Книга тюменского писателя Аханова Александра Ивановича посвящена Тюменской пожарной роте двадцать девятого полка химической защиты СибВО и всем пострадавшим в радиационных катастрофах. Данное издание будет интересно широкому кругу специалистов и простых читателей.


Александр Аханов
Черная лаванда. 20 лет спустя


Часть первая
Черная лаванда

Встреча с журналистами

3 мая Председатель Совета Министров УССР А. П. Ляшко встретился с группой иностранных журналистов, которые прибыли в Киев.
А. П. Ляшко рассказал о мерах, которые принимаются для ликвидации аварии на Чернобыльской АЭС. Он отметил, что обстановка в районе станции находится под контролем. Было сообщено, что в настоящее время температура в повреждённом блоке станции снизилась до трехсот градусов по Цельсию. Это указывает на то, что процесс горения в реакторе прекращён.
Угрозы для здоровья населения нет, народное хозяйство Киевской области функционирует устойчиво. В то же время внимание журналистов было обращено на то, что некоторые информационные службы Запада развернули вокруг аварии клеветническую кампанию, имеющую целью ввести в заблуждение мировую общественность, отвлечь её от актуальных вопросов оздоровления международного климата.
Председатель Совета Министров республики ответил на вопросы журналистов. На встрече присутствовал председатель Государственного комитета СССР по гидрометеорологии и контролю природной среды Ю. А. Израэль.
(ТАСС).


Секретариату Верховного Совета СССР
Подлежит возврату в Особый сектор Управления Делами Совета Министров СССР
Секретно

Протокол № 10 заседания Оперативной группы Политбюро ЦК КПСС по вопросам, связанным с ликвидацией последствий аварии на Чернобыльской АЭС 12 мая 1986 г.

Присутствовали: тт. Рыжков, Лигачёв, Воротников, Чебриков.
Приглашённые на заседание:
т. Мураховский В. С. тт. Баталин Ю.П., Щербина Б. Е.
(всего 13 человек. (А.А.)

1. О радиационной обстановке на территории Европейской части СССР.
2. О медицинском обслуживании населения, пострадавшего в результате аварии.
Принять к сведению сообщение т. Щепина о том, что за истекшие сутки дополнительно госпитализировано 2703 человека, в основном в Белоруссии. Из больниц выписано 678 человек. На стационарном лечении и обследовании 10198 человек, из которых 345 человек имеют признаки лучевого заболевания. Среди них 35 детей. С момента аварии погибло 2 и умерло 6 человек. В тяжёлом состоянии находятся 35 человек.
Отметить, что Минздрав СССР считает возможным увеличить до 10 рентген в год предельно допустимую дозу радиоактивного облучения беременных женщин и детей, для остального населения — до 50 рентген.
В связи с сохранением повышенного уровня радиации в Гомельской области обязать Минздрав СССР (т. Щепина) усилить профилактическую работу на территории области.
Согласиться с предложением Минздрава СССР о целесообразности проведении пресс-конференции доктора Р. Гейла (США). Её организацию поручить МИДу СССР (т. Ковалёву) и Минздраву СССР (т. Щепину).

Сообщение ТАСС

На Западе в связи с аварией на Чернобыльской АЭС пущены в оборот измышления о том, что советские экспортные товары и транспортные средства представляют опасность из-за их «радиоактивного заражения». Рядом западноевропейских стран приняты меры по ограничению импорта из СССР и некоторых европейских стран СЭВ продовольственных и других товаров.
Такие действия подрывают цели международных соглашений о торговле, экономическом, промышленном и научно-техническом сотрудничестве, заключённых между соответствующими странами и СССР, и не соответствуют общепринятой практике решения вопросов, возникающих в международной торговле.
Компетентными государственными органами СССР приняты и продолжают приниматься необходимые оперативные меры. Советские товары и транспортные средства не представляют опасности с точки зрения радиоактивности ни для населения нашей страны, ни для граждан других государств.

Разрушить сарай может любой осёл, а построить его может только плотник.
Сэм Рэйнберн, конгрессмен США

Die Soldaten miissen so wie, so krepieren (Солдатам всё равно подыхать). Фельдмаршал К. фон Гетцендорф

Выражаю глубокую признательность писателю Станиславу Мальцеву за ценные замечания при редактировании «Чёрной лаванды» и его терпение, позволившее дочитать рукопись до конца, подполковнику А. Булгину за предоставленные документы, всем неназванным авторам за использование в повести их печатных, и, извините, непечатных материалов того бурного времени.
Чрезвычайно признателен Александру Даменову, Вадиму Журкову, Вячеславу Глухову, Алексею Фадееву и тем более своей супруге Зое, без вмешательства которых в изложенные далее события, они могли бы закончиться совсем не так, как закончились.
Автор.

СПРАВКА

Лаванда (Lavandula) — род растений семейства губоцветных. Невысокие кустарники и полукустарники, реже многолетние травы. Свыше 25 видов, главным образом в Средиземноморье. Как ароматические растения виды лаванды использовались ещё до нашей эры, культивируются для получения эфирных масел. Основной источник — средиземноморская полукустарниковая лаванда узколистная (Lavandula angustifolia). В СССР выращивалась в основном в Крыму, Молдавии и Краснодарском крае.
Чернобыль — 12,5 тысячи жителей. Впервые упоминается в летописи XII века. Назван, скорее всего, из-за обилия в районе города полыни — чернобыльника. До АЭС приблизительно 16 километров.
Полынь (Artemisia) — род трав, полукустарник семейства сложноцветных. Около 400 (по другим данным около 250 видов). Полынь обыкновенная, Artemisia vulgaris или чернобыльник способна давать до 150 000 семян.
На Украине чернобыльник называют травой забвения. В канун Иванова дня вьют из него венки, смотрят сквозь них на зажженный огонь и надевают на голову. Кто соблюл обряд — не будет весь год жаловаться на глазные и головные боли. Отваром из чернобыльника, собранного накануне Иванова дня, обмывают коров, чтобы у них больше было молока.
Припять — 49 тысяч человек, 5,7 квадратных километра. Общая протяженность улиц — 12 километров, сберкасс — 3, ресторанов, баров, кафе — 10, Домов культуры — 3, общежитий — 23. Город с 1979 года, до АЭС — два километра.
Реакторы на АЭС типа РБМК-1000 (реактор большой мощности канальный) 1000 мегаватт электрической мощности, 3200 мегаватт — тепловой. Охлаждение кипящей водой. Топливо — низкообогащённая окись урана. В одной тонне топлива — 20 кг горючего. Загрузка реактора — 180 тонн. Замедлитель — графит. Температура пара — 280 градусов по Цельсию, давление — 65 атмосфер. Считается, что общий выброс радиоактивных веществ при взрыве — 3,5 процента от общего количества радионуклидов в реакторе.
Затраты на ликвидацию составили около восьми миллиардов рублей в ценах 1986 года. В ликвидации последствий катастрофы принимали участие около (или более) 600 тысяч человек из всех районов и республик СССР. От Тюменской области на Украине работало не менее 1,5 тысяч человек.

МАЙ
Военный комиссариат Ленинского района, город Тюмень

Начало было в стиле детектива.
15 мая 1986 года в четыре утра по тюменскому времени или в два часа по Москве в дверь постучали. Открываю. На пороге двое.
— Такой-то?
— Да, а в чём, собственно…
— Распишитесь.
— За что?
— Из военкомата… С вечера уже по городу ездим, еле ноги таскаем. Командиры в войнушку поиграть захотели…
Расписался… И угодил таким образом, согласно полученной повестке военкомата, на учебные сборы сроком на 30 дней. В военкомате, куда полученная бумага предписывала прибыть в 8 утра, было словно на ярмарке — ни пройти, ни протолкнуться, всюду сидели и стояли, суетились и курили мужики самого разного возраста.
Разговоры:
— Во, народу собралось! Откуда?
— Ты чё, парень, слепой? Не видишь, что все пожарные здесь — леса горят в Пермской области.
— Какая там Пермь! Афганистан ждет!
Да пошёл ты со своим Афганом! В Красноярск на учения!
— Ну. Говорят, пушки будем по горам таскать.
— А может, на Чернобыль?
Слабая догадка отметается гулом негодующих голосов:
— Да иди ты… со своим Чернобылем! На китайскую границу, леса там пластают только так! По радио передавали.
— А я, когда позвонили, сразу подумал — менты! Вспоминаю, где чего натворил? Может, по пьянке? Вроде бы ничего не украл…
Какой тебе, на хрен, Китай?! На Андреевское озеро, там уже и палатки стоят…
Мимо пробегает какой-то взъерошенный майор.
— Товарищ майор! Куда? Нас куда?
— Не могу знать!
— Товарищ майор!
— Ну, ей-богу, ребята!
Врёт, конечно. В военкомате, и не знает?! Наверняка адрес «доставки» известен. А нам знать «не положено». Известное состояние. Весь последующий за утром день ушёл на переезды, переклички, согласования, утряску, увязку. Была и приёмная комиссия в областном военкомате:
— Военный билет? Так… Болен?!
— Да нет, вроде…
— Так… Сидел?
— Дак, это…
— Если сидел — помалкивай, нам лично это и на х… не нужно! Годен! Годен! Одевайся!
— Та-ак… военный билет… болен… техникум… что?
— Да как все…
— Следующий!
Что-то эта комиссия мне напоминает, никак не вспомню, но отчасти похоже на момент приписки допризывников к военкомату. Дело было в Новороссийске, согнали нас, юных и шумных, в райком комсомола и объявили: «Если вы, подлецы и негодяи, немедленно не вступите в комсомол — будете сидеть до утра. Все сто человек. В армию вы должны пойти настоящими людьми!» Мне не хотелось ни в армию, ни в комсомол, но если от армии открутиться было трудновато, то от комсомола — запросто. Я с ещё одним товарищем распахнул окошко на втором этаже… и тихо растворился в наступающих сумерках. Впрочем, это было так давно, что сегодня кажется неправдой…
Только к вечеру вся живописная толпа оказалась на территории военного училища — ТВВИКУ. Тюменское Высшее военно-инженерное командное училище встретило долгими и нудными походами за формой, мытьём в бане, поисками разных прапорщиков, заведующих складами. Видело это училище за свою историю всяких раздолбаев (выдающиеся сапёры и командиры, вышедшие из стен училища не ангелами были) и неудивительно, что мы тоже относимся к этой категории. Это я к тому, что выдали нам какие-то подозрительнейшего вида подушки и одеяла совершенно неопределимого цвета, рюкзаки и котелки с ложкой и кружкой. Прижимая к груди, тащим всю эту груду барахла через немалую территорию до спального корпуса. Очень мы похожи на толпу мародёров, уже бросивших оружие, но ещё не расставшихся с привычкой грабить, применяя оное.
Насколько все были разные в гражданской одежде, настолько стали похожи в форме. Она на всех сидит как-то неопределённо, ремни болтаются под кругленькими животиками. Сейчас, без знаков различия и без всякой выправки, мы действительно похожи на «партизан», как обычно именуют переподготовщиков.
Нервничают и курят. Я не курю — следовательно, не нервничаю. Беспорядок и неопределенность. Курсанты училища с интересом смотрят на нашу толпу, что пытается маршировать на плацу. Нам смешно — отвыкли, кто за пять, кто за десять, а кто и за двадцать лет гражданской жизни.
— Серёга! Ногу подбери!
— Серёга! Ты куда попёр… там забор!

Сергей Янащук, шустрый невысокий крепыш, уже получивший от местного майора прозвище Чебурашка за развалистую, как у этого героя мультфильма, походку, улыбается во весь рот, поблёскивая коронками и страшно грохая сапогами. Куртка расстегнута, из-под неё лихо выглядывает тельняшка.
— Ггуб-дуп! Ггуб-дуп! — плац дрожит от наших сапожищ, отвыкли, оказывается, не совсем.
— Р-рота! В стол-ловую, шагуум-мм-марш! — временный наш командир, какой-то местный майор старательно топчет бетон сапогами.
Верный привычке записывать всё самое интересное, начал вести дневник. «Интересное» началось ещё в казарме. Разумеется, мы познакомились. Тюмень, Тобольск, Ялуторовск. Война?! За оградой волнуются родные, как всегда в подобных случаях, их не пускают, но…
Сначала к одному нашему товарищу прорвались родственники со справкой о больном его сердце — это когда укрепилось подозрение о Чернобыле. Затем спасённый привёз несколько бутылок водки, и наша комната дружно отметила начало службы. После праздника Валера Коробицын, он из Ялуторовска или Заводоуковска, стал, как говорят в народе, «гнать» — нёс околесицу, бродил по комнате как сомнамбула, разговаривая с невидимыми нам собеседниками, или сидел на кровати, устремив потухший взгляд в пространство, затем начинал что-то искать.

Похоже на белую горячку, ту самую «делириум тременс», симптомы которой чудесно показаны в кинофильме «Кавказская пленница». Кое-кто посмеивается над ним, но смешного здесь, мало. Что будет дальше — сказать трудно, но ничего хорошего предвидеть нельзя. Сказали об этом майору, что курирует нас.
— Не знаю, ничего сделать нельзя, — ответил хмуро он. — Раз призвали, значит, призвали.
Понятно, детектив продолжается. Народ знакомится, сыплются анекдоты, байки, сплетни о женщинах, но у всех в глазах застывший вопрос: «Куда? Зачем?».
Итак, мы ждём поезд с востока. Он идёт с техникой и людьми. А пока бегаем в самоволки, кто может. В армии интересно первые два дня, затем тоска-смертушка.

17 мая.
Близ моста на улице Мориса Тореза, вечер

Поезд, а точнее состав, стоит, наконец, вблизи моста, что в створе улицы Мориса Тореза, привлекая внимание окружающих пламенеющими на солнце пожарными машинами на платформах, но более всего привлекает взгляды ИМР — мрачная и даже зловещая с виду машина на базе танкового шасси. Нашей роте предоставили такой же вагон, о котором поэт (В.В. Маяковский), ещё лет семьдесят назад сказал: «Сорок человек или восемь лошадей».
Лошадей у нас нет, но народу достаточно, тесно, как в очереди. Вульгарнейший «товарняк», в котором перевозили скот, следы его жизнедеятельности по всему полу. Теперь повезут нас. Противно. Для полноты восприятия не хватает «максимов», торчащих из дверей, четырёхгранных штыков, обмоток и паровоза, обдающего всю эту картину живописно-чёрным дымом. А так — полная и сочная картинка из жизни первой мировой, гражданской и прочих войн. Вот сейчас выйдет некто в будёновке и как заорёт: «Товарищи красноармейцы! Злобный и кровожадный враг наступает на нас! Республика в опасности! Все, как один, на защиту Отечества!».
Стали сколачивать нары — непременный атрибут военной, зековской и, как я догадываюсь (и оказался прав), нашей новой жизни. Метём пол, выковыриваем щепочками из щелей навоз, колем дрова для печки-буржуйки.

Одно «утешение» — соседи-барнаульцы едут точно в таком же вагоне и с тем же «комфортом». А вот командиры устроились в пассажирском вагоне, там и туалет есть. Нас не пускают. Справляйте нужду как хотите. Понятно, у командиров звёздочки, а звезда, пусть и маленькая, освещает путь к туалету. А я-то думал, почему это так мало иной раз бывает звёзд? Потому! Командование не желает свой свет на нас расходовать — аккумуляторы раньше времени сядут. И ещё один интересный момент. Обычно, как заведено ещё с царских времён, уходящих в армию провожают с оркестром и обычно под марш «Прощание славянки». И красиво, и привычно. Играет оркестр, значит, провожают людей на очень нужное стране действо. А мы… как бродяги, в старых, грязных вагонах, да на нарах. Некрасиво. Некультурно. Ведь мы уходим из дома далеко, практически на войну и ведь кто-то быть может и не вернётся, коли это война. Но на эту тему никто не говорит ни слова — она даже «не думается», и как всегда одна надежда, на «авось». Я не могу сейчас ничего более на эту тему сказать. Едем!
А пока мы собираемся в путь, обращу внимание читателей на деталь нашего города — улицу, названую именем и фамилией французского коммуниста, очень поддерживавшего Советский Союз — улицу имени Мориса Тореза, расположенную в самом центре города. Когда он сидел в тюрьме буржуазной Франции, которую хотел наставить на коммунистический путь, (но которая всячески этого пути избегала), в камере у него была библиотечка из трудов Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина.
Интересное дело! Человек восстаёт против законов страны, а жандармы да полиция ему книги революционные в камеру носят! Правда, как мы видим, новой парижской коммуны во Франции не случилось.
Прибрал и спрятал до лучших времён статью из газеты «Красная звезда». Мне всего не запомнить, всего не знаю, потому официальный орган расскажет как было. А если что-то было не совсем так, то все вопросы к газете и Политбюро ЦК КПСС.

18 мая.
Вечер, вокзал города Тюмени

Состав переместился к перрону вокзала, на котором теперь смешение военных и гражданских лиц, поцелуи, слёзы и прочие весьма необходимые по ходу пьесы атрибуты. Поезд отошёл от перрона под звуки «Лаванды», доносящиеся из чьего-то радиоприёмника или магнитофона. Всё! Едем!
«…В нашей жизни всё бывает и под солнцем лёд не тает», — заливаются Ротару и Йоала. Вот это точно! Наша жизнь такова, что едва успеваешь голову пригибать: то китайские пули на острове Даманском, или у озера Жаланашколь, то стрельба в донельзя братской Эфиопии, то война в не менее братском Афганистане, то ещё где-либо «в зоне наших интересов», например в Лаосе, а уж Египет для Советского Союза стал вообще родным — шесть раз мы «вставали на защиту независимости свободолюбивой страны»… «Всё бывает», а сколько ещё будет! Ну, София Михайловна, теперь я знаю, как назвать повесть, — «Лаванда», и отныне да будет так!
Товарищи пассажиры на вокзале удивлённо — почтительными взглядами провожают ряд пожарных машин разных марок и ИМР — инженерную машину разграждения. Она внушает почтительный ужас: мрачная, грубая, с малюсенькими иллюминаторами — гибрид краба и свиньи, — впереди нож бульдозера, сзади — клешня-манипулятор.
От железнодорожников узнали совершенно точно — едем на Чернобыль. А командиры всё «хранят тайну». От кого, интересно? Поезд так бросает на стыках, что ручка выписывает на бумаге спирали и восьмёрки. «Кайзерштрассе», — говорил о подобных дорогах один мой новороссийский приятель, то есть «царская», «королевская «дорога. Интересно, как по таким путям возят химреактивы и боеприпасы?! Кто-то из ребят дал почитать половину газеты «Красная звезда» за 8 мая. Большая статья «К событиям на Чернобыльской АЭС». Раздолбали в ней США как организатора истерии, заодно сурово предупредили мировую общественность за то, что «время подтвердит безответственность, а с нею и неизбежные политические издержки тех, кто использовал эту беду для раздувания недоброжелательства и клеветы». Ладно, посмотрим, как события развернутся в дальнейшем. По нам уже не нужно наносить ядерный удар — мы и так готовы…

ПОСЛЕ АВАРИИ НА «ТРИМАЙЛ АЛЕНД»

ВАШИНГТОН, 6 мая. (ТАСС). Цинично используя аварию на Чернобыльской АЭС для чудовищных по своей нелепости обвинений в адрес СССР и раздувания антисоветской истерии, в США пытаются тем самым отвлечь внимание от своего собственного неблаговидного поведения. Но, обливая другого грязью, себя не обелить, факты не переиначить.
Вот лишь один пример — одно из примерно 20 тысяч происшествий и неполадок, зафиксированных на американских АЭС с 1979 года. 28 марта 1979 года на атомной электростанции «Тримайл Айленд», расположенной в 16 км от Гаррисберга (штат Пенсильвания), в результате неполадок в системе охлаждения и ошибочных действий технического персонала внутри ядерного реактора образовалась водородная «подушка», которая стала препятствовать доступу охлаждающей жидкости к активной зоне реактора. Создалась опасность взрыва накопившегося водорода со всеми вытекающими отсюда последствиями.
В целях предотвращения катастрофы специалисты были вынуждены периодически выпускать в атмосферу из здания реактора радиоактивный пар, а также спускать загрязненную радиацией воду в реку Саскау-эханна. 30 марта губернатор Пенсильвании Р. Торнберг издал указ, рекомендующий беременным женщинам и детям покинуть местность, прилегающую к территории АЭС. Был разработан, но так и не приведен в действие план чрезвычайной эвакуации населения из близлежащих районов, и тысячи охваченных паникой людей стали сами покидать Гаррисберг и его окрестности.
Специалистам компании «Метрополитэн Эдиссон», которой принадлежит АЭС, примерно через неделю после начала аварии удалось в конечном счете устранить водородную «подушку» в полости реактора и начать постепенное охлаждение его активной зоны. За период аварии повышенные дозы радиации получило около 100 служащих АЭС.
Удаление радиоактивных материалов и дезактивация ядерного реактора на острове Тримайл продолжались еще несколько месяцев. И только в июле 1979 года президентская комиссия по расследованию аварии открыла для публичного ознакомления документы, которыми она располагала в ходе проводимой ею работы. Окончательный доклад комиссии был представлен президенту к концу года.
Как сообщает генеральный директор Международного агентства по атомной энергии (МАГАТЭ) X. Блике, США лишь через несколько месяцев после инцидента на АЭС передали МАГАТЭ подробную информацию о случившемся. После этого МАГАТЭ официально информировало об аварии другие государства…

20 МАЯ
21 час 00 минут, едем по России

Третью ночь встречаем в дороге. Поезд продолжает швырять на стыках, самочувствие пока нормальное.
Природа вокруг русская — та, что показывают в кинофильмах и что рисуют художники. Едем, спим, едим. Повара-барнаульцы готовят ужасно, даже я сварил бы лучше. Подозреваю, что они такие же повара, как я Фрэнсис Дрейк. Но, есть-то ведь хочется!
Командир нашей отдельной пожарной роты старший лейтенант Александр Владимирович Ивасюк присматривается к нам. Ему всего-навсего 27 лет, кажется… Запрещает играть в карты. А что ещё делать в пути? Правда, я не картёжник, мне всё равно, а вот другим тяжко. Едем, спим, едим, болтаем. Тесно нам на наших нарах, едва-едва помещаемся — народу вон сколько! А запах от сапог и портянок! Непередаваем! Ну, это тоже относится к тяготам воинской службы. Хотя… Не мешало бы по сему поводу давать молоко за вредность. Сапоги, намазанные жуткой смесью из рыбьего жира и гуталина, «благоухают» так, что даже плохая собака-ищейка обнаружит наш состав километров за пятьдесят.

21 МАЯ
8 часов 45 минут. Путь продолжается

Воронежская область приняла нас хорошо. Станция Георгиу-Деж названа именем почившего (в бозе?) румынского коммунистического деятеля. Помнится, ранее станция и город при ней именовались иначе — Свобода, а при поганом царском режиме — Лиски. Нужно бы уточнить этот момент в словаре, но он далеко, а город — вот он.
Стоим, отдыхаем от тряски. Не преувеличивая, скажу: трясло немилосердно. Дорога смахивает на стиральную доску. Подбрасывало так, что создалось впечатление о квадратных колёсах у состава. Верхние нары ужасающе скрипели и трещали. К счастью, обошлось без жертв. Неудобств, больших и малых, — хоть отбавляй. По малой нужде ещё можно сходить — приоткрыл дверь и поливай шпалы, а, простите, по большой физиологической потребности? Если ты не цирковой артист, то, как говорила тётя «кавказской пленницы», «ничего у тебя не выйдет…».
Утешает природа. Едем как по картинной галерее. Вот, направо, Левитан, налево — Саврасов, впереди — Дейнека. Любил он изображать гипертрофированно жизнерадостных женщин-домкратов. Я понимаю, сексуальные пристрастия тоже немало значат, но иногда глаза бы не смотрели, как, например, на эту группу железнодорожных рабочих, забивающих костыли в шпалы на каком-то полустанке. Здорово! Кувалды и женщины! Шпалы и женщины! Домкраты (натуральные, железные) и женщины! Только в стране победившего труда такое и возможно. Не знаю, как в Польше либо в Венгрии, но у нас дамы на строительстве железных дорог употребляются за милую душу. Никому не стыдно — ни здоровенным начальникам, посылающим матерей на адскую работу, ни начальникам начальников, могущих, но не желающих изменить настоящее положение. Хотел было выпендриться и ввернуть «Status quo», да уж не по-российски это, не по-пензенски, не по-рязански. Сколько ни выпендривайся, а женщины как работали на тяжёлых работах, так и работают после знаменитого лозунга тридцатых годов «Девушки! На трактор!».
Мы же начинаем знакомиться поближе. О ЧАЭС ни слова. Дело, видимо, серьёзнее, чем об этом пишут. А писать наши умеют! Заливать — тоже. Мы всё испытаем на собственной шкуре, нет, грубовато, — коже. Я отношусь уважительно к этой части (и значимой!) тела. Что мы без неё? Пособие для студентов-медиков. Нас сведут, как сообщили, наконец «расколовшиеся» командиры, в батальон, который и займётся радиацией. По этому поводу Юрий Крахмалёв, мой сосед по нарам, заметил: «Пожарная рота — ужас Чернобыля!».
Действительно, «ужас». О радиации едва ли кто из нас имеет достаточное представление. Итак, Крахмалёв произнёс эти пророческие слова и занялся своей фляжкой — пишет на чехле каллиграфическим почерком: «Партизан Юра Крахмалёв». Всю надпись обнимает лента, концы которой красиво уложены волной. Оригинально смотрится надпись на почти сорокалетием «Юре», сын которого тоже в армии, но в другой части страны.
Я жутко позавидовал и попросил мне сделать такую же композицию, разумеется, изменив имя и фамилию. А в это время ребятишки, узрев близ путей туалет, озарились счастливыми улыбками при взгляде на это чудо. Ведь несколько дней мы не видели ничего подобного!

Сервис просто немыслимый! Невзыскательное по архитектурным данным строение за каких-то двадцать минут побило рекорд посещаемости малоизвестной Третьяковки. Но не я первый это сказал: — «Всё хорошее имеет свойство быстро заканчиваться». «Вдруг, из маминой из спальни, кривоногий и хромой, выбегает…». Да-с… показался комбат майор Балинбах, имя ему Борис Михайлович, и командует: «Отставить! По вагонам!». Жаль, так хотелось посидеть по-человечески! В связи с этой фразой вспомнил анекдот о Ходже Насреддине. Забрался он как-то в чужой сад абрикосов отведать. Откуда ни возьмись хозяин. Ходжа быстро присаживается, будто справляет нужду. Хозяин его спрашивает: «А что ты тут делаешь?». Ходжа: «Не видишь, нужду справляю…». Хозяин замечает возле Ходжи коровью лепешку и недоумённо говорит ему: «Да, но это же, коровья?!». На что Насреддин отвечает: «Ну и что? Ты же не дал мне спокойно, по-человечески!».
Запрыгиваем обратно в стойла: армия, хоть и партизанская, пока ещё слушается приказов.
В 15 часов пересекли границу (административную!) с УССР. Всё ближе к цели. На элеваторе ребята выпросили ведро семечек, и теперь шелуха летит в обе двери вагона. Разнообразие в еде какое-никакое, ибо стандартная пища уже как кость в горле.
17 часов. Остановка. Построение. Замполит роты Олег Геннадьевич Мурашов поздравляет Бетехтина с днём рождения. Мелочь, а приятно.
21 час 05 минут. Тошнотворнейший запах йода, хлора и фекальных вод рвётся в вагон, от чего, собственно, я и проснулся. Тошнит, даже желудок волнами ходит. Ничего себе аромат, не хуже немецкого «Циклона»! Может, мы попали в зону испытания химического оружия? Длилось это безобразие до станции Сухой. Дневальные в обоих вагонах дышат через рукава бушлатов. Ужас! Но из всех спящих никто более не проснулся. Вот так и погибают во сне от удушья. Правда, сапоги и портянки пахнут тоже знаменито — издают «потную спираль», как сказал писатель Лесков, и спираль эта вводит в штопор мой организм. А каково жёнам моих товарищей! Вношу предложение: перед тем как «расписаться» или сыграть свадьбу, невестам тщательно обнюхивать обувку претендента на руку и сердце — мало ли что в дальнейшем.

22 МАЯ
7 часов 05 минут утра, Украина

Проехали станцию Гоголево. На перроне памятник Николаю Васильевичу. В воздухе разлит запах сирени и белой акации, густой и плотный, почти осязаемый. Может быть, как белый абрикос Флоренции побуждал к творчеству Данте, Петрарку, да Винчи, так и запах сирени сказался на творчестве Гоголя? Кто знает, что даёт толчок творчеству. Шиллер, например, любил запах гнилых яблок… Китайцы ели всё подряд и изобрели фарфор и бумагу, порох и компас. Я люблю сливу-терновку, но толку пока нет никакого. Может быть оттого, что в Тюмени и её окрестностях терновка не растёт? А на Кубани, в Ставропольском крае, в Ростовской области её очень много — быть может, мне стоит переместиться туда, на Родину? В дальнейшем посмотрим, а пока я и так подозреваю, что выйдет из-под моего пера (в данном случае шариковой авторучки). Шиллер написал, кроме всего прочего, «Разбойников», Гоголь — «Тараса Бульбу», Петрарака о незабвенной Лауре. А мне придётся, есть любимую сливу вёдрами, чтобы создать нечто, близко напоминающее перечисленные произведения. И да будет так! Правда зависть, пусть «белая», очень коварная штука, и даже купаясь в волнах нежнейших запахов, но ничего не делая, и «Лаванды» не напишешь… А во Флоренцию мне, видимо, никогда не приехать. Если только не грохнет какой-либо итальянский реактор…
11 часов. Стоим на какой-то небольшой станции. Рядом, на соседнем пути, тепловоз, из окна улыбается машинист.
— Як настроение? Видкiля? Сибирякi?
Янащук и Королёв говорят мне:
— Ну, Саня, ты по-хохляцки можешь, так давай!
Сказать, что могу — преувеличение, так, пару десятков фраз, и то кубанского диалекта, в багаже найду.
— Сибиряки! И настроение гарное! В общем, пока нiчого. А шо, у вас працюваты треба? Чорнобiль, чi шо? Зараз, як дамо!
— Як воно рвануло, yci жиды дрiснулы с Киiва хто куды, — смеётся машинист. — На станцiях столпотворенiе, билетiв немае, идуть и идуть, матери их чорт! Зараз тыхенько…
Тронул состав, помахал рукой. Наш коллектив с удовлетворением отметил мои лингвистические способности. Пролетели военные самолёты со звёздами на крыльях. Немного напоминает киношную войну. У здания вокзальчика бабушки продают зелень — не боятся радиации.
Проезжаем Киев. Какая красота! Сверкающие купола храмов, зелёные холмы, яхты на реке. Днепр! Ах, Дншпро! Правда, он не так широк, как у Гоголя, но простим Николаю Васильевичу его гиперболы — это Днепр! Колыбель славян, древний Борисфен!
Сечь бы тех деятелей, что сбрасывают в реку миллионы тонн отходов, и заставлять пить ту воду без очистки! Говорят, при царе Алексее Михайловиче наказывали любого кожевенника, который выливал в реку одну бочку квасцов. Всего одну бочку раствора, ещё не самого ядовитого! А как наказывали, наверное, понятно.
Саша Полковников смотрит на всю эту красоту и бормочет под нос:
— Да… Это не Тюмень, а дороги какие!
Да, это точно не Тюмень! Не перестаю удивляться нашим дорогам — отчего это, как правило, они всегда ниже уровня грунта? Как только пройдёт любой незначительный дождь, можно смело плавать на плоскодонной лодке. Такие же и тротуары. Быть может, так строят специально, чтобы создать больше трудностей горожанам? Не зря ведь наш любимый город зовут «столица деревень».
По-моему, самым мудрым строителем на то время оказался начальник теперь уже расформированного стройуправления № 26 Николай Яковлевич Вишняков. Жил он в доме, отстоящем от места его работы метров на двести. Надоело ему месить грязь и бороздить лужи, вот и приказал соорудить бетонную дорожку — тротуар в посёлке Тарманы, то есть там, где я и живу, несколько выше уровня почвы! Так этот путь до сих пор и существует.
Но оставим Тарманы и переключимся на близкий теперь Киев. Я несколько недопонимаю. Киев носит имя мужское, по имени легендарного Кия, основателя (как говорят) города. Но отчего то стольный град, опять таки — город слово мужского рода (огороженное место в данном случае, огород), называют в том числе и «матерью городов русских». Понятно было бы, будь он назван по имени сестры Кия Лыбеди, но ведь это не так! Как чудна украинская ночь, так чуден русский (малорусский диалект русского языка). Понимаю, что учёные лингвисты и прочие специалисты в области языкознания могут дать исчерпывающий ответ на мои вопросы, но всё равно странно. Вот Ростов-на-Дону как называли «Ростов — папа», так никому не взбрело на «маму» переделать. Мамой у нас всегда была Одесса. А если я живу в Киеве — «матери городов русских» — который «красив и зелен», то спотыкаюсь на каждом шагу…разумеется, не физически…
19 часов 05 минут. Стоим примерно в семидесяти километрах от конечной станции, от которой пойдём своим ходом. Командиры непрерывно совещаются. Напряжение в вагонах растёт вместе с наступающими сумерками. Наш ротный назначил боевые расчёты на каждую машину. Сколько же лет я не сидел в отсеке боевого расчёта? Уж и не помню ничего, как будто… Все курят, дым клубами валит в открытые двери. Это сколько же армия изводит папирос и сигарет?
Около 23 часов. Станция Вильча — конечный пункт. Множество вагонов на путях, редкие огни. Уйма комаров! Как в Сибири! Пикируют с воем, как маленькие истребители, и с ходу под одежду.
23 часа 11 минут. Из вагонов осторожно высовываются ребята. Убедившись, что радиация не висит в воздухе и не рушится на головы кусками, осмелели и выскочили на песок, обильно рассыпанный по всей станции. На станции, кроме нас да двух-трёх дежурных, нет никого. Висят предупредительные плакаты. Далеко за лесочком, силуэтом, напоминающим громадный замок, брешет собака. Темь, как в подвале.
Начинается выгрузка. Водители включили фары машин, гремят инструментом, освобождая технику от крепления. С утробным звуком стартера завелась ИМР. В желудке завибрировало и застучало. Мощь! Ночь пульсирует и подрагивает под обвалом выхлопов дурацкой машины. Если смотреть со стороны, что я и делаю, отойдя метров на пятьдесят, армия готовится к наступлению. Гром и вой двигателей, лязг гусениц, треск коробок передач… Чувствуешь себя таким хрупким, ничтожным, как ручейник без панциря.
Вновь становишься солдатом в войну, когда прёт вражеский танк, а у нас даже гранат нет…
ИМР, поднимая клубы пыли и песка, гремя и звеня выхлопами, медленно сползает с платформы, забирается на трейлер. Своим ходом ей нельзя — асфальт мнется под гусеницами как ткань. Выхваченные светом фар деревья, колодец у забора, укутанный полиэтиленовой плёнкой, домики в глубине ночи — всё это так мирно, так спокойно, что никак не верится — люди отсюда ушли…

23 МАЯ
Станция Вильча, Полесский район, 2 часа 30 минут. Вперёд!

Выгрузка закончилась, теперь всей ротой ищем Валеру Коробицына. Вот только что был на глазах и исчез.
— Темно, как у негра в… рюкзаке, — кто-то, бурча и освещая путь спичками, спотыкаясь о шпалы, пролазит под вагонами, — Сукин сын, и куда его понесло?!
Расстроенный комбат и серый, как грязная портянка, комроты мечутся по станции, тоже, чиркая спичками, лазят между техникой, прыгают по платформам. Ищем все. Десять, двадцать минут, полчаса. Вот! Нашли! Спит в грузовой машине под матрацами. Это, видимо, ещё не последнее наше развлечение, что-то ещё будет. Комбат выпустил воздух, как проколотая шина: «Уфф! Аххх…».
4 часа 30 минут. Наша колонна пожарных машин, наверное, странно выглядит в этих местах. Да и вообще всё странно. Рассвело. Едем сквозь слёзы одиноких старушек на обочинах шоссе. Едем медленно и поэтому всё замечаем. Некоторые бабушки крестят машины:
— Куда, солдатики? Погибель там…
Эх, бабули! Погибель — это возможно. Нам гибнуть не привыкать. Я вот не был на войне, но в море тонул, гадюка кусала, на спину горящая балка в доме падала, пулю из пистолета в ногу получил, с обрыва падал… И так далее. Может, и радиация обойдёт?
Сёла, что проезжаем, пусты. Красивые, богатые дома в этом районе, зелёные сады. А мы… Мы едем туда, где лёгкая дымка тумана, изумрудные поля пшеницы и ржи и тёмный васнецовский лес. Вот сейчас из чащи выскочит Серый Волк с Иваном-царевичем и Василисой Прекрасной и намётом пойдет вдоль шоссе…
Наверное, я говорю все это вслух, потому что сидящий рядом Саша Полковников вдруг спрашивает:
— Что, что? Какие это впостельные тона?
— Да не «впостельные», — говорю ему, — пастельные, краска такая нежная, карандаши есть, специально для художников.
Полковников кивает головой: всё равно не знаю, мол. Забавный тип. Здорово похож на Швейка, во всяком случае, те же голубые невинно-честные глаза, простодушное выражение, форма военная. Весу, правда, маловато. На «гражданке» работал водителем, меня зовет «Санёк».
Надо признаться, в данный момент, наша армия сильно напоминает в своё время описанную Ярославом Гашеком в «Похождениях бравого солдата Швейка» Австро-Венгерскую, правда, слегка модернизированную и со звёздами во лбу…
Всё в мире имеет аналоги, наш полк тоже не исключение. Мелочь, но приятно… Впрочем, я это уже говорил, кажется.
5 часов утра. Солнце встало из-за леса. Наши машины как крупные божьи коровки на сером шоссе — вот-вот расправят крылышки под тёплыми лучами и стаей воспарят над Украиной. На столбах и крышах торчат аисты — чихать они хотели на радиацию. Колонна остановилась, все повыскакивали, глазеют на экзотику. А она — ноль внимания на нас. Ясное дело, мы сверху такие букашки-таракашки!
На обочинах аншлаги: «В лес не заезжать!». А лес природный, не какие-то там посадки — высокие могучие сосны. Вот проехали шлагбаум, двух милиционеров в респираторах. Их пост-будочка обернут полиэтиленовой пленкой, словно большая конфета торчком стоит на обочине. Машины свернули в лес. Вкусно пахнет смолой и хвоей. Впереди показался громадный, гигантский луг. Остановились среди трав. И сразу же началась дурацкая неразбериха. Эти приказывают одно, другие — другое, те отменяют только что полученные указания, все офицеры без исключения размахивают руками, тычут пальцами во все стороны. Словом, атмосфера жуткой деятельности. С одной стороны нашей поляны село Черемошна (Черемошная), с другой село Орджоникидзе.
Практически курорт — смешанный лес: сосна, ольха и прочие представители флоры. Если бы не радиация — одно удовольствие служить в таком лесу! Разумеется, при условии, что ни копать, ни рыть ничего не нужно!
13 часов 35 минут. Идёт расстановка техники. Жарко, ни облачка. Травы пахнут просто одуряюще. Наша рота моется у машин — благо, воду привезли ещё из Тюмени, остальные завидуют. Жаворонки и кукушки повествуют окружающей среде, до чего же хорошо жить. Тихо вокруг, если не считать время от времени возникающего гула пролетающего Ил-14, измеряющего радиоактивный фон. Он тащит за собой на тросе некую конструкцию колбасного вида. Там, видимо, датчики-передатчики и прочие технические извращения. Вдалеке подрастают палатки, словно грибы неизвестного вида. Мы окружены горами матрацев, ящиков, банок тушёнки, ещё чего-то, под ногами похрустывают пожарные рукава.
20 часов 20 минут. Ивасюк бегает по огромному полю и желает объять необъятное. Так не бывает. Ещё незабвенный Козьма Прутков вполне определённо высказался по этому поводу. И ещё он заметил: «Стремись уплатить свой долг, и ты достигнешь двоякой цели, ибо тем самым его исполнишь». Ну, положим, мы уже начали платить, а там видно будет, правильно ли поняли мудрого старца. Понятно, что Козьма не «старец» как я его невежливо обозвал, но советы даёт как проживший достойную и мудрую жизнь!

