Осенний ветер
В. С. Коробейников
Автор сборника стихотворений "Осенний ветер" Виктор Семенович Коробейников по образованию и по призванию сельский инженер-механик, один из руководителей сельскохозяйственного производства Тюменской области в недавнее время. Делу своему – "земля и на ней человек" – В. С. Коробейников отдал многие годы вдохновенного и хлопотливого труда. Им написаны две "чисто производственные" книги. Пишет постоянно он стихи и песни. Книга "Осенний ветер" – искреннее, сыновнее признание в любви к родной земле, отчему краю, Отечеству.
ОСЕННИЙ ВЕТЕР
Стихотворения
ТЕХНИЧЕСКАЯ СТРАНИЦА
ББК 84Р75
К 68
Коробейников В. С. Осенний ветер. Стихотворения. – Шадринск: ПО "Исеть", 1998. – 76 с.
Библиотека газеты "ТЮМЕНЬ ЛИТЕРАТУРНАЯ"
Редактор Н.В. Денисов
Автор сборника стихотворений "Осенний ветер" Виктор Семенович Коробейников по образованию и по призванию сельский инженер-механик, один из руководителей сельскохозяйственного производства Тюменской области в недавнее время. Лелу своему – "земля и на ней человек" – В. С. Коробейников отдал многие годы вдохновенного и хлопотливого труда. Им написаны две "чисто производственные" книги. Пишет постоянно он стихи и песни. Книга "Осенний ветер" – искреннее, сыновнее признание в любви к родной земле, отчему краю, Отечеству.
ISBN 5-7142-0246-5
© В. С. Коробейников, 1998.
ОТ АВТОРА
Жизнь мою никак нельзя назвать однообразной. Семью, в которой я родился, бросало из одной крайности в другую. Но, к чести родителей, в ней всегда сохранялись добропорядочность, преданность делу, которому служишь, принципиальность и огромное трудолюбие. К моменту моего рождения отец, как тогда говорили, был красным командиром. "Академиев" не кончал. До революции работал в г. Бийске шорником – изготавливал выездную плетенную из кожи сбрую и упряжь. Затем – партизанский отряд в тылу колчаковцев и жестокие бои с отрядами атамана Семенова уже в составе кадровой армии. Так судьба сделала его военным, хотя по складу характера он был очень уравновешенным и мирным. Как ни странно, я запомнил его в эти годы, не в военной форме, а в белой нательной рубахе играющим на балалайке. Голова опушена, глаза прикрыты, а балалайка звучит грустно и трогательно. Казалось, поют не струны, а сама душа.
В 1937 году он был исключен из партии по ложному обвинению и уволен из армии. Семья в полной мере испытала судьбу изгоев. Однако отец не сдался. Клевета была разоблачена и в 1939 году он восстановлен в партии, но в армию не вернулся. В 1941 он ушел на фронт командиром добровольческого коммунистического батальона.
Я с матерью переехал в Курганскую область, в район сосновых боров, тихих спящих речек, огромных озер. Здесь в 9 лет начал работать – колол топором чурки для газогенераторных машин. Осенью получил первую в жизни награду за труд – теплую фуфайку, в которой и форсил до конца войны.
Школу закончил на станции Кособродск в 45 километрах от Кургана. Все выпускники этой школы поступали в институты. Мы относили это на счет своей особой одаренности. И только много лет спустя я понял, что это была заслуга коллектива учителей, эвакуированных из Ленинграда.
Талантливый педагог-литератор Земсков Григорий Андреевич впервые открыл перед нами великую страну поэзии. Не все вошли в эту страну, а я остался в ней по сей день. Это не значит, что я отдался ей профессионально.
Моя профессия – сельский инженер и я люблю ее бесконечно. Однако время от времени страсть изложить свои чувства в стихах заполняла меня. И никакие сложности в основной работе, чрезвычайная занятость не могли остановить этого процесса. Я как бы раздваивался. Официально находился в реальной действительности, а душа была в мире поэтических образов и чувств. И я пытался писать, совсем не думая о том, найдут ли эти слова когда-нибудь читателя. Просто мне становилось от этого легче.
Я думаю, что в русло поэтического мышления мне помогла войти также музыка. Я рано начал играть на баяне. К окончанию школы я играл почти профессионально, во всяком случае в условиях и требованиях села. Участвовал в самодеятельности, играл на клубных танцах. Но главное – русское застолье. Мой баян знала вся деревня. Неизбывному горю солдатских вдов, воспоминаниям захмелевших фронтовиков-инвалидов, кокетливым танцам молодушек, проголосным, сочным русским песням деревенских баб подпевал мой баян. А потом пляски до поту, откровения до слез. Эти вековые традиции деревенского быта до конца раскрывали каждую душу. Эти редкие скромные праздники трудовой деревни, непосредственность общения близких людей навсегда остались в моем сердце.
Публиковаться я стал довольно поздно. Первые стихи были опубликованы в тюменской профсоюзной газете "Позиция". Затем подборки стихов и литературных зарисовок в прозе в газетах "Тюмень литературная", "Академия-экспресс", "Трудовая Тюмень". Песни на мои стихи звучали по областному радио.
В 1995 году в "самиздате" вышла книжка "Самое великое наследство". И своеобразным "крестным отцом" ее стал тюменский прозаик Александр Мищенко. Затем он рекомендовал мои стихи для публикации в газете "Русь", издает которую журналист Владимир Жерновников.
Попросил я помочь мне в редактировании и подготовке нового сборника поэта Николая Денисова. Так вот и родилась эта книга "Осенний ветер".
Иногда меня спрашивают: "Почему твои стихи часто веют грустью, почти нет радостных?" Но ведь я не эстрадный артист. Разве уместно хохотать в осеннем лесу, где тишина напоминает о вечности. Я всю сознательную жизнь с людьми благородного, но тяжкого труда – с крестьянами. Грани между городом и селом, которые мы стирали всю жизнь, не располагали и тем более не располагают сегодня к смеху. "Делу – время, а потехе – час". Я пытался писать не на час. Много лет злом для села и природы являлась, в основном, урбанизация. Сегодня деревня рушится политиками. За словесной шелухой реформаторов скрывается главное – уничтожение основного уклада деревенской жизни – коллективизма, общинности. Это только для тех, кто не знает деревни, она кажется сборищем отдельных домов и усадеб. Деревня связана вековыми корнями родства ее поколений. Каждое село хранит свои обычаи и традиции, свои престольные и гражданские праздники. Это крохотные государства, из которых состоит Великая Русь. Их разобщение, и разрушение подобно развалу Союза, приводит к беде.
Так, большая, дружная роща выдерживает любую бурю, а отдельные деревца погибают.
Было бы странным, если бы я, посвятивший свою жизнь сельскому хозяйству, остался безучастным к его сегодняшней тяжелой судьбе. Разорение села – самая, быть может, жестокая линия наших политиков.
Именно поэтому последний раздел сборника написан резко и прямолинейно...
Как у большинства непрофессиональных поэтов в стихах моих есть недостатки. Но я буду рад, если читатель найдет их больше в технике стихописания, чем в передаче настроения и чувств.
Я буду бесконечно счастлив, если у кого-то из читателей пробудится в душе хотя бы часть того, что пережил я, рождая эти незатейливые, но дорогие мне строки.
Виктор Коробейников, заслуженный работник сельского хозяйства России.
НА ЗЕМЛЕ РОДИМОЙ
СУМЕРКИ
Тихо прижались к сосновому бору
Скромных избушек прямые ряды.
Стайка березок сбежала под гору,
Остановилась у самой воды.
Вот и рябинок опущены плечи,
И запечалилась юная ель.
Только в тумане у дремлющей речки
Не затихает, скрипит коростель.
Снежными комьями кажутся гуси,
В красных сапожках стоят у плетня.
Звякнут калиток волшебные гусли,
Тихо верша окончание дня.
Лошадь усталая – в поле работала! –
Голову свесив, задумчиво пьет,
Вздрогнет на шее железное ботало,
Звук ненавязчивый в ночь проплывет...
Скрыта дорога в поля проторенная
В дымчатой ткани ночного ковра...
Только деревня трудом утомленная
Может так тихо уснуть до утра.
1980
ДИВО
Дух пшеничный
Душу исцеляет.
Хороши под солнышком
Поля!
И душа, оттаяв,
Привыкает
Даже к гулу
Грозного шмеля.
И когда под жаткою
Ложится
Новый хлеб
Торжественно
В валки,
Смотришь, смотришь
Вдаль из-под руки,
И не можешь
Жизни надивиться!
1975
ГРОЗА
Средь белого дня – полуночные страхи:
Гроза заслонила собой небосвод!
В своей темно-серой железной рубахе
К пшеничному полю все ближе ползет.
Волнуется роща берез перед нею.
Сквозь пыльные волны дорога бежит.
Осина, то выгнется, вся цепенея,
То, с места срываясь, листвою дрожит.
Далекие сосны, крутя головою,
И те беспокоятся, встав до зари.
Наверно, вот так и готовились к бою
В дозоре стоящие богатыри!
Но мечется в панике хлебная нива,
Не в силах унять перед бурей испуг.
Колосья то вздрогнут, то смолкнут пугливо,
То в страхе к земле прижимаются вдруг...
1990
ЗИМНЕЕ ПОЛЕ
Щекочет метель побелевшие щеки
Полей, убегающих за горизонт.
Но даже она не нарушит глубокий,
Трудами добытый, их праведный сон.
Березы привычно стоят терпеливо.
У елок белеют вершин купола.
Все замерло, стихло, чтоб хлебная нива
До теплых деньков отоспаться могла.
Выходят из леса степенные лоси,
Понюхают снег, порезвятся слегка.
И снова рога свои в чащу уносят,
Подальше, поглубже – в кусты тальника.
Лишь заяц, сугробов почти не касаясь,
Легко через поле порой пролетит.
В кустах затаится, сидит, озираясь:
Смешной у косого испуганный вид!
А после метели, от кромки, от края,
Оранжевый трактор, что солнцем пропах,
Как будто прорехи в снегу зашивая,
Протянет тяжелый челнок-снегопах.
Еще на рассвете веселой колонной
К июльским покосам пройдут трактора,
А вечером, снова урча многотонно,
Доставят корма до сенного двора.
Гляди, шевелятся под ветром сугробы,
Как будто бы поле вздыхает во сне.
И вновь засыпает – спокойное, чтобы
Проснуться и зазеленеть по весне.
1986
РОДИНА МОЯ
Скромная, с виду не броская,
В мягкой сосновой глуши,
Край мой – земля Кособродская,
Озеро, плес, камыши.
Травка-поляночка сочная,
Старого клуба крыльцо,
Песня гармошки полночная,
И кошенины – сенцо.
Зорями древними ранними
К лодке тропинка ведет.
И, полыхая геранями,
Дом мой родительский ждет.
Вот я приехал. Желанная
Тропка к калитке взошла.
Прошлая грусть постоянная
Как-то сама отлегла...
1998
ПОЛЕВАЯ ДОРОГА
Я знаю,
ты привета ждешь. Устала.
Но задержаться не могу,
Прости:
Для тракторов,
во что бы то ни стало,
Мне нужно в срок
запчасти подвезти.
Летит мой "газик"
по земле нагретой
Туда, на поле,
через шаткий мост.
А следом вьется,
словно за кометой,
Прогорклой пыли
сумеречный хвост.
Едва лишь дождик, –
пытка, наказанье, –
Хоть "караул"
отчаянно кричи!
И все ж по ней,
"срезая" расстоянье,
На твердый тракт
стремятся тягачи.
1979
ОРЕЛ СТЕПНОЙ
Орел степной, раскинув
мощные крылища,
Не шелохнется, словно
зачарован высотой.
Все говорят, что он
добычу ищет,
Я думаю – любуется
родимой стороной.
Все выше, выше
к солнцу поднимается
Над вечным полем,
где родился и живет,
И взором любящим
обнять старается
Ту землю, где он
начал свой полет.
Сейчас не хищник он,
а нежный сын природы,
И дань любви ей отдает
полетом круговым.
Как этот лес, поля,
озер блестящих воды,
Он вечно с ней, – в любви, –
неотделим.
1979
ХЛЕБНОЙ НИВЕ
Здесь поле русское
Засеяно хлебами,
Полито потом
И удобрено трудом.
