Ломакин = 29.04.2014
КАТАРСИС
Регистрация участников республиканского семинара по этике проходила в гостинице. Часть его участников, приехавших, прилетевших из разных городов России, уже толпилась у стойки администратора, оформляя гостиничные номера. Игорю Павловичу Маркелову, молодому доценту, не терпелось получить номер на одного и он был явно разочарован, когда администратор выдала ему ключ от номера на двоих. На вопрос, нет ли у вас одноместных номеров, ему ответили отказом, объяснив, что в городе проходит одновременно три конференции разного уровня и, что Вам еще повезло, как приехавшему раньше времени, другим предстоит жить в трех-четырех местных номерах. Игорь Павлович любил ездить на конференции, семинары, симпозиумы, на которых преображался: становился активным, обзаводился новыми друзьями. Во время секционных заседаний смело вступал в словесные перепалки с докторами наук и слыл среди ученой братии ершистым и неглупым малым. Свободному общению с людьми различного интеллектуального уровня Игорь Павлович обязан природной памяти и огромной работоспособности. Его знания из различных областей науки были поразительны, удивляя даже узких специалистов того или иного направления науки.
Его не дилетантское знакомство с научной литературой, знание трех европейских языков, пристальный интерес к поэзии, к многочисленным жанрам искусства, придавало общению с коллегами уточненный характер. Но особенно его выделяли женщины. Они обращали сначала внимание на его внешность. Игорь Павлович был красив, высок, худощав, со спортивной фигурой, глядя на его широкие плечи, можно было усомниться, что перед вами ученый муж. Однако после первых же фраз, которые он произносил, обращаясь к собеседнику, собеседнице они невольно подпадали под какое-то магическое воздействие. Его глубоко посаженные черные глаза, над которыми возвышался высокий лоб, словно пронизывали насквозь и заставляли человека исповедоваться, открываться и разрываться. Не последнюю роль, видимо, играл и его голос, он завораживал даже, если речь шла об обыденных вещах. Говорил он красиво, да иначе, наверное, и не мог говорить. Это качество вырабатывается от постоянного чтения разной литературы и становится частью интеллекта. Игорю Павловичу не было еще 30 лет и заинтересованное внимание к нему со стороны женщин не оставалось незамеченным. Он не прочь был во время командировок пофлиртовать, приударить за какой-нибудь ученой молодой дамой. Дома же в это время оставалась не менее молодая дама, правда, не ученая — жена с двумя детьми и ее влияние, ревность распространялась в пределах домашнего очага. В командировке, вдали от дома, где его никто не знал, статус мужа над ним не довлел, его никто не контролировал. Однако нельзя сказать, чтобы Игорь Павлович был ловеласом, в стремлении которого, во время отлучек от дома он преследовал одну цель — одержать очередную победу над очередной женщиной. Сказать так было бы неправильно, больше того неверно. Были случаи, когда он днями и ночами во время командировок просиживал безвыходно в своем номере и что-то писал, словно у него не было времени для этого дома и собственного угла. С женой у него все было нормально, как у миллионов супругов, но и не было тех особых отношений, которые связывают любящих, а что касается духовной общности, то ее не было с самого начала их совместной жизни. И если дело но дошло до развода, то виной этому были дети. Их он любил до самозабвения. Как бы не был занят он отвечал на их бесчисленные, бесконечные вопросы, устраивал интеллектуальные и физические соревнования, мыл, стриг, готовил обеды, стирал белье. Словом это была действительно единственная и искреннейшая любовь, которую он не променял бы ни на какую другую. Дома он больше молчал, говорил мало и только при виде детей становился словоохотливым, веселым, рассказывал придуманные на ходу, по случаю, сказки, истории о животных, читал. Общением с близкими по духу людей очень дорожил, но и с ними встречался редко, разве что на заседаниях кафедры, общих собраниях или случайно в коридорах института. В минуты между лекциями и семинарными занятиями. Все остальное время Игорь Павлович был не отлучен от дома. И вот сейчас, приехав на недельный семинар, он собирался провести время активно и интересно. Едва успев войти в свой номер и как следует оглядеться, Игорь Павлович услышал вежливый стук в дверь. На пороге появился невысокий мужчина, возраст которого было трудно определить, но это был тот тип людей, когда можно лишь обозначить только предел — не больше 60 лет, хотя в действительности ошибка, по внешнему виду, могла составить до 15 лет в сторону уменьшения или увеличения.
