Ломакин = 29.04.2014
ОБЪЯСНЕНИЕ
Машина, преодолев небольшой подъем, последние колдобины, с трудом въехала на деревянный помост. Фары грузовика выхватывали покосившиеся, выщербленные от времени перила моста и весь он дрожал, стонал, скрипел и было такое впечатление, что он жалуется на невнимание к себе. Семен во все глаза смотрел на знакомые в детстве места и шофер, везущий попутного пассажира, видя его такую заинтересованность, заметил:
— Отживает наш старый мост, рядом уже строят новый, поставили опоры, сделали насыпь, да вы днем увидите.
Проехав по мосту, машина как-то сразу оказалась почти в центре села. И чем блинке она подходила к знакомой, по очертаниям домов, улице, тем учащеннее билось у Семена сердце.
Приехал он в родное село, когда оно уже спало, только изредка слышен был ленивый лай собак, да храп лошадей, жующих траву, но разглядеть все это в кромешной тьме было невозможно.
Приезд Семена всегда был для матери неожиданностью и то, что приехал ночью радовало его. Почти интуитивно он прошел короткими переулками, а последнюю часть пути — огородами. Очутившись перед изгородью, состоящей из длинных жердей, тянувшихся от бани до небольшого садика, в котором некогда им было посажено несколько кустов черной смородины и черемухи, Семен, двигаясь вдоль изгороди, наткнулся на дощатую дверь и руками наощупь нашел щеколду. Дверь, ведущая из двора в огород неожиданно для этой тишины, громко проскрипела и он очутился в огороде своего дома. Семен, чтобы не вызывать шума, снял ботинки, носки и босыми ногами прошлепал на крыльцо, а затем спустившись с него с удовольствием прошелся по зеленой траве, еще теплой и неставшей влажной от утренней росы. Чтобы попасть в дом нужно было пройти веранду, но Семен знал, что мать не спала на веранде, она не слышит, кто ходит во дворе.
Ему было приятно от мысли, что он, наконец-то, дома, где прошло его детство и как сейчас ему хорошо от разных запахов трав, деревьев и тишины. Он заглянул в окно веранды, но там ничего не было видно и лишь на окнах с той стороны бились ночные бабочки. Семен присел на одну из ступенек крыльца и закурил. И снова, и снова он перебирал в памяти все пережитое, связанное с его отъездом домой. Получив отпуск за три года, он не сразу выбрался из тайги. Какими только видами транспорта не воспользовался, чтобы, наконец, добраться до родного дома и насладиться тишиной милого сердцу села. До вертолетной площадки добирался верхом на лошади через бурелом и сделанные только что просеки. Их изыскательская партия стояла в шестидесяти километрах от жилья, если их два вагона можно было назвать жильем. Вертолет ждал трое суток. Затем добрался до маленького аэродрома, а с него в Тюмень, а затем до Новосибирска. От Новосибирска ехал поездом до небольшой железнодорожной станции, а от нее двести километров на попутной машине.
Наконец Семен решился постучать, для него это была волнующая минута, когда мать, второпях набросив на седую голову ситцевый платок, выйдет к нему, прильнет к груди и заплачет. Так было всегда, когда он приезжал. Семен постучал в дверь веранды, через некоторое время послышались легкие шаги, из-за двери произнеслись слова: «Кто там?» — «Я, мама, Семен!». Мать торопливо бежала к двери, сбрасывала дверной крючок и оказывалась головой прижатой к груди сына. Она плакала и говорила каждый раз одно и то же: «Боже мой, неужели тебе трудно предупредить меня о своем приезде телеграммой. Я бы напекла пирогов и блинов, истопила баню».
Так было и сейчас. Все так, как три года назад. После окончания политехнического института Семен, став геологом, не каждый раз приезжал домой. Он регулярно писал с тех мест, где ему приходилось работать, а профессия геолога обязывала его бывать в разных районах страны, то он за Полярным кругом, то на юге, а вот теперь уже несколько лет ходит по тайге в Тюменской области. Мать очень удивлялась, что ее сын стал такой непоседа и, что он только делает вдали от деревень, городов, сел. Она даже стала собирать адреса, откуда сын писал письма и откуда присылал ей деньги. Мать очень гордилась сыном и однажды даже о нем прочитала в журнале «Смена», где рассказывалось геологах Тюменской области и в числе других был упомянут он. Этот журнал ей принесла соседка Алка, которая живет рядом с ее домом и учится в медицинском институте в Новосибирске. Алка каждый год приезжает на каникулы в село к родителям. И как это она вычитала несколько добрых слов, сказанных о Семене?
