Тычковка, Сараи, Потаскуй… Из истории тюменских окраин XIX – начала XX вв.
С. Н. Кубочкин




Тычковка, Сараи, Потаскуй… Из истории тюменских окраин XIX – начала XX вв.





ТЕХНИЧЕСКАЯ СТРАНИЦА


Тюмень, 2002

ББК 63.3

К 88

КУБОЧКИН Сергей Николаевич. Тычковка, Сараи, Потаскуй...: Из истории тюменских окраин XIX – начала XX вв. – Тюмень: Издательство Юрия Мандрики, 2002. – 296 с. + ил. 8 с.

Грант администрации Тюменской области на издание книги о памятных местах родного края

Распоряжение губернатора Тюменской области №983-р от 17 декабря 2001 г.

© Кубочкин С.Н., 2002.

© Кухтерин А.С. (обложка), 2002.

© Дыба В.В. (дизайн обложки), 2002.

© Издательство Ю. Мандрики (оформление), 2002.

ISBN 5-93020-116-1




ОТ АВТОРА


Памяти моего деда Николая Васильевича Калугина посвящается


Всякий раз, возвращаясь из командировки или из отпуска, невольно сравнивал Тюмень с другими городами, где пришлось побывать. И почти всегда сравнение было не в пользу родного города – и улицы узкие и не очень чистые, и дома современной архитектуры какие-то безликие. Но вместе с тем, я всегда чувствовал, что вернулся домой, в родной город, где живут мои дети, где жили мои деды и прадеды, и это чувство всегда было настолько пронзительным, что неудовлетворенность внешним видом города отходила на второй план.

Тюмень – первый русский город в Сибири, его называли и называют «воротами Сибири». Основанный в 1586 году, на протяжении нескольких столетий он оставался таковым.

Именно через эти «ворота» проходили сначала русские первопроходцы дальше на восток. В XIX – начале XX вв. сотни тысяч добровольных переселенцев из центральных губерний России и тысячи преступников, сосланных в Сибирь, прошли через наш город. В советское послевоенное время через Тюмень энтузиасты и романтики ехали осваивать Север. Город с четырехсотлетней историей оказался не только крупнейшим транзитным пунктом, но и «кузницей кадров» для Севера, во многом в ущерб своему благоустройству и развитию удобной городской инфраструктуры. Тюмень стала падчерицей-замарашкой при своих богатых северных округах.

Беспорядочное строительство в новых микрорайонах, с одной стороны, и планомерный и неоправданный ничем снос старого центра, с другой, не способствовали ни воспитанию у молодых тюменцев любви к своему городу, ни бережному отношению к прошлому.

По-новому взглянуть на родной город, на его богатейшую историю помог случай. Как-то десять лет назад, находясь в Свердловске, я случайно попал на выставку старинных фотографий из частной коллекции, она называлась «Здравствуйте, мы ваши предки». Увиденное произвело сильное впечатление и послужило толчком к собиранию старых тюменских фотографий: людей, видов города. Иногда удавалось находить редкие снимки, например, часовни, находившейся когда-то на Базарной площади, или моста, стоявшего на бывшей Стриковской улице, фотографии тюменских купцов и нищих, ремесленников и чиновников...

Десятилетние поиски в Государственном архиве Тюменской области, в архивах Петербурга и Омска, Екатеринбурга и Кургана помогли узнать много интересных, иногда забытых, а порой просто неизвестных фактов, связанных с нашим городом.

Хочется надеяться, что двадцать две документальные истории помогут больше узнать о судьбах людей и целых семейств, зданий и улиц, хоть в малой степени восполнят пробел в наших знаниях о родном городе, ведь, как писал В. Цветов: «Как из полушек и копеек составляются рубли, так из мелких и крупных фактов составляется история».

Благодарю всех, кто помог в сборе материала для книги, предоставил фотографии и документы из своих семейных архивов, способствовал ее изданию:

директора Государственного архива Тюменской области О.П. Тарасову, заведующую отделом информации ГАТО Е.И. Долгушину, сотрудников отдела информации Е.А. Маслову, И.О. Волошину, О.В. Попкову, заместителя начальника УФСБ по Тюменской области А.А. Петрушина, сотрудников УФСБ по Ленинградской области, книгоиздателя Ю.Л. Мандрику, сотрудников Тюменского областного краеведческого музея В.А. Чупина, М.Э. Волкову, а также А.Л. Вычугжанина, М.Н. Блинову, Е.П. Рыбину, Л.Н. Киселеву, К.М. Скударь, И.А. Корнева, В.В. Машарову, С.Л. Матусевич, В.А. Галата, А.Н. Моношкина, Д. Сизова, Е.С. Мушкаленко, В. Каширина, В.В. Шитова, Н.Б. Неуймина, Н.И. Сезеву, М.А. Решетникову.

Не дожили до выхода книги Б.И. Василенко, Я.В. Колесницкая, М.П. Митинская.




«УКРАШЕНИЕ ГОРОДА»


Здание Тюменского областного краеведческого музея, стоящее на Исторической площади – в самом начале улицы Ленина (бывшей Спасской), до революции занимали городская Дума и городская управа.

Памятная мраморная доска на нем гласит: «Памятник архитектуры начала XIX в. Здание бывшей городской Думы. Построено в стиле русского классицизма». Эта информация известна многим, но всякий разговор о дате постройки, имени архитектора и строителей этого здания порождает вопросы, ответы на которые найти непросто.

Сведения, найденные в краеведческих изданиях, особой точностью и единодушием не отличаются.

«После завершения Почтовой конторы началось возведение городской управы...»[1 - Жученко Б.А., Заварихин С.П. Тюмень архитектурная. Свердловск, 1981. С. 85.].

«В первой четверти XIX века барокко сменяется классицизмом. В этом стиле сооружено здание городской управы...»[2 - Копылов Д.И., Князев В.Ю., Ретунский В.Ф. Тюмень. Свердловск, 1986. С. 39.].

«В самом начале прошлого века для городской управы было построено специальное здание...»[3 - Иваненко А.С. Прогулки по Тюмени. Тюмень, 1999. С. 40.].

До описываемых ниже событий городская Дума помещалась в каменном здании городского магистрата и находилась бы там, очевидно, еще долго, если бы не одно событие, а точнее – целая история, благодаря которой в Тюмени на Исторической площади появился каменный двухэтажный «общественный дом».

Началась эта история в 1824 году, когда в Санкт-Петербурге, при императорском дворе стали распространяться слухи, будто государь Александр I собирается посетить самые отдаленные города Сибири.

Сейчас трудно назвать причину, побудившую Александра I выразить столь экстравагантное желание. Возможно, государю захотелось посмотреть, как исполняются законы по управлению Сибирью, которая по предложению М.М. Сперанского именным указом 26 января 1822 года была разделена на Западную и Восточную.

В Сибири слухи о возможном визите государя создали ситуацию, похожую на начало гоголевского «Ревизора». Только своих подчиненных собрал не городничий, а генерал-губернатор Западной Сибири...

Генерал-губернатором Западной Сибири был тогда Петр Михайлович Капцевич[4 - П.М. Капцевич (1772-1840) в 1792 г. закончил кадетский корпус. Через пять лет уже генерал-майор, шеф артиллерийского батальона. Участник Отечественной войны 1812 года и заграничных походов русской армии. Отличился в обороне Смоленска, в битвах при Бородино, Тарутино, Малом Ярославце и Красном. Награжден за храбрость орденами Св. Георгия 2-й и 3-й ст. и золотой шпагой с алмазами. С 1819 г. Капцевич на службе в Сибири, сменив в 1822 году на посту генерал-губернатора Западной Сибири М.М. Сперанского, занимал эту должность до 1828 г.], и его приказ о спешной инспекции сибирских городов прозвучал по-военному кратко.

Характеристика, данная ему А.И. Герценом, дает представление о Капцевиче: «Худой, желчевой, тиран по натуре, тиран потому, что всю жизнь служил в военной службе, беспокойный исполнитель – он приводил все во фрунт и строй...».

Так же, хотя и несколько мягче, характеризовал его Д.Н. Бантыш-Каменский: «Петр Михайлович высокого роста, худощавый, смуглый собою, имевший огненные глаза, умную физиономию, улыбку насмешливую, был неустрашим на бранном поле, взыскателен по службе, строг, не терпел ни малейшего отступления от порядка; но всегда справедлив, почтителен к властям, хороший христианин, добрый семьянин». Вышесказанное не оставляет сомнений: ослушавшийся или нерадивый исполнитель приказа генерал-губернатора будет строго наказан.

Первым сибирским городом на пути государя должна была быть Тюмень, поэтому и внимание ей было уделено соответствующее.

П.М. Капцевич сам несколько раз в этот период побывал в Тюмени: осматривал мостовые улиц, внешний вид домов, помещения казенных зданий... Тут же отдавались распоряжения о наведении порядка. Никогда еще до этого времени не уделялось столько внимания внешнему виду города.

А между тем, пока в Тюмени велась подготовка к приезду государя, осенью 1824 года в Петербурге произошло событие, ставшее для императора Александра I потрясением.

7 ноября 1824 года в Петербурге случилось наводнение, подобное которому произошло в 1777 г., в год рождения Александра Павловича. В повторившейся для города трагедии он увидел знак своей смерти. Планы императора изменились, и о посещении Сибири он, скорее всего, перестал и думать.

Но в Сибири Александра I по-прежнему ждали, и хлопоты, связанные с подготовкой его встречи, продолжались. До властей Тюмени было доведено вышестоящим начальством, что город необходимо благоустроить, для чего 17 декабря 1824 года и было собрано купеческое и мещанское общество, которое на эти цели «торжественно согласилось составить... сумму 7509 руб. 20 коп.».

В феврале 1825 года из Тобольска пришел указ тобольского гражданского губернатора «купецкому и мещанскому обществу объявить нащет приступления устроением города и приготовлением на то заблаговременно материалов с употреблением пожертвованной суммы обозначаемой по присогласованию общества»[5 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 260. Л. 180 об.].

Начало 1825 года насыщено активной перепиской. От генерал-губернатора Западной Сибири тобольскому гражданскому губернатору и от последнего тюменскому городскому голове шли указы, приказы, предписания с перечислением того, что надо делать и в какой срок. В обратном направлении шли рапорты о проделанной работе.

Так, 16 февраля 1825 года сначала в городской Думе, а затем и на собрании городского общества были заслушаны предложения генерал-губернатора Западной Сибири Капцевича о том, чтобы «граждане не теряли удобного времени, приготовили себя нащет правильного и приличного обделания домов, обивки оных тесом»[6 - Там же.]. Думе же предписывалось по всем вопросам обустройства города обращаться к губернскому архитектору Праману, «чтоб содействовать с его стороны по знанию архитектурной науки во всех отношениях действиям граждан города Тюмени»[7 - Там же.].

Горожанам объявили, что они должны побеспокоиться об украшении своих домов. О чем с них даже были взяты расписки: слышали, согласны с этим и «обязуются сие исполнить».

Обещанную же на благоустройство тюменским обществом сумму было доверено собрать мещанам Алексею Лепешкину, Василию Молчанову, Макару Байдакову и Алексею Коробейникову «за шнуром и печатью».

Вот тут-то и возникли трудности: платить обещанные деньги жители города не торопились. Многие из них просто не имели такой возможности, так как помимо этого сбора необходимо было за свой счет приводить в надлежащий вид свои дома. Да и вновь введенная земская повинность (за полтора года по 4 руб. 94 коп. в год с ревизской души) была ощутимой.

Но городская Дума посчитала, что ничто «останавливать збор поземельных денег не может, как оный требуется безотлагательно ко взысканию на устройство городских зданий»[8 - Там же.]. Для ускорения сбора денег Дума обратилась к городничему с просьбой помочь сборщикам.

Кроме того, Думой 28 апреля 1825 года было издано постановление, которым на владельцев домов возложили ответственность за ремонт прилегающей части мостовой.

По предложению тобольского губернатора была создана комиссия по устройству города, в состав которой вошли: окружной начальник, городничий, губернский архитектор коллежский секретарь Праман, а также городской голова и почетнейшие из тюменских граждан: купцы Иван Семенов Прасолов, Федор Проскуряков, Иван Барашков, из мещан Андрей Гневашев.

Но к лету существенных изменений в устройстве города заметно не было. Тобольский гражданский губернатор, получавший сведения от строительной комиссии, писал в Тюмень, что «видны весьма малые успехи, потому более, что кроме других затруднений, обыватели города мало заботятся, даже люди торгующие и имеющие все возможности способствовать устройству города»[9 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 260. Л. 180 об.].

5 июня городничий довел до сведения городской Думы, что некоторые тюменские граждане отказываются «исправлять мостовую», прилегающую к их домам.

Отказавшиеся – купец Василий Аласин, мещанин Митрофан Бобков и мещанка Федосья Парфенова – считали благоустройство улиц общественным делом, а купец Семен Башарин и мещанин Егор Молодых были согласны исправлять мостовую «с тем, чтоб и прочие исправляли». Зачинщиком неповиновения был признан купец Василий Аласин.

Состояние тюменских улиц было на самом деле плачевным. По свидетельству тюменского городничего «по имевшейся в городе Тюмени мостовой усмотрены во многих местах насквозные дыры так, что и проезд иметь опасно».

Своих средств и сил для приведения мостовых в порядок у города не было, и потому городничему было рекомендовано «объяснителей купца Василья Аласина, мещанина Бобкова и мещанку Парфенову исправлять мостовую против их домов понудить, с подписками», объявив им при этом, что «дума сие делает в последний раз, в противном же случае, поставя на вид объяснения их, не преминет принять принадлежащих решительных мер»[10 - Там же.].

Меры, предпринятые городничим, видимо, подействовали, так как купец Аласин в конце - концов согласился сделать ремонт мостовой, но пригрозил, что в будущем будет просить защиты у высшего начальства. Мещане Бобков и Парфенова поступили аналогично. Но были и ухоженные улицы: «...особенно трудятся живущие по Архангельской улице, которая есть вторая главная в городе и по слабости местоположения подобна Благовещенской, но старанием хозяев, посредством простой сыпи, как-то: щепами и прочим домашним обиходом доведена в порядочное состояние, так что во всякое дождевое время топи на ней не бывает»[11 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 270. Л. 228.].

В конце мая 1825 года в Тобольск к месту службы прибыл новый тобольский гражданский губернатор действительный статский советник Дмитрий Николаевич Бантыш-Каменский. Ко времени его назначения ему не было еще и 37 лет.

Новый губернатор рьяно взялся за наведение порядка сначала в Тобольске, где в ожидании приезда императора были отремонтированы мостовые, здания тюрьмы и больницы, казарма для пересыльных, расставлены уличные фонари.

Энергичные меры, предпринятые Бантыш-Каменским, были замечены генерал-губернатором Капцевичем, который в послании ему писал: «Я нахожу, что все вновь учреждено, и с необыкновенным успехом, в короткое время вашего управления Тобольскою губерниею. Остается желать, чтобы это устройство сохранилось навсегда. По справедливости должен я сказать, что исполнение служебных обязанностей, при всей разнородности и трудности их, легко бы казалось мне, если б и по другим частям я имел таких же ревностных в службе помощников, какового имею в вашем превосходительстве».

В сентябре этого же года дошла очередь и до Тюмени. В своем стремлении навести порядок везде и во всем новый губернатор иногда перегибал палку. Так, лично осматривая город, он «нашел, что устройство онаго по новым фасадам производится без успеха, ожидаемого начальством», из чего заключил, что «граждане города Тюмени не хотят споспешествовать цели правительства»[12 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 266. Л. 812.].

С тюменским городским головой Пеньевским они, что называется, разошлись во мнениях относительно благоустройства города: городской голова, видя пустую казну и горожан, обремененных разными сборами и общественными работами, не хотел украшать город любой ценой. В то время как молодой и энергичный губернатор хотел показать рвение и усердие в наведении порядка на своих территориях.

Масла в огонь добавил тюменский городничий, отправивший донос на городского голову, из которого губернатор усмотрел, что «Градский Глава Пеньевский, член строительной комиссии, долженствующий споспешествовать лучшему устройству города, не хотел подписать журнала, состоявшегося в комиссии о улучшении домов, улиц и прочего»[13 - Там же. ].

Желая поставить точку в этом деле, губернатор «нашелся предоставить поступок его рассмотрению совета общего губернского управления, который положил: немедленно удалить Пеньевского от должности»[14 - Там же.].

Случай в истории Тюмени беспрецедентный: за предыдущие 35 да и последующие почти сто лет городского самоуправления действующего городского голову с должности не снимали.

Губернатор, поручив исполнение решения губернского совета городской Думе, потребовал немедленно представить ему документ на утверждение кандидата Башарина в звании градского главы.

В тот же день, 29 сентября 1825 года, Тюменской городской Думой, по предписанию из Тобольска, Михаилу Пеньевскому «от занятия должности градского Главы отказано».

Так тюменским городским головой стал немолодой уже купец 3-й гильдии Семен Башарин, но ненадолго. В начале января 1826 года Башарин умер, видимо, не выдержав интенсивного благоустройства города, и место его из числа избранных гласных занял купец Иван Андреевич Аласин.

Предпринятые меры давали результат – город постепенно приводился в надлежащий вид.


* * *

Было еще одно место в Тюмени, которому уделяли особенное внимание: дом городского общества. Еще 19 февраля купеческим и мещанским обществом было решено «дом Градского общества, где размещалось хозяйственное и судное управление, покрыть железом с окраскою оной и крыльцо, по приличию, сделать деревянное; во внутренности сего дома, равно и с наружной стороны, что следует к лутчему, исправить»[15 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. д. 260. Л. 239 об.]. Посчитали, что для встречи императора этого достаточно.

Но побывавший в середине февраля в Тюмени генерал-губернатор Капцевич, осмотрев город, предписал, чтоб «Градская Дума приступила к возможному украшению гостиного двора[16 - Тогда еще деревянного.], отдельных лавок и самого каменного дома, ею занимаемого»[17 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 260. Л. 239 об.].

Каменный дом, занимаемый городской Думой, имел деревянную пристройку, но, видимо, такого ветхого и безобразного вида, что Капцевич нашел, что «деревянная пристройка к сему дому совсем ненадобна». Дума же, со своей стороны, нашла, что если сделать лишь одно крыльцо, которое соответствовало бы зданию, «то на оное употребилась бы значительная сумма».

Было решено к зданию городской Думы для устранения существующей тесноты «собраниев, равно и для лучшей удобности... прочих присутствиев, прибавить вновь каменною прикладкою на сторону крыльца трех стен вдоль по улице на 3 сажени, а поперешник во весь нынешний корпус»[18 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 260. Л. 239 об. ].

Для составления плана пристройки к зданию городского управления обратились к губернскому архитектору Праману, с тем чтобы в пристрое «помещения были свободны, в особенности для Думы, где бывает собрание общественное с лишним до ста человек и по сочинении сего плана, прислать в сию Думу»[19 - Там же. ].

Предполагалось также провести круговую лестницу на второй этаж, а в пристрое, внизу и вверху, сделать дополнительные комнаты, на что и была составлена смета. Выходило «с решительною отделкою 5568 руб. 20 коп.».

На гласных Тюменской городской Думы Алексея Чернышева и Андрея Синицына было возложено ответственное поручение: «в Ирбитской ярмонке для сего предмета искупить материалы».

А так как гласные уже находились на ярмарке, то деньги в размере 1600 рублей были им посланы «с приказанием таковым, чтоб в цене соблюсть самую хозяйственную економию...»[20 - Там же. ].

Вернувшиеся из Ирбита гласные Алексей Чернышев и Андрей Синицын отчитались перед Думой за израсходованные деньги на покупку для каменного общественного дома: «гвоздей полуторнику 3700 на 12 руб.; 58 связей железных 40 пудов 14 фунтов – 151 руб. 30 коп.; листового железа 150 пудов 35 фунтов на 1129 руб. 60 коп.; краски зеленой малахиту 2 пуда 11 фунтов на 136 руб. 50 коп.; белил свинцовых 2 пуда 12 фунтов на 59 руб. 80 коп.; да за провоз вырасходовано 2 руб. 36 коп. всего выходит на 1492 руб. 14 коп.»[21 - Там же.].

Покупки были записаны в специальную книгу, заведенную «на устройство каменного общественного дома».

После закупки материалов встал вопрос о мастерах, поэтому в апреле городская Дума обратилась к городничему с просьбой расклеить в городе листы о вызове «художников каменного мастерства» для возведения пристройки к общественному дому. Ввиду важности дела предлагалось так называемые «публики» устроить троекратными.

К торгам явился один только человек – местный мещанин Митрофан Бобков и назначил цену «за клажу по 7 руб. 50 коп. с тысячи». Дума же приступить к окончательному торгу не смогла по неимению конкурентов у Митрофана Бобкова.

Для того, чтобы «соблюсть хозяйственную економию в цене», Дума посчитала необходимым обратиться также к туринскому, ялуторовскому и курганскому городничим с просьбой «учинить публики» по своему ведомству для вызова «желающих каменного мастерства художников, чтоб являлись к торгам в скорейшем времени в сию Думу»[22 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 260. Л. 304.].








В то время, когда наведение порядка было в самом разгаре, из Петербурга пришло известие о смерти в Таганроге императора Александра I. Отказавшиеся присягать Николаю I гвардейские полки 14 декабря вышли на Сенатскую площадь, участников тех событий позже назовут декабристами...

В Тюмени уже не ждали своего государя, Сибирь ожидала других гостей – без почестей, без званий, наград и чинов.

В городе к этому времени успели не спеша собрать обещанные еще в декабре 1824 года деньги и начать обсуждать проект переустройства дома городского общества. Уже не ради государя, для себя.

На заседании городской Думы, состоявшемся 22 мая 1826 года, было зачитано сообщение архитектора Прамана, что «начертил он вновь план и фасад с увеличиванием онаго на 5 с половиною сажен, но как действительные выгоды и удобность дома не в обширности онаго должны состоять, а заключаются единственно в прямой надобности комнат, что им по последнему случаю согласно желанию и назначению самих граждан и было соблюдено, то не признает он нужным расширять онаго дома».

Тюменская городская Дума по согласованию с тюменским обществом согласилась прекратить все переписки по устройству общественного дома и «приступить к оному по сочиненному архитектором Праманом плану и фасаду, употребляя на весь расход гостинодворскую сумму, с дачею по окончании постройки обществу подробного отчета»[23 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 261. Л. 558.].

Для устройства общественного дома было уже заготовлено: «круглого лесу разной меры – 267, краски зеленого малахиту 2 пуда 11 фунтов, белил свинцовых 1 пуд 4 1/2 фунта, гвоздей полуторнику 3250, кирпича 52990, связей железных 40 пудов 35 фунтов».

Смета, составленная еще 23 февраля 1825 года, выглядела так: «кирпича 75 тысяч по 15 фунтов, тысяча на 1125 фунтов извести с вывозкою на место 750 пудов по 17 коп. пуд – 127 руб. 50 коп.; песку с доставкою на место 15 сажен по 10 руб. с сажени – 150 руб... связей железных в два ряда 34 пуда по 4 руб. 36 коп. за 4 печи с материалами, заслонками, вьюшками, душниками, связями с работой – 400 руб., художникам за работу корпуса по 7 руб. 50 коп. с тысячи – 562 руб. 50 коп., за копку рва 50 руб., за 8 оконниц в верхний корпус по 10 руб. каждая – 80 руб. Полагается на крюки для дверей 5 руб. за 7 оконниц в нижнем корпусе по 10 руб. каждая – 70 руб., за дело 4-х дверных притворов по 4 руб. каждые – 16 руб., на переделку прежних дверей во всех каморах оконниц и выборку стен полагается с работой 200 руб., на крышу всего корпуса прежнего и вновь прикладенного потребно листового железа 150 пуд, полагая в пуде по 3 листа – 1200 руб.

За работу художникам крыши с приколоткою гвоздями по 40 коп. с листа с 450 выходит 180 руб. Гвоздья полуторнику, полагая для каждого листа по 6 гвоздей потребно 3700 по 6 руб. тысяча – 25 руб. 20 коп. За зделание для крыши решетин за одну работу без материалов 100 руб., круглого лесу хорошей доброты и не тонкого потребно для решетин на накаты для потолков и прочие непредвидимые потребности 200 лесин в отрубе от 7 до 8 вершков по 60 руб. сотня – 150 руб., плах для настилки полов хорошей доброты 250 по 60 коп. сотня – 150 руб., за работу художникам за накаты потолков и настилку полов, как в нижних, так и в верхних каморах прежних и новых, за зделание в средине здания для входу изнизу вверх круглой лестницы и протчих к сему потребностей полагает 500 руб., на окраску крыши потребно краски зеленой 21/2 пуда по 60 руб. каждый – 150 руб., масла постного 10 пудов по 7 руб. 50 коп. на 75 руб., за окраску крыши, художникам за работу 100 руб. итого на 5568 руб. 20 копеек»[24 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 261. Л. 558.].

И опять гласные городской Думы не могли прийти к единому мнению. По проекту архитектора Прамана для осуществления пристройки необходимо было произвести некоторую разборку прежнего каменного здания. Гласные же городской Думы признали, что «если не разобрать прежний корпус до основания, то не может в настоящем виде соблюстись фигуры против плану и фасаду, а необходимо должно оный раскласть, чрез что в полной мере соблюдена будет по плану архитектурия, прочность в здании и пространство во всем корпусе, расходу же на сие последует сверх сметного назначения не более 1000 рублей вообще с материалами»[25 - Там же.].

Решено было строительство начать с будущего, 1827 года, а за это время приготовить необходимые материалы.

Тобольским губернским правлением было предписано, чтобы Тюменская городская Дума доставляла губернскому архитектору Праману ведомости о ценах на материалы. Приходится только удивляться, какая централизация существовала тогда – строили себе, на свои деньги, а должны были держать отчет по полной форме: что купили и по каким ценам.

Большая спешка по облагораживанию внешнего вида города уже прошла, закончился 1826 год, как-то незаметно прошли зима, весна и лето 1827-го, а к строительству так и не приступили.

В сентябре прошли выборы, и новый состав Думы на своем заседании 30 сентября 1827 года вернулся к вопросу о строительстве общественного дома.

Вновь избранные гласные посчитали, что прежним составом Думы особого усердия в деле проявлено не было, а потому, просмотрев всю имеющуюся по этому вопросу переписку, решили, что «устройство общественного дома прикладкою непосредственно состоит в числе главных предметов на отчете Думы»[26 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 264. Л. 254 об.].

Было признано необходимым заготовить недостающий по смете материал, и хотя «кирпича по здаточным описям бывших присутствующих и числится 41740, но его на прикладку должно еще прикупить до 40 тысяч, лесу круглого хорошей доброты для решетин и на накаты 200 – в отрубе 7 и 8 вершков, плах для настилки полов 250, извести, алебастру и прочих к тому потребных материалов, то и предупреждать всякий недостаток, могущий быть, в противном случае на ответственности Думы»[27 - Там же.].

На обсуждение городским обществом был вынесен вопрос: оставлять старое здание Думы или разобрать его до основания и построить полностью новое?

В октябре прошло собрание, на котором городское общество изъявило желание, «чтоб прежний корпус общественного дома раскласть до основания; потом приступить к устройству нового с приготовлением на то потребных материалов»[28 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. д. 264. Л. 287.].

Наступил декабрь 1827 года, по мере принятия решений возникали новые вопросы. Раз решено «раскласть» старое здание, то план, составленный Праманом, терял свою силу, и необходим был другой «фасад и план». По предварительному подсчету произвести новую кладку на том же месте стоило бы «чрез художников с работою и всеми материалами, кроме щекотурки, с припасами в 10457 руб. 70 коп.».

Другой вариант постройки общественного дома состоял в том, чтобы строительство производить «на другом приличном месте с прибавлением сверх плана к лучшей удобности в длиннике 2 ½ сажени», что «составит всего длинник 11 сажен, кочтующей в 12839 руб. 70 коп.»[29 - Там же. Л. 464. ].

Преимущество первого варианта перед вторым заключалось лишь в более низкой себестоимости с разницей в 2384 рубля. Но строительство могло продолжаться не менее трех лет, и в течение этого времени все городские службы должны были где-то размещаться да «занимать у посторонних людей квартиры с платежом за корм денег не менее каждый год 500 рублей в единственный убыток общества, с совокупностью даже и тою, сколько послужит всех неудобств для присутствий Думы и городового суда...»[30 - Там же.].

В конце концов решили «ныне существующий корпус оставить в прежнем виде, без всякой разломки, а приступить к устройству нового каменного здания на другом приличном месте, с приготовлением на то потребного материала»[31 - Там же.].

Еще раз гласными 16-го трехлетия были проверены материалы, имеющиеся в наличии и оставшиеся от Думы прошлого трехлетия. Главным образом осмотрен кирпич, который, как оценили гласные, «не мог от продолжения времени не клажей общественного дома придти в ничтожество...».

С наступлением теплого времени 1828 года подрядчиком – тюменским мещанином Митрофаном Бобковым была начата кладка каменного общественного дома. Работа закипела, теперь Дума была обеспокоена возможностью ее остановки из-за недостаточного запаса материалов, главным образом кирпича.

К середине июля были проверены контракты на его поставку мещанами «Дмитрий Малых с товарищи». С них была взята подписка, по которой они обязались вывезти в течение месяца, начиная с 1 августа, к месту строительства общественного здания половину кирпичей. Вторую – к 1 сентября 1828 года. К мастерам были приставлены смотрители «для надзору за успешным произведением делокирпичниками работ».

Но даже этого гласным показалось мало. Придавая особую важность строению, они во избежание простоев по поставке кирпича решили вызвать в Думу всех подрядчиков: мещан Дмитрия Малых, Степана Черепанова, Ивана Костыгина, Егора Черкалова, Ивана Докучина, Никиту Попова, Павла Кармачева, Григория Костыгина, Ивана и Евдокима Соколовых, крестьян Степана Голышманова и Николая Рюпина. Вызванным работникам под подписку объявили: «чтоб они кирпич доставили с надлежащей поспешностью, хотя бы благовременнее буде из них у кого наделан и обожжен в настоящее время»[32 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. д. 265. Л. 76.].

Еще раз смотрителям над ними «Мошенникову с товарищи» было подтверждено «иметь бдительный надзор, в особенности за теми, у кого есть ныне уже приготовленный кирпич, дабы не могли они до времени сроков употребить в оную продажу и тем навлечь Думе остановку»[33 - Там же.].

Старшина Иван Лобанов донес Думе, что «при отпуске им в строение подрядчику Бобкову, при верного счете оказалось 47950 кирпичей», в то время как по бумагам было 41740 кирпичей. Ошибку нашли в бумагам 1826 года и исправили «против счета Лобанова 47950 с надлежащей отметкой о причине прибавления»[34 - Там же. Л. 122.].

Но на этом истории с пересчетами не закончились 22 сентября 1828 года гласные городской Думы Иван Черных, Степан Дьяконов и Дмитрий Лапин, еще раз осматривая стопы кирпича, находившиеся возле строительства общественного дома, нашли, что «в довольном количестве есть стопы неполные, а чтоб наблюсти в сем случае верность узнать можно не иначе, как пересчитать весь, но сие учинить находят большим затруднением, почему и просят – не благоугодно ли будет, чтоб кирпич сей до следующего употребления состоял на отчете бывших присутствующих...»[35 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 264. Л. 216.]. Одним словом, попросили, чтобы кирпич не пересчитывать, оставить его на подотчете гласных Думы прошлого созыва. Те согласились.

Прошел 1828 год. Летом 1829 года опять встал вопрос о кирпиче.

На заседании Думы 23 июля 1829 года было заслушано сообщение о том, что «тюменские мещане Дмитрий Малых, Семен Черепанов и Иван Костыгин, по контракту, заключенному с ними в Думе 27 февраля 1828 года обязались поставить первые двое по 15, а последний 10, всего сорок тысяч кирпичей по 12 рублей за тысячу, срок к 1 сентября 1828 года, с получением условленной платы денег вперед. Из них Малых и Костыгин обязанность кончили, а Черепанов, поставя 12900 кирпичей, оставший за тем 2100 за многими требованиями недопоставляет...»[36 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 266].








В августе подошел срок сдачи кирпича, поэтому сбыло решено «иметь надзор сверх старшин и помощников, одному из гласных».

Кандидату в гласные Ивану Куликову собранием Думы было поручено, чтобы он, осмотрев приготовленный подрядчиками кирпич, принимая его, выдавал подрядчикам от себя записки.

Строительство продолжалось. У подрядчика Бобкова был затребован список недостающих материалов. На заседании 19 февраля 1830 г. Дума, рассмотрев его, согласилась, «что еще потребно приготовить извески 1 барку и железа на крышу 60 листов примерно 20 пудов. А как удобность сего заготовления исполнить можно с выгодою в Ирбитской ярмонке, в которую ныне отбывает г. Градский Глава Иван Барашков, почему и приказали: просить от присутствия Думы г. Градского Главу Варашкова потребную барку извески заподрядить кого должно к доставлению оной в город Тюмень нынешнею весною по вскрытии рек ото льда, и листового железа двуаршинного лутчаго до 20 пудов купить в Ирбите и доставить оное в Тюмень»[37 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 268. Л. 274.].

Для покупок городскому голове было выдано 750 рублей.

Прошло почти пять лет после смерти императора Александра I, и лишь 19 марта 1830 года городская Дума решилась вынести на обсуждение вопрос о «хранящейся в присутствии Думы остаточной денежной сумме 7249 руб. 52 коп., собранной во исполнение начальственной воли»[38 - Там же. Л. 412.] в 1824 и 1825 годах. Всего же было тогда собрано в виде добровольных пожертвований на устройство города по случаю ожидания в Сибирь государя императора Александра Первого 12983 руб. 37 коп.

Поэтому было принято решение: «остаточную сумму 7249 руб. 52 коп., считающуюся напрасно хранящейся, прилично употребить на общеполезные предметы»[39 - Там же.].

С наступлением весны строительство общественного дома было продолжено, а чтобы избежать малейшей остановки, Дума поручила наблюдать за строительством одному из гласных (Ивану Черных), в случае же его отлучки – кандидату по его должности Федору Брызгалову и четырем человекам из старшин и помощников ремесленной цеховой управы.

Гласному Ивану Черных было рекомендовано «иметь при строении хозяйственное смотрение за всем тем, что относится к пользе общественной, наблюдая, буде подрядчик Бобков что потребует из материалов, оные ему тотчас отпущать чрез присутствие Думы».

Наблюдать за подвозкой песка и воды были назначены старшины Иван Лобанов и Яков Колмаков, а также их помощники Афанасий Колмаков и Андриан Иконников, с тем чтобы «очередуясь в каждый день по два человека находились при строении безотлучно, и вели верный учет на записку возимым песку, сколько будет выставляемо сажен и воды сколько в который день привезется бочек сороковедерных; и о том в свое время, или по требованию должны подавать в Думу немедленно верные записки, как о количестве сажен песка, так и числе бочек воды, наблюдая притом, дабы в подвозке песка и воды не было остановки, равно в случае требования от подрядчика чего-либо вновь, тотчас доводили б до сведения присутствия Думы, о чем гласному Черных и поименованным старшинами помощникам для безупустительного исполнения поручаемого дела сие постановление объявить»[40 - Там же. Л. 642 об.].

Часто вопросы, возникающие у строителя Митрофана Бобкова, выносились на обсуждение всего городского общества, а не архитектора, разработавшего его проект.

Так, 4 июня 1830 года было заслушано сообщение Бобкова, просившего Думу довести до сведения городского общества «на решительное его разрешение о колонных столбах, постановлением к задней стене новостроящегося каменного общественного дома, ибо он со своей стороны уверен, что пирамиды весьма составят наружный вид приличнее для зрителей вместо несоответственных с точным порядком колонных столбов»[41 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 268. Л. 740.].

Городским обществом было вынесено решение, и подрядчик Бобков принял его к исполнению.

К июлю 1830 года кладка строящегося здания стала подходить к концу, и решено было заблаговременно «созвать желающих кузнечного мастерства художников для покрытия на оном доме крыши из листового железа»[42 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 267. Л. 15.].

31 июля на торгах последнее слово осталось за крестьянином Егором Плехановым, запросившим «с каждого употребляемого двуаршинного листа по девятнадцати копеек». Помощником ему стал мещанин Павел Устинов.

2 августа опять собирается «купецкое и мещанское общество» для рассуждения: «каким образом признано будет за полезное основать на нем крышу... со всех ли четырех сторон с фронтонными окошками, ибо общественный дом, не частное какое-либо здание... или только с двух сторон по длинным стенам были б таковые окошки»[43 - Там же. Л. 133.].

...Осенью прошли выборы в городскую Думу, городским головой единодушно был избран Михаил Пеньевский. В декабре в этой должности он был утвержден тобольским губернатором.

В 1831 г. с наступлением летнего времени строительство продолжилось, корпус здания был весь закончен, и Думой решено было провести в Тюмени «публики» для определения подрядчика «нащет отштукатурки онаго с наружной стороны».

Но желающих не оказалось, кроме «бывшего при кладке того дома подрядчика мещанина Митрофана Бобкова, который... едва склонился принять на себя таковую обязанность за 700 рублей, включительно полной отделки со всеми штуками из алебастра»[44 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 269. Л. 699.].

Плата была признана умеренной, имея в виду и то, что у Бобкова уже есть необходимый материал и готовые леса, установленные вокруг здания. Вместе с тем было признано и то, что время не может ждать, потому «считает Дума все то ныне исполнить в полной мере чрез художника Бобкова. Для того приказали: с мещанином Митрофаном Бобковым, в чем его обязанность состоит на отштукатурку каменного дома за семьсот рублей, заключить договор»[45 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. д. 269. Л. 699.].

Скорее всего, Бобков работал с бригадой строителей, или во всяком случае имел подсобных рабочих, одновременно выступая как подрядчик-бригадир, оставаясь и непосредственным исполнителем.

23 июня 1831 года были проведены торги на окраску крыши и шести нижних дверей. И опять последняя и решительная плата выпрошена мещанином Митрофаном Бобковым – 150 рублей.

После торгов было приказано выдать ему «краски зеленого малахита, согласно словесному его изъяснению низшего и высшего сортов по два, всего 4 пуда и белил свинцовых 32 фунта, производя плату по успехам с распискою в книге по устройству каменного дома»[46 - Там же. Л. 711.].

Строительство шло полным ходом, и каменный двухэтажный общественный дом уже радовал взор тюменцев, но опять возникли трения с владельцами соседнего с ним дома тобольским мещанином Федором Добровольским и мещанской вдовой Парасковьей Ординовской. Еще в 1828 г. мещанин Федор Добровольский подавал жалобу окружному начальнику на то, что возводимое рядом каменное здание заграждает проезд в его двор.

Дом Добровольского и Ординовской также мешал строительству общественного дома. В 1829 году дело рассматривалось в Тюменском городовом суде. Сторону Думы представлял поверенный гласный Дмитрий Лапшин. Суд решил дело в пользу Думы: дом предписывалось снести.

«По случаю неудовольствия на оное намерены были Добровольский и Ардиновскова принесть Тобольскому губернскому суду апелляционную жалобу», но потом согласились на прекращение тяжбы, сопряженной с большими для них издержками, с тем «чтоб во вознаграждение понесенных от стеснения дому убытков, получить Добровольскому и Ардиновсковой от общества денег двести рублей и иметь жительство без стеснения еще один год...»[47 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 270. Л. 136.]. После того дом их решено было «снесть, в отвращение неприятных последствий».

В октябре 1831 года в строящемся общественном доме начались отделочные работы, встал вопрос о необходимых для настилки полов плахах. 29 октября было принято решение «учинить» подряд на их поставку с крестьянами здешней округи волостей Липчинской, Усть-Ницынской, Тавдинской, Червишевской и Богандинской.

Через год, когда полы в общественном доме были готовы, на заседании Думы 25 августа 1832 г. решено было произвести «во внутренности обоих этажей сего дома устройство деревянных заборов, разделяющих число комнат», а тюменскому городничему направлена просьба «учинить в городе публику, не пожелает ли кто из плотничных мастеров принять на себя обязанность устроить помянутые в каменном доме заборы»[48 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. д. 272. Л. 184.].

И опять вездесущий Митрофан Бобков тут как тут. По составленной в присутствии Думы смете на внутреннюю отделку общественного дома мещанин Бобков заявил, что берется «за всю описанную в смете работу в виде подрядчика и назначил всему цену, которой в сложности выходит всего 4220 рублей»[49 - Там же. Л. 258 об. ].

Несмотря на то, что цена, названная Бобковым, оказалась самой низкой, городской Думе удалось убедить Митрофана Бобкова произвести всю внутреннюю работу «деревянную, каменнодельную, штукатурную и прочую за 4000 руб.» с заключением с Бобковым контракта при условии, если «не будет таких желающих, кои бы против цены Бобкова могли принять на себя обязанность с выгодою»[50 - Там же. ].

К торгам явились «разного сословия люди», которые предлагали сделать не всю работу полностью, а лишь частями. Так, крестьянин из поселенцев «Алексей Никифоров вызвался произвести всю столярную работу из своего лесу, с краскою, обрезкою готовых стекол и проч. вообще за 1690 руб.»[51 - Там же. Л. 329.], Емельян Михайлов предложил сделать «переборки и пола решительно 825 рублей»[52 - Там же.], «Мещане: Антон Шишков, Александр Алексеев и Захар Иванов за дело 8 печей и за штукатурную работу 1322 руб.»[53 - Там же.]. «За окожушку нужных мест, проконопатку потолков, замазку глиною и подъемку 150 квадр. сажен земли»[54 - Там же.] Никита Меншенин запросил 235 руб.

В сумме оказалось, что им необходимо заплатить 4072 рубля.

Иметь дело с Митрофаном Бобковым, запросившим за всю работу 4000 рублей, оказалось выгоднее, хотя и всего на 72 рубля.

Сроки всем повторным «публикам» вышли, а «желающих более вышеписанных людей никого не явилось, да и вероятно явиться некому, ибо известно, что хотя в здешнем городе и есть ремесленники, но искусства для значительного устройства недостаточного».

Однако 28 сентября произведена была переторжка с Алексеем Никифоровым, при которой он за всю работу запросил 3997 рублей. В Думу был приглашен мещанин Бобков, который «едва склонился убавить из 4000 руб. только 100 руб. и так последнерешительная плата за всю внутреннюю работу со стороны Бобкова назначена 3900 руб.»[55 - Там же.].

Здание бывшей городской Думы. Современное фото






Наконец, эта сумма была признана «совершенно умеренною» и решено было: «к устройству во всех отношениях внутреннего в каменном доме положения тюменского мещанина Митрофана Бобкова за последневыпрошенную им общую плату 3900 руб. допустить, но наперед взять с него на законном основании с надлежащей сим с подробным описанием работ контракт, в котором заключить Бобкову срок окончательнейший устроить к 1 ноября будущего 1833 года непременно, о чем ему предварительно для должного наполнения объявить»[56 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 272. Л. 329.].

С наступлением нового, 1833 года отделочные внутренние работы продолжались. К весне возникла необходимость иметь «железные и медные вещи и поделки», что «по известным обстоятельствам исполнить в Тюмени выгодно невозможно; а посему, дабы в сем случае соблюдена была общая польза и выгода, присутствие Думы долгом почитает все нужные припасы купить чрез своего гласного ныне в Ирбитской ярмонке»[57 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 273. Л. 197 об.].

Со слов Бобкова был составлен именной регистр, который был выдан гласному Степану Котовщикову, чтобы он «будучи в Ирбите озаботился по регистру все вообще припасы купить крайними хозяйственными ценами, и выгодным наймом доставить сюда в свое время».

Гласный Котовщиков приехал с ярмарки 21 марта с купленными «железными и медными поделками», всего на сумму 2119 руб. 50 коп.

Заседание городской Думы 6 января 1834 года стало последним в старом здании. Решались вопросы, связанные с переездом присутственных мест городового хозяйственного и судного управлений, так как «выстроенный новый каменный общественный дом по внутреннему расположению ныне уже приведен в совершенное окончание. Почему и надлежит присутственные места Думы, городового, сиротского и словесного судов, городовые мещанские дела и цеховую ремесленную управу с архивными делами перевести в означенный дом надлежащим порядком по распределенным для каждого места комнатам»[58 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 275. Л. 44.].

Для переезда был назначен день 9 января. По этому случаю было решено, что перевод Думы, городового суда «должен быть известным местному начальству, для зависящего с его стороны содействия к открытию присутственных мест в 9 число сего генваря по окончании Божественной литургии и с отправлением молебствия в общественном каменном доме, где помещаются хозяйственное и судное управления, представя о сем в должности здешнего окружного начальника рапортом и просить разрешения с прибытием к молебну»[59 - Там же. ].

Городским головой Львом Кармачевым были отданы необходимые распоряжения. Тюменскому городовому суду и словесному суду был назначен день для переезда, и в виде подарка по случаю новоселья городская Дума просила городовой суд «принять в свое ведение приготовленное Думою алое новое сукно четыре аршина на судейский стол».

Не забыта была еще одна совершенно необходимая процедура, без которой не обходились подобные мероприятия, – освящение. В Тюменское духовное правление была отправлена просьба «об отправлении 9 числа генваря Божественной литургии в Благовещенской церкви, и после оной в новом каменном доме молебна с водоосвящением для окропления оною всех в доме мест»[60 - Там же.].

Вот как описано здание городской Думы Егором Расторгуевым в 1841 году: «Великолепный дом с колоннами, величественной архитектуры, здание, которое сделало бы честь собою всякому и губернскому городу. В обширной зале, где собирается тюменское общество, находится изображение во весь рост Его Высочества Цесаревича...»[61 - Расторгуев Е. Посещение Сибири Его Императорским Высочеством Государем Наследником Цесаревичем. СПб., 1841.].

На заседании Думы, проходившем уже в новом здании, 25 января 1834 года был заслушан главный строитель – тюменский мещанин Митрофан Бобков, который сообщил, что «по распоряжению членов городской Думы сделано им при доме общественном против заключенных контрактов излишней работы, а именно: восемь дверей столярных по 15 руб. каждая, на 120 руб., за переправку разных замков 25 руб., за купленные на свой счет медные скобки к окнам и дверям – 9 руб., издержано для печей соли и муки на 10 руб., на поделки издержано клею – 10 руб., сверх условия складена излишняя печь – 35 руб., за шкаф в Думу из своего материала – 19 руб., за оклейку во всем общественном доме окон своею бумагою 25 руб., за сделание в архиву ставня 6 руб., за выкрашение на заднем балконе железа своим материалом с обеих сторон 4 руб., за дело в двух архивах и двух кладовых полок и лестниц 35 руб., за околотку троих дверей кошмою 4 руб., за караул общественного дома за 4 месяца – 40 руб., по наружности в верхнем этаже за вытянутие полок и сделание лепных кранщенов в 22 окнах, за каждое по 10 руб. – 220 руб., на нижнем этаже сделание под окнами 22 замков лепных, за каждый по 3 руб. – 66 руб...»[62 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. д. 275. Л. 133.].

Кроме того, за Бобковым оставалась работа «при следующем лете окрасить парадное крыльцо с балясами приличною на масле краскою от собственности его, за что полагается платы 87 руб. и сверх сего верхние балконы тоже окрасить своею краскою с постановлением приличных железных решеток, приготовленных Думою за работу и прочее 70 руб.»[63 - Там же.].

Общая стоимость работ составила семьсот девяносто пять рублей пятьдесят копеек.

Красавец дом был построен, а рядом с ним, как и раньше, стоял деревянный дом так и не выселившихся тобольского мещанина Федора Добровольского и вдовы Ординовской.

На заседании 25 февраля 1834 года было приказано «силою закона понудить, чтоб имеемую смежно с каменным общественным домом деревянную домовую постройку снесть, в отвращение неприятных последствий». Тем более что у тюменского городничего на руках был указ Тобольского губернского правления «о снесении Добровольскому показанной домовой постройки с места, угрожающей величайшей опасностью для каменного общественного дома»[64 - Там же. Л. 272.].

Надо думать, что дом Добровольского и вдовы Ординовской был снесен, так как больше в документах упоминаний о нем не встретилось.

...Общественный дом недолго оставался в первоначальном виде, 28 февраля 1847 года пришло предписание Тобольской губернской строительной комиссии о постройке на общественном доме каланчи.

Для городской Думы это обстоятельство стало полной неожиданностью. Последовало обращение в Тобольскую строительную комиссию с просьбой прислать «список и распоряжение начальства на основании коего должна устроиться на Думе каланча, ибо список этот необходим для того, что из производящихся в настоящее время дел, не видно, что когда-либо тюменское общество изъявляло желание на устройство каланчи на Общественном доме»[65 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 306. Л. 389.].

Выяснилось, что еще «бывший Тюменский окружной начальник Романович рапортом от 14 июня 1845 года за №9270 испрашивал у г. начальника губернии распоряжения о составлении плана и сметы на устройство каланчи с сигналами на доме, принадлежащем градскому обществу»[66 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 310. Л. 147.].

Предполагалось, что раннее оповещение – единственная мера, которая «может остановить бываемые значительные ежегодные в г. Тюмени пожары, чрез кои понесены были немаловажные убытки».

Но постройка пожарной каланчи не смогла защитить само здание городской Думы.

В ночь на 8 июня 1850 года в общественном доме, занимаемом городскими судебными и хозяйственными службами, случился пожар. Как записано в полицейском протоколе, пожар был «произведен злонамеренными людьми».

Окружному начальнику было донесено, что «по утушению пожара в Общественном доме в том месте, где горело, замечены были дрова, каковых с вечера на тое ночь, в которую случилось происшествие, как отозвался думский сторож Четверкин – не было. Это-то самое и вынудило полагать, что пожар произведен злонамеренными людьми, но кем именно, Градской Думе неизвестно и слухов об этом никаких нет; впрочем как видно из отношения градской полиции от 9 июня №21713, она производит следствие и быть может чего-нибудь откроет...»[67 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 336. Л. 67.].

Собравшееся 17 июня 1850 года городское общество разрешило городской Думе для ликвидации последствий пожара в общественном доме «произвести разные покраски, как то: стены снаружи и внутри побелить, полы перебрать и выкрасить, крышу тоже поправя покрасить, печи, которые следует перекласть и все повреждения, происшедшие во время пожара 8 июня поправить, на что и употребить хозяйственным образом из гостиннодворского капитала деньги, сколько будет , нужно, а по окончании работ, обществу дать отчет»[68 - Там же. Л. 115.].

Случившийся пожар заставил задуматься о более эффективных мерах пожаротушения. На общественных зданиях были установлены «предохранительные снаряды от пожара».

Сегодня трудно сказать, что они из себя представляли, но по смете, составленной на их устройство, Дума запросила у городского общества «290 рублей 50 коп. серебром».

Свое предложение по благоустройству подъездных путей к зданию Думы 21 августа 1856 года внес на рассмотрение купеческо-мещанского общества гласный городской Думы Решетников. Им предлагалось «устроить открылок при Общественном доме для приезжающих экипажей».

Общество «изъявило на это свое согласие, с тем, чтобы деньги на построй открылка употребить из гостиннодворного капитала». Было приказано к постройке открылка «ныне же приступить, что возложить на гласного Ядрышникова, чрез наем рабочих людей»[69 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 336. Л. 137 об.].

Собравшееся 28 января 1857 года купеческое и мещанское общество в здании Тюменской городской Думы, как говорили тогда, «имело рассуждение» о том, что «в столь обширном городе, как Тюмень, нет публичных часов, что весьма необходимо для жителей. А потому они признают полезным и удобным устроить часы на Общественном доме им принадлежащем, в коем помещаются городские присутственные места»[70 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1.Д. 412. Л.7. ].

Уже 1 февраля городской голова И.В. Трусов доложил Думе, что он «подрядил часового мастера Трусова устроить на Общественном доме городские часы за тысячу рублей серебром». Так в 1857 году на здании городской Думы появились часы. По заключенному 24 октября 1860 г. договору крестьянин Алексей Иванов Трусов, проживающий в Тюмени, «обязался заводить и исправлять городские часы, а также находящиеся в думе часы за 50 руб. серебром в год»[71 - Там же.].

С тех пор и по сей день служат тюменцам часы, находящиеся на здании бывшей городской Думы. Был период в их долгой жизни, когда они несколько лет были неисправны, но стараниями мастеров опять показывают время и отбивают часы.

В 1892 г. у здания городской Думы появился большой термометр. Дело в том, что приехавший из Москвы г-н Левитов 11 июня в городской Думе сделал заявление, что «физико-механик Москвы Федор Швабе, преемник Альберта Гамбургера, пожертвовал городу Тюмени большой термометр для высоких и низких температур». Было постановлено: «пожертвованный г. Швабе термометр принять, поручив городской управе, поместить его на видном месте у дома городского общества»[72 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 519. Л. 123.].

Поскольку здание Думы считалось главным в городе, то важен был не только его ухоженный внешний вид, но и внутреннее убранство. Обязательным атрибутом интерьера присутственных мест являлся портрет государя императора. После восшествия на престол Николая встал вопрос о приобретении его портрета для городского управления.

На собрании городской Думы, состоявшемся 1 декабря 1894 г., был выслушан доклад городского головы об ассигновании средств «на приобретение для зала Городского Управления портрета Его Императорского Величества Государя Императора Николая Александровича». Но ввиду того, что в скором времени должен был вступить в исполнение своих обязанностей новый состав Думы, решено было временно ограничиться приобретением «небольшого поясного портрета, на который с рамою ассигновать до 75 рублей, с тем, чтобы таковой по изготовлении большого портрета, был перенесен в помещение городового Сиротского Суда»[73 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. д. 523. Л. 213.].

Поясной портрет императора был заказан в Казань, бывшему тюменскому жителю художнику В.Г. Федорову, который и исполнил его «размером 13 х 17 вершков в лепной золоченой раме» за 75 рублей.

Но все же, задумываясь о приобретении большого портрета государя, городская управа обратилась к Николаю Мартемьяновичу Чукмалдину, тогда уже московскому купцу, с просьбой собрать сведения о стоимости написания императорского портрета разными художниками.

Из ответа Чукмалдина в Тюмени узнали, что «профессор Корин требует от 300 до 800 рублей, художник Молов от 300 до 400 рублей, при заказе нужно выдать 100 рублей, чрез два месяца 100 рублей и остальные 200 рублей при принятии портрета. Золоченая рама в 6 вершков, при заказе портрета г. Молову обойдется около 120 рублей, не считая провоза»[74 - Там же.].

Казанский художник Федоров, высылая поясной портрет Николая II, в письме от 8 мая 1894 г. сообщил, что «портрет Государя Императора размера: высотою 3 аршина и пропорциональной ширины около 1 аршина 12 вершков, в роскошной золоченой раме с доставкой на место и постановкой, он может исполнить за 300 рублей. Только постановку на месте не может обещать ранее сентября месяца». В случае согласия г. Федоров просил выслать ему вперед в виде задатка 100 рублей.

Городской Думой было решено: «большой портрет Его Императорского Величества Государя Императора Николая Александровича для постановки в зале городского Общественного Управления... заказать у г-на Федорова, как больше известного городскому Управлению художника за назначенную им цену 300 рублей»[75 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 523. Л. 213.].

Портрет императора работы художника Федорова занял почетное место в зале заседаний городской Думы и находился там без малого четверть века.

...Революция упразднила городское самоуправление и в 20-х гг. XX в. здание бывшей городской Думы было отдано краеведческому музею.

Вот уже почти сто семьдесят лет украшает наш город это здание, и, наверное, было бы справедливо, если бы на его стене появилась памятная доска, увековечивающая имена его строителей:

«Памятник архитектуры XIX в. Здание бывшей городской Думы. Построено в стиле русского классицизма для украшения города в 1834 году на средства горожан тюменским мещанином Митрофаном Бобковым по проекту губернского архитектора Прамана».




«Н.Д. МАШАРОВ И К°»


Мы, русские люди, мало чтим и помним таланты своих соотечественников вообще, а на поприще труда и промышленности в особенности. Выдающихся людей мы едва помним имена в первом поколении и совсем забываем в поколении следующем.

    Н.М. Чукмалдин






В 2000 году исполнилось 100 лет, как предприниматель Николай Дмитриевич Машаров основал в Тюмени чугунолитейный завод на месте небольшой мастерской Заколяпина и Сапожникова[76 - По контракту с городскими властями от 3 мая 1899 г. А.Г. Заколяпину было отдано в аренду по 1 января 1900 г. место земли для постройки чугунолитейной вагранки. Место отводилось в Кузнечной слободе. ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 476. Л. 2.]. Основание предприятия совпало по времени с громким успехом мастеров Каслинского завода.

В 1900 году в Париже на Всемирной торгово-промышленной выставке изделия Каслинского чугунолитейного завода завоевали Большую золотую медаль. Высшая награда – Гран-при сопровождалась восторженными откликами в печати.

Газета «Liberte», описывая русский отдел выставки, отмечала, что «...тщательное знакомство с собранными в нем богатствами дает посетителю точное понятие о новой промышленной державе, об империи, которая еще несколько лет назад ничего другого не могла выставить, кроме сырых продуктов, теперь же она стоит на одном уровне с цивилизованными народами».

На международных выставках в Вене, Париже и других крупнейших городах Европы каслинское литье собирало толпы восхищенных зрителей, с восторгом рассматривавших скульптуры из чугуна и стремившихся приобрести их. Так, из русского отдела международной художественно-промышленной выставки в Стокгольме (1897 г.) писали правлению Кыштымских заводов: «...чугунное литье пользуется большим вниманием со стороны посетителей выставки. Большая часть предметов уже распродана, и постоянно возникает новый спрос»[77 - Павловский Б. Касли. Свердловск. 1957. С. 11.].

К вершине успеха каслинцы шли достаточно долго. У завода, основанного в 1747 году, за полуторастолетнюю историю сменилось несколько хозяев. Были и Демидовы, и Расторгуевы... Лишь со второй половины XIX в. на заводе стали выпускать художественное литье, которое и принесло славу каслинцам. К Парижской выставке 1900 года каслинский завод уже имел следующие награды:






1867 г. – Большая серебряная медаль на Всемирной выставке в Париже.

1873 г. – Большая золотая медаль на Всемирной выставке в Вене.

1897 г. – Золотая медаль на Всемирной выставке в Стокгольме.

И если изделия Каслинского завода к тому времени уже заслужили всемирное признание, то в Тюмени все только начиналось.

Огромный потенциальный рынок сбыта изделий промышленного производства представляла собой Сибирь, не имевшая своих заводов и фабрик по производству сельскохозяйственных орудий и машин. В конце XIX – начале XX вв. потенциал рынка значительно вырос с массовым переселением крестьян из внутренних губерний России в Сибирь. Десятки тысяч крестьян ехали осваивать свободные земли. Конечно, им были необходимы орудия сельскохозяйственного труда, сеялки, жатки, косилки, да и просто бытовая утварь.

Наш земляк купец и меценат Н.М. Чукмалдин в 1898 г. в докладе особому совещанию при департаменте торговли и мануфактур писал о потребностях сельского сибирского населения в гвоздях, вилах, топорах, утюгах, вьюшках и сковородах, в сельскохозяйственных орудиях и машинах. Вопрос о снабжении населения этими предметами тогда был настолько важен, что рассматривался на уровне правительства, в котором обсуждалась возможность разрешения иностранцам поставлять эти изделия беспошлинно или со значительными скидками с пошлин, коль внутренний рынок не мог обеспечить эти потребности.

Уроженец Екатеринбургского уезда Пермской губернии, Николай Дмитриевич Машаров[78 - Н.Д. Машаров (1865-192?) в Тюмень приехал в 1883 г. с родителями. Окончил курсы в 3-классном народном училище. Работал в пароходстве. В 1897 г. женился на Екатерине Евграфовне Кухтериной. Имел семерых детей. Два четырехлетия – 1907-1911 гг. и 1911-1915 гг. – избирался гласным городской Думы. Член ученого комитета Общественного банка. Дата и обстоятельства смерти неизвестны. По свидетельству сына М. Машарова, его отец прожил 57 лет.], работая в пароходстве, увидел громадный и все увеличивающийся спрос на эти изделия, огромный потребительский рынок. Построив чугунолитейный завод в Тюмени, он приближал потенциальных покупателей и изготовителей друг к другу. Тем более что судоходство по рекам Западной Сибири начиналось с Тюмени, а это значительно сокращало транспортные расходы и, значит, конечную цену произведенных изделий.

Н.Д. Машаров нашел понимание в тюменских деловых кругах и, получив их поддержку, учредил торгово-промышленное предприятие «Товарищество Н.Д. Машаров и К^°^».






Товарищество было создано «...для чугунолитейного, гвоздарного, мукомольного и других производств в городе Тюмени и для производства торговли изделиями как своих промышленных заведений, так и посторонних, на местном и иногородних рынках»[79 - ГАТО. Ф. И-50. Оп. 1. Д. 141. Л. 46.].

Не случайно в товарищество вошли купец-пароходовладелец В.Л. Жернаков и управляющий пароходством торгового дома «Корнилова наследники» М.Е. Дементьев. Еще один компаньон – торговый дом «П.И. Гилева сыновья» располагал многолетним опытом литейного производства.

Основной капитал товарищества составлял 50 тыс. рублей. В него внесли свои вклады: Н.Д. Машаров – 10 тыс. рублей, купец В.Л. Жернаков – 10 тыс. рублей, купец Н.И. Сергеев – 8,5 тыс. рублей, М.Е. Дементьев – 7 тыс. рублей, Г.А. Андреев – 6 тыс. рублей, торговый дом «П.И. Гилева сыновья» – 8,5 тыс. рублей.

В одном из пунктов договора о товариществе говорилось, что «...Машаров как хозяин предприятий товарищества принимает на себя ведение торговых и промышленных дел оного, равно ответственность в качестве товарища, остальные же лица, как вкладчики, в непосредственное распоряжение делами Товарищества входить не должны»[80 - Там же. Л. 47.].

11 февраля 1900 г. Николай Дмитриевич направил в городскую управу заявление, в котором сообщил, «...что арендованная Андреем Григорьевичем Заколяпиным городская земля, на которой устроена чугунолитейная вагранка, перешла в пользование Товарищества»[81 - ГАТО. Ф. И-1. Оп. 1. Д. 476. Л. 2.]. Примечательно, что А.Г. Заколяпин был уроженцем Каслинской волости и завода.






Начались интенсивные работы по строительству чугунолитейного завода. Уже 21 марта 1900 г. от товарищества в городскую управу поступило прошение о прирезке земли для постройки здания, в котором был установлен паровой котел с машинным приводом вместо конного. Общая площадь завода к этому времени составляла уже 700 кв. сажен.

Машаров проявил деловую хватку, и к августу площадь завода достигла 1000 кв. сажен, были построены склады и другие службы при заводе. К концу 1900 г. арендуемая земля была выкуплена в полную собственность товарищества. Завод работал и расширялся: были построены машинное отделение, слесарно-механический цех.

К 1912 г. на заводе работало только литейщиков 55 человек под руководством мастера Александра Ивановича Зеленова. В модельном цехе трудились шесть человек: мастер Иван Годов с помощником и четыре модельщика.

Гвоздарный цех был выделен в отдельный завод, правда, на этой же территории, но в отдельном кирпичном корпусе. Здесь стояли 12 станков для резки гвоздей, было помещение для их отжига, здесь же производилась сортировка, развеска и укладка готовой продукции. На участке конно-подковных гвоздей работали три штамповочных станка и шлифовальный барабан.

Эмалировочный цех имел в своем штате пять человек, один из которых – Черногубов Федор Васильевич был составителем эмалевой массы, причем приготовление ее производилось секретно в особом помещении.

Кузнечный цех имел один паровой молот, три наковальни и три кузнечных горна.

В 2-этажном кирпичном корпусе на втором этаже помещался токарно-слесарный цех, в нижнем – токарный участок и котельная с паровым котлом.

В машинном отделении было установлено динамо для электрической запитки станков и освещения. В штате состоял инженер-электрик.

В заводоуправлении, кроме самого Машарова, работали девять человек: заведующий заводом, главный бухгалтер, его заместитель, три счетовода, машинистка, кассир и табельщик.

Письмо Ивана Степановича Соллогуба[82 - Письмо хранится в семье родственников И.С. Соллогуба.], работавшего кассиром на чугунолитейном заводе Машарова в 1914-1915 гг., дает представление о работе управленческой службы на заводе.






«...Я в настоящее время нахожусь в Тюмени, с 24 апреля поступил к Машарову с залогом 3000 руб. на оклад 900 р. в год. Приходится кассировать с 8 часов утра до 10 час., а с 10 часов до 4-х совершенно не приходится бывать в конторе, а все время по денежным делам по городу, то в банках, на вокзале, по кредиторам, на почте и по другим поручениям, а в отсутствие меня кассирует кто-нибудь из служащих конторы, а по возвращению из города, с 4-х я начинаю записывать все приходные и расходные документы в кассовую книгу, и делать учет кассы и процедура эта продолжается часов до 7 вечера, но это не беда, я на это нисколько не ропщу и не тяготюсь, но Администрация настаивает, чтобы я кроме этого вел ежедневный учет рабочих и вел бы книгу, в которой записывается ежедневная выработка каждого рабочего, сколько им заработано в течение дня, так из них 220 человек работает сдельно, вот этих то рабочих я должен каждый день вести учет, и кроме того, книгу лицевых счетов каждого рабочего; всех рабочих более 300 человек, работа эта положительно не исполнимая одним и тем же человеком, и при тех обязанностях, которые возложены на меня, т. е. должность кассира, хотя так хочет сделать один администратор Г. Леп, но это ему не удастся. Самого Машарова нет пока в Тюмени, он уехал еще в 1-х числах апреля в Ялту и на днях его ожидают и тогда окончательно моя судьба решится. Но при всем моем желании службы у них, но если только будут настаивать на том, чтобы возложить все выше указанные на меня работы, я их выполнить не могу...».

Многочасовым и напряженным был труд не только заводских управленцев, более 300 рабочих разных специальностей работали в еще более тяжелых условиях у станков, в литейном цехе, у верстаков.

Весь процесс производства чугунного литья имел достаточно сложную технологию, над изделиями из чугуна трудились модельщики, формовщики, литейщики и чеканщики.

К сожалению, не сохранились каталоги, ассортиментные перечни изделий завода, и поэтому судить о выпускавшейся продукции можно лишь по рекламе, публиковавшейся в газетах и по сохранившимся изделиям. Поэтому настоящей находкой можно считать небольшую тетрадку[83 - Хранится в фондах Тюменского музея изобразительных искусств.], в которой главный бухгалтер завода Ювеналий Яковлевич Машаров (племянник директора) сделал описание чугунолитейного завода в период с 1912-го по 1918 гг.















Любопытно, что завод работал практически на всех привозных материалах. Для плавки чугуна привозили из Англии кокс. С уральских заводов поставлялось железо для гвоздей, флюс, чугун в болванках. Даже песок формовочный везли с Урала. Правда, это был один из лучших песков в России.

Пригодные для изготовления литейных форм формовочные пески с необходимым содержанием глины встречаются крайне редко. В песчаных карьерах близ Касли в начале XIX века были найдены мелкозернистые пески с необходимым для формовочной смеси содержанием глины. Что сыграло не последнюю роль в освоении на Каслинском заводе художественного литья.

Ю.Я. Машаров в описании приводит следующий перечень выпускаемой продукции. Чаши разные, горшки, котлы, сковороды, жаровни, ступки, кумганы, рукомойники, заслонки печные простые, заслонки печные герметичные, вьюшки, задвижки, утюги, шкивы, литье для маслобоек, литье для молотилок, разное крупное и мелкое литье, разное медное литье, разное литье для пароходств, гвозди строительные, гвозди конно-подковные, хозяйственная эмалированная посуда.

Местными оптовыми покупателями продукции завода были тюменские купцы Иван Петрович Набоких, Еремеев, Иван Степанович Ракин, Николай Ядрышников, а также «Сибирская компания», местные пароходства. Продукция продавалась в Тобольске, Томске, Новониколаевске, Барнауле, Бийске, Омске, Павлодаре, Семипалатинске, Зайсане и др.

Изделия завода Машарова можно было встретить на ежегодных Ирбитской и Ишимской ярмарках, выставлялись они на Первой Западно-Сибирской выставке в г. Омске в 1911 г.

Выпускалось чугунное литье и на заказ. Примером служат чугунные лестницы в зданиях бывшего Народного дома (ул. 25-го Октября, 13) и бывшей женской гимназии (ул. Володарского, 6). На этих произведениях есть клейма завода Машарова.

В 1915-1917 гг. чугунолитейным заводом «Н.Д. Машаров и К^°^» выполнялись военные заказы – ручные гранаты, мины, конно-подковочные гвозди.

Но оказывается, что на заводе, изначально ориентированном на выпуск сельскохозяйственных орудий труда, деталей машин, агрегатов, изделий хозяйственно-бытового назначения, отливали художественное кабинетное литье. Не просто отливали, но отливали качественно. Изделия клеймили, хотя ни в публиковавшейся рекламе, ни в заявленных в договоре товарищества предполагаемых производствах не значится художественное кабинетное литье. Ни слова не сказано о выпуске художественного литья и в записях Ю.Я. Машарова.

Для пояснения: к художественному кабинетному литью относятся такие вещи, как статуэтки, чернильницы, пепельницы, пресс-папье, полочки, подсвечники, подставки для бумаг, шкатулки, вазы, спичечницы, декоративные тарелки, рамки для фотографий, багеты.

Были ли это заказные вещи или их сделали для себя, а может быть, для друзей, или захотелось от ступок, сковород и утюгов подняться на иной качественный уровень, показать, что способны на большее? Сейчас на эти вопросы ответить трудно. Во всяком случае художественные чугунные изделия, изготовленные на заводе Машарова, встречаются редко.















К 2000 году в Тюмени было известно всего 11 предметов! В Тюменском областном краеведческом музее – 3, в Тюменском музее изобразительных искусств – 2, в частных коллекциях Тюмени – 6 изделий (все они помещены на С. 36-38 наст, издания).

Большая часть известных на сегодняшний день художественных отливок завода Машарова находится в частных коллекциях, поэтому описание их представляет несомненный интерес. Тем более что частные коллекции по сравнению с музейными собраниями являются менее устойчивыми во времени и практически недоступны для широкого обозрения.

Сейчас можно только предполагать, почему стали отливать художественные вещи на заводе Машарова, выпускавшем хозяйственно-бытовую утварь, детали для сельхозяйственных машин и пароходов, тем более что это не нашло отражения в документах (реклама, записи Ю.Я. Машарова).

Первая версия. Выпуск художественных изделий был приурочен к какому-либо событию. К этому предположению можно отнести только настольную плакетку с барельефом императора Александра II. Очень возможно, что она была выпущена к 50-летию отмены крепостного права, которое отмечалось в 1911 г. по всей России, в том числе и в Тюмени. Память о царе-освободителе в Тюмени чтили.

Вторая. Необходимость расширения производства, ассортимента выпускаемой продукции могла продиктовать потребность в освоении новых видов изделий – художественного кабинетного литья. Все известные художественные отливки не имеют клейм с датами, поэтому трудно судить о временном отрезке, в который они были выпущены. Трудно предположить, что это делалось в начале освоения основного производства, т.к. затраты на постройку корпусов завода, оборудование, материалы должны были окупиться и завод должен был начать работать в прибыль. Маловероятным является и более позднее освоение художественного литья, так как с 1913 г. финансовое положение на заводе ухудшилось, была введена администрация по делам товарищества, а с 1914 г. завод стал работать по военным заказам.

Все рассматриваемые изделия вторичны по отношению к литью Каслинского и Кусинского заводов. То есть они являются повторением каслинских и кусинских изделий на своем производстве. Бывая на Ирбитской ярмарке, Н.Д. Машаров мог купить и привезти оттуда чугунную вещь или заказать понравившуюся по прейскуранту. На тюменском заводе готовое изделие использовали в качестве эталона, с которого делали форму и отливали уже со своими клеймами. Это объясняет наличие на тюменских изделиях клейм Кусинского и Каслинского заводов под клеймами завода Машарова.

В любом случае попытка Машарова выпускать изделия художественного кабинетного литья в Тюмени является интересным и пока малоизученным фактом в истории нашего города. Нам остается только сожалеть, что стечение обстоятельств не позволило Тюмени стать центром художественного чугунного литья в Сибири.




















«ПЛАУЧИЙ» МОСТ


Мосты через реку. Мы воспринимаем их в повседневной жизни как данность, несмотря на то что это сложные инженерные сооружения. Так уж, видно, устроен человек: к хорошему привыкает быстро. Однако еще сто лет назад сообщение между нагорной частью города и Заречьем было головной болью тюменцев.

Исторически сложилось так, что Тюмень расположена на двух берегах Туры. Заречная часть города была отрезана от остального города рекой, особенно остро это чувствовалось весной, во время весеннего паводка. До XVIII века сообщение между районами города осуществлялось перевозами.

В связи с тем, что перевоз через Туру являлся частью стратегической дороги на Тобольск, в конце XVIII века был построен наплавной мост, как тогда говорили, «плаучий», состоящий из скрепленных между собой плотов. В определенное время мост разводился для пропуска плотов с лесом, барж и судов.

В начале XIX века в Тюмени возникло громкое дело тюменского мещанина Алексея Конушина, претендовавшего на право частного владения «плаучим» мостом.

Суть дела заключалась в просьбе Алексея Конушина признать, что мост через Туру был построен им, на его деньги и он имел право пользоваться им для сбора денег с проезжающих.

Городовым магистратом было определено городской Думе: о построенном мещанином Конушиным мосте «учинить свое постановление и магистрат уведомить».

Слушания по делу начались 24 октября 1806 года в Тюменской городской Думе. По справке, составленной Думой, значилось, что мост на реке Туре построен «купцами и мещанами в добровольную складку в 1796 году, а прежде оного озаведению Конушиным никакого сведения не имеется»[84 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 1119. Л. 2.].

Конушин же настаивал, что именно он построил «с воли градского Главы и по согласию общества» через реку Туру плаучий мост, «со издержанием на оный свыше тысячи рублей», и за «выдание того важно полезного обществу предмета» якобы позволено было ему «пользоватца оным из доходу с проезжающих разного звания люди на четырехлетнее время збором за проезд по оному платежей»[85 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 1119. Л. 4].






31 октября Дума выдала заключение: раз Конушин ссылается на то, что мост им был построен «с воли градского Главы и по согласию общества, то истребовать от него объяснение, кто были в том позволении ему согласны по именам, как градский Глава, а равно купцы и мещане».

В объяснении Конушина, поданном 9 ноября, сказано, что мост был заведен им «к пользе государственной и народному удовольствию» при бывшем градском голове Степане Маслове[86 - Там же.].

По словам Конушина, ему было отдано содержание моста на четыре года, однако он распоряжался им только полгода. В свидетели призывал Конушин городских и сельских, соседствующих с городом, жителей под присягою, а также им было заявлено, что свидетельствовать может городничий Бабичев.

Но убедить городскую Думу в своей правоте Алексей Конушин не смог и в октябре 1806 года решился на отчаянный шаг.

Тюменская городская Дума узнала об этом из письма Тюменского городского магистрата: «в проезд Сибирского генерал-губернатора Ивана Борисовича Пестеля было подано прошение от тюменского мещанина Алексея Конушина, в котором написано, что «по тщательному ево старанию по верноподданической преданности и долгу христианскому о попечении о государственном и общенародном благе... он устроил чрез реку Туру мост, употребя на построение собственного капитала со излишеством тысячу рублей»[87 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 1119. Л. 4.].

У Конушина появилась надежда: разбирательство дела возобновилось 10 июня 1807 г., когда в Тюмень было доставлено предложение сибирского генерал-губернатора Ивана Борисовича Пестеля относительно «притеснения чинимого тюменским городовым магистратом... тюменскому мещанину Алексею Конушину и претензий его на оную Думу, лишившую его дохода, собираемого им прежде с проезжающих по построенному собственным его капиталом чрез реку Туру мосту»[88 - Там же. ].

Генерал-губернатор Пестель, сам вникавший в суть жалобы, нашел «немалое в оном затруднение». С одной стороны, в 149-й статье городового положения сказано: «буде в дачах городских находятся места удобные для заведения мельницы или рыбной ловли, или перевозы, то с оных доход принадлежит городу»[89 - Там же.]. Но с другой, по показаниям самого Конушина, в деле значится, что мост построен им был с позволения городского головы и согласия всего общества. Однако найти договор не удалось ни в Тюмени, ни в Тобольске.

Тогда губернатор, чтобы «не нарушать законного порядка и не затруднить присутственные места разбирательством», передал это дело для решения губернскому правлению.

Правление нашло претензию мещанина Конушина «не только не доказанною, но и вовсе опровергнутой, поелику о постройке им моста по предоставлению в пользу его дохода никакого по делам сведения не оказалось. А вышло совсем противное, что упоминаемый мост возведен в 1796 году от купецкого и мещанского общества, и с самого того времени поныне состоит в ведении градской Думы»[90 - Там же. Л. 14.].

К тому же «Конушин в течении целых десяти лет нигде иска не начинал, следовательно если бы и нашлось по делам какое-либо и подкрепление претензии его, доказательство то и тогда таковая претензия за силою Высочайшего манифеста 1787 года июня 28, 7 статьею уничтожается по сим причинам»[91 - Там же.].

Губернское правление пришло к заключению, что «тюменскому мещанину Конушину в просьбе относительно построенного в городе Тюмени чрез реку Туру моста отказать». Было предписано: «и впредь нигде в том просьбы от него не принимать, о чем тюменскому магистрату и градской Думе предписать указание...».

Конушин считал, что его лишили выгоды и оставили употребленный им на строительство моста капитал «в невозвратном убытке». Он приписал это зависти, так как им был построен мост, обеспечивающий «в обе стороны безпрерывный проезд», но больше всего «из-за зрительности, поелику Его Высокопревосходительство господин бывший в Тобольске губернатор Александр Васильевич Алябьев в проследование его особы из Тобольска в С.-Петербург, за переправу его со свитою чрез Туру по установленному им мосту без всякой опасности, изволил благоволить при общественных и лутчих людях изъявить ему изустно благодарность за установление моста»[92 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 1119. Л. 14.].

Через двести лет трудно ответить на вопрос: кто строил мост? Ответ на него не смогли (или не захотели) найти через десять лет после его постройки. Факт остается фактом – дело это мещанин Конушин проиграл.

Мост остался городской собственностью и до 1826 года – в течение тридцати лет – служил тюменцам верой и правдой.

Весной 1826 г. обветшавший мост не выдержал случившегося большого разлива Туры, и пришлось возводить его заново.

В мае этого же года приступили к строительству. Построенный новый мост обошелся городу в 1899 руб. 93 коп.

Когда мост был готов, гражданам Тюмени было объявлено, чтобы сплавляемые лес, дрова и барки с известью выше моста по реке Туре расшивались на мелкие плоты. При прохождении в мостовые ворота предписывалось оповещать заблаговременно «мостовых караульщиков к отпиранию ворот, дабы вдруг приплавом лесов и ударением по быстроте воды в мост не могли наносить вреда разрывом онаго и чрез то общество не могло б терпеть невозвратных убытков»[93 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 261. Л. 589.].

Городской Думой было составлено расписание пропуска через мост сплавляемых лесов: «в течение каждых суток пополуночи с 3-х по 6, а с полудня с 6 по 9 часов». В противном случае, «если кем-либо сего соблюдено не будет и от безвременности приплаву лесов будет поврежден мост и какие чрез то понесутся невозвратные обществу убытки, то отнесены быть имеют платежом на того, от кого был мост поврежден»[94 - Там же.].

Содержание моста дорого обходилось городской казне, и, чтобы хоть как-то компенсировать затраты на него, на заседании городской Думы 26 июля 1828 года был поднят вопрос о сборе с проезжающих по мосту через Туру.






Гласные вспомнили предписание сибирского губернатора от 1805 г., а затем и последовавшего в 1820 г. предписания тобольского гражданского губернатора: «если кто из проезжающих с купецкою кладью и разными товарами... разного звания людей на трактовой дороге перевоза пожелает перевозить по оному мосту, то полагают брать... к содержанию того моста с каждого купецкого воза и с торгующего всякими разными товарами на купецком праве по пятидесяти копеек, а с проходящих обратно простых телег по пяти копеек с лошади»[95 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 265. Л. 106.].

Городской Думой из благонадежных людей стали назначаться сборщики.

По этим положениям в 1822 году было собрано 2108 рублей, из которых «употреблено на содержание моста – за одолбление, сохранность онаго, за караул во все лето, покупку новых плотов, барки, снастей водовозных и прочих потребностей по 20 число декабря 1095 руб. 82 коп...»[96 - Там же.].

По предложению тобольского гражданского губернатора Осипова 16 декабря 1822 года «предписывалось сбор с проходящих возов чрез поплавной мост взнесть в число городских доходов»[97 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. д. 265. Л. 106.].






В 1823 году поступило собранных «с проезжающих чрез тот же мост разных купецких обозов и частных людей только 308 руб. 95 коп., да по недостатку выписанной суммы на содержание моста поступило из суммы общественной купецкой и мещанской 609 руб. 27 коп...»[98 - Там же.].

