преимущественно о пермском крае А. Дмитриева. Выпуск V. Пермь. 1894. ХН+220 с. [Библиографическая заметка] // Тобольские губернские ведомости. 1894. № 19.

По поводу статьи К. Носилова «Моряки гор. Тобольска» // Тобольские губернские ведомости. 1894. № 12.

Приходные окладные ясачные книги Томского уезда, 1706–1718 гг. с приложением карты ясачных волостей и снимка с рукописи. Издал Кузнецов-Красноярский. Томск. 1893. 1 + 117+7+3 с. [Библиографическая заметка] // Тобольские губернские ведомости. 1894. № 2.

Самарово, село Тобольской губернии и округа: Материалы и воспоминания о его прошлом Хрисанфа Лопарева, секретаря Императорск. общ. любит, древней письменности (с картою, планом и тремя видами). Спб., 1892. IV+80 с. [Библиографическая заметка] // Тобольские губернские ведомости. 1894. № 6.

Сибирский торгово–промышленный и справочный календарь на 1894 г. Ф.П. Романова. Томск., 1893. 110+6+IV+308+80 с. [Библиографическая заметка] // Тобольские губернские ведомости. 1894. № 4.

Сибирский торгово–промышленный и справочный календарь на 1895 год: Год второй. Томск: Изд. Ф.П. Романова, 1895. 678 с. [Библиографическая заметка] // Тобольские губернские ведомости. 1895. № 3.

Указатель статей по археологии, истории и этнографии Сибири, помещенных в сибирских областных и губернских ведомостях в 1891 г. // Тобольские губернские ведомости. 1892. № 15.

Указатель статей по археологии, истории и этнографии Сибири, помещенных в тобольских газетах 1891 –1892 гг. // Календарь Тобольской губернии на 1893 год. Тобольск, 1892. С. 126–133. [Прилож.].

Указатель статей, помещенных в неофициальной части «Тобольских губернских ведомостей» с начала издания их (27 апреля 1857 г.) // ТГВ. 1871. № № 5–11, 15–17, 19.




V. РАССКАЗЫ, БЫЛИ, СТИХОТВОРЕНИЯ

Антипка-колодник: Страхи «слова и дела» в Сибири // Томский Листок. 1895. № № 278–279 и 282.

Баю-баю!: Стихотворение // Тобольские губернские ведомости. 1893. № 33.

Богатырь Яг: Из остяцкой былины // Тобольские губернские ведомости. 1896. № 10.

Волчьи норы: Сибирская басня // Тобольские губернские ведомости. 1894. № 50.

В светлую полночь: Сонет // Тобольские губернские ведомости. 1893. № 13.

20 октября 1894 г. Стихотворение // Тобольские губернские ведомости. 1894. № 43.

Избиение сорок: Сибирская басня // Тобольские губернские ведомости. 1894. № 49.

Изгнаннику: Стихотворение // Тобольские губернские ведомости. 1893. № 11.

Из весенних грез: Стихотворение // Тобольские губернские ведомости. 1893. № 17.

Летопись мирного городка // Сибирская газета. 1883. № 44; 1884. № № 16, 20, 23, 29, 42, 45.

Майская дума: Посвящается Ив. Як. Словцову // Тобольские губернские ведомости. 1894. № 18.

Майские слезы: К.П. Фр-су. Стихотворение // Тобольские губернские ведомости. 1893. № 18.

На повальном обыске // Сибирь. 1878. № 39.

На службе у сатаны: Эскиз по архивным обрывкам // Тобольские губернские ведомости. 1893. № № 7–8.

На юбилее: Читано на вокально-литературном юбилейном вечере Тобольской духовной семинарии 22 сент. 1893 г. Стихотворение // Тобольские губернские ведомости. 1893. № 38. _То_же._ – Тобольские епархиальные ведомости. 1893. № № 19–20.

По градам и весям Сибири: Злободневные наброски // Тобольские губернские ведомости. 1893. № № 37, 41, 47–48.

После льда: Стихотворение // Тобольские губернские ведомости. 1893. № 15.

Присолили: Из дорожных набросков // Тобольские губернские ведомости. 1893. № 31.

Роковая коврига: Святочная быль // Сибирский вестник. 1895. № 189.

Святая ночь: Стихотворение // Тобольские губернские ведомости. 1896. № 12.

Слон в сапогах: Из тобольских былей // Томский листок. 1895. № 226.

Сон Пудовны: Фантазия // Тобольские губернские ведомости. 1893. № 32.

Старый пикетчик: Святочный рассказ // Сибирский вестник. 1890. № 3.

Таежный маскарад: Сибирская басня // Енисей, 1895. № 9.

Тарасьич: Сибирская святочная новелла // Тобольские губернские ведомости. 1893. № 1.

Тобольские письма // Сибирь. 1877. № № 31, 42.

«Трелога»: Рассказ Потаныча // Сибирский вестник. 1896. № 77.

Утес Сузге: Сибирская легенда // Енисей. 1895. № 138.

Христос воскрес!: Стихотворение // Тобольские губернские ведомости. 1894. № 16.

«Шиликун»: Святочный рассказ // Тобольские губернские ведомости. 1894. № 1.




VI. СТАТЬИ ПО СИБИРСКИМ ВОПРОСАМ

По поводу нового положения о видах на жительство // Тобольские губернские ведомости. 1894. № 28.

По поводу проекта винной казенной монополии // Тобольские губернские ведомости. 1893. № 18.

О введении винной казенной монополии в четырех восточных губерниях // Тобольские губернские ведомости. 1894. № 27.

Об общественной виноторговле в Тобольской губернии // Тобольские губернские ведомости. 1895. № 38.

По поводу высочайших отметок на всеподданнейшем отчете по Тобольской губернии за 1893 Г. // Тобольские губернские ведомости. 1895. № 24.

По поводу введения в г. Тобольске Городового Положения // Тобольские губернские ведомости. 1893. № 9.

По поводу вступления в должность нового городского головы (в Тобольске) // Тобольские губернские ведомости. 1893. № 39.

Об открытии в Тобольске отделения Государственного Банка // Тобольские губернские ведомости. 1893. № 52.

По поводу проектируемого учреждения в гг. Тобольске и Томске Управления государственными имуществами // Тобольские губернские ведомости. 1893. № 24.

По поводу проектируемого открытия в Тобольске дома трудолюбия // ТГВ. 1894. № 25.

По вопросу об открытии в Тобольске дома трудолюбия // Тобольские губернские ведомости. 1895. № 35.

Об образовании особой комиссии под председательством товарища министра путей сообщения «для изучения вопросов, касающихся осуществления Сибирской железной дороги» // Тобольские губернские ведомости. 1895. № 26.

Новогоднее приветствие читателю: Надежды Сибири, связанные с окончанием Сибирской железной дороги // Тобольские губернские ведомости. 1895. № 1.

По вопросу о том, в каком именно направлении будет соединена великая Сибирская железная дорога с Европейской Россией // Тобольские губернские ведомости. 1895. № 18.

О пункте соединения Уральской железной дороги с сибирским рельсовым путем // Тобольские губернские ведомости. 1894. № 11.

О направлении соединительной ветви между Уральской и Сибирской железными дорогами // Тобольские губернские ведомости. 1894. № 23.

По поводу организации почтового дела в районе Сибирской железной дороги // Тобольские губернские ведомости. 1895. № 34.

Об открытии движения на первом звене Западносибирской железной дороги от Челябинска до Иркутска // Тобольские губернские ведомости. 1893. № 41.

Об открытии западного участка Сибирской железной дороги, закладке ветви между Сибирской и Уральской дорогами и посещении Сибири министром путей сообщения // Тобольские губернские ведомости. 1894. № 35.

По поводу проведения железной дороги на Тобольск // Тобольские губернские ведомости. 1893. № 20.

По вопросу о продолжении Уральской железной дороги до Тобольска // ТГВ. 1894. № 31.

Еще о проведении железной дороги до Тобольска // Тобольские губернские ведомости. 1894. № 19.

О Волго-Двинском рельсовом пути в связи с ходатайством о проведении железной дороги на Тобольск // Тобольские губернские ведомости. 1894. № 3.

Еще о волго-двинском рельсовом пути в связи с ходатайством Тобольска о железной дороге // Тобольские губернские ведомости. 1894. № 4.

О новом случае для возбуждения ходатайства о постройке железной дороги на Тобольск // Тобольские губернские ведомости. 1895. № 39.

По поводу организации земледельческих артелей в Шадринском уезде Пермской губернии // Тобольские губернские ведомости. 1893. № 50.

О земских сметах и раскладках в Сибири на трехлетие 1894–1896 гг. // Тобольские губернские ведомости. 1894. № 9.

По вопросу об установлении предохранительных мер против инфлуэнц. // Тобольские губернские ведомости. 1895. № 20.

О мерах против кобылки в Курганском округе // Тобольские губернские ведомости. 1893. № 12.

К мерам об истреблении кобылки // Тобольские губернские ведомости. 1893. № 17.

К вопросу о колонизации Сибири // Тобольские губернские ведомости. 1894. № 37.

По поводу вопроса об организации в Тобольске кустарного производства // Тобольские губернские ведомости. 1894. № 42.

О значении для Сибири кустарной промышленности // Тобольские губернские ведомости. 1894. № 20.

О сибирском лесоистреблении // Тобольские губернские ведомости. 1893. № 51.

К вопросу о сибирском лесоистреблении // Тобольские губернские ведомости. 1894. № 1.

По поводу доклада капитана Виггинса о морском пути в Сибирь // Тобольские губернские ведомости. 1895. № 6.

Несколько слов о тобольской мостовой // Тобольские губернские ведомости. 1894. № 38.

По поводу деятельности комитета и правления Тобольского музея // Тобольские губернские ведомости. 1893. № 19.

По поводу открываемого в Тобольске добровольного пожарного общества // Тобольские губернские ведомости. 1895. № 40.

Об открытии в Тобольске общества потребителей // Тобольские губернские ведомости. 1893. № 50.

По поводу проектируемого в Тобольске общества правильной охоты // Тобольские губернские ведомости. 1893. № 46.

Еще о проектируемом в Тобольске обществе правильной охоты в связи с деятельностью подобного общества в Перми // Тобольские губернские ведомости. 1894. № 15.

О тобольском округе общества спасания на водах // Тобольские губернские ведомости. 1892. № 35. – [Хрон.].

По поводу деятельности Тобольского правления общества спасания на водах // Тобольские губернские ведомости. 1893. № 16.

О делах тобольского правления общества спасания на водах // Тобольские губернские ведомости. 1893. № 40.

О мерах Тобольского общества трезвости к открытию народных чайных // Тобольские губернские ведомости. 1893. № 30.

По делам Тобольского общества трезвости // Тобольские губернские ведомости. 1893. № 37.

О делах Тобольского общественного собрания // Тобольские губернские ведомости. 1894. № 8.

Об отмене циркуляра 1892 г. о приостановлении выдачи разрешений на переселения // Тобольские губернские ведомости. 1893. № 15.

По поводу устройства санитарных станций и столовых для переселенцев // Тобольские губернские ведомости. 1893. № 15.

Еще по переселенческому вопросу // Тобольские губернские ведомости. 1894. № 6.

По поводу съезда деятелей по печатному делу // Тобольские губернские ведомости. 1895. № 28.

О введении в Сибири податной инспекции // Тобольские губернские ведомости. 1894. № 7.

По пожарному вопросу (Тобольска) // Тобольские губернские ведомости. 1895. № 43.

По поводу известия о поземельном устройстве поселян в четырех сибирских губерниях // Тобольские губернские ведомости. 1895. № 22.

По вопросу о вреде розги, как позорного наказания // Тобольские губернские ведомости. 1895. № 15.

О правительственных сельских кассах // Тобольские губернские ведомости. 1894. № 1.

О сельских приютах // Тобольские губернские ведомости. 1894. № 5.

По вопросу о сельских потребительских товариществах // Тобольские губернские ведомости. 1895. № 21.

По вопросу о применении метеорологии к задачам сельского хозяйства // ТГВ. 1895. № 16.

О мерах против слепоты и болезни глаз // Тобольские губернские ведомости. 1894. № 29.

По вопросу об отмене ссылки в Сибирь // Тобольские губернские ведомости. 1894. № 13.

О сокращении ссылки в Сибирь // Тобольские губернские ведомости. 1895. № 42.

По вопросу об организации страхования посевов от града // Тобольские губернские ведомости. 1895. № 14.

Еще о страховании посевов от града // Тобольские губернские ведомости. 1895. № 20.

По вопросу о преобразовании судебных учреждений Сибири на началах уставов 1864 года // Тобольские губернские ведомости. 1894. № 36.

По вопросу десятилетия «Временных правил о некоторых изменениях по судоустройству и судопроизводству в губерниях Тобольской и Томской, Восточной Сибири и Приамурского края» 25 февраля 1885 г. // Тобольские губернские ведомости. 1895. № 17.

По поводу появления в Тобольской губернии холеры // Тобольские губернские ведомости. 1893. № 29. По вопросу о церковностроительстве в Сибири // Тобольские губернские ведомости. 1895. № 30. По вопросу о (школьном) народном образовании // Тобольские губернские ведомости. 1895. № 41. О школах ремесленных учеников // Тобольские губернские ведомости. 1894. № 10.

По поводу ожидаемой инспекции народных школ Тобольской губернии // Тобольские губернские ведомости. 1893. № 17.

О мерах к улучшению народных школ Тобольской губернии // Тобольские губернские ведомости. 1893. № 28.

По вопросу об учреждении в Тобольске юридического бюро // Тобольские губернские ведомости. 1894. № 41.

О причинах упадка торговли на сибирских ярмарках // Тобольские губернские ведомости. 1895. № 23.

Еще о причинах упадка торговли на сибирских ярмарках // Тобольские губернские ведомости. 1895. № 24.




СТАТЬИ ПО ДРУГИМ ВОПРОСАМ

По поводу бракосочетания Их Императорских Высочеств Великого Князя Александра Михайловича и Великой Княжны Ксении Александровны // Тобольские губернские ведомости. 1894. № 32.

О закладке зданий всероссийской выставки 1896 г. в Нижнем Новгороде // Тобольские губернские ведомости. 1894. № 26.

По поводу начавшейся войны между Китаем и Япониею // Тобольские губернские ведомости. 1894. № 30.

Итоги первого периода японско-китайской войны // Тобольские губернские ведомости. 1894. № 52.

Еще о войне между Китаем и Япониею // Тобольские губернские ведомости. 1894. № 34.

О той же войне. По поводу договора о мире Китая и Японии // Тобольские губернские ведомости. 1895. № 33.

О той же войне: По японскому вопросу // Тобольские губернские ведомости. 1895. № 36.

Итоги государственной росписи доходов и расходов на 1895 год // Тобольские губернские ведомости. 1895. № 5.

Об учреждении Инспекторского отдела. Собственной Его Императорского Величества Канцелярии // Тобольские губернские ведомости. 1894. № 22.

По поводу известий об упразднении Инспекторского отдела Собственной Его Императорского Величества Канцелярии // Тобольские губернские ведомости. 1895. № 37.

О преобразовании Канцелярии прошений, приносимых на Высочайшее имя // Тобольские губернские ведомости. 1895. № 25.

По вопросу об укреплении ценности кредитного рубля сравнительно с металлическим // Тобольские губернские ведомости. 1895. № 31.

По поводу введения в губерниях Пермской, Уфимской, Оренбургской и Самарской положения о казенной продаже питей // Тобольские губернские ведомости. 1895. № 4.

По поводу гибели броненосца «Русалки» // Тобольские губернские ведомости. 1893. № 40.

По поводу посещения русскою эскадрою Франции // Тобольские губернские ведомости. 1893. № 42.



notes


Сноски





1


См. подробнее о нем: _Мандрика_Ю.Л._ Его биография – сплошное белое пятно // Литературные фантомы. Тюмень, 1997. С. 272–276.; Мандрика Ю.Л. Кузнецов-Тобольский Красноярский // Лукич. 1998. 4.2. С.3-6.; Мандрика Ю.Л. Рояль стоял в кустах // Лукич. 1999. Ч. 1. С. 151–152.




2


(ТГВ. 1893. № 43. С. 691).




3


Летопись Строгановская // Прил. к «Покорению Сибири» П. Небольсина. 1849. Гл. VIII и IX. С. 21-23.




4


«Летопись Саввы Есипова» // Прил. к «Покорению Сибири» П. Небольсина. 1849. Гл. VII. С. 24.




5


Продолж. Древ. российск. вивлиофики. 1791. Ч. VII. С. 195.




6


Востоков Александр Христофорович (1781–1864 гг.) – русский филолог-славяновед, заложивший основы сравнительной грамматики славянских языков. Среди его трудов имеется «Описание русских и славянских рукописей румянцевского музеума» с научным комментарием. – _Прим._Издателя_.




7


_Титов._ Сибирь в XVII в.: Сборник старин, русск. статей о Сибири. Изд. Г. Юдина. 1890. Ч. VII. С. 57–58.




8


_Пуцилло._ Указат. дел. и рукопис., относящ. до Сибири. 1879. С. 2, 97–98, 104.




9


_Барсуков._ Рукописи археогр. комиссии. 1882. № № 24, 31, 70, 72, 213, 227.




10


Том. Губ. Вед. 1874. №№ 46 и 47.




11


Новый Летописец, составлен. в царст. Михаила Феолор. Издан по списку кн. Оболенского. Мск., 1853.




12


Летоп. Сибирская кратка (Кунгурская). Изд. Зоста. 1880. С. 3.