Семен много думал о матери. Ему было всего лишь три года, когда умер от старых ран отец, пожив совсем немного после войны.
Мать одна подняла и вырастила Семена и он знал чего это ей стоило. Она работала почтальоном, получая очень маленькую зарплату, а когда он поступил в институт, еще вечером работала в детском садике уборщицей и сторожем, чтобы помочь ему выучиться.. В пятнадцать лет Семен уже был парнем сильным и высоким, на него заглядывались местные девчата, когда он учился в старших классах. Мать уже давно подумывала о женитьбе сына, ей не терпелось поводиться с внучатами, но сын обычно отмалчивался, когда речь заходила об этом или отшучивался, говоря о том, что ему еще рано обзаводиться семьей. «Какой же рано, сынок, — говорила она ему, — ведь тебе почитай уже тридцать лет, а ведь твоему отцу всего было двадцать два года, когда он ко мне посватался». Однажды все-таки серьезно сказал, отводя глаза в сторону, что не встретил еще такую девушку, да и сложно жениться, имея такую профессию. Мать ничего не могла ответить на это, только горестно вздохнув, вышла из дома. Как-то мать намекнула сыну, что рядом живет такая красивая, хорошая девушка, а он и не глядит даже в ее сторону. «Мама, ведь она еще школьница». — «Была сын школьницей, а сейчас уже студентка третьего курса, учится на врача. Вот как сынок бегут годы».
Нельзя сказать, что Семен не видел девушки, бегающей по соседскому двору. Видел ее и в огороде, но считал ее еще ребенком и не воспринимал всерьез. На слова матери почти не обратил внимания, только уяснил для себя, что соседская девчонка студентка — будущий врач. Все время, свободное от чтения и дел по хозяйству, Семен проводил на охоте. Он поднимался очень рано и шел на озеро, где можно было подстрелить утку. Ему нравилось подходить к озеру с одной стороны где, пронесшийся несколько лет назад, ураган повалил много деревьев, и вот на одно из них он садился и начинал думать. О многом он передумал созерцая зеркальную гладь озера. Он еще мальчишкой, школьником ходил с отцовской берданкой сюда и этом дереве и это стало уже какой-то необходимостью. Всегда много размышлял о жизни, просиживая часами в трудные часы жизни он ходил сюда словно за советом к старой березе. Приняв какое-нибудь решение резко вставал и забыв об охоте шел быстро домой додумывая дорогой принятое решение. Он садился в деревянную лодку, переплывал речку, находящуюся в пяти минутах от дома и только дома вдруг спохватывался, для чего же он ходил на охоту и что это за такие тяжелые мысли, что вывели его из состояния нормального ритма жизни. А думал он о многом. Например: когда же он будет жить как большинство людей, мыться каждую субботу в бане, не зарастать щетиной до безобразия, есть во время горячую пищу и долго он будет кормить своей кровью таежный гнус. И еще о многом, чего не расскажешь и что только ему одному известно. Однако, через некоторое время мысли его начинали приобретать характер противоположного направления, он думал о друзьях, которые рассыпаны по тайге, на буровых и о том, как трудно им бывает и что он никогда не сменит свою профессию на другую, и что не уйдет ни в какую аспирантуру, куда его приглашают каждый год с момента окончания института. После таких мыслей хотелось быстрее уехать туда, к друзьям, в тайгу и разделить с ними участь таких как он, привязанных к тайге, привыкших к неуюту и неудобствам жизни, делавшим нужное для всех дело. Семен в своей работе находил упоение, он мог с тяжелым рюкзаком пройти до сорока километров в день по тайге. Ему принадлежит три открытия на Тюменской земле нефти и газа, ему ничего не стоило обработать огромный материал, собранный во время изысканий, чтобы защитить не только кандидатскую, но и докторскую диссертации, но все что-то останавливало его, делало пассивным, инертным, когда дело касалось лично его.