И потому мы
Радуемся с вами,
Что это поле
Платит нам добром.
Здесь труд людей
И щедрость
Доброй нивы,
Они слились
В один чудесный плод, –
В источник жизни,
Разума и силы,
В насущный хлеб,
Что силу нам дает!
1998
ГРУСТНАЯ БЕРЕЗА
Отчего, береза, грустная такая,
Ветви опустила до сырой земли?
Оттого ль, что к югу, с плачем улетая,
Грусть тебе оставили наши журавли?
Может, гуси-лебеди, в озере купаясь,
Прошумели крыльями на закате дня,
С родиной, с полями до весны прощаясь,
Тоже спели грустную песню для тебя?
Или ночью долгою о зиме напомнил
Звезд осенних зябкий и надменный взгляд?
Вдруг тебе представилось, как немеют корни,
И метели снежные над тобой шумят?
Не печалься, стройная, о прошедшем лете
И не вешай голову ниже белых плеч,
Так уж все устроено здесь на этом свете,
Что без расставаний не бывает встреч.
1978
ИНЖЕНЕРА СЕЛЬСКОГО ЖЕНА
Муж уходит рано,
Когда светят зори,
Поздно возвращается –
Светится луна.
С ним ты разделяешь
Радости и горе, –
Инженера сельского
Верная жена.
Тормознет и стихнет
У ворот машина.
Встрепенешься разом,
Стоя у окна.
Как к духам, привыкла
К запаху бензина –
Инженера сельского
Верная жена.
Много пережито,
Позабыто много.
А в кудрях запуталась
Где-то седина.
В сумерки, как прежде,
Смотришь на дорогу –
Инженера сельского
Верная жена.
1985
ПОДСНЕЖНИКИ
Пролетают сроки сева.
Нет тепла...
Ну как тут быть?
Неужели снова хлеба
Не сумеем получить?
Вот беда...
Но на лужайке,
У дороги, где кювет,
Тракторист стоит в фуфайке,
Рвет подснежники в букет.
В пальцах грубых, как из камня,
От труда и от ветров,
Желтым светом бьется пламя
Свежих ласковых цветов.
Взгляд – сплошной разлив лазури,
Смотрит радостно, легко:
"Раз подснежники проснулись,
Значит, будет и тепло!"
И от этих глаз чудесных,
Где живет голубизна,
Я почувствовал, как в сердце
Просыпается весна.
В голове, скажи на милость,
Стало ясно и светло:
Раз подснежники пробились,
Значит, будем ждать тепло!
1978
ВЕСНА
Как строчки, тропы старые размыты
Сумятицей, разгулом талых вод.
Но журавли и цапли деловито
Обжили вновь воспрявший мир болот.
Укрыта роща дымкою парною,
Еще не жарки солнышка лучи.
Над серым полем, влажною землею,
С веселым гомоном летят грачи.
И в этот мир весенних звуков свежих
Вливается торжественной строкой
Гул тракторный, победный гул железа,
Уверенный, надежный, деловой.
1978
ДВА ТРАКТОРА
Два трактора в ремонтной мастерской
Вели "пустяшную" беседу меж собой.
Поскольку запчастей, как и всегда, недоставало,
То было времени у них, как говорят, "навалом".
– Где трудишься? –
один спросил соседа осторожно.
– Да в городе, на стройке...
В общем, биться можно:
Где кран подтащишь, подвезешь щебенки,
Потом стоишь, пускаешь дым в сторонке.
А ты, наверно, не иначе как – в совхозе?
Вон гусеницы все измазаны в навозе?!
– Ну это я попутно в день отправки
В коровники подбросил свежей травки.
А больше в поле я работаю бессменно...
Бывает нелегко, признаюсь откровенно.
Где глина попадет –
дрожишь от напряженья,
Аж закипит вода в системе охлажденья.
Мы пашем группой – ходим друг за другом.
Идешь – земля винтом летит под плугом.
Так увлечешься, слушай,
жмешь и жмешь!
И – не заметишь, как горючее сожжешь.
Я до ремонта сутками работать мог,
Всегда при мне победный был флажок!
– Вот это жизнь! – заметил трактор городской.
А деревенский продолжал, вздохнув с тоской:
– Скучаю, тяжко мне...
И в городе мне тесно,
Как тут работать в силу? Неизвестно!
А там! Как хватишь воздух чистый на просторе,
Тотчас сто "лошадей" прибавятся в моторе!
– Вот это жизнь! – вздыхает снова городской, –
Пожалуй, двину я сейчас в совхоз с тобой...
Но лишь закончился ремонт и – вот,
Как для него был подан транспорт у ворот.
И в сторону направив фары от соседа,
Сказал, потупясь:
– Нет, в деревню не поеду...
И двинул в путь, чтоб более не мешкать,
Асфальт не портить чтоб, проворно влез в тележку...
1978
МИХЕИЧ
I
На наряде в конторке,
Так уж заведено,
В сизом дыме махорки
Трактористов полно.
Тут же ладно и чинно,
Некорыстный на вид,
В полушубке овчинном
И Михеич сидит.
Чей-то парень похлопал
Старика между дел:
"Что, Михеич, притопал?
На печи бы сидел!"
Повернулся Михеич,
Как всегда, загрустив:
"Ну, дак что уж, теперич,
Мне нельзя и прийти?.."
На железном тракторе
Был он с давних пор,
И имел в характере
Волю и напор.
Он на фронте не был, –
На "брони" сидел.
Он досыта хлеба
Всю войну не ел.
Труден фронт, конечно,
Но еще трудней
От себя – навечно
Провожать друзей.
Не стихало горе
Много лет подряд.
Он всегда был в поле,
Как в бою солдат.
Вечный след оставила
У него война, –
В двадцать лет ударила
В кудри седина.
День и ночь до света
Все дела, дела...
Так и не заметил –
Старость подошла.
Словно заведенный,
Рано он встает,
На наряд казенный
С тросточкой идет.
Пожурит погоду:
Жать, мол, надо рожь...
Около народа
Веселее все ж!
1978
ПРЕДЗИМЬЕ
Пора такая подошла –
Предзимняя, глухая.
Лишь юности колокола
Звонят, не затихая.
Да, тот огонь неукротим,
Он ведь лихого нрава,
Теперь – и мудростью храним,
Сверкает величаво.
О, молодость! За боем бой!
Итог – седин сугробы.
И жаль теперь – добро порой
Не побеждает злобы...
1997
ОГНИ МАЯКОВ
Судят все о мощи, благородстве,
О священной роли тех огней.
Я в них нахожу большое сходство
С действием уверенных людей.
Посмотрите! Море разбивает
Волны с гневом, зло кипит прибой.
А маяк неистово мигает,
Презирая ветер штормовой...
Сколько раз словами я, чудак,
Правоту доказывал на свете.
Меньше слов – работать, как маяк,
И плевать на брызги и на ветер!
1997
ШУМИ, СОСНОВЫЙ БОР!
Шуми, шуми, сосновый бор,
Сопротивляйся ветру,
Или ему наперекор,
Зови его к ответу.
Шуми, шуми, сосновый бор,
Не время жить спокойно!
Ты с небесами честный спор
Ведешь всегда достойно.
А там, где тлен и тишина,
Там часто невидимки –
Из сплетен, зависти и зла
Рождают анонимки.
Я это знаю – день ко дню –
Наветы ядом душат.
И жизнь, как сосны на корню,
Они бесшумно сушат.
1997
КИПАРИСЫ
Не напрасно греки называли
Кипарисы деревом печали.
Как свеча горят зеленым светом
И зимой без радости, и летом.
Не умеют ветру дать сраженье, –
Гнутся их стволы без возраженья.
Корабли заморских моряков
Привезли их с дальних берегов.
Отрешенно высятся на взгорье,
Бесконечно смотрят вдаль – на море.
Им неинтересна жизнь людская –
Без небес тропического края.
Ничего вокруг не замечают,
Только грустно головой качают...
1978
КРЫМСКАЯ СОСНА
Среди зелени не нашей
Нежной, как трава,
Я тебя – в прищуре даже! –
Разглядел едва.
Ах, сосна! Какое диво
У горячих скал!
Я как будто бы счастливо
Дома побывал.
И привиделись сугробы
Наши до небес,
Земляки – все хлеборобы,
И поля окрест.
Наш январь в буране колком,
Лед озер – броня,
Бор сосновый за поселком,
И сквозь бор – лыжня!..
Что, сосна, зашелестела
Кроной – головой?
Или тоже захотела
Ты в Сибирь со мной?
1978
ДАЙ ЗДОРОВЬЯ, КРЫМ!
Добирался долго к югу
Сквозь заслоны вьюг.
Крым, прошу помочь, как друга,
Занедужил вдруг.
На работе был усердным,
Да вот стал больным.
Будь ко мне ты милосердным –
Дай здоровья, Крым!
Жизнь нужна не для кривлянья –
Я всегда в труде.
И не просто на свиданье
Прилетел к тебе.
Далеко в краю оленьем
Родина моя,
Ждут меня с выздоровленьем
Там мои друзья.
Я готов на все условья,
Чтоб вернуться к ним.
Дай здоровья, дай здоровья,
Дай здоровья, Крым!
1976
КОМАНДИРОВКА
Встречный, такой знакомый
Ласковый небосклон.
Из городского дому
В дальний спешу район.
Мчится мой "газик" ловко, –
Тракт или целина.
Снова – командировка,
Сутки порой без сна.
Вновь я на хлебной жатве,
Сердце поет. И вот –
Встречи, рукопожатья,
Общность земных забот.
Рад хлеборобской доле,
Гулу стальных машин.
Не растеряюсь в поле, –
Сам я крестьянский сын.
Жизнь бы была не милой,
Трудно б тянул свой гуж,
Если б не черпал силы
В этом общеньи душ.
1990
ГАЗОВЫЙ ФАКЕЛ
Газ горит и с гулом рвется
Сквозь трубу – который год.
Беспокойно пламя бьется,
Пожирая кислород.
Ночью ярче факел рдеет,
И, дрожа, пронзает тьму,
Никого окрест не греет,
И не нужен никому...
Я стоял, смотрел и плакал
У тревожного огня:
Может, то горел не факел,
Может, это – жизнь моя?!
1985
ГОДЫ – ЛИСТЬЯ
Годы – словно листья осени метельной,
Землю засыпают – трудно сосчитать.
Ну, а те, немногие, что не облетели,
Долго ли на дереве будут трепетать?
Раньше годы бурные силы придавали,
Чем сильнее буря – веселей душе!
Нынче, годы-листья, вы другими стали
И на ветках еле держитесь уже.
Все-таки я счастлив – время вспоминается
То, что не напрасно удалось прожить.
Ну, а листья-годы вечно осыпаются,
И о том не надо никогда тужить.
1986
РАЗРЫХЛЯЮ ГРЯДЫ…
Выросший не в городе,
Не могу понять:
Для чего заборами
Землю оскорблять?
Вот и мой участок,
Личная земля...
Неужели частник
Стал теперь и я?
Разрыхляю гряды,
В удобреньях весь,
Сам бросаю взгляды
На соседний лес.
Там под сенью веток,
Где кустарник взрос,
Вольный дышит ветер
В рощице берез.
И без удобрений,
И без химпротрав,
Сочный, по колени,
Там ковер из трав.
Дальше – луг душистый,
Хлебная стерня...
Как там трактористы
Пашут без меня?!
1975
ДАЧНАЯ СТРАНА
Там, где вьется лесная тропинка,
Соловьи над рекою поют,
Расположена наша "Калинка" –
Садоводов душевный приют.
Здесь мы дружно и сеем, и пашем,
Расставаясь с обидой и злом.
Не напрасно же общество наше
Мы товариществом зовем.
Пусть труда прилагаем немало,
Пусть порой урожай небольшой,
Пусть мы к вечеру смотрим устало,
Но зато отдыхаем душой.
Утомимся порой, ну и что же, –
Отдохнем в тишине до утра.
Пожилые здесь станут моложе,
Повзрослеет в труде детвора.
1997
ГЕРАНЬ
Где же то оконце с розовой геранью,
Домик наш сосновый – запах смоляной,
Что на всех дорогах и во всех скитаньях
Были мне опорой в жизни трудовой?!
В тяжкую минуту – я глаза закрою,
Отрешусь от смуты, споров, суеты,
Как иконный образ, вновь передо мною
Воскресают мамы милые черты.