Та-аак, начинаем и мы ставить палатки. Шум, советы, визг пил и очень родные словопостроения типа: «Да пошёл ты…» — «Сам иди…». Мимо нас связисты тянут свои провода, устанавливают временный коммутатор или похожий на него аппарат. У одной из машин сидит Валера Коробицын. Он с утра ничего не ест. Я пытаюсь накормить его и вообще присматриваю — уже дважды уходил в лес, да мы его вылавливали. Взгляд у Валеры отсутствующий, тоскливый. Жуткий, безнадёжный взгляд. Мне несколько не по себе. Какой идиот из призывной комиссии решил, что место Валеры на АЭС? Суета усиливается по мере наступления темноты. А темно становится почти сразу после захода солнца. Юг всё-таки, да лес вокруг. А на небе, совершенно безоблачном, масса звёзд. Мало что понимаю в астрономии, так, «для общего развития», но ковш Большой Медведицы и соответственно Полярную звезду нахожу сразу. Далеко наш общий тюменский дом! Ох, как далеко! А над моим домом, в посёлке Тарманы, сейчас проливаются лучи Полярной, долетают до Украины, до нынешней поляны и летят себе в неизвестной глубины даль. Жутко и страшно, но восторг вызывает! Мы здесь копошимся, планируем чего-то, Станции взрываем, а свет летит и летит, и нет ему фактически преград. Впрочем, я опять отвлёкся, писать при свете фар хорошо, наша машина светит не тусклее той звезды, я опять усаживаю Валеру на траву: «Сиди, курицын сын!» Впрочем, он не особенно и сопротивляется, видимо устал очень. Морально, конечно…
Уже по всей поляне разбросана масса вещей, свет фар по-прежнему полосует поляну и лес, а офицеры всё машут руками, продолжая неизвестно о чём спорить. После ужина «на сухую тему» партсобрание полка. А вот тема собрания — очередной выброс в Чернобыле. Говорят, что в Чернобыле, но ведь это на станции, реакторы её находятся в шестнадцати километрах от города. А вот Припять, собственно город при АЭС, до сих пор не знали. Во всяком случае, до 26 апреля сего года мало кто интересовался им, разве что спецслужбы из-за «бугра».

25 мая
Полесский район, 9 часов 05 минут чернобыльской эры В полку

Вчера ездили в Припять. Не знаю уж почему, но замполит роты Мурашов попросил именно меня сказать речь перед первым выездом в Припять. Я и поведал полку, что, как и все, боюсь радиации и реактора в частности, но раз так требуется, значит, пойдём и будем работать сколько надо, сколько сможем.
Оваций, разумеется, не было, никто не задушил меня в горячих объятиях, да я всего этого и не ждал. У полка настроение пасмурное. Оно и понятно: радиация — штука невидимая и когда ударит — командиры нам не объяснили, видно, не до того было. Завели мы свои «пожарки» и вперёд, во славу Отечества. И это в который уже раз только на моей памяти. Об истории промолчу, ибо стоит только раскрыть любую книгу…
Итак, впереди Припять. Проезжаем мимо АЭС. Вид удручающий. Четвёртый блок выглядит так, будто в него угодила парочка бомб калибра так килограммов на пятьсот каждая. Осколки бетона, куски плит, торчит арматура. Рядом, через дорогу, начинают валить лес. «Рыжий лес». Он получил это название оттого, что в результате «удара» радиации хвоя на деревьях пожухла и выцвела. ИМР таскает здоровенные сосны, как прутики, гремящий вертолёт заливает чем-то липким обочину дороги.
Проносится разнообразная техника, в основном специальная, но много и гражданских машин. Пыль столбом! Вихрится за машинами и оседает на нас. Лица под респираторами потеют, чешутся щёки и подбородок. Бриться надо тщательней, что ли? Никогда не думал, что пот может быть таким жгучим! У въезда на мост со стороны Припяти стоит синий трактор «Беларусь» с открытой дверцей. То ли заглох ввиду отсутствия солярки, то ли тракторист, увидев взрыв реактора, не долго думая, выскочил из машины и, забыв, что на колёсах быстрее, помчался в Припять предупредить родственников.
У всех нас из карманов выглядывают дозиметры ДП-22, дозиметры прямопоказывающие, полученные в полку. То есть, какую дозу облучения получил, такую прибор и отметит. Это такой алюминиевый цилиндрик, в две трети карандаша, но толще его раза в два. С двумя «окошками». Смотришь в нижнее, на просвет, и видишь шкалу и «ниточку» — собственно указатель уровня излучения, ползущую неспешно, как улитка. И мы похожи на киношных героев.
Въехав в город и облачившись в ОЗК, общевойсковой защитный комплект, стали похожи на невероятных уродов, чудовищ, птеродактилей, мутантов совдеповских. Жара! Пот стекает в сапоги-чулки струями, тепловой удар так и ждёт случая вмешаться в происходящее. Гляжу на ребят, а они рассматривают город, жуют губами — курить хочется, а не покуришь. Небось, каждый себя жалеет, а может, и с жизнью пару десятков раз успел попрощаться — ведь никто не скажет. На миру и смерть красна! Если бы, конечно, от нашей гибели да родные наши жить бы стали раз в десять лучше, ну ещё кое-как можно допустить наше героическое перемещение в райские кущи. Хотя раньше времени не хочется. А с другой стороны, кто знает своё время?
Так… Воды в ёмкостях машин нет, следовательно, нужно разыскать. Подъехали к одному гидранту — с фоном, к другому — не работает. Нормально. Поехали к реке, к Припяти то есть — вдруг да фона нет. Как же! Фонит, зараза. Сколько-то там микрорентген, я не понял. Долго мотались вокруг да около и обнаружили-таки за городом, в каком-то селе. Постояли под сенью тополей и прочей ботаники, напились и в атаку. Едем вдоль бережка легендарной Припяти — жёлтый песочек, зелёная травка, кудрявые прибрежные кусты ивняка, а вдалеке синий то ли от старости, то ли от расстояния, лес. Сейчас в нём столько живности! Человек-то прыти поубавил. Вода плещется в чреве машин, их покачивает на мягком песочке. Идиллия в стиле ретро.
Парни бурчат что-то нечленораздельное. Жара в кабинах до того «забодала», что хоть раздевайся. Чёрт его знает, какая сейчас температура внутри наших организмов! Во всяком случае, все вирусы сдохнут от перегрева. Та-ак, подъезжаем к городу, сейчас он нам «задаст перца», как говаривают на Кубани. Но вообще — странно! Из Сибири приехали люди, будто своих мало на Украине!
Припять производит необычное, жуткое впечатление. Марево стоит над дорогами и тропинками, очень похоже на мираж, такой, каким его показывают по телевизору. А быть может, всё вокруг мираж и есть? Мигают жёлтые огни светофоров, телефонная станция не отключена — заходи, звони. Кому позвонить? Господу Богу, если такой есть? Странно и дико, телефонные будки вот они — народу нет! Редкие «зареспираторенные» милиционеры, да кое-где видные вдали дозиметристы, это ещё не народ. Нечто из фантастического фильма. Иду по мягкому от жары — да какое там, мягкому! — растекающемуся асфальту к виднеющейся неподалёку синей будке и даже с целыми стёклами! Снимаю трубку:
— Алло! Алло! Это рай?
— Ну.
— Кто у аппарата?
— Кто-кто! Не знаешь, что ли? Св. Петр…
— A-а! Здорово, Петруша! Нам бы Создателя!
— Господь отдыхает! А вы, собственно, кто?
— Мы из Чернобыля. Уж больно надо, Петруша. На пару слов.
— Я же сказал: отдыхает Создатель, слава ему!
— Пётр, тебя же по-человечески просят! Ты ему так слегка намекни… дело спешное, не требует отлагательства. Ребята, мол, уже в белых тапочках…
— Так Отец наш разгневается!
— Не должен. Сам же писал: «Возлюби ближнего своего». А?
— Ну, хрен с вами! Приглашу, раз такое дело. Но гнев божий в случае чего на вас направлю, имейте в виду!
— Да ладно, переживём, не впервой…
Зашуршало в телефоне: наверное, Пётр зацепил крылом трубку, затем через пару минут, или как они там, в раю называются, в трубке зарокотало:
— Сам у аппарата. Слушаю. Кто это?
— Мы, Господи… Мы!
— Кто «мы», гром небесный?!
— Так на то ты и Создатель, чтобы прозревать, в бога и в душу твою мать! Ты куда смотрел? Зачем реактор взорвал?
— Да… да… да я вас… Да со мною, Создателем вашим?! На колени! Да вы в поте лица своего…
— А это я — твоё создание, которое, так сказать, по образу и подобию твоему…
— Накажу, нечестивец!
— Не глупи, Господи! Ты и так наворотил достаточно! Не тех наказываешь, шо у Toбi, повылазило?
— Да я тебя… Да ты у меня…
— Извращенец ты, Господи! И хам ко всему! Дети чем тебе не угодили? Прощай!
— Да я… тебя вечного блаженства лишу! Ты у меня в геенне огненной гореть будешь!
— А пошёл ты… Мы, по-твоему, где находимся, ась?!
Повесил я трубку на место и пошёл к своей машине. Хочешь не хочешь, а работать надо. По улицам рокочут бронетранспортеры. Вместо пулемётов водители воткнули палки, издали очень похоже на ствол. Наши шаги гулко отдаются во дворах, кошки и собаки у подъездов и под балконами внимательно смотрят на нас, но никто не виляет хвостом, не подходит. Редкие милиционеры тут и там. Ни одного жителя, чёрт побери!!
Разогнали машины по дворам и начали обрабатывать дома по улице Леси Украинки. Пена клочьями сыплется со стен, переливающимися на солнце горками встает у подъездов, а через минуту исчезает — жара. На небе ни облачка, оказывается, это самолёты Центральной аэрологической лаборатории, применяя некоторые реактивы, разогнали тучи, облака и облачка, и теперь дожди идут за тридцатикилометровой зоной, что образовалась после взрыва. Точнее, её так очертили люди по минимальным фоновым излучениям. По этому поводу предлагаю небольшую заметку, в некоторой степени объясняющую ситуацию.

Спины наши, раскалённые в резине, пылают, респираторы в прямом смысле слова можно выжимать. Это же сколько в человеке воды! Течёт и течёт! Шлёпаем бахилами, как моржи ластами. Асфальт плывёт, пузырится под солнцем, липнет к подошвам. Кое-где на нём заметны следы дамских каблучков-шпилек. Тут и там ходят с умными лицами дозиметристы, тычут своими щупами, качают головами. На траве стоять и сидеть запрещают. Оно и понятно — пыль скапливается. Как хочется пить!
Мы уже привыкли и к радиации, если, конечно, к ней вообще можно привыкнуть. Не привыкли, а свыклись со страшным зверем, невидимым и неслышимым, а раз его не видно, значит, как бы и нет. С ног не валимся — и хорошо. Война или не война? В душмана можно хотя бы выстрелить и получить или не получить результат немедленно, а в радиацию «стрельнёшь» только водичкой, и результат остаётся под вопросом. Она в тебя альфа, бета и гамма, а ты в неё — водичкой… Не зря работали Мария и Пьер Кюри! Не зря Беккерель проводил опыты! Вот теперь последствия их научной добросовестности и расхлёбываем.
Моем по очереди стены домов с площадки автомобильного подъёмника. Это 22–25 метров, уровень шестого-седьмого этажей. Стою в латаной-перелатаной «корзине», которая раскачивается, как шлюпка в шторм. Это ребятишки, сукины дети, поддали давление до одиннадцати-двенадцати атмосфер. Пожарный рукав даже звенит, выворачиваясь из рук, ствол прыгает, как живой. Впечатление такое, будто держишь в руках — ничего себе! — удава, а он пытается сожрать тебя вместе с ОЗК. Этакая мощь! Чуть не вылетаю из «корзины». Так мотает. И ведь рукав так просто не согнуть — твёрдый, как палка. А эти (поганцы) ржут. Из последних сил зажал рукав ногой, другую зацепил за поручень, руками гну, гну, гну эту дикую струю, словно молния, блистающую где-то в вышине. Направил-таки на шутников. Ага! Разбежались, подлецы! Уменьшайте давление, редиски такие! Уменьшили атмосфер до пяти-шести, но и это много — в лоджиях то и дело разлетаются стёкла. Пенная струя (в воду добавляем порошок СФ 2У) сметает стоящие на подоконниках банки, бутылки, горшки с давно засохшими цветами. Моем, моем, моем! Комполка сказал (вчера, кажется), что как только вымоем город — так домой. Подтруниваем над Петрухой Пуртовым — боится работать на высоте. Разумеется, не все могут болтаться в воздухе на сомнительной прочности конструкции, а в Петре килограммов девяносто живого веса. Ну, боится, так боится. Я ведь тоже высоту не очень люблю, но коль «тебе корова имя»…Помню, как в Казахстане пришлось тушить горящую ракетную шахту. Правда, без ракеты. Вниз глянешь, тоска берёт — более сорока метров глубиной «ямка». Ничего, справились.
Несколько позднее я приведу газетную статью замполита батальона майора Стойкого в качестве очередного примера наплевательского отношения к своим обязанностям как офицера и как заместителя командира по политической части. И именно по поводу сегодняшнего эпизода.
Нить дозиметров ползёт к максимальной отметке, соответственно, и доза тоже. Все то и дело вынимают трубочки и посматривают в них. Эх! Какой город! Парк: розы, ирисы, ромашки, цветёт серебристый лох, запах, как у лучших французских духов, перебивает вездесущий запах озона и дымящегося асфальта.
Вымыли дом и переместились вглубь жилого массива. Красота какая — ботаники всякой вокруг, как в дендрарии! Мы с Генкой Хрупиным срываем прекрасные свежие розы, кладем друг другу на капоты машин — премия за активную дезактивацию объектов. Горы царицы цветов, но с фоном. Чуть-чуть портит впечатление. Говорю Хрупину: «Как Вы дивно хороши в этом чудесном и удобном наряде — в ОЗК Генка похож на птеродактиля, недавно вылупившегося из яйца — Примите в знак моего восхищения вот этот букет!».
…Ммм… — бурчит Хрупин в ответ и пытается смаху оторвать полкуста, накалывается и морщится: — Во, зараза! Колючая!
Я ему и говорю: «Ага! А ты не знал! Точно, радиация действует!»
Парни смотрят на нас с удивлением, а мы с Генкой, вежливо раскланиваясь друг с другом, объясняем им, что эстетика даже здесь — не последнее дело! Те кивают головами, морщат лбы, вспоминая давно забытое слово…
— ???
Солнце ещё не выжгло растительность во дворе оттого, что дома закрывают своей тенью цветники. И деревья тень дают. Красиво! И среди этой красоты на асфальте тут и там лежат вещи, второпях оброненные при эвакуации, игрушки. И мы — два экипажа «пожарок» одни в большом дворе. Совсем одни…
Генка всё же обрывает розы, бросает предо мной: «Нате Вам! За Ваш навсегда благородный поступок!»
Красные розы на красных капотах машин прекрасно оттеняют зелёные листья. «Что-то, говорю Генке, — наши с Вами букеты на специфически подносимые в некоторых случаях смахивают, Вам не кажется?»
Так, разговаривая, смотрим на детский сад, уютно расположившийся в гуще зелени посредине большого двора. Грибочки с песочницами, горка, маленькие качели. Во дворе сада тоже разбросанные игрушки, детские вещи… Даа…
И смеёмся, прекрасно сознавая, что мы со своими цветами и в самом деле то ли кандидаты в психушку, то ли в более серьёзное учреждение.
Хочется пить нельзя, хочется, есть — нельзя, хочется сидеть — нельзя! Вместо того нахожу гвоздь и царапаю на стене: Тюмень, 1986 год. Вдруг да придётся посмотреть когда-нибудь!
И снова моем, моем… Пенные потоки текут по асфальту и быстренько испаряются. Интересно, в пустыне тоже так?
Пробросили рукавную линию к следующему дому, шестнадцатиэтажке, и моем. Проклятый фон и не думает уменьшаться, а прибежавшее начальство приказывает дважды и трижды промыть эту проклятую коробку. В одном месте 20 миллирентген, в другом — 200 и более. Мать честная! В некоторых квартирах открыты форточки, и теперь там пыли и пены, как на улице. Солнце блещет в окнах и режет глаза до слёз. До АЭС, в среднем, два километра…Она издали смотрится как средневековый замок, по прихоти архитектора увенчанный высокими полосатыми трубами…
Работали двенадцать часов кряду, выдохлись совершенно. Дозиметры показывают в среднем от 2,5 до 3,7 рентгена. По приезду в полк Ивасюк их отобрал, сообщив, что они не заряжены и потому дают неправильные показания. Мягко говоря, это неправда — незаряженный дозиметр работать не будет, как незаряженный автомат — стрелять. Тем более, кто за это ответит? Ведь дозиметры выдали «неисправные, незаряженные», а это в армии далеко не поощряется — нарушение Устава. А для полного счастья приведу статью духовного наставника нашего полка — фельдкурата… прошу прощения — замполита Чайковского. Жаль, забыл я спросить у него — не родственник ли он Петру Ильичу? Но поёт (рассказывает здорово), что видно из следующего по тексту книги произведения.

В ЖИЗНИ ВСЕГДА ЕСТЬ МЕСТО ПОДВИГУ

ПРИПЯТЬ. Как прекрасен этот город! Буйно цветущие розы и пионы, щедрое июньское солнце отражает в окнах современнейших красавцев-домов. Но город пуст. Ни души, гнетущая тишина и безмолвие. Непривычно, даже жутковато идти по пустынным улицам. И всем сердцем осознаешь глубину чернобыльской трагедии, И хочется помочь, сделать все возможное, чтобы жители могли вернуться в свои дома, чтобы на улицах вновь зазвенел детский смех.
Именно об этом говорили воины, когда получили задание по ликвидации аварии на Чернобыльской АЭС. Коммунисты и комсомольцы единодушно заявляли:
— Сделаем все, чтобы поскорее вернуть город энергетиков к нормальной полноценной жизни.
А барнаулец, лейтенант А. Воронов, заместитель командира роты по политической части, сказал так:
— Отец мой в годы Великой Отечественной войны прошел по этим местам с тяжелыми боями, освобождая землю Украины. Теперь вот и мне выпало вступить на этой же земле в борьбу с грозным врагом.
Да, здесь приходится действовать как в бою. И бой этот сложен, ибо враг перед воинами невидимый, но беспощадный. Многие вопросы приходится решать впервые, нет готовых ответов или рецептов, надо искать и находить самим. В этой труднейшей обстановке особенно ярко проявляются лучшие черты советских людей, сильные характеры коммунистов и комсомольцев, солдатские смекалка и самоотверженность.
Ефрейтор В. Мишин, химик-дегазатор, член бюро ВЛКСМ батальона предложил использовать при обработке высотных зданий ствол пожарной машины, что дало гораздо больший эффект, чем при обработке струей АРСа.
Коммунист офицер А. Милованов, творчески переработав существующую инструкцию, перестроил технологию заправки АРСов, систему организации работ при обработке зданий и других сооружений. Руководимые им подразделения стали ежедневно перевыполнять свои задания.
Однажды было дано задание немедленно выдвинуть разведку в указанном направлении. Говорилось и о том, что от выполнения этого задания во многом зависит решение последующей задачи.
Экипаж младшего сержанта П. Андерсона, заместителя командира взвода радиационной и химической разведки, полностью выполнил задание. А после доклада командованию о результатах, после трудной и бессонной ночи младший сержант Андерсон добровольно остался выполнять работу дозиметриста и помог обследовать немало техники. Командование части представило отважного воина-комсамолъца к медали «За отвагу». Во все времена, когда бывало трудно, когда наступал ответственный момент в жизни страны, все советские люди теснее сплачивались вокруг Коммунистической партии. Вот и здесь, на Чернобыльщине, многие воины принимают решение стать коммунистами. Сержант К. Космынин в своем заявлении в партийную организацию так и написал: «Сердцем восприняв приказ партии и правительства об оказании помощи украинскому народу по ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС, все мои товарищи трудятся самоотверженно, по-геройски. Здесь, на земле Чернобыля, я убедился, что сила объединенных общей целью людей сильней разбушевавшейся стихии. Считаю своим долгом быть в рядах Коммунистической партии и своим самоотверженным трудом оправдать доверие Родины».
Слова сержанта Космынина не расходятся с делом. Он с готовностью берется за любое задание. Его умелые действия отмечены Почетной грамотой ЦК ВЛКСМ.
Мужество и героизм — этими словами можно охарактеризовать работу советских воинов. И каждый готов к подвигу. Когда потребовалось несколько человек для выполнения ответственного задания, секретарь партийной организации подразделения В. Шушаров обратился к воинам:
— Добровольцы, выйти из строя!
Вся рота дружно шагнула вперед. А ведь все знали, что задание сопряжено с риском. Нет, напрасно порой кое-кто ворчит, дескать, не та молодежь пошла.
Кропотливая работа по дезактивации населенных пунктов продолжается. Некоторые уже сданы государственной комиссии, и в них возвращаются жители. Благодарные лица людей, их горячие, идущие от всего сердца слова стали лучшей наградой офицеру М. Замятину, рядовым С. Горяеву, В. Костромину, А. Журавлеву, А. Спиридонову и другим воинам. Но впереди еще немало работы.
ПОДПОЛКОВНИК К. ЧАЙКОВСКИЙ, г. Припять.

26 МАЯ
В полку

Чего-то суетимся, работаем по мелочам, обсуждаем проблемы (в курилке, разумеется): Ржанников, Хохлов, Игнатов, Слепнёв и ваш покорный слуга. Каких только историй не наслушаешься даже за один час общения с коллегами по несчастью, по совместной службе, по героическому труду. Каждый из читателей пусть выберет наиболее подходящее его «внутреннему зрению». Погода, если бы не известные обстоятельства, была бы райской. Правда, портят впечатление шмыгающие туда-сюда в полковой туалет, вольготно раскинувшийся среди кустарников, наши сослуживцы. Нет, туалет наш, в отличие (и это здорово!) от полевых гальюнов Австро-Венгерской империи, настоящий, деревянный, с крышей и всеми прочими атрибутами, присущими этому типу заведений.
А частое его посещение контингентом есть результат неприспособленности «домашних» ещё организмов к суровой солдатской действительности. «Каша им, видите ли, не та!». Ничего! Два раза на свете не умирать! Вот ужо, как перестроим организмы, мы врагу покажем! Правда, по утверждению писателя Ремарка Эриха Марии, в германской армии в начале века были даже переносные гальюны-кабинки! Так что я не совсем прав, опираясь на данные Ярослава Гашека.
Над палатками, там, где есть «свет», появляются телевизионные антенны частных телевизоров. Но до нашей роты «електричество» не добралось, так что читать очередную статью мне пришлось при, как бы сказали старинные писатели, «бледном и неверном свете костра». Что касается костра — здесь я сочинил, а вот что касается стеариновой свечи — это точно.

28 МАЯ
Чернобыльский район, Припять и окрестности

Через день по очереди ездим в Припять лить воду на скрипучую мельницу социализма. А лить придется долго — выброс следует за выбросом. Вся таблица Менделеева в воздухе и в окружающей среде. И ещё кое-что сверх таблицы, о чём Дмитрий Иванович не подозревал. Комроты выдал новые, в смысле со склада, дозиметры ИД-11, маленькие, плоские «штучки» на шнурочках. За шнурочек ИД подвешиваются к петле куртки, к пуговице или к ремню. ИД закрыты и показаний не видно. Да и что увидишь на пластинке из стекла, что находится внутри, если даже откроешь, без специального и громоздкого измерительного устройства, а именно ИУ? Да и срабатывают ИД, как кому в «евонную» голову придет. И это наша техника! Того бы «учёного», кто их сообразил, дней бы на десять сюда. Хотя, может быть, дозиметры эти задуманы хорошо, да сделаны неважно, или применять их нужно не в этих условиях. Однако я видел, да и Хрупин сказал, что у некоторых офицеров в нагрудных карманах по два-три дозиметра ДП-22. Зачем, если они плохие?
Читаю различные газеты, в которых наше правительство всячески отбивает мячи, летящие из-за «сетки». «Пока всё идёт хорошо, лучше, во всяком случае, чем бывало у оппонентов».
То есть мы намекаем, что нечего паниковать, правительство само знает, кого и когда информировать. Прецеденты в истории были? Были. Ну и заткнитесь! Лучше почитайте, что пишут о наших героях военные корреспонденты.

ПИСЬМО В НОМЕР

Мы, курсанты Ивановского пожарно-технического училища МВД СССР, обращаемся к личному составу гарнизона пожарной охраны г. Чернобыль МВД Украинской ССР:
Гордимся самоотверженными действиями пожарных, вступивших одними из первых в борьбу со стихией атома. Высокая боевая выучка и политическая закалка личного состава в духе лучших традиций советской пожарной охраны позволили вам совершить этот героический поступок; в буднях учёбы и боевой работы мы, курсанты и сотрудники Ивановского пожарно-технического училища, будем брать пример с вас, героических пожарных Чернобыля, и сделаем всё, чтобы стать высококвалифицированными специалистами своего дела.
Просим вас дать согласие назвать одну из лучших учебных групп училища «Группой имени пожарных Чернобыля». О своих достижениях в учёбе, службе, социалистическом соревновании по выполнению решений XXVI съезда КПСС мы будем постоянно вас информировать.
Обращаемся к личному составу пожарных частей, подразделений и учебных заведений с предложением развернуть социалистическое соревнование за право называться коллективом имени героев пожарных Чернобыля
П. ПОЛОЖЕВЕЦ. Район Чернобыльской АЭС.

30 МАЯ
Город Припять

Разумеется, жара. Обрабатывали 16-этажный дом. Тяжело забираться пешком на крышу в ОЗК да ещё тащить рукав со стволом. Лифты отключены, но напряжение в щитовых есть — проверял. Да и так слышно — кое-где гудят магнитные пускатели. Говорю мужикам, чтобы осторожнее с водой — радиация ещё не убила, так электричество поможет. Квартирные звонки тоже под напряжением. Идём и звоним — кому, зачем? Тоска какая-то.
Стоят в коридорах детские велосипеды, коляски, разбросана детская обувь… Эвакуация. Сколько же их было в нашей стране! Кое-где на первых этажах подключена сигнализация, и ею хотят охватить все дома — воровство и мародёрство ещё не изжиты в нашем передовом обществе.
С крыши отлично виден весь город, небольшой, к счастью. Иначе, как мы уже стали потихоньку «просекать», увезли бы нас отсюда в белых тапочках, но не тех, что персоналу АЭС для работы выдают. В городском парке колесо обозрения застыло как памятник былой жизни. Блестит на нещадном солнце река Припять. Думал ли я, что увижу эту легендарную реку древних славян? Здесь, в давние теперь уже времена, проходил «альтернативный» путь, обратный пути «из варяг в греки», выводящий в Балтийское море через реки Буг и Вислу. У Припяти не раз останавливали кочевников с востока и юга. А в последнюю войну по реке и в Пинских болотах (это уже в Белоруссии, до границы которой отсюда немногим более пятнадцати километров) ходила флотилия военных речных судов, имевшая целью Опять-таки Балтийское море. Ничего себе болота, по которым суда могут плыть! Теперь на реке только чайки да мы, «партизаны».

Рассматриваю дальше. Прекрасно видны реактор — чёрный и страшный, вся станция, окрестные дома, водохранилище. Видна сосна «подсвечник», будто специально взращённая природой тремя стволами из одного корня. Очень похожа на символ радиации — альфа, бета, гамма. В войну на ней немцы вешали партизан, теперь не мешало бы повесить пару мародёров. Через дорогу напротив станции — зелёножёлтый массив леса. Это по нему в первые минуты взрыва прошло радиоактивное облако, окрасив хвою в жёлтый, коричневый и бежевый цвета. Этот массив и уничтожают потихоньку — очень велик уровень радиации. Пожарные в этом не участвуют — своих дел достаточно: всю Припять мыть — не перемыть.
На тротуаре близ «нашего» дома стоит замполит полка подполковник Чайковский и восхищённо крутит головой: «Молодцы, ребята! Так держать!».
Мы, конечно, молодцы, да лучше бы этой работы вообще не было. На соседнем доме тоже сидят наши, курят, свесив ноги с парапета, кашляют. Мягкая кровля пузырится на солнце, вода моментально испаряется, едва коснувшись смолы. Большая, чёрная, вонючая сковородка! Внизу в переулках копошатся АРСы — авторазливочные станции, чего-то моют. Машины несерьёзные, слабенькие. Да и наши «пожарки» так себе — не подарок.
Удивительно, в кино показывают такую технику! И где берут?! А если что случится в натуре, откуда только собирают всякую рухлядь 20-30-летней давности. К примеру, недавно в одном из колхозов видел пожарную помпу с «ручным приводом» выпуска 1920 года! Правда, ещё работает, сам пробовал. И такой вот техники, к неописуемому нашему счастью, полно в стране, первой запустившей спутник. А может, потому и полно, что только на спутники денег и хватает?
В нашем полку, например, слово «электроника» относится к вульгарным, совершенно неприличным словам. «Электричество» в том же ряду в силу «переизбытка» того и другого. В 91-м пехотном Будейовицком полку Австро-Венгерской армии, даже в 1914 году была пара-тройка телефонов, и в нашем 29-м полку химической защиты в 1986 году тоже пара-тройка телефонов. Стоп! Начинаю брюзжать. Это признак деградации. Лучше подумаю, что нам готовит грядущий июнь.
А этот летний месяц лёгким не будет. Один из мирных «инженеров» с медицинским уклоном придумал в свое время «оздоровительную кровать». Основа у неё — доски шириной 12 сантиметров и с зазором 10 сантиметров. Сверху — матрац толщиной четыре сантиметра. «Подушка» — кусок фанеры с комьями ваты. Довольно-таки садистская конструкция. Она призвана лечить различные нарушения опорно-двигательного аппарата и массу других заболеваний.
Наши нары, которые мы себе сбили, здорово напоминают эту самую «оздоровительную кровать». Из-за нехватки пиломатериалов и комковатых матрацев, рождённых во времена нэпа, мы вынуждены спать на ложах, с трудом поддающихся описанию литературным языком. Потому о них более ни слова!
Разумеется, солдат должен героически, стойко переносить тяготы и лишения. Но как это всё надоело! Хотя бы досок было вдоволь! О витаминах не говорю. Зеков в Голландии и США кормят лучше, чем героев-солдат в СССР. Это ли не парадокс? Хочется язвить и смеяться, но… вспомним классика, а классики на то и есть, чтобы их помнить, уважать и цитировать: «Над кем смеётесь? Над собой смеётесь!».
Интересно, а если бы мы все не спали бы? Вовсе? Во сколько раз быстрее «поставили бы АЭС на ноги»? А как бы воевали! Мечта для генералов!

Инструкция по проведению дезактивационных работ (предоставлена подполковником А. Булгиным, в/ч 41173)

1. Провести поверхностную обработку почвы, не занятой растительностью (пары, обочины дорог, территории скотных дворов и выпасы), предварительно её слегка увлажнив. Обработку вести на старопахотных участках обычными плугами и боронами на глубину 15 см., других сельскохозяйственных угодий — дисковыми боронами БДТ-2, БДТ-3 или дисковыми лущильниками АД-10, АД-15 в сцепке с зубовыми боронами на глубину 10 см; в лесах перепахать все квадратные просеки; обработку почвы начинать с наиболее загрязнённых участков — остаточный уровень загрязнения почвы не должен превышать 0,5 мР/час.
2. Обочины дороги Чернобыль-Припять покрывать в два слоя составом СДБ. Распыление производить: при задействовании гидронаторов при движении гидронатора на обочине 6 км/час. Расход материала 4,5 т (4,5 т на 1,2 километра обочины при однослойном покрытии). При задействовании АРС — при движении АРСа по правой стороне асфальта с открытой правой разливочной колонкой со скоростью 5 км/час. Расход материала — 2 тонны на 0,5 километра обочины. Повторное распыление состава СДБ проводить только АРСами при движении АРСа по правой стороне асфальта.
3. Состав СДБ готовится следующим образом: в гидронатор доливается 2,25 т СДБ и 2,25 т воды, в АРС — одна тонна воды и одна тонна СДБ.
Перемешивание компонентов состава происходит при движении автомашины не менее одного километра.

Инструкция по дезактивации дворов, палисадников, садов, парков (предоставлена подполковником А. Булгиным, в/ч 41173)

1. Радиоактивное загрязнение поверхности земли во дворах, палисадниках, садах, парках после их дезактивации не должно превышать установленных норм. Загрязнение деревьев не нормируется, при этом они не должны создавать уровни радиации, превышающие установленные нормы.
2. Загрязнённые деревья моются водой, особо загрязненные ветви срубаются и удаляются.
3. Загрязнённая растительность во дворах, скверах и парках после промывания срезается лопатой вместе со слоем грунта толщиной 2–5 см. Грунт, ветви и срезанная растительность захороняются.
4. В случаях глубокого проникновения радиоактивных веществ в почву, в грунт при уровнях 5 мР/час и выше верхний слой грунта толщиной до 10 см срезается после предварительного смачивания водой и удаляется. Земля перекапывается с полным перевертыванием пласта. Участок засеивается травой и закрепляется «Дорнитом».
5. Все лица, работающие на пылеобразующих участках местности, при помывке строений и деревьев должны быть обеспечены индивидуальными средствами защиты в зависимости от класса работ и применять специальные фильтрующие средства защиты органов дыхания. Для приема пищи и курения предусматриваются специальные помещения или площадки, оборудованные умывальником для мытья рук.

1 ИЮНЯ
И снова Припять

Вчера наши экипажи работали пешком — снимали дёрн и верхний слой грунта на улице Ленина. АЭС прямо в её створе. Пыль летит во все стороны. Если верить рассказам дозиметристов, местами фон до 400 миллирентген. Противно. И жарко. Пить хочется. К середине дня кто-то из начальства догадался пустить водовозки — поливать хоть изредка землю. Наверное, только пырей сможет выжить на безводной почве и при такой жаре. Местами земля растрескалась, как такыр в пустыне, хотя деревья и кустарники ещё не увяли, — видимо, близки подпочвенные воды. Вдоль улицы сотни полторы «партизан» исполняют некие па-де-де из балета «Заветы Ильича». Редкие тополя и прочая флора укрывают от солнца мало. Оно в «зените своей славы», как сказала бы Библия, и лучи так и вонзаются в пилотки.
Пьём как будто бы чистую воду из водовозок литрами. Красивая улица, как и всё вокруг, хорошо украшена малыми архитектурными формами — резными скамейками, керамикой. И ничего не разбито, не сворочено. Здорово! Жаль, что это не Тюмень, в том смысле, что красиво. Снабжение города было неплохим: видно по выброшенным из холодильников продуктам, что горками лежат близ подъездов.
Вдоль домов пробирается «партизанской тропой» бабушка. Откуда она? Отсюда. Рассказывает, что до аварии жизнь была здесь ничего себе — вокруг леса, грибы, ягоды. А сейчас бабуля идет домой чего-то там взять.
— Радиация ведь!
— A-а! Я уже старая, какая там радиация!
Вокруг летают взъерошенные вороны, бегают одуревшие от безлюдья кошки и собаки. Повсюду болтаются химики и спорят о дозах. Никто толком не знает, что безопасно, какая доза должна регистрироваться, на всякий случай советуют опасаться всего, что окружает. Тогда как же работать?!
«Сверху» поступил приказ — в карточки учёта доз писать среднюю дозу. Однако относительно чего, среднюю?
Пронёсся на БРДМ — то есть Боевой разведывательно-дозорной машине — комполка подполковник Лелюх. Остановился, высунулся из броневика, подбодрил. Вылезать не хочет, наверное, дел много. Вольному воля, нам — улица Ленина. Вокруг техники — чуть не под каждым кустом, а мы работаем вручную. Окрестности Станции кишат солдатами и вольнонаёмными, в лесах и на полянках — палаточные городки.
В автомагазине, в смысле автолавке, то тут, то там появляющейся в «радиусе наших интересов», купил две записные книжки и перенёс в них записи из тетради — удобно. Неудобно и непонятно другое — санобработка людей, то есть нас. Приходишь с работы (или со службы?) грязный, в прямом и переносном — радиоактивном смысле, а времени мыться в полковой, с трудом развернутой бане — несколько минут. А затем «переодевание» в своё же грязное бельё.
Кайф! Кстати, о кайфе. Разумеется, так говорить и писать неправильно. «Кейф» от турецкого или, быть может, не только турецкого слова кефир, то есть «здоровый, здоровье», — вот примерная этимология этого слова. Кейфовать, например, у моряков означает отдыхать. Ну, раз уж «роту тяжело» произносить слово «кейф», будем подчиняться существующему положению вещей. И, тем не менее, здоровья больше не станет. Кстати, кефира бы испить, да от хотения до воплощения такая дистанция!
Сняли весь фунт на улице (на штык лопаты!) и перебрались на площадь перед гостиницей «Полесье».

Ох, и жара! Нам поставлена задача: снять весь фунт на площади также на глубину штыка лопаты и наполнить им контейнеры, в изобилии стоящие тут и там. Это нечто невероятное. И когда их только успели привезти сюда?! Сколько мы их наполнили, не знаю, но когда осталось ещё два — силы кончились. Ну, нет их, и всё… Руки и ноги и вправду не слушаются, как-будто приклеены, да ещё и к чужому телу. Не знаю, что толкнуло нашего Сашу Ретунского, но он вышел, согбённый и худой (язва), длинный, как Дон Кихот, и начал наполнять последний контейнер. Только глядя на него, я поднялся и тоже стал вместе с другими ребятами забрасывать в железные пасти контейнеров землю… землю… землю… Не ведаю, какую дозу мы получили, но пыли вдохнули изрядно. Солнце сверкает в окнах гостиницы, отражается, рушится из переулков. Не хватает немножко моря, и мы — в Гаване или Кингстоне. С пальмами, правда, туговато, но мы не снобы: лох серебристый, а по-человечески маслина узколистная, вносит в пейзаж известное оживление. Действительно красивое дерево, без всяких шуточек. И всему этому пропасть?! Да ни в жизнь!
Обед! В ресторане при гостинице. Разумеется, ели свою солдатскую пайку, но за полированными столами и сидя на стульях. Множество народа в форме делает ресторан эдаким биваком — оазисом в пустыне, куда омыть «окровавленные члены приползли изможденные воины». Единственное, что портило впечатление, так это запах разлагающихся туш в холодильниках в подвале. Досталось же тем ребятам, которые вытаскивали их на улицу! Невдалеке от ресторана городской парк с аттракционами и стадион. Кто же теперь и главное — когда будет на них кататься-развлекаться? Закончили работу — вот уж не сказать что непыльную! — и по машинам.
Вот и полк, баня. Дозиметрист, стоящий у входа в баню и меряющий фон, сунул щуп к моим сапогам — 400 миллирентген. Не поверив, снова тычет щупом. Затем обследует Хрупина, Антипина. «Светят» сапожки, да ещё как!
— Мужики! Вы чего! С ума посходили?! Мыть! Немедленно! Ну, даёте! Мать честная!!!
А чего «мы даём»? Это нам не дают приличные дозиметры. Да и где мы работаем, в конце-онцов? И спросить не с кого. Петля Мёбиуса. Единожды отправившись в путь, так никуда и не придёшь. Вымыли быстренько, в луже, что образовалась от вытекающей из бани же воды, замерили — норма! Когда болеть будем? Посмеялись друг над другом и забыли инцидент все, кроме моей записной книжки. История, та самая История с большой буквы, по-видимому, повторяется. Или это только в России? Впрочем, я сейчас о другом.
Вот такие бы или подобные таблицы необходимо иметь каждой роте, каждому населённому пункту хотя бы для того, чтобы население было в курсе, что же и как измеряется и как называется. На самом деле измерение радиоактивного излучения и его единицы, а также перевод одних единиц в другие вещь довольно сложная, если исходить из чистой науки, но иметь представление об этом не мешает.