Он иногда думал о более удачливых друзьях, которые ходили в кандидатах; осели в научно-исследовательских институтах в городе и изредка появлялись в тайге, собирая и забирая его материалы, сверяя свои идеи с данными, полученными Семеном. Да, он был альтруистом и этим беззастенчиво пользовались друзья, писавшие научные статьи не упомянув ни разу его имя. Он читал их статьи, находил свои идеи и мысли, радовался за них, что хоть таким образом его идеи дойдут до кого нужно, найдут применение в изыскательских работах геологов. Размышляя таким образом, он вместо положенных дней отпуска уезжал от матери раньше времени. И она это знала, предвидела и по мрачному виду догадывалась, что ему не терпится уехать в свою тайгу. Семен же страдал и мучился, так как оставлял мать одну, но куда он повезет ее. Его домом была тайга, а в ней любимая работа. Угрызения совести на некоторое время отступали, когда он заговаривал с матерью о том, что снимет для нее на некоторое время комнату где-нибудь поближе к нему. Она, замахав руками, говорила: «Еще чего выдумал. Поеду я в твою загазованную Тюмень, где газ, шум, от которого я не доживу до положенных лет. И не выдумывай, я еще на ногах, а как обезножу, совсем ослабну, тогда бери и хорони. Разве можно мне куда-то ехать, когда здесь родилась, здесь у меня подруги, с которыми каждый вечер на лавочке полузгиваем семечки и говорим. Это все равно, что вытащить из речки рыбу и перенести в другой водоем. — А там что, на пятый этаж меня засадишь, в четырех стенах потом хоть волком вой. И не думай, и не мечтай, я здесь хочу помереть, где мои родители и сродственники лежат». Семен соглашался с такими аргументами матери, но эта отдушина мало помогала и не задолго до отъезда он мучился и страдал, представляя расставание с матерью.
Через редкий частокол, отгораживающий соседский двор от двора Семена, жила Алка, о которой все чаще и чаще заговаривала с ним мать. В огородике алкиного дома живописно раскинулись маленькие лужайки, окаймленные с двух сторон группами деревьев, посаженных без всякой системы, но очень густых и зеленых.
В этот день солнце закатилось рано, оставив на горизонте бледно-золотистую полосу, и медленно спускался на влажную почву туман. И, несмотря на резкое понижение температуры, Алка не изменила своему правилу, она выскочила в ограду в одном купальном костюме, и минуя лужайки стала спускаться к речке. Последние лучи уходящего солнца, выскочившего из облаков, лениво скользили по поверхности стройного, гибкого тела девушку. Остановившись на несколько секунд у самой воды, она протянула ногу и почувствовав теплую, словно щёлок, воду, вдруг резкими движениями стянула с себя купальник и осталась нагой. Алка знала, в это время никто не приходит на речку и считала себя в безопасности от людского глаза. Но она ошиблась, Семен, побродив, на cей раз бесполезно, по лесу и уставший за день, решил освежиться. Он еще раньше, переплыв речку на лодке сидел разомлевший, сбросив ружье и рюкзак в кустах, докуривая папиросу. То что он увидел, совершенно случайно, не по своей воле, поразило его. Он увидел женщину, но эта юная дева потрясла его своей красотой, он боялся дышать, боялся спугнуть девушку и был очень рад тому, что эта, удивительной красоты девчонка, разбежавшись, бросилась в воду. Плыла она легко и свободно, даже грациозно. И также свободно вздохнув, что его никто не видел, и забрав охотничьи принадлежности, Семен поплелся домой. Дома он медленно снял охотничьи сапоги и на вопрос матери, как охота, буркнул под нос одно слово: «Ничего», и ушел в свою комнату.
Там, бросившись, не раздеваясь, на кровать и зажмурив глаза, вновь реально представил перед собой девушку, с ее гладкой, загорелой кожей, с ее длинными, стройными ногами и в меру округлыми бедрами. Через некоторое время мать не постучавшись к нему, войдя спросила: «Семен, ты с кем это разговариваешь или стонешь, не заболел ли?». Видение исчезло и Семен стал стыдиться своих мыслей, сказав матери, что ей показалось. Теперь дни тянулись медленно, Семен целыми днями думал о девушке, при упоминании о которой он краснел и казался человеком, открывшим какую-то тайну, доступную только ему. Так проходили дни, отпуск должен был скоро кончиться, но Семен боялся показаться на глаза соседке. Из-за занавески на окне он наблюдал за соседкой, как она бегала по ограде, видел в огороде, бегущую на речку, но оказаться в положении, в котором он уже был не решался, хотя ему очень хотелось увидеть то, что явилось тайной недоступной для всех, но не для него. Дни шли своей чередой и Семен кажется уже все переделал, что нужно было для матери. Он исправил прясло в огороде, сделал дровник, выкопал с матерью картошку, починил крышу и крыльцо, заготовил в лесу дрова. Можно было ехать, хотя еще около месяца ему можно было отдыхать, но он все медлил и каждый день откладывал со дня на день свой отъезд, придумывая для себя очередные оправдания, что-то не доделал, не расколол и не сложил дрова. Причиной задержки, конечно, была Алка. Если бы ему кто-нибудь сказал, что он способен влюбиться, да так, что не спать ночи напролет, да еще в своем селе, он бы просто посмеялся над этим. Но это случилось и Семен искал выход из создавшегося положения; хождения к старой березе стали все чаще, все отчаяние приходило от мысли, что он как-то заговорит с ней и неизвестно как она отнесется к его словам. Он перебирал сотни вариантов, как можно подойти к девушке, но все они через какое-то время отвергались им.