В 1824 году с состоящего в городе Тюмени на реке Туре поплавного моста «в доход общества никаких доходов нисколько не поступило...»[99 - Там же.].

По сведениям, которыми располагала Дума, оказалось, что с 1825-го по 1828 годы расход на содержание моста составил 3900 руб. 59 коп. и «получаемый весьма в малозначительном количестве с моста доход» издержки на него не компенсирует. Перерасход был отнесен на счет гостинодворной суммы.

В декабре 1829 года по указанию окружного начальника была составлена такса «о денежном сборе с проезжающих летом чрез поплавной мост, лежащий на реке Туре, а весною во время разлития воды за переправку на пароме и лодках»[100 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 274. Л. 232.].

В 1829 году затраты составили:

На содержание моста – 595 руб. 65 ½ коп;

На содержание перевоза – 315 руб. 37 ½ коп;

Всего годовые затраты составили 911 руб. 3 коп.

Между тем как собрано было в это время с проезжающих через мост лишь 200 рублей.

В 1830 году на содержание моста было израсходовано 440 руб. 90 коп.; на содержание перевоза – 485 руб. 67 коп.

В 1831 году – 492 руб. 47 коп; на содержание перевоза – 287 руб. 43 ¼ коп.

В июне 1832 г. в Тюмень поступило распоряжение министра внутренних дел о доставлении сведений «о устроении мостов взамен перевозов и учреждения сбора с проезжающих по таксам».

После долгих рассуждений гласными было признано, что «плоучий мост чрез реку Туру устроить постоянным порядком взамен перевоза действительно невозможно».

Такса за перевоз была признана ими умеренной, и начаты были хлопоты перед вышестоящим начальством о разрешении на получение «по оной дохода для поддержания моста и перевоза, дабы общество не могло далее обременяться невозвратными издержками. В отношении же отдачи кому-либо на откуп моста и перевоза с необременительным для проезжающих сбором никого из граждан или других каких-либо посторонних лиц, желающих наверно быть не может»[101 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 274. Л. 232.].

В 1833 году контроль за сбором денег с проходящих по мосту возов ужесточился. С каждого воза также собиралось по 50 коп. за проезд, а с простых телег – по 5 коп. Содержатель моста мещанин Козьма Болотов был снабжен наставлением: «дабы собственный лишь его один за сим сбором присмотр во время значительного прохода возов, особенно ночьми, не мог быть малополезен и не случилось бы безденежного пропуска, присутствие Думы признает определить в помощь к Болотову из ремесленной цеховой Управы старшину Федора Михайлова Проскурякова и помощника Алексея Козмина Обласова»[102 - Там же.].

Помощникам Болотова Проскурякову и Обласову предписывалось: «чтоб они за провозом чрез пловучий мост купецкой клади и простых из под оной телег днем и ночью каждого числа имели неослабное наблюдение при каждом транспорте, так что сколько когда будет проходить возов, то прежде пропуска хозяев оных посылать с деньгами, какое с кого количество следует брать, смотря по наставлению данному Болотову к городовому мещанскому старосте Коновалову, который по получении денег тотчас обязан за подписанием своим выдавать для пропуска возов и телег записки, обозначая в них месяц, число и количество возов и телег и тогда пропустя воз или телеги, записки представлять им в градскую Думу»[103 - Там же].

Назначение добросовестных сборщиков, контроль за сбором денег, организация ремонта моста – все это ложилось на немногочисленных гласных Думы действительно тяжким грузом. Спустя некоторое время городской Думой был найден выход: было решено отказаться от назначаемых сборщиков и перейти к отдаче моста в арендное содержание.

На ежегодных торгах побеждал тот, кто назначал наивысшую цену.

Все были довольны. Город сразу получал деньги за аренду моста. Арендатор моста брал на себя сбор денег с проезжающих по утвержденной таксе и содержание моста в исправном состоянии, то есть имел возможность заработать на разнице между собранными деньгами с проезжающих и уплаченной на торгах суммой.

В 1834 г. торги на право перевоза через Туру выиграл тюменский мещанин Андрей Мыльников с товарищами.

Андрею Мыльникову было приказано, «чтоб он немедленно приготовил рабочих благонадежных, проворных и не старых...»[104 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 274. Л. 232.].

Случалось, что городская Дума содержанием наплавного моста бывала недовольна. Так, например, было выражено недоверие тюменскому мещанину Данилу Лазареву.

Лазарев, по мнению гласных, «оказался совершенно неисправным содержателем... ибо он почти всегда с оного сам отлучается, по настоянию Думы не приступает к поставке на мосту перил, не укрепляет в должном порядке натянутый чрез реку Туру мост снастями к безопасному по оному проезду и не делает по условию выстилок, без чего нельзя дозволить проезжать людям, задерживает пропуск проплавляемых дров, лесов и прочего и тем наносит для жителей города большие неудовольствия», и, «дабы чрез таковую явную его беспечность и неблагонадежность не подвергнуться присутствию Думы строгому и законному взысканию», гласные постановили «помянутого Лазарева от содержания моста удалить»[105 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 275. Л. 421 об.].

Важное дело содержания моста было поручено исполнять тюменскому мещанину Ивану Федорову Парфенову. Ему вменялось в обязанность «при натянутом мосте все плоты крепко один к другому притянуть, деревянные связи, коими теперь мост поддерживается осмотреть...».

В апреле 1843 года был заключен контракт на содержание в летнее время плавучего моста с мещанином Акинтием Парфеновым. Он был обязан «иметь при оном мосте с потребным числом людей денно ночный беспрерывно караул и во время проплытия барок, судов, лодок и разных лесов, мост разводить каждодневно по полуночи с 5 до 8 часов, и пополудни с 9 по 10 час и пропущать осторожно, смотря за тем бдительно, чтобы при пропуске основного не могло учинено быть повреждения и тем вместе при всякой разводке моста с обеих сторон иметь загороду, чтоб никто не имел тогда никакого проезда или прохода пеших. Очищая с мосту и с обеих на оной спусков грязь, как скоро таковая окажется и во всякое время лета наблюдать чистоту...»[106 - Там же. Л. 552 об.].

Но уже в скором времени гласные Думы разочаровались и в подрядчике Парфенове. Оказалось, что мост содержится не должным образом, «перила и тротуары для пешеходов установлены не были», а по мосту «оному знатнейшие лица проезжают, почты и естафеты проходят», и потому присутствие Думы опасалось «чрез сию неисправность» быть вовлеченным «в ответственность пред правительством»[107 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. д. 289. Л. 414 об.].






Лишь прибегнув к помощи полиции, удалось обязать подрядчика Парфенова «с поручителями его, чтоб мост привели в совершенную исправность».

В 1850 году Тюменской городской Думой была предпринята попытка выйти с ходатайством к тобольскому губернатору «об ассигновании... на содержание моста и перевоза 150 рублей серебром», чтобы хоть в какой-то степени компенсировать расходы из городского бюджета. Но безуспешно – содержание моста так и оставалось городской обязанностью.

3 марта 1883 года в городской Думе был заслушан доклад городской управы о торгах, произведенных ею на отдачу в арендное содержание в лето 1883 года «перевоза чрез р. Туру на пароме, самолете и лодках, а также и поплавного моста с находящимся при нем водочерпным плотом»[108 - Там же. Л. 426.].

В торгах принимали участие мещане Николай Проскуряков и Константин Проскуряков, первый дал цену 999 рублей, последний – 1000 рублей.

Городская Дума, принимая во внимание, что Константин Проскуряков содержал в аренде через р. Туру перевоз и наплавной мост с находящимся при нем водочерпным плотом в течение более десяти лет и «в содержании неисправностей замечаем не был», постановила: «содержание в 1883 году перевоза чрез реку Туру на пароме, самолете и лодках, а также и поплавного моста с находящимся при нем водочерпным плотом, отдать мещанину Константину Федорову Проскурякову»[109 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 501. Л. 23.].

В 1901 г. городской Думой было составлено новое расписание о времени развода наплавного моста для бесплатного прохода судов и плотов с лесом.

«...Ежедневно, кроме пятницы и субботы: утром с 3-х до 6 часов, вечером с 6 до 8 часов; в пятницу и субботу: утром с 3-х до 4 часов, вечером с 6 до 8 часов»[110 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 501. Л. 23.].








В январе 1901 года жители заречной части обратились в Тюменскую городскую Думу с заявлением.

«Утвержденный правительством в 1893 году 1/2 копеечный сбор с грузов, проходящих по ветви железной дороги Тюмень-Тура, назначен исключительно для мощения и устройства подъездных дорог, идущих через город Тюмень к железной дороге, расходование сумм этого сбора должно производиться под ближайшим наблюдением и с разрешения г. Тобольского губернатора.

В 1894-95 годах Его Превосходительство Н.М. Богданович, будучи Тобольским губернатором между прочим предположил израсходовать из сумм вышеозначенного сбора до 20000 рублей на постройку постоянного моста через р. Туру в г. Тюмени. Во время одного из думских заседаний в 1900 году обнаружилось, что остаток 1/2 копеечного сбора уменьшился уже до 9000 рублей, Дума немедленно постановила деньги эти положить в городской банк и хранить неприкосновенными как основной фонд на постройку постоянного моста через реку Туру. Мост этот должен быть с разводною частью и постройка его, мы полагаем, может быть исполнена не иначе как по проекту, утвержденному Министерством Путей Сообщения, так как р. Тура, представляет судоходный путь.

На основании вышеизложенного мы просим Тюменскую городскую Думу ныне же озаботиться составлением проекта моста через р. Туру.

Мы уверены, что когда будет выработан проект и жители г. Тюмени будут поставлены относительно последнего в известность, то в случае недостатка денег у города на постройку моста могут явиться пожертвования не только со стороны заречных жителей г. Тюмени, но и некоторых юрт, жители коих терпят большие неудобства и даже убытки от затруднений при переезде через р. Туру осенью во время гололедицы, а в особенности весной при отсутствии всякого моста иногда в течение до 11/2 месяцев. Неудобства проезда на городскую часть из-за реки Туры таковы, что нередко овес, мука и т. п. товары продаются крестьянами на заречных базарах на 1 копейку дешевле, чем в самом городе.

Постоянный благоустроенный мост необходим и на случай пожара и для сокращения расходов на временные перевозы и постоянное переустройство спусков у существующего моста»[111 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 426. Л. 33.].

Под заявлением стояло полтора десятка подписей, в числе которых были и фамилии владельцев кожевенных заводов Колмогорова, Кругляшова, Решетникова, Шувалова.

Но средств в городской казне на сооружение моста не было и в ближайшее время не предвиделось. Даже предложение торгового дома «Бр. М. и С. Кыркаловы» построить дамбу «около одного из берегов с пролетом до 4-х сажен и с возвышением над уровнем воды до одного аршина» для пропуска леса, поступившее в городскую управу в марте 1905 года, не было принято.

Мартемьян Кузьмич Кыркалов в своем заявлении писал: «На устройство этого сооружения я считаю возможным предложить городу нашего леса 4-х сажен 9 вершков 84 бревна и 5 саж. от 6-8 верш. 8 шт. и на наставку пути над пролетом потребное количество 3 д. плах и для продольной настилки 1 1/2 д. плах.

Имею честь просить Управу обсудить этот вопрос и не отказать в устройстве просимого мною сооружения»[112 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 421. Л. 1.].

Но и это предложение поддержки не нашло.

Газета писала: «Отсутствие постоянного моста особенно чувствительно сказывается осенью и весной. В настоящее время, благодаря гололедице и крутизне спуска к мосту, приходится наблюдать, как подвергаются избиению лошади возчиков грузов, падают, подвергаются увечью и т.п. Весною сообщение с Заречной частью прекращается почти совершенно. Жители Заречья подавали уже заявление о постройке моста, но результатов пока никаких»[113 - Сибирский край. 1907. №8. 17 окт.]^.^

В ноябре 1908 года в Тюменскую городскую Думу поступило очередное заявление от жителей заречной части Тюмени.

«Вторично, мы просители Заречной части, имеем честь покорнейше просить городскую Думу обратить свое благосклонное внимание относительно устройства постоянного моста через реку Туру, так как переезд по имеющемуся, т.е. существующему мосту становится почти совсем невозможен.

Причем докладываем городской Думе о нижеследующем: во время разлива реки прекращается сообщение по мосту от четырех до семи недель каждогодно, судя по разливу реки, таковое положение в особенности в пожарном отношении – может принести жителям заречной части большое несчастье, да и существующий мост уже является сам по себе для нас жителей несчастьем, – потому что нередко приходится проезжать по нему с большим риском.

Во время продолжительной гололедицы на нашем допотопном мосту от сквернословия даже воздух оскверняется, – вот по такому то мосту ходят наши дети и девочки-подростки школьного возраста. Но это еще не все, бывают и этого хуже, во время разлива реки – сколько приходится слышать безобразий, от которых даже волосы становятся дыбом, в то время полиция не может установить порядок, потому что каждому обывателю не хочется стоять у перевоза три, четыре и даже пять и шесть часов, в довершение всего сказанного на таком мосту тонут люди, лошади, коробки и линейки.

Вследствие вышеизложенного, и ввиду ходатайства пред Министерством об отпуске сумм на устройство водопровода в г. Тюмени – покорнейше просим городскую Думу приобщить настоящее ходатайство к вопросу о постройке нового постоянного моста через реку Туру...»[114 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 426. Л. 1.]. Это заявление от имени заречных жителей было подписано гласным И.Е. Решетниковым.

К тому времени у города имелся капитал, состоящий в закладных листах Нижегородско-Самарского земельного банка в размере 8000 рублей и начислениях процентов с этого капитала на 1 июля 1908 года – 1869 руб. 55 коп; всего – 9869 руб. 55 коп. Жители Заречья, очевидно, надеялись, что эта сумма могла быть направлена на строительство столь необходимого городу моста.






Но заведующий городской кассой Петр Клементьевич Кудряшов «приземлил» мечтателей, заявив: «...вполне сознавая всю важность для благосостояния и удобства жителей не только города, но и населения уезда, в особенности недостаточного, сооружение постоянного моста чрез реку Туру я, заведуя городской кассой, по состоянию таковой, не вижу никакой возможности на городские средства выполнить даже в ближайшем будущем сооружение моста и еще надолго, при скудости наших средств, будут обречены жители города испытывать существующие неудобства, при наплавном мосте, содержание которого городу стоит весьма дорого»[115 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. д. 426. Л. 3.].

Заведующий городской кассой предложил просить «городского Голову глубокоуважаемого Андрея Ивановича Текутьева и в этом деле не отказать городу в своем содействии и помощи постройкой моста на его средства, с тем, чтобы город был ему обязан ежегодно уплатой израсходованной им на постройку суммы»[116 - Там же. Л. 6.].

В конце концов была создана подготовительная комиссия по вопросу о постройке постоянного моста через реку Туру в составе членов: А.Я. Кочнева, А.Н. Филонова, Г.И. Горбунова, К.А. Плишкина, М.А. Кругляшова.

На своем первом заседании комиссия начала было рассматривать различные типы мостов, но, не имея сведений о денежных суммах, которые город может затратить на это сооружение, вопрос остался открытым.

20 марта городская Дума приняла постановление, которым было определено: «просить комиссию вновь войти в рассмотрение вопроса о постройке моста через реку Туру, сообщив ей о желании города иметь таковой мост плашкоутным и просить на сооружение его составить приблизительную смету расходов».

8 апреля 1909 года в помещении Тюменской городской управы собралась рабочая комиссия по постройке постоянного моста через реку Туру в составе: Э.М. Бернарского, Г.И. Горбунова, М.А. Кругляшова, К.А. Плишкина, И.Е. Решетникова, В.Л. Лаврентьева, при участии членов управы В.А. Копылова и К.П. Гилева. Председателем был избран Э.М. Бернарский.

Прежде всего комиссия решила вопрос о материале плашкоутов: был признан «более прочным и отвечающим в смысле экономии означенным целям плашкоут, сделанный из дерева».

Длина моста по сделанному зимой Бернарским измерению «должна быть 90 сажен (на время весеннего подъема воды) на поддержание настила какового моста потребуется 14 плашкоутов... высота настила от поверхности воды будет до 2-х сажен»[117 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 426. Л. 6.].

Приблизительная стоимость этого моста достигала, по мнению комиссии, 35-40 тысяч рублей. Детальное же составление сметы и разработка проекта должны были быть поручены специалистам.

Было признано желательным, «чтобы лица, составляющие смету и проект, принимали во внимание, чтобы мост мог служить для перевозки тяжестей до 1000 пудов».

27 мая 1909 года комиссия по постройке постоянного моста через р. Туру под председательством М.А. Кругляшова выработку предварительных проектов (одного на железных, а другого на деревянных плашкоутах) поручила инженеру Эдуарду Максимилиановичу Бернарскому к августу 1909 г. за вознаграждение из расчета 0,65% от общей стоимости моста.

Но у инженера находились дела более важные и срочные, и лишь 12 мая 1910 года председателю комиссии был представлен «чертежный проект моста на железных (со всеми железными частями) плашкоутах стоимостью 271000 рублей, а также проект моста на деревянных плашкоутах стоимостью 41721 рубль...»[118 - Там же. Л. 21.].

Комиссией было высказано мнение, что «плашкоутные мосты будут ли они деревянные или железные постоянно будут требовать значительных расходов по ремонту их и этот расход несомненно будет составлять такую сумму денег, которая в течение 10-15 лет почти сравняется с первоначальной на мост затратой».






В результате от плашкоутных мостов отказались. Было признано более желательным в интересах города построить постоянный мост «на прочных устоях, причем, ввиду получаемых везде прекрасных результатов от бетонно-железных построек, комиссия остановила свой выбор на типе моста этой конструкции»[119 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 426. Л. 41. ].

В общих чертах стоимость этого моста, по мнению специалистов комиссии, приблизительно должна была равняться 200000 рублей.

В марте 1911 года Федор Филимонович Колмогоров через своего доверенного Павла Лукьяновича Сеченова предложил городу «заимообразно на постройку постоянного моста чрез реку Туру понтонного или на быках до ста тысяч рублей или даже и более с условием 7% годовых на срок, какой пожелает город...»[120 - Там же. ].

Управа считала, что «городу надо быть крайне осторожным в принятии на постройку моста стотысячного капитала, так как помимо постройки моста есть давно назревшие потребности и нужды, которые в ближайшем будущем необходимо удовлетворить, как, например, постройки водопровода, а потому заем городу может понадобиться на последнее сооружение, которое обезопасит город от пожаров и будет ему давать несомненно реальную выгоду. Доходами же с водопровода можно покрывать % по займу»[121 - Там же. Л. 47.].

Пока велись обсуждения проектов моста, поиск денег на их осуществление, старый наплавной мост порой являлся мишенью для проходящих пароходов или плотов с лесом.

Так, в жалобе Тюменской городской управы начальнику Иртышского участка говорилось: «23 сего апреля, шедший сверху пароход «Владимир», принадлежащий купцу Ефиму Тимофеевичу Новицкому, во время своего прохождения через разводную часть моста, нисколько не умерил своего хода, несмотря на делаемые предупреждения, крики и знаки со стороны городских служащих, и с полного хода налетел на поплавной мост и причинил ему повреждения.

Подобные случаи прохождения разводной части моста пароходами и полным ходом бывают нередки и командиры пароходов, несмотря на постоянные делаемые им предупреждения, не умеряют хода своих судов, благодаря чему бывают поломки моста...

Городская управа, имея ввиду, что мост служит путем сообщения между одной частью города и другой, значится на Высочайше утвержденном на г. Тюмень плане и обслуживает почтовую дорогу и таким образом имеет общественно-государственное значение – просит Ваше Высокоблагородие не отказать в своем распоряжении, чтобы командиры пароходов проходили чрез разводную часть поплавного моста тихим ходом»[122 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 426. Л. 49.].

Почти одновременно с отправленной тюменцами жалобой в Тюменскую городскую управу в августе 1910 г. пришло письмо от начальника Иртышского участка Томского округа путей сообщения. В нем сообщалось: «вследствие развивающегося год от года судоходства в смысле увеличения как размеров плавающих судов, так и района их плавания, обращаю внимание Тюменской городской Управы на необходимость принятия мер к увеличению, в ближайшем будущем, отверстия разводной части моста, так как в настоящее время ко мне поступила жалоба на затруднительность прохождения через мост парохода «Комета» шириной в 53 фута. Среди же судов, плавающих в настоящее время по рр. Западной Сибири, есть суда шириной 60 футов»[123 - Там же. Л. 56.].

Стороны периодически обменивались взаимными упреками, мост же оставался наплавным...

Лишь при советской власти, к середине 1920-х гг., был возведен постоянный деревянный мост на том же месте, где был наплавной.

Он простоял более шестидесяти лет.




ЗОЛОТО ЗА «МАЛИНОВЫЙ ЗВОН»







Есть в Бельгийском королевстве город Мехелен, по-французски его название звучит как «Малин». Этот город знаменит тем, что именно здесь в течение пятисот лет находился европейский центр колокольного производства. Малинские колокола получили признание не только в Европе, многие из установленных на русских церквях колоколов были отлиты в Малине. Отсюда и пошло выражение «малиновый звон», как признание высшей степени красоты звучания колоколов.

На Руси колокола выполняли важные общественные функции: ликовали, встречая победителей и знатных гостей, били тревогу, когда приближался неприятель или случался пожар, созывали народ к собранию и сопровождали церковные праздники. Благодаря этому колокол приобретал значение государственного символа, становился частью национального самосознания.

Иностранец, побывавший в Москве в начале XVII века, писал: «Церквей, монастырей и часовен в городе и за городом будто бы 4500. Не найдешь ни одной, где бы не висело по меньшей мере четырех или пяти, а в некоторых даже девяти или двенадцати колоколов, так что, когда они зазвонят все разом, то поднимается такой гул и сотрясение, что друг друга нельзя расслышать» (Цит. по: Пукначев Ю. Колокол // Наше наследие. 1991. V. С. 13.).

Путешественников, приезжавших в те годы в Россию, поражало не только обилие колоколов, но и их вес. К тому времени русские колокола в этом отношении превзошли западноевропейские. Если на Западе колокола весом 100-150 пудов считались редкими по величине, то в России такие были весьма распространены.

С XVII века русские колокольных дел мастера во многом превзошли западноевропейских мастеров. Андрей Чохов в 1622 г. отлил колокол «Реут» весом 2000 пудов, который сейчас украшает звонницу церкви Рождества Христова в Московском Кремле; Александр Григорьев, создатель Большого колокола Саввино-Сторожевского монастыря, навсегда признанного самым благозвучным колоколом России (1668 г., 2125 пудов); Харитон Попов, отливший Большой колокол Симонова монастыря в Москве, один из интереснейших по звучанию русских колоколов (1677 г., 1000 пудов). Трудами и умением Филиппа Андреева отлиты колокола Успенского собора в Ростове Великом: «Лебедь» (1682 г., 500 пудов) и «Полиелей» (1683 г., 1000 пудов); Флор Терентьев, создавший самый крупный из звучащих в наши дни колоколов «Сысой» (1688 г., 2000 пудов).






Когда свой именной колокол задумал отлить Алексей Михайлович, речь шла о 8000 пудов. Царский заказ выполнил в 1654 году Емельян Данилов. Его колокол звучал лишь несколько месяцев – в том же году он разбился от неловкого удара, Емельяна Данилова уже не было тогда в живых. Перелить громадный колокол вызвался Александр Григорьев, в будущем знаменитый колокольный мастер.

Григорьев блестяще справился с ответственным делом – колокол был готов за десять месяцев. За огромный вес и великолепный облик он получил имя – Царь-колокол. В 1701 году он стал жертвой большого московского пожара.

В 1730 году Анна Иоанновна повелела отлить колокол весом десять тысяч пудов. Через пять лет гигантский колокол отлил Михаил Моторин. Когда началось сооружение лесов для подъема бронзового гиганта, в Москве случился новый страшный пожар. Боясь, что колокол расплавится, сбежавшийся народ стал заливать его водой, раскаленный металл треснул, от колокола отвалился кусок.

Через сто лет, в 1836 году, Царь-колокол был поднят и установлен на гранитном пьедестале. Он так и остался самым тяжелым (около 200 тонн) из всех колоколов, отливавшихся когда-либо.

Знаток сибирской церковной истории Александр Иванович Сулоцкий в середине XIX в. писал: «С устроением церквей, монастырей и часовен в Сибири появились и колокола. За несуществованием долгое время по ту сторону Урала заводов колокола, как и всякая другая церковная утварь, туда были привозимы, да и теперь еще привозятся из России. В конце XVI столетия, во все XVII, в начале XVIII, или, лучше сказать, и до сих пор, сибирские архиереи, монастырские власти и прихожане, когда хотели завести при своих храмах хороший, или даже какой-нибудь, звон, обыкновенно заказывали лить колокола в Европейскую Россию или покупали готовые на заводах русских. Это доказывают сибирские летописи, а еще лучше надписи на самых колоколах. Взойдите на какую угодно из сибирских колоколен не только по Тобольской, но по Томской, даже Иркутской епархии, читайте надписи на колоколах, и вы увидите, что эти глашатаи общественного богослужения литы или в Вятке, или Костроме, или Ярославле, или Москве.

Этого мало: на сибирских колокольнях вы найдете колокола даже заграничной работы. Таких колоколов в Сибири доколе известно три: в Тюмени на колокольне церкви пророка Илии, в Томске при Благовещенском соборе и в Тобольске при церкви Богоявленской, иначе Богородицкой»[124 - Сулоцкий А.И. О церковных древностях Сибири. Тюмень, 2000. С. 302. ].






Сулоцкий был невысокого мнения о сибирских колокольных дел мастерах. Он считал, что лишь изредка «можно находить колокола и литые собственно в Сибири, например, в Тюмени, Туринске, Енисейске, при самых церквах, но они большею частью не благозвучны, некрасивой отделки и малого веса. Да лет двадцать девять тому назад лили близ Тобольска колокол к одной из градских церквей (Благовещенской), и как его слили, так и привезли на место – черный, неочищенный. Тут рабочие, устроив ворот и взяв в руки долота, начали было чистить; несколько дней скрып раздавался по целому городу; досталось и тем рабочим, которые приводили ворот и колокол в движение, а еще более тем, которые держали в руках долота, но с колоколом только и сделали, что весь его избороздили и исцарапали»[125 - Там же. С. 303.].

А.И. Сулоцкий привел еще один случай, происшедший в Омске в 1838 году, когда строящейся казачьей церкви понадобились колокола.

Явился «человек не без состояния, бойкий на словах и уже известный по Сибири колокольный мастер, где-то и там-то ливший колокола (впоследствии в некоторых местах, как слышно, перелопавшиеся). Строители церкви подряжают его слить 9 колоколов, начиная от маленьких, зазвонных, и до большого благовестного в 250 пудов. Выписана с Локтевского и Сузунского заводов медь (в количестве 400 пудов), приготовлены олово и другие материалы, устроена печь и проч., и проч., отлиты, наконец, и колокола. Но что же? Самый большой колокол, к огорчению строителей церкви, а еще более к неудовольствию и большим убыткам мастера, нужно было разбить и медь продать! У колокольного мастера недостало соображения вымерять предварительно слухи строившейся колокольни и сообразить, пройдет ли сквозь них заподряженный ему в 250 пудов колокол. Колокол действительно оказался гораздо шире слухов.






Впрочем, это еще не великая бы беда: колокол мог быть поднят, как это не очень давно и случилось на омской соборной колокольне, сквозь колокольню с самого ее низу; даже, говорят, казаки соглашались из-за колокола перестроить колокольню вновь. Но главное то, что мастер, сам признавший медь не совсем очищенною, даже выговоривший себе право на предварительное очищение меди и, однако же, затем вбивши, по поговорке, три русские сваи: «авось, да небось, да как ни будь», употребил медь неочищенную. Кроме того, и болван с формой для большого колокола были устроены небрежно: верхняя форма от тяжести чего-то, набросанного на нее, была одавлена и лопнула; часть меди без пользы утекла и пр. О последствиях всего этого можно догадываться: колокол вышел с раковинами, со скважинами в меди и со звуком дребезжащим, притом один край у него против прочих был на вершок длиннее и на 3/4 вершка тоньше. Вот каково в Сибири колокольное мастерство»[126 - Сулоцкий А.И. О церковных древностях Сибири. Тюмень, 2000. С. 304.].

Лишь одно исключение сделал Сулоцкий для колоколов Восточной Сибири, отлитых устюжцами, колоколов Западной Сибири, отлитых на Туринском колокольном заводе, считая их качественными, благозвучными и с хорошей отделкой.

Во времена, описываемые Сулоцким, тюменцы еще не могли соперничать с уральскими мастерами, потому что лишь с XVIII века в Тюмени получили широкое развитие ремесла, связанные с обработкой металла.

Именно тогда появилось несколько семейных династий, занимавшихся литьем колоколов: Колокольниковы, Шапошниковы, Шмотины, Гилевы. Со временем некоторые из них прекратили заниматься этим ремеслом, отдав предпочтение более выгодным торговым делам.

Пожалуй, самой известной династией колокольных дел мастеров были Гилевы, которые со временем и достигли высочайшего мастерства в своей профессии.

Родоначальником династии считается Иван Иванович Гилев. По переписи прихожан тюменских церквей в приходе Ильинской церкви в 1806 году значится купец Иван Иванов Гилев 53 лет.

Было у купца три сына: Иван (1782 г. рождения), Василий (1784 г.) и Григорий (1790 г.).

На 1825 год средним сыном Василием Ивановичем Гилевым был объявлен капитал по 3-й гильдии в сумме в 8010 рублей. Его братья Иван и Григорий Гилевы, не объявив своего капитала, считались тюменскими мещанами. Они занимались колокольным делом, в котором им помогали с малых лет и дети.

Наряду с литьем церковных колоколов Гилевы занимались литьем поддужных колокольчиков. До нашего времени дошли поддужные колокольчики, отлитые в 1807 году Василием Гилевым и в 1820 и 1834 гг. сыном Ивана Гилева Поликарпом[127 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 1151. Л. 52.] (1799 г. рождения).

В 1827 году по предписанию тобольского гражданского губернатора было поручено тюменскому городскому голове распорядиться о «зделании 6 небольших колоколов вышиною 4, а в диаметре со стенами 4 1/2 вершка для строящихся в Тарском округе этапных казарм». По проведенным торгам «испросил самую решительную цену здешний мещанин Иван Иванов Гилев за отлитие колоколов». Колокола были отлиты общим весом 2 пуда 23 5/8 фунта на сумму 95 рублей 13 коп.






Колокола, по-видимому, оказались хорошего качества, во всяком случае устраивали заказчика, потому что уже летом того же года строитель тарских казарм поручик Потанин обратился в Тюменскую Думу с просьбой «обвестить чрез рассыльных мещанина Ивана Иванова Гилева и протчих мастеров к явке в Думу, где учинить им крайнее убеждение на понижение цены в отлитии 6 колоколов, таких же, как тот Гилев отливал по распоряжению градского главы по 36 руб. 75 коп. с пуда»[128 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 264. Л. 28 об.].

Явились трое мастеров, и между ними был учинен торг. Иван Иванов Гилев запросил 42 рубля с пуда, мещанин Григорий Гилев – 36 рублей 40 копеек, а Василий Михайлов Шапошников – 36 рублей. Братья Гилевы, видимо, зная себе цену, от понижения своей цены отказались, и «отлитие колоколов осталось за мещанином Василием Шапошниковым по 36 рублей с пуда»[129 - Там же. Л. 48 об. ].

В 1830 году при рассмотрении в городской Думе вопроса о подтверждении прав на существование ремесленных управ, подтвердить их смогли лишь 18. Колокольных дел мастера не смогли составить свою ремесленную управу из-за малого числа мастеров. «Медного литья колоколов мастер Шмотин, иконописного один же, живописного и малярного один да ученик 1, следовательно, не составляет числа пяти человек ремесленников. Почему и не предвидится надобности установлять управы или цехи за силою ремесленного положения 4 статьи»[130 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 267. Л. 471 об.].

Странным образом в данные ремесленных управ за период с 1830-го по 1834 гг. не попал ни один колокольных дел мастер из династии Гилевых, тогда как есть подтверждение того, что в это время в Тюмени Гилевы работали. Так, в частном собрании ярославского коллекционера М.П. Савицкого есть ямской колокольчик, отлитый в Тюмени и имеющий надпись: «Лил в Тюмени мает. Гилев 1834 го».






Следующее упоминание о Гилевых появляется лишь во второй половине XIX в. В Тюмени «промышленная статистика учла в 1866 г. два колокололитейных завода. Первый из них, купца А.С. Гилева, отлил за год 36 колоколов общим весом 800 пудов, имея двух наемных рабочих. Второй – туринского мещанина А.П. Котельникова, купленный у мещан Шмотиных, – 30 колоколов»[131 - Благовещенская Л.Д. Колокола в Сибири // Колокола: История и современность. М., 1993.].

На публичной выставке, проходившей в Тюмени в 1871 г., похвальные листы за колокола получили купец Василий Гилев – за колокол в 4 пуда 33 фунта и туринский мещанин Автоном Котельников – за колокол весом 5 пудов 31 фунт.

Другой представитель Гилевых Сергей Григорьевич, сын Григория Иванова Гилева, пошел по торговой части. К 1851 году 36-летний купец 3-й гильдии Сергей Григорьевич Гилев известен в Тюмени и на Ирбитской ярмарке. Коммерческая удача ему сопутствовала, и в 1867 году тюменский 1-й гильдии купец С.Г. Гилев построил на свои средства Затюменское приходское училище.

Документы свидетельствуют, что он ходатайствовал о присвоении выстроенному им приходскому училищу наименования «Александровское». По этому поводу в Тюменской городской Думе рассматривалось отношение штатного смотрителя тюменских училищ, которым он уведомлял Думу, что «желание купца Гилева о постановлении вывески на доме, приготовленном им под Затюменское приходское училище, может быть выполнено только с Высочайшего соизволения»[132 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 472. Л. 865.].

Двоюродный брат Сергея Григорьевича – Петр Иванович Гилев отличился на колокололитейном производстве, основав «Торговый дом П.И. Гилева».

Петр Иванович родился в 1816 г. Являясь внуком основателя династии Гилевых Ивана Ивановича, продолжил семейное ремесло. Первая жена его Ксения Григорьевна, урожденная Решетникова, была старше его на шесть лет. Детей у них не было. В 1859 году Петр Иванович овдовел.

Вторая жена Татьяна Дмитриевна была на 20 лет моложе. В метрических книгах Единоверческой церкви (Гилевы были единоверцами) за 1866 год значится, что 29 мая у тюменского мещанина Петра Иванова Гилева и законной жены его Татьяны Дмитриевны родился сын Константин.

Через год в семье Гилевых родился сын Иван, в 1869 г. – дочь Павла[133 - П.П. Гилева вышла замуж за Петра Константиновича Воробейчикова, владельца пимокатного завода в Тюмени. Павла Петровна пережила своего мужа и пятерых своих детей. Умерла в 1953 году.], в 1870 г. – сын Михаил[134 - Умер от чахотки в возрасте 3,5 месяца.], 27 января 1874 года – сын Семен. Все дети Гилевых получили образование: сыновья обучались в Тюменском Александровском реальном училище, дочь – в женской прогимназии.

Лишь в 60-летнем возрасте Петр Иванович Гилев вышел из мещанского сословия, объявив купеческий капитал.






В 1887 году на проходившей в Екатеринбурге Сибирско-Уральской научно-промышленной выставке изделия завода купца Петра Ивановича Гилева получили почетный отзыв Уральского общества любителей естествознания.

Летом 1892 года в Тюмени вспыхнула эпидемия холеры, болезнь не жаловала ни бедных, ни богатых. 22 июля в возрасте 76 лет умер от холеры купец 2-й гильдии Петр Иванович Гилев и был похоронен на Текутьевском кладбище.

После смерти Петра Ивановича дело отца продолжили его сыновья Константин и Семен. Семейное предприятие получило название «Торговый дом П.И. Гилева сыновья».

Колокола «Торгового дома П.И. Гилева сыновья» выставлялись на сельскохозяйственной и кустарной выставке в г. Кургане в 1895 г.

Зимой 1896 года в возрасте 80 лет умер дядя братьев Гилевых – купец Сергей Григорьевич Гилев. Константину и Семену Петровичам было завещано движимое и недвижимое имущество: дом и магазины с товарами, банковский капитал, а также «святые иконы в серебряных ризах, равно серебряные разные вещи, разная посуда, скот, лошади и разные экипажи, упряжи».

А еще завещал С.Г. Гилев племянникам своим «вылить колокол в пятьдесят пудов и доставить в Ялуторовский округ Верхсуерской волости в село Крутищенское»[135 - ГАТО. Ф. И-183. Оп. 2. Д. 319. Л. 2.].

Последний пункт духовного завещания купца звучал суровым предостережением: «...а прочим родственникам моим, кроме определенного ничего не требовать и ни во что не вступаться, не производить никаких споров, а особенно тяжб, если кто дерзнет, то судит того бог»[136 - Там же.].

Константин и Семен Петровичи Гилевы, унаследовав основной капитал своего дяди, вложили средства в модернизацию и расширение колокольного завода[137 - О колокольном заводе Гилевых известно очень мало: не сохранилось ни его фотографий, ни сведений о его мастерах. Из газетной хроники конца XIX века известно лишь, что он находился в дер. Букино.]. Финансовое вливание сделало свое дело, и, несмотря на сильный пожар, случившийся на колокольном заводе в 1897 году, производство колоколов увеличилось.

В 1900 году Гилевы вместе с Машаровым, Жернаковым, Дементьевым, Сергеевым и Андреевым выступили соучредителями чугунолитейного завода.

В 1901 году братьями был выигран крупный заказ на литье колоколов общим весом более 9000 пудов для церквей в районе Сибирской железной дороги. За эту работу они были пожалованы Высочайшей благодарности.

Но главная победа братьев Гилевых пришла к ним в 1905 г. на Всемирной выставке в Брюсселе. Колокола, отлитые на тюменском колокольном заводе «Торгового дома П.И. Гилева сыновья», своим качеством, «малиновым звоном», поразили искушенных европейцев. Мнение устроителей выставки было единодушным – высшая награда. Так Большая золотая медаль и крест бельгийского короля попали в Тюмень.






Это был триумф. За всю историю лишь еще один тюменец добивался такого успеха – купец Михаил Калистратович Петухов со своими фруктовыми искусственными водами.

На Всероссийской промышленной выставке 1907 года в Ростове-на-Дону колокола Гилевых были также признаны лучшими.

Скупые сведения архивных документов дают представление о Гилевых не только как о предпринимателях, но и общественных деятелях, благотворителях. Воссоздать биографии Гилевых-Селиверстовых, помогла внучка Семена Петровича Гилева – Мария Николаевна Блинова[138 - М.Н. Блинова продолжила музыкальные традиции семьи Селиверстовых-Гилевых. Закончив Свердловскую консерваторию, Мария Николаевна всю жизнь посвятила музыке.].

Старший из братьев – Константин Петрович Гилев – избирался гласным Тюменской городской Думы в четырехлетие 1895-1898 гг., в 1903-1907 гг. он кандидат в члены городской управы, в 1907-1911 гг. – член городской управы. В течение нескольких лет состоял заместителем директора Тюменского общественного банка. Умер в 1915 году.

Семен Петрович Гилев с 1904-го по 1909 гг. состоял попечителем Букинского училища Тюменского уезда. За это время из своих средств выделил на отопление, освещение здания и на жалованье сторожам 1200 рублей, на ремонт здания училища – 2000 рублей.

За добросовестную службу попечителем был награжден золотой медалью «За усердие».

Состоял почетным смотрителем II Тюменского 4-классного училища. Избирался гласным Тюменской городской Думы в 1911-1915 гг.

Во втором браке Семен Петрович был по-настоящему счастлив. Он буквально обожал свою жену. Софья Степановна, урожденная Селиверстова, окончила Тюменскую прогимназию, великолепно музицировала, участвовала в самодеятельных спектаклях и костюмированных вечерах.

Без сестер Селиверстовых (Софьи и Клавдии) не обходилось ни одно музыкальное мероприятие в Тюмени: будь то вечер в приказчичьем клубе или выступление гастролирующих певцов, благотворительный вечер для сбора средств малоимущим ученикам или самодеятельный спектакль.






Практически все гастролировавшие в Тюмени оперные певцы выступали под аккомпанемент Софьи Степановны. В семье Гилевых сохранился рассказ о том, как, восхищенный виртуозной техникой игры на рояле Софьи Степановны, оперный певец Леонид Собинов после своего выступления подарил ей свою фотографию с дарственной надписью.

Младшая сестра Юлия свою судьбу связала с профессиональным драматическим театром. В 10-х годах XX столетия Юлия Степановна[139 - Юлия Степановна в Петербурге вышла замуж за Аркадия Николаевича Чмутина, инженера-текстильщика. Перед самой революцией он был командирован в Англию, но вернуться обратно не смог. Лишь через несколько лет его семья получила разрешение выехать в Англию. Юлия Степановна умерла 20 октября 1928 г. и была похоронена в Лондоне. Ей было 39 лет.] выступала как профессиональная актриса на сценах драматических театров С.-Петербурга.

У Семена Петровича и Софьи Степановны было шестеро детей, двое из которых умерли в младенчестве. Четверо остальных: Ольга, Семен, Степан и Софья, впитав с детства царившую в доме Гилевых атмосферу любви, добра и взаимного уважения, стали людьми, достойными своих родителей.

5 марта 1916 г. было создано торгово-промышленное товарищество на вере под фирмою «Товарищество Гилевых и К^°^», в котором участие принял, кроме Гилевых, Василий Лаврович Жернаков. Вновь образованное товарищество предполагало эксплуатацию колокололитейного завода и производство разного рода торгово-промышленных предприятий в пределах Российской империи. Было много планов, но случилась революция.

Гилевы остались в России, хотя это совсем не означало, что они приняли новую власть. Полный сил, энергии и замыслов, 45-летний Семен Петрович оказался не у дел.

До конца 1920-х годов Семен Петрович и Софья Степановна жили в Тюмени, потом переехали к старшему сыну Семену Семеновичу. С.С. Гилев был инженером-химиком, специалистом по производству стекла, работал на разных стекольных заводах: сначала на Воздвиженском, потом был переведен в Сылву.

Великая Отечественная война застала Семена Семеновича, а с ним Семена Петровича и Софью Степановну, в поселке Ертарском Свердловской области, где сын работал на местном стекольном заводе.

Семен Семенович ушел на фронт. В тылу было тогда нисколько не легче, особенно старикам. Софья Степановна умерла в Ертарке в 1943 году. Семен Петрович не смог перенести утраты, заболел. Его взял к себе младший сын Степан, крупный ученый-оптик, живший в Ленинграде. Там и умер в самом конце войны в возрасте 71 года Семен Петрович – последний из «колокольных» Гилевых.

...В 1992 году с Дальнего Востока в Тюмень были возвращены колокола тюменского завода Гилевых, которые на родине «малинового звона» – в Бельгийском королевстве были признаны лучшими в мире.











ТЮМЕНСКАЯ ЯРМАРКА. ВЗЛЕТ И ПАДЕНИЕ


Слово «ярмарка» кажется исконно русским, хотя происходит от немецкого Jahrmarkt – ежегодный рынок. По определению В.И. Даля «ярмарка (ярмонка) – большой торговый съезд и привоз товаров в срочное в году время, годовой торг, длящийся неделями».

Прежде ярмарки были приурочены к местам временного скопления народа, богомолью, храмовым праздникам. Торговля в таких местах имела преимущественно меновый характер, т.е. каждый посетитель ярмарки являлся одновременно и покупателем и продавцом. С течением времени некоторые ярмарки приняли характер важных торговых центров, куда к определенному сроку свозились из разных мест, иногда очень удаленных, даже из других стран, самые разнообразные товары, оттуда перераспределявшиеся в другие места. Товаром запасались обыкновенно от ярмарки до ярмарки, и к этому времени были приурочены расчеты торговцев между собой.

Наиболее крупные размеры, в силу исторически сложившихся обстоятельств, приняли в России две ярмарки – Макарьевская, учрежденная в 1641 году и перенесенная в 1817 году в Нижний Новгород, и Ирбитская. Наибольшего размера обороты Нижегородской ярмарки достигли в 1881 году: 246 млн. рублей по привозу товаров и 243 млн. рублей – по продаже их. Вторая по величине Ирбитская ярмарка была учреждена на 2 года позже Макарьевской – в 1643 году и проводилась с 1 февраля по 1 марта ежегодно.

В Тюмени же, кроме еженедельного торгового дня субботы, указом Тобольского наместнического правления от 25 октября 1787 г. была учреждена ежегодная ярмарка с 1 января по 1 февраля, во время проезда иногороднего купечества в Ирбит. В народе она называлась Васильевской – начало ярмарки приходилось на 1 января – день Василия Великого.

Однако уже к 1817 году ярмарки практически не существовало. Что касается еженедельной субботы, то она осталась лишь для торговли «ситными припасами и продажа производится не на значительную сумму» на открытом месте подле гостиного двора.

Интерес к созданию своей сибирской ярмарки, причем именно в Тюмени, как наиболее подходящем сибирском торговом городе, проявляли сибирские генерал-губернаторы, в том числе и М.М. Сперанский. Известно, что он при посещении Тюмени в 1819 году предложил горожанам перевести Ирбитскую ярмарку к ним. Но тюменское городское общество категорически воспротивилось, объясняя это тем, что не только «падут цены на местные произведения, но и кожевенные заводы разстроятся от привоза изделий и товара лучшего качества, чем тюменские, и от недостатка рабочих, которые во время ярмарки начнут пьянствовать»[140 - Русская старина. 1896. Т. 87. С. 294.].

В 1843 году сибирской администрацией во главе с генерал-губернатором Западной Сибири князем Петром Дмитриевичем Горчаковым была предпринята попытка возобновить Тюменскую ярмарку. «Сибирская администрация тех времен ранним против г. Ирбита открытием ярмарки в Тюмени предполагала «оттянуть» центр торговли из Ирбита и тем самым привести дававшую миллионные обороты Ирбитскую ярмарку к упадку»[141 - Кгаевский Г.Н. Тюменская ярмарка // Сибирский наблюдатель. Кн. 9. Томск, 1901. С. 73.].

В пользу Тюмени перед Ирбитом говорило многое. Тюмень, находясь на судоходной реке Туре, имела свои пристани и пароходное сообщение с Томском, тогда как доставка груза через Ирбит, находящийся в стороне от большого тракта, поднимало цену за фрахт от Нижнего к Томску до 30 коп. с пуда. Кроме того, в Ирбите имелось лишь около 1000 домов, и в продолжение одиннадцати месяцев в году город был лишен не только торгового, но даже и обыкновенного жизненного движения. В Тюмени же, насчитывающей в себе почти 3000 домов, имелись значительные собственные капиталы, своя самостоятельная торговля, промышленность с оборотом почти 1500000 рублей.

Поэтому нельзя было не признать, что ярмарка в Тюмени, кроме общих коммерческих выгод, могла оказать значительное влияние на развитие самого города, тогда как столетний опыт доказал, что Ирбитская ярмарка не принесла никакой пользы своему городу, остающемуся в XIX веке безжизненным и пустынным. При этом обращено было внимание и на то, что с учреждением ярмарки в Тюмени многие товары, не подвергаясь излишней перевозке, понизились бы в цене, как, например, сало, масло, бухарские товары и предметы семипалатинского ввоза, наконец, сибирские купцы не делали бы лишних 360 верст от Тюмени до Ирбита в первый и обратный путь, что, разумеется, также сказалось бы на цене товаров.

Ходатайство сибирской администрации было уважено, и Тюменская ярмарка открылась 15 января 1845 года.

Подготовка к ярмарке велась настолько основательно, что генерал-губернатор Западной Сибири сам приезжал в Тюмень для решения организационных вопросов. Советом Главного управления Западной Сибири 14 июля 1844 года был учрежден временный комитет по устройству ярмарки, который решал организационные вопросы на месте. Возглавил его Александр Космарев, членами комитета были: Евлампий Котовщиков, Николай Решетников, Василий Трусов, Иван Иконников.

Генерал-губернатором было предписано городской Думе назначить «из мещанского сословия благонадежных людей к отправлению при комитете должностей по разным поручениям». Избранным от общества из мещанского сословия Елисею Васиньеву и Матвею Шапошникову было составлено специальное, на время проведения ярмарки, наставление по надзору за гостинодворским караулом, состоящим из 20 человек. С Елисеем Васиньевым и Матвеем Шапошниковым был заключен контракт, по которому они должны были: вести беспрерывное наблюдение за караульщиками, следить, чтобы те не оставляли свои посты до тех пор, пока не сдадут «хозяевам всех печатей и замков», нести ответственность за охраняемый товар.

Несколько раз, начиная с 1843 года и в течение 1844-го, в «Московских Ведомостях» публиковались объявления о Тюменской ярмарке. Например, в апреле 1844 года в Московскую газетную экспедицию были отправлены деньги «серебром шесть рублей двадцать шесть копеек с половиною и составленные в два ряда объявления о учреждении в городе Тюмени с 15-го генваря по 15-е число февраля каждогодно ярмарки, начало коей восприимется с будущего 1845 года»[142 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 1027. л. 8.].

«По личному совещанию тюменского градского общества с г. Генерал-губернатором избрано для ярмарочной торговли место, на коем устроен каменный гостиный двор, с отдельными деревянными корпусами, как самое удобнейшее и находящееся в центре города, чем вместе обеспечивается и квартирные помещения для приезжих на ярмарку»[143 - Там же. Л. 115.].

На первый случай признано достаточным поместить ярмарочную торговлю в гостином дворе и деревянных корпусах, «в коих находится 295 лавок и кладовых, сверх того для постройки балаганов под бакалейные и другие товары назначены находящиеся около гостиного двора площади: Полицейская, Рыбная, Александровская и Спасская»[144 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 1027. Л. 115.].

При подготовке дополнительного для ярмарочной торговли места выяснилось, что необходимо снести несколько частных домов, примыкающих к гостиному двору. С кем-то из хозяев вопрос был решен мирно и спокойно, т.е. дома под снос были оценены по обоюдному согласию и куплены градской Думой. Но не обошлось без конфликтов, слух о которых дошел до Омска, и генерал-губернатору Западной Сибири князю П.Д. Горчакову пришлось вмешаться и приостановить очень уж ретивых местных исполнителей. После его вмешательства вопрос был решен. 11 домов, предназначенных для сноса, были оценены в сумме на 176 рублей 28 с половиной копеек, причем «строительство домов отдается в пользу хозяев».

Порядок и пожарную безопасность в городе, насчитывающем почти одиннадцать тысяч жителей обоего пола и временно проживающих 2500 человек, обеспечивали городничий, 3 квартальных надзирателя, 21 будочник, в числе которых один унтер-офицер, 8 полицейских служителей, письмоводитель и 7 писцов, из которых шесть вольнонаемных, 18 пожарных, в числе которых один унтер-офицер, да 12 лошадей при них, 5 «давнего заготовления огнегасительных машин». Генерал-губернатором, кроме того, было дано разрешение Думе «купить, вместо находящихся налицо ветхих, шесть новых больших огнегасительных машин».

Генерал-губернатор добился высочайшего разрешения на то, чтобы «дозволить иностранным азиатцам торговать без взятия торговых свидетельств» не только на главных ярмарках: Ирбитской, Нижегородской, но и на Тюменской. Жителям Тюмени всех сословий предписывалось «готовить для имеющих прибыть на Тюменскую ярмарку в будущем 1845 году купцов квартир и об удалении от себя людей неблагонамеренных и сомнительных»[145 - Там же. Л. 392.].

Сам генерал-губернатор изъявил желание приехать в Тюмень на открытие ярмарки.

Успех первой ярмарки превзошел всякие ожидания: привезено было товаров на 3860000 рублей и продано на 1030000 рублей.

На Тюменскую ярмарку съехались московские, шуйские и владимирские купцы с шелковыми, золотокружевными, пуговичными, ленточными товарами и мануфактурой; клинские с ситцами; павловские с железными товарами; екатеринбургские с галантереей, виноградными винами и железными изделиями; невьянские с сундуками; итальянцы и прусские подданные с картинами; шадринские с крупчаткой и мукой; иркутские и кяхтинские с чаями; арзамасские и ярославские с табаками; казанские с сигарами и аптекарскими товарами, причем сигар было продано на 600 рублей; семипалатинские с китайскими товарами; костромские с бронзой; ростовские с сахаром; тульские с оружейными, медно-скобяными товарами, а также с гармонями; от фабриканта Петра Гарднера с фарфором, причем продано на 2000 рублей; от московского купца Петра Свешникова с книгами, причем продано на 500 рублей; от московского купца Петра Бармина с фарфоровой посудой, причем продано на 1000 рублей; вятские и великоустюжские с серебром; кинешемские с бумажным товаром, а также нижегородские, юрьевские, перемышльские и другие купцы.

Из тюменских торговцев на ярмарке были 2-й гильдии купец Яков Щетинин, купец Иван Дмитриев Лапшин, мещане Федор Молодых, Иван Свечкин, Владимир Шапошников, Степанида Калмакова, Семен Патрушев и другие. Разных кожевенных товаров предложено на 30000 рублей, а продано на 15000 рублей.

Ирбитская же ярмарка в 1845 году прошла заметно тише минувших лет.

Тотчас же после ее окончания пермская губернская администрация внесла ходатайство начальству о переносе срока ярмарки с 15 февраля на 1 февраля, мотивируя его всевозможными доводами. Ходатайство было уважено. Изменение срока Ирбитской ярмарки в 1846 году тотчас же отразилось на Тюменской – привоз товаров в этом году был только на 2183264 рублей. Многие купцы, издавна ездившие на Ирбитскую ярмарку и вошедшие уже там во взаимные обязательства, из-за невозможности быть в одно и то же время на обеих ярмарках, должны были или вовсе отказаться от одной из них, или же, прибыв в Тюмень и не дождавшись конца ярмарки, спешить в Ирбит.

Тюменцам это, конечно, понравиться не могло и они опять обратились к «своему» начальству с ходатайством. Сибирские власти стали хлопотать о возобновлении для Ирбитской ярмарки прежде существовавших сроков с 15 февраля по 15 марта.

В 1848 году на Тюменскую ярмарку привезено было товаров лишь на сумму 1049500 рублей серебром. В этом же году Ирбитская ярмарка по распоряжению властей снова была перенесена на прежние сроки: с 15 февраля по 15 марта... Начинается настоящая война экономических интересов. В 1850 году московское купечество, представляя мотивированное ходатайство, просило установить время ярмарки с 1 февраля по 1 марта. В 1851 году один из главных вдохновителей и организаторов Тюменской ярмарки П.Д. Горчаков был переведен из Сибири, и вопрос по ярмарке в конце концов все же решился в пользу московского купечества. С 1852 года (и до советского периода) Ирбитская ярмарка ежегодно проходила с 1 февраля по 1 марта.

Ипполит Завалишин в своем «Описании Западной Сибири» издания 1862 г. привел некоторые сведения о Тюменской ярмарке и положении, сложившемся в споре Тюмени с Ирбитом за право ее проведения. Автор в этом споре выступил на стороне Тюмени: «Тюмень уже не городок, подобно Ишиму, Кургану и Ялуторовску, а соперничает с Омском и Тобольском – населением, постройками и общественными заведениями. Торговым же сословием он первенствует, и что всего важнее, духом торгового сословия ушел далеко вперед против всех городов сибирских и очень многих русских».

И. Завалишин отдавал предпочтение Тюмени, по всем показателям подходящей для ярмарочного центра: «...значительность Тюмени, как большого торгового города, уже выгодно известного по всей империи сильными капиталами его купечества, предприимчивым духом его жителей и близостью богатейших в целой Сибири салом, маслом, кожами, щетиной, всякого рода жизненными припасами южных округов Тобольской губернии; и не менее богатых рыбой, дичью, пухом, орехами, ягодами, пушным товаром, средних и северных округов ее; соседство Киргизской степи, где ныне сильно развиваются золотопромышленность и рудное производство меди, серебра, цветных камней, каменного угля и проч., наконец перспектива обширного развития пароходства вверх по Иртышу, а прорытием Маковскаго волока между Обью и Енисеем и устройством Тюменско-Нижегородской железной дороги, связь Сибири Восточной с Европой и Западным Китаем, чрез транзит Западной Сибири и Тюмени – все это заставляет желать, чтобы и жизненный вопрос для сибирско-русской торговли окончательного избрания ярмарочного центра между Сибирью и Россией, был рассмотрен добросовестно и решен без лицеприятий».

Завалишин пришел к выводу: если экономическая целесообразность диктует необходимость переноса ярмарки в Тюмень, то в интересах России и Сибири принять такое решение, хотя бы и жесткими мерами. «Если Ирбит отжила свое время и осталась в стороне от естественного торгового пути, все склоняющегося к югу, к чему упрямиться и отстаивать Ирбитскую ярмарку и смотреть на нее только как на привычку русского купечества? Мало ли к чему дурному и застойному оно привыкло? Мало ли от чего у нас отстать не хотят? Уже прошло время смотреть на вековые удобства сословий, и если они не хотят прогрессивно идти вперед сами, можно их повести, как некогда повел их, волей-неволей, Петр Великий...».

Но, как это часто бывает, здравый смысл и кажущаяся очевидность не всегда побеждают в нашей российской жизни. Вопрос о переносе Ирбитской ярмарки в Тюмень так и не был решен.

А Тюменская ярмарка с 1852 по 1868 гг. опять стала называться Васильевской, представляя собой фактически всего лишь торжок предметами местного производства. Вот как описал свои впечатления о Тюменской ярмарке известный тюменский купец и меценат Н.М. Чукмалдин в книге «Мои воспоминания»: «Всего же хуже и труднее было спать ночами в холодном балагане в продолжение января, когда в Тюмени открывалась Васильевская ярмарка и нужно было на это время перемещаться из гостиного двора во временные лавки. Балаганы, где мы торговали, наружно охранялись сторожами, но так как в балаганах не было дверей, а только западни, из которых на день одна нижняя половина служила прилавком, а другая на шарнирах поднималась кверху – то и надо было ночью сторожить товар внутри, за плохо замкнутыми западнями. Эта служба приходилась и на мою долю. Бывало, в сумерки идешь домой напиться чаю и поужинать, а потом в сопровождении дворового человека отправляешься ночевать в дырявый балаган, в котором и запирают меня снаружи висячими замками, унося ключи домой. Утром около 7 часов тот же дворовый человек приходил отворять замки для выпуска меня оттуда и замыкал их снова до полного рассвета. Вставая из-под шубы и кочьмы, бывало, дрожишь от холода напропалую, одеваешься наскоро и полной рысью бежишь домой, чтобы сколько-нибудь согреться. Как я это выносил в течение месяца, не схватил горячки, до сих пор не понимаю! И никому не приходило в голову, что случись пожар в этих временных рядах, построенных из тонкого теса и досок, где люди спали, запертые висячими замками, ключи от которых унесены в квартиры, мы все погорели бы заживо. Мороз по коже пробирает меня даже теперь, когда я вспомню время этой ярмарки».

И опять тюменцы год за годом хлопочут о перенесении ярмарки на более удобное время, мотивируя неудобства срока ярмарки с 1 января по 1 февраля следующим:

В Восточной Сибири, после осенней распутицы, зимний путь устанавливается довольно поздно, и потому отправленные оттуда в Тюмень товары к 1 января большей частью прибыть не имеют возможности.

Замерзание рек, особенно Иртыша, нередко задерживает товары, идущие из Киргизской степи.

Пушной товар, вымениваемый у северных инородцев, также не может быть доставлен к 1 января в Тюмень, потому что в это же самое время бывает и Обдорская ярмарка.

И, наконец, еще одна из причин упадка Тюменской ярмарки в том, что с 1 по 11 января проходила довольно значительная Мензелинская ярмарка в Оренбургской губернии, и российские купцы не имели возможности в течение двух месяцев быть на трех больших ярмарках.

В течение нескольких лет ходатайства терпели неудачу, и лишь в 1868 году срок ярмарки был перенесен на период с 20 июля по 15 августа, и стала она называться – Тюменская Спасская ярмарка. Первые два года приезд торговцев был значительным, и многие возлагали надежды на «прогресс» Тюменской ярмарки. На деле же оказалось иначе: с третьего же года ярмарка опять начала хиреть, давая ничтожные обороты, что вновь побудило Тюменское городское управление хлопотать о перенесении срока ярмарки на зимнее время с 15 января по 5 февраля. Это ходатайство было уважено, и с 1880 года Тюменская ярмарка официально была открыта 15 января. Но и этот новый срок оказался лишь «иллюзией праздного мечтателя, каковым оказалась Тюменская городская управа, олицетворивши собою белку в колесе в постоянной погоне за новыми и новыми сроками».

Тюменцы не теряли веры в то, что когда-нибудь ярмарка поднимется. Из-за этого они отказались предоставить в 1892 г. П.С. Зайдману место под строительство сургучной фабрики, которая, по их мнению, могла помешать расширению торговых площадей...

По ходатайству Тюменской городской Думы сроки ярмарки с 1894 года опять были перенесены на период с 20 июня по 20 июля. Дела пошли лучше, открытие ярмарки совпадало с самым разгаром навигации и тем ее временем, когда реки Западной Сибири, и прежде всего Тура и Тобол, не успевали обмелеть. Благодаря этому наблюдался значительный приток товаров, а также торговцев и покупателей из Восточной Сибири и степных областей. Торговля шла бойко, давая значительные обороты.

Газета «Сибирский листок» в 1893 г. писала: «...Три года тому назад тюменская ярмарка представляла собой невеселую картину. Приезжие «коммерсанты» и их доверенные, по преимуществу из Екатеринбурга, Перми и других ближайших к Тюмени городов, бродили из угла в угол своих досчатых, наскоро состряпанных лавок, с отпечатком самого унылого, великопостного выражения на физиономиях. Сплошь и рядом приходилось слышать жалобы, что расходы по перевозу товара не окупаются барышами. Весьма возможно, что проливаемые некоторыми из коммерсантов слезы имели много общего со слезами «крокодиловыми» (так как «купецким» слезам, как и женским, доверять не следует), тем не менее, ярмарку 92 года в общем следует все-таки признать не особенно завидной.

Тогда это объяснялось переживаемым Россией в ту минуту кризисом и, действительно, уже минувший год развернул пред духовными очами тюменцев заманчивые перспективы: оборот ярмарки выразился в весьма солидной цифре, достигавшей почти полутора миллиона. В числе приезжих уже были не одни екатеринбургские и пермские коммерсанты, но значились и приезжие из Москвы.

В настоящем году, когда выяснился оборот ярмарки, приходится с удовольствием отметить, что тюменская ярмарка прогрессивно с каждым годом развивается: оборот ярмарки в текущем году определяется более, чем в миллион восемьсот тысяч рублей.

Лучше всего торговали на ярмарочной площади товаром мануфактурным почти на 128000 рублей, затем кожей и готовой обувью – 78000 руб., бельем и полотном – 25000 руб., бакалейным товаром, готовым платьем, церковной утварью и скобяным товаром – по каждому из этих видов торговли – приблизительно на 20000. Недурно торговали меховым товаром – 10000 руб., мебелью и обоями – 6500 руб., рукавицами – 7000, из чего можно заключить, что спрос на рукавицы, вообще, и «ежовые» в частности у сибиряков довольно велик.

Скромно торговали, как и следует быть, канцелярскими принадлежностями – 300 руб., еще скромнее – картинами и книгами – 200 руб. Вполне понятно – грамота у нас не в особенном фаворе.

Главным предметом ярмарочной торговли – кожей – торговали прекрасно: яловой кожи продано почти на 1450000 рублей. В общем оборот ярмарки в нынешнем году по сравнению с прошлогодним превышает на солидную цифру – почти в 380000 рублей, и тюменцы смотрят на будущее с удовольствием и легким сердцем».

В Энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона в материале о Тюмени есть строки: «...значительная ярмарка с 20 июня по 20 июля (в 1898 г. привоз 2672000 руб., продажа 1906455 руб.)...».

В 1899 году тобольская газета «Сибирский листок» писала: «Ярмарка за последние дни, благодаря наступившей хорошей погоде, несколько оживилась и торговцы немного повеселели. Особенно бойко торгует магазин шелковых материй Инагамова, у него, по его словам, редкий день выручка бывает менее 250-300 рублей.

Торговцы, как местные, выбравшиеся на это время в ярмарочные балаганы, так и приезжие, запрашивают за свой товар такие высокие цены, что тюменец, привыкший в обыкновенное время к ценам без запроса, положительно теряется и не знает, что посулить на запрос продавца. По большей части бывает так, что покупатель, давший сразу немного более половины запрошенной цены, приобретает желаемую вещь, переплачивая за нее несколько рублей против нормальной ее стоимости. Впрочем, на то и ярмарка: не зевай!»[146 - Сибирский листок. 1899. №956. 18 июля.].

Не зевать надо было не только в вопросах цены, но и качества товара. «Одна местная фирма, торгующая мануфактурой, пользуясь ярмарочной горячкой, старается спустить всю свою заваль, давно уже истлевшую на полках магазина. Одной барыньке она подсунула совершенно гнилую материю, которая в руках у портнихи буквально разваливалась, так, что платье принесенное из мастерской, оказалось все в щелях. Когда же барыня привезла сшитое платье в лавку и предложила принять его от нее, возвратив деньги или обменив на другую материю, то хозяин очень резонно заметил: «Помилуйте-с, сударыня, мы готовым платьем не торгуем, на что же нам ваше платье!». Действительно, готовым платьем они не торгуют, а вот гнилым – сколько угодно»[147 - Там же.].

Много приезжало торговцев и покупателей из Европейской России и даже из-за границы. Главное неудобство мероприятия: закрытие Тюменской ярмарки совпадало с началом Нижегородской. Поэтому торговцам приходилось собираться раньше окончания Тюменской ярмарки и ехать в Нижний Новгород. Особенно это отразилось на торговле сырыми кожами.

Торговцы-кожевники высказали по этому поводу претензии Тюменской городской Думе, просили ее в 1900 году сдвинуть сроки ярмарки, назначить открытие на 15 дней раньше. Дума представила свое ходатайство начальству. Тобольский губернатор в апреле сообщил о разрешении перенести срок открытия Тюменской ярмарки с 20 июня на 5 июня и продолжать, ее как и ранее, до 20 июля.

Цены на некоторые товары на Тюменской ярмарке 1901 года


+===================================
| Наименование товара | Цена |
+===================================
| Пимы мужские черные | от 1 руб. 20 коп. до 2 руб. 20 коп. |
+===================================
| Пимы мужские белые | до 3 руб. 60 коп. |
+===================================
| Пимы женские черные | от 80 коп. до 1 руб. 40 коп. |
+===================================
| Пимы женские белые | от 1 руб. 60 коп. до 2 руб. 60 коп. |
+===================================
| Тулупы | от 10 руб. до 12 руб. 50 коп. |
+===================================
| Рукавицы бараньи | от 40 коп. до 45 коп. за пару |
+===================================
| Холст льняной отборный | 135 руб. за 1000 аршин | Постепенно Тюменская ярмарка приобрела негласный статус значительной кожевенно-сырьевой ярмарки, обороты которой в 1901 году достигли 2000000 рублей. По ведомости 1909 года на ярмарке было продано около 350 тысяч пудов кожи, 32 тысячи пудов шерсти и 10 тысяч пудов хлопка. Через руки одного только тюменского купца Антона Колмакова, переотправлявшего шерсть главным образом в Тамбовскую губернию, проходило ее свыше 100000 пудов.

К 1907 году наступил очередной спад. «Новых фирм на ярмарку не прибывает. Ярмарочная площадь по-прежнему пустует. Кроме поднятых на площади и городской Управе флагов ничто не напоминает, что в городе ярмарка. Прибывшие фирмы торгуют вяло»[148 - Тобол. 1907. №38. 8 июня.].

Вот как описывается Тюменская ярмарка в «Справочнике и адрес-календаре по г.Тюмени на 1913 год»: «Особенно заметно большое оживление на товарных пристанях во время Тюменской ярмарки (с 5-го июня по 20 июля; сибиряки привозят сюда сырье (зерно, кожи), разгружают его и меняют все это на фабрикаты, мануфактуру, продукты кустарной и заводской промышленностей, и вот снова, идет нагрузка пароходов и баржей, но уже не сырьем, а изделиями промышленной Европейской России».

...Тюменская ярмарка существовала до тех пор, пока ее главные действующие лица – купцы – не бежали с началом гражданской войны на восток, а оставшиеся не были ликвидированы как класс.

Тюмень, изначально имея все данные (местоположение, значительное торговое сословие, развитую промышленность) для того, чтобы стать местом проведения крупной ярмарки, так и не смогла им стать в полной мере. Ярмарка, конечно, существовала, то оживляясь, то затухая, но уровень активности имела значительно ниже, чем задумывалось.




САДЫ ТЮМЕНИ


Всякому культурному человеку должно быть известно, что сады не только украшают обитаемые страны, не только дают тень, прохладу, здоровый воздух, они возбуждают в нас высшие стремления духа и умиротворяют душевные порывы. Среди растительного мира, в саду, в парке, в лесу каждое чистое свободное к порыву чувство принимает восторженность. Здесь человек на время забывает о многом: он чувствует какой-то загадочный трепет, какую-то смесь восторга и удивления.

...А цветы? Цветы сосредоточивают на самом ничтожном пространстве столько живых сил и изящных сочетаний, что всегда наполняют душу невыразимым блаженством.

    И. Я. Словцов

В Тюмени до 30-х гг. XIX века городских садов и парков практически не было, во всяком случае документальных свидетельств тому не найдено. Небольшие садики в ограде некоторых городских церквей вряд ли можно принимать всерьез.

Загородный сад был первым общественным садом Тюмени, после него были разбиты Аптекарский, Спасский, сад при Сиропитательном заведении, Летний сад клуба приказчиков, сад на Александровской площади.

Были и частные сады: Гилевский, Давыдовского, Колмогоровский, Колокольниковых, Текутьева и другие.


Загородный сад

До сегодняшнего дня существует мнение, что Загородный сад был заложен в «память посещения Тюмени в 1837 году императором Александром II, в бытность его наследником престола».

Однако на самом деле все было намного прозаичнее. Смотрителем тюменских училищ еще 15 мая 1838 г. было подано прошение в Тюменскую городскую Думу с просьбой выделить место «под усадьбу рощи... для общественной прогулки и гимнастических упражнений училищных учеников, состоящего из буераков и крутин, мерою в пространстве до 150 сажен ширины и до 200 длины».

В прошении, описывая задуманное и обосновывая свой проект, смотритель писал, что место это «есть удобнейшее для предполагаемого на нем устройства, лежащего в предместье города на восточной стороне онаго, по правую сторону реки Туры на гористом месте».

24 августа 1838 г. тюменское купеческое и мещанское общество и чиновники по предложению смотрителя тюменских училищ «вызвались устроить на добровольные пожертвования сад для общественной прогулки и гимнастических упражнений учащихся воспитанников, для чего градскою полицией и отведено земли из городского выгона длиннику 290, поперешнику 105 и в задах 15 сажен»[149 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 325. Л. 77. ].






При осмотре и выделении места под рощу присутствовали смотритель училищ и гласный городской Думы Григорий Чмутин. Место будущего сада первоначально выглядело так: «...с одной стороны примыкало оно к отлогим покатостям горы, поросшей небольшим лесом, а с другой оканчивалось берегом реки Туры, и вообще рисовало прелестный ландшафт».

Купеческое и мещанское общество дало свое согласие Думе на выделение участка, «чтоб утвердилась прочность оной рощи причислением к училищному ведомству». Однако с тем условием, чтобы роща «была городовою общею навсегда для всех собраний и обеспечивалась бы прочность ее существования, во всяком случае тем, чтоб ни которое ведомство в частности не имело бы права упразднить ее»[150 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 281. Л. 134.], а также была местом, доступным для всех «кроме людей, лишенных честного имени и вообще никакого состояния».

Решение городского общества было утверждено тобольским гражданским губернатором 27 июня 1839 года, и, видимо, в этом же году была начата разбивка самого сада. И.Я. Словцов называл и главных исполнителей этого проекта: смотрителя уездного училища Попова и учителей Кувичинского, Уткина и законоучителя Льва Словцова.

Впоследствии, 15 марта 1846 года, городской голова Кондратий Шешуков и его заместитель Александр Космарев для дальнейшего устройства сада наняли «поселенца Ялуторовского округа Павла Борченка», с которым смотритель училищ Уткин заключил договор сроком на четыре года. Вероятно, это был первый наемный садовник в городе.

Н.А. Абрамов, бывший смотрителем уездного училища в 1850-е гг., писал о Загородном саде: «...кроме берез, которые растут по скату горы, прочее обширное пространство занимают аллеи из акаций, лип, берез, елей, кустарников малины, смородины и разных цветов». По его же словам рядом находилась «оранжерея с разными цветами, ранними весенними ягодами и другими плодами, в числе их фиги и ананасы».

По воспоминаниям Н.М. Чукмалдина в Загородном саду росли тысячи лип, елей, берез и сосен, рассаженных правильными аллеями на пространстве около 100 десятин земли. Сад этот он считал лучшим украшением города, ставя создание его в заслугу городскому голове И.В. Иконникову и смотрителю училища Попову.

Ежегодно 31 мая тюменцы отмечали здесь праздник в память посещения города в 1837 году наследником престола Александром Николаевичем, позже сад стали называть Александровским.

В 1885 году при строительстве железнодорожной ветки к пристаням необходимая земля для насыпей была взята из Загородного сада. От исторического мыска, с которого посетивший Тюмень в 1868 году великий князь Владимир Александрович «предрек Тюмени блистательную будущность», осталось одно только воспоминание.

Постепенно, к концу XIX века, Загородный сад, находящийся в пригороде и не имеющий внимания со стороны городских властей, становится заброшенным. Местная шпана избирает его своим пристанищем.

В 1897 г. «Сибирская торговая газета» писала: «Если попал незнающий здешних порядков человек в Александровский или кладбищенский сад, то не выйти ему отсюда в том костюме, в каком зашел сюда. При сопротивлении, его отправят на тот свет, даже и среди белого дня, – Александровский находится далеко за городом, и полиции там нет»[151 - Сибирская торговая газета. 1897. 29 июля.].

Опасаясь отдыхать в Загородном саду, горожане вынуждены были спасаться от жары и городской пыли в Плехановском и Падеринском борах, Гилевской роще.

В апреле 1910 года тюменский купец С.П. Гилев решил взять на 12 лет в арендное содержание Загородный сад для устройства там народных гуляний. Семен Петрович предполагал произвести работы по распланировке сада, устройству аллей, соорудить заборы. Но в силу разных обстоятельств его проект не осуществился.

В 1911 г. было рассмотрено и затем отклонено ходатайство крестьянина Казанской губернии Александра Григорьевича Полякова об отдаче ему в аренду Загородного сада сроком на 12 лет. Городскую Думу не устроили условия, предлагаемые Поляковым. Сад продолжал оставаться бесхозным.

В феврале 1911 г. в «Сибирской торговой газете» появилась заметка о порубке деревьев в Загородном саду. Гласный городской Думы Т. Огибенин, проверив это сообщение, обратился в городскую управу с заявлением. Он писал:

«Изгородь сада и ворота исчезли бесследно. По всей окраине сада, прилегающей к новым кварталам, я насчитал около 50 пеньков от срубленных в разное время деревьев, причем я нашел до 10 порубок совершенно свежих, так как щепы около пеньков не успели нисколько обветриться и потемнеть.

На одном из последних думских заседаний уже поднимался вопрос об охране этого сада, но по недостатку данных для этого решения, он оставлен открытым, но ввиду усиленной порубки вековых деревьев, не найдет ли городская управа усилить охрану Загородного парка от порубок и расхищения»[152 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 366. Л. 8. ].






Меры были приняты. Городская управа 17 марта 1911 г. представила в городскую Думу две сметы на постройку изгороди вокруг сада на протяжении 680 сажен. Первая смета была на устройство изгороди из колючей проволоки, натянутой «в 12 рядов на столбы вышиною в одну сажень от земли», стоимостью 1426 рублей 81 коп.

Вторая смета предусматривала изгородь в виде деревянного забора стоимостью 2033 рубля 02 коп. Городская управа рекомендовала Думе принять забор деревянный, который «является более прочным сооружением, чем проволочная изгородь». Нежелательность использования проволочного заграждения мотивировалась еще и тем, что «ввиду его новизны для окрестных жителей, он несомненно, подвергнется хищению, если даже не из-за выгоды, то из побуждений озорства, тем более, что проволоку срубить со столба не представит большого затруднения»[153 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. д. 5416. Л. 96 об. ].

Однако Дума нашла «безотлагательно необходимым устроить вокруг Александровского сада изгородь, причем лучшим по своей дешевизне и прочности заграждением была признана изгородь из колючей проволоки...»[154 - Там же.].

В 1913 г. Загородный сад был отдан в аренду на 6 лет крестьянину Симбирской губернии М.А. Шмырову и оренбургскому мещанину И.А. Паулю.

Предпринимателям разрешалось иметь в саду оркестр и устраивать танцы, балы, иллюминации, фейерверки и «вообще всякого рода народные развлечения, дозволенные законом и не противные правилам нравственности».

В обязанности же их входило устройство в саду дорожек, скамеек, цветников и насаждение многолетних кустарников. Одной из первейших обязанностей была защита сада от порубок, а если таковые случались бы, то предприниматели должны были нести за это ответственность.

Наконец Загородный сад стал обретать ухоженный вид.

Осенью 1913 г. арендатор сада Шмыров попытался убедить Думу ограничить время бесплатных посещений сада. Аргументы были веские. По мнению Шмырова, в дни бесплатного посещения «обыкновенно с вечера, сад наполняется многими подозрительными личностями, которые ведут себя крайне непристойно и вносят сильное смущение в интеллигентную публику»[155 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 546. Л. 216.].

Однако городская Дума не приняла его доводы, считая, что «в Александровский парк, как единственный в городе общественный сад, не может быть ограничен доступ публики»[156 - Там же.].

В советское время на долю сада выпали самые серьезные испытания. Почти до середины 80-х годов он сохранял около половины своей первоначальной площади. С постройкой моста через Туру в створе ул. Профсоюзной Загородный сад был уничтожен почти полностью. Лишь маленькая оставшаяся его часть, словно инвалид, с укором смотрит на бегущие мимо него автомобили, ради которых он и был принесен в жертву.


АПТЕКАРСКИЙ САД

Через несколько лет после принятия решения о разбивке Загородного сада на заседании Тюменской городской Думы 19 мая 1843 года было заслушано прошение, которое подал «в сию Думу 10 декабря 1842 года жительствующий в городе Тюмени провизор Александр Иванов Даудель»[157 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 289. Л. 489.].

Александр Иванович просил предоставить ему во владение участок городской земли «для складки и просушки трав, равно для разведения, по возможности ботанических растений, мерою длиннику и поперешнику по 30 сажен», за что обязался «взнести в городской доход 3 рубля серебром»[158 - Там же.].

По этому прошению «место, просимое г. Дауделем лично ныне г. городским Головою Аврамом Проскуряковым с гласным Щетининым освидетельствовано и оказалось пустопорожним: лежащее вне городской черты в выгоне 1 квартала, по правую руку кладбища, по линии от винного подвала, и для просимой надобности приличное»[159 - Там же.Литературные фантомы [И.Я. Словцов, Е.Л. Милькеев, Е.В. Кузнецов]. Тюмень, 1997. С. 67.].

После уплаты в городскую кассу 3 рублей 30 коп. серебром место это было предоставлено «навсегда во владение провизору Дауделю... для сушки трав и ботанических растений». А.И. Даудель стал владельцем и основателем Аптекарского сада.

История не оставила нам подробных сведений о провизоре Дауделе, по всей видимости, обрусевшем немце: неизвестны ни годы его жизни, ни полученное образование, ни аптека, в которой он работал. Известно лишь, что была у него жена, по иронии судьбы имевшая такое же имя и отчество – Александра Ивановна.

К 1857 году она уже овдовела и заменила умершего мужа в аптеке и в Аптекарском саду. Сохранился документ, из которого известно, что городская Дума 25 октября 1857 года подтвердила, что «деньги 69 рублей 14 коп. серебром выданы жене покойного провизора Александра Дауделя, Александре Ивановой за медикаменты, отпущенные для Тюменской городовой больницы»[160 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 420. Л. 157.].

Надо сказать, что Александра Ивановна оказалась хорошим садоводом. Иван Яковлевич Словцов, в детстве бывавший в Аптекарском саду, на всю жизнь оставил теплые воспоминания о саде и его хозяйке.

«В доброе старое время в Тюмени был образцовый аптекарский сад Александры Ивановны Даудель, который снабжал травами не только Сибирь, но и восточную часть России. Чего только не было в этом саду! Здесь-то, среди зелени, в обществе цветов, находил я в детском возрасте неисчерпаемый источник самых разнообразных наслаждений.