Вошедший мужчина сразу поинтересовался: — на семинар, — и услышав утвердительный ответ, представился — Василий Поликарпович, учитель истории средней школы. — Ну тоска, — про себя подумал Игорь Павлович, подавая руку и даже стал подумывать о психологической, возрастной и интеллектуальной несовместимости. И хотя в таких случаях Игорь Павлович умел скрыть свое истинное отношение к неудобному для него партнеру, он нарочито бодро и весело назвал себя. И тем не менее от Василия Поликарповича не ускользнуло некоторое неудовольствие, словно легкая, едва заметная тень пробежала по лицу кандидата наук. И он как можно мягче заметил: «Судя по всему программа семинара такова, что мы с Вами будем общаться только поздно вечером, перед сном». Впереди был почти целый свободный день и они решили вместе идти в город. Но на выходе из гостиницы Василий Поликарпович вдруг неожиданно вспомнил, что ему нужно позвонить знакомому и дать телеграмму и не одну. Он извинился, сказав, что дело не терпит отлагательств и их пути разошлись. Игорь Павлович с облегчением вздохнул, его устраивало такое стечение обстоятельств. Весь остаток дня прошел у него в хлопотах: в беготне по магазинам, в выполнении семейных заказов и заказов коллег, телефонных разговорах со старыми друзьями, на знакомство с городом. Поздно вечером они встретились. Первым пришел Игорь Павлович, он уже был в постели, когда заявился Василий Поликарпович. Василий Поликарпович казался чем-то взволнованным, его помолодевшее лицо светилось какой-то тихой радостью, словно он совершил открытие, и ему предстоит сообщить о своем научном достижении. Он несколько раз подходил к большому зеркалу и сосредоточенно всматривался в свое лицо, причесывал свои редкие, седые волосы и чему-то, понятному только ему, улыбался. Игоря Павловича это хождение и загадочная улыбка стали раздражать, он некоторое время сдерживался от соблазна зло пошутить, но все-таки не выдержав заметил:
— «Carpediem», а затем процитировал:
А я то думал, что седые
Не любят, не тоскуют, не грустят.
Я думал, что седые, как святые,
На женщин и на девушек глядят…
Нисколько не обидевшись Василий Поликарпович спокойно заметил, что он сегодня встретился со своей первой любовью, молодостью. — Как — привстал даже с койки Игорь Павлович, — с женщиной, она здесь в этом городе? — Да, нет, сейчас расскажу: — Слушай Игорь, — перешел на ты Василий Поликарпович.
Понимаешь Игорь, я родом одного из сельских районов этой области. В этом городе до войны учился на историко-филологическом факультете университета. Со второго курса ушел на фронт. Уже после войны доучивался в университете, по окончании которого оставляли в аспирантуре, не остался, время было другое, но это особый разговор. Василий Поликарпович тяжело вздохнул и продолжал. В этом городе жила девушка, которую я любил и до сих пор люблю, но все по-порядку. Тебе Игорь, покажется, возможно, странным, что мы знакомы с тобой около часа, и я решаюсь рассказать, излить, так сказать, свою душу, хотя никогда никому ничего об этой любви не рассказывал. Но уж очень сегодня всколыхнули меня воспоминания о днях более чем сорокалетней давности. Я был в университете, побывал почти в каждой аудитории, облазил ботанический сад, университетскую рощу, побывал в знаменитой на весь мир научной библиотеке, сходил в общежитие, — словом встретился со своей молодостью. И этот день напомнил о миге, счастливом студенческом времени, о моей первой и последней любви: моей Ирине. С Ириной, продолжал Василий Поликарпович, — познакомился в первый день, когда принес документы в университет. Я увидел за столом в коридоре третьего гуманитарного корпуса, около приемной комиссии, девушку невысокого роста, хрупкую, беленькую, очень красивую, еще в школьном белом фартуке, с длинной белой косой, ниспадающей ей на грудь. Девушка время от времени перебрасывала косу на плечо, но снова брала ее, видимо, она думала как ей правильно составить заявление о приеме на имя ректора университета и механически, бездумно теребила косу. Мы познакомились с ней за столом у дверей деканата. Не зная как правильно писать я попросил у нее заявление как образчик и переписал. Она поступала на филологическое отделение факультета, а я на историческое. Сдав документы в приемную комиссию, мы отправились в студенческое общежитие.