Лебедями белыми в детстве дни летели –
С радостью, надеждой. И не торопясь.
А теперь мне кажется, что на самом деле –
Жизнь – и не заметил! – ах, и пронеслась.
Но не заслонила мишурой и блеском
Солнечного детства золотую рань.
Все, как прежде, в сердце: окна, занавески,
Розовоцветущая нежная герань.
1997
АЛЛЕЯ ЛЮБВИ
Городская тихая аллея,
Как тоннель, где бела света нет.
Объясниться в чувствах не умея,
Мы встречали здесь с тобой рассвет.
Не пугали тишину словами.
На двоих нам целый мир был дан.
Ласково шептал над головами
Предстоящей жизни океан.
Нынче я один в аллее этой,
Только нет той сладкой темноты.
Замер парк перед зимой раздетый,
И своей стыдится наготы.
Я стою, обманутый судьбою,
Словно карлик – бывший великан.
А над головой моей седою
Стонет в буре небо-океан.
ЗА ТРАВОЮ ВЫСОКОЙ
ЗОРИ ДЕТСТВА
Жизнь, словно дымку, относит
Хлопоты нового дня,
К детству далекому просит
Снова вернуться меня.
Все было – даль грозовая,
Годы военного зла,
Много Отчизна родная
Мне испытаний дала.
Все забывается – горе,
Даже восторги побед.
А вспоминаются зори
Детских счастливых лет.
1978
ОСЕННИЙ ВЕТЕР
Моей жене Капитолине Васильевне
Нам кажется, что все на свете
Давно мы знаем наперед.
А за окном осенний ветер
Кусты разграбленные рвет.
Линяют весны, тают зимы –
Все поглотится суетой,
Но существует мир незримый
Мир между мною и тобой.
Когда с тобой из общей чаши
Я выпью часть свою до дна,
Меня друзья оплачут наши,
Но потеряешь – ты одна.
Все вспоминается в итоге
Тепло твоих девичьих плеч,
Тоска прощаний на пороге,
Неутолимый голод встреч.
Нам фальши слов уже не надо –
Стихает бурная река.
И как бесценная награда
Лежит в моей твоя рука.
1986
* * *
Как глупа пролетевшая юность.
Кто из нас свое счастье нашел?
Почему ты ко мне не вернулась?
Отчего я к тебе не пришел?
Мне б, наверно, спокойнее было,
Не горел бы весь век без огня,
Если б знал, что ты все позабыла
И счастливо живешь без меня.
Невозможно теперь разобраться
В тех надуманных нами грехах.
Вот и все... Лишь осталось встречаться
Мне с тобою в печальных стихах.
1997
* * *
Я утонул в твоих глазах
Без слов, без противленья.
И нет уже пути назад
И нету мне спасенья.
Как будто все идет во сне.
Все слышу, вижу тоже.
И не страшит, что я на дне,
И что не всплыть, быть может.
Я слышу крик на берегу,
Но я им не разбужен.
Сопротивляться не могу,
Тону, тону все глубже.
1985
ЗА ТРАВОЮ ВЫСОКОЙ
За травою высокой,
Где все думы легки,
Я люблю одиноко
Посидеть у реки.
В камышах затихая
Шелестит ветерок,
Шевелится, играя,
На волнах поплавок.
Если в воду всмотреться,
Наяву, не во сне:
Мальчик смуглый из детства
Улыбается мне.
А в глазах его ясный
И уверенный свет,
Как в той жизни прекрасной
Без печалей и бед.
Вон вдали появились
Ставни с тонкой резьбой.
И березы склонились
Над крестьянской избой.
Сердце вдруг оробело,
Застучало сильней:
Кто там в платьице белом
Под березкой моей?
Неужели, как прежде,
Я увижу сейчас
Взгляд зовущий и нежный
Добрых любящих глаз?!
1970
ТОЛЬКО ПАМЯТЬ
Я мимо прохожу, спеша,
Чтоб не встречаться.
Но сердце, разум и душа
К тебе стремятся.
Я знаю – это лишь игра
Воображенья.
Я – грустной осени пора,
А ты – цветенье.
Ты – памяти моей мила, –
Проходишь мимо,
Как та, что в юности была
Когда-то мной любима.
1997
МОЙ БАЯН
Что, баян дорогой,
запылился?
Вспомни, как ты со мной
веселился!
Ты звучать раньше мог
голосисто,
Да и я паренек
был плечистый.
Нас ко многим домам
быть просили,
Нам с почтеньем стакан
подносили.
Мы смотрели на всех
горделиво.
Я растягивал мех
с переливом.
Плясовую дадим мы
со свистом,
Поднимается дым
коромыслом.
Половицы гудят
в дробной тряске,
Бьется русский азарт
в пляске.
Мы по всем голосам
шпарим.
"Эх, дает по мозгам
парень!"
Вон девица-краса
свечкой ходит,
С моего лица
глаз не сводит.
Значит, нам повезет
за старанье,
Может, ночью придет
на свиданье...
Пролетели те дни
быстротечно,
Только память хранит
все навечно.
Цвет любимых бровей,
поцелуй у крыльца,
И веселье людей
дорогих до конца.
Почему, мой баян,
не играешь?
Иль о прошлом, как я,
вспоминаешь?
1978
ХИРУРГ
Главному хирургу Тюменской области Михаилу Петровичу Кириленко
Когда замрет от страха
Изнуренная душа,
Когда наркозом скованы
Сознанье и движенья,
Хирург,
Под маской белоснежною дыша,
За жизнь больного
Вновь ведет сраженье.
И эту жизнь
В руках своих держа,
Сосредоточив волю
И уменье,
Хирург несет
На острие ножа
От боли и страданий
Избавленье.
1997
ЖИЗНЕННАЯ ОСЕНЬ
Веет осень хмурая,
Сыплется листва,
Ветер травы бурые
Шевелит едва.
Шелестит осокою
На реке волна,
Журавлей – высокая –
В небе грусть слышна.
Жил привычно чувствами,
Рад был – дом, семья.
Словно струны грустные
Нынче тронул я.
Осень, как пророчица,
Тянет свою нить.
Чаще, дольше хочется
Одному побыть.
Вот и счастье зыбкое,
Что всю жизнь мы ждем,
Ночью за калиткою
Залило дождем.
Нет, теперь не спросят:
"Где твои крыла?"
Жизненная осень
К сердцу подошла.
1992
ИГРАЕТ СКРИПКА
Скрипка, не надо,
Скрипка, не плачь...
Пусть я немало
Познал неудач,
Есть еще вера,
Любовь и друзья.
Плакать о прошлом
Не будем.
Нельзя!
Станем о будущем
Думать всерьез.
Вера – от грустных
Спасает нас слез.
Крылья судьбы
Все несут нас вперед.
Там и затихнет
Последний аккорд...
1997
В ДЕНЬ РОЖДЕНЬЯ
Если раньше вылетали пробки
И весельем наполнялась грудь,
То сегодня ожидаю робко:
Может быть, поздравит кто-нибудь?!
Раньше лишь качнешь дугою-бровью,
Как друзья – с подругами, с вином!
А теперь желают лишь здоровья,
Все о нем пекутся в основном.
Вот сижу – все чинно, при "параде",
Жду гостей с волнением в крови:
Пожелал бы кто, хоть шутки ради,
Мне удач на поприще любви...
1982
ВЕНОК ЖИЗНИ
Надежды – цветок светлый,
Алый – любви цветок,
Черный – цветок смерти:
Это жизни венок.
Все перевито густо –
Счастье, любовь и смерть.
Выбрать одно по вкусу
Не может никто суметь.
И если судьба выжимает
В твоих висках серебро,
Терпи и пусть процветает
В сердце твоем добро.
1997
ЛЕБЕДИНАЯ ПЕСНЯ
Эти печальные звуки
Скорбно плывут и плывут,
Как предсказанье разлуки,
Сердце терзают и рвут.
Там – на небесном пороге,
Здесь у холодной воды,
Вспенились волны тревоги, –
Чувства грядущей беды.
Словно на собственной тризне,
Птицы рыдают опять...
Что-то потеряно в жизни.
Что? Еще трудно понять.
Лес, камыши и болота
Не изменились на вид.
Только нездешнее "что-то"
Мне перемены сулит.
Что же так больно тревожит
Сердце и душу мою?..
Песнь лебединую, может,
Скоро и я допою?!
1996
ПОСЛЕДНЯЯ ЗВЕЗДА
Рассветом белым небо затянуло,
Без плуга загрустила борозда.
И, как свеча, что чудом не задуло,
Горит еще последняя звезда.
Я знаю, скоро будет солнце светить,
Но жаль мне эту позднюю звезду.
Быть может, завтра утром на рассвете
Я к ней на встречу больше не приду.
Зато звезда моей любимой стала,
За то всегда ищу ее во мгле,
Что ярче всех на небе воссияла,
Когда темно мне было на земле.
Пускай теперь уже утихли страсти
На время или, может, навсегда.
Еще горит в душе осколок счастья, –
Былых надежд последняя звезда.
1980
В ГОДИНУ СМУТЫ И РАЗДОРА
НЕТ СОГЛАСЬЯ...
ЭТИ – многому ищут прощенья
И хотят успокоить раздор.
ТЕ – неудержно рвутся в сраженье
И готовы вершить приговор.
Вот смотрю на сегодняшних "новых",
Словно житель с приставкою "экс",
На людишек продаться готовых,
На любовь, превращенную в секс.
И не может душа согласиться
С тем, что пишут о нас и твердят:
Будто прошлого нужно стыдиться,
Будто шли не вперед, а назад.
Мысли душу и сердце мне точат
И не могут согласья найти.
В мир, что "новые" нынче пророчат,
Для себя я не вижу пути.
1996
У ЦЕРКОВНЫХ КУПОЛОВ
Еще на веру не совсем приняв богов,
Но и пройти уже не в силах мимо,
У этих золотых церковных куполов
Стою один, сомнением томимый.
Так быстро здесь приход не возрастал,
Не сильно обольщайтесь этим только.
Немало среди тех, кто срочно "верить" стал,
Идет предателей иудиного толка.
И православный крест нательный наш,
Что деды даже в банях не снимают,
Чтоб золотишко показать и свой кураж,
Поверх одежды верхней надевают.
Они растлят, Россия, сыновей твоих,
Сюда придут тогда совсем другие боги.
И вместо русских золотых церквей святых
Костелы вырастут и встанут синагоги.
Я для себя не стану ничего просить.
Кто я такой, чтоб Бог со мной возился.
Но за спасение родной моей Руси
Я б, на коленях стоя, Богу помолился.
Россия, ты на роковой своей черте
Должна быть спасена народом и богами,
Коль молятся сейчас об этом даже те,
Кто не был никогда в церковном храме.
1997
Я ПОТЕРЯЛ МЕЧТУ
Скажу, друзья, вам честно,
Как из души прочту:
"Мне жить не интересно,
Я потерял мечту".
Не сам. Ее украли,
Пустышку дав взамен.
А мне наобещали
Хороших перемен.
Была мечта прекрасна,
Понятна и проста,
Все объясняла ясно,
Как заповедь Христа.
Но вот пришел Иуда
С отрядом наглецов,
Разрушил это чудо
И предал прах отцов.
От бед людское племя
Хотел спасти Христос.
Иуде он на темя
Кровавый след нанес.
Наслушавшись дурману,
Презрев отметку ту,
Мы поддались обману
И отдали мечту.
Сегодня строят храмы –
Идея хороша.
Но бедных грабят хамы,
Бессовестно греша.
А заповедь о братстве
И дружных, светлых днях
Меняют на богатство, –
Купаются в деньгах.
Залита вся страданьем
Великая страна.
Она на поруганье
Предателям сдана.
Но минет день бесплодный.
Страна восславит труд,
И приговор народный
Достанет всех иуд.
1996
НЕ ШУТОЧНОЕ!
Наливай, дружок, стаканы
И закуривай-ка всласть!
Все равно – трезвы иль пьяны! –
Лжет нам нынешняя власть.
В телевизоре программы
Все коварней и наглей.
Эх, да что там рюмки-граммы.
По граненому налей!
Из народной этой чаши
Выпьем залпом, не дыша.
Не продажна совесть наша.
От греха чиста душа.
Трезвые – не разберемся:
Как нам зло искоренять?