13


Фальк Иоганн Петер (1725–1774 гг.) – шведский врач и естествоиспытатель. В 1763 году уехал в Россию. В 1768–1774 годах принял участие в экспедиции Санкт-Петербургской Академии наук по югу России и Сибири. Обширные материалы по географии, истории, этнографии и ботанике, собранные Фальком, были обработаны и опубликованы его соратником по экспедиции И.Г. Георги («Записки путешествия академика Фалька»). – _Прим._Издателя._




14


Легенда о чусовской родине Ермака и его принадлежности к роду Алениных, якобы записанная со слов самого атамана, приведена в Бузуновском списке Есиповской летописи. – _Прим._Издателя._




15


Сибир. Летопись: Список библиот. Тобол, дух. семин. (под № 1655). С. 1; некоторые выдержки этой летописи помещены в «Сибир. вест.» (1821. Ч. XIV. Кн. 5. С. 289–294 и др.), «Тобол, губ. вед.» (1858. № № 32, 33 и 41) и «Тобол, епар. вед.» (1882. № № 21-24; 1883. № № 3 и 8; 1884. № № 7.-9, 13).




16


Краткое показание... 1792. С. 3.




17


_Буцинский._ Заселение Сибири и быт перв. насельников. Хрк. 1889. С. 1-2. Буцинский П.Н. – историк, профессор Харьковского университета, автор ряда фундаментальных исследований по истории Сибири XVI–XVIII веков (в том числе «Заселение Сибири и быт ее первых насельников») – _Прим._Издателя._




18


_Фальк._ Запис. путешес. от С.-Петерб. до Томска. Т. VI. СПб. 1824.




19


_Пуцилло._ К вопросу кто был Ермак Тимофеев – покорит. Сибири // Русск. вест. 1881. Кн. XI. С. 281.




20


Летоп. Саввы Есипова. Изд. Небольсина. Гл. XXXV. С. 88.




21


Летоп. Саввы Есипова. Изд. Спасского. 1823. Гл. XXXIII.




22


Сибир. Летопись: Список библиот. Тобол, семин. С. 86, 88.




23


_Еписк._Мелетия._ Подлинное христианское имя покорителя Сибири Ермака Тимофеевича // Иркут. Епарх. вед. 1888. № 37. С. 393–396.




24


Крижанич Юрий (ок. 1617–1683 гг.) – хорватский ученый, общественный деятель, сторонник сплочения славянских народов вокруг России. В 1659 г. приехал в Москву, откуда царь Алексей Михайлович сослал его в Тобольск. В 1681 году написал «Повествование о Сибири, в котором находятся заметки об этой провинции и о берегах Ледовитого и Восточного океанов от порта Св. Михаила Архангела до Китая...». – _Прим._Издателя._




25


_Титов._ Сибирь в XVII в.: Сборник старин, русск. статей о Сибири. Изд. Г. Юдина. 1890. С. 164–165.




26


Витзен (Витсен) Николай – амстердамский бургомистр, предпринявший в 1664 году путешествие в Россию. В течение нескольких лет он собирал сведения по географии, истории и этнографии северных и восточных окраин России. В 1692 году Витзен издал в Амстердаме солидное сочинение «Северная и Восточная Татария».




27


Избранд Идее, приехавший в Москву из Германии по приглашению Петра I, возглавлял в 1692–1695 годах русское посольство в Китай. Путевые записки Идеса и его спутника Адама Бранда содержат подробные описания путешествия и разнообразные сведения по географии, этнографии, природе и истории азиатской России. – _Прим._Издателя._




28


Страленберг Филипп Иоганн (1676–1747 гг.) – шведский офицер, попавший в русский плен после Полтавской битвы. С 1711 по 1722 годы находился в Тобольске, собрал богатые материалы по истории, природе и географии Сибири. Возвратившись в Швецию, он написал объемистый труд (более 450 страниц), вышедший в 1730 году в Стокгольме под названием «Северо-Восточная Европа и Азия» и получивший огромную популярность на Западе. В России эта работа не издавалась. – _Прим._Издателя._




29


_Тыжнов._ Обзор иностран. известий о Сибири 2 половины XVI в. // Сибирск. сборник: Прилож. к «Восточ. обозрению». 1887. С. 135, 137; 1890. С. 44, 46 и 54. Из этих известий мы приводим только те, которые более сходны с сибирскими летописями и более поэтому вероятны; в числе же их есть и такие, которые не только не называют Ермака по имени, но не приписывают ему и завоевания Сибири. Таково, например, известие упомянутого в том же «Обзоре» Тыжнова, голландского географа Исаака Массы (1612 г.). Кроме того, в малоизвестной книге данцигского жителя Готарда Артхуса (1606 г.) есть статья «Повестное описание королевств Себерии, Самоедии и Тингоезии», где завоевание Сибири также обходится без Ермака, а приписывается людям из рода Аники, крестьянина по происхождению. Книгу Артхуса считают, впрочем, переводом труда того же Массы, хотя года издания их и не подтверждают этого. Затем живший в Тобольске в плену французский офицер Белькур (1770-1773), передавая в записках своих рассказ о завоевании Сибири, опровергает ошибки по этому предмету Вольтера и называет завоевателем Сибири уже никому неведомого яицкого казака Нечаева. _Пыпин._ Сибирь и исслед. ее // Вест. Европы. 1888. Кн. IV. С. 702-703, 705; Кн. V. С. 235.




30


Миллер Герхард Фридрих – российский историк немецкого происхождения, путешествовавший по Сибири в 30–40-х годах XVIII века. За огромный вклад в изучение Сибири Г.Ф. Миллера позднее называли «отцом сибирской истории». Им были собраны и опубликованы уникальные документы из архивов первых русских городов Сибири. – _Прим._Издателя._




31


_Миллер._ Описание Сибир. цар. 1750. Гл. И. § 22; Гл. III, §§ 64, 65, 68 и др.




32


_Пуцилло._ К вопросу кто был Ермак Тимофеев – покорит. Сибири // Русск. вест. 1881. Кн. XI. С. 277.




33


Фишер Иоганн Эберхард – российский историк немецкого происхождения, работал по специальной инструкции, составленной Миллером. Известен своей «Сибирской историей с самого открытия и завоевания сей земли российским оружием». – _Прим._Издателя._




34


_Фишер._ Сибир. история. 1774. Кн. I. Отд. 1. § 10.




35


Щербатов Михаил Михайлович (1733–1790 гг.) – князь, историк, экономист, публицист. Главный его труд – «История Российская от древнейших времен» в 7 томах. – _Прим._Издателя._




36


_Щербатов._ История российс. от древн. времен. 1789. Т. V. Ч. 3. Кн. XIII. С. 2.




37


Сибир. Летопись: Список библиот. Тобол, семин. С. 1 (обор).




38


Карамзин. История госуд. Российск. 1819. Т. IX. Гл. VI. С. 380.




39


Карамзин. История госуд. Российск. 1819. Т. IX. Гл. VI. Прим 644, 657, 670, 698 и др.




40


Ремезов Семен Ульянович (1660(?)–1715 гг.) – выдающийся русский историк, картограф, архитектор, живший в Тобольске. Создал знаменитый атлас – «Чертежную книгу Сибири». Автор капитального труда «История Сибири», куда им была включена неизвестная до того «Летопись Сибирская краткая Кунгурская». – _Прим._Издателя._




41


Карамзин. История госуд. Российск. 1819. Т. IX. Гл. VI. Прим 644.




42


_Небольсин._ Покор. Сибири. Гл. V. С. 65-66.




43


Словцов Петр Андреевич (1767–1843 гг.) – историк, сибирский краевед. Итогом его научной деятельности стал двухтомный труд «Историческое обозрение Сибири» – второе обобщающее произведение о Сибири после «Описания Сибирского царства» Г.Ф. Миллера.




44


_Словцов._ Истор. обоз. Сибири. 1886. Введ. к кн. I. С. 18-19.




45


Абрамов Николай Алексеевич (1812–1870 гг.) – сибирский краевед, автор более 100 публикаций по истории, этнографии, археологии и статистике Западной Сибири. – _Прим._Издателя._




46


_Абрамов._ Ермак – покор. Сибири // Тобол. губ. вед. 1866. № № 18-22; Чтен. в общ. ист. и древ. рос. 1867. Кн. IV. Отд. 5. С. 1-25.




47


_А._Ригельман._ История или повествование о донских казаках... 1778 года // Чтен. в общ. ист. и древн. российск. 1846. № № 3-4.




48


_Броневский._Истор._Дон._войска._I._С._60–61._




49


_Соловьев._ Истор. Рос. 1856. Т. VI. С. 424-432.




50


_Костомаров._ Рус. истор. в жизнеопис. 1873. Вып. 3.




51


_Щеглов._ Хронолог, переч. дан. истор. Сибири. 1883. С. 26-27.




52


_Андриевич._ Истор. Сибири. 1889. I. Гл. I. С. 8.заканчивается неверной данной (Р.М. 1891. № 3) на труд А. Быкова «Славяне и тевтоны».




53


А другие умалчивали даже и об этом имени: так, например, ученый историк И.Н. Болтин говорит, что «Сибирь завоевал казак с 1500 побродяг, в промысле разбойничества упражнявшихся». Примеч. на историю древн. и нынеш. России Г. Леклерка (1788. Т. И. С. 144).




54


Кое-что, имеющее некоторое отношение к 300-летию Сибири/Сибирь. 1882. № 49.




55


_Пуцилло._ К вопросу кто был Ермак Тимофеев – покорит. Сибири // Русск. вест. 1881. Кн. XI. С. 281–283.




56


_Пуцилло._ К вопросу кто был Ермак Тимофеев – покорит. Сибири // Русск. вест. 1881. Кн. XI. С. 276–277.




57


Еще об имени Ермак // Москов. вед. 1883. № 49.




58


_Никитский._ Заметка о происхожд. имени Ермак // Журн. Минист. народ, проев. 1882 (май). С. 135-138.




59


_Еписк._Мелетия._ Подлинное христианское имя покорителя Сибири.




60


_Буцинский._ Заселение Сибири и быт перв. насельников. Хрк. 1889. С. 12.




61


Сибирск. вестн. 1891. № 37. – Справка более ни о чем не говорит и заканчивается неверной данной (Р. М. 1981. № 3) на труд А. Быкова «Славяне и тевтоны».




62


Как, наприм., статьи «Догадка о прозвище Ермак» (Иркутск, епарх. ведомост. 1883. № 1) и «О прозвании Ермака Тимофеевича» (Казачий вест. 1883. № 19).




63


_Морошкин._ О фамильных именах у европейских народов // Журн. Минист. нар. просв. 1854. / X. lХХХ1V. Отд. 2. С. 129-131, 133, 137, 140 и др.




64


_Морошкин._ О личных именах у русских славян // Изв. Археолог. общ. 1863. Т. IV. Вып. 6. С. 518-520.




65


_П._Безсонов._ «Заметка» в приложении к книге «Песни, собран. П.Н. Рыбниковым». Ч. II. Мск., 1862. С. 534.




66


_Морошкин._ О личных именах у рус. славян // Изв. археолог, общ. 1863. Т. IV. Вып. 6. С. 521-522.




67


Морошкин. О личных именах у рус. славян // Изв. археолог. общ. 1863. Т. IV. Вып. 6. С. 525.




68


Карамзин. История госуд. Российск. 1819. Т. IX. С. 463.




69


Наприм., в «Кратком показании о воеводах...» (1792), откуда (С. 5, 6, 11, 32, 41, 48, 61, 66 и 78) выписаны упомянутые имена.




70


_Морошкин._ О личн. именах у рус. славян. С. 529.




71


_Забелин._ Русск. народ, его обычаи, обряды, предания, суеверия и поэзия. 1880. Ч. IV. С. 537–538.




72


_Миллер._ Гл. III. Вын. к § 3.




73


Сибирск. вестн. 1891. № 37. – Справка более ни о чем не говорит и заканчивается неверной данной (Р. М. 1981. № 3) на труд А. Быкова «Славяне и тевтоны».




74


_Никитский._ Заметка о происхожд. имени Ермак // Журн. Минист. народ, проев. 1882 (май). С. 135-138.




75


Броневский. Истор. Дон. войска. I. С. 60–61. – Нелишне заметить, что Ригельман – автор «Повествования о донских казаках», 1778 г. (А. Ригельман. История или повествование о донских казаках... 1778 года // Чтен. в общ. ист. и древн. российск. 1846. № № 3-4.), доискиваясь верных сведений о казацкой древности, останавливается на мнении Татищева о происхождении донских казаков от черкес, пришедших в южную Россию из Кабарды и смешавшихся здесь с украинцами, которые, удалившись из Польши, назвались татарским именем казаков, сообщенным ими и пришельцам. Далее, по сообщению «Повествования», они построили на Дону г. Черкасск и, укрепившись в нем, стали на стороне русских и вели нередко против татар и турок наступательные войны. Во главе таких удальцов стоял будто бы и наш Ермак Тимофеевич, бывший под царской опалою. Любопытно, что в краткой летописи донского войска, приложенной к «Донскому календарю на 1874 год», в списке донских атаманов под 1579–1584 гг. помещен и Ермак, хотя о том, когда и каким путем он попал в число донских казаков, летопись умалчивает. Такое известие летописи невольно наводит на нелюбимую донцами мысль, что в донских атаманах был другой Ермак, а отнюдь не покоритель Сибири, который в указанные годы, живя сначала у Строгановых, а затем выполняя свои подвиги на Туре, Тоболе и Иртыше, не мог быть одновременно и на Дону, оставаться же без атамана на целые годы донцы не могли.




76


Костомаров. Рус. истор. в жизнеопис. 1873. Вып. 3.




77


Списки населенных мест. Спб., 1866. Т. XIV. С. 207; 1871. Т. XXXI. С. 395; Т. LX. С. 175.




78


Списки населенных мест. Спб., 1868. Т. XL. С. 453; 1879. Т. XXVII. С. 205; 1862. Т. XXIV. С. 42, 68.




79


_Пинегин._ Казань в ее прошедш. и настоящем. Спб., 1890. II. С. 16.




80


_Завалишин._ Описание Западной Сибири. Мск., 1862. VIII. С. 332.




81


Новгородские писц. книги, издан, археогр. комиссией. Переписная оброч. книга дерев, пятины, около 1495 г. Т. I. Спб., 1859. Ш+П+906 е.; Т. 2. 1862. Н+890 с. – Книги эти, считаемые самыми древнейшими, были подробно описаны в ст. _КЛ._Неволина_ «О пятинах и погостах новгородских» (Запис. Имп. рус. геог. общ. 1853. Кн. VIII. Прил. VIII. С. 187–242).




82


Новгородские писц. книги, издан, археогр. комиссией. Переписная оброч. книга дерев, пятины, около 1495 г. Т. I. Спб., 1859. Ш+П+906 е.; Т. 2. 1862. Н+890 с. – Книги эти, считаемые самыми древнейшими, были подробно описаны в ст. _КЛ._Неволина_ «О пятинах и погостах новгородских» (Запис. Имп. рус. геог. общ. 1853. Кн. VIII. Прил. VIII. Т. II. С. 792.




83


Тобольск: Материалы для истории города XVII и XVIII ст. 1885. С. 51, 53, 54, 57, 58, 63, 76 и 90. – Почти то же самое показывают сотная, писцовая и переписная книги XVII ст. по Устюгу Великому; там в четырех случаях упомянуто имя «Ермолка» и в одном «Ермолайко»; Ермилов же и Ермаков не показано. (Устюг Великий: Матер, для истории города XVII и XVIII ст. 1883. С. 3, 130, 161, 291 и 150.




84


Тобольск: Материалы для истории города XVII и XVIII ст. 1885. С. 118, 120, 125, 129 и 130.




85


_Абрамов._ Опис. Березов. края // Тобол. губерн. вед. 1858. № 20. С. 375 и 376. – Нет упоминаний князя Ермила и в ранних сведениях об остяцких князьях, имеющихся, наприм., у Миллера (Ежемесяч. соч. 1764, гл. 6, § 34), Новикова (Древ. вивл. Ч. III под 7141 г.) и др.




86


_Забелин._ Русск. народ, его обычаи, обряды, предания, суеверия и поэзия. 1880. Ч. IV. С. 537–538.




87


Древние российск. стихотвор., собран. Киршею Даниловым. С. 122; Песни, собранные П.Н. Рыбниковым. Ч. II. С. 230-232 и др.




88


_Новиков._ Записки к сибир. истории служащ. // Др. рос. вивлиоф. 1788. Ч. III. С. 145.




89


_А._Дмитриев._ Архангелогород. летоп. под 1465 г. // Пермская старина. 1889. Вып. 1. С. 159, 164 и др.




90


Хотя в упомянутой уже нами «Заметке» Безсонова (П. Безсонов. «Заметка» в приложении к книге «Песни, собран. П.Н. Рыбниковым». Ч. II. МСК., 1862. С. 534.) слову «Ермолка» дано такое толкование: «Ермолай – Ермолка (шапка, шляпа, полагаем, что это от ермы и «шляпы земли греческой»)», но этим дело и кончается (С. LXXXV); в «Энциклопедических же словарях» (Даля и Толля) слово это истолковывается проще: «Ермолка, ермолочка – скуфья, скуфейка, легкая шапочка вплоть по голове, без околыша, или какой-либо прибавки; особенно того вида, как нашивали ее евреи (еломок)».




91


Карамзин. История госуд. Российск. 1819. Т. V. Прим. 401.




92


Наприм., Вельяминова-Зернова (Исследов. о касимов. царях), Хартахая (Истор. судьбы крымских татар), Савваитова (Опис. стар, царек, утварей), Шевырева (Истор. рус. слов) и др.