Сдали приемные экзамены мы успешно, прошли по конкурсу. Мы были неразлучны с Ириной: в аудитории, на сельхоз-работах, в театре, на разных студенческих собраниях, наверное, Игорь, тебе, светскому обольстителю сложно понять чистую, дружбу, доверие, целомудренное отношение друг к другу. Трудно даже поверить, но меня страшила мысль о том, что когда-то со временем смогу ее поцеловать, я боялся оскорбить ее таким прикосновением, да так за полтора года учебы и не насмелился. — Что смотришь на меня как на древний реликт, старомоден, да, персона сентиментального романа XVIII века. В декабре 1941 года Ирина провожала меня на фронт. Там, на привокзальной площади, мы впервые, при всем честном народе, обнялись и поцеловались, и, кстати, объяснились в любви. Наверное, я действительно старомоден, рассказывать о своей любви и то не умею.
Всю войну я провел на передовой в пехоте, а ведь в пехоте, воевали в основном колхозники, ох и поубивало нашего брата, но бог миловал меня, я ни разу не был ранен и закончил службу в Чехословакии в звании рядового. Всю войну я писал ей на университетское общежитие, но за год до окончания войны письма мои стали возвращаться с пометкой, «адресат выбыл». Куда только я не писал, сделал бесчетное число запросов, все тщетно, она словно сквозь землю провалилась, а может быть и правда ее нет в живых. Она с четвертого курса ушла из университета не оставив адреса своего нового пребывания.
После окончания университета я работал некоторое время директором средней школы. Помню однажды на августовской учительской конференции в нашем районе увидел со спины Ирину, русскую красавицу с белой косой, она стояла в окружении учителей и о чем-то говорила. Что во мне творилось, ты и представить не можешь. Когда эта красавица повернулась в мою сторону, то была другая женщина, не похожая на мою Ирину. В пустом классе после пережитого волнения я дал волю своим чувствам: разрыдался, как мальчишка, которого незаслуженно обидели. Таких ошибок потом было много, мне все казалось, что я найду ее и так искал 11 лет. Ты помнишь, Игорь, философ Гельвеций (материалист-просветитель XVIII века Франции) высказал мысль о том, что мы иногда видим, то, что хотели бы видеть. Так прошло более 40 лет, а я по-прежнему люблю Ирину и помню ее такой, какой она призналась мне в любви в памятном декабре 1941 года. Сейчас у меня взрослые дети, есть уже и внуки, с женой мы живем хорошо, но, повторю, первую любовь забыть не могу, да уже, видимо, и не смогу. Не было в моей жизни ни одного случая или просто желания изменить жене, но иногда, во сне, я изменяю супруге только с Ириной и сердце заходится от сознания того, виною прожитой моей не до конца счастливой жизни — явилась Война. Жить мне осталось недолго, а тем не менее все еще думаю о любви. С возрастом, дорогой Игорь Павлович, я все больше понимаю мудрый афоризм древних греков «Omnia prechecrara — гага». «Все прекрасное — редко». Это тебе ответ на твой афоризм «Лови момент». — Сагре- diem. А что касается уяснения сути человеческих отношений, то на твое цитирование поэта Василия Федорова отвечу его же строчками из другого стихотворения:
Не пора ли, не пора ли
Нам игрушки подбирать.
Мы все игры доиграли,
Больше не во что играть.
И в любви не портить крови,
Ибо знаю наперед,
Что количество любовей
В качество не перейдет.
И давай, Игорек, спать, завтра еще наговоримся на семинаре. — Ну дела, — думал Игорь. Вот так отбрил, так отбрил в конце своего рассказа. — Умный какой учитель оказался. Он долго ворочался, не мог заснуть. Свет уличного фонаря падал на лицо спокойно спящего Василия Поликарповича и глядя на это лицо, Игорь Павлович с благодарностью и уважением проникался к этому человеку, преподавшему ему урок этики. И еще думал молодой философ о том, что вот он, Василий Поликарпович и сейчас в мирной нашей жизни рядовой солдат, без которых не мыслится ни одно событие сегодняшнего времени.
Как бы он хотел иметь такого мудрого отца. Игорь был еще маленьким, когда умер его отец, сказались ранения, полученные во время войны. Думал Игорь и о том, что в его жизни не было такого нравственного учителя, который оставил бы по себе память. Утром Игорь проснулся рано, он спешно оделся и сбежал вниз, чтобы заказать телефонный разговор с женой, хотя раньше он этого никогда не делал. — Да, семинар еще не начался, а этические проблемы уже приходиться решать, — думал Игорь Павлович, — собираясь на пленарное заседание республиканского семинара по этике.