4 ИЮНЯ
Иванковский район, село Ораное

Оказались мы в нём так. Второго числа около 22 часов нашу роту срочно построили, и приезжий лейтенант объявил, что мы выезжаем на задание. Суета, толчея и неразбериха, как всегда в таких случаях, продолжались долго. Всех отбывающих отправили в санчасть. Как тут не вспомнить Австро-Венгерскую империю, призывную комиссию Императорской армии и доктора Грюнштейна:
— Чем болеешь?
— Зубы…
— Так, пиши здоров! Следующий! Что беспокоит?
— Расширение вен семенного канатика…
— Покажи! Гм… да-а… где я тебе смену найду? Понял?!
— Да, в общем…
— Следующий! А этот вообще, как бык! Пиши!
Итак, кто с зубами, попал в список номер один, а внутренности попали в список номер два. Что-то там есть и в третьем списке. Легче от того никому не стало.
Старшим над этим отрядом назначен лейтенант нашей роты Эсхат (Эсгат) Юсупов из Тюменской области. Кое-как, с грехом и матом пополам, сбивая то и дело на пол свечи, экипировались. Кстати, об освещении в продолжение темы. Треть палаток, тех, что ближе к штабу и командирским палаткам, освещаются «лампочками Ильича». Остальные — кто чем придумает. Эскимосских жирников, правда, нет. Возможно, из-за отсутствия эскимосов в полку. Чего нет — того нет. Да и нерп в реке Уж, протекающей неподалёку, мы не наблюдали. А из-за отсутствия боевых действий не можем соорудить коптилки из гильз. Так и живём — в полутени. Одно хорошо — чем быть Дамами полусвета, лучше быть воинами Полутени!
И вот одни кричат, что ничего брать не надо — там дадут. Другие — что надо брать всё.
— Там дадут!
— Да какого чёрта! Берём рюкзаки!
— Да на хрен они сдались!
— А я беру!
В конце концов, пришли к выводу, что нужно брать всё: вдруг сюда не вернёмся? Ни комроты, ни приезжий лейтенант, к которому обратились с вопросом: — Куда это нас? — ни старшина, так ничего и не сказали по этому поводу. Значит, берём всё! «Всё моё ношу с собой», — так говаривали мудрые латиняне.
Все бурчат и потихоньку — уже надоело — матерятся. Хрупин, Антипин… Где-то в соседней палатке взывает к святому семейству неизвестный мне голос, даже молчун Бородин, и тот бормочет под нос нечто нечленораздельное. Вот бы фильм на эту тему снять! Да кто будет сор выносить? «Нэ трэба», — так примерно сказали бы аборигены.
На лес и поляну свалился густейший, фантастической плотности туман. Палатки, и те видны лишь с двух метров. Машины урчат в парке таинственно и глухо, мерцают свечи, население палаток сосредоточенно запихивает вещи в рюкзаки, в карманы, дымит сигаретами. В палатках «туман» даже качественнее, чем на улице.
Итак, ударяюсь в тавтологию — в полном тумане относительно места назначения и в настоящем, загустевшем, словно молочный кисель, отбываем на новое место «дисклокации», как выразился Шура Полковников.
Ах, тайны… Любят же у нас поиграть в секретность. Куда ещё, если не на АЭС? Ну, разве что за границу, обмениваться опытом… Все знают, что на Станцию, чего голову морочить. Вся страна окутана тайнами для или от своих. Заморские оппоненты давно наши тайны в книжных магазинах продают.
Нет, в самом деле. То, что мы ни в Англию, ни в Штаты не поедем обмениваться накопленными знаниями, — это точно. Но сказать нам по-человечески можно? Нет! Командиры многозначительно молчат, делая таинственные лица. Интересная штука! Моей жизнью кто-то ещё, кроме меня, может запросто распорядиться. То, что я (ты, он, она) рос полуголодным и полуодетым, в бараке или на деревне у дедушки, никого из властей не интересует. Никто из них никогда и не подумал спросить у родителей: «А как поживает наш допризывник? Может быть, ему денег на литр молока дать?». Чёрта с два! Забрить лоб — пожалуйста! А вот помочь — у государства руки не из того места растут.
Колонна свирепо гудящих машин выползает из автопарка и тут же навсегда исчезает в ночи и тумане. Ах, солдатская жизнь! Куда, прёмся, зачем? Вот так всегда — стратегические якобы интересы превалируют над жизнью человеческой. Умирают в основном солдаты, а высокое начальство старательно держит дистанцию от «волнительных участков жизни». Понятно, что и оно не бессмертно, но градации есть и будут, и на этом краткое обозрение «из жизни общества» закончу! Утро вечера мудренее, тем более что утро, кажется, наступает темноте на пятки, тускнеет туман под светом фар, редеет…, запишу остатки мыслей на месте по приезду.
…Дует легчайший ветерок, верхушки верб у пруда, что в посёлке Старые Соколы, теперь скрытом туманом, слегка качаются, и в такт их раскачиваниям квакают лягушки. Машины тихо крадутся в ночи, свет фар разгоняет остатки тумана, я стою на подножке и слушаю концерт квакушек. Хорошо! Ночь синяя-синяя, как бархатная бумага, на которой поблескивают чуть заметные мохнатые звёздочки. Очень красиво, непередаваемо! Понятно, отчего Николай Васильевич живописал эти края! Ведь есть что-то, такое-этакое, что и Гоголю не под силу передать, да, наверное, он это и сам знал, потому писал, писал, стараясь найти это самое «непередаваемое». Вот что значит случай. Я читал Гоголя вполне достаточно, но теперь, когда «встраиваешься «в украинскую природу, пусть не совсем так, как бы хотелось — всё видится совершенно по-другому.
Взять те — же «Мёртвые души» — это и в самом деле Поэма России, всей, неделимой, если говорить как должно и без политически — националистических лозунгов — той самой матушки — России, которую точно никогда и никаким умом не понять. Констатировать состояние «до» и «после» можно. Понять — сомнительно! Вот в данный момент — мы, какого вида души — живые или ближе к эфирным субстанциям? Справиться бы у Николая Васильевича, да вот даст ли он совет, согласный моменту? Тем более, что и сам не знал, куда летит тройка — Русь!
Долго ли, коротко ли, но прибыли-таки как оказалось, без потерь, в Черниговскую пожарную часть. Против нашей, беспорядок, бардак. Громадные сараи-палатки, соломенные матрацы с торчащими из их глубин всклокоченными головами, запах водки. «Партизаны» в самых живописных «костюмах» цивильно-военного типа. Всё это очень напоминает картину Ильи Ефимовича «Запорожцы пишут письмо турецкому султану». Не знаю, спали ли запорожцы на нарах, но здешние казаки спят на таковых, да ещё и двухэтажных. Пара-тройка лампочек не в силах осветить все закоулки нашего пристанища. Я никогда до сих пор не видел таких громадных палаток — общежитий! Лезем на «второй этаж», закапываемся в солому и вскоре засыпаем.
Однако, как выяснилось утром, «запорожцев» кормят отлично, не в пример сибирякам. Телевизор в клубе-палатке не выключается вовсе, только что на перерыв в передачах. Стоит КамАЗ, полный ящиков минеральной воды. Бесплатной, в отличие от привозимой нам в полк. За колючим забором ряд пожарных машин из Сум, Мены, Чернигова. Смотрю на них и еще не верю в реальность происходящего.
Позвали на завтрак. Толпы никакой, обычная очередь. А на столах! Крепчайший бразильский кофе, масло, причем «на глазок», а это раза в два поболее нашего, сыр, сок. О хлебе не говорю!
Мена… Мена… Мена… Смотрю на дверцу, стоящей неподалёку «пожарки», где красуется надпись. Вспомнил! Знакомый, правда, заочно, город, в котором живёт большой любитель животных Геннадий Полосьмак. Была о нём передача по Центральному телевидению. Едва ли не единственный на Украине, а может быть и в стране, кто в частном порядке создал зоопарк. То — есть совершил подвиг большой гражданской значимости. Но, к сожалению, на экскурсию нас явно не повезут. Наша прогулка в сторону АЭС будет не менее экзотичной, нежели к удавам из Мены. Отложим культурную программу до более удобного времени.
12 часов 35 минут. В палатках измеряют фон — на постелях в среднем 5 миллирентген. А в нашем полку до измерения пока не дошли. «Партизаны» нам поведали, что норма облучения 20 рентген — так им говорили, во всяком случае. Очень интересно. Нам же в полку говорили о 25. Самочувствие: покалывает сердце, побаливает область желудка, печени и ещё там чего-то. Кашля пока нет, но лёгкая слабость. Впрочем, жить еще можно, думаю, что всё обойдется
Уже в который раз местные «запорожцы» рассказывают нам, какой «страшный фон» на Станции и в Припяти! Из них никто более трёх раз не ездил! Хай ей грэць, той Станциi! Мы «изумляемся», «боимся», а эти довольнёхоньки, что «нагнали страху», посмеиваются. А мы задумываемся, почему это они три раза ездили и норму набрали, а мы шесть-семь раз, и всё мало? Мой сосед по посёлку в Тюмени Коля Гудин бродит с прибором ДП-5, всё меряет и хмурится. Фон далеко не мирный у «мирного» атома. Почва песчаная, если бы не сосны, тут и там растущие окрест, совершенно похоже на пустыню. Впрочем, пустыня теперь обеспечена надолго. Некоторые учёные утверждают, что пустыня Сахара явилась миру во многом «благодаря» малоразумным действиям человека разумного.

Взять того же арабского вождя Абд-эль-Геллиля. Давно это было. Он штурмовал город Сокку (это в нынешней Аравии) и, чтобы принудить жителей сдаться, велел своим воинам вырубить все окрестные пальмы. Ума, разумеется, у него была палата. Наточили воины топоры и сабли и за неделю срубили сорок три тысячи пальм… Разумеется, умирающие от голода жители оазиса сдались. Ведь финиковая пальма — основной источник питания арабов в те времена, арабские дамы могли приготовить из сладких плодов массу блюд. Хорошими хозяйками у арабов считаются те, кто может в течение месяца каждый день готовить новое блюдо). То, что пустыня стала ещё пустынней, что источники воды высохли, что масса народа лишилась работы и т. д., вождя не интересовало. Во имя Аллаха он сделал так и не иначе. А что таких вождей в Африке было полным-полно, во всяком случае, можно судить по неумирающей пустыне. Теперь вот и мы все занимаемся созданием полесской Сахары.
Не буду клепать на арабов — тогда ещё много чего можно было делать «по повелению и указанию «солнцеподобных». Россия в этом отношении никак не лучше. Во времена завоевания Кавказа, русские войска в прямом смысле столько дров нарубили! Сотнями и тысячами кубометров (тогда саженей). Это очень хорошо описано у Толстого в рассказе «Рубка леса» — русские генералы боялись нападения горцев, вот и рубили солдатушки и жгли леса. Это же подтверждает Адольф Петрович Берже, один из тщательнейших исследователей Кавказа XIX века — рубили леса, да ещё как! На старинных картах отмечены просеки, дороги, поляны, возникшие в результате вырубки чеченских лесов. «Расчистили» территорию так, что до сих пор из растительности вокруг некоторых посёлков и аулов — полынь да прочая травка. Это я видел собственными глазами, когда был в Чечне. Чем же отличался генерал Ермолов, а за ним и граф Воронцов, русские воины, от арабского Абд — Эль — Геллиля? Методы одни и те — же, но тот был арабом, «неправильным», мусульманином, а русские генералы православными, куда как угодными богу людьми. Понятно, что слово «экология» тогда, за отсутствием «состава понятия», нашим героям было неведомо, как неведомо большинству военных и чиновников до сих пор, не взирая на все усилия «зелёных», авторов специальной литературы, и наличие телевидения. Впрочем, армия в общем смысле в последнюю очередь думает о вреде, наносимом природе.
Не могу не вспомнить добрым и незлобивым словом и месье Наполеона. Во время его похода на Африку, до похода на Россию. Не в меру доблестные французские войска вырубили для укрепления своих траншей и окопов пальм и фруктовых деревьев не меньше, чем означенные выше по тексту воины, превратив окрестности Каира и прилегающих районных городков в «пустыню в пустыне». И хоть Наполеон был неверующим, но говорил он и писал в листовках к арабскому населению, что действует не иначе, как с позволения Аллаха. И первоначально феллахи ему верили. Словом, у военных, «цивилизованы» они или нет, почерк везде один — война всё спишет. Война, говорил в своё время адмирал Александр Васильевич Колчак, «выше справедливости, выше самой жизни».
А мы сейчас ждём ребят, что отбыли в сторону Станции, и верим, что скоро будем дома. Может быть… Всё же мы на войне, пусть и «мирной».
Нам скучно в этом селе Ораном среди «партизан» военной части 83279 «г». Потому пошли на склад «гуманитарной помощи» — он за оградой, а там навалом, в прямом смысле, всяких вещей. Кто-то нацепил пластмассовые шлёпанцы небесно-голубого цвета, кто-то щеголяет в кедах. Кино! Вот, заурчали двигатели — тяжело ехать по песку, и появились две наши машины, что были на АЭС. Ну, чего было нашим командирам в секретность играть? Когда же мы от этого идиотизма избавимся? Парни были внутри Станции, мыли помещения, дошли до реакторного блока. Живы пока. Завтра моя очередь. «Трудовые будни — подвиги для нас» — так поётся в одной патриотической песне. А мы патриоты! И всё равно скучно. В маленькой рощице за лагерем собрался народ в количестве десятков трёх, играет баян, и приятным голосом поет хохол. Война… чёрт бы (или кто там из Наших), взял её?!
Против палатки, где мы живём, остатки болота, там, на островке живёт нутрия. По утрам у нее туалет и прогулка. Сидит, расчесывается, мы ей не мешаем. И разглядываем её с куда большим вниманием, чем сторублевую бумажку. Часть природы…
Ну и климат! Днём жарко, как в той же пустыне, ночью холодно, как в ней же, — иней выпадает или, скажем, роса. Юсупов вечером поведал, что такие-то и такие-то завтра едут на АЭС, мыть там чего-то.

15 часов 01 минута 6 июня чернобыльской эры

Наш расчёт только что вернулся со Станции. Кое-что записал прямо там. Громаднейшая территория, беспорядок. Нет фотоаппарата! Жаль! Всё, что может валяться, — валяется, естественно, ржавеет, покрывается слоем земли. Горы каких-то материалов, и видно, что лежат они давненько — поросли травой-полынью. Шляются бронетранспортёры, вертолёты. Один замеряет температуру реактора, точнее, того, что от него осталось. Вблизи вид не для детей, женщин и не членов профсоюза. Перекрученные железяки, чёрные стены, куски бетона, расплавленный битум… Работает ИМР, копает, как свинья пятачком, радиоактивные останки. И почему-то не очень страшно. Неприятно — да. Необычно — да. А может, все бравируют? Мы глупы, так как не осязаем — пока! — последствий.
Вертолёт чхает, свистит и ещё раз идет на замер. Говорят, что это герои. А остальные кто? Все, в общем, работают хорошо. Некоторые даже слишком. Снимают респираторы из бравады. Глупо. Не в этом героизм. Та-ак, вертолёт подлетел к жерлу реактора, примерился. Нет, не попал датчиком в развалины, сердито посвистал лопастями и пошёл ещё на заход. Термопара под брюхом, как муха на серо-стальной нити толстой паутины.
Моем один из корпусов третьего блока. Фон на крыше полез измерить Юсупов. Залез, включил дозиметр, раскрыл рот и… как сорвётся по лестнице! Слетел в секунду! Ещё не забыл, как по корабельным трапам носился! Машет руками — бегом, бегом отсюда! Зашкаливает на всех поддиапазонах! Разумеется, мы срочно удалились. Мы герои, но не до такой же степени! Однако нет худа без добра (но и это не я сказал! Были умные люди и до меня) Если не убила радиация, убьёт ещё что-нибудь. Это я вот к чему: моем, моем, вдруг на голову Мельникову падает с крыши ржавый и приличных размеров болт. Трах! Мельников — бряк. Красиво, как в кино. Увели, забинтовали, привезли уже в пижаме. Везёт человеку! По-моему ему очень хорошо — сидит у стеночки: больной-пребольной!
Вечером в лагере многие начали кашлять, как старики, много лет проболевшие туберкулёзом. Толя Жгутов, водитель наш, тоболяк, заходится так, что у меня от ужаса сводит желудок: а ну как лёгкие через рот выскочат! Генка Хрупин сипит и кашляет, кхекают и другие, в основном курящие. (Ребята! Табак это точно яд! У меня есть дома страница из журнала «Огонёк» ещё за 1956 год, антиреклама табаку и я едва удерживаюсь, чтобы не включить её в текст книги). У многих (и у меня тоже) лёгкая слабость. Понятно: с одной стороны, акклиматизация, а что с другой стороны?

А вот и другая сторона. (Кто ищет, да обрящет тот!)

Основные положения о способах и методах дезактивации при ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС (предложения министра обороны
(Предоставлены п/п Булгиным)

ГОРОД ПРИПЯТЬ

Дезактивацию начать после спада заражённости на 50–60 процентов. Все здания и сооружения дезактивировать методом промывки крыш и стен. Промывку производить с расходом жидких растворов, не превышающем естественных уровней выпадения осадков. Чтобы не допустить стока заражённых вод в р. Припять, после промывки снять вокруг зданий и сооружений слой грунта и организовать его захоронение. Предусмотреть наружную штукатурку зданий и сооружений. Незастроенные участки города забетонировать или запахать на глубину более 20 сантиметров. Оставленную в городе технику и оборудование покрыть полимерным составом. Объекты большой пористости ликвидировать (растительность).

Интересно, что имел в виду Министр обороны, говоря о спаде заражённости на 50–60 процентов? И вообще, какой уровень был в самом начале, чёрт меня возьми? Ребята рассказывали, что во время работы в районе трансформаторной подстанции у некоторых шла кровь носом. Отчего это так — никто не знает.
Часть черниговцев увезли в госпиталь на контроль. Здесь гораздо лучше заботятся о здоровье, чем у нас. Респираторов много — выбирай по размеру, меняй, когда сочтёшь нужным. Местный лейтенант-химик вообще удивляется нам, когда слышит о порядках в Сибирском полку. «Как? Респираторов нет?! Бардак! Вы же химики, вам вообще положено в первую очередь! У нас и радиостанции есть, правда они и на хрен не нужны!».
Пришла грузовая машина, привезла гражданские вещи для демобилизующихся, построили всех, и поддатый капитан вручает грамоты «За безупречное выполнение долга», жмёт каждому руку. Мы смотрим и завидуем. И пусть капитан в мятой гимнастерке слегка похож на пятнадцатисуточника — часть черниговцев уже вечером будет дома. Отсюда до Чернигова — рукой подать, особенно по сибирским меркам! Сцена трогательная. Если вдуматься, мы все действительно на войне, прикажи вот сейчас идти на штурм где-нибудь в Анголе или Зимбабве, что, не пошли бы? Куда бы делись! Сколько наших полегло после Отечественной в Корее, Египте, Венгрии? То же самое и мы… Грянет оркестр «Прощание славянки» и… Стоп, стоп! Забыл выдать по сто граммов фронтовых — положено. Теперь вперёд!
Эх! Что это я? Не будет никакой «Славянки» — опыт у нашего полка уже есть — погрузят в «телячьи» вагоны, как в случае с Чернобылем, и тихо, без шума и речей повезут туда, где не то что известный Макар со своими телятами не бывал, а и слов таких отродясь не слыхали! В Анголу или Афганистан, или в какую-нибудь лагуну островов Самоа. Мы, то есть народ, не особенно нужны правительствам разных времён в мирной жизни мы нужны всегда в отличных от мирной ситуациях. И тут уж либо в стремя ногой, либо в пень головой!
После проводов «сижу на нарах, как король на именинах», пересчитываю деньги — остаток от выданных командировочных. Подкрадываются с хитрыми рожами Угрюмов и Вайсберг и интригующе смотрят на меня. Оказывается, в магазин привезли французский одеколон, что-то больше десяти рублей, за внушительных размеров бутылку. Или флакон? Уверяя меня, что «вода из Кёльна» совершенно необходима для бритья, иначе без неё «кожа будет сохнуть и стариться от радиации», и совершенно убив фразой о солдатской взаимовыручке, чуть не силой вырвали деньги. «Потом отдадим». Ну, знаю я, это «потом»…
Вечером в палатке разливался тонкий аромат иноземного парфюмерного зелья. «Бритьё», надо полагать, было успешным. Все говорят о рентгенах, кто сколько схватил. Во всех углах гудят об этом. Шуточки о будущих отношениях с женским полом прикрывают собой тревогу. Опасаются несостоятельности. Мои «парфюмеры» с покрасневшими лицами (видимо, после усиленного массажа после «бритья») играют в карты. Да, действительно, дезинфекция, дезактивация и дегазация должны быть. Единственный раз в жизни пробовал тройной одеколон в юности. В городе Новороссийске. Мой товарищ по ПТУ решил «повзрослеть» и предложил «квакнуть» по стаканчику. Налил в кружку, разбавил водой. Первый и единственный глоток, сделанный мной, помню всю жизнь. Бр-р-р!

7 ИЮНЯ
На станции

В нормальное время это называется обеденный перерыв, а сейчас обед переносится на ужин. Мы уже привыкли к элегантным поступкам военных начальников. К приказам, впрочем, тоже. Моем стены близ галереи, соединяющей третий и прочий блоки с другими помещениями, а по ней бегом бегают солдаты с какими-то ящиками. Моем, моем, вдруг вдали появляется небольшая толпа в белом. Здорово смахивает на группу ангелов после весенней линьки — крыльев не видно. Впрочем, похоже и на восставших покойников тоже. Этакая, неопределённого характера толпа. Ну, её, пусть будут ангелами или архангелами, «и шестикрылый Серафим», и далее по тексту. Тут тебе и Лермонтов, и Дюрер. Правда, если уж говорить «ab ovo», то есть с самого начала, ангелы вообще — еврейское лингвистическое народное изобретение и буквально ходили пешком, поскольку были обычными посланцами — гонцами. Это уже позже им крылья привинтили малограмотные и экзальтированные верующие. Народы с воодушевлением подхватили сказку о «небесных посланниках» и как начали их изображать с крыльями, мечами да с копьями! Ангел, он конечно, мирное создание, но отчего-то с мечом! Святые тоже на досуге любили «мирно» помахать оружием. Святой Георгий так тот вообще без копья не может! Так и живём — со слов древневосточных ортодоксов… И песня (у нас, не у ортодоксов), сменившая прежнюю «Так за царя, за Родину, за веру» неплохая: «Мы мирные люди, но наш бронепоезд стоит на запасном пути!»
Ангелы подошли, поздоровались. Оказывается, прилетели (а ежели ещё точнее, мы ведь на Украине — припэрлись) из Ивановского райкома комсомола, ЦК ВЛКСМ, ЦК ЛКСМУ. Фотографировали наш экипаж (командир Корнеев). Немного нервничали, вручая ему грамоту. Оно и понятно — рядышком четвёртый блок. Спрашивают, сколько времени мы здесь работаем, и, получив ответ, что с утра и до вечера и через день, изумились до чрезвычайности. Оказывается, на этой самой галерее, по которой сломя голову носились солдаты, сильный, очень сильный фон. А мы всё удивлялись, чего это они зайцами скачут?! Один из майоров-ангелов зябко поводил плечами… улетел бы, да перед окружающими стыдно…
По приезде в Ораное одну машину поставили за колючую проволоку — набрала «галогенов» до упора. Сидим, обсуждаем проблему учёта доз. То, что рентген, бэр или, если угодно, зивертов мы хватили, как следует, вне всякого сомнения. Вон, даже «ангелы» изумились. Но сколько точно? Ведь в первые десять дней службы вообще никто из наших командиров и не думал о нашем здоровье (может быть, и о своём: чужая душа — потёмки). Посмотрим, что будет дальше. А пока ни единой беседы о радиации, ни толковой лекции, ни кинофильма на эту тему. «Что паникуете, — говорят Лелюх, Жданович, Балинбах и прочие. — Всё идет нормально. Нет повода для беспокойства».
Да при чем здесь паника? Это же не дрова колоть — работать с таким врагом и ничего не знать о нём, кроме тех зачаточных и абсолютно хилых сведений, что получили в школе или техникуме?! Что хорошо, что плохо, какие потери в будущем? Мы же не школьники, понимаем, что к чему.
В палатку зашёл Юсупов с известием, что нас передают в бригаду. С переселением. Как содержанок. Шум, крики, тоска… Ой, надоело! Предлагаю сгонять одну машину в полк. Ну что здесь расстояние — километров сорок по дороге. Мало ли что изменилось за несколько дней — почта пришла или анализы ужасающие…
Юсупов долго не соглашался: «Как бы чего не вышло». Но всем миром его уговорили. Да! Забыл упомянуть о чудесном завтраке! Каша, шоколад-плитка, горячий чай и масло. Живут же люди! Сыр едят, колбасу. Не знают ребята в Сибирском полку, как нужно питаться, дабы не протянуть ноги.
7 часов 40 минут. Замечу: время указываю по своим часам, могут быть и расхождения, хотя проверяю время от времени по сигналам радио. На то, что записываю, наши уже не обращают внимания — значит, так надо. Через несколько минут выезд на АЭС. Сидим в машинах и чего-то ждём. Ага! Оказывается, у «пожарки» № 65–79 сгорела катушка зажигания — по недосмотру оставили включённой на ночь. Ну сгорела, это ещё хорошо, бывает, что и взрывается. У ворот автопарка кричит невыспавшийся местный подполковник, круги под глазами как синие прожекторы — мечтает отдать нашего Юсупова под трибунал, а лейтенант не спеша приближается, не ведая о нависшей опасности. А что ему: солдат спит — служба идёт!
Нервы, нервы… Никто толком ничего не знает, и эта неопределённость выводит из себя. Интересно, сколько пробудем в бригаде? И почему нас туда отправляют? Одно хорошо — ехать далеко не надо, метров триста до «нового дома». Вчера медики взяли на проверку «спидометры» — так мы именуем дозиметры. Их показания разбросаны в самом широком диапазоне. Кроме смеха, это уже почти не вызывает других эмоций. Например, у меня 5 рентген, у Хрупина — 3, у Москвина — 25, у Посохова — 7, несмотря на то, что работаем практически в одном месте. Понятно, что должны быть расхождения, но не такие же!
Дважды я не был на АЭС, дня три отдыхали, а показания на спидометрах моих товарищей и на моём всё «болтаются» на прежнем уровне. Самочувствие такое: в правом боку ноет, насморк. Тоже от нервов? Видимо, правы французы или те, кто приписывает им следующее выражение: «Все болезни от нервов, один сифилис от удовольствия». Итак, Юсупов приближается, приближается… не ведая о грядущих карах.
…Подполковник набросился на подошедшего лейтенанта:
— Какого х… вы не выполняете команду! Я вас под суд отдам! Да за срыв боевой задачи… мать вашу… я вас за х… повешу! Смирна-а!
— Товарищ подполковник!
— Смирна-а! Найдите, где хотите, катушку, и что бы… так вас и растак, в восемь ноль-ноль вас тут не было! Выполнять!
Бедный Юсупов! Откуда ему было знать, что катушка сгорела. Он ведь был в старом лагере, утрясал дела. Небось, не экстрасенс. Но в армии (и к великому нашему счастью, не только!) прав всегда вышестоящий командир. Как и что, так или не так, это, как правило, никого не интересует. Помню, как наш капитан Прочанкин, ещё в дни моей службы в степях Казахстана, там, где и воды как следует не найти, приказывал нам к завтрашнему утру найти то-то и то-то! «Вы в армии, или где?! Развернитесь!.» Самое странное, что обычно искомое находилось, возникало из воздуха! А если говорить серьёзно — тащили друг у друга: ракетчики у строителей, строители у пожарных, то есть у нас, мы — у начальства. Воровство в армии таковым не считалось никогда, главное, спереть так, чтобы даже намёка на след не оставалось, вот «вводная» если не всех, то части командиров.
Так! В рядах шляющихся без дела партизан, произошло шевеление — тащат катушку. Машина, оказывается, Кожевникова по прозвищу Дед, из Тобольска. Он крутит хитрым длинным носом улыбается ехидненько, прикручивая провод. Бурчит:
— Положил я на вас… на всех…
Залез в кабину, включил зажигание. Поехали!
13 часов 10 минут. Вернулись с АЭС. Мыли насосную, всякие фермы и балки конструкции, похожей на рыбоподъёмник, крышу какого-то сооружения. Там этих сооружений — десятки. Иному ни названия, ни функций не придумаешь! Вокруг громадное зеркало воды, и всё это заражено. Повсюду группки военных и гражданских лиц в респираторах, рассуждают, размахивают руками. Сильно отдаёт войной. Есть во всём этом нечто жуткое, мерзкое, страшное. И более всего — непонятное. Иду полюбопытствовать, чем качают воду на АЭС. Насосная станция. Масса всяких приборов, двигателей, щитов управления. Слышу, разговаривают офицеры:
— Чего бы ей не взорваться, когда даже здесь схемы защиты затрублены или вообще закорочены…
— Ну-у!
— Только что проверяли, в щитах управления копались. Точно!
— А как быть, если авария?
— А вот так, как сейчас, всё вручную.
Тогда я лишь подумал — всё как у нас на производстве. Чтобы меньше возиться с автоматикой, часто срабатывающей из-за неважной настройки — электрики специально ухудшали её параметры «загрубляли» тем или иным способом. Это уже после этих событий дошло — везде и всё, на «авось»!
Ну что ж, моем дальше. Вода с радионуклидами, разумеется, течёт в прудохладитель. А из пруда? Конечно, в Днепр и далее. До Турции. Пусть знают, нехристи, что такое радиация! Когда-то ведь в Турции стояли американские ракеты, с ядерными боеголовками, нацеленные на Советский Союз. И если бы началась война, благословенной Анатолии досталось бы от всей души, не как сегодня.
На противоположной стороне недостроенные пятый и шестой блоки. Их, пожалуй, не вымоешь — столько всяких закоулков, бетона и арматуры! Громадные градирни торчат обрубленными стволами то ли гигантских баобабов, то ли грибов без шляпок. Сколько же здесь бетона! Железа!
Мыли долго, медленной струёй. То есть из ствола — распылителя, «прикрученного» так, чтобы из него вылетала струйка воды минимальной силы. Так воду экономней расходуешь, да и брызжет по сторонам меньше. Всё бы ничего, да потом рукава сворачивать — целое дело! Они в битуме, соответственно к ним камешки, песок, мусор липнет — тоска! В боевой отсек ведь с мусором не положишь…
20 часов 37 минут. Перебазируемся в батальон. Строим нары в бывшей палатке оружейного склада. Всё в колючей проволоке и обнесено жёлтыми флажками. Это мы, как радиоактивные волки, окружены и зафлажены.
Час назад вернулись ребята, которые ездили в полк. Говорят, что как только наберём 25 рентген, так домой. Понятно, слыхивали. Пока наши умельцы строят нары, схожу-ка я в штаб бригады. Сходил. Всё как положено: маскировочная сетка и тому подобное. Поговорили с начальником политотдела, как коммунист с коммунистом! Он толком и не сказал ничего относительно доз, но так выразился по поводу «заботы о здоровье» в нашем полку:
— Если начальство такое дубовое — не давайте им спокойно жить, требуйте своё, законное. Более ничем помочь не могу.
Вернулся в «свой» оружейный склад, посмотрел со стороны — концлагерь, да и только. Чего-чего, а колючей проволоки у нас в стране всегда хватало. Итак, «норма» — 25 рентген. Вечером сидим, размышляем: если доза в дни нашей работы в Припяти средняя, то есть дневная, была даже один рентген, если, снимая грунт и вдыхая «лекарственно — полезную» пыль, мы получили ещё вполне определённую дозу, правда, кем фиксированную; если, обливаясь раствором при помывке домов, бродя по концентрату из пены и нуклидов, мы ещё не получили 25 «штук», то решительно ничего не понимаем. «Нет в жизни счастья», — расписывают себя уголовники. Действительно, нет. Может быть, это шутки домового, а поскольку на Станции его нет, то станционного? Пожали мы плечами и успокоились. А что прикажете делать?

9 ИЮНЯ
На станции

10 часов 28 минут. На территории АЭС. Берём воду в котельной. Большая котельная! Зачем она на АЭС, где энергию в прямом смысле девать некуда? Невдалеке кустик полыни-чернобыльника. Так вот, на нём и вокруг — 7 рентген. Так сказал один из дозиметристов, пробегающих время от времени. Вероятно, где-то затаился кусочек графита из реактора, занесённый взрывом. Наплевать. Я в куст садиться не собираюсь. Кстати, о полыни. Её здесь много, вот и город назвали её именем. Точно назван — Чернобыль. Чёрная быль, куда уж черней. Правда, в то время, когда этот городишко появился на свет, лет так за тысячу с гаком до нашего присутствия здесь, никому бы не пришло думать ни о Станции, ни о последствиях. Его величество Случай всему голова на нашей планете «и никаких гвоздей», как говорил поэт. Но есть странности…Сейчас многие верующие ссылаются на «Откровение святого Иоанна Богослова», где Иоанн говорит об упавшей с неба звезде — полыни. Впечатляет, но жаль, что святой не указал конкретного места падения «звезды».
В некоторых местах на Украине полынь-чернобыльник называется травой забвения. Не знаю, отчего это так, может быть, потому, что на разрушенных жилищах быстро вырастает это растение, может, оттого, что применялась трава в колдовских обрядах, но не без смысла ведь названа. И город назвали её именем. Поневоле кто-то поверит в предсказания, хотя все эти штучки достаточно нелепы. Разумеется, что-то в мире всегда происходит, а в силу большого числа событий вполне возможно предугадать любое, не очень напрягаясь. Ну а из любого, самого незначительного события можно раздуть всё, что душе угодно. Не верю я в неведомое «информационное поле» Земли, о котором говорят некоторые специалисты «околовсяческих наук», из которого черпают знания провидцы. А кто это поле знаниями наполнил? Когда? Зачем? Разумеется, я очень многого не знаю, не узнаю никогда, но есть ведь определённый жизненный опыт, опираясь на который, можно делать те или иные выводы?
Нострадамусы, ванги, сивиллы и прочие «прозрелицы» и «провидицы» процветали и будут процветать. Ещё умнейший из греков Карнеад из Кирены сказал: «Люди в силу своего невежества часто впадают в заблуждение, и потому общепринятость взгляда не говорит о его истинности».
Правда, вот сейчас, сию минуту, сию секунду, я хожу по избыточно радиоактивной территории земного шара и никуда этот факт не деть. Этого же мнения придерживаются и окружающие меня мыслящие. Здесь причина и следствие точно совпадают, и никто не осмелится сказать об обратном. Разумеется, я не отношу это к мудролюбам — философам и софистам. Те что угодно вывернут, перекрутят как жгут соломы и объяснят тебе, что правы именно они. Но хотел бы я видеть этих философов на радиоактивной земле стоящих или, что естественно для философов, возлежащих и утверждающих, что радиация — это «материя малозначащая и пустяковая «всилу того, что мы, философы, «не ощущаем ея!»
По этому поводу пришли такие строки:

Серое-серое небо, серая-серая пыль…
Нет, в небесах я не был
Чёрною пеной быль…
Нет, в небесах я не был,
птицей в выси не парил.

Быль это или небыль? Всё обратилось в пыль.
Кто-то покурит травки, кто-то вина попьёт,
Я посижу на лавке, кто-то слезу прольёт.

Да, в небесах я не был, птицей в выси не парил.
Но вот он, час мой, пробил, пыль… вездесущая пыль!..

Нет, в небесах я не был, не был и в райском саду.
Там, где нежить и небыль прячут полыни звезду.
Кто-то покурит травки, кто-то вино прольёт.
Не полежать на лавке — Небо к себе зовёт.


Вокруг очень интенсивная деятельность: ездят бронемашины, вихляет на ходу радиоуправляемый бульдозер», «на поводке» за ним едет на БТРе офицер с пультом в руках, гремят по бетонным плитам автокраны. В воздухе дребезжат сразу три вертолёта и самолёт. Эхо летает между корпусами Станции, закладывает уши. По всей территории сняли слой земли и теперь укладывают бетонные плиты. Бегает белая пятнистая сучка, маленькая, лохматая, проверяет углы, понюхала и нашу машину. Вид у собаки очень независимый и деловой, будто ничего не происходит, трусит, подёргивая куцым хвостиком.
Многих собак отстреляли специально выделенные «охотники», а эта вот живёт, сучка такая! Почему отстреливали, понятно. Во-первых, соберутся в стаи — не добрее волков будут, а во-вторых, шерсть буквально «забита» радионуклидами. Этакие живые реакторы. Бедные животные! А что прикажете делать? Это где-нибудь во Франции или Британии общество защиты животных возопило бы о недопустимости, жестокости, неприемлемости. И, вполне возможно, остановило бы отстрел, не взирая на актуальность. Но у нас иногда умеют принимать быстрые и правильные решения, правда, постфактум. И когда эти решения не затрагивают интересов власть предержащих. Правда, животных жалко — они ведь не виноваты в том, что родились бессловесными и зависимыми, и что хозяева их не вывезли из Зоны!

Мы пока стоим и ждём очереди мыть какие-то ёмкости. Болят от постоянной езды ноги и ягодицы — сиденья боевых расчётов словно специально сделаны неудобными и жёсткими. Да и ноги девать некуда. Если в полной боевой форме — брезентовые штаны и куртка, пояс и каска — тесновао. А если ещё и топор, так вообще как в собачьей конуре. Куда смотрели конструкторы? И место ведь появится для ног, стоит только вырезать низ перегородки между кабинами, а то сидишь, весь поджавшись, как девственница в притоне. Добро, когда путь недальний, а если сотни и сотни километров отмерять, как мы? Что в бытность мою в армии, что через полтора десятка лет — как были машины неудобными, так и остались. Наш сегодняшний расчет — Шаламов, Зольников, Светлаков и я, разумеется. Светлаков бродит по территории, двое спят, я пишу. Романтика труда, поэзия подвига! Александр Иванович, ты молодёц! Или молодец? Словом, что-то хорошее. (Не похвали себя, кто похвалит)?
Так, началась работа!
Смыли пыль с какого-то здания, затем обмахнули водяной щёткой танки с газом — всякий там водород, азот и прочие химикалии. Большие такие ёмкости, с множеством трубопроводов. Отработали, едем обратно, голосует какая-то женщина как раз у выезда из Чернобыля. Взяли «на борт», хотя делать это не положено по инструкции. Местная. Симпатичная. Из Припяти. Звать Раиса Васильченко. Ездила домой взять кое-какие вещи. Сорвали с места всех жителей «на короткое время», и большинство уехали «налегке». Раиса рассказала, что уехала бы совсем, но мастер её цеха разъяснил, что лишит квартиры. Словом, добровольная принудиловка, как и у нас, таких же «добровольцев». Кажется, крепостное право отменил в России ещё Александр И. Что-то неладно с историей. Попросил Раису позвонить домой, сказать, что жив ещё, дал денег. Обещала исполнить в точности. Высадили её на шоссе, близ нашей части, и — в батальон. А там шум. Генерал приезжает, видите ли. А нам-то что? Всех заставляют подшиваться, прибираться, будто это и без генерала нельзя сделать. Нам не обязательно, потому что прикомандированные. «Что с этих пожарников возьмёшь?!» И на том спасибо. Ротный надоел со своими подворотничками. Всё нормально. Одежда радиоактивная, бельё потное, а воротничок — белый! Пардон, подворотничок!
В палатку заскакивает «чужой» майор, обвел глазами нашу «хату», выматерился для связки слов. Понятно, нужно навести порядок. Нас полсотни человек, гора своих вещей и гора чужих. Выбрасывать?
— Выбрасывайте к грёбанной… матери!
— Понятно!
Сказано — сделано. Всё, что нашли, сбросали в кучу на улице за палаткой. Служба такая уже обрыдла. Один приказывает одно, другой — другое, третий отменяет, а командование в целом считает, что мы должны быть бессловесны и ничего не понимать. Устарело это, господа командиры.
Одно хорошо — дедовщины нет. Все и так «деды», попробуй, заставь портянки стирать или по ложной тревоге подняться! Если бы и на срочной службе так! Помню «дедов» в своей роте — самодуры и пьяницы. Не все, правда, но большинство. Трусы к тому же. Натворят что-нибудь неординарное, ужами вьются, чтобы не наказали. Разве это мужики? Один на один никогда тебе ничего не сделает, пройдёт и «не заметит», а вот кучей…Дрянь, а не людишки!
После ужина смотрим «Золотого телёнка». Прекрасный фильм о нас, родимых. Тебе вот сегодня по стране побродить — много интересного обнаружил бы, незабвенный Остап Ибрагимович! Смотрю и думаю, что жёлтый цвет, согласно «народным установкам», к разлуке. И точно. Вдруг на середине фильма кричат:
— Пожарная рота! Приготовиться к отъезду!
Прелесть какая! Мигом собрались и подальше от этих благословенных мест. Ну вот, а я ранее по тексту вякнул, что в приметы не верю! Придётся срочно пересматривать жизненную позицию! И полетели сёла за окнами кабин: Хочева, Приборск, Полева, Руснаки, Старые Соколы, Новые Соколы… Наряд на кухню. «Что может сравниться с Матильдой моей?..» — поётся в одной из опер. И мы запели от счастья.