А немножечко напьемся
И начнем критиковать.
Всех, кто стали нам противны,
Обругаем в пух и прах...
Жаль, что нынче мы активны
Лишь в застолье – на словах...
1996
ЗНАМЯ
Легкий сумрак дрожит еще матово.
Остывая, струится река.
И в полнеба, закатом объятого,
Словно знамя горят облака.
Не тряпье в полосах полотняное,
Не со звездами, словно у США,
С детства близкое, красно-багряное,
То, с которым сроднилась душа.
1998
ОСТЕПЕНИТЕСЬ, ЛЮДИ!
Июнь. Он вовремя приспел.
Развил березок нежных косы.
Лишь тополь за ночь поседел,
Стоит растрепан и нечесан.
Земля – кормилица и мать –
Полна опять тревоги жгучей.
Она страданье передать
Смогла корням его могучим.
Он стонет, как глухонемой,
От напряжения большого,
Трясет кудлатой головой,
Не в силах вымолвить ни слова.
О, если б смог он закричать,
То крикнул бы, вздохнув всей грудью:
"Не смейте землю продавать,
Прошу, остепенитесь, люди!
1998
БИЧИ
Они небриты и немыты,
Властями новыми забыты,
Живут безрадостно, без крыши,
Всё по подвалам, будто мыши.
– Послушайте меня, бичи,
Откуда вы взялись? Вы чьи?
– Я был когда-то – пионер...
– А я – больной пенсионер...
– А мы, ворью в угоду,
Уволены с заводов...
Мимо катит "мерседес",
Он везет деликатес.
В напряжении бичи:
Будут к вечеру харчи?!
Сырные корки,
Остатки от икорки,
Крошки от печенья...
Барам – развлеченье!
Вы не смейтесь над бичом,
Не повинен он ни в чем.
Нынче весь честной народ
Оказался у ворот –
В "рай" капитализма,
Куда везут Отчизну.
Если зло не пересилим,
Так же будешь ты, Россия,
С непокрытой головой
У помойки мировой.
1998
НЕЧИСТЬ
Рано празднуют победу
"Новой" жизни господа.
Оседлали Русь и едут
Без стесненья и стыда.
Зло гогочет эта нечисть,
Несогласных бьет под дых.
Что? Сразиться с нею нечем?
Где народ?! Он терпелив...
Если ты от голодухи
Против власти заорешь,
Эта нечисть пустит слухи,
Что "Россию продаешь".
Распрямись же, мать-Россия,
Не позорь своих седин:
Разговор с нечистой силой
Был у нас всегда – один!
1998
ИЗ ДЕРЕВНИ ЛУКОВО – В ГОРОД, ВАНЬКЕ ЖУКОВУ
_Чеховский_Ванька_Жуков_писал_о_своей_горькой_жизни_дедушке_на_деревню –_которая_во_все_времена_была_основой_российской_жизни_в_смысле_духовности,_человечности_и_трудолюбия._
_Сегодня_деревня_переживает_тяжелейшую_ломку_своих_многолетних_устоев._Реформы_сверху_не_понятны_крестьянам._
_В_этих_условиях_вполне_возможно,_что_деревенский_дед,_как_назвал_его_классик,_Константин_Макарович,_обратился_бы_к_городскому_внуку_с_горестным_письмом,_своеобразно_описывая_происходящую_в_деревне_трагедию._
"Дорогой внучек, возьми меня отсюда, а то жизнь стала невмочь. Деревня вся заваливается, а никому не надо. Одни пьют, другие воруют, остальные хоть помирай. Правления нету. Староста стал – головой зовут. Из района назначили. Машину дали. Он на ней шурует – то на рыбалку, то в район. А тута все валится. Детсад, столовую закрыли. "Хватит, – говорит, – жрать общее. Пущай каждый по себе". А сами уже весь колхоз по родне да знакомым растащили. Они и живут. Каждый жулик свои права качает. Говорят, что теперь можно, потому как государство правовым стало.
Чичас другое дело обскажу. Раньше дом был – быта. Пимы подшивали, холодильники, телевизоры правили. Теперь там лавку сделали. Кожанами торгуют да водкой. Кто картошку, кто мясо продаст и пьют. Ларек- то денно и ночно открыт, а хозяева из району.
"Пошто, – спрашиваем, – бытовку закрыли?" Голова говорит: "На дому будем обслуживать". И правда – обслужили. Приехали мужики из центра. Говорят – мастера. Телевизоры у кого не казали – все собрали и
увезли. Да и с концами. Где искать – никто не знает. Народ же верит – думает, как раньше. Поехали к участковому: сейчас, мол, решит! Держи карман шире! 'Вы, – говорит, – теперя хозяева, сами и ищите! Люди пропадают – найти не можем, а вы тута с мелочами!"
А еще приехали бритые на легковушках. "Мы – из страхкомпании. Страхуйте дома, а то сгорят!" Привязались к Марье Скоробедовой. У ей дом ладный. "Гони сто кусков, а то сгоришь!" Та говорит: "Какие куски, хлеба-то не возят с осени". "Ты, – говорят, – бабуся, дурочку не гони. Через неделю страховки не будет – дом сгорит".
Пошла к голове. "Это, – говорит, – Марья, дело законное, рэкет называется. Деньги надо платить. Неси сколь есть, я с имя договорюсь".
Та коровушку продала. Деньги унесла ему. А в субботу ночью пожар – в чем была осталась. Пошла к голове. "Ничего не знаю. Деньги отдал. Не веришь – в суд иди. Теперь он не как раньше – народный – сидели ничего не тямали. Нынче судей-то много. Главный от Ельцина, а остальные пристяжными называются".
Пошла она. Ну где же! Отказали. "У его, – говорят, – бабка, призубция большая – невиновный он, а у тебя нету". Конечно, у него будет большая. И в завхозах жрал, а теперь и вовсе брюхо в штаны не лезет. А Марья всю жизнь в свинарнике просидела. Откуль у ей призубция? Да и судьи-то тоже. Раньше, бывало, все повыспросят. И человека уймут и сами поплачут. А теперь – бац и все! Главный говорит: "Имеешь идти дальше жаловаться". А что толку? Если коренник не тянет – пристяжные не помогут.
А тут еще мост пал. Коммерсанты водку по деревням развозили и нарушили. Сперва на машине управлялись, а теперь на К-700 с телегой не успевают. Заехали с разгону – он и пал. Ну что – делать надо. А то весной отрежет совсем. Ни лесу, ни денег нет. Поехал голова в район просить. К вечеру вернулся – "не ждите, статья на мосты пустая". После слух прошел, что все деньги издержали – скотеджи строят. Видать, скота заводить думают. Ничего не поймешь, иди-ка их мать. В деревнях скот дорезают, а в районе скотеджи строят.
На неделе сход был деревенский. Староста собрал. "В казне денег, – говорит, – нету. Искать надо. Реформы велят углублять. Кто по тракту живет – к ним из города покойников хоронить возят. Имя дешевле обходится. С каждого места 86 тысяч берут. Кто к городу ближе, все кладбища забили. Скоро на пашню полезут. "Пишите, – говорит, – родне, знакомым в городе, кто помрет – пущай к нам везут. Всех схороним. За место не постоим. Лишь бы платили".
Еще сказывает: "Хлебушко наш никому не надо. Зерно растить не выгодно. Велят оглобли и дуги делать". Бабы с мужиками толкуют: "Кого запрягать думают? Не нас ли? Так мы уж и так от этих реформ в дугу согнулись, дальше некуда". Староста говорит: "Пока делать велят, а кого запрягать – новый указ будет. Пока никто не знает. Еще не придумали власти".
И то правда, тута задумаешься. Как пошли трактора, коней не стало. В прошлом годе коров с приплодом дорезали. Зарплату нечем платить было, да и молочишко никто не принимал.
Совсем житья не стало. Кто поможет? Никому не надо. Услышали – областной голова сильно за деревню радеет. "Я, – говорит, – всех кормить должен, потому как у меня вся власть". Давай к нему собираться. Склались и поехали к нему мужики на попутных. Марью с собой взяли. Из району опять обратно прибыли. Сказали им: "Не ездите пока. У его в доме разборки идут. С женой не управится. Покамест он в конторе – она в двух своих магазинах вещи продает. А деньги в банке держит и ему не сказывает!" Люди слышали по телевизору: "Я, – говорит, – об ей ничего не знаю. У ей спрашивайте!" Марья отсоветовала: "Пожалейте мужика. У его-то дел поболе нашего, а ходит поди не обстираный".
Тута слух прошел. Крестьяне в область ездили посоветоваться в сельхозуправление. А его уже нету. Новая контора. Дыропартамент зовут. Оно и понятно. Видать, к этому идем. Скоро вовсе без портков останемся. Посадили ученых, да кто деревни не видел. Говорят много, а понять не можно. Вроде, как собрались они все одну линию тянуть, а мы к ей приставать должны. А куда тянуть станут, про то не сказывают. Видно, тоже не определились. Ну, что, пущай сидят, думают – не наше горе – казна деньги заплатит.
Еще бы писал, да дров нет. Холодно в избе. Купить не под силу. Ограду, что ты мне ставил, разбираю да и топлюсь. А дальше как – не знаю.
Милый внучек, возьми меня отсюда, а то помру совсем. А ежели думаешь, что мешать буду, дак я еще и помогу. Детей нянчить стану, дом караулить. Мне и надо-то всего – угол теплый, хлебушка да чаю кружку. Ежели бы как раньше, то домишко мой продать можно, хоть на дрова. А теперь никто не купит. Уеду или помру, дак и так на дрова разберут. Да и Бог с ним! Пущай хоть греются, а то и так тяжело нынче на деревне.
Остаюсь, твой дедушка Константин.
_Закончив_письмо,_старик_вложил_его_в_конверт_и_дрожащей_рукой_бережно_вывел_адрес:_в_областной_центр,_район_Ленинский,_улица_Советская,_Ваньке_Жукову._
_После_этого_он_оделся_и_вышел_на_тракт –_ждать_оказию._Автобусы_не_ходили,_а_почта_давно_закрыта,_как_убыточная_и_нерентабельная_организация._
НАДЕЖДА
На поле жизненных сражений
Бывает день, бывает час,
Когда от роковых решений
Надежда сдерживает нас.
Она горит, звезда надежды,
Горит у каждого в груди.
Вот и сегодня мы, как прежде,
В надежде – счастье впереди!
Бывает, клевета безбожно
Ударит – подла и низка.
И рухнет вера безнадежно,
Как будто замок из песка.
И вновь с надеждой – неустанно
Своей удачи каждый ждет.
Одна она, всегда желанна,
Нам падать духом не дает...
Лишь ты, надежда, неустанно
Нам освещаешь путь вперед
И в трудный миг – опять желанной –
Своей удачи каждый ждёт.
1985
ИСПОВЕДЬ ЧИНОВНИКА-РЕФОРМАТОРА
– Как клоун гнусь у самой рампы,
На плечи давят должности-вериги,
А мысли, словно комары у лампы,
И рвутся из души неслышимые крики.
Распял себя своею волей дикой
На проклятом кресте чужих желаний,
Смотрюсь для всех фигуркой многоликой,
А чувствую себя комком без граней.
Задатков множество со мной родилось,
Росли они на почве Богом данных,
Но осень подошла и вдруг открылось,
Что ни один не дал плодов желанных.
Смотрю опять на всех авторитетно,
Привычно действуя в ответах и решеньях.
И никому почти на свете незаметно,
Как тяжело душей моей в сомненьях...
РАССКАЖИ, КУКУШКА!
песня
Расскажи, кукушка-недотрога,
Расскажи, усевшись на дубу:
Долго ли на жизненных дорогах
Мне свою испытывать судьбу?
На заре раскрашенные росы
Долго ль будут солнечно сиять?
И берез растрепанные косы
Ветерок по утру заплетать?
Расскажи про новые рассветы,
Мне б хотелось многое успеть.
Вера в то, что счастье близко где-то,
Душу мне сумеет отогреть.
Не стесняйся, что сама не знаешь
Ни моей судьбы и ни своей.
Ты меня не первая обманешь,
Ну так что ж, бывало и грустней.
Расскажи, кукушка-недотрога,
Веселей, настойчивей кричи!
Разгони на сердце мне тревогу,
Не молчи, вещунья, не молчи.