93


Карамзин. История госуд. Российск. 1819. Т.. IX. С. 458.




94


Пуцилло. К вопросу кто был Ермак Тимофеев – покорит. Сибири // Русск. вест. 1881. Кн. XI. С. 276–277.




95


_Иловайский._ Ермак и покорение Сибири // Рус. Вест. 1889 (сент.).




96


Летоп. Саввы Есипова. Изд. Небольсина. Гл. XXXV. C. 88.




97


_Миллер._ Гл. II. §§ 81 и 93; III. §§ 41, 49.




98


Продолж. Сибир. истор.: Гл. VIII, §§ 16-17 // Ежемесячн. сочинен. и извест. о учен, делах. 1764 (май). С. 398-400. – Да и вообще старинные синодики заключают в себе немало важнейшего для истории: синодик, наприм., свияжского Богородицкого монастыря содержит в себе даже список жертв опал за время Иоанна Грозного; в синодике вологодского Спасоприлуцкого монастыря записано 3750 человек, казненных за то же время, в том числе 52 лица княжеского рода. Происхождение таких списков объясняется тем, что Грозный, желая быть вместе и строгим, и милосердным, казнил опальных и в то же время раздавал милостыни, делал вклады в разные обители, чтобы молились о душах погибших, о которых и рассылались сведения по некоторым монастырям; в этих сведениях, заносившихся в синодики, кроме имен казненных, означались иногда даже места, бывшие театром казней, упоминались роды казней и проч. (Казанск. губ. вед. 1847. № № 2-3; Тетрадь, а в ней имена писаны опальных // Чтен. в общ. ист. и др. российск. 1859. № 3.




99


Наприм., Спасского (Сибирск. вест. Ч. I. Спб., 1824. С. 118), Небольсина (Покор. Сиб. 1849. С. 8), Абрамова (Журн. Мин. нар. проев. 1849. № 10) и др.




100


_Карамзин._ IX. Прим. 644; Соловьев. VI. Доп. С. XX.




101


_Миллер._ IV. Вын. под § 94.




102


_Буцинский._ V. С. 108 и 109.




103


Летоп. Саввы Есипова. Изд. Спасского. 1823. Гл. XXXIII.




104


До чего и поныне уродуются христианские имена в среде простонародья, можно заключать по недавнему отзыву нам одного священника Восточной Сибири; не только в общежитии, но даже при поднесении детей своих к причащению прихожане его нередко называют, например, имена Никтополиона – Почтальоном, Вениамина – Аминем, Палладия – Оладьей, Раисы – Ризой и т.п.




105


_Смирнов._ Истор. москов. славяно-греко-латин. академии. 1855. С. 3.




106


Буцинский. Заселение Сибири… С. 1–2




107


Пуцилло. С. 283.




108


_Морошкин._ С. 526 и 527.




109


Летоп. Саввы Есипова. Изд. Небольсина. 1823. Гл. XXXV. С. 88.




110


Крат. Сибир. лет. Изд. Зоста. 1880 С. 135.




111


По словам биографа архиепископа Герасима А.К. Недосекова, рукопись эта, принадлежащая библиотеке Тобольского кафедрального собора, писана полууставом; на нижних полях листов ее находится собственноручная красивая, полууставная же надпись преосвященного Герасима: «Сия книга, глаголемая алфавит, сибирского архиепископа Герасима 7153 г.» (Тобол, епарх. ведом. 1887. № № 19-20. С. 376–377).




112


_Еписк._Мелетия._ Подлинное христианское имя покорителя Сибири Ермака Тимофеевича // Иркут. Епарх. вед. 1888. № 37. С. 393–396.




113


Сибир. Летопись: Список библиот. Тобол, дух. семин. (под № 1655). С. 1; некоторые выдержки этой летописи помещены в «Сибир. вест.» (1821. Ч. XIV. Кн. 5. С. 86, 88.




114


Томск. губ. вед., 1874. №№ 46 и 47; _Пуцилло._ К вопросу кто был Ермак Тимофеев – покорит. Сибири // Русск. вест. 1881. Кн. XI. С. 277.




115


Сибир. Летопись: Список библиот. Тобол, дух. семин. (под № 1655). С. 1; некоторые выдержки этой летописи помещены в «Сибир. вест.» (1821. Ч. XIV. Кн. 5. С. 289–294 и др.), «Тобол, губ. вед.» (1858. № № 32, 33 и 41) и «Тобол, епар. вед.» (1882. № № 21-24; 1883. № № 3 и 8; 1884. № № 7.-9, 13). А _также:_ Устюг Великий: Матер, для ист. города XVII и XVIII ст. 1883. С. 100-102, 105, 150, 161 и др.




116


Волжский атаман Иван Кольцо – ближайший помощник Ермака. Широко распространенная народная традиция, приписывающая ему роль главы казачьего посольства в Москве, является, очевидно, ошибочной. Весть о победах дружины Ермака до Ивана Грозного донесли казацкие атаманы Иван Александров по прозвищу Черкас и Савва Сазонов по прозвищу Волдыря. Иван Кольцо был вероломно убит бывшим визирем Кучума Карачой, пригласившим его с 40 казаками для переговоров о заключении союза против Кучума. _–_Прим._Издателя._




117


Обский городок (он же Мансуровский по Г.Ф. Миллеру – старый городок, или Руш-Ваш – «Русский городок» по-хантыйски) находился на правом берегу Оби, напротив среднего устья Иртыша. Его остатки осмотрел Г.Ф. Миллер, отметивший, что они почти незаметны на поверхности. Мнения историков по поводу судьбы Обского городка расходятся. Традиционно, начиная с Г.Ф. Миллера, принято считать, что после первой зимовки Мансуров со всем своим отрядом покинул городок и вернулся на Русь северным собским путем. Однако охранная грамота, выданная царем Федором Ивановичем ляпинскому князю Лугую в августе 1586 года, согласно которой воеводам нового городка на Оби запрещалось «...дани на не и на его городках имати», свидетельствует о существовании этого городка после зимы 1585 –1586 гг. Вероятнее всего, Мансуров оставил в городке часть своего отряда, так как царский указ 1593 года предписывал перевести гарнизон Обского городка в строящийся новый город Сургут, а сам городок разобрать и сжечь, дабы он не достался враждебно настроенным аборигенам. Последнее было обязательным требованием в подобных ситуациях, строго соблюдавшимся в первые годы русской колонизации Сибири. Подобная участь постигла, например, Лозьвинский городок в 1598 году и, вероятно, укрепления Ермаковского острога после того, как остатки его отряда ушли на Русь (местонахождение укрепленного лагеря дружины точно неизвестно, но имеются основания считать, что он находился на Карачинском острове близ устья Тобола). _–_Прим._Издателя._




118


Лозьвинский город, или Лозва, основанный в 1589 году воеводой Иваном Григорьевичем Нагим в устье р. Ивдель при ее впадении в Лозьву, сыграл важную роль в колонизации Западной Сибири. Он имел огромное стратегическое значение, так как располагался в начале водного пути в Сибирь, у восточных склонов Урала (Лозьва–Тавда–Тобол–Иртыш–Обь). Через него проходили русские отряды для строительства новых городов, на Лозьвинской верфи строились суда. Площадь городка (с острогом?) достигала 10 гектаров. Вероятно, небольшой гарнизон располагался, собственно, в крепости, а сезонные караваны с грузами для первых русских городов в Сибири – в острожной части. В зимнее время здесь скапливалось большое количество людей и подвод, а по весне караваны продолжали свой путь уже на судах. В 1595 году городок должен был принять 2554 подводы и около трех тысяч людей. В 1598 году в связи с открытием новой, более короткой и удобной Бабиновской дороги по реке Туре, гарнизон во главе с воеводой Иваном Траханиотовым был переведен царским указом в строящийся город Верхотурье. «Городовое строение» (разнообразные бревенчатые укрепления, избы и амбары) было разобрано и сплавлено вниз по Лозьве и Тавде в Пелымский городок и использовалось для ремонта последнего. Остатки Лозьвинского городка были сожжены «за ненадобностью». _–_Прим._Издателя._




119


Русский город Пелым был основан в 1593 году воеводами Н. Траханиотовым и П. Горчаковым, возглавившими поход против Пелымского княжества. Вогульский князек Аблегирим со своим войском был разбит, а недалеко от его резиденции, на невысоком мысу при впадении р. Пелым, в Тавду был заложен городок. Вероятно, первоначально он был наспех обнесен острожной (тыновой) стеной, а позднее перестроен: появились рубленые стены – городни, башни, церковь и т.д. Возникший рядом с городком посад был также укреплен острожной стеной и башнями. Сохранился оригинальный план Пелыма, выполненный знаменитым тобольским историком, картографом и зодчим Семеном Ремезовым в конце XVII века. На нем город показан как бы с высоты птичьего полета, а сами строения даны в аксонометрии.

Город являлся военно-административным центром Пелымского уезда, местом сбора ясака с местного населения и перевалочным пунктом на пути в Сибирь. Население городка было представлено, в основном, служилыми людьми: подъячими, целовальниками, стрельцами, ямщиками, приказчиками. Имелись частные и государственные торговые лавки. Занятия жителей – добыча пушнины, разведение домашнего скота, охота, рыболовство, выделка кож, торговля и земледелие.

Начиная с 1598 года, в связи с переносом пути в Сибирь с Тавды на Туру, значение города упало. В 1780 году Пелымский уезд был упразднен, и город превратился в село. _–_Прим._Издателя._




120


_Костомаров._ Начало единодерж. в Древн. Руси: Истор. моногр. и исследования. Спб., 1872. Т. XII. С. 31-32.




121


_Дитятин._ Устройство и управление городов России. Спб., 1875. Т. 1. С. 111-114.




122


Вывод – крепостное сооружение, выступающее наружу, за линию основной стены. Кружало – опорная дуга из досок, по которой выкладывался каменный или кирпичный свод. Облом (облам) – нависающий выступ сруба в верхней части городской стены или башни, устраивавшийся для ведения т.н. «подошвенного боя», т.е. обстрела осаждающего неприятеля из щелей и бойниц вблизи крепости, у «подошвы». _–_Прим._Издателя._




123


_Костомаров._ Очерки жиз. и нрав, великор. народа. 1887. Т. XIX. С. 8-12.




124


Дополн. к акт. истор. Т. 1. С. 171.




125


Городня – элемент деревянных крепостей XV–XVII веков, звено внешней городской стены. Часто городки представляли собой линию из примыкающих друг к другу срубов. Иногда такие срубы использовались как жилые помещения, перекрытые сверху бревенчатым накатом с полом («заборалом»). _–_Прим._Издателя._




126


Острог – первоначальное значение слова – частокол из заостренных вверху бревен, которым окружалась усадьба (поселение). Позднее название было перенесено и на самое поселение, укрепленное таким образом. Первые русские крепости в Сибири, как правило, окружались сначала острожной стеной, которая впоследствии заменялась более солидной «рубленой» стеной из горизонтально лежащих бревен или из срубов. Наличие «рубленой» стены – один из важнейших признаков русских городов XV–XVIII веков. Другой признак – присутствие церкви. Появление церкви в остроге было первым шагом к получению им статуса города. Поселения с острожными стенами, укрепленными несколькими башнями, именовались сначала острогами, а иногда, несмотря на отсутствие собственно городовых (из городней) стен, городами (Туринск, Березов, Сургут).

Острогами называли также посады, примыкавшие к городской (кремлевской) стене и укрепленные острожным тыном и рвом. Такие поселения в XV–XVII веках называли «город с острогом» (например, Тюмень). _–_Прим._Издателя._




127


Дитятин. I 108.




128


Дитятин. I 120, 130.




129


_Словцов._ Истор. обоз. Сибири. Спб., 1838. I. С. 189.




130


_Небольсин._ Покорение Сибири. Спб., 1849. С. 111-112.




131


_Серафимович_(Шашков)._ Очерки нрав, старин. Сибири // Отеч. зап. 1867. X. С. 697.




132


_Миллер._ Опис. Сибир. царства. 1750. Гл. Ш. §§ 35, 75; IV. §§ 2, 8.




133


_Миллер._ Ежемесяч. соч. 1764. С. 5.




134


_Буцинский._ Заселение Сибири... 1889. 86.




135


_Миллер._ Ежем. сочин. С. 395; _Буцинский._ С. 163.




136


_Миллер._ V. Грамота, пом. в выноске под § 20.




137


_Миллер._ IV. §§ 54-56.




138


Миллер. V. § 45. Речь идет о кодском князе Онже Юрьеве, племяннике «князя болшова» Кодского княжества Алача. В 1593 году Онжа и его двоюродный брат Игичей Алачев возглавили отряд кодских остяков и вместе с березовскими служилыми людьми воевали против обдорских князей. За заслуги перед Русским государством в 1594 году царь Федор Иоаннович «пожаловал» братьев «волостью Васпалукук да волостью Колпукулук со всеми угодьи и ясаком». После томского похода Онжа Юрьев начал борьбу с Игичеем за верховную власть в Кодеком княжестве. Он отправился в Москву с челобитной на имя царя, в которой добивался возвращения ему из березовской казны изъятого ранее идола «Палтыш-болвана» (вероятно, искаженное имя Калтась, верховной богини обских угров). В 1606 году он вернулся на родину с грамотой, в которой царь Василий Шуйский жаловал его «в Котцкой земле княженьем» и велел березовскому воеводе вернуть князю языческую святыню. В 1607 году Онжа принял участие в антирусском восстании сосьвинс-коляпинских и обдорских остяков, но затем решил предать своих соратников: помог березовским служилым людям захватить в плен руководителей восстания – князей Василия Обдорского и Шатрова Лугуева. Прощенный за новые заслуги перед Москвой, Онжа некоторое время правил Кодским княжеством, но в конце концов уступил верховную власть племяннику Михаилу Игичееву, удалившись в «родовое поместье», городок Нангакар. _–_Прим._Издателя._




139


_Миллер._ IV. Выноска под § 94.




140


Крат. Сиб. лет. (Кунгур.). С. 121.




141


Буцинский. IV. С. 84, 86-87.




142


Сибирский вест. 1821. Ч. 14. С. 289-294; Словцов. I. 118-119.




143


Буцинский. VI. С. 149-150.




144


Пермская старина: Сборник А. Дмитриева. 1889. Вып. 1. С. 130.




145


Буцинский. II C. 20.




146


Буцинский. VIII. С. 292.




147


«Свинья» – слиток свинца. _–_Прим._Издателя._




148


Костомаров. С. 19-20.




149


Небольсин. IX. 117.




150


Грамота эта, очевидно, представляющая уже не первый список с подлинника, хранящаяся у томского старожила П.А. Пушкарева, была напечатана в «Сибирской газете» (1884. № 8. С. 206-207).




151


Епанча, вероятнее всего, был татарским князем, так как источники XVII века упоминают туринских татар, но не остяков (ханты). В формировании этнической группы туринских татар, очевидно, приняли участие и аборигены края – южные манси, что подтверждается данными археологии и топонимики. _–_Прим._Издателя._




152


Буцинский. III. 63.




153


Там же. II. 19.




154


Сибир. Газ. 1884. № 8.




155


_Костомаров._ IX. С. 95-96. – Одежды воевод составляли: верхнюю, или накидную – опашень, охабень, однорядка, ферезея, епанча и шуба. Опашень была летняя одежда, однорядка – осенняя и весенняя. Они были широкие, длинною до пят, с длинными рукавами, застегивались пуговицами и делались большею частью из сукна. Епанчи и шубы покрывались сукном и шелковыми тканями: первые делались без рукавов и без прорех для рук, накидывались на плечи и расстегивались пуговицами или завязывались завязками, и подбивались мехами. При этих одеждах употреблялись высокие шапки, означавшие знатность породы и сана, из дорогих мехов, которые были кверху шире, а книзу уже пояса; привешивались и шпаги, причем все знатные и вообще служилые привешивали шпаги и выходили из домов не иначе, как с палкой или тростью, которая обделывалась точеным набалдашником. _(Там_же._ С. 93-94, 98, 100 и др.).




156


_Забелин._ Русск. народ, его обычаи, обряды, предания, суеверия и поэзия. 1880. Ч. I. С. 568.




157


Шерть, «рота крепкая» – клятва, присяга на верность государю. _–_Прим._Издателя._




158


Воеводы КНЯЗЬЯ Семен Федорович Курбский (а не Курский), Петр Ушатый и Василий Иванович Гаврилов (он же Бражник Заболоцкий) – возглавляли зимний поход московской рати «в Югорскую землю, на Куду и на гогуличи (вогуличей)» в 1499 году. В походе принимали участие вычегжане, вымичи и сысоличи (жители рек Вычегды, Выми и Сысолы, коми-зыряне) во главе с вымскими князьями Петром и Федором Васильевичами. Плененные обско-угорские князья присягнули на верность московскому государю, после чего Василий III (а возможно, и его отец Иван III) присвоил себе титул князя Обдорского и Кондинского (точнее – Кодского). _–_Прим._Издателя._




159


Небольсин. 19.




160


Словцов. I. XX.




161


Соб. Госуд. грам. и договор. Т. II, IV. № № 145 и 197.




162


_Соловьев._ История Рос. V. С. 94-95.




163


Сибир. летоп. (Кунгур.). С. 73.




164


Карамзин Н. история государства Российского. XI Прим. 5; Костомаров. XIX. С. 277–278. – Насылка по ветру состояла в том, что лихой колдун, знавший искусство возбуждать ветры и направлять их куда угодно, своими заговорами производил ветер, потом бросал по ветру пыль и примолвлял, чтоб так понесло пыль на такого-то человека, чтоб его корчило, мяло, раздувало, сушило и пр.; выбранный же из-под ног след замазывали в печи, и оттого иссыхал тот, из-под чьей ноги взят был след. (Там же).