10 ИЮНЯ
Сирин и Алконост

Раннее утро. Завтрак, как впрочем, обед и ужин в нашем полку, сопровождался шумом, толчеёй и криком — опять толпа у столов и бачков. Едим мы в основном в стиле табльдот. Табуреток там или стульев, не говоря о креслах, нет и в помине со дня основания лагеря. Но пара лавок есть. Сервис приближен к западноевропейскому уровню, правда, впопыхах забыли завести бар с хорошенькой барменшей. Её заменяет толстый зампотылу. Интересно, почему все тыловики в основном толстые? Сложный гастрономический вопрос, требующий вмешательства светил пищевых наук, ибо, как мне думается, духовные науки к толщине отдельных частей тела тыловиков видимого отношения не имеют.

После завтрака битва с окурками, бумагой, крышками от газировки и «пепси». Это последствия приезжающей автолавки. Как ни ругай командование, но кое-что есть и положительное в нашей ярко цветущей жизни. Наводим порядок в расположении роты, то есть вокруг палаток. Увы мне. Не курю, но собираю окурки, не пью одеколон, но закапываю флаконы. Новое событие: пронёсся слух, что где-то там, «на дезактивации», отравились спиртом неизвестной формулы 11 связистов нашего полка. Оказалось, верно. Но «дегустаторов» успели откачать в госпитале. Как выяснилось, пили они настой чемерицы на спирту, применяемый для втирания в кожу крупного рогатого скота, впрочем, и безрогого тоже. Помогает от всяких летающих и ползающих паразитов. Оводы, например, откладывают яйца под кожу бедняжке корове, и вскоре личинки, грызущие плоть изнутри, не дают бедному животному спокойно жить. Видел я, как из-под вздувшейся воронкой шкуры извлекают выдавливанием мерзких паразитов. Бр-рр!
Наши ребята, видимо, желая «втереть» изнутри, слегка ошиблись в дозировке. Это вам не одеколон трескать! Чемерица, прямо скажем, не самое лучшее растение для внутреннего употребления — ядовитое растение. Настоем или отваром листьев чемерицы хорошо уничтожать садовых вредителей. А здесь вредители земли чернобыльской решили самоуничтожиться! Совесть видно замучила!
По сему поводу построили полк, и Лелюх бушевал, кричал в микрофон, что всех пьяниц отправит домой, как не оправдавших надежд. Тут толпа оживилась, и все слушали на редкость внимательно. Гулкое эхо летало над полком, как невидимая сладкоголосая птица Сирин.
— Сколько раз вам говорить, что пить нельзя, так вас и растак! Позорите полк! Вы что, спирта не видели? Я этих героев лишу всего заработка… мать их так и эдак! Вам доверили такое дело, а вы жрёте всё подряд! Надзирателей, что ли, за вами ставить? Пошли бы вы все на..!
Вообще-то понять комполка можно: буде помре кто — объяснительные, рапорты, особисты, отчёты… Писать не переписать.
— …Нас Родина послала выполнять особые поручения, а вы… ё… бля… — птица Сирин мечется между сёлами Орджоникидзе и Черемошна. Я не преувеличиваю — эхо и в самом деле отзывалось очень гулко — мы же стоим меж двумя кромками леса, так что слова командира слышим дважды.
— А… Собака лает, ветер носит, — сказал Полковников, ни к кому не обращаясь.
Вот тут он совершенно прав. И не по поводу комполка. Надоели все эти совершенно бесполезные словеса на утренней, вечерней или внеочередной поверке. Мы же вполне взрослые дяди. Но нужно бы пару фраз сказать и о птице.
В русском фольклоре есть своего рода «неразлучная пара», две птицы — Сирин и Алконост. Названия их (имена) уходят в самую глубину веков, и, быть может, как раз в эти места, откуда и «бысть Русь началась». И услышали впервые об этих «птичках» тоже «бысть может» здесь от волхвов, сказителей или калик переходящих. Последние, ведь где только не бывали в поисках лучшей доли да пропитания заодно, а уж историй всяких слышали… Сирин — это тёмная сила подземного мира, своего рода «дипломатический «представитель властелина подземного мира Нияна. Или ещё какого-либо похитителя душ. Быть может, Велеса. Сирин, по представлению древних славян, женщина несравненной красоты, но только от головы до пояса, а от пояса — птица со всеми атрибутами — перья и когти включая. Говорили волхвы и чародеи — кто послушает её голос удивительной красоты (совсем как у сирен Гомера, и ведь имена похожи, не родня ли мы грекам?), тот умирает на месте, не в силах заставить себя не слушать её голос, и смерть для счастливца — настоящее блаженство!
Да уж… если послушать голос нашего «полкана», то тоже возникает чувство неизъяснимого блаженства и так и хочется немедленно пойти и лечь на реактор! Правда, вид у него совсем не сказочный (у комполка, я имею в виду), а вовсе даже прозаический — «Polkanus soveticus vulgaris» (полковник обыкновенный, советский).
Но мы забыли сказать два-три слова и о птице Алконост. Вот кем нужно быть нашему командиру — птицей радости, представительницей нашего славянского рая — Ирия. Правда, Ирий сильно отдаёт «Аэром» — воздухом то есть по-латыни, но это уже детали не нашего исследования! Есть теория не теория, мысль — древние народы Апеннинского полуострова чуть ли не прямые родственники россам. Кстати (это уже мои домыслы), город Болонья в Италии и русское слово «болонь», то есть ровное, заболоченное место — очень похожи не только внешне. Болонья расположена на более или менее ровном месте италийского ландшафта, у подножья Апеннин. Основали её в незапамятные времена этруски, которых тюменский преподаватель и криминалист Вадим Журков считает в некоторой степени родственниками руссов. Или антов. Словом, тех народов, из которых в конце-концов и возник, собственно, русский (в общем смысле) народ. Впрочем, вернёмся на нашу поляну…
Итак, если Алконост поёт, то её благодарные слушатели забывают про всё на свете и готовы слушать и слушать сладкоголосую птицу-деву, причём её пение не приносит вреда никому. Очень доброе создание. И то, кому как не прелестной деве услаждать слух жителей (или посетителей) Ирия? Интересно, отчего это наши церковники ни слова не говорят верующим о нашем Рае и его обитателях? Неужто не помнят? Или неграмотны? Да и об аде не так чтобы распространялись. Знающие люди говорят, что у росских, русских или русичей, быть может, у полян и древлян, словом, у славянских племён, был свой собственный Ад — Пекло, где правил подземный царь Ниян. Быть может и Велес (Волос).
Ни в коей мере не отрицая большую роль западной культуры в жизни нашей страны, скажу — российскую историю церковь со времён проникновения на Русь успешно тушевала, оставив, в основном, историю иудео-греческую да византийскую. А если шла речь об отечественной культуре, то без упоминания о её достижениях (за редкими исключениями). Как так? Живём в России (Украине, Белоруссии, Сибири), а разговоры ведём о пришлых «мессиях», «пророках» и «отшельниках». Что, до силового введения христианства на Киевской Руси у нас и людей не было, о которых можно сказать достойное слово? С каких это пор отечественная история стала хуже привносной? И куда пропали книги, писанные «русскиа письмена», которые так называемые просветители Кирилл и Мефодий скорее всего взяли за основу «своей» азбуки? Есть у меня подозрение, что последние из русских книг намеренно уничтожены после взятия Корсуни (Херсонеса) князем Владимиром, а помог ему в этом предатель своей родины — грек Анастас, православный и потому — «правильный» человек.
Он послал стрелу за пределы города в расположение войск князя, на которой выжег секретнейшие данные об уязвимых точках крепости. Не сообщи Анастас князю, где находится тайный вход в крепость и как осуществляется водоснабжение города, скорее всего «солунские братья» Кирилл и Мефодий, которых я считаю византийскими лазутчиками, посланными специально для нанесения ущерба славянам, не составили бы свою азбуку так, как было сделано. Вот и вывод из всего ранее сказанного: предательство, вооружённые захваты территорий, насильственное крещение «язычников» — обычная практика христианства. А представьте, читатель, если бы такой «подвиг» совершил «язычник»? Клеймила бы его православная церковь по сей день, поскольку, скорее всего, князь посланию не поверил бы, и история пошла бы, совершенно другой дорогой. Мне скажут, что насильственного крещения не было, что это, мол, сказки и измышления «злобнаго и распущеннаго» клеветника, люд киевский добровольно нырял в реку, а князь Владимир не угрожал подданным перебить ослушников во имя господне?
Спорить не буду, но приведу пример из близкой всем нам истории Тюменской области. «Добрая и христолюбивая» церковь всячески пыталась «мирным путём» проводить обряды крещения ханты и манси, не взирая даже на то, что Москва в 17 веке запретила воеводам и сибирскому митрополиту Павлу, насильно крестить инородцев. Разумеется, такой запрет отвечал чаяниям северных народов, да ещё ко всему, живущих на исконно отеческих землях! Но Пётр I, не дождавшись добровольного крещения инородцев, приказал Тобольскому митрополиту Филофею Лещинскому «ехать вниз по Оби до Берёзова, и где найдут в юртах мнимых богов, шайтанов, тех огнём палить и рубить, и капища их разорять… приводить остяков к вере, а кто не пожелает — учинять смертельную казнь». И «божий человек» поехал и крестил «огнём и мечом» при помощи солдат, поскольку без штыка и пули «божья благодать» никак не хотела сходить на инородцев!
А нас церковники уверяют, что слова Иисуса: «Не мир пришёл принести вам, но меч», означают вовсе не то, что означают. Ясное дело — после любой, самой продолжительной резни, обязательно наступит мир. А всё остальное — от лукавого!
Задребезжал над лесом вертолёт. Из Киева прибыли два генерал-майора в сопровождении свиты. Последовали разного рода речи, объявления, призывы и т. п. Затем, после прелюдии, собрали отдельно коммунистов и комсомольцев и объявили, что служба продлевается до шести месяцев. Вот это подарок! Предложили объяснить беспартийным после собрания. Тут на приезжих посыпались вопросы, начались переживания.
Более половины полка из сельских районов. Кто им дрова, сено, грибы-ягоды заготовит? Да и городским жителям не улыбается ещё чуть не пять месяцев торчать.
Генералы же в ответ поведали, что зарплата по месту прежней работы идёт двойная, не считая необозримых льгот в будущем, о которых, впрочем, было сказано весьма неопределённо. Один из генералов по фамилии Кива уже в неофициальной беседе просил «спасти Россию, не дать заразить «Днiпро та море».
В качестве примера героизма рукой указал на экипаж вертолёта. Все лётчики награждены орденами за Афганистан, а теперь и здесь продолжают совершать подвиги. А нам, чтобы «Родина процветала», надо обработать десять деревень и Чернобыль. А поскольку это дело времени, следует готовиться к зиме. Интересно, как это они себе представляют?
Народ в расстройстве. Объясни-ка им! Ну, «афганцы» — они «афганцы». Тем более, что кадровые военные. Но пошлют нас — поедем стрелять, небось руки откуда нужно растут. Но сейчас никаких мыслей, не говоря об экстазе от речей генералов.
Ночью была гроза со всеми полагающимися эффектами, но погода днём хорошая. Лучше бы наоборот — холодно ночью, чёрт возьми! Замерзают сибиряки в тёплой Украине. Спишь и жмёшься, как какой-нибудь Шарик бездомный. Из офицерской столовой пришел Шаламов. Он там «служил официантом» и говорит, что «партизанские офицеры» очень недовольны увеличением срока службы. Считают, что «партизаны» должны возмутиться и потребовать не увеличивать срок.
Вайсберга, Угрюмова, Никитина и других, тех, кто первыми из нашей роты ездили на Станцию, отправили в госпиталь, поскольку их дозиметры показали фантастические цифры. Правда, ходят слухи, что «спидометры» свои они на ночь клали в места с повышенным уровнем фона. Может быть, но чего не видел, того не видел.
Вечером того же дня. Построение. Зачитывают приказ о награждении нашей части военным советом Сибирского округа. До лампочки нам это награждение. Реакции в строю никакой. Кроме шуточек, кудряво взмывающих в безоблачное небо. Ну какая нам разница — есть грамота или орден у полка? Что с того? Многие наши ребята и я сам только здесь узнали, что мы, оказывается, «химики» и приписаны именно к 29-му полку химической защиты. Так что полк нам даже не дядя — двоюродный дедушка!
Только что пришли из бани. Сменили бельё. Слава Им! Наладили хоть это. Мы с Хрупиным иначе как «белье» — без точек над последней гласной — и не называем то, что носим последние две недели.
— Ты, Гена, когда свое белье сдашь?
— А ты, Саша, свое?
— Ни за что! У меня марка такая торговая — «Белье». Не путать прошу, со Смоком Беллью — тот американец, а мой модельер — француз! Понял? Жаль расставаться. Paries vous francais?
— Ну-ну, носи, пока не сопреет!
— От такого слышу!
Невдалеке от бани ползала молодая гадюка: красивая, блестящая. Важинский, питая, как и большинство непросвещенного человечества, извечную ненависть к змеям как к явлениям непознанным и потому страшным, хотел её убить. Разве она страшнее радионуклидов, страшнее человека? Вряд ли. Пользы змеи приносят неизмеримо больше, нежели вреда, а что касается яда, так вот один пример. Как-то в Индии одного земледельца укусила ядовитая змея, одна из ядовитейших в стране. И что? Бедняга издохла в страшных мучениях, а тому хоть бы что!
Что-то мне эта сцена напоминает! А! «Вещего Олега»! Нагадали волхвы князю нескорую гибель «от коня своего», а тот, хоть и был небоязливым, а ну-ка! прибил свой щит к вратам Царьграда! — всё же сомнения имел касательно гадания. Правда, посещая останки коня, он неосторожно наступил на череп, в котором нашла пристанище «гробовая змея». Укусила — «ужалила «князя мерзкая «чёрная лента» и на тебе! Сильный и грозный соперник Византии во цвете лет скончался!
Я не верю ни волхвам, ни Пушкину. Что, князь, если не скандинавский конунг по происхождению, то уж по воспитанию наверное, жизнь положивший на войны и грабежи, босиком ходил в походы из-за перманентной бедности? И из Царьграда не привёз себе хотя бы пару сапог?! Тем более, что сапоги тогда имели особое значение — в них носили «засапожные мечи» — ножи. В те века воин без «третьей руки» — ножа — вообще не воин! Да и не могла гадюка прокусить сапог. И даже если бы и прокусила — князь сапог бы снял, засапожный, «ножной меч» на огне накалил, ранку прижёг и дело с концом! Ну, полежал бы день — два. И противоядия у тех волхвов наверняка были, и не хуже сегодняшних. Тогда был распространён так называемый «териак» — универсальное противоядие. Отчего-то он наверняка спасал! Волхвы не могли не знать о нём, пусть он даже был лишь у греков да боспорцев. Да и своих трав в лесах было в избытке. Яд наших гадюк, конечно, опасен, но не до такой степени, как это представляют некоторые, да и не в голову же укусила!
Александр Сергеевич разумеется по-своему интерпретировал легенду о вещем Олеге. Да её может быть специально и создали скрыть убийство князя кем-то из родных и знакомых, возможно также, для поднятия авторитета язычества. Христианство, несомое Византией, по сути разгромленной Олегом (вспомним прибитый князем щит на воротах столицы Византийской империи — Царьграда по-нашему, Константинополя «по-ихнему»), начало экспансию на Русь. Быть может, князя убили подосланные византийские лазутчики, а чтобы этот неприятный факт скрыть, русские жрецы и придумали эпизод с гаданием и гадюкой. А быть может, Олега-язычника убрали сами жрецы, разузнавшие, что он совсем неравнодушен к вере христианской, воспевающей одного бога. Тем более, что (как говорил академик Рыбаков) византийцы считали, что каждый народ, получивший новую веру из рук греческого духовенства. Тем Самым становился Вассалом византийского цесаря, возглавлявшего и светскую и духовную власть. Как говорится в народе: «Мне это нужно?». Не зря князь Святослав, отец Владимира, «обеими руками отмахивался от принятия христианства», не взирая на уговоры своей матери княгини Ольги, крестившейся в середине X века. Он понимал всю пагубность самой «светлой и тёплой» из религий!
В те времена славяне очень верили своим жрецам и факт «укушения» восприняли как и должно, с пониманием. За давностью оставим эту версию, оставим историкам и писателям-ортодоксам. Так называемое (под влиянием церкви!) «язычество» не было хуже христианства, а именно даже и лучше, ибо христианство везде насаждалось огнём и мечом, в отличие от язычества. Вспомним хотя бы известные Крестовые походы, когда британцы, германцы, франки, италийцы шли сокрушать супостатов — нехристей. В абсолютно чужие края! За тысячи километров! То есть миль! Кстати, «нехристи» их, захватчиков, об этом вовсе не просили, а «верные сыны церкви во имя её» разорили сотни городов и посёлков, в том числе и христианских по пути следования в Иерусалим. Да и сам Иерусалим тоже. Кстати, Господь, глядя на это, ничего внятного не сказал. Да и что можно сказать, глядя на своё изображение на стягах, развевающихся над колоннами «освободителей»! Не обратил он внимания и на детские Крестовые походы, в которых погибли десятки тысяч ребятишек из Франции, Германии, сопредельных стран. Такой вот интересный христианский обычай.
А русские, росские, чудские, сибирские и прочие «язычники» не приносили свою веру на кончике копья — такой вот факт истории. Да, были и у славян жестокие боги, как например, Чернобог, Злебог, ну, а как же без них, выполняющих военные и карательные функции помощников? Да, воевать приходилось, а как без войн в те глухие времена? Но добрых, светлых богов и богинь было гораздо больше. Вот что пришло мне на ум, глядя на змею, имеющую красивое латинское название: Vipera berus, гадюка обыкновенная.
Потому, решив, что несправедливо будет убивать совершенно неповинное животное, быть может «внучатую прапраправнучку» олеговой гадюки, я отнёс её дальше в лес. Природа и так потревожена, зачем ей ещё больнее делать. Кусаются мошки. Правда, их гораздо меньше, чем в Сибири. Потому пошёл подальше от них — читать. Газеты должны были привезти из Иванкова.
В «Красной палатке» наткнулся на статью в «Правде», майская, (числа не знаю, остался только этот кусок газеты) — «Зона правды и совести» В. Яворивского. Всё ничего, но фраза, фраза! «Но сегодня уже можно сказать, что на каждые десять тысяч жителей Припяти приходилось не более чем по одному такому, у кого вышла из-под контроля душа». Вот это, что называется, «отвесил комплимент». Мало того, что автор пересчитал всех «бездушных», мало того, что считает, будто люди должны были, «не дрогнув», подставлять головы под излучение, так Яворивский ещё прошёлся по адресу пострадавшей Пищанской, когда та попросила телеграммой вернуть ей утерянное в сельсовете кольцо. Не оправдываю даму, но если кольцо было единственной ценной вещью сорванной с места женщины? Наше любимое и весьма справедливое государство собирать умеет, а вот раздавать…
Теперь Чернобыль — это зона правды, а всё остальное, то есть не «зона» — так себе, мелочь, быть может, даже вовсе «брехня и чистые сплетни». Я всегда подозревал, что правда, как понятие, как философская категория, как нравственный критерий испорченности или неиспорченности общества, была различной.
Несколько ранее я говорил о том, что фон на станции местами был приличный. Этому подтверждение предлагаемая карта заражённости, выполненная, уверяю, не моей рукой. Сожалею, что это копия, подлинник же я, по их просьбе, отдал знакомым из Новгорода еще в конце 1990 года, клятвенно заверявших меня, что и карта, и моя карточка доз облучений, и рукопись тогда ещё просто «Лаванды», будут опубликованы, скорее всего, в Великобритании. Публикации жду до сих пор, документы не вернули…

11 июня, вечер
В полку

Нашей роте дали неделю отдыха. Понятно, почему. Разумеется, объяснений никаких — и так сойдёт. Уважения к подчиненным никакого, а командование требует (есть такие шустрые офицеры), чтобы мы отдавали честь. Кому?! Лучше я свою честь любой проходящей женщине отдам, но не нашим отцам-командирам. Уж прошу прощения.
День прошёл плодотворно. Завтракали, обедали, ужинали. Самочувствие среднее. Идёт лето, лето…
Мужики бесятся от безысходности, часто прорывается грубость. Много разговоров о женщинах. И кто только чего о них не знает! Конечно же, без наших милых женщин тоска, а что поделаешь? Мы же не на Западе, где и «спецдамы» в достатке, и родня запросто приедет. А у нас всегда и везде обет воздержания. Впрочем, к некоторым нашим парням жёны приезжают. Самые смелые и не обременённые. Завидно. Вот и водителю Титову пришла телеграмма от жены. Скоро должна быть дома. Интересно было бы узнать, что Люда думает по всему этому поводу? То есть о нашей жизни здесь?
Та часть роты, что не ездила на АЭС, дезактивирует сёла. Вот сейчас приехали, зашли в палатки и смеются. Да так здорово, что более подходит определение «ржут». Что такое? Свихнулись что ли или как говорят на Украине, «з глузду з'ихалы»? Забегаю к соседям. Оказывается, Гудина и Полковникова ужалили пчёлы, как сказал тот же Полковников, «при исполнении служебных обязанностей». Кто исполнял эти самые «обязанности» — Полковников с Гудиным или пчёлы, осталось не совсем ясным.
Ба, ба, ба! Вот подошли ребятишки — как будто они, но странные, ненастоящие, что-то вроде дружеских шаржей на наших сослуживцев. Вздувшиеся и перекошенные рожи «дезактиваторов» напоминают полотна работы очень великих западных импрессионистов. Впрочем, я не прав. Велик человек или нет — а особенно художник (писатель, скульптор) определить не очень легко. То, на что я не обращу внимания, кто-то определит как гениальное. Например, на меня наводит тоску и скуку повесть американца Ричарда Баха «Чайка по имени Джонатан Ливингстон». Мало того, что полная неправда (я имею, конечно же, в виду, что это художественное произведение). Но именно неправда. Не верю ни одному предложению. Это даже не полуфантастика — нечто бесформенное, очень тягучее. Но Баха читают. Любят, может быть, кое-кто обожает. Всё зависит от точки зрения наблюдателя и тем более — времени наблюдения. И зачастую (но не всегда!) от субъективности окружения и от уровня специального образования. Но в большинстве случаев — и книги читают, и кинофильмы смотрят, и спектакли, лишь потому, что это модно.
А то ещё попадёшь на язычок княжне Марье Алексеевне! А уж она постарается!

«Лаванду» ведь тоже критиковали. Да ещё как! Один малодаровитый, но плодовитый как муха или таракан писатель, сказал, что книга «чёрная, как моя душа». Не более и не менее. И так вообще не пишут! Что хорошего она даст людям? Что много ненормативной лексики и вообще — это не книга. Интересно, что никто из критиков не только не посетил эти места, хотя бы год — два спустя после аварии, но даже не поинтересовался у героев этих событий — сильно ли я присочинил? И ещё один момент — кто из критиков видел душу, и мою, в частности? И отчего бесплотная субстанция, может иметь какой-либо цвет?
Кстати о «цвете». Порнографические произведения американца Миллера, от которых тошнит нормального человека — это, разумеется, образец литературы! Или романы Лимонова — куда как высокоморальны и чисты! Там «никакой — такой лексики» и не просматривается! Но тюменские критики понимают, что Мэтры далеко, да и плевать они хотели на провинциальный лай. А своего, не Мэтра, можно как угодно «нести по кочкам» — ответить критикам сложно, поскольку газеты мои острые статьи просто не печатают.
Смех не прекращается, «дезактиваторы» слегка смущены. Понятно. Ульи, как мне представляется, нельзя «дезактивировать» без приборов типа «дымарь» и защитной сетки. Пчёлам ведь всё равно: ликвидатор или медведь — угостят по полной программе. Вот вам, парни, плоды «сладкой жизни»! Спрашиваю: «Вы хоть знаете, что этих пользительных насекомых дымом обрабатывать нужно перед работой с ними? Но ничего! Пчелиный яд очень полезен для ваших обременённых радиацией тел». Сполоснули ребята лица холодной водой и к утру были почти нормальными. Полковников — он жил в нашей палатке, долго удивлялся тому, что пчёлы его «покусали»: «Ведь мы ничего плохого не делали, только пару крышек подняли — посмотреть, что там?» Прямо-таки пацифист Винни-Пух и его «неправильные пчёлы!»

Опять брали дозиметры на проверку. Вернули, ничего не говоря. Из госпиталя пришло письмо от наших, отправленных туда на днях, берут кровь на анализы, а в остальном — норма.
Наши «заводилы» Янащук, Хрупин, Посохов, Швецов и другие достали где-то футбольный мяч и устроили маленький кавардак — орут, свистят, поднимают пыль на ровной площадке близ наших палаток. В «матче» участвуют и ребята из второй роты — гоняют по поляне, словно стадо лошадей, тоже орут, прыгают! Радости сколько! Куда всё нездоровье делось!
22 часа 20 минут. Только легли спать — орёт динамик радиоузла. Построение. Ну, достали! Замкомполка майор Жданович учит нас здороваться.
— Здравствуйте, товарищи!
Чем-то он похож на известного подпоручика Дуба, который упорно не оставлял попыток «довести до слёз» солдат маршевой роты 91-го полка (Вы ещё узнаете меня с плохой стороны!).
— Ещё раз! Здравствуйте, товарищи!
У нас кто сквозь зубы цедит, кто молчит, кто кое-как: «здрааа…».
— Ну, мать вашу! Равняйсь! Здравствуйте, товарищи!
— Вот змей! Спать надо, а не здороваться! Утро с вечером перепутал! — смеются все.
Затем майор объявил, что комполка присвоено очередное звание — полковник, но поскольку мы бурно выразили свой восторг и, утирая слезы радости, бросились друг другу на шею, наш командир командировал нас на кухню. Мы быстренько расправились с пищеблоком и бросились занимать места на лавочках в «зрительном зале», поскольку привезли не столь давно рекламируемый по телевидению художественный фильм «Агония». Как раз для нас! Агония и есть! Аппараты «жуют плёнку», напряжение сети падает, звука почти нет, экран в морщинах, будто лицо столетнего человека. «Страшный» наш земляк, Григорий Распутин — вот герой фильма. Утопили в конце-концов беднягу!
Через два дня исполняется месяц со дня призыва. Будто нет дома, семьи, да и самого себя нет. Генка Хрупин ругает коммунистов, начиная с меня, топорщит усы. И поделом! Зарулил наш рулевой несколько не туда. Здесь это хорошо видно. Особенно выделяется медобслуживание. Как раз на уровне незабвенного больничного барака доктора Грюнштейна. Единственное, что утешает, не делают промывания желудков и не ставят клистиров.
Ходил в санчасть — побаливает в правой стороне груди. Таких, как я, несколько человек. Врач дал таблетки аллохола. Пришлось принять — жалко организм. Другим приболевшим — из того же источника. Доверия к медицине особого ни у кого нет. Выживем? В основном лечат универсальными лекарствами — пирамидоном и анальгином, во всяком случае, с кем ни поговоришь, впечатление именно такое: все лекарство берутся из одного ведра, стоящего в углу медпалатки. Опять же, чем меньше принимаешь лекарств, тем здоровее будешь. Не зря американцы и немцы приходят в ужас от наших так называемых «витаминов» и анальгина. Однако нас не сломить. У советских — собственная гордость!

12 июня
Наша поляна и немного о секретах

Утро. Мы ещё отдыхаем. А другие идут на работу. Видимо поэтому Ивасюк поругался с Артюгиным: «X… ты у меня ещё на машину сядешь… Мать… Лопату тебе в руки, мудак».
Какое преступление совершил Артюгин, пока не ясно, но идёт и смеётся. Вид у него истинно партизанский — пилотка натянута на уши, приблизительно так, как это показывают в фильмах о войне югославские или австрийские военнопленные спасались от холодов, ремень болтается как упряжь на отощавшем мерине, хотя Артюгина отощавшим не назовёшь — крепкий парень. Но не видать теперь ему автомобиля, как не увидать ушей, не сняв пилотку и не глядя в зеркало. Водитель он хороший, уж никак не хуже других. А я всё удивляюсь ситуации, ну отчего это нашими судьбами кто-то может распоряжаться? Мы и в самом деле рабы?
После развода опять собирали окурки у палаток и клуба. Затем выбивали постели. Самый высокий фон в полку — у нас в палатках. Сразу видно, кто работает на опасных участках! Затем пошли в автопарк мыть машины. Когда замерили фон, пришли в изумление. В боевых отсеках ровнёхонько один рентген! Откуда? Потом сообразили — таскали ведь рукава по всей Припяти и АЭС. Вот и набрали «галогенов». Нет на это никаких приличных слов. Выехали ближе к лесу, и за шоссейной дорогой закопали самые «светящиеся» рукава на опушке, подальше от полка. А что прикажете делать? Затем несколько раз промывали машины, но две пока поставили на отстой «до выяснения».
Конечно, командиры опять сыграют в секретность. Эта детская болезнь поражает нас в те места, которые давно пора бы вылечить. Остап Ибрагимович Бендер говаривал о том, что всю контрабанду делают в Одессе на Малой Арнаутской улице. А все секреты изготавливают в столице нашего обширного отечества.
Например, о существовании корабля «Буран» известно из иностранных источников, да и из наших неофициальных тоже. Даже топливо, какое, и то известно. Во всяком случае, разговоры идут о гептиле — жутко ядовитой субстанции. Но в природе «Бурана» будто и не существует, как не бьио ракеты Н-1, что собирались забросить на Луну. И разбейся он сто раз — нет, не было, не запускали. Или история с «Каспийским монстром» — экранопланом Алексеева. Наши друзья засекли со спутника эту немалых габаритов машину. А мы на дыбы: «Да вы шо?! Да немае в нас того монстра!».
И кстати, о ракете. В США в своё время выпустили справочник (у меня есть советский вариант), «Космическая энциклопедия» К. Гэтланда, и там автор сравнивал габариты и вообще внешний вид Н-1 с американской ракетой «Сатурн-5». Об этом писал даже советский детский журнал «Юный техник». Но когда энциклопедия в 1986 году вышла в Советском Союзе, наши цензоры изумлённо развели руками и сделали вид, будто никакой такой ракеты в жизни не было. Ракета «Сатурн» есть, ракеты H-1 — нет! Полный идиотизм — «Юный техник» и тот в курсе событий, но всё равно — «военная тайна». О космическом челноке американцев — «Шаттле» — подробная информация. О корабле «Буран» — российском аналоге — ни слова. Весь мир знает, а нам, народу той страны, где и создавались образцы могучей техники, знать это ни к чему. Деньги с народа в виде налогов собираются, это положено, а куда уходят эти деньги — не ваше дело.
Вот как бы в моей интерпретации выглядела заметка «О» «В некоей стране Н, в республике Энской, в городе Н. командир части офицер (а что, командиры частей бывают и не офицерами?). Н-ский рассказал о подвиге солдат Н-ской части № 13Н. Эти мужественнейшие ребята, рискуя жизнью, вывезли в Н-ские же болота нечто совершенно секретное и утопили там (или испытали, неважно).
Мужественных героев уже ждали. На плацу Н-ской части в известном нам Энске, бурлила толпа детей, жён командиров, солдат пока что неизвестного нам гарнизона. Живо и, главное, в такт Н, НН, ННН, исполнили песню о подвигах бравых солдатушек, причем слова написал поэт-песенник НН и музыку ещё более секретный военный композитор «Н в кубе». Шутки шутками, но ведь так и пишутся практически все статьи в газеты, если в них речь идёт об армии.
«В редакцию пришло письмо из Н-ской части…». Мне, как читателю, вовсе неинтересна эта безвестная часть, но военным главное «секретность». Безликие и сухие газетные заметки читать скучно и тошно — впечатление после прочтения такое, будто сжевал клочок пересохшего сена.
Никак не поймут наши чиновники от Марса, и главное — не желают понять, что девяносто процентов «секретов» — барахло. Даже албанской или угандийской разведке при желании добыть эти «секреты» не составит большого труда. Да хоть напечатай пособия-плакаты на десяти языках и раздавай направо и налево — «секреты» эти и на дух не нужны. Но нужны инструкции, отношения и приложения к этим «тайнам», иначе сколько чиновников останется без дела, без работы, без стола!
Болит голова. Мой ИД № Ф 167364 вернули с проверки, в очередной раз ничего не сказав. Скука. Какая пустая штука — армия! Комполка стоит перед строем, г-н майор рядышком, почёсывает в стыдных местах. Конечно же, мы не институтки, не смольные, пардон, барышни, но… На что нам ещё рассчитывать? Сомневаюсь я, чтобы Наполеон, или Кутузов, или, допустим, генерал Корнилов были небрежны перед строем, И время было не то, и люди они были другие — «с внутренней стрункой».
После ужина написал письмо в «Тюменскую правду» о работе роты. Должны же наши родные и знакомые знать, где мы имеем честь пребывать. А то получится, как в известном кинофильме «Без вести пропавший». Там герой, коего играл Михаил Кузнецов, подрывает склад (немецкий) с боеприпасами и кладет несчётное количество врагов. А мы подрываем своё здоровье и довольно успешно кладём на лопатки самих себя.