1979
В. С. Коробейников
Автор сборника стихотворений "Осенний ветер" Виктор Семенович Коробейников по образованию и по призванию сельский инженер-механик, один из руководителей сельскохозяйственного производства Тюменской области в недавнее время. Делу своему – "земля и на ней человек" – В. С. Коробейников отдал многие годы вдохновенного и хлопотливого труда. Им написаны две "чисто производственные" книги. Пишет постоянно он стихи и песни. Книга "Осенний ветер" – искреннее, сыновнее признание в любви к родной земле, отчему краю, Отечеству.
ОСЕННИЙ ВЕТЕР
Стихотворения
ТЕХНИЧЕСКАЯ СТРАНИЦА
ББК 84Р75
К 68
Коробейников В. С. Осенний ветер. Стихотворения. – Шадринск: ПО "Исеть", 1998. – 76 с.
Библиотека газеты "ТЮМЕНЬ ЛИТЕРАТУРНАЯ"
Редактор Н.В. Денисов
Автор сборника стихотворений "Осенний ветер" Виктор Семенович Коробейников по образованию и по призванию сельский инженер-механик, один из руководителей сельскохозяйственного производства Тюменской области в недавнее время. Лелу своему – "земля и на ней человек" – В. С. Коробейников отдал многие годы вдохновенного и хлопотливого труда. Им написаны две "чисто производственные" книги. Пишет постоянно он стихи и песни. Книга "Осенний ветер" – искреннее, сыновнее признание в любви к родной земле, отчему краю, Отечеству.
ISBN 5-7142-0246-5
© В. С. Коробейников, 1998.
ОТ АВТОРА
Жизнь мою никак нельзя назвать однообразной. Семью, в которой я родился, бросало из одной крайности в другую. Но, к чести родителей, в ней всегда сохранялись добропорядочность, преданность делу, которому служишь, принципиальность и огромное трудолюбие. К моменту моего рождения отец, как тогда говорили, был красным командиром. "Академиев" не кончал. До революции работал в г. Бийске шорником – изготавливал выездную плетенную из кожи сбрую и упряжь. Затем – партизанский отряд в тылу колчаковцев и жестокие бои с отрядами атамана Семенова уже в составе кадровой армии. Так судьба сделала его военным, хотя по складу характера он был очень уравновешенным и мирным. Как ни странно, я запомнил его в эти годы, не в военной форме, а в белой нательной рубахе играющим на балалайке. Голова опушена, глаза прикрыты, а балалайка звучит грустно и трогательно. Казалось, поют не струны, а сама душа.
В 1937 году он был исключен из партии по ложному обвинению и уволен из армии. Семья в полной мере испытала судьбу изгоев. Однако отец не сдался. Клевета была разоблачена и в 1939 году он восстановлен в партии, но в армию не вернулся. В 1941 он ушел на фронт командиром добровольческого коммунистического батальона.
Я с матерью переехал в Курганскую область, в район сосновых боров, тихих спящих речек, огромных озер. Здесь в 9 лет начал работать – колол топором чурки для газогенераторных машин. Осенью получил первую в жизни награду за труд – теплую фуфайку, в которой и форсил до конца войны.
Школу закончил на станции Кособродск в 45 километрах от Кургана. Все выпускники этой школы поступали в институты. Мы относили это на счет своей особой одаренности. И только много лет спустя я понял, что это была заслуга коллектива учителей, эвакуированных из Ленинграда.
Талантливый педагог-литератор Земсков Григорий Андреевич впервые открыл перед нами великую страну поэзии. Не все вошли в эту страну, а я остался в ней по сей день. Это не значит, что я отдался ей профессионально.
Моя профессия – сельский инженер и я люблю ее бесконечно. Однако время от времени страсть изложить свои чувства в стихах заполняла меня. И никакие сложности в основной работе, чрезвычайная занятость не могли остановить этого процесса. Я как бы раздваивался. Официально находился в реальной действительности, а душа была в мире поэтических образов и чувств. И я пытался писать, совсем не думая о том, найдут ли эти слова когда-нибудь читателя. Просто мне становилось от этого легче.
Я думаю, что в русло поэтического мышления мне помогла войти также музыка. Я рано начал играть на баяне. К окончанию школы я играл почти профессионально, во всяком случае в условиях и требованиях села. Участвовал в самодеятельности, играл на клубных танцах. Но главное – русское застолье. Мой баян знала вся деревня. Неизбывному горю солдатских вдов, воспоминаниям захмелевших фронтовиков-инвалидов, кокетливым танцам молодушек, проголосным, сочным русским песням деревенских баб подпевал мой баян. А потом пляски до поту, откровения до слез. Эти вековые традиции деревенского быта до конца раскрывали каждую душу. Эти редкие скромные праздники трудовой деревни, непосредственность общения близких людей навсегда остались в моем сердце.
Публиковаться я стал довольно поздно. Первые стихи были опубликованы в тюменской профсоюзной газете "Позиция". Затем подборки стихов и литературных зарисовок в прозе в газетах "Тюмень литературная", "Академия-экспресс", "Трудовая Тюмень". Песни на мои стихи звучали по областному радио.
В 1995 году в "самиздате" вышла книжка "Самое великое наследство". И своеобразным "крестным отцом" ее стал тюменский прозаик Александр Мищенко. Затем он рекомендовал мои стихи для публикации в газете "Русь", издает которую журналист Владимир Жерновников.
Попросил я помочь мне в редактировании и подготовке нового сборника поэта Николая Денисова. Так вот и родилась эта книга "Осенний ветер".
Иногда меня спрашивают: "Почему твои стихи часто веют грустью, почти нет радостных?" Но ведь я не эстрадный артист. Разве уместно хохотать в осеннем лесу, где тишина напоминает о вечности. Я всю сознательную жизнь с людьми благородного, но тяжкого труда – с крестьянами. Грани между городом и селом, которые мы стирали всю жизнь, не располагали и тем более не располагают сегодня к смеху. "Делу – время, а потехе – час". Я пытался писать не на час. Много лет злом для села и природы являлась, в основном, урбанизация. Сегодня деревня рушится политиками. За словесной шелухой реформаторов скрывается главное – уничтожение основного уклада деревенской жизни – коллективизма, общинности. Это только для тех, кто не знает деревни, она кажется сборищем отдельных домов и усадеб. Деревня связана вековыми корнями родства ее поколений. Каждое село хранит свои обычаи и традиции, свои престольные и гражданские праздники. Это крохотные государства, из которых состоит Великая Русь. Их разобщение, и разрушение подобно развалу Союза, приводит к беде.
Так, большая, дружная роща выдерживает любую бурю, а отдельные деревца погибают.
Было бы странным, если бы я, посвятивший свою жизнь сельскому хозяйству, остался безучастным к его сегодняшней тяжелой судьбе. Разорение села – самая, быть может, жестокая линия наших политиков.
Именно поэтому последний раздел сборника написан резко и прямолинейно...
Как у большинства непрофессиональных поэтов в стихах моих есть недостатки. Но я буду рад, если читатель найдет их больше в технике стихописания, чем в передаче настроения и чувств.
Я буду бесконечно счастлив, если у кого-то из читателей пробудится в душе хотя бы часть того, что пережил я, рождая эти незатейливые, но дорогие мне строки.
Виктор Коробейников, заслуженный работник сельского хозяйства России.
НА ЗЕМЛЕ РОДИМОЙ
СУМЕРКИ
Тихо прижались к сосновому бору
Скромных избушек прямые ряды.
Стайка березок сбежала под гору,
Остановилась у самой воды.
Вот и рябинок опущены плечи,
И запечалилась юная ель.
Только в тумане у дремлющей речки
Не затихает, скрипит коростель.
Снежными комьями кажутся гуси,
В красных сапожках стоят у плетня.
Звякнут калиток волшебные гусли,
Тихо верша окончание дня.
Лошадь усталая – в поле работала! –
Голову свесив, задумчиво пьет,
Вздрогнет на шее железное ботало,
Звук ненавязчивый в ночь проплывет...
Скрыта дорога в поля проторенная
В дымчатой ткани ночного ковра...
Только деревня трудом утомленная
Может так тихо уснуть до утра.
1980
ДИВО
Дух пшеничный
Душу исцеляет.
Хороши под солнышком
Поля!
И душа, оттаяв,
Привыкает
Даже к гулу
Грозного шмеля.
И когда под жаткою
Ложится
Новый хлеб
Торжественно
В валки,
Смотришь, смотришь
Вдаль из-под руки,
И не можешь
Жизни надивиться!
1975
ГРОЗА
Средь белого дня – полуночные страхи:
Гроза заслонила собой небосвод!
В своей темно-серой железной рубахе
К пшеничному полю все ближе ползет.
Волнуется роща берез перед нею.
Сквозь пыльные волны дорога бежит.
Осина, то выгнется, вся цепенея,
То, с места срываясь, листвою дрожит.
Далекие сосны, крутя головою,
И те беспокоятся, встав до зари.
Наверно, вот так и готовились к бою
В дозоре стоящие богатыри!
Но мечется в панике хлебная нива,
Не в силах унять перед бурей испуг.
Колосья то вздрогнут, то смолкнут пугливо,
То в страхе к земле прижимаются вдруг...
1990
ЗИМНЕЕ ПОЛЕ
Щекочет метель побелевшие щеки
Полей, убегающих за горизонт.
Но даже она не нарушит глубокий,
Трудами добытый, их праведный сон.
Березы привычно стоят терпеливо.
У елок белеют вершин купола.
Все замерло, стихло, чтоб хлебная нива
До теплых деньков отоспаться могла.
Выходят из леса степенные лоси,
Понюхают снег, порезвятся слегка.
И снова рога свои в чащу уносят,
Подальше, поглубже – в кусты тальника.
Лишь заяц, сугробов почти не касаясь,
Легко через поле порой пролетит.
В кустах затаится, сидит, озираясь:
Смешной у косого испуганный вид!
А после метели, от кромки, от края,
Оранжевый трактор, что солнцем пропах,
Как будто прорехи в снегу зашивая,
Протянет тяжелый челнок-снегопах.
Еще на рассвете веселой колонной
К июльским покосам пройдут трактора,
А вечером, снова урча многотонно,
Доставят корма до сенного двора.
Гляди, шевелятся под ветром сугробы,
Как будто бы поле вздыхает во сне.
И вновь засыпает – спокойное, чтобы
Проснуться и зазеленеть по весне.
1986
РОДИНА МОЯ
Скромная, с виду не броская,
В мягкой сосновой глуши,
Край мой – земля Кособродская,
Озеро, плес, камыши.
Травка-поляночка сочная,
Старого клуба крыльцо,
Песня гармошки полночная,
И кошенины – сенцо.
Зорями древними ранними
К лодке тропинка ведет.
И, полыхая геранями,
Дом мой родительский ждет.
Вот я приехал. Желанная
Тропка к калитке взошла.
Прошлая грусть постоянная
Как-то сама отлегла...
1998
ПОЛЕВАЯ ДОРОГА
Я знаю,
ты привета ждешь. Устала.
Но задержаться не могу,
Прости:
Для тракторов,
во что бы то ни стало,
Мне нужно в срок
запчасти подвезти.
Летит мой "газик"
по земле нагретой
Туда, на поле,
через шаткий мост.
А следом вьется,
словно за кометой,
Прогорклой пыли
сумеречный хвост.
Едва лишь дождик, –
пытка, наказанье, –
Хоть "караул"
отчаянно кричи!
И все ж по ней,
"срезая" расстоянье,
На твердый тракт
стремятся тягачи.
1979
ОРЕЛ СТЕПНОЙ
Орел степной, раскинув
мощные крылища,
Не шелохнется, словно
зачарован высотой.
Все говорят, что он
добычу ищет,
Я думаю – любуется
родимой стороной.
Все выше, выше
к солнцу поднимается
Над вечным полем,
где родился и живет,
И взором любящим
обнять старается
Ту землю, где он
начал свой полет.
Сейчас не хищник он,
а нежный сын природы,
И дань любви ей отдает
полетом круговым.
Как этот лес, поля,
озер блестящих воды,
Он вечно с ней, – в любви, –
неотделим.
1979
ХЛЕБНОЙ НИВЕ
Здесь поле русское
Засеяно хлебами,
Полито потом
И удобрено трудом.