165


Речь идет о ближайшем соратнике Ивана Грозного, князе Андрее Михайловиче Курбском, который в 1564 году, опасаясь царской опалы и казни, бежал к польскому королю Сигизмунду Августу. Сочинения А. Курбского, в том числе его знаменитые обличительные послания Ивану Грозному, дошли до нас в списках конца XVIII века и более поздних. _–_Прим._Издателя_




166


Сказн. Курбск. Т. 1. С. 133; _Сахаров._ Сказан, русск. нар. I. Кн. II. С. 7.




167


Камень этот, отобранный у Ишкени основателем Томска Писемским, хранился сначала в Тобольске скрытым в казенный погреб, а затем по грамоте царя Шуйского от 17 августа 1610 г. воеводами Волынским и Новосильцевым отправлен был в Москву. Подробности в моей «Заметке о волшебном камне» (Сиб. вест. 1890. № 18).




168


_Спасский._ Сибир. вести. 1819. Т. III. Ч. VI. С. 102.




169


Забелин. Русск. народ, его обычаи, обряды, предания, суеверия и поэзия. 1880. Ч. I. С. 571.




170


_Миллер._ Сиб. Ист. С. 326-327.




171


Из дел Сибирского приказа, сохранившихся в московском архиве министерства юстиции, видно, что в 1594 году, т.е. чрез семь лет по основании Тюмени и со времени основания Березова, сибирскими делами заведывали дьяки Щелкаловы, игравшие при Федоре Ивановиче большую роль, а с 1596 года, т.е. со времени основания Нарыма и других последующих городов, сибирские дела приказаны были дьяку Ивану Вахрамееву, имевшему под своим ведением особую четь, называвшуюся по его имени; в актах же, изданных археографическою комиссией, Сибирский приказ упоминается в августе 1614 г. в челобитной Беляницы Зюзина (А.А. Эксп. Т. III. № 42), хотя в то время сибирскими делами заведовал еще Приказ Казанского дворца, имевший особый Сибирский стол, как видно из неизданных документов, и только в 1637 г. приказ Сибирский является самостоятельным, в документах которого встречаются указания на существование при нем особого учреждения государевой «Купецкой Палаты», называвшейся еще «Казенной Соболиной Палатою», главными деятелями ее были купчины гостиной и суконной сотен. (Вопрос о приказе купецких дел // Ж. Мин. нар. прос. 1889 (февр.). С. 247–248; 1889 (март). С. 182.




172


_Фишер._ Сиб. Ист. 1774. Кн. 1. от. 4, § 7 и II, §§ 12 и 13.




173


Небольсин. IX, 118.




174


_Забелин._ Русск. народ, его обычаи, обряды, предания, суеверия и поэзия. 1880. Ч. I. С. 567 и 568.




175


Абалак (Абалацкое озеро) находится в 18 километрах выше по Иртышу от Тобольска. В 1637 году здесь, недалеко от погоста с церковью Спаса Преображения была срублена Знаменская церковь. В конце XVIII века в Абалакском погосте возник мужской монастырь. _–_Прим._Издателя_




176


Письменный казацкий голова Василий Поярков с отрядом в 150 казаков был послан летом 1643 года якутским воеводой Иваном Головиным на Амур. Ценой больших лишений и людских потерь Поярков достиг Охотского моря. Через три зимы, весной 1646 года, пройдя около 7,5 тысячи километров, Поярков с остатками отряда вернулся в Якутск. Год спустя по его следам на завоевание Приамурья отправился Ерофей Хабаров. Якутский острог был основан не в 1641, а в 1632 году группой казаков из 10 человек во главе с Василием Бугром, отправившихся на Лену из Енисейска. _–_Прим._Издателя_




177


Новый кремль Тобольска с рублеными стенами был отстроен в 1644 году. Его площадь увеличилась, а на линии крепостной стены было сооружено девять башен. _–_Прим._Издателя_




178


Правильно «Курдюмку». Небольшая речка, впадающая в Иртыш в подгорной части Тобольска. Отделяла Троицкий мыс с кремлем от нижнего посада. _–_Прим._Издателя_




179


В 1672–1674 годах крупная экспедиция (более 500 человек) под руководством думного боярина и воеводы Якова Хитрово работала на Исети и ее притоках, Миассе, Нице, Нейве и Чусовой. Поиски серебряной руды не увенчались успехом. Временный острог, сооруженный где-то в верховьях Исети, по завершении экспедиции был уничтожен. _–_Прим._Издателя_




180


Спафарий (Милеску) Николай Гаврилович (1636–1708 гг.) – ученый, государственный деятель. По происхождению грек, родом из Молдавии, где занимал пост великого спафария – командующего наемными войсками. Спасаясь от преследования молдавского господаря после неудачного дворцового переворота, в 1671 году бежал в Россию, где был принят на службу в Посольский приказ в качестве переводчика (знал несколько языков). В 1675 году во главе русского посольства отправился в Китай. Его путешествие в Китай и обратно длилось три года. Создал двухтомный труд «Описание первыя части вселенныя, именуемой Азии...». Первый том был посвящен описанию пути от Тобольска до китайской границы. В труде Спафария имеется множество ценных топографических сведений, данные о начальной истории русских городов Сибири. В тексте «Сибирского летописца» путаница: Спафарий прибыл в Тобольск в 1675 году не из Китая, а из Москвы по пути в Китай. _–_Прим._Издателя_




181


«Осмина медная и четверик» – мерные емкости государственного стандарта для сыпучих товаров. Были присланы из Москвы в качестве образцов для унификации торговых мер в Тобольской губернии. _–_Прим._Издателя_




182


Слобода Царева городища (острог) была основана в 1663 году и находилась на месте современного Кургана. _–_Прим._Издателя_




183


Здесь должен быть пропуск.




184


Ялуторовский острог (слобода) и Суерский острог (слобода) были основаны на Тоболе в 50-х годах XVII века. _–_Прим._Издателя_




185


Уткинская слобода (острог) находилась на реке Утка, левом притоке реки Чусовой, где проходил один из путей в Сибирь. Основана в 1651 году. Все военные, торговые и научные экспедиции, отправлявшиеся в середине XVII и XVIII веках за Урал из Соликамска, проходили через Уткинскую слободу, затем волоком через Урал добирались до реки Нейвы, притока Туры. _–_Прим._Издателя_




186


Чумляцкая слобода была основана в 1684 году, находилась на территории современной Курганской области. _–_Прим._Издателя_




187


«Мягкая рухлядь» – пушнина. _–_Прим._Издателя_




188


Аманаты – заложники из знатных, чаще княжеских родов коренного населения Сибири. В конце XVII и XVIII веках практиковался захват аманатов как гарантов покорности их соплеменников и выплаты ясака (дани в государеву казну). Заложники содержались в острогах в течение необходимого времени, затем их отпускали. _–_Прим._Издателя_




189


Неточность: в 1714 году иеромонах Феодор (он же Филофей Лещинский) предпринял экспедицию на Нижнюю Обь для крещения остяков. _–_Прим._Издателя_




190


При составлении, например, статей: «Встреча в Тобольске в старину вновь прибывших преосвященных» (Чтения в общ. истор. и древн. Российск. 1864. № 3. С. 52-61), «Заметки к церемониалу погребения тобольского архиепископа Варлаама I» (Тоб. губ. вед. 1871. № № 20, 21) и др.




191


По другим сведениям Благовещенская церковь заложена в 1735 году выходцами из Устюга, освящена же, как и показывается в летописи далее, в 1748 г. (Тоб. епархия. 1892. Ч. II. Вып. 4. С. 10).




192


Едва ли это верно: по «Списку воеводам и... архиереям» Ст. Мамеева, прибытие В.А. Мятлева в Тобольск показывается 28 февраля 1754 года. (Календ. Тоб. губ. на 1890 год. С. 48).




193


По «Описанию церквей и монастырей Тоб. епархии» (Тобол, епархия. Ч. II. Вып. 4. С. 10) церковь эта показывается построенной в 1744 г.




194


По тем же сведениям «Сретенская (Пятницкая) церковь построена в 1754 г.» (Тоб. епархия. С. 10).




195


Эта запись исправляет неверность упомянутого выше (смотри выше сноску 191) «Списка», где на стр. 58-й отбытие из Тобольска Сильвестра показано 6 дек.




196


По тому же «Списку» время прибытия Соймонова показано 21 сентября 1757 г. (С. 48 и 49).




197


По тем же сведениям «Сретенская (Пятницкая) церковь построена в 1754 г.» (Тоб. епархия. С. 10).




198


По «Описанию церквей и монастырей Тоб. епархии» (Тобол, епархия. Ч. II. Вып. 4. С. 10) церковь эта показывается построенной в 1744 г.




199


По тем же сведениям «Сретенская (Пятницкая) церковь построена в 1754 г.» (Тоб. епархия. С. 10).




200


Едва ли верно и это: Соймонов, по сенатским сведениям, уволен от должности 30 января 1762 года.




201


Новое сведение, исправляющее неточность «Списка воеводам и... губернаторам» о прибытии Чичерина в конце ноября. (Кал. Тоб. губ. на 1890 г. С. 49).




202


По другим сведениям Благовещенская церковь заложена в 1735 году выходцами из Устюга, освящена же, как и показывается в летописи далее, в 1748 г. (Тоб. епархия. 1892. Ч. II. Вып. 4. С. 10).




203


По «Описанию церквей и монастырей Тоб. епархии» (С. 9) построена в 1763 году.




204


В постройке этой церкви принимал особенное участие губернатор Д.И. Чичерин.




205


Лещадь – каменные плиты или тонкий квадратный кирпич. _–_Прим._Издателя_




206


Речь идет о протоке Оби Утоплой, расположенной у подножия урочища Барсова гора близ Сургута. По хантыйскому преданию в протоке когда-то утонул остяцкий князь. _–_Прим._Издателя_




207


Лядунка – сумка для патронов, пуль, надевавшаяся через плечо. _–_Прим._Издателя_




208


Пищаль затинная – ручное огнестрельное орудие малого калибра (до 50 мм). Длина достигала 1,5 м. В XV–XVII веках такие орудия отливались, как правило, из меди или бронзы и были на вооружении у казаков и стрельцов. Служили для прицельной стрельбы свинцовыми или железными коваными ядрами. _–_Прим._Издателя_




209


Кошка – ременная плеть с несколькими хвостами. _–_Прим._Издателя_




210


Порта Оттоманская – официальное название Османской турецкой империи, употреблявшееся в XVIII веке. Название появилось в результате перевода на французский язык выражения «паша капысы» – канцелярия паши, дверь паши. _–_Прим._Издателя_




211


«Прещение» – запрет. _–_Прим._Издателя_




212


Сатыгинская волость находилась в среднем течении реки Конды, левого притока Иртыша. Селение Сатыга, названное по имени легендарного мансийского князя начала XVIII века Сатыги, располагалось на северном берегу одноименного тумана – проточного озера. _–_Прим._Издателя_




213


В «Заметках о собственных именах в великорусских былинах» А. Соболевского сказано, что имя Кощей, как известно, из «Слова о полку Игореве» и летописей, в XII веке считалось за имя нарицательное, а позже означало «раб»; за собственное имя оно встречено в одном документе 1459 г.; имя же Тугарин не было редким в употреблении, как имя собственное в XVI–XVII вв. – Жив. старина. Вып. II. 1890. С. 105.




214


_Костомаров._ XXI. С. 266, 267.




215


_Витевский._ Клады и кладоискание на Руси // Извест. общ. арх. ист. и этногр. при Казанском университете. Т. XI: Вып. 5. 1893. С. 411.




216


_Забелин._ Истор. русск. жизни. Ч. II. 1879. С. 377, 513. Прим. 181.




217


Исхичивать – грабить, воровать (устарев.). _–_Прим._Издателя_




218


_Витевский._ Клады и кладоискание на Руси. С. 414-416.




219


Труды Орловск. учен, архивн. Комиссии. 1889. С. 10-11.




220


Упомянутая статья Н.Я. Аристова. С. 718.




221


Власяница – грубая шерстяная одежда монаха, отшельника. _–_Прим._Издателя_




222


_Витевский._ Клады и кладоискание на Руси. С. 412.




223


_Карамзин._ История государ. Российского. Т. VIII. Прим. 153. По другому известию, подобный же клад («сребра древних рублев новгородских литых 170, а полтин 44») найден был ранее, в 1524 году, в земле при поновлении новгородской Пятницкой церкви; чрез четыре года (в 1528 г.) летописец прибавил к этому известию такую подробность: «28 октября, в час обедни, в церкви Пятницы опустился помост у левого крылоса, где прежде нашли клад; народ бросился из церкви, и множество людей задавили, 80 женщин и 4 мужчин...» (_Карамзин._ VII. Прим. 383).




224


_Соловьев._ История России. Т. XV. С. 138-139. Т. XIV. С. 283-284.




225


О кладах Восточной Сибири в свое время печатались статьи в «Северной Пчеле», 1857 г. (_Н.С._Щукин._ Клады Восточной Сибири // № 222), «Записках Сибирского отдела Имп. Русск. геогр. общ.» 1864 г. (77. _Кельберг._ Клады за Байкалом // Кн. 7. С. 89-91) и «Живописи. Обозрении» 1874 г. (Клады в Восточной Сибири // № 22. С. 342–344); о кладах же Западной Сибири, если не считать найденной по смерти известного по разнородным сочинениям о Сибири С.И. Гуляева в рукописи любопытной статьи «Бугровщики», остающейся неизвестно почему до сего времени ненапечатанной, мы подобных трудов не знаем.




226


История о Сибири // Сибирь в XVII веке: Сборник старинн. русских статей. Изд. Г. Юдина. 1890. С. 191.




227


Гмелин Иоганн Георг (1709–1755 гг.) – немецкий натуралист. В 1727 году Гмелин был приглашен в Россию, где он сначала составлял каталог минералов в Кунсткамере, затем (в 1730 г.) был принят на службу в Академию Наук в качестве адъюнкта натуральной истории. С 1733 по 1743 гг. Гмелин работал вместе с Г.Ф. Миллером в составе второй Камчатской экспедиции. В 1751 – 1752 годах он издал на немецком языке описание своего путешествия в нескольких томах, основанное на путевых записках. Описание содержит подробную характеристику природы Сибири, особенностей быта коренных народов края и русских переселенцев. _–_Прим._Издателя_




228


Паллас Петр Симон (1741 –1811) – немецкий естествоиспытатель, географ, с 1767 года работавший в России по приглашению Екатерины II. В 1768–1774 годах Паллас возглавлял академическую комплексную экспедицию по Центральной России, Уралу, Сибири и Забайкалью. В результате этой экспедиции появились два знаменитых труда Палласа: «Русско-азиатская зоография» и пятитомное «Путешествие по разным провинциям Российского государства». _–_Прим._Издателя_




229


Георги Иоганн Готлиб (1729–1802 гг.) – немецкий натуралист, участвовавший в 1770–1772 годах в академической экспедиции под руководством И.П. Фалька. С 1772 по 1773 годы работал в Сибири в составе экспедиции П.С. Палласа. В 1776–1788 годах вышел в свет его монографический труд «Описание всех обитающих в Российском государстве народов, их житейских обрядов, обыкновений, одежд, жилищ, упражнений, забав, вероисповеданий и других достопримечательностей». В монографии содержалось более 100 рисунков этнографического характера. Он же привел в порядок и опубликовал посмертное издание путевых записок И.П. Фалька. _–_Прим._Издателя_




230


Мессершмидт Даниил Готлиб (1685–1735 гг.) – знаменитый немецкий натуралист и географ. В 1720–1727 годах по заданию Петра I возглавлял сибирскую академическую экспедицию. Его десятитомный труд «Обозрение Сибири, или Три таблицы простых царств природы», содержавший самые разнообразные материалы по истории, географии, этнографии, флоре и фауне Сибири, остался неизданным, но рукопись представляет научную ценность и сегодня. _–_Прим._Издателя_




231


«Бугровщики» – грабители курганов («бугров»). _–_Прим._Издателя_




232


Материалы по археологии России. № 3; Сибирские древности. 1888. Т. I. Вып. 1. Прилож. С. 10, 19.




233


Ежемесячн. сочин. и изв. о учен, делах. 1764, март. С. 220.




234


Сибирск. вест. 1818. Ч. 2. С. 28.




235


_Костров._ Юридические обычаи крестьян-старожилов Томск, губ. 1876. С. 42.




236


_Словцов._ Истор. обозр. Сибири. I. 1886. С. 304.




237


Записки Зап.-сибир. отд. Русск. Геогр. общ. Кн. VII. 1885. С. 10-11. Вообще народная фантазия присваивает князю Гагарину владение огромными богатствами, о которых, между прочим, поется в одной из былевых песен, записанной в Камышловском уезде А. Я. Кокосовым (Чтен. в общ. истор. и древн. Кн. 3. 1877. С. 104-105).




238


Материалы по археол. России. С. 18, 10 и 12.




239


_Словцов._ I. С. 304.




240


Извест. Археолог, общ. 1861. Т. II. Вып. 4. С. 225.




241


Тоб. губ. вед. 1892. № № 37, 42; Сиб. Лист. 1892. № 80.




242


История о Сибири // Сибирь в XVII веке: Сборник старинн. русских статей. Изд. Г. Юдина. 1890. С. 190–191.




243


Известия Археолог, общ. Т. V. Вып. I. 1865. С. 38-40.