13 июня
Село Стечанка, Чернобыльский район

Отдых наш прерван. С утра выезжаем на дезактивацию села Стечанка. Оно расположено между селом Разъезжее (хорошее название!) и селом Чистогаловка. Командованию противно видеть нас бездействующими.
— Как! Пожарники ещё отдыхают?
Приехали в село. Выгребаем навоз из хлевов, солому, косим траву у заборов и во дворах. Сколько ягоды вокруг! А есть нельзя. Правда, пробуют понемножку все.
Или почти все. Коля Орлов машет рукой: а, всё равно помирать! Ополаскивает из фляжки горсть земляники и с аппетитом ест. Мы завистливо вздыхаем.
Интересные здесь хатки. Такие видел в кино об Украине, впрочем, на Кубани, особенно в глубинке, их тоже достаточно. Посмотреть — опера Гулак — Артемовского «Запорожец за Дунаем»: рушнички, половички, печь, полати. Ага! Почти нары. И вот такие хатки грабят мародёры. Есть и такие личности среди нас, а поймать трудно. Пока мы занимались работой, обнаружилось, что разговоры о мародёрах не лишены основания. Какой-то гад забрался в один из домов, во дворе которого мы только что косили траву, и там всё перевернул. Что ищет? Золото? Спирт? Боже ж мiй, богатством тут и не пахнет.
Улица Мира, дом № 39. Вынесли и вывезли весь навоз. То ли мы пожарные, то ли ассенизаторы, «революцией призванные»? Перебрались во двор дома № 41. Ни намёка на ветер. Куры ходят с раскрытыми клювами. Мы тоже раскрываем клювы — питьевой воды мало. Носим, копаем, гребём, грузим. Специально прибыли из Сибири, чтобы взять шефство над местными сёлами. Будто дома вовсе делать нечего.
17 часов 45 минут. Закончили работу. Из соседнего дома выходит женщина, выносит несколько банок консервированных компотов. «Угощайтесь, ребята». И опять вспоминаешь войну. И становится смутно на сердце. Сидим на лавочках, вкушаем от щедрот дамы. Подходит замполит батальона товарищ майор Стоцкий и подозрительно смотрит на нас. Затем спрашивает у меня:
— Зачем вы это делаете?
— ???
— Что смотрите? Не дело это!
— Почему? Нас угостили, чего же не съесть? Тем более в полку у нас с этим делом слабовато. Неужели вам об этом неизвестно?
— Ну… демагогией вы отличаетесь…
Причём здесь демагогия, когда спроси любого — желает ли он компота, вряд ли получишь отрицательный ответ. Да и употребляет этот термин товарищ Стецкий неверно. Если я «политический деятель демократического направления», как говорят источники, и «веду народ вперёд, обманывая преднамеренным искажением фактов или лицемерно подлаживаюсь под вкусы и сознание малосознательных масс», то где моя партия (я не имею в виду коммунистическую)? И ещё, когда я здесь, на Украине, успел обмануть массы преднамеренным искажением фактов, зовущих к светлому будущему? Если и в самом деле питание у нас средненькое, то о какой демагогии можно говорить? То есть как — бы ни было плохо, говорить об этом нельзя. Всё не так, как мне видится на самом деле…Наплевать. Съели отличные консервы, сказали «спасибо» и поехали в полк к вермишели наполеоновских времён, которой, если верить Стоцкому, у нас нет. А в полку артисты из Киева. Дамы в длинных платьях выплывают из автобуса плавно, как в замедленной киносъёмке, а мужики глядят на них так, будто в жизни не видели живых женщин. «Воздержание не вредит здоровью», так примерно говорят медики.
Я не пошел на концерт, а стал раздумывать над телеграммой от жены. Она гласила, что денег супруге на моей работе не дали, поскольку нужна ещё справка из военкомата, что я пребываю именно на аварии. Вот тебе, товарищ ликвидатор!
Автохозяйство Главтюменьгеологии, где я работаю (работал), крупная организация — сотни машин, гаражи, мастерские, склады, десятки гектаров территории. Зарплата неплохая по тюменским меркам, это в общем. А кое-кому вовсе отличная. Я там не на последнем счету — время от времени то благодарность с нещедрыми, но премиальными, то грамота, то пару «десяток» за рацпредложение. Наш ОГМ — отдел главного механика, очень даже неплохой коллектив, без особых склок и прочих безобразий, а сам Главный — Сергей Савченко, до удивления приличный человек. И ко мне, как к «специалисту широкого профиля, «относится с симпатией. Отдельный вагончик — балок в моё распоряжение, различные приборы, радиодетали для различных схем — всё это с его «попустительства».
Словом, на производстве мне было вполне приемлемо — народ со всякими вопросами приходил — то выпрямитель «посмотреть», то радиоприёмник, а уж мои ребята из радиокружка «Импульс», которому сами же и дали название, часто «паслись» на территории предприятия. Ну, тащили кое-что, не без этого. Как говаривал один тюменский сыщик: «Не каждый вор — радиолюбитель, но каждый радиолюбитель — вор». Понятно, — поговорка эта родилась не от хорошей жизни — хороших и нужных радиодеталей в радиомагазинах было очень мало, особенно учитывая тот факт, что радиолюбителей в стране было очень много — сотни тысяч… А ведь ещё в 1924 году В.И. Ленин настоятельно советовал Совету Труда и Обороны (в 1924 году!) поднять качество и наладить массовый выпуск радиодеталей, аккумуляторов, гальванических элементов именно для радиолюбителей! В стране массово строились сотни «приёмных радиостанций», как называли тогда радиоприёмники. Все последующие годы лучшие детали естественно, были лишь в армии, да в специализированных институтах. А в торговую сеть поступали понятно какие. В радиолюбительском журнале «Радио» публиковались схемы, с такими номиналами и названиями деталей, что оставалось лишь удивляться: неужели Это бывает в продаже?!
И кстати, о деталях. В странах «развитого социализма» — Польше, Венгрии. Чехословакии, ГДР — качественных радиодеталей было неизмеримо больше, чем у нас. Радиолюбительские журналы этих стран были лучше, подробнее, доходчивее. Я выписывал чешский, югославский, польский, болгарский, немецкий — никакого сравнения с нашим «Радио», увы… Мы ракеты делаем, те быт налаживают. Вот советские радиолюбители с тех пор, и до сегодняшнего дня, выходят из положения, кто как может. Поскольку, как уже говорил, книга моя более документальная, нежели художественная, вкратце скажу о статье из журнала «Радио» № 3 за 1987 год — «В походе за деталью» Г. Майзуса.
Автор подробно рассказывает, что творится в радиомагазинах и на теневых радиорынках столицы. И это после знаменитого обращения В.И. Ленина, как мы помним… 63 года назад! (Не будем забывать, что эта редакция «Лаванды» осуществлена в 2004 году) Впрочем, продолжу об автохозяйстве…
Из моего рассказа понятно, что покинул я ОГМ внезапно, не поставив в известность, поручив жене сообщить о моём убытии в ряды партизан. И как только она сообщит о моём «тайном и быстром отъезде в действующую армию» — ОГМ прольёт два-три литра слёз и, бия себя кулаками в груди, в свою очередь сообщит супруге что «память о её муже, то есть обо мне, не изгладится в их сердцах! Никогда! А потом зарёванные мои товарищи по партии (2 человека) и несознательные (около 12–15 человек) с грустью и тоской в глазах проводят мою супругу домой, заверив ещё раз на прощанье, что память обо мне…
Но проза жизни говорит: Память — памятью, но деньги нужны! А их-то и не дают, поскольку у жены нет никакой бумаги на «предмет доказательства факта моего пребывания на чернобыльской земле». Теперь, пока штаб нашей части снесётся с тюменским Облвоенкоматом, тот получит бумагу, пока бумага дойдёт до моего почтового ящика, проплыв перед этим «корридоры», как говаривали в стародавние времена Ленинского родного военного комиссариата…


14 июня
Село Стечанка, Чернобыльский район

Развод. Вернее, сперва сдали кровь, затем, разумеется, поели, а уж потом на работу. А работать в субботу не хочется. Всё-таки Моисей был в этом вопросе, безусловно, прав! Но… вроде бы… папа и мама у меня к избранному народу не относятся…хотя, кто знает?! Если тщательно потереть русского в бане, кого только не отмоешь! Ну а пока — та самая Стечанка, улица Комсомольская, дом киномеханика, 11 часов 20 минут. А что живёт здесь именно киномеханик, видно по запчастям к кинопроектору и радиолампам к усилителю 90-У-2, одному из самых распространённых киноусилителей в стране. Очень надёжному и качественному в своей, киношной разумеется, сфере. Похоже, что этот провидец — хохол, стечанский «Пострадамус» поджидал сибиряков, лет десять не берясь за вилы! — горы и горы навоза перетаскали. Жарко! Лентяй, чёрт бы его побрал. А мы как навозные жуки копошимся, скарабеи радиоактивные. Правда, по той же Комсомольской есть и очень опрятные дома и дворы. Дом номер 86, куда мы вскоре перекочевали, скромный, чистенький, игрушечный. Непременные нары или полати у печки, половички…

Так я о скарабеях. Их на Украине, и в частности в «наших» сёлах, можно увидеть нередко — очень трудолюбивые насекомые, катают шарики навозные упорно и целеустремлённо. А как же! Что накатаешь, то и покушаешь. Жуки эти некогда были священными в Египте, их изображения были повсюду, даже на печатях. А вот будут ли наши изображения повсюду — вопрос вопросов, хоть мы этого самого продукта переносили и выгребли — всем жукам Египта, Ливии, Туниса и Алжира вполне хватит. Хотя… если говорить серьёзно, и в самом деле в Припяти или на её подхода нужно бы установить скульптуры тех, кто сейчас моет, копает, бетонирует и водит машины — память должна остаться. Уж если о скарабеях сохранилась…
Отдыхаем, и Юсупов рассказывает, как он служил на корабле. Вот сюда бы кусочек моря! Геленджикскую бухту! В ней всегда температура воды выше, чем в остальном море на один-два иногда и на три градуса. Мы, мальчишки, всегда открывали купальный сезон на неделю — другую раньше, чем где-либо на черноморском побережье.
А теперь вернёмся в действительность. Во дворе усиленно роются куры — есть хотят, хозяев ведь давно нет. Мы им насыпали зерна, что обнаружили в сарае. Клюют и не смотрят на жару, а петух так и вьётся вокруг, так и стрекочет с таким видом, будто Он приказал Нам насыпать зерна. Смотрю на него и думаю, что все мы, в сущности, петухи, только без перьев: стрекочем вокруг женщин, когда надо и не надо. Я достал из колодца и налил курам воды, в какую-то ёмкость — пейте, родимые!
Вокруг смородина, яблоки, шелковица. Наши сибиряки удивляются шелковице, спрашивают меня, как признанного в роте ботаника, можно ли это есть. Объясняю, что можно и нужно. Не верят, смеются. Эх, если бы не радиация, показал бы им, как это едят! Такая вкуснотища! У нас в Геленджике этой самой шелковицы или тутовника было очень много. Пожалуй, в каждом дворе любого учреждения непременно росло одно-два дерева — белая и чёрная. Первая сладкая-сладкая, а чёрная — кисловатая. Но и ту и другую любили и мы, ребятня, и взрослые, и осы с бабочками.
12 часов 12 минут. Обед привезли. Главное — компот из урюка и яблочный сок. Жаль, что мало совсем. Итак, до обеда мы, Засорин, Елишев, Орлов и я, обработали пять дворов. Удивляет бедность. Достаток в большинстве случаев весьма средний. И это на веками богатой Украине?! Не потому ли в Отечественную войну тут было так много полицаев? Есть ведь всем хочется — и тем, и другим. Елишев, наш старший на сегодняшний день, пошёл справиться у начальства, что ещё мы «забыли сделать». Оказывается, много чего! Пришёл и принёс устный приказ комбата: сдадим сегодня село — завтра отдых. Но село, прямо скажем, не малое. Тонны и тонны «добра» захоронить необходимо. Поработали до 18 часов и собрались было, уезжать. Вдруг видим, «сломя голову» несётся какая-то машина, длиннющий хвост пыли растянулся метров на четыреста. Сигналит во всю! Что такое?!
Оказывается, где-то что-то горит. Скорее в полк. Едем, гадаем. Радиосвязи с полком нет. Вот на днях показывали американский фильм «Конвой». Так там у всех частников на грузовиках радиостанции, и можно входить в связь чёрт знает откуда, чуть не из любого уголка Америки. Да и вообще, на Западе частная мобильная радиостанция — не проблема. А у нас? Замучаешься ходить по инстанциям. «…А зачем вам радиостанция в автомобиле? А почему… А если ей воспользуется не наш человек?». Можно подумать, что шпионы забрасываются без своих средств связи. Остается только завистливо вздыхать, глядя на «убогий капиталистический мир», который так сильно угнетает человека, что тот даже не знает, в какую же страну ему ехать отдохнуть от диктата монополий.
Я понимаю, что радиостанции у нас отсутствуют именно по причине секретности, но мы — пожарная рота! А чтобы ещё более запутать иностранных шпионов, нас поселили в Полесском районе, а письма адресуются в Иванков. ЦРУ, конечно, голову сломает. Я уже не говорю об албанской разведке, которая поголовно повесится от бессилия.
Ну вот, прибыли мы в полк, и как всегда началось. Машины горючим не заправлены, воды нет. Команды защитного цвета придурков бегают из автопарка в лагерь и обратно, носят разное барахло. Наконец всё утряслось. Моя машина ЗИЛ-130 № 65–78 БК.
19 часов 20 минут. Село Рудня-Вересня. Тут после небольшого совещания командиров закачиваем воду. Река Илья тихая, узкая. И вокруг тихо. А ребята наши оживились. Кому война, кому мать родна! Это же не навоз таскать!
Сегодня у Шаламова день рождения, и командир освободил его от всех видов воинских обязанностей, кроме, разумеется, присяги, распития крепких напитков и самоволки, а он прётся в машину. Ну и гусь! А из санчасти прибежал Медведев. Не хочет лежать, паразит, в тишине и довольстве, дезертирует на фронт!
Итак, ПНС качает воду, возле речки одиноко зеленеет экскаватор Э-305 БВ — здоровая такая дура на базе КрАЗа, но машиниста никак не могут отыскать ни комроты, ни комбат. Даже испытанные заклинания типа «твою мать!..!..ё!», от которых прибрежный ивняк шуршит и вздрагивает, не помогают. Видимо, потеряли силу от частого употребления.
Где же горит? Командиры глубокомысленно тычут пальцами в разные стороны (это мы видели уже не раз) по поводу объезда. Если по хорошей дороге, то дальше, если по плохой — ближе. Плохая — это не то слово, просто скверная. Едем, по ближней. Машины ухают в глубокие выбоины, болтается вода в ёмкостях, скрежещут шестерни передач.
Ух ты! Даже дыхание перехватывает. Здорово! Бах рамой о землю! Ещё раз! Всё, что прикреплено так себе и просто плохо, срывается со стенок, выскакивает из ящиков. У головной машины раскрылся боевой отсек, и рукава, как внутренности раненого зверя, выпали в густую и раскалённую пыль. Пот струится по спинам и лицам. Душно.
Останавливаемся, подбираем кишки-рукава, стволы, прочую мелочь. Наклоняться тяжело — кровь, густая и теплая, бьёт в голову, хочется, как всегда, пить, да не можется. Собрали барахлишко, захлопнули отсек — кузов машины горячий, сил нет! Говорят, в пустыне на капотах машин можно яичницу жарить. Возможно. Не бывал, не жарил. Но вот то, что на наших «пожарках» можно чай заваривать — это запросто. В кабинах непередаваемая духота и теснота, да ещё и пыль. Наверное, со спутника отлично видны шлейфы, тянущиеся за колонной на километр. Если уж говорят, что оттуда могут даже номера автомашин читать.
Впереди дым, много дыма. Громадное облако. Добрались до села Разъезжа или Разъезжее, далее поворот на Чистогаловку. Это не очень далеко от АЭС. Видим большое поле, на котором суетятся несколько АРСов. Комроты на своем «Урале» этак лихо врывается на самую середину и сразу скрывается за фонтаном искр. Мириады огненных точек вьются и клубятся за машиной, и она, большая и красная, становится похожей на дракона, извергающего пламя. Два лейтенанта-«партизана», Ржанников и Хохлов со своими «кадрами» воюют на середине поля: идут навстречу друг другу. Дым, который при других обстоятельствах можно было бы назвать красивым, красивыми же бело-розовыми клубами поднимается над их машинами, завихряется громадными кольцами и подсасывает пепел. Тот летит густо, словно стая комаров или гнуса. Да он и есть гнус — радиоактивный. Первые минуты борьбы с огнём не дают никаких результатов, да ещё от дыма в горле дерёт. Респираторы хороши только от пыли и пока новые.
Во время короткой передышки (заправляем машину водой) вписываю пару строк на подножке. Одной заправки хватает на несколько минут. Вода идёт, как в пропасть. Заправка — вылили. Заправка — израсходовали. АРСы пока ещё крутятся «под ногами», но их маломощные пистолеты со струёй воды в палец толщиной ни в какое сравнение не идут с пожарным стволом литеры «А».
22 часа 31 минута. Мы воюем с огнём не на шутку.
Дым стеной. Хочется есть. Ой, как хочется! А кругом поля. Созревает пшеница. Небо спокойное, светит месяц. Лучи фар-искателей, рубиновые мерцающие пятна стоп-сигналов, дрожащие пучки света фар, шлейфы искр из-под колёс, дым и пар. Нечто из «Войны миров» Уэллса. Вместо марсианского треножника на краю поля торчит, выделяясь на фоне серо-фиолетового неба, наш ротный: осматривает с крыши «Урала» поле. Чего там смотреть, ни черта не видно в этой мешанине из воды, золы и пара! Эх, была бы видеокамера! Какие кадры втуне пропали!
Ох, как тепло! Говорят, у пожарных есть какая-то специальная теплозащитная одежда. Брехня! Выдумки газетчиков. Главная одежда — брезентовая с жестяным «уклоном» боёвка и стандартные сапоги. А ты уж сам крутись, чтобы не поджариться. Не знаю кто как, а я прогрелся настолько, что через пару часов стерилизуюсь. Не зря ведь скотоводы-азиаты, чтобы не дать барану похудеть от излишней, по их мнению, активности, утепляют ему половые органы кошмой или такой же шерстью, и от жары животное становится бесплодным. Ну, пошутили и будет! Нужно быстренько ехать за водой.
В картавых каналах, ограничивающих любое торфяное поле, в том числе и наше, должна быть вода. Но ёе почти нет. А поле большое — метров 100–150 шириной и вдвое длиннее. Толком не разобрать. Но есть, в смысле кушать, тем не менее, хочется ещё больше. Как-никак три часа утра или ночи — кому как нравится.

Уже 15 июня
Торфяное поле

Вместо ужина очень ранним, прямо-таки бандитско-воровским утречком, временем, когда начинаются войны и ходят на «дело» специалисты из определенных кругов общества, Важинский, Крахмалёв, Шаламов, Медведев и другие пьют брагу. Где достали?! Причём полную алюминиевую флягу! Такую, в которой на фермах молоко возят. Комбат, весь вечер путавшийся под колесами на своём УАЗе, «не заметил» данного прискорбного факта. Правда, хмельная жидкость на последующую работу не повлияла никак: как «пахали», так и продолжили дело служения отчизне.
Через несколько лет после возвращения домой, Коля Орлов рассказал, откуда взялась та фляга. Во время дезактивации одного из домов ребятишки вырыли её в буквальном смысле из земли. Какая-то, рачительная хозяйка или хозяин зарыли «напиток» в расчёте скорее всего на скорое возвращение. Вернуться, понятно, не довелось, но, тем не менее, брага была употреблена по назначению.
4 часа 53 минуты. Ура! Привезли… ужин. И где был наш старшина раньше? Поле горит, летит пепел, мы быстренько ужино-завтракаем невдалеке. Комроты объявил, что те, кто сильно устал, могут ехать в полк. Я устал, разумеется, но ехать не имею права в силу различных причин.

Несколько человек, однако, укатили. Оставшиеся стойкие «ночуют» в машинах. Сидеть и лежать крайне неудобно, кусают комары, храпит пьяный Шаламов. День рождения провёл в труде и славе. Теперь понятно, почему ему лучше здесь, нежели в полку.
Нормальное раннее утро. «Поспали» около часа и снова в поле. Торф горит очагами. Копаем и льём, льём и копаем. В паре километров от нас две «чужие пожарки» тоже носятся по полю. Вода из стволов сверкающими лентами падает на землю. Красиво!
Заливаем в одном месте — пышет в другом. Вдруг подул лёгкий, едва уловимый ветерок, ну вроде того, что возникает от легкого взмаха рукой, но этого оказалось достаточно — поле вспыхнуло во многих местах. Машины Ржанникова и Хохлова, где водителями Янащук и Ясный Перец, опять летают где-то в середине пожара. Под баками, под колёсами плещется пламя, его тут же сбивают, облака дыма и пепла рвутся во все стороны. Все машины раскалены. Сильнейшее тепловое излучение отталкивается от поля, отражается от дыма и рушится на нас. Прямо скажу — тепло. Временами перехватывает дух.
7 часов 40 минут. Закачиваем воду. Дрожащими от страха руками вношу пару фраз в книжку. Вдруг орут: «Серёга! Перец! Горите!!!». Впереди по курсу встают фонтаны огня, что-то знакомое в этих фонтанах. Ба! Да это же две машины! Сгорят ведь, паразиты! Бензобаки сейчас рванут! Подлетаем к огню и в несколько стволов сбиваем пламя. Облако пара взмывает над полем. Из него урча, с дымящимися колёсами выползают машины Янащука и Перца, таща за собой хвост дыма. Живые?! Лица потные, респираторы грязнущие, только глаза и зубы видно.
Всё нормально. Но какова резина на колёсах! Выдерживает такую температуру! Не всё советское оказывается плохим. Серёга блестит коронками и вроде бы не волнуется. Я смотрю со стороны — может, так и положено профессионалу. Большинство из нашей роты призвано из пожарных частей, часть служила в армии в пожарных командах. Опыт, следовательно, есть.
Ребята придумали такую штуку, чтобы не жечь сапоги. Вокруг машины обматывается рукав, ствольщик (тот, кто работает с пожарным стволом) забирается «на спину» и так верхом, словно всадник или кентавр, бьёт водой по очагам. На противоположном краю поля сверкает толстая струя из лафетного ствола, и бело-рыже-серая стена пара и дыма отделяет торфяник от поля поспевающей пшеницы. Кажется, это командир. Я забыл дополнить, что в полусотне может быть метров от торфяника стоит стена колосьев, и если ветерок подует сильнее, полыхнёт и пшеница, а за ней — лес, вот мы и трудимся во имя спасения окружающей среды.
9 часов 23 минуты. Небольшой перерыв. Пытаемся отдохнуть. Ясный Перец прыгает с подножки машины на торф, цепляется ногой за пожарный рукав и вывихивает её. Просто и быстро. Подъехавший командир приказывает отвезти пострадавшего в госпиталь. Он морщится, когда я пытаюсь (тяжёлый, чёрт) тащить его к свободной машине. Мне помогает Коля Орлов, тюменец, всегда весёлый и неунывающий. Ну вот, сперва Мельников, теперь Зольников. Кто следующий? Прозвище своё Перец получил за привычку, утверждая что-нибудь, говорить: «Ясный перец!», имея в виду следующее: понятно, ясно, сделаю точно. Есть у Перца и ещё одно прозвище — Барсик. Так часто зовут котов, а он похож на домашнего, рыжего, упитанного котяру.
По дороге в госпиталь мы с Орловым угрожали Перцу, что теперь ему ампутируют ногу по самое горло, лучше сразу пойти и лечь на реактор или, в крайнем случае, утопиться в луже. Перец кряхтит и шевелит рыжими усами. Настоящий кот! Таким образом, в роте у нас проживают два кота — Барсик и Матроскин, так прозвали Генку Хрупина за повадки мультфильмовского кота из Простоквашино.
Медсанбат, а вовсе не госпиталь, находится в прекрасном старом яблоневом саду, напоминающем невысокими корявыми деревьями японские карликовые композиции, довольно запущенные правда. Маленькие яблочки видны кое-где на гнутых-перегнутых ветвях. Медицинская братия дуется в карты на небольшой полянке и, кажется, слегка навеселе. Чем-то сбрызнули ногу несчастному Барсику, натуго перевязали и отправили с миром. Хорошо, что не по миру. Привезли мы его на своё поле и посадили скраешку на травку — может, будет оказия в полк. Связи-то нет!
10 часов 25 минут. Обедаем в антисанитарнейших условиях. Какая там радиогигиена! Разумеется сидим, кто где, разумеется, в котелки, как их ни накрывай, пыль и пепел попадают. Радиоактивные, кстати. Руки можно мыть, можно не мыть — торф сам по себе не грязь, но вода тоже, прямо скажем, не без фона. А впрочем, плевать. «Кому суждено быть повешенным, от пули не умрёт». Не нами придумано — не нам и опровергать… Барсик уехал на «обеденной» машине.
13 часов 53 минуты. Где-то там, вдали, открыли заслонки, вода в каналах поднялась, и командир распорядился поставить одну машину на подачу. То и дело, вероятно от большого давления, развиваемого насосом на входе рукава, образуются утечки — тоненькие струйки брызжут во все стороны — красиво, но из-за этого давление на выходе рукава, то есть в стволе, падает. Мы ставим на них так называемые «рукавные задержки» — этакие брезентовые пластыри, зажимаемые специальными пряжками. Примерно так, как надеваешь на себя ремень. Поливаем и копаем. Буксует и воет «Урал», Ивасюк матерится и жмёт на акселератор. Пока мы обедали, машина съехала по грязи в ров, только что отрытый прибывшим бульдозером. Рвом отделили горящее поле от пшеничного. Дым. Но его меньше, чем вчера. Подошли ещё три машины «со стороны» и обстреливают поле из лафетных стволов. Они стоят в ряд, как зенитные орудия, и выпускают в небо длинные струи голубовато-серебристой воды. Вода рушится на торф, поднимая большие клубы пыли, словно поле обстреливают из миномётов. Действительно красиво, но при других обстоятельствах.
Хотели, было, нас всех сменить, да «верхи» передумали. Торф горит сильно и в разных местах. Замполит роты Олег Мурашов, чёрно-серый от золы и дыма, работает стволом, как заведённый. Парень он неслабый и таскает ствол и рукав «крупного калибра», как бульдозер или тягач, не взирая на простуду (кашляет и чихает весь день).
Самый крайний на поле я — в том смысле, что за мной никого нет, и бегаю по кусочку метров триста в квадрате. Сапоги проваливаются в торф и пепел по щиколотку. И в самом деле — тепловато! Матроскин ворочает стволом в полусотне метров далее, то есть ближе к Олегу. За Матроскиным в клубах дыма Смирнов по прозвищу Наркоша. Это элегантное клеймо он получил за рассказы о свадьбах, днях рождения и других, менее утончённых попойках: «Эх! Каа-ак вмазали! По литрухе на нос!». Маленький Наркоша не виден вообще за редкими стеблями рогоза и клубами паро-дымовой смеси, только столб этой дряни, взмывающий в небо, означает его присутствие.
Но поле какое большое! Особенно когда работаешь, как заведённый: бери или не бери это слово в кавычки. По-моему, весь пот уже вышел, на теле чуть ли не сукровица — сколько же можно поджариваться! Вот тебе и «кавычки-закавычки!»
А если хорошенько подумать, то мы все уже давно вынесены за скобки, потому кавычки и не нужны. Хорошо, если я ошибаюсь…
15 часов 25 минут. Поливаем, копаем. Только я уже вскопал соток пять. Делаю яму, в неё вставляю ствол и произвожу инъекцию струёй воды. Под ногами шипит, потрескивает, дымит и воняет. Но немного убавляет жар. Кричит Ивасюк: приказывает мне, вместо того чтобы подогнать машину к рукавной линии, тащить тяжеленный, полный воды, килограммов наверняка более ста, рукав к машине. Совсем тронулся в казарме! Я говорю ему: «Александр Васильевич! Да ну его к дьяволу! Он ведь тяжёлый! Машину сюда нужно! Мне тяжести таскать нельзя, врачи так сказали!
— Опять вы свои штучки крутите, — подскакивает командир и погружается в пепел чуть не до обреза голенищ, — Раз приказано — выполнять нужно!
Выполняю — тащу и в самом деле тяжеленный, более чем в сотню килограммов (как и думал) рукав. Ну и сильный же я парень! Говорят, что какая-то дама во время пожара в доме сумела выбросить в окно не то гигантский комод, не то бабушкин сундук тяжести непомерной. И ни намёка на грыжу или там радикулит, и в помине у неё не было. А я чем хуже той дамы?! Снявши голову, по волосам не плачут — раз попался в сети государства, нишкни и внемли!
И себя жалко, и командира: себя — потому что по медицинским показаниям мне давно не рекомендовано переносить тяжести, и я это не выдумываю — в Карской экспедиции, на Ямале, немного приболел, а Ивасюка — оттого, что он не может с нами, хулиганами, справиться.
Жара. Ну, жара! Зато поют жаворонки. Птички божии не знают ни печали, ни забот, ни радиации. Тут же толпой летают аисты — 11 штук. Собирают по выгоревшему полю десерт — ящериц, лягушек и мышей. Нас брезгливо игнорируют. Да и кто мы им? Незваные гости. А кто хуже незваных гостей?! Только военные…
Небольшой отдых. Сижу на цистерне и рассматриваю дали. Леса вокруг и пар. В смысле не вспаханное поле, оставленное в покое, а пар водяной. Сегодня первый день второго месяца, как мы покинули Западную Сибирь. В ознаменование этого счастливого события из-за леса вынесся вертолёт Ка-26, сел рядом на зелёную лужайку. Оказывается, прибыл главный пожарный бог Украины — генерал Десятников. Я, по своему обыкновению, пристал к нему с расспросами, а он в ответ вызвал меня из толпы, и стали мы с ним демонстрировать приемы тушения очагов. То, что он показывает, мы и без него знаем. Форма на генерале новенькая, «афганская», покрылась нашлёпками торфа. Ничего, генеральша постирает, я думаю…
Посмотрел на вертолёт. Стеночки тоненькие, сам хлипенький, но летает. Странно! Вот подлец! Летчик рассказал, жуя, между прочим, бутерброд со свежим огурцом (запах какой!), что был над реактором в первые дни, и дозу никто не измерял. Это ему сильно не понравилось. Говорит, что те вертолётчики, которые в первое время летали над АЭС, облучились сверх всякой меры, но это в документах не отражено. Это возможно. Бывает и не такое в нашей армии.
Генерал, дав ЦУ, улетел, но огня от этого меньше не стало. 40 градусов в тени! Машины раскалены так, что обжигают руки, как открытый огонь. Взлетающие тут и там струи красиво рассыпаются у земли, салютуя падающему солнцу.
20 часов 20 минут. Ужина ещё нет. Опять этот старшина! А может быть, машину перехватили по дороге диверсанты на предмет обескровливания пожарной роты? Всё вокруг злое, всё беспрерывно совещается и матерится. Комбат «посылает» капитана, тот — лейтенанта, а этот, разумеется, нас. А нам плевать. Мы можем послать их всех скопом, да лень. Устали. Одна положительная сторона — всё ближе демобилизация в живом или мёртвом, что реальнее, виде. Работаем на износ. Побаливает правый бок.
Рассматриваю клочок какой-то газеты, в которой подробно и мило расписан немыслимый сервис нашей жизни в тридцатикилометровой зоне. Сам себе завидую, как здорово живу. Дома намного хуже — это ясно. Вот бы того журналиста на это поле!
…Огонь как-то резко пошел на убыль, проливаем напоследок кромку поля. Хитрый торф горит у самой воды длинными мерцающими полосами.
21 час 41 минута. Капитан Марченко даже перекрестился: «Слава тебе, Господи!».
Тихо на поле, зато вдали урчит двигатель. Ужин едет! Неужели отбились от упырей-диверсантов?! Гасим мелкие очаги и идем вкушать, что отец роты послал. Стол был шведским: тушёнка, сгущёнка, перловая каша, масло и чай. Мне, например, тушёнка в горло не лезет, хоть проголодался зверски. Вкусили от щедрот сибирских снабженцев и в 22 часа 40 минут едем в полк. Все радостно гудят, курят, шляются по полю, сворачивают мокрые рукава. Я многократно уже пожалел, что нет фотоаппарата! Какие кадры можно было бы сохранить для Истории!

16 июня, понедельник
В полку

С утра приказано получить новую форму, старую сдать, так как из-за неё у многих аллергия: форма пропитана какой-то дрянью, чешутся ребята, как блохастые собаки. У меня пока ничего не чешется, но сдать надо — меньше фон.
После завтрака развод на работу — пилить лес для автопарка. Я, Борисов, Корсаков и ещё двое ребят из соседней роты наслаждаемся запахом цветов и трав. Хорошо в лесу, и про армию забываешь. Свалили несколько ровных-ровных, по ниточке вытянутых деревьев, ошкурили, распилили. Чистый воздух манит вздремнуть, тем более, что травка да цветочки всякие, такие зелёные да мягкие!
Борисов жалуется на больное колено. Смотрим, оно действительно больное. Было сломано, сбоку здоровенная костная мозоль и прочая… Да кому это всё надо! Мы разводим руками, смеёмся, вспомнив первые часы призыва, когда в нашей колонне, выстроенной у военкомата, появились два товарища с повреждёнными ногами. Полная иллюстрация к «Похождениям бравого солдата Швейка», глава 10, «Швейк в гостях у фельдкурата».
(Фельдкурат — это военный священник в некоторых западных армиях, в частности в Австро-Венгерской, ссылки на которую у меня идут в том или ином месте моего рассказа.)
С бледными и отрешёнными лицами они хромали в колонне (значит, дела плохи, раз их призвали!). Причём один припадал на левую, а другой — на правую ногу. Я уверен, никогда ещё улица Рижская, где расположен военный комиссариат Ленинского района, не видела подобной картины, даже в Отечественную войну. С перепугу военные призвали явно нестроевых и, более того, вообще негодных к службе. Или, напротив, кто-то из кадровиков решил, что после призыва у больных всё само собой «рассосётся», и решили провести эксперимент… Правда, через пару часов дошло, что немного перестарались, и перепуганных мужиков без шума отпустили домой.
22 часа 20 минут. Надрываются громкоговорители радиоузла, кажется, я не упоминал, что это машина-передвижка, поставленная «на прикол», с аппаратурой и прочими прилагаемыми. Кино из неё же крутят… Вот оттуда и вещают любители поговорить.
«Построение! Построение! Построение!!!». Жданович кричит и кричит в микрофон. Что такое? Все выскакивают из палаток, молча пялятся в тёмное небо, видимо, ищут гриб взрыва над лесом, потому как пару минут назад что-то сильно гремело вдалеке.
Неприятно. Неужели рвануло Там? Вот будет дело! Построились, стоим, молчим, ждём. А если? Ну держитесь, сибиряки! Будет вам чай с лимоном! Сейчас объявят и… куда? Вперёд? Назад? Полк вполголоса начал переговариваться, и от этого совсем тоскливо на душе. Тоскливо и только. Точнее, тоскливо — любопытно. Говорят, что в такие минуты кто-то видит внутренним взором прошлую жизнь, кто-то, напротив, как в броню одевается, выражаясь по-современному, «отключается». Не знаю, хотя сам и пишу, и придумываю иногда, но вот сейчас просто стою и наблюдаю. Ни сожаления, ни жалости, ни к себе, ни к кому другому не испытываю. Причина проста: сколько ни тоскуй, а коль умирать придётся, то придётся. Досадно будет лишь одно: если наши жизни истрачены будут впустую. Но проклятый инстинкт самосохранения работает, работает… А зачем, собственно? А затем — вдруг ещё увидим нечто замечательное, вдруг всё не напрасно? Вдруг увидим последнего вора, которого обещал показать по телевизору Никита Хрущёв в 1980 году? Или тот самый коммунизм, который нынешнее поколение советских людей ждёт, не дождётся? Или обогреваемые дороги и тротуары, тут и там описываемые писателями-фантастами.
Из штабной палатки выходит комполка и направляется к радиоузлу. Идёт… идёт… Подходит к микрофону и объявляет, что четверо водителей АРСов на своих машинах пытались форсировать реку Уж. (АРС — это авторазливочная станция, машина с различными механизмами, предназначенная для дезактивации техники или местности. Какого рожна их понесло прямо в реку?) Машины остались в реке, пьяные в дугу водители целёхоньки, так и так их душу!
Уф, отлегло! Затем командир поведал, что машины, конечно же, вытащат, но водителей лишат всех льгот, что существуют для чернобыльцев. А эти, трахтарарах-тах… посидят на гауптвахте. Мы смеёмся: ох уж эти льготы! Далее командир, перемежая объявление известными уже сентенциями, объявил, что врачебная комиссия, которую обещали генералы и на которой настаивали мы, будет завтра с утра. Он просит, чтобы в санчасть обращались «только больные», мать нашу так!
А интересно, сколько у нас здоровых? Борисов потирает колено и посмеивается — ему-то в санчасть в первую очередь. Счастливчик.

17 июня
На торфяник!

Утро. Ночью приехали с дезактивации чего-то там Антипин, Полковников, Хрупин и Банников, а вымыться негде — одноименное Банникову заведение, разумеется, не работает. Ох, и ругались же ребята! И не без основания. Не первый раз такие фокусы. Конечно же, банщики перетрудились, бедняги, да и командиры плевать хотели на нас. А ребята работали 16 часов кряду. Так и легли спать, немытые и в «светящем» белье.

Валентин Банников

Если сегодня и вправду будет комиссия, то пойду и я — вдруг да сачкану? Надоела эта игра в войну. Будет всем ещё горюшка, если военкоматы не справятся «с заботой о наших семьях». А они наверняка не справятся. Как в армию — найдут, где угодно. Как в чём помочь солдату — то «нет возможности», то «я вас туда не посылал». Вот пойду, паду на пол пред комиссией, забьюсь в истерике и корчах, может быть, пену пущу…«Порченой я, дяденьки, порченой!.. Не можу, бiльше, дяденьки! Ага…» Но если говорить серьёзно, то ведь и в самом деле половина из нас если уже не приобрела хронические болезни, то наверняка приобретёт. Но интересы (страны?) всегда выше личных” (Есть традиция добрая, в комсомольской семье — раньше думай о родине, а потом о себе…) так пелось в бодрой комсомольской песне. Я бы и не против, да родина постоянно о сынах забывает. Или ей лень думать, не знаю.
Позавтракали мы, а Ивасюк вдруг объявляет, что рота в полном составе едет на торфяник. Он имеет в виду прежние боевые расчёты, обожжённые, обветренные и прокопчённые под Чистогаловкой. Значит, посещение медкомиссии отменяется, жаль… Кому на роду написано-тот едет на поле, а кому нет — домой?
«Слухаемо, батька!». Прибыли на поле около девяти часов. Ну и что? После нас здесь дежурили украинские пожарные, но как горело до нас, так горит после них. Солнце брызжет лучами с такой яростью, что становится не по себе. Расчёт нашей машины — водитель Сергей Янащук, командир Володя Елишев и простые смертные Коля Шаламов и я. Опять добровольно в кабину забрался Медведев — не хочет лежать в санчасти. Надо сказать, что Ивасюк на выезды всегда включает в состав боевого расчёта одного коммуниста или кандидата в члены партии. Не знаю, хуже или лучше работали бы от этого люди, но я, дабы не ударить лицом в торф, стараюсь работать как все. Воспитание наоборот. Может, это и правильно.
Как включились в работу, до обеда ни разу не разогнулись. Но горит как! Сапоги прогреваются, будто по раскалённому металлу ходишь. Огонь везде, но дыма ещё больше, и далее полусотни метров не видно ничего. Как человек умудряется выдержать самые невероятные перегрузки? По идее, мы уже должны лежать пластом. Как и в прошлый раз, я правый крайний. Как в футболе. Правда, счёт здесь в основном отрицательный, не в нашу пользу.
Льёшь водицу, а оно горит. Льёшь, а оно горит. Да, чёрт побери! Заскрежетало, завизжало в насосной машине, забренчало, и вода в рукавной линии усохла. Местные эксперты объявили, что развалилась крыльчатка насоса. Уже 17 часов 55 минут. Даже железо не выдерживает гонки. А мы — крепче железа! Гвозди бы делать из нас! Или я ошибаюсь? Ошибаюсь — крыльчатка отлита из алюминиевого сплава, так что слова о железе беру назад.
Вытряхиваем полностью забитые золой респираторы. Из них вываливается мокрая кашица — пот сделал свое дело. Однако отвоевали две трети поля. Тут ещё подошёл отряд саперов-украинцев, «сел на лопату», и объединёнными усилиями мы попридержали пламя.
Моё самочувствие таково: от беспрестанной работы жжёт пятки, болит в паху и желудке… Жить ещё можно, главное, чтобы товарищи эскулапы не отрезали ничего, по их мнению, лишнего от столь дорогого мне организма. У машин Хрупин со Жгутовым хрипят и кашляют, клянут украинский торф. Можно подумать, что русский лучше!
Пока мудрствую, устанавливают ПНС — передвижную насосную станцию, а поле опять полыхает. Торф очень подлый (в данном случае) дар природы — может гореть на той или иной глубине незаметно для окружающих. А пойдёт человек по полю или торфянику и… провалится. Жуткая смерть! Правда, этот торфяник мощность пласта имеет небольшую, но тем не менее, смотреть в оба тоже нужно, местами можно по пояс провалиться. Вот к ПНС подключили магистральные линии, и теперь по ним подается 110 литров воды в секунду. Давно бы так. Сколько тонн воды израсходовал только я? А все вместе?!
Пот — рекой, дым — столбом, торф — печью, пыль — клубами. Комбат тихонько сидит в сторонке и не советует ничего. Красиво, с одной стороны, смотреть, как летят фонтаны искр. К вечеру наше поле вернулось в изначальное природное состояние — стало болотом. Чавкает под ногами жидкий торф или то, что от него осталось, повсюду анаконды магистральных линий, блестят в лучах солнца тройники-разветвители.
Идёт пар. Неужели потушили?! Ездим по полю, провоцируем огонь. Если под колёсами очаг, он тут же просыпается, курится. Всё хорошо, отдыхаем. Вдруг «из-за леса, из-за гор, едет дедушка Егор»… В смысле летит генерал Десятников. Вот пристал! Приказал пролить все курящиеся места и вообще обследовать всё вокруг. Будто мы не знаем. Даже спасибо не сказал за наш труд. Да ладно. Поднялись со скрипом в заржавевших суставах и льём воду уже на мельницу генерала. Сколько ещё всяких мельниц впереди?
Хрупин топорщит усы, а я про себя ехидничаю: что, не ндравится? Это тебе не сгущёнку лопать!
Генка удивительно вкусно ест сгущёнку прямо из банки: открывает и толстой струёй льёт в рот. Молоко течёт по усам, прямо как в сказке, но тут она и кончается — у Хрупина мимо рта такое добро не потечёт. Кстати, о Хрупине. Попал он на сборы прямо с производства. Подошёл автобус, некто пригласил в него нескольких, ничего не подозревающих работяг, и… вот он, военкомат! Жена Генки, Ирина, три дня была в недоумении — куда муж пропал?» Ну, день-два загулял, возможно, но три?! Потом, разумеется, всё выяснилось, но очередной факт налицо — чиновники человека у нас в стране не уважают, хотя сами казалось бы, граждане этой же самой страны.
А жаворонки всё поют, и аисты кормятся. Жизнь! Никуда от неё не деться!
Итак, ночь. Мы едем в полк. Гудят моторы, спины и мозги. Разговаривать не хочется, даже спать не тянет. Сидим с открытыми глазами и ничего не видим. А если и водители так же «видят»? И вот возникла, правда спустя значительный промежуток времени, такая мысль:
Гудят моторы, спины и мозги,
Солдатский долг мы выполнили честно,
Но впереди по-прежнему, ни зги!
Во мгле Россия со времён Уэллса.

Я это к тому, что английский фантаст написал книгу «Россия во мгле», после посещения России и Кремля. Очень удивлялся сэр Герберт тогдашнему положению вещей. Но дедушка Ленин приглашал его приехать к нам через десять лет, посмотреть, что получилось.

18 июня
В полку

Удивительно, но подъёма роте не было. В украинском лесу сдох большой медведь. Почему так говорят — не знаю, вероятно оттого, что крупнее медведя в здешних лесах нет. Если бы водились слоны, тогда и поговорка была бы иной. (Полагаю, хотя не знаю доподлинно!) Все спят, всё начальство. И комбат спит?! Во дают! В кулуарах разговоры о дне отдыха. А может, про нас забыли? Насовсем. После завтрака привезли замену тем, кто в госпитале. Держитесь, ребята! Это вам не гражданские пряники трескать! Мы же, «старики», пошли немного поработать — необходимо перенести палатку офицерской столовой на бугорок, чтобы не заливало дождём. Перенесли. А вообще — палатка офицерская? Чего ж самим не похлопотать?
Затем принесли продукты из склада, и опять отбой. Очень неплохо поспать несколько часов. Новенькие спрашивают о водке, но мы сами ничего толком не знаем. Ходят противоречивые слухи, говорят, что на Станции выдавали, пили, но я вот не видел этого ни в Припяти, ни на Станции. Может быть, и было. Раз сам не видел, значит, не могу утверждать. Лейтенант Меркулов говорил как-то, что дают водку тем, на АЭС, но кто его знает, как на самом деле?
Давненько приходилось читать, как один американский физик или военный, получив большую дозу облучения, заперся в доме с ящиком виски. Когда товарищи пришли, чтобы похоронить его, тот, вдрызг пьяный, но вполне живой, немало их удивил.
Словом, было что-то в этом роде. Спирт как-то действует на организм. Что-то происходит с кровью. Удивляюсь своей малообразованности по поводу радиации, как, впрочем, и уровню знаний нашего руководства. Соответственно, у большинства населения нашей страны нет ни малейшего представления о том, что есть какие-то там лучи. Сколько лет прошло со дня взрыва первого атомного заряда в Аламогордо, в штате Невада, в благословенной Америке! Было чему научиться. Секретов наша разведка приобрела массу. Хиросима была, Нагасаки, Семипалатинск, где наша водородная бомба 1949 года выпуска показала себя во всей красе. Новая Земля, с двумя ядерными подводными взрывами и идиотской «Кузькиной матерью», Топкий взрыв 1954 года. Взрыв на предприятии «Маяк» 1957 года, до сих пор «аукающийся» на пространстве от Челябинска до Тюмени… А мы радиацию голыми руками, вилами и косами! Чего здесь больше — идиотизма или пренебрежения к народу? Не дай бог война!
Учитывая нашу «беспредельную информированность» по этому вопросу, можно считать, что большинство населения обречено. В газетах одно — на деле другое. Вот она, радиация, порождение реактора и технической безграмотности. И что? Кого мы — не я, не солдаты, разумеется, обманываем, уверяя, что гражданская оборона и химические войска «на передовых рубежах»? В наш полк, полк химической защиты, призвали людей, не имеющих ни малейшего представления о радиации. А её шапками не закидаешь, как пытались, было, закидать фашистов.