КАТАРСИС
Регистрация участников республиканского семинара по этике проходила в гостинице. Часть его участников, приехавших, прилетевших из разных городов России, уже толпилась у стойки администратора, оформляя гостиничные номера. Игорю Павловичу Маркелову, молодому доценту, не терпелось получить номер на одного и он был явно разочарован, когда администратор выдала ему ключ от номера на двоих. На вопрос, нет ли у вас одноместных номеров, ему ответили отказом, объяснив, что в городе проходит одновременно три конференции разного уровня и, что Вам еще повезло, как приехавшему раньше времени, другим предстоит жить в трех-четырех местных номерах. Игорь Павлович любил ездить на конференции, семинары, симпозиумы, на которых преображался: становился активным, обзаводился новыми друзьями. Во время секционных заседаний смело вступал в словесные перепалки с докторами наук и слыл среди ученой братии ершистым и неглупым малым. Свободному общению с людьми различного интеллектуального уровня Игорь Павлович обязан природной памяти и огромной работоспособности. Его знания из различных областей науки были поразительны, удивляя даже узких специалистов того или иного направления науки.
Его не дилетантское знакомство с научной литературой, знание трех европейских языков, пристальный интерес к поэзии, к многочисленным жанрам искусства, придавало общению с коллегами уточненный характер. Но особенно его выделяли женщины. Они обращали сначала внимание на его внешность. Игорь Павлович был красив, высок, худощав, со спортивной фигурой, глядя на его широкие плечи, можно было усомниться, что перед вами ученый муж. Однако после первых же фраз, которые он произносил, обращаясь к собеседнику, собеседнице они невольно подпадали под какое-то магическое воздействие. Его глубоко посаженные черные глаза, над которыми возвышался высокий лоб, словно пронизывали насквозь и заставляли человека исповедоваться, открываться и разрываться. Не последнюю роль, видимо, играл и его голос, он завораживал даже, если речь шла об обыденных вещах. Говорил он красиво, да иначе, наверное, и не мог говорить. Это качество вырабатывается от постоянного чтения разной литературы и становится частью интеллекта. Игорю Павловичу не было еще 30 лет и заинтересованное внимание к нему со стороны женщин не оставалось незамеченным. Он не прочь был во время командировок пофлиртовать, приударить за какой-нибудь ученой молодой дамой. Дома же в это время оставалась не менее молодая дама, правда, не ученая — жена с двумя детьми и ее влияние, ревность распространялась в пределах домашнего очага. В командировке, вдали от дома, где его никто не знал, статус мужа над ним не довлел, его никто не контролировал. Однако нельзя сказать, чтобы Игорь Павлович был ловеласом, в стремлении которого, во время отлучек от дома он преследовал одну цель — одержать очередную победу над очередной женщиной. Сказать так было бы неправильно, больше того неверно. Были случаи, когда он днями и ночами во время командировок просиживал безвыходно в своем номере и что-то писал, словно у него не было времени для этого дома и собственного угла. С женой у него все было нормально, как у миллионов супругов, но и не было тех особых отношений, которые связывают любящих, а что касается духовной общности, то ее не было с самого начала их совместной жизни. И если дело но дошло до развода, то виной этому были дети. Их он любил до самозабвения. Как бы не был занят он отвечал на их бесчисленные, бесконечные вопросы, устраивал интеллектуальные и физические соревнования, мыл, стриг, готовил обеды, стирал белье. Словом это была действительно единственная и искреннейшая любовь, которую он не променял бы ни на какую другую. Дома он больше молчал, говорил мало и только при виде детей становился словоохотливым, веселым, рассказывал придуманные на ходу, по случаю, сказки, истории о животных, читал. Общением с близкими по духу людей очень дорожил, но и с ними встречался редко, разве что на заседаниях кафедры, общих собраниях или случайно в коридорах института. В минуты между лекциями и семинарными занятиями. Все остальное время Игорь Павлович был не отлучен от дома. И вот сейчас, приехав на недельный семинар, он собирался провести время активно и интересно. Едва успев войти в свой номер и как следует оглядеться, Игорь Павлович услышал вежливый стук в дверь. На пороге появился невысокий мужчина, возраст которого было трудно определить, но это был тот тип людей, когда можно лишь обозначить только предел — не больше 60 лет, хотя в действительности ошибка, по внешнему виду, могла составить до 15 лет в сторону уменьшения или увеличения.