244


_И._Тыжнов._ Обзор иностран. известий о Сибири XVI в. // Сибир. Сбор. 1887. С. 116. – Автор предполагает, что этот рассказ касается неудачно окончившихся в 1672–1674 гг. разведок руды в Сибири посланным из Москвы думным дворянином Яковом Тим. Хитрово.




245


История о Сибири // Сибирь в XVII веке: Сборник старинн. русских статей. Изд. Г. Юдина. 1890. С. 190-191, 193-194. Известный Спасский, помещая в свое время эту «историю» в «Сиб. вестн.», отнесся к рассказу Крижанича скептически. По его словам, в отыскании древних сибирских могил (курганов) кладоискатели не могли встречать затруднений, так как на некоторых могилах находились высокие насыпи, на других были поставлены огромные камни, или наложены груды камней, на многих же росли деревья и кустарники, хотя последние могилы находились часто в бесплодных пустынях, не производивших ничего, кроме сухой солонечной травы. «Но в отличении богатых могил от бедных, гробокопатели имели особенный навык и искусство... Вообще заметно... что сочинитель верил чистосердечно чародейству...». – Сиб. вестн. 1822. Кн. 3. С. 55-56.




246


Полн. Собр. Зак. VI, № 3738.




247


_Костров._ Юридические обычаи... С. 42.




248


Полн. собр. зак. XVI. № 12199.




249


Полн. собр. зак. XXI. № 15447.




250


Полн. собр. зак. XXVII. № 20958.




251


См. ст. 269.




252


См. ст. 398.




253


Чудь – изначально этноним, название одного из «вымерших» западно-финских племен. Упоминается в Начальной летописи как одно из племен, обитавших по соседству со словенами в IX веке. Позднее, в XXI вв. оно было ассимилировано славянским населением наряду с другими финноязычными племенами – мещерой, муромой, а само название «чудь» приобрело легендарный характер. В фольклоре северорусского населения, коми-зырян, коми-пермяков и саамов чудь, или чудь «белоглазая» (со светлыми глазами) выступает в качестве аборигенов края.

Семантика самого термина осмысливается коми как «пугивый, боязливый» (ср. с русским «чудить» (чудак), т.е., совершать странные, непонятные поступки), что объясняется наиболее распространенными сюжетами преданий о чуди-язычниках, которые не желая принимать христианство, подрубали столбы своих землянок и все погибали, либо после недолгого сопротивления пришельцам убегали на север или за Урал. Гораздо реже встречаются предания о воинственной чуди, сражавшейся с пришельцами или между собой. Чаще всего языческая чудь ассоциируется у русских и коми-зырян с дохристианским населением края. С чудью связываются археологические объекты Х–ХV вв. (городища и могильники) в Коми крае. Встречаются предания о чуди-разбойниках, оставивших заговоренные клады. Такие клады встречаются якобы около «чудских ям» (следы старых землянок, могильные ямы).

С переселением коми-зырян, коми-пермяков и северорусского населения в Сибирь в конце ХVI-ХIХ вв. и здесь распространились поверья и предания о чуди и сам термин «чудь». Зауральские коми называют чудью древних ханты и манси. Около чудских ям, по их мнению, «водит».

Таким образом, представления о чуди в течение последнего тысячелетия претерпели значительную трансформацию: от имени конкретного западно-финского народа – к названию аборигенов-язычников (предков коми, ханты, манси, ненцев и древнего населения без определенной этнической привязки). Кроме того, широко распространились представления иррационального характера, когда чудь выступает как невидимый народ, живущий в «параллельном» мире и обладающий чудодейственными способностями, или как духи-хозяева мест (домовые, банники, овинники и т.п.). _–_Прим._Издателя_




254


_Костров._ Юридические обычаи... С. 42. В «Записках об Енисейск, губернии» И. Пестова (1833. С. 294–297) помещена, между прочим, песня татарского башлыка о чудских могилах в Минусинском округе, передающая совет вещих шаманов чуди – закопаться в землю.




255


На дачах, например, Суэтского участка Барнаульского округа. – В.М. Флоринский. Топограф, сведения о курганах Запад. Сибири. 1889. С. 51.




256


Известия Восточ.-Сибир. отд. Географическ. общества. Т. XXI. № 2. С. 10.




257


О доисторических жертвенных местах на Уральских горах. – Записки уральского общ. любителей естествозн. 1880. Т. VI. Вып. I. С. 29.




258


Стефан Пермский (1339–1396 гг.) – уроженец г. Устюга, сын русского и зырянки. С 1365 по 1379 годы был монахом, затем отправился в пермскую землю на реку Вычегду обращать в православие язычников-зырян. Прославился как неистовый борец с идолопоклонничеством и креститель коми-зырян. Создал зырянскую азбуку. В 1383(1384?) году митрополит Пимен с одобрения князя Великого московского Дмитрия Донского возвел его в сан епископа Перми. После смерти Стефан был объявлен Русской православной церковью святым. _–_Прим._Издателя_




259


Вестн. Европы. 1883, март. С. 235–236.




260


По замечанию Н. Добротворского, эти рассказы составляют, несомненно, намек на «разоренье», какое делали финские племена русским в XIII–XV стол. – Там же. С. 236.




261


_А.В._Елисеев._ По белу свету. 1893. С. 122.




262


_Карамзин._ Истор. госуд. Российск. I. Прим. 73. Сибирский историк Фишер (Сибир. история. 1774. С. 79 и 80) слову «чудь» дает такое объяснение: «Заключаю под ним не токмо эстлянцов и финнов, но и всех народов, говорящих сродным финскому языком; во всеобщем смысле слово «чудь» значит у россиян неопределенным образом чужого, или человека, которого жилище никому неизвестно, почти так же, как прежде сего скиф и варвар, или ныне татарин».




263


Речь идет соответственно о кетах и селькупах. _–_Прим._Издателя_




264


Живописная Россия. 1884. Т. XI. С. 7, 8 и 9.




265


Живописная Россия. 1884. Т. XI. С. 11 и 12. – По словам А.Е. Теплоухова (Записки Уральского общества любителей естествозн. Т. VI. Вып. I. С. 29), до сих пор в бассейне реки Камы не открыто ни одного кладбища с кладами, и вышеупомянутое предание о чуди, быть может, зиждется на том, что в Алтайских горах, а отчасти и на Уральских, найдены брошенные серебряные и медные рудники. Они были давно известны местным жителям под именем «чудских» копей и во время заселения страны русскими служили поводом к заложению правильных горных работ. В этом отношении особенно замечателен на Урале Гумешевский рудник, в 53 в. к югу от Екатеринбурга, описанный Чупиным (Географ, и статист. словарь Перм. губ. С. 417–433).




266


_Костров._ Юридическ. обычаи. С. 43.




267


Известия Археолог, общества. Т. II. Вып. 4. 1861. С. 224 и 226.




268


Известия Археолог, общества. Т. II. Вып. 4. 1861. С. 224; Тоб. губ. вед. 1860. № 5. – Курганский округ вообще изобилует курганами. Они описаны в ст. Р.Г. Игнатьева «Памятники древностей в Курганском округе», помещенной в «Тоб. губ. вед.» (1873, № № 18–22, 24 и 25). Царев-курган уже после раскопки Мещерского описан был и Палласом в его «Путешествии по России».




269


Вероятно, речь идет о городищах Андрюшином и «Жилье» – на южном берегу Андреевского озера, которые впервые были обследованы в 1883 году И.Я. Словцовым. _–_Прим._Издателя_




270


Записки Зап.-Сиб. отд. Русск. Геогр. общ. Кн. VII. 1885. С. 32.




271


_Миллер._ Опис. Сибир. царства. 1750. С. 135-136.




272


_Фишер._ Сибир. ист. 1774. С. 132.




273


_М._Знаменский._ Искер. Тоб., 1891. С. 8.




274


Тоб. губ. вед. 1882. № 34. – Городки жен Кучума описаны в ст. Н. Абрамова «Алафейская гора», помещенной в «Тоб. губ. вед.» (1862. № № 21-22). Один из вариантов упомянутых преданий о ночной экскурсии местных татар в городок царицы Сузге рассказан мною недавно в стихотворении «Утес Сузге», помещенном в газете «Енисей» (1895. № 138).




275


_Ф._Голубев._ Могила Кучума. (Из рассказов старожила) // Сибир. вест. 1889. № 79.




276


Сибирск. вести. 1896. № 126 (статья «По Оби и по Иртышу»). – Некоторое сходство деталей, особенно в отношении выкупа самаровцами городищенского клада, встречается в одном литовском предании, записанном в Сувалк. губернии. Одному чернорабочему, шедшему поздно вечером вблизи пруда, в таком месте последнего, куда не может ступить человеческая нога по причине необыкновенно илистого дна, показался свет: подойдя ближе, он заметил на воде огромный плавающий сундук, крышка которого быстро открылась, и сундук оказался наполненным червонцами; на одном же конце сундука сидела дева с распущенными волосами и скоро принялась чесать их, а на другом конце сидел прекрасный юноша с мечом. Сундук подплыл к прохожему так близко, что он мог достать его бывшим у него совком. Оробев сначала, чернорабочий скоро, однако ж, оправился, захватил совком несколько червонцев и выбросил их на берег. Тут дева вступила с ним в разговоры и сказала, что можно завладеть и целым кладом, но надо достать для этого 12 голов. Исполнить это рабочему показалось невозможным и, не теряя времени, он снова протянул к сундуку совок, но юноша ударил по нему мечом и отрубил конец совка. «Глупый! – сказала дева. – Много ли труда стоило тебе поймать двенадцать кур, воробьев или даже мух, вот бы и завладел кладом, уже столько столетий мы бережем его, но ни одного не нашлось находчивого!». С этими словами стало темно, сундук с большим стуком закрылся и исчез в воде. Работник от испуга бежал и с рассветом вдвоем с женой снова отправился на это место. И что же? Пруд как был заросший травою, так и есть, на воде плавает отрубленный конец совка, а на берегу в траве лежит несколько червонцев. Место это литовцы считают заколдованным.




277


В. М. Флоринский. Топограф. Свед. О курганах. С. 69.




278


_Н._Абрамов._ Озеро Нор-Зайсан с его окрестностями // Тобольск. губ. вед. 1860. № 21. С. 159.




279


Н. Абрамов. Озеро Нор-Зайсан с его окрестностями // Тобольск. губ. вед. 1860. № 21. С. 159.




280


_Костров._ Юридические обычаи. С. 42–43.




281


Иногда условия добычи клада бывали еще мудренее. Так, в Вологодской губернии (в Троицко-Енальской вол. Кадниковского уезда) в местечке «Большая осина» существует клад – целый котел денег исключительно золотой монеты, – для отыскания которого требуется «спеть 40 песен, не упоминая ни дружка, ни подружки, и, кроме того, во время пения надо быть на осине вверх ногами». Охотников, разумеется, не находится. – Жив. Стар. 1892. Вып. III. С. 119.




282


_Г.Н._Потанин._ Бараба // Живописн. Россия. Т. XI. С. 101.




283


_Миллер._ Опис. Сибир. царства. 1750. С. 101.




284


Городище Кокуй-городок на Серебрянке, где по преданию зимовала дружина Ермака, вероятнее всего, является исторической химерой. Найденный в 1962 году недалеко от устья р. Кокуй краеведом Л.Ф. Толмачевым «Городок» с легкой руки нижнетагильского археолога А.И. Росадович вошел в научную литературу как место зимовки Ермака. В то же время материалы, полученные при его раскопках, датируются более поздним временем (XVIII–XIX веками). Вероятно, «рвы» и ямы, обнаруженные на этом месте, являются остатками старательных канав и сооружений, связанных с кустарным железоплавильным производством. Неоднократные попытки разыскать в этом районе место зимовки Ермака, предпринимавшиеся нижнетагильскими археологами, окончились безрезультатно. _–_Прим._Издателя_




285


_Чупин_Н.К._ Географ, и статистич. словарь Пермской губ. 1873. С. 481–486.




286


Ермакове городище на реке Тагиле при устье ручья Медведки, начиная с 1915 года, несколько раз подвергалось археологическим раскопкам. Сибирские летописи не содержат сведений об этом городище, но в народной песне «Ермак взял Сибирь», записанной в XVIII веке Киршей Даниловым, говорится о двухнедельной стоянке дружины на реке Тагиле, напротив Медведь-камня, т.е. именно там, где было обнаружено данное городище. Раскопки показали, что само городище возникло в раннем железном веке и из-за малой площади (20x30 м) не могло служить защитой для дружины. Стоянка ермаковцев располагалась рядом с городищем, что подтверждается обнаруженными следами кострищ, сапожными подковками XVI – начала XVII веков, судовыми крепежными скобками и четырьмя серебряными «денгами-московками» Ивана Грозного. Вероятно, на этом месте отдыхали и ремонтировали после трудного уральского перехода свои лодки не только казаки Ермака, но и следовавшие по его пути в конце XVI в. русские отряды. _–_Прим._Издателя_




287


_Чупин_Н.К._ Географ. и статистич. словарь Пермской губ. 1873. С. 481–486. См. также заметку П. Калашникова «Память о Ермаке в Пермском крае» (Истор. вестн. 1881, сент. С. 210–212).




288


Имена татарских «князцов» не подтверждаются письменными источниками. Не исключено, что Кашкара, Варвара и Матмасы – не более, чем топонимы. _–_Прим._Издателя_




289


_Миллер._ Опис. Сибир. царства. С. 111; Фишер. Сибир. истор. С. 122–123.




290


Миллер. С. 183.




291


Средневековые подвески, идолы отливались не из чугуна, а из меди, бронзы. _–_Прим._Издателя_




292


Речь идет о большом круглом холме естественного происхождения, расположенном недалеко от устья реки Вагай, на ее левом берегу, рядом с деревней Старый Погост. Раскопки городища на вершине холма, предпринятые в 1980-х годах В.А. Могильниковым, показали, что оно было сооружено в начале новой эры населением т.н. саргатской археологической культуры. _–_Прим._Издателя_




293


Сибир. вести. 1818. Ч. I. С. 30, 32 и др. – В статье Р.Г. Игнатьева «Памятники древностей в Курганском округе», упомянутой выше (см. Известия Археолог, общества. Т. II. Вып. 4. 1861. С. 224; Тоб. губ. вед. 1860. № 5. – Курганский округ вообще изобилует курганами. Они описаны в ст. Р.Г. Игнатьева «Памятники древностей в Курганском округе», помещенной в «Тоб. губ. вед.» (1873, № № 18–22, 24 и 25). Царев-курган уже после раскопки Мещерского описан был и Палласом в его «Путешествии по России»), между прочим, описано несколько курганов, находящихся в Усть-суерской волости названного округа, между которыми проходит дорога, называемая Казачьей. Там, между прочим, сказано: «Здесь, по преданию, сражался Ермак с татарами, и курганы христианские перемешаны с татарскими». Есть подобные же указания на курганы, находящиеся на местах некоторых битв Ермака с кучумовцами, где должны храниться татарские сокровища, и в ст. г. Голодникова о сибирских курганах, помещенной в «Тоб. губ. вед.» 1878 г. (№ № 39-41, 44, 46-47) и 1879 г. (№ № 2 и 3). Приводить все эти указания нам не позволяют размеры настоящей статьи.




294


_В.М._Флоринский._ Топограф, свед. о курганах. С. 69.




295


Подобное искусство выплывать из тюрьмы на лодке, начерченной углем, народная фантазия приписывала позднее другому разбойнику – казаку Голенкову. Последний разбойничал около Омска и, скрывшись оттуда в Оренбургскую губернию, служил там на гражданской службе. (Тоб. губ. вед. 1858. № 15. С. 311). Такая же легенда существует и о другом сибирском разбойнике Кореневе, сидевшем в начале 50 -х годов наст, столетия в тобольской тюрьме на цепи (С. _Максимов._ Сибирь и каторга. II. Спб., 1891. С. 20-21).




296


Афанасий Селезнев, разбойник // Тоб. губ. вед. 1858. № 16.




297


Жив. старина. 1891. Вып. III. С. 232.




298


Делов. корреспондент. 1889. № № 50 и 57; Тоб. губ. вед. № 43 и друг, газеты. – Любопытно бы было иметь более подробное сообщение по тому предмету от бывшего хранителя Тобольского музея Н.А. Лыткина: упомянутого креста мы в музее не нашли.




299


Сибирск. Вест. 1818. Ч. 2. С. 28.




300


История о Сибири // Сибирь в XVII веке: сборник старинн. русских статей. Изд. Г. Юдина. 1890. С. 191. Припомним приведенное выше замечание Крижанича (см.: _И._Тыжнов._ Обзор иностран. известий о Сибири XVI в. // Сибир. Сбор. 1887. С. 116. – Автор предполагает, что этот рассказ касается неудачно окончившихся в 1672–1674 гг. разведок руды в Сибири посланным из Москвы думным дворянином Яковом Тим. Хитрово.) о тобольском воеводе-колдуне, в кольце которого заключена была будто бы дьявольская сила. В другом месте своей «Истории» этот же Крижанич говорит: «В Тобольске проживал один воинский начальник (которого назовем здесь Антонием), муж почтенной жены. Однажды к нему пришел другой начальник и рассказал, что у него есть книга малая величиною, но великая по достоинству. «Всякий раз – говорил он, – как я прочту ее, жизнь моя в течение тридцати дней бывает безопасна от всякого оружия, я пользуюсь расположением каких угодно начальствующих лиц и во всяком споре бываю победителем...». – История о Сибири. В изд. Юдина. С. 200.




301


Историч. акты. III. 1841. № 137.




302


Историч. акты. IV. 1842. № 256. – Остальные документы, касающиеся сбора в Сибири трав и кореньев, помещены: Дополн. к историческ. актам. VI. 1857. С. 360-364; 375-376; VII. 1859. С. 329 330.