19 июня.
Работаем на выезде

Испортились часы. Стали и стоят. Это случилось в селе Ладыжичи. Там убирали мусор. Место великолепное с точки зрения отдыхающего: сосны, чистый песок, полянки чабреца благоухают. Чем-то похоже на курортный посёлок у Чёрного моря Фальшивый Геленджик, переименованный каким-то радетелем эстетики в Дивноморск.
Менять исторические названия мы умеем как никто в мире. Хорошо, когда это к месту. Допустим, бывший город Пропойск, а ныне город Славгород в Могилёвской области или сибирский город Каинск, ставший Куйбышевым, что, впрочем, почти одно и то же. Есть ещё город Загорск, бывший Сергиев-Посад, а чем плохи Йошкар-Ола, то есть Царёвококшайск или Будённовск, ранее Святой Крест? Но вот, на мой взгляд, слащавоприторное название Дивноморск, никоим образом не отражает «седой старины», о которой мы и так уже порядком подзабыли. Так или иначе, но вспоминая детство, я не говорю «Дивноморск» но только «Фальшивый Геленджик». Из песни трудно выкинуть слово, если оно в строку…Тем более, что в этом посёлке я с отцом бывал не один раз.
Поэтому привожу цитату из книги И. И. Аханова «Геленджик и его окрестности» Автор в данном случае, рассказывает об экскурсии на прогулочном катере.

ФАЛЬШИВЫЙ ГЕЛЕНДЖИК

До Кавказской войны это место называлось бухтой Мезыбь по имени небольшой, впадающей в море речки и находившегося здесь черкесского аула. Название «Фальшивый Геленджик» появилось в самом начале тридцатых годов прошлого столетия, когда с возникновением здесь крепости в Геленджикскую бухту начали приходить русские суда, подвозившие для гарнизона провиант. Черноморское побережье, только что отошедшее к России, ещё не было знакомо капитанам русских судов, на побережье не существовало маяков, указывающих направление, и в результате нередко возникала ошибка, когда судно, вместо того чтобы идти в Геленджикскую бухту, подходило к берегам бухты Ашампе или Мезыбь.
Таким образом, вначале было два Фальшивых Геленджика — бухта Ашампе и бухта Мезыбь, однако закрепилось это название только за бухтой Мезыбь.
Катер круто поворачивает влево и входит в довольно широкое устье реки Мезыбь, сюда же, сливаясь с Мезыбыо недалеко от моря, несет свои воды и Адерба.
Фальшивый Геленджик приобрел известность как курортное место на рубеже XIX и XX столетий. Живописное расположение, исключительно удобный для купания пляж с песчаным морским дном, обилие зелени создали этому району хорошую славу.
Итак, сгребаем мусор. Подъезжают два генерала на УАЗе и заявляют, что-то, чем мы в данный момент занимаемся, мягко говоря, ерунда (это я перевожу на русский литературный язык). И какой болван и мудаГ приказал это делать? Отставить! Есть и другие дела, поважнее!
Слухаемо, батьки! Перестали закапывать мусор, сидим у забора, как ковбои на диком Западе, и любуемся на коробку из-под пулемётной ленты. Может, и пулемёт откопаем? Займем тогда круговую оборону и чёрта с два пустим хоть одного командира. И наша партизанская рота «Ужас Чернобыля» соберёт под свои знамёна страждущих, болящих и неимущих, и встрепенется тогда Нестор Иванович, и примчится на своей тачанке, и закричит… Ага, как же! Закричит! Только уехали генералы, как чёртик из коробки выскочил фельдкурат Чайковский и посвятил нас в тонкости оплаты труда. Если получишь дозу в 25 рентген, то и платить будут в пятикратном размере от той зарплаты, что получал на «гражданке». Как раз хватит на лекарства. Просим подполковника разобраться с определением доз и вообще с медициной. Он обещает. Просим помочь приобрести за наш счёт солнцезащитные очки — глаза от постоянного пребывания на солнце болят. Тоже обещает. Ну ладно, обещанного, как известно, ждут вполне определённое время.
Когда возвращались в полк, видели две автомобильные аварии за Чернобылем — АРС, сильно покорёженный, валяется в кювете, и недалеко от Копачей два КАМАЗа лоб в лоб. Осколки стекла вокруг бывших кабин, торчат провода и то, что осталось от дверей. Гоняют здесь дико, и не только потому, что радиация — заработки огромные для вольнонаёмных.
Нас — водителя Абрамова по прозвищу Абрам-Гутан, безобидного и спокойного парня, сержанта Елишева и меня — посылают в Паришев заправлять водой АРСы, которые дезактивируют (ох, уж эта дезактивация!), а попросту моют дома. Приехали в село, стали на бережку разворачивать свою технику на зелёном лужку. Идет «чужой» капитан и говорит, что воду пока брать не стоит — фон больше, чем в селе. Откуда ни возьмись, буквально галопом подбегает Жданович и утверждает, что воду можно закачивать — всего 0,5–0,6 миллирентгена в час. И лучше не будет.
Над реками Припятью и Брагинкой (село Паришев расположилось в междуречье, на берегу Киевского водохранилища) летают чайки, сварливо и скрипуче орут, запросто клюют радиоактивную рыбу. Она ходит косяками. «Партизаны», их несколько человек на берегу, ловят рыбёшку, а бывает «мелочишка» в килограмм-два весом, и, вздохнув, отпускают. Вздыхают тяжко — какой же нормальный рыбак вернёт реке сверкающую рыбину? Обе реки тихие, полноводные, наверняка судоходные. Во всяком случае, для пассажирских небольших судов. А в двух — трёх километрах от Паришева, к северо-востоку — Днепр. Но если уж говорить точно — Днепр, перекрытый плотиной возле города Вышгорода, это и есть Киевское водохранилище, и обе реки — Припять и Брагинка, впадают в Днепр. Таким образом, сейчас мы закачиваем воду многих рек: Припяти, Брагинки, Ужа, Тетерева, Здвижа, Ирпени, Роси…
За день заправили 60 АРСов. Нам нормально — арсникам много. Закончили работу рано по нашим меркам, а по меркам арсников — поздно. Каждому своё. Мы привыкли, что пожарная рота вечно «на подхвате», будто наказана за чьи-то грехи. Окончили работу, смотрим: арсники обсыпали порошком СФ-2У лягушку на прибрежном лужке и наблюдают, что с ней будет — допрыгает до воды или нет. Бедное животное трёт лапками глаза, тычется в разные стороны. Какая там вода! Наконец очнулась, поскакала в речку. Что она думала о всех нас, не знаю, но вряд ли что-нибудь лестное. Ну, что я подумал о великовозрастных дядях, это вряд ли на страницы даже моей странной книги можно вынести.

21 июня, суббота, утро

Каким будет день? Питание стало получше, посвежее что ли… после неоднократных напоминаний нашим командирам. Первая заповедь солдата — держись ближе к кухне. Шутки шутками, но для работающих в зоне витамины и калории совершенно нелишние штуки. Обычный американец начинает свой день с обычного апельсинового сока. Хоть бы глазком этот самый сок увидеть, понюхать, попробовать!
Досадно нам. Повара иной раз такое сварят — есть невозможно. А с другой стороны, понятно. Сам носил из склада на ПХД — пункт хоздовольствия, или проще кухню — такую вермишель, что оторопь берёт: где её, родимую, откопали? Не иначе, осталась со времени наполеоновского нашествия. А прекрасные, слегка тухловатые яйца? При такой погоде не протухнет лишь печенье, да и то может заплесневеть! Холодильников в полку нет — продукты хранятся в земляных ямах.
Работаем в селе. Температура «за бортом» плюс 32 градуса. Обработали до обеда три двора и три дома. Боже мой! Или, чёрт побери! Какой беспорядок в иных домах! Что, где, как, кучи вещей по углам. Беззаботная жизнь была у селян. Цыганская.
По улицам шляется «партизанская вольница» — работы мало. Вид такой, будто весь полк «стройной толпой» вышел на сельхозработы. Все как будто при деле — на плечах косы, грабли, лопаты, изредка топоры. Это вместо автоматов и прочих военных «средствов» обороны и наступления. Для полноты картины не хватает комполка в соломенной шляпе, с трубкой в зубах и в заплатанных, холщовых разумеется, штанах. Ну, а для закрепления образа — он сидит в тарантасе, которым управляет Жданович в вышитой рубахе, с босыми ногами в цыпках и болячках…За тарантасом бегут бабы, стало быть жёны командиров, плачут, рыдают: «Та й, чого ж, вы нас, хлопцi, покнулы?».
…А командиры, обсосав усы после очередной чарки, гаркают в ответ; «Та й, дуры ж вы! Украiна зоветь, не бачiте, чi шо? Уси поднялысь, а мы ж тож, не дурнi Геть до хаты!».

Секретариату Верховного Совета СССР
ПОДЛЕЖИТ ВОЗВРАТУ
в Особый сектор Управления Делами Совета Министров СССР

Секретно

ПРОТОКОЛ № 24
заседания Оперативной группы Политбюро ЦК КПСС
по вопросам, связанных с ликвидацией последствий аварии на Чернобыльской АЭС 20 июня 1986 г.

ПРИСУТСТВОВАЛИ:
Члены Политбюро ЦК КПСС — тт. Рыжков Н.И., Лигачёв Е.К., Воротников В.И., Зайков Л.Н.
Кандидаты в члены
Политбюро ЦК КПСС — тт. Долгих В.И., Соколов С.Л.,
Министр внутренних дел СССР — т. Власов А.В.
Приглашённые на заседание:
Первый заместитель Председателя Совет Министров СССР — т. Мураховский B.C. Заместители Председателя Совета Министров СССР — тт. Баталин Ю.П., Воронин Л.А., Щербина Б.Е., Марчук Г.И., Силаев И.С. (всего 18 человек (А.А.)

ЗАКЛЮЧЕНИЕ
О возможности возобновления хозяйственной деятельности и проживания населения в г. Припять.
Многократные измерения уровней радиации наземными средствами радиационной разведки, а также анализ отобранных проб в г. Припять показывает значительное превышение допустимых норм для проживания населения и характеризуются:
Уровни радиации на местности: 40 — 1 000 мР/ч.
Общая заражённость местности: 300 — 55000 Ки/км 2
Заражённость по стронцию: 90 6 — 1000 Ки/ км2
Заражённость по цезию: 137 5 — 550 Ки/ км
Заражённость по альфа — активности: 4.10в 3–2, 2.10 /4 частиц/мин. см2.

Уровень превышения допустимых норм в десятки и сотни раз.

Заражение города продолжается за счёт выделений активности из реактора (20–30 Ки/сутки) и переноса с заражённой площадки АЭС.

1. С учётом существующей и прогнозируемой радиационной обстановки заселение города в ближайшие годы невозможно.
2. Дезактивация города до консервации основного источника (аварийного энергоблока) заражения нецелесообразна. Проектное решение на дезактивацию города может быть принято после консервации источника заражения и проведения детального радиационного обследования города и прилегающей территории(в радиусе не менее 10 км.).
А. Ляшко С. Ахромеев

Наш взвод сидит под яблоней, курит, болтает о разном. Думаю о том, что обычно лучше работают, больше умеют и хорошо воюют те самые пьяницы и нарушители трудовой дисциплины в мирной жизни. Факт проверенный. Я не раз убеждался: многие наши парни прекрасно справляются с самой разнообразной работой, и откуда что берётся! И то умеют, и это. Хоть печь сложить, хоть баню срубить. Машину разобрать и собрать. Разумеется, в своем дел, в электротехнике — я тоже не из последних, но как посмотрю на работу тех же Хрупина, Крахмалева, Носова, Молокова… Приятно! Им бы европейское образование — и куда там западным специалистам! Или взять Петра Швецова. Парень как парень. И ругались мы с ним чуть не до драки, правда из-за всяких пустяков, нервы-то не железные. Но ведь работает, как лошадь, в самом хорошем смысле этого слова.
После обеда, когда перешли на другую сторону улицы, грянул такой ливень, как в тропиках, — стеной, да ещё и с градом. Гром стоит от валящихся с неба потоков воды. А мы забрались на сеновал и прекрасно вздремнули часик под шум и грохот воды… Сено пахнет, как в детстве. Я хоть и городской, но помню, что в моём родном Геленджике было столько сена! И соответственно сеновалов. Как-никак субтропики, пусть и сухие. Скота было не меньше, чем во всей сегодняшней Тюменской области. Особенно много было шустрых, хулиганистых и безалаберных коз, сующих нос во все огороды и парки города. Но, пожалуй, самая противная, с самым непредсказумым характером и с самым гнусным голосом была коза у нашей соседки, старой гречанки Доксии. До сих пор ношу на ноге след от верёвки, которой была привязана эта коза! Было мне лет десять тогда, и однажды я шёл по полянке, близ нашего дома, где паслось это дикое животное. Препоганейшая скотина вдруг бросилась мне наперерез. Верёвка врезалась в ногу и пропилила в голени основательную «дорожку». Мягко говоря, было очень неприятно!
Дождь кончился, стоим с лопатами, думаем, что можно ещё перекопать, как подъезжает грузовик, из кабины высовывается плотный мужик и в голос кричит: «Сукi москалi! Усэ тут пэрэкопалы, пэрэвэрнулы! Це мIй дом!».
Нормально. Можно подумать, что нам очень приятно ковырять его навоз, все дрожим от нетерпения. Пока раздумывали, побить его или пусть живёт, хохол хлоп дверцей и был таков. Конечно, можно было бы его догнать и крепко наподдавать, да решили, что среди всякого народа есть хамы. А мы в гостях, хамить нам ни к чему. За нас это уже сделали Политбюро, Минэнерго и военные ведомства.
Возвращаемся в полк под струями ещё более сильного ливня, машины медленно ползут, паря капотами. В десяти метрах буквально ничего не видать. На славу старается авиация — за тридцатикилометровой зоной уже выпало столько осадков, что наверняка можно было бы заполнить залив Кара-Богаз-Гол. Не зря, видимо, поговаривают наши оппоненты, что, мол, в России уже создано метеорологическое оружие. А если действительно есть? Тогда утопить любую среднюю по географии страну ничего не стоит. Правда, каждая палка о двух концах! Утопим, а затем гуманитарно будем помогать… лет тридцать. Правда полагаю, что США, Великобритания, Франция вряд ли отстают от России и в этой «метеорологической» теме.
Нас ждут хорошо отдохнувшие в госпитале Никитин, Угрюмов, Вайсберг и Войцеховский. У них как будто всё в порядке. Зашёл Гудин, принес ИД, мы их сдавали на проверку перед выездом. «На всех приборах — нули». Как так? Что за контроль? Ведь у всех было этих самых «галогенов» до упора. У Москвина совсем недавно — 27 рентген, или бэр, если так будет угодно. И рентген, и бэр — специфические понятия, и желающих можно отослать к специальным источникам, что я и сделаю позднее. Но получить дозу можно запросто, а вот измерить её? Это даже не камень преткновения, это какая-то скала.
Рота начинает потихоньку волноваться. Заволнуешься тут! Позиция у командования, как у Троцкого — ни мира, ни войны. Стихийные собрания начались и в других ротах, заволновались алтайцы. Когда люди волнуются — курят. Вдвое, втрое обычного. Над курилками, над палатками висит (ветра сейчас нет) плотное сизое облако дыма. Слышны тут и там разгневанные голоса, все обсуждают вопрос о дозах, о командовании, «что не собирается о нас думать…», «на хрен мы им нужны…». Командиры делают вид, что ничего не происходит, сидят по своим палаткам, может быть, джин с тоником пьют. Или виски с содовой!
И в качестве утешения привожу статью из газеты, писанную рукой Стоцкого, о которой говорил ранее. Мало того, что мы, тюменцы, оказываемся «пожарными с Алтая»… Нашего Юсупова Стоцкий отчего-то, видимо в целях маскировки, обозвал «Татариновым», а «решающую роль в благородном исходе дела сыграли, оказывается, «сержант П.Н. Пуртов и В.Ю. Королёв». Я не против Королёва, тем более, что он высоты не боится, а вот с Петром ошибочка у Стоцкого вышла. Статья писана «левой ногой», как и многие материалы подобного рода. И ничего — проходят!

И СНОВА ПОЖАРНЫЕ

Еще одно испытание выпало на долю пожарных с Алтая. Кроме непрекращающейся дезактивационной работы, ротой успешно ликвидировано два больших пожара.
Спасен лес в Старых Соколах. Немало пришлось потрудиться на локализации внезапно вспыхнувшего пожара на болоте Галла, что возле Ильинцов.
Личное мужество и хорошие организаторские способности проявили в трудные часы старший лейтенант Александр Владимирович Ивасюк, лейтенант Эсгад Шакирзянович Татаринов.
Решающую роль в благородном исходе дела сыграли сержант П. Н. Пуртов, В. Ю. Королев.
И все же главной задачей сегодня остается дезактивация Припяти. На очистке высотных зданий отлично трудятся рядовые В. А. Зырянов, А. В. Ретунский. Виртуозная ловкость отвага этих парней умение работать красиво вдохновляют на высокие показатели в труде их товарищей.
В. СТОЦКИЙ, замполит подразделения.

Однако, чтобы уважаемые читатели не подумали, что кроме пожарной роты «с Алтая», на Чернобыле никого не было, привожу заметку из газеты «Красная звезда»

22 июня
В полку

Памятная, казалось, дата. Но никто из наших вслух не произнёс ничего. Да и что говорить? В войну здесь воевала Ямпольская дивизия, где-то в лесу есть памятный знак тому, теперь воюем мы, пусть и не бросаясь в атаку на немецкие ДОТы и ДЗОТы. «Альпинист» Хрупина, очень кстати приобретённый, вещает о чём угодно, но не об аварии. Мы слушаем всё подряд. Идет дождь, крупный и холодный, палатки промокают. А Киев опять передаёт «Лаванду». В соседней палатке прибавили громкость своему приёмнику: «В нашей жизни всё бывает…».
Точно. Пришёл ротный замполит Носов. Мурашов уже «списан». И мы говорим «за жизнь». Нормальный мужик Геннадий, не хуже Олега. Нам повезло с замполитами. А дождь всё идёт и идёт. Изнутри палатки крепим плащ-палатки. Теперь на головы не капает. После обеда дождь «выключили», и командиры решили устроить вечер вопросов и ответов. Вместо вечера вышел фарс. Почти все разъяснения и ответы никак не совпадали по теме с вопросами, и мы получали окольный и жёваный ответ на простой и ясный вопрос. Не командование, а дипломаты высокого ранга! Ребята гудят возмущенно, а Лелюх с Чайковским будто с испанского переводят, да ещё и неважно. Как и в прошлый раз: всё «от лукавого, а временные неудобства и несуразицы возникают случайно. А с дозами мы разберёмся, ага…».
После «вечера» плюнул на всё и сел писать письмо в «Красную Звезду» о том, что творится у нас в полку. В конце концов, я ведь общественный корреспондент газеты «Тюменская правда» и должен стоять на страже… Письмо подписали 31 человек из «стариков». Узнал об этом Погорелов и сказал мне так: «Я тебя как секретарь роты вызову на партсобрание за это, а не поможет — пойдёшь на полковое!». Опять иллюстрация к Гашеку! Это по поводу случая, когда вольноопределяющийся Марек рассказывает капралу о своей службе. Только он сам просился на рапорт последовательно к командиру роты, затем к командиру батальона и т. д., а здесь за Марека, то бишь, за меня, хлопочет старшина. Старшине хорошо — он ближе к командованию, значит всегда прав. Знал бы Гашек, что и Австро-Венгрия и СССР будут через годы близнецы-братья», так спрогнозировал бы ситуацию «Швейк на Чернобыле». Или мне написать?
Ну, поскольку лучше классика это сделать трудно (хотя и возможно, для этого тоже нужно стать классиком), привожу статью из старого журнала с очень говорящим названием. И.В. Сталин в этот день так был поражён «коварством Гитлера», что потерял дар речи.

Вот здесь меня так и подмывает желание возразить товарищу Молотову. После войны, то тут, то там появлялись сообщения, что вопреки заверениям. Советский Союз хотел первым напасть на Германию. Например, это видел советский разведчик Борис Витман. Он длительное время работал в Австрии и Германии, видел подготовку СССР к прыжку через границу, о чём впоследствии и рассказал. Правда, ему верили с большим трудам, можно сказать не верили вовсе…и не верят, как я понимаю, до сих пор те, кому выгодно НЕ ВЕРИТЬ.
Нам внушили, что всё было не так. Но производили БТ — быстроходные танки, которые для наших дорог, мягко говоря, не подходили, ввиду их(дорог) мазого распространения, в отличие от Европы! И так далее… Так что все разговоры о «коварном и злобном враге» не совсем верны.
Я и сам однажды нашёл косвенное подтверждение агрессивных намерений СССР…в журнале «Моделист — конструктор». Там говорилось о миномётах, выпускаемых нашей страной и Германией Интересно, чпю наши мины калибра 82 мм в немецкие миномёты не входили, поскальку те были КАЛИБРА 81 мм, а НЕМЕЦКИЕ МИНЫ могли быть выстреливаемы из СОВЕТСКИХ миномётов КАЛИБРА 82 мм. А, как известно — миномёт орудие наступательное Разумеется, это «чистое совпадение». Можно сделать вывод о «миролюбии» товарища Сталина и его генералитета, желавшего захватить Европу и положившего во имя этого десятки миллионов не чьих-нибудь, а наших людей…
Я понимаю: подвиги, совершённые на войне «внезапно» превратившейся из захватнической в осовободительную (вспомним войну с Финляндией которая нам ничего не сделала, но мы на неё напали) — это всё равно подвиги Мы разгромили Финляндию, потеряв при этом совершенно бездарно окало 300 ООО солдат и офицеров. Что могла маленькая страна против гиганта даже с точки зрения численности населения! Но отбивалась отчаянно…Теперь этот «эпизод» по возможности замалчивают.
Вспомним раздел Польши по согласованию с ДРУЖЕСТВЕННОЙ паи Германией, «присоединение отторгнутой ранее» Западной Украины, Прибалтики. Эта захватническая войт плавно перешла в войну освободительную, личные подвиги тем более — если идёт война, были, и их никуда не денешь. Но понятия ловко подменяются и когда начинаешь приводить свои доводы, подкреплённые историческими фактами, ниш обвиняют во всех грехах, даже в таких, о которых ты и думать не думал! И кое-что о войне. Космонавт Константин Петрович Феоктистов считает, что пора бы перестать говорить о там, что мы побили фашистов. «Было и прошло». Он знает, чпю говорит — сам участник войны, был ранен.
Так считаю и я — по большому счёту немцы воевали лучше нас — потери один к семи (и это минимум) в пользу немцев. Кто мне после этого скажет, что победили именно воинским искусством мы?
Один немецкий пулемётчик рассказывал, что его второй номер сошёл сума, когда увидел, как на пулемёт волна за волной бегут русские солдаты и падают, скошенные очередями «Мы стреляем, а они бегут!»
Когда после невероятного смертоубийства, немец закалённый в боях(!) увидел поляну, в несколько слоёв заваленную телами русских, он тронулся умом…
Как мне кажется, в России после Суворова и Ушакова никто не побеждал противника умением но не числом… Даже маршал Жуков.
И кстати Зачем перед нападением Гeрмании советским войскам был дан приказ разминировать мосты через пограничные реки? Чтобы помочь немцам без потерь перейти в наступление?
Ни на один заданный не только мной вопрос по поводу Той войны, мы, граждане страны до сих пор не получили ясного ответа от тех, кому известно всё… Это ведь о чём то говорит?

23 июня

Уехали домой шесть человек. Угрюмов, тюменец, один из счастливчиков, сказал, что передаст письмо или в Москву, или моей жене. А мы поехали в Черемошну. Должен прибыть для чего-то зампред УССР, и мы наводим блеск. Летают Ан-2 над лесом, над зданием лесничества возвышается вышка с телекамерой, пасмурно и ветрено. Село старое, а дорога хорошая, асфальтовая. Вот по ней и возвращаются жители. Спрашиваю одну бабушку, куда делась молодёжь. «Ударилась в пьянство в тех районах, куда отселена».
Убираем мелкие веточки под заборами, бумажки, щепочки и т. п. Ох, Россия, Малороссия тож! Неистребима показуха, как неистребимы тараканы в обеих столицах или чесотка без мази, безотносительно к региону страны. Хорошо ещё, что не моем асфальт зубными щётками, как это иногда случается в армии. Или жухлую траву не красим в зелёный цвет, что тоже «имело место».
По улицам проброшены пластиковые трубы водовода (не зря же заметка о трубопроводчиках!) стоят водоразборные колонки. Груши в садах наливаются соком. Лес вокруг зелёный, но сумрачный, может быть оттого, что у меня плохое настроение. Видите ли, приезжает большая шишка, а потому мы должны, угождая кому-то, пустить пыль в глаза. Вот эта ерунда не кончится никогда!

Около двенадцати часов дня вернулись в расположение части. Отдыхаем. Новый замполит Носов просит меня написать о командире роты. Конечно напишу, отношения личные и служебные — разные вещи. Правда, придется нести всякую чушь в духе соцреализма. Пока сочинял да прикидывал, прилетели сразу три генерала. Долго говорили, но так и не объяснили, почему с датчиками непорядок, медконтроль плохой, питание худосочное и т. д.
По ответам отцов-командиров выходило, что всё по-прежнему «от лукавого» и надо быть стойкими. «Родине надо помочь спасти Днепр». Не более и не менее. После этих слов чувствую себя и впрямь разложенцем, многожёнцем, оппортунистом и начинающим троцкистом. Но как забыть первые дни?
«Приказано писать среднюю дозу? Приказано! Значит, пишем среднюю! Чтобы из-за вас под трибунал? На хрен это надо! Средняя доза есть средняя, и ни граммом больше! Начальству виднее».
Ясное дело, раз приказано, радиация не моги проникнуть сквозь бумажный частокол. Вот и получилось: при минимум двух-трех рентгенах (временами больше, как мы все полагаем), полученных за рабочий день, нам записывали в Карточку учета доз радиоактивного облучения от 0,01 до 0,1 рентгена. Ну да бог с «имя», как говорят некоторые бабушки в Сибири. Теперь ничего не докажешь, хоть трижды треснись лбом об реактор. Да и ударься шесть или девять, допустим, раз — ничего нового не узнаешь.
Несколько позже передал мне тюменский подполковник А. Булгин интересный документ — «Временные уровни допустимого радиоактивного заражения кожных покровов, белья, одежды, обуви, транспортных средств, механизмов и средств индивидуальной защиты (мР/час) на период ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС» за подписью заместителя главного санитарного врача СССР А. И. Зайченко. Там были и такие строки:
«Примечания.
С учетом фактического потребления продуктов и индивидуальных различий в составе рациона взрослых и детей интервал предельных значений суточного потребления радиоактивных веществ с водой и продуктами питания оценивается равным 2,5–3,5 Ки/сутки, что соответствует среднему за год расчетному пределу суточного потребления активности 3,0-107 Ки/сутки, 1,1 Ки»5/год и годовой дозе 5 бэр.
Данные нормативы распространяются на всю территорию страны. Обнаруженная в продуктах радиоактивность в пределах указанных нормативов не может служить основанием для ограничения или запрещения их реализации.
При превышении указанных нормативов вопрос о судьбе отдельных партий продуктов решается в каждом конкретном случае по согласованию с Министерством здравоохранения СССР».
Короче, Минздрав СССР предупреждает: все болезни от нервов. Вот жизнь! За нас решают, думают, нам скармливают то, что ни в одной порядочной стране давно и в бинокль не разглядеть, да ещё нормы, так называемые «медицинские», могут устанавливать в каждом конкретном случае.
С АЭС приехал Генка Хрупин и привёз очередной слух: на Станции работало 3800 коммунистов, но все разбежались, как только рвануло. И, как говорят, погибло много детей. Слухи, слухи, слухи… Правда, где? А правда не заставила себя ждать (правда жизни): комроты приказывает прибрать территорию. Спички, окурки, прочие остатки (или останки?) благ цивилизации. Надоело!

24 июня.
Село Кошовка, ферма

Раньше такие называли молочно-товарными. В селе и вокруг — 1,8 миллирентгена на почве. Поступила команда очистить территорию от хлама. Что, до нас это никто другой из местных сделать не мог?! Или руки не из того места растут? Навязли в зубах навоз, мусор,
бардак в юнце юнцов! Действительно, ассенизаторы. Ну, вперёд, старьёвщики!
— Складировать дрова!
— Ага!
— Отставить! Грузить на машину!
— Ага!
— Отставить!
— Так точно!
— Складировать!
Наконец началась работа. Перетаскали дрова к забору, убрали солому из стойл, вычистили навоз там, где смогли. Полюбовались на табличку — аншлаг в помещении фермы: «Не палiтi, не сметiтi». Понятно. Не будем!
Вышли на улицу, во двор то есть, Приказано скосить всю зелень, что обозревает глаз. Любимое занятие всех нас — косить траву. Из-за кос идет спор. Выкосили всё, что зеленело вокруг. Деревья, разумеется, трогать не стали — кос жалко! И птичек, что гнездятся тут и там… Часть наиболее фонящей бывшей растительности сложили в толстостенные полиэтиленовые мешки (по новой команде) и теперь их нужно грузить на самосвал. А этого уже делать не хочется. Какая работа, когда обман за обманом? Мы месяц не меняем респираторы, так как их нет на складе. Однако комполка утверждает, что они есть — берите. Рукавиц тоже нет.
Я ему недавно говорю, уже после собрания: «Куда что девается, ни того нет, ни другого…»
— Как нет?! Неужели?
— Так вот же, работаем голыми руками!
— Да? Да… да… да-а. Верно, рукавиц ещё не поставили, вагон ещё идет из Сибири, не стоит волноваться…
Кто из нас больший идиот, так и не пойму. «Ты начальник — я дурак, я начальник — ты дурак». Не хочешь, а вспомнишь нечто неординарное из ненормативной лексики.
Вчера выдали учётные карточки доз облучения. Моя утверждает подписью комроты, что имею 12 рентген за всё время пребывания на благословенной земле украинского Полесья. Однако я знаю, что на территории станции и вокруг местами фон был до 180–400 миллирентген/час. Может, и больше, кто знает. Да, собственно, кто? Я! На сапогах сколько «Рейганов» налипало? Двести миллирентген в среднем, умножить минимум на восемь часов в первые дни работы в Припяти. Сюлью будет? Много… И что? «Ниц нема», как говорят братья поляки. Ничего нет, не стоит беспокоиться.
Утешение в компоте, что был на обед. Достаточно неплохой. Но мало! Неужели и компота у нас в стране не хватает, а?! Урюка в Узбекистане во все времена бывало в избытке, как и груш на Кубани! Но добавки нам нет никогда…


Сейчас ночь. Сижу в палатке и пишу при свете старушки — свечи. Свечу стащил в командирской столовой. А что делать? Электричество до нас так и не дошло, керосиновых ламп нет. Да и свечей как бы «не положено». Пахать на радиоактивной земле — это да. Ну, хоть бы воду в умывальнике подогревали, а? В конце концов, бриться холодной пеной и чистить зубы некомфортно. Конечно, война есть война, но не до такой же степени! Это я к тому, что вечером состоялось партийное собрание роты. Старшина Погорелое, командир роты Ивасюк, кандидат в члены КПСС Шенстер, замполит Носов и виновник торжества — разложенец Аханов.
Ивасюк зачитывал Устав партии, другие уставы и документы и убеждал меня и себя тоже, что написав в «Красную Звезду», я поступил плохо, просто скверно. Тем более что как коммунист я должен был убедить своих товарищей подобного никогда впредь не делать. Сор из избы выносить нельзя.
— Да что подумают о нас — Там? Да особый отдел тут же возьмется за вас, и правильно — такие письма писать!
Погорелов обвинил меня в трусости, политической безграмотности и оппортунизме (!). Два часа мы буквально препирались, презрев всяческие приличия. Остальные с интересом внимали.
— Работу выполняю?
— Делаете…
— Может быть, больше всех сачкую, на полянках загораю?
— Нет, но…
— За что мне объявляли благодарность в устной и письменной формах? (Я имею в виду два случая — однажды, ещё во времена моей «неконфронтации» с начальством, комбат Балинбах вручил мне на построении батальона благодарность за своей подписью, напечатанную на красивом бланке. Уже после нашего приезда со службы я давал интервью, и этот самый документ потеряла на тюменском телевидении журналист Наталья Астафьева. Бывает. Не могла его отыскать среди бумаг). А в другой раз даже хотели поместить мою фотографию на стенд, едва ли не навечно вкопанный у палаток пожарной роты. Но я попал в списки «неблагонадёжных».
— И кстати! Если не везёт, то крупно! Фотографию тоже потеряли, во время публикации моей повести, только теперь уже в редакции газеты «Согласие»! Так, что и эти два свидетельства моего пребывания в радиоактивной Зоне, как и карта заражённости, и карточка учёта доз, остались только в воспоминаниях. Но вернёмся в командирскую палатку, где «разбирают» вашего покорного слугу.
Старшина Погорелов продолжает:
— Да, но… писать такие письма… играть на руку всяким…
— Где в Уставах сказано, что я не могу обратиться в прессу? Нас не желает выслушать никто! Я считаю, что нам неправильно ставят дозу. Мы отслужим и уйдём, а здоровье или нездоровье останется при нас!
— Да вы… паникёр! Разлагаете роту!
— А вот в Черниговском батальоне так не считают. Там думают о здоровье людей! Покажите мне место в Уставе, где сказано, что мне запрещается обращаться в газету? Здоровье у нас одно!
— Как вам не стыдно жаловаться?!
Словом, собрание так и не пришло к согласию. Ивасюк поведал, что оно переносится на 26-е число. Вот тогда…
Что будет «тогда», я не узнал, так как плюнул и ушёл. Даже не попрощавшись, не отдав честь, как положено. Тут я неправ, но возвращаться — опять в полемику втягиваться. Лучше поспать! «Наше дело правое. Враг будет разбит». В траве чуть слышно пищит какая-то живность, ночь превратила окружающий поляну лес в мрачные глыбы сажи. Там и тут в этих глыбах вспыхивают огоньки сигарет. Мечта-а… Иду и фантазирую: вот, вся поляна со всем содержимым превратилась в чёрную дыру, и теперь она поглощает одного за другим несчастных курильщиков, и только прощально мигают умирающие в вакууме огоньки…
Стоп! Стоп! Так я, пожалуй, один в роте останусь, ну ещё командир. А ну — назад! Что, я за вас всех один пахать буду?! И огоньки послушно ретируются из областей неведомых в расположение 29 полка в/ч 41173 «е».
Население палатки с живым интересом восприняло краткое содержание моей беседы-битвы с… А с кем, собственно? С той самой партией, членом которой я изволю быть. Словом, после моей беседы с ребятами они крепко уснули, а я вот пишу… Как Нестор или какой-нибудь, извините, Спиноза… Эх, свечечка-свеча! Сколько сот лет ты служишь людям? Памятник бы нужно поставить тому гению, что вместо масляной коптилки или лампы вдруг взял, да и выдумал столь необходимый до сих пор световой прибор!

25 июня, утро.
Сёла Кошовка и Паришев

Хмуро и сыро. Село Кошовка. Стоим на поляне перед фермой, не работаем. Хохот стоит над поляной. А дело вот в чём. Посохов, Королёв, Хрупин и Янащук роют друг другу ямы в самом прямом смысле этого слова. Кто это придумал — установить трудно. Пока кто-нибудь из них разговаривает с товарищами, которые, разумеется, изо всех сил стараются отвлечь одного, другой выкапывает сзади небольшую ямку в два-три штыка глубиной и шириной. Увлечённый разговором, субъект жестикулирует, топчется на месте и затем, не ведая о «подлянке», рушится в ямку, падая навзничь, под общий, прямо скажем, не детский смех. Это отражается от стен фермы и улетает в лес.
Аисты на водонапорной башне со страшной силой щёлкают клювами, будто бьют палкой о палку — это выговор нам за нарушение тишины, поскольку мы продолжаем орать друг другу о проблемах «дембеля» и последующей жизни. Если вернусь домой, попробую описать эти события так, как было. Ну, кое-что приукрашу… Чуть-чуть. Иначе кто поверит?
11 часов 8 минут. Сидим у забора фермы и ждём комиссию. Буде она появится, сразу хватаем косы, лопаты и прочая и изображаем бурную деятельность. Для этого вырыли среди двора здоровенную яму «на предмет захоранивания отходов». Такова вводная нашего начальства. Никому ни за что не стыдно. Для наших командиров главное — видимость работы. Для высокого начальства — видимость работы нашего начальства. И здесь очковтирательство, в таком-то районе! Кто же нормально работать будет после этих театральных сцен? Ага! Крахмалёв, болтающийся на шоссе, машет нам. Идёт машина генерала. Сколько же их! (Эго я о генералах). Наш лейтенант даёт команду к работе. Мы резко вскочили и резво наполняем пластиковые мешки сеном и травой. Затем лихо сбрасываем их в яму. Туда же летят какая-то проволока, кора с брёвен… Апофеоз труда, пример для подражания!
Нужны мы генералу, оказывается… Машина медленно подкралась, не поднимая лишней пыли, остановилась метрах в двухстах. Вышел генерал. Мужик как мужик — не высокий, не низкий, не толстый, не тонкий. Прошёлся по шоссе, стараясь не сойти на обочину, (понятно — радиации больше!), поговорил с подвернувшимся Крахмалёвым, который ввернул пару фраз о «дембеле», и привет!
После обеда фотографировались с комполка у памятника погибшим воинам в селе Паришев. Почти из каждого села, деревни, городка, уходили люди на фронт. Из Паришева тоже — вон сколько солдат ушло! Сколько пало, его защищая!
Всё в жизни взаимосвязано (не я это первый подметил, к сожалению)… Если бы не застрявшая где-то в песках (здесь очень много песка — горы и лес тоже растёт на песке) машина, которую мы ждали, чтобы уехать, не было бы и фотографии. Тоже пойдёт в музей, только не знаю — чернобыльской ли славы или такового же тупоумия. Но знаю, одно и непрестанно буду говорить: память о нас должна остаться. До сих пор в горах Кавказа, в Хибинах, под Новгородом лежат десятки, сотни тысяч безвестных героев. И никому из правительства они не нужны. Хорошо, что добровольцы-следопыты разыскивают павших и хоть как-то восстанавливают истину. О нас тоже будут говорить — потом. А документов, как водится, почти не останется. А тут моя книга (если выйдет!) на глаза попадается исследователям, смотришь, пригодится. Ведь не всё же я сочинил, кое-что и из правды попадается…

Прибыли в полк, а там опять генералы, представители СибВО, Тюменского военного комиссариата. Итог разговора — трубить нам шесть месяцев, душу из нас вон! О дозах. «25 рентген — вредно, но не очень. С такой дозой жить можно, но кто его знает, что будет потом», — это один из генералов. «Будем собирать жён в горисполкомах и беседовать с ними. Продукты будете получать через магазины по спецбумагам», — это тюменский представитель военного комиссара.
Предание, конечно, свежо. Обещать у нас в стране горазды. А с кого спросить после всех дел? Саша Ретунский, Коля Гудин, Коля Орлов лежат кто в санчасти, кто в госпитале. Все вокруг взвинчены, говорят о возмущении в Литовском полку. Это как будто в районе Вильчи, точно не знаем. Слухи доходят разные, и это очень плохо, что мы подпитываемся исключительно слухами. Никто не говорит, что стране помочь не надо, но ведь как относятся к помощникам? Небрежно, предвзято, всё идёт на авось. О каком патриотизме можно говорить? Да никакие самые длительные партсобрания не помогут.
Самочувствие: подташнивает, кружится голова, тянет левую ногу. Добро, был бы мнителен, можно было бы понять. А так и не хочешь, да болеешь. Другие тоже неважно себя чувствуют, серые, злые.