И потому мы
Радуемся с вами,
Что это поле
Платит нам добром.
Здесь труд людей
И щедрость
Доброй нивы,
Они слились
В один чудесный плод, –
В источник жизни,
Разума и силы,
В насущный хлеб,
Что силу нам дает!
1998
ГРУСТНАЯ БЕРЕЗА
Отчего, береза, грустная такая,
Ветви опустила до сырой земли?
Оттого ль, что к югу, с плачем улетая,
Грусть тебе оставили наши журавли?
Может, гуси-лебеди, в озере купаясь,
Прошумели крыльями на закате дня,
С родиной, с полями до весны прощаясь,
Тоже спели грустную песню для тебя?
Или ночью долгою о зиме напомнил
Звезд осенних зябкий и надменный взгляд?
Вдруг тебе представилось, как немеют корни,
И метели снежные над тобой шумят?
Не печалься, стройная, о прошедшем лете
И не вешай голову ниже белых плеч,
Так уж все устроено здесь на этом свете,
Что без расставаний не бывает встреч.
1978
ИНЖЕНЕРА СЕЛЬСКОГО ЖЕНА
Муж уходит рано,
Когда светят зори,
Поздно возвращается –
Светится луна.
С ним ты разделяешь
Радости и горе, –
Инженера сельского
Верная жена.
Тормознет и стихнет
У ворот машина.
Встрепенешься разом,
Стоя у окна.
Как к духам, привыкла
К запаху бензина –
Инженера сельского
Верная жена.
Много пережито,
Позабыто много.
А в кудрях запуталась
Где-то седина.
В сумерки, как прежде,
Смотришь на дорогу –
Инженера сельского
Верная жена.
1985
ПОДСНЕЖНИКИ
Пролетают сроки сева.
Нет тепла...
Ну как тут быть?
Неужели снова хлеба
Не сумеем получить?
Вот беда...
Но на лужайке,
У дороги, где кювет,
Тракторист стоит в фуфайке,
Рвет подснежники в букет.
В пальцах грубых, как из камня,
От труда и от ветров,
Желтым светом бьется пламя
Свежих ласковых цветов.
Взгляд – сплошной разлив лазури,
Смотрит радостно, легко:
"Раз подснежники проснулись,
Значит, будет и тепло!"
И от этих глаз чудесных,
Где живет голубизна,
Я почувствовал, как в сердце
Просыпается весна.
В голове, скажи на милость,
Стало ясно и светло:
Раз подснежники пробились,
Значит, будем ждать тепло!
1978
ВЕСНА
Как строчки, тропы старые размыты
Сумятицей, разгулом талых вод.
Но журавли и цапли деловито
Обжили вновь воспрявший мир болот.
Укрыта роща дымкою парною,
Еще не жарки солнышка лучи.
Над серым полем, влажною землею,
С веселым гомоном летят грачи.
И в этот мир весенних звуков свежих
Вливается торжественной строкой
Гул тракторный, победный гул железа,
Уверенный, надежный, деловой.
1978
ДВА ТРАКТОРА
Два трактора в ремонтной мастерской
Вели "пустяшную" беседу меж собой.
Поскольку запчастей, как и всегда, недоставало,
То было времени у них, как говорят, "навалом".
– Где трудишься? –
один спросил соседа осторожно.
– Да в городе, на стройке...
В общем, биться можно:
Где кран подтащишь, подвезешь щебенки,
Потом стоишь, пускаешь дым в сторонке.
А ты, наверно, не иначе как – в совхозе?
Вон гусеницы все измазаны в навозе?!
– Ну это я попутно в день отправки
В коровники подбросил свежей травки.
А больше в поле я работаю бессменно...
Бывает нелегко, признаюсь откровенно.
Где глина попадет –
дрожишь от напряженья,
Аж закипит вода в системе охлажденья.
Мы пашем группой – ходим друг за другом.
Идешь – земля винтом летит под плугом.
Так увлечешься, слушай,
жмешь и жмешь!
И – не заметишь, как горючее сожжешь.
Я до ремонта сутками работать мог,
Всегда при мне победный был флажок!
– Вот это жизнь! – заметил трактор городской.
А деревенский продолжал, вздохнув с тоской:
– Скучаю, тяжко мне...
И в городе мне тесно,
Как тут работать в силу? Неизвестно!
А там! Как хватишь воздух чистый на просторе,
Тотчас сто "лошадей" прибавятся в моторе!
– Вот это жизнь! – вздыхает снова городской, –
Пожалуй, двину я сейчас в совхоз с тобой...
Но лишь закончился ремонт и – вот,
Как для него был подан транспорт у ворот.
И в сторону направив фары от соседа,
Сказал, потупясь:
– Нет, в деревню не поеду...
И двинул в путь, чтоб более не мешкать,
Асфальт не портить чтоб, проворно влез в тележку...
1978
МИХЕИЧ
I
На наряде в конторке,
Так уж заведено,
В сизом дыме махорки
Трактористов полно.
Тут же ладно и чинно,
Некорыстный на вид,
В полушубке овчинном
И Михеич сидит.
Чей-то парень похлопал
Старика между дел:
"Что, Михеич, притопал?
На печи бы сидел!"
Повернулся Михеич,
Как всегда, загрустив:
"Ну, дак что уж, теперич,
Мне нельзя и прийти?.."
На железном тракторе
Был он с давних пор,
И имел в характере
Волю и напор.
Он на фронте не был, –
На "брони" сидел.
Он досыта хлеба
Всю войну не ел.
Труден фронт, конечно,
Но еще трудней
От себя – навечно
Провожать друзей.
Не стихало горе
Много лет подряд.
Он всегда был в поле,
Как в бою солдат.
Вечный след оставила
У него война, –
В двадцать лет ударила
В кудри седина.
День и ночь до света
Все дела, дела...
Так и не заметил –
Старость подошла.
Словно заведенный,
Рано он встает,
На наряд казенный
С тросточкой идет.
Пожурит погоду:
Жать, мол, надо рожь...
Около народа
Веселее все ж!
1978
ПРЕДЗИМЬЕ
Пора такая подошла –
Предзимняя, глухая.
Лишь юности колокола
Звонят, не затихая.
Да, тот огонь неукротим,
Он ведь лихого нрава,
Теперь – и мудростью храним,
Сверкает величаво.
О, молодость! За боем бой!
Итог – седин сугробы.
И жаль теперь – добро порой
Не побеждает злобы...
1997
ОГНИ МАЯКОВ
Судят все о мощи, благородстве,
О священной роли тех огней.
Я в них нахожу большое сходство
С действием уверенных людей.
Посмотрите! Море разбивает
Волны с гневом, зло кипит прибой.
А маяк неистово мигает,
Презирая ветер штормовой...
Сколько раз словами я, чудак,
Правоту доказывал на свете.
Меньше слов – работать, как маяк,
И плевать на брызги и на ветер!
1997
ШУМИ, СОСНОВЫЙ БОР!
Шуми, шуми, сосновый бор,
Сопротивляйся ветру,
Или ему наперекор,
Зови его к ответу.
Шуми, шуми, сосновый бор,
Не время жить спокойно!
Ты с небесами честный спор
Ведешь всегда достойно.
А там, где тлен и тишина,
Там часто невидимки –
Из сплетен, зависти и зла
Рождают анонимки.
Я это знаю – день ко дню –
Наветы ядом душат.
И жизнь, как сосны на корню,
Они бесшумно сушат.
1997
КИПАРИСЫ
Не напрасно греки называли
Кипарисы деревом печали.
Как свеча горят зеленым светом
И зимой без радости, и летом.
Не умеют ветру дать сраженье, –
Гнутся их стволы без возраженья.
Корабли заморских моряков
Привезли их с дальних берегов.
Отрешенно высятся на взгорье,
Бесконечно смотрят вдаль – на море.
Им неинтересна жизнь людская –
Без небес тропического края.
Ничего вокруг не замечают,
Только грустно головой качают...
1978
КРЫМСКАЯ СОСНА
Среди зелени не нашей
Нежной, как трава,
Я тебя – в прищуре даже! –
Разглядел едва.
Ах, сосна! Какое диво
У горячих скал!
Я как будто бы счастливо
Дома побывал.
И привиделись сугробы
Наши до небес,
Земляки – все хлеборобы,
И поля окрест.
Наш январь в буране колком,
Лед озер – броня,
Бор сосновый за поселком,
И сквозь бор – лыжня!..
Что, сосна, зашелестела
Кроной – головой?
Или тоже захотела
Ты в Сибирь со мной?
1978
ДАЙ ЗДОРОВЬЯ, КРЫМ!
Добирался долго к югу
Сквозь заслоны вьюг.
Крым, прошу помочь, как друга,
Занедужил вдруг.
На работе был усердным,
Да вот стал больным.
Будь ко мне ты милосердным –
Дай здоровья, Крым!
Жизнь нужна не для кривлянья –
Я всегда в труде.
И не просто на свиданье
Прилетел к тебе.
Далеко в краю оленьем
Родина моя,
Ждут меня с выздоровленьем
Там мои друзья.
Я готов на все условья,
Чтоб вернуться к ним.
Дай здоровья, дай здоровья,
Дай здоровья, Крым!
1976
КОМАНДИРОВКА
Встречный, такой знакомый
Ласковый небосклон.
Из городского дому
В дальний спешу район.
Мчится мой "газик" ловко, –
Тракт или целина.
Снова – командировка,
Сутки порой без сна.
Вновь я на хлебной жатве,
Сердце поет. И вот –
Встречи, рукопожатья,
Общность земных забот.
Рад хлеборобской доле,
Гулу стальных машин.
Не растеряюсь в поле, –
Сам я крестьянский сын.
Жизнь бы была не милой,
Трудно б тянул свой гуж,
Если б не черпал силы
В этом общеньи душ.
1990
ГАЗОВЫЙ ФАКЕЛ
Газ горит и с гулом рвется
Сквозь трубу – который год.
Беспокойно пламя бьется,
Пожирая кислород.
Ночью ярче факел рдеет,
И, дрожа, пронзает тьму,
Никого окрест не греет,
И не нужен никому...
Я стоял, смотрел и плакал
У тревожного огня:
Может, то горел не факел,
Может, это – жизнь моя?!
1985
ГОДЫ – ЛИСТЬЯ
Годы – словно листья осени метельной,
Землю засыпают – трудно сосчитать.
Ну, а те, немногие, что не облетели,
Долго ли на дереве будут трепетать?
Раньше годы бурные силы придавали,
Чем сильнее буря – веселей душе!
Нынче, годы-листья, вы другими стали
И на ветках еле держитесь уже.
Все-таки я счастлив – время вспоминается
То, что не напрасно удалось прожить.
Ну, а листья-годы вечно осыпаются,
И о том не надо никогда тужить.
1986
РАЗРЫХЛЯЮ ГРЯДЫ…
Выросший не в городе,
Не могу понять:
Для чего заборами
Землю оскорблять?
Вот и мой участок,
Личная земля...
Неужели частник
Стал теперь и я?
Разрыхляю гряды,
В удобреньях весь,
Сам бросаю взгляды
На соседний лес.
Там под сенью веток,
Где кустарник взрос,
Вольный дышит ветер
В рощице берез.
И без удобрений,
И без химпротрав,
Сочный, по колени,
Там ковер из трав.
Дальше – луг душистый,
Хлебная стерня...
Как там трактористы
Пашут без меня?!
1975
ДАЧНАЯ СТРАНА
Там, где вьется лесная тропинка,
Соловьи над рекою поют,
Расположена наша "Калинка" –
Садоводов душевный приют.
Здесь мы дружно и сеем, и пашем,
Расставаясь с обидой и злом.
Не напрасно же общество наше
Мы товариществом зовем.
Пусть труда прилагаем немало,
Пусть порой урожай небольшой,
Пусть мы к вечеру смотрим устало,
Но зато отдыхаем душой.
Утомимся порой, ну и что же, –
Отдохнем в тишине до утра.
Пожилые здесь станут моложе,
Повзрослеет в труде детвора.
1997
ГЕРАНЬ
Где же то оконце с розовой геранью,
Домик наш сосновый – запах смоляной,
Что на всех дорогах и во всех скитаньях
Были мне опорой в жизни трудовой?!
В тяжкую минуту – я глаза закрою,
Отрешусь от смуты, споров, суеты,
Как иконный образ, вновь передо мною
Воскресают мамы милые черты.