В один из дней Алка вышла вечером во двор и, было видно Семену, копошившемуся в ограде с дровами, что она направилась к речке, так как через плечо у нее было перекинуто полотенце. Семен, бросив колоть дрова, вдруг неожиданно для себя бросил совершенно простую фразу: «Алла, возьмите меня с собой». От которой последовала не менее простая фраза: «Идемте, коль не шутите». Это было начало. Они купались почти в темноте, брызгая друг на друга и веселились, как маленькие, расшалившиеся дети. Какое утешение, какое спокойствие дало ему сознание того, что она рядом, и можно протянуть руку и реально ощутить теплоту ее тепла. Влажный ночной ветер доносил с реки запахи свежего дыхания листвы тальника, бурно разросшегося по берегу реки, а Семен и Алка продрогшие от наступившей прохлады со стороны реки сидели на берегу, боясь нечаянным прикосновением приблизиться друг к другу. Алка, закинув руки растянулась во весь рост на песке. Семен косил глаза на нее и думал о совершенстве линий девушки и о том, что природа не поскупилась и одарила Алку поразительной красотой. А она в это время глубоко чувствовала, что наступила ее весна. Весна любви. Это было блаженное ощущение, полное грустной и мягкой тоски. Она уже уносилась далеко в своих мыслях о горячей любви. Все в ней ликовало. Да, — думала она, теперь наступила пора прийти к ней тому, кого она любит уже несколько лет, кого редко, во время отпусков видела, и в кого еще восьмиклассницей влюбилась без памяти. Она вспомнила, как четыре года назад, будучи десятиклассницей, во время его приезда весной, Алка намеренно искала с ним встречи, попадаясь ему на глаза, но он никак не реагировал на знаки внимания с ее стороны. Однажды она сознательно подкараулила его в узком переулке, где по двум доскам нельзя было развернуться не коснувшись друг друга. Расчет Алки оказался точным. Семен переходя по неказистому, наспех сколоченному тротуару взял Алку за талию и поднял ее, повернул вокруг себя и переставил на другую сторону. И все это он проделал молча. Как она тогда бежала домой, ее молодое сердце кричало, оно готово было выскочить из груди, разорваться, преисполненное чувством какого-то постижения, как ей казалось, любви. — Нет ничего в мире выше, думала она, — как быть женщиной, жертвовать собой». И вот сейчас Алка ждала, ждала этой любви, неужели он обладает даром видеть мои страдания и слушать, что творится в моей душе. Она негодовала, прислушиваясь к каждому шороху.
Крупные слезы покатились по щекам Алки, она закрыла лицо руками перевернувшись на живот. Семен резким движением поднялся, и, взяв мокрое от слез лицо Алки, осыпал его поцелуями. «Милая, бедная, родная моя, — говорил он дрожащим голосом». «Семен, — начала Алка глухо и прерывисто, — я принадлежу к тем людям, которые не умеют скрывать своих чувств, я долго крепилась, много лет, еще с девчоночьей поры, любя тебя, — бессвязно шептала она, ты вынудил сказать меня эти слова. — Я люблю тебя очень, очень, давно, целую вечность и готова ехать с тобой хоть на край света, куда угодно, в тайгу, к комарам, медведям, не могу больше без тебя. Но думай, что это моя фантазия. Нет, это не больная фантазия — это настоящее к тебе чувство. Ну скажи что-нибудь, но я не хочу, чтобы ты, такой умный, красивый, сильный сказал мне хорошие слова из жалости ко мне. Я не хочу твоей жалости, — говорила Алка, переставая биться в огромных, сильных руках Семена... — Пойдем, уже поздно, говорил, наконец, Семен, беззвучным голосом. Река явилась хорошим резонансом и еще некоторое время вдоль реки летел его голос.
Алка вздрогнула, встрепенулась от забытья, и медленно поднялась с земли. Ночь незаметно сменила сумерки: густой туман поднялся по реке, захватывая собой все больше и больше предметов. Скоро шаги их замерли вдали.