...Добрая Александра Ивановна любила меня за то, что «пострелёнок» помогал ей сушить целебные травки, собирать семена, а пуще всего за то, что добывал для неё разные корешки, что растут не в садах, а по глухим болотинам, куда только на лёгких детских ногах и можно проникнуть.

Сад Александры Ивановны на окраине города был огорожен крепким забором. Беседок, гротов, хитроумных затей и фонтанов в нём не было, но и без этого было там уютно, тенисто, всё к делу и всё в порядке. Слева от ворот стоял небольшой домик, где жила хозяйка, а справа вдали – хорошенькая, чистенькая оранжерейка с грунтовым сараем. Стены небольшой комнаты при входе сплошь были покрыты живыми обоями роскошной Passiflora (кавалерийская звезда), а посредине, на широкой тумбе, стоял большой самодельный акварий, в котором копошились какие-то глазастые, страшные такие тритоны. Чудные цветы пассифлоры, рассыпанные ярко-белыми крупными звёздами, в густой зелени стен придавали маленькой комнате чарующую прелесть. Небольшая оранжерейка сплошь заставлена была орхидеями и красивыми целебными травками тёплого климата. Центр сада был разбит на квадратные участки, защищенные с трёх сторон синевато-зелёными стройными кедрами и только с юга открытые. Под такой надёжной защитой от ветра и холода Александра Ивановна делала мелкие грядки и каждую из них засевала каким-нибудь одним растением. Выхоленные, вполне развившиеся цветочки напоминали мне маленьких игрушечных солдатиков. Каждая грядка казалась цветочной ротой, а впереди на длинном древке развивался этикет – точь-в-точь как полковое знамя. Вон там акониты в золотисто-жёлтых шишаках, как пожарная команда, выстроились; за ними онопордоны, в мохнатых шапках с красной верхушкой качаются на своих стебельках, точно казачья сотня с баранты возвращается. Далее тянутся эскадроны ахилей, генциан, мяты разных сортов, адонисов, актей и красивых цикламенов. В тени красовались алые алтеи и мальвы, а на солнцеприпёке шарашился высокий рицинус, растопырив, как пьяный мужик, свои широкие лапы.






Центральный участок сада окружал небольшой парк из лип, рябины и дрока; а дальше, по окраинам, росли целебные кустарники бузины, малины, жимолости и всякой всячины. Всё дышало свежестью и ароматом цветов»[161 - Литературные фантомы [И.Я. Словцов, Е.Л. Милькеев, Е.В. Кузнецов]. Тюмень, 1997. С. 67.].

Прошли годы, и не стало Александры Ивановны Даудель. В 1879 году И.Я. Словцов, получивший назначение в Тюменское реальное училище директором, приехав из Омска, нашел Аптекарский сад в запустении.

В1903 году на территории бесхозного сада был построен ночлежный дом на средства Н.И. Давыдовского. Сейчас это терапевтический корпус 3-й городской больницы.

Более 100 лет тихая немноголюдная улица в центре города, расположенная между нынешними Профсоюзной и Свердлова, носит имя провизоров и садоводов Дауделей, мужа и жены, Александра и Александры.

Улица Даудельная – единственная улица в Тюмени, сохранившая имя собственное из дореволюционного прошлого нашего города, по счастью, ее миновали многочисленные массовые переименования. Ведь были же в Тюмени улицы Подаруевская и Серебряковская, Трусовский переулок и аж четыре Машаровские улицы – 1-я, 2-я, 3-я, 4-я, улицы Чмутинская и Голицынская.






Больше всех в этом смысле повезло Даудельной, наверное, просто потому, что к 20-30-м годам XX века уже мало кто знал, что означает это непонятное название.


СПАССКИЙ БУЛЬВАР

Когда-то давным-давно был в Тюмени бульвар. Находился он на Спасской улице, почему и назывался Спасским. Площадь его была невелика – он занимал один квартал, ограниченный современными улицами Ленина, Челюскинцев, Урицкого и Кирова. Теперь это место занимает Дом творчества детей и юношества (бывший Дворец пионеров) с небольшим сквером.

Сто лет назад этот квартал представлял собой «небольшой городской садик – бульвар с четырьмя рядами больших берез, между которыми идут две аллеи. Длина бульвара сажен около 80 и ширина около 20 сажен...». Какое-то время он был заброшен. «Сибирская торговая газета» в 1897 году писала: «он находится в ужасном состоянии: он мог бы служить прекрасным местом для прогулки или отдыха. Кажется, с того времени, как посадили эти четыре ряда березок, ни одна заботливая рука здесь не притронулась: ограды почти нет, почему по траве свободно разгуливает скот обывателей, среди бульвара находится канава, полная какой-то вонючей жидкости; скамейки, дорожки – все неряшливо, безобразно до такой степени, что к этому бульвару можно вполне приводить название: «мерзость опустения». Неужели у здешнего городского управления нет ни желания, ни средств привести этот уголок в приличный вид?».






Летом 1898 года, словно услышав сетования газеты, Спасский бульвар был отдан в аренду обществу трезвости, которое привело его в порядок и стало устраивать в нем раз или два в неделю детские гулянья. За вход взрослые платили пять копеек с человека, дети проходили бесплатно. Но и о гуляньях газета отозвалась не очень лестно.

_Сад_на_Александровской_площади._Открытка._1916_г._

«Для гуляющих играет оркестр военной музыки. С наступлением вечера, зажигаются бумажные разноцветные фонари; кстати сказать – не мешало бы зажигать несколько обыкновенных стеклянных фонарей и прибавить лавок для отдыха гуляющих. В дни гулянья в обеих аллеях на окружающих сад тротуарах публика толпится как на самой бойкой толкучке, едва протискиваясь вперед.

Да и неудивительно, ипподром закончил свои летние операции; тотализатор перестал волновать сердца граждан и тюменцу до наступления зимы некуда головы приклонить. Зимой по Царской улице гулять будем.

Вот чем и объясняется наплыв взрослой публики на детские гулянья. Будь в центре города большой сад с приличной музыкой, то вне всякого сомнения – в летнее время многие обыватели (исключая завзятых пьяниц) предпочли бы провести время отдыха в саду, чем пьянствовать в кабаке и шататься по гостям с непременным угощением водкой»[162 - Сибирский листок. 1898. №948. 30 авг.].

В 1910-1912 гг. на территории бульвара в арендное содержание сдавалось место городской земли площадью 160 кв. сажен Сафиулле Файзуловичу Файзулину под постройку электротеатра[163 - Кинотеатра.] «Модерн». Владельцем же «Модерна» был Иосиф Шевелевич Шустер...


Несостоявшийся сад на Рыбной площади

К концу XIX века сады Тюмени, расположенные в основном на окраинах города, представляли из себя зрелище довольно печальное. Аптекарский сад, по словам Словцова, был превращен в поскотину, Загородный оккупирован местной шпаной, исключение составлял, пожалуй, лишь Колмогоровский сад, расположенный в Заречной части города.

Центр города, практически лишенный растительности, за исключением Спасского бульвара, был сер и уныл. Главная улица города – Царская, по словам современника, требовала немедленного оздоровления.

И.Я. Словцов дал очень яркую характеристику главной улице Тюмени конца XIX в.

«Лишь только вступаете на неё, как вас со всех сторон охватывает какая-то смесь разнообразных зловоний. Отвратительный запах происходит, главным образом, от канав, прорытых по обеим сторонам улицы, на дне которых толстый слой грязи, не имея стока, разлагается, отравляя воздух. Пройдите по этому проспекту часа в четыре в жаркий июльский день и вы получите тяжёлое, угнетающее впечатление. Пыль затянула горизонт серым вуалем... от рыбных рядов разит гнилью... В это время тюменский обыватель жарится на солнце, как «шашлык» на вертеле: ни тени, ни прохлады»[164 - Литературные фантомы [И.Я. Словцов, Е.Л. Милькеев, Е.В. Кузнецов]. Тюмень, 1997. С. 73.].

И вот однажды взор тогдашнего тюменского городского головы Анатолия Алексеевича Мальцева, человека решительного и энергичного, упал на Рыбную площадь.






Площадь, названная по находящемуся на ней рыбному рынку, являлась частью большой Гостинодворной площади и располагалась между современными улицами Республики, Перекопской и Ленина, с западной стороны ее ограничивал каменный корпус гостиного двора.

Нельзя сказать, чтобы городской голова никогда не видел Рыбной площади, на которой рыбный рынок десятилетиями за свой неухоженный и неопрятный вид вызывал нарекания горожан, тем более что площадь находилась под боком у городской Думы.

Прозрение или озарение может наступить и через несколько лет наблюдений, так случилось, наверное, и с А.А. Мальцевым, задумавшим однажды преобразить город.

В июле 1896 года он предложил перевести рыбную торговлю в частично пустующий каменный гостиный двор, а на Рыбной площади разбить сад, мотивируя это тем, что рыбный базар с находящимися на нем лавками и балаганами непригляден, тесен и не имеет достаточной площади для размещения возов с привозной рыбой.

Кроме того, в «весеннее и осеннее время место это представляет почти сплошную грязную площадь и, таким образом, разжижение почвы способствует обрывам береговой полосы, впоследствии легко могущим привести город к очень крупным денежным затратам на укрепление»[165 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 525. Л. 131.].

Городской голова посетовал на то, что «не меньшее безобразие по своему наружному виду представляют и примыкающие к задней стороне рыбных лавок обращенные лицевой стороной к каменной мостовой балаганы торгующих молочным товаром... в настоящее время пришедших уже в совершенную ветхость»[166 - Там же.].

В новом проекте рыботорговцам было предложено занять те лавки гостиного двора, «которые обращены к городской Управе и к каменным лавкам купца Текутьева, так как между этими так называемыми крыльями, названного корпуса, на свободной площади, а также на площадке между зданием Управы и гостиным могли бы расставляться воза с рыбой и по окраине оврага, идущего от дома купца Копылова к зданию Управы строиться рыбные балаганы»[167 - Там же.].

Конечную цель своих преобразований городской голова представил так: «...Очищенная таким образом площадь рыбного базара, казалось бы, не должна иметь никакого другого назначения, как только приспособиться под устройство на ней городского сквера, или бульвара, с обнесением его по стороне, обращенной к каменной мостовой деревянною решеткой на всем протяжении, начиная от дома купца Колмогорова и кончая загородкой ограды Соборной церкви, а затем от решетки по правой стороне последней до конца Заречного спуска.






Устройство сквера на такой главной проездной местности, как гостинодворная, конечно, не может не послужить желаемым благоустройством и, в то же время, будет небесполезно в гигиеническом отношении, тогда как оставление на дальнейшее время этого места под рыбным базаром, со спуском с последнего разных скопляющихся на нем в большом количестве нечистот в воду реки Туры, едва ли возможно»[168 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. д. 525. Л. 131.].

Но на пути превращения Рыбной площади в сад возникли две проблемы.

Одна состояла в том, чтобы городской бюджет не потерял те 600 рублей арендной платы рыботорговцев, которые могли компенсироваться арендной платой тех же торговцев за лавки в гостином дворе.

Другая, самая, пожалуй, сложная, заключалась в нежелании крупных рыботорговцев, а именно они на этом рынке определяли «погоду», согласиться на перенос рыбного базара в гостиный двор.

Предполагал ли тогда Анатолий Алексеевич Мальцев, каких врагов наживал он своей затеей. Как человек далеко не глупый и опытный, он наверняка знал, какую силу представляют крупные рыботорговцы А.И. Михалев, А.П. Россошных, П.А. Трофимов, А.С. Лаврентьев, С.И. Бронников и другие, чьи интересы он задевал.

Крупным рыботорговцам при переносе рыбного рынка необходимо было бы сделать солидные капиталовложения на обустройство новых лавок, на устройство погребов при них.

Формально ослушаться решения городской Думы они не могли, ее постановления были обязательны для исполнения, но всячески, под разными предлогами противодействовать принятию решения – один из самых верных и надежных способов отстаивать свои интересы.

К тому же сложилась такая ситуация, что город за свой счет оборудовать отведенные под рыбные лавки места не мог, в городской кассе просто не нашлось 6822 рублей, необходимых на выполнение этих работ. Оставалось только ждать: не согласятся ли рыботорговцы сами и за свой счет оборудовать новые торговые места.

Дума, в принципе одобрив перенос рыбного базара в каменный гостиный двор, временно, до 1 января 1898 г., решила оставить рыбные лавки на занимаемых ими местах.

История эта продолжалась почти три года, в течение которых создавалась подготовительная комиссия по решению вопроса, купцы-рыботорговцы то соглашались, требуя пять лет бесплатно пользоваться лавками в гостином дворе и десять лет иметь льготу по оплате аренды, то отказывались, ссылаясь на строительство Пермь-Котласской железной дороги, с открытием которой гостиный двор им как место торговли не подходил...

В 1898 году, очевидно, не без помощи крупных рыботорговцев, было составлено заявление за подписью всех торгующих на Рыбной площади:

«Забота о красивом устройстве города бесспорно вещь похвальная, но преследуя цели эстетические, необходимо принимать в соображение и экономические интересы граждан...

А потому уместным считаем заявить городской Думе, что упомянутый проект, в случае осуществления его, грозит полным упадком нашей торговле...

Если городу нужен сквер, то при общественном, не блестящем состоянии городского бюджета, вряд ли таковой может быть осуществлен в близком будущем. Внимания городской Думы давно уже ждут существующие городские сады: Загородный и Спасский, а равно береговое место, освобожденное из-под торговых корпусов бывших ближе к Собору.

В особенности тяжелое чувство вызывает взгляд на Спасский бульвар, но городское Управление не может уделить тех сравнительно небольших средств, какие нужны на приведение в порядок существующего.

Если так, то какой резон разрушать целые торговые корпуса, приносящие городской казне определенный доход...

Если же возникновение проекта основано на гигиенических соображениях, то нужно заметить, что с переводом рыбного базара внутрь Гостиного двора, гигиенические условия города ничуть не изменятся, так как новое место одинаково в центре города, значит антигигиенический пункт будет не уничтожен, а только перемещен...»[169 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 527. Л. 55 об.].

Несмотря на это резонное и во многом справедливое заявление, городская Дума мнение свое не изменила и посчитала перенос рыбного рынка целесообразным.

Сегодня трудно сказать определенно, было ли оказано «содействие», но 28 августа 1903 г. по предложению тобольского губернатора рыбный рынок в Тюмени был признан не отвечающим санитарным требованиям.

Да и местность для рыбного рынка, по мнению губернатора, была «в санитарном отношении выбрана неудачно, т.к. от перекладки сухой и соленой рыбы на берегу близ протекающей реки Туры, в последнюю ветром переносятся отделяющиеся от рыбы чешуя и др. легкие отбросы»[170 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 532. Л. 266.].

В итоге губернатор предложил подыскать для рыбного рынка более подходящее место.

Начиная с 1904 г. рыбный рынок стал пустеть и «согласно местным жизненным потребностям и условиям торговли, перенесен на новое место – Базарную площадь».

К лету 1905 г. Рыбная площадь окончательно опустела, но ненадолго, разместившийся в гостином дворе Тобольский пехотный полк использовал площадь под плац.

Сад же на Рыбной площади так и не состоялся.


ЛЕТНИЙ САД ПРИКАЗЧИЧЬЕГО КЛУБА

Сегодня лишь узкая полоска земли с кустами акаций в самом начале улицы Республики, напротив бывшего Гостиного двора, напоминает о том, что здесь когда-то был Летний сад приказчичьего клуба. Деревьев практически не осталось, коварный обрывистый берег Туры вплотную приблизился к полотну дороги.

Сначала на это место городской земли обратило внимание начальство реального училища, директор которого в 1901 г. просил Думу «отпустить для посадки учениками реального училища 150 саженцев, с отводом для этого места между городом и вокзалом железной дороги или же близ Дома трудолюбия»[171 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 531. Л. 47 об.].

Собрание Думы, приняв во внимание, что место между городом и вокзалом очень отдаленное, предложило для посадки деревьев участок на берегу р. Туры напротив гостиного двора, «находя это место более пригодным, как по близости его расположения, так и потому, что оно обнесено прочною решеткою и для этой цели именно предназначено»[172 - Там же.].

Деревца были посажены, но от бесхозности скоро и этот небольшой садик пришел в запустение, козы, свободно гулявшие по главной улице города, с удовольствием лакомились молодыми побегами деревьев.








Только в марте 1911 г. Тюменский приказчичий клуб задумал восстановить здесь сад и построить в нем летнее помещение для клуба и театра. Городская управа не возражала.

Место это имело «приблизительные размеры в длину 130 саж. 2 ар., в ширину в самом узком месте 12 саж., и в самом широком 23 саж., а всего площадью около 2210 кв. саж.»[173 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 541. Л. 79 об.], где сохранилось лишь несколько поломанных деревьев, обнесенных также поломанной изгородью.

В мае 1911 г. между городской управой и приказчичьим клубом был заключен договор об аренде.

Приказчичьему клубу предписывалось со стороны Царской улицы устроить «полупрозрачную красивого вида деревянную изгородь, с двумя или тремя в сад входами».

По соглашению сторон сад разделялся на две неравные части. Первая, «начинаясь от церковной ограды, должна иметь протяжение по Царской улице 90 саж. 2 ар., и предназначаться для общего всех пользования. Вторая часть, служащая продолжением первой, имеет протяжение по Царской улице до места наследников Колмогорова 40 саж. и предназначалась для исключительного пользования клубом»[174 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 5416. Л. 132.].

Договор на аренду обязывал клуб устроить спуски к воде в виде террас, а также небольшую пристань для причала содержимых клубом небольших лодок и яликов.

Дума предполагала, что при отдаче клубу этого места последнее будет приведено «в приличное состояние, отчего выиграет не только вид Царской улицы, но и вообще вид нагорной части города. При отсутствии же в Тюмени общественных садов разбитый клубом на этом месте сад восполнит это отсутствие»[175 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 5416. Л. 132.].

Отдавая участок городской земли под сад приказчичьему клубу, Дума рассчитывала, что клуб «примет меры и к укреплению берега в том месте, так как река Тура ежегодно подмывает берег и в недалеком будущем угрожает подойти к самому полотну Царской улицы, что вполне может осуществиться, если принять во внимание, что Благовещенский собор, стоящий ныне почти на самом краю обрыва, ранее при своем построении в 1700 году отстоял от яра на 200 сажен»[176 - Там же. Л. 80.].

Так на берегу Туры был устроен сад приказчичьего клуба. Однако через некоторое время у городской управы возникли претензии к содержателям сада, изложенные в письме от 1 сентября 1916 года: «Советом старшин не соблюдаются условия, заключенного управою договора по аренде Летнего сада на берегу р. Туры. В первой части сада, начиная от Благовещенской церкви, ходят козлы и портят деревья. Городская управа просит совет старшин принять надлежащие меры по устранению этих беспорядков»[177 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 366. Л. 157.]...

В советское время бывший сад приказчичьего клуба оказался заброшенным, вдобавок к тому и высокий обрывистый берег постоянно осыпался, приближая линию обрыва к главной улице города.

...В наши дни от сада ничего не осталось.


САД НА АЛЕКСАНДРОВСКОЙ ПЛОЩАДИ

Александровская площадь – главная в старом городе. Площадь, помнившая приезд наследника престола в 1837 г., молебны по случаю счастливого избавления императора Александра II от покушений, молебны по случаю избавления города от холеры... Площадь, соседствующая с тремя учебными заведениями Тюмени: реальным училищем, женской гимназией и уездным училищем, – представляла собой открытое место, на котором была установлена водоразборная чаша.

В апреле 1912 г. садовник К.И. Хохлов предложил городским властям устроить сквер на Александровской площади.

Городская управа, обсудив его предложение, согласилась разбить сквер возле домов Колокольниковых и Багаева. На другой стороне площади разбить сквер мешала водоразборная чаша, которую до замены старых деревянных водопроводных труб новыми чугунными убрать было нельзя, так как она уменьшала давление на стенки этих труб.

Начавшаяся первая мировая война, кроме хлопот, связанных с военным временем, неожиданно дала городскому хозяйству дешевую рабочую силу. Тысячи военнопленных немцев, чехов, австрийцев буквально наводнили город. Четыре тысячи пленных размещались в пустующих переселенческих бараках, ночлежном доме, ради этого городские власти освобождали даже городские училища.

Не менее важным был вопрос, чем занять такое количество физически здоровых людей.

5 мая 1915 года собравшаяся подготовительная садовая комиссия в составе К.А. Плишкина, М.Н. Первова, И.О. Антонова решила использовать военнопленных для разбивки садов в городе, и в первую очередь на Александровской площади.

По мнению комиссии, сад должен был состоять из двух частей, разделенных Царской улицей. По периметру этих садов планировалось оставить место для выезда из городских дворов, выходящих на площадь.

Комиссия просила сведущих в садовых делах Н.В. Кузьмина и М.В. Дубровина составить план сада и указать на нем места посадки деревьев, дорожки и даже фонтаны. Снабжение фонтанов водой предполагалось устроить из городского водопровода.

Не забыла садовая комиссия и об одной маленькой, но обязательной детали садов – изгороди.

Причем очередность работ по устройству сада была установлена следующая: устройство изгородей, планировка места и лишь затем посадка деревьев.

К 16 мая 1915 г. проект устройства сада на Александровской площади был готов. Его автор техник Дубровин приложил и несколько рисунков дешевой изгороди.

По проекту в средней части сада должны были быть разбиты газоны и посажены розы, сирень и акации. По наружным сторонам сада планировалось посадить кустарники и среди них липы и клены. Для прогулок публики предусмотрены были дорожки в виде извилистых линий. Для поливки растений решили провести в сад даже водопровод. Потом все же одумались и, отремонтировав, оставили существующую чашу.

Как это ни странно, но главная тюменская садоводческая организация – общество пчеловодства, садоводства и огородничества – узнала о разбивке сада на Александровской площади только тогда, когда начались земляные работы.

19 августа 1915 года председатель этого общества Вячеслав Александрович Сыропятов направил прошение в городскую управу. Предлагая свои услуги, общество согласилось «взять на себя все работы по устройству, разбивке и дальнейшему наблюдению за садом с отнесением всех расходов на счет города по составленной советом смете с тем, однако, чтобы обществу город бесплатно предоставил в саду место для постройки небольшого павильона, предназначенного для продажи меда, растений и цветов»[178 - ГАТО. Ф. И-1. Оп. 1. Д. 366. Л. 133.].

Члены садовой комиссии облегченно вздохнули – за дело взялись специалисты.

Уже 7 сентября 1915 года проект сметы по устройству сада на Александровской площади был представлен городской управе. Деревья и кустарники предполагалось приобрести в частном садоводстве Н. Корбутовского в Саратове.

«Акация желтая отборная 250 шт. по 25 коп. – 62 руб. 50 коп.;

акация шаровидная 15 шт. по 40 коп. – 6 руб.;

акация плакучая 10 шт. по 75 коп. – 7 руб. 50 коп.;

жимолость татарская 50 шт. по 25 коп. – 12 руб. 50 коп.;

жимолость альпийская 50 шт. по 10 коп. – 5 руб.;

жасмин 10 шт. по 20 коп. – 2 руб.;

жасмин крупноцветный 10 шт. по 20 коп. – 2 руб.;

клен татарский 30 шт. по 15 коп. – 4 руб. 50 коп;

липа обыкновенная 75 шт. по 50 коп. – 37 руб. 50 коп.;

сирень обыкновенная 20 шт. по 20 коп. – 4 руб.;

смородина золотистая 10 шт. по 15 коп. – 1 руб. 50 коп.;

Спиреа Ван Гут 100 шт. по 10 коп. – 10 руб.;

Спиреа Блюма 20 шт. по 15 коп. – 1 руб. 50 коп.;

Спиреа вечноцветущая 10 шт. по 15 коп. – 1 руб. 50 коп.;

ель Энгельмани 10 шт. – 25 руб.;

ель американская белая 2 шт. – 4 руб.;

туя канадская 5 шт. – 10 руб.;

роза Центифольная 5 шт. – 10 руб.;

Мимор, Майор 20 шт. – 6 руб. 50 коп.;

Ругоза 10 шт.– 3 руб. 25 коп.;

Гоманта 20 шт. – 6 руб. 50 коп.

218 руб. 75 коп.

Пересылка и упаковка, примерно – 35 руб.;

Разбивка сада (земляные работы, с оплатой труда садовника) – 350 руб.;

Подвозка чернозема 10 кубов – 100 руб.;

Устройство будки для сторожа – 100 руб.

Всего 803 руб. 75 коп.»[179 - Там же. Л. 143.].

Несмотря на то что саженцы были заказаны в сентябре, из-за перегрузки железной дороги военными эшелонами заказ был получен лишь весной 1916 года.

В мае 1916 года силами военнопленных началась посадка деревьев и кустарников на площади, огороженной изгородью и проволочной сеткой. В июне посадки в основном были закончены.

Тюменское общество садоводства, взявшее на себя разбивку сада на Александровской площади, посчитало целесообразным иметь в саду специалиста-садовника.

По рекомендации общества на эту должность был назначен военнопленный чех Матиас Пудивитер, «который в течение 2-х летней службы в обществе, при отличном поведении, оказался знающим свое дело»[180 - ГАТО. Ф. И-1.0П. 1. Д. 366. Л. 154.].

При готовой квартире с отоплением и освещением ему было назначено жалованье 30 рублей в месяц.

Несмотря на нехватку средств в казне, городской голова К.А. Плишкин согласился оплачивать труд садовника из городских средств.

В июне 1918 г. сады при реальном училище и женской гимназии были объединены с садом на Александровской площади. Назвали его Советским, «с открытием его для всех граждан города».


КОЛМОГОРОВСКИЙ САД

В Заречной части города существовал сад, разбитый владельцем крупнейшего в Тюмени кожевенного завода, бывшим городским головой Ф.С. Колмогоровым. В нем росли лиственницы, было несколько липовых аллей, выходивших почти к самой Туре.

Уже после смерти Филимона Степановича, в начале XX века, когда его сыновья уехали из Тюмени, кто в Пермь, кто в Петербург, сад остался без хозяйского пригляда. А потом и вовсе было решено продать его на сруб. Спасибо тогдашнему городскому голове К.А. Плишкину, сохранившему его для нашего города. Узнав о решении относительно продажи сада, он написал письмо в Петроград Федору Филимоновичу Колмогорову, унаследовавшему его.

Из письма К.А. Плишкина Ф.Ф. Колмогорову: «Частным образом мне стало известно о Вашем намерении продать Ваш заречный сад Селянкиным на сруб.

Считая таковой сад одним из украшений города, я обращаюсь к Вам с просьбой: не сочтете ли Вы возможным уступить или продать этот сад городу, при чем сообщаю Вам, что этот сад был бы общего пользования и служил бы воспоминанием о Вашем покойном отце, насадившем и устроившем сад»[181 - Там же. 156.].

...Сад остался жить, его и сегодня заречные жители называют Колмогоровским, правда, осталась от него одна липовая аллея, возраст которой по меньшей мере 120 лет, да с десяток толстенных лиственниц, помнящих самого Филимона Степановича Колмогорова.

Хотелось бы верить, что сад этот, находящийся сейчас на территории школы №11, не погибнет, а останется и впредь в памяти тюменцев как Колмогоровский.


* * *

О благотворном влиянии садов и парков на здоровье и настроение тюменцы знали в XIX в., поэтому за действия, наносящие ущерб природе, наказывали. И будь нарушитель хоть мещанин, хоть купец – спрашивали по всей строгости.






В 1867 г. в Тюмени произошел случай, который надолго остался в памяти горожан и служил строгим предупреждением для нарушителей.

На заседании городской Думы 5 мая 1867 г. гласный Матягин представил крестьянина деревни Ивановки Федора Козлова, взятого на порубке рощицы, находящейся в городской черте, вблизи кирпичных сараев.

«На спрос этого крестьянина Федора Козлова, он отозвался в присутствие думы, что на порубку эту он нанят был упомянутым купцом Ильей Брюхановым по 30 коп. с сажени»[182 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. д. 472. Л. 788.].

Крестьянина доставили в полицию.

В Тюменской городской Думе возникло дело о вырубке Брюхановым нескольких лесин березняка из рощицы в городском выгоне. Он, желая возместить ущерб, дабы прекратить это дело, заплатил в городскую казну двадцать рублей серебром. Деньги приняли на временное хранение до принятия решения всего городского общества.

Общество собралось 8 июня. На собрании был оглашен результат осмотра, произведенного «приставом при гласном думы Чмутине и посторонних свидетелях», в результате которого оказалось, что было срублено всего 131 березовое дерево.

Общество вынесло приговор: дело о порубке будет прекращено, «когда он, г. Брюханов, внесет в пользу города за каждое срубленное дерево по одному рублю серебром»[183 - Там же. Л. 788.].

В конце XIX в. в Тюмени помимо устройства садов и парков некоторые горожане стали садить деревья на улицах возле своих домов.

Эта инициатива была замечена окружным исправником, высказавшим пожелание городской Думе «обязать домовладельцев улиц Царской, Спасской, Знаменской и Успенской, переулков между ними по улицам Никольской, Базарной площади, Водопроводной и шоссированной от вокзального моста обсадить дома тополями»[184 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 526. Л. 162.].

Угрозу немногочисленной уличной растительности представляли домашние животные, свободно разгуливавшие по городу.

На это обратил внимание гласный Думы А.А. Матусевич: «по улицам города в настоящее время постоянно бродят козы, которые грызут кору на деревьях и тем сильно вредят уличным древо насаждениям». Он просил ужесточить меры в отношении хозяев бродящих по городу домашних животных. Новыми поправками к санитарному постановлению запрещалось выпускать на улицы коз и свиней.

...Если бы сегодня могли посмотреть на Тюмень И.Я. Словцов, мечтавший о городе-саде, городские головы И.В. Иконников, К.К. Шешуков, Ф.С. Колмогоров, А.А. Мальцев – да разве назовешь всех, кто хотел видеть родной город красивым и ухоженным, – конечно, не узнали бы его. Тюмень стала зеленым городом, особенно это заметно в последнее время. Деревья и цветы на наших улицах – естественное и, пожалуй, лучшее их украшение.




ЧАСОВНЯ[Часовня – молитвенный дом, храмик без алтаря, где можно только служить часы (не литургию); часовни этого рода ставятся в виде памятника (В. Даль. Толковый словарь. М., 1991).] НА БАЗАРНОЙ ПЛОЩАДИ


Город Тюмень. 30-е годы XIX века. Население около 9000 человек. Тихая размеренная жизнь провинциального купеческого города.

Посещение Тюмени в 1837 году наследником престола цесаревичем Александром, следовавшим по пути в Тобольск и обратно, хотя и было достаточно краткосрочным, выразившимся только в двух ночах, проведенных в доме городского головы И.В. Иконникова, стало ярким событием для его жителей. Е. Расторгуев описал его так.

«Едва заря возвестила наступление утра 31 мая, уже по всем улицам города тянулись ряды обоего пола жителей и у заставы скопляясь более и более...

И вот на отдаленной возвышенности показался экипаж, другой, третий! Едет! Едет! – закричали тысячи голосов, закипели сердца радостью, заблистали глаза слезами привета!..

Экипаж приблизился, остановился у триумфальных ворот, именно на этот случай воздвигнутых, и Тюмень, а в лице ее вся Сибирь восторжествовала небывалому еще никогда счастию...

Площадь пред домом была наполнена народом, теснившимся до того, что все окна, балконы, все крыши на строениях, все заборы, словом все то, где и на чем можно было стоять и держаться, все покрыто было народом, горевшим радостным нетерпением насладиться лицезрением государя цесаревича...

В продолжение ночи тысячи огней осветили город...»[186 - Расторгуев Е. Посещение Сибири в 1837 году Его Императорским Высочеством Государем Наследником Цесаревичем. СПб., 1841.].

Тюменцы с благоговением чтили память о столь знаменательном для города событии.

Улица Благовещенская была переименована сначала в Александровскую, затем в Царскую, площадь названа Александровской, реальное училище, открытое в 1879 году, – Александровским, до начала 30-х годов XX века сохранялась деревянная шлюпка, на которой наследник цесаревич переправлялся через Туру.






Убийство Александра II 1 марта 1881 года не оставило тюменцев равнодушными. В Тюменской городской Думе обсуждается возможность постройки часовни «в память в Бозе почившего Государя Императора Александра Николаевича». Обсуждается неоднократно, т.к. «главная причина, вследствие которой замедляется постройка часовни, заключается в том, что до сего времени не могут прийти к соглашению относительно выбора места под предполагаемую часовню»[187 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 516. Л. 156.]. Объявлена подписка по сбору денег...

Но существовала и другая точка зрения на вопрос об увековечении памяти царя-освободителя. В 1890 году епископ Тобольский и Сибирский Иустин возбудил дело «о постройке в Тюмени нового собора по образцу Московского храма Христа Спасителя, конечно в меньших размерах»[188 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 525. Л. 213.]. Для этого был образован строительный комитет из тюменского духовенства, которому и предоставлено было право пригласить в качестве его членов некоторых лиц из тюменского именитого купечества.

К сожалению, «намеченный Его Преосвещенством комитет ничего не сделал, купечество отнеслось к этому делу не особенно сочувственно, ссылаясь, главным образом, на то, что в то время почти во всей губернии был ужасный голод и страшная на все дороговизна»[189 - Там же.].

Таким образом, объективные обстоятельства: неурожай и голод 1891 года – заставили отложить решение этого вопроса. И только 26 апреля 1896 года городская Дума вернулась к обсуждению этого вопроса. Было принято постановление о выборе места под постройку часовни и образован особый комитет. В него вошли: городской голова А.А. Мальцев, гласные П.А. Андреев, Г.Т. Молодых, И.И. Игнатов, И.П. Колокольников, А.Ф. Колмогоров и И.П. Брызгалов.

В этом же году епископ Тобольский и Сибирский Агафинил возобновил попытку своего предшественника склонить тюменское городское общество на постройку нового собора. В письме городскому голове А.А. Мальцеву он отмечал, что «на неурожай хлеба и другие невзгоды народные нельзя теперь пожаловаться, благодарение Господу, все подешевело, народный дух поднялся, купечество ожило и энергично ведет свои дела, а потому постройку нового собора в г. Тюмени нахожу благовременным»[190 - Там же.ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 525. Л. 215.].

И вновь был образован строительный комитет, в состав которого вошли: председатель комитета протоиерей Иоанн Лепехин, члены комитета: Тюменского Свято-Троицкого монастыря архимандрит Филарет, городской благочинный священник Михаил Иноземцев, священник Благовещенского собора Андрей Щетинин и Тобольский епархиальный архитектор Цинке.

Епископ Тобольский и Сибирский Агафинил обратился к городскому голове с просьбой: вопрос о постройке собора в г. Тюмени внести на обсуждение городской Думы и принять на себя звание члена этого комитета, справедливо полагая, что это поможет в решении дела.






Строительный комитет в своем постановлении от 6 июня 1896 г. обратился через своего члена городского голову А.А. Мальцева к городскому обществу с предложением «собранную сумму на постройку часовни в память в Бозе почившего Государя Императора Александра II обратить на постройку нового Соборного храма»[191 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. д. 525. Л. 215].

Протоиерей Иоанн Лепехин сумел убедить городского голову, а затем и городскую Думу в необходимости строительства именно нового собора. Конечно, тюменское городское общество в лице городской Думы не было принципиальным противником строительства нового собора, но оно прекрасно понимало разницу между собором и часовней. Одно дело построить часовню и совершенно другое – собор, ведь финансировать строительство в основном должны были они, тюменские купцы, а не епархия.






2 октября того же года городской голова обращается в строительный комитет с запросом: «до каких именно размеров простирается в настоящее время сумма, которой располагает комитет на сооружение нового соборного храма в Тюмени».

Оказалось, «что строительной суммы по книгам Соборо-Благовещенской церкви значится 14200 руб. Кроме того, некоторые из граждан и иногородние заявили Председателю Строительного комитета свое желание принести посильную жертву, когда приступлено будет к постройке. И в настоящее время комитет, в лице председателя, принимает жертвы, с внесением в особо выданную из Духовной Консистории книгу»[192 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 525. Л. 215.].

В обращении к городской Думе Иоанн Лепехин сообщил, что «места для постройки Собора с оградой вокруг него потребуется никак не меньше 50x50 саженей и если городское общество увеличит это количество, то этим выразит только свое полное сочувствие к этому святому делу. Увеличенное количество земли даст впоследствии возможность разбить на нем сад, который может удовлетворять не только гигиеническим требованиям, но и служить украшением города»[193 - Там же.].

Городская Дума, обсудив изложенное и не найдя возможным разрешить этот вопрос в одночасье, признала необходимым передать его для всесторонней разработки заключения подготовительной комиссии, в состав которой избраны городской голова А.А. Мальцев, гласные Думы: П.А. Андреев, И.И. Клериков, М.А. Вяткин, В.Я. Елькин, А.И. Михалев.

3 апреля 1897 года городская Дума, выслушав доклад подготовительной комиссии, заключила: «отвести место под постройку этого храма по левую сторону Царской ул., считая из города, для чего составить новый чертеж и его вместе с прежним и докладом Подготовительной комиссии представить на рассмотрение Городской Думы». Подготовительная комиссия совместно с председателем Строительного комитета о. Иоанном Лепехиным и представителями от духовенства, священниками градо-тюменских церквей, собравшись у места, «предназначенного к застройке соборным храмом, именно на левой стороне дороги, идущей из города по Царской улице по направлению к Сиропитательному заведению, против чайной – что на базарной площади произвела осмотр этого места и признала его для постройки соборного храма во всех отношениях, отвечающим своему назначению»[194 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 525. Л. 215.].

Но теперь возникли трудности с возможным использованием для строительства нового собора уже ранее собранных пожертвований, т.к. они предназначались на постройку часовни. Причем оказалось, что по закону необходимо получить согласие жертвователей или наследников их на обращение жертвованных сумм для другой цели, иначе жертвователям или их наследникам предоставляется право требовать возвращения пожертвованного.

Городская Дума постановила: «Предположенное количество земли под постройку Соборного храма в размере 1200 кв. сажен предоставить в вечное владение духовного ведомства безвозмездно, с того времени, как будет приступлено к действительной постройке храма. Что же касается постройки временной часовни, то предоставить комитету по постройке Собора в Тюмени избрать место для этого на хлебобазарной площади по его усмотрению». Что касалось капитала, пожертвованного разными лицами на постройку часовни в память Александра II, то городская Дума выразила свое согласие на употребление его на сооружение соборного храма, но не иначе, как на точном следовании закону.

...21 января 1903 года городская Дума приняла решение об увеличении места, отведенного под постройку соборного храма, до 50 сажен в длину и 50 сажен в ширину.

27 апреля 1903 года на Базарной площади была торжественно совершена закладка часовни в память Александра II на том месте, где в дальнейшем планировалось построить новый соборный храм Тюмени.

Вскоре гласный городской Думы Николай Иванович Давыдовский «пожертвовал на постройку нового собора в Тюмени 2000 рублей».

Прошло десять лет. Так бы, наверное, и лежали пожертвованные, но недостаточные для начала строительства храма, деньги, если бы не причт и староста Знаменской церкви.

В январе 1914 г. в городской Думе было заслушано его заявление о передаче в распоряжение этой церкви капитала, предназначенного для сооружения в Тюмени нового собора. Капитал, достигший 30000 рублей, им было предложено использовать «для перестройки базарной часовни в храм и на устройство квартир для соборного причта».

Причт и староста Знаменского собора, подробно излагая историю возникновения капитала на строительство нового собора и останавливаясь на том обстоятельстве, что ныне, с переименованием обширной Знаменской церкви в соборную, нет надобности в постройке нового соборного храма, просили городскую Думу как «представительницу местного общества и имеющую по закону известного рода попечение за Соборным храмом» подтвердить свое согласие на передачу Знаменской церкви этого капитала.

Городская управа со своей стороны поддержала эту просьбу старосты Знаменского собора, считая, что Знаменская церковь по своей обширности и местоположению вполне отвечает соборному храму и потому «ныне сама собой отпадает мысль о сооружении нового собора, тем более, что имеющегося для сей цели капитала крайне недостаточно и, при современных условиях жизни, нельзя рассчитывать, чтобы потребная для сего сумма могла быть собрана путем пожертвования в срок хотя бы человеческой жизни. Строить же предположение о постройке храма чрез сто и более лет было бы неразумно...»[195 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 547. Л. 51.].

Однако тут же было доложено о поступившем в день думского собрания заявлении за подписью 50 лиц прихожан Благовещенской церкви и граждан города Тюмени, в котором, несмотря на переименование Знаменской церкви в Соборную, подтверждалась необходимость в постройке нового собора на Базарной площади.

К тому же присутствовавший в зале собрания Думы настоятель Благовещенской, бывшей ранее соборной, церкви о. Александр Гикман произнес речь.

Начав с того, что Благовещенская церковь, воздвигнутая в царствование Петра Великого, являясь древнейшей в городе, представляет собой памятник старины, настоятель призвал храм этот предохранить от разрушения. По его словам, «храм постепенно приходит в упадок, церковная ограда разрушилась, и нет денег на постройку новой»[196 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. д. 547. Л. 11 об. ].






Употреблять же пожертвованные деньги на устройство квартир для причта, с точки зрения о. Александра, «было бы ныне крайне несправедливо», поскольку «огромная часть города по ту часть Базарной площади не имеет у себя храма». По мнению настоятеля, Благовещенская церковь «и ныне не заявляла бы претензий на этот капитал, если бы ему было дано прямое назначение»[197 - Там же. ].

Не считая мысль о постройке собора совершенно погибшей, настоятель Благовещенской церкви рассказал собранию Думы, что, будучи вместе со своим прихожанином А.М. Ратановым у А.И. Текутьева, слышал от последнего, что Андрей Иванович «имел намерение оставить по духовному завещанию 100000 руб. на постройку нового собора и вообще А.И. Текутьев хотел оказать самую широкую помощь в сем деле»[198 - Там же.].

При последовавшем затем обмене мнениями гласными Думы были высказаны различные суждения.

Так, одна часть гласных, соглашаясь с тем, что надобность в сооружении нового храма отпала, признавала, что «есть крайняя нужда в создании небольшой приходском церкви в местности у сиропитательного заведения». Они считали, что деньги не должны передаваться в распоряжение Знаменской церкви, а следует просить епархиального архиерея возбудить ходатайство об использовании этого капитала на сооружение приходного храма на Базарной площади.

Другая часть гласных находила, что городской Думе следует избрать депутацию и просить через нее А.И. Текутьева «не отказать в своем пожертвовании на сооружение нового соборного храма».

Третья часть гласных полагала, что в этом деле просить А.И. Текутьева более приличествует представителям духовенства.

Лишь небольшая часть народных избранников, большинство их которых являлись прихожанами Знаменской церкви, разделяя точку зрения своего причта и старосты, находила справедливым передать в распоряжение своей церкви просимый капитал.

На этом заседании Думы так ни о чем и не договорились и вопрос оставили открытым, поручив городской управе «просить Тобольскую духовную консисторию сообщить о ее предположениях относительного капитала».

Однако в Тобольске также не стали брать на себя ответственность, сообщив, что вопрос этот епархиальным начальством будет рассмотрен по получении сведений о решении городской Думы.

Повторное слушание этого дела в Думе состоялось 26 марта 1914 г. и началось с напоминания причта Знаменской церкви о своем ходатайстве. Причем оно было дополнено новым заявлением об изменении целей назначения капитала при передаче его Знаменской церкви. Видимо, расходовать пожертвованные на собор деньги на квартиру для причта показалось слишком уж кощунственным.

Вместо этого было выражено пожелание, чтобы эта часть пошла на ремонт и украшение соборного Знаменского храма. Так, по мнению причта, требовалось «переменить в храме ветхие полы, соорудить в среднем главном приделе паникадила, необходимо увеличить алтарь, не соответствующий сейчас по своим размерам алтарю соборного храма, необходимо завести новую плащаницу, ибо старая совсем непригодна, нужны хоругви, так как их нет в одном приделе и вообще ощущается надобность во многом другом необходимом».

И лишь оставшаяся часть капитала, по мнению причта, должна была пойти на перестройку Базарной часовни в церковь.

Представитель другой стороны в этом споре – староста Благовещенской церкви С.А. Котельников, ссылаясь на недостаток средств у церкви, просил Думу высказаться за возвращение упомянутых 10000 руб. Благовещенской церкви.






Староста Соборо-Знаменской церкви купец А.П. Россошных не остался в стороне от дискуссии, указывая на то обстоятельство, что в данном случае не имеется капитала, принадлежащего Благовещенской церкви, а есть строительный капитал по постройке нового собора, и посему просил Думу выразить свое согласие на передачу этого капитала Знаменской церкви, заменившей, в сущности говоря, тот собор, на постройку которого собирались в свое время деньги.

Гласный Н.И. Беседных: «...Если ныне оставляется мысль о постройке соборного храма, то взятые для сей цели капиталы должны быть обращены к своим первоисточникам, т. е. 10000 руб. с наросшими на них процентами должны быть возвращены Благовещенской церкви, а остальной капитал должен послужить к созданию храма в память Императора Александра II»[199 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. д. 547. Л. 51.].

Другие гласные Думы указывали, что на капитал, собранный и переданный на постройку соборного храма, Благовещенская церковь прав не имеет, и этот капитал должен быть передан Знаменской церкви, являющейся ныне соборной.

Городская Дума, всесторонне обсудив вышеизложенное, нашла, что мысль о постройке нового соборного храма возникла в то время, когда собором числилась небольшая Благовещенская церковь, «не могшая вмещать в торжественные дни всех молящихся». С переименованием Знаменской церкви в соборную, эта церковь по своей обширности и местоположению в центре города вполне отвечает соборному храму и новый собор в данном случае строить нет надобности.

Поэтому Дума посчитала желательным, чтобы собранному на постройку нового соборного храма капиталу было дано другое назначение.

Одна часть гласных стояла за возвращение этого капитала «к первоисточникам», с тем лишь изменением, что 10000 руб. должны быть переданы Благовещенской церкви, а остальной капитал – Знаменской с обязательством, чтобы последняя капитал употребила «на перестройку Базарной часовни в храм в честь Александра Невского» и остатки от капитала – на украшение Знаменского собора.

Другая же часть гласных находила возможным передать весь капитал Знаменской церкви.

При открытой баллотировке этих различных мнений гласных за первое предложение было подано 14 голосов, «против» – 5, и за второе предложение 3 голоса, «против» – 16.

Окончательное решение Тюменской городской Думы было таким:

«1. Выразить свое согласие на передачу Градо-Тюменской Знаменской церкви той части (7832 руб. 27 коп.) с наросшими на нее % капитала на постройку нового собора, каковая часть была городским управлением передана строительной комиссии по сооружению собора и каковая часть составляла пожертвования на постройку часовни в храм в честь тезоименинного с царем-Освободителем Святителя Благоверного Великого Князя Александра Невского и с установлением в сем храме вечного поминовения на Проскомидиях Императора Александра II, а могущие быть остатки от этих денег пошли бы на украшение Знаменской церкви.

Выразить пожелание, чтобы состоящие в строительном соборном капитале 10000 рублей были возвращены Благовещенской церкви...

Выразить пожелание, чтобы наросшие % на упомянутые 10000 руб. были переданы Знаменской церкви на употребление по указанному в 1 п. назначению.

О вышеизложенном, путем посылки копии с сего постановления, сообщить Тобольской духовной консистории»[200 - ГАТО Ф. И-2. Оп. 1. Д. 547. Л. 51.].

Но начавшаяся вскоре война, а затем революция не позволили перестроить часовню на Базарной площади в храм в честь благоверного великого князя Александра Невского.

По воспоминаниям жительницы Тюмени Я.В. Колесницкой, в начале 20-х годов XX века часовня была еще действующей. Потом ее закрыли. Простояла она до 1957 г., когда и была снесена.




ТЫЧКОВКА, САРАИ, ПОТАСКУЙ...



ИЗ ИСТОРИИ ТЮМЕНСКИХ ОКРАИН

Как почти все старые русские города, Тюмень начиналась с крепости. С годами городу становилось тесно в крепостных стенах, стали появляться посады, и через 300 лет после своего основания Тюмень состояла из трех больших районов: Затюменки, Заречья и нагорной части города, с тенденцией расширения на восток.

В начале XVII века поселившимися за речкой Тюменкой ямщиками была образована Ямская слобода. Позже этот район города получил название Затюменка, в документах XIX – начала XX вв. он именовался как 3-й участок города Тюмени. К этому времени Затюменка имела если не респектабельную репутацию, то во всяком случае была достаточно приличным районом города. Здесь жили купцы и ремесленники, гласные городской Думы и чиновники, врачи и присяжные поверенные. Известными жителями Затюменки были: купец первой гильдии Г.Т. Молодых, пароходовладелец Н.И. Головин, казначей уездного казначейства А.А. Матусевич, редактор и издатель газеты «Ермак» А.М. Афромеев, чиновник и собиратель фольклора П.А. Городцов, купец, владелец паровой мельницы Ф.К. Шадрин, художник и фотограф А.К. Маштаков...



«Крестьянин Томиловской волости (Ялут. у.) В. Хлыстунов ехал из г. Ялуторовска. Сидя в коробке и держа в руках вожжи, он заснул. Сколько он проспал, он не помнит. Но вдруг он проснулся, почувствовав, что лошадь остановилась. Он дернул вожжи, желая ее подогнать; вожжи оказались свободными... Он привстал и убедился, что лошадь кем-то выпряжена и уведена».

    Тобол. 1907. №25. 22 мая.

Заречная часть Тюмени лежит по левую сторону реки Туры, на низменном и часто затопляемом весенними разливами месте.

Район получил название Заречье, или Зарека. Заречная часть резко отличалась от остального города топографией местности и даже самим образом жизни его обитателей. Здесь были своя церковь, именуемая Вознесенской, свое кладбище. Крупные кожевенные заводчики Решетниковы, Котовщиковы, Колмогоровы, Шуваловы, Плишкины определяли жизнь в этом районе города.

В нагорной части города выделялись Большое, Малое, Царево городища и собственно центральная часть.

Восточными окраинами города были такие районы, как Потаскуй, Тычковка и Сараи.


САРАИ



«2 июня, приехавший в г. Тюмень с дровами кр. Тюменского уезда Егор Чикишев продал дрова, сделал необходимые покупки, а на остальные деньги напился пьяный. На обратном пути он уснул. За Текутьевской мельницей неизвестные злоумышленники своротили его в кусты, где выпрягли и увели 2 лошадей и жеребенка при кобылице, а спящему Чикишеву облили голову дегтем».

    Тобол. 1907. №37. 7 июня.

Слово «сарай» татарского происхождения и в Толковом словаре В.И. Даля объясняется как «одно из холодных, холостых ухожей при доме, для уборки туда повозок, упряжи, иногда для сена, соломы, мякины». В словаре русского языка С. Ожегова объяснение краткое – «крытое нежилое строение».

Начало Сараям как району, а находился он на месте городского выгона, к востоку от города, было положено в 40-х годах XIX века в связи с возросшим каменным строительством в городе, как гражданским (корпус гостиного двора), так и церковным (в 1843 году начал обсуждаться вопрос о закладке Троицкой единоверческой церкви).

Только в 1843 году в городскую Думу подали прошения об отводе мест под постройку кирпичных заводов крестьянин Успенской волости Лев Соколов, кантонист, по неспособности уволенный от службы, Андрей Коровин и мещанин Михаил Васильев Леонтьев, тюменские мещане Евдоким Соколов, Матвей Рычков, Петр Мальцев, Иван Демидов Лабутин и Василий Семенов Орлов. Места, просимые мещанами «для заведения заводов к выделыванию кирпича в городском выгоне», были освидетельствованы и выставлены на продажу.

Кирпичный завод представлял собой территорию, на которой находилось помещение для выделывания кирпича с печью для его обжига и сараи для его сушки и хранения, а также карьер, из которого бралась глина. Именно сараи для сушки кирпича, в большом количестве находящиеся при кирпичных заводах, и послужили названием городскому пригороду.






В районе нынешнего станкостроительного завода, по левую сторону Сибирского тракта по выезде из города, располагались Угрюмовские сараи (малые). Названы они были по имени их владельца Угрюмова. В одном из постановлений городской Думы за 1885 год сказано, что «с крестьянина Егора Алексеевича Угрюмова подлежит ко взысканию за городскую землю, занимаемую кирпичными сараями его за 1554 кв. сажен» поземельный сбор.



«Нужно удивляться нахальству тюменских воров: 14 января около 6 часов вечера помощник тюменского лесничего возвращался из служебной поездки. При поездке городом лошадь его вдруг замедлила бег, чтобы понукнуть ее, он встал и ударил кнутом, испугавшись кнута лошадь взбесилась и быстро побежала. Пока ее помощник лесничего останавливал, стоя на ногах, из кошевки был выдернут кузов, заранее прицепившимся к задку экипажа любителем чужой собственности. В кузове находились: пуховая подушка, 2 байковых одеяла, лесные планы и попона».

    Сибирская торговая газета. 1903. 17 янв.



«Пристав 3 ч. г. Тюмени Верилов с околоточными: Лебедевым, Резановым и Смолиным, производя розыски похищенной у купца Лейбы Брандт коровы, прибыв в Угрюмовские сараи в доме Жолнеруса, где проживает ранее замечавшийся в краже коров кр. Василий Бедов, нашли лишь части мяса и окровавленные орудия, которыми была убита корова. По предъявленным ушам и рогу коровы Лейба Брандт и его служащий признали похищенную корову, почему мясо и выдано Брандту».

    Тобольский край. 1907. №26. 1 8 февр.

По правую сторону от Сибирского тракта, теперь это район улиц Малыгина, Красных Зорь, Карской, М. Горького, находились Копыловские сараи (большие). Эти сараи назывались по имени владельца одного из крупных кирпичных заводов Василия Андреевича Копылова, купца 2-й гильдии, в начале XX века в течение ряда лет занимавшего должность заступающего место городского головы, говоря современным языком – был заместителем у тюменского городского головы Андрея Ивановича Текутьева.

Еще дальше от города, в районе перекрестка современных улиц Мельникайте и Малыгина, находился крупный кирпичный завод купца Василия Петровича Буркова. До середины 1960-х годов завод работал, а на месте современного кардиоцентра под навесами стояли штабели кирпичей.

Остатки когда-то многочисленных карьеров, из которых бралась глина для кирпичного производства, еще и сегодня сохранились вдоль ул. 50 лет ВЛКСМ.

Первоначально обитателями кирпичных сараев были наемные рабочие кирпичных заводов, позже в Сараях селились бродяги, нищие и беглые.

В конце XIX века Сараи очень колоритно были описаны в «Сибирской торговой газете»: «О наших окраинах, известных под названием «кирпичных сараев», писалось в разное время очень много. За последнее время в них начинает водворяться некоторый порядок: появились дощечки на избушках с обозначением фамилий владельцев их; кажется, выбраны особые блюстители за порядком – нечто вроде сельских старост и т.д. Наряду с таким прогрессом, открыто несколько кабаков – учреждений совершенно излишних для местности, в которой и без того царит вечный разгул и разврат в самом широком значении этого слова. Буйства, драки, грабежи – обычные явления в кирпичных сараях. Но самого главного – школы – нет и об этом некому позаботиться. В кирпичных сараях живет всего до 2000 человек и детей школьного возраста масса; оборванцы эти томятся от скуки, не знают, что с собою делать и, в конце концов, тоже кидаются в омут разврата. Несчастные эти дети, брошенные на произвол судьбы, имея на глазах своих только дурные примеры, поневоле должны превратиться в негодяев, с которыми общество должно будет считаться и дорого платить за свое равнодушие к ним».

Одним из часто встречающихся преступлений среди шпаны, обитателей сараев, было конокрадство. Крали дерзко, среди бела дня, иногда прямо на ходу. Подтверждение тому – газетная хроника конца XIX – начала XX вв.

Находящаяся по соседству с кирпичными сараями Базарная площадь являлась удобным местом для мошенничества. Жертвами мошенников становились простодушные горожане или крестьяне из близлежащих деревень, приехавшие на базар.

Появившиеся на тюменских улицах в начале 1990-х гг. наперсточники, оказывается, ничего нового не придумали по части вытягивания денег из простодушных горожан – все это было известно в Тюмени еще 100 лет назад.

«Своеобразный клуб организовался на местном толкучем рынке, где объегориваются «слабые духом» в какой-то вновь изобретенной игре, в которой фигурирует наперсток, так-то вертят наперсток, что-то делают с ним и объегоривание идет своим чередом, переселяя из карманов случайных посетителей-крестьян в карманы местных плутливых аборигенов «немножко деньги»[201 - Сибирская торговая газета. 1903. 15 июн.].

«На 21 сентября полицией совместно с нижними чинами местной воинской команды, была произведена по всем притонам и в кирпичных сараях облава на всех подозрительных лиц, не имеющих паспортов или определенных занятий. В течение ночи таких подозрительных лиц забрано 186 человек. Почти все они – обитатели кирпичных сараев. Забранные представители «шпаны» представляли очень невеселую группу: босы, грязны, некоторые положительно наги; многие говорили, что они уже несколько дней почти ничего не ели и рады, что их накормят в полиции и они несколько недель будут иметь теплый угол, они сами уже хотели явиться и заявить о своей безпаспортности; другие не желали даться полиции в руки и прятались кто где попало, так одного нашли спрятавшимся в печь, другого под кровать и т. д. Когда все арестованные находились в цепи, то большинство, чтобы согреться отплясывали трепака.

Все они были направлены в каталажные камеры при полицейском управлении. Большинство арестованных – ссыльные, приписанные в Ялуторовск, Туринск и другие округа; все они собрались сюда за легкой наживой; некоторые из них уже были не раз высылаемы в это лето по этапу, но вновь явились в Тюмень. Теперь можно надеяться, что кражи и безобразия на улицах прекратятся»[202 - Сибирская торговая газета. 1897. 24 сент.].

Еще одна категория обитателей тюменских окраин нищие. Не те нищие, кто еле-еле сводил концы с концами, чтобы хоть как-то прокормиться, в основном это были опустившиеся по разным причинам люди, избравшие нищенство как способ существования.



«В ночь под 11 февраля приставом Вериловым с околоточными Лебедевым и Резстовым был отобран в Копыловских сараях в доме Хрянова от крестьян Л. Редюрина и Ивана Веретникова вороной мерин, владелец которого оказался проживающий в г. Ялуторовске кр. А.Я. Измайлов.

Днем 15 сего февраля стражник Антипов, заподозрив в краже коровы двух неизвестных, гнавших ее по направлению к кирпичным сараям, стал следить за ними; они же, заметив его, около линии жел. д. бросили корову, а сами скрылись в Копыловских сараях».

    Тобольский край. 1907. №5. 17 февр.



«На Базарной площади появилась шайка жуликов, которая подбрасывает мужикам пустой кошелек, набитый оберточной бумагою, обвернутый сверху кредитным билетом рублевого достоинства, мужик, поднявший кошель, набитый бумагою, только лишь хочет спрятать, как к нему подходит один из шайки и просит половину найденного, раскрыв кошелек крестьянину становится жаль отдать половину, а потому он соглашается отдать свой кисет с пятью, шестью рублями, чему жулик очень рад».

    Сибирская торговая газета. 1903. 21 дек.

«В Тюмени такое множество нищих, что мирным жителям приходится сидеть от них назаперти. В числе таких нищих есть здоровые мужики, женщины и дети-подростки, вся эта партия и ходит ежедневно по домам, прося милостыню; просящему подают кусок белого хлеба, но этого ему мало и нищий начинает припрашивать настойчиво чаю, сахару, поношенного платья и белья, и когда получает отказ, то, выходя из дому оскорбляет непечатной руганью. Наглость нищих доходит до того: если просящему подают кусок черного хлеба, то он бросает или на пол или прямо в лицо подающему милостыню. Можно видеть нищих, как они понабравши милостыни садятся в сторону около заборов и делают сортировку кускам, черствые и пшеничные куски бросают на землю, а белые и разные пирожки делят и потом продают.

Каждый воскресный день у кладбищенской церкви служится ранняя обедня, до начала обедни к этой церкви собирается до 30 и более человек нищих, тут можно встретить и уродца Егорушка, слепеньких и уродных. Лишь только вы появитесь, как эта орава нагло налетает прося подаяния; если Вы на артель подадите монету, с тем чтобы разделили, то этот раздел оканчивается ссорой, дракой и непечатной бранью, и все это делается при входе в церковь!

Звон окончился, обедня началась, большая часть нищих с вырученным подаянием отправляется неподалеку от церкви в трактир, там и оставляют первое подаяние. Около 9 часов отправляются к поздней обедне к другой церкви и там производят такое же безобразие»[203 - Сибирская торговая газета. 1897. 28 нояб.].

Сараи являлись постоянной «головной болью» городских властей, неоднократно власти пытались наводить там порядок, но большей частью безуспешно.

За период с 1897-го по 1904 гг. Копыловские и Угрюмовские кирпичные сараи разрослись более чем вдвое, не только по своей площади, но и по населению.

Пополнялись они далеко не добропорядочными жителями. С отменой ссылки в 1900 г. в Тюмень было прислано до 500 лиц, отбывших наказания в местах заключения, под надзор местной полиции. К 1904 году таковых в Тюмени насчитывалось до 350 человек, и селились они в основном в Сараях.






Для того чтобы раз и навсегда покончить с преступностью, от Сараев решили избавиться. Совсем. Тем более что формальных поводов для этого было предостаточно: «все строения там, кроме сараев и при них караульных изб, возведены самовольно без соблюдения строительных правил и большинство их находится в антисанитарных условиях, как устроенные в оставшихся от выемки земли для выделки кирпича ямах; такие же смежные ямы служат отхожими местами и местами свалки разных отбросов из жилищ»[204 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 538. Л. 5.].

9 января 1904 г. городская Дума приняла решение: обитателей Сараев переселить в новые кварталы. В случае добровольного переселения в новые кварталы было решено предоставить «льготу от платежа аренды за вновь занятые места – до 3-х лет, с обязательством перенести свои строения в новые кварталы или продать их на слом в течение годичного срока; продажа строений на прежних местах и перехода их к другим владельцам для жительства не допускается»[205 - Там же.].

Так началось переселение Сараев.

Место под новые кварталы было отведено по Новой улице. Если в 1897 г. местность от Сибирского тракта до Загородного сада представляла собой «поле, на котором находилось до 4 ветхих избушек», то к 1909 году Новая улица и другие за ней, расположенные ближе к линии железной дороги, были сплошь застроены.

Но вот парадокс: новые кварталы были заселены, а Сараи как стояли, так и продолжали стоять.

Все попытки ликвидировать их не дали ощутимых результатов: Сараи устояли под натиском властей и благополучно дожили до 50-х гг. XX столетия.


ТЫЧКОВКА



«Нападение на городового. В ночь на 20 мая трое неизвестных напали на стоявшего на посту у Маслова взвоза городового Смолина, которому и нанесли значительные побои; в одном из нападавших заподозрен кр. Петр Казанцев...».

    Тобол. 1907. №27. 24 мая.

Другая окраина Тюмени – так называемая Тычковка. Сегодня это район речного порта, завода АТЭ. Трудно сказать, когда впервые появилось это название. В переписи улиц, произведенной в Тюмени в 1853 году, в первом городском квартале значилась улица Тычковская. Отсюда, возможно, и произошло название района.

Можно высказать несколько версий происхождения названия улицы.

Первая. От слова «тычки», которые можно было получить от местных хулиганов.

Вторая. Возможно, на ней жил некий известный в свое время Тычков. В метрической книге Ильинской церкви за 1907 г. обнаружена запись о смерти мещанской вдовы Евлампии Георгиевны Тычковой, которой было 58 лет.

Третья. «Тычка» – игра в свайку. Может быть, на этой улице жили большие любители устраивать игры в тычку.

Сегодня трудно достоверно определить истину.

Этот отдаленный от центра города уголок пользовался далеко не лестной репутацией. Газетные хроники – яркое тому подтверждение.

Вот какую историю поведал редакции газеты «Ермак» один молодой человек, «заслуживающий полного доверия»: «дело было во 2-м часу ночи, на 6-е сентября; упомянутый господин, возвращаясь от должности в свою квартиру, находящуюся в местности, о которой идет речь, из боязни натолкнуться на нежелательную встречу с ночными рыцарями, обратился к одному из извозчиков с просьбой отвезти его; но к удивлению, извозчик наотрез отказался, заявив, что он только что вернулся оттуда, где против кузницы Громова лошадь его схватили два, как из земли выросшие хулигана, и дело, вероятно, окончилось бы избиением и ограблением, если бы он, извозчик, не догадался схитрить, сказав: «Что вы ребята делаете? Нападаете даже на соседа; ведь и моя квартира вот в пяти шагах отсюда; отпустите же!» хулиганы поддались на наивную хитрость извозчика и отпустили его со словами: «ну, коли здешний, так убирайся!».

А теперь больше я туда не поеду, господин хороший, извините! Заключил извозчик свое повествование» (1912. 29 сент.).






«Ножевые расправы в Тюмени – явление настолько частое и обычное, что редко у кого из обывателей вызывает крик ужаса. Редкий день, а в праздник, как обязательство можно слышать, что в Тычковке, на Потаскуе или на одном из Городищ «выпустили кишки», «пырнули ножом», «проломили голову», «сломали ребро», и т.п.

Привыкла к такой «поножовщине» публика, равнодушно на это смотрит полицейский, городовой, врач и фельдшера привыкли к тому, что редкий праздник они могут спокойно спать ночь, и не быть разбужены криком в телефон – резанного доставили в больницу. Наша шпана и «парижане» привыкли к ножу, с малолетства у каждого порядочного тюменца нож за голяшкой сапога, возьмите любую «сарайскую» девицу и за чулком или в другом каком-либо укромном месте найдете тот же финский нож или гирьку» (Сибирская торговая газета. 1904. 17 окт.).

Поэтому и неудивительно, что у мирового судьи 1-го участка, к которому принадлежали Потаскуй, Тычковка, пристани, Сараи и кузницы, в производстве находилось до 700 дел, как уголовных, так и гражданских.

Обитатели Тычковки не щадили не только своих сограждан, они разрушали и растаскивали ограды Загородного сада и Всесвятского кладбища.


ПОТОСКУЙ (ПОТАСКУЙ)

Пожалуй, после Сараев это был самый неспокойный район.

Первое найденное автором упоминание Потоскуя в документах относится к 1826 году, в связи со сбором налогов в городскую казну. Скорее всего, этот район начал застраиваться в XVIII веке и являлся тогда самой окраиной города, за ним было лишь открытое в 70-е годы XVIII века Всесвятское кладбище.

Жизнь обитателей окраины была тоскливой и ничем не примечательной, что, очевидно, и послужило основанием появления названия «Потоскуй».

Н.М. Чукмалдин в своей статье «Тюмень», опубликованной в газете «Сибирский листок» в 1893 г., писал по этому поводу: «В былое время одно имя «Потоскуй» было синонимом скучного заброшенного места. Это была окраина города, застроенная лачугами, в которых ютилось самое бедное население. Бывало ребенка, сделавшего шалость, пугают: «а вот мы тебя отвезем на Потоскуй», – и ребенок горько раскаивался в шалости и упрашивал не отправлять его в такое страшное место».






В 80-е гг. XIX века жизнь Потоскуя изменилась, что было вызвано близостью пароходных пристаней и конечного пути железной дороги.

Возрастающее значение района в конце XIX века отмечал и Н.М. Чукмалдин: «Я знаю Тюмень с моего детства, начиная с 1850 года. Какой разительный контраст, с внешней стороны, представляет теперь этот город с тем, что было 42 года тому назад! Ключом била бытовая промышленная жизнь в Затюменской части города, и тихо и монотонно текла она на Потоскуе. Теперь совсем не то стало. Затюменка запустела, зачахла и улицы ее зарастают зеленой травою. Зато как развился и вырос Потоскуй! Новые дома, один другого лучше, растут как грибы; новые кварталы и слободки создаются в несколько лет. Центр промышленного города перемещается не по дням, а по часам»[206 - Сибирский листок. 1893. №953. 18 июля.].

С развитием и обустройством этого района здесь сосредоточилось большинство публичных заведений города. Потоскуй стал «центром развлечений», что в конечном счете и послужило к превращению старого «Потоскуя» в новый «Потаскуй».

Замена всего одной буквы в названии поменяло его смысл коренным образом.

К началу XX в. название «Потаскуй» постепенно перебралось даже в официальные документы (училище, находившееся в этом районе, в документах называлось Потаскуйским).

Потаскуй не имел четко очерченных границ, и сегодня это район, условно ограниченный улицами Хохрякова, Свердлова, 25-го Октября и Дзержинского.

Несмотря на неблагозвучность названия района, жителями Потаскуя были и респектабельные горожане – пароходовладелец и владелец мельницы купец В.Л. Жернаков, журналист П.А. Рогозинский, колбасник Миншутин, купец Плотников, фотограф Л.И. Родионов.

Судя по газетным хроникам, в начале XX века Потаскуй, с точки зрения безопасности, мало отличался от соседней Тычковки.

Существенным отличием Потаскуя от других районов города было значительное число находящихся здесь публичных домов и квартир, отдаваемых в наем проституткам-одиночкам.

В 1905 г. тюменскими городскими властями была предпринята попытка каким-то образом упорядочить проституцию в городе. Еще 3 января 1904 г. врачебное отделение Тобольского губернского правления препроводило городскому голове копию с циркулярного предложения Министерства внутренних дел с положением об организации надзора за городской проституцией в империи.

Городская управа обратилась к тюменскому исправнику с просьбой сообщить ей о числе проституток в городе, где и кем они осматриваются, есть ли амбулаторные пункты их лечения, где находятся дома терпимости.

Исправник рапортовал:

регистрация проституток производится в полицейском управлении с выдачей им медицинских билетов;

- всего зарегистрировано 52 проститутки;

- врачебные осмотры проституток производятся через городового врача в городской больнице, с начала года (за два месяца) было обнаружено 8 проституток, уклоняющихся от врачебных осмотров;

- в городской больнице освидетельствованию подвергалось от 30 до 35 проституток-одиночек.

Для организации городского санитарного бюро требовались врачи, фельдшеры, помещения и, конечно, немалые средства на организацию этих мероприятий. Городская Дума, признавая, что «число проституток в г. Тюмени, по сведениям полиции, не особенно большое», а расходы, вызванные военным положением, не покрываются городским бюджетом, решила: осмотр вольных проституток производить городовым врачом в городской больнице, там же производить и амбулаторное их лечение.

Посчитали, что надобности в учреждении санитарного бюро нет.

В апреле 1908 г. тюменский уездный начальник, решив раз и навсегда покончить с проституцией в центре города, просил городскую управу сообщить ему, «где более всего было бы удобнее разрешить открытие квартир для проституток-одиночек, а также и домов терпимости, указав для этого отдельный район, где-либо вдали от центра города» (ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 534. Л. 69).

Спустя два дня исправник повторил свое предложение о переводе всех домов терпимости в отдельный район города, приобщив к своему предложению ходатайство жителей Тобольской, Ишимской и Малоразъездной улиц «о переводе куда-либо в более отдаленное место находящихся на их улицах домов терпимости».



«8 апреля в 4 часа дня пьяный рабочий, идя по Ишимской улице, упал посреди дороги и преспокойно заснул; проходящая публика со смехом и замечанием проходила мимо, ехавшие на лошадях объезжали его, видимо никто не хотел помочь несчастному. Проходит время около получаса, поднимают его двое (из шпаны). Один из них тщательно осматривает карманы, не найдя ничего ведут по Ишимской улице по направлению к трактиру уговаривая: «Вот парень, если бы не мы, тебя бы, брат, задавили, по этому случаю не жалей пиджак, дадут за него бутылку и выпьем за спасение». Тот соглашается и за спасение остается в одной рубашке».

    Сибирская торговая газета. 1906. 13 апр.



Пристав 3 ч. г. Тюмени Верилов, проходя вечером 10 февраля по Ишимской улице, заметил в сумерках 2 неизвестных, наклонившихся к земле. Он пошел к ним. Они же, заметив его приближение, бросились бежать и скрылись; на месте же оказался лежащий без чувств пьяным кр. Родион Оспин, с которого наполовину были сняты пимы».

    Тобольский край. 1907. №1. 13 февр.



Помощник начальника тюрьмы Шаганов явился ночью под 23 февраля в публичное заведение Карташевой по Новой улице и обнажив шашку, буйствовал в помещении, потребовал пива и водки, затем, выйдя на улицу вместе с бывшим с ним тюремным надзирателем, произвел 2 выстрела в ворота Карташевой, которая заявила о случившемся полиции».

    Тобольский край. 1907. №11. 24 февр.



«Родители гимназисток, живущих в районе за Водопроводной улицей, многократно жаловались мировому судье 2-го участка г. Маевскому на то, что ученики Текутьевского приходского училища оскорбляют всячески гимназисток, возвращающихся домой: сталкивают их с тротуаров в грязь, забрасывают грязью, царапают и, подчас, толкают...».

    Тобольский край. 1907. №36. 28 мар.

Городская управа, признавая «нахождение этих домов терпимости на местах настоящего их расположения вообще неприличным и нежелательным в интересах ближайшего населения», пришла к заключению, чтобы «дома терпимости помещались на окраинах города»[207 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 534. Л. 69.].

Для правильного указания таких мест было поручено городской управе «нанести их на городской план и отослать местной полиции»[208 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 534. Л. 86 об.].

На городском плане были обозначены следующие районы: «два квартала по Новой улице, позади заимки бр. Ядрышниковых; один квартал по почтовой дороге в Тобольск за кузницами и один квартал в конце 2-й Монастырской улицы, для квартир одиночек-проституток; последние два квартала по Татарской улице (за Тюменкой); два квартала по 2-й Заозерной улице – в Заречной части города и вся правая сторона, считая от городской площади, Новой улицы»[209 - Там же.].

Отвод мест содержания публичных заведений позволил городской Думе упростить процедуру рассмотрения ходатайств о разрешении заводить публичные дома.

Так, в ноябре 1905 г. было отказано в ходатайстве тюменского мещанина Василия Матвеева о разрешении ему отдавать принадлежащий дом на Всесвятской улице под дом терпимости или квартиру для одиночек-проституток.

В июле 1906 г. было отказано по тем же мотивам тюменской мещанке М.Н. Нарынкиной в открытии публичного заведения в принадлежащем ей доме по Серебряковской улице.

Но в 1909 г. кое-какие принятые Думой постановления пришлось изменить. Причиной тому стало обращение в городскую управу крестьянок: Тюменского уезда – Аксиньи Михайловны Устиновой и Курганского уезда – Степаниды Дормидоновны Сахаровой – с ходатайствами открыть дома терпимости по Новой улице, первой – в собственном доме, а второй – в доме Ильинского.

Дело в том, что дома, в которых предполагалось открыть публичные заведения, хотя и находились на Новой улице, но «по левой ее стороне и в самом начале улицы, на углу Курской и Серебряковской, т.е. в том месте, где не только не дозволены дома терпимости, но не разрешены и квартиры для одиночек-проституток».






В своих ходатайства как та, так и другая просительницы указывали, что места, отведенные городом в конце Новой улицы для открытия публичных домов, являются «неподходящими для этой цели, так как в конце этой улицы нет удобных помещений, кроме того, сама местность представляет из себя настолько глухую часть города, что там небезопасно кому бы то ни было бывать в ночное время».

В случае благоприятного решения их вопроса, просительницы обязались «аккуратно уплачивать больничные недоимки за тех из женщин их заведений, которые будут лечиться в городской больнице».

Вот тут и встала перед тюменским городским управлением дилемма: решая вопрос о безнравственности нахождения публичных домов в центре города, возникала неизбежная необходимость оплачивать связанные с этим издержки из городского бюджета.

Отказ в содержании публичных домов в центре города вызывал открытие нелегальных притонов, в которых проститутки, не являясь официально зарегистрированными, по закону проходили лечение бесплатно в городской больнице. Кроме этого, городской бюджет лишался платежей с зарегистрированных публичных домов.

Подтверждением этому можно считать отсутствие официально зарегистрированных домов терпимости в Тюмени в начале XX века.

Отцы города, считая, что проституция зло, и притом зло неизбежное, признали необходимым создать такие условия, которые не являлись бы тяжким бременем для городского бюджета.

Исходя из экономических соображений, городская управа сочла возможным расширить район для содержания публичных домов. Было разрешено открывать их по всей Новой улице, считая от угла Курской, где фактически и процветали «тайные притоны разврата под видом одиноко живущих проституток».

Борьба с проституцией, так же как борьба с Сараями, не привела ни к чему: экономическая целесообразность пересилила нравственные устои. Все осталось по-прежнему...

Шло время, город вырос, поглотив собой окраины. Постепенно Потаскуй, Тычковка и Сараи оказались в центре Тюмени.

Появились новые окраины...




ХОЖДЕНИЕ ЗА ТРИ МОРЯ. ИЗ БИОГРАФИИ М.Е. ДЕМЕНТЬЕВА


Бывает, что в жизни людей происходят события, которые оставляют яркую память об этом на долгие годы, а иногда накладывают отпечаток на всю дальнейшую судьбу человека. И их значение сразу оценить трудно, а порой и невозможно. Как говорится, большое видится на расстоянии. А если человек является непосредственным участником событий, которые становятся историческими, то это оценивается уже потомками. Так случилось и в жизни Михаила Ефимовича Дементьева. Он, сын крестьян-переселенцев, юношей попав на корабль, отправляющийся в Англию, участвовал в плавании, вошедшем в историю освоения Северного морского пути.

Значение Северного морского пути для России трудно переоценить, так как Сибирь, производившая в колоссальных количествах хлеб, масло, лен, мед, рыбу, шерсть, меха, кожи, не располагала ни внутренними рынками сбыта, ни транспортными коммуникациями[210 - «Предшествующих два года были живыми свидетелями грустного положения торговли хлебом в Западной Сибири, когда разных хлебов лежало в Тюмени неподвижно 43/4 мил. пудов». – Чукмалдин Н.М. Значение для Сибири морского пути: Доклад особому совещанию при департаменте торговли и мануфактур Министерства финансов // Кельин В., Чукмалдин Н. Северный морской путь. СПб., 1898. С. 27-28.], позволявшими вывозить все эти товары за пределы территории для выгодной торговли. Использование сибирских рек в качестве транзитных магистралей на пути в Европу через северные моря давало бы прямой выход на европейские рынки сбыта. Это в несколько раз снижало бы транспортные расходы и позволяло сибирским товарам быть конкурентоспособными на рынках Германии, Англии, Америки и Турции. В свою очередь и европейские товары, потребность в которых была немалой, могли быть доставлены в Сибирь кратчайшим путем. Экономические и научные интересы подталкивали наших соотечественников к освоению Северного морского пути.

Такие морские державы, как Англия и Голландия, с середины XVI века искали торговый путь в Китай и Индию вдоль северных берегов Азии. Все попытки были неудачны: «суда их или погибали, затертые льдами океана, или возвращались восвояси, не достигнув желаемого»[211 - Памятная книжка Тобольской губернии на 1884 г. Тобольск, 1993. С. 152.]. Нашел свою кончину на Новой Земле в 1597 году и отважный голландский мореплаватель Баренц, руководивший тремя экспедициями по Северному Ледовитому океану. Проникнуть дальше Карского залива не удавалось никому.






В XVIII–XIX вв. русским правительством снаряжались экспедиции, как сухопутные, так и морские на небольших судах, для исследования берегов Северного Ледовитого океана от Белого моря до устья Оби.

В 1734 г. офицерами флота лейтенантами Павловым и Муравьевым была предпринята попытка на двух судах из Архангельска пройти к устью Оби, но безуспешно. В этом же году под начальством лейтенанта Овцына к устью Оби была отправлена из Тобольска дубель-шлюпка «Тобол». Но, выйдя в Обскую губу, она из-за морозов вынуждена была вернуться в Обдорск.

В следующем году Овцын опять попытался выйти в Обскую губу, но был там остановлен льдами и вернулся на зимовку в Тобольск.

С 1736-го по 1738 гг. лейтенантами Овцыным, Малыгиным и Скуратовым были предприняты безуспешные попытки пройти Карское море.

В 1768 г. поручик Розмыслов отправился на судне, снаряженном архангельским купцом Барминым, для описания берегов Новой Земли. Выйдя из Архангельска, он 16 августа вошел в Маточкин Шар, где простоял на якоре до 6 сентября. Но затем наступление зимы заставило его зазимовать. Только 2 августа следующего 1769 г. Розмыслов оставил зимовье, в котором его судно было заковано льдами в течение 316 дней. Выйдя затем в море, он встретил льды, повредившие судно так, что исправить его было уже невозможно.

В 1821-1824 гг. лейтенант Литке совершил четырехкратное путешествие на Новую Землю для обозрения и описания ее берегов. Мнение Литке, вынесенное им из путешествий: Карское море неудобно для плавания по причине сплошного льда.

Впоследствии, когда Литке был вице-президентом Русского Географического общества и почетным членом Вольного Экономического общества, это мнение останавливало стремление русских к плаванию из Европы через Карское море в устья сибирских рек.