26 июня
Село Андреевка

На работу, как на праздник! Идет дождь, мы в селе Андреевка, недалеко от штаба Киевского военного округа (так нам сказано). Ивасюк распекает нас за то, что не взяли ОЗК. Не хочется нам таскать грязные, тяжёлые и, в общем, бесполезные в данном случае, «костюмы». Более того — вредные для здоровья. Смола, что налипла ещё в Припяти, здоровья не прибавит — фонят наши «защитные средства». Лучше мокрым поработать, надёжней будет.


Поставлена задача: «Дезактивировать пешеходные дорожки вдоль заборов на глубину штыка лопаты и на ширину двух штыков», то есть перевернуть землю «вверх ногами». Всё вокруг заражено, и неизвестно, много ли помогут эти дорожки селу. В каждом переулке бездельничают АРСы, экипажи дремлют. А мы активно на лопате. Фон — 5 миллирентген.
Испохабили переулок Терешковой, взялись за центральную улицу. «Исправляем» клумбы и газоны. После нас, как после стада свиней — полоса перепаханной земли. Гоним на максимальной скорости — сказалась тренировка на торфянике. И, тем не менее, устали. Хорошо, что нет пыли. Фон после «пахоты» — 0,5–0,7 мР/ час. Совсем ерунда по нашим меркам. Но после дождя подсохнет почва, понесёт пыль, всё вернется на круги своя. Уже собрались уезжать, сидим в машинах. И вот Ивасюк и Першин, комсомольский секретарь, бросают клич: «Коммунисты и комсомольцы, вперёд с лопатами!».
Что такое? Выползли из машин означенные люди, и пошли, куда пригласили. Оказалось, первая рота «устала», сидит, отдыхает, благо дождя нет. Такая вот сволочь: как нам работать, обязательно идёт, как другим — прекращается! И вот ждать, пока первая рота перекурит, часа два. Потому пожарная рота, как самая могучая и безотказная, обрабатывает обочину дороги, длиннющую, как жизнь у секвойи. Ну, а поскольку я хоть неважный, но патриот, что в переводе с иностранного означает «любитель родины», уберём секвойю и поставим на её место дуб и липу. Конечно, эти деревья живут несколько меньше, чем иностранное дерево, но, тем не менее, липа, например, может перевалить за тысячелетний рубеж, да и дуб тоже «не лыком шит».
Копаем, копаем, смотрим: беспартийная часть коллектива выскочила из машин и к нам. Дурной пример заразителен. Минут за тридцать перевернули тонны земли. А первая рота… уехала. И спасибо не сказала. Да ну их к дьяволу!
Вечером в полку. Орлова, Коробицына и некоторых других сбагривают домой. Дождались, ребята! Разумеется, раньше их никак нельзя было комиссовать! Да, забыл отметить. Днём в Андреевке под раскидистой яблоней, такой старой, что она наверняка видела и нашествия поляков, и турецких эмиссаров, шастающих в поисках невольниц, а теперь вот терпеливо выносит наше присутствие, наш куратор, полковник Губин из Новосибирска собрал коммунистов и поведал, что «работы ещё очень много». Коснулся и темы медконтроля и дозиметров и пояснил: «ТАМ знают о наших проблемах. Это не самая важная новость, что-то будет предпринято».
Ивасюк и Погорелов на мой немой вопрос не сообщили ничего приятного для слуха.
Поскольку книга моя более документальная, нежели художественная, приведу для полноты картины несколько строк, а может быть, и страниц документа, надеюсь когда-либо заинтересующего историков. Что за «тайна» в этом документе содержится — смотрите сами, уважаемые читатели.

За нашу Советскую Родину!

ПАМЯТКА
секретарю комсомольской организации на период выполнения задач по ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС

«Трудно найти где-то в другом месте людей с таким потенциалам энергии, как у сибиряков. Народ тут мужественный открытый прямой… С таким народам горы можно свернуть…»
М. С. ГОРБАЧЕВ, Из выступления на совещании партийно-хозяйственного актива Тюменской и Томской областей 6 сентября 1985 года

Секретарь комсомольской организации работу с воинами-комсомольцами проводит при подготовке, входе выполнения, а также по окончании аварийно-восстановительных работ, инженерных мероприятий, специальной обработке техники дезактивации дорог, строений, водоёмов, водоисточников, растительности, сельскохозяйственных угодий, сани тарной обработки личного состава и других видов деятельности.
Основные направления работы:
— разъяснение комсомольцам и несоюзной молодёжи требований ЦК Советского правительства Министра обороны СССР и начальника Главного политического управления СА и ВМФ к советским воинам, выполняющим правительственное задание по ликвидации последствий аварии на АЭС;
— мобилизация комсомольцев и несоюзной молодёжи на качественное выполнение дезактивационных и других работ, быстрейшее очищение от радиоактивного заражения местности и передаче её местному населению;
— обеспечение личной примерности комсомольских активистов в проведении дезактивационных и других работ при ликвидации последствий аварии;
— оказание помощи командирам, политработникам, партийной организации в развёртывании социалистического соревнования по качественному и быстрейшему очищению зараженной территории, в обобщении и распространении передового опыта;
— оказание конкретной помощи командирам, политработникам, партийной организации в укреплении воинской дисциплины среди личного состава расчётов, отделений, подразделений, сплочении воинских коллективов, обеспечение условий для последовательного проведения работ по ликвидации последствий аварии;
— обучение комсомольского актива формам и методам работы в условиях решения задач по ликвидации последствий аварии, а также разъяснение особенностей комсомольской работы на разных этапах деятельности;
— повседневное проведение индивидуальной работы с каждым солдатом и сержантом, молодым офицером, оказание им помощи в становлении в службе со стороны сослуживцев, твёрдо владеющих воинскими специальностями, имеющих практический опыт работы зараженной территории;
— постоянное изучение политико-моральных деловых и нравственных качеств, нужд и запросов воинов, налаживание переписки с их семьями, принятие всех возможных мер для разрешения вопросов, касающихся улучшения их материальнобытовых условий через местные комсомольские органы;
— подготовка и приём в ряды ВЛКСМ воинов, проявивших высокие морально-политические и психологические качества при выполнении правительственного задания;
— воспитание у личного состава чувства высокой гордости в принадлежности к Краснознамённому Сибирскому военному округу, стремления быть во всём похожими на героев-сибиряков.

ОСОБЕННОСТИ
Ежедневная работа секретаря комсомольской организации состоит из трёх этапов.
I — работа до начала выполнения на местности задач, поставленных перед подразделением на день;
II — работе в период выполнения задач;
III — работа после выполнения дневных задач.
Ha l этапе секретарь комсомольской организации:
— изучает задачи, поставленные перед подразделением, с учётом их особенностей;
— определяет конкретные задачи комсомольским активистам;
— с учетом индивидуальных возможностей каждого военнослужащего определяет совместное комсгрупоргами содержание поручений комсомольцам;
— главные усилия направляет на то, чтобы придать заряд активности личному составу, мобилизовать его на развитие инициативы, творчества, нацелить на предстоящую работу по качественному выполнению порученных задач.

На II этапе секретарь комсомольской организации:
— личным участием? как правило, на наиболее сложном участке работы и примером в выполнении задания увлекает молодёжь на образцовое решение задач;
— оказывает помощь командирам в расстановке личного состава по объектам, распределяет комсомольских активистов;
— в трудные минуты, когда появляется усталость у воинов или возникают какие-либо сложности, словом и делом поддерживает их;
— оперативно и быстро реагирует на изменение обстановки, постоянно контролирует и направляет работу комсомольского актива, мобилизовывает его на качественное выполнение постоянно возникающих новых задач.

На III этапе секретарь комсомольской организации:
— проводит оценку сделанного за день, кратко подводит итоги с комсомольским активом;
— организовывает отражение итогов работы за день в боевых листках и листках-молниях;
— получает задания от командира, его заместителя по политической части, секретаря партийной организации на предстоящий день.
Наиболее действенными формами и методами работы секретаря комсомольской организации являются:
— индивидуальные беседы;
— инструктажи актива и доведение до них наиболее оправдавших себя форм и методов комсомольской работы в условиях ликвидации последствий аварии на АЭС;
— заслушивание комсомольцев на собраниях и заседаниях бюро о их личном вкладе в решение задач по ликвидации последствий аварии;
— разъяснение молодёжи стоящих перед подразделениями задач, особое внимание в процессе работы секретарь комсомольской организации обращает на информирование комсомольцев и несоюзной молодёжи о радиоактивном фоне, о степени зараженности территории, о строгом соблюдении мер предосторожности при работе.
Секретарь комсомольской организации должен нацеливать, «заряжать» комсомольский актив на кропотливую деятельность по укреплению высокого морального духа личного состава, боевого настроя на выполнение опасных для здоровья работ при ликвидации последствий аварии, постоянного поддержания необходимого психологического настроя среди комсомольцев и молодёжи, выяснений причин возможных трудностей в работе, быту, быстрое реагирование и оказание помощи командирам, политработникам, партийной организации по разрешению возникающих проблем, а также по удовлетворению всех нужд и запросов личного состава, выполняющего правительственное задание.
Секретарь комсомольской организации должен постоянно держать в поле своего зрения и вопрос взаимодействия личного состава с местным населением. Выполняя свой служебный долг, офицеры, прапорщики, сержанты и солдаты постоянно вступают в контакт с местными жителями. Воинов расспрашивают об эффективности дезактивации территории, домов, сельскохозяйственных угодий, о существующих и допустимых дозах радиоактивного заражения, о том, когда можно будет вернуться в родные места, в этой связи комсомольский вожак держит под контролем разъяснительную работу комсомольских активистов среди населения. Ориентируется в оказании помощи командирам, политработникам, секретарю партийной организации в доведении до местных жителей требований ЦК КПСС и Советского правительства по вопросам ликвидации последствий аварии.
Секретарь комсомольской организации добивается такого положения, чтобы правилом в поведении каждого комсомольца стали поддержка местных жителей добрым словом, проявление к ним чуткости, отзывчивости, заботы и внимания, доведения до их сознания той мысли, что они скоро вернутся в свои родные дома
Таковы некоторые направления работы секретаря комсомольской организации. Вполне понятно, что в каждой конкретной ситуации комсомольский вожак вправе проявить инициативу, необходимую изобретательность и творчество в определении наиболее эффективных способов и мер воодушевления комсомольцев на героический ратный труд во имя скорейшего выполнения ответственного боевого поручения партии и Советского правительства.

Из части не выносить.

20 часов 13 минут. Знаменательно. Выступает главный радиолог округа. Замечательно. Спустя месяц с «гаком» после начала работ в зоне. Завидная оперативность. Итак: «Всё вокруг не так уж и страшно, бояться нечего (ну, бояться мы давно разучились), даже 50 рентген не влияют на наследственность, но вы на всякий случай в первый год после ЛПА (то есть ликвидации последствий аварии) воздержитесь от детей. Ну а как — сами знаете… А ваши ИД работают только при небольшом ядерном взрыве, можете не волноваться!» (Мы все взвыли от восхищения).
Аничкин пытался выспросить радиолога о регистрации доз «та протчей медицине», но где там! Такой гвалт поднялся! Полк смеётся, грохочет, топает ногами, зная, что ответа не последует или, во всяком случае, будет «Федот, да не тот». Точно. Главный скомкал выступление, и все снова развеселились, кое-кто зааплодировал. Нет ответа у медицины, нет ответа у правительства, нет ответа… Ждите, ждите, ждите…
Разошлись мы чрезвычайно довольные друг другом. Радиолог, наверняка, за то, что его не побили, мы — за то, что ещё раз убедились в нашей ненужности родному государству.
В палатках шум, смех, правда, как говорят аборигены и на Кубани, «на кутние зубы», то есть скулёж. Теперь ясно, что ни на кого из руководства нам рассчитывать нечего. Да и кто мы такие?

27 июня чернобыльской эры
База «Белый аист»

С утра брали кровь. А сейчас 9 часов ровно, и мы высадились на базе отдыха «Белый аист». Прошу не путать с молдавским коньяком одноимённого названия. И вот случай из казенно-бюрократической жизни. Перед отъездом на работу нам в очередной раз (правда, сейчас канцелярия превзошла самое себя) дали здоровенный лист, разграфлённый на множество строк. А там — инструкция! Да какая! Пожалуй, всем штабом Министерства обороны, ладно, спущусь пониже — Сибирского военного округа составляли чрезвычайно нужную «простыню». Чего там только не наворочено! Офицера-бюрократы (именно офицера) не зря получают деньги налогоплательщиков, фантазии у них не занимать. Правда, фантазия эта какая-то однобокая, с одной извилиной. Да! Офицеры такого написать не могут — честь не позволит.
Итак, расписались мы «о непоедании ягод и фруктов», «о некупании в водоемах», «о нераспитии спиртных напитков», «о самовольных отлучках» и, главное, «о неизнасиловании». Оказывается, у некоторых «стариков» в военных билетах есть подобные предупреждения, и я не сделал открытия, но интересно как! Многие о них забыли, так как военный билет последний раз брали лет десять или пятнадцать тому назад. А я вот что разыскал. На предпоследней странице, или точнее, на обложке военного билета наклеено следующее:
«Я лично предупреждён и до меня доведены:
1. Указ Президиума Верховного Совета СССР от 15.02.62 г. «Об усилении ответственности за изнасилование».
2. Указ Президиума Верховного Совета СССР от 6.07.66 г. «Об усилении ответственности за хулиганство».
3. Статьи 322 и 323 Устава внутренней службы ВС СССР «О запрещении одиночного купания и купания в необорудованных водоемах».
4. О соблюдении мер безопасности на улицах, стрельбах, вождении и всех занятиях, при работе на технике и хозработах.
5. О запрещении брать взрывоопасные предметы.
6. О категорическом запрещении употреблять спиртные напитки. Личная подпись.
1.07.1968 г. Г-130668».

На словах, чтобы лучше дошло, командиры еще раз предупредили, чтобы «случайно чего не украли или кого не изнасиловали, упаси боже». Можно подумать, что вся рота так и жаждет спереть мешок муки у обесчещенной предварительно, но оставшейся в живых по недогляду бабушки.
Хрупин настолько возмутился, что не стал подписывать «гумагу», и его долго уговаривали Ивасюк и Носов. Мы не возмущались, а только ржали, ржали как жеребцы в самом прямом смысле. Ну что этим идиотам сделаешь? Возьмут не мытьём, так катаньем: куда нам из полка деться? Но записать это я записал — в назидание своим внукам. Думаю, что того чиновника, кто придумал столь унизительные для советского солдата «пункты», давно пристрелили бы в армии «малоразвитых стран». А у нас и оружия нет, окромя кос с вилами. И те в автопарке лежат. И ещё. Если мы такие сволочи, какого чёрта не послать бы с нами заградотряды? Пулемёты в спину и… Спите спокойно, дорогие братья. Вон даже при штурме Берлина, и то в спины наступающим советским, не каким-то там капиталистическим воинам, смотрели пулемёты заградотрядов НКВД.

Это я прочёл в дневниках капитана Брызгалова, жителя Тюмени. Военная его специальность артиллерист-разведчик. Полагаю, во времена незабвенного Козьмы Пруткова даже за мысли о заградотрядах любого командира вызвали бы на дуэль. Как там у Козьмы: «Марш вперёд! Ура… Россия! Лишь амбиция была б! Брали форты не такие Бутеноп и Глазенап!»
Но опять-таки! Сегодня говорят, что заградотряды никогда никого не расстреляли при отступлении, а подбирали раненых и вообще были исключительно мирными и без оружия. Почти. Меня удивляет: Сталин, который и в мирное время отправил в концлагеря миллионы, вдруг стал бы пацифистом, и приказал создать такие ЗАГРАДИТЕЛЬНЫЕ (!) отряды, которые по определению хоть и должны ПРЕГРАЖДАТЬ путь отступающим частям, но которые наблюдали бы и уговаривали?
Да! Не могу не удивиться пятому пункту вышеописанного! Это как — солдатам нельзя брать в руки «взрывоопасные предметы?» А кто же тогда воевать будет? Отличная отговорка любому нежелающему идти на фронт, особенно баптистам и меннонитам. Впрочем, не хочу обижать и ряд других сект!
Общий фон около 0,5 миллирентгена, на траве — 1,1. Нас развели «по объектам». Рядом большое озеро, лодочная станция, где сиротливо чахнут под горячим солнцем лодки. Тишина вокруг поразительная, ёе не нарушает даже буханье выпи в камышах. Ну и орёт! Птичка, прямо скажем, с курицу величиной, а орёт, словно через усилитель. Не зря же зовется «водяным быком». Приходилось мне однажды ловить такую штучку. Иду как-то вдоль маленького болотца на Кавказе, близ курортного посёлка Кабардинка, смотрю: в камышах торчит нечто непонятное и на меня смотрит. Ба! Выпь! Она оцепенела, вытянулась вся — улететь не успела, и теперь прикидывается травкой. Осторожно подошёл, взял в руки. Ну, как палка! Как будто остекленела. Погладил ёе. Перышки рябенькие, глазки настороженные: а ну как этот двуногий, да сожрёт? Отпустил. Глазами похлопала, даже не похлопала, а как-то возвела их горе и не спеша шагнула в заросли…
Поработали, сидим на лавочках у домиков и размышляем вслух. Конечно, то, что мы здесь, — это политика. Пока работаем — есть надежда. Нет — сматывай удочки, местные жители. Ну ладно, что от нас зависит, мы сделаем, а дальше?
Сорвал пару хороших, твёрдых, сочных яблок, снял ножичком кожуру и ем потихоньку. Ни черта мне не будет — все нуклиды в основном «на» и «в» кожуре. А вкусно как! Сидеть без дела надоело, и парни устроили гонки на лодках. Ну конечно, Янашук, Королёв, Хрупин, Орлов. Бандиты, этакие! Шум, крики, визг, радость льются через борта. Шуршит камыш, и из него вылетают одна за другой лодки, блестят на солнце круги расходящейся воды. Южный берег Крыма! Но… появился, как всегда «вовремя», комбат со своими «заклинаниями», и гонщики уныло полезли на берег.
— Борис Михайлович, у лодок же не убудет! Жалко, что ли?
— Не положено! Марш на берег!
Я смотрю на хатки под соломенными крышами. Не потому ли мы сейчас расхлёбываем последствия, что ещё так много соломенных крыш? Или я уже об этом говорил?
Сегодня утром во время бритья посмотрел внимательно на себя в зеркало. Седею. И морщин добавилось. Может быть, мудрее становлюсь, особенно когда плеснёшь ледяной водицей на лицо. Кровь играет, мысли скользят. Ладно, у Суворова не было возможности греть воду для своих чудо-богатырей, да они и к природе были ближе. Но мы — за какие проступки утром и вечером умываемся и чистим зубы ледяной водой? Ну, скажем, не очень тёплой. Водица, естественно, с фоном. Будем звенеть как звоночки на всех контрольных пунктах. Говорят, что в Киеве солдат-чернобыльцев боятся — «заразу несут».

28 июня, суббота
Село Терехи

Работаем в Терехах, возле штаба СибВО. Перекапываем землю вдвоём с Бетехтиным. Фон с 1,2 миллирентгена уменьшается до 0,25-0,4 миллирентгена. Дорогу перед штабом моют тщательнее, чем тротуары в Голландии, одна за другой поливочные машины. Ценят товарищи генералы своё здоровье.
Кряк! Под лопатой появилась винтовочная гильза калибра 7,92, впрочем, подходящая и к пулемету Мг-34. Взял на память. Ещё, пожалуй, в войну её покорёжили, и вот теперь она лежит на моей ладони. Тогда — германцы, теперь — радиация. «Везёт» Украине.
Село стоит на взгорке, вокруг поля, леса. Солнце. А мы копаем и копаем. Стаями ходят полковники и генералы, посматривают на нас, мы на них. По идее, надо бы приветствовать. Как? Брать лопату на караул? Тогда уж лучше выбросить вовсе — поток высоких чинов нескончаем.
Вдруг позвали на лекцию. Совсем как в «Алисе в Стране чудес». Что может быть важнее всего? Лекция! А суше всего? Лекция!
Полковник медслужбы Габуния, пожилой весёлый грузин, закатил беседу «на стрессовую тему». Мы покатываемся со смеху, когда он советует «нэ пит», всё равно «нэ савсэм памагаэт». Но пригласил нас после службы в Грузию «пит настоящеэ вино». Утешил всех до слёз. Я к нему с вопросом о том самом американце, что спасся ящиком виски. Габуния засмеялся, зажестикулировал, понял вопрос и хитро подмигнул: «Нэ помогаэт виски… Грузинскоэ вино лучшэ!». Все взорвались аплодисментами, как в хорошем театре.
После лекции опять лопата. Комбат стоит рядом и соболезнует: «Знаю, труд дурной, работа неблагодарная, но надо…».
Ладно, товарищ майор, переживём и это. Он ушёл, а я смотрю на старое грушевое дерево. Как красиво! Листва, словно плюмаж на рыцарских шлемах, волнуется под лёгким ветерком, солнце простреливает крону золотыми стрелами, отчего она становится ещё пышней и наряднее. Какие там пальмы в землях неведомых! Вот она, груша — наша, русская ли, малороссийская — наша! «Не нужен нам берег турецкий, чужая земля не нужна…». Действительно, на кой чёрт, кроме, разумеется, турпоездок, она нужна? Ещё раз посмотрел на грушу. Ветви будто струятся от ствола в стороны, плавно и призывно раскачиваясь, приглашая укрыться от солнца под ними.
Укрылись бы, если бы… Кончили копать и пошли в автолавку, что стоит на развилке дорог. Приобрёл себе за десять рублей офицерскую портупею и нацепил сразу. Не то прапорщик, не то замаскированный офицер — так смотрят на меня встречные командиры. Ну вот, теперь вдёрну ремень в джинсы, что дожидаются меня в складе ТВВИКУ. Сплошная польза от этого Чернобыля!
В полку. После фильма «Рейс». И чего там только нет! Даже обнажённая задница в иллюминаторе, вызывающая бурю восторга. Её показал от избытка чувств какой-то советский гражданин капиталистической полиции. Хоть и враньё, но интересно.
Нужно отметить и ещё одно событие, перевернувшее мир в самом прямом смысле в этот день, но в 1914 году. То есть, 72 года назад сербский студент Гаврила Принцип стрелял в столице Сербии Сараево в эрцгерцога Фердинанда, наследника австрийского престола. Шесть пуль нашли цель, и ровно через месяц, 28 июля Австро-Венгрия объявила войну Сербии. Россия, как верная союзница, объявила войну Австро-Венгрии. Затем, исполняя союзнический долг, во Францию по приказу Николая II кружным путём через полмира отправилась бригада генерала Лохвицкого. Она первая из русских частей «воочию» познакомилась с действием немецкого химического оружия, потеряв при газовой атаке более трети личного состава. Правда, нужно отметить, немцы и без газового «вспоможения» в атаку ходили несколько раз за день… Что-что, а воевать они умели отлично.
В конце — концов, немцы пришли на Украину, не миновав и этих мест… а затем в России произошла революция…

29 июня
Село Бобёр

Едем в село Бобёр на дезактивацию. Командиры засомневались в направлении. Потыкали пальцами в карту и выслали машину с разведчиками. Стоим на развилке дорог и ждём, когда те подъедут с радостными лицами. Осматриваюсь вокруг и вижу возле дороги плакат не плакат, нечто вроде арки с надписью: «Дбаемо про хлiб як про… «Про что именно мы должны «дбать» не понял — из-за деревьев не видно. Но плакат как раз к месту — теперь государству нужно думать, куда ховать xлiб, наверняка получивший дозу радиацii. Правда, я не уверен в грамматике данного слова — но и без грамматики радиации здесь достаточно! Пока суть да дело, свернули в придорожный лесок, на пригорок. Оказалось, кладбище. Солнечно, рядом поле пшеницы. Стоим, лежим, сидим.
Присел на пенёчке у могилы, жую горбушку, оставшуюся от завтрака, равнодушно смотрю на кресты. Минимум эмоций. Но как красиво поют птицы! Ребята улеглись на поле и смотрят в небо. Ветерок слегка колышет пшеницу, лёгкий шорох трущихся колосков ласкает слух. Да, да! Все мы вышли из степных краёв, как бы ни кочевряжились, и потому всех так тянет к траве, земле. Вон как косить бросаются! Ну или почти все. Те, допустим, кто косит, копает, эти из племени скифов-пахарей, а другие — из племени скифов-сколотов, наездников и скотоводов.
Писем из дома нет. Ну, это объяснимо — перегрузка почты. Мысли всё время возвращаются к нашему пребыванию в армии. Зачем мы здесь? Сегодня медик говорил, что и облучённые прямым излучением, и живущие под вторичным излучением жители этих сёл — все имеют плохую кровь. Последствий пока наука толком не знает. В общем-то, не очень страшно, но досадно, что могу не успеть сделать многого. Это уже почти наверняка. Действительно, всё нужно делать вовремя. Родиться, жениться, учиться.
Привезли обед. Мужики с котелками расположились кто где — живые среди покойников. Ничего, не мешаем друг другу. Серёга Засорин сказал, что впервые в жизни обедает на кладбище: «Во! Первый раз — в первый класс! Никогда не думал, что буду вот так… на могилке рубать».
«Однако, — заметил я, — аппетита от этого у тебя не убавилось!».
Он засмеялся и лег вздремнуть. Тонкий запах смолы от нагретых деревьев приятно наполняет легкие. Кто-то включил приёмник. И он поведал, что сегодня День молодёжи. Не иначе, комбат расслабил нас, лучшую роту полка. Хвалят нас часто, как, впрочем, и ругают. Ну, для равновесия — кнут и пряник. Ротару из динамика повествует о том, как «…дни летят, за рассветом закат…», а я сижу и мудрствую под песню.
— Почему мы живём так, а не иначе?
— Почему россичи именно здесь жили?
— Почему народ бессмертен?
— Что такое Долг?
Пока мелко философствовал на глубоких местах, подъехали ещё две роты, те, что сачковали в Андреевке. Уехали… Теперь они где-то «пашут», а мы блаженствуем. Чивилихин… Молодец. Здорово поднял тему России. А, чёрт, строиться! Всю мысль перебили!
Разведчики доложили, что курс наш верен и точен. Ну вперёд, к славе и признанию!
Поехали. Вот и Бобёр. Улица Ленина, 55, школа. Перевернули во дворе чуть не на полметра глубиной землю. Множество корней, да каких крепких! Пока их перерубишь… Не корни, а стальные канаты! Яблони увешаны плодами, пропадающими втуне. Эх! После нашей работы двор напоминает пашню. И трактора не надо. Мужики работают, как заводные. То ли по работе соскучились, то ли от безысходности. Комбат по завершении работы разрешил съездить в магазин. Поскольку мы считаемся командированными, то получили по три пятьдесят в сутки командировочных. Если мы солдаты, то нужна ещё и солдатская «зарплата». Если нет — зачем призвали?
Набрали колбасы, овощей, воды газированной. «Дома» на ужин из нас почти никто не пошел. Устроили дикую оргию (хотя оргии разве бывают иными?) в палатках. Ну, разве не приятно откусить добрый кусок колбасы и заесть его огурцом? Когда вот так, всей палаткой сидишь, переговариваешься неспешно, ешь вкусные вещи, шутишь — чувствуешь себя, словно в большой семье.
Но как только эта семья, все до одного, паразиты, кроме меня, разумеется, закуривают — всех готов поубивать! Это же надо было такую заразу в Америке открыть!
В заключение оргии фильм «Следователь». Ален Делон воюет с мафией во Франции. Он один смел, непреклонен и потому погибает. Ну, допустим, это не только во Франции. Если покопаться в нашей стране…

30 июня,
понедельник, Иванков

От жены пришёл вызов на переговоры. Нужно ехать в Иванков. Мотаюсь у палаток, жду оказии. Рядом сидит Аничкин, ждет авто в госпиталь, что-то с позвоночником. Набрали в армию уродов!
15 часов 17 минут. В Иванкове. На дорогах оживлённо и ни одного патруля. Приятно. Посёлок достаточно большой — райцентр. Много женщин, или так кажется от «безрыбья». В магазинах, как в Греции, «всё есть». Вояки покупают одеколон коробками. Наверное, решили поразить тщательно выбритыми лицами местных дам. Впрочем, могу и ошибиться — одеколон употребляется для протирания стёкол противогазов. Много всяческой литературы, чем я и воспользовался — отправил домой пару бандеролей. На переговорном пункте толпа, все ждут вызова. А мне жена сообщила, что дома всё хорошо, Денис учится бальным танцам, Аня в гостях у бабушки с дедушкой в Новороссийске, слухи ходят о нас самые разные, деньги, наконец, она получила, но никаких сборов в горисполкоме и никаких продуктов, как обещали, нет, не было и не будет.
Передала трубку сыну. Удобно, что дома есть телефон! Правда, ждали его установки несколько лет после заселения в квартиру, но дождались. А со дня его изобретения и до дня установки в нашей квартире прошло сто десять, с маленьким хвостиком, лет! Быстр полёт технической мысли, но сколько препонов на пути его! Полчаса, буквально, объяснял Денису, что такое реактор и как он устроен. Правда, он так и не понял толком, что такое радиация, да и вообще её опасность для человека. Ну, четверокласснику простительно. Тут и взрослые дяди не понимают порой. Впрочем, когда у Них, на Украине, взорвался реактор, я в Тюмени тоже достаточно прохладно отнёсся к этому. Ну взорвался, ну потушат, первый раз, что ли. Всё нормально, как пишут в газетах. Благодушие не раз губило целые страны, но нам, и мне в частности, этого было не понять. Всё было впереди.
Еду обратно. Дороги — как зеркало. Едешь, и хочется ехать. Никакого сравнения с тюменскими. Отношения местного населения с «партизанами» нормальные, видимых трений нет. Да и нужны эти трения народу? Я вот вырос в портовом и курортном городе и что-то не припомню, чтобы мы, пацаны, делились на греков, украинцев, русских… Может, национальная рознь никогда не существовала, а возникла, когда очередному «интеллигенту и радетелю за народ» становилось неуютно жить? То есть, как только жизнь становится лучше, непременно появляется «специалист по демократии» и начинает разжигать рознь, дабы на её волне взлететь… Куда, сукин ты сын?!
Вот этой поездкой и этими мыслями как будто, заканчивается июнь. Посмотрим, что нам всем приготовит грядущий день и вкупе с ним руководство. Антипин, поудобнее устраиваясь на нарах, сказал, что ничего хорошего он не обозревает, и Хрупин — эти двое моя оппозиция — его поддержал. И они оказались правы. Едва я разлёгся на своем ложе, как матрац «ушёл» к земле. Я за ним. Оказалось, лопнула одна рейка. Никаких интеллигентных слов в моём лексиконе, видимо, не нашлось, ибо весь коллектив грохнул от смеха. Пришлось искать «запчасти». А, придумал! Разломал несколько картонных коробок, что натащили мои запасливые сожители, и подложил под матрац. Попрыгал. Терпимо.
Ничто не вечно под ночным светилом. Может быть, будут и другие изменения в нашей жизни. Закурили ребята последнюю «предсонную» сигарету, покашляли и отошли в объятия ночи. Всё! Вот теперь ждем наступления утра. Как-никак, полтора месяца прослужили.

1 июля
Село Опачичи

Утро прохладное. Вчера вечером комполка объявил, что мы вместе с нашими матерями и господом богом впридачу поднимаемся в 5 часов 30 минут. Оказывается, утром где-то проедет Щербицкий, Первый секретарь обкома партии Украины, да ко всему ещё и член Политбюро! и, не дай бог, мы ему не понравимся. «Чтобы духу вашего в этом районе не было… трам-тарарам-там!».
Правда… не совсем понятно, причём здесь бог, коль речь идёт о коммунисте, но нам ясно, герр комполка! Рассыпаемся кто куда!
Ан, нет! После стремительного завтрака выезжаем на работу. Так вот и оказались здесь. Сейчас стоим, сидим, лежим. Вокруг нас — машины, лопаты, косы. Опять копать. Фон на траве 1,8 мР/час. Для блезира скосили верхушки травы и цветов в палисадниках, кое-какие деревца срубили. Фон опять вылезет, как дождь пройдёт. Сплошная показуха.
Нас с дороги не видно, а уж скошенные палисадники и подавно. Главное же вот что: допустим, продукт работы реактора — йод-131 через восемь с половиной суток активность теряет, но как быть со стронцием-90, цезием-134 или 137? А ещё есть плутоний, калий и прочие… нехорошие… Периоды полураспада, то есть уменьшения мощности излучения наполовину, у них неизмеримо дольше. Достанется жителям села всех радионуклидов «на душу населения» с избытком. Мы-то уедем, а им жить. Здесь!
Подъехали АРСы. Их экипажи обваловывают глиной колодцы. Первый раз вижу арсников за работой. Глину подвозят «клиторы» — так Полковников почему-то именует скреперы. Ну, ему виднее, он водитель. Сидим дальше, скрываемся от начальства.
Я же думаю вот о чём. Существуют в природе растения, накапливающие радиоактивные элементы без всякого для себя вреда. Но эти растения, если высаживать их для дезактивации, нужно ведь и убирать, и семена с них собирать, и т. д. Кому это надо? Интересно, как вышли из положения в США после аварии на атомной станции Тримайл-Айленд близ городка Гаррисберг? Было это с десяток лет назад. Наша пресса не без ехидства публиковала факты об аварии, но как конкретно её устраняли, сказала очень мало. Для нас, гражданских лиц.

Волнение пронеслось по рядам «партизан». Ага! Показалась кавалькада чёрных машин — сам едет. Промчались «чёрные ласточки» с ветерком, а мы вышли из засады. Авторитет украинского «генсека» для радиации ничто. Как был фон, так и остался. Итак, улица Берошвили. То, что он грузин или, во всяком случае, из Грузии, — ясно. Но что он делал в этом селе?
Дом № 44. Смородина! Вишня! Шелковица! Рубим молодые деревца, что растут у дороги, косим траву. Вишни, думаю, что не буду оригинальным в описании, прямо-таки рубинами просвечивают через траву — жалко как! А рубить надо — приказ. В армии приказы не обсуждают но сперва выполняют. А уже потом, ежели остался в живых… можно подать рапорт на имя более высокого начальника, чем отдавший приказ. Вот и мы на время превратились в наполеонов, ермоловых и абдгеллилей! Армия! Куда тут денешься!
Щербицкий, пока мы осваивали улицу Берошвили, промелькнул назад, и теперь, будем надеяться, наш вид его не смутит. А вообще, ежели, подумать: почему его должен смущать наш облик? Может быть, мы одеты как-то не так, а ему доложили обратное?
Продолжили героически бесполезный труд после жиденького обеда. Суп-рассольник выглядит настолько бледно, что наводит на подозрение: на кухне сварили на весь полк один котёл. И разбавили десятком вёдер воды. Оно и понятно: что наработали, то и поели. И сфотографировались со Стоцким. Видимо, в утешение малокалорийному питанию. Счастью нашему нет предела. Разухабисто-блатной вид нашего идеолога сразу наводит на мысль о хулиганистом и неприкаянном детстве товарища майора. Стрелял, пожалуй, Воробьёв из рогатки, гонял кошек по дворам… «Анапу» из горла пил! Впрочем, я клевещу на товарища майора — быть может, он был примерным мальчиком и пел в хоре.
Немного покапал дождичек, но пыль не прибил.
Смотрю на мальвы в палисадниках, что падают под безжалостной рукой моих сотоварищей, и сам себя жалею. Не могу рубить цветы и деревья, но необходимо. Вообще-то могу и рубил, но не цветущие и не плодоносящие. А что делать? Жалко мальвы — такие мирные и совершенно родные цветы. Раньше я думал, что мальвы водятся только на юге да на Украине. Оказывается, нет. Есть они и в Беларуси, и в Европе. И вообще, их чуть ли не двадцать видов, а мы эти виды под корень. Под корень! Вишни — под корень! Сливы — под корень! Это что же делается? Кстати — в Сибири они тоже растут! Вот тебе и южные растения!

2 июля
Село Стещина

Сюда попал по приказу Ивасюка: отвезти штаны, а по-военному шаровары, Ретунскому. Его родные кто-то позаимствовал. Госпиталь как госпиталь — приземистый, мало крашенные окна. «До войны», похоже, здесь была больница. Тихое место, почти курортное. Шумит лес, пахнет смолой. И на фоне леса — Александр, полусогнутый от своей язвы, длинный и худой, как Дон Кихот. Штаны свои положил под подушку — надёжнее. Не странно ли? Я не о штанах. Язвенник — и на тяжёлой службе? Обидно. В Припяти на площади у гостиницы «Полесье», когда наша рота заполняла радиоактивной землицей контейнеры, предназначенные для захоронения, а жара была неописуемая, пыль облаками из-под лопат, он работал так упорно, что все диву давались. Честно говоря, я все силы приложил, чтобы ещё пару контейнеров наполнить, только глядя на него.
Да, я отвлекся. Стещина — тихое село, два магазина. Продавщица продмага сказала, что ей в порядке приказа велено ехать сюда, нечто вроде вахты. В мирное время в таких сёлах хорошо отдыхать. Вон как поёт иволга в лесу! Возле дороги памятник жителям села, погибшим в Великую Отечественную войну. Сколько же их? А если грянет ядерная? На лавочках сидят вернувшиеся жители. Радостные лица и печальные глаза. Такое вот странное сочетание. А иволга поёт…

3 июля

Дневальный по роте, временно. Надо отвезти обед мужикам куда-то в лес. Чёрт его знает! Термосов нет, котелки нужно собрать по палаткам, да быстро, быстро. Чего так торопиться, не пожар и не война, чёрт возьми! Бегаю по палаткам — ищу посуду. Когда приехали в лес, оказалось, что в наличии всего шесть котелков и шесть ложек на два десятка едоков. Поворчали, поворчали и стали есть по очереди. Бывает. Должен ведь и я когда-нибудь промахнуться. И подумал: вот тебе ситуация — куда уж напряжённей, когда дело касается еды, а мужики лишь слегка возмутились. Наверное, решили, что «народного гнева» и так уж порастратили, приберегли для более существенных ситуаций. Тем более что вчера я полдня был в самоволке, т. е. в оппозиции к командиру и уставу. А получилось это так. Вышел от Ретунского, смотрю, стоит «уазик».
— Куда путь держите?
— В Иванков, в магазины.
— Возьмёте?
— Садись, но обратно будем под вечер.
— А! Где наша не пропадала! Поехали!
Поели в кафе «Тетерев», купили книг, а я ещё и карту Киевской области. Её долго не хотела продавать чересчур «бдительная» дама.
— А зачем вам карта? Вы же рядовой!
— Не понял?
— Ну… карты ведь офицеры покупают, и вообще!
— Девушка, карта продается?
— Да.
— Так я её покупаю, чёрт возьми!
— Но вы же солдат?!
— Да. И что из этого? Деньги у меня советские, как и у товарища капитана, вон он книги покупает…
Со вздохом «девушка» завернула мне искомый объект картографии. Если опасаются шпионов, чего думать — всё из продажи изъять! Если не хотят (кто?), чтобы я, ты, он, она знали географию, пусть заведут необходимое количество извозчиков, как планировала госпожа Простакова. Нагрузились покупками и не спеша поехали в полк через Термаховку. Там кто-то гонит самогон, и одному члену нашего экипажа очень хочется испробовать украинской «табуретовки», или «косорыловки», как её обзывает Хрупин.
Приехали. Ивасюк рвёт и мечет. Будь он Зевсом, испепелил бы до каблуков. Дневальный смылся! Минут десять отчитывал меня, вспомнив письмо, мои пререкания и всё на свете. Ребята смеются. Я тоже. Потому что привёз два «дембельских» болгарских «дипломата» (Хрупину и себе), кефира, творога, колбасы. Комроты покричал, посетовал, что в полку нет гауптвахты и… отпустил с миром.
Кроме случившегося отмечу, что в этот день 1941 года товарищ Сталин всё — таки нашёл силы выступить перед народом. Его речь я привожу далее, полагая, что она вполне соответствует моменту.