303


Труды Орловск. учен, архивн. Комиссии. 1889.




304


Клады... на Руси. С. 419: ссылка на «Журн. М. вн. дел» (1845. IX. С. 313 и след.), а также заметку к статье «Предания о кладах» Л. Майкова.




305


Разрыв-трава сибирскими знахарками рекомендуется и в других случаях. Если беременная женщина будет пить настой ее, то плод в утробе ее разорвется на части и изойдет в виде кровей. Но так как разрыв-травы в действительности не существует, то под именем ее знахарки в нужных случаях дают земляничный корень, луковичные перья, цветочки ржи, крутой щелок, серу и порох, которые будто бы действуют с постоянным успехом, открывая весьма сильные регулы. – _Костров._ Юридические обычаи... С. 70.




306


_С._Максимов._ Сибирь и каторга. II. С. 21.




307


Пермский край. Т. III. Пермь, 1895. С. 215-216.




308


Упомянутая выше ст. профес. Аристова «Предания о кладах». С. 711.




309


Тобольск, губ. вед. 1858. № 32.




310


Ежегодник Тоб. губ. музея. Вып. I. 1883. – (Зам. в текущ. хронике).




311


_Витевский._ «Клады...». С. 422. – В «Живой старине» (1890. Вып. II. С. 139) Ив. Мамакиным рассказывается, между прочим, следующее предание о Стеньке Разине, записанное им в Лукояновском уезде Нижегородской губернии. «В «Орловом кусте» обитала атаманша Марина-безбожница, а в «Чукалах» жил Стенька Разин. Местности эти в то время были покрыты непроходимым лесом. Марина со Стенькою вела знакомство, и вот когда Марина вздумает со Стенькою повидаться, то кинет в стан к нему, верст за шесть, косырь, а он отвечает: «Иду-де», и кинет к ней топор. Марина эта была у него первой наложницей, а прочих до 500 и триста жен. И не могли Стеньку поймать. Поймают, посадят в острог, а он попросит в ковшичке водицы испить, начертит угольком лодку, выльет воду – и поминай как звали. Уже товарищей его всех переловили и разогнали, а он сам ушел и спрятался на берегу между Окой и Волгой, и до сих пор там живет, весь оброс мохом, не знать ни губ, ни зубов. Не умирает же он от того, что его мать-земля не принимает. И оставил этот разбойник здесь клад, под корнями шести берез зарыл его. А узнали про это вот как: сидел один мужичок в остроге вместе с товарищем разбойника. Вот тот и говорит ему: «Послушай, брат, в таком-то месте лежит клад, мы зарыли его под корнями шести берез, рой его в такое-то время». Стало быть, уж он не чаял, что его выпустят на вольный свет, а может быть, раскаялся и дал зарок. Вышел этот мужик из острога указанное место, а березы уже срубили и корней не знать; рассказал он про это всему селу, поделали щупы, однако клада не нашли, а клад-то, говорят, все золото да серебро – целые бочки».




312


Упомянутая выше ст. Аристова. С. 727.




313


Тобольск, губ. вед. 1895. № 6. С. 91. – (Известие о кладе заимствовано из газеты «Енисей»).




314


Княжна Прасковья Григорьевна Юсупова // Русс. слово. 1862. № 3. С.1–30; Люди старого века. Спб., 1880. С. 332–376.




315


Кроме упомянутого очерка, известна еще статья: Д. _Мордовцев._ Княжна Прасковья Григорьевна Юсупова, в монахинях Прокла // Русские женщины нового времени. Спб., 1874. С. 299–318. – Этой статьи мы не видели.




316


О роде князей Юсуповых: Собрание жизнеописаний их, грамот и писем к ним российских государей с XVI до половины XIX века и других фамильных бумаг с присовокуплением поколенной росписи предков князей Юсуповых с XIV века. Ч. 1. Спб., 1866. 191+2 прил.; Ч. II. Спб., 1867. ХШ+421+IV с. – Это издание составляет теперь библиографическую редкость, и нам стоило больших хлопот добыть его у одного из московских антиквариев.




317


О роде князей Юсуповых: Собрание жизнеописаний их, грамот и писем к ним российских государей с XVI до половины XIX века и других фамильных бумаг с присовокуплением поколенной росписи предков князей Юсуповых с XIV века. Ч. 1. Спб., 1866. С. 103, 104.




318


О роде князей Юсуповых: Собрание жизнеописаний их, грамот и писем к ним российских государей с XVI до половины XIX века и других фамильных бумаг с присовокуплением поколенной росписи предков князей Юсуповых с XIV века. Ч. 1. Спб., 1866. С. 106-107. – В другом месте (С. 112) временем смерти княжны означен 1740-й год, т.е. год, предшествовавший воцарению цесаревны Елизаветы Петровны (25 нояб. 1741).




319


«Шелеп» – плеть, нагайка. _–_Прим._Издателя_




320


Во время составления настоящей статьи известный исследователь пермского края А.А. Дмитриев любезно сообщил нам, что о ссыльной княжне Юсуповой, в монашестве Прокле, в «Пермских губерн. ведом.» давно была напечатана статья протоиер. Гр. Плотникова (покойного) – «Ссыльные в Долматовском монастыре» (1869. № № 33–35 и 39), где говорилось также и о ссыльном графе Петре Апраксине. «Но «Губерн. ведом.» за 1869-й год, – прибавил Алекс. Алекс., – в Перми достать невозможно. Я знаю об этой статье только по указателю Д.Д. Смышляева, из которого нельзя видеть даже времени ссылки упомянутых лиц, не говоря уже о каких-либо подробностях. Упомянутая статья теперь составляет большую редкость и известна лишь завзятым библиофилам, почему увидеть в печати найденные вами материалы об Юсуповой весьма интересно».




321


Кроме упомянутого выше издания «О роде князей Юсуповых», немало сведений для генеалогии их можно встретить в прекрасном труде нашего ориенталиста В.В. Вельяминова-Зернова «Исследование о Касимовских царях и царевичах» (Спб., 1864), в «Продолж. древней Российск. Вивлиоф.» (ЧЧ. VIII–X) и др. изд.




322


Источники XVI в. нередко называют татар Сибири ногайцами. Упомянутый Ивак, главный хан Шибанской орды, владевший ранее в Средней Азии Туркестаном, утвердившись на рр. Ишиме и Иртыше, принудил более ранних насельников тех мест ограничиться р. Турой. Вскоре после этого он изгнал их и с берегов Туры, а сам засел в городе ЧингиТуре, переименованном впоследствии русскими в Тюмень, и вошел отсюда в непосредственные сношения с ханами Ногайской орды, женившись на сестре Муса-Мурзы. – _Карамзин._ История госуд. Российского. Изд. Смирдина. Т. VI. Прим. 240. – Следовательно, жена тюменского хана Ивака была родною теткою родоначальника Юсуповых – Юсуфа.




323


Полное имя хана, именуемого в русских летописях и документах Ибаком (Иваком), – Сайид Ибрахим хан. Он принадлежал к династии сибирских шейбанидов и правил в 1469–1495 годах Шейбанидским Сибирским ханством. В 1481 году, после разгрома хана Большой Орды Ахмада, Сайид Ибрахим объявил себя верховным ханом Джучидского государства, наследником Золотоордынского престола. _–_Прим._Издателя_




324


Перевороты судьбы красавицы Сумбеки, жены трех казанских царей и матери четвертого, плененного русскими вместе с нею, делают ее драматической личностью. При всех треволнениях Сумбека была столь очаровательна, что в русской молве считалась волшебницею, чародейству которой приписывались и все неудачи русских при осаде Казани. Жизнь ее, переданная в истории, сделалась предметом поэзии: так, она является героинею в поэме Хераскова «Россияда», главным лицом в трагедии Грузинцева «Покоренная Казань», в трагедии Глинки «Сумбека, или Падение Казани» и т.п.




325


По Карамзину Карамзин. История госуд. Российск. 1819. Т. (Т. IX. Прим. 658) Ак-Мурза, сын Юсуфа, был женат на дочери популярного сибирского царя Кучума.




326


Об этом случае в царствование Екатерины вспомнил однажды, весьма кстати, правнук Абдул-Мурзы, кн. Н.Б. Юсупов. Обедая за столом императрицы, он неожиданно был спрошен: знает ли, как разрезать гуся? «Как не знать, ваше величество, – отвечал Юсупов, – эта птица давно нам знакома и дорого обошлась нашему роду: предок мой поплатился за нее половиною своего имения». – Юсуповы // Дм. _Бантыш-Каменский._ Слов, достопам. людей. Ч. 2. Спб., 1847.




327


В «Российском Гербовнике» (Ч. III: отд. 1. С. 2) помещено следующее описание герба рода князей Юсуповых, выданное сенатом д.т.с. кн. Н.Б. Юсупову 4 июня 1804 г.: «В щите, разделенном на шесть частей посредине, находится малый щиток, имеющий в верхней части в зеленом поле княжескую шапку и под нею, в красном поле, четыре шестиугольные серебряные звезды, окружающие серебряную луну, рогами обращенную в правую сторону. На поверхности сего щитка второй маленький щиток голубого цвета с изображением в нем шестиугольной серебряной звезды. В первой части большого щита, в зеленом поле, ездок с поднятою вверх шпагою и с золотым щитом, скачущий на белом коне в левую сторону. Во второй части, в золотом поле, муж, одетый в татарское платье, держит в правой руке молоток. В третьей части, в голубом поле, натянутый золотой лук с стрелой, летящею вверх. В четвертой части, в золотом поле, и в пятой части, в серебряном поле, изображены по одному льву натурального цвета. В шестой части, в голубом поле, серебряный елень, бегущий влево. Щит покрыт мантиею и шапкою, принадлежащими княжескому достоинству. Щитодержателями поставлены два льва, в сторону смотрящие» (О роде князей Юсуповых: Собрание жизнеописаний их, грамот и писем к ним российских государей с XVI до половины XIX века и других фамильных бумаг с присовокуплением поколенной росписи предков князей Юсуповых с XIV века. Ч. II. Спб., 1867. С. 412-413).




328


О роде князей Юсуповых: Собрание жизнеописаний их, грамот и писем к ним российских государей с XVI до половины XIX века и других фамильных бумаг с присовокуплением поколенной росписи предков князей Юсуповых с XIV века. Ч. II. Спб., 1867. С. 369-370.




329


Родословие князей Кольцовых-Масальских // Всем. Иллюстр. 1880. Т. XXIV. № 609.




330


Родословие князей Прозоровских // Всем. Иллюстр. 1877. Т. XVII. № 40.




331


О роде князей Юсуповых: Собрание жизнеописаний их, грамот и писем к ним российских государей с XVI до половины XIX века и других фамильных бумаг с присовокуплением поколенной росписи предков князей Юсуповых с XIV века. Ч. II. Спб., 1867. С. 367–368.




332


Люди старого века. С. 332.




333


Арх. кн. Воронцова. Кн. 6. М., 1873. С. 103, 175, 272, 319.




334


Князь Н.Б. до службы по министерству иностранн. дел много путешествовал по Европе, запасаясь обширными сведениями и знакомясь с тогдашними европейскими знаменитостями. Во времена Екатерины II он состоял посланником при многих иностранн. дворах. В 1791 году ему поручено было управление театрами. В царствование императора Павла он состоял в чине дест. тайн, советника и был президентом мануфактур-коллегии и вместе министром департамента уделов. Замечательно, что князь Н.Б. назначаем был верховным маршалом при трех коронациях императоров: Павла, Александра I и Николая I. О деятельности Н.Б. по управлению театрами заключаются некоторые сведения в ст. «Историчес. вестника» за 1890 г. (XXXIX. С. 612–624). Князь был женат на одной из племянниц известного Потемкина-Таврического Татьяне Васильевне Энгельгардт, общество которой состояло из таких знаменитостей, какими были Державин, Крылов, Жуковский, Пушкин; в нем же нашла в свое время приют и дочь сибирского изгнанника Прасковья Лупалова, известная Параша-Сибирячка, прибывшая в 1804 году в Петербург для испрошения помилования своему отцу. (О роде кн. Юсуповых. I. С. 173–174). Известное стихотворение Пушкина «К вельможе» (1830) написано по адресу князя Н.Б. В «Записках кн. Н.С. Голицына», между прочим, говорится: «Во время коронации Николая Павловича, князь Н.Б. был одним из немногих тогда старинных русских вельмож, представителей времен Екатерины, и одним из первых богачей России. Сын его, князь Борис Николаевич, средних лет, в это время сватался, или был женихом 17-летней красавицы Зинаиды Нарышкиной, впоследствии по смерти его во втором браке графинею Шоводе-Серр. Бал, данный Н.Б. Юсуповым, был богат, как он, но и еще более – оригинален, как и сам он» (Русск. Стар. 1881. Т. XXX, янв. С. 38–39).




335


Старшая княжна Елисавета Борисовна была в 1764 г. выдана в замужество за генерал-майора кн. Голицына вторая кн. Александра Борисовна в том же году – за генерала Измайлова и третья кн. Анна Борисовна в 1771 г. – за камергера Протасова.




336


О роде князей Юсуповых: Собрание жизнеописаний их, грамот и писем к ним российских государей с XVI до половины XIX века и других фамильных бумаг с присовокуплением поколенной росписи предков князей Юсуповых с XIV века. Ч. I. Спб., 1866. С. 94–95, 105.




337


Люди старого века. С. 334–337, 341, 344, 345 и др.




338


Шубин, сержант Семеновского полка, первое лицо при дворе цесаревны Елисаветы Петровны, за то, что был любимцем цесаревны, был схвачен в 1731 году, пытан, заключен в каменный мешок, наказан кнутом и сослан в Камчатку; пред ссылкой ему вырезали язык, а в Камчатке принудили жениться на камчадалке. По смерти Анны Ивановны, Елисавета, будучи еще цесаревной, стала стараться об его освобождении, и по ее настоянию последовало о том два указа: один от курляндского герцога в короткое время его регентства, другой – от правительницы. Горемыку могли разыскать уже позднее по третьему указу, подписанному Минихом. За несколько лет житья в камчатской пустыне он одичал, хотя и сохранил еще следы прежней красоты. Но при дворе он оставался уже недолго и, щедро награжденный, поселился на покой в одном из пожалованных ему имений в Нижегородской губ. – _Костомаров._ Императ. Елисавета Петровна // Вестн. Евр. 1887, янв. С. 81-82; С. _Максимов._ Сибирь и каторга. Ч. 3. С. 119.




339


Это был граф Андрей Иванович Остерман, который императрицею Елисаветою при воцарении был сослан с поста государственного канцлера в Березов. Измученный жестокой подагрой, старик Остерман привезен был в Березов с женой и чрез три года (в 1747 г.) умер. – Сибирь и каторга. Ч. 3. С. 137.




340


Письмо это приведено в очерке Есипова. Игуменья, между прочим, писала: «Благородный и пречестнейший господин Козма Родионович, мой милостивой отец и древний благотворитель... Имеется у нас у обители княжна Юсупова по указам в подохранении и велено быть при ней одной бабе, а других сослужительниц не держать; того ради оная княжна, рияся на меня, производит всякие непотребности и живет непостоянно и неблагочинно; созналася с похабною девкою Тихвинского посада кузнецкого ведения, зовется Шуня, а прямое имя ей Анна, и приходит оная девка к ней, княжне, тайным образом и согласуется, и наносит на обитель и на меня всякие непотребности, и советуют с нею не благо, но всякие коварства и ябеды; и в прошедшем декабре месяце оная девка по согласию с ней, княжною, отпущена в С.-Петербург неведомо с какими вымышленными ябедами...» и т.д. – Люди стар. века. С. 354.




341


Существуют основательные данные, что во времена императрицы Анны деятельность Феофана Прокоповича была поглощена Тайной канцелярией, и этот митрополит содействовал низложению и гибели весьма многих лиц. Благодаря этой деятельности, ему оставалось выбирать одно из двух: или погибнуть самому, или обороняться тем же оружием, с которым стояли наготове его противники. Он выбрал последнее, и на этом основании неустанно запугивал государыню бунтами и революциями, указывал на своих врагов и держал в страхе и под своею властью всех министров. Благодаря его интригам, были сосланы архиерей Георгий Дашков (в Нерчинск), распопа Родион (в Охотский монастырь), братья Никитины с женами и детьми (туда же), Яковлев, печерский старец Исайя, распопа Васильев, Морозов (в Охотский порт), Горбунов (в серебряные заводы), грек Серафим Арион (в Охотский острог) и другие. – Сибирь и каторга. Ч. 3. С. 120–121.




342


Люди старого века. С. 362–366.




343


Любопытен перечень этой одежды, а особенно стоимость ее: апостольник – 3 к., повязка по апостольнику – 10 к., крест – 4 к., парамон – 2 к., наметка флеровая – 50 к., ряса нижняя с узкими рукавами – 90 к., мантийка маленькая – 8 к., мантия большая, ряса верхняя с широкими рукавами – 3 р., ленты ременные с пряжкою – 3 к., четки – 1 р., свитка белого полотна – 10 к., всего на 5 р. 80 к. – Люди старого века. С. 372.




344


В Третьяковской городской галерее в Москве, между прочими, есть картина художника Н.В. Неврева «Княжна Прасковья Григорьевна Юсупова перед пострижением». Картина эта была недавно воспроизведена в «Ниве» (1896. № 3. С. 53) по гравюре Шюблера, причем ей предпослано такое объяснение: «Воспроизведенная нами картина изображает именно момент перед насильственным пострижением княжны Прасковьи Григорьевны. Унаследовав у отца суровый характер, она не плачет и не жалуется, стоя между двумя часовыми, и только с глухой ненавистью смотрит в упор на бесстрастное лицо главного исполнителя сурового приговора (Ушакова). Даже архимандрит, призванный совершить пострижение, находится в нерешительности и некотором смущении, едва ли слыша чтение акта, которым монастырю передается на вечные времена новая узница. Но решение императрицы твердо и бесповоротно – и это сознают все действующие лица изображенной трагедии...» (Там же. Л. 64).