ОБЪЯСНЕНИЕ
Машина, преодолев небольшой подъем, последние колдобины, с трудом въехала на деревянный помост. Фары грузовика выхватывали покосившиеся, выщербленные от времени перила моста и весь он дрожал, стонал, скрипел и было такое впечатление, что он жалуется на невнимание к себе. Семен во все глаза смотрел на знакомые в детстве места и шофер, везущий попутного пассажира, видя его такую заинтересованность, заметил:
— Отживает наш старый мост, рядом уже строят новый, поставили опоры, сделали насыпь, да вы днем увидите.
Проехав по мосту, машина как-то сразу оказалась почти в центре села. И чем блинке она подходила к знакомой, по очертаниям домов, улице, тем учащеннее билось у Семена сердце.
Приехал он в родное село, когда оно уже спало, только изредка слышен был ленивый лай собак, да храп лошадей, жующих траву, но разглядеть все это в кромешной тьме было невозможно.
Приезд Семена всегда был для матери неожиданностью и то, что приехал ночью радовало его. Почти интуитивно он прошел короткими переулками, а последнюю часть пути — огородами. Очутившись перед изгородью, состоящей из длинных жердей, тянувшихся от бани до небольшого садика, в котором некогда им было посажено несколько кустов черной смородины и черемухи, Семен, двигаясь вдоль изгороди, наткнулся на дощатую дверь и руками наощупь нашел щеколду. Дверь, ведущая из двора в огород неожиданно для этой тишины, громко проскрипела и он очутился в огороде своего дома. Семен, чтобы не вызывать шума, снял ботинки, носки и босыми ногами прошлепал на крыльцо, а затем спустившись с него с удовольствием прошелся по зеленой траве, еще теплой и неставшей влажной от утренней росы. Чтобы попасть в дом нужно было пройти веранду, но Семен знал, что мать не спала на веранде, она не слышит, кто ходит во дворе.
Ему было приятно от мысли, что он, наконец-то, дома, где прошло его детство и как сейчас ему хорошо от разных запахов трав, деревьев и тишины. Он заглянул в окно веранды, но там ничего не было видно и лишь на окнах с той стороны бились ночные бабочки. Семен присел на одну из ступенек крыльца и закурил. И снова, и снова он перебирал в памяти все пережитое, связанное с его отъездом домой. Получив отпуск за три года, он не сразу выбрался из тайги. Какими только видами транспорта не воспользовался, чтобы, наконец, добраться до родного дома и насладиться тишиной милого сердцу села. До вертолетной площадки добирался верхом на лошади через бурелом и сделанные только что просеки. Их изыскательская партия стояла в шестидесяти километрах от жилья, если их два вагона можно было назвать жильем. Вертолет ждал трое суток. Затем добрался до маленького аэродрома, а с него в Тюмень, а затем до Новосибирска. От Новосибирска ехал поездом до небольшой железнодорожной станции, а от нее двести километров на попутной машине.
Наконец Семен решился постучать, для него это была волнующая минута, когда мать, второпях набросив на седую голову ситцевый платок, выйдет к нему, прильнет к груди и заплачет. Так было всегда, когда он приезжал. Семен постучал в дверь веранды, через некоторое время послышались легкие шаги, из-за двери произнеслись слова: «Кто там?» — «Я, мама, Семен!». Мать торопливо бежала к двери, сбрасывала дверной крючок и оказывалась головой прижатой к груди сына. Она плакала и говорила каждый раз одно и то же: «Боже мой, неужели тебе трудно предупредить меня о своем приезде телеграммой. Я бы напекла пирогов и блинов, истопила баню».
Так было и сейчас. Все так, как три года назад. После окончания политехнического института Семен, став геологом, не каждый раз приезжал домой. Он регулярно писал с тех мест, где ему приходилось работать, а профессия геолога обязывала его бывать в разных районах страны, то он за Полярным кругом, то на юге, а вот теперь уже несколько лет ходит по тайге в Тюменской области. Мать очень удивлялась, что ее сын стал такой непоседа и, что он только делает вдали от деревень, городов, сел. Она даже стала собирать адреса, откуда сын писал письма и откуда присылал ей деньги. Мать очень гордилась сыном и однажды даже о нем прочитала в журнале «Смена», где рассказывалось геологах Тюменской области и в числе других был упомянут он. Этот журнал ей принесла соседка Алка, которая живет рядом с ее домом и учится в медицинском институте в Новосибирске. Алка каждый год приезжает на каникулы в село к родителям. И как это она вычитала несколько добрых слов, сказанных о Семене?