Когда в 1862 г. М.К. Сидоров, сибирский промышленник, предлагал Русскому Географическому обществу принять от него 14000 рублей для премии тем из русских людей, которые вызовутся проплыть морем в устье Енисея, то общество это отказалось от принятия денег, ибо адмирал Литке доказывал, что «морской путь к устьям сибирских рек за льдами положительно невозможен».

Адмирал Литке, безусловно, имел на то основания. Ведь буквально за год до предложения Сидорова – в 1861 г. лейтенант Крузенштерн прошел в Карское море через Югорский Шар. Его целью было проплыть в Енисейский залив, но, затертый льдами в Карской губе, он бросил свое судно и, пробираясь по льду, едва спасся со своей командой на полуострове Ямал.

Благодаря тому, что в 1869 г. не было плавающего льда, в Карском море побывало три экспедиции: английского капитана Пализера и норвежских рыбопромышленников Карльсена и Иоганнсена. Все три экспедиции совершили плавание благополучно.

Через два года Карльсен опять прошел в Карское море, ему удалось отыскать место зимовки Баренца в зиму 1596-97 гг.

Норденшельд и Виггинс, первый в 1875 г. и оба в следующем году, прошли из Европы через Карское море в устье Енисея и вернулись обратно.






Особый интерес представляют экспедиции, снаряженные в 1877-м, 1878-м и 1879 гг. коммерции советником А.К. Трапезниковым. Желая собственным опытом убедиться в возможности доставки грузов Северным морским путем из Западной Европы в Сибирь и обратно и тем способствовать экономическому развитию Сибири, А.К. Трапезников отправил в 1877 г. из Лондона собственный пароход «Луиза» (капитан Даль), который с грузом европейских товаров прошел Карское море и прибыл благополучно в Тобольск.

В 1878 г. перезимовавший в Тобольске «пароход «Луиза» и построенная в Тюмени трехмачтовая шхуна «Сибирь» (капитан Курсин), принадлежавшие г. Трапезникову, отправились в море нагруженные. «Луиза» в Обской губе погибла, а «Сибирь» села на мель, но, сошедши с нее, благополучно прошла через Карские ворота и пришла в Лондон»[212 - Козлова. Об условиях торгового сношения Европы с Западной Сибирью [Рец.: соч. К. Гаге и Г. Тегнера. Галле. 1881] // Записки Западно-Сибирского отдела Императорского Русского Географического общества. Омск, 1882. Кн. IV. С. 25-26.].

В «Записках Западно-Сибирского отдела Императорского Русского Географического общества» сказано, что «Северный рукав Оби открыт для плавания г. Далем, который в 1878 г., провел здесь «Луизу» и «Сибирь». Открытие этого русла считается выдающимся событием в навигации 1878 г.»[213 - Там же. С. 30.].

Одним из участников торговой экспедиции на шхуне «Сибирь» был наш земляк тюменец Михаил Ефимович Дементьев (1860-1929).

У его дочери Калерии Михайловны сохранилась автобиография, в которой Михаил Ефимович описывает подробности этой экспедиции.

«Корабль, парусная шхуна «Сибирь» под командой шкипера, весь экипаж были латыши и пруссаки, русский я был один. Вся экспедиция была под управлением директора Гайнашского штурманского училища Даля, грузились мы в Самарово салом и 22 августа вышли под буксиром парохода «Союз». С нами же шел пароход «Луиза», пришедший из Англии в предшествовавшем году. Осадка судов была – наша «Сибирь» – 9, а «Луиза» – 8. «Союз» нас оставил 2 сентября 1878 г. Нас буксировал «Луиза», на другой день мы попали на мель, и судно как килевое – легло на бок. С нами был взят порожний рыбный повозок, и «Луиза», оставив нас на мели, ушел с повозками ближе к устью Оби, рассчитывая облегчиться в повозок и вернуться за нами, но нет и нет «Луизы». Поднялся сильный ветер, подняло воды, и «Сибирь» снялась с мели; тотчас же подняли паруса и отправились по назначению.






Все время шли день и ночь при боковом ветре, часто шлепались об мель, «Луизы» не видели, видели брошенный повозок и таким образом 23 сентября подошли к Белому острову, где и ошвартовались. Утром подняли якорь и при неблагоприятном ветре стали пробиваться к Маточкину Шару, но, встретя все более густые льды, держали курс на Карские ворота, которые и прошли в ночь с 30 сентября на 1 октября и вышли в Северный Ледовитый океан, где нас более недели чертовски трепало, выломило фальшборты, а там наступил штиль, болтались, вышла пресная вода. Старались добиться как-нибудь до «Народного» и зайти куда-нибудь в порт и достать воды, но вот 18 октября стало тепло, пошел дождь, мы набрали воды в парус, слили в бачки и при благоприятном ветре благополучно пришли к Темзе.

23 октября бросили якорь в Гревздене и 24-го вошли в Лондон в док Мильвок, где, отгрузившись, перешли в драйдок.

Отпраздновали новое Рождество, вышли с балластом в Россию 17 декабря 1878 г. Благодаря русско-турецкой войне, русских там принимали худо, только и слышно «русская свинья». Ходишь по городу в больших сапогах, по-русски нельзя, мальчишки закидают. По выходе из Англии опять попали под бурю, судно не загружено, руль плохо слушало, особенно в проливах, и мы ввиду Либавы больше суток держались в море и зашли в порт только к вечеру 24 декабря, бросили якорь в Либавском порту.






Опять русское Рождество. Несколько человек уехали домой. Корабль кому-то сдали, и я уехал в Ригу, затем в Москву».

Как оказался Дементьев на шхуне «Сибирь», кто он и откуда родом?

Родился будущий мореплаватель 7 ноября 1860 г. в деревне Исток Екатеринбургского уезда Пермской губернии в семье крестьян – переселенцев из Калужской губернии.

«Вскоре после моего рождения мы переселились в Тюмень, где я рос и начал учиться в уездном училище. Отец служил на суконной фабрике Ядрышникова, а мать работала на богатые дома белошвейкой.

В зиму 1869-1870 гг. родители мои поссорились и разошлись, отец взял меня и мы уехали с ним в Екатеринбург. Мать с двумя сестрами моими остались в Тюмени. Отец мой как ткач уже начал стареть и потому по зимам служил сторожем на ткацкой фабрике Севастьянова, потом перешедшей к бр. Макаровым, около Уктуса. А летом уходил на «страду» в Челябинский уезд. Но в одну из зим на масленице директор фабрики Вилькенсон – англичанин приехал из города пьяный и жестоко избил отца. Последний захворал, подал в суд, дело тянулось, есть нечего, и кончили на мировой. Отец сделался инвалидом, кое-как перебивались; я в эти годы (1871, 72, 73) то учился в уездном училище, то служил где-нибудь, часто исполнял какие-либо комнатные работы у богатых или чиновников из-за хлеба и в то же время мало-мало посещал школу, на салотопенном и мыловаренном заводе работал ночью, а днем пас свиней около Уктуса, стряпал себе и стирал белье, и даже гладил.

Наконец попал на службу к чиновнику Колобову мальчиком, но я был крупный и порядочный «дылда», у них были две взрослые дочери, кончившие школы (какие не знаю), вот и стали меня учить, насели на чтение (я был большой любитель чтения). Дали мне «Антон Горемыка», потом постепенно всех писателей, русских классиков, но тут вышло неожиданное событие.

Мать узнала про мое житье, послала с попутчиком письмо и звала к себе; человек этот пришел при всей семье Колобовых и все рассказал. Старуха расплакалась и давай посылать меня к матери, и вот с попутными товарищами, простившись с отцом, через 7-8 дней явился в Тюмень в июне 1875 г.

В промежутках я еще работал на суконной фабрике в «Аппаратной», еще падал там под каретку и вывернул ногу, лежал, чем-то лечили, и поправился.

Теперь с августа 1875 г. началась моя самостоятельная работа, хотелось на пароход, спал и видел, как бы попасть к реке, но поступил к бр. Колмаковым, и меня увезли на Уковскую ст. Набирали сало, масло, ездили на ярмарку. Осенью перевели в Ялуторовское отделение, где увидел пароход «Ялуторовск», и вот началась тяга к реке, начали хлопотать и вот я прямо удрал (меня не отпускали) в конце марта и с 7 апреля 1877 г. поступил младшим счетоводом в контору Курбатова-Игнатова».

С апреля 1878 г. Дементьев начал работать в Тюмени на Жабынском судостроительном заводе. Здесь строились заказанные А.К. Трапезниковым корабли для вывоза товаров на экспорт в Европу через Северный Ледовитый океан. И семнадцатилетний юноша, мечтавший о море, узнав, что набирают команду на вновь построенную шхуну «Сибирь», в июне 1878 г. устраивается туда матросом.

Это оказалось первым и последним его морским плаванием. С января 1879 г. он опять в Тюмени и работает на кораблестроительной верфи.

Экспедиции 1879 г., снаряженные Трапезниковым, были неудачны. Погибли «Тюмень» с салом, «Обь» с пшеницей, «Надежду» со спиртом затерло льдами в Байдарацкой губе, и «по распоряжению Лорис-Меликова груз и судно сожгли, иначе инородцы спились бы, учинив охоту за спиртом». Таков был печальный результат опытов А.К. Трапезникова, предпринятых им с целью исследования Северного морского пути.






В 1882 г. Дементьев получил назначение в Томск на должность заведующего пристанью в пароходствах Трапезникова и Гадалова. Через три года, в 1885 г., он принимает приглашение работать заведующим пристанью в пароходстве торгового дома «Корнилова наследники». Молодой, энергичный, честный, он через самое непродолжительное время становится управляющим торгового дома «Корнилова наследники».

И если карьера его складывалась удачно, то в семейной жизни судьба послала ему испытание – в 1895 г. умерла жена. На руках у Михаила Ефимовича остались три дочери: Анна – 1889 г.р., Клавдия – 1892 г.р., Александра – 1894 г.р.

Девочкам, особенно младшим, нужна была мать, семья, и в 1896 г. Дементьев женился вторично. Его избранница Глафира Григорьевна, недавняя выпускница Тобольской женской гимназии, была на 15 лет моложе. Но молодость не помешала ей создать тепло и уют в семье. От второго брака было 7 детей: 5 сыновей и две дочери. По воспоминаниям Калерии Михайловны, дети были очень дружны между собой, старшие помогали младшим. В праздники проводились вечера, Глафира Григорьевна играла на фортепьяно.

Такой большой семье, в которой росли 10 детей, нужен был и большой дом, который вскоре и был куплен – просторный и красивый, на углу улиц Садовой и Серебряковской. В формулярном списке гласного Тюменской городской Думы Дементьева в графе «благоприобретенное имущество» значится «один деревянный 2-х этажный дом с такими же службами»[214 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 727.].






С навигации 1912 г. три крупнейших пароходства Западной Сибири – Товарищество Западно-Сибирского пароходства и торговли, пароходство торгового дома «Корнилова наследники» и Русско-китайское общество пароходства и торговли объединились в одно – Товарищество Западно-Сибирского пароходства и торговли. Управляющим объединенным пароходством единогласно был избран Михаил Ефимович Дементьев.

К 1913 году Товарищество Западно-Сибирского пароходства и торговли, возглавляемое Дементьевым, имело основной капитал 4.250.000 рублей. Располагало 23 пассажирскими пароходами, агентствами в городах Тюмени, Тобольске, Таре, Омске, Павлодаре, Семипалатинске, Томске, Новониколаевске, Барнауле, Бийске и др. Только груза в навигацию 1913 г. пароходами и баржами пароходства было перевезено около 3300 тысяч пудов.

По роду службы приходилось много ездить, но, несмотря на это, Дементьев успевал заниматься общественной работой, жалованья за которую не получал.

По постановлению избирательных собраний избирался гласным Тюменской городской Думы двух четырехлетий: 1911-1915 гг. и 1915-1919 гг., состоял членом учетного комитета временного отделения Тюменского Общественного банка в Ирбитской ярмарке в 1908-1912 гг., состоял членом строительного комитета по переустройству Градо-Тюменской Знаменской церкви. В формулярном списке есть благодарственное письмо от 27 октября 1901 г. за подписью священника Знаменской церкви Петра Ребрина за полезную деятельность по ее переустройству.

По постановлению городской Думы 8 января 1915 г. Дементьев был избран директором Общественного банка на 4-летие 1915-1919 гг. Михаил Ефимович являлся совладельцем чугунолитейного завода Машарова и дрожжевого завода Тартаковского.

И сейчас в Тюмени на углу улиц Дзержинского (бывшая Садовая) и Советской (Серебряковская) стоит старый дом с мезонином. В адрес-календаре Калугина по г. Тюмени за 1913 г. он значится как собственный дом управляющего и главного агента Товарищества Западно-Сибирского пароходства Михаила Ефимовича Дементьева.

Бывший когда-то 2-этажный красавец дом за 80 лет «потерял» один этаж, из-за интенсивного движения транспорта просел фундамент, рушится балкон мезонина и дом буквально доживает свой век. Но даже несмотря на такие утраты во внешнем виде, он, по словам архитектора А.И. Клименко, «представляет архитектурно-художественную ценность как уникальный образец ампирного особняка в деревянной архитектуре Тюмени». Время постройки здания точно не определено, но, вероятнее всего, это вторая половина XIX в.

С приходом советской власти дом был национализирован. Семья Дементьевых переселилась во флигель во дворе. Потом попросили и оттуда, и Дементьевы вынуждены были уехать из Тюмени в Омск, затем в Тобольск.

По словам Калерии Михайловны, вернулись в Тюмень они уже в 1925 году. Михаил Ефимович, добившийся честным и упорным трудом уважения и положения в обществе сам, без каких-либо протекций, в старости вынужден был снимать углы по частным квартирам. Умер М.Е. Дементьев 8 января 1929 г. в Тюмени и был похоронен на Затюменском кладбище.




МОДА В ТЮМЕНИ


– «Как тальи носят?»

– «Очень низко. Почти до... Вот по этих пор. Позвольте видеть ваш убор; Так... рюши, банты, здесь узор; Все это к моде очень близко».

    А. С. Пушкин. Граф Нулин

Мода. Чаще всего это понятие ассоциируется с модной, нарядной одеждой. Во все времена моде поклонялись, следовали ей, но, кроме ярых сторонников, были у нее и столь же непримиримые противники, чаще всего старшего поколения.






Сто лет назад известная писательница Н. Лухманова в своей статье «Наши дамы, наши моды» высмеяла женщин, чрезмерно подверженных влияниям моды. Призыв ее к бойкоту «модного» закона не был услышан. Скорее он был воспринят как брюзжание стареющей дамы. Статья не повлияла, да и не могла повлиять на тех, кто хотел идти в ногу с модой. Слушать нападки оппонентов модникам и модницам совсем не хотелось.

Как бы то ни было, но во все времена мода являлась отражением политического могущества. Италия определяла моду в эпоху Ренессанса, в период расцвета городов-государств Венеции, Флоренции. В эпоху контрреформации выросло могущество Испании, и мода исходила из Мадрида.

В XVII веке центр моды переместился во Францию, и вот уже несколько столетий Париж диктует миру свою волю. Журнал «Modenwelt» писал: «Что бы там ни говорили, Париж является тронной резиденцией моды, откуда повелительница рассылает свои приказания...».

Слово mode тоже пришло из Франции, хотя и произошло от латинского modus – мера, образ, способ, правило, предписание. В.И. Даль дал такое определение моде: «временная изменчивая прихоть в житейском быту, в обществе, в покрое одежды и в нарядах».

Изобретение в 1850 году швейной машинки Исаака Зингера (1811-1875) породило промышленное производство готовой одежды, а это, в свою очередь, привело к углублению различия между теми, кто шил у лучших портных, и теми, кто довольствовался готовой одеждой.

Вена, ставшая столицей мощной швейной промышленности Австрии, стала экспортировать готовую одежду во многие страны. В России также появились «Дома готового платья», на рекламных вывесках которых наряду с фамилией владельца фирмы обычно присутствовала надпись «Венский шик».

Сейчас, наверное, многим интересно, как выглядели, во что одевались тюменцы сто – сто пятьдесят лет назад. Живых свидетелей этого не осталось, и мы имеем возможность узнать об этом только из записок современников, описавших наш город и его жителей, а также по старым фотографиям.






Краевед Н. Абрамов, живший в Тюмени в середине XIX в., нашел немало добрых слов о нашем городе и его горожанах.

«При взгляде на жителей Тюмени в отношении к телесным свойствам и общественному здравию можно заметить, что они крепкого сложения, белотельны, румяны и вообще красивы, как говорится, кровь с молоком, особенно красив женский пол. Тюменцы живого характера, щеголеваты, трудолюбивы, смышлены, расторопны.

Все почти здешние купцы и мещане, даже молодые, не бреют бороды, но носят сюртуки. Женщины, даже некоторые и в купеческом быту, немолодые носят дома рубашки с широкими рукавами и узкими запястьями и сарафаны, подпоясываясь шелковым поясом. Отличительный наряд старух низших сословий при выходе из дома – покрывало на голове, или так называемая фата; она бывает ситцевой, шелковой материи или канаватная с золотом. Молодые женщины купеческого звания все одеваются в платья круглые, очень щеголяют богатыми нарядами и подражают столичным модам»[215 - Абрамов Н. Город Тюмень. Тюмень, 1998. С. 403.].

«Женский пол в Тюмени занят частью торговлей, а более рукоделием: женщины ткут разные холсты, рогожи, вяжут сети, шьют из кожи башмаки, рукавицы, из замши – перчатки и целый день сиднем сидят за работой; зато в праздники их можно видеть разряженных в церкви или летом разгуливающих по городу, как маков цвет, и одна другой красивее и наряднее»[216 - Там же. С. 408.].

И. Завалишин в «Описании Западной Сибири» назвал тюменцев как «красивейшее племя в целой Сибири»[217 - Завалишин И. Описание Западной Сибири. М., 1862. С. 220.].

Тюмень XIX – нач. XX вв. вряд ли можно было назвать благоустроенным городом. Где же могли щеголять нарядами местные модницы? Наверное, в приказчичьем клубе, на званом вечере, в театре, в начале века – в электротеатрах, летом – на гулянье в Загородном саду. А вот демонстрировать свои наряды на улицах модницы могли только в сухую погоду, потому что в межсезонье это было связано с некоторыми неудобствами, а иногда и просто опасно. В этом убеждает донесение 1826 года тюменского окружного начальника Е. Гаженова тобольскому губернатору.






«...Тюмень имеет грунт земли весьма слабый и черноземный, по сему в вешнее, а паче осеннее время по улицам делаются величайшие грязи, так, что самые жители не только едва могут проходить, но даже случается и то, что на запряженных во что бы ни было лошадях с большим трудом проезжают. Нынешнею весною, когда не было еще дождей, и именно в 14 апреля, живущий в Тюмени ржевский мещанин Андрей Березников, проезжая днем на запряженной в телегу лошади мимо Гостиного двора, утопил оную лошадь в грязи, так, что не было возможности освободить ее от сего, которая в то же время и на том же месте издохла»[218 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 1096. Л. 1.].

Тем не менее тюменское купечество одевалось модно. Надежда Лухманова, жившая в Тюмени в восьмидесятых годах XIX века, в «Очерках из Сибири», представляющих собой яркие зарисовки с натуры, так описала тюменского щеголя: «...его смокинг был не длиннее приютской куртки, его сапоги-стерлядки напоминали лыжи. Прямой английский пробор через всю голову, цилиндр с муаровой лентой – все это сомнительное щегольство импонировало маменькам, делало его в глазах дочерей завидной партией и первым клубным кавалером»[219 - Лухманова Н.А. Очерки из жизни в Сибири. Тюмень, 1998. С. 172.].

Один из героев ее очерков «...отправился сопровождать папеньку в Москву, Петербург и заграницу. Вернувшись из Парижа с запасами духов, фиксатуара, модных галстуков и пестрых костюмов»[220 - Лухманова Н.А. Очерки из жизни в Сибири. Тюмень, 1998. С. 27.] покорил местных барышень.

Вслед за богатыми модницы и люди попроще старались не ударить в грязь лицом. Но модная одежда не могла скрыть манеры и воспитание, вернее, их отсутствие.






«Дама, приятная во всех отношениях, ведет со своей подругой утренний деловой разговор такого содержания: «Что, кузина? С дорогим гостем можно поздравить?» – «Афронт, голубушка, афронт! Подумай сама: я-то для него вынарядилась, корсет с самого утра напялила и хожу, как гусарский полковник. А он мне: манеры, говорит, не воспитаны, подробности потом расскажу. И чем я виновата? Представь, Мари, блоха под самую шнуровку забралась – покоя не дает, ну я и почесалась при нем. Вот теперь и подумает, что я не благородного происхождения!»[221 - Словцов И.Я. Письма из Тюмени претендента на должность городского головы // Литературные фантомы. Тюмень, 1998. С. 87.].

Кроме литературных источников, фотографии – еще одно убедительное документальное свидетельство того, что тюменцы действительно одевались красиво и модно. На старых снимках мы видим разнообразие платьев, отделанных вышивкой, рюшами и плиссировкой, шляпки разных фасонов – высокие и низкие, с лентами, перьями и цветами, с полями узкими и широкими...

Городские щеголихи могли заказать себе платья в мастерских, каких в Тюмени было несколько, могли из-за наряда и поссориться.

Интересен случай, рассказанный мне одной из старейших жительниц Тюмени, о том, как одна богатая дама В., готовясь к праздничному вечеру в своем доме, заказала для себя известной портнихе вечернее платье. Ее знакомая, приглашенная на этот вечер, видимо, не доверяя своему вкусу, решила заказать точно такое же платье у этой же портнихи. Когда В. узнала об этом – месть ее была жестокой. И чисто женской. На званом вечере в заказанное В. платье была одета служанка, которая встречала гостей в передней...

Посрамление было полным.

В начале теперь уже прошлого века в Тюмени были модные мастерские дамских и детских платьев М.В. Калугиной, А.А. Андреевой, они же имели школы кройки и шитья дамских и детских нарядов. Но, пожалуй, самой известной была Аполлинария Ивановна Шешукова, имевшая к тому же мастерскую и магазин дамских и детских шляп. Модная мастерская по пошиву дамских и детских платьев, как и положено, называлась «Венский шик» и помещалась в ее собственном доме на улице Спасской. В мастерской по желанию заказчика могли сделать вышивку гладью, «шуташем» и тамбуром. В модном магазине имелись отделы: шляпный, отделочный, мануфактурный, галантерейный, готового платья и белья, а также всегда был большой выбор журналов мод, в том числе и парижских.

В 1914 г. А.И. Шешуковой были организованы курсы кройки и шитья, причем прием учениц был ежедневным, а иногородние принимались с полным пансионом. Приход советской власти напугал, наверное, многих зажиточных тюменцев, но Аполлинарию Ивановну, видимо, не настолько, чтобы бежать, бросив магазин, мастерские и дом. Она осталась в Тюмени. В 1927 году, во время нэпа, моя бабушка покупала в магазине Шешуковой шляпку. Как сложилась дальнейшая судьба Аполлинарии Ивановны – неизвестно.

Идти в ногу с модой можно, главное, не впадать в крайности, иначе, как замечала Н. Лухманова: «Мода хочет рыжих – оказывается, две трети женщин от понедельника к субботе порыжели, причем каждая будет уверять мужа, глядя ему в глаза, что она всегда такая и была.

Мода хочет длинных, худых женщин, и, глядишь, женщины умудрились: худые дойти до того, что больше не отбрасывают тени, полные до известной степени длинности и стройности.

Мода изобрела прическу.

Женщины (модные) похожи теперь на всех зверей. Это целая зоология характерных головок, но как редко в общественном собрании глаз ваш отдохнет на благородной женской красоте.

В театре, на балах глядите на «наших модных» женщин, вот: широкое бандо, разделенное пробором, низкий лоб, длинные глаза, маленький нос, широкий рот с розовыми губами, мелкие острые зубы и узенький подбородок.

Кошка! – хорошенькая хищная кошка.

Где же наша милая, хорошая, красивая, добрая, веселая, скромная женщина так называемого общества?

Ее съела мода»[222 - Лухманова Н.А. Наши дамы, наши моды // Лухманова Н.А. Вопросы и запросы жизни. М., [б.г.]. С. 45-47.].

Вот к такому неутешительному выводу пришла Н. Лухманова в конце позапрошлого века. Но прошло чуть более ста лет, и, оглянувшись вокруг, можно с оптимизмом сказать, что на наших тюменских улицах все еще встречаются милые, хорошие, красивые, добрые, веселые и одновременно модные женщины.




ПЕРВАЯ ТЮМЕНСКАЯ ГАЗЕТА, ИЛИ ОДИН ГОД ИЗ ЖИЗНИ ГОРОДА


Самые ранние, дошедшие до нашего времени и датированные 1621 годом рукописные газеты «Вестовые письма», появившиеся при дворе русских царей, полностью состояли только из международных известий и предназначались для царя и немногих государственных деятелей.

Первая периодическая российская газета «Ведомости о военных и новых делах, достойных знания и памяти» стала издаваться в Москве с декабря 1702 года. Только с выпуском «Ведомостей» газеты стали органом общественного воздействия, или, говоря современным языком, средствами массовой информации.

Первоначально русская периодика принадлежала казне. История частной периодической печати в России началась в XVIII в. с издания ежемесячника «Трудолюбивая пчела» Сумарокова. Всего же в России в провинциальных городах за период до 1894 года было 83 частных периодических издания[223 - Россия: Энциклопедический словарь. Л., 1991. С. 419.]. И одно из них – тюменская газета «Сибирский листок объявлений».

«Мы настолько привыкли к газетам, что перестали воспринимать их как ежедневное чудо», – сказал когда-то Карел Чапек. Действительно, как к чуду можно относиться к «Сибирскому листку объявлений», первой частной и вообще первой газете, выходившей в Тюмени только в течение одного 1879 года. Издавал ее Константин Николаевич Высоцкий.

Газета была еженедельной и выходила по пятницам, была она небольшого формата на четырех страницах. К моменту ее выхода у Высоцкого был 10-летний опыт печатного дела, и, как констатировалось на выставке в Тюмени в 1871 году, издания, выпущенные его типографией, отличались «разнообразием шрифтов и некоторою щеголеватостью»[224 - Описание публичной выставки, бывшей в городе Тюмени в 1871 году. Омск, 1872.]. «Сибирский листок объявлений» в этом отношении не стал исключением. Первый номер газеты датирован 5 января 1879 года, последний – 28 декабря этого же года. Всего вышло в свет 52 номера[225 - А.А. Крылов в «Сибирской торговой газете» (1897. №1. 9 июля) писал, что «Сибирский листок объявлений» выходил больше года. Эта неточность объясняется, видимо, тем, что Крылов не видел полного комплекта газеты.].

Подписная цена газеты вместе с доставкой и пересылкой составляла 2 рубля в год. Если сравнить с «Тобольскими губернскими ведомостями», выходившими с такой же периодичностью, то «Сибирский листок объявлений» был в 2 раза дешевле. Отдельный номер «Т. Г. В.» в 1879 году стоил 20 копеек, годовая подписка без пересылки стоила 4 рубля да пересылка 60 копеек.

«Сибирский листок» содержал четыре отдела: первый – общекалендарные сведения; второй – отдел термометрических и барометрических наблюдений; третий – ярмарки и торжки; четвертый – местные цены. Кроме этого, в газете помещались объявления.

Представьте на минуту, что вам в руки случайно попала газета 10-летней давности, наверняка, она вызвала бы у вас интерес, ведь многое уже забылось.

В этом плане «Сибирский листок объявлений», которому больше 120 лет, как источник информации просто бесценен. Тем более, как писал уже в 1897 году тюменский издатель «Сибирской торговой газеты» А.А. Крылов «к сожалению, мы ни в Тобольске, ни здесь, ни даже в публичной библиотеке, не могли достать полного экземпляра этого «Листка»[226 - Сибирская торговая газета. 1897. №91.9 июля.]. Но мне повезло, современный издатель в поисках старой газеты был настойчивее и удачливее А. Крылова, в итоге эта небольшая стопка газет передо мной.

Раз уж удалось отыскать полный комплект «Сибирского листка объявлений», то сам бог велел использовать газету как источник информации, ведь материал на ее страницах – отражение, хотя, конечно, и не полное, жизни нашего города за один, 1879 год. Редакционные заметки, объявления официальные и частные, сведения о погоде и цены на основные товары, статьи корреспондентов и письма читателей помогут нам чуть больше узнать и понять жизнь наших предков.

Первый отдел в газете включал календарь на неделю и месяцеслов, т.е. православный календарь. Второй отдел – сведения о погоде в Тюмени.

В первом номере газеты отдел метеорологических наблюдений имел лишь редакционное объявление: «Материалов, более или менее серьезных, о состоянии погоды в разных местах Сибири редакция еще не имеет и покорнейше просит желающих принять на себя труд доставлять таковые, войдя с редакцией в соглашение о вознаграждении. Редакция надеется, что отдел термометрических и барометрических наблюдений, со временем примет серьезный характер». Была высказана необходимость в систематизации сведений о погоде и резонно полагалось, что «они сделаются насколько-нибудь ценны лишь тогда, когда соберутся материалы».








Уже со второго номера газеты отдел этот начал свою работу. Конечно, сегодня такие метеорологические наблюдения, с научной точки зрения, кажутся не очень серьезными и какими-то трогательно-наивными.

В том году в Тюмени «почти всю зиму погода была теплая и мягкая. С 9 ч. вечера в пятницу, 5 января, стало холоднее, и в субботу был мороз в 30 градусов[227 - В то время пользовались термометрической шкалой Реомюра. Один градус по шкале Реомюра равен 1,25 градуса по шкале Цельсия.], первый в зиму».

Чего стоят такие описания погоды в январе.

«7 – мороз во весь день до 34 градусов, лишь к вечеру сноснее. Воздух разрежен так, что захватывает дыхание. Ветру нет.

8 – мороз 30 градусов и сильный ветер.

9 и 10 – погода смягчилась. Морозу 18-20 градусов»[228 - Сибирский листок объявлений. 1879. № 2. 12 янв.].

«По начавшимся около крещения морозам можно было ожидать, что начинается суровая зима. Но в следующую же неделю термометр начал подниматься, стало теплее, хотя ветрено».

В феврале температура воздуха изменялась в широких пределах от -1 до -24 градусов. 3 числа «весь день ветер и снег. 4 ч. тож. 5 ч. к вечеру выяснило. 6 ч. до обеда туманно и валился куржак».

В шестом номере газеты от 9 февраля интересный метеорологический комментарий: «Выглядывая нынешней масленницей на улицу, невольно приходит на мысль различие теперешней зимы от прошлогодней. И правда, вспомнишь прошлогоднюю масленницу, – еще с первых дней снегу почти не было, а в последние – охочие люди катались по грязи; было тепло. Ныне же по некоторым улицам почти нет проезда по причине огромных сугробов, погода, хотя почти теплая, но ветреная»[229 - Сибирский листок объявлений. 1879. № 6. 9 февр.].

Весна началась со снегопадов: с 1 по 9 марта каждый день шел снег, при температуре от 1 до 12 градусов мороза. К концу месяца столбик термометра стал держаться выше нуля. С 26 марта температура составляла не ниже 5 градусов тепла, а 29 марта достигла 9 градусов.

Апрель был еще теплее. С 6 по 12 число максимальная температура воздуха достигала 13 градусов тепла, а в следующую неделю – с 13 по 18 число – температура поднималась до 20 градусов тепла, через день шли дожди. 28 апреля столбик термометра достиг отметки 24 градуса тепла.

Первые десять дней мая простояли теплые, без осадков, воздух прогревался до 22 градусов, но в середине месяца похолодало, и два дня шел снег. К концу месяца потеплело, хотя и часто шли дожди.

Лето началось с дождей, которые шли через день, погода стояла пасмурная и не очень теплая – 10-12 градусов. В июне, за редким исключением, очень часто шли дожди.

В июле только первая и последняя недели прошли без дождей. Максимальные температуры воздуха летом поднимались до отметки 24-25 градусов, в переводе 30-31 градус, да и то такая температура стояла только четыре дня за все лето.

Август оказался прохладнее июля, максимальная температура не превышала 18 градусов по шкале Реомюра, т.е. 22 градуса по шкале Цельсия.

Сентябрь – сухой и прохладный, за весь месяц прошел только один дождь.

В октябре – сухо, лишь 7 числа выпал первый снег, 21 числа выпал снег, и температура установилась ниже нуля. Ноябрь стоял снежный и холодный, к середине месяца морозы достигли 17-19 градусов. Резкие ноябрьские перепады температур: 21-го – минус 22 градуса, снег, а на следующий день плюс 3 градуса – сильно таяло.

Декабрь сохранил ноябрьские перепады температуры от минус 3 до минус 24 градусов.

Вот такой была погода в течение 1879 года в нашем городе, не очень-то она отличается от погоды современной – капризной и очень непредсказуемой.

Третий отдел в газете – «Ярмарки и торжки», позже отдел имел название «Торговые сведения» – был призван дать тюменцам представление о товарах и ценах на них на основных российских ярмарках (Нижегородской и Ирбитской), а также о положении дел на более мелких ярмарках и даже сельских торжках. Скорее всего, информация в этом отделе газеты была интересна людям торговым.

Статья московского корреспондента «Сибирского листка объявлений», по всей видимости, Н. Чукмалдина, давала читателю возможность составить представление о торговых оборотах Москвы того времени в сравнении с Тюменью.

«Идет Москвою вновь приезжий Тюменец и удивляется обширности дома г. Пороховщикова, что на Тверской улице. Ему замечают, что этот дом стоит дороже всех 2400 домов в Тюмени. В первый момент со стороны Тюменца выражается решительное недоверие, невозможность такого казуса. Ему доказывают цифрами. По оценке, все 2400 домов в Тюмени стоют 800 т. руб., а один дом Пороховщикова стоит 900 т. рублей. И это еще не самый большой и не самый ценный дом. Есть дома, как например на Неглинной Якунчикова, 2 миллиона, на Никольской Чижова и Третьякова по 13/4 миллиона рублей. Удивляющийся поражен и молча соглашается с цифрами. Его удивляют дальше. В Тюмени квадратная сажень земли, в среднем выводе, по цене равна около 25 коп.; а в Москве квадр. сажень равна 50 рублей!

В Тюмени весь гостиный двор продает в течении целого года товаров на 500 т. р., а здесь одна лавка какого-нибудь Титова или Митрофанова, равная по внешности с лавкою г. Абрамова, продает одного суконного товара на 1 ½ или 2 миллиона руб.».

Можно себе представить, как был поражен приведенными сравнениями тюменский обыватель, прочитав эту заметку.

В каждом номере газеты публиковались цены на основные продукты в Тюмени в 1879 году, отдел так и назывался «Местные цены»:

Рожь от 39 до 41 коп. за пуд;

Мука: ржаная от 43 до 45 коп., пшеничная – 52 до 65 коп. за пуд;

Крупы:

просовая:

Бийская от 55 до 65 коп.,

Курганская – 80-90 коп.,

гречневая – 60 до 65 коп. за пуд;

Соль от 65 до 72 коп. за пуд;

Сено от 7 до 8 коп. за пуд;

Мясо скотское (говядина) от 1 руб. до 1 руб. 70 коп. за пуд;

Масло:

скоромное (сливочное) от 9 руб. до 9 руб. 20 коп.,

конопляное 5 руб. до 5 руб. 20 коп.,

льняное 4 руб. 80 коп. до 5 руб. за пуд;

Сахар от 8 до 8 руб. 20 коп. за пуд;

Мед 6-6 руб. 50 коп.;

Изюм 4 руб. 20 коп.-4 руб. 40 коп.;

Рыба свежая:

стерлядь фунтовая 5 руб. за пуд;

стерлядь 2-3 фунтовая 7 руб. за пуд;

осетр 6 руб. за пуд;

нельма 5-6 руб. за пуд;

налим 2-2 руб. 20 коп. за пуд;

щука 2-2 руб. 20 коп. за пуд;

окунь 1 руб. 50 коп. до 2 руб. 50 коп. за пуд;

карась 1 руб. 50 коп. до 2 руб. 50 коп. за пуд;

Рыба соленая:

осетр 5 руб. за пуд;

муксун 2 руб. 80 коп. за пуд;

язь 2 руб. 50 коп. за пуд;

сырок 2 руб. 50 коп. за пуд;

Икра:

осетровая 14-16 руб. за пуд;

сырковая 6 руб. за пуд;

Брусника 1 руб. 50 коп. за пуд;

Табак:

Листовой малороссийский 5-5 руб. 50 коп.;

Свечи:

Солнечные 11 руб. 80 коп. за пуд;

Гостинные 10 руб. 80 коп. за пуд;

Экономические 9 руб. 20 коп. за пуд;

Шкурки:

Заячьи от 19 до 20 коп.,

Горностай 22 до 23 коп.,

Белка 13 коп.,

Колонок 50 до 60 коп.:

Росомаха 5 до 7 руб.;

Рысь 5 до 12 руб.;

Волк 3-4 руб.;

Хорек 35 до 40 коп. за штуку.

Пух гусиный: 32 руб. за пуд.

Цены на большинство товаров стабильные, если не сказать постоянные, исключение составляют мука и крупы с небольшими сезонными колебаниями. В 1879 году сложились высокие цены на соль, которые всегда были неравномерны: бывали случаи, что цена падала до 43 копеек за пуд, затем повышалась до 70 и выше.

В октябре в газете была опубликована корреспонденция, в которой сделана попытка объяснить колебания цен на соль в Тюмени с небольшим историческим экскурсом.

Из этой корреспонденции мы узнаем, что до 1859 года продажа соли по всей Тобольской губернии производилась преимущественно казной. В Тюмени и других городах губернии находились склады соли и магазины для оптовой и розничной торговли, но продажа ее была обставлена множеством разных формальностей. Достаточно сказать, что «крестьянину желавшему купить 5-10 ф. соли, в базарный день приходилось простаивать у розничной лавочки по нескольку часов, а крестьянам покупающим возами, для розничной продажи по деревням, терять целые дни на разные хождения»[230 - Сибирский листок объявлений. 1879. № 38. 21 сент.].

С 1859 года Низовец и Поклевский начали вывоз соли из Корякова (ныне Павлодар) частным образом, первый как торговец, второй как доставщик, имевший пароходы. В первое время запас соли Низовцом был сделан незначительный (около 5000 пуд.), но затем год от года увеличивался и через несколько лет достиг 100000 пудов. Потребители и их посредники – розничные торговцы, вначале, «как и ко всякой новинке, относившиеся подозрительно, скоро увидели выгоду иметь дело с частными лицами; торговля Низовца была поставлена настолько просто и хорошо, что сделалась популярна не только в Тобольской, но и в Пермской губернии...».

Казна скоро убедилась, что предприимчивость частных лиц берет преимущество в торговле солью и что от этого не только уменьшается, а увеличивается (сокращение штата и проч.) доход казны. Казенные магазины начали понемногу закрываться: сначала был закрыт магазин в Тюмени, а затем и в остальных городах губернии. Таким образом, дело по продаже соли перешло полностью в частные руки: примеру Низовца последовали и другие торговцы Тюмени и других городов.

Но в Тюмени продавалась и киргизская, так называемая ургачинская, соль (по химическому составу уступающая коряковской). Тем не менее эта соль выручала Тюмень в то время, когда коряковская не могла попасть в Тюмень, в основном из-за мелей на Иртыше выше Омска. Другая причина заключалась в «небрежном поверхностном отношении к своим обязанностям доставщиков этого важного продукта, в чем особенно отличается г. Тюфин, аккуратность отношения к делу которого не трудно наблюдать даже на Тюменской пристани, где от управляющего трудно добиться удовлетворительного по какому-либо делу ответа...».

Еще одна причина, по которой цены на соль в Тюмени приходили в движение, причем чаще в сторону повышения, заключалась в том, что Низовцу «приходилось вести довольно сильную борьбу с препятствиями по доставке купленной им соли: доставщики относились к нему с завистью и старались ставить всевозможные преграды, но не всегда, впрочем, оставаясь в выигрыше: составляли сговоры о повышении фрахта на соль (в одно время подняли цену до 18 к.), вывозили соль от своего имени в Тюмень и конкурировали, чтобы «отбить» Низовца и затем пожинать плоды». Но Низовец вел дело упорно и до конца.

Он был далек от идеи бескорыстия и, безусловно, преследовал личный интерес, но тем не менее «у Низовца было желание держать всегда равную, сравнительно невысокую цену на соль, рассчитывая проценты на капитал, но он не мог этого достигнуть, так как очень часто затраченный на соль капитал, благодаря выше приведенным причинам, таскался где-нибудь на Иртыше или Тоболе по году и больше, вследствие чего и приходилось волей-неволей «пользоваться случаем», т.е. когда представлялась возможность – продавать соль дороже».

В заключение соляной темы в корреспонденции делалось резюме. Для удовлетворения потребности населения Тобольской губернии «необходимо вывозить с Коряковского озера или Черноярской пристани ежегодно 400-450 тысяч пудов соли, из которых 150 000 для Тюмени и Тюменского округа. Между тем мы знаем, что в прошедшую навигацию не вывезено и половины этого количества (в Тюмень не привезено и 50000 пудов) и так случается очень часто, – случилось и нынче. Где же взять остальное количество, необходимое для продовольствия?! Вот тут-то и выручает Тюмень ургачинская соль!».

1879 год оказался неурожайным на кедровые орехи, цены на них также поднялись по сравнению с предыдущими годами. В корреспонденции о кедровых орехах, где основная тема экономическая, явно видна и некоторая социальная направленность.

«За Уралом щелкание кедровых орехов называют «Сибирский разговор». Такая острота отчасти не лишена смысла: за отсутствием тем литературных, политических и т.п. щелкание орехов заменяет нам не редко разговор, благодаря чему самый скучный (с первого раза) званый вечер проходит сносно (читатель, вероятно, догадывается, что мы имеем в виду вечера тех обывателей, у которых карточная игра пока не приняла права гражданства) и кедровые орехи являются благодеянием.

Но не об этом «благодеянии» кедровых орехов намерен я говорить в настоящей корреспонденции, а о том, кому они являются матерью и кому мачехой в отношении экономическом; т. е. тому-ли кто каждый орешек пропустит чрез свои мозолистые руки, или тому, кто попинывая ногой мешок с орехами, с важностью провозглашает: «эфтот надыть в Нижний, а эфтот Сибиряки съедят». Нынешний год – благодетельный год для торговцев орехами: не мало пришлось нажить им от трудов своих праведных! В Тюмени, куда некоторым торговцам стоили орехи с небольшим рубль, цена дошла до 3 руб. 50 коп. за пуд. Статья важная! Читателям по всей вероятности небезызвестно, что Бийский и Кузнецкий округа обладают богатым кедровым лесом, дающим в хороший урожайный год до 300000 пудов орехов, которые развозятся по всей Западной Сибири и проникают в Европейскую Россию до Москвы и Петербурга»[231 - Сибирский листок объявлений. 1879. № 41. 12 окт.].

В сентябрьском номере газеты сделана попытка прогноза цен на хлеб на предстоящую зиму 1879-1880 гг.

«В прежние годы невольно ставили жителям вопрос о ценах такие крупные потребители хлеба, как винокуренные заводы; но ныне для местных заводов запасено более полумиллиона пудов хлеба с Оби и Иртыша, т.е. такое количество, при котором едва ли встретится надобность в местном хлебе. Стало быть и с этой стороны можем быть спокойны нынче».

Несомненный интерес представляет информация о тюменских кожевенных заводах, находившихся исключительно в заречной части города и представлявших главную отрасль промышленности нашего города в то время. Сведения для газеты предоставлены «главным тюменским кожевенным заводчиком Ф.С. Колмогоровым»[232 - Сибирский листок объявлений. 1879. № 8. 23 фев.] по 57 заводам, но ниже приводятся данные только по самым крупным, с выработкой не менее 10000 кож в год.


+===================================
| №п/п | Заводы | Выработка кож в год |
+===================================
| 1. | Колмогорова Ф. С. | 100 000 |
+===================================
| 2. | Решетниковых девиц | 50 000 |
+===================================
| 3. | Решетникова И. Е. | 50 000 |
+===================================
| 4. | Кузнецова М. Б. | 30 000 |
+===================================
| 5. | Кучкова И. С. | 30 000 |
+===================================
| 6. | Новиковой Авд. Е. | 50 000 |
+===================================
| 7. | Кочневых братьев | 25000 |
+===================================
| 8. | Решетниковой А. С. | 20 000 |
+===================================
| 9. | Решетниковых братьев | 20 000 |
+===================================
| 10. | Гребенщикова А. Г. | 15 000 |
+===================================
| 11. | Васильева В. Е. | 10 000 |
+===================================
| 12. | Обласова И. А. | 10 000 |
+===================================
| 13. | Лаврентьевых | 10 000 |
+===================================
| 14. | Лазарева П. Г. | 10 000 |
+===================================
| 15. | Решетниковой А. И. | 10 000 | Пятнадцать самых крупных кожевенных заводов Тюмени вырабатывали до 440000 кож, в то время как на всех 57 заводах вырабатывалось яловых, конских, верблюжьих и бараньих кож до 500000 шт. в год на 3000000 рублей.

Население города составляло тогда около 20 тыс. человек, из них постоянно на кожевенных заводах было занято около 15 тыс. человек рабочих и платилось жалованья им по 15 рублей в месяц. Кроме того, имели отношение к кожевенной промышленности крестьяне окрестных деревень, «заготовляющие таловую кору, деготь, из Туринска – известь, в Тюмени ремесленники, именно: броденщики, сапожники, рукавичники. Заводы дают дело десяткам тысяч человек в окрестностях города и в городе».






Но промышленность города не ограничивалась, хотя и мощной, единственно кожевенной отраслью. В самом конце 1879 года, в декабре, в газете появляется объявление: «Медно-литейный завод Александра Артамоновича Котельникова, в Тюмени, по самым умеренным ценам принимает: отливку и отделку колоколов, переливку оных в различных размерах; медных кранов и аппаратов всех конструкций; машин для приготовления минеральных вод, огнегасительных пожарных машин и насосов разных конструкций; медных и железных кубов для перегонки жидкостей; прессы для маслобоен и мыловарен; вырезывания штампов; решетки для оград и балконов; парапеты, крыльца, сошники, топоры и другие кузнечные, слесарные и котельные работы, тарантасные и тележные оси с точкой и медными втулками.

Принимаются заказы следующих новых изделий: кастрюль, рукомойников, тазов, подсвечников, самоваров, чайников, а также и починка оных»[233 - Сибирский листок объявлений. 1879. № 52. 28 дек.].

Кроме старейших в городе фотографий Ф. Соколова и К. Высоцкого, открылась новая – фотографа К. Винокурова, о чем тюменцы узнали из апрельского номера газеты.

«Практиковавшийся у лучших художников в С.-Петербурге К. Винокуров открыл в г. Тюмени, по Царской улице, в доме Виноградовой фотографию, которая имея вновь усовершенствованные быстроработающие объективы Дальмейера и Фохтлендера, имеет возможность исполнять следующие работы: снятие визитных карт, кабинетных портретов, групп, портретов грудных до половины натуральной величины позирующегося, также принимает снятие пейзажей, внутренностей зданий, архитектур, увеличение с фотографических произведений, уменьшение с них до медальонов, копии с масляных картин (неиспорченных), гравюр, эстампов и портреты с умерших».

Портреты большой величины «могут быть исполняемы на фоне американском, способ произведения которого в Петербурге известен весьма немногим фотографам. Кроме сего принимаю заказы портретов карандашами или масляными красками с карточек, которые будут исполняемы вполне безукоризненно лучшими художниками в Петербурге.

Фотография открыта ежедневно с 10 ч. утра до 4-х ч. вечера, несмотря ни на какую погоду»[234 - Сибирский листок объявлений. 1879. № 16. 20 апр.].

Пожалуй, самый интересный раздел в газете – это объявления, официальные и частные, объявления Тюменской городской управы и редакционные заметки.

О чрезвычайном происшествии в Петербурге 2 апреля 1879 года тюменцы узнали уже 6 апреля из официального объявления в газете.

«Объявить жителям: телеграмма Министра Внутренних Дел 2 апреля: сегодня, 9 ч. утра во время утренней прогулки ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА, около здания Штаба Петербургского военного округа, шедший на встречу ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА неизвестный человек, подойдя близко к ГОСУДАРЮ, выстрелил в ЕГО ВЕЛИЧЕСТВО из револьвера несколько раз. Божьему промыслу угодно было сохранить для России невредимо Августейшего нашего ГОСУДАРЯ. Злодей задержан».

Нечасто, но встречаются в газете объявления Тюменской городской управы, извещающие тюменцев о принятых решениях городского самоуправления.

«По постановлению Санитарной Комиссии, Тюменская Городская Управа объявляет жителям г. Тюмени, что свалка назьма и других нечистот внутри города воспрещается, а для свалки тех нечистот назначаются следующие места:

а) около оврага ниже городских боен;

б) за Тюремным замком возле кирпичных сараев крестьянина Перемотина;

в) на берегу ключевского оврага за Большим Городищем;

г) по правую сторону городской выставки;

д) в заречной части около заимок купцов Решетниковых;

Означенные места будут отмечены столбами и обнесены загородками. Жители города, обязаны очистить от нечистот улицы против домов, тротуары, дворы, отхожие места и помойные ямы. Все нечистоты должны быть вывезены в указанные места к пятому числу Мая сего года; по истечении же сего срока, все нечистоты, которые окажутся неубранными, будут вывезены на счет виновных, с составлением об этом актов, для привлечения виновных к законной ответственности. Апреля 17 дня 1879 года»[235 - Сибирский листок объявлений. 1879. № 16. 20 апр.].

Объявление городской управы о распределении акциза на трактирные заведения Тюмени: «Тюменская Городская Управа, на основании ст. Положения о трактирных заведениях, объявляет для всеобщего сведения, что вследствие отказа содержателей в г. Тюмени трактирных и подобных им заведений, от расклада акциза в 9900 р., предназначенного, в собрании город. Думы, 19 июля 1879 г., к поступлению в городской доход в 1880 году, предназначенный акциз, на основании примечания к 21 и 28 ст. того же положения, распределен управою в следующей постепенности:

с 12 заведений по 400 руб. 4800 руб.

С 3 заведений по 395 руб. 1185 руб.

С 13 заведений по 210 руб. 2730 руб.

С 5 заведений по 200 руб. 1000 руб.

С 2 из них одно 93, а другое 92 р. – 185 руб.

35 заведений 9900 руб.

Ноября 16 дня 1879 г. Городской Голова Подаруев

Член Управы Катаев».

Из объявлений конкурсного управления можно узнать, что потомственный почетный гражданин тюменский 2-й гильдии купец Кондратий Кузьмич Шешуков, тот самый, что построил на свои средства здание для Тюменского уездного училища и женской прогимназии, признан несостоятельным должником. Газета сообщала, что 28 декабря 1879 года «будут производиться публичные торги с узаконенною чрез три дня переторжкою на продажу принадлежащего несостоятельному должнику Шешукову Варваринского золотоносного прииска, находящегося в Мариинском округе (Томской губ.)».

Из объявления управляющего Тюменской почтовой конторой Д. Навродского мы можем узнать о составе и численности ее служащих в 1879 году.

Объявляя «домовладельцам г. Тюмени, имею честь покорнейше просить тех из них, которые согласятся отдать свои дома под помещение Почтовой Конторы и служащих в ней лиц заявить о своем желании письменно или словесно мне, по возможности, в непродолжительном времени, для осмотра тех домов и для заключения о найме их предварительных условий.

При этом честь имею присовокупить, что помещение необходимо собственно для конторы и квартиры: для Почтмейстера, его помощника, Приемщика, двух сортировщиков, 15-ти почтальонов и сторожа, с соответствующими службами при тех квартирах...».

Объявления в газете о продаже музыкальных инструментов говорят о том, что рояли и фортепиано не были редкостью в тюменских домах, а объявления об уроках музыки – что музыкальные инструменты не были только предметами обстановки. Объявления такие:

«Продается фортепиано в доме К.Н. Высоцкого на Большом Городище».

«Ищут на прокат рояль или фортепиано. Об условиях просят сообщать в дом Сальникова, на Мучном базаре».

«Александра Ивановна Мусерская с 1-го сентября принимает на себя обучение детей и взрослых музыке. Желающие воспользоваться услугами г-жи Мусерской благоволят обращаться в квартиру ее, на Мучном базаре, в доме Сальникова».

«В квартире г. Мусерского, на мучном базаре, в доме Сальникова, продается фортепиано, мебель, аккордеон (большая ручная гармония) немецкого строя, в 2 регистра и ноты к нему, а также разная мелочь. Аккордеон и ноты уступаются за половину их стоимости – вместо 30 р. – за 15 руб. Тут же предлагается торговцам небольшой выбор лайковых перчаток одной из русских фабрик по небывало-дешевой цене, по 6 р. за дюжину...».

«В Ильинской улице, в доме Соловьева продается: рояль... 300 руб.»

«Продается рояль, осматривать можно его в квартире о. Иоанна Лепехина, против Успенской церкви».

Год 1879-й для Тюмени, можно не побояться высокопарной фразы, ознаменован открытием Тюменского реального училища. Объявление в газете, вышедшей 10 августа, для многих юных тюменцев стало отправной точкой в их жизни.

«Прошения об определении детей в Тюменское реальное училище могут быть подаваемы директору этого училища, квартира которого в доме купца Масловского. Директор училища И. Словцов».

Для подготовки детей в учебные заведения можно было обратиться к репетитору: «Дворянин Трифон Михайлович Мусерский, получивший образование в Вятской классической гимназии и имеющий свидетельство о своих педагогических занятиях в Тюмени, принимает на себя приготовление детей обоего пола во все низшие и средние учебные заведения. Об условиях можно узнать в квартире Мусерского, в доме Сальникова, на Мучном базаре».

Но в данном случае воспользоваться услугами репетитора Мусерского из-за некоторых «случайно сложившихся» обстоятельств, оказалось невозможно. Буквально в следующем номере газеты последовало объявление с извинениями.

«Вследствие некоторых обстоятельств, случайно сложившихся и вовсе от меня не зависящих, я не могу более принимать на себя приготовление детей в учебные заведения. А потому, извещая о том всех желавших обратиться ко мне с предложениями уроков, я счел долгом принести благодарность лицам, сделавшим уже подобные предложения, за оказанное доверие и извиниться пред ними в том, что лишен возможности исполнить их желания и быть посильно полезным в деле обучения детей. Смею надеяться, что лица эти не станут претендовать на меня за поступок, в котором я оказался без вины виноватым. Т. Мусерский». Наверняка, после такого извинения обиженных на репетитора не было.

Сегодня из рекламных объявлений мы часто слышим о широком выборе какого-либо товара, хотя на самом деле выбор этот может оказаться не столь широким. Объявление «Сибирского листка» «небольшой выбор дамской и детской обуви в доме Колесникова» выглядит каким-то очень честным и скромным.

Объявления о продаже транспорта и недвижимости были популярны ничуть не меньше, чем сейчас.

«Продается не новый дорожный тарантас, удобной и прочной работы, за 100 руб. Желающие купить могут видеть в доме г-жи Иконниковой по Царской улице».

«Продается угловое место с домом. В 1-м участке города Тюмени, по Ляминской улице, наискосок столяра Лошкомоева, дом №3».

Объявление для людей с достатком:

«Нуждающимся в выездке лошадей П.А. Гневашев предлагает свои услуги. Выезжает также молодых жеребят и диких с уросом лошадей; первых ставит на полный ход рыси, а последних делает совершенно скромными. Желающих просит обращаться к нему во всякое время в собственный дом».

Приказчичий клуб как одно из мест отдыха созывал горожан на маскарады «в ноябре: 11-го, 18-го и 21-го. В декабре: 6-го и 11-го числа. Посетители платят за вход по 30 коп. Члены клуба входят бесплатно во все маскарады, кроме 6-го декабря. В 6-е декабря платят все по 30 коп. Казначей Клуба В. Князев».

Приказчичий клуб проводил не только маскарады, при клубе работала библиотека, об этом можно узнать из следующего объявления: «В библиотеку Тюменского Приказчичьего Клуба нужен библиотекарь. Желающие занять эту должность благоволят заявлять Управлению Клуба не позднее 1-го декабря. Казначей В. Князев».

Газета привлекла внимание не только тех, кто был заинтересован в подаче объявлений, в редакцию стали приходить письма читателей, письма разные: сердитые и подбадривающие, простодушные и с иронией. Полемика редактора с читателями газеты позволяет судить о Константине Николаевиче Высоцком как о человеке высоких нравственных принципов, хотя, быть может, иногда и излишне требовательном.

В день выхода 1-го номера «Листка» редакцией было получено письмо бдительного читателя, в котором он попенял на встреченные в газете грамматические ошибки.

«Судя по первому №, в котором Вы как будто извиняетесь за пустоту, – можно ожидать многого. Уж если в пустом № столько верных сведений и материалов, даже для грамматики, то что же будет, когда разовьются таланты...».

Ответ редакции: «Редакция благодарит дружескую руку, которая хотя и не очень ласково, и порядком иронично, но видимо искренне и с участием приветствует наш первый шаг. Постараемся быть аккуратнее; корректор наш будет глядеть в оба»[236 - Сибирский листок объявлений. 1879. № 2. 12 янв.].

Некоторые письма, как, например, нижеприведенное, задевали Высоцкого, и тогда он мог быть резким[237 - Написание и пунктуация оригинала сохранены.].

«Г. Редактор Сибирского Листка объявлений, мы читавши в вашем листке и не нашли нечего интересного, что бы занимало читателей сибирским листком, а потому попросили бы вас забирать более для нас интересное сведение сколько есть в Тюмене Невест с каким Приданым и точьно также женихов; и какие невесты будут просватаны иза каких женихов; естли-бы Обратили наето внимание и начали печятать подобные сведение; то Наверно-бы более Кавалеры и Барышни пожелали выписывать Сибирский листок; естли Господин Редактор найдете в моем Обь Явление Какие Граматические ошибки то прошу Извинить Граматики Я неучил знаки ставил Произвольно да и кажется довольно, Неизвестный».

Если это шутка, то ответ на нее последовал щедринский: «Милые соотечественники! Когда таковы ваши шутки, «какова же ваша жестокость?!».

Если это правда, т.е. серьезный запрос, – это очень печально. Ужели только и дела на свете, что искание невест и женихов?

Если это ни то ни другое, а только скоморошеское времяпрепровождение, то это еще печальнее. Почему не употребить время, тратимое на такое времяпрепровождение, – на шитье сапогов, на посадку картофеля?

В последнем случае «Листок объявлений» пригодился бы для помещения почтенного и солидного объявления о явлении на свет нового продукта, увеличивающего благосостояние родины и человечества.

При исключительном же витании в мире необузданных фантазий, при времяпрепровождении, не создающем ни капли полезного, ни куска нового хлеба, – при таком направлении, не мудрено, от редакции местного листка будут требовать собирания сведений: «не лежит ли где что плохо; нет ли где кассы, в «которую можно безнаказанно запустить руку»; нельзя ли «как поискуснее обобрать ротозея-ближнего»; нет ли «способов сдирать с одного вола две шкуры».

Не дай Бог дожить до такого времени».

Уже через месяц после выхода первого номера газеты Высоцкий делает попытку проанализировать – стоило ли начинать в Тюмени выпуск газеты.

«Сибирский листок объявлений» имеет до сих пор только 53 подписчика. Объявлений чужих, или посторонних, помещено до сих пор только 4.

Зависит ли это от новизны дела, от того, что мало ознакомились с надобностью нового делового органа? Или свойство местных дел не нуждается в органе? Или требуется чего-то другого?

Постоянно мы слышим: «мало занимательного». Значит – нет литературного отдела.

Спору нет, желательно было бы поговорить не об одних экономических проявлениях, а и о других потребностях жизни; но не скроем, что принялись за дело, и при настоящей программе, без отвращения, – напротив с уважением к задаче серьезно послужить реальности, в самом узком, – по нашему, самом существенном смысле.

Время покажет – так ли это, и нужно ли было начинать»[238 - Сибирский листок объявлений. 1879. № 5. 2 февр.].

И осенью, видимо, время показало. 9 ноября появляется объявление: «В 1880 году «Сибирский листок Объявлений» не будет выходить и подписка на него не принимается», хотя еще в номере газеты за 19 октября сообщалось, что «продолжается подписка на «Сибирский листок Объявлений». Что-то произошло в период с 19 октября по 9 ноября, и К. Высоцкий принимает решение о прекращении издания газеты в 1880 году.

В последнем номере газеты от 28 декабря 1879 года небольшая заметка редакции:

«Редакциею получено от одного из подписчиков письмо, в котором он высказывает сожаление о прекращении издания «Сибирского Листка Объявлений» и заканчивает так: «Неужели редакция убедилась, что не надо было и начинать, что «самое свойство местных дел не нуждается в деловом органе?». Грустно, если так. Или само общество не успело привыкнуть к надобности делового органа и не сумело поддержать благое начинание? Если мы правы, то «да будет ему стыдно», скажем словами русских времен Святослава».

Мы очень благодарны за это письмо, но пускаться в подробности изложения причин прекращения находим неудобным и скажем только одно: «Листок» начат преждевременно».

Салтыков-Щедрин писал о принципе процветания газет: «Обилие сплетен приводит за собой обилие подписчика; обилие подписчика приносит обилие денег». Первого в газете Высоцкого не было и, как следствие, не было всего остального. Газета закрылась.

Прочитав годовую подшивку газеты «Сибирский листок объявлений», понимаешь, прав был Карел Чапек: «читать газеты столь же созерцательное занятие, как наблюдать закат солнца или течение реки».




НАД ВЕЧНЫМ ПОКОЕМ. ИЗ ИСТОРИИ ТЮМЕНСКИХ КЛАДБИЩ


Еще сто лет назад Н.М. Чукмалдин в своих воспоминаниях сетовал на короткую память тюменцев по отношению к бывшим городским головам Иконникову и Подаруеву: «мало развито у тюменских обывателей чувство памяти и благодарности».

Чукмалдин много путешествовал по миру и мог сравнить отношение к памяти предков в Европе и у нас. «Мне всегда казалось, – писал он, – в высшей степени ошибочным, что мы не делаем усилий запечатлеть в памяти подрастающих поколений имена людей, старавшихся о насаждении на их родине всего только полезного для народной жизни...

Не так чтут свои местные таланты жители Европы. Любой город строит памятники, музеи, школы в память выдающихся людей в том месте, где прошла их жизнь и деятельность; любая провинция гордится именем выдающегося деятеля, уроженца этой провинции, и спешит издавать его биографию, рассказы из его жизни и деятельности.

Ах, если бы Тюмень явила пример исключения и учредила бы ну хоть приходское училище, что ли, в память К.Н. Высоцкого»[239 - Чукмалдин Н.М. Письма из Москвы и Нижегородской ярмарки. Тюмень, 1898. С. 4.].

Нет, такого не случилось.

По словам классика русской литературы В. Солоухина, «человек – явление социальное, национальное, историческое, и как таковой он трехмерен. У него есть прошлое, настоящее и будущее. Без одного из этих слагаемых он не то что неполноценен, но его просто нет. Он есть как понятие физиологическое, жующее, пьющее, спящее, но его нет как понятия социального и национального...».

Помним ли мы свое прошлое? Помним ли тех, кто не жалел ни своих средств, ни сил для благополучия нашего города?

Помнят ли в Тюмени городского голову Аврама Проскурякова, одного из инициаторов заведения в 1843 году в городской больнице первого термометра? Или Александра Петровича Россошных, тюменского купца, открывшего и отправившего учиться в Петербургскую консерваторию Андрея Лабинского, певшего затем на сценах Мариинского и Большого театров с Шаляпиным и Неждановой? Или Михаила Калистратовича Петухова, получившего на Всемирной выставке в Брюсселе в 1907 году Большую золотую медаль за искусственные фруктовые воды?

С горечью надо признать – большинству тюменцев эти фамилии неизвестны.

Кто сегодня скажет, где похоронен Иван Петрович Войнов, построивший первый тюменский роддом? Где упокоились останки Андрея Ивановича Текутьева, построившего в Тюмени ремесленное училище, городскую больницу, в течение 25 лет содержавшего театр, организовавшего бесплатную Пушкинскую библиотеку?






Где находится могила Кондратия Кузьмича Шешукова, построившего на свои средства здание для женской прогимназии и уездного училища? Где лежит прах Прокопия Ивановича Подаруева, вложившего более 200000 рублей для постройки в Тюмени здания реального училища, одного из лучших в России? Где похоронен Иван Васильевич Иконников, создавший 150 лет назад украшение города – Загородный сад? Затерялись могилы художника Ивана Александровича Калганова, Василия Петровича Буркова, Николая Ивановича Давыдовского, почетного гражданина Тюмени, городского головы, врача Павла Ивановича Никольского.

Сегодня оказалось весьма проблематично найти могилу художника, краеведа Павла Афанасьевича Россомахина, умершего не так уж и давно – в 1956 году.

Долго пришлось рыться в метрических книгах, расспрашивать родственников коренных тюменцев, чтобы хоть частично восполнить пробелы нашей памяти. Конечно, этого очень мало, но с чего-то всегда надо начинать.

Удалось установить, что на Затюменском кладбище[240 - В настоящее время не сохранилось.] похоронены купец Иван Егорович Рыбин, его братья Илья и Михаил, первая акушерка, работавшая в первом родильном доме, Терновская, польский повстанец, фельдшер Иосиф Васильевич Карнацевич, тюменский I гильдии купец Г.Т. Молодых, уездный казначей Андрей Антонович Матусевич, бывший управляющий Западно-Сибирским пароходством Михаил Ефимович Дементьев, мой прадед – экипажных дел мастер Василий Ильич Калугин.

Согласно метрическим книгам Крестовоздвиженской церкви, место захоронения умерших в младенчестве сыновей Василия Ивановича Князева, братьев «Красного звонаря» – Затюменское кладбище, а значит, и «тюменский гений» Константин Николаевич Высоцкий был похоронен там же.






На Текутьевском кладбище похоронен один из братьев Рыбиных – Павел Егорович и вся его семья, основатель колокололитейного завода Петр Иванович Гилев, поляк-фельдшер Александр Иванович Малиновский, владелец завода валяной обуви Петр Константинович Воробейчиков, управляющий казенным винным складом Иван Степанович Соллогуб, купец 2-й гильдии Матвей Антонович Вяткин, личный почетный гражданин, начальник станции «Тюмень» Александр Гурьевич Палкин, бывший городской голова, купец Петр Иванович Матягин. Здесь же находятся могилы Дмитрия Епифановича и Анны Семеновны Машаровых – родителей Н.Д. Машарова, основателя и владельца чугунолитейного завода. На Текутьевском кладбище был похоронен еще до революции тюменский воинский начальник Владимир Яковлевич Куйбышев[241 - Могилу В.Я. Куйбышева удалось найти благодаря помощи Л.Н. Киселевой. Эпитафия на могильной плите памятника гласит: «Вечная память дорогому мужу и любимому отцу. Дети твои тебя не забудут и будут такими же честными тружениками, каким был ты. В этом твоя награда».], отец советского партийного деятеля Валериана Владимировича Куйбышева. Затерялась на кладбище могила одного из организаторов I съезда РСДРП в 1898 г. Виктора Алексеевича Вановского.

На Заречном кладбище похоронено большинство представителей когда-то гремевшей кожевенной отрасли, в том числе известные Решетниковы и Колмогоровы, Шуваловы и Котовщиковы, здесь же похоронены подданные Великобритании Вардропперы. Интересно, что когда в июле 1915 года умерла вдова Агнеса Вильгельмовна Вардроппер, несмотря на то, что она была лютеранского вероисповедания, «с пением Св. Боже...» была провожена на Заречное кладбище священниками Иоанном Страховым и дьяконом Макарием Огибениным»[242 - ГАТО. Ф. И-254. Оп. 1. Д. 137. Л. 118 об.].






Сразу надо сделать оговорку, подавляющее большинство перечисленных захоронений известны лишь теоретически, точнее, по документам, конкретное местонахождение могил неизвестно ни автору, ни большинству родственников умерших.

Было бы несправедливо считать забвение и вандализм явлениями, присущими только тюменцам, это явления всероссийского масштаба, его можно даже назвать нашей национальной чертой, начало которой было положено не в советский период, хотя именно с этого времени началось массовое разрушение старого мира. И сто, и двести лет назад наши предки так же непочтительно относились к отеческим гробам, как позже и над их могилами надругались их потомки.

Свидетельством этого может стать цитата из романа «Отцы и дети» Тургенева: «Как почти все наши кладбища, оно являет вид печальный: окружающие его канавы давно заросли; серые деревянные кресты поникли и гниют под своими когда-то крашенными крышами; каменные плиты все сдвинуты, словно кто их подталкивает снизу; два-три ощипанных деревца едва дают скудную тень; овцы безвозбранно бродят по могилам...».

К началу XX века в Тюмени было четыре городских кладбища, причем одно из них уже закрытое для захоронений, и одно монастырское[243 - Были в Тюмени еще четыре холерных кладбища. По окончании эпидемии были закрыты. Находились они «близ Космаковской рощи, за Тюремным замком и два в Затюменской части». Точное местоположение этих кладбищ неизвестно.].

1) Заречное кладбище, приписанное к Вознесенской церкви, на своей территории имело и кладбищенскую церковь;

2) Затюменское кладбище, приписанное к Крестовоздвиженской церкви;

3) Старое городское, или Всесвятское, кладбище. Приписанное к городским церквям Архангельской, Благовещенской, Знаменской, Спасской, Успенской, Ильинской, оно имело на своей территории Всесвятскую кладбищенскую церковь. Сегодня на территории бывшего городского кладбища размещается часть корпусов 3-й городской больницы, новый корпус инфекционной больницы, роддом №24, частные жилые дома по обе стороны ул. Комсомольской на отрезке от ул. Свердлова до ул. Немцова;

4) Текутьевское кладбище, открытое в 1885 году, после закрытия Всесвятского;

5) Монастырское кладбище, находившееся на территории Троицкого монастыря. Из документов Государственного архива Тюменской области известно, что на нем были похоронены начальница Тюменской женской прогимназии М.Р. Клерикова, владелец лесопильного завода И.А. Новоселов, потомственный почетный гражданин Д.В. Назаров, врач, статский советник А. Гасилов.








За советский период три из пяти старых кладбищ были стерты с лица земли, два – стараниями людей. Это Всесвятское кладбище и Затюменское кладбище. Находившееся на берегу Туры Монастырское кладбище постепенно обрушилось и вместе с могилами ушло в реку.

В этой главе главным образом рассматривается история только двух тюменских кладбищ, Всесвятского и Текутьевского. Текутьевское было открыто после закрытия Всесвятского в 1884 году и явилось как бы преемником старого городского кладбища, почти 200 лет на этих кладбищах находили свой последний приют тюменцы.

Всесвятское кладбище – одно из старейших в Тюмени, точная дата его открытия пока не установлена, но известно, что в 70-х годах XVIII века оно уже существовало. Скорее всего, кладбище было открыто после указа Святейшего Синода 1771 года, запретившего погребение мертвых тел при церквях в черте города.

Документы, хранящиеся в фондах Государственного архива Тюменской области, свидетельствуют, что Всесвятская церковь, «состоящая за городом сим на учрежденном кладбище для отпевания умерших во имя всех святых... По благословенной же покойного преосвященного Варлаама архиепископа Тобольского 1779 года октября 12 дня грамоте та церковь построена по прошению города Тюмени граждан с обязательством их как сперва украсить оную святыню образами с иконостасом, сосудами, иною церковною утварью удовольствовать так и впредь всякими церковными потребностями снабдевать...».

Всесвятская церковь, вероятнее всего, была построена в начале 80-х годов XVIII века и вряд ли позже, потому что к весне 1806 года она уже успела обветшать «крышею и прочим...».

По результатам осмотра кладбищенской церкви ремесленный голова Дмитрий Телнов составил смету на ее ремонт на сумму 47 руб. 60 коп. Хоть и невелики деньги, но и таких в городской казне не нашлось. Гласные Думы решили собрать необходимые средства с городских жителей – прихожан церквей, к чьим приходам было приписано Всесвятское кладбище.








Убедить прихожан Соборной, Архангельской, Спасской, Знаменской, Успенской и Ильинской церквей пожертвовать деньги на ремонт кладбищенской церкви не удалось.

Вновь сбор денег начали в 1808 году после жалобы тюменского протоиерея Созонта Куртукова, писавшего в городскую Думу: «Состоящая за городом на учрежденном кладбище деревянная церковь во имя всех святых обветшала крышею, и при том на оной кресты с главами и крыльцо и ограда развалились, да и сторожа при оной церкви не имеется».

Попытка городских властей собрать деньги не только с городских обывателей, но и с крестьян Богандинской и Переваловской волостей вызвала у последних не только недовольство, но и открытое сопротивление. Дело дошло до суда. Действия тюменских властей были признаны незаконными.

Но у этой истории была и положительная сторона – городская полиция обратила внимание на состояние тюменских кладбищ. Для их освидетельствования был назначен прапорщик Политов.

На основании его донесения городничий сообщал городской Думе, что «на здешних кладбищах в зимнее время похороненные весьма мелко закопаны, от чего могут быть испарения и вредный воздух. На Заречном тюменском... по наружности мертвых тел не оказалось, а при том от неисправности при тех кладбищах входящие ворота при всех попадали... а сверх с упомянутых кладбищ усмотрено в недалеком расстоянии от оных закопанных немалое количество мертвых тел, а какой они религии были люди неизвестно»[244 - ГАТО. Ф. И.-2. Оп. 1. Д. 1085. Л. 3.].

Городской Думе предлагалось принять меры, «дабы кладбища все исправить загородью и воротами, дабы скот и звери не могли ходить и вредить погребенных; к тому же отрядить от Думы члена с рабочими людьми кости человеческие закопать... велеть землю на могилы больше набросать, дабы хотя по поверхности прикрыть».

Но, видимо, городские власти так и не навели на кладбищах порядок, потому что в 1811 г. городничий опять обратился в Думу: «Как за рекой Турой кладбище разгорожено и со всех сторон открыто, так что по могилам здесь свиньи и собаки бегают, могут тела разрывать, от чего сохрани Бог, может последовать вред»[245 - Там же.].






И. Завалишин, описывая Тюмень 60-х годов XIX века, был поражен состоянием старого городского кладбища и признавался, что «вправе был ожидать, что тюменское градское общество заботится об месте успокоения присных сердцу, ибо нельзя же почитать умершего человека тушей павшей скотины, которую спешат зарыть в яму, да и баста! Однако я нашел тюменское кладбище (и заметьте, что тут лежит вся местная аристократия) в страшно неряшеском виде! Даже только одна половина ограды сносная (впрочем, деревянная), а другая половина обвалилась, и что всего гаже – памятники обворовывают. Да! Буквально обворовывают, мне показывал это сам Иван Васильевич[246 - Иван Васильевич Иконников.]. На его фамильном кладбище, многократно уже обкраденном, теперь все украшения на железных заклепах! А место поэтическое, в роще близ Туры. Как бы таким богачам не оградить своего кладбища крепкой каменной стеной с воротами, не иметь хорошего караула, не разбить на кладбище дорожек, не насадить пахучих кустов, не обложить дерном могилы и не поделать скамеек для отдыха? Повторяю: кладбища должны быть общественными садами, местом духовного общения живых с отшедшими, должны возбуждать успокоительные мысли... а то развалины, навоз, святотатственные поломы и похищения с памятников!».

В 1884 году Комитет общественного здравия нашел, что городское кладбище в г. Тюмени окружено с трех сторон обывательскими кварталами, на кладбище мест для могил недостаточно, и «по сему признавая погребение умерших на городском кладбище безусловно вредным, 19 сентября 1884 г. сделал распоряжение о воспрещении предавания земле тел усопших, на находящемся в Покровском приходе городском кладбище»[247 - ГАТО. Ф.И.-2. Оп. 1. Д.503. Л. 66 об.].

Запретив дальнейшее погребение усопших на Всесвятском кладбище, Тюменский комитет общественного здравия просил Думу выделить место для устройства нового кладбища.

Тобольское епархиальное управление возражений по закрытию старого кладбища в г. Тюмени не имело, но поставило условие, чтобы «место под новое кладбище на основании указа Св. Правительствующего Синода от 9 апреля 1756 г. было отведено высокое и сухого грунта».

Свободной городской земли под кладбище у города не нашлось, поэтому городская управа предложила государственным крестьянам Тюменского округа Богандинской волости Букинского сельского общества уступить под кладбище земли, граничащие с городскими.

По приговору Букинского сельского схода 5 мая 1885 г. тюменскому городскому обществу было выделено под кладбище десять десятин земли «...за арендную плату по три рубля за каждую десятину в год, деньги же должны получить за десять лет вперед, то есть, по триста рублей, по заключении контракта во все продолжение время до закрытия кладбища.






Местность эта, которую они отдают в аренду под тюменское городское кладбище, лежит по правую сторону Сибирского тракта от межи земли купца Текутьева, с тем, чтобы на кладбище этом общественников их, то есть жителей деревни Букиной умерших, класть безвозмездно...»[248 - ГАТО. Ф.И.-2. Оп. 1. Д.503. Л. 66 об.].

3 июля 1885 года прибывшие на место предполагаемого кладбища член управы Молодкин, городской секретарь Соловьев и исполняющий должность архитектора Цинке вместе со старостой Букинского сельского общества Вороновым и выборщиками этого общества измерили участок. Земли оказалось восемь десятин. Не имея другого выбора, городская Дума согласилась на аренду восьми десятин.

Постановлением городской Думы от 16 июля 1885 года новое кладбище, позже названное Текутьевским, было открыто. Закрываемое Всесвятское кладбище не приносило дохода, хотя деньги на его содержание нужны были немалые. Фактически кладбище оказалось бесхозным.

Духовная консистория требовала от городской управы наведения на нем порядка, городская управа, не имея средств для этого, настаивала на передаче его в ведение духовного ведомства.

Свидетельством того, что закрытое кладбище было обузой и для города, и для духовного ведомства, является переписка между ними.


В ТЮМЕНСКУЮ ГОРОДСКУЮ УПРАВУ ОТ ПРИЧТА И СТАРОСТЫ ГРАДО-ТЮМЕНСКОЙ ИЛЬИНСКОЙ ЦЕРКВИ ОТ 5 СЕНТЯБРЯ 1900 Г.

«На старом городском кладбище Всесвятской кладбищенской церкви, приписанном к Ильинской за последнее время было несколько покушений на ограбление церкви и были даже сняты с временно устроенной деревянной колокольни четыре небольшие колокола; кроме этого хищники разрушают памятники, похищают украшения с них, железные оградки, чугунные плиты и даже кирпичи от могил и разламывают кругом кладбища деревянные заборы, почему оказывается необходимым иметь там двух сторожей, так как одному находящемуся там сторожу нет возможности быть бессменно на карауле, да одному и опасно быть там, вследствие отдаленности кладбища от жилых строений.






А так как кладбищенская церковь бездоходная и не может на свой счет содержать караульного на принадлежащем городу и упраздненном кладбище, поэтому причт и староста Градо-Тюменской Ильинской церкви покорнейше просим Тюменскую городскую Управу назначить на кладбище второго сторожа с определением ему месячного жалованья до семи рублей».


ИЗ ТОБОЛЬСКОЙ ДУХОВНОЙ КОНСИСТОРИИ В ГОРОДСКУЮ УПРАВУ ОТ 25 ИЮЛЯ 1901 ГОДА

«Указом Святейшего Синода от 27 июня сего года за №94403 по делу об устройстве и управлении городскими кладбищами в Тюмени, предписано епархиальному начальству войти в сношение с местным городским управлением об изъятии из его владения и передаче в заведывание духовного начальства всех городских кладбищ г. Тюмени».


_Постановление_городской_управы_

«Вышеизложенное предложение Тобольской духовной консистории представить на благоусмотрение городской Думы, доложив ей при том, что городская Управа со своей стороны полагала бы городские кладбища предоставить всецело в распоряжение духовного начальства...».


ПОСТАНОВЛЕНИЕ ГОРОДСКОЙ ДУМЫ ОТ 6 НОЯБРЯ 1901 ГОДА

«Принадлежащие городу кладбища, поименованные в докладе городской Управы, передать в ведение духовного ведомства в будущем 1902 году, в том виде, в каком они есть в настоящее время, но без отчуждения земли возврата, израсходованных на новое кладбище 235 рублей 19 копеек не требовать...








Поставить духовному ведомству условием, чтобы оно в течение 1902 и 1903 годов предоставило бедным людям места для могил бесплатно, а в будущее время когда будет установлена какая-либо плата за места, с бедных людей взымалась бы таковая по их средствам, возможно меньшая, а в случае неимения средств давались бы места бесплатно и тогда»...