345


О роде князей Юсуповых: Собрание жизнеописаний их, грамот и писем к ним российских государей с XVI до половины XIX века и других фамильных бумаг с присовокуплением поколенной росписи предков князей Юсуповых с XIV века. Ч. II. Спб., 1867. С. 384–386; по поводу последнего распоряжения княгини об отпуске дочери ее вина, быков и баранов автор упомянутого издания, неизвестно на чем основываясь, делает такое примечание: «Завещание последовало 17 мая 1735 г., следовательно, княжна Прасковья Григорьевна не могла быть, по сказанию некоторых, монахинею в апреле того года. Такого отпуска монахиням никогда не производилось» (Там же. I. С. 105).




346


Далматовский Успенский мужской монастырь основан в конце первой половины XVII века иноком Далматом, происходившим из тобольских дворян Мокринских. Инок Далмат, носивший в мире имя Дмитрия Ивановича, был ранее женат, имел детей и дом в Тобольске, но, овдовев, удалился в Невьянский Богоявленский монастырь (основан в 1621 г.), где и принял иночество. Здесь он оставался до 1644 г. В этом году он тайно удалился из монастыря и, выбрав красивую возвышенность на левом берегу реки Исети, выкопал у подошвы ее в овраге с северо-западной стороны пещеру и поселился. К нему начали стекаться искавшие спасения души и, когда пещера стала тесна, построили часовню. В 1651 г. во время набега калмыков пустынь Далмата с часовнею была сожжена, и многие пустынники убиты. Спасшийся же Далмат при помощи пришедшего к нему из Тобольска сына его инока же Исаака около 1655 г. на месте бывшей часовни построили деревянную монастырскую церковь во имя Успения Божией Матери. Пред тем же временем около монастыря появилось и первое поселение – Служная слобода, переименованная впоследствии в Никольское село, а затем в г. Далматов. – _В._Шишонко._ Пермс. летопись с 1263–1881 г. 1882. И. С. 427, 485 и 486 и др.




347


Когда был учрежден при Далматовском монастыре женский монастырь, по неимению указаний, сказать не можем; причины же возникновения женских монастырей при монастырях мужских изложены в соборном определении 1681 года, где говорится: «А женска полу, который безчинно постригались вне монастыря, в домех своих, и ныне ходят по мирским домам и садятся по улицам и по переулкам, просят милостыни, и на таких стариц, безчинно постриженных, коемуждо архиерею во своей епархии приискать мужеские монастыри с вотчинами по своему разсмотрению (потому что девических монастырей мало с вотчинами и прокормиться без вотчин в монастырех нечем) и устроить монастыри старицам». – Акты историч. Т. V. С. 113.




348


История отпуска этих денег уже рассказана.




349


Гурьев возвратился в Петербург 10 августа. Сохранилось донесение его в Тайную канцелярию о путешествии с княжною, приводимое в очерке Есипова. В донесении говорится, что княжна сдана в монастырь благополучно, но «для своея предосторожности, дабы впредь ему, нижайшему, чего не пришлось», сержант рапортует: «Дорогою княжна неоднократно бранила Ушакова и дочь его, а также и секретаря Тайной канцелярии Хрущова и не один раз просила его, Гурьева, дать ей жареную курицу, но сержант отзывался, что монахине мяса есть нельзя». – «Да я есть не стану, – говорила княжна, – посмотрю только и то сыта буду!». Но курицы он ей не дал. Тем донесение и заканчивается. – Люди стар. века. С. 374-375.




350


Отчет в этих деньгах (130 р. 94 к.) был представлен настоятелем архимандритом Сильвестром митрополиту Антонию уже в 1743 году, по нему видно, что расходы княжны, производимые игумению, были следующие: в 1735 г. – 11 р. 78 к., 1736 г. – 10 р. 46 к., 1737 г. – 18 р. 99 к., 1738 г. – 17 р. 98 к., 1739 г. – 18 р. 85 к., 1740 г. – 10 р. 94 к., 1741 г. – 18 р. 65 к., 1742 г. – 4 р. 74 к., 1743 г. – 18 р. 55 к. Приведем перечень этих расходов за первый и последний года: в 1735 г.: сахару 2 головы – 2 р., канфа цветом коришневая – 6 р., ягод, орехов – 1р. 13 к., девке Марье холста тонкого 24 ар. – 90 к., ей же башмаки – 25 к. и меду пуд– 1 р. 50 к.; в 1743 г.: сахару 6 ф. – 1 р. 13 к., кофе 4 ф. – 1 р. 8 к., изюму 3 ф. – 21 к., стерляди пуд – 78 к., пшены 4 ф. – 40 к., мыла цареградского – 20 к., холста тонкого 2 трубки – 2 р. 40 к., отласу черного 3 ар. – 3 р. и мех белий – 9 р. 35 к.




351


За это время были возвращены сосланные по интригам всесильного Меншикова Антоний Девиер, Толстой с сыном, Григорий Скорняков-Писарев и граф де-Санти, заточенные в монастырях княжны Долгоруковы, Фик, любимец Петра, Ф.И. Сойманов, бывший впоследствии сибирским губернатором, дочери Волынского и многие другие. Зато на смену их привезены новые опальные: в Березов – граф Остерман, в Пелым – фельдмаршал Миних, в Собачий острог – кабинет-министр Головкин, в Нижнеколымск – президент коммерц-коллегии барон Менгден и другие; все по обвинению в устранении Елизаветы от престола. Последнему, привезенному с женою, дочерью и свояченицею, пришлось, между прочим, послужить ненавистной Сибири тремя немаловажными службами, из которых одна состояла в отражении набега диких чукчей, другая – в разведении рогатого скота и лошадей в подспорье собакам и оленям; и третья – в торговле, которою занимался Менгден, выписывая товары из Якутска для ограниченных потребностей бедного местного населения. – Сибирь и каторга. Ч. 3. С. 118, 121, 134, 139, 149 и др.




352


О выполнении первоначального манифеста императрицы следовали одно за другим строгие настояния, хотя в некоторых случаях исполнить требование о возвращении преступников было и не так легко; по обычаю времени местные начальства часто забывали об именах этих ссыльных и местах их нахождения; так, например, князь Алексей Долгоруков только чрез два года по воцарении Елизаветы случайно узнал в Камчатке о своем прощении; одетый в армяк и обросший бородой, он явился в Иркутск, но не признан был губернатором за князя и отправился в Москву пешком; подобное же повторилось и с другим его братом (Николаем), забытым в остроге. – Сибирь и каторга. Ч. 3. С. 136.




353


Первый, как видно из последующих документов, заменен был солдатом Енисейского полка Иваном Парамоновым.




354


Чрез семь лет дело «о сулеме» еще не было забыто: Сибирская гарнизонная канцелярия, производя расследование по жалобе Сенату известного географа Василия Шишкова на сибирского губернатора Сухарева, промеморией от 3 сентября 1752 года требовала от консистории некоторые справки и «об обысканной у Юсуповой в коробейке сулеме». (О Шишкове см. в «Слов, русск. писателей» митр. Евгения. Т. 2. 1845. С. 250).




355


Протопоп Аввакум Петрович (1620–1682 гг.) – один из духовных лидеров раскольничьего движения. В 1653 году за резкие выступления против реформ патриарха Никона был сослан вместе с супругой в Сибирь. В 1666 году был предан церковному суду и лишен сана священника. В 1682 году вместе с другими раскольниками был сожжен в Пустозерском остроге. Аввакум – автор многих богословских сочинений, из которых наиболее значительным является «Житие протопопа Аввакума, им самим написанное». _–_Прим._Издателя_




356


Сибирь и каторга. Ч. 3. С. 106-107.




357


Темирязев арестован был в ночь вступления на престол Елисаветы (25 ноября 1741 г.) вместе с Остерманом, Минихом, Менгденом и другими лицами и заключен в крепость, а затем сослан. Для упомянутых лиц, как уже и замечено выше (вын. 36), при ссылке в Сибирь были указаны определенные места, но для Тимирязева этого сделано не было. – _Костомаров._ Императрица Елисавета Петровна // Вест. Евр. 1887, янв. С. 78, 85.




358


Нелишне заметить, что ненавистного князя А.И. Ушакова в это время уже не было на свете; он умер в 1746 г.; по Тайной же канцелярии он заменен был Александром Шуваловым.




359


Из рапорта нового настоятеля монастыря архимандрита Митрофана от 20 сентября видно, что Юсупова привезена в Далматов девичий монастырь 27 августа 1754 г. и «к содержанию оной ссыльной удобные покои отведены»; уведомляя же об этом Сибирскую канцелярию, Консистория просила, «чтоб для содержания оной ссыльной определены были караульные немолодые и состояния доброго и воздержные, богобоязненные и постоянные, ибо монастырь не мужеской, но девич...».




360


В старое время подобное поведение караульных солдат не было редкостью, и положение от них изгнанников было поистине печальное. Так, например, по заверению Пецольда, перемещенный из Пелыма в Ярославль Бирон с женою и тремя детьми, помещаясь в скверном деревянном домишке, окружен был 40 чел. караульных. Солдаты спали с герцогом в одних комнатах и до того дерзко обращались с ним, что он снабжал их пищей, питьем и деньгами, чтобы только задобрить; на это шло у него каждый день 16 р., а между тем «ни у кого из семейства не было ни одной цельной сорочки на теле». Вообще великоважность преступников понималась приставниками или так, что они поступали с заключенными круто и бессердечно, или опасливостью и великими затруднениями на крайние случаи болезни и при необходимости подать какую-либо помощь и оказать содействие. Так, например, из пребывания Долгоруковых в Березове рассказывается такой случай. Князя Алексея с его крепостным дядькой заключили в тесном холодном хлеве, и узники в темноте потеряли счет дням и ночам. Выпросив у караульных горсть гороху за последний бриллиантовый перстень, князь Алексей придумал с дядькою особую игру. Раз во время этой игры они оба, словно сговорившись, запели «Христос воскресе», и так как пение было строго запрещено, то на Фоминой неделе в среду караульная команда дала им обоим по 15 розог, записав в штрафной журнал «колдунами»: по гороху-де узнали о времени Пасхи. Когда пересылавшийся в Сибирь за дерзкие слова об императрице Елизавете прапорщик Преображенского полка Ивашкин на дороге заболел, врач Ваксман не решился ему помочь, хотя и нашел, что Ивашкин весь распух от внутренней болезни и имеет от кандалов язвы на руках и ногах. Подобных примеров бывало немало. – Сибирь и каторга. Ч. 3. С. 136, 148-149.




361


В другом репорте от 13 февраля 1757 г. архимандрит Митрофан доносил Консистории, «что солдат Василий Кузнецов, приходя пьянственным случаем к себе в келью, между собою чинит с товарищем своим, солдатом же, драки с немалою матерною бранью, и сделал он, Кузнецов, себе гудок, и в той своей келье играет с плясовными песнями»; из промемории же Сибирской губернской канцелярии в консисторию от 6 мая 1757 г. видно, что вместо Кузнецова «для караула колодницы Юсуповой 20 марта послан из Сибирского гарнизона другой солдат Нефед Таушканов, а Кузнецова определено в таких непорядках судить военным судом».




362


Буза в настоящее время у сибирских татар называется брагою и приготовляется весьма редко, при каких-либо особенных случаях, например, свадьбах; мухомор же, чрезмерное употребление которого оканчивается часто смертельными случаями, между северными инородцами входил даже в число предметов торговли, которая в Анадырске, например, для чукчей еще до 1866 г. оставалась в руках русского купца К. (Сибирск. вестн. 1866. № 13).




363


Мухомор, обладающий сильным галлюциногенным воздействием, употреблялся ханты, манси, селькупами и ненцами при свершении культовых обрядов, за что его называли «шаманский гриб». _–_Прим._Издателя_




364


Узорочье – дорогие ткани, одежды, украшенные узорами. _–_Прим._Издателя_




365


Паволоки – дорогие «заморские» ткани. _–_Прим._Издателя_




366


Речь идет о посольстве волжских булгар. _–_Прим._Издателя_




367


_Забелин._ История русск. жизни. 1879. II. 121, 142, 173, 214 и 414.




368


_Терещенко._ Быт русск. народа. 1848. I. 207.




369


_Забелин._ И. С. 381 и 382.




370


Терещенко. I. С. 212.




371


_Костомаров._ Очер. жиз. и нрав, великорус, нар. 1887. XIX. С. 130. – В старинных русских арифметиках конца XVI века винам показаны такие цены: «ронского вина стопа 11 денег, романеи 10, бастру 2 алтына и 2 деньги (14 денег), алкану по 7 денег, красного по алтыну». _(Карамзин._ Ист. госуд. рос. 1842. VII. Прим. 399).




372


Водка (араб, алкоголь, тур. рака, болг. ракия, серб, водица, малорос. горилка, рус.-народ, сивуха, сиволдай, сиротские слезы, подвздошная, крякун, горемычная, прильне, язык и т.п.) изобретена Рагезом, родившимся в 860 г. и бывшим потом врачом большого госпиталя в Багдаде; он первый указал способ приготовления алкоголя из очищенного от негашеной извести винного спирта. Привоз водки в Европу приписывают Раймунду Луллию, который в 1290 г., находясь на острове Майорка, бывшем во владении аравитян, узнал там от одного ученого мужа способ приговления ее; от Луллия этот способ выведал Арнольд де Виллан и распространил торговлю новым напитком между генуэзскими купцами, которые, владея приморскими местами Таврического полуострова, имели с русскими торговые сношения и в конце 1390-х годов ознакомили последних с тем напитком. – _Дрепер._ Ист. умет. разв. I. С. 340; _Терещенко._ 1. 215.




373


_Карамзин._ История госуд. Российск. 1819. Т. V. Прим. 404.




374


_Никон._ Лет. IV. С. 288; Акты истор. I. 16.




375


Карамзин. История госуд. Российск. 1819. Т. VI. Прим. 614; VII. Прим. 112.




376


Поли. собр. летоп. III. С. 200, 153, 166; Допол. к акт. историч. I. С. 41.




377


_Соловьев._ Истор. Рос. 1861. VII. С. 100-101.




378


Акты историч. I. С. 154.




379


_Костомаров._ XIX. С. 197.




380


_Терещенко._ I. С. 215. Кабаком у татар назывался постоялый двор, где продавались кушанья и напитки. В 1545 г. царское войско сожгло в Казани ханские кабаки, которые в летописи названы «царевыми», при взятии Казани Грозным там были между прочим, кабацкие врата.




381


Кубки того времени по величине были различны: кубок, например, самого Грозного, хранящийся в Оружейной Палате, имеет весу 1 п. 8 ф., а вышины – сажень. – _Костомаров._ XIX. С. 81.




382


_Миллер._ Описан. Сибир. царства. 1750. (Гл. II. § 30, 75).




383


_Миллер._ Описан. Сибир. царства. 1750. (Гл. IV. §§ 12-13).




384


_Небольсин._ Покорение Сибири. 1849. XI. С. 128.




385


_Буцинский._ Заселение Сибири. 1889. II. С. 21-22.




386


Акты историч. III. № 122.




387


_Шишонко._ «Пермская летопись» 1881. I. С. 164. По этим сведениям известие, помещенное в «Древней российск. Вивлиофике» Новикова, (1788. Ч. III. С. 132) о том, что «в Сибири и Тобольску первые почали быть кружечные дворы и продажа государского горячего вина» только с 1671 г., не имеет никакого основания; оно же, вероятно, ввело в ошибку и историка Словцова, утверждающего, что в Сибири казенного винокурения не было до 1698 г., и хлебное вино шло сюда из-за Урала (Историч. обозр. Сибири. 1886. I, VI. С. 161), а равно Щеглова, Лебединского и других, показывающих начало учреждения кабаков в Сибири в 1617 г. (Хронолог, переч. важнейших данных из истор. Сибири. 1883. С. 74; Тобол, губ. ведом. 1863. № 39. С. 317).




388


Костомаров. XIX. С. 67.




389


_Прыжов._ Истор. кабаков в России. 1868. VII. С. 68, 73 и 75.




390


_Буцинский._ II. С. 27, 34 и 39.




391


Акты историч. III. № 153.




392


«Правеж», перешедший к русским от татар и вошедший в уложение 1649 года, распространен был на Руси задолго до появления кабаков и служил в разных случаях орудием казни и денежных взысканий. На правеже стаивали и головы, и целовальники, и выбиравшие их мирские люди, с которых правили недоборные по кабакам деньги; тут же бывали и самые жертвы кабаков – кабацкие пьяницы, с которых правили долговые напойные деньги. Как производил этот правеж верхотурский воевода – неизвестно, а в Москве он совершался так: являлось несколько стрельцов, брали несостоятельных должников и, поставив у приказа в ряды, били батогами поочередно по голым икрам, проходя ряды от одного края до другого; за расправой наблюдал судья, смотревший из окна. Каждый должник подвергался правежу по часу в день, а иногда и более, пока не выплачивал долга. По словам Олеария, бывшего в Москве в 1663 году, занимавшимся запрещенной продажей водки навешивали на шею фляжку с водкою и водили попарно от площади до Кремля и обратно в сопровождении помощников палача и все это время били кнутом.




393


_Шишонко._ 1. С. 164.