Семен много думал о матери. Ему было всего лишь три года, когда умер от старых ран отец, пожив совсем немного после войны.
Мать одна подняла и вырастила Семена и он знал чего это ей стоило. Она работала почтальоном, получая очень маленькую зарплату, а когда он поступил в институт, еще вечером работала в детском садике уборщицей и сторожем, чтобы помочь ему выучиться.. В пятнадцать лет Семен уже был парнем сильным и высоким, на него заглядывались местные девчата, когда он учился в старших классах. Мать уже давно подумывала о женитьбе сына, ей не терпелось поводиться с внучатами, но сын обычно отмалчивался, когда речь заходила об этом или отшучивался, говоря о том, что ему еще рано обзаводиться семьей. «Какой же рано, сынок, — говорила она ему, — ведь тебе почитай уже тридцать лет, а ведь твоему отцу всего было двадцать два года, когда он ко мне посватался». Однажды все-таки серьезно сказал, отводя глаза в сторону, что не встретил еще такую девушку, да и сложно жениться, имея такую профессию. Мать ничего не могла ответить на это, только горестно вздохнув, вышла из дома. Как-то мать намекнула сыну, что рядом живет такая красивая, хорошая девушка, а он и не глядит даже в ее сторону. «Мама, ведь она еще школьница». — «Была сын школьницей, а сейчас уже студентка третьего курса, учится на врача. Вот как сынок бегут годы».
Нельзя сказать, что Семен не видел девушки, бегающей по соседскому двору. Видел ее и в огороде, но считал ее еще ребенком и не воспринимал всерьез. На слова матери почти не обратил внимания, только уяснил для себя, что соседская девчонка студентка — будущий врач. Все время, свободное от чтения и дел по хозяйству, Семен проводил на охоте. Он поднимался очень рано и шел на озеро, где можно было подстрелить утку. Ему нравилось подходить к озеру с одной стороны где, пронесшийся несколько лет назад, ураган повалил много деревьев, и вот на одно из них он садился и начинал думать. О многом он передумал созерцая зеркальную гладь озера. Он еще мальчишкой, школьником ходил с отцовской берданкой сюда и этом дереве и это стало уже какой-то необходимостью. Всегда много размышлял о жизни, просиживая часами в трудные часы жизни он ходил сюда словно за советом к старой березе. Приняв какое-нибудь решение резко вставал и забыв об охоте шел быстро домой додумывая дорогой принятое решение. Он садился в деревянную лодку, переплывал речку, находящуюся в пяти минутах от дома и только дома вдруг спохватывался, для чего же он ходил на охоту и что это за такие тяжелые мысли, что вывели его из состояния нормального ритма жизни. А думал он о многом. Например: когда же он будет жить как большинство людей, мыться каждую субботу в бане, не зарастать щетиной до безобразия, есть во время горячую пищу и долго он будет кормить своей кровью таежный гнус. И еще о многом, чего не расскажешь и что только ему одному известно. Однако, через некоторое время мысли его начинали приобретать характер противоположного направления, он думал о друзьях, которые рассыпаны по тайге, на буровых и о том, как трудно им бывает и что он никогда не сменит свою профессию на другую, и что не уйдет ни в какую аспирантуру, куда его приглашают каждый год с момента окончания института. После таких мыслей хотелось быстрее уехать туда, к друзьям, в тайгу и разделить с ними участь таких как он, привязанных к тайге, привыкших к неуюту и неудобствам жизни, делавшим нужное для всех дело. Семен в своей работе находил упоение, он мог с тяжелым рюкзаком пройти до сорока километров в день по тайге. Ему принадлежит три открытия на Тюменской земле нефти и газа, ему ничего не стоило обработать огромный материал, собранный во время изысканий, чтобы защитить не только кандидатскую, но и докторскую диссертации, но все что-то останавливало его, делало пассивным, инертным, когда дело касалось лично его.