Вошедший мужчина сразу поинтересовался: — на семинар, — и услышав утвердительный ответ, представился — Василий Поликарпович, учитель истории средней школы. — Ну тоска, — про себя подумал Игорь Павлович, подавая руку и даже стал подумывать о психологической, возрастной и интеллектуальной несовместимости. И хотя в таких случаях Игорь Павлович умел скрыть свое истинное отношение к неудобному для него партнеру, он нарочито бодро и весело назвал себя. И тем не менее от Василия Поликарповича не ускользнуло некоторое неудовольствие, словно легкая, едва заметная тень пробежала по лицу кандидата наук. И он как можно мягче заметил: «Судя по всему программа семинара такова, что мы с Вами будем общаться только поздно вечером, перед сном». Впереди был почти целый свободный день и они решили вместе идти в город. Но на выходе из гостиницы Василий Поликарпович вдруг неожиданно вспомнил, что ему нужно позвонить знакомому и дать телеграмму и не одну. Он извинился, сказав, что дело не терпит отлагательств и их пути разошлись. Игорь Павлович с облегчением вздохнул, его устраивало такое стечение обстоятельств. Весь остаток дня прошел у него в хлопотах: в беготне по магазинам, в выполнении семейных заказов и заказов коллег, телефонных разговорах со старыми друзьями, на знакомство с городом. Поздно вечером они встретились. Первым пришел Игорь Павлович, он уже был в постели, когда заявился Василий Поликарпович. Василий Поликарпович казался чем-то взволнованным, его помолодевшее лицо светилось какой-то тихой радостью, словно он совершил открытие, и ему предстоит сообщить о своем научном достижении. Он несколько раз подходил к большому зеркалу и сосредоточенно всматривался в свое лицо, причесывал свои редкие, седые волосы и чему-то, понятному только ему, улыбался. Игоря Павловича это хождение и загадочная улыбка стали раздражать, он некоторое время сдерживался от соблазна зло пошутить, но все-таки не выдержав заметил:
— «Carpediem», а затем процитировал:
А я то думал, что седые
Не любят, не тоскуют, не грустят.
Я думал, что седые, как святые,
На женщин и на девушек глядят…
Нисколько не обидевшись Василий Поликарпович спокойно заметил, что он сегодня встретился со своей первой любовью, молодостью. — Как — привстал даже с койки Игорь Павлович, — с женщиной, она здесь в этом городе? — Да, нет, сейчас расскажу: — Слушай Игорь, — перешел на ты Василий Поликарпович.
Понимаешь Игорь, я родом одного из сельских районов этой области. В этом городе до войны учился на историко-филологическом факультете университета. Со второго курса ушел на фронт. Уже после войны доучивался в университете, по окончании которого оставляли в аспирантуре, не остался, время было другое, но это особый разговор. Василий Поликарпович тяжело вздохнул и продолжал. В этом городе жила девушка, которую я любил и до сих пор люблю, но все по-порядку. Тебе Игорь, покажется, возможно, странным, что мы знакомы с тобой около часа, и я решаюсь рассказать, излить, так сказать, свою душу, хотя никогда никому ничего об этой любви не рассказывал. Но уж очень сегодня всколыхнули меня воспоминания о днях более чем сорокалетней давности. Я был в университете, побывал почти в каждой аудитории, облазил ботанический сад, университетскую рощу, побывал в знаменитой на весь мир научной библиотеке, сходил в общежитие, — словом встретился со своей молодостью. И этот день напомнил о миге, счастливом студенческом времени, о моей первой и последней любви: моей Ирине. С Ириной, продолжал Василий Поликарпович, — познакомился в первый день, когда принес документы в университет. Я увидел за столом в коридоре третьего гуманитарного корпуса, около приемной комиссии, девушку невысокого роста, хрупкую, беленькую, очень красивую, еще в школьном белом фартуке, с длинной белой косой, ниспадающей ей на грудь. Девушка время от времени перебрасывала косу на плечо, но снова брала ее, видимо, она думала как ей правильно составить заявление о приеме на имя ректора университета и механически, бездумно теребила косу. Мы познакомились с ней за столом у дверей деканата. Не зная как правильно писать я попросил у нее заявление как образчик и переписал. Она поступала на филологическое отделение факультета, а я на историческое. Сдав документы в приемную комиссию, мы отправились в студенческое общежитие.