ПИСЬМО В ТЮМЕНСКУЮ ГОРОДСКУЮ УПРАВУ ИЗ ТОБОЛЬСКОЙ ДУХОВНОЙ КОНСИСТОРИИ ОТ 8 ЯНВАРЯ 1902 ГОДА

«При обозрении Его Преосвященством, епископом Тобольским и Сибирским Антонием градо-Тюменских кладбищ во время поездки с 20 по 29 сентября 1901 года, замечено, что старое закрытое кладбище, находящееся ныне в черте городского населения в Ильинском приходе, с небольшою каменною церковью – обнесено ветхим дощатым деревянным забором, во многих местах погнившим, покосившимся и поломанным, так что чрез него удобен доступ на кладбище; оно все заполнено могилами, расположенными без всякого порядка, так что и проход между ними затруднителен; очень многие могилы осыпались, сравнялись с землей или даже образовали ямины; очень многие надгробные памятники от времени весьма обветшали, разрушились или частию разломаны и расхищены человеческими руками, так как по полицейским сведениям это кладбище служит в теплое время местом ночлега для, так называемых «золоторотцев», для их сборищ и для укрывания краденых вещей, поэтому более ценные памятники расхищены систематически; так как это кладбище уже закрыто и более на нем покойников не хоронят, то доходности оно никакой не дает, а между тем требуется усиленный ремонт его ограды и усиленная охрана от дальнейшего наглого расхищения надгробных памятников, а также поддержание существующих памятников со стороны родственников почивших и благотворителей в сколько-нибудь приличном виде, поэтому следует предпринять капитальный ремонт кладбищенской ограды, меры к усиленной охране кладбища от дальнейшего расхищения надгробных на нем памятников и для поддержания кладбища в приличном сколько-нибудь виде».


ПИСЬМО ПРИЧТА И СТАРОСТЫ ИЛЬИНСКОЙ ЦЕРКВИ ОТ 25 АПРЕЛЯ 1905 ГОДА В ТЮМЕНСКУЮ ГОРОДСКУЮ УПРАВУ

«В 20 число сего апреля от неизвестной причины произошел пожар на старом городском закрытом кладбище, погорели некоторые кресты и надгробные памятники. Пожарною командою, прибывшею на кладбище, разобрано и разбросано несколько звен старой ограды с восточной стороны, которая сделалась открытой для скота, который каждый день наполняет кладбище, повреждая надгробные памятники и кресты. Сторож кладбища Андрей Туровинин предъявлял об этом городской Управе, то ему ответили, что все городские кладбища находятся теперь в ведении духовного ведомства.






Ввиду чего причт и староста Пророко-Ильинской церкви, в районе которой находится старое кладбище, считают своим долгом доложить городской Управе, что тюменской кладбищенской комиссией, утвержденною Его Преосвященством в 1902 году, в духовное ведомство приняты только три кладбища: новое городское, Затюменское и Заречное, а старое закрытое кладбище, как не приносящее никакого дохода и ограда его уже ветхая и во многих местах частию расхищаемая ворами, осталось в ведении городского общества. Протоиерей Д. Космаков».

На послание Тобольской духовной консистории в Тюменскую городскую Думу от 17 марта 1907 года, на очередную просьбу отремонтировать ограду закрытого кладбища Дума ответила: «согласно отношения Тобольской духовной консистории от 25 июля 1901 года за №99840, основанного на указе Св. Синода от 27 июня 1901 года... означенные принадлежащие городу тюменские кладбища переданы в ведение духовного ведомства».


В ТЮМЕНСКУЮ ГОРОДСКУЮ УПРАВУ ОТ ПРИЧТА И СТАРОСТЫ ИЛЬИНСКОЙ ЦЕРКВИ ОТ 25 ЯНВАРЯ 1908 ГОДА

«В Ильинском приходе существует 2 кладбища: новое, находящееся за полотном железной дороги около Тобольско-Ялуторовского тракта и старое при Всехсвятской церкви – последнее в 1884 г. как заполненное могилами закрыто для общественного пользования и в настоящее время погребение на нем допускается в особо исключительных случаях...[249 - Последнее, известное автору по документам, захоронение на Всесвятском кладбище, закрытом в 1884 г., было сделано 10 декабря 1908 года, тогда была похоронена некая Битюкова Мария Григорьевна 80 лет.].

Кладбище это было огорожено заплотом, но последний в настоящее время стал ветхим и при том расхищается и разрушается (вероятно) живущими вблизи жителями «слободок». Хищению и разрушению подвергается не только ограда кладбища, но и надгробные памятники и оградки могил. Правда, подобное печальное явление наблюдалось и в прежние годы, но в незначительной степени; ныне же оно приняло такие большие размеры, что в настоящее время можно считать более половины расхищенных заплотов. Виновники этого расхищения оставались долгое до сего времени в неизвестности и только ныне 21 или 22 января околоточным надзирателем г. Смолиным было в одном из домов вблизи кладбища найдено несколько похищенных плах от ограды, часть которых была обращена уже в дрова, при чем был задержан и виновный, который согласно протокола был арестован. Виновный (единственный из многих доселе остающихся неизвестными) понесет несомненно заслуженную кару, но будущее кладбища от этого не улучшится...






Разрушение и хищение ограды и надгробных памятников и вообще неблагоустройство этого кладбища обращало на себя внимание и местной полиции, и епархиального Преосвященного, и, наконец, начальника губернии, коим в 1904 году было предложено городской управе привести это кладбище в надлежащий вид; об этом же ходатайствовало пред городской управой и духовное начальство. Со стороны городской управы по этому вопросу последовал отказ, мотивированный тем, что все кладбища г. Тюмени в 1902 году переданы в ведение духовного начальства, которое и может содержать их в должном виде на средства, получаемые от платы за могилы.

Относительно приведенной мотивировки к отказу нужно заметить следующее:

1) В Тюмени существует 4 кладбища, из коих одно – старое при Всехсвятской церкви закрыто (для погребения жителей), а на остальных 3-х (Затюменском, Заречном и новом) производится погребение, при чем взимается установленная плата за могилы, на каковую и содержатся сторожа и могильщики и эти кладбища не требуют от городового Управления никаких пособий.

2) Старое кладбище при Всехсвятской церкви, как уже было сказано, закрыто для погребения и потому не имеет дохода от могил, на который бы могло поддерживаться в благоустроенном виде. Церковных доходов от совершения богослужений в кладбищенской церкви (только по воскресеньям и праздничным дням) бывает недостаточно даже на покрытие необходимых расходов по церкви (отопление, содержание трапезника, вино, просфоры и необходимый ремонт); о расходах же на поддержание самого кладбища, следовательно, не может быть и речи.

3) Кладбищенской комиссией в г. Тюмени, учрежденной Епархиальным начальством по заведыванию переданными городовым управлением кладбищами, старое кладбище не было принято, как разрушенное и не приносящее дохода, на который бы можно было его содержать в приличном виде, – о чем городской Управе и было сообщено причтом отношением от 25 апреля 1905 года.

4) На основании ст. 5 Городового Положения, 701 ст. Уст. Врачебн. Т. XIII изд. 1892 г. обязанность огораживать и окапывать опустевшие (закрытые) кладбища, среди населенных мест находящиеся, лежит «на владельце земли, отведенной под кладбище», каковым владельцем должно быть признано городовое управление. По смыслу закона кладбище составляет предмет общественного, но не гражданского права; а по ст. 717 того же Устава запрещается обращать прежнее кладбище под пашню или другим каким бы то ни было образом истреблять оставшиеся на оном могилы.

Ввиду всего вышеизложенного и принимая во внимание, что старое кладбище в настоящее время находится в самом жалком виде (ограда расхищается, надгробные памятники уничтожаются), что средств у кладбищенской церкви на приведение его в должный вид и поддержание в таковом в будущем не имеется, – грешно пред Богом и преступно, ибо здесь покоится прах предков многих даже из доселе здравствующих жителей Тюмени и – что чувство уважения к праху предков и ближних закреплено для православных христиан священным обычаем на протяжении многих веков существования церкви».

В конце, подводя итог такому длинному и аргументированному посланию, причт Пророко-Ильинской церкви просил городскую управу:

«1) Принять старое кладбище по-прежнему в ведение города;

2) Устроить новую ограду вокруг всего кладбища с употреблением на это годного материала от старой;

3) Для охранения на будущее время ограды и надгробных памятников от расхищения и разрушения – установить надзор на кладбище чрез караульных под их ответственность».

После передачи кладбищ в духовное ведомство положение их кардинально не улучшилось. Газета «Ермак», которую трудно заподозрить в симпатии к городским властям, поместила следующую заметку о Затюменском кладбище.

«Много раз уже указывалось на недосмотр и небрежное наблюдение на затюменском кладбище. Порядки отнюдь не изменились, а стали еще хуже. По кладбищу разгуливают лошади, топчут могилы и никому до этого нет дела. Когда заведывание кладбищами лежало на обязанности городского управления, подобных безобразий не наблюдалось. Давно бы пора обратить внимание духовному ведомству на состояние кладбищ и употреблять поступаемый налог за могилы на благоустройство кладбищ, а не на другие потребности».

Оригинальное решение многолетней проблемы ограждения старого Всесвятского кладбища предложил 4 апреля 1908 г. Тюменской городской управе гласный городской Думы тюменский мещанин Алексей Петрович Ретин: место, примыкающее с северной стороны кладбища разбить на участки и раздать желающим в аренду для постройки новых жилых помещений. Таким образом, кладбище оказывалось загороженным без всяких затрат со стороны управления.

Городская Дума поддержала предложение гласного Ретина: «...при отдаче в аренду примыкающей к кладбищу местности поставить арендаторам обязательное устройство на их счет прочных заборов, которые и послужат для кладбища оградою.

Тогда Ильинскому причту останется наблюдение только за церковью и находящимися на кладбище надгробными памятниками; принять же обратно сказанное кладбище в ведение города было бы нарушением Указа Св. Синода от 27 июня 1901 года за №24403...».

Так появились дома с участками на четной стороне теперешней ул. Осипенко на отрезке от ул. Свердлова до места слияния улиц Осипенко и Комсомольской. Позже, уже в послевоенное время, улица Тобольская, ныне Комсомольская, прошла прямо... по кладбищу[250 - На карте г. Тюмени 1937 года Всесвятское кладбище уже обозначено как парковая зона.].

К 1913 году Текутьевское кладбище оказалось заполненным, и в Тюменскую городскую управу последовало обращение благочинного Градо-Тюменских церквей священника Михаила Зверева. Он просил расширить Текутьевское кладбище, предложив управе арендовать для этого дополнительный участок земли у букинских крестьян.

Управа порекомендовала благочинному самому договориться об аренде земли, мотивируя это тем, что кладбища находятся в ведении духовного ведомства.

Во взаимных претензиях прошло два года.

В сентябре 1915 года истекал очередной десятилетний срок договора аренды земли под кладбище.

Благочинный вновь попросил городскую управу «заключить договор с Букинским обществом о сдаче земель, занятых Текутьевским кладбищем, на дальнейший срок и озаботиться увеличением названного кладбища путем принудительной прирезки», а если арендный договор перезаключить не удастся, то «отвести участок земли для нового кладбища в районе ближайшем к Текутьевскому кладбищу».

Как развивались события дальше, остается только догадываться, документов более позднего времени выявить не удалось. Скорее всего, городская управа договариваться с букинским обществом о расширении Текутьевского кладбища не захотела, и дело «спустили на тормозах», а тут и революция подоспела. Ситуация кардинально упростилась. У крестьян деревни Букино спрашивать вообще не стали, земли стали народными, и, видимо, поэтому Текутьевское кладбище пережило свое второе рождение: прирезай земли сколько хочешь. Хоронить здесь закончили в начале 60-х годов XX в., когда город вовсю стал расширяться от улицы Мельникайте в сторону района КПД и Текутьевское кладбище оказалось в центре города. Место это хорошо знакомо тюменцам, но мало кто знает, почему оно так называется.






Бытует две версии происхождения его названия. Первая – кладбище названо по имени своего основателя городского головы Текутьева. Вторая – на этом кладбище похоронен Текутьев, один из самых известных людей Тюмени начала XX века. Но ни та, ни другая версии не нашли своего документального подтверждения.

Текутьевское кладбище было основано в 1885 году, когда А.И. Текутьев к городской власти никакого отношения еще не имел и не мог быть его основателем.

Что касается второй версии, то она также не выдерживает никакой критики. А.И. Текутьев умер в 1916 году и был похоронен в склепе при Спасской церкви. Кладбище еще при жизни Андрея Ивановича называлось Текутьевским, и не просто в устной речи, но даже в документах.

На самом деле свое название Текутьевское кладбище получило благодаря своему местоположению. Дело в том, что под кладбище было отведено место, соседствующее с участком земли, принадлежащим Текутьеву и находящейся на этом участке его мельницей. Кладбище сначала называлось «новое», затем в архивных документах начала XX века оно стало упоминаться как «кладбище, возле мельницы Текутьева». Согласитесь, что это очень длинное название. Позже в документах оно фигурирует как «так называемое Текутьевское кладбище», и, наконец, его стали называть коротко и ясно: «Текутьевское кладбище».

Это в начале XX века любому тюменцу было ясно и понятно, что кладбище находится недалеко от заимки Текутьева, потому так и называется, но со временем не стало ни Текутьева, ни его мельницы[251 - Мельница Текутьева находилась на территории теперешней сетевязальной фабрики, и ее кирпичный корпус до пожара в 1960-х годах занимали производственные помещения фабрики.], а название так и осталось.

К 400-летию Тюмени часть Текутьевского кладбища (несколько десятков метров), прилегающую к улице Республики, превратили в парковую зону, и это не противоречит закону, принятому Государственной Думой в 1996 году. Строительство же зданий и сооружений на территории кладбищ запрещается тем же законом. Но на территории 3-й городской больницы, устроенной на месте бывшего Всесвятского кладбища, уже построен новый корпус инфекционной больницы, строится многоэтажный жилой дом, заказчиком которого выступает та же инфекционная больница...

«Хотите здесь жить – звоните...» – призывает объявление, висящее на фасаде строящегося дома. Правильнее было бы написать: «Хотите жить на кладбище – звоните...».

Мой давний знакомый В. Каширин рассказал как-то два случая, касающихся старого Всесвятского кладбища.






Однажды, а дело было в 60-х годах, когда сам он был еще мальчишкой и жил в районе ул. Осипенко, произошел случай, запомнившийся ему на всю жизнь. Он с товарищами стал свидетелем того, как при проведении земляных работ по ул. Комсомольской ковш экскаватора, копавшего яму, вместе с землей извлек хорошо сохранившийся, еще долбленый гроб. Экскаваторщик, очевидно, был человек несуеверный, открыл свою находку, и взору замерших мальчишек предстал человеческий скелет с длинными, по всей видимости, женскими волосами. Вытряхнув содержимое на землю, экскаваторщик подобрал два выпавших золотых колечка и как ни в чем не бывало продолжил работу.

Другой случай произошел гораздо позже, уже в 80-е годы. Во дворе одного из коммунальных домов по ул. Комсомольской жильцы наткнулись на территории своего двора на кирпичную кладку склепа. Проломив кладку сверху, увидели, что образовалось отверстие, и, не раздумывая долго, стали использовать склеп как помойную яму.

Летом прошлого года мне удалось поговорить с пожилой женщиной, хозяйкой одного из домов на ул. Комсомольской, и вот что она рассказала.

Приехали они семьей в Тюмень в 1948 году, а в следующем, 49-м, начали строить свой дом на отведенном им месте. Их дом был построен одним из первых в этом районе. На мой вопрос, знали ли они, что здесь территория старого кладбища, она сказала: «Позже узнали, когда стали на своем огороде находить кости и черепа даже на небольшой глубине».

Несколько лет назад, – рассказывала моя собеседница, – строители копали траншею под водопровод вдоль ул. Комсомольской и недалеко от ее дома, почти напротив ворот, наткнулись на кирпичную кладку склепа. Сломав верхнюю его часть и проложив трубы, все это закопали. После долгой паузы она сказала: «Тут все построено на костях». И продолжила: «А судьбы у большинства жителей домов, построенных на территории старого кладбища, не сложились. Очень трудные судьбы, страшные смерти».

Является ли виной всему отрицательная энергетика кладбища, определенно сказать трудно, но моя собеседница уверена, что именно кладбище оказало свое влияние.

Расценив мои расспросы по-своему, эта усталая пожилая женщина напоследок нашей беседы с надеждой спросила: «А может быть, нас, наконец, снесут?».

Не хочется, чтобы люди, которые будут жить в новом доме по ул. Комсомольской, задавали когда-нибудь такие же вопросы.

На тюменских кладбищах лежит прах многих поколений тюменцев – известных и не очень, богатых и бедных, скупых и щедрых, – все они были нашими земляками. Пусть же, наконец, их прах обретет покой.

Именно о людях давно ушедших поколений написал теплые слова С. Аксаков: «Вы не великие герои, не громкие личности, в тишине и безвестности прошли вы свое земное поприще и давно, очень давно его оставили, но вы были люди, и ваша внешняя и внутренняя жизнь так же исполнена поэзии, так же любопытна и поучительна для нас, как мы и наша жизнь в свою очередь будем любопытны и поучительны для наших потомков. Вы были такие же действующие лица великого всемирного зрелища, с незапамятных времен представляемого человечеством, так же добросовестно разыгрывали свои роли и так же стоите воспоминания. Могучею силою письма и печати познакомлено теперь с вами ваше потомство. Оно встретило вас с сочувствием и признало в вас братьев, когда и как бы вы ни жили, в каком бы вы платье не ходили. Да не оскорбится же никогда память ваша никаким пристрастным судом, никаким легкомысленным словом!»[252 - Аксаков С. Собрание сочинений. Т. 1. М., 1955. С. 279.].




КРЕСТЬЯНСКИЙ СЫН ВАСИЛИЙ ЖЕРНАКОВ


Харбинская газета «Заря» 7 февраля 1936 года вышла с некрологом: «В Дайрене 4 февраля скончался Василий Лаврович Жернаков, известный в Харбине домовладелец и общественный деятель, а в прошлом – одна из крупнейших фигур торгово-промышленного и общественного мира Западной Сибири».

До эмиграции в Китай в 1919 г. Василий Лаврович Жернаков был тюменским 1-й гильдии купцом, потомственным почетным гражданином, имел паровую раструсную мельницу, вел оптовую торговлю хлебом, имел свое пароходство, был соучредителем чугунолитейного завода Машарова... Одним словом, один из богатейших людей Тюмени начала XX века.

Начал же свой путь «в люди» вятский шестнадцатилетний крестьянский паренек в 1881 году, когда в поисках лучшей доли приехал к старшему брату Алексею в Тюмень. Нужда заставила братьев оставить село Паздеры Шарканской волости Сарапульского уезда Вятской губернии и искать работу в городе.

Реформа 1861 года внесла существенные изменения в жизнь крестьян на селе. Однако в Вятской и ряде других уральских губерний положение крестьян на первых порах даже ухудшилось. Если в 1858 г. надел земли на мужскую душу составлял 3,2 десятины земли, то в 1878 г. – лишь 2,5.

Необходимость заработать деньги для помощи бедствующей семье, а также желание стать самостоятельным и независимым, заставили Василия бросить учебу в Сарапульском уездном училище. Так он оказался в Тюмени. Знание грамоты помогло Василию Лавровичу устроиться на работу. Трудно было шестнадцатилетнему пареньку в незнакомом городе, даже одежда поначалу была с плеча старшего брата Алексея.

В Государственном архиве Тюменской области есть уникальный по своей ценности фонд, состоящий из 89 писем (1881-1896 гг.), принадлежавших семейству Жернаковых. Осенью 2001 г. коллекция писем удивительным образом пополнилась семейными фотографиями Жернаковых начала XX в.






Дело в том, что в Тюмень из США приехала внучка Василия Лавровича Ольга Борисовна Йокояма, профессор Калифорнийского университета. Побывав в Государственном архиве Тюменской области, Ольга Борисовна убедилась, что ее деда знают и помнят в Тюмени, была этим тронута и сочла нужным передать на хранение в архив несколько семейных фотографий Жернаковых. Во многом это и заслуга заведующей отделом информации ГАТО Елены Ивановны Долгушиной, принимавшей внучку тюменского купца.

Письма из фонда Жернакова, часто простодушные, порой наивно-трогательные, показывают не только положение крестьян в пореформенное время, их заботы, беды и радости, но, хотя и косвенно, дают представление о жизни Василия Лавровича Жернакова в этот период, являются документальной семейной хроникой.

_Из_письма_Лавра_Андреевича_Жернакова_сыну_Алексею_в_Тюмень._5_июня_1881_г._

«Село Паздеры.

Любезный сын Алексей Лаврович! Письмо Ваше получил и деньги 25 р. Благодарю Вас. Из письма вашего видно, что Вася приехал в Тюмень. Я думаю чтобы он тебе не помешал. О котором вы думаете деле с ним много не говорите...

Алешенька, денег нам нужно, лесничий у нас был и говорит кроме вас не отдам никому луга. Денег нужно на луга 70 рублей к 25-му июню. У нас нового вообще ничего нет. Ваня живет дома. У Чугуракова дела плохи.

Мы посеяли ярового хлеба шесть десятин. Цена на хлеб в Сарапуле и Воткинске на ржаной 95 к. за пуд, овес 50 к...

Пишите, к кому Вася поступил или нет. Семейство наше все живы и здоровы и желают Вам быть здоровым. Сестрица ваша Таничка заочно целует вас и желает вам всего хорошего. Ваш отец Лавр Андреев Жернаков.

Любезный братец Алексей Лаврович. Я живу дома второй месяц, должности нет. Нигде не оказывается. По получению етого письма пишите поскоря. С первой почтой.

Ваш любящий брат Иван Жернаков. Кланяюсь вам братцам любящий вас Михаил Жернаков»[253 - ГАТО. Ф. И-134. Оп. 1. Д. 1. Л. 5.].








_Из_письма_Лавра_Андреевича_Жернакова_сыну_Василию_в_Тюмень._12_ноября_1881_г._

«Любезный сын Василий Лаврович, здравствуйте!

Писем давно не получали, что за причина. Посылай денег поскорее, обещался послать осенью. Каково живешь и где зимуешь, окопировка на тебе была от брата Алексея, следовательно ты куда тратишь деньги.

На содержание дешевле против нашего, если ты получаешь по 20 р. в мес...

Ване ищите место. Остаемся живы и здоровы. Кланяемся Вам низко. Лавр и Елизавета Жерноковы.

Р.S. Шуба у тебя продана или пошлешь нам»[254 - ГАТО. Ф. И-134. Оп. 1. Д. 1. Л. 11.].

_Из_письма_Лавра_Андреевича_Жернакова_сыну_Василию_в_Тюмень._14_ноября_1881_г._

«Любезный сын, Василий Лаврович, здравствуйте!

Письмо ваше получили, из письма видно, что перешел другому хозяину.

...Вы знаете в прошедшем посеву было мало, ярового вовсе не было...

Дедушко со старухой плохи. Мать гостит в Шаркане. Остаемся живы здоровы.

Пишите первой почтой ответ. Лавр Жерноков»[255 - Там же. Л. 12].

_Из_письма_Лавра_Андреевича_Жернакова_сыну_Василию_в_Тюмень._11_декабря_1881 г._

«Любезный сын Василий Лаврович.

Первым долгом сего письма посылаю тебе заочно родительское благословение и с любовью низкий поклон и желаем тебе от Бога доброго здоровья и в делах Ваших скорого и счастливого успеха, письмо Ваше мы получили от 8 ноября, по письму видно, что Вы выехали из Семипалатинска в Барнаул и будете в Томске.

Васинька, мы живем все небогато, знаем, что за нами была недоимка Тюнину за порожние бочки, луга утвердили за мной на три года, залога до окончания строка 50 руб., а удельные десятины взятые за 65 десятин тоже. Министр уделов пишет строго, чтобы по 1 января были взносы внесены все сполна сто один р. 60 коп...

Кроме того, у нас случилось несчастье, было у нас два овина аржаного один из них украли, всего осталось ржи 10 в. 30 пудов, да пшеницы 50 пудов, сена много, а муки хватит только 1 марта. Лошадь одна есть за 67 руб., коровы две. Бабушка у нас живет, Таничка учится хорошо и Ганя также дожидает от кресного хороший подарок лисью шубу и шляпку и дожидает с Вами повидаться с кресным и братом.

Васинька, пошлите, пожалуйста, нельзя ли к 1 числу послать руб. 50 крайняя нужда. Кланяются Вам все родные и знакомые. От сего письма остаемся живы и здоровы. Ваш отец Лавр Жерноков»[256 - Там же. Л. 14.].

_Из_письма_Ивана_Лавровича_Жернакова_брату_Василию_в_Тюмень._15_января_1882 г._

«Село Паздеры. 1882 года 15 генваря

Любезный братец Василий Лаврович

Письмо Ваше получили, из письма Вашего я видел что вы обещались послать денег к Рождеству. Тятинька был в ожидании денег. Но не мог дождаться, решился продать последнюю кобылицу 130 руб. паздеринскому сидельцу Василию Алексеевичу.

Деньги нам были нужны к Новому году выкупать бочки. Лошади у нас сейчас нет. Доставку вина взяли по контракту на год по старой цене. Я от Чубракова отошел в мае месяце, и ничего не получил окроме сюртука, брюк и сапогов.

Дела у Чубракова плохи. В лавке у них торгует мальчишка Мишка который был при вас и сама ...дра Феодоровна.

Пишите мне обо всем, чего хорошего в Тюмени; есть или нет у вас должности по торговой части. Я все-таки думаю ехать к Вам в Тюмень, потому что у нас здесь должностей хороших нет. Я сейчас живу дома и привыкаю писать.

Василий Лаврович.

Тятинька все-таки дожидает от вас руб. 50. Шлите пожалуйста деньги крайно нужны на лошадь, без лошади жить нам нельзя ни каким образом, к масленице нужно непременно купить хотя руб. в 50. Хлеб мы покупаем, потому что было посеяно ржи мало, а яровой весь пропал на поле.

Тятинька вотку не пиёт с Нового (года). В Паздерах нового вообще (ничего) нет.

Новости. Учительницы у нас две обе сарапульски. Главную зовут Анна Степановна, помощница Анна Матвеевна. Таня учится во втором классе хорошо.

Мамочка в аннтересном положении и не совсем здорова, приказала кланяться, чтоб вы послали на платье материал или хорошую шаль потому, что вы уже давно обещались купить, но всё еще не купили.

Дедонько и бабушка очень плохи. Остальное семейство все живы и здоровы, чего и вам желают ваша крестница Таничка и баушка, все кланяются. И я остаюсь жив и здоров Слава богу чего и вам желаю.

Я 15 января был именинник. Ваш брат Иван Жернаков.

Любезный братец Василий Лаврович.

Тятинька думает меня послать вместе с братом Ванею в Тюмень весной по вскрытии воды. Дома заниматься нечем, сейчас привыкаю писать.

Затем остаюсь жив здоров, чего и вам желаю, ваш брат Михаил Жернаков...»[257 - ГАТО. Ф. И-134. Оп. 1.Д. 1. Л. 18.].

_Из_письма_Лавра_Андреевича_Жернакова_сыну_Василию_в_Тюмень._16_февраля_1882 г._

«Село Паздеры. 16 февраля.

Любезный сын Василий Лаврович.

Письмо от Вас получили и деньги 25 руб., за которые благодарю вас. Деньги получили 14 февраля...

Живем небогато, лошади нет, хлеб покупаем по 80 коп. за пуд ржаную муку, овес от 45 до 50 копеек. От доставки пользы мало, даже на домашние расходы не хватает.

Ваня живет дома. У нас домашней скотины, например, корова одна, две телки, четыре овечки и пять ягненков...

Дедушко с бабушкой плохи, лошадь они продали, теперь держат одну корову.

По получению письма напиши нам, сколько получаешь жалованья в месяц. Не будет ли возможность послать денег к Пасхе. Сколько-нибудь. Потому что нужно купить для посеву семян пшеницы, овса и разных других сортов семян.

Остаемся все живы и здоровы, чего и Вам желаем.

Васинка пиши писма почаше нам с матери приятно почитать писма ваши. Ваш отец Лавр Жерноков. Елизавета Жернокова[258 - Собственноручная приписка Л.А. Жернакова.].

Напиши нам об Алексее, думат или нет жениться. ...Мамаша велела читать молитву каждый день хотя один раз.

Молитва Исусу Христу.

Да вохвалим Господа Исуса Христа Момота светлый бессмертный да спаси наш мир от великого несчастья, Боже нескончаемый, яви нам милосердие твое ради крови сына твоего на кресте претерпев Господи кровь твоя оправданием нашим...

Молитва Богородице.

О, госпожа Царица Владычица, избавь нас от наглой смерти, даруй нам прежде конца покаяние, помилуй нас. Аминь.

Молитва, чтобы избавиться от гордыни.

Отрекаюся сатана всеми гордынями твоими сочетаюся тебе Христе. Аминь.

Любезный братец Василий Лаврович.

Я живу дома эту в Сарапуле за приемкою вина. Жду весны ехать к Вам в Тюмень служить. Остаюсь жив, здоров Иван Жернаков»[259 - ГАТО. Ф. И-134. Оп. 1. Д. 1. Л. 3.].

_Из_письма_Ивана_Лавровича_Жернакова_брату_Алексею_в_Тюмень._4_марта_1882_г._

«...Любезный братец Алексей Лаврович

Первым долгом проздравляю Вас с сестрицей и вашей крестницей Аннушкой.

Тятинька от Василия Лавровича получил денег 25 руб. и 14 февраля из письма его видать, что служит на хорошей должности и получает порядочное жалование.

Алексей Лаврович, напиши мне письмо отдельно, обо всем тюменском житье. Чем вы занимаетесь или торгуете. Предвидятся или нет должности к весне по торговой части. Я думаю к Вам в Тюмень, весной или летом.

Потому жить дома не приходится, живем небогато, лошади нет, хлеб покупаем, от доставки вина Тюнина пользы мало, даже на домашние расходы не хватает, господи помилуй.






Я езжу в Сарапул за приемкою вина, получаю из конторы Тюнина деньги и рощитываю вощиков сполна.

В Паздерах новостей вообще никаких нет. В Боткинском заводе и Сарапуле: сено дорого, небольшой воз от 4 руб. до 5 руб. Овес на 45 коп., ржаная мука от 80 к. до 85 коп., яровая пшеница от 1 р. до 1р. 10 коп. за пуд.

Маминька не совсем еще здорова, кухарки нет уже более трех месяцев. Стряпать приходится и корову доить самой. Воду носим мы с Миней.

Дедушко и бабушки плохи

Тятинька, Миша, Ганя, Таня и ваша крестница Аннушка все здоровы и я остаюсь жив и здоров и Вам желаю доброго здоровья и всякого благополучия в делах Ваших.

Любящий Вас и покорный брат Ваш Иван Жернаков»[260 - ГАТО. Ф. и-134. Оп. 1. Д. 1. Л. 20.].

_Из_письма_Лавра_Андреевича_Жернакова_сыну_Василию_в_Тюмень._13_августа_1882 г._

«Любезный сын Василий Лаврович.

Первым долгом сего письма посылаю тебе мое родительское благословение и с любовью низкий поклон. Вы писали, что нездоровы и с Вами случаются припадки, очень жалею тебя Вася, когда же начали случаться припадки, ведь с Вами раньше этого не случалось, чему мы очень сожалеем и я постараюсь хорошенько выспросить об этом у наших докторов, но ты Вася, даже подумать не можешь, какая над нами случилась беда, от которой мы лишились даже чуть не всех средств к жизни. На третий день Ильина дня был очень сильный град, которым выбило у нас решительно весь хлеб и огурцы.

Даже не для чего в поле ходить, только разве за тем, чтобы погоревать, да приняться за новый посев хлеба. У нас было посеяно ржи 4 дес., пшеницы тоже 4 десятины, гречухи 1 дес. и овса 1 дес., а всего 10 десятин, а теперь для пропитания приходится хлеб покупать с базару, а уж для посева вовсе негде взять.

Пожалуйста, Васинька, сжалься над нами, пришли на посев денег, хотя рублей 50. А если мы не посеем ныне хлеба, то сам должен знать, что должны голодать в будущий год. И уже мы хочем последнюю лошадь продать, но если продадим ее, то как же мы будем жить без лошади-то, ведь нужно на чем-нибудь работать.

Пожалуйста, Вася, не оставь нас...»[261 - Там же. Л. 7.].

_Из_письма_Лавра_Андреевича_Жернакова_сыну_Василию_в_Тюмень._2_сентября_1882_г._

«Любимый сын Василий Лаврович.

Первым долгом сего письма посылаю тебе заочное родительское благословение и с любовью низкий поклон и желаю тебе от Бога доброго здоровья и всего лучшего.

Ты, Вася, писал, когда поехал в Семипалатинск, что тебе дадут 400 руб., а теперь пишешь, что только получаешь 250 руб., за чем не сказываешь, убавляешь, ты не забывай родителей, тебе Бог пошлет, ты писал, что купил шубу, на что тебе две шубы, ведь ты одну завел в Тюмени...

Новости. Дом мы продали Чернышову за 400 руб., деньги же получили не все, еще осталось дополучить 150 руб...

...Васинька, пожалуйста, деньги без дела не трать и пошли сколько-нибудь, а также мех на шубу, у меня шубы нет. Будь здоров, живи хорошенько и пиши нам чаще, не сердись, что мы тебе долго не писали...»[262 - ГАТО. Ф. И-134. Оп. 1. Д. 1. Л. 21.].

_Из_письма_Ивана_Лавровича_Жернакова_брату_Василию_в_Тюмень._2_декабря_1882_г._

«Любезный братец Василий Лаврович!

Первым долгом честь имею поздравить Вас с высокоторжественным Праздником Рождества Христова и наступающим Новым Годом...

Василий Лаврович, я получил от братца Алексея Лавровича письмо, что Вы будете в феврале на ярмарке в Ирбите.

Василий Лаврович, прошу Вас, пожалуйста, приискать мне должность, я приеду в Ирбит в феврале, числа 15-го непременно...

Извините меня в том, что я Вам не писал долго писем, писать я торопился потому, что писал мерзлыми руками. Я сейчас в Воткинск приехал с сеном, продал три воза по 3 руб. за воз, за доставку сена отдал по 70 коп. за воз.

Братьям я написал письма, Алексею Лавровичу и Михаилу Лавровичу.

Василий Лаврович, прошу Вас из милости послать хотя руб. 15. Пожалуйста, потому что дома взять негде, сами знаете как живем дома.

Остаюся жив и здоров, чего и Вам желаю. Ваш брат Иван Лаврович Жернаков»[263 - Там же. Л. 25.].

_Из_письма_Ивана_Лавровича_Жернакова_брату_Василию_в_армию._3_мая_1886_г._

«Любезный братец Василий Лаврович. Первым долгом спешу Вам засвидетельствовать глубочайшее и нижайшее почтение. Письмо ваше получили, и я читал его и желел Вас, что вы привыкаете ружейным приемам во фрунтовой службе.

Просимые Вами гармонью сапоги, на днях пошлем. В Паздерах все благополучно, нового ничего нет. Торговля в лавке плохая...

Василий Лаврович, жалко, жалко, очень даже жалко Вас, что вы служите в солдатах. Не думали, что вы будете солдат...






Девчонки поминают тебя часто, особенно Наташа. Остаются все живы и здоровы, чего и вам желают. За тем прощайте, Иван Жернаков»[264 - ГАТО. Ф. И-134. Оп. 1. Д. 1. Л. 41.].

_Из_письма_Ивана_Лавровича_Жернакова_брату_Василию_в_армию._1_января_1888_г._

«Любезный братец Василий Лаврович. Посланое Вами письмо, от 25 декабря, получили... Затем поздравляем Вас с прошечими празниками Рождеством Христовым и Новым годом, также и получением чина унтер-офицера и желаем еще получить вышие чины.

Василий Лаврович, из письма Вашего видно, что Вы просите совета от родных насчет службы, служить или нет, это дело Ваше. Родители заставить Вас против воли Вашей не могут, но впрочем все-таки просят: нельзя ли прослужить год третий, 1888-й, потому что, если Вы выйдите в наступающем 1888-м году из службы домой, то придется служить мне, надежды никакой нет, кроме Вас, да дальнего жеребья. Ныне на дальние жеребья надежда плохая, потому что много браковки из не льготных, так что в нынешнем 1887 году наборе новобранцев дальних жеребьев не хватило, взяли двух человек льготы 2-го разряда. У нас в Паздерах призывалось 6 чел. Из них взяли 5-х...

Семейство наше тятинька, маминька, Алексей Лавров., Раиса Дав., Баб. Татьяна Григорьевна, Параско. Васильевна, Таня, Ганя, Коля, Вера, Петя, все живы и здоровы, также и желают Вам быть здоровым.

От сего письма остаюсь жив здоров брат Ваш Иван Жернаков...»[265 - Там же. Л. 43.].

_Из_письма_Лавра_Андреевича_Жернакова_из_Сарапула_сыну_Василию._28_июля_1888_г._

«Любезный сын Василий Лаврович! Письмо твое от 13 сего июля получил, за которое благодарю... Посылаю тебе денег 10 р... Ваня лежит в Сарапуле, болеет горячкой. 26 июля мы с матерью в Сарапуле, Алеша уехал в Н... завод к Бедалеву для покупки товара в лавку в кредит от Бедалева. Тюнин нам помогает. Пароход работает, я на нем. Подробности напишу после. Урожай яровых хлебов ныне плохой.

Держать экзамен благословляю и сдать его, да поможет тебе Бог! Товарищи твои оба из Ташкента возвратились домой.

Мука ржаная здесь 50 коп., овес 50 коп. Ржаного хлеба у нас нажато 15 овинов, пшеница ровная, луга плохи – сено будет дорого. Греча хороша. За орехи деньги посланы своевременно. Огурцы 1 т. рублей. Почем огурцы в Екатеринбурге за 1 т. штук – напиши...






Пожалуйста, письма немедленно напиши. Все здоровы, кроме Вани. Лошадей у нас теперь 10 шт. вскоре пошлю денег еще. Ганя теперь в лавках винной и бакалейной – парень деловой. Шлю родительское благословение, любящий тебя родитель Лавр Жернаков»[266 - ГАТО. Ф. И-134. Оп. 1. Д. 1. Л. 45.].

_Из_письма_Татьяны_Лавровны_Жернаковой_брату_Василию._28_октября_1888_г._

«Милый мой брат Вася!!!!!

Каково твое здоровье, я слава Богу здорова, чего и тебе желаю...

Мы уже получили табеля. Табель мой. Закон Божий 4. Французский 3. Прилежание 5. Русский 3. География 3. Арифметика 4. Поведение 5. Внимание 5. Чистописание 4. Рисование 4. Средняя успешность 3.4 десятых.

Учиться во втором классе очень трудно: например нам задают из французского, перевод, читать, глагол, статью переводить. Да еще из русского зададут переложение писать, а грамматику наизусть выучить, да из географии зададут целое государство выучить и рисовать наизусть карту, вот тут и учи как знаешь: учишь, учишь, да и надоест.

Из закона у меня было два: он меня спросил стретение рассказать, но я не сумела начать, он меня спросил тропарь, я ему сказала, но он мне поставил два, на другой раз спросил, поставил 4 и вывел в табель 4.

Из русского за устный ответ все двойки, а из диктовки три и четыре.

Всего труднее из русского и арифметики, географии и французского... у нас 23 октября была лотерея и танцевальный вечер. Было 2000 билетов и за каждый билет по 20 коп. Я взяла три билета, но мне ничего не досталось.

Разыгрывали корову, ковер, который стоит 200 руб., одеяло, вышитое шерстями, два самовара, один – серебряный, другой медный, чайный сервиз, лампы, вазы с цветами, вазы с вареньем, вышитые полотенца, подчасники, вышитые туфли, коврики под лампы, диванная подушка, спичечницы разного рода, детские платья, подстаканники, поддонники и очень много других вещей...

Лотерея была с одиннадцати часов до четырех часов по полудни, а потом с шести часов до одиннадцати вечера и все время танцевали и играла музыка. Время провели очень весело, приходили реалисты из реального училища, и мы все время с ними.

Я протанцевала три вальса, четыре польки мазурки, пять простых полек и три кадрили.

Бал кончился, мы пришли домой и стали ужинать, легла спать в первом часу. Утром проспала, но хорошо, что не учились, был молебен и мы молились за царя.

Адрес пиши прямо в гимназию, ученице II класса Жернаковой.

...Прощай, остаюсь в ожидании писем. Твоя сестра, любящая тебя Татьяна Жернакова»[267 - ГАТО. Ф. И-134. Оп. 1. д. 1. Л. 47.].

_Из_письма_Гавриила_Лавровича_Жернакова_брату_Василию._25_августа_1889_г._

«Любезный братец Василий Лаврович! Во-первых строках моего письма прошу засвидетельствовать мое глубочающее почтение.

Уведомляю вас что я живу дома. Торгуем оба с братом Ваней в винной лавке С.Г. Тюнина и своей бакалейной лавке, но большей частью Ваня ходит на пароходе «Верочке», а Алексей Лаврович ходит на арендованном пароходе, который может быть вам известный.

Арендован от Любимова И.И. на всю навигацию за 800 руб. сереб.

За аренду уже уплочено в мае месяце, 300 руб. по окончании навигации. Этот пароход 12 сил, длиной 7 сажен, шириной 5 аршин, винтовый, жжет дров сосновых 2 сажени.

Грузу верх выдал 8000 пуд. Уходит в сутки около 100 верст. Он не очень давно ходил в Нижний с товаром, из Нижнего ушел в Пермь.

Дела идут, слава Богу, порядочно. У нас дом перестраивают, из одноэтажного делают двух этажный, за работу 325 руб. сер.

Тятинька читяс находится на стройке, винко понемножку выпивает. Цена хлеба ржаная мука 80 коп. за пуд., пшеничная 90 коп, овес 45 коп. Урожай средний, огурцы тоже дешевы и пятноваты.

Маминька недавно ездила в Верхотурье к Симеону Праведному по обещанию.

Остаемся все живы и здоровы, кланяются вам, прощайте, Василий Лаврович вы пишите письмо на мое имя. Любящий вас, навсегда твой брат Гавриил Жернаков»[268 - ГАТО. Ф. И-134. Оп. 1. Д. 1. Л. 51.].

_Из_письма_Елизаветы_Жернаковой_сыну_Василию._23_июля_1891_г._

«Любезный сынок. Первым долгом от души желаю быть здоровым и в делах твоих скорого и благополучного успеха, затем спрошу тебя, ты писал, что купил ... и смолы, как продал, была ли польза или нет, да нельзя ли мне прислать сколько-нибудь, хоть 25 рублей на добрые дела, когда я хворала, то дала обещание съездить в Казань помолиться.

Пароход сейчас работает плохо, в Перми недоработал 11 дней, изломался, и такой работы теперь мало...

Ты писал, что в Сибири много хороших местов, так нельзя ли пристроить племянника Андрея Никитьевича...

Твоя мать Жернакова»[269 - Там же. Л. 64.].

_Из_письма_Татьяны_Лавровны_Жернаковой_брату_Василию._3_февраля_1892_г._

«Дорогой брат Вася, здравствуй! Давно уже думала тебе написать кое-что, да ведь собраться-то писать для меня, почти то же, что тебе жениться... Ты пишешь дяде Михаилу (я теперь гощу с Рождества в Шаркане, завтра еду домой), что будешь получать 1000 руб. и при этом уже жить отдельным домом, вот тут-то тебе мы и придумали с тетичкой задать вопрос... Будь добр, устрой как-нибудь, постарайся, возьми меня к себе, ведь ты мне крестный, и должен, обязан, клялся ты в этом, заботиться обо мне.

Ну так вот, и устрой как-нибудь, это тебе стоить будет недорого, я тебе там помогать буду в хозяйстве, тебе ведь я сознаю, что самому некогда следить, потому что у тебя, как ты пишешь, должность хлопотливая и ответственность вся лежит на тебе, так что уже ты следишь за хозяйским, а за своим оно думать некогда, на прислугу же в нынешние времена очень плохая надежда, так что может быть при мне расходов то будет поменьше, да и со мной то должно быть веселее, с кем же можно быть близким, как не со своими родными, чужие то хотя и хороши, да недолго, а свои то может быть и похуже, да все-таки свои.

Кроме того, я же теперь стала постарше, ума то прибавилось, да и постаралась развить себя нравственно и умственно, я уже не та, что была, взгляд на жизнь стал правильным, посерьезнее, я теперь не могу даже вспомнить какая я была...






До свидания, желаю тебе всего лучшего, а главное, выбрать добрую и милую подругу жизни, а меня пригласи на свадьбу. Остаюсь любящая тебя сестра твоя Таня»[270 - ГАТО. Ф. И-134. Оп. 1.Д. 1. Л. 70.].

_Из_письма_Гавриила_Лавровича_Жернакова_брату_Василию_в_Тюмень._3_февраля_1892_г._

«Любезный братец Василий Лаврович!

Извини меня, что я тебя не проздравил с Рождеством, Новым годом, я еще не привык к этой церемонии, а мне кажется лучше написать запросто, чем следовать заведенной формальности других.

Вот нашел свободные минуты, начал писать, теперь спрошу тебя, как твое здоровье, и как ты поживаешь? А я чувствую себя в хорошем расположении духа, а также кажется и все остальные живем в добром здоровье и благополучии, чего и тебе желаю.

Иван Лаврович с Таней ездил на масленую кататься в Сарапул, а я оставался дома, торговал в лавках винной и бакалейной, а кататься не пришлось. У нас начинается ремонтировка парохода, машинисты уже в Сарапуле принялись за дело, хотели нынче взять перевоз, вы уже знаете, но не пришлось, остался опять за Колчиным Иваном Львовичем. Ты звал Ваню в Ирбит, но домашние не посоветовали все, остался он дома.

Новостей у нас, Василий Лаврович, в Паздерах немного: некоторые поженились, некоторые вышли замуж, покуда я еще не думаю следовать этим путем, а представляю Ивану Лавровичу, он может быть весной женится на Гоголевой Марье Васильевне или на Барабанщиковой Марье Ивановне. Душинька Бехтерева выходит замуж за пермского купца Зеленина Ивана Петровича старшего сына его Алексея Ивановича...

От сего письма остаюсь жив и здоров, чего и тебе желаю, любезный брат Василий, навсегда твой брат Гавриил Жернаков»[271 - Там же. Л. 77.].

_Из_письма_Елизаветы_Жернаковой_сыну_Василию_в_Тюмень._19_сентября_1892_г._

«Милый сын Василий Лаврович!

Посылаю тебе свое родительское благословение и желаю всего хорошего. Сегодня приехал Михаил Иванович Гадигин. Он ездил в Кронштадт к отцу Иоанну Сергиеву. На обратном пути был в Москве, там виделся с Мишей.

Миша обещается приехать домой в конце сентября или раньше, потому что Алеша взял доставки до 30 тысяч и просил его приехать помогать ему, так как времени уже остается немного до зимы и доставку нужно кончить.






Я думаю (если Бог велит) весной ехать в Кронштадт попросить молитвы отца Иоанна. И потому прошу послать денег на поездку, ведь у тебя дело идет хорошо, слава Богу.

Пиши каково у тебя здоровье, не повторяются ли те припадки, которые были раньше, меня очень это беспокоит. Ныне, когда началась холера, я посылала денег в Иерусалим помолиться за вас о здравии, о избавлении от внезапной смерти.

Я гощу теперь в Шаркане. Будь здоров, любящая тебя твоя мама Елизавета Жернакова»[272 - ГАТО. Ф. И-134.0п. 1.Д. 1. Л. 84.].

_Из_письма_Елизаветы_Жернаковой_сыну_Василию_в_Тюмень._1_января_1892_г._[273 - Возможна ошибка в датировке письма, по содержанию оно скорее относится к 1893 году.]

«Милый сын Васинька!

Писала я тебе два письма, первое прошлым летом, а второе в настоящем декабре месяце, но ответа на эти письма до сих пор не получила от тебя. Что этому за причина? Понять решительно не могу.

Между тем, как искренне любящая тебя, забочусь о тебе, а главное о твоем здоровье и ты не выходишь из моих мыслей. А потому для успокоения своего сердца вновь пишу тебе и вначале сего письма поздравляю тебя с наступившим Новым годом. Сердечно желаю тебе и молю Господа прожить оный и затем последующие года в душевном спасении, здравии и счастии.

В письмах своих я объясняла тебе, что со мной случился легкий припадок паралича и я была больна, но по милости Божией, здоровье мое поправилось. Вследствие чего я дала обет, как за себя, так и за всех вас послать в Иерусалим ко Гробу Господню посильное пожертвование. Но исполнить этого до сих пор не могу по той причине, что у Алешеньки и вообще по всему нашему дому много расходов экстренных и если деньги и бывают, то они нужны для покрытия расходов.

При таких обстоятельствах, я и просила тебя помочь мне присылкою денег для исполнения обета, в той уверенности, что ты при своем одиночестве и скромной жизни из получаемого жалованья уделяешь сколько-нибудь финансов в запас.

Ныне вновь прошу тебя, милый сын, для блага души твоей, помочь мне финансами для исполнения данного мною обета. Не думаю, чтобы ты отказал мне в помощи на благое дело и на пользу душ наших и жду от тебя посильной присылки.

Затем поговорим с тобою о твоем одиночестве. Не всегда ж, я думаю, намерен остаться и жить таковым и может быть избрать себе подругу жизни и соединиться узами священного брака. При этой мысли тебе мой совет:

Не женись на умнице, на лихой беде,

Не женись на вдовушке, на чужой жене,

Женишься на умнице, голову свернешь,

Женишься на вдовушке, старый муж придет;

Не женись на золоте, тестевом добре,

Не женись на почестях, жениной родне,

Женишься на золоте, сам себя продашь,

Женишься на почестях, пропадай жена;

Много певчих пташечек в Божиих лесах,

Много красных девушек в царских городах,

Загоняй соловушка в клеточку свою,

Выбирай из девушек пташечку жену.

Вот прекрасный совет поэта, и мой такой же, с тем, чтобы избранная пташка была религиозная и скромная, хотя и небогата.

В доме нашем все живы и здоровы и все благополучно.

...Милый Васинька! Мой совет тебе в Новый год: любить Бога и ближнего, непрестанно молиться, по силам творить добрые дела. Вести жизнь скромную, христианскую и трезвую, избегать дурных товарищей, а главное, не произносить дурной брани.

За тем прощай. Остаюсь от сего письма жива и здорова и жду от тебя ответа немедленно. Горячо любящая твоя мать, Елизавета Жернакова»[274 - ГАТО. Ф. И-134. Оп. 1. Д. 1. Л. 86.].

_Из_письма_Гавриила_Лавровича_Жернакова_брату_Василию_в_Тюмень._26_февраля_1893_г._

«Любезнейший братец и сестрица! Василий Лаврович и Авдотья Прокопьевна.

Во-первых, желаю вам от Бога доброго здоровья и всего лучшего в делах ваших. Я, слава Богу, здоров, живу по-старому, торгую в лавках, Иван Лаврович в настоящее время находится в затоне при караване.

Алексей Лаврович в Сарапуле со своим семейством принимаются усердно за ремонт каравана. Дела пока идут по-старому, доставок пока еще в настоящее время не взято.

...Василий Лаврович, пожалуйста, напиши мне обо всем, как доехали, весело ли живется с молодой женой. Если вам в случае писать некогда, то попросите Евдокию Прокопьевну, они напишут.

За тем прощайте, желаю вам весело поживать, да добра наживать, да сынка скормить и женить. Напиши, какие цены хлеба там у вас. Навсегда ваш брат, любящий вас Гавриил Жернаков»[275 - ГАТО. Ф. И-134. Оп. 1. Д. 1. Л. 92.].

_Из_письма_Ивана_Лавровича_Жернакова_брату_Василию_в_Тюмень._14_июля_1893_г._

«Многоуважаемые братец Василий Лаврович и сестрица Евдокия Прокопьевна.

Первым моим долгом спешу вам засвидетельствовать мое искреннее почтение и пожелать вам доброго здоровья и любви законной на многие годы.

Письмо получил на писанное вами июня 17 чрез Алексея Лавровича, он передал мне в городе Нижнем июля 2-го. Вижу, что ты на меня и всех нас сердишься, но я прошу меня извинить.

В городе Ирбите я писал вам письмо с приложением фотографической карточки, которую вы получили и немедля послали мне вновь снятую вами карточку, тебя с Евдокией Прокопьевной, которую я и получил...

Работали нынче с весны почти до 20 июля, все на Волге, ходили Кинешму и Рыбинск – порт хлебно-российский. Заработали с 20-го апреля по 20 июля пароходом «Бр. Жернаковы» и баржей №7 17 сажен, приблизительно валовых около пяти тысяч рублей, а «Верочка» – около трех тысяч, а денег нет, почему, потому что расход большой.

Дело поставлено как у хороших хозяев, жалованья платим приличные, а дело есть, нет, а расход всегда. Теперь, то есть летом, расходу приблизительно каждомесячно до двух тысяч рублей стоят: пароходы, баржи, прикащики и служащие по пароходному делу и контора, содержание в Паздерах и сарапульской квартир.

Я нахожусь постоянно на пароходе за командира и хозяина, веду дела и все, что подойдет делаю, конечно как люди делают, стараюсь делать как лучше, чтоб впредь дали дело.

...Василий Лаврович, напрасно ты так думаешь, что мы стали к тебе не такие, как были. Нет, мы всегда были и будем такие же какие были прежде, пусть будет посреди нас Божья Благодать. Мир между нами, согласие и одно сердце у всех братьев. Этим мы будем гордиться пока живы.

Главное, любовь и согласие будет долгом нашим для каждого брата, хотя и кто из нас есть и будет на чужой стороне, но мы будем знать то, что сердцем с нами, да пусть гремит наша фирма «Братья Жернаковы» на славу и пользу народу, также и родителям на радость.

...Семейные, кажется, живы, я слава Богу, здоров, чего и вам обоим желаю.

Брат твой любящий вас и уважающий Иван Жернаков»[276 - ГАТО. Ф. И-134. Оп. 1. Д. 1. Л. 100.].

_Из_письма_Ивана_Лавровича_Жернакова_брату_Василию_в_Тюмень._17_декабря_1893_г._

«Любезный братец, Василий Лаврович.

Первым долгом спешу тебе пожелать доброго здоровья и всего наилучшего также и сестрице Евдокии Прокопьевне. Всего лучшего в жизни вашей на чужой дальней сторонушке.






...Работали порядочно, за навигацию заработали чистых около пяти тысяч рублей двумя маленькими пароходиками. Дела наши, конечно знаешь, что налицо денег мало бывает, да еще думаем увеличить пароходство. Алексей Лаврович уехал в Пермь третий раз, потому что хотит добиться нового 50-сильного парохода. Но не знаю, как Бог поможет.

Если придется устроить так как желаем, то фирма наша будет Торговый Дом Бр. Жернаковы с 1894 года, конечно и вы поможете к расширению нашего пароходного дела, будете участниками, как член №2 пароходства «Бр. Жернаковы».

...Скажу о себе, что я предполагаю жениться на одной барышне, в которую я должно быть втрескался, да и она точно также в меня, дело тянется с прошлого года, вы, наверное, ее знаете Вера Ильинишна Пешехонова по Покровской улице.

...Как вы писали мне, чтоб уведомил тебя, как только буду предполагать жениться, я надумал жениться давно, но должно быть нет судьбы, вот и тянется год за годом, так уже прошло пять лет, а я все холостой, начинаю стареть, теперь уже мне 27 лет...

Брат твой Иван Жернаков»[277 - ГАТО. Ф. И-134. Оп. 1. Д. 1. Л. 123.].

_Из_письма_Гавриила_Лавровича_Жернакова_брату_Василию_в_Тюмень._15_февраля_1894_г._

«Любезный братец и сестрица, Василий Лаврович, Евдокия Прокопьевна!

Во-первых, желаю вам от Бога доброго здоровья и всякого благополучия в делах ваших.

...Почтенную вашу телеграмму тятинька получил, из которой видно, что вам Бог дал сына Алексея Васильевича Жернакова, всех нас это очень, очень обрадовало, в том, что наше братство следует к прибыли.

Дай Бог, вам скормить, споить сынка и ноги поставить, это пословица старых людей.

Навсегда любящий вас ваш брат Гавриил Жернаков»[278 - Там же. Л. 128.].



_Из_письма_Татьяны_Лавровны_Жернаковой_брату_Василию_в_Тюмень._24_сентября_1895_г._

Дорогой брат Василий Лаврович, Евдокия Прокопьевна, здравствуйте!

Поздравляю вас с новорожденным сыном, зовут еще не знаю как, так как я слышала мельком, желаю выростить, выучить, чтобы был Министром путей сообщения...

На днях будет свадьба богатая, выходит Михеева, училась в гимназии, недурна, шикарное приданое, все шелк да бархат, три швеи шьют день и ночь и денег сколько то, золота масса, ей 23 года, здесь это много, чуть не старая дева и вообрази за кого выходит, за вдового фердшала, совсем мужик, Волков ему фамилия, хотя бы по влечению, а то по обязанности, чтобы не быть старой девой, я тоже скоро в их запишусь, уж через месяц 20-й год пойдет.

...Здоровы ли у Вас Авдотья Прокопьевна, Леля, он, говорят, куриц хорошо кормит и петуха боится.

Часто ли у вас бывают Селиверстовы, я слышала, что Трапезников умер, кто же теперь наследник. Селиверстовы барышни уехали ли в Нижний, если будешь писать, так напиши.

Прощайте, будьте здоровы, целую Лелю. Ваша Таня»[279 - ГАТО. Ф. И-134. Оп. 1. Д. 1. Л. 173.].

_Из_письма_Татьяны_Лавровны_Жернаковой_брату_Василию_в_Тюмень._26_января_1896_г._

«Дорогой брат Вася! Спасибо тебе за письмо, которое я только вчера получила. Ты, конечно знаешь, что брат Ваня женился, свадьба была 21 января. Я почти две недели гостила у невесты в Пьяном Бору.

Ваня, кажется, что не ошибся, мне так она очень нравится, девушка серьезная, рассудительная, говорит очень немного, а улыбается еще реже.

...Приезжали тятинька и мама. Тятинька держал себя безукоризненно, хотя и пил, но немного.

...Спасибо тебе за приглашение меня, удивляюсь, как это я тебе не могла надоесть в течение четырех месяцев. Алеша предлагал мне свои услуги довезти, но при этом сказал, что если у меня есть искреннее желание, но мне кажется такого желания, с каким я ехала в прошлом году, у меня быть не может. Тогда я ехала в неведомое для меня место, а теперь уже с Тюменью отчасти знакома, так что жить в Сарапуле или в Тюмени, нет никакой почти разницы.

Я, пожалуй, бы и не прочь пожить в Тюмени, но мы, ты конечно знаешь, не сошлись с Авдотьей Прокопьевной, а поэтому кабы не быть ей в тягость.

Как здоровье детишек, наверное, уже гренадеры совсем.

Прощай, будь здоров, желаю тебе здоровья, успеха. Твоя сестра любящая тебя Таня»[280 - Там же. Л. 196.].

Письма заканчиваются 1896 годом. Возможная причина этого – переезд «вятских» Жернаковых к Василию Лавровичу в Тюмень. Василий Лаврович к этому времени обзавелся собственным домом, семьей, была хорошая работа. Из адреса одного из писем, датированного 1895 г., стало известно, что Василий Лаврович в это время работал в пароходстве «П. Ширков и К^º^».

Имеющиеся документы могут лишь косвенно подтвердить, что к 1900 году Жернаков стал самостоятельно вести дела, по своему сословному положению оставаясь крестьянином Вятской губернии. В 1902 году Василий Лаврович стал активно участвовать в общественной жизни города: по постановлению городской Думы состоял членом Тюменского городского по квартирному налогу присутствия в 1902-1911 гг., состоял членом 1-го Тюменского городского раскладочного присутствия в 4-летие с 1902 г.






В 1903 году Жернаков объявил купеческий капитал по 2-й гильдии, в этом же году, в ноябре, у него и у его младшего брата Гавриила Лавровича в Тюмени родились сыновья, оба Николаи, с разницей лишь в два дня.

С 1903 года Василий Лаврович два 4-летия избирался гласным Тюменской городской Думы: в 1903-1906 гг. и в 1911-1915 гг. Состоял членом учетного комитета при Тюменском общественном банке с 1903 по 1915 гг. В 1907 г. награжден серебряной медалью «За усердие» на Станиславской ленте.

Пароходство Жернакова к 1910 году имело 1 буксирный пароход и 3 баржи, грузооборот которых в 1909 г. составил 1000000 пудов.

В сентябре 1910 г. Василий Лаврович обратился в городскую Думу с ходатайством по «устройству им на своем усадебном месте, находящемся по Ишимской и Серебряковской улицам, паровой раструсной мельницы». Разрешение было получено, и в 1911 году мельница была построена[281 - Мельница находилась на месте современной гостиницы «Прометей», в конце 1980-х снесена.].

В 1912 г. Василий Лаврович – потомственный почетный гражданин. В следующем году стал купцом 1-й гильдии. Честность, верность своему слову и сострадание к ближним способствовали росту его авторитета в городе, уважения к нему тюменцев.

В.Л. Жернаков избирался членом комитета попечительного совета Тюменской женской гимназии с 1910 по 1916 гг. С 1912 по 1916 гг. состоял членом попечительного совета Владимирского сиропитательного заведения.

Семья Жернаковых была по-крестьянски большой: к старшим сыновьям Алексею и Александру прибавились Софья (1898 г.), Борис (1900 г.), Михаил (1901 г.), Николай (1903 г.), Владимир (1905 г.), Вера (1907 г.), Надежда (1909 г.), Любовь (1910 г.), Лавр (1912 г.).

Крестными детей были А.И. Текутьев, М.Е. Дементьев, Н.Д. Машаров, П.А. Андреев, Е.И. Буркова.

Дети Жернаковых получили хорошее образование: Алексей, Александр и Софья учились в Петербурге, Вера – в Тюменской женской гимназии.

Революция 1917 года внесла свои поправки в наладившуюся жизнь семьи Жернаковых, а ворвавшийся в 1918 году в город отряд комиссара Запкуса многим состоятельным тюменцам просто не оставил выбора.

Крестьянский сын Василий Лаврович Жернаков, купец 1-й гильдии, попал в число 50 заложников, которых захватил комиссар Запкус. У богатых заложников требовали громадный выкуп.

Привыкший помогать бедным, Жернаков сам очутился в положении притесняемого. Выбор был сделан, в 1919 году Жернаковы покинули Тюмень, оставив дом, мельницу, всю недвижимость и движимость пароходства, могилы родных[282 - На Текутьевском кладбище нашли свой покой отец Василия Лавровича Лавр Андреевич Жернаков, крестьянин Вятской губернии, умерший 10 мая 1909 г. в Тюмени и отпевавшийся в Ильинской церкви, и сын Лавр, умерший от скарлатины в возрасте восьми с половиной месяцев.].

Проехав через всю Сибирь, попали в Китай. Обосновались в Харбине, ставшем русским городом от громадного количества эмигрантов из России.

В Харбине самые младшие Жернаковы получили образование, здесь же многие дети создали свои семьи. В конце 1920-х в один год Василий Лаврович потерял жену Евдокию Прокопьевну и сына Владимира.

В 1932 г. Василий Лаврович заболел воспалением легких, вылечившись, продолжал заниматься личными и общественными делами. В начале 1936 г., находясь в Дайрене, Василий Лаврович неожиданно почувствовал себя плохо и был перевезен из отеля в госпиталь, где скончался, до последних минут находясь в сознании.

Харбинские газеты сообщали, что отпевание было совершено после литургии архиепископами Мелетием и Нестором и епископом Ювеналием с духовенством. Похоронен Василий Лаврович Жернаков был на Новом кладбище в городе Харбине, в далекой чужой стороне.




МОСТ НА СТРИКОВСКОЙ[Ныне ул. Крупской]


Хоть раз в жизни каждый тюменец проходил или проезжал по мосту, ведущему к вокзалу, что на Первомайской улице. Но, наверное, мало кто знает, что у этого моста длинная история, начало которой было положено еще в XIX веке.

Железная дорога пришла в Тюмень в 1885 году. Торжественное открытие движения по Екатеринбурго-Тюменской железной дороге состоялось 6 декабря в Екатеринбурге, в этот же день в Тюмень отправился поезд, начав тем самым регулярное движение по участку железной дороги Екатеринбург–Тюмень. Этому предшествовали многолетние дебаты по строительству дороги от города к железнодорожному вокзалу.

Дело в том, что город Тюмень в силу своего географического положения оказался отделенным от железной дороги логом с протекавшей по нему речкой Тюменкой. Для того чтобы благами железной дороги можно было воспользоваться, от вокзала до города необходимо было построить подъездной путь.

В Государственном архиве Тюменской области хранятся документы, свидетельствующие, что ещё в 1876-м и 1881 годах при производстве правительственных изысканий по устройству Екатеринбурго-Тюменской железной дороги инженерами Лестушевским и Мациевским было предложено устройство подъездного пути от городской станции железной дороги в город Тюмень по направлению к Большому городищу до Гостинодворной площади. Такое предложение соответствовало нуждам города и было одобрено постановлениями городской Думы от 1 августа 1876-го и 25 августа 1881 годов. Затем, при новом рассмотрении вопроса о дороге к железнодорожному вокзалу, Тюменская городская Дума в своем постановлении от 1 мая 1884 года решила: «просить железнодорожное управление об устройстве двух подъездных путей: одного, ранее намеченного, мимо дома Трусова к Гостинодворной площади и другого к Базарной площади».






Первый и, как считали гласные Тюменской городской Думы, главный путь мог бы проходить по направлению к Большому городищу через речку Тюменку, по Трусовскому переулку (ныне ул. Перекопская), мимо дома Трусова, до Гостинодворной площади. В тогдашнем центре города Трусовский переулок уже имел деревянный мост через лог. Правда, мост был старым, и тюменцы надеялись, что за казенный счет в городе будет построен новый земляной мост через лог. Городское управление планировало даже произвести снос строений в районе предполагаемой дороги.

Второй подъездной путь предполагалось сделать по Голицынской улице[284 - Ныне ул. Первомайская.] до Базарной площади также с мостом через лог. Просьба эта была вызвана и мотивирована растянутостью города и сравнительной недостаточностью одного построенного пути.

Рассмотрев это ходатайство городской Думы, Временное управление казенных железных дорог отклонило устройство на казенный счет пути мимо дома Трусова из-за значительной протяженности и дороговизны его постройки, но приняло на себя устройство моста на пути по направлению к Базарной площади. С этим заключением Временного управления согласился министр путей сообщения.

Настаивая на постройке дороги через Большое городище, городская Дума имела в виду «общее удобство, общий интерес всех частей и жителей города, а не одной его окраины»...






К июлю 1885 года подъездной путь к Базарной площади с деревянным мостом через лог был построен, однако по компромиссному варианту – мост через лог выходил не на Голицынскую улицу, а на Стриковскую, т.е. по направлению к тогдашнему центру города.

На заседании городской Думы констатировалось, что город имеет в настоящее время один подъездной путь к железнодорожной станции «Тюмень», который связывает эту станцию только с окраиной города. Центр города, заречная и затюменская его части оказывались весьма отдаленными от железной дороги. Между тем в этих именно частях города были сосредоточены торговля и промышленность Тюмени.

Поэтому привоз товаров в город со станции «Тюмень» и вывоз таковых из города на эту станцию, а также въезд и выезд из города проезжающих по железной дороге были затруднительны.

Но пожелания тюменцев остались только на бумаге. Железнодорожное ведомство при строительстве дороги от вокзала руководствовалось не в последнюю очередь минимумом затрат. Об этом свидетельствует акт о состоянии моста от 15 декабря 1886 года: «...мост этот в настоящем своем виде хотя и может быть признанным пока благонадежным, но ввиду того, что он уже теперь должен считаться не временным и служить значительному передвижению обозов, мы считаем необходимым с весны же будущего 1887 года приступить к некоторым исправлениям, а отчасти и укреплению, а именно:

1) Сделать новую настилку.

2) Поставить новые перила.

3) Средние пять поперечных рядов свай раскосить крестовинами из пластин с прибивкою их к сваям шпилями»[285 - ГАТО. Ф. И-1. Оп. 1. Д. 415. Л. 279.].

В 1887 году министром путей сообщения было удовлетворено ходатайство Тюменского городского общества о строительстве шоссе от железнодорожного вокзала до моста за счет казны.

Сооружение же дороги от моста к Базарной площади возлагалось на городские власти. Но денег в городской казне на это не нашлось.

Шло время, деревянный мост ветшал, в то время как грузооборот через него все увеличивался. Гласные Тюменской городской Думы, обеспокоенные состоянием моста, на своем заседании 2 мая 1900 года рассмотрели вопрос «о постройке вместо существующего через овраг по дороге из города к станции «Тюмень» ветхого деревянного – земляного моста».

По смете, составленной исполняющим должность городского архитектора К. Чакиным, сооружение земляного моста с деревянной трубой для пропуска воды обходилось в 1 1703 рубля. Смета включала следующие статьи расхода:

«1) Забивку свай в количестве 186 штук;

2) Работы по сооружению трубы;

3) Устройство тротуаров, перил;

4) Навалка земли в насыпь;

5) Укладка дренажа, выстилка русла ручья, выстилка дерном откосов насыпи;

6) Полировка откосов насыпи»[286 - ГАТО. Ф. И-1. Оп. 1. Д. 415. Л. 279.].

Предполагалось, что требуемое в насыпь количество земли будет безвозмездно доставлено с казенного винного склада.

Лишь в 1908 году Тюменская городская управа вернулась к вопросу о вокзальном мосте. Вниманию членов управы был предложен доклад заступающего место городского головы В.А. Копылова.

По осмотру, произведенному Тюменской управой совместно с городским архитектором, состояние деревянного моста, находящегося на овраге на пути к железнодорожному вокзалу, «возбуждает весьма серьезные опасения, настилка моста пришла в негодность, скрепления также весьма ненадежны, почему представляется необходимым безотлагательно принять меры к сооружению нового земляного моста»[287 - ГАТО. Ф. И-1. Оп. 1. Д. 418. Л. 5.].

По мнению городской управы, смету 1900 года можно было принять к руководству, и «хотя цены на рабочие силы возвысились, но земляные работы можно выполнить дешевле, при пользовании находящейся вблизи землей. Признавая положение существующего моста весьма опасным, городская Управа полагала бы ныне же приступить к работам по сооружению нового земляного моста рядом с существующим, потребный же для сего расход отнести на экономию, образовавшуюся в сумме до 10500 рублей по смете текущего года, вследствие заготовки дров из городских дач, а недостающую сумму внести в смету 1909 года»[288 - ГАТО. Ф. И-1. Оп. 1. д. 418. Л. 24.].

Для контроля над сооружением нового моста и других строительных работ, согласно ст.ст. 103-104 Городового Положения, необходимо было избрать исполнительную комиссию, которая и была избрана в собрании городской Думы 12 июня 1908 года. В комиссию вошли гласные А.М. Ратанов, М.А. Брюханов, А.Ф. Аверкиев, Н.Т. Горбунов и А.Ф. Обрубов.

В этот же день начальнику 8-го участка Пермской железной дороги поступило письмо из Тюменской городской управы с просьбой «не отказать принять участие в осмотре деревянного моста на овраге по пути к вокзалу для определения степени его надежности»...

К осмотру моста были привлечены инженеры А.В. Ступалов, Г.И. Горбунов, Ф.Э. Вардроппер.






Прибывшие 20 июня 1908 года начальник 8-го участка Пермской железной дороги А.Н. Филонов, инженер путей сообщения А.В. Ступалов, заступающий место городского головы В.А. Копылов, члены комиссии и городской архитектор К.П. Чакин осмотрели мост и нашли, что он «пришел в совершенную ветхость, почему ремонт его представляется невыгодным», а потому было признано необходимым:

«1) В нынешнем же году приступить к постройке земляного моста с каменной трубой чрез овраг, немного левее в сторону от настоящего моста, ближе к Голицынской улице;

2) Ввиду опасного состояния моста теперь же прекратить на нем движение тяжестей, которые направлять по дорогам чрез земляные мосты: мимо тюремного замка и по Трусовскому переулку...».

Смета, составленная городским архитектором К. Чакиным 25 июня 1908 года, включала в себя следующие пункты.

«1) Привезти в насыпь земли 1370,44 куб. сажен по 3 руб. = 411,32 руб.;

2) Настлать мостовой из 2-х вершковых плах 138 кв. саж. по 5,5 руб. = 759 руб.;

3) Тротуар шириной 0,6 саж. – 736 руб.;

4) Одерновать откосы 600 кв. саж. – 300 руб.;

5) На непредвиденные расходы – 177,18 руб.;

6) На укладку водопроводных труб 60 по 10 руб. = 600 руб.;

Итого 6683,5 рубля»[289 - Там же. Л. 38.].

Инженером Филоновым отдельно была составлена смета на сумму 9800 рублей на постройку каменной трубы для нового земляного моста.

Но, видимо, находились более важные дела, более срочные и необходимые платежи из городского бюджета, который и так-то был невелик. Строительство нового моста все откладывалось.






Лишь 11 июня 1911 года собралась комиссия в составе уже нового городского головы П.И. Никольского, тюменского уездного исправника Н.Е. Скатова, членов технической комиссии инженера Г.И. Горбунова и Н.В. Кузьмина, членов городской управы М.И. Карташева, И.Г. Шиленкова, А.Д. Нестерова и городского архитектора К.П. Чакина. В результате произведенного осмотра вокзального моста было объявлено, что «в средних главных устоях сваи при поверхности земли подгнили, а также подгнили продольные и поперечные брусья при поверхности земли, поставленные в 1903 году подкосы в средней части при проезде дают колебание, в береговых устоях подгнили подкосы в месте соединения их с подушками, в городском устое нет одного подкоса и стояка. В некоторых местах ослабли подкосы в соединениях, продольные и поперечные брусья в верхнем строении сгнили – почему комиссия решила под 2 главные устоя подвести городки, к сваям поставить подкосы по центру моста...»[290 - ГАТО. Ф. И-1. Оп. 1. Д. 418. Л. 56.]. Комиссия признала мост ветхим. На основании этого заключения городская Дума, не имея средств на строительство нового моста, решила обойтись ремонтом старого.

Решение было единодушным, гласные надеялись, что отремонтированный мост может простоять по крайней мере три года, в течение которых образуются капиталы из попудных сборов для постройки нового моста.

Предполагалось, во-первых, «произвести ремонт вокзального моста, согласно указаний комиссии, производившей его осмотр, и на основании составленной городским архитектором сметы, выражающейся в размере 2600 рублей 92 копеек»[291 - Там же.].

Во-вторых, «на время ремонта моста прекратить езду по нему с тем, чтобы следующие на вокзал пассажиры и грузы должны быть направляемы в объезд или по земляному мосту, или возле тюрьмы»[292 - Там же.].

22 июня 1911 года городской голова Павел Иванович Никольский направил тюменскому уездному исправнику письмо, в котором писал, что требуется крайняя осторожность в проезде по мосту, а городская управа просила исправника «сделать распоряжение об усилении надзора со стороны чинов полиции за тем, чтобы езда по этому мосту, согласно существующих правил производилась шагом и по возможности без скопления на мосту нескольких экипажей»[293 - Там же. Л. 64.].

Ремонт моста был сделан, и 18 июля 1911 года собралась приемная комиссия. В составе комиссии были городской голова П.И. Никольский, члены городской управы – Д.Т. Горбунов и А.Д Нестеров, члены строительной комиссии – инженер Г.И. Горбунов, Н.Д. Машаров и А.П. Шитоев, городской архитектор К.П. Чакин, а также подрядчик Ф.П. Мельников.

Комиссия, осмотрев отремонтированный мост, убедилась, что под главные два устоя были подведены городки; поставлены подкосы, скрепленные вверху по стоякам болтами; в устоях положены в землю прогоны, в которые установлены новые подкосы; балки под мостовой заменены новыми; старые мостовые заменены новыми в два пласта; поставлены перила и настланы новые тротуары; нижняя мостовая и городки осмолены.

Мост был признан прочно отремонтированным, а открытое по нему движение – вполне безопасным. Мост простоял еще четверть века.

Новый земляной мост, о котором так долго говорили, все же построили, только без каменной трубы и несколько левее старого деревянного, как предусматривалось проектом 1908 года. Тупиковая когда-то Голицынская, а позже Первомайская, улица напрямую соединила город с вокзалом. Точную дату постройки нового земляного моста установить пока не удалось, но построен он был уже в 30-е годы, незадолго до войны, а в 1999 году этот земляной мост был капитально отремонтирован.

Сегодня можно признать, что решение железнодорожного ведомства, принятое более ста лет назад, по строительству моста от вокзала к Базарной площади, тогдашней окраине города, вопреки мнению тюменцев, оказалось удачным, и ныне кратчайший путь связывает вокзал с центром города.




ДЕЛО О ТЮМЕНСКОМ «НЕБОСКРЕБЕ». ИЗ ЖИЗНИ ЧАСТНОГО ПОВЕРЕННОГО[Частный поверенный в России XIX – нач. XX вв. – частный адвокат по гражданским и уголовным делам.]


Краеведу толчком для поиска может послужить старая фотография, рассказ очевидца интересного события, заметка в газете. В данном случае исходной точкой стала видовая открытка Тюмени начала XX века.

Так вот, на открытке с видом на Затюменский мост неожиданно для себя обнаружил здание, присутствие которого в этом кадре вызвало удивление – оно было совершенно незнакомо ни по старым фотографиям, ни по открыткам. Для того чтобы выяснить, что это за здание, кто его построил и вообще взглянуть на его изображение, пришлось обратиться в Государственный архив Тюменской области, архив ФСБ, к старожилам города. Большую помощь в поиске материалов оказал заместитель начальника регионального Управления ФСБ по Тюменской области А.А. Петрушин.

В Тюмени в самом начале улицы Ленина (бывшая Спасская) стоит двухэтажный кирпичный дом, до революции принадлежавший тюменскому купцу Василию Андреевичу Копылову[295 - В. А. Копылов (1848-1921) – купец 2-й гильдии, вел торговлю мануфактурными товарами, был гласным Тюменской городской Думы в 1889 – 1893 гг., состоял церковным старостой и попечителем Градо-Тюменской Спасской церкви, с 1901 г. казначей при строительной комиссии по постройке в Тюмени нового Соборного храма, в 1910 г. исполнял обязанности городского головы, награжден серебряной и золотой медалями «За усердие». От двух браков имел восемь детей. Умер в 1921 году от сыпного тифа в Тюмени.]. Дом сейчас представляет только небольшую часть когда-то обширной купеческой усадьбы, в глубине которой, на самом берегу оврага (по-тюменски – лога), в 1903 году был построен высотный доходный дом[296 - Доходный дом – дом, сдаваемый внаем под квартиры.]. Это трехэтажное здание с мезонином, т.е. фактически четырехэтажное, являлось самым высоким жилым домом в Тюмени в начале XX века. Однако оно имело одну слабую сторону – стояло на самом берегу оврага. История строительства этого «небоскреба» оказалась непростой, а жизнь его – недолгой.

В 1904 году в Тюмени разразился скандал, в который оказались втянутыми городские власти, с одной стороны, и тюменский купец В.А. Копылов – с другой. Дело тянулось больше двух лет и дошло даже до тобольского губернатора.

А началось все с заявления купца Копылова, поступившего в декабре 1903 года в Тюменскую городскую управу, с просьбой разрешить строительство дома на принадлежащем ему участке земли. Заявления, каких было немало – любое строительство в городе, даже хозяйственных построек на внутреннем дворе, осуществлялось только после рассмотрения и утверждения городской управой.






Управа для обследования направила на предполагаемое место строительства городского архитектора, который обнаружил здание уже практически построенным. Архитектор нашел, что для освидетельствования необходимо пригласить экспертов, т.е. техников с высшим образованием, и сделать это лучше весной, для более точного обследования кладки здания и грунта земли, так как на дворе стоял декабрь.

24 июня 1904 года здание обследовали инженеры Н.Н. Сухих и Г.И. Горбунов в присутствии члена городской управы Овсянникова, полицейского надзирателя и исполняющего должность городского архитектора Чакина. Эксперты, «принимая во внимание близость здания к обрыву, состояние профиля оврага по глазомеру, возможность неравномерной осадки здания, сдвига бровки откоса по направлению к оврагу, а также недостаточное количество связей в здании, не особенно тщательную кладку... решили признать означенный 4-х этажный с подвальным этажом дом (всего 5 этажей) недостаточно надежным как жилое помещение»[297 - ГАТО. Ф. И-1.0п. 1. Д. 377. Л. 21.].

Инженеры запросили за проделанную работу по 25 рублей на человека. Управа, сославшись на отсутствие денег, предложила купцу Копылову оплатить расходы на обследование его дома. Купец расходы оплатил, но окончательное заключение сделано не было, эксперты сослались на необходимость более тщательного исследования состояния грунта и профиля откоса.