Лебедями белыми в детстве дни летели –
С радостью, надеждой. И не торопясь.
А теперь мне кажется, что на самом деле –
Жизнь – и не заметил! – ах, и пронеслась.
Но не заслонила мишурой и блеском
Солнечного детства золотую рань.
Все, как прежде, в сердце: окна, занавески,
Розовоцветущая нежная герань.
1997
АЛЛЕЯ ЛЮБВИ
Городская тихая аллея,
Как тоннель, где бела света нет.
Объясниться в чувствах не умея,
Мы встречали здесь с тобой рассвет.
Не пугали тишину словами.
На двоих нам целый мир был дан.
Ласково шептал над головами
Предстоящей жизни океан.
Нынче я один в аллее этой,
Только нет той сладкой темноты.
Замер парк перед зимой раздетый,
И своей стыдится наготы.
Я стою, обманутый судьбою,
Словно карлик – бывший великан.
А над головой моей седою
Стонет в буре небо-океан.
ЗА ТРАВОЮ ВЫСОКОЙ
ЗОРИ ДЕТСТВА
Жизнь, словно дымку, относит
Хлопоты нового дня,
К детству далекому просит
Снова вернуться меня.
Все было – даль грозовая,
Годы военного зла,
Много Отчизна родная
Мне испытаний дала.
Все забывается – горе,
Даже восторги побед.
А вспоминаются зори
Детских счастливых лет.
1978
ОСЕННИЙ ВЕТЕР
Моей жене Капитолине Васильевне
Нам кажется, что все на свете
Давно мы знаем наперед.
А за окном осенний ветер
Кусты разграбленные рвет.
Линяют весны, тают зимы –
Все поглотится суетой,
Но существует мир незримый
Мир между мною и тобой.
Когда с тобой из общей чаши
Я выпью часть свою до дна,
Меня друзья оплачут наши,
Но потеряешь – ты одна.
Все вспоминается в итоге
Тепло твоих девичьих плеч,
Тоска прощаний на пороге,
Неутолимый голод встреч.
Нам фальши слов уже не надо –
Стихает бурная река.
И как бесценная награда
Лежит в моей твоя рука.
1986
* * *
Как глупа пролетевшая юность.
Кто из нас свое счастье нашел?
Почему ты ко мне не вернулась?
Отчего я к тебе не пришел?
Мне б, наверно, спокойнее было,
Не горел бы весь век без огня,
Если б знал, что ты все позабыла
И счастливо живешь без меня.
Невозможно теперь разобраться
В тех надуманных нами грехах.
Вот и все... Лишь осталось встречаться
Мне с тобою в печальных стихах.
1997
* * *
Я утонул в твоих глазах
Без слов, без противленья.
И нет уже пути назад
И нету мне спасенья.
Как будто все идет во сне.
Все слышу, вижу тоже.
И не страшит, что я на дне,
И что не всплыть, быть может.
Я слышу крик на берегу,
Но я им не разбужен.
Сопротивляться не могу,
Тону, тону все глубже.
1985
ЗА ТРАВОЮ ВЫСОКОЙ
За травою высокой,
Где все думы легки,
Я люблю одиноко
Посидеть у реки.
В камышах затихая
Шелестит ветерок,
Шевелится, играя,
На волнах поплавок.
Если в воду всмотреться,
Наяву, не во сне:
Мальчик смуглый из детства
Улыбается мне.
А в глазах его ясный
И уверенный свет,
Как в той жизни прекрасной
Без печалей и бед.
Вон вдали появились
Ставни с тонкой резьбой.
И березы склонились
Над крестьянской избой.
Сердце вдруг оробело,
Застучало сильней:
Кто там в платьице белом
Под березкой моей?
Неужели, как прежде,
Я увижу сейчас
Взгляд зовущий и нежный
Добрых любящих глаз?!
1970
ТОЛЬКО ПАМЯТЬ
Я мимо прохожу, спеша,
Чтоб не встречаться.
Но сердце, разум и душа
К тебе стремятся.
Я знаю – это лишь игра
Воображенья.
Я – грустной осени пора,
А ты – цветенье.
Ты – памяти моей мила, –
Проходишь мимо,
Как та, что в юности была
Когда-то мной любима.
1997
МОЙ БАЯН
Что, баян дорогой,
запылился?
Вспомни, как ты со мной
веселился!
Ты звучать раньше мог
голосисто,
Да и я паренек
был плечистый.
Нас ко многим домам
быть просили,
Нам с почтеньем стакан
подносили.
Мы смотрели на всех
горделиво.
Я растягивал мех
с переливом.
Плясовую дадим мы
со свистом,
Поднимается дым
коромыслом.
Половицы гудят
в дробной тряске,
Бьется русский азарт
в пляске.
Мы по всем голосам
шпарим.
"Эх, дает по мозгам
парень!"
Вон девица-краса
свечкой ходит,
С моего лица
глаз не сводит.
Значит, нам повезет
за старанье,
Может, ночью придет
на свиданье...
Пролетели те дни
быстротечно,
Только память хранит
все навечно.
Цвет любимых бровей,
поцелуй у крыльца,
И веселье людей
дорогих до конца.
Почему, мой баян,
не играешь?
Иль о прошлом, как я,
вспоминаешь?
1978
ХИРУРГ
Главному хирургу Тюменской области Михаилу Петровичу Кириленко
Когда замрет от страха
Изнуренная душа,
Когда наркозом скованы
Сознанье и движенья,
Хирург,
Под маской белоснежною дыша,
За жизнь больного
Вновь ведет сраженье.
И эту жизнь
В руках своих держа,
Сосредоточив волю
И уменье,
Хирург несет
На острие ножа
От боли и страданий
Избавленье.
1997
ЖИЗНЕННАЯ ОСЕНЬ
Веет осень хмурая,
Сыплется листва,
Ветер травы бурые
Шевелит едва.
Шелестит осокою
На реке волна,
Журавлей – высокая –
В небе грусть слышна.
Жил привычно чувствами,
Рад был – дом, семья.
Словно струны грустные
Нынче тронул я.
Осень, как пророчица,
Тянет свою нить.
Чаще, дольше хочется
Одному побыть.
Вот и счастье зыбкое,
Что всю жизнь мы ждем,
Ночью за калиткою
Залило дождем.
Нет, теперь не спросят:
"Где твои крыла?"
Жизненная осень
К сердцу подошла.
1992
ИГРАЕТ СКРИПКА
Скрипка, не надо,
Скрипка, не плачь...
Пусть я немало
Познал неудач,
Есть еще вера,
Любовь и друзья.
Плакать о прошлом
Не будем.
Нельзя!
Станем о будущем
Думать всерьез.
Вера – от грустных
Спасает нас слез.
Крылья судьбы
Все несут нас вперед.
Там и затихнет
Последний аккорд...
1997
В ДЕНЬ РОЖДЕНЬЯ
Если раньше вылетали пробки
И весельем наполнялась грудь,
То сегодня ожидаю робко:
Может быть, поздравит кто-нибудь?!
Раньше лишь качнешь дугою-бровью,
Как друзья – с подругами, с вином!
А теперь желают лишь здоровья,
Все о нем пекутся в основном.
Вот сижу – все чинно, при "параде",
Жду гостей с волнением в крови:
Пожелал бы кто, хоть шутки ради,
Мне удач на поприще любви...
1982
ВЕНОК ЖИЗНИ
Надежды – цветок светлый,
Алый – любви цветок,
Черный – цветок смерти:
Это жизни венок.
Все перевито густо –
Счастье, любовь и смерть.
Выбрать одно по вкусу
Не может никто суметь.
И если судьба выжимает
В твоих висках серебро,
Терпи и пусть процветает
В сердце твоем добро.
1997
ЛЕБЕДИНАЯ ПЕСНЯ
Эти печальные звуки
Скорбно плывут и плывут,
Как предсказанье разлуки,
Сердце терзают и рвут.
Там – на небесном пороге,
Здесь у холодной воды,
Вспенились волны тревоги, –
Чувства грядущей беды.
Словно на собственной тризне,
Птицы рыдают опять...
Что-то потеряно в жизни.
Что? Еще трудно понять.
Лес, камыши и болота
Не изменились на вид.
Только нездешнее "что-то"
Мне перемены сулит.
Что же так больно тревожит
Сердце и душу мою?..
Песнь лебединую, может,
Скоро и я допою?!
1996
ПОСЛЕДНЯЯ ЗВЕЗДА
Рассветом белым небо затянуло,
Без плуга загрустила борозда.
И, как свеча, что чудом не задуло,
Горит еще последняя звезда.
Я знаю, скоро будет солнце светить,
Но жаль мне эту позднюю звезду.
Быть может, завтра утром на рассвете
Я к ней на встречу больше не приду.
Зато звезда моей любимой стала,
За то всегда ищу ее во мгле,
Что ярче всех на небе воссияла,
Когда темно мне было на земле.
Пускай теперь уже утихли страсти
На время или, может, навсегда.
Еще горит в душе осколок счастья, –
Былых надежд последняя звезда.
1980
В ГОДИНУ СМУТЫ И РАЗДОРА
НЕТ СОГЛАСЬЯ...
ЭТИ – многому ищут прощенья
И хотят успокоить раздор.
ТЕ – неудержно рвутся в сраженье
И готовы вершить приговор.
Вот смотрю на сегодняшних "новых",
Словно житель с приставкою "экс",
На людишек продаться готовых,
На любовь, превращенную в секс.
И не может душа согласиться
С тем, что пишут о нас и твердят:
Будто прошлого нужно стыдиться,
Будто шли не вперед, а назад.
Мысли душу и сердце мне точат
И не могут согласья найти.
В мир, что "новые" нынче пророчат,
Для себя я не вижу пути.
1996
У ЦЕРКОВНЫХ КУПОЛОВ
Еще на веру не совсем приняв богов,
Но и пройти уже не в силах мимо,
У этих золотых церковных куполов
Стою один, сомнением томимый.
Так быстро здесь приход не возрастал,
Не сильно обольщайтесь этим только.
Немало среди тех, кто срочно "верить" стал,
Идет предателей иудиного толка.
И православный крест нательный наш,
Что деды даже в банях не снимают,
Чтоб золотишко показать и свой кураж,
Поверх одежды верхней надевают.
Они растлят, Россия, сыновей твоих,
Сюда придут тогда совсем другие боги.
И вместо русских золотых церквей святых
Костелы вырастут и встанут синагоги.
Я для себя не стану ничего просить.
Кто я такой, чтоб Бог со мной возился.
Но за спасение родной моей Руси
Я б, на коленях стоя, Богу помолился.
Россия, ты на роковой своей черте
Должна быть спасена народом и богами,
Коль молятся сейчас об этом даже те,
Кто не был никогда в церковном храме.
1997
Я ПОТЕРЯЛ МЕЧТУ
Скажу, друзья, вам честно,
Как из души прочту:
"Мне жить не интересно,
Я потерял мечту".
Не сам. Ее украли,
Пустышку дав взамен.
А мне наобещали
Хороших перемен.
Была мечта прекрасна,
Понятна и проста,
Все объясняла ясно,
Как заповедь Христа.
Но вот пришел Иуда
С отрядом наглецов,
Разрушил это чудо
И предал прах отцов.
От бед людское племя
Хотел спасти Христос.
Иуде он на темя
Кровавый след нанес.
Наслушавшись дурману,
Презрев отметку ту,
Мы поддались обману
И отдали мечту.
Сегодня строят храмы –
Идея хороша.
Но бедных грабят хамы,
Бессовестно греша.
А заповедь о братстве
И дружных, светлых днях
Меняют на богатство, –
Купаются в деньгах.
Залита вся страданьем
Великая страна.
Она на поруганье
Предателям сдана.
Но минет день бесплодный.
Страна восславит труд,
И приговор народный
Достанет всех иуд.
1996
НЕ ШУТОЧНОЕ!
Наливай, дружок, стаканы
И закуривай-ка всласть!
Все равно – трезвы иль пьяны! –
Лжет нам нынешняя власть.
В телевизоре программы
Все коварней и наглей.
Эх, да что там рюмки-граммы.
По граненому налей!
Из народной этой чаши
Выпьем залпом, не дыша.
Не продажна совесть наша.
От греха чиста душа.
Трезвые – не разберемся:
Как нам зло искоренять?