394


Акты историч. III. № 122.




395


_Шишонко._ II. С. 107.




396


_Прыжов._ VII. С. 79 и 80.




397


Акты историч. III. № 122.




398


Акты историч. III. № 153.




399


Акты историч. III. № 184.




400


_Буцинский._ II. С. 58 и 59.




401


_Прыжов._ XII. С. 126–128.




402


Материалы для истории Тобольска XVII и XVIII ст. 1885. С. 1-10.




403


_Буцинский._ V. С. 105, 141 и 142.




404


Акты истор. III. № 122.




405


_Буцинский._ V. С. 140 и 141.




406


_Словцов._ I. VI. С. 161.




407


_Словцов._ I. С. 31 и 37.




408


_Буцинский._ VIII. С. 247.




409


_Пуцилло._ Указат. дел. и рукопис., относящ. до Сибири. 1879. С. 23.




410


Поли. соб. зак. 1830. I. № 72.




411


Акты историч. III. № 113; Дополн. к акт. II. № 264.




412


_Костомаров._ Рус. ист. в жизнеопис. 1874. Вып. V. С. 443 и 444.




413


Поли. собр. зак. III. № 1655.




414


Отечествен, записки. 1867. X. С. 694 и 695.




415


Вестн. Европы. 1867. II. – В хрон. 22




416


Имеются в виду кочевые воинственные племена башкир, калмыков, казахов. _–_Прим._Издателя_




417


Вероятно, тоболяки наблюдали северное сияние. _–_Прим._Издателя_




418


В Варшаве, где пребывал Великий Князь Константин Павлович, это известие получено было из Таганрога 25 ноября в 7 час. вечера; в Петербурге – 27-го, во время молебствия о здравии императора; в Москве – 29 ноября вечером. – Восшествие на престол императора Николая 1 // Сост. бар. Корф. Спб., 1857. С. 34, 47, 48, 65.




419


В это же время в делах Тобольской консистории царило ужасающее запущение, довольно сказать, что «нераспечатанные конверты бросались в два или три короба, стоявших в зале присутствия, и таких конвертов к приезду преосвященного Евгения накопилось до 2000. – Прот. _А._Сулоцкий._ Архиепископ Евгений Казанцев как архипаст. тобольский // Странник. 1872, апр. С. 25.




420


Далее следовали обыкновенные при каждой присяге распорядительные статьи. В приложенной к указу форме клятвенного обещания, несмотря на коренной закон 1797 года, определявший в точности порядок престолонаследия, оставалось выражение, которое включено было в форму присяги при императоре Александре: «И наследнику престола, который назначен будет».




421


Дело архива Тобольской духовной консистории 1825 г. № 378.




422


Корф. С. 105.




423


Дело архива Тобольской духовной консистории 1825 г. № 378.




424


_Корф._ С. 106–111.




425


Во всей Западной Сибири был один случай дерзкого упорства и отказа от присяги императору Николаю, оказанный рядовым Усть-каменогорского гарнизонного батальона Аксеном Семеновым. По докладе об этом государю было повелено: «Прогнать его сквозь строй чрез тысячу человек раз и оставить на службе с тем, если после сего он еще поупорствует, тогда донести». Но и после наказания Семенов остался в упорстве непреклонным. Во второй раз Государем было повелено: «Послать его прежде в монастырь, не пожелает ли раскаяться по духовному увещеванию; буде же в продолжение полугода такового не окажет и по лекарскому свидетельству признан будет в полном уме, то отправить его в Нерчинские рудники». Однако ж отданный для увещания в Томский Алексеевский монастырь Семенов продолжал оставаться неизменным противником присяги новому Государю. Чем кончилась судьба его – неизвестно. – Дело архива Тоб. коне. 1827 г. № 104.




426


На пути из Пскова в Тобольск преосвященный Евгений лично присягал новому императору два раза: 2 декабря в Москве – Константину Павловичу и 23 декабря в Перми – Николаю Павловичу. (Странник. 1822. С. 17, 18).




427


Дело архива Тоб. консистории 1826 г. № 431.




428


Новое время. 1891. № 5430.




429


_Середонин_А.Н._ Известия о вооружен, силах Москов. государства. Спб.,

1891. С. 32.




430


Строгановская в прил. к «Покор. Сибири» Небольсина 1849 г., гл.

XI; Сибирская (Кунгур.). Изд. Зоста, 1880. С. 6, 11 и др.




431


_Миллер._ Опис. Сибир. Царства. 1750. Гл. 2, §§ 33 и 35.




432


_Шишонко._ Пермск. летопись. 1881. Кн. 1. С. 76 и 79.




433


Популярное предание о кольчугах, подаренных Иваном Грозным Ермаку, письменными источниками не подтверждается. Принадлежность Ермаку предметов воинского снаряжения и реликвий, упоминаемых в статье, к сожалению, не доказана, а сами раритеты не сохранились. _–_Прим._Издателя_




434


_Миллер._ 3, § 68.




435


Тобол. губ. ведом. 1866. № 21.




436


Джунгария – область на северо-западе Китая, граничащая с Восточным Казахстаном. Население – уйгуры, дунгане, китайцы, монголы и т.д. В данном случае речь идет о калмыцком тайше Аблае. В XVIII веке калмыки кочевали на обширном степном пространстве от Джунгарского Алатау до Южного Зауралья. _–_Прим._Издателя_




437


Тобол. губ. ведом. 1861. № 1.




438


Сибирск. вестник. 1818. Ч. 1. С. 14.




439


Тобол. губ. ведом. 1866. № 19.




440


Тобол. губ. ведом. 1864. № 45.




441


Новое время. 1891. № № 5431, 5433.




442


Допол. к акт. историч. 1846. Т. 1. Ст. 171.




443


Летопись Сибирская: Список Тобольск, музея. С. 294.




444


_Сулоцкий._ Описание краткое всех церквей, существ, в г. Тобольске, и пространное Тобольского Софийского собора. М., 1852. С. 15.




445


_Абрамов._ Павел Первый митрополит Сибирский и Тобольский // Странник. 1867, окт. С. 28. _См._также:_ Изв. Археологич. общества. 1868. Т. VI. С. 83.




446


Сибирский летописец. Тобольск, 1892. С. 27. – Эта летопись в первый раз была напечатана в «Север. Архиве» 1826 г. Т. XIX. № 12. С. 109–139; № 3. С. 221–251). Не без ошибок, однако ж, и эта летопись: открытие мощей св. Сергия Радонежского, в память которого заложена была деревянная Сергиевская церковь, воспоминается не 6, а 5 июля, представление же святого, ко дню которого должно было приурочиться освящение церкви, воспоминается не 23, а 25 сентября.




447


Сибирский летописец. Тобольск, 1892. С. 27-28.




448


Сибирский летописец. Тобольск, 1892. С. 32.




449


Эти ворота были разрушены вместе с другими зданиями Киева во время нашествия Батыя; теперь же здание их представляет две развалины стен. – _В.М._Флоринский._ Первобытные славяне по памятникам их доисторическ. жизни // Изв. Томск, университ. Кн. 7. С. 330.




450


Извест. Археологическ. общ. 1865. Т. V. С. 43, 45.




451


Есть указания, что до назначения сибирским митрополитом из архимандритов Чудовского монастыря преосвященный Павел состоял членом Патриаршего разряда и заведовал делами по постройкам церквей и монастырей. – Акты Археологическ. эксп. Т. IV. С. 290.




452


_Сулоцкий._ Описание кратк. всех церквей... С. 11, 33. – То же говорится и в описании Тобольского собора свящ. Н. Скосырева (200-летие Тобольского кафед. Софийско-Успенского собора. 1883. С. 4). Того же мнения, относя «начало каменного зодчества в Сибири к 1680 году», держались историк Словцов (Историч. обоз. Сибири. 2-е изд. Кн. I. С. 106, 107, 317). Щеглов (Хронолог, перечень данн. из истории Сибири. 1883. С. 128) и др. лица.




453


Сибирский летописец. Тобольск, 1892. С. 23.




454


Сибирский летописец. Тобольск, 1892. С. 27, 28.




455


Записная книга Тобольского собора // Древн. Росс. Вивлиофика. 1788. Ч. III: Записки к сибирск. истории служащие. С. 257.




456


В последнее время в этом здании помещались сначала губернский архив, а позднее Тобольская экспедиция о ссыльных; теперь же оно ремонтируется для помещения в нем тюремного отделения местного губернского управления.




457


_Сулоцкий._ Описание краткое всех церквей... С. 15-16.




458


Рукопись московск. архива минист. иностранн. дел, выдержки которой, касающиеся Тобольска, помещены были в «Тобол, губ. вед.» (1894. № 3; Статья _П._Бакая._ Тобольск во второй четверти XVIII в.).




459


Летопись Сибирская. С. 265.




460


Летопись Сибирская. С. 438; _См._также:_Н._Абрамов._ Антоний Стаховский, митр. Сибирский и Тобольский // Странник. 1863, янв. С. 18.




461


Кстати заметить, что в первые годы принесения из Абалака в Тобольск иконы Божией Матери путь для процессии, против существующего ныне, избирался другой. В одной рукописи Абалакского монастыря между прочим говорится: 8 июля 1665 г. «пойде архиепископ со всем освященным собором... за град, за Воскресенские враты, и егда изыдоша вне града на поле... встретиша тот чудотворный образ... иде же ныне крест стоит»; о встрече же иконы в 1672 г. в той же рукописи сказано: «И стретоша архиереи и князь... за Воскресенскими враты... и проводоша ю честно со псалмы и пением до нареченного места на Крестопоклонную гору, иде же часовня стоит, якоже обычай бе». По заключению протоиерея Сулоцкого, Крестопоклонною горою, где была часовня, следует считать Панин бугор. К такому же заключению приводит и другая запись в той же рукописи под 1670 годом, когда икона по особому случаю принесена была в Тобольск 25 сентября и оставалась до 4 октября: «Посланнии изыдоша вне града Перскими враты (где ныне Никольский взвоз), за великий врат, за речку Курдюмку на поле и встретиша образ... идеже ныне крест стоит... и проидоша вышереченная градская врата и великий врат, и взыдоша на Крестопоклонную гору...» и т.д. (Описание наиболее чтимых икон, находящихся в Тобол, епархии. Спб., 1861. С. 65). Есть указания о том же и в «Летописи Сибир.» (С. 265 и 267).




462


Летоп. Сибирская. С. 418. – _См._также_ статьи прот. _Сулоцкого_ «Начало театра в Сибири» в «Тоб. губ. вед.» (1858. № 12) и «Семинарский театр в старину в Тобольске» в «Чтен. в общ. истор. и Древн. Росс.» (1870. № 2). Нелишне сказать, что история сибирского театра до сего времени разработана мало. Зародыши театрального искусства, развитые митрополитом Филофеем в духовном юношестве, перешли впоследствии и в другие слои тобольского общества. Так, например, известная экспедиция Гмелина во время пребывания в Тобольске видела на Пасхе 1734 г. такое представление: на сцене были старый Адам, дьявол, выделывавший над ним разные штуки; змей-соблазнитель с яблоком; Христос с крестом и венцом, ожидавший Адама и уведший его на небо; далее представлено было получение десяти заповедей, наконец крещение, предметом которого был мнимый остяцкий князь; потом были комические выходы; наконец опять явились дьявол, старый Адам, смерть и Христос, как в начале... (Вест. Евр. 1888. № 4. С. 720 и 721. Очевидно, начало представления составляло мистерию под названием «Жалостной комедии» о грехопадении Адама, описанной в труде Пекарского «Наука и литература России при Петре Великом» (Спб., 1862. т. I. С. 402–405). Позднее в Тобольске существовал уже «оперный дом», сгоревший в последний большой пожар 1788 г. В воспоминаниях Т.П. Пассек, между прочим, упоминается, что развалины этого театра были в саду, и что около них стояло деревянное изваяние Ермака (Из дальних лет. Спб., 1879, Т. И. С. 214).




463


Летопись Сибирская. С. 368. – _См._также_ мою брошюру: Воздушные страхи Тобольска в старину. Тобольск, 1892. С. 10.




464


Своеобразна была, по описанию летописца, причина этого пожара. Оказывается, что всю беду подняла мышь: «Первостатейной из певчих при архиерее служитель именем Анфим, а владыко называл его Паншею, жил близ его преосвященства в покое вместе с келейным чтецом из новокрещенных Савою Карпо-Трофимовым. И сентября на 17 число вечером, как уже во время розувки сапогов, взял он, Панша, свои туфли и, увидя, что они несколько чем-то попорчены, скликал своего товарища Саву со свечою, чтоб туфли оные осмотреть. Но как он к нем с огнем приближался, в то время из его туфля выскочила мышь и побежала чрез Крестовую палату в сени. И они за нею гнались, хотели ей ту обиду отмстить, что туфель изъела и попортила, а она, укрывался от их поисков, по подлавки бегала и около некоторого судна пряталась, в котором находилось осталого от схимонаха Феодора (митрополита Филофея) пороху более пуда. И они в таком были жару за мышью, что своею неосторожностью, с повреждением своего здоровья в порох заронили. И от того порох взорвало, и сквозь свод пламя прошиблось, в крышах учинился сильный пожар, а их, гонителей мышьих, оным сильным разом отбросило к другой стене в подлавку полумертвых и опалило им руки и лица так, что и по излечении знаки на тех местах лишаями остались. А огонь так распространился, что все крыши съедал, и оттоль на соборной церкви крышки и главы загорелись. Потом, как на ризнице и Сергиевской церкви, так и на теплом соборе, все главы и крышки пригорели». (Летопись Сибирская. С. 426-427).




465


«Летопись Сибирская» Черепанова. С. 279, 283, 291, 292 и 293.




466


Более подробная история разрушения этого собора рассказана по архивным делам в ст. _Гр._Варлакова_ «Троицкий собор в Тобольске», помещенной в «Тоб. губ. вед.» (1858. № 36).




467


Дело 1759 г. № 19: О разобрании при тобольском архиерейском доме обветшалых по давности строения Сергиевской церкви с ризничною палатою и колокольни каменных.




468


Летопись Сибирская. С. 426-427.




469


«Летопись Сибирская» Черепанова под 1683 и 1685 гг. С. 287, 293.




470


Это здание, находившееся на южной стороне настоящей Соборной площади и представлявшее как бы преддверие Тобольского кремля с северной стороны, было построено в 1703 –1705 гг. Тобольский гостиный двор представлял в своем роде «подобие крепости» в миниатюре. По описанию летописца он «обложен был квадратно: вдоль саж. на 50, поперек саж. на 40. На четырех углах того строения поставлены (были) круглые башни, а на двух стенах его, как с восточной, так и с западной стороны, проезжие ворота доспеты; на западных воротах построена часовня, а на восточных палаты, в которых быть Таможне назначено. Меж угольными башнями в стенах, которые на два апартамента подняты, в верхнем апартаменте от часовни по полуденной стороне считается пятнадцать палат с наружными разборами, а по северную сторону в том же верхнем апартаменте и также между часовнею и Таможнею столько ж пятнадцать палат, только без разборов. В нижнем апартаменте от ворот западных и до восточных ворот по полуденную сторону восемнадцать, по северной семнадцать палат, все с разборами. Да притом под каждой палатой построены такие же каменные, или лучше сказать, кирпичные погреба с такими ж сводами. А дверьми и разборами все палаты устроены на внутреннюю сторону того строения». – _Там_же._ С. 365, 370 и 371.




471


_Сулоцкий._ Описание краткое всех церквей, существующих в г. Тобольске... С. 70.




472


В ст. Н. Абрамова «Тобольская соборная колокольня» (Тоб. губ. вед. 1870. № 19) также неверно замечено, что колокол этот был на колокольне, куда поднимали его собравшимся народом 5 июня 1739 г. с 3го до 9-го часа пополудни; последнее замечание летописцем изложено иначе: «На гору подымали собравшимся народом июня 5 числа с 3-го до 9-го, а как в кремль втащили, был для его звон во все колокола соборные» (Летопись Сибирская. С. 436).




473


Упомянутое архив. дело 1759 г. № 19: О разобрании при тобольском архиерейском доме обветшалых по давности строения Сергиевской церкви с ризничною палатою и колокольни каменных. С. 3.




474


В «Кратком показании о... воеводах и губернаторах», составленном при Тобольском архиерейском доме (Тобольск, 1792. С.27) под 1791 г., сказано: «Мая 28 начата строением каменная Софийская колокольня с церковью преподобных отец Афанасия Афонского и Сергия Радонежского».




475


_Сулоцкий._ Описание... церквей, существующих в Тобольске... С. 16, 70, 71; _Абрамов._ Тобольск, соборная колокольня // Тоб. губ. вед. 1870. № 19.




476


Сибирск. летописец. С. 19; Летопись Сибирская. С. 269.




477


Летопись Сибирская. С. 378 и 437.




478


Вероятно, следует читать «протоку». – _Прим._Издателя_




479


Коркинская слобода (Ишимский острог) была основана в 1631 году на месте современного г. Ишима. _–_Прим._Издателя_




480


Дощаник – большая плоскодонная лодка, широко использовалась в XVII–XVIII вв. в Сибири для перевозки грузов. _–_Прим._Издателя_




481


Целовальник – выборная должность в России XVI–XVIII веков. Целовальники ведали сбором различных пошлин, в том числе кабацких. Название произошло от выражения «целовать крест», то есть присягать на верность. _–_Прим._Издателя_




482


Промемория – официальное донесение, памятная записка (от латинского выражения рго тегаопа – «для памяти»). _–_Прим._Издателя_




483


Печатается по: Тобольские губернские ведомости. 1896. № № 24–26.