На своем заседании 7 сентября 1904 года городская управа опять обсуждала вопрос о постройке купцом Копыловым 4-этажного с подвальным этажом здания. Констатировалось, что в течение всего лета 1903 года купец Копылов производил постройку этого здания. 1 июля управа предложила Копылову представить три поперечных профиля оврага, а также план, фасад и разрез дома, однако это требование выполнено не было. Управа с горечью констатировала, что «...между тем достройка дома... продолжается и, несомненно, к зиме дом будет занят для жилья».

Между тем, ссылаясь на мнение инженеров, что для окончательного заключения необходимы подробные исследования, управа обратилась в Тобольск к губернскому инженеру и губернскому архитектору с предложением командировать губернского механика для обследования построенного Копыловым здания.

В ноябре 1904 года в Тюменскую городскую управу пришло письмо из Тобольского губернского управления по делопроизводству строительного отделения, в котором сообщалось, что осмотр здания они считают возможным провести не ранее весны 1905 года. А еще было предложено фактически возбудить дело против Копылова на том основании, что была нарушена 185 статья Строительного устава, т.е. строительство велось без надлежащего решения городской управы.

Управа, обиженная неуважением к ней, 4 января 1905 года направила к мировому судье 3-го участка Тюменского уезда дело «о привлечении тюменского купца Василия Андреевича Копылова к ответственности за постройку с нарушением правил каменного 5-ти этажного дома»[298 - ГАТО. Ф. И-1. Оп. 1.Д. 377. Л. 28.].

Мировой судья на основании ст. 63 Уголовного судопроизводства слушание дела по обвинению Копылова назначил на 27 апреля с тем, чтобы 25 апреля дом, построенный Копыловым, был осмотрен экспертами.

Приговор, вынесенный мировым судьей 27 апреля 1905 года, гласил: «Тюменского купца Василия Андреевича Копылова, признавая виновным в постройке без надлежащего разрешения 5-ти этажного дома во дворе по Гостинодворной площади в течение 1903 г. ...подвергнуть его денежному взысканию в размере 100 рублей, но в силу 1 п. Всемилостивейшего Манифеста от 11 августа н.г., от наказания освободить, дом же выстроенный с нарушением Устава строительного снести, как угрожающий общественной безопасности»[299 - Там же. Л. 45.].

Копылов с таким приговором не согласился и обратился к частному поверенному Николаю Ивановичу Беседных. 23 августа 1905 г. мировой судья известил управу, что поверенный купца В.А. Копылова Н.И. Беседных в судебном заседании по делу по обвинению его доверителя в нарушении Строительного устава ходатайствовал о снятии дела впредь до оценки 5-этажного здания «на предмет установления подсудности дела». Ходатайство было удовлетворено.

По оценке городской управы «каменный 3-этажный с мезонином дом, покрытый железом, окрашенным зеленой краской ...оценен в 15000 рублей», а значит, дело выходило из компетенции мирового судьи[300 - Мировой суд был единоличным, присяжные в нем не участвовали, так как суд стремился к примирению сторон и избирал малозначительные уголовные и гражданские дела, в которых ущерб пострадавшей стороны не превышал 500 рублей. Мировой судья, однако, обладал правом выносить приговор.].

30 января 1906 г. состоялось еще одно судебное заседание, по итогам которого был вынесен приговор: «Тюменского купца Василия Андреевича Копылова, признавая виновным в постройке 5-ти этажного дома без разрешения и подвергнуть его денежному взысканию в размере 100 рублей, но в силу 1 п. Всемилостивейшего Манифеста от присужденного взыскания освободить, обязав его в 6-ти месячный срок перестроить дом согласно требованиям Строительного устава и в случае, если осмотром будет установлено, что дом будет угрожать общественной безопасности, то снести его»[301 - ГАТО. Ф. И-1. Оп. 1. Д. 377. Л. 47.].






В установленный срок дом был перестроен.

Точку в этой истории поставило письмо тобольского губернатора Гондатти, поступившее в Тюменскую городскую управу в октябре 1906 года.

Ссылаясь на мнение инженеров Ступалова и Циндзевицкого, губернатор признавал дом безопасным для обитания.

Дело, казавшееся сначала безнадежным, было выиграно. Копылов добился своего, дом остался стоять и даже попал в кадр фотографа, а затем и на видовую открытку г. Тюмени начала XX века.

...Василий Андреевич Копылов умер в Тюмени от сыпного тифа в 1921 г. Дом пережил его ненамного – овраг сделал свое дело, и сегодня увидеть это здание крупным планом можно только на иллюстрации.

Но в этой истории был еще один герой, благодаря которому дело о тюменском «небоскребе» было выиграно. Это частный поверенный Николай Иванович Беседных. Блестящий адвокат, почти пятьдесят лет имевший юридическую практику в Тюмени, впоследствии занялся политической деятельностью. Это был человек с сильным характером и с серьезными политическими амбициями, сто лет назад в Тюмени он был известен всем.

Николай Иванович родился в Тюмени 1 мая 1860 года в семье казака. Вот что он писал о своих родителях в мемуарах «Мое происхождение, автобиография, воспоминание и исповедь» (1929 г.):

«Мой отец Иван Андреевич Беседных родился в городе Березове в конце 1832 года. Когда отец достиг школьного возраста, он был отдан в уездное училище. Что касается его школьной учебы, то я слышал от отца только воспоминания об уроках закона божьего, в которых кроме священника часто активно участвовал смотритель училища Абрамов...

Родители мои имели пять сыновей и пять дочерей. Имена детей в порядке их рождения, следующие: Алексей и Андрей – оба родившиеся в Березове, Димитрий, родившийся, кажется, в Тобольске, Николай (я), Дарья, Евдокия, Анфиса, Мария, Григорий и Василиса, – последние семь детей родились в Тюмени».

Иван Андреевич Беседных в 1848 году вступил казаком в Тобольский казачий полк, а в 1859 году был определен ротным писарем. После двадцатилетней казачьей службы в 1867 году он вышел в отставку в чине старшего урядника. Жизнь на вольных хлебах была не из легких, и только случайные частные письменные работы поддерживали существование семьи. Н.И. Беседных вспоминал: «После увольнения отца с казачьей службы, он был принят по вольному найму на работу в канцелярию уездного полицейского управления за месячное жалованье 18 рублей. Этого жалованья не хватало для существования семьи, поэтому отец одевался очень плохо. Его одежды бросались в глаза своими дырами, заплатами и нищетой.

Несмотря на это, отец старался воспитать детей грамотными и из всех сил старался, чтобы, по крайней мере, сыновья могли закончить курс уездного училища. Днем он работал в управлении, а ночью он сам чинил нашу плохую обувь (зимой валенки), чтобы мы, его сыновья, на следующее утро могли идти в школу. Это случалось часто, так как починенная обувь после 2-3 дней снова зияла дырами».

Дети росли, потребности семьи также увеличивались, жалованья писаря на все не хватало. Поиски более доходного места в Тюмени не увенчались успехом, поэтому в 1871 году семья Беседных переехала в Курган. Но и на новом месте удавалось лишь сводить концы с концами. Решили опять вернуться в Тюмень. Однако пришлось задержаться, пока сын Николай не закончил Курганское уездное училище. После возвращения в Тюмень Иван Андреевич получил должность регистратора в городской управе с месячным жалованьем 25 рублей, через непродолжительное время появилась вакансия на должность делопроизводителя в том же учреждении с месячным жалованьем 50 рублей.

В январе 1877 года И.А. Беседных был избран в гласные Тюменской городской Думы, но «за излишком таковых оставался кандидатом на это звание до 14 марта 1880 г.».






Иван Андреевич был набожным человеком и «к членам семьи он относился слишком сурово до жестокости. Он применял телесные наказания к детям, бил мать, когда она пыталась защищать виноватого». Воспитание детей было направлено к слепому повиновению отцу. Для достижения этого он каждый праздничный день сопровождал сыновей в церковь и там строго наблюдал, чтобы они стояли спокойно, крестились и кланялись. Дома по утрам и вечерам заставлял детей по очереди читать молитвы, стоя на коленях. Всякие развлечения: музыка, танцы, пение и т.п. – не позволялись, так как это, по его убеждению, было грехом.

Стараясь сделать сыновей грамотными, он в то же время считал, что полное образование вредит благочестию, так как образованные люди часто отрицают бога и делаются нигилистами. Однако он, хотя и безуспешно, хлопотал об определении сына Николая в Тобольскую гимназию на стипендию генерала Гасфорда, которая была установлена для одного из мещанских детей города Тюмени.

Но отцовская строгость, граничащая с деспотизмом, не помешала, а может быть, и наоборот, способствовала тому, что Николай Иванович в молодости увлекся политикой. Позже он вспоминал: «В 1881 году, будучи еще молодым человеком, я в Тюмени познакомился с политическим ссыльным поляком по фамилии Кох Франц Францевич, через последнего я стал получать прокламации политорганизации «Земля и Воля», а также «Народная Воля». Суть этих листовок сводилась к воззванию населения России на свержение русской монархии. С помощью прокламаций «Земля и Воля» в марте месяце 1881 года в г. Тюмени образовался политический кружок из 7-и человек, в состав которого вошли: я – Беседных Н.И., Акберин Тарас Клементьевич, Палопеженцев Николай Иванович, Наумов Антон Иванович и др., фамилии которых не помню, организатором и руководителем кружка являлся аптекарь Трескин, который в то же время учил нас методам конспиративнойпереписки с помощью употребления вместо чернил раствора цианистого калия, который на бумаге бесцветен, а проявление написанного производить с помощью раствора полухлористого железа. Социальный состав нашего кружка был исключительно из представителей мелкой буржуазии и интеллигенции.






В 1882 году я был призван на военную службу[302 - Н.И. Беседных был принят на военную службу по жребию 20 октября 1881 года.] и назначен писарем к воинскому начальнику г. Тобольска, при отъезде из Тюмени Трескин снабдил меня флаконом раствора полухлористого железа на предмет проявления могущих поступать от членов кружка конспиративных писем, в дороге этот флакон у меня в кармане лопнул, и я, получив сильные ожоги, был направлен в лазарет, а по выздоровлению в г. Ош Ферганской области, в воинскую часть писарем.

К моменту моего призыва в армию наш кружок вполне оформился, присвоил себе название «Сибирского демократического кружка» и ставил перед собою задачу борьбы с русской монархией, но при возвращении со службы в 1885 году я узнал, что кружок оказался нежизненным и механически развалился».

В числе реформ, ознаменовавших собою царствование Александра II, одно из первенствующих мест принадлежит судебной реформе. Она имела сильное и непосредственное влияние на весь строй государственной и общественной жизни. Изменилось отношение общества к суду и законодательству. Решение того или иного спорного вопроса зависело теперь не от должностного лица, а от толкования закона посредством публичной судебной процедуры. Судебные процессы становились гласными, публичными и состязательными – залы судебных заседаний открывались для всех желающих. Вводился институт адвокатов – представителей и защитников сторон на судебных процессах. Быстро стало увеличиваться количество юристов, обслуживающих возраставшие правовые потребности общества. Статус юриста повысился, адвокатские и нотариальные конторы постепенно сделались неотъемлемой частью российского городского уклада.

Николай Иванович самостоятельно стал изучать юриспруденцию, составлял документы для судов. В 1889 году он был избран гласным в Тюменскую городскую Думу, по его же словам «в силу своей популярности по защите политических интересов мелкой буржуазии». Интересный факт: в выборной кампании 1889 года в гласные городской Думы были избраны все выставившие свои кандидатуры мужчины из семьи Беседных: отец Иван Андреевич и два его сына – Андрей и Николай.

27 ноября 1897 года Николай Иванович выдержал экзамен при Тобольском окружном суде на звание частного поверенного. К началу XX века это был уже состоятельный адвокат, с богатым опытом, обширными связями по всей Тобольской губернии. Его личное состояние, по оценке самого Николая Ивановича, измерялось полумиллионом рублей. Гораздо позже, когда его спросили, «каким образом он нажил свой капитал», адвокат ответил, что «имел большие связи с видными лицами и что за одно дело сразу получил 75000 рублей».

В 1904 году Николай Иванович выиграл дело по обвинению его в клевете со стороны городского головы Андрея Ивановича Текутьева. Свидетелями по этому делу выступали члены городской управы, редактор «Сибирской торговой газеты» А. Крылов и служащие Текутьева.

Николай Иванович Беседных, приобретая вес и уважение среди тюменских жителей, не забыл идеалов молодости и вновь проявил интерес к политике. Много позже он так расскажет об этом: «Наиболее активная моя политическая деятельность началась в конце 1905 года, т.е. перед выборами кандидатов в члены I Государственной Думы, накануне предстоящего губернского выборного собрания, я среди населения повел самую активную агитацию за то, чтобы в члены Государственной Думы выбирали людей прогрессивных, с оппозиционным настроением против русской монархии. При выдвижении выборщиков на губернском выборном собрании первая кандидатура была выставлена моя, как представителя мелкой буржуазии и сторонника кадетской партии, второй кандидатурой от партии социал-демократов был выставлен брат купца Колокольников, который и прошел в выборщики на губернское выборное собрание, а затем и в члены Государственной Думы».

Газеты того времени несколько иначе осветили это событие: на предвыборном собрании выборщиков «в числе собравшихся преобладали выборщики-чиновники и представители купечества. После открытия собрания Н.И. Беседных изложил программу конституционно-демократической партии (партия народной свободы) и рекомендовал выборщикам присоединиться к ней. Представители торгово-промышленной партии заявляют, что в выборщики ими намечены А.И. Текутьев и Ф.Ф. Колмогоров. Партия народной свободы не может наметить никого. Встает Н.И. Беседных и ставит свою кандидатуру в выборщики. Многие находят, что личное предложение себя в выборщики не совсем удобно, а было бы лучше, если бы собрание само наметило кандидатов».

В 1906 году в Государственную Думу прошел Степан Иванович Колокольников, но это не остудило политический пыл Беседных. Николай Иванович еще покажет свой характер несколько позже: при выборах в очередную Государственную Думу.






В период между февралем и октябрем 1917 года Николай Иванович был председателем исполнительного комитета Временного правительства г. Тюмени, заняв этот пост после ухода Колокольникова. Но, так. же, как и Степан Иванович, он не сработался с Советом крестьянских и солдатских депутатов и вынужден был уйти с этого поста. Функции исполкома взяла на себя городская Дума.

В сентябре 1917 года были проведены выборы в городскую Думу, новый состав которой был преимущественно из эсеров и меньшевиков, от партии кадетов было только два человека: Н.И. Беседных и А.К. Захарченко, но, не имея возможности отстаивать интересы своей партии вдвоем, они сложили с себя полномочия гласных в ноябре 1917 года.

После свержения Временного правительства и полного перехода власти к Советам в Тюмени был организован Революционный комитет, который арестовал, а затем выслал в Вологду всех членов городской Думы.

Летом 1918 года вспыхнул чехословацкий мятеж, и в Тюмень пришло телеграфное сообщение об аресте в Тобольске семьи председателя Ревкома Немцова. В ответ на это Тюменский ревком арестовал и заключил в тюрьму заложников из числа видных людей Тюмени – купцов и бывших чиновников. В число заложников попали Плотников и Жернаков, Колокольников и Собенников, Дементьев и Селянкин, Брандт и Ядрышников, Шайчик и Сергеев, Нарбутовских и Оверштейн – всего пятьдесят человек. Попал в тюрьму и Николай Иванович Беседных. И хотя оказалось, что сообщение об аресте семьи Немцова было ошибочным, заложники продолжали оставаться в тюрьме. Большевики заставляли бывшего председателя Временного правительства Тюмени публично подметать улицы. Н.И. Беседных считал это для себя оскорбительным. Обида осталась на долгие годы, о ней он вспомнил даже в 1938 году, на допросе у следователя НКВД...

Но это будет через 20 лет, а из тюрьмы Николая Ивановича освободили солдаты чехословацкого корпуса, вошедшие в Тюмень в июле 1918 года. Первый раз он оказался в заложниках весной 1918 года, когда отряд комиссара Запкуса терроризировал Тюмень.

При отступлении колчаковских войск в августе 1919 года из Тюмени ушел с ними и Беседных. Отступал до Семипалатинска, дальше не пошел, решил остаться, там и прожил до мая 1921 года. В мае переехал в г. Омск, где жила сестра Дарья Ивановна, но тянуло домой.

В ноябре 1921 года Николай Иванович Беседных с семьей вернулся в Тюмень. В 1922 году он устроился работать секретарем в Тюменский коммунхоз, но зарплаты не хватало, и Николай Иванович решил вернуться к своей прежней профессии частного поверенного. Позже, ознакомившись с работой Тюменского губернского суда, стал выступать на судебных процессах в качестве защитника.

До своего третьего ареста в феврале 1938 года работал юрисконсультом, хотя ему было уже 77 лет. Несмотря на преклонный возраст, Николай Иванович был обвинен в контрреволюционной деятельности, в вину ему было также поставлено участие в банкете, который был устроен в здании Думы в честь высокопоставленных представителей колчаковских войск в 1918 году.

Расстреляли Николая Ивановича 27 июня 1938 года в Тюмени.


* * *

Вот что помогла узнать почтовая открытка, а сколько еще удивительных историй скрывается за старыми фотографиями в семейных альбомах.




ЗАГАДКИ СЕМЬИ КНЯЗЕВЫХ


Тюменским издательством «СофтДизайн» в 1998 году были выпущены книги серии «Невидимые времена». Утех, кто интересуется историей края, появилась возможность прочитать произведения писателей, некогда известных, но позже незаслуженно забытых. В советский период в большинстве своем их имена, не говоря о произведениях, были известны только специалистам: филологам, краеведам, историкам. Среди этих имен наш земляк – поэт-сатирик, детский поэт и собиратель фольклора Василий Васильевич Князев (1887-1937).






Россия. Революция. Поэты-агитаторы, поэты-трибуны, поэты-звонари. Владимир Маяковский, Демьян Бедный, Василий Князев. Но если о первых двух поэтах написаны книги, исследования, произведения Маяковского изучаются в школе, то Василий Князев для нескольких поколений оказался почти неизвестным. Визитной карточкой поэта стало стихотворение «Никогда, никогда, никогда коммунары не будут рабами!», которое, по воспоминаниям Н.К. Крупской, очень любил Владимир Ильич Ленин.

Для многих осталось неизвестным, что В.В. Князевым была составлена «Пословичная энциклопедия» в 4-х томах на более чем полутора тысячах рукописных страниц. Как он сам ее назвал: «труд, начатый ещё моими дедом и отцом». Пожалуй, это одно из главных его произведений, но при жизни Василий Князев был известен как «поэт пролетарской революции».

После репрессий 1937 года его произведения отдельными книгами не издавались, и фактически имя его было забыто.

Как тут не вспомнить Ивана Панаева, сказавшего, что забываются те люди, которые имели несчастье умереть еще при жизни.

В Большой советской энциклопедии о нем написано лишь несколько строк. В биографическом словаре

«Русские писатели» издания 1994 г. поэту отведено полторы страницы, причём почти все сведения относятся к периоду 1906-1937 гг. О родственниках и вообще о тюменском периоде жизни сказано так: «Родился в купеческой семье. Дед по матери, К.Н. Высоцкий, – видный культурный деятель Сибири; отец – в молодости журналист». Всё.

Неизвестные страницы биографии Князева создавали благодатную почву для легенд, простор для полета фантазии. Так, в предисловии к книге его произведений со ссылкой на каких-то неведомых и всезнающих краеведов можно узнать, что Василий Князев был незаконным сыном своих собственных отца и матери.

Для выяснения обстоятельств жизни семьи Князевых, самого поэта пришлось заниматься в архивах Тюмени, Петербурга, в другие – делать запросы. Благодаря помощи заместителя начальника Управления ФСБ по Тюменской области А.А. Петрушина и сотрудников Управления ФСБ по Ленинградской области стало возможным ознакомиться с материалами следственного дела репрессированного поэта В.В. Князева. В результате стали известны некоторые подробности последнего года его жизни.

То, что удалось узнать в ходе длительных поисков в архивах, встреч с родственниками поэта, безусловно, не может претендовать на полную биографию, однако восполняет многие пробелы в семейной хронике Князевых.

Отец поэта – Василий Иванович Князев[303 - Василий Иванович Князев (1849-1894 гг.) родился в с. Успенском Смуловской волости Слободского уезда Вятской губернии. Воспитание получил домашнее. Переехал в Тюмень. Занялся торговлей бакалейными и колониальными товарами. Преуспел. Имел два магазина. Купец 2-й гильдии. По постановлению Тюменской городской Думы от 10 января 1880 года состоял словесным судьей Тюменского словесного суда. В 1881 году был избран кандидатом в члены городской управы на четырехлетие 1881 – 1885 гг. По постановлению тюменского купеческого сословия от 8 апреля 1885 года был членом Тюменского сиротского суда. По постановлению купеческого сословия от 12 июня 1886 года избран в члены уездного Податного присутствия на 1885 – 1887 гг. Постановлением собрания городского общества всех сословий от 27 апреля 1886 года избран председателем Тюменского сиротского суда. С 1885 по 1889 гг. и с 1889 по 1893 гг. состоял гласным Тюменской городской Думы. Постановлением Тюменской городской Думы избран заступающим место городского головы на срок до января 1893 года. Умер 18 ноября 1894 г. в Екатеринбурге, где и похоронен на Ивановском кладбище.] – был в Тюмени человек заметный, гласный Тюменской городской Думы, исполнял должность заступающего место городского головы[304 - Заместитель городского головы.], избирался председателем Тюменского сиротского суда. Был достаточно состоятельным купцом, выступал поручителем за других купцов, в частности, в 1885 году за А.И. Текутьева и А.Т. Тимофеенкова. В 1886 году Тюменской городской Думой дана характеристика двум тюменским купцам: «...Новоженов и Князев – люди состоятельные, поведения хорошего, под судом и следствием не состояли и ныне не состоят... недоимок как городских, так и казенных на себе не имеют, несостоятельности не подвергались, оглашаемы и изобличаемы в неисправностях по подрядам не были, заслуживают доверие общества и имеют гражданскую правоспособность...»[305 - ГАТО. Ф. И-1. Оп. 1. Д. 17.].

В молодости Василий Иванович участвовал в кружке-коммуне Константина Высоцкого. По крайней мере так утверждают практически все краеведы, писавшие о Высоцком и Князеве, начиная с Л. Полонского и Л. Беспаловой. Правда, первоисточник этой информации мне найти не удалось. Почему-то в своих воспоминаниях

Чукмалдин нигде не упоминает фамилию Василия Ивановича Князева, хотя всех остальных членов кружка Высоцкого он называет, это и Лагин, и Канонников, и Иконников, и Глазунов. Возможно, это случайность.






В.И. Князев сотрудничал в газете «Сибирский листок объявлений», издаваемой Высоцким, познакомился с его дочерью Марией Константиновной.

14 мая 1880 года в Крестовоздвиженской церкви состоялось бракосочетание тюменского купца Василия Ивановича Князева 31 года с девицей Марией 21 года, дочерью отставного учителя Константина Николаевича Высоцкого. Священник Михаил Иконников с дьяконом Дмитрием Тресвятским освятили этот брак.

У них долго не было детей, и только через четыре года – 6 июня 1884 года родился первенец, сын, назвали его Василием. 15 декабря 1885 года родился еще один сын – Андрей. Казалось, судьба благосклонна к Князевым.

Но 1886 год оказался для семьи трагическим. 26 февраля 1886 года умирает от дизентерии 2-месячный Андрей. Не проходит и месяца, как простудился первенец Василий и 21 марта умер от воспаления легких, не достигнув 2-летнего возраста. Нетрудно понять состояние родителей.

Следующий год начался новой надеждой, 6 января 1887 года у тюменского купца Василия Ивановича Князева и законной жены его Марии Константиновны родился сын. Назвали его опять Василием. 9 января он был крещен в Крестовоздвиженской церкви. Кто мог знать тогда, что суждено ему стать «Красным звонарем».

В том же 1887 году умирает отец жены Василия Ивановича – Константин Николаевич Высоцкий. Как напишет потом Чукмалдин, «под конец жизни под гнётом разных обстоятельств, о которых ещё рано говорить, Высоцкий ослабел духом и умер, немногими оплаканный, а большинством забытый и даже осмеянный»[306 - Чукмалдин Н.М. Мои воспоминания. Тюмень, 1997. С. 175.]. Чукмалдин, близко знавший Высоцкого, видимо, был в курсе проблем, с которыми тот столкнулся.

Когда в 1890 году Чукмалдин посетил на кладбище в Тюмени могилу Высоцкого, то не обнаружил на ней ни памятника, ни креста. У Николая Мартемьяновича вырвались такие «сетования сердца»:

«...Где же след любви горячей на твоей могиле,

Бедный мой Высоцкий! Нет, следа не видно!..»

В этом стихотворении Чукмалдина выражен упрек родным Высоцкого, на могиле которого нет даже креста, в то время как «рядом две могилы двух внучат твоих же, ласкою согретых в надписи отцовской, что блестит стихами на кресте могильном»[307 - Там же. С. 177.].

Можно предположить, что отношения К.Н. Высоцкого не только с В.И. Князевым, но и с дочерью Людмилой Константиновной были непростыми. Во всяком случае для нас их отношения во многом остаются непонятными.

Но жизнь продолжалась, в семье Князевых в 1888 году родилась дочь Евдокия, а 17 января 1890 года – вторая дочь, Мария. 30 июля 1891 года родился сын Михаил, но полугодовалый малыш умер от дизентерии 22 декабря 1891 года. Это был уже третий умерший ребенок. Тяжелейшие удары судьбы обострили болезнь матери, и 29 июня 1892 года Мария Константиновна умерла от чахотки.

На руках у Василия Ивановича остались сын Василий и две младшие дочери – Евдокия и Мария. Отчасти заботу о детях взяла на себя Людмила Константиновна Высоцкая. Будучи незамужней, она занялась их воспитанием, обучала музыке, танцам, рукоделию.

И вдруг 18 ноября[308 - Дата 18 ноября указана в метрической книге Иоанно-Предтеченской кладбищенской церкви, на памятнике же датой смерти указано 19 ноября] 1894 года от разрыва сердца 47 лет от роду умирает Василий Иванович. Умирает в Екатеринбурге. 22 января 1895 года «Тобольские губернские ведомости» поместили небольшое сообщение: «...Дума постановила в этом же заседании вместо умершего гласного В.И. Князева на обязанность гласного пригласить старшего по баллотировке кандидата А.И. Михалева».

Почему Василий Иванович Князев был похоронен в Екатеринбурге[309 - Установить это и найти могилу В.И. Князева в Екатеринбурге помогли екатеринбургские краеведы В.В. Шитов и Н.Б. Неуймин.]^,^ а не в Тюмени, где находились могилы трех его сыновей, жены, да и две дочери были на воспитании своей тетки Людмилы Константиновны Высоцкой тоже в Тюмени? Загадка, ответа на которую пока нет.






Купец Князев был похоронен на Ивановском кладбище города Екатеринбурга. На самом почетном месте, в нескольких метрах от Иоанно-Предтеченской церкви. Памятник на его могиле впечатляет не только размерами, но и самой скульптурной композицией. Громадная мраморная колонна (высота которой достигает двух с половиной метров и диаметром около 60 сантиметров) с косым крестом перед ней стоят на большой двойной плите. Верхняя – мраморная – лежит на громадной двухступенчатой гранитной. На мраморной плите по всем четырем ее сторонам выбиты надписи.

На лицевой: «Василий Иванович Князев

f 19 ноября 1894 г.».

На двух других эпитафия в стихах:

Василий!

Не скорбь, не рыданье

Тебя провожают в могилу –

Ты жил, ты знал горе страданья

И в нем схоронил свою силу.

Покойся же с миром, уставшее тело,

Родная земля принимает тебя

И все, что при жизни в душе наболело.

Она успокоит тебя.

Надпись на четвертой стороне плиты: «В.И. Князеву от друзей». Кто они – екатеринбургские друзья Василия Ивановича, которые проводили его в последний путь и установили столь величественный памятник?

Возможно, это были Михаил Иванович и Василий Иванович Дмитриевы, купцы 1-й гильдии, Василий Иванович Логинов и Михаил Афанасьевич Ворожцов – владельцы спичечных фабрик в Екатеринбурге.

Во всяком случае основания думать так имеются. После смерти В.И. Князева все дела его товарищества, как сообщила газета «Тобольские губернские ведомости» от 7 мая 1895 г., перешли в «исключительную собственность» его компаньонов – купцов Дмитриевых, основателей торгового дома «Бр. Дмитриевы».

Не только деловые, но и личные отношения связывали с Князевым Михаила Афанасьевича Ворожцова. Он был одним из восприемников (крестным) у Василия Васильевича Князева в 1887 г.

После смерти Василия Ивановича дети остались полными сиротами: старшему Василию – 8 лет, Евдокии – 6, Марии – 5. Все заботы о воспитании детей взяла на себя Людмила Константиновна.

В середине 60-х годов теперь уже прошлого века еще была возможность узнать какие-то подробности о семье Князевых – были живы сестры поэта.

В «Тюменской правде» от 18 апреля 1965 г. была опубликована статья Л. Полонского о Василии Васильевиче Князеве «Поэта-тюменца любил Ильич». Тогда автор, видимо, только начал заниматься жизнью и творчеством В.В. Князева, потому что в послесловии редакция обратилась к читателям с просьбой откликнуться родственников Князева, его знакомых и прислать сведения, позволяющие больше узнать о поэте.

Не прошло и месяца, как в газету пришло два письма: одно от сестры Князева – Евдокии Васильевны, жившей в Тюмени, другое – от С.И. Карнацевича, знавшего Василия Князева. Но почему-то вниманию читателей было предложено лишь письмо Карнацевича. Письмо сестры поэта опубликовано не было, следы его затерялись, и нам уже никогда не узнать, что рассказала о брате Евдокия Васильевна[310 - Евдокия Васильевна Князева жила в Тюмени и работала учителем математики. Была замужем, но детей у неё не было. Умерла в Тюмени в конце 60-х. Судьба другой сестры Князева – Марии сложилась трагично. Мария Васильевна вышла замуж за Сергея Николаевича Головина, сына известного тюменского пароходчика, который, окончив Московский университет, работал в г. Шахты. В 1937 году он был репрессирован. Мария Васильевна осталась с двумя детьми. Сын Сергей вскоре после окончания Горного института умер. Дочь Людмила окончила МГУ, по специальности химик, работала в Свердловской области, затем в Кургане. Мария Васильевна жила в семье дочери и в конце 60-х трагически погибла во время пожара, случившегося в их доме.].

Практически все, кто писал о Князеве, считали, что он учился в Екатеринбургской гимназии. Л. Полонский: «После окончания гимназии в Екатеринбурге...»[311 - Полонский Л. Поэта-тюменца любил Ильич // Тюм. правда. 1965. 18 апр.]; С. Карнацевич: «В школьные годы мне приходилось видеться с Васей Князевым только во время каникул, так как учился он в гимназии г. Екатеринбурга...»[312 - Народной памяти достоин // Тюм. правда. 1965. 14 мая. ]; В. Рогачев: «Нервные срывы вынудили его бросить Екатеринбургскую гимназию ещё во втором классе...»[313 - Князев В., Плотников М. Русь. Тюмень, 1998.]; анонимный сотрудник областной научной библиотеки: «После учебы в Екатеринбургской гимназии...»[314 - Красный звонарь Василий Князев // Тюм. правда. 1997. 22 мая.]; А. Синдицкий: «Василий Васильевич Князев родился в Тюмени в январе 1887 года. Здесь он пошел учиться, а завершил образование в гимназии Екатеринбурга»[315 - Синдицкий А. Певец коммуны // Тюм. правда. 1997. 10 апр.].

Другие считали, что Князев учился в Тюмени: «Уездное училище в 1890 году было переименовано в городское. В конце 90-х в нем учился В.В. Князев, известный советский поэт...»[316 - Копылов Д.И., Князев В.Ю., Ретунский В.Ф. Тюмень. Свердловск, 1986. С. 67.]. Эту же версию повторил Иваненко в своей книге «Прогулки по Тюмени».

Так где же Василий Князев учился: в Тюмени или в Екатеринбурге?

Результат поисков в Государственном архиве Свердловской области его сотрудники сформулировали кратко: Василий Васильевич Князев в Екатеринбурге в период с 1896-го по 1905 годы в гимназии не учился.

Для справки: в Екатеринбурге мужская гимназия была одна.

Мог ли учиться Князев в Тюмени?

Данных, подтверждающих факт учебы В.В. Князева в Тюменском уездном училище, в Государственном архиве Тюменской области также не нашлось. Коммерческого училища в Тюмени в конце XIX века еще не было, а гимназия была только женская. Потенциальным местом учебы Князева могло быть Александровское реальное училище.

В фондах Государственного архива Тюменской области удалось обнаружить в списках учеников приготовительного класса 1897 года поступления имя Василия Князева, уроженца Тюмени, 1887 года рождения.

Учился Василий в реальном училище вплоть до 1906 года, и, надо сказать, неважно, шестилетний курс училища освоил за девять лет. Но обнаруженные позже в Петербургском архиве документы о поступлении Василия Васильевича Князева в земскую учительскую школу Петербурга, датированные 1904 годом, заставили усомниться: тот ли Князев учился в Тюменском реальном училище? Ведь не мог один и тот же человек учиться в Тюмени и в Петербургской учительской школе одновременно. Что за Василий Князев учился в Тюменском Александровском реальном училище? Двойник? Ответа пока нет.

Первые достоверные сведения о Василии Васильевиче Князеве, кроме фактов рождения и крещения, приходятся на лето 1904 года, когда Людмила Константиновна Высоцкая повезла племянника в Петербург. В мемуарах «1905»[317 - Князев В. 1905 // Звезда. 1930. №6.] он написал о своей тетушке, «нарочно сделавшей две тысячи верст по железной дороге», чтобы только устроить его «в подходящем интеллигентном семействе».

Трудно сказать, чем был определен выбор учебного заведения: собственным желанием, советом тетки, а может быть, молодой человек, не имел документа о начальном образовании, и его взяли только в Петербургскую земскую учительскую школу, являвшуюся трехклассным средним учебным заведением? Факт остается фактом. Василий Князев поступил в эту школу 21 августа 1904 года.

В журнале поступавших в школу в 1904 году под номером 90 значится Василий Васильевич Князев, 17 лет, православный, сын купца, из Тюмени Тобольской губернии. В графе «первоначальное образование» написано – 4 класса гимназии, но при поступлении им было предъявлено только метрическое свидетельство. Документа о первоначальном образовании Князевым предъявлено не было, в то время как другими, а по журналу поступавших это было видно, предъявлялись свидетельства об окончании народных и приходских училищ, школ.

Четыре класса какой гимназии окончил Василий Князев? А может быть, он вообще не учился в гимназии и получил, как писали тогда, домашнее воспитание?

Среди поступивших в I класс учительской школы в 1904 году значатся 35 человек в возрасте от 16 до 24 лет, 17 из них по итогам вступительных экзаменов были назначены стипендии. Князева среди стипендиатов нет.






В фондах Центрального Государственного исторического архива сохранились любопытные документы – протоколы заседаний педагогического совета школы, которые позволили узнать некоторые подробности учебы Василия Князева в Петербурге.

После первого класса Князев на экзаменах показал следующие результаты: Закон Божий 4+; Русский язык 4+; Арифметика 3-; Геометрия 4; Педагогика 4,5; Физика 4; География 4,5; Естествоведение 4+; История 4+; Рисование 3; Чистописание 2+; Выразительное чтение 4+; Поведение 4.

Баллы за поведение ему были снижены за нарушение установленных правил, «за постоянное опаздывание на уроки и за манкирование некоторыми уроками»[318 - ЦГИА. Ф. 142. Оп. 1. Д. 83. Л. 66 об. ].

Во второй класс Василий Князев был переведен с условием представить осенью работу по чистописанию.

Но в самом начале нового, 1905 учебного года Василий Князев после молебна в зале губернской управы в присутствии всех учащихся, их родителей, учеников и учениц, окончивших курс, а также в присутствии посторонней публики обратился к председателю управы и в резкой форме высказал упреки земству.

Во-первых, «за то, что оно, устроив школу для учеников и учениц, поставило их в неравные условия, в то время, как женское отделение ходит по хорошей парадной лестнице, мужское отделение должно пользоваться холодной черной лестницей, отчего многие из них часто простужаются»[319 - Там же.].

Во-вторых, «за то, что не позаботясь устроить для учащихся дешевые обеды, оно заставляет многих из них голодать или питаться кое-как»[320 - Там же.].

Педагогический совет учительской школы на своем заседании 7 сентября 1905 года решил «не подвергать Князева наказанию, чтобы не сделать его героем в глазах учащихся, а ограничиться тем, что просить г. Инспектора, собрав всех учащихся, объявить им, что проступок Князева подвергался всестороннему обсуждению на Совете и последний был удивлен и возмущен его бестактностью и нелогичностью»[321 - Там же.].

В октябре педагогический совет признал, что в школе неспокойно, учащиеся волнуются, настойчиво добиваясь беспрепятственного общения между мужским и женским отделениями.

Волнения в школе начались 12 октября, когда под предлогом проведения литературного вечера учащиеся устроили собрание.

Собрание было шумное и продолжительное, но еще перед его началом «ученики Торниайнен, Гашков и Князев самовольно сняли расписания уроков, как в женском, так и в мужском отделениях и доску с наименованием «мужское отделение», объяснив это тем, что теперь нет мужского и женского отделения, а есть одна школа»[322 - ЦГИА. Ф. 142. Оп. 1. Д. 83. Л. 76.].

В воскресенье 16-го «они самовольно устроили совместные танцы и не сразу прекратили их по требованию инспектора, а ученик Князев дерзко протестовал и заявлял, что не уйдет, так что пришлось ему пригрозить, что его выведут»[323 - Там же. ].

Остальное время после ужина 16 октября, а также 17 и 18 октября учащиеся мужского и женского отделений проводили вместе, «совершенно игнорируя существующие правила, несмотря на то, что инспектор говорил как с интернатом мужского, так и женского отделений и отдельно еще с учеником Князевым»[324 - Там же. ].

Во вторник, 18-го октября, в школу пришли гимназисты и принесли прокламации, призывающие всех бороться до тех пор, пока в России не будет учреждена демократическая республика. В этот день занятия, по случаю выхода Высочайшего Манифеста, были прекращены до 24 октября.

Совет школы постановил: «...Ученику Князеву, по причине болезни легко раздражающемуся и проявляющему резкое нарушение требований школы и даже правил приличия, Совет предложил, не посещая вовсе школы, сдать переходные экзамены в III класс осенью 1906 года»[325 - Там же.].

Но Василий Князев подал в педагогический совет школы заявление, в котором написал, что не признает для себя обязательным постановление Совета от 19 октября, так как считает себя вполне здоровым. Он просил дать ему месячный отпуск с правом посещать уроки методики арифметики и русской словесности, в случае отказа в его просьбе угрожал копии с этого заявления «...послать в три газеты и устроить забастовку всех средних учебных заведений»[326 - Там же. Л. 78.].

Позже инспектор доложил совету, что ученик Князев действительно не подчинился постановлению и сорвал вывешенное объявление об этом постановлении и ежедневно, несмотря на запертые двери, являлся в школу, влезая в окно.

Ученики поддерживали его и содействовали проникновению в школу других приходящих учеников и «хотели устроить сходку с женским отделением и пригласили учениц придти к ним, а когда те отказались, то стали ломиться в общежитие, на требование надзирательницы уйти, отвечали отказом, а Князев дерзостью»[327 - ЦГИА. Ф. 142. Оп. 1. Д. 83. Л. 78.].






Потом ученики обратились к инспектору с просьбой открыть входную дверь, позволить приходить учащимся и выдавать им по-прежнему обеды. Получив отказ в своей просьбе, «они вели себя демонстративно, кричали, пели, а после ужина принесли водки и пива и, напившись, продолжали безобразить даже и в спальне»[328 - Там же.].

Руководство школы оставило заявление Князева без последствий, так как «оно ещё более убедило Совет, что он больной человек»[329 - Там же.].

24 октября 1905 года начались занятия в учительской школе, но почти сразу были прекращены, так как учащиеся мужского отделения объявили, что не будут заниматься, вышли из класса, стали шуметь, кричать и требовать прекращения занятий в женском отделении. Когда же занятия были прекращены, ученики и меньшая часть учениц устроили общую сходку, продолжавшуюся до 6 часов вечера. Опасаясь того, что события принимают нежелательный оборот, губернская управа издала распоряжение, по которому школа была закрыта на неопределенное время.

Совет постановил: «...Ученик II класса Князев, безусловно, исключается из школы за совершенное игнорирование порядков школы, за неподчинение, как распоряжениям инспектора, так и постановлениям Совета, за неоднократное срывание объявлений о постановлениях последнего, за проникновение в школу через окно, когда ему был воспрещен вход в неё, за попытку вломиться в женский интернат, за грубые и дерзкие протесты, выражаемые в крике, свисте и неприличных выражениях, нетерпимых как в школе, так и во всяком обществе».






На педагогическом совете, состоявшемся 10 ноября 1905 г., было зачитано заявление, поданное в совет бывшим учеником Князевым. Василий просил дать ему месячный отпуск с правом посещать уроки русской словесности, методики арифметики, физики и истории. И добавил, что «занятия в школе не пойдут успешно до тех пор, пока все борцы за семинарскую свободу не получат полной амнистии»[330 - ЦГИА. Ф. 142. Оп. 1. Д. 83. Л. 89.].

Выслушав это заявление, совет почти единогласно постановил ответить Князеву, что «он уволен не за то, что был борцом за семинарскую свободу, как он себя называет, и не за политические убеждения, а за то, что вел себя так, как нельзя себя вести ни в каком порядочном обществе, а не только в школе. Если же он недоволен постановлением, то может обжаловать его, куда найдет нужным»[331 - Там же.].

Гораздо позже в мемуарах В. Князев признавался: «я и сам был из этой публики, я и сам... сочувствовал всему, чему она сочувствовала, болел её болезнями, страдал её пороками, любил те же: карты, вино, танцульки... Что же – каяться, так каяться!

Картеж – и в гомерических размерах – насадил в школе я... Не было меди и публики, дулись на спички: не на спичечные коробки, а на отдельные беленькие, с коричневой головой, штуковинки, которых давали тогда 70 штук на копейку!

Однажды я всех обобрал, всю семинарию пустил по миру! Иду домой: карманы от спичечных коробков – аккурат теперешние, тогда никому неведомые галифе!.. Да. Но – от тренья, что ли, или от карающего перста Немезиды, – вспыхнули и взорвались в моих карманах мои неисчислимые капиталы!

Ах, только тогда, в ту минуту глядя на дымящиеся свои, тлеющие брютцы и поглаживая обожженные свои бока – только тогда я понял истинное значение этого игрецкого термина:

– «Прогореть»...[332 - Князев В. 1905//Звезда. 1930. № 6.]

В марте 1906 года В. Князев подал прошение в педагогический совет учительской школы и просил включить его в список учеников II класса, разрешить весной сдавать переходные экзамены в III класс, поведение же свое в октябре 1905 года объяснил «психической болезнью, которою, по его мнению, было больно в то время всё общество»[333 - ЦГИА. Ф. 142. Оп. 1. Д. 83. Л. 95 об.].

Совет, пожалев Князева, разрешил ему, как постороннему лицу, держать вступительные экзамены в III класс.

В августе 1906 года В. Князев экзаменовался по четырем предметам: русскому языку, арифметике, геометрии и естественной истории, но отказался держать экзамен по Закону Божию на том основании, что он неверующий. На экзамен по педагогике Князев не явился и просил разрешить ему держать остальные экзамены после начала занятий.

И вот тут руководство школы не упустило возможности избавиться от строптивого ученика. Был созван педагогический совет, мнения на котором разделились. Одни преподаватели считали, что он главный виновник беспорядков 1905 года в школе и в глазах учеников стал единственной жертвой, отчисление Князева может только ухудшить отношения между советом и учениками. Другие возражали, полагая, что совет, допустив Князева до вступительных экзаменов, тем самым доказал, что его прошлогодние проступки забыты, и если бы он выдержал все экзамены, то и был бы принят. Они считали, «что делать для него исключение, назначая вторичные экзамены, нет никакого основания, так как он является для школы нежелательным элементом, и никто не может поручиться, что он и в нынешнем году не устроит «нового освободительного движения», к тому же человек он больной и в народные учителя не годится»[334 - ЦГИА. Ф. 142. Оп. 1.Д. 83. Л. 103 об.].






При голосовании подавляющее большинство членов совета высказалось за отказ в приеме. Решение было принято. 30 августа 1906 года Василий Князев забрал из учительской школы единственный свой документ – метрическую выпись. Так закончилась его учеба.

С самого начала не получая стипендии в учительской школе, жить ему приходилось на средства, присылаемые Л.К. Высоцкой. Позже, вспоминая 1905 год, он писал: «Из-за почтовой забастовки – я несколько месяцев ничего не получаю от тетушки. Мои стихотворные заработки (в сатирических худосочных журнальцах) воистину тараканьи»[335 - Князев В. 1905//Звезда. 1930. № 6.].

Но, несмотря на это, Князев продолжил заниматься исключительно литературной работой. В биографическом словаре «Русские писатели» подробно описан этот период его работы в петербургских газетах и журналах. Печатался в сатирических листках и журналах «Дятел», «Клюв», «Водолаз», «Застрельщик», «Водоворот», «Серый волк», «Стрекоза», «Будильник», «Осколки», «Нива», «Сатирикон», «Новый Сатирикон». Как детский поэт печатался в детских журналах «Задушевное слово», «Искорки», «Игрушечка», «Красные зори». В детском сатирическом журнале «Галчонок» был самым активным сотрудником...

В отделе рукописей Российской национальной библиотеки удалось найти прошение Князева в Академию наук, датированное мартом 1916 года. Литератор В.В. Князев, как он сам себя назвал, в прошении писал: «Работая вот уже около десяти лет над опытным словарем-энциклопедией русской народной красной речи (труд, начатый ещё моими дедом и отцом), очень прошу Академию наук отпустить мне бесплатно те из изданий Академии, которые могут мне быть полезными для моей работы.

В настоящее время мною уже использованы, кроме обширных записей отца и деда: Даль, Михельсон, иллюстрированных несколько изданий областных земств и почти все классики»[336 - РНБ. Ф. 696. № 162.].

В конце прошения был приписан домашний адрес Князева, видимо, для ответа: Манежный, 1, кв. 15.

Найти его оказалось непросто. Долго пришлось бродить по городу, прежде чем нашел этот тихий, почти безлюдный переулок, выходящий на Преображенскую площадь. В 20 метрах от дома, в котором жил в 1916 году В. Князев, – Спасо-Преображенский собор.

Квартал этот можно назвать поэтическим. В доме напротив – по адресу: Манежный, 2 – жил К. Чуковский, чуть дальше от Преображенского собора, Манежный, 7 – В. Маяковский.

На домах, где жили собратья по перу Василия Князева, висят мемориальные доски. А по адресу: Манежный переулок, 1 мемориальной доски нет. И никто не знает, что здесь, на первом этаже, в небольшой квартире в три окна, жил «поэт пролетарской революции» Василий Васильевич Князев.

...1918 год, поэт в зените славы. Его стихи ... звучат повсюду. Потом, в 1924 году, поэт добровольно выйдет из партии, и постепенно его имя сойдет с первых полос газет. К 30-м годам это будет уже уставший, больной человек.

...Наступивший 1937 год для Василия Васильевича Князева был юбилейным – поэту пролетарской революции исполнялось 50 лет. Радости юбиляр не испытывал, потому что с 1936 года в ленинградской квартире Князевых поселилось тревожное ожидание.

Судебный процесс по делу Каменева и Зиновьева[337 - Август 1936 г.] не оставлял сомнений в серьезности намерений карательной машины. Главные фигуранты через несколько часов после вынесения приговора были расстреляны. «Красный звонарь», близко знавший Зиновьева, не мог не понимать, что рано или поздно придут и к нему. По выражению Ахматовой, «наступило время, когда страна привеском болталась возле своих тюрем». Первые страницы газет пестрели заголовками: «Покараем троцкистских прихвостней!», «Уничтожим пособников империализма» и т. п.

Чтобы заглушить тревогу, он стал чаще выпивать, а выпив – срывался. То, что произошло осенним вечером 15 ноября 1936 года в ресторане клуба писателей, станет впоследствии веским аргументом против него.

На следующий день на стол ответственному секретарю Союза советских писателей лег донос, в котором было описано недостойное поведение поэта Князева в общественном месте. Авторами его были советские писатели Е. Люфанов и Б. Лихарев.

_Автограф_В._В._Князева._1916_г._

«Считаем необходимым довести до сведения Союза следующее: 15/ХI с.г. вечером в помещении клуба писателей, член Союза поэт В. Князев вел себя самым безобразным образом. Начинал с сожаления, высказываемого по адресу молодых писателей, которые еще «что-то пишут», Князев заявил, что он не пишет ничего нового уже в течение шести лет исключительно потому, что в наше время писать невозможно. По его мнению существующий режим устрашки, хуже режима Николая I.






Больше того, во главе существующего режима стоит глупый, злой азиат Сталин, который смел всех подлинных революционеров, соратников Ленина: Зиновьева, Каменева и других. От социализма, вернее, от Октябрьской революции остались рожки да ножки. Налицо Термидор. Наша эпоха – эпоха красного фашизма.

Князев уверяет, что он ежедневно, еженощно ждет, что его арестуют, уверен в том, что это случится и удивляется, почему этого пока не произошло.

Там, в большом доме, он трусить не будет, а уж «похамит им», пусть расстреляют.

Жить стало просто невыносимо.

Эти и подобные умозаключения Князев проповедовал в присутствии Люфанова и Лихарева, сидевших с ним; эти же умозаключения слышали и некоторые официанты ресторана. Князев даже похвастался, что подобные разговоры он ведет и в пивных. Там слушатели разделяют его взгляды, чему Князев очень доволен.

Поведение Князева, в прошлом фаворита Троцкого и Зиновьева, конечно, несовместимо со званием советского писателя».

Единогласно В.В. Князев был исключен из Союза советских писателей.

Политическая обстановка в стране становилась все более непримиримой к инакомыслящим.

10 января 1937 года был расстрелян один из видных старых большевиков Мартемьян Рютин. 23 января начался другой показательный процесс над видными большевиками во главе с Георгием Пятаковым и Карлом Радеком...

Никто и не вспомнил, что «Красному звонарю» Василию Князеву 19 января исполнилось 50 лет. Ни одной коротенькой заметки в газетах. А может быть, в семье Князева были даже рады этому. Но о нем вспомнят. Вспомнят и придут.

В ночь с 19 на 20 марта 1937 года раздался звонок в дверь квартиры В.В. Князева. Звонок был неожиданным и давно ожидаемым. Пришли за ним.

Сотрудниками НКВД был предъявлен ордер на производство обыска и ареста.

Из следственного дела №923230 по обвинению Князева В.В. по ст. 58 УК.

«_Постановление_об_избрании_меры_пресечения_и_предъявления_обвинения._Город_Ленинград._1937_год._19_марта_.

Мл. лейтенант госбезопасности Лупандин УНКВД Лен. области, рассмотрев следственный материал по делу (новое) и приняв во внимание, что гр. Князев (Седых) Василий Васильевич, 1887 г. р., ур. г. Тюмени, русский, гр. СССР, литератор, исключен из Союза Советских писателей за антиобщественное поведение. Проживает ул. Рубинштейна, 15, кв. 301.

Достаточно изобличается в том, что он занимается активной контрреволюционной деятельностью, ведет систематическую антисоветскую пропаганду среди писателей Ленинграда.

Постановил: гр. Князева (Седых) В.В. привлечь в качестве обвиняемого по ст. 58-10 УК, мерой пресечения способов уклонения от следствия и суда избрать содержание под стражей в ДПЗ по II-й категории».

При обыске, произведенном в квартире Князева, было изъято:

– «почто-телеграмма №887 от Троцкого от 2.XI.20 г.;

– удостоверение №24537 о службе в поезде Троцкого от 31/Х-1920 г.;

– отношение за №27510 от 17.VIII.1918 г. за подписью Зиновьева об отпуске револьвера».

После обыска и ареста была опечатана «одна комната площадью 36 м^2^ с двумя окнами и стеклянной дверью и в ней опечатан один сундук, обитый жестью – комната опечатана печатью управдома».

21 марта, на следующий день после ареста В.В. Князева, в его квартире был произведен повторный обыск, забрали:

«1) служебную записку Г. Зиновьева от 29 июля 1918 г. о выдаче Князеву В.В. велосипеда;

2) удостоверение №24677 от 3/ XI. 1920 г., выданное Предреввоенсовета республики Л. Троцким;

3) Переписку разную;

4) Рукопись Князева «Пословичная энциклопедия» в 4-х томах на 1590 страницах и несколько других рукописей;

5) Переписку с сыном и женой».

Последними в списке изъятого значатся «бумажные кредитки николаевские».

_Из_анкеты_арестованного_В.В._Князева_

«...Род занятий – персональный пенсионер с 1930 г.

Профессия – писатель, не член п/союза.

Служба в царской армии и чин – не служил.

Служба в белой армии и чин – не служил.

Служба в Красной Армии – служил в 1919 г.

Социальное происхождение – мещанин.

Политическое прошлое – в партиях ни в каких не состоял.

Партийная принадлежность – беспартийный. Был членом ВКП(б) с 1918 г., но в 1924 г. выбыл добровольно.

Образование – самоучка.

Состоял ли под судом – не состоял.

Состояние здоровья – инвалид II группы.

Состав семьи:

Жена Князева Евдокия 49 лет, домохозяйка.

Сын Князев Василий 23 лет, 2 арт. бригада.

Сестра Князева Евдокия 48 лет, учительница, г. Тюмень».

В доме предварительного заключения, куда был доставлен арестованный Князев, за все время следствия над ним было произведено только два коротких допроса.

_Из_протокола_допроса_Князева_В._В._20_марта_1937_г._

«Обвиняемый – Князев Василий Васильевич, 1887 г. р. г. Тюмень. Сын купца. Отец имел в г. Тюмени два магазина. До и после революции – литератор. Жена Князева Евдокия Петровна – домохозяйка, сын Князев Василий Васильевич – отбывает действительную военную службу в Ленинграде; сестра Евдокия Васильевна Князева неизвестно где; сестра Головина Мария Васильевна – в Горловке.

Образование домашнее, в размере средней школы. Состоял в РКП(б) с 1918 по 1924 гг., выбыл по собственному желанию. В 1907 году сидел под арестом в течение 1 месяца за школьные беспорядки.

ВОПРОС: Вы обвиняетесь в том, что до момента ареста вели контрреволюционную работу. Дайте показания по данному вопросу.

ОТВЕТ: Никакой контрреволюционной работы я не вел.

ВОПРОС: Вы даете неправильные показания. Следствию известно, что Вы вели систематическую контрреволюционную пропаганду. Давайте правдивые показания.

ОТВЕТ: Признаю, что в беседах с окружающими я высказывал свои контрреволюционные взгляды и выражал свое враждебное отношение к Сталину.

Ответы записаны с моих слов верно и мною лично прочитаны. В. Князев.

Допросил оперуполномоченный мл. лейтенант ГБ Лупандин».

Следующий допрос последовал лишь через две недели.

_Из_протокола_допроса_Князева_В._В._4_апреля_1937_г._

ВОПРОС: Дайте показания о характере Вашей связи с расстрелянным за контрреволюционную деятельность Зиновьевым Г.Е.

ОТВЕТ: С Зиновьевым Г.Е. я познакомился в 1918 году в Смольном, один раз был у него дома. Выполнял поручения Зиновьева по своей литературной работе. Я всегда пользовался покровительством Зиновьева и работал под его руководством до 1924 года. В последний раз я виделся с Зиновьевым на похоронах его жены Лилиной.

ВОПРОС: Дайте показания о Вашей связи с Троцким Л.Д.

ОТВЕТ: Осенью 1920 года, по распоряжению Троцкого Л.Д., я был вызван в Москву, был принят им и от него лично получил предложение поехать с ним на Южный фронт. Во время поездки я все время выполнял литературную работу в поезде[338 - Поезд Троцкого – особое воинское подразделение, сформированное в августе 1918 г. Бронепоезд представлял собой передвижной штаб командования фронтами, на котором нарком по военным делам, председатель Реввоенсовета Троцкий выезжал в районы боевых действий. В составе поезда на 1919 год находилось 235 человек, в том числе канцелярия Троцкого – 8 чел., команда связи -32 чел., медицинский персонал – 4 чел., типография – 15 чел., 3 взвода солдат, пулеметная команда, паровозная и кондукторская бригады, смазчики, проводники, электромонтеры, слесари и даже прислуга вагона-ресторана. В поезде Троцкого были телеграф, радио, библиотека, баня и гараж с шестью автомобилями. В типографии поезда печатались в виде листовок приказы наркомвоена, а также газета «В пути». Поезд разрешал на месте неотложные вопросы, просвещал, призывал, снабжал, карал и награждал. Комиссия «Красный подарок» при ВЦИК Советов не только передавала поезду Предреввоенсовета подарки для раздачи их на фронте. Для красноармейцев поезда она выделяла спортинвентарь, спортивную форму, шоколадные конфеты «Трюфели», «Флери яблочные» и др. общим весом более двух тонн.] Троцкого Л.Д.

ВОПРОС: Вы обвиняетесь в контрреволюционной деятельности. Дайте показания по существу данного вопроса.

ОТВЕТ: Я высказывал свои контрреволюционные взгляды в среде писателей и работников литературных организаций. В этих высказываниях я подвергал контрреволюционной критике политику ВКП(б) и советского правительства. В этих высказываниях я выражал также свою резкую озлобленность против Сталина.

ВОПРОС: Вы культивировали в окружающей Вас среде вражду и ненависть к руководителям ВКП(б) и правительства. Признаете Вы это?

ОТВЕТ: Признаю, что мои контрреволюционные высказывания действительно содержали в себе злобу и ненависть к руководителям ВКП(б) и Советского правительства и в особенности к Сталину.

ВОПРОС: Назовите лиц, среди которых Вы вели контрреволюционную пропаганду.

ОТВЕТ: Я высказывал свои контрреволюционные взгляды в присутствии целого ряда лиц, главным образом литераторов, в том числе, в присутствии Лавренева Б.А., Семенова С.А., Люфанова, Аптекмана А.И.».

Второй и последний допрос обвиняемого закончен. У следствия больше вопросов не было.

_Из_протокола_допроса_свидетеля_Люфанова_4_апреля_1937_г._

«ВОПРОС: Вам известен гражданин Князев В.В.?

ОТВЕТ: Князева Василия Васильевича я знаю примерно с 1929 г. В прошлом Князев В.В. был близок к расстрелянному Зиновьеву Г.Е. и пользовался его полной поддержкой и покровительством. Не помню сейчас от кого, но я слышал, что Князев В.В. в период гражданской войны работал в поезде Л.Д. Троцкого. Князев В.В. состоял в Союзе Советских писателей и в ноябре 1936 г. был исключен за антиобщественное поведение.

ВОПРОС: Что Вам известно о контрреволюционной деятельности Князева В.В.?

ОТВЕТ: Мне известно враждебное отношение Князева В.В. к советской системе. Князев вел открытую контрреволюционную пропаганду среди писателей и работников литературных учреждений. Мне лично приходилось слышать контрреволюционные высказывания Князева В.В. в Доме писателя им. Маяковского. В своих контрреволюционных высказываниях Князев выражая свое враждебное отношение к советской системе, заявлял о том, что «в советских условиях литераторы лишены возможности писать, что существующий режим невыносим».






В своей контрреволюционной пропаганде Князев брал под защиту осужденных руководителей троцкистско-зиновьевской террористической организации, называя их подлинными революционерами, что после их уничтожения от Октябрьской революции ничего не осталось. В своих контрреволюционных клеветнических заявлениях Князев В.В. говорил, что осуществляемая в СССР жестокая диктатура ВКП(б) является ничем иным, как фашизмом, что налицо термидор.

Свидетелями контрреволюционной пропаганды Князева В.В. являлись очень многие лица, посещающие дом писателей им. Маяковского и некоторые из них, в том числе и я, заявляли об этом руководителям Ленинградского отделения Союза писателей».

Другой свидетель, Семенов Сергей Александрович, на допросе 11 мая 1937 года сообщил, что «о контрреволюционных высказываниях Князева В.В. широко известно в писательской среде и об этом иногда говорилось на собраниях и заседаниях Ленинградского отделения Союза советских писателей. Особенно усилилась контрреволюционная пропаганда со стороны Князева В.В. примерно с ноября 1936 г...». Показания Семенова почти слово в слово повторяли показания Люфанова и вполне изобличали поэта Князева в контрреволюционной деятельности.

28 мая 1937 года следствие по делу Князева Василия Васильевича было окончено, о чем ему было объявлено под расписку.

Обвинительное заключение по следственному делу №23230-37 г. гласило:

«В марте 1937 г. 4 отд. УГБ УНКВД Ленинградской области был арестован за контрреволюционную деятельность литератор Князев В.В., бывший член ВКП(б) с 1918 по 1924 г., б. Член ССП, исключенный из Союза за контрреволюционные высказывания.

Следствием установлено, что Князев В.В. систематически высказывал свои контрреволюционные взгляды в среде писателей и работников литературных организаций. В этих высказываниях он подвергал контрреволюционной критике политику ВКП(б) и Советского правительства. Кроме того, Князев В.В. в своих высказываниях выражал резкую озлобленность и ненависть к т. Сталину.

На основании изложенного обвиняется: Князев Василий Васильевич в том, что он на протяжении ряда лет систематически проводил среди писателей и литературных работников контрреволюционную агитацию. В своих высказываниях подвергал контрреволюционной критике политику ВКП(б) и Советского правительства, одновременно культивируя вражду и ненависть к руководителям ВКП(б) и правительства, в особенности к т. Сталину.

Князев Василий Васильевич в предъявленном ему обвинении полностью признал себя виновным и уличается показаниями свидетелей, а посему полагал бы: следственное дело №923230-37 г. по обвинению гр-на Князева Василия Васильевича в пр. пр. ст. 58, п. 10, по согласованию с пом. прокурора Ленинградской области направить на рассмотрение спецколлегии Леноблсуда.

Пом. нач. 10 отделения IV отдела, лейтенант госбезопасности Резник».

8 июня 1937 года состоялось подготовительное заседание специальной коллегии Ленинградского областного суда в составе: председательствующего Королькова, членов: Петрова и Чехова, с участием прокурора Розанова.

В результате слушаний было определено: «Дело принять к производству спецколлегии Ленинградского областного суда. Обвинительное заключение утвердить.

Предать суду Князева Василия Васильевича по ст. 58-10. Дело назначить к слушанию в закрытом судебном заседании, без участия обвинения и защиты в г. Ленинграде 11 июня с. г. под председательством Королькова».

Но в назначенный срок из-за неявки свидетелей слушание дела отложили на 14 июня, повторив вызов свидетелей. Меру пресечения обвиняемому оставили без изменения.

Судебное заседание 14 июня 1937 года было недолгим.






После оглашения обвинительного заключения обвиняемый Князев сказал: «Виновным себя не признаю, я от мозга костей являюсь советским человеком, но я близок с Зиновьевым не был, я ездил с поездом Троцкого в 1920 году 2 недели. Я говорил, что при условиях советского строя литераторы лишены возможности писать. Но я не помню, чтобы я Троцкого и Зиновьева называл подлинными революционерами. И не помню, чтобы я говорил, что после их уничтожения от революции ничего не осталось. Я говорил словами героя моего романа о том, что у нас существует красный фашизм».



_Из_протокола_судебного_заседания_от_14_июня_1937_г._

«Свидетель Люфанов: «Показания свои, данные на предварительном следствии подтверждаю. В ноябре 1936 года в клубе Дома писателей им. Маяковского я сидел с Вихоревым, подошел к нам обвиняемый Князев, который сказал: «В наших условиях писателю очень трудно, существующий режим тормозит работу, говорил, что от революции у нас сейчас ничего не осталось, страной управляет злой жестокий азиат Сталин, от завоеваний русской революции остались рожки да ножки. Каменев, Зиновьев, Троцкий были настоящими подлинными революционерами, что у нас существует красный фашизм».

И вдруг Князев, видимо, поняв бесполезность сопротивления, обреченно произносит: «Свидетель Люфанов очень правдивый человек, ему можно верить».

Судебное заседание окончено.

Когда обвиняемому было предоставлено последнее слово, Василий Васильевич сказал: «После издания книги Погодина «Аристократы» я написал заявление о том, что у нас в Союзе писателей много контрреволюционеров, которых надо взять, а меня первым. Меня наказать, конечно, нужно, но свое преступление я считаю несерьезным».

После короткого совещания был оглашен приговор.



Из приговора по делу №10853/23230.

«...Материалами предварительного и судебного следствия виновность Князева В.В. доказана в том, что он будучи враждебно настроен к Советской власти в ноябре месяце 1936 г. в помещении клуба Дома писателей им. Маяковского вел контрреволюционные разговоры в присутствии свидетеля Люфанова и других – грубо оскорбительно отзывался о руководстве партии и правительства, выступал в защиту репрессированных членов троцкистско-зиновьевской банды, клеветал на положение советских писателей, на советский строй и ВКП(б), т.е. Князев В.В. совершил пр. пр. ст. 58-10, ч. I УК, спецколлегия приговорила:

Князева Василия Васильевича по ст. 58-10, ч. I УК лишить свободы на пять лет с 19 марта 1937 г. с последующим поражением его в правах сроком на три года. Меру пресечения ему оставить содержание под стражей.

Приговор может быть обжалован в спецколлегию Верховного Суда РСФСР в течение 72 часов с момента вручения приговора осужденному».

Не обжалованный в течение 72 часов, он вступил в силу.

Тюменский краевед Л. Полонский в своей статье «Дело №942270» рассказал, что Князев в октябре 1937 года в трюме парохода был перевезен из Владивостока в Магадан.

«Следуя по этапу из Магаданского пересыльного пункта в ОЛП Мальдяк з/к Князев Василий Васильевич, №9135075, ст. 58-10, ч. 1, срок 5 лет, во время пути следования этапом оставлен в поселке Атка 4.XI.37 г., 10.XI.37 г. скончался в 20 ч. 15 мин. Диагноз: порок сердца, декомпенсация III, атероколит, обострение ревматизма».



Заключительный документ из дела №942270:

«В/секретно. Начальнику УСВИТЛ НКВД.

При этом высылается акт о смерти и дактилоскопический оттиск пальца на умершего з/к Князева В.В.

Князев В. В. с партией з/к следовал в ОЛП УГПС и по болезни оставлен в пос. Атка, где и умер».

В декабре 1938 года со своего поста был смещен нарком внутренних дел Николай Ежов, его место занял Лаврентий Берия. Число арестов резко сократилось, были отложены в сторону начатые дела. В обиходе появилось слово «перегиб».

Константин Симонов вспоминал, что «начало деятельности Берии было связано с многочисленными реабилитациями, прекращением дел и возвращением из лагерей десятков, если не сотен, тысяч людей».

У родственников осужденных появилась надежда увидеть своих родных. Скорее всего, именно этим объясняется наличие в деле №923230 документов, датированных 1939 годом. Не имея сведений от В.В. Князева, не зная, что его нет в живых уже полтора года, его родственники для подачи кассационной жалобы наняли адвоката.

Адвокат Мазель ознакомился с делом Князева и 26 ноября 1939 г. подал кассационную жалобу в Ленинградский областной суд.

В кассационной жалобе, изложенной адвокатом Мазелем, приговор назван неправильным по следующим основаниям: во-первых, «обвиняемый Князев В.В. поэт по профессии, активно сотрудничал в дореволюционной прессе, как в либеральной (журнал «Сатирикон»), так и в большевистской.

С начала Октябрьской революции Князев В.В. активно примкнул к большевистской повременной и периодической прессе, будучи основным сотрудником организованной т. Володарским в г. Ленинграде «Красной Газете», под псевдонимом «Красный Звонарь», «Говвакия», «Седых» и др.

Перу Князева принадлежат такие произведения, как «Никогда, никогда коммунары не будут рабами», особо отмеченное тов. Лениным В.И., на смерть тов. Урицкого и др. вошедшие в хрестоматии для средней школы, сборники истории гражданской войны...

Обращаясь к стихотворению Князева «Глубокая старость» – видно, что поэт переживает творческий кризис, когда поэту казалось, что он исписался и тем самым окончил свою творческую деятельность, хотя переход всех поэтов от поэзии к прозе является уделом всех больших и малых литераторов нашей страны.

Надломленность и тяжелые творческие переживания толкнули Князева к ненадлежащему поведению в быту»; во-вторых, «политическое лицо поэта и писателя определяется его творчеством: «Я подыму, как большевистский партбилет все сто томов моих партийных книжек». В. Маяковский».

Дальше к делу приложены отзывы, письма и краткие рецензии советских писателей на роман Князева «Деды».

Отзыв Михаила Зощенко:

«Тов. Князев, твой роман «Деды» мне понравился – написан занимательно, типы любопытны, особых минусов не нашел. Кое-какие мелочи вполне исправляются при переиздании.

Октябрь 34 г. Мих. Зощенко».

Отзыв В. Саянова:

«Василий Князев – писатель, много сделавший для советской литературы. Он широко известен как поэт, но и прозаическая его работа заслуживает внимания.

«Деды» – большая эпопея, над которой тов. Князев работает уже несколько лет. Эту книгу необходимо издать, так как материал, изученный тов. Князевым, очень интересен. «Деды» написаны хорошим, выразительным языком, легко читаются и, несомненно, будут иметь успех у читателя.

20.10.-34 г. В. Саянов».

Письмо Л. Соболева (без даты):

«Дорогой Василий Васильевич.

Прочитал твоих «Дедов» и, помня, что ты просил сообщить мое о них впечатление, пишу. Во-первых. О тебе, как о «начинающем прозаике», как ты любишь выражаться: очень хорошо, если бы все так «начинали».








Книга – ярка, жива, впечатляюща. Язык ее порой смущающе сбивающийся на взволнованный авторский монолог, держит в напряжении все время. Образы: страшные люди, страшная эпоха. Это хорошо, что так: ненавидишь их и вместе с ними конченную эпоху.

Но ненависть эта разжигается неверным, по-моему, показом ребят: они очень славные, просто дети, а не сучьи дети, каковы они есть на самом деле. Из этого отнюдь не следует, что рекомендую тебе одну ядовитую краску для всех персонажей книги.

Отнюдь. Но ты обязан был уловить (и показать) перспективы их развития, обреченность в данной среде. Они могут быть очень славными детьми, но автор (и читатели вместе с ним) должен все время ощущать трагическую и закономерную порчу этих детей средой, воспитанием и навыками будущих хозяев.

В этом же разрезе уж очень много тепла отпущено тобой на роман Быкова и Кэт.

Все же остальное: образы Батяя, Степана, Жеребцовой, адвоката (особенно), сцены разгула, скаредности, мрака, весь жуткий паноптикум сибирского купечества – превосходно.

Очень хорош и профессор – путаник гуманист, карась-идеалист в щучьем пруду.

С нетерпением жду второй книги. Она необходима не только потому, что интересна мне, как читателю. Она необходима потому, что первая книга только экспонирует образы, все же их закономерное развитие и все изжитые точки над I, не поставленные в первой части, – оставлены для второй.

Привет. Л. Соболев».

Но никакие положительные отзывы о творчестве поэта, ни старые заслуги перед революцией не смогли изменить приговор суда. Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РСФСР в заседании 16 декабря 1939 года определила: «просьба осужденного об отмене приговора является неосновательной и не может подлежать удовлетворению, т.к. приговор судом вынесен в соответствии с материалами, добытыми по делу и нет оснований для отмены приговора.

А поэтому судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РСФСР определяет: приговор Ленинградского облсуда оставить в силе, жалобу осужденного без удовлетворения».

На этом уголовное дело №923230/10853 закончено.

Самый последний документ в деле В.В. Князева – это справка о реабилитации от 30 июня 1992 года.

«Гражданин Князев Василий Васильевич.

Год, место рождения – 1887 г. гор. Тюмень.

Литератор, исключен из Союза Советских писателей. Арестован 19 марта 1937 года, осужден 14 июня 1937 года Ленинградским областным судом по ст. 58 ч. I. УК РСФСР к 5 годам лишения свободы, с последующим поражением в правах его на три года.

На основании ст. 3 и ст. 5 закона РСФСР «О реабилитации жертв политических репрессий» от 18 октября 1991 года, гр-н Князев Василий Васильевич реабилитирован.

Помощник Генерального Прокурора Российской Федерации Г.Ф. Весновская».

Он был реабилитирован через 55 лет после своей смерти.

Многое удалось узнать, но, несмотря на это, еще многие вопросы семейной хроники Князевых остаются без ответа. Думается, что это лишь дело времени.

И хотя поэт большую часть своей жизни прожил в городе на Неве, хочется, чтобы и на тюменской земле о нем помнили, а с его творчеством были знакомы, даже не разделяя его политических взглядов и не восторгаясь его стихами и прозой.

Читатель, найдите книгу с произведениями Василия Князева. Прочитайте.




«УЛИЦУ... НАИМЕНОВАТЬ ГОЛИЦЫНСКОЙ»


Улица Первомайская. Улица встречающая и провожающая. Улица, связавшая сегодняшний центр города с железнодорожным вокзалом. Прежде она называлась Голицынской, еще раньше – просто: улица к вокзалу.

На пути в Тобольск по ней в разное время проезжали, делая остановку в Тюмени, тобольские губернаторы, по дороге в Покровку – Григорий Распутин, уходили на вторую Отечественную войну (война 1914 г.) тюменцы, в июле 1918 года прошли части чехословацкого корпуса. Именно по Голицынской отвезли на вокзал заложников из самых богатых граждан Тюмени революционные матросы из отряда Запкуса, по этой улице уходили на фронт солдаты Великой Отечественной, по ней же вернулись с Победой.

Небольшая по протяженности, эта улица по значимости не уступала в конце XIX века главным городским магистралям – Царской и Спасской, так как связывала вокзал с Базарной площадью, вела к пароходным пристаням. И в обратном направлении – к городским складам на железнодорожной станции по Голицынской улице тянулись многочисленные обозы с зерном, маслом, рыбой, пушниной и другими сибирскими товарами, предназначенными к отправке в Центральную Россию, в Западную Европу.

С перенесением торговли на Базарную площадь[339 - Площадь имела и другие названия: Хлебная, Мучная, Ярмарочная.] в 60-х гг. XIX века улица стала застраиваться торговым сословием, но особенно активное строительство началось в 80-90-е годы. На Голицынской находились дома купцов-миллионеров братьев Колмаковых, одного из самых известных в Тобольской губернии частного поверенного Н.И. Беседных, купца Нарбутовских, торговца готовым платьем Рабиновича.

В 1904 году началось строительство каменных корпусов торговых лавок: «5 мая в 3 часа дня была совершена на Ярмарочной площади, против дома бр. Колмаковых закладка каменного здания новых рядов. Молебствие совершал настоятель Знаменской церкви о. П.Н. Ребрин при участии хора певчих»[340 - Сибирская торговая газета. 1904. 8 мая.].






В 1893 году Голицынская стала первой улицей в Тюмени с каменной мостовой, а предшествовала этому без всякого преувеличения неординарному событию многолетняя эпопея с поиском источника финансирования мощения улиц.

Благоустройство в Тюмени на протяжении всей истории нашего города было притчей во языцех. В грязи на городских улицах тонули лошади, обозы и даже люди. Отцы города по мере своих сил и по наличию денежных средств в городской казне вели борьбу с грязью. Чаще всего средств на благоустройство не хватало, но когда на состояние тюменских улиц обращало внимание вышестоящее начальство, приходилось их изыскивать.

В 1826 году окружной начальник Гаженов писал: «При продолжающихся в ненастные времена дождях и при увеличивании чрезмерной грязи во многих улицах бывают места не проходимыми, каковая необходимость нередко заставляет одно и то же место в употреблении фашинника засыпать несколько раз или землею или самым мелким песком по неимению вблизи города крупного, также и щебня. Но сие оказывается всегда бесполезным, ибо таковая насыпь во время дождей смешивается с сырою землею, соделывает ничто иное, как подобную прежней грязь»[341 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 1096. Л. 1.].

Окружной начальник отдал распоряжение городской Думе: «...я необходимым счел внутри города вымостить плахами хотя две главные улицы, называемые спаскою и благовещенскою, равно таковую же за речькой Тюменкой Никольскую прямо к монастырю, по которой так же бывает чрезмерная грязь, а по прочим улицам, дабы не отяготить жителей, в числе коих есть много недостаточных, сделать по сторонам для пешеходцев одни только тротуары»[342 - Там же.].






Деревянных мостовых хватало ненадолго, и опять воздух тюменских улиц оглашало ржание завязших в грязи лошадей, ругань ломовых извозчиков.

Прошло полвека, положение с благоустройством не изменилось. В городской Думе периодически обсуждалось, но чаще просто констатировалось, существующее положение: «В Тюмени вовсе нет мостовых, улицы находятся положительно в первобытном виде, грязь по этому во всей Тюмени весною и осенью невылазная, так что движение на лошадях бывает почти невозможно. Крайняя настоятельная необходимость привести хотя в некоторый порядок все улицы города»[343 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 503. Л. 133.].

Или: «большинство г. гласных обратило внимание... на состояние немощеных улиц в Тюмени, в дождливое время, в особенности весною и осенью, во время усиленного передвижения здесь грузов, когда иначе, как в высоких болотных сапогах нельзя перейти через улицу, для чего часто приходится нанимать ради нескольких сажен извозчика»[344 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 522. Л. 251.].

К примеру, начальник Тюменского отделения Омского жандармского полицейского управления железных дорог подполковник Кислинский написал тюменскому уездному исправнику следующее. «Прошу обратить внимание на плохое состояние деревянного помоста для пешеходов на городской земле от. Б. Винного склада к вокзалу. Мостки эти прежде всего служат дорогою для возов, а не для пешеходов, для облегчения лошади, настолько местами загрязнены, что по ним трудно проходить и даже небезопасно, на выемку у ворот в б. Винный склад, вовремя дождя превращающуюся в озеро и на трогуар на Голицынской улице в одном месте, где я завяз, потеряв калошу во время последних дождей»[345 - ГАТО. Ф. И-1. Оп. 1. Д. 584. Л. 137.].

Наконец, Тюменской Думой было найдено решение, которое, в случае его одобрения со стороны правительства, позволяло благоустроить городские улицы.

В 1885 г. при строительстве железной дороги к Тюмени на берегу реки была построена станция Тура. Эти две станции соединила железнодорожная ветка длиной 2-3 версты. Такой короткий отрезок железной дороги имел громадный грузооборот. Почти все товары для Сибири довозились до ст. Тура и перегружались на пароходы. Грузы из Сибири для Европейской России по реке доставлялись в Тюмень, где с пароходов грузились в вагоны и по этой ветке от ст. Тура через ст. Тюмень шли на запад. На этом и решили сыграть тюменцы.






Было возбуждено ходатайство о полукопеечном сборе с каждого пуда товаров, провозимых по железнодорожной ветке от станции Тюмень до станции Тура и обратно, в пользу города. Но с первого раза ничего не вышло– то ли было неудачно выбрано время, то ли не нашлось могущественного покровителя в правительственных инстанциях – прошение в Петербурге было отклонено.

Прошло четыре года. Вновь избранный в 1889 году городским головой Анатолий Алексеевич Мальцев решил возобновить ходатайство о попудном сборе в пользу города. Тем более что им была получена поддержка представителей местной торговли и промышленности купцов и торговцев – с одной стороны, пароходовладельцев – с другой и содержателей ломового извоза–с третьей, вышедших в Думу с единодушными просьбами о замощении улиц, составляющих подъездные пути от железнодорожной станции и городских складов к тюменским пристаням.

В просьбах указывалось, что «при настоящем состоянии этих улиц, грузовладельцам приходится платить за провоз товаров по городу (на расстояние 2-3 версты) 2-3 копейки с пуда, тогда как Уральская железная дорога за провоз одного из главнейших грузов – хлеба в зерне берет от Тюмени до Екатеринбурга (308 верст) около 5 коп. с пуда, возчикам же приходится мучить лошадей, ломать возы и нести убытки даже при той несоразмерной плате, которую они вынуждены назначать за провоз»[346 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 516. Л. 318 об.].






Городской управой были проведены расчеты стоимости мощения двух главнейших, служащих подъездными путями улиц. Получилась громадная и непосильная сумма для тогдашнего городского бюджета – свыше 350 тысяч рублей.

На стол тобольскому губернатору В.А. Тройницкому легло ходатайство Тюменской городской Думы за №322 от 8 ноября 1889 г. об установлении полукопеечного сбора «на устройство мостовой только по двум наиболее проезжим улицам от железнодорожного моста и Затюменского караван-сарая по направлению к пристаням, по составленной смете, требуется сделать до 50400 кв. сажен мостовых, что обойдется, при существующих ценах на камень, считая перевозку камня по железной дороге от Екатеринбурга... не менее 7 рублей за кв. сажень. Следовательно, мощение самых необходимых подъездных к железной дороге улиц должно обойтись в 352800 руб.»[347 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 516. Л. 318 об.].