А немножечко напьемся
И начнем критиковать.
Всех, кто стали нам противны,
Обругаем в пух и прах...
Жаль, что нынче мы активны
Лишь в застолье – на словах...
1996
ЗНАМЯ
Легкий сумрак дрожит еще матово.
Остывая, струится река.
И в полнеба, закатом объятого,
Словно знамя горят облака.
Не тряпье в полосах полотняное,
Не со звездами, словно у США,
С детства близкое, красно-багряное,
То, с которым сроднилась душа.
1998
ОСТЕПЕНИТЕСЬ, ЛЮДИ!
Июнь. Он вовремя приспел.
Развил березок нежных косы.
Лишь тополь за ночь поседел,
Стоит растрепан и нечесан.
Земля – кормилица и мать –
Полна опять тревоги жгучей.
Она страданье передать
Смогла корням его могучим.
Он стонет, как глухонемой,
От напряжения большого,
Трясет кудлатой головой,
Не в силах вымолвить ни слова.
О, если б смог он закричать,
То крикнул бы, вздохнув всей грудью:
"Не смейте землю продавать,
Прошу, остепенитесь, люди!
1998
БИЧИ
Они небриты и немыты,
Властями новыми забыты,
Живут безрадостно, без крыши,
Всё по подвалам, будто мыши.
– Послушайте меня, бичи,
Откуда вы взялись? Вы чьи?
– Я был когда-то – пионер...
– А я – больной пенсионер...
– А мы, ворью в угоду,
Уволены с заводов...
Мимо катит "мерседес",
Он везет деликатес.
В напряжении бичи:
Будут к вечеру харчи?!
Сырные корки,
Остатки от икорки,
Крошки от печенья...
Барам – развлеченье!
Вы не смейтесь над бичом,
Не повинен он ни в чем.
Нынче весь честной народ
Оказался у ворот –
В "рай" капитализма,
Куда везут Отчизну.
Если зло не пересилим,
Так же будешь ты, Россия,
С непокрытой головой
У помойки мировой.
1998
НЕЧИСТЬ
Рано празднуют победу
"Новой" жизни господа.
Оседлали Русь и едут
Без стесненья и стыда.
Зло гогочет эта нечисть,
Несогласных бьет под дых.
Что? Сразиться с нею нечем?
Где народ?! Он терпелив...
Если ты от голодухи
Против власти заорешь,
Эта нечисть пустит слухи,
Что "Россию продаешь".
Распрямись же, мать-Россия,
Не позорь своих седин:
Разговор с нечистой силой
Был у нас всегда – один!
1998
ИЗ ДЕРЕВНИ ЛУКОВО – В ГОРОД, ВАНЬКЕ ЖУКОВУ
_Чеховский_Ванька_Жуков_писал_о_своей_горькой_жизни_дедушке_на_деревню –_которая_во_все_времена_была_основой_российской_жизни_в_смысле_духовности,_человечности_и_трудолюбия._
_Сегодня_деревня_переживает_тяжелейшую_ломку_своих_многолетних_устоев._Реформы_сверху_не_понятны_крестьянам._
_В_этих_условиях_вполне_возможно,_что_деревенский_дед,_как_назвал_его_классик,_Константин_Макарович,_обратился_бы_к_городскому_внуку_с_горестным_письмом,_своеобразно_описывая_происходящую_в_деревне_трагедию._
"Дорогой внучек, возьми меня отсюда, а то жизнь стала невмочь. Деревня вся заваливается, а никому не надо. Одни пьют, другие воруют, остальные хоть помирай. Правления нету. Староста стал – головой зовут. Из района назначили. Машину дали. Он на ней шурует – то на рыбалку, то в район. А тута все валится. Детсад, столовую закрыли. "Хватит, – говорит, – жрать общее. Пущай каждый по себе". А сами уже весь колхоз по родне да знакомым растащили. Они и живут. Каждый жулик свои права качает. Говорят, что теперь можно, потому как государство правовым стало.
Чичас другое дело обскажу. Раньше дом был – быта. Пимы подшивали, холодильники, телевизоры правили. Теперь там лавку сделали. Кожанами торгуют да водкой. Кто картошку, кто мясо продаст и пьют. Ларек- то денно и ночно открыт, а хозяева из району.
"Пошто, – спрашиваем, – бытовку закрыли?" Голова говорит: "На дому будем обслуживать". И правда – обслужили. Приехали мужики из центра. Говорят – мастера. Телевизоры у кого не казали – все собрали и
увезли. Да и с концами. Где искать – никто не знает. Народ же верит – думает, как раньше. Поехали к участковому: сейчас, мол, решит! Держи карман шире! 'Вы, – говорит, – теперя хозяева, сами и ищите! Люди пропадают – найти не можем, а вы тута с мелочами!"
А еще приехали бритые на легковушках. "Мы – из страхкомпании. Страхуйте дома, а то сгорят!" Привязались к Марье Скоробедовой. У ей дом ладный. "Гони сто кусков, а то сгоришь!" Та говорит: "Какие куски, хлеба-то не возят с осени". "Ты, – говорят, – бабуся, дурочку не гони. Через неделю страховки не будет – дом сгорит".
Пошла к голове. "Это, – говорит, – Марья, дело законное, рэкет называется. Деньги надо платить. Неси сколь есть, я с имя договорюсь".
Та коровушку продала. Деньги унесла ему. А в субботу ночью пожар – в чем была осталась. Пошла к голове. "Ничего не знаю. Деньги отдал. Не веришь – в суд иди. Теперь он не как раньше – народный – сидели ничего не тямали. Нынче судей-то много. Главный от Ельцина, а остальные пристяжными называются".
Пошла она. Ну где же! Отказали. "У его, – говорят, – бабка, призубция большая – невиновный он, а у тебя нету". Конечно, у него будет большая. И в завхозах жрал, а теперь и вовсе брюхо в штаны не лезет. А Марья всю жизнь в свинарнике просидела. Откуль у ей призубция? Да и судьи-то тоже. Раньше, бывало, все повыспросят. И человека уймут и сами поплачут. А теперь – бац и все! Главный говорит: "Имеешь идти дальше жаловаться". А что толку? Если коренник не тянет – пристяжные не помогут.
А тут еще мост пал. Коммерсанты водку по деревням развозили и нарушили. Сперва на машине управлялись, а теперь на К-700 с телегой не успевают. Заехали с разгону – он и пал. Ну что – делать надо. А то весной отрежет совсем. Ни лесу, ни денег нет. Поехал голова в район просить. К вечеру вернулся – "не ждите, статья на мосты пустая". После слух прошел, что все деньги издержали – скотеджи строят. Видать, скота заводить думают. Ничего не поймешь, иди-ка их мать. В деревнях скот дорезают, а в районе скотеджи строят.
На неделе сход был деревенский. Староста собрал. "В казне денег, – говорит, – нету. Искать надо. Реформы велят углублять. Кто по тракту живет – к ним из города покойников хоронить возят. Имя дешевле обходится. С каждого места 86 тысяч берут. Кто к городу ближе, все кладбища забили. Скоро на пашню полезут. "Пишите, – говорит, – родне, знакомым в городе, кто помрет – пущай к нам везут. Всех схороним. За место не постоим. Лишь бы платили".
Еще сказывает: "Хлебушко наш никому не надо. Зерно растить не выгодно. Велят оглобли и дуги делать". Бабы с мужиками толкуют: "Кого запрягать думают? Не нас ли? Так мы уж и так от этих реформ в дугу согнулись, дальше некуда". Староста говорит: "Пока делать велят, а кого запрягать – новый указ будет. Пока никто не знает. Еще не придумали власти".
И то правда, тута задумаешься. Как пошли трактора, коней не стало. В прошлом годе коров с приплодом дорезали. Зарплату нечем платить было, да и молочишко никто не принимал.
Совсем житья не стало. Кто поможет? Никому не надо. Услышали – областной голова сильно за деревню радеет. "Я, – говорит, – всех кормить должен, потому как у меня вся власть". Давай к нему собираться. Склались и поехали к нему мужики на попутных. Марью с собой взяли. Из району опять обратно прибыли. Сказали им: "Не ездите пока. У его в доме разборки идут. С женой не управится. Покамест он в конторе – она в двух своих магазинах вещи продает. А деньги в банке держит и ему не сказывает!" Люди слышали по телевизору: "Я, – говорит, – об ей ничего не знаю. У ей спрашивайте!" Марья отсоветовала: "Пожалейте мужика. У его-то дел поболе нашего, а ходит поди не обстираный".
Тута слух прошел. Крестьяне в область ездили посоветоваться в сельхозуправление. А его уже нету. Новая контора. Дыропартамент зовут. Оно и понятно. Видать, к этому идем. Скоро вовсе без портков останемся. Посадили ученых, да кто деревни не видел. Говорят много, а понять не можно. Вроде, как собрались они все одну линию тянуть, а мы к ей приставать должны. А куда тянуть станут, про то не сказывают. Видно, тоже не определились. Ну, что, пущай сидят, думают – не наше горе – казна деньги заплатит.
Еще бы писал, да дров нет. Холодно в избе. Купить не под силу. Ограду, что ты мне ставил, разбираю да и топлюсь. А дальше как – не знаю.
Милый внучек, возьми меня отсюда, а то помру совсем. А ежели думаешь, что мешать буду, дак я еще и помогу. Детей нянчить стану, дом караулить. Мне и надо-то всего – угол теплый, хлебушка да чаю кружку. Ежели бы как раньше, то домишко мой продать можно, хоть на дрова. А теперь никто не купит. Уеду или помру, дак и так на дрова разберут. Да и Бог с ним! Пущай хоть греются, а то и так тяжело нынче на деревне.
Остаюсь, твой дедушка Константин.
_Закончив_письмо,_старик_вложил_его_в_конверт_и_дрожащей_рукой_бережно_вывел_адрес:_в_областной_центр,_район_Ленинский,_улица_Советская,_Ваньке_Жукову._
_После_этого_он_оделся_и_вышел_на_тракт –_ждать_оказию._Автобусы_не_ходили,_а_почта_давно_закрыта,_как_убыточная_и_нерентабельная_организация._
НАДЕЖДА
На поле жизненных сражений
Бывает день, бывает час,
Когда от роковых решений
Надежда сдерживает нас.
Она горит, звезда надежды,
Горит у каждого в груди.
Вот и сегодня мы, как прежде,
В надежде – счастье впереди!
Бывает, клевета безбожно
Ударит – подла и низка.
И рухнет вера безнадежно,
Как будто замок из песка.
И вновь с надеждой – неустанно
Своей удачи каждый ждет.
Одна она, всегда желанна,
Нам падать духом не дает...
Лишь ты, надежда, неустанно
Нам освещаешь путь вперед
И в трудный миг – опять желанной –
Своей удачи каждый ждёт.
1985
ИСПОВЕДЬ ЧИНОВНИКА-РЕФОРМАТОРА
– Как клоун гнусь у самой рампы,
На плечи давят должности-вериги,
А мысли, словно комары у лампы,
И рвутся из души неслышимые крики.
Распял себя своею волей дикой
На проклятом кресте чужих желаний,
Смотрюсь для всех фигуркой многоликой,
А чувствую себя комком без граней.
Задатков множество со мной родилось,
Росли они на почве Богом данных,
Но осень подошла и вдруг открылось,
Что ни один не дал плодов желанных.
Смотрю опять на всех авторитетно,
Привычно действуя в ответах и решеньях.
И никому почти на свете незаметно,
Как тяжело душей моей в сомненьях...
РАССКАЖИ, КУКУШКА!
песня
Расскажи, кукушка-недотрога,
Расскажи, усевшись на дубу:
Долго ли на жизненных дорогах
Мне свою испытывать судьбу?
На заре раскрашенные росы
Долго ль будут солнечно сиять?
И берез растрепанные косы
Ветерок по утру заплетать?
Расскажи про новые рассветы,
Мне б хотелось многое успеть.
Вера в то, что счастье близко где-то,
Душу мне сумеет отогреть.
Не стесняйся, что сама не знаешь
Ни моей судьбы и ни своей.
Ты меня не первая обманешь,
Ну так что ж, бывало и грустней.
Расскажи, кукушка-недотрога,
Веселей, настойчивей кричи!
Разгони на сердце мне тревогу,
Не молчи, вещунья, не молчи.
1979