Сдали приемные экзамены мы успешно, прошли по конкурсу. Мы были неразлучны с Ириной: в аудитории, на сельхоз-работах, в театре, на разных студенческих собраниях, наверное, Игорь, тебе, светскому обольстителю сложно понять чистую, дружбу, доверие, целомудренное отношение друг к другу. Трудно даже поверить, но меня страшила мысль о том, что когда-то со временем смогу ее поцеловать, я боялся оскорбить ее таким прикосновением, да так за полтора года учебы и не насмелился. — Что смотришь на меня как на древний реликт, старомоден, да, персона сентиментального романа XVIII века. В декабре 1941 года Ирина провожала меня на фронт. Там, на привокзальной площади, мы впервые, при всем честном народе, обнялись и поцеловались, и, кстати, объяснились в любви. Наверное, я действительно старомоден, рассказывать о своей любви и то не умею.
Всю войну я провел на передовой в пехоте, а ведь в пехоте, воевали в основном колхозники, ох и поубивало нашего брата, но бог миловал меня, я ни разу не был ранен и закончил службу в Чехословакии в звании рядового. Всю войну я писал ей на университетское общежитие, но за год до окончания войны письма мои стали возвращаться с пометкой, «адресат выбыл». Куда только я не писал, сделал бесчетное число запросов, все тщетно, она словно сквозь землю провалилась, а может быть и правда ее нет в живых. Она с четвертого курса ушла из университета не оставив адреса своего нового пребывания.
После окончания университета я работал некоторое время директором средней школы. Помню однажды на августовской учительской конференции в нашем районе увидел со спины Ирину, русскую красавицу с белой косой, она стояла в окружении учителей и о чем-то говорила. Что во мне творилось, ты и представить не можешь. Когда эта красавица повернулась в мою сторону, то была другая женщина, не похожая на мою Ирину. В пустом классе после пережитого волнения я дал волю своим чувствам: разрыдался, как мальчишка, которого незаслуженно обидели. Таких ошибок потом было много, мне все казалось, что я найду ее и так искал 11 лет. Ты помнишь, Игорь, философ Гельвеций (материалист-просветитель XVIII века Франции) высказал мысль о том, что мы иногда видим, то, что хотели бы видеть. Так прошло более 40 лет, а я по-прежнему люблю Ирину и помню ее такой, какой она призналась мне в любви в памятном декабре 1941 года. Сейчас у меня взрослые дети, есть уже и внуки, с женой мы живем хорошо, но, повторю, первую любовь забыть не могу, да уже, видимо, и не смогу. Не было в моей жизни ни одного случая или просто желания изменить жене, но иногда, во сне, я изменяю супруге только с Ириной и сердце заходится от сознания того, виною прожитой моей не до конца счастливой жизни — явилась Война. Жить мне осталось недолго, а тем не менее все еще думаю о любви. С возрастом, дорогой Игорь Павлович, я все больше понимаю мудрый афоризм древних греков «Omnia prechecrara — гага». «Все прекрасное — редко». Это тебе ответ на твой афоризм «Лови момент». — Сагре- diem. А что касается уяснения сути человеческих отношений, то на твое цитирование поэта Василия Федорова отвечу его же строчками из другого стихотворения:
Не пора ли, не пора ли
Нам игрушки подбирать.
Мы все игры доиграли,
Больше не во что играть.
И в любви не портить крови,
Ибо знаю наперед,
Что количество любовей
В качество не перейдет.
И давай, Игорек, спать, завтра еще наговоримся на семинаре. — Ну дела, — думал Игорь. Вот так отбрил, так отбрил в конце своего рассказа. — Умный какой учитель оказался. Он долго ворочался, не мог заснуть. Свет уличного фонаря падал на лицо спокойно спящего Василия Поликарповича и глядя на это лицо, Игорь Павлович с благодарностью и уважением проникался к этому человеку, преподавшему ему урок этики. И еще думал молодой философ о том, что вот он, Василий Поликарпович и сейчас в мирной нашей жизни рядовой солдат, без которых не мыслится ни одно событие сегодняшнего времени.
Как бы он хотел иметь такого мудрого отца. Игорь был еще маленьким, когда умер его отец, сказались ранения, полученные во время войны. Думал Игорь и о том, что в его жизни не было такого нравственного учителя, который оставил бы по себе память. Утром Игорь проснулся рано, он спешно оделся и сбежал вниз, чтобы заказать телефонный разговор с женой, хотя раньше он этого никогда не делал. — Да, семинар еще не начался, а этические проблемы уже приходиться решать, — думал Игорь Павлович, — собираясь на пленарное заседание республиканского семинара по этике.