Он иногда думал о более удачливых друзьях, которые ходили в кандидатах; осели в научно-исследовательских институтах в городе и изредка появлялись в тайге, собирая и забирая его материалы, сверяя свои идеи с данными, полученными Семеном. Да, он был альтруистом и этим беззастенчиво пользовались друзья, писавшие научные статьи не упомянув ни разу его имя. Он читал их статьи, находил свои идеи и мысли, радовался за них, что хоть таким образом его идеи дойдут до кого нужно, найдут применение в изыскательских работах геологов. Размышляя таким образом, он вместо положенных дней отпуска уезжал от матери раньше времени. И она это знала, предвидела и по мрачному виду догадывалась, что ему не терпится уехать в свою тайгу. Семен же страдал и мучился, так как оставлял мать одну, но куда он повезет ее. Его домом была тайга, а в ней любимая работа. Угрызения совести на некоторое время отступали, когда он заговаривал с матерью о том, что снимет для нее на некоторое время комнату где-нибудь поближе к нему. Она, замахав руками, говорила: «Еще чего выдумал. Поеду я в твою загазованную Тюмень, где газ, шум, от которого я не доживу до положенных лет. И не выдумывай, я еще на ногах, а как обезножу, совсем ослабну, тогда бери и хорони. Разве можно мне куда-то ехать, когда здесь родилась, здесь у меня подруги, с которыми каждый вечер на лавочке полузгиваем семечки и говорим. Это все равно, что вытащить из речки рыбу и перенести в другой водоем. — А там что, на пятый этаж меня засадишь, в четырех стенах потом хоть волком вой. И не думай, и не мечтай, я здесь хочу помереть, где мои родители и сродственники лежат». Семен соглашался с такими аргументами матери, но эта отдушина мало помогала и не задолго до отъезда он мучился и страдал, представляя расставание с матерью.
Через редкий частокол, отгораживающий соседский двор от двора Семена, жила Алка, о которой все чаще и чаще заговаривала с ним мать. В огородике алкиного дома живописно раскинулись маленькие лужайки, окаймленные с двух сторон группами деревьев, посаженных без всякой системы, но очень густых и зеленых.
В этот день солнце закатилось рано, оставив на горизонте бледно-золотистую полосу, и медленно спускался на влажную почву туман. И, несмотря на резкое понижение температуры, Алка не изменила своему правилу, она выскочила в ограду в одном купальном костюме, и минуя лужайки стала спускаться к речке. Последние лучи уходящего солнца, выскочившего из облаков, лениво скользили по поверхности стройного, гибкого тела девушку. Остановившись на несколько секунд у самой воды, она протянула ногу и почувствовав теплую, словно щёлок, воду, вдруг резкими движениями стянула с себя купальник и осталась нагой. Алка знала, в это время никто не приходит на речку и считала себя в безопасности от людского глаза. Но она ошиблась, Семен, побродив, на cей раз бесполезно, по лесу и уставший за день, решил освежиться. Он еще раньше, переплыв речку на лодке сидел разомлевший, сбросив ружье и рюкзак в кустах, докуривая папиросу. То что он увидел, совершенно случайно, не по своей воле, поразило его. Он увидел женщину, но эта юная дева потрясла его своей красотой, он боялся дышать, боялся спугнуть девушку и был очень рад тому, что эта, удивительной красоты девчонка, разбежавшись, бросилась в воду. Плыла она легко и свободно, даже грациозно. И также свободно вздохнув, что его никто не видел, и забрав охотничьи принадлежности, Семен поплелся домой. Дома он медленно снял охотничьи сапоги и на вопрос матери, как охота, буркнул под нос одно слово: «Ничего», и ушел в свою комнату.
Там, бросившись, не раздеваясь, на кровать и зажмурив глаза, вновь реально представил перед собой девушку, с ее гладкой, загорелой кожей, с ее длинными, стройными ногами и в меру округлыми бедрами. Через некоторое время мать не постучавшись к нему, войдя спросила: «Семен, ты с кем это разговариваешь или стонешь, не заболел ли?». Видение исчезло и Семен стал стыдиться своих мыслей, сказав матери, что ей показалось. Теперь дни тянулись медленно, Семен целыми днями думал о девушке, при упоминании о которой он краснел и казался человеком, открывшим какую-то тайну, доступную только ему. Так проходили дни, отпуск должен был скоро кончиться, но Семен боялся показаться на глаза соседке. Из-за занавески на окне он наблюдал за соседкой, как она бегала по ограде, видел в огороде, бегущую на речку, но оказаться в положении, в котором он уже был не решался, хотя ему очень хотелось увидеть то, что явилось тайной недоступной для всех, но не для него. Дни шли своей чередой и Семен кажется уже все переделал, что нужно было для матери. Он исправил прясло в огороде, сделал дровник, выкопал с матерью картошку, починил крышу и крыльцо, заготовил в лесу дрова. Можно было ехать, хотя еще около месяца ему можно было отдыхать, но он все медлил и каждый день откладывал со дня на день свой отъезд, придумывая для себя очередные оправдания, что-то не доделал, не расколол и не сложил дрова. Причиной задержки, конечно, была Алка. Если бы ему кто-нибудь сказал, что он способен влюбиться, да так, что не спать ночи напролет, да еще в своем селе, он бы просто посмеялся над этим. Но это случилось и Семен искал выход из создавшегося положения; хождения к старой березе стали все чаще, все отчаяние приходило от мысли, что он как-то заговорит с ней и неизвестно как она отнесется к его словам. Он перебирал сотни вариантов, как можно подойти к девушке, но все они через какое-то время отвергались им.