К сентябрю 1890 года по предложению тобольского губернатора дело было доложено товарищу министра внутренних дел сенатору Плеве. Ранее министр финансов и министр путей сообщения выразили свое согласие «на разрешение ходатайства об установлении в пользу города Тюмени сбора с товаров, проходящих по железнодорожной ветви от станции «Тюмень» к пароходным пристаням и обратно в размере 1/2 копейки с пуда на устройство подъездных в городе Тюмени путей»[348 - Там же.].

Однако долог и тернист оказался путь тюменского прошения по столичным кабинетам.

Лишь по прошествии двух с половиной лет, на заседании городской Думы 9 июня 1892 г., городской голова А.А. Мальцев довел до сведения гласных, что «договор, утвержденный министерством путей сообщения по соглашению с господами министрами финансов и внутренних дел о взимании полукопеечного сбора в пользу города Тюмени, по распоряжению Временного Управления казенных железных дорог вводится в действие с 1 числа июня сего года» на 10 лет.

Это была победа. Настроение, которое охватило тогда общественное городское собрание, можно почувствовать и сейчас, читая журнал заседаний городской Думы. Городской голова выразил «благодарность городского общества за настоящий счастливый успех в разрешении ходатайства его, главнейшим образом... Его Сиятельству князю Григорию Сергеевичу Голицыну[349 - Голицын, Григорий Сергеевич (1838 – 1907), князь, генерал от инфантерии, генерал-адъютант; образование получил в пажеском корпусе и Николаевской академии Генерального штаба; служа на Кавказе, участвовал во многих боевых действиях против горцев; в 1876 г. назначен военным губернатором Уральской области и наказным атаманом Уральского казачьего войска. В 1885 г. назначен сенатором и почетным опекуном, а в 1893 г. – членом Государственного совета. С 1897 по 1904 годы состоял главнокомандующим на Кавказе.], принявшему горячее участие к скорейшему и успешному окончанию этого дела и именно благодаря влиянию и содействию Его Сиятельства городское общество может считать себя накануне осуществления давнишнего заветного своего желания: замощения улиц, проезд по которым ныне к пристаням и вокзалу железной дороги, особенно в осеннее и весеннее время далеко не представляет отрадного явления, а также устройства прочных и удобных мостов, через пересекающие город овраги и речки, что без настоящего счастливого события может быть еще на несколько лет составляло бы только сладкую надежду будущего»[350 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 516. Л. 79.].

В докладе А.А. Мальцевым была выражена благодарность тобольскому губернатору Владимиру Александровичу Тройницкому, «горячо и сочувственно» отнесшемуся к прошению тюменцев. В результате его представлений и личного ходатайства у высокопоставленных лиц настоящий вопрос еще в 1890 году в принципе был решен.

Городской голова выразил признательность гласному Тюменской городской Думы Ивану Ивановичу Игнатову, известному пароходовладельцу.

На этом же заседании городская Дума единогласно постановила: «чрез особо избранную депутацию принести от Тюменского городского общества благодарность Его Сиятельству князю Григорию Сергеевичу Голицыну, за горячее сочувствие к городским нуждам и за помощь и содействие в скорейшем осуществлении сбора с товаров, проходящих по ветви «Тура» на сооружение городских подъездных путей»[351 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 519. Л. 79.].

В члены депутации от города для принесения благодарности сенатору Г.С. Голицыну избраны: городской голова А.А. Мальцев, И.И. Игнатов, П.И. Подаруев, Н.И. Давыдовский, И.Е. Решетников 2-й, Ф.С. Колмогоров, Д.Г. Решетников, И.И. Клериков, М.А. Вяткин, А.И. Опрокиднев, А.Ф. Колмогоров и И.П. Колокольников.

...Прошло полгода. Для рассмотрения вопросов по устройству подъездных путей к станциям железной дороги и пристаням городской Думой была учреждена подготовительная комиссия.

В январе 1893 г. комиссия подготовила доклад, в котором было рекомендовано «в 1893 году начать мощение от гостиного двора (от собора) и вести до Мучной площади, затем к подъездному мосту. Далее кусок к проектируемому земляному мосту на Городище и, наконец, от Мучной площади к пристаням. Мостовую делать каменную самого обыкновенного общепринятого и самого распространенного типа, а именно, из колотого твердого камня на слое песку не тоньше пяти вершков, мощение делать во всю ширину улицы»[352 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 522. Л. 6 об.].






На устройство мостовых в комиссию было подано два заявления от потенциальных подрядчиков: одно – от екатеринбургского мещанина П.Ф. Блинова, другое – от британского подданного Фр. Егор. Ятеса. На основании этих заявлений стоимость обыкновенной мостовой комиссией была определена около 8 рублей за квадратную сажень.

Было представлено два проекта мощения, первый из которых предлагался инженером путей сообщения А.Ф. Колмогоровым, второй – исполняющим должность городского архитектора А.А. Ющинским.

Во втором проекте предпочтение отдавалось торцевым мостовым из соснового дерева, «по особому принятому за границей способу, причем каменными должны быть только бока улиц, с канавами для спуска воды».

Как один из вариантов мощения в проекте Ющинского допускалось устройство каменных мостовых, но при условии, что они будут двойные, т.е. поверх уложенного на слое песка камня выкладывать второй каменный слой. Обыкновенный же тип каменной мостовой, по мнению Ющинского, «не пригоден для грунта тюменских улиц, и хотя устройство одинарной каменной мостовой и дешевле первых двух способов, но принимая во внимание необходимый частовременный ремонт таковой, она в конце концов должна обойтись значительно дороже торцевой или двойной каменной»[353 - Там же.].

Автор другого проекта А.Ф. Колмогоров, признавая торцевые мостовые более удобными, посчитал невозможным устройство таковых в Тюмени. Во-первых, по их дороговизне и, во-вторых, по неимению в России таких специалистов.

По его мнению, «если в Париже или других больших городах за границей и устраиваются в исключительных случаях торцевые мостовые, то надо иметь ввиду, что там совершенно иные условия. Начать с того, что там большей частью лес для торцев употребляется из пород, легко поддающихся пропитыванию, предварительно хорошо высушеный и пропитанный противогнилостными веществами на специально устроенных для того заводах, причем пропитывающий материал в виде креазота очень дешев, так как он получается отбросом при производстве газа для освещения городских улиц. Точно также там дешев и гидравлический цемент»[354 - Там же. Л. 8.].






А.Ф. Колмогоров обратил внимание гласных на то, что в России «не существует подобных заводов, а простое обмазывание торцев смолой не устранит пропуска влаги чрез волокна дерева... следовательно, одно из существенных преимуществ, по словам г. Ющинского, торцевой мостовой – относительная дешевизна ее и редкий ремонт окажется недостижимым»[355 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 522. Л. 8.].

Справедливость последнего вывода подтверждалась опытами, делавшимися на Тюменской железной дороге в различных местах, в том числе и в самой Тюмени, около вокзала и подъездного моста. Торцевой способ мощения, оказавшийся непрактичным, был совершенно оставлен на железной дороге.

Что касается двойной каменной мостовой, то она, по мнению А.Ф. Колмогорова, несомненно, была бы прочнее обыкновенной, но на ее постройку почти вдвое увеличились бы затраты средств.

«Будучи в Петербурге и многих городах Европейской России, где устроены мостовые, а также за границей, в Париже и других больших центрах и, как инженер путей сообщения, всегда интересуясь мостовыми везде, главным образом, встречал обыкновенного типа каменные мостовые и повсюду при рациональной постройке – главнейшие условия которой, известный размер и качество камня и правильный спуск воды, – несмотря на самый разнообразный грунт, такие мостовые прекрасно служили своему назначению»[356 - Там же.].

Для примера Колмогоров указал на мостовые в Перми, Екатеринбурге и, наконец, в Тюмени, от вокзала железной дороги к подъездному мосту.

Колмогоров согласился с мнением большинства членов подготовительной комиссии начать постройку мостовых от собора, но все же не отказался от своего первоначального мнения, изложенного в проекте.

Целесообразнее, по его мнению, было бы начинать мостовую от вокзального моста по той причине, «что если зимой не успеют заготовить и развезти весь материал для мостовой на Царскую улицу, что ввиду незначительного времени, оставшегося до весны, почти несомненно, то постройка мостовой встретит серьезные затруднения и во всяком случае возведение мостовой при летней доставке камня по немощенным улицам должна возвысить стоимость таковой, тогда как все эти неудобства устраняются начатием работ от вокзального моста»[357 - Там же.].

Колмогорова поддержали один из желающих взять подряд по мощению улиц Ф.Е. Ятес, гласные П.И. Подаруев, И.П. Колокольников, И.И. Клериков, Ф.Е. Низовец и многие другие.






Аргументы Колмогорова убедили гласных отказаться от торцевой деревянной мостовой, а сделать в Тюмени каменную.

Наиболее ожесточенные споры вызвал вопрос о месте первоначальных работ по мощению улиц. После продолжительных дебатов эти вопросы решены были закрытым голосованием. Оказалось, что из 39 присутствовавших гласных за обыкновенный тип мостовой было подано 24 голоса, за двойную – 15. За начало работ мощения от подъездного моста железной дороги – 26 и за утверждение предложения комиссии начать работы от собора – 13 голосов.

Выбор был сделан.

Однако если тип мощения был выбран окончательно и больше не обсуждался, то место начала работ обсуждалось еще несколько раз. Слух об этом дошел до тобольского губернатора, на которого были возложены обязанности следить за правильностью использования средств, полученных от полукопеечного сбора.

Он и поставил точку в споре между гласными: «...Так как расход по устройству мостовой относится на специальные средства, поступающие путем взыскания 1/2 коп. сбора с пуда товаров и что этот сбор разрешен правительством на 10 /ют, исключительно с целью приведения в лучшее состояние подъездных путей, то и не остается по-видимому места недоразумениям и разноречивым мнениям, возникающим в среде гласных Думы... иначе говоря, не полежит сомнению, что работы должны... вестись по направлению к пароходным пристаням»[358 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 514. Л. 32.].

К этому времени о желании взять подряд на мощение улиц в городе заявили екатеринбургский мещанин П.Ф. Блинов, британский подданный инженер-механик Ф.Е. Ятес и крестьянин Смоленской губернии И.И. Скирдов.

Подряд выиграл екатеринбургский мещанин Павел Филиппович Блинов, запросив первоначально 6 руб. 50 коп. за квадратную сажень. Затем, однако, цена была им повышена до 7 руб. 50 коп.

Повышение цены было обусловлено тем, что исполнительная комиссия, рассмотрев различные образцы камня, признала лучшим камень из Шарташских каменоломен, доставка которого к железнодорожной станции обошлась бы подрядчику значительно дороже камня, добываемого возле станций Исеть или Баженово. Обязав подрядчика мостить улицы именно этим гранитом, комиссия возложила на подрядчика же устройство боковых лотков, засыпку старых канав и отвозку излишней земли на расстояние до 120 сажен от места работы.

22 апреля 1893 года состоялось заседание городской Думы, на котором городской голова доложил, что с мая решено приступить к мощению улиц. Им снова были отмечены заслуги князя Голицына в деле ускоренного разрешения вопроса о полукопеечном сборе на устройство подъездных путей в городе, а посему А.А. Мальцев предложил «первую, предназначенную к мощению улицу – от железнодорожного моста до Хлебной площади – назвать «Голицынской».

Дума, разделяя мнение городского головы, постановила: «чтобы увековечить и между потомством незабвенное и дорогое для граждан города имя, улицу, идущую от железнодорожного моста до Хлебной площади, в честь и воспоминание Его Сиятельства князя Григория Сергеевича Голицына наименовать Голицынской»[359 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 522. Л. 71 об.].

В течение сезона 1893 года вновь названная Голицынская улица была замощена каменной мостовой от железнодорожного моста до дома братьев Колмаковых[360 - Сейчас в этом здании находится поликлиника № 3.].

Однако осенью у городских властей возникли проблемы с полукопеечным сбором. Но не потому, что он уменьшился и его не стало хватать на мощение улиц. Как раз наоборот – сбор в 1893 году был таким большим, что на это обратило внимание Министерство финансов. Не просто обратило, а решило уменьшить полукопеечный городской сбор с грузов, провозимых по ветке Тюмень–Тура.

В свое время Министерство финансов, дав согласие на взимание полукопеечного сбора, поставило непременным условием, чтобы срок взимания был ограничен 10 годами. Предполагалось, что сумма в 125 тыс. рублей представляла бы достаточную помощь городу для устройства подъездных путей.






Когда же сумма сбора в одном только 1893 г. достигла 83 тыс. руб., что превышало доходы города по всем остальным видам обложения, в Министерстве финансов забили тревогу. Для примера, городские доходы составляли: в 1887 г. – 67 тыс. руб., в 1888 г. – 73 тыс. руб., в 1889 г. – 77 тыс. рублей.

Финансовое ведомство, как бы спохватившись, погрозило пальчиком в сторону Тюмени: «к установлению сборов в пользу городов с перевозимых по железным дорогам товаров, должно относиться с крайней осторожностью и таковые могут быть допускаемы лишь в случаях исключительных, при неотложной необходимости улучшения дорожных сооружений и при полной невозможности производства этих расходов на счет городских средств». Такое мнение оно высказывало главным образом потому, что сборы эти ложились тяжелыми накладными расходами на торговлю...






Министерство финансов, приняв во внимание, что действительное поступление попудного сбора в пользу города Тюмени превысило более чем в 6 раз то поступление, которое ожидалось городским управлением, нашло, что «дальнейшее взимание оного в размере первоначально запланированном, не может быть допущено и что означенный сбор ныне же должен быть понижен по крайней мере до ¼ коп. с пуда...»[361 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. д. 522. Л. 251.].

Тюменцам пришлось защищать право на «золотой дождь», пролившийся на город и позволивший только за один год замостить целую улицу и вчерне закончить земляную дамбу через городищенский овраг.

В Тюмени нашли доводы в свою защиты. Во-первых, с момента установления этого сбора – с 1 июня 1892 года по 1 июня 1893 года в городскую кассу поступило всего 56772 рубля 10 копеек.

Во-вторых, «такое сравнительно значительное поступление обусловлено совершенно необыкновенным по своим размерам движением хлебных грузов во второй половине лета и осенью 1892 г.».

В-третьих, в течение всего этого года «не было решительно ни одного заявления на стеснительность его для торговли или промышленности».

В-четвертых, «первоначально предполагалось мостить улицы более дешевым материалом, а ныне в видах большей прочности мощения, по личному одобрению Его Превосходительства начальника губернии, найдено необходимым построить мостовые из лучшего гранита, почему стоимость мощения и возросла до 450000 рублей»[362 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. д. 522. Л. 251.].

Министерство финансов удалось убедить оставить полукопеечный сбор.

Позже будут сделаны каменные мостовые на Царской и Спасской, но первой улицей с каменной мостовой в истории Тюмени все равно останется Голицынская.

Не пройдет и тридцати лет, как городу иметь улицу с княжеским именем станет неприлично – другие времена, другие песни. В 1917 году переименовали Царскую, дошла очередь и до Голицынской. Так на карте нашего города появилась улица Первомайская – улица праздника нового времени.














































НА СТРАХ И РИСК


Пожалуй, самым страшным стихийным бедствием были и остаются пожары. Тюмень, как и все деревянные города, горела много раз.

Причиной катастроф зачастую были теснота в застройке городских кварталов. Городские власти не бездействовали. Не имея возможности предотвратить пожары, главное внимание уделяли профилактическим мерам: подготовке и содержанию в исправном состоянии пожарного инвентаря, распределению обязанностей при тушении пожаров.

В ноябре 1833 г. Тюменской городской Думой было заслушано сообщение полицейской управы «о заведении вновь к пожарным орудиям ломов, топоров и железных лопат»[363 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 274. Л. 520.].

Что касалось помощи при пожаре со стороны городского общества, требовалось, чтобы оно «...действовало в полной удовлетворительной мере при пожарах, являясь на оные самоскорейшим образом с орудиями в расписании назначенными...»[364 - Там же.].

В 1834 г. со Степаном Шмотиным городская Дума заключила контракт на содержание пожарного инвентаря и машин, чтобы они «...во всякое время в мгновение ока были к действию в лутчем виде, как предмет сей есть один из важнейших и обще полезнующих предметов, ибо чрез сие и чрез благоразумные при несчастных случаях распоряжении, охраняется не токмо имущество каждого частного человека, нередко даже и самая жизнь оного...»[365 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 275. Л. 294.].

Действовало в Тюмени и вольное пожарное общество, делами которого заведовал совет из 8 членов. Начальником команды состоял купец Терентий Алексеевич Тимофеенков.

На 1884 год общество имело «80 почетных членов и 50 действительных, участвующих личным трудом в тушении пожаров». «Средства общества составляются из членских взносов и доходов от гуляний, спектаклей и др. Расходы общества достигают 1500 рублей в год при доходе гораздо меньшем, почему общество вынуждено для экономии держать лошадей только летом, в более опасное время в пожарном отношении, а с 1 октября лошади распродаются до весны, когда покупаются вновь.






Общество располагает значительным имуществом, а именно 2 баками для воды, 2-мя машинами, 19-ю бочками и баграми, лестницами и прочими орудиями, нужными для тушения огня. Наличных денег общество имеет около 200 рублей»[366 - Календарь Тобольской губернии на 1884 год.].

Городская Дума в одном из постановлений о противопожарных мерах от 3 июня 1880 г. предписывала: «печи и дымовые трубы содержать в исправности и посылаемых от городской Управы трубочистов допускать к осмотру их беспрепятственно»[367 - Там же.].

Пытаясь найти эффективные способы борьбы с пожарами и стимулировать возможно большее привлечение к тушению пожаров как самих жителей, так и водовозов, Тюменская городская Дума 17 ноября 1894 г. установила: «Плату водовозам за доставку воды на пожары назначить за первую бочку или чан, привезенные каждым водовозом по 50 копеек. Если же, по указанию полиции от водовозов потребуется воды более одного чана или бочки, то за каждый следующий чан или бочку по 25 копеек»[368 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 528. Л. 121.]. И практика эта существовала до 1899 года, когда вновь избранный городским головой Андрей Иванович Текутьев решил ее изменить.

Справедливо полагая, что «первое ведро воды иногда спасает от гибели целое население», Андрей Иванович высказал мнение, что «было бы правильнее назначить за 1-ю бочку даже 3 рубля, за две следующие бочки по 1 руб. 50 коп., за три, прибывших после вторых по 1 руб., за четыре следующих по 50 копеек, а за все остальные по 25 копеек, за каждую, но только действительно употребленных при тушении пожара.

В тех случаях, когда на пожар было бы доставлено первыми одновременно несколько бочек, то доставивших таковые лиц, удовлетворить всех поровну по 1 рублю за бочку, так как и такая плата достаточно вознаграждает их труд. Такое вознаграждение, есть основание предполагать, вызовет особенное рвение к тому, чтобы явиться на пожар с водою в числе первых...»[369 - Там же.].

Не останавливаясь на половинчатом решении этого вопроса, Текутьев ратовал за «более бдительный надзор, для того, чтобы устанавливать правильно, кто прибыл на пожар первым, кто вторым и так далее» и предложил возложить это на членов городской управы. Но и это было еще не все.

Городской голова предложил разделить город между членами управы на участки, а чтобы они могли «более правильно исполнять возлагаемые на них по сему предмету обязанности, полагалось бы поставить в их дома на счет города телефоны и телефон в пожарную, откуда члены Управы тотчас же извещались бы, где случился пожар.

По телефону из пожарной может быть извещаема и местная полиция, как до сего времени, извещать начальство полиции посылкою особого верхового из числа пожарной команды на лошади... Кроме того, известие по телефону получается всегда своевременнее, чем чрез посыльного на верховой лошади»[370 - Там же.].

Что у А.И. Текутьева в этом вопросе все было продумано до мелочей, доказывает заключительное его предложение. «Члены городской Управы должны быть снабжены особыми значками, означающими известный разряд, доставленных бочек и чанов, для выдачи водовозам, по предъявлении этих значков, розданных на пожаре членами Управы, в городской Управе будут удовлетворяться лица, доставившие на пожар воду. Такие же значки выдаются и брандмейстеру пожарной команды, который выдает их до прибытия членов Управы, а с прибытием последних выдачу от себя уже прекращает...»[371 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 528. Л. 122.].






Предложение Текутьева было Думой одобрено.

Однако, несмотря на принимаемые меры, пожары случались. Горели дома, домашний скарб, гибли люди.

Уменьшить ущерб от пожаров можно было страхованием имущества от огня.

Начало такого страхования в России было положено Екатериной II учреждением в 1786 году страховой экспедиции при Государственном заемном банке. Павел I в 1707 году учредил при Государственном ассигнационном банке страховую контору. Однако по ряду причин эти страховые предприятия развития не получили.

В 1822 году торговый дом «Штиглиц и К^О^» представил на рассмотрение правительства устав страхового общества «Санкт-Петербургский Феникс». Это начинание не осуществилось, но барон Штиглиц представил новый устав. И 22 июля 1827 года было учреждено Первое Российское страховое общество, выполнявшее сначала единственный вид страхования – страхование имущества от огня. Это общество имело 20-летнюю привилегию, заключавшуюся в исключительном праве общества на страхование в С.-Петербургской, Московской губерниях, Прибалтике и в г. Одессе. Затем в 1835 году появилось Второе Российское страховое общество, имевшее исключительное право до 1847 г. принимать на страх имущество в 40 губерниях, не вошедших в круг действия Первого общества. В 1846 году учреждено страховое товарищество «Саламандра» с 25-летней привилегией страхования в Сибири, Закавказье, Бессарабской области и территориях Войска Донского. Появившиеся позднее страховые общества уже не пользовались никакими привилегиями. В 1847 году учреждена страховая компания «Надежда», в 1858-м – С.-Петербургское общество страхований, в 1867-м – Русское страховое общество, в 1870-м – Коммерческое страховое общество, в 1871-м – «Волга», в 1872-м – Северное страховое общество, страховое общество «Якорь», основанное «шоколадным королем России» А.И. Абрикосовым, в 1881 году – «Россия» и другие.






К 1917 году их было 23, наиболее крупные – «Россия», «Саламандра», «Жизнь». Основные операции страховых обществ в России были связаны со страхованием от огня, на втором месте стояли операции по страхованию жизни и капиталов, прочие виды (страхование от несчастных случаев, страхование пассажиров, транспорта, ценностей, переводов по почте, стекол) занимали незначительное место.

В конце XIX века в России была разрешена деятельность и иностранных страховых обществ. Первым появилось в 1885 году американское страховое общество «Нью-Йорк», позднее были учреждены французские и немецкие. На 1 января 1916 года капиталы и резервные премии русских страховых обществ исчислялись 321 млн. руб., а иностранных – 81 млн. руб.

Страховые компании не обошли стороной и Тюмень. С 1883 года в городе начало осуществлять операции по страхованию общество «Волга», с января 1885 г. – петербургская компания «Надежда»; открылись представительства таких обществ, как Первое Российское, Московское, Русское, Второе Российское, «Россия», «Северное», «Саламандра», коммерческое страховое общество «Россиянин», «Москва», «Якорь». Страхователь вместе с договором о страховании получал табличку страхового общества, которая обычно крепилась к фасаду дома или на ворота.






Страхование недвижимости в частных страховых обществах обходилось достаточно дорого для страхователей, и не всякий мог себе позволить воспользоваться их услугами.

В некоторых городах России (Пермь, Череповец, Пенза) были образованы городские общества взаимного страхования от огня, цель которых состояла «...в обеспечении имуществ от пожарных убытков с возможно меньшими расходами так, чтобы можно было:

а) доставить возможность беднейшему классу городского населения воспользоваться выгодами страхования;

б) со временем, по мере составления достаточного запасного капитала, уменьшать страховые премии и даже достигнуть того, чтобы принятые на страх имущества могли быть обеспечены от пожарных убытков без взимания за то страховой премии»[372 - ГАТО. Ф. И-1. Оп. 1. д. 455. Л. 22.].

В ноябре 1875 года Тюменская городская управа обратилась в города Пермь и Ирбит, где уже существовали подобные общества, с просьбой ознакомиться с их уставами. В 1876 году городская Дума учредила исполнительную комиссию для изучения необходимости создания такого общества в Тюмени. В состав комиссии вошли гласные городской Думы Г.Т. Молодых, М.Б. Кузнецов, П.И. Матягин, Н.Г. Чмутин, А.И. Иевлев. Полтора месяца они занимались изучением этого вопроса и пришли к выводу, что «существующие общества взаимного страхования приносят тем городам, где они есть, очевидную пользу, в этом никакого не может быть и сомнения, – следовательно, нужно желать, чтобы такое же общество осуществилось и в Тюмени»[373 - Там же. Л. 28.].






В то время члены комиссии не могли предполагать, что создание данного общества в Тюмени растянется на десятилетия. Лишь в 1882 году был составлен проект устава общества, в 1883 году утвержденный Министерством внутренних дел.

Дважды – 19 июня 1884 года городским головой П.И. Подаруевым и 4 июня 1889 года городским головой А.А. Мальцевым – собирались общие собрания домовладельцев г. Тюмени для обсуждения вопроса по «открытию действий общества и составления списков желающих вступить в его члены». И оба раза – безрезультатно «вследствие малого знакомства жителей Тюмени с существом дела и выгодами взаимного страхования»[374 - Там же. Л. 86.].

Несмотря на неудачу, городская Дума продолжала подготовительную работу по созданию общества, собранные ею статистические данные из донесений тюменских исправников о пожарах и понесенных убытках должны были стать аргументом в пользу его создания.

_Страховая_табличка_Тюменского_общества_взаимного_от_огня_страхования_

Сведения о пожарах в г. Тюмени[375 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 532. Л. 142.]


+===================================
| Год | Число сгоревших зданий | Сумма убытков (руб.) |
+===================================
| 1873 | 11 | 11700 |
+===================================
| 1874 | 4 | 23941,35 |
+===================================
| 1875 | 9 | 43401,5 |
+===================================
| 1876 | 24 | 26355 |
+===================================
| 1877 | 22 | 90145 |
+===================================
| 1878 | 4 | 3460 |
+===================================
| 1879 | 5 | 753 |
+===================================
| 1880 | 51 | 65048 |
+===================================
| 1881 | 15 | 77376 |
+===================================
| 1882 | 9 | 6600 |
+===================================
| 1883 | 6 | 1230 |
+===================================
| 1884 | 28 | 51800 |
+===================================
| 1885 | 21 | 21235 |
+===================================
| 1886 | 8 | 10750 |
+===================================
| 1887 | 49 | 41271 |
+===================================
| 1888 | 13 | 25367 |
+===================================
| 1889 | 6 | 550 |
+===================================
| 1890 | 11 | 3325 |
+===================================
| 1891 | 15 | 4388 |
+===================================
| 1892 | 5 | 8500 | 4 июля 1899 г. Государственный совет принял решение о введении в городах Тобольской губернии обязательного губернского страхования от огня, которое в Тюмени было введено с 1 января 1903 года. Высшая норма страхования определена не более 800 руб. для каменных строений и 500 руб. – для деревянных, за исключением городских общественных зданий. Вопрос о необходимости увеличения нормы страховой суммы обсуждался в Тюменской городской Думе, которая постановила: «ходатайствовать о принятии на страх строений городских жителей – деревянных до 12000 руб. и каменных до 20000 руб.»[376 - ГАТО. Ф. И-1. Оп. 1. Д. 455. Л. 104.]. Но ходатайство так и не было удовлетворено.






Решающую роль в создании взаимного страхового общества в Тюмени сыграл городской голова Андрей Иванович Текутьев.

18 июля 1907 года он выступил в Думе с докладом, в котором на примере тобольского общества показал, что, «несмотря на все неблагоприятные условия: борьбу с противниками дела, пожарные убытки, оказанную помощь другим обществам, Тобольское общество за 18 лет своего существования достигло блестящих результатов. Начав свою деятельность в 1887 году, оно взяло ссуду 10 тысяч рублей от Тобольского Городского Управления. Через 5 лет ссуда была возвращена, а к 1906 году общество имело запасный капитал 109 тысяч рублей»[377 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 536. Л. 183.].

В заключение своего доклада А.И. Текутьев сказал, что «существовавшее прежде опасение, что в случае чрезвычайных пожарных убытков страховое общество окажется не в состоянии вознаградить всех пострадавших страхователей, ныне уже не имеет оснований. Образовался Союз обществ взаимного страхования, получивший название Пензенского, по месту первого съезда представителей названных обществ, имеющий целью гарантировать последствия чрезвычайных пожарных убытков, что и оправдано опытом. Ни одно из взаимных страховых обществ, участвовавших в Союзе, благодаря взаимопомощи в случае больших пожарных убытков, не погибло, тогда как некоторые общества, уклонившиеся от участия в Союзе, при больших пожарах ликвидировали свои дела, как, например, Ирбитское общество»[378 - Там же. Л. 183.].

Собрание Думы единогласно выразило городскому голове благодарность за возбуждение столь важного для жителей Тюмени вопроса и постановило: «...просить А.И. Текутьева принять на себя труд по осуществлению взаимного от огня страхования общества в г. Тюмени»[379 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. д. 536. Л. 183.]. Для выяснения всех подробностей по взаимному страхованию, по личному ходатайству в Петербурге городского головы А.И. Текутьева, от бюро Союза страховых обществ высланы были все правила по страхованию и командирован представитель взаимного страхового общества из Тобольска, который присутствовал 23 декабря 1907 года на собрании домовладельцев, на котором было выбрано правление общества, причем к страхованию заявлено имущество на сумму 813 тыс. рублей.






В правление вошли известные в Тюмени люди: Василий Петрович Бурков, Андрей Иванович Текутьев, Иван Афанасьевич Новоселов, Михаил Ефимович Дементьев, Василий Андреевич Копылов и Андрей Антонович Матусевич.

Председателем правления общества был избран В.П. Бурков.

1 июля 1908 года Тюменским обществом взаимного от огня страхования были начаты операции по приему на страх имущества горожан.

Василий Петрович Бурков занимал должность председателя Тюменского общества до своей смерти в 1910 году, на этом посту его сменил А.А. Матусевич.

Деятельность общества не ограничивалась страхованием; оно выделяло средства на постройку каменного теплого пожарного депо, строительство противопожарного водопровода, на комплектование городской пожарной команды пожарным инвентарем.

А.А. Матусевич был делегатом III и IV съездов Российского Союза обществ взаимного страхования, проходивших в 1912 и 1913 годах в Петербурге.

На 1 января 1914 года в России существовало 137 городских обществ взаимного от огня страхования. Причем 3 из них приходились на Тобольскую губернию: г. Тобольск (1887 г.), г. Тюмень (1908 г.) и г. Ишим (1914 г.).

С началом первой мировой войны недвижимое имущество призванных на службу по мобилизации запасных нижних чинов и ратников ополчения г. Тюмени освобождалось от уплаты страховых премий на год. Бедным членам семей страхователей, ушедших на войну, выдавалось ежемесячное пособие 50 рублей. Городскому комитету на помощь больным и раненым воинам было выделено 500 рублей.

На 1 января 1915 года страховая сумма общества составила около 2,5 млн. рублей.

После смерти А.А. Матусевича в 1915 году общество возглавил Н.А. Самотесов, который оказался последним председателем Тюменского общества взаимного от огня страхования.

Более 30 лет предпринимались усилия создать это общество в Тюмени, а просуществовало оно лишь 10 лет.






23 марта 1918 года страховые общества были поставлены под контроль государства, а в 1919 году – ликвидированы. На десятилетия воцарилась монополия Госстраха.




ОТ ЗВАНИЯ ПОЧЕТНОГО ГРАЖДАНИНА ОТКАЗАЛСЯ


Известно, что благополучие и стабильность государства во многом зависит от благополучия среднего класса, трудами которого развивается промышленность, торговля, ремесла, наука и искусство.






В 1785 году жалованной грамотой городам Екатерина II повелела образовать в среде городских обывателей класс именитых граждан. Они освобождались от телесных наказаний, им разрешалось строить заводы и фабрики, иметь морские и речные суда, содержать загородные дворы и сады, ездить в карете парою и четвернею.

Но внук императрицы Александр I своим указом 1 января 1807 года для купечества звание именитых граждан отменил, оставив его лишь для художников и ученых. Получалось так, что даже самое почтенное купеческое семейство, по каким-либо причинам не объявив своего капитала, немедленно обращалось в класс мещан или сельских обывателей, наравне с которыми подлежало рекрутской повинности, подушному окладу и телесному наказанию.

Спустя некоторое время абсурдность такого положения была замечена даже правительством, побудив министра финансов в 1827 году войти с представлением об установлении особого почетного гражданства.

10 апреля 1832 года вышел манифест, которым предполагалось «более привязать городских обывателей к состоянию их, от процветания коего зависят и успехи торговли и промышленности».

Так появилось сословие почетных граждан, людей, достигших успехов в своей профессиональной деятельности. Это были купцы и фабриканты, художники и ученые, чиновники и священники.

Почетное гражданство испрашивалось и, в зависимости от заслуг или служебного положения, могло быть личным или потомственным. Потомственное гражданство распространялось на жен и детей: они также становились почетными гражданами.

Но в XIX столетии, наряду с развитием промышленности, ростом купеческих состояний и чиновников, все большее значение приобрела общественно полезная деятельность. В городах стало больше появляться благотворителей и жертвователей из числа состоятельных людей. Купцы, а в основном это были они, на свои средства строили школы и больницы, богоугодные заведения и церкви. Это в свою очередь вызвало потребность отметить особым званием людей, известных своими заслугами перед городом.

Так появились почетные граждане городов, не имевшие по своему званию ни каких-либо обязанностей, ни тем более привилегий. Однако статус этого звания был очень высок, что подтверждалось самой процедурой избрания. Первоначально кандидат выдвигался городским обществом или группой лиц, затем проходило рассмотрение и обсуждение кандидатуры на заседании городской Думы. Утвержденное ходатайство направлялось губернатору и подлежало всесторонней проверке на благонадежность и отсутствие судимостей, лишь после этого губернатор представлял ходатайство городского общества на утверждение государю.

В Тюмени за период до 1917 года звания «Почетный гражданин города Тюмени» были удостоены семь человек.

Первым почетным гражданином Тюмени стал полковник Министерства внутренних дел Евгений Васильевич Богданович (1829-1914).

Успешно окончив Морской кадетский корпус в Петербурге, проходил службу на кораблях Балтийского и Черноморского флотов. Оставив морскую службу, Евгений Васильевич сделал карьеру в системе Министерства внутренних дел. В 1866 г. полковник МВД Богданович был командирован на Урал для выяснения и устранения затруднений с продовольствием в Вятской и Пермской губерниях. Разобравшись с причинами возникновения голода, Евгений Васильевич нашел, что единственным и надежным средством к предупреждению голода в Уральском крае была бы постройка железной дороги из внутренних губерний в Екатеринбург и далее до Тюмени.

Осенью 1866 года в Петербурге была издана его работа «О Сибирской железной дороге и о развитии Уральского горного промысла», в 1868 году – «Проект Сибирско-Уральской железной дороги». Кто читал эти работы, знает, насколько глубоко автор понимал суть проблем не только Урала и Сибири, но и всей России.

Богданович неоднократно приезжал в Тюмень, встречался с тюменскими купцами, убеждал в пользе и перспективе строительства железной дороги, искал поддержки своего проекта.

«Богданович проявил незаурядные организаторские способности, сумев за короткое время убедить общественное мнение в том, что предложенный им вариант заслуживает, по крайней мере, не меньшего внимания, чем всеми обсуждаемый проект Рашета; он сумел и большее – объединить вокруг своего начинания людей и капиталы»[380 - Лукьянин В. Больше века на службе России. Екатеринбург, 1998. С. 31.].

Когда, не дожидаясь решения властей, тюменцы стали собирать средства на изыскания по трассе будущей дороги, Евгений Васильевич часть денег внес из собственного кармана.

Задолго до постройки железной дороги, 2 ноября 1867 года, по постановлению городской Думы за заслуги перед городом ему как автору проекта Уральско-Сибирской железной дороги было присвоено звание почетного гражданина города Тюмени.

Почетным гражданином Тюмени под №2 стал Александр Петрович Хрущев (1806-1875) – генерал-губернатор Западной Сибири. Участник турецкой кампании, обороны Севастополя во время Крымской войны. В 1866 г. назначен генерал-губернатором Западной Сибири, с 1875 г. – член Государственного совета.

13 декабря 1868 года тюменское городское общество за постоянное стремление генерал-губернатора Западной Сибири А.П. Хрущева «к развитию промышленных и торговых сил управляемого им края» поднесло адрес на присвоение ему звания «Почетный гражданин города Тюмени».

Третьим почетным гражданином нашего города стал министр путей сообщения России вице-адмирал Константин Николаевич Посьет (1819-1899). Им был утвержден проект Уральско-Сибирской железной дороги полковника Е.В. Богдановича «от Нижнего Новгорода на Казань, Екатеринбург, Камышлов и Тюмень».

В 1885 году, с постройкой участка железной дороги Екатеринбург–Тюмень, Тюменская городская Дума на своем заседании 6 октября, желая ознаменовать это важное событие, постановила: «поднести Господину министру путей сообщения звание «Почетный гражданин города Тюмени».

Прибывшему на празднование 300-летия города К.Н. Посьету 28 июля 1886 года в доме городского головы П.И. Матягина был торжественно вручен диплом о присвоении ему звания «Почетный гражданин города Тюмени».

Михаил Иванович Иванов – четвертый почетный гражданин нашего города. Так получилось, что он не упоминается ни одним автором, писавшим о почетных гражданах нашего города. Нет упоминания о нем и в вышедшей в 1996 году книге И. Ермакова и Е. Пантюхиной «Почетные граждане города Тюмени».

Это самый загадочный почетный гражданин нашего города. О нем неизвестно ничего: время не оставило нам ни биографических сведений о нем, ни его портрета.

В докладе Тюменской городской управы, составленном 7 сентября и доложенном городской Думе 12 сентября 1901 года, говорится «о переустройстве екатеринбургским купцом Михаилом Ивановичем Ивановым Знаменской церкви, где находится особо чтимая в г. Тюмени икона Знамения Божией Матери, на каковое дело, он г. Иванов, первоначально пожертвовал 15 тысяч рублей, а затем порасходовал свыше 40 тысяч рублей»[381 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 530. Л. 165.].

Городское управление ходатайствовало о присвоении М.И. Иванову звания «Почетный гражданин города Тюмени».

Лишь в 1904 году пришло высочайшее одобрение. На заседании городской Думы, состоявшемся 17 марта 1904 года, было доложено «о воспоследовавшем соизволении Его Императорского Величества Государя Императора на присвоение екатеринбургскому купцу Михаилу Ивановичу Иванову звания почетного гражданина города Тюмени, согласно ходатайства о том местного городского общественного управления»[382 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 533. Л. 55 об.].

Собрание Думы постановило: «Доложенное принять к сведению, поручив городской Управе сделать представление по принадлежности о выдаче г. Иванову диплома на звание Почетного гражданина г. Тюмени, каковой поднести ему чрез депутацию от города».

Попытки найти хоть какие-то сведения о М.И. Иванове в Тюмени и Екатеринбурге пока не увенчались успехом.

Зато почетный гражданин Тюмени под №5 был известен широко не только в свое время.

Андрей Иванович Текутьев (1839-1916) – купец I гильдии, городской голова в течение трех сроков, известный благотворитель. Выходец из крестьян д. Борки, свое солидное состояние заработал тяжелым многолетним трудом. Вклад Текутьева в развитие города трудно переоценить. В течение 25 лет содержал театр, на свои средства построил ремесленное училище, терапевтический и хирургический корпуса городской больницы, закупил для больницы рентгеновский аппарат. К 100-летию со дня рождения А.С. Пушкина создал Пушкинскую городскую бесплатную библиотеку. Являясь церковным старостой Спасской церкви, сделал придел к церкви. Будучи городским головой, добился в Петербурге положительного решения вопроса о строительстве железной дороги на Омск через Тюмень. Можно добавить, что полагающееся ему по должности жалованье отдавал на городские нужды.

За личные труды на пользу города «по устройству Потаскуйского приходского училища, Пушкинской библиотеки, по сиропитательному заведению, по приобретению для города лесопилки Гуллета, приносящей ныне городу значительный доход и прочего» гласные городской Думы 12 мая 1904 г. начали ходатайства «о поднесении ему звания Почетного гражданина г. Тюмени»[383 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 533. Л. 87.].

16 мая 1907 года в Думе было доложено сообщение тобольского губернатора о том, что «Государь Император Всемилостивейше соизволил на присвоение Тюменскому городскому голове Андрею Ивановичу Текутьеву звания Почетного гражданина города Тюмени[384 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 536. Л. 33.].

Статский советник и камергер двора тобольский губернатор Николай Львович Гондатти (1860-1946) стал шестым почетным гражданином Тюмени.

Он прибыл в Тобольск весной 1906 года и оставался на посту тобольского губернатора до осени 1908 года. Во время и после революции 1905-1907 годов ему удавалось обеспечивать стабильность на вверенной ему территории. Губернатор активно занимался мероприятиями, направленными на развитие сельского хозяйства, принимал меры по защите интересов промышленности, совершенствованию страхования.

При Н.Л. Гондатти Тобольская губерния являлась одной из самых благополучных в Российской империи. Однако скоро появилась необходимость улучшить положение в Томском крае, где социально-политическая обстановка отличалась нестабильностью. Николай Львович получил назначение на должность губернатора в Томск 27 ноября 1908 года.

В этот день собрание Тюменской городской Думы по предложению городского головы А.И. Текутьева единогласно избрало Николая Львовича почетным гражданином нашего города: «Только заботы его, светлый государственный ум и административный такт могли направить и привести к спокойствию и общему благу население Тобольской губернии, а в частности и Тюмени. Во время его управления как население губернии, так и Тюмень не испытывали тех бедствий, какие испытывали соседние губернии и города»[385 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 537. Л. 152 об.].

В конце мая в Тюмень пришло сообщение, что 1 мая 1909 года «Государь Император Всемилостивейше соизволил присвоить бывшему Тобольскому губернатору, камергеру Высочайшего Двора Николаю Львовичу Гондатти звание «Почетный гражданин города Тюмени»[386 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 538. Л. 149 об.].

Седьмым и последним в этот период почетным гражданином Тюмени стал уроженец Томской губернии, выпускник медицинского факультета Казанского университета Павел Иванович Никольский (1860-1922).

Работая городским врачом, Павел Иванович пользовался у жителей Тюмени большим уважением. Избирался гласным Тюменской городской Думы. В 1911 году он сменил А.И. Текутьева на должности тюменского городского головы.

В первый год его служения Сибирь постиг неурожай, и по инициативе Павла Ивановича для малоимущего населения города было открыто несколько бесплатных столовых.

Самой большой заслугой П.И. Никольского являлось завершение постройки городского водопровода, в результате чего «жители Тюмени получили здоровую питьевую воду и средство борьбы против пожаров».

Тюменская городская Дума, высоко ценя труды на благо города Павла Ивановича Никольского, 10 мая 1916 года избрала его почетным гражданином города Тюмени.

В этот период еще два тюменца, безусловно достойнейшие претенденты на это почетное звание, почетными гражданами нашего города так и не стали, хотя решение о присвоении городское общество в одном случае принимало дважды, а в другом – собиралось принять.

Один из них – Степан Иванович Колокольников, сын крупного тюменского чайного коммерсанта, купца I гильдии Ивана Петровича Колокольникова, был известным благотворителем и меценатом.

Обширное здание женской гимназии своей постройкой в значительной степени обязано Степану Ивановичу, израсходовавшему на это около 50000 рублей.

На свои средства им содержалось Затюменское начальное училище со 180 учащимися, которые не только бесплатно там обучались, но снабжались учебниками и письменными принадлежностями, а беднейшие ученики – и одеждой.

Не довольствуясь наемным зданием для училища, им было затрачено около 35000 рублей на постройку собственного, устроенного по последним требованиям школьной гигиены и рассчитанного на 400 учащихся.

Сознавая, что Тюменское реальное училище не вмещает всех желающих учиться, им было задумано и открыто новое учебное заведение – коммерческое 8-классное училище.

В 1914 г. Степаном Ивановичем было построено для коммерческого училища великолепное здание.

Тюменская городская Дума дважды, первый раз 27 октября 1911 года, второй – 27 августа 1914 года, за «заботливость о просветительных нуждах города Тюмени» ходатайствовала о присвоении тюменскому купцу личному почетному гражданину Степану Ивановичу Колокольникову звания почетного гражданина города Тюмени. Но оба эти ходатайства были оставлены без удовлетворения. Ответа просто не последовало... В 1919 г. С.И. Колокольников эмигрировал, умер в 1925 г. в США.

Случай, происшедший 5 сентября 1907 года, можно считать беспрецедентным в истории нашего города.

Николай Иванович Давыдовский, действительный статский советник, гласный городской Думы, известный благотворитель и один из богатейших жителей города, отказался от звания почетного гражданина города Тюмени. Такого не случалось за всю почти полуторавековую историю присвоения этого звания! Ни до, ни после него.

Он происходил из обер-офицерских детей и окончил курс наук в Сосницком уездном дворянском училище. Службу начал в 1857 г. в Сосницком земском суде писцом 2 разряда. Через два года по прошению был перемещен в штат Тобольского губернского правления.

В Тобольске умный и энергичный Давыдовский сделал головокружительную карьеру: за четыре года прошел путь от писца до столоначальника общего губернского правления. За усердную службу получал денежные награды. По долгу службы занимался производством следственных дел по тобольской полиции.

24 марта 1865 г. указом Правительствующего Сената произведен в губернские секретари. Через год он получил классный чин коллежского секретаря. Служебные обязанности совмещал с работой непременным заседателем Тобольского земского суда.

В 1868 г. Николай Иванович получил назначение в Тюменское окружное полицейское управление помощником исправника и переехал на жительство в Тюмень. Как оказалось, навсегда. К этому же периоду относится его знакомство и женитьба на дочери купца Корчемкина Надежде Михайловне. В приданое за ней был отдан пивоваренный завод, дела которого повела молодая супруга.

Октябрь 1870 года для Николая Ивановича стал особенным: 5 числа он был произведен в титулярные советники, а 26-го родился первенец Николай.

В 1875 г. Давыдовский определен почетным членом попечительства детских приютов.

В 1877 г. в семье Давыдовских случилось два знаменательных события: Николай Иванович получил повышение в чине (произведен в надворные советники) и родилась дочь Софья[387 - В 1900-х гг. Софья Николаевна подхватит эстафету женского управления пивоваренным заводом, который станет именоваться как «Пивоваренный завод С.Н. Васильевой, восприемницы Н.М. Давыдовской».]8.

В 1881 г. Николай Иванович был избран членом попечительного совета Тюменского Александровского реального училища. В этом же году он пожертвовал

Ишимской женской прогимназии новый двухэтажный деревянный дом и 500 рублей на его отделку.

В мае 1885 года Н.И. Давыдовский был произведен в статские советники (в военном ведомстве соответствовал чину полковника).

В течение двадцати лет (1886-1907) Николай Иванович состоял членом попечительного совета Тюменской женской прогимназии. В голодный 1891 год участвовал в работе комитета по обеспечению продовольствием бедных жителей г. Тюмени.

За долголетнюю и беспорочную службу Николай Иванович был награжден орденами Св. Станислава 3-й и 2-й степеней; Св. Анны 3-й и 2-й степеней, Св. Владимира 4-й степени.






После смерти сына Николай Иванович все чаще стал помогать сиропитательному заведению, детским приютам и школам. Так, в 1901 году он пожертвовал в приют 2500 рублей «на стипендию в память покойного сына»[388 - Сибирский листок. 1901. № 23. 22 марта.].

2 мая 1903 года на имя городского головы Андрея Ивановича Текутьева поступило письмо от действительного статского советника Николая Ивановича Давыдовского, к нему был приложен чек на 20 тысяч рублей.

В письме выражалась просьба «употребить из этой суммы 12 тысяч рублей на постройку ночлежного дома в г. Тюмени, а 8 тысяч рублей вложить в банк, с тем, чтобы % с этого капитала употреблялись на ремонт и содержание ночлежного дома»[389 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 532. Л. 102 об.].

Более того, Николай Иванович выразил желание, чтобы ночлежный дом был выстроен к осени того же года и занят для жилья. Текутьев предложил ночлежный дом «выстроить на том же месте, где строится городская больница», так как место «очень обширное и ночлежный дом будет совершенно изолирован от больницы».

Городская Дума постановила: «Пожертвование Николая Ивановича Давыдовского принять с благодарностью, место под постройку занять, какое указывает г. городской голова». Строительство началось, и к осени 2-этажный кирпичный ночлежный дом[390 - Сейчас в нем находится терапевтический корпус 3-й городской больницы.] был практически готов.

На заседании городской Думы, состоявшемся 5 сентября 1907 года, тюменский городской голова Андрей Иванович Текутьев представил в управу пять тысяч рублей, полученных им при письме действительного статского советника Николая Ивановича Давыдовского на расширение городской богадельни с правом ему поместить в эту богадельню двух лиц, «нуждающихся в призрении, без различия звания, по его усмотрению».

При передаче нового пожертвования Н.И. Давыдовского городской голова А.И. Текутьев сообщил, что «от обывателей города он имеет заявление о единодушном желании граждан выразить глубокоуважаемому Николаю Ивановичу Давыдовскому признательность городского управления за его постоянное живое и теплое участие к нуждам города и его обывателей, выражающееся не только настоящим пожертвованием и постройкою для приюта бедняков ночлежного дома, на что Н.И. Давыдовским пожертвовано 20000 рублей, но и постоянными его пожертвованиями на содержание учебных заведений в Тюмени и помощь бедным учащимся – избранием Н.И. Давыдовского почетным гражданином города»[391 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 536. Л. 66 об.].

Но сразу после этого было зачитано заявление Н.И. Давыдовского: «В назначенном сегодня заседании Тюменской городской Думы, между прочим, назначен вопрос о возведении меня в почетные граждане города Тюмени.

Считая, что заслуги мои пред Тюменским обществом пока не настолько значительны, чтобы быть достойным такой высокой награды, я прошу гг. гласных Думы вопрос этот в настоящее время оставить без рассмотрения. При этом выражаю мою искреннюю благодарность господам инициаторам, возбудившим вопрос о награждении столь высокою для меня честью»[392 - Там же.].

Собрание Думы выразило Николаю Ивановичу Давыдовскому искреннюю признательность городской Думы за пожертвование им пяти тысяч рублей на расширение богадельни...

«Уважая выраженное Н.И. Давыдовским желание, собрание Думы постановило: вопрос об избрании его Почетным гражданином города Тюмени оставить открытым»[393 - Там же.].

Через четыре месяца, а точнее 9 января 1908 года, присутствию городской Думы было доложено заявление гласного Н.И. Давыдовского о том, что «по состоянию своего здоровья, он не может присутствовать на заседаниях городской думы, а потому от звания гласного он отказывается»[394 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 537. Л. 3 об.].

Он был гласным в течение 6 четырехлетий: 1873-1877 гг., 1878-1881 гг., 1881-1885 гг., 1885-1889 гг., 1889-1893 гг., 1894-1898 гг., 1907-1908 гг. В четырехлетие 1878-1881 гг. исполнял обязанности заступающего место городского головы.

Вопрос о почетном гражданстве открытым оставался недолго. 18 марта 1909 года Николай Иванович Давыдовский умер от воспаления легких в возрасте 70 лет.

После смерти Николая Ивановича, когда было вскрыто его духовное завещание, оказалось, что, кроме ренты своей жене Надежде Михайловне и прислуге, 25000 рублей было завещано Тюменскому городскому управлению с тем, чтобы «проценты употреблялись на содержание городских школ в городе Тюмени». Три тысячи рублей было завещано Московскому обществу вспомоществования бедным сибирякам – студентам Московского университета, две тысячи рублей – Свято-Троицкому монастырю в г. Тюмени.

Н.И. Давыдовский был похоронен на Текутьевском кладбище. К настоящему времени могила его затерялась.


* * *

За 50 лет (1867-1917) в Тюмени было избрано 7 почетных граждан города. В 1961 году возобновлено присвоение звания «Почетный гражданин города Тюмени», и за 40 лет (1961-2001) количество их достигло 29 человек.




ОТДЫХ ПО-ТЮМЕНСКИ


Потеха делу не помеха.

    Русская пословица

Тюмень – город промышленно-торговый. Издав на здесь получили развитие промыслы и ремесла, некоторые из них позже стали основой фабрично-заводской промышленности. Тюмень называли сибирским Лионом. Город славился своими кожевенниками, резчиками по дереву, умельцами пивоварами, колокольных дел мастерами, судостроителями, мастерами чугунного литья, тюменские печатные издания всегда отличались изысканностью оформления и шрифтов даже перед губернскими изданиями. Славу нашему городу принесли тюменские ковры. Тюменцы умели работать и с произведениями своего труда участвовали на региональных, всероссийских и всемирных выставках, и не просто участвовали, но получали награды.

Заботой и капиталами тюменского купеческого сословия в городе были построены больницы и родильный дом, училища и сиропитательное заведение, театр и библиотеки.

Тюменцы славно работали и отдыхали с весельем, удальством и размахом. Развлечений и зрелищ у наших предков было ничуть не меньше, чем сегодня. Театр и кинематограф, цирк и музыкальные вечера, маскарады в приказчичьем клубе и катание на коньках, гулянья в Загородном саду и праздник «Ключ», праздник «Незабудка», кулачные бои и бега на ипподроме – это не считая общенародных и христианских праздников.

Некоторые из развлечений старой Тюмени уже описывались в краеведческих изданиях и периодической печати, другие почему-то не попадали в поле зрения краеведов.

В Тюмени вплоть до 20-х годов XX столетия устраивались кулачные бои, которые обычно проходили зимой на льду Туры. В боях, проходивших между районами города, сходились Большое городище и Малое, Затюменка и Зарека, Тычковка и Потаскуй.






Традиции кулачного боя существовали на Руси испокон веку, когда устраивались общенародные игрища, проходившие в дни славянских празднеств.

Кулачный бой существовал в трех видах: один на один («сам на сам»), стенка на стенку и «сцеплялка-свалка». Самыми любимыми и широко распространенными были кулачные бои стенка на стенку. Участвовали в боях с детских лет. Подростки взрослели, но ходить в кулачной стенке продолжали. Не забывали этого дела и тогда, когда в волосах уже начинала поблескивать седина. Рядом в «стеношном» строю плечом к плечу с ними теперь становились их взрослые сыновья.

В кулачных боях азартно дрались многие известные в России люди: Владимир Гиляровский и великий Шаляпин, Леонид Леонов и Сергей Есенин...

В книге «3000 верст по рекам Западной Сибири» А.А. Павлов лишь в нашем городе отметил эту поразившую его склонность тюменцев к кулачной забаве.

«...При массе ремесленников и рабочих, город до сих пор сохранил особенность почти исчезнувшую в больших фабричных местностях Европейской России, – кулачный бой.

С осени до Рождества, по воскресеньям, кулачные бои происходят в двух частях города одновременно, причем бойцы разделяются по местностям города, или улицам. Обычаи боя такие же, как и везде, где он остался или существовал. Бой начинается с ребятишек – зажигальщиков и кончается взрослыми.

Большею частию в боях участвуют мещане-ремесленники, но рабочих с заводов немного. Прежде, даже очень недавно, пробовали в боях свою силушку купеческие дети. Ныне ни купцы, ни приказчики не принимают участия в боях, их тянет к развлечениям более легким, хотя чуть ли не также убыточным для здоровья – буфетным.

Замечательно, что не слышно ни об одном несчастном случае во время боя, хотя без увечий дело не обходится. На это никто из бойцов никогда не претендует. Летом кулачных боев не бывает. Они заменяются борьбою».

Однако в газете «Вестник Западной Сибири» отношение к кулачным боям выражалось совершенно другое.




«Тюменская «вольница»

Старожилы хорошо помнят ее.

Особенно кулачные бои на Туре-реке.

Когда «Гора» ходила на «Заречье».

Или «Заречье» на «Затюменку».

И самым страшным образом избивало

Друг друга в кулачных боях.

До полусмерти или серьезного увечья. 261

Избитые ходили всю жизнь со следами

Кулачных боев на голове

Или в ребрах до самой смерти...»[395 - Вестник Западной Сибири. 1915. № 57. 14 мар.]


При кулачном бое, в зависимости от своей силы, бойцы становились в определенном порядке, в одну или две шеренги, при этом учитывалось расположение сил противника. Продвигаться следовало всем «единым фронтом», или «широким плечом», не допуская разрыва своей линии, так как прорыв неприятеля разъединял бойцов, ставил их в невыгодное положение.

Иногда выделялись резервы, скрытые от противника и вступавшие в бой лишь в решающий момент, по типу засадного полка. Начинался кулачный бой так же, как настоящие сражения: лишь постепенно вводились в дело все более сильные отряды. Первыми выходили ребятишки, затем подростки, парни, а уж потом – взрослые мужчины. Одно из правил кулачного боя стало даже пословицей, символизирующей русское благородство в бою: «Лежачего не бьют».

Если в Европейской России в некоторых местностях до начала XX века кулачные бои были распространенным развлечением, то в сибирских городах такие забавы были нечасты. В 1884 году газета «Восточное обозрение», издававшаяся с 1882 года в Иркутске, писала: «...интересная корреспонденция из Тюмени... До сих пор существуют старинные кулачные бои, повторяющиеся каждое воскресенье. В них иногда участвуют местные купцы; бой происходит зимой на реке Туре. Тяжело раненых тотчас же увозят в больницу»[396 - Восточное обозрение. 1884. № 4. Хроника.].

Городские власти пытались бороться с кулачными бойцами, но безуспешно. «Несмотря на все старания местной полиции искоренить традиционные бои по воскресеньям, кулачная расправа продолжает процветать. Полиция преследует бойцов в одном месте, они находят другое и т.д. В настоящее время каждое воскресенье и праздник устраиваются кулачные бои в трех местах. В последнее воскресенье нам удалось присутствовать в первый раз на бое близ кирпичных сараев. Горячего боя мы не видали, а видели только его начало, когда дрались ребятишки лет 9-12, за ними уже выступают и большие. Когда в бой вступают 50-60 человек, то образуются две стенки; задача бойца – пробить стенку противника и выйти на свободу, сделать в стенке улицу; каждая стенка старается гнать как можно далее своих противников»[397 - Сибирская торговая газета. 1897. № 64. 25 сент. – (Далее – СТГ. – Прим. автора)].

«Воинственный дух тюменцев еще не совсем умер. Кулачные бои кажется снова хотят возродиться... Лет 10 тому назад эти бои принимали грандиозные размеры, но благодаря вмешательству полиции они постепенно уничтожились, теперь же снова каждое воскресенье, на задах Большого городища, собираются любители кулачной расправы. Начинается обыкновенно с мальчишек, но в конце концов в рукопашную вступают и взрослые, и старцы убеленные сединами. Не мешало бы пока не разросся бой до больших размеров, уничтожить его в самом начале»[398 - СТГ. 1897. № 29. 12 авг.].






Известный тюменский спортсмен Николай Васильевич Калугин, ставший в 1921 году первым чемпионом Тюменской губернии по лыжным гонкам, так написал в своих воспоминаниях о кулачных боях в Тюмени в начале XX века.

«Нельзя не сказать об удалой старинной забаве, о кулачных боях, затевавшихся, обычно, в зимние праздничные дни. В полюбовной драке сходились бойцы район на район: Затюменка с Заречьем, Тычковка с Сараями. С обеих сторон сходилось до сотни бойцов.

Как-то мой сосед, парень лет двадцати, сманил меня посмотреть на бой. Бой был на льду реки Туры, за монастырем. Мы пришли вовремя, к началу схватки.

Драку начинали ребятишки лет двенадцати-четырнадцати, потом входили в «операцию» ребята постарше, потом парни и мужики-бородачи. Дрались ожесточенно, по существующим неписаным правилам: голой рукой и лежачего не бить.

Не вытерпев накала обстановки, мой сосед, наказав мне смотреть за его курткой, бросился в драку. Вскоре Заречная сторона осилила наших, и началось отступление с боем. Помню, я настолько перепугался (мне было лет семь-восемь), что оставил куртку и без оглядки убежал домой. Говорили, что разнимать дерущихся приезжали пожарные, поливая из брандспойтов холодной водой. Наверное, это было для них потехой, а не мероприятием по наведению порядка»[399 - Калугин Н.В. Мои воспоминания. Рукопись. 1973 г.].

В «Сибирской торговой газете», выходившей в Тюмени в начале XX века, часто можно было встретить в разделе «Хроника» краткие заметки о кулачных боях.

«Любители сильных ощущений для начала устроили на реке Туре, около казенной пристани, свои развлечения – кулачные бои. 21 ноября кулачный бой был разогнан полицией»[400 - СТГ. 1903. 23 нояб.].

Или: «Любители сильных ощущений не унывают и бой 7 декабря был вновь на реке Туре против Троицкого монастыря»[401 - СТГ. 1903. 13 дек.].

Бывали случаи, когда кулачных бойцов собиралось несколько сотен человек, как случилось, например, 25 сентября 1904 года, и городская газета в разделе «Хроника» это отметила.

«В последнее воскресенье, за городом, – вблизи ипподрома, был грандиозный бой, с обоих сторон принимало участие не менее 600 человек – много было окровавленных физиономий; бой был прекращен мерами полиции»[402 - СТГ. 1904. 1 окт.].

Одним из известных тюменских кулачных бойцов, выступавшим за Городище, был Павел Петрович Митинский[403 - В семье Павла Петровича Митинского (1873-1936) и его жены Анны Михайловны родилось тринадцать детей, двое из которых принесли известность своей фамилии не только в Тюмени – это известный тюменский художник Александр Павлович Митинский и его брат Алексей Павлович Митинский, ставший впоследствии военным атташе СССР в Канаде. Дочь Павла Петровича – Мария Павловна Митинская, рассказавшая о своем отце, о кулачных боях и предоставившая для статьи фотографии из семейного архива, трагически погибла 5 апреля 2000 года.]. Приехав в Тюмень в конце XIX века, Павел Петрович работал печатником в типографиях Глускина и Высоцкой. Был мастером высокого класса, даже получал приглашения на работу из других городов Тобольской губернии. Работа в типографиях была тяжелой, но в выходной день не лежали на печи, старались отдохнуть активно. Павел Петрович любил поиграть на гармони, пел в церковном хоре Знаменской церкви, а иногда по воскресеньям надевал свои кожаные рукавицы и отправлялся на туринский лед. Ходили поболеть за своих мужей и жены с детьми. Зрителей собиралось очень много: родственники, знакомые, соседи, да и просто зеваки – зрелище было впечатляющим и захватывало публику, которая криками подбадривала бойцов своего района.

В 30-е годы XX века кулачные бои практически отошли, ни в прессе того времени, ни в воспоминаниях современников найти свидетельств об этом развлечении не удалось.






Ещё одно забытое развлечение – праздник «Ключ», история возникновения которого доподлинно неизвестна. И. Завалишин о «Ключе» писал так:

«В девятое воскресение по Пасхе издавна учреждено в Тюмени народное гулянье, на, так называемом, «ключе». Родник этот на западной стороне города. Начало празднования на «ключе» относится к самым первым годам XVII столетия. Прежде был к нему крестный ход из Архангельской церкви, но теперь отменен. Это гулянье дает живое понятие о Тюмени и ее жителях, да и вообще о Сибири, которую воображают в Европе и в России такой дикой и страшной. Богатые экипажи и кровные лошади купцов, пестрые и нарядные толпы народа, всюду русские песни – придают этому гулянью большое одушевление. Заметим при этом, что в целой Сибири племенных и исторических сибирских песен нет. Подобно американским колониям Европы, сюда все занесено из отечества: язык, вера, обычаи, нравы, даже песни, даже пословицы и поговорки. Великих исторических переворотов в Сибири не было, потому и песни ея не самобытные выводы из ее местности, а навеяны ей общей матерью, Русью»[404 - Завалишин И. Описание Западной Сибири. М., 1862.].

«Сибирская торговая газета» также отмечала, что это очень старый праздник.

«В прошедшее воскресенье был традиционный «Ключ» с его весельем и безобразиями. «Ключ» ведет свое начало чуть ли не с основания Тюмени, и из года в год, по крайней мере, простонародьем празднуется торжественно.

Уже с утра было заметно усиление движения публики за город, ближе к ипподрому, где истые предприниматели успели понастроить примитивные балаганы с очагами, для изготовления «по дешевым ценам» блинов и оладий, которые тут же на грязнущих тарелках предлагали желающим полакомиться, – «весельчак-петрушка» и его всегдашние спутники: дети с каучуковыми костями, клоуны и т.п. – тоже не приминули воспользоваться «зашибить» маленько деньжонок, явился и «ворожейный аппарат» и «аниральная панорама» и т.д. и т.п. – всего и не перечесть. Народ веселился вдоволь. Пьянство можно сказать повальное, хотя как говорят, безобразий, драк и т.п. в этом году было гораздо меньше.

...К восьми часам вечера площадь за городом опустела; на месте балаганов остались одни только колья и уныло развивающийся флаг, да пяток-другой успокоившихся на лоне природы пьяных, свидетельствовали о том, что здесь что-то было, чему-то вдоволь возливалось»[405 - СТГ. 1903. 10 июня.].

С.И. Карнацевич в своих воспоминаниях о жизни старой Тюмени писал: «...запомнился праздник, называемый в народе «Ключ». Этот праздник был на 9-ю пятницу после Пасхи. Место празднования было за двумя логами Городища, где будто бы открыт был целебный ключ. В этот день там был устроен целый ряд бараков[406 - Станислав Иосифович, видимо, имел в виду балаганы.] для торговли съестными товарами и детскими игрушками (пушки из дерева с шомполами, стреляющие горохом, картошкой). Торговали очень бойко так называемыми «пражениками». Это тушеными брюквой, калегой, ирюком, грушами, яблоками. Тут же в одном бараке жарили оладьи, лепешки по 2 копейки пара».

Сообщение «Сибирской торговой газеты» 1906 года: «Завтра будет народный праздник под названием «Ключ», празднуемый на Большом Городище уже много лет на площади за домом трудолюбия. На площадь выезжают торговцы с разным бакалейным товаром, фруктовыми водами, квасом и т. д., а также с горячими пирожками, блинами, преженцами. Бывает «петрушка». Продаются разные простые детские игрушки. Народу бывает много и главным образом простонародье»[407 - СТГ. 1906. 3 июня.].

На площади, где проходил праздник, накануне устанавливали «гигантские шаги» для детей, тут же строили летний цирк.

«30 мая на Большом Городище на площади, носящей название «Ключ» было народное гулянье. Был устроен г. Костоусовым балаган-цирк, в котором были акробатические представления и пелись «фривольные» песни, которые были с гоготаньем приняты пьяной публикой.

Публики на «Ключе» было много, были балаганы со съестными припасами, конфектами, пряниками и фруктовой водой. Скандалов ныне не было, что крайне удивительно»[408 - СТГ. 1904. 1 июня.].

Большой популярностью у тюменцев пользовался цирк, который вначале был составляющей праздника, но позже устраивался самостоятельно.

В 1900 году в Тюмени с гастролями выступал известный цирковой артист Дуров с дрессированными животными.

В июне 1903 года «Сибирская торговая газета» писала: «Постройка цирка г. Стракай уже началась на Ярмарочной площади; цирк будет летнего типа; стены деревянные под брезентовым куполом».

Первое представление в цирке товарищества Э. Стракай состоялось 23 июня 1903 года и «собрало массу публики, пустовало только до десятка мест в первом ряду, программа была составлена очень разнообразно и интересно.






Публика много аплодировала всем исполнителям без различия. Лошади очень хорошо дрессированы, прекрасно дрессированы и собаки у китайца г. Чен-Мен-Чу, хороши и клоуны «рыжий» и Легалов, смело ездит гротеск г. Говорин, ревнительно работает турник г. Зубрицкий»[409 - СТГ. 1903. 24 июня.]. «Дебютировал геркулес г. Бейнарович, очень недурно исполнили 6 артистов мраморные группы по оригиналам наших известных скульпторов... Прекрасно ездили жокейскую Анна Стракай и гротеск – Виктор Стракай, кор-де балет очень недурно протанцевал матросский танец.

24 июня впервые дебютировал на свободе верблюд, замечательно хорошо дрессированный; хороши были в этот вечер клоуны Егоров – «рыжий» и Легалов, они вдоволь насмешили публику»[410 - СТГ. 1903. 26 июня.].

В 1906 году та же «С. Т. Г» писала: «11 июня было первое представление в цирке В. Т. Соболевского. Первое представление в цирке, несмотря на плохую дождливую погоду привлекло многочисленную публику, масса публики, не получив билетов, разошлась по домам... Вообще в первом представлении в цирке все номера были исполнены недурно.

Не мешало бы дирекции цирка обратить внимание на крыши цирка, чтобы в следующий ненастный день не было «протекции», а также и на мебель в буфетах, которая окрашена клеевой краской и поэтому пачкает платье лиц, дерзающих сесть на эти стулья»[411 - СТГ. 1906. 13 июня.].

Устроители цирка, стремясь привлечь как можно больше публики, проводили в цирке розыгрыши подарков. Тюменцы, азартные по натуре, настолько увлеклись приманкой циркачей, что городские власти были озадачены тем, что в ломбарде участился заклад вещей. Срочно были приняты меры, запрещающие устроителям цирка разыгрывать лотереи.

«Заведующий городским ломбардом доложил городскому Голове, что в течение последнего времени заметен очень большой наплыв в ломбард мелких закладов, что для Тюмени в летнее время – явление ненормальное; из разговоров с клиентами выяснилось, что одной из причин этого явления служит цирк с его подарками, которые очень приманивают публику.

Городской Голова обратился поэтому с запросом к исправнику, прося его не разрешать более розыгрыша подарков в цирке...»[412 - СТГ. 1906. 19 июля.].

В конце XIX – начале XX вв. по российским городам часто в составе цирковых трупп гастролировали дети с феноменальными физическими данными. Не миновали они и Тюмень. Объявление 1903 года в городской газете: «Со вчерашнего дня в доме Ядрышникова по Царской улице демонстрировались два феномена, самые полные и самые сильные дети в мире: Адольф 12 лет, весит 8 пудов и Фредерик 10 лет – 6 пудов 26 фунтов»[413 - СТГ. 1903. 27 июня.]. Там же можно было купить фотографию демонстрируемого чуда. Но были и свои чудо-богатыри, свидетельством тому является фотографическая открытка с гордой подписью «Сибиряк», запечатлевшая юного силача.

Со временем такие многолюдные развлечения тюменцев, как кулачные бои и праздник «Ключ», отошли в прошлое и забыты большинством сегодняшних жителей нашего города. Для нас эти забавы остались лишь в воспоминаниях очевидцев и коротких заметках старых газет.




АЛЛО, БАРЫШНЯ...


Вряд ли предполагал изобретатель телефона Александр Белл[414 - Александер Грейам Белл (1847-1922) по специальности был филологом, родился в Эдинбурге (Шотландия) в семье известного специалиста в области фонетики. Его отец много лет занимался системой записи звуков речи, пользуясь которой, люди могли бы правильно произносить слова на любом языке. Александер пошёл по стопам отца и уже в 17 лет получил должность преподавателя музыки и ораторского искусства, десять следующих лет он посвятил изучению акустики. В 1871 г. молодого учёного пригласили в Бостон преподавать в школе для глухонемых. Здесь он продолжил научные занятия.], получив патент на изобретение 7 марта 1876 года, что его детище в скором времени заполонит весь мир, а еще через сто лет жизнь без телефона вряд ли кто-нибудь сможет представить. Ведь когда он предложил компании «Вестерн юнион» купить патент за 100 тыс. долларов, ему в лицо откровенно рассмеялись.

Но уже 25 января 1878 года изобретатель открыл в Америке первую телефонную станцию. В 1878 году первые телефоны-автоматы появились в Берлине. Это было для берлинцев развлечением, сравнимым только с аттракционами. Несколько телефонов-автоматов стояло на почте по улице Унтер-ден-Линден, а несколько других – на Лейпцигской площади. Услышать по телефону знакомый голос и поболтать, например, со своим соседом было так интересно, что берлинцы разделялись на две группы: одни шли на почту, а другие на площадь – и разговаривали друг с другом. А потом встречались, чтобы обсудить свой разговор по телефону. Надо заметить, что эти автоматы были бесплатными.

И хотя телефон Белла имел массу недостатков: голос передавался тихо, в трубке во время разговора хрипело, шумело и хлюпало, в конце 1879 г. «Вестерн юнион» заключила, наконец, соглашение с компаньонами изобретателя. Была создана объединённая фирма «Белл компани», основная часть акций которой принадлежала Беллу. Вскоре цена одной акции компании поднялась до тысячи долларов.

Телефонный аттракцион, только платный, в 1882 году появился и в Москве: открылось телефонное сообщение с Большим театром. В Леонтьевском переулке в большом зале установили 12 телефонов, а микрофоны разместили по обеим сторонам сцены театра. Сеанс, на который покупали билеты желающие поговорить, длился 10 минут. Газета «Московские ведомости» так писала об этом новом развлечении москвичей: «После того, как оба телефона прикладывают к ушам, слышится какое-то неясное жужжание, но потом все звуки различаются совершенно ясно, только смягченные расстоянием». Но со временем отношение к телефону стало меняться, и газеты отводили телефону почетное место среди полезных изобретений человечества, правда, признавали, что пока «польза, приносимая телефоном, незначительна. В гостиницах и богатых домах телефоны употребляются для зова прислуги и отдачи ей приказаний, в некоторых канцеляриях – для бесед начальника с подчиненными»[415 - История вещей. М., 1998.].






Прошло всего несколько лет, и первый телефонный звонок раздался в Тюмени. Это был не аттракцион, не забава, а оперативное средство связи. Дату этого события сегодня вряд ли можно назвать точно. Скорее всего, это произошло в конце 1880-х гг., хотя сами телефонные аппараты системы Белла были в Тюмени еще в 1885 году[416 - Побывавший в Тюменском Александровском реальном училище американский путешественник Дж. Кеннан, увидел телефонные аппараты системы Белла в качестве учебных пособий.].

Телефон пришел в Тюмень вместе с железной дорогой, правда, и пользовались им сначала только служащие железной дороги. Некоторое время телефон в Тюмени был ведомственным средством связи.

Но позже на вооружение его взяли пароходства, установив телефонное сообщение между своими конторами и пристанями.

Такими в Тюмени были: пароходство товарищества «П. Ширков и К^º^», контора А.Ф. Морозова, пароходство Богословского горного округа, торговый дом «Е. Кухтерин и с-я», товарищество «В.В. Колмакова с братьями», пароходство «Курбатова и Игнатова». Кроме пароходных компаний, как дело особой важности, был установлен телефон в помещении пожарной команды Тюменского вольного пожарного общества, находящегося на Базарной площади.






С установки телефонов на пристанях, в пароходных конторах и квартирах управляющих и хозяев началась телефонизация нашего города.

Наличие телефонов у одних и невозможность воспользоваться благами цивилизации другими, не менее состоятельными горожанами по воле случая стало двигателем прогресса.

Некоторые состоятельные горожане выступили инициаторами создания государственной телефонной сети в Тюмени, это управляющий Тюменским отделением Сибирского торгового банка Говоруха, статский советник Н.И. Давыдовский, тюменские купцы И.П. Колокольников, А.И. Текутьев, В.И. Князев и З.И. Баженов. Они выступили с ходатайством перед руководством Омского почтово-телеграфного округа об учреждении в Тюмени общедоступной телефонной сети.

И вот 30 апреля 1893 году в Тюмень, в почтово-телеграфную контору пришла депеша из Омска от начальника почтово-телеграфного округа следующего содержания: «Препровождая при сем 75 экземпляров объявления об устройстве в настоящем году в г. Тюмени правительственной телефонной сети, для общего пользования, предлагаю Вам озаботиться возможно большим распространением сего объявления посредством расклейки его в доступных публике помещениях Конторы, а также раздачею его тем корреспондентам, которые могут быть заинтересованы в учреждении телефонного сообщения.

Равным образом поручается Вам и прием надлежаще оплаченных гербовым сбором заявлений по приложенной форме. Список лиц, подавших заявления о желании абонироваться, с указанием подробного адреса помещений, в которых предполагают абоненты установить телефонные приборы, представьте своевременно ко мне, а второй экземпляр списка передайте командированному в Тюмень старшему механику Арефьеву»[417 - ГАТО. Ф. И-64. Оп. 1. Д. 1. Л. 1.].

Всем подавшим заявление на установку телефона вручался экземпляр «Условий пользования Тюменской городской телефонной сетью, устраиваемой и эксплуатируемой правительством».

Вот лишь некоторые из правил, которые должны были знать и соблюдать те, кто решился установить у себя телефон:

«§1 Тюменская телефонная сеть устраивается для сношений между собой лиц и учреждений, находящихся, как в черте города Тюмени, так и в окрестностях его.

...§3 Каждый абонент телефонной сети соединяется с центральной станцией отдельным проводом, устройство и содержание которого вместе с установленными в помещении абонента телефонными аппаратами, относится на счет казны.

В провод дозволяется включать не более двух аппаратов одного и того же абонента, но при условии расположения помещений абонента по одну сторону от центральной станции.

...§5 Абонентам строго воспрещается передавать за плату установленные у них аппараты в пользование посторонних лиц.

В случае обнаружения подобного рода злоупотреблений, правительство вправе снять аппарат и взыскать с абонента всю плату по срок обязательного абонемента...

§6 Передача посредством телефонных аппаратов сведений, содержание коих противно законам, общественному порядку, нравственности и неприлично по выражениям, не дозволяется.

...§9 Правительственным чинам, служащим при телефонной сети, должен быть предоставляем абонентами свободный доступ в занимаемые ими помещения, для осмотра, испытания и исправления телефонных аппаратов и проводников.

...§11 Абонентам предоставляется право передавать по телефону свои телеграммы в местную почтово-телеграфную контору, для дальнейшей передачи по телеграфу, а равно получать по телефону адресованные им телеграммы на следующих основаниях.

За обмен телеграмм по телефону взимается по 10 коп. с каждой депеши, без различия числа слов в ней заключающихся.

Желающие пользоваться обменом депеш по телефону подают о том заявление начальнику местной почтово-телеграфной конторы с предоставлением денежного аванса для оплаты...

Поступающие на имя абонентов телеграммы, независимо от передачи таковых по телефону, доставляются в городе существующим порядком, за город же по взаимному соглашению с абонентом.

§12 Телефонные аппараты, индукционные звонки, элементы и громоотводы, установленные у абонента составляют собственность казны...

§13 Абоненты тюменской телефонной сети, смотря по расстоянию помещений их от центральной станции, разделяются на две категории.

К 1-й категории относятся все лица, коих помещения отстоят от центральной телефонной станции на расстоянии не свыше двух верст, считая по прямому направлению.

Ко 2-й категории – лица, живущие на расстоянии свыше двух верст от этой станции.

§14 Плата за пользование телефонным сообщением назначается:

а) Для абонентов первой категории в год, за один аппарат на отдельном для него проводе – 100 рублей;

б) Для абонентов второй категории, та же плата 100 руб., с прибавкою к ней за каждую версту сверх первых двух по 25 рублей;

...§18 Плата, внесенная абонентами, им ни в каком случае не возвращается.

§19 Правительство вправе, если признает это необходимым, закрыть действие телефонов в некоторых пунктах, или по всей сети и при том на неопределенное время.

...§21 Служба на Тюменской телефонной сети назначается во всякое время дня и ночи. Абоненты, не желающие пользоваться телефоном в ночное время, должны заявить о том письменно заблаговременно...

§22 С открытия действия по Тюменской телефонной сети не может быть допущено существование каких бы то ни было телефонных сообщений, устроенных частными лицами и обществами, а также правительственными и городскими учреждениями для собственных своих надобностей в черте города Тюмени, за исключением телефонных сообщений внутри одного и того же здания»[418 - ГАТО. Ф. И-64. Оп. 1. Д. 1. Л. 9.].






Сразу же после поступления депеши из Омска в Тюмень, т.е. 30 апреля 1893 г., начальник Тюменской почтово-телеграфной конторы оповестил извещениями инициаторов учреждения телефона. Первое извещение было направлено тюменскому 2-й гильдии купцу Зиновию Иосифовичу Баженову.

Такие же извещение были отправлены управляющему Сибирским банком в Тюмени Говорухе, купцу И.П. Колокольникову, купцу А.И. Текутьеву, купцу В.И. Князеву, статскому советнику Н.И. Давыдовскому.