В один из дней Алка вышла вечером во двор и, было видно Семену, копошившемуся в ограде с дровами, что она направилась к речке, так как через плечо у нее было перекинуто полотенце. Семен, бросив колоть дрова, вдруг неожиданно для себя бросил совершенно простую фразу: «Алла, возьмите меня с собой». От которой последовала не менее простая фраза: «Идемте, коль не шутите». Это было начало. Они купались почти в темноте, брызгая друг на друга и веселились, как маленькие, расшалившиеся дети. Какое утешение, какое спокойствие дало ему сознание того, что она рядом, и можно протянуть руку и реально ощутить теплоту ее тепла. Влажный ночной ветер доносил с реки запахи свежего дыхания листвы тальника, бурно разросшегося по берегу реки, а Семен и Алка продрогшие от наступившей прохлады со стороны реки сидели на берегу, боясь нечаянным прикосновением приблизиться друг к другу. Алка, закинув руки растянулась во весь рост на песке. Семен косил глаза на нее и думал о совершенстве линий девушки и о том, что природа не поскупилась и одарила Алку поразительной красотой. А она в это время глубоко чувствовала, что наступила ее весна. Весна любви. Это было блаженное ощущение, полное грустной и мягкой тоски. Она уже уносилась далеко в своих мыслях о горячей любви. Все в ней ликовало. Да, — думала она, теперь наступила пора прийти к ней тому, кого она любит уже несколько лет, кого редко, во время отпусков видела, и в кого еще восьмиклассницей влюбилась без памяти. Она вспомнила, как четыре года назад, будучи десятиклассницей, во время его приезда весной, Алка намеренно искала с ним встречи, попадаясь ему на глаза, но он никак не реагировал на знаки внимания с ее стороны. Однажды она сознательно подкараулила его в узком переулке, где по двум доскам нельзя было развернуться не коснувшись друг друга. Расчет Алки оказался точным. Семен переходя по неказистому, наспех сколоченному тротуару взял Алку за талию и поднял ее, повернул вокруг себя и переставил на другую сторону. И все это он проделал молча. Как она тогда бежала домой, ее молодое сердце кричало, оно готово было выскочить из груди, разорваться, преисполненное чувством какого-то постижения, как ей казалось, любви. — Нет ничего в мире выше, думала она, — как быть женщиной, жертвовать собой». И вот сейчас Алка ждала, ждала этой любви, неужели он обладает даром видеть мои страдания и слушать, что творится в моей душе. Она негодовала, прислушиваясь к каждому шороху.
Крупные слезы покатились по щекам Алки, она закрыла лицо руками перевернувшись на живот. Семен резким движением поднялся, и, взяв мокрое от слез лицо Алки, осыпал его поцелуями. «Милая, бедная, родная моя, — говорил он дрожащим голосом». «Семен, — начала Алка глухо и прерывисто, — я принадлежу к тем людям, которые не умеют скрывать своих чувств, я долго крепилась, много лет, еще с девчоночьей поры, любя тебя, — бессвязно шептала она, ты вынудил сказать меня эти слова. — Я люблю тебя очень, очень, давно, целую вечность и готова ехать с тобой хоть на край света, куда угодно, в тайгу, к комарам, медведям, не могу больше без тебя. Но думай, что это моя фантазия. Нет, это не больная фантазия — это настоящее к тебе чувство. Ну скажи что-нибудь, но я не хочу, чтобы ты, такой умный, красивый, сильный сказал мне хорошие слова из жалости ко мне. Я не хочу твоей жалости, — говорила Алка, переставая биться в огромных, сильных руках Семена... — Пойдем, уже поздно, говорил, наконец, Семен, беззвучным голосом. Река явилась хорошим резонансом и еще некоторое время вдоль реки летел его голос.
Алка вздрогнула, встрепенулась от забытья, и медленно поднялась с земли. Ночь незаметно сменила сумерки: густой туман поднялся по реке, захватывая собой все больше и больше предметов. Скоро шаги их замерли вдали.