Но после отправки извещений прошло несколько дней, а откликов и заявлений на установку телефонов не поступило. Это не на шутку взволновало начальника почтово-телеграфной конторы, и им было написано объявление:

«С 1 января будущего 94 г. предполагается ввести в Тюмени телефонное сообщение для частных лиц и учреждений, причем существующие ныне телефонные линии поступают в собственность казны. В печатных объявлениях об этом, разосланных мною, между прочим сообщено: учреждения и лица, желающие абонироваться на телефонное сообщение в Тюмени, приглашаются заявить об этом заблаговременно, в установленном для того порядке, начальнику Тюменской почтово-телеграфной конторы, чтобы иметь возможность по поступившим заявлениям, включить в предварительную смету на устройство телефонной сети, подлежащие сооружению в настоящем году отдельные линии и провода для соединения помещений абонентов с центральной станцией и при этом заготовить необходимые для них телефонные приборы и прочие принадлежности.

Между тем, по настоящее время ко мне не поступает абонентных заявлений даже от лиц, ранее ходатайствующих чрез меня об устройстве в Тюмени телефонных сообщений[419 - В губернском Тобольске телефон появился только в октябре 1895 года, т. е. почти через два года после начала правительственного телефонного сообщения в Тюмени.].

Это вынуждает меня, как в интересах казны, так и заинтересованных в телефонном деле лиц, вновь напомнить о важности скорейшей подачи надлежащего заявления, причем озаботиться о подаче заявлений необходимо также и пользующимся ныне существующими телефонными линиями лицам и учреждениям, так как при переходе этих линий в казну, возможно изменение направления их в иное, наиболее удобное и выгодное для самих абонентов»[420 - ГАТО. Ф. И-64. Оп. 1. д. 1. Л. 17.].

Скоро эта заминка была устранена.

После объявления стало ясно, что теперь горожане оказываются в равных условиях, а те, кто уже имел телефон, понесут еще и убытки, так как установка телефонов для них начиналась сначала. И пошли в почтово-телеграфную контору письма с просьбами оставить старые телефоны в действии.

Так, поступило письмо из главной конторы пароходства по рр. Западной Сибири Богословского горного округа супруги статс-секретаря Е. И. В. Н.М. Половцевой, в котором сообщалось, что контора желала бы сохранить уже оплаченные и действующие телефоны.

Уже на следующий день поступил ответ от управляющего почтово-телеграфной конторой. В нем говорилось, что «со времени перехода ныне существующих телефонных сообщений в казну, центральная телефонная станция будет находиться в помещении, занимаемом Тюменскою почтово-телеграфною конторою, и, таким образом, телефонные линии, которыми Вы пользуетесь теперь, остаться в нынешнем расположении не могут, поэтому покорнейше прошу Вас, если желаете пользоваться с 1 января 94 г. правительственными телефонными сообщениями, подать мне заявление, оплаченное двумя 80-ти коп. гербовыми марками, по прилагаемой форме»[421 - Там же. Л. 20.].

Доверенный торгового дома «Е. Кухтерин и сыновья» А.М. Ратанов в заявлении на установку казенного телефона в конторе сделал приписку: «Телефонное сообщение в нашей конторе существует уже второй год, за проведение которого заплачено железной дороге 400 рублей, имея ввиду готовую уже сеть, сумму израсходованную нами и малое время пользования телефоном, имею честь покорнейше просить, не признается ли возможным уменьшить абонированную плату в сравнении с лицами, вновь пожелавшими абонирования телефонов»[422 - Там же. Л. 39. ].

Первое заявление на установку казенного телефона поступило от управляющего Говорухи уже 7 мая 1893 года: «Тюменское отделение Сибирского торгового банка, желая абонироваться на год на телефонные сообщения, покорнейше просит установить телефон в помещении отделения банка находящегося на углу Знаменской и Чмутинской улиц в доме г. Н.И. Давыдовского...»[423 - Там же. Л. 21.].

8 мая поступили первые частные заявления на установку телефона от тюменского купца Зиновия Иосифовича Баженова: «...покорнейше прошу установить телефон в моем доме по Знаменской улице в 1 части г. Тюмени...»; от коллежского секретаря Ивана Ивановича Клерикова: «...покорнейше прошу установить телефон в доме моем, находящемся в 3-м участке Тюмени, за Тюменкою...»; от купца I гильдии Ивана Петровича Колокольникова: «...покорнейше прошу установить два телефона на двух отдельных проводах, в помещениях моих: собственном доме за Тюменкой и чайном магазине, находящемся в доме братьев Колмаковых, против Единоверческой церкви...»; от доверенного торгового дома наследников А.Ф. Поклевского-Козелла тюменского купца Ивана Павловича Нечаева.






10 мая поступили заявления: от статского советника Н.И. Давыдовского, который в заявлении написал: «...покорнейше прошу установить телефон в помещении пивоваренного завода жены моей Надежды Михайловны, находящемся в 4 участке г. Тюмени и отстоящий от почтово-телеграфной конторы на расстоянии 2 верст и второй, промежуточный телефон в доме моего жительства, находящемся в 1 участке г. Тюмени...»; от тюменского купца Александра Ивановича Михалева: «...покорнейше прошу установить два телефона, один в доме моем по Спасской улице, около Спасской церкви и второй в рыбной лавке, Рыбная площадь, против дома Колмогорова...»; от великобританских подданных братьев Джеймса и Эдуарда Робертовичей Вардропперов: «...покорнейше просим причислить к общей телефонной линии в г. Тюмени, имеющийся у нас железнодорожный телефон в нашем доме на Острожной улице на Потаскуе...».

К 17 мая 1893 года список желающих установить телефон выглядел так:

1. Сибирский торговый банк.

2. Торговый дом наследников А.Ф. Поклевского-Козелла.

3. Коллежский секретарь И.И. Клериков.

4. Статский советник Н.И. Давыдовский.

5. Тюменский 1-й гильдии купец И.П. Колокольников.

6. Управляющий пароходством Богословского горного округа Рогуля.

7. Тюменский купец А.И. Михалев.

8. Торговый дом «Бр. Агафуровы».

9. Тюменский купец А.А. Багаев.

10. Торговый дом «Бр. Каменские».

11. Тюменский купец З.И. Баженов.

12. Братья Вардропперы.

13. Купец Н.Я. Китаев.

14. Судостроительный завод Л.М. Пирсона и Р.Г. Гуллета.

15. Банкирская контора Я.П. Андреева.

16. Торговый дом «Е. Кухтерин и сыновья».

17. Товарищество «В. Князев и Кº».

18. Тюменский 1-й гильдии купец П.А. Андреев.

В почтово-телеграфную контору 29 декабря 1893 г. поступило заявление от городской управы «об установке на годичный срок с 1 января 94 г. по 1 января 1895 г. трех телефонных аппаратов:

1. в доме городского общественного управления

2. в помещении городской больницы

3. в квартире городового врача»[424 - ГАТО. Ф. И-64. Оп. 1. д. 1. Л. 138.].

Распоряжением начальника Главного Управления почт и телеграфов с 1 января 1895 г. плата за пользование телефоном была уменьшена для абонентов I категории до 75 руб. в год.

По состоянию на 1 февраля 1895 года в Тюмени было 104 абонента.

Насколько жесткая государственная монополия существовала на рынке телефонных услуг, какое значение тогда придавалось каждому аппарату, можно судить по переписке между чиновниками почтово-телеграфного ведомства.

От начальника почтово-телеграфного округа начальнику Тюменской почтово-телеграфной конторы 8 февраля 1895 г.: «Усматривая из ремонтного журнала за №24349, что у абонента №224 был заменен 24 декабря слуховой прибор, крышка которого оказалась разбитою самим абонентом, поручаю донести мне: исправлен ли в настоящее время поврежденный прибор и взыскана ли с абонента согласно § 12 Условия, плата за эту починку...»[425 - ГАТО. Ф. И-64. Оп. 1. Д. 2. Л. 42. ].

Из Тюмени ответили, что «поврежденные по случайной неосторожности два слуховые приборы, показанные по ремонтному журналу №21459 у абонента №261 – 29 марта и по журналу №24349 у абонента №224 – 24 декабря, по настоящее время не исправлены и плата на исправление приборов не взыскана, так как неизвестно сколько стоила бы покупка эбонита, которого в Тюмени нет...»[426 - Там же. Л. 43.].

Прошло десять лет, и телефонная служба, оставаясь в составе почтово-телеграфной конторы, выделилась в отдельную телефонную службу. В январе 1903 года пришло распоряжение из Омска от начальника Омского почтово-телеграфного округа, в котором предлагалось младшему механику Важенину, который возглавлял телефонную службу Тюмени, определить пределы своей власти и обязанностей, руководствуясь следующими положениями:

«1. Телефонная служба при Тюменской почтово-телеграфной конторе, со всеми входящими в состав сети линиями, центральною станциею, находящимися на них приборами, имуществом и материалами, находящимися в самостоятельном, полном и безраздельном ведении заведывающего оною механика...

2. Из личного состава чинов конторы должны быть выделены, согласно утвержденного штата, для отправления службы исключительно при телефонах: 1 надсмотрщик высшего оклада, 1 чиновник V разряда, 2 чиновника VI разряда высшего оклада и 1 постоянный рабочий. Поименованные чины не могут быть назначаемы ни для какой иной отрасли службы в конторе, кроме телефонной и состоять в исключительном ведении и полном подчинении в отношении исполнения службы при телефонах заведывающему телефонной сетью механику.

...7. Заведывающий сетью обязан лично наблюдать за исправным действием телефонов и правильным отправлением при них службы чинами отдела... При этом заведывающий сетью обязан опрашивать абонентов о их претензиях на неисправное действие, заявления и жалобы словесные и письменные на неправильные действия чинов центральной станции или технического состава и принимать самолично все меры к удовлетворению справедливых требований абонентов и к устранению поводов к неудовольствию их при пользовании телефонами.

8. На обязанности заведывающего сетью лежит принимать абонементную плату за пользование телефонами в установленные сроки...»[427 - ГАТО. Ф. И-67. Оп. 1. д. 1. Л. 1.].

Телефонная станция со времени ее открытия в Тюмени размещалась всего в двух смежных комнатах в здании почтово-телеграфной конторы.

Комната, где были установлены коммутаторы, отделялась от другой небольшим тамбуром для обеспечения тишины в коммутаторной.

Во второй комнате была сосредоточена вся остальная служба телефонного отдела: в ней была установлена будка, в которой находился телефон для приема и передачи абонентам телеграмм. Здесь же производился ремонт телефонных аппаратов, в ночное время она использовалась для дежурных чинов как дежурная комната.

Рапорт механика Важенина начальнику Омского почтово-телеграфного округа, датированный 1903 годом, позволяет представить режим работы телефонной станции в начале XX века.

«...Требования абонентов на частые соединения в коммутации, как показывают ежегодные мои наблюдения, начинаются с апреля и кончаются сентябрем месяцем и бывают постоянным явлением с 6 час. утра до 2-х или 3-х часов дня.

В это время, почти беспрерывно, одновременно получаются вызывные звонки от нескольких абонентов, удовлетворить которые в коммутации настолько быстро, как этого желали бы абоненты не в состоянии даже самый опытный и честно относящийся к делу телефонист, поэтому дежурный телефонист удовлетворяет требования абонентов в порядке постепенности, нередко, конечно, давая промахи, отвечая прежде тому из абонентов, которому, соображаясь с вызовом его, следовало бы ответить после и заставляя ждать того из абонентов, от которого звонок получился ранее, а если принять во внимание еще то обстоятельство, что некоторые из абонентов не имеют достаточного навыка обращаться с телефоном, или плохо слышат, или же как это часто случается на практике: абонент, вызвав центральную станцию и не отвечая на обычный вопрос телефониста «что угодно?», идет справиться к списку абонентов о номере, с которым желает вести переговоры, таким образом, в недоразумение телефониста относительно исправности телефона, то перечислением и многими другим случайностями, задерживают телефонного дежурного, а последний в свою очередь, по необходимости, конечно, замедлит ответом тем из абонентов, вызовы от которых на центральной станции получились одновременно с другими...






А отсюда должно являться и в действительности является неудовольствие абонентов по адресу центральной станции на несвоевременные ответы и даже может быть вызвана жалоба, как это и было в 1901 г., когда управляющий одной торгово-промышленной фирмы, не получив моментального ответа от центральной станции, послал телеграмму на имя Его Превосходительства г. начальника Главного Управления почт и телеграфов на неисправность центральной станции.

Озабочиваясь о правильности отправления службы при телефонной коммутации телефонистами и перечислив по возможности случаи мною наблюдаемые в продолжение многих лет, как, например, случаи медленного ответа дежурного телефониста, по обстоятельствам, от них независящим, последствием чего является неудовольствие абонентов и даже жалобы... Необходимо на время лета в утренние часы с 6 до 2-х или 3-х часов дня, смотря по надобности назначать для обслуживания телефонного коммутатора 2-х телефонистов... но ограниченность телефонных дежурных количеством трех, отбывающих дежурство по 8 часов в сутки с полуторасуточным отдыхом, необходимым после без сна проведенной ночи, не позволяет мне ввесть это в практику.

А потому, донося о вышеизложенном, имею честь покорнейше просить Ваше Превосходительство не отказать ходатайством своим... об увеличении количества чинов вверенной мне телефонной станции на одного телефониста, который кроме вышеприведенного назначения для обслуживания телефона ежедневно с 6 до 2-х или 3-х часов дня... необходим еще на случай замены телефонистов во время болезни»[428 - ГАТО. Ф. И-67. Оп. 1. д. 2. Л. 9.].

Рапорт возымел действие.

Правила пользования телефоном

«1) Абонент, желающий с кем-либо говорить, вызывает центральную станцию звонком, для чего не снимая телефона с рычага, делает несколько быстрых поворотов рукоятью (индуктором).

2) На ответный звонок абонент снимает телефон с рычага и прикладывает его к уху, а на вопрос центральной станции «что угодно?», отвечает: «соедините с номером таким-то»; получив в ответ: «готово», вновь вешает телефон на рычаг и дает знать вызываемому звонком, делая несколько быстрых поворотов рукояткою.

3) По окончании разговора дается краткий звонок, т.е. рукоятка поворачивается от 1/3 до 1/2 оборота.

Примечание. Следует делать отчетливую разницу между продолжительным звонком, употребляемым при вызове центральной станции или абонента и коротким (в 1/3 или 1/2 оборота, при прекращении разговора, так как оба эти сигнала, не будучи ясно переданы, могут быть непоняты на центральной станции.

Говорить следует обыкновенным голосом на расстоянии от 4-х до 8-ми вершков от аппарата.

Окончив разговор, следует непременно вешать телефон на рычаг, так как без этой предосторожности портится аппарат и звонок перестает действовать».

Тоб. губ. ведомости. 1895. №78. 1 окт.



Осенью 1903 года по городу поползли слухи, что на Тюменской телефонной станции будут служить женщины; будет три телефонистки.

Через несколько дней слухи подтвердились, об этом тюменцев сразу оповестила «Сибирская торговая газета»: «На Тюменской телефонной станции появилась телефонистка; в непродолжительном времени будет еще две барышни»[429 - СТГ. 1903. 18 окт.].

«К 1 января 1904 года в списках телефонных номеров состояло:

1. частных лиц и учреждений – 83;

2. правительственных, городских учреждений и должностных лиц – 37;

3. служебных телефонов – 3;

Итого: 123».

_ГАТО._Ф._И-67._Оп._1._Д._3._Л._31_об._



На 1 января 1905 г. «проложение воздушных линий в верстах – 33 версты 451 сажень».

_Там_же._Л._107_об._

«К 1 сентября 1905 г. в списках телефонных номеров состояло:

1. частных лиц и учреждений – 96;

2. правительственных, городских учреждений и должностных лиц – 36;

3. служебных телефонов – 5;

Итого: 137».

_ГАТО._Ф._И-67._Оп._1._Д._4._Л._87_об._








О качестве телефонных услуг в Тюмени в 1912 г. рассказала газета «Вестник Западной Сибири» в своей заметке «Капризы телефонных барышень».

«Телефон в нашем городе обслуживается далеко неудовлетворительно, и жалобам абонентов нет конца: то приходится давать звонки по несколько раз, вызывая «центральную», то получается соединение с таким номером, который и не требовался, то телефон испорчен и в довершение всех неурядиц еще считаться с капризами телефонных «барышень», доходящими до издевательства над абонентами.

7 числа имел место такой случай: абонент №26 просит соединить с №119. Соединяют. Затем требуется №144; проходит целые полчаса, пока удалось добиться исполнения просьбы, затем нужен тому же абоненту опять №119. Телефонная барышня сердится и отвечает: «Занят». Просьба повторяется через пять минут и тот же ответ «занят», и так тянется ровно 18 минут. Абонент №925 теряет терпение и посылает нарочного к абоненту №119 с просьбой истребовать соединение с №26. Соединяют. «Вы были заняты?» – спрашивает №926. «Нет» 4 отвечает №119, – «все время свободен».

Тогда, возмущенный обманом телефонной барышни, абонент №226, обращается к ней с вопросом: На каком основании ему был дан ложный ответ? Раз получаете жалованье, следует добросовестно исполнять принятые обязанности.

Недослушав, барышня прерывает беседу: «это не 5 это была другая». Та ли, эта ли, для абонента совершенно безразлично, но несомненно, что такие выходки, какие позволила себе одна из служащих на Тюменской телефонной станции не могут быть терпимы, как некультурное, грубое издевательство над абонентом.

Число абонентов в Тюмени очень невелико, всего около 300 и это незначительное количество можно было бы обслуживать вполне удовлетворительно и исправно, но, к сожалению, дело обставлено очень плохо жалобам на тюменский телефон нет конца. Абоненты за пользование телефоном платят большие деньги, почему имеют право требовать исправности и внимания к делу даже со стороны телефонных «барышень».

На телефоне должны служить не нервные, капризные барышни, а труженицы, понимающие, что принятые на себя обязанности должны исполняться добросовестно»[430 - Вестник Западной Сибири. 1912. № 57.].

Жалобы на неудовлетворительное состояние в Тюмени телефона продолжали раздаваться, но порядки не улучшались.

Не помогло даже обращение Тюменской городской Думы к тобольскому губернатору с просьбой об улучшении телефонной сети в Тюмени.

26 февраля 1913 г. на заседании городской Думы было доложено о результате ходатайства по устранению недостатков телефонной сети в Тюмени.

Происшедший в 1913 г. вопиющий случай на Тюменской телефонной станции окончательно переполнил чашу терпения не только пользователей телефонов, но и телефонного начальства.

Чрезвычайное (по тем временам) происшествие. Почтово-телеграфный чиновник VI разряда[431 - Так называлась телефонистка по штату почтово-телеграфной конторы.] Раиса Тюлькина 21 марта позволила себе «...во время дежурств: подслушивать абонентные переговоры в течение 5 минут, не обращая внимания на вызывающих в то время абонентов»[432 - ГАТО. Ф. И-67. Оп. 1. Д. 18. Л. 16.].

Когда же пойманному с поличным чиновнику VI раз ряда было сделано замечание, то она заявила «с неспокойным характером»: «Эти абоненты хотят опять жаловаться на меня, что якобы не слежу за ихними отбоями».

Заведующий телефонной сетью в Тюмени Боборыин обратился с рапортом к начальнику Омского почтово-телеграфного округа с просьбой «для примера уволить Тюлькину от службы или же наложить на нее самые строгие меры наказания»[433 - ГАТО. Ф. И-67. Оп. 1. д. 18. Л. 16.].

Тюлькина была уволена, однако и Павел Александович Боборыкин также пострадал.

Решением начальника Омского почтово-телеграфного округа заведующий телефонной станцией и сетью «как заявивший себя несоответствующим по некорректному обращению с абонентами и непринятию мер к удовлетворению обслуживающих» переводился им на «несамостоятельную должность» и взамен его назначался другой.

28 мая 1913 г. заведование телефонной сетью в Тюмени принял младший механик Войвод. И если замена Боборыкину нашлась сразу, то замену Раисе Тюлькиной пришлось искать больше трех месяцев. Кто-то не подходил по состоянию здоровья, а вот мещанка Анфиса Щекотова и дворянка Анна Юцевич не прошли на эту должность «за малым образовательным цензом». Лишь в ноябре 1913 г. наконец вакантная должность была занята Павлой Ермаковой.

Много воды утекло с тех пор, изменилась телефонная техника, в чем-то изменились и мы, но очень современны сегодня слова И.Я. Словцова, сказанные им более ста лет назад: «...Наиполезнейшая вещь, эти телефоны! Подумайте сами, за сто рублей можно целый год, не выходя из своего кабинета, пользоваться приятной беседой добрых друзей. Ведь это выходит за 30 копеек в сутки посредством телефона-то можно торговать, лечить, администрировать, кляузничать, давать адвокатские советы, сплетничать, позравлять с праздниками, с именинами, сзывать гостей на чашку чая, на рюмку водки, на «винтик» – и не перечтёшь всех благодеяний чудесного изобретения».


* * *

Когда в 1922 году хоронили Александра Белла, его память почтили своеобразной минутой молчания: все телефонные разговоры в США вдруг прекратились. В ту минуту молчало более 13 миллионов телефонов.




ЧТО ИМЕЕМ – НЕ ХРАНИМ...


Телеграмма из Берлина пришла в Тюмень 18 апреля 1901 года. На следующий день «Сибирская торговая газета» поместила некролог: «Известный московский коммерсант, уроженец Тюменского уезда и благотворитель Николай Мартемьянович Чукмалдин волею Божией скончался 16 апреля в Берлине, куда уехал для лечения. Неделю тому назад Н.М. была сделана удачно операция, но после начались осложнения и почтенный, всеми уважаемый благотворитель скончался».

Утром 3 мая в особом траурном вагоне тело Н.М. Чукмалдина прибыло в Тюмень. В этот же день в 4 часа дня над гробом была отслужена панихида.

«Сибирская торговая газета» писала: «К 11 1/2 Дня 4 мая к моменту выноса тела из вагонов для дальнейшего следования в д. Кулакову, на тюменский вокзал собралась тысячная толпа, в том числе до сотни крестьян деревень Кулаковой и Гусельниковой. В числе горожан прибыли на вокзал: представители городского самоуправления во главе с городским головой А.И. Текутьевым, директор реального училища д. с. с. И.Я. Словцов с 5 классом воспитанников реального училища, тюменский уездный исправник Т.Ф. Калугин, крестьянский начальник С.Я. Деспот-Зенович, представители разных благотворительных обществ, редактор «С. Т. Г.» А.А. Крылов, учителя уездного и приходских училищ во главе с смотрителем М.Я. Софоновым, друзья покойного и много наших именитых коммерсантов. Такой громадной толпы, занявшей весь дебаркадер, сады и площадь у вокзала, едва ли кто видел ранее на вокзале»[434 - Сибирская торговая газета. 1901. № 100.].

Когда специальный траурный, с громадными белыми крестами, вагон был подведен к дебаркадеру, кулаковцы вынули и поставили на особо приготовленное место металлический гроб. Тут же были возложены роскошные венки от Тюменского реального училища, от городского общественного управления, от общества вспомоществования приказчикам, школьного общества, от редакции «Сибирской торговой газеты» и от семейства Колмогоровых.

Затем протоиереем И. Лепехиным вместе с о. М. Иноземцевым и Н. Глуховцевым была отслужена лития, во время которой И. Лепехиным была произнесена прочувствованная речь, в которой «была охарактеризована глубоко симпатичная личность покойного благотворителя Николая Мартемьяновича и его любовь к родному краю».

По окончании литии гроб должен был быть поставлен на катафалк для следования в д. Кулакову, но кулаковцы с вокзала через весь город, до городской управы, несли на руках тяжелый металлический гроб.

При входе в город и особенно когда похоронная процессия достигла Царской улицы, толпа достигла нескольких тысяч человек. Часть улицы, тротуары, балконы и окна домов были заняты народом.

Похоронная процессия останавливалась на Царской улице, напротив реального училища, у дома З.С. Лагиной и городской управы, во время остановок духовенством служились литии. У здания городской управы гроб был поставлен на катафалк, кулаковцы выпрягли лошадей и везли гроб до самой деревни на себе.

За Тюменкой печальную колесницу встретила также громадная толпа. Множество людей провожало тело покойного до д. Кулаковой (около 20 километров).

К Кулаковой похоронная процессия подошла к 5 часам вечера, у околицы деревни была отслужена лития, толпа достигла нескольких тысяч человек. Гроб был снят с катафалка и вновь взят на руки. Так на руках его и несли по деревне до церкви (около 3 километров).

Вдове покойного А.И. Чукмалдиной крестьянами были поднесены хлеб-соль и выражено глубокое сожаление о постигшем ее великом горе.

Стоящий в церкви гроб весь утопал в зелени венков, которых всего было 22: 14 – возложенных в Берлине и Москве, 6 – в Тюмени и два – в д. Кулаковой.

5 мая в 10 часов утра началась заупокойная литургия, совершенная о. протоиереем И. Лепехиным вместе с другими тремя священниками. Всех желающих отдать последнюю дань праху Чукмалдина церковь не могла вместить, и тысячная толпа окружала церковь.

Во время литургии были произнесены речи о. Н. Глуховцевым и М. Иноземцевым, прозвучали такие слова: «Счастлив человек, который по смерти своей оставляет в людях раскаяние, т. е. о кончине которого все сожалеют»[435 - СТГ. 1901. № 102.].

Так закончился земной путь известного благотворителя, тюменского и московского купца Николая Мартемьяновича Чукмалдина – вдохновителя создания Тюменского городского музея.

Начало же коллекциям было положено в 1879 году, с открытием Тюменского Александровского реального училища. Получивший назначение стать директором этого училища И.Я. Словцов привез с собой из Омска некоторую часть археологических и ботанических экспонатов. Археологические раскопки, проведенные Словцовым в 80-х годах XIX столетия по берегам Андреевского озера, в окрестностях Тюмени, позволили пополнить коллекции музея экспонатами времен каменного, железного и бронзового веков.

Сам Иван Яковлевич характеризовал коллекции музея так: «Местные собрания коллекций любой отдаленной окраины имеют ясно определенную цель – сосредоточить такие предметы, которые характеризуют природу данной страны или её исторический и доисторический быт, или современное экономическое и промышленное состояние, или, наконец, все эти стороны одновременно. Тюменские коллекции характеризуют край преимущественно в естественноисторическом и археологическом отношении. Предназначались они для развития умственного кругозора обучавшегося и обучающегося теперь юношества – учеников реального училища»[436 - Чукмалдин Н.М. Мои воспоминания. Тюмень, 1997. С. 152.].

Но богатейшим коллекциям музея была уготована непростая судьба, порой даже трагичная. В 1891 году Словцов решает показать коллекции в Академии наук и, если они заинтересуют ученых, то и продать. Но при перевозке в С.-Петербург часть коллекции погибла. Оставшаяся часть вернулась в реальное училище, оставаясь собственностью Словцова.

Сегодня трудно судить, почему у И.Я. Словцова возникали стремления вывезти ценнейшие экспонаты из Тюмени. Кроме как честолюбием, это объяснить трудно, хотя возможно, что на принятие решения повлияли и материальные затруднения Ивана Яковлевича.

Не хотелось бы противопоставлять двух наших земляков, по-разному причастных к созданию музея в Тюмени. Но, пожалуй, если быть более точными, то основателем Тюменского городского музея все же стоит считать не И.Я. Словцова, собравшего коллекции, а Н.М. Чукмалдина, выступившего инициатором создания городского музея в Тюмени и купившего для него коллекции у Словцова.

За два года до смерти, в мае 1899 года, он обратился с заявлением в Тюменскую городскую Думу.

«...Известно, что уровень общественного, экономического и торгового развития достигает наиболее высокой степени в тех городах, жители которых имеют свои общественные библиотеки, свои музеи и свои аудитории.

Только при наличности таких учреждений, граждане могут продолжать свое самообразование, идти вперед и не стоять на том уровне знании, какие они получили в школе.






Тюмень – город будущего, потому наступило время, что пора позаботиться об умственной жизни населения. Открытие таких учреждений, как общество трезвости, общество попечения об учащихся, воскресные курсы для учащихся, воскресные курсы для ремесленников при реальном училище, указывают, что потребность в общественной аудитории, библиотеке и научно-промышленном музее, назрела.

Явился спрос Тюменского общества на интеллектуальные занятия в видах своего развития и потому нравственный долг обязывает представителей управления, поддержать явившуюся потребность.

По моему мнению, успех дела будет зависеть от того, как солидарны будут между собой открывшиеся общества, а это может быть достигнуто, когда они не будут действовать в рознь, а соединятся вместе и объединят свои труды.

Для этого нужно открыть центральные помещения для собрания членов этих обществ, где бы была аудитория, библиотека и музей.

Тобольск сравнительно бедный малопромышленный город, имеет свой музей, и ныне построил аудиторию. Музей при экономическом сооружении, как видно из отчета, обошелся этому городу 13000 рублей, не считая некоторых пожертвований лесом, кирпичом и др. материалом.

В Тюмени такое здание обойдется тысяч 16000, а на 17000 рублей можно устроить его с народной аудиторией, которую в Тобольске пришлось строить отдельно. Здание необходимо для музея каменное, в предупреждение от пожаров коллекций, которые представляют всегда большую ценность; музеи не представляют такого имущества, которое можно всегда купить; в них есть предметы, которые иногда не имеют цены; совокупность музеев составляет гордость государства.

Потому, я думаю, что постройка каменного здания для аудитории и музея обойдется в 17000 рублей.

Отопление здания обойдется в год – 100 руб.;

Ремонт, не более – 100 руб.;

Содержание сторожа в год – 120 руб.;

Содержание ответственного хранителя и препаратора – 500 руб.

Всего – 820 рублей.

Таким образом, единовременный расход на постройку здания потребует 17000 рублей и ежегодный – 820 рублей.

Капитал в 17000 рублей было бы возможно собрать подпиской на это полезное дело, а ежегодный расход городская Управа могла бы внести в свою городскую смету.

Не признает ли городская Дума возможным обсудить этот вопрос и открыть подписку между гражданами Тюмени на постройку здания. При этом покорнейше прошу внести и мое личное заявление следующего содержания:

«Когда по подписке собранные деньги покроют сумму, необходимую для постройки здания, и Дума постановит ассигновать ежегодный расход, я обязуюсь сим наполнить музей коллекциями, библиотеку книгами и вообще дать всему делу внутреннее благоустройство.

Сибирские коллекции я мог бы приобрести для Тюменского музея из тех, которые составляют собственность Ивана Яковлевича Словцова и пополнить их добавочными, а также составить библиотеку с необходимыми материалами и рисунками для практического обучения рисованию и черчению ремесленников, волшебные фонари для чтения, картины и проч.

При этом, ввиду того, что составить коллекции вдруг нельзя, то я теперь же начну их приобретение и поэтому должен поставить следующее условие.

Если через шесть месяцев капитал на постройку дома не будет в наличности, то я оставляю за собой право коллекциям и книгам на сумму около 10000 рублей, дать другое назначение, а все что будет собрано по подписке, предоставить возвратить жертвователям.

О результатах обсуждения и решения по поводу моего предложения, покорнейше прошу уведомить меня, по месту моего жительства в городе Москве»[437 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 528. Л. 96.].

Собрание Думы, находя предложение Николая Мартемьяновича Чукмалдина «весьма полезным», постановило благодарить его за сделанное предложение. Городской управе было поручено «снестись с Николаем Мартемьяновичем относительно размеров предполагаемого к постройке в Тюмени музея с аудиторией».

Было высказано предположение, что, оценивая постройку этого здания в 17000 рублей, Николай Мартемьянович, вероятно, составил, и приблизительный план для него.

Было решено, что городская управа, получив все сведения, доставит городской Думе свои соображения относительно возможности или невозможности исполнения желания Чукмалдина.

Более полугода шла переписка между благотворителем и городским головой А.И. Текутьевым по вопросу о музее. И.Я. Словцов представлял Н.М. Чукмалдина как доверенное лицо.

Николай Мартемьянович был уже тяжело болен и торопился устроить в Тюмени музей. Своим условием он, безусловно, хотел лишь поторопить неспешных и рассудительных земляков и, может быть, еще при жизни успеть увидеть свою мечту воплощенной.

С другой стороны, быстро такие дела не делались, тем более что наличных свободных средств у города просто не было. Городскому бюджету катастрофически не хватало денег на первоочередные городские нужды. Нужно сказать, что из-за отсутствия денег нерешенными оставались такие вопросы, как строительство городской больницы и постоянного моста через Туру, расширение прогимназии.

В результате переписки Чукмалдин сообщил директору реального училища Словцову соображения, которые необходимо было принять к сведению при постройке музея.

На заседании городской Думы 12 января 1900 года заступающий место городского головы Д.В. Назаров доложил управе эти соображения, которые заключались в следующем.

«1. Что для помещения музея необходимо четыре сухих и теплых комнаты высотою не менее 7 аршин, с площадью пола до 86 кв. сажен и одна комната совершенно изолированная от этих, хотя и небольшая – для чучельной.

2. Кроме того, нужно помещение для сторожа и квартира для заведующего музеем.

3. На обстановку музея мебелью и вообще внутреннее устройство нужно будет израсходовать единовременно до 2600 рублей.

4. На содержание музея ежегодно потребуется расхода до 1500 рублей по следующему расчету:

– жалованье заведующему музеем 800 рублей;

– сторожу 180 рублей;

– отопление и освещение 350 рублей;

– разные мелочные расходы, как, например, ремонт здания,

– починку мебели, покупку недорогих предметов для музея и проч. 150-170 рублей.

5. Заведующий музеем должен быть человек сведущий в этом деле, иначе музей может потерять свою ценность и значение».

Кроме того, Д.В. Назаров сообщил, что у директора реального училища И.Я. Словцова имеется и сообщенный Н.М. Чукмалдиным план на постройку предполагаемого музея, представляющего собою «очень изящное здание»[438 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. д. 529. Л. 4 об.].

Городская управа, обсудив предложения Чукмалдина, нашла возможным и желательным устроить музей в здании каменного гостиного двора, рядом с разрешенной уже к устройству Пушкинской городской публичной библиотекой. Мотивировалось это тем, что «оба эти научно-воспитательные учреждения, будучи так близко одно к другому, представят для публики весьма существенное удобство».

Что же касалось постройки «особого нового здания для музея с расходом на это 17 тысяч рублей», то городская управа со своей стороны не находила возможным «представлять об этом Думе, как ввиду затруднений, при которых пришлось составлять приходорасходные сметы на настоящий 1900 год, так и ввиду того, что самой важнейшей для города является постройка городской больницы, требующая довольно крупной суммы»[439 - Там же.].

Хотя и признавалось, что, так как Н.М. Чукмалдин жертвует Тюмени коллекции музея безвозмездно, «желательно бы не упустить случая воспользоваться этим даром».

По недостатку времени сметы на устройство музея в переоборудованном гостином дворе составлены не были, но предполагалось, что расчеты окажутся «не дороже того, как и устройство Пушкинской библиотеки, т.е. до 7 тыс. руб., а вместе с обстановкой до 10 тыс. рублей.

При этом, однако, городская Управа должна представить, что свободных средств у города на это дело все же нет, и ввиду этого полагала бы обратиться к г. Николаю Мартемьяновичу Чукмалдину с ходатайством, не признает ли он возможным одолжить требующиеся для города на устройство музея 10 тыс. руб., сроком на пять лет, при ежегодном возврате ему по две тысячи рублей в год»[440 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. д. 529. Л. 4 об.].

На заседании была высказана мысль, что если город не сможет приступить к устройству музея в скором времени, то «просить г. Николая Мартемьяновича пожертвованные им коллекции музея поставить в помещениях местного реального училища, так как директор этого училища г. Словцов высказался о возможности разместить их там»[441 - Там же.].

Было принято постановление: с докладом городской управы согласиться, предложив ей ознакомить Чукмалдина «с предполагаемым внутренним расположением для музея в гостином дворе, и по возможности, с внешним видом»[442 - Там же.].

Но не такого решения ждал Николай Мартемьянович.

На заседании Думы 24 февраля 1900 года был заслушан его ответ на имя городского головы, в котором выражалось несогласие с предложением городской Думы, выраженным в постановлении 12 января.

Собранию Думы оставалось только вынести постановление: «принять его к сведению».

Но все же купленные коллекции по археологии, палеонтологии, ботанике, минералогии и зоологии – всего свыше 4000 предметов, были переданы Н.М. Чукмалдиным в собственность музея Тюменского Александровского реального училища с тем, «чтобы в праздничные дни он был открываем для публики». Теперь коллекции оставались в Тюмени и не могли быть проданы, подарены и вывезены из города. Наверное, вовремя, через несколько лет И.Я. Словцов уехал из Тюмени в Петербург, и как знать, что стало бы с коллекциями, оставайся они собственностью Ивана Яковлевича.

Случившееся с коллекциями происшествие в 1891 году оказалось не последним.

В 1911 году в Омске проходила Первая Западно-Сибирская выставка.

При организации этой выставки ставилась цель представить на ней, насколько это окажется возможным, наглядную картину Западной Сибири в естественно-историческом и культурно-экономическом отношениях; ознакомить посетителей выставки с природными богатствами края, с его флорой и фауной, с современным состоянием в Сибири различных отраслей сельского хозяйства, промышленности и торговли.

Районами выставки являлась Западная Сибирь, в ее составе Акмолинская и Семипалатинская области, Томская и Тобольская губернии и прилегающие уезды Енисейской губернии и Семиреченской области. Однако на выставку допускались экспонаты из Европейской России и заграницы на общих основаниях. Правительством был временно разрешен беспошлинный пропуск для заграничных экспонатов.

В январе 1911 г. директору Тюменского Александровского реального училища П.А. Ивачеву было направлено письмо главного комиссара Первой Западно-Сибирской выставки Г.Е. Катанаева, в котором он просил доставить в Омск на выставку экспонаты музея училища, перечень которых занял целый лист.

В этом списке значились коллекции по минералогии и геогнозии Западной Сибири, гербарии, коллекции орудий палеологического и неологического периодов, глиняная посуда каменного века, орудия железного и бронзового веков. Т.е. все то, чем гордились тюменцы.

Главный комиссар обещал, что «укупорка и перевозка всех этих предметов вперед и обратно будет принята за счет Выставочного комитета. Охрану коллекций на самой выставке комитет принимает также на себя»[443 - ГАТО. Ф. И-57. Оп. 1. Д. 187. Л. 55.].

Как и положено, директором училища было запрошено разрешение попечителя Западно-Сибирского учебного округа на отправку коллекций музея на Первую Западно-Сибирскую выставку в Омск. Уже в феврале разрешение было получено.

Из-за невозможности послать своего представителя на выставку училище вынуждено было доверить прием, упаковку и отвоз коллекций музея в Омск студенту Дьяконову, уполномоченному Выставочного комитета.

Вот что вошло в тот список:

1. Коллекция образцов самородных металлов в количестве 73 образцов;

2. Коллекция образцов самосадочных солей в количестве 89 образцов;

3. Коллекция орудий каменного века, включающая в себя 9 молотов со сквозными отверстиями, 7 пестов и точилок, 1 изображение лося, идол, долота, топоры и прочее в количестве 20 штук; 51 скребок; стрелки, ножи и грузила в количестве 64 штуки; архаическая костяная посуда, состоящая из 16 образцов; втулки, свайные постройки в количестве 12 штук;

4. Жернова в количестве 3 штук;

5. Коллекция рыболовных орудий каменного века, включающая напрясла и скребки в количестве 40 штук; снаряды с южного берега Андреевского озера в количестве 65 штук;

6. Коллекция орудий каменного века, включающая в себя стрелки, иглы в количестве 48 штук; идол и топоры в количестве 19 штук;

7. Коллекция орнаментированной глиняной посуды каменного века, включающая посуду со сложной орнаментировкой в количестве 53 штук; обломки посуды с озера Андреевского в количестве 55 штук; горшки в количестве 52 штук;

8. Подробный раскрашенный план озера Андреевского;

9. Модель кургана;

10. Археологическая карта курганов Тобольской губернии.

К 26 мая 1911 года экспонаты, предназначенные для Западно-Сибирской выставки, были упакованы и переданы хранителем музея Ф.Г. Багаевым уполномоченному Дьяконову.

Первая Западно-Сибирская выставка открылась в Омске 15 июня 1911 года, ее бюджет составил 310 тысяч рублей. В 60 павильонах выставки разместилось 16 отделов по отраслям: 1. Общенаучный; 2. Переселенческий; 3. Полеводство и травосеяние; 4. Огородничество, бахчеводство и садоводство; 5. Животноводство и ветеринария; 6. Молочное хозяйство; 7. Сельскохозяйственная и строительная техника; 8. Сельскохозяйственные орудия и машины; 9. Кустарно-ремесленный; 10. Лесной; 11. Торгово-промышленный; 12. Промыслы Западной Сибири; 13. Горный; 14. Учебное дело; 15. Сельская медицина; 16. Смешанный.

Выставка занимала огромную городскую Семинарскую площадь в 27 десятин. Напротив её – в 200 саженях – городской вокзал железнодорожной ветки, по которой доставлялись грузы на выставку.

В архитектуре выставочных зданий преобладал стиль модерн, хотя научный павильон был выстроен в египетском стиле, а ресторан – в мавританском. Главный павильон занимал площадь в 400 кв. саженей. Некоторые участники выставки сами строили свои павильоны, как, например, Пермское и Вятское земства. Только на строительство и оформление выставочных сооружений было затрачено около 150 тысяч рублей.

В центре выставки были сооружены скульптуры Ермака, Д.И. Менделеева и генерал-адъютанта Н.Г. Казнакова.

Для обслуживания посетителей и гостей выставки были приглашены итальянская опера, симфонический оркестр, духовой оркестр Сибирского казачьего войска. В день открытия выставки авиатор А.А. Васильев демонстрировал полет на летательном аппарате.

В течение полутора месяцев уникальные минералогические и археологические коллекции Тюменского Александровского реального училища были доступны для обозрения и вызвали большой интерес у посетителей выставки.

1 августа 1911 г. выставка закончилась, коллекции музея Тюменского Александровского реального училища были отмечены Почетным дипломом.

А дальше все получилось, как всегда. Выставка прошла, экспонаты устроителям были больше не нужны, а раз не нужны, то и отношение к ним стало как к вещам ненужным. Коллекции, отмеченные Почетным дипломом, были наскоро упакованы и отправлены в Тюмень.

30 января 1912 года на стол директора Тюменского реального училища П.А. Ивачева лег рапорт от хранителя музея Ф.г. Багаева следующего содержания:

«При разборке предметов училищного музея, возвращенных из Омска, обнаружено:

в рубрике по передаточному списку №23649-3698 «Образцы россыпей самородных металлов» – не оказалось налицо – 2 единицы;

в рубрике по передаточному списку №23845-3925 «Образцы самосадочных солей» – не оказалось налицо – 25 единиц.

Минералы и соли при отправке на выставку были укупорены в плоских ящиках, рядами, с прокладкой из ваты для каждого предмета, почему давлению и трению не подвергались, а возвращены завернутыми в бумагу и сложенными вплотную друг на друга в кубической формы ящики около 12 вершков в сторону.

Поэтому куски солей, глины и т. п. оказались обломаны, раздавлены и даже рассыпаны, бумажная обертка разорвалась. Далее, такие минералы, как золотосодержащий кварц и сурьмяной блеск оказались расколоты.

Укупорка щитов-картонов с орудиями каменного века и, особенно, с орнаментами глиняной посуды не отличались тщательностью, вследствие чего некоторые предметы выпали из своих гнезд, причем около десяти черепков оказались разбитыми.

Посылка из Омска никем не сопровождалась»[444 - ГАТО. Ф. И-57. Оп. 1. Д. 187. Л. 72.].

По рапорту можно составить представление о хранителе музея Федоре Григорьевиче Багаеве[445 - Федор Григорьевич Багаев родился 12 сентября 1851 года, с серебряной медалью закончил Томскую гимназию, затем С.-Петербургский технологический институт. В 1883 году Ф. Г. Багаев приказом главного инспектора училищ Западной Сибири был определен преподавателем химии и технологии в Тюменское Александровское реальное училище. В 1884 году Ф. Г. Багаев был избран педагогическим советом училища на должность библиотекаря училища, на этой общественной должности Федор Григорьевич оставался много лет. Ф. Г. Багаев ко времени проведения выставки являлся статским советником, имел не одну благодарность от управляющего Западно-Сибирским учебным округом, был награжден орденами Станислава III и II степеней, Анны II степени.По свидетельству современников, это был мрачный, малоразговорчивый мужчина, среди учеников получил прозвище «Мизгирь», но, несмотря на угрюмость, пользовался любовью учеников, которые впоследствии были благодарны за основательные знания по химии, физике и естественной истории, преподанные им в училище.Умер Федор Григорьевич Багаев, по свидетельству С. И. Карнацевича, в Тюмени в 1925 году от рака.] как человеке пунктуальном, аккуратном, даже педантичном, но вместе с тем и неравнодушном и искренне переживавшем за сохранность коллекций музея. Рапорт сам по себе является очень кратким и сухим документом, констатирующим только факты, но в изложении Багаева, лично укладывавшего коллекции с завидной тщательностью и, наверное, испытывавшего гордость за экспонаты, отправляемые в Омск, был больше похож на укор устроителям выставки и руководству училища. Уверен, будь коллекция частной, её владелец не передоверил бы упаковку и отправку экспонатов посторонним людям. Руководство училища должно было отправить своего человека для упаковки и транспортировки коллекции после окончания выставки обратно в Тюмень, тем более что период с 15 июня по 1 августа выпадал на каникулы и преподавателя училища для этой цели при желании можно было найти. Да и затраты на его командирование в Омск, в конечном счете, были бы гораздо меньшими, чем причиненный ущерб.

Уместны слова И.Я. Словцова: «Значение музея наше общество поймет, к сожалению, много позднее. До этого времени все усилия частных лиц должны быть направлены к тому, чтобы не погибло, по крайней мере, то, что собрано ценою трудов, здоровья и денежных пожертвований»[446 - Чукмалдин Н.М. Мои воспоминания. Тюмень, 1997. С. 158.].

Что имеем – не храним, потерявши – плачем. Очень часто даже и не плачем, просто не замечаем того, что теряем.

Был в истории Тюмени и еще один случай, который произошел с документами архива воеводской канцелярии.

Началось все с того, что в июне 1896 года в Тюмень пришло отношение председателя археографической комиссии Министерства народного просвещения, в котором было изложено, что по дошедшим до комиссии сведениям при Тюменской городской управе находится старинный воеводский архив, заключающий в себе много интересных дел и свитков. Археографическая комиссия просила городскую управу допустить к разбору и описанию этого старинного архива директора Тюменского реального училища И.Я. Словцова.

В управе очень удивились тому, что в Тюмени есть, оказывается, такой ценный архив, который заинтересовал даже столичных ученых. Навели справки. Оказалось, что в лавках каменного гостиного двора действительно хранится старинный архив.

Мало того, было установлено, что в январе 1878 года к разбору архива допускался кандидат естественных наук Казанского университета И.И. Канонников с условием, «если в архиве окажутся документы, составляющие важность, представить их в Управу»[447 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 525. Л.106 об.].

О последствиях разборки архива Канонников 13 сентября 1878 года сообщил, что осмотренный им «архив имеет громадную ценность» и, по его мнению, «мало в Сибири архивов, которые могли бы сравняться с ним по богатству заключающегося в нем материала»[448 - Там же.].

Спустя время выяснилось, что имела место утрата «г. Канонниковым 40 томов дел, взятых им у архивариуса Никифорова, но невозвращенных по отъезде из Тюмени»[449 - ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 525. Л. 106 об.]. По этому поводу возникла переписка, которая закончилась ничем.

Оказалось, что по поводу этого же архива есть в управе заявление бывшего преподавателя Тюменского реального училища П.М. Головачева, который «ввиду чрезвычайной важности сказанного архива в научном отношении, ходатайствует пред городским управлением, впредь до разбора дел, устроить для хранения его теплое помещение»[450 - Там же.].

Заявление это не было доложено Думе потому, что на покрытие расхода по устройству теплого помещения для архива не нашлось источника финансирования.

В 1896 году, когда обстоятельства этого дела были доложены Думе, гласные посчитали, что «в настоящее время, когда у города имеется ввиду много других настоятельных и неотложных расходов, было бы несвоевременно и нерасчетливо затрачивать средства на устройство теплого помещения для сказанного архива, но что в том случае, если господин действительный статский советник Иван Яковлевич Словцов нашел возможность перевести архив в какое-либо свое удобное для разборки помещение, то со стороны общественного управления не имеется препятствий к предоставлению ему права пользоваться этим архивом для описания»[451 - Там же.].

Так бы, наверное, и пропал архив воеводской канцелярии, если бы не помощь Н.М. Чукмалдина. Не будь его, каким ущербным мог быть наш городской музей, да и Государственный архив Тюменской области обязан ему наличием в своих фондах дел воеводской канцелярии.

В некрологе, посвященном Чукмалдину, историк П. Головачев, кроме всего прочего, написал: «узнав, что в Тюмени погибает прекрасный архив, покойный оказал содействие к приведению его в некоторый порядок и тем спас от конечной гибели». Подробности помощи его в данном случае остались неизвестны, ибо просветительская деятельность Николая Мартемьяновича «имела не показной корыстный характер... но была плодом глубоко продуманного, цельного и честного убеждения.

...Много ли найдется таких людей на всем великом лице России?».



notes


Сноски





1


Жученко Б.А., Заварихин С.П. Тюмень архитектурная. Свердловск, 1981. С. 85.




2


Копылов Д.И., Князев В.Ю., Ретунский В.Ф. Тюмень. Свердловск, 1986. С. 39.




3


Иваненко А.С. Прогулки по Тюмени. Тюмень, 1999. С. 40.




4


П.М. Капцевич (1772-1840) в 1792 г. закончил кадетский корпус. Через пять лет уже генерал-майор, шеф артиллерийского батальона. Участник Отечественной войны 1812 года и заграничных походов русской армии. Отличился в обороне Смоленска, в битвах при Бородино, Тарутино, Малом Ярославце и Красном. Награжден за храбрость орденами Св. Георгия 2-й и 3-й ст. и золотой шпагой с алмазами. С 1819 г. Капцевич на службе в Сибири, сменив в 1822 году на посту генерал-губернатора Западной Сибири М.М. Сперанского, занимал эту должность до 1828 г.




5


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 260. Л. 180 об.




6


Там же.




7


Там же.




8


Там же.




9


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 260. Л. 180 об.




10


Там же.




11


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 270. Л. 228.




12


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 266. Л. 812.




13


Там же.




14


Там же.




15


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. д. 260. Л. 239 об.




16


Тогда еще деревянного.




17


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 260. Л. 239 об.




18


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 260. Л. 239 об.




19


Там же.




20


Там же.




21


Там же.




22


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 260. Л. 304.




23


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 261. Л. 558.




24


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 261. Л. 558.




25


Там же.




26


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 264. Л. 254 об.




27


Там же.




28


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. д. 264. Л. 287.




29


Там же. Л. 464.




30


Там же.




31


Там же.




32


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. д. 265. Л. 76.




33


Там же.




34


Там же. Л. 122.




35


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 264. Л. 216.




36


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 266




37


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 268. Л. 274.




38


Там же. Л. 412.




39


Там же.




40


Там же. Л. 642 об.




41


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 268. Л. 740.




42


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 267. Л. 15.




43


Там же. Л. 133.




44


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 269. Л. 699.




45


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. д. 269. Л. 699.




46


Там же. Л. 711.




47


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 270. Л. 136.




48


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. д. 272. Л. 184.




49


Там же. Л. 258 об.




50


Там же.




51


Там же. Л. 329.




52


Там же.




53


Там же.




54


Там же.




55


Там же.




56


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 272. Л. 329.




57


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 273. Л. 197 об.




58


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 275. Л. 44.




59


Там же.




60


Там же.




61


Расторгуев Е. Посещение Сибири Его Императорским Высочеством Государем Наследником Цесаревичем. СПб., 1841.




62


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. д. 275. Л. 133.




63


Там же.




64


Там же. Л. 272.




65


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 306. Л. 389.




66


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 310. Л. 147.




67


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 336. Л. 67.




68


Там же. Л. 115.




69


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 336. Л. 137 об.




70


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1.Д. 412. Л.7.




71


Там же.




72


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 519. Л. 123.




73


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. д. 523. Л. 213.




74


Там же.




75


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 523. Л. 213.




76


По контракту с городскими властями от 3 мая 1899 г. А.Г. Заколяпину было отдано в аренду по 1 января 1900 г. место земли для постройки чугунолитейной вагранки. Место отводилось в Кузнечной слободе. ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 476. Л. 2.




77


Павловский Б. Касли. Свердловск. 1957. С. 11.




78


Н.Д. Машаров (1865-192?) в Тюмень приехал в 1883 г. с родителями. Окончил курсы в 3-классном народном училище. Работал в пароходстве. В 1897 г. женился на Екатерине Евграфовне Кухтериной. Имел семерых детей. Два четырехлетия – 1907-1911 гг. и 1911-1915 гг. – избирался гласным городской Думы. Член ученого комитета Общественного банка. Дата и обстоятельства смерти неизвестны. По свидетельству сына М. Машарова, его отец прожил 57 лет.




79


ГАТО. Ф. И-50. Оп. 1. Д. 141. Л. 46.




80


Там же. Л. 47.




81


ГАТО. Ф. И-1. Оп. 1. Д. 476. Л. 2.




82


Письмо хранится в семье родственников И.С. Соллогуба.




83


Хранится в фондах Тюменского музея изобразительных искусств.




84


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 1119. Л. 2.




85


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 1119. Л. 4




86


Там же.




87


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 1119. Л. 4.




88


Там же.




89


Там же.




90


Там же. Л. 14.




91


Там же.




92


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 1119. Л. 14.




93


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 261. Л. 589.




94


Там же.




95


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 265. Л. 106.




96


Там же.




97


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. д. 265. Л. 106.




98


Там же.




99


Там же.




100


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 274. Л. 232.




101


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 274. Л. 232.




102


Там же.




103


Там же




104


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 274. Л. 232.




105


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 275. Л. 421 об.




106


Там же. Л. 552 об.




107


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. д. 289. Л. 414 об.




108


Там же. Л. 426.




109


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 501. Л. 23.




110


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 501. Л. 23.




111


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 426. Л. 33.




112


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 421. Л. 1.




113


Сибирский край. 1907. №8. 17 окт.




114


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 426. Л. 1.




115


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. д. 426. Л. 3.




116


Там же. Л. 6.




117


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 426. Л. 6.




118


Там же. Л. 21.




119


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 426. Л. 41.




120


Там же.




121


Там же. Л. 47.




122


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 426. Л. 49.




123


Там же. Л. 56.




124


Сулоцкий А.И. О церковных древностях Сибири. Тюмень, 2000. С. 302.




125


Там же. С. 303.




126


Сулоцкий А.И. О церковных древностях Сибири. Тюмень, 2000. С. 304.




127


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 1151. Л. 52.




128


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 264. Л. 28 об.




129


Там же. Л. 48 об.




130


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 267. Л. 471 об.




131


Благовещенская Л.Д. Колокола в Сибири // Колокола: История и современность. М., 1993.




132


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 472. Л. 865.




133


П.П. Гилева вышла замуж за Петра Константиновича Воробейчикова, владельца пимокатного завода в Тюмени. Павла Петровна пережила своего мужа и пятерых своих детей. Умерла в 1953 году.




134


Умер от чахотки в возрасте 3,5 месяца.




135


ГАТО. Ф. И-183. Оп. 2. Д. 319. Л. 2.




136


Там же.




137


О колокольном заводе Гилевых известно очень мало: не сохранилось ни его фотографий, ни сведений о его мастерах. Из газетной хроники конца XIX века известно лишь, что он находился в дер. Букино.




138


М.Н. Блинова продолжила музыкальные традиции семьи Селиверстовых-Гилевых. Закончив Свердловскую консерваторию, Мария Николаевна всю жизнь посвятила музыке.




139


Юлия Степановна в Петербурге вышла замуж за Аркадия Николаевича Чмутина, инженера-текстильщика. Перед самой революцией он был командирован в Англию, но вернуться обратно не смог. Лишь через несколько лет его семья получила разрешение выехать в Англию. Юлия Степановна умерла 20 октября 1928 г. и была похоронена в Лондоне. Ей было 39 лет.




140


Русская старина. 1896. Т. 87. С. 294.




141


Кгаевский Г.Н. Тюменская ярмарка // Сибирский наблюдатель. Кн. 9. Томск, 1901. С. 73.




142


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 1027. л. 8.




143


Там же. Л. 115.




144


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 1027. Л. 115.




145


Там же. Л. 392.




146


Сибирский листок. 1899. №956. 18 июля.




147


Там же.




148


Тобол. 1907. №38. 8 июня.




149


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 325. Л. 77.




150


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 281. Л. 134.




151


Сибирская торговая газета. 1897. 29 июля.




152


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 366. Л. 8.




153


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. д. 5416. Л. 96 об.




154


Там же.




155


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 546. Л. 216.




156


Там же.




157


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 289. Л. 489.




158


Там же.




159


Там же.

Литературные фантомы [И.Я. Словцов, Е.Л. Милькеев, Е.В. Кузнецов]. Тюмень, 1997. С. 67.




160


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 420. Л. 157.




161


Литературные фантомы [И.Я. Словцов, Е.Л. Милькеев, Е.В. Кузнецов]. Тюмень, 1997. С. 67.




162


Сибирский листок. 1898. №948. 30 авг.




163


Кинотеатра.




164


Литературные фантомы [И.Я. Словцов, Е.Л. Милькеев, Е.В. Кузнецов]. Тюмень, 1997. С. 73.




165


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 525. Л. 131.




166


Там же.




167


Там же.




168


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. д. 525. Л. 131.




169


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 527. Л. 55 об.




170


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 532. Л. 266.




171


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 531. Л. 47 об.




172


Там же.




173


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 541. Л. 79 об.




174


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 5416. Л. 132.




175


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 5416. Л. 132.




176


Там же. Л. 80.




177


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 366. Л. 157.




178


ГАТО. Ф. И-1. Оп. 1. Д. 366. Л. 133.




179


Там же. Л. 143.




180


ГАТО. Ф. И-1.0П. 1. Д. 366. Л. 154.




181


Там же. 156.




182


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. д. 472. Л. 788.




183


Там же. Л. 788.




184


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 526. Л. 162.




185


Часовня – молитвенный дом, храмик без алтаря, где можно только служить часы (не литургию); часовни этого рода ставятся в виде памятника (В. Даль. Толковый словарь. М., 1991).




186


Расторгуев Е. Посещение Сибири в 1837 году Его Императорским Высочеством Государем Наследником Цесаревичем. СПб., 1841.




187


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 516. Л. 156.




188


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 525. Л. 213.




189


Там же.




190


Там же.

ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 525. Л. 215.




191


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. д. 525. Л. 215




192


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 525. Л. 215.




193


Там же.




194


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 525. Л. 215.




195


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 547. Л. 51.




196


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. д. 547. Л. 11 об.




197


Там же.




198


Там же.




199


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. д. 547. Л. 51.




200


ГАТО Ф. И-2. Оп. 1. Д. 547. Л. 51.




201


Сибирская торговая газета. 1903. 15 июн.




202


Сибирская торговая газета. 1897. 24 сент.




203


Сибирская торговая газета. 1897. 28 нояб.




204


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 538. Л. 5.




205


Там же.




206


Сибирский листок. 1893. №953. 18 июля.




207


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 534. Л. 69.




208


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 534. Л. 86 об.




209


Там же.




210


«Предшествующих два года были живыми свидетелями грустного положения торговли хлебом в Западной Сибири, когда разных хлебов лежало в Тюмени неподвижно 43/4 мил. пудов». – Чукмалдин Н.М. Значение для Сибири морского пути: Доклад особому совещанию при департаменте торговли и мануфактур Министерства финансов // Кельин В., Чукмалдин Н. Северный морской путь. СПб., 1898. С. 27-28.




211


Памятная книжка Тобольской губернии на 1884 г. Тобольск, 1993. С. 152.




212


Козлова. Об условиях торгового сношения Европы с Западной Сибирью [Рец.: соч. К. Гаге и Г. Тегнера. Галле. 1881] // Записки Западно-Сибирского отдела Императорского Русского Географического общества. Омск, 1882. Кн. IV. С. 25-26.




213


Там же. С. 30.




214


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 727.




215


Абрамов Н. Город Тюмень. Тюмень, 1998. С. 403.




216


Там же. С. 408.




217


Завалишин И. Описание Западной Сибири. М., 1862. С. 220.




218


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 1096. Л. 1.




219


Лухманова Н.А. Очерки из жизни в Сибири. Тюмень, 1998. С. 172.




220


Лухманова Н.А. Очерки из жизни в Сибири. Тюмень, 1998. С. 27.




221


Словцов И.Я. Письма из Тюмени претендента на должность городского головы // Литературные фантомы. Тюмень, 1998. С. 87.




222


Лухманова Н.А. Наши дамы, наши моды // Лухманова Н.А. Вопросы и запросы жизни. М., [б.г.]. С. 45-47.




223


Россия: Энциклопедический словарь. Л., 1991. С. 419.




224


Описание публичной выставки, бывшей в городе Тюмени в 1871 году. Омск, 1872.




225


А.А. Крылов в «Сибирской торговой газете» (1897. №1. 9 июля) писал, что «Сибирский листок объявлений» выходил больше года. Эта неточность объясняется, видимо, тем, что Крылов не видел полного комплекта газеты.




226


Сибирская торговая газета. 1897. №91.9 июля.




227


В то время пользовались термометрической шкалой Реомюра. Один градус по шкале Реомюра равен 1,25 градуса по шкале Цельсия.




228


Сибирский листок объявлений. 1879. № 2. 12 янв.




229


Сибирский листок объявлений. 1879. № 6. 9 февр.




230


Сибирский листок объявлений. 1879. № 38. 21 сент.




231


Сибирский листок объявлений. 1879. № 41. 12 окт.




232


Сибирский листок объявлений. 1879. № 8. 23 фев.




233


Сибирский листок объявлений. 1879. № 52. 28 дек.




234


Сибирский листок объявлений. 1879. № 16. 20 апр.




235


Сибирский листок объявлений. 1879. № 16. 20 апр.




236


Сибирский листок объявлений. 1879. № 2. 12 янв.




237


Написание и пунктуация оригинала сохранены.




238


Сибирский листок объявлений. 1879. № 5. 2 февр.




239


Чукмалдин Н.М. Письма из Москвы и Нижегородской ярмарки. Тюмень, 1898. С. 4.




240


В настоящее время не сохранилось.




241


Могилу В.Я. Куйбышева удалось найти благодаря помощи Л.Н. Киселевой. Эпитафия на могильной плите памятника гласит: «Вечная память дорогому мужу и любимому отцу. Дети твои тебя не забудут и будут такими же честными тружениками, каким был ты. В этом твоя награда».




242


ГАТО. Ф. И-254. Оп. 1. Д. 137. Л. 118 об.




243


Были в Тюмени еще четыре холерных кладбища. По окончании эпидемии были закрыты. Находились они «близ Космаковской рощи, за Тюремным замком и два в Затюменской части». Точное местоположение этих кладбищ неизвестно.




244


ГАТО. Ф. И.-2. Оп. 1. Д. 1085. Л. 3.




245


Там же.




246


Иван Васильевич Иконников.




247


ГАТО. Ф.И.-2. Оп. 1. Д.503. Л. 66 об.




248


ГАТО. Ф.И.-2. Оп. 1. Д.503. Л. 66 об.




249


Последнее, известное автору по документам, захоронение на Всесвятском кладбище, закрытом в 1884 г., было сделано 10 декабря 1908 года, тогда была похоронена некая Битюкова Мария Григорьевна 80 лет.




250


На карте г. Тюмени 1937 года Всесвятское кладбище уже обозначено как парковая зона.




251


Мельница Текутьева находилась на территории теперешней сетевязальной фабрики, и ее кирпичный корпус до пожара в 1960-х годах занимали производственные помещения фабрики.




252


Аксаков С. Собрание сочинений. Т. 1. М., 1955. С. 279.




253


ГАТО. Ф. И-134. Оп. 1. Д. 1. Л. 5.




254


ГАТО. Ф. И-134. Оп. 1. Д. 1. Л. 11.




255


Там же. Л. 12




256


Там же. Л. 14.




257


ГАТО. Ф. И-134. Оп. 1.Д. 1. Л. 18.




258


Собственноручная приписка Л.А. Жернакова.




259


ГАТО. Ф. И-134. Оп. 1. Д. 1. Л. 3.




260


ГАТО. Ф. и-134. Оп. 1. Д. 1. Л. 20.




261


Там же. Л. 7.




262


ГАТО. Ф. И-134. Оп. 1. Д. 1. Л. 21.




263


Там же. Л. 25.




264


ГАТО. Ф. И-134. Оп. 1. Д. 1. Л. 41.




265


Там же. Л. 43.




266


ГАТО. Ф. И-134. Оп. 1. Д. 1. Л. 45.




267


ГАТО. Ф. И-134. Оп. 1. д. 1. Л. 47.




268


ГАТО. Ф. И-134. Оп. 1. Д. 1. Л. 51.




269


Там же. Л. 64.




270


ГАТО. Ф. И-134. Оп. 1.Д. 1. Л. 70.




271


Там же. Л. 77.




272


ГАТО. Ф. И-134.0п. 1.Д. 1. Л. 84.




273


Возможна ошибка в датировке письма, по содержанию оно скорее относится к 1893 году.




274


ГАТО. Ф. И-134. Оп. 1. Д. 1. Л. 86.




275


ГАТО. Ф. И-134. Оп. 1. Д. 1. Л. 92.




276


ГАТО. Ф. И-134. Оп. 1. Д. 1. Л. 100.




277


ГАТО. Ф. И-134. Оп. 1. Д. 1. Л. 123.




278


Там же. Л. 128.




279


ГАТО. Ф. И-134. Оп. 1. Д. 1. Л. 173.




280


Там же. Л. 196.




281


Мельница находилась на месте современной гостиницы «Прометей», в конце 1980-х снесена.




282


На Текутьевском кладбище нашли свой покой отец Василия Лавровича Лавр Андреевич Жернаков, крестьянин Вятской губернии, умерший 10 мая 1909 г. в Тюмени и отпевавшийся в Ильинской церкви, и сын Лавр, умерший от скарлатины в возрасте восьми с половиной месяцев.




283


Ныне ул. Крупской




284


Ныне ул. Первомайская.




285


ГАТО. Ф. И-1. Оп. 1. Д. 415. Л. 279.




286


ГАТО. Ф. И-1. Оп. 1. Д. 415. Л. 279.




287


ГАТО. Ф. И-1. Оп. 1. Д. 418. Л. 5.




288


ГАТО. Ф. И-1. Оп. 1. д. 418. Л. 24.




289


Там же. Л. 38.




290


ГАТО. Ф. И-1. Оп. 1. Д. 418. Л. 56.




291


Там же.




292


Там же.




293


Там же. Л. 64.




294


Частный поверенный в России XIX – нач. XX вв. – частный адвокат по гражданским и уголовным делам.




295


В. А. Копылов (1848-1921) – купец 2-й гильдии, вел торговлю мануфактурными товарами, был гласным Тюменской городской Думы в 1889 – 1893 гг., состоял церковным старостой и попечителем Градо-Тюменской Спасской церкви, с 1901 г. казначей при строительной комиссии по постройке в Тюмени нового Соборного храма, в 1910 г. исполнял обязанности городского головы, награжден серебряной и золотой медалями «За усердие». От двух браков имел восемь детей. Умер в 1921 году от сыпного тифа в Тюмени.




296


Доходный дом – дом, сдаваемый внаем под квартиры.




297


ГАТО. Ф. И-1.0п. 1. Д. 377. Л. 21.




298


ГАТО. Ф. И-1. Оп. 1.Д. 377. Л. 28.




299


Там же. Л. 45.




300


Мировой суд был единоличным, присяжные в нем не участвовали, так как суд стремился к примирению сторон и избирал малозначительные уголовные и гражданские дела, в которых ущерб пострадавшей стороны не превышал 500 рублей. Мировой судья, однако, обладал правом выносить приговор.




301


ГАТО. Ф. И-1. Оп. 1. Д. 377. Л. 47.




302


Н.И. Беседных был принят на военную службу по жребию 20 октября 1881 года.




303


Василий Иванович Князев (1849-1894 гг.) родился в с. Успенском Смуловской волости Слободского уезда Вятской губернии. Воспитание получил домашнее. Переехал в Тюмень. Занялся торговлей бакалейными и колониальными товарами. Преуспел. Имел два магазина. Купец 2-й гильдии. По постановлению Тюменской городской Думы от 10 января 1880 года состоял словесным судьей Тюменского словесного суда. В 1881 году был избран кандидатом в члены городской управы на четырехлетие 1881 – 1885 гг. По постановлению тюменского купеческого сословия от 8 апреля 1885 года был членом Тюменского сиротского суда. По постановлению купеческого сословия от 12 июня 1886 года избран в члены уездного Податного присутствия на 1885 – 1887 гг. Постановлением собрания городского общества всех сословий от 27 апреля 1886 года избран председателем Тюменского сиротского суда. С 1885 по 1889 гг. и с 1889 по 1893 гг. состоял гласным Тюменской городской Думы. Постановлением Тюменской городской Думы избран заступающим место городского головы на срок до января 1893 года. Умер 18 ноября 1894 г. в Екатеринбурге, где и похоронен на Ивановском кладбище.




304


Заместитель городского головы.




305


ГАТО. Ф. И-1. Оп. 1. Д. 17.




306


Чукмалдин Н.М. Мои воспоминания. Тюмень, 1997. С. 175.




307


Там же. С. 177.




308


Дата 18 ноября указана в метрической книге Иоанно-Предтеченской кладбищенской церкви, на памятнике же датой смерти указано 19 ноября




309


Установить это и найти могилу В.И. Князева в Екатеринбурге помогли екатеринбургские краеведы В.В. Шитов и Н.Б. Неуймин.




310


Евдокия Васильевна Князева жила в Тюмени и работала учителем математики. Была замужем, но детей у неё не было. Умерла в Тюмени в конце 60-х. Судьба другой сестры Князева – Марии сложилась трагично. Мария Васильевна вышла замуж за Сергея Николаевича Головина, сына известного тюменского пароходчика, который, окончив Московский университет, работал в г. Шахты. В 1937 году он был репрессирован. Мария Васильевна осталась с двумя детьми. Сын Сергей вскоре после окончания Горного института умер. Дочь Людмила окончила МГУ, по специальности химик, работала в Свердловской области, затем в Кургане. Мария Васильевна жила в семье дочери и в конце 60-х трагически погибла во время пожара, случившегося в их доме.




311


Полонский Л. Поэта-тюменца любил Ильич // Тюм. правда. 1965. 18 апр.




312


Народной памяти достоин // Тюм. правда. 1965. 14 мая.




313


Князев В., Плотников М. Русь. Тюмень, 1998.




314


Красный звонарь Василий Князев // Тюм. правда. 1997. 22 мая.




315


Синдицкий А. Певец коммуны // Тюм. правда. 1997. 10 апр.




316


Копылов Д.И., Князев В.Ю., Ретунский В.Ф. Тюмень. Свердловск, 1986. С. 67.




317


Князев В. 1905 // Звезда. 1930. №6.




318


ЦГИА. Ф. 142. Оп. 1. Д. 83. Л. 66 об.




319


Там же.




320


Там же.




321


Там же.




322


ЦГИА. Ф. 142. Оп. 1. Д. 83. Л. 76.




323


Там же.




324


Там же.




325


Там же.




326


Там же. Л. 78.




327


ЦГИА. Ф. 142. Оп. 1. Д. 83. Л. 78.




328


Там же.




329


Там же.




330


ЦГИА. Ф. 142. Оп. 1. Д. 83. Л. 89.




331


Там же.




332


Князев В. 1905//Звезда. 1930. № 6.




333


ЦГИА. Ф. 142. Оп. 1. Д. 83. Л. 95 об.




334


ЦГИА. Ф. 142. Оп. 1.Д. 83. Л. 103 об.




335


Князев В. 1905//Звезда. 1930. № 6.




336


РНБ. Ф. 696. № 162.




337


Август 1936 г.




338


Поезд Троцкого – особое воинское подразделение, сформированное в августе 1918 г. Бронепоезд представлял собой передвижной штаб командования фронтами, на котором нарком по военным делам, председатель Реввоенсовета Троцкий выезжал в районы боевых действий. В составе поезда на 1919 год находилось 235 человек, в том числе канцелярия Троцкого – 8 чел., команда связи -32 чел., медицинский персонал – 4 чел., типография – 15 чел., 3 взвода солдат, пулеметная команда, паровозная и кондукторская бригады, смазчики, проводники, электромонтеры, слесари и даже прислуга вагона-ресторана. В поезде Троцкого были телеграф, радио, библиотека, баня и гараж с шестью автомобилями. В типографии поезда печатались в виде листовок приказы наркомвоена, а также газета «В пути». Поезд разрешал на месте неотложные вопросы, просвещал, призывал, снабжал, карал и награждал. Комиссия «Красный подарок» при ВЦИК Советов не только передавала поезду Предреввоенсовета подарки для раздачи их на фронте. Для красноармейцев поезда она выделяла спортинвентарь, спортивную форму, шоколадные конфеты «Трюфели», «Флери яблочные» и др. общим весом более двух тонн.




339


Площадь имела и другие названия: Хлебная, Мучная, Ярмарочная.




340


Сибирская торговая газета. 1904. 8 мая.




341


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 1096. Л. 1.




342


Там же.




343


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 503. Л. 133.




344


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 522. Л. 251.




345


ГАТО. Ф. И-1. Оп. 1. Д. 584. Л. 137.




346


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 516. Л. 318 об.




347


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 516. Л. 318 об.




348


Там же.




349


Голицын, Григорий Сергеевич (1838 – 1907), князь, генерал от инфантерии, генерал-адъютант; образование получил в пажеском корпусе и Николаевской академии Генерального штаба; служа на Кавказе, участвовал во многих боевых действиях против горцев; в 1876 г. назначен военным губернатором Уральской области и наказным атаманом Уральского казачьего войска. В 1885 г. назначен сенатором и почетным опекуном, а в 1893 г. – членом Государственного совета. С 1897 по 1904 годы состоял главнокомандующим на Кавказе.




350


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 516. Л. 79.




351


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 519. Л. 79.




352


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 522. Л. 6 об.




353


Там же.




354


Там же. Л. 8.




355


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 522. Л. 8.




356


Там же.




357


Там же.




358


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 514. Л. 32.




359


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 522. Л. 71 об.




360


Сейчас в этом здании находится поликлиника № 3.




361


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. д. 522. Л. 251.




362


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. д. 522. Л. 251.




363


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 274. Л. 520.




364


Там же.




365


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 275. Л. 294.




366


Календарь Тобольской губернии на 1884 год.




367


Там же.




368


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 528. Л. 121.




369


Там же.




370


Там же.




371


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 528. Л. 122.




372


ГАТО. Ф. И-1. Оп. 1. д. 455. Л. 22.




373


Там же. Л. 28.




374


Там же. Л. 86.




375


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 532. Л. 142.




376


ГАТО. Ф. И-1. Оп. 1. Д. 455. Л. 104.




377


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 536. Л. 183.




378


Там же. Л. 183.




379


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. д. 536. Л. 183.




380


Лукьянин В. Больше века на службе России. Екатеринбург, 1998. С. 31.




381


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 530. Л. 165.




382


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 533. Л. 55 об.




383


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 533. Л. 87.




384


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 536. Л. 33.




385


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 537. Л. 152 об.




386


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 538. Л. 149 об.




387


В 1900-х гг. Софья Николаевна подхватит эстафету женского управления пивоваренным заводом, который станет именоваться как «Пивоваренный завод С.Н. Васильевой, восприемницы Н.М. Давыдовской».




388


Сибирский листок. 1901. № 23. 22 марта.




389


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 532. Л. 102 об.




390


Сейчас в нем находится терапевтический корпус 3-й городской больницы.




391


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 536. Л. 66 об.




392


Там же.




393


Там же.




394


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 537. Л. 3 об.




395


Вестник Западной Сибири. 1915. № 57. 14 мар.




396


Восточное обозрение. 1884. № 4. Хроника.




397


Сибирская торговая газета. 1897. № 64. 25 сент. – (Далее – СТГ. – Прим. автора)




398


СТГ. 1897. № 29. 12 авг.




399


Калугин Н.В. Мои воспоминания. Рукопись. 1973 г.




400


СТГ. 1903. 23 нояб.




401


СТГ. 1903. 13 дек.




402


СТГ. 1904. 1 окт.




403


В семье Павла Петровича Митинского (1873-1936) и его жены Анны Михайловны родилось тринадцать детей, двое из которых принесли известность своей фамилии не только в Тюмени – это известный тюменский художник Александр Павлович Митинский и его брат Алексей Павлович Митинский, ставший впоследствии военным атташе СССР в Канаде. Дочь Павла Петровича – Мария Павловна Митинская, рассказавшая о своем отце, о кулачных боях и предоставившая для статьи фотографии из семейного архива, трагически погибла 5 апреля 2000 года.




404


Завалишин И. Описание Западной Сибири. М., 1862.




405


СТГ. 1903. 10 июня.




406


Станислав Иосифович, видимо, имел в виду балаганы.




407


СТГ. 1906. 3 июня.




408


СТГ. 1904. 1 июня.




409


СТГ. 1903. 24 июня.




410


СТГ. 1903. 26 июня.




411


СТГ. 1906. 13 июня.




412


СТГ. 1906. 19 июля.




413


СТГ. 1903. 27 июня.




414


Александер Грейам Белл (1847-1922) по специальности был филологом, родился в Эдинбурге (Шотландия) в семье известного специалиста в области фонетики. Его отец много лет занимался системой записи звуков речи, пользуясь которой, люди могли бы правильно произносить слова на любом языке. Александер пошёл по стопам отца и уже в 17 лет получил должность преподавателя музыки и ораторского искусства, десять следующих лет он посвятил изучению акустики. В 1871 г. молодого учёного пригласили в Бостон преподавать в школе для глухонемых. Здесь он продолжил научные занятия.




415


История вещей. М., 1998.




416


Побывавший в Тюменском Александровском реальном училище американский путешественник Дж. Кеннан, увидел телефонные аппараты системы Белла в качестве учебных пособий.




417


ГАТО. Ф. И-64. Оп. 1. Д. 1. Л. 1.




418


ГАТО. Ф. И-64. Оп. 1. Д. 1. Л. 9.




419


В губернском Тобольске телефон появился только в октябре 1895 года, т. е. почти через два года после начала правительственного телефонного сообщения в Тюмени.




420


ГАТО. Ф. И-64. Оп. 1. д. 1. Л. 17.




421


Там же. Л. 20.




422


Там же. Л. 39.




423


Там же. Л. 21.




424


ГАТО. Ф. И-64. Оп. 1. д. 1. Л. 138.




425


ГАТО. Ф. И-64. Оп. 1. Д. 2. Л. 42.




426


Там же. Л. 43.




427


ГАТО. Ф. И-67. Оп. 1. д. 1. Л. 1.




428


ГАТО. Ф. И-67. Оп. 1. д. 2. Л. 9.




429


СТГ. 1903. 18 окт.




430


Вестник Западной Сибири. 1912. № 57.




431


Так называлась телефонистка по штату почтово-телеграфной конторы.




432


ГАТО. Ф. И-67. Оп. 1. Д. 18. Л. 16.




433


ГАТО. Ф. И-67. Оп. 1. д. 18. Л. 16.




434


Сибирская торговая газета. 1901. № 100.




435


СТГ. 1901. № 102.




436


Чукмалдин Н.М. Мои воспоминания. Тюмень, 1997. С. 152.




437


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 528. Л. 96.




438


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. д. 529. Л. 4 об.




439


Там же.




440


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. д. 529. Л. 4 об.




441


Там же.




442


Там же.




443


ГАТО. Ф. И-57. Оп. 1. Д. 187. Л. 55.




444


ГАТО. Ф. И-57. Оп. 1. Д. 187. Л. 72.




445


Федор Григорьевич Багаев родился 12 сентября 1851 года, с серебряной медалью закончил Томскую гимназию, затем С.-Петербургский технологический институт. В 1883 году Ф. Г. Багаев приказом главного инспектора училищ Западной Сибири был определен преподавателем химии и технологии в Тюменское Александровское реальное училище. В 1884 году Ф. Г. Багаев был избран педагогическим советом училища на должность библиотекаря училища, на этой общественной должности Федор Григорьевич оставался много лет. Ф. Г. Багаев ко времени проведения выставки являлся статским советником, имел не одну благодарность от управляющего Западно-Сибирским учебным округом, был награжден орденами Станислава III и II степеней, Анны II степени.

По свидетельству современников, это был мрачный, малоразговорчивый мужчина, среди учеников получил прозвище «Мизгирь», но, несмотря на угрюмость, пользовался любовью учеников, которые впоследствии были благодарны за основательные знания по химии, физике и естественной истории, преподанные им в училище.

Умер Федор Григорьевич Багаев, по свидетельству С. И. Карнацевича, в Тюмени в 1925 году от рака.




446


Чукмалдин Н.М. Мои воспоминания. Тюмень, 1997. С. 158.




447


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 525. Л.106 об.




448


Там же.




449


ГАТО. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 525. Л. 106 об.




450


Там же.




451


Там же.