Ладно, идёт война. Но уничтожать врага (правда, сомнительно, чтобы его таким путём можно уничтожить) путём поджога лесов в том числе?! Истреблением (поджогами) собственных домов, чем занимались мелкие диверсионные группы? А мотивировка проста — чтобы немцам негде было ночевать! То, что советское население остаётся без крова и средств к существованию, факт, разумеется, ничтожный. Мы патриоты, а там хоть трава не расти — и в снегу поживём!
И вот, идёт война. Советские соколы (Кожедуб 62 самолёта, Покрышкин 59, и другие) успешно сбивают немецких асов. А что немцы? А — воевали! Вальтер Крупински сбил 197 самолётов, Гюнтер Рааль — 302 самолёта, Эрих Хартман сбил 347 советских и 5 американских самолётов, причём 260 истребителей. Он один превысил количество побед половины советских асов.
И, благодаря гораздо лучшему качеству, немецких самолётов! И, благодаря более низкому качеству советских, которое было во многом определено товарищем Сталиным, посадившем и расстрелявшем при молчаливом непротивлении народных масс, тысячи конструкторов и инженеров. Но в фильмах и в романах мы лупим немцев так, что брызги летят! Долупились… Советский Союз потерял в результате событий связанных с войной 44 миллиона человек! Отчего же нам не победить, завалив трупами немецкие позиции и города? Мы ругмя ругаем нацистские лагеря смерти, очень сокрушаемся по поводу холокоста евреев, потерявших 6 миллионов человек из всех стран Европы, оккупированных немцами, хотя тут есть вопросы… Но тут — же забываем о СВОИХ, родных Майданеках, Освенцимах, Дахау, в изобилии ДО СИХ ПОР разбросанных по просторам нашей великой и могучей страны. Потери в населении нашей страны в НЕВОЕННОЕ время — 66 700 тысяч человек! ШЕСТЬДЕСЯТ ШЕСТЬ МИЛЛИОНОВ, СЕМЬСОТ ТЫСЯЧ ЧЕЛОВЕК!
Немецкие лагеря смерти первоклашки сравнительно с советскими…Немцы были враги, а что можно сказать о врагах? А советские лагеря были «свои»…
Военные потери 13 государств — США, Англии, Франции, Бельгии, Дании, Греции, Голландии, Норвегии, Канады, Австралии, Новой Зеландии, Индии, Южно — Африканского Союза — 940 707 человек.
Польша и Югославия потеряли в совокупности 730 ООО человек. А вот военные потери СССР — 7 500 ООО человек.
И ещё. Недавно по телевидению показывали документальный фильм о войне. И сказали, что за всю войну СССР выпустил только бронированных ИЛ-2 40 000 штук! В отличие от немцев, которые поставили на фронт лишь 800 усовершенствованных «Мессершмитов». Разумеется, наши выпускали и Пе-2, и ИЛ-4, и Ла-5, как и немцы «Фокке-Вульф», «Хейнкель-111» и «Ю-88». Но вопрос. Это как нужно нам было воевать, если мы потеряли 40 000 только БРОНИРОВАННЫХ машин? А сколько лётчиков?
Так кто лучше воевал — Германия или СССР? И где был лучше вождь? Ну… если не лучше (это я уже перебрал!), то, по крайней мере — способнее? А, КОРОЛЯ, КАК ИЗВЕСТНО, ИГРАЕТ ОКРУЖЕНИЕ, и это не я первым сказал…

4 июля
Село Бобёр

Дезактивация. Стецкий провёл политическую информацию по поводу статьи в «Правде» об оплате труда. Поживём — увидим. Начали снимать верхний слой фунта (в случае, если фон более 0,5 мР/час) и хоронить его. Какая-то женщина-соседка рассказывает нам, что до этой аварии они, местные жители, как-то рано утром увидели коричневые лужи во дворах после прошедшего дождя. Лужи странно пахли. Но значения этому никто не придал. Мы дружно почесали в затылках. Что можно сказать по этому поводу?
Ивасюк приказал снять респираторы. Я не снимаю — пыль. Он прикрикнул на меня:
— Приказываю снять!
— Почему?
— Как вам не ясно?! Зона уже заселена, а население спрашивает, почему в жилой зоне работают в респираторах, и бросается покупать у солдат эти же респираторы!
Бред какой-то. Если население видит, что мы снимаем грунт, неужели оно не понимает, что дело нечисто? Идиотизм! Или хуже? Очковтирательство и спекуляция на нашем здоровье. Так и работаем без респираторов. Правда, когда Ивасюк уходит, я натягиваю свой: грузим землю в кузов самосвала, а она пылит. Хорошо, что машин мало. Сейчас сидим, читаем вслух газету «Советский воин» и умираем от смеха. Наш замполит полка Чайковский опубликовал в ней статью, дурацкую и никчёмную, о работе нашей роты. Буквально все смеются, а ему хоть бы что! Я уже приводил эту статью ранее, но теперь мы её читаем коллективно — товарищ Стецкий предложил ИДЕЙНО подковаться.
Сержант Андерсон, герой статьи, получил медаль «За отвагу» за то, что ночь не поспал, чего-то там делая, а утром с дозиметром походил. Да в таком случае нашей роте медали нужно вручать через одного! Как работали в Припяти! В сёлах! На торфянике! На АЭС! Всё в мире относительно. Чайковский и не вспомнил нас, забыл, как восхищался нами в Припяти. Или это он «в театр одного актёра» играл? Ладно, переживём!
Самочувствие такое: слабость лёгкая, чуть кружится голова, чуть побаливает желудок, чуть прибаливает спина. У других, согласно «опросу общественного мнения», примерно то же самое. Жалуемся друг другу, а в это время по дороге идут дед с бабкой, и она громко говорит деду: «Нужна цiя работа як зайцю стоп-сiгнал! Вот как рванёт АЭС — кiнець, зоввсiм!». Мы едва не умерли от смеха.
Устами народа глаголет истина, даже если она преподносится на «суржике» — региональном «эсперанто». Где-то за забором, в кустах, куда от солнца забрался Хрупин, его «Альпинист» поёт голосом Софии Ротару: «…Наших встреч с тобой синие цветы… Лаванда, горная лаванда…». Эта песня — визитная карточка украинского радио. Через два-три часа на каком-либо диапазоне обязательно «Лаванда». Ну и Москва тоже часто передаёт. Хорошая песня, приятная. Но, София, лавандой тут и не пахнет. Здесь менее утончённые запахи: заскорузлых сапог, ржавых портянок и… Да что там говорить! Хрупин вертит ручку настройки, приёмник многозначительно отзывается треском далёких грозовых разрядов.
18 часов 10 минут. Построение на улице Ленина. Комбат Балинбах ищет самогон. В нашей роте не нашел ничего, хотя прошмонал все машины. Смеётся, помянув «хитрых пожарников». Его сопровождает комсомольский секретарь Першин и разъясняет, что надо терпеть. Это к тому, что жара неимоверная, а мы, как деревянные солдатики, стоим частоколом, и не моги. Терпеть! Думаю, что Россия терпеть умеет в совершенстве. «Мы не рабы — рабы не мы!». Шмон, самый настоящий, лагерный, идет дальше. В голове колонны нашлись-таки три бутылки самогона, мутного и горячего. Комбат заставляет вылить. Булькает жидкость, все водят носами. Запах спирта и сожаление висят в плотном воздухе. Ни ветерка. Нашему Борису Михайловичу только в разведке и работать. Ведь узнал как-то! Тёмное пятно, бывшее ранее напитком, расплывается на обочине. Лёгкое марево поднимается над ней.
— Ээ-ээ! Бля-яаа! Столько добра перевёл! — Юра Крахмалев чуть не взвивается в воздух. — А вы… спрятать не могли лучше?!
Он притопывает сапогом с досады, но что было, то прошло. Я хоть и не люблю «горилку» так самозабвенно, как наши парни, предпочитая (иногда!) хорошие вина, но и мне жалко хотя бы трудов. Ведь разузнали, ездили, деньги платили, прятали… Увы. Ещё раз подтверждается мысль о том, что на войне без потерь не бывает.
Приказано сесть в машины. Сидим, задыхаемся под полиэтиленовыми тентами. Настроение бодро-безрадостное. В бане не меняют бельё. Зато в «Комсомольской правде» от 4 июля с. г. такая оптимистическая статья о ликвидации последствий — «Добровольцы». Там всё прекрасно. Но никак не вяжется с действительностью. Ещё ни одна комиссия ничего не решила, тем более не сделала ничего дельного. О какой технике безопасности может идти речь? Существует ли она вообще в природе? Рот нам затыкают звёздочками на погоне. Чем их больше или они крупнее, тем легче «общаться».
Впрочем, так было всегда в мире, а уж в армии сам армейский бог велел! Вот не хочется, а Ярослав Гашек и соответственно пан Швейк тут как тут: «… военная служба — вещь суровая, солдаты привыкли к ежедневным напоминаниям, что они свиньи и псы, иначе они теряют уважение к начальству».
Нет, конечно, нам, то есть нашей армии, далеко до Австро-Венгерской (можно наоборот), но кое-какие параллели я уже проводил. Видимо грубость и чрезмерная прямолинейность — составляющие службы в любой армии. Быть может только в Ватиканской гвардии, ввиду её крайней малочисленности да сугубо мирного применения, нет вышеозначенных ингредиентов.
Из дома, у чьего забора мы снимали грунт, выходят дед с бабкой. Она говорит «спасибо» за работу, а дед в ответ на вопрос о самочувствии ответил так: «Яко там самочувствiе! Бул бы самогон, було бы и самочувствiе!». Мы так и грохнули, настолько забавно он это произнёс. Пока стояли, Гладилов сбегал к какой-то бабке и вернулся с куском сала и краюхой хлеба. Во даёт! Теперь сидит, жуёт и потеет. Не хохол, а сало любит! Парадокс! Хотя с другой стороны вопроса та самая Киевская Русь, откуда мы должны себя считать! Так что Гладилов тоже «хохол в таком — то поколении!».

5 июля
Едем в Бобёр

Утренний развод. Построили отъезжающих в госпиталь. Надеюсь, обратно их не привезут. После их отъезда Крахмалёв вдохновенно пугает нас: «Как только станут опускать реактор — он взорвётся». Юра имеет в виду тот факт, что под реактором есть некое пространство, в которое, по слухам, и должен был упасть реакторный блок в случае аварии. На слова балагура Юры мы не обращаем внимания. Он вносит в жизнь роты известное разнообразие своими и чужими байками, анекдотами, подковырками. Без таких людей скучно.
Едем в Бобёр. Работаем… работаем… Юра вспоминает вчерашний обыск. «Даже у коммунистов искали, не доверяют», — и смотрит на меня. Ну, не сукин ли сын? Загрузили машины, сидим. Мимо идёт девушка. Крахмалев:
— Девушка, который час?
Она смеётся, глядя на сверкающие часы на руке Юры. Смеёмся и мы. Девушка смущается ещё больше, отворачивается. Мы заливаемся сильнее. Девушка настроена благожелательно, да и всё население тоже. Около двух часов пополудни закончили работу и поехали в село Радинка. Разбрелись по магазинам. В селе тихо, спокойно, но как-то не так. Как — не знаю, но не так. То ли мы знаем, что должно быть не так, то ли лица людей не соответствуют солнечному дню, то ли тошнит от таблеток, что давали в полку. Это так называемые «радиозащитные», или йодосодержащие, по всей видимости, лекарства, их необходимо было принимать ещё в первые дни работы.
Или таблетки старые, или мы слабые, но после приёма буквально всех стало выворачивать наизнанку. Ну и лекарство! Нам бы калиесодержащие продукты: урюк, изюм, чай зелёный. А то пьём такую бурду! Быть может, один человек на тысячу, а вернее на десять тысяч… знает, что калий в здешних местах незаменимый элемент, но кто об этом знает, что кто-то знает?
Может быть, командование вкупе с медициной проводят широкомасштабный эксперимент на выживаемость? Ну, нечто в том плане, какие проводили в США и Великобритании, и о которых так здорово писала наша пресса: «Солдаты и не подозревали, что они подвергались радиоактивному облучению…». Допустим, они не знали, не ведали. Но наши-то руководители куда смотрят? От кого скрываем то, что давно известно в мире? Задаешь сам себе риторические вопросы, беседуешь сам с собой, как последний кретин, а положение не меняется. «Как вы смеете писать в газеты?!»

6 июля
В полку

Утро. Ясно. Тепло. Назначен в офицерскую столовую кем-то вроде официанта. Как это там у классика: «Служить бы рад — прислуживаться тошно!». Бачки, тарелки, ложки, вилки. Мухи в большом количестве и скука. А ещё квас на столе. Ну, хоть это отличает офицерское питание от нашего. Не густо.
Но я оказался не совсем прав, жалеючи командиров, если верить документу, приведённому ниже. И ещё напрашивается вопрос, впрочем, хоть и риторический, но, тем не менее, значимый — что, командиры совершенно особые люди, с голубой кровью и белой костью, раз им положено дополнительное и более калорийное питание? Что, на войне они рискуют больше? Как только я или некий Иванов в силу различных военных нужд становятся командирами, побыв, перед тем рядовыми — разительно меняются и отношения, и питание, и ещё что-то неуловимое… Тут я готов поспорить с пословицей — очень часто именно Место красит человека.

ИЗВЛЕЧЕНИЕ
из Директив №№ Д-017, Д-024, из Приказа МО СССР № 147- 1986 года.

I. ПО ЛЬГОТАМ

1. Выплатить военнослужащим, выполняющим служебные обязанности в зоне ЧАЗС должностные оклады:
а) лицам офицерского состава и прапорщикам оклад по воинскому званию:
в
III зоне — пятикратном размере
II зоне — четырёхкратном размере
I зоне — трёхкратном размере
0 зоне — двукратном размере
без 20 рублей прибавки взамен продпайка. Процентную надбавку за выслугу лет на должностях офицерского состава и другие надбавки только от одного оклада денежного содержания.

б) рядовому и сержантскому составу срочной службы:
III зона -100 рублей
II зона — 75 рублей
1 зона — 30 рублей
в) рабочим и служащим, а также военнообязанным, призванным из запаса:
III зона — пятикратном размере
II зона — четырёхкратном размере
I зона — трёхкратном размере
0 зона — двукратном размере
Указанные выплаты производятся штатным рабочим и служащим в войсковых частях, а призванным на сборы военнослужащим — по месту основной работы по справкам, выдаваемым в соответствии с Д-017 от 8 мая 1986 года

2. Разрешается командирам войсковых частей, начальникам учреждений предприятий и организации МО привлекать рабочих и служащих на работы в выходные и праздничные дни с оплатой труда в двойном размере. Установлена доплата рабочим и служащим дополнительная оплата труда за работу в ночное время в размере 35 % часовой тарифной ставки /оклада/ за каждый час работы и максимальный размер премии 60 % тарифной ставки /оклада/ в месяц.
Лицам, получившим предельную дозу облучения, выплачивается ЕДВ в размере:
— рабочим и служащим, военнослужащим, призванным на данные сборы пятикратной месячной ставки /оклада/;
— офицерам — трёхмесячных окладов по должности и воинскому званию;
— прапорщикам — 00 рублей;
— сверхсрочнослужащим, срочной службы и военным строителям — 00 руб.
Военнообязанные, которые до призыва на сборы не работали, получают заработную плату по месту жительства в военных комиссариатах, исходя из должностного оклада 100 рублей в месяц, и применением коэффициента за работу в зоне АЭС и ЩВ, предусмотренные для рабочих, исходя из этого же оклада.

3. Начиная с 5 июня с. г., выплачивать суточные деньги всем категориям военнослужащих, рабочим и служащим СА в размере 3 руб.50 коп. в день Д-024 от 22.06.86.
4. Выплачивать повышенные в два раза оклады денежного содержания военнослужащим центрального аппарата МО СССР, войск, направлений, округов, групп войск, флотов, в том числе, входящих в состав оперативных групп.
5. Время работы в 30-ти километровой зоне ЧАЗС военнослужащим срочной службы и военным строителям, а также военнообязанным, призванным на сборы, зачитывается в трудовой стаж и этаж, дающий право на льготную пенсию в 3-х кратном размере. Лицам офицерского состава прапорщикам, мичманам и военнослужащим сверхсрочной службы время работы в 30-ти километровой зоне ЧАЗС зачитывается в выслугу лет не пенсию на льготных условиях — 1 месяц за 3 месяца.
Приказом МО СССР от 12 июля 1966 г. № 147 введены дополнительные льготы:
— офицерам, прапорщикам, военнослужащим сверхсрочной службы предоставляется отпуск в год работы на ликвидации последствий аварии на ЧАЭС — 45 суток*;
— предоставлять в первую очередь путёвки в санатории особо отличившимся, в том числе, рядовому составу, предоставляется право зачисления в ВУЗы вне конкурса;
— командующим округов и армий, командирам — оказывать всемерное содействие в получении жилья, определения детей в детские сады и ясли, медицинском обслуживании.
Данные льготы и преимущества предоставляются на основании записей в послужных списках, личных делах и военных билетах о времени выполнения обязанностей, связанных с ликвидацией аварии, заверенных командиром части и скреплённых печатью. Военнослужащим дел, у которых нет, выдаётся справка для приобщения к личным делам.

II. ПО ВЕЩЕВОМУ ОБЕСПЕЧЕНИЮ ЛИЧНОГО СОСТАВА
Личный состав, выполняющий работы на зараженной территории, обеспечивается спецодеждой и средствами индивидуальной защиты. Порядок ношения Формы устанавливается командиром части. В зоне повышенной опасности ежедневно после завершения работ проводится помывка личного состава с заменой постельного белья, а по результатам дозиметрического контроля заменяется спецодежда, респираторы, средства индивидуальной защит, Помывка личного состава производится в полевых банях с использованием дезинфекции душевых установок. Каждому человеку выдаётся 400 грамм туалетного мыла и 800 грамм на помывку в бане
2 уровни допустимого радиоактивного заражения в мг/час.

III. ПО ПРОДОВОЛЬСТВЕННОЙ СЛУЖБЕ.
Продукты лечебно-профилактического питания /норма № 9д/, а для офицеров, прапорщиков и сверхсрочнослужащих — дополнительного офицерского пайка /норма 1д/ включают в раскладку продуктов отдельно в графе и при этом по норме № 9д распределяют по приёмам пищи следующим образом:
— масло коровье — 5 гр. на завтрак, 20 гр. на ужин;
— молоко свежее/сгущенное с сахаром /по 100 гр./20 гр. на завтрак и на ужин;
— сыр — 15 гр. — на завтрак;
— яйцо — 1шт… на завтрак /за исключением выходные и праздничные дни;
— фрукты свежие /соки или компот консервированные/ — 100 гр на обед;
— мясо /консервы мясные/ — 250 гр. или 187: 5 гр. всего.

IV. По дополнительному офицерскому пайку норма № 1 на одного человека в сутки: масло коровье — 10 гр. на завтрак, 30 гр. на ужин; консервы рыбные — 50 гр. на ужин; печенье — 20 гр. на ужин.
Раскладку продуктов составляет начальник продовольственной службы совместно с начальником медицинской службы и командиром хозяйственного отделения / старшим поваром /.
Раскладку подписывает: заместитель командира части по тылу начальники продовольственной и медицинской служб.
Утверждает командир части.

Прибрал за господами офицерами, свистнул из стенного шкафчика свечу и — отдыхать в свою палатку. Радости сколько! Свечка есть, писать можно. Сейчас посплю… Ну да! Уснёшь, как же! Мухи жужжат и нахально садятся на нос. Только уснул, явился Погорелов и вытурил из палатки — проверка. Какой ужас, если солдат отдохнёт! Он должен, как заведённый, копать, стрелять, рубить и что ещё там?!
Есть сведения, что в царской армии, особенно в начале века, солдаты, не взирая на все «зверства» командиров, более трёх часов в сутки не занимались строевой службой, а несли её на кухне, отдыхали, подшивались и вообще имели гораздо больше личного времени, нежели об этом говорили нам. И всё это было по той простой причине, что перезанимавшийся солдат вряд ли сможет эффективно продолжать службу. А у нас? То старшина роты дело найдёт (я имею в виду армию вообще, не наш полк), то командир шагать учит часа два, то на учениях с утра до вечера животы рвут. А толку? Есть такие военные части, где за всё время службы солдаты ни разу не стреляли. Ни разу! А автоматы чистили каждый день. А если завтра и в самом деле война? А если завтра и в самом деле в поход? Без всяких шуточек и ёрничанья? А я или он и по десятку патронов не отстреляли? Снова как в Великую Отечественную, миллионами в плен сдаваться?
Отправился в лес к маленькому озерку, там проверок нет и потому полно отдыхающих — спят на полянах и под кустами. Кто это такой приезжает, что всех выгоняют? Вот ведь, скотство! Если лагерь пустой, значит, все при деле. Ну, никак не привыкну к нашей суровой действительности. Так и хочется совершить какую-нибудь гадость. Пошел к капитану Особого отдела Зуеву просить разрешения отправить в «Тюменскую правду» репортаж о нашей работе.
Он прочёл, разрешил, но нужно ещё поставить печать в штабе округа! Ладно, поеду в штаб. Дело в том, что в ответ на мои труды по поводу работы нашей роты, «Тюменская правда» ответила, что «опубликовать заметку не можем без разрешения военного цензора. Просим вас сделать это. Кроме того, неясно, как оказались тюменцы и тоболяки в Киевской области. Надо уточнить этот момент». Вот и уточню. Не очень разгонишься с уточнением. То ли снова в самоволку смыться, то ли обходные пути искать? Но вообще странно — газета не какая-то там «мелкая» — областная, и не в курсе, что тюменцы работают на Украине! А мы говорим — откуда слухи берутся? Письмо прилагаю, поскольку это документ эпохи.
День продолжается. Полковая медицина меряет фон по лагерю. Около 0,06 миллирентгена, в некоторых палатках — у нас — 1,2 миллирентгена. Это понятно: самые «фонящие» — мы. Пыль с сапог, респираторов, а уж от так называемых «защитных комплектов» — излучение, как в реакторе. У палатки стоит капитан Гвоздев, его кладут в госпиталь. Плохая кровь. И он рассказывает, что на АЭС дают водку. Ну, чёрт побери! Дают всё-таки или не дают? Или, как везде в стране, делаем одно, думаем другое, а результат совершенно иной?

Вечером отличился фельдкурат Отто Кац, простите, — замполит Чайковский. В беседе с нашей ротой он сказал буквально следующее:
— Я дал радиограмму в Новосибирск (там штаб Сибирского военного округа) о том, что настроение в полку хорошее, и мы остаемся добровольно. Не будем же мы, как поганые хохлы, бунтовать, требовать, трусить! Мы — сибиряки!
Мы — сибиряки — буквально рты открыли! Как здорово решили за нас в очередной раз! И сказать тут нечего — всё сказано за нас. Н-да-аа… Смешно до слёз. Умрём, но с АЭС не уйдём. Сибиряки умирают вторыми, после Правика и Кибёнка. Напомню читателям, что эти украинские ребята — пожарные, дежурившие на АЭС 26 апреля, и ещё Тищура, Титёнок, Ващук, Игнатенко, первыми пошли на реактор и первыми же умерли. Очень быстро — излучение тогда было запредельным. Понятно, что никаких дозиметрических приборов у них, как водится, не было. Да если бы они и были бы — пожарные обязаны по долгу службы лезть в пекло. Пожарный расчёт выполнил то, что и должен был выполнить, правда, какой ценой… Их старший начальник, майор Леонид Телятников, приехал несколько позже — был на охоте. Он сразу включился в работу и, понятно, тоже получил большую дозу облучения. Едва выжил после этих событий. Но своё дело ребята сделали и именно они значительно уменьшили опасность, свели к нулю возможность взрыва Третьего блока АЭС.

Ну, а нам тоже назначили и цену и место. Быть может, на Чайковского действуют 33 градуса по Цельсию или 91,4 градуса по Фаренгейту, или 26,4 градуса по Реомюру? Эго я от избытка времени покопался в некоей книжице и нашёл искомое. Чтобы иностранцам легче было понимать. Температура измерялась в тени. Может, мы все перегрелись?
В курилке возле кустов орешника густой мат, а что ещё остается делать обманутым партизанам? Пусть мне ответит радетель нравственности и чистого литературного языка — что в данном случае делать? Элегантным движением снять пенсне и объяснить грубым и неотёсанным мужикам, что они «весьма эмоциональны в оценках действий руководства страны и командования в частности, а ненормативная лексика — это явный пережиток проклятого капиталистического времени?» Корнеев, Носов, Королёв, Антипин обсуждают новость. Их обступили свободные от дежурства и работы барнаульцы, которые тоже вносят свой вклад в фольклор. Густые и очень солёные выражения, жемчужины в своём роде в бранной лексике, звёзды на тусклом небосводе нынешней тоскливой жизни, сотрясают заросли. Нет здесь Владимира Ивановича Даля — записал бы он тут такие перлы! Почесал я в затылке (уже который раз!) и достал записную книжку. Хоть и впрямь такую фразу Чайковского не сразу забудешь, но записать нужно очень точно.
Да! Еще есть одна «хвороба» — письма. В полк один за другим приходят вопросы от родственников. Слухи, домыслы, байки и анекдоты о нашей здешней жизни ходят по стране. Самые разные мнения. Самые разные отношения. Но всё сводится к одному — помощи от властей, будь они городские или сельские, нет. Жёны в отчаянии и неведении. А я что говорил? Может, и в самом деле Родину продать? Что толку нам от неё?
Некоторые военкомы объявили нас «добровольцами». Из-за чего некоторые жёны объявили некоторым мужьям, что они могут домой не приезжать. Нашему товарищу Чернавских пишут, например, что «удивляются его доброй воле». Письмо пошло по рукам. Взглянул одним глазком. Действительно, так и написано.
Солдатская почта принесла известие, что в Рижском полку замена, сменились черниговцы, люди из МВД. Мы — как проклятые. Может быть, мы и в самом деле здоровее всех?

7 июля
Едем в Бобёр

Утро. Село Бобёр. Будем менять шифер на крыше школы. Директор её — полная весёлая блондинка Светлана Феодосьевна — просит комбата помочь привезти песок и дать рабочую силу. Это к вопросу о вчерашнем: Балинбах вчера так говорил командирам рот:
— Нет работы — найдите её! Даже бесполезную.
И кто мы после этого? Рабы? Паразиты на теле народа? И вот бесплодно возмущусь очередной раз: почему моей жизнью кто-то может распоряжаться без моего на то согласия? Зачем тогда все законы, права, обязанности? Вот по этому поводу пришли такие строки:
То в безбожии, то в безбрежии, Мы в России издревле живём.
Цель далёкую, безнадёжную, Как второго пришествия ждём…
Переможется, позабудется, Коммунизма поблекнет заря,
А контора всё пишет, всё трудится, И не просто — за деньги.
Не зря!

Есть законы, декреты, инструкции, Циркуляры, мандаты, права,
Наставленья, устав, конституции,  Отношенья…
Да ну его на…


Конечно, высокой лирикой тут и не пахнет, но как выразить то, что так и просится на лист бумаги? Во всяком случае, выплеснув эти строки, я более или менее спокойно отправился совершать трудовые подвиги. В смысле, на обед. Рассольник, разумеется, из консервов, гречневая каша, компот — опять же из консервов. Ну, и сколько витаминов остается в результате двойной термообработки? Мама, миа! Переводить, думаю, не нужно.
Бетехтин, привезший обед, сообщил, что в полку наш комбат успел подраться с одним из солдат: тот будто бы, болеет и работать не может. Ну, комбат и полез с кулаками. Тот ответил. Прибежали парни и разняли бойцов. Комбат едва не придушил своего подчинённого. Что ж, бывает. Об этом инциденте заинтересованная сторона написала рапорт. Посмотрим, что будет комбату. И вот несколько строк о еде. Не хочешь, да вспомнишь незабвенного Гашека и его обер-лейтената Голуба. Вообще, советую читателям «Лаванды», рекомендую и прошу: прочтите «Похождения бравого солдата Швейка» — очень нерядовая книга! Тем более, что Гашек жил и в России, знал её очень неплохо, даже женился на русской девушке. А уж дел натворил… революционных! Впрочем, это к слову…
Как-то по поводу несъедобного хлеба (армия она везде армия!) в Карлинских казармах возмутились солдаты. Вот Голуб им и объяснил: «Солдаты, вы, прежде всего, должны осознать, что казармы — это не гастрономический магазин, где вы можете выбирать маринованных угрей, сардинки и бутерброды. Каждый солдат должен быть настолько умён, чтобы безропотно сожрать всё, что выдаётся, и должен быть настолько дисциплинирован, чтобы не задумываться над качеством того, что дают».
Ну ладно… Австро-Венгрия, в том числе и Чехо-Словакия, тогда не могли обеспечить полноценной пищей всю армию, в том числе и из-за воровства интендантов. Но наша страна, многократно превосходящая по сельскохозяйственной мощи Европу, до сих пор тоже не может обеспечить армию всем необходимым, отчего?

Наши ребята задумали стираться на канале или в пруду близ Бобра. Я взял дозиметр ДП-5 и стал измерять фон воды, берега, травы. Оказалось, менее четверти миллирентгена. Говорю: «Парни! Вода по сравнению с реактором, как горчица в сравнении с сахаром!». Сказал без всякой «задней или передней» мысли, по факту, Ну, те, нимало не раздумывая, бух в воду! И тут прибежал Ивасюк и, как говорят в народе, «спустил полкана»:
— Я что приказал? Стираться! А вы? Инициируете купание! Да за такое дело е… нул бы вас палкой по голове! Особенно за ваши речи на партсобрании!
А травка вокруг зеленеет, солнышко блестит, а ласточки так и снуют, так и носятся.
— Товарищ командир, — ответил я ему. — Вы и в Припяти вот так же воспитывали Наркошу: мол, не так работал. А как здесь надо работать — кто знает? Чего на нас кричать — мы не пацаны! И я при чём?
Комсомольский секретарь Першин стал выгонять ребят из воды, а тем радость — поиграться можно. Гоняют с берега на берег, хохочут, визжат, поднимают тучу брызг. Оскалились на меня Ивасюк и Першин, махнули руками и пошли в магазин, что метрах в пятистах от пруда или канала. Наверное, решили залить горе… Да чем вот?
Накупались ребята, выползли из воды, разложили сушить одежонку. Лежат на песочке, блаженствуют.
— Ну что, мужики? Опять я инициатор!
— Да пошли они…
Упомянул я ласточек. Сегодня видел интересную и неприятную вещь. Эти милые птички заклевали насмерть двух своих же товарок. Те сидели на дороге, не могли взлететь, а милые щебетуньи по очереди подлетали к несчастным, били своими клювиками в голову, пока не забили насмерть. Может быть, виной всему радиация? Кстати, это было невдалеке от радиоактивной кучи мусора, что мы вывозили из села. Но может, и совпадение. Эти птички могли оказаться больными — «прокажёнными», и инстинкт выживания приказал здоровым избавиться от неполноценных. Совсем как в Спарте! И где там ещё?
Сегодня 55 дней со дня призыва. На утреннем построении полка капитан Марченко проверял у нас военные билеты на предмет принятия присяги. Оказалось, тот паренёк, с которым разодрался комбат, таковой отметки не имеет, как говорят, в силу судимости. Следовательно, он не солдат? И может смело ехать домой?! Драку комбата и солдата «замяли», во всяком случае, более об этом инциденте никто никогда не упомянул. Может, и правильно, может, нет. Не знаю. Сейчас не только я ничего не знаю и не понимаю. Как послушаешь разговоры в роте, в батальоне, в полку — одно сплошное недоумение. Страна как бы сама по себе, мы — сами по себе, и кто прав, кто виноват?
И мы стояли, как дураки, и протягивали военные билеты нашей любимой командной системе, а система в лице капитана вглядывалась в наши документы повзводно, поротно, побатальонно. Зато разнообразие. Каждое вечернее построение — что-нибудь, да новенькое. Эк я разошёлся! Пару эпизодов забыл. Ивасюк назначил несколько человек снимать шифер с крыши. В том числе и нас с Крохмалевым. Но неохота нам. Мы, самые-пресамые старые в роте, пусть молодые на высоте поработают.
— Александр Васильевич! У нас голова кружится, не можем работать на высоте! Слабость… Так сказать, возраст.
— Да ну вас на хрен! Ладно, относите осколки от стен.
Вот так. Ребята ломают и бросают шифер на землю, мы сгребаем осколки. Крахмалёв, поводя носом — хитрым таким носом, «уточкой», явным любителем «залезть в чужой огород», рассказывает, как однажды в армии выстрелил собакой из пушки. «Мол, она туда забралась отдохнуть, а мы не заметили и как дали! Так бедное животное летело и визжало пятнадцать километров». Это Юра пытается развеселить Светлану. Но ей не смешно — дальняя тучка беспокоит. Если мы снимем крышу, то здание, разумеется, будет стоять без неё. Не снять нельзя — не выпишут новый шифер. А оставить шифер на месте — не выполнить команду, следовательно, остаться без нового покрытия. Дурацкий круг!
Интересная бюрократическая позиция у района. Школу без крыши оставить можно, чёрт с ней, пусть заливает дождем, а вот подвезти новый шифер, пока крыша цела, нельзя. Вдруг чего! А чего, собственно? Мы продавать шифер не собираемся вроде бы, ну, если прикажут…
Рассуждаем о том, что неплохо бы всех нас уволить из рядов СА и оставить только офицеров-кадровиков. «Пахали» бы они за нас, благо, здоровье им позволяет, и думаю, пользы было бы больше, во всяком случае, награды, щедро получаемые в Зоне, были бы честнее. Если были офицерские полки и батальоны в белой гвардии, почему бы не организовать такие же в красных рядах? Тогда бы пеняли господа офицеры сами себе, и посмотрел бы я на их поведение. Офицеров в нашей армии более чем достаточно, можно было бы даже создать спецотряд из генералов — их тоже полно, как где-нибудь в банановой республике. А командовать ими, поставить какого-нибудь агронома. Или бухгалтера. Может быть, больше толку будет! Григорий Иванович Котовский тоже, вроде как, был служащим. Да и Нестор Иванович Махно военным инженером не был!

8 июля
Бобёр

Утром объява: «Пожарники, на дезактивацию». Странное это слово — «пожарники». Почему не «пожарные» — ведь так правильно! Как говорят некоторые источники, пожарник — это погорелец, то есть «по жару пострадавший». Но, может, я и не прав.
Итак, мы едем в Бобёр. Кстати, почему Бобёр? Особенных рек и болот вокруг не видно, бобрам жить негде. Правда, всё меняется. Раньше здесь могли быть и водоёмы. Или какой шутник назвал — «как хочу, так и называю!». Если есть Вторые Дербуны и Конь-Колодец в Центральной России, а Париж и Фершампенуаз на её окраине, а ещё здравствует станция Буа! — чего ж не быть и Бобру? А в Польше вообще живёт-поживает село Бабьи Цицки и хоть бы что! А близ Азовского моря есть населённый пункт Мокрый Чалтырь! Сам видел! Итак, как я уже сказал, будем в Бобре продолжать менять шифер на школе. Как говорит народ, «крыша поехала, и шифер задрало!» Работы много — школа большая.
Около 13 часов. Успели съездить в Полесское, в магазины через станцию Вильча, ту самую, где впервые ступили на территорию зоны. Пути по-прежнему забиты вагонами и тепловозами. В Вильче брали шифер для крыши. Теперь действительно «крыша поехала». Пока бродили по магазинам, потеряли Толю Жгутова. Посёлок большой, магазинов много, и народу, как в Москве: отселенные, как цыгане, тут и там стоят таборами. Комсомольский секретарь кривит губы.
— Ну, так и должно быть! Ничего вам доверить нельзя! Что с этих пожарников взять!
Да куда он денется, этот Толя! Найдется, дорога одна, машины ходят часто. Пожалуй, даже очень часто. В «мирное» время такого интенсивного движения не было вовсе. А в садах спелые абрикосы — жердели, жердёлы, так их именуют на Кубани и на Украине. Румяные, золотистые, покрытые фонящей пылью. Пока ехали по посёлку, мужики отпускали сомнительные комплименты проходящим молодайкам и сами же смеялись собственному остроумию. Приехали в Бобёр, а Жгутов с самокруткой в зубах в гордом одиночестве невозмутимо восседает на крыльце школы. Чего было губы кривить?
Крыша светит стропилами, как скелет кита на берегу, лет десять пролежавший под солнцем. Принялись за «кита». Нас десять человек: Ромашкин, Янащук, Федосеенко, Швецов, Жгутов, Крахмалев, Ивасюк, курсанты Саратовского военного училища Лакеев и Кузмичёв, направленные к нам «для дальнейшего прохождения службы», и автор этих строк.
Из-за леса вынесло клубки туч, ветер принёс первые крупные капли. Светлана чуть не плачет.
— Ну вот! Так и должно быть. Только школу побелили и покрасили, всё пропадет! Вы же уедете?!
«Уедете…». Ивасюк приказал быстро догнать ушедшую минутами раньше одну из машин — в ней были два рулона полиэтиленовой плёнки. Какое там! Хоть наш водитель Титов и специалист, и давил на газ «до полика», а на ушедшей машине был, наверное, гонщик. Или шпион — исчез из глаз за первым же поворотом. Не солоно хлебавши, вернулись к школе. Светлана уже принесла рулон плёнки, и теперь мы, забравшись на стропила, приколачиваем её планками. Грянул дождь. Как положено, с ветром. Просекает одежду, ноги скользят по доскам. Командир работает вместе с нами, удивлён, это видно по его взглядам, бросаемым на нас с Крахмалёвым: вчера у нас «кружилась голова». Но люди могут ведь и выздороветь?
Чёрт возьми! Ветер усилился, дождь — потоками. «Дава-аа-ай!». Даём! Работаем, работаем, работаем. Светлана наблюдает за нами из-под густой яблони.
До чего же противный дождь! Плёнка парусит, мы бросаемся на неё плашмя, как на амбразуру, раскинув руки. Так — растак! Вот это работа! И к порывам ветра, и к стуку молотков подмешивается арго всех районов Советского Союза. Прибили всю плёнку, что дала Светлана, и ещё бы кусок. Да нет его. Где взять? Дождь хлещет так, что сбивает некоторые созревшие яблоки, потолок начинает набухать, как весенние почки на деревьях. Ветер, подлец, свистит. Светлана стоит с глазами, полными слёз, мы проклинаем всё на свете. Какой-то кусок полиэтилена метров в тридцать (сложить пополам для прочности) решает сейчас, быть или не быть учебному году. Не знаю, кто вспомнил, что в нашей машине, в кузове, есть рулон такой вот самой пленки! Командир: «Бегом, Янащук, ты самый быстрый, бегом!».
Серёга чуть ли не спланировал с крыши и через пару секунд — гак нам показалось, во всяком случае, притащил ничего себе рулончик. Пока Серёга бегал за ним, мы как атланты поддерживали края «мягкой кровли», образовывая желоба. Вода потоком несётся по импровизированному водоводу. Мать честная, как хочется домой! И есть тоже…
Уже при свете фар — машины развернули «лицом» к школе — закончили крыть матом и крышу.
22 часа 20 минут. И дождь, разумеется, тотчас же перестал. Прекратился! Выключился! Ну разве не подлец? Приехали в полк мокрые, как суслики после наводнения, а ужин тёплый! Хоть в чём-то повезло! И ещё странность — записные книжки, которые я постоянно ношу с собой, нисколько не намокли! Сам мокрёхонёк — бумага сухая! Чудеса!

9 июля.
Бобёр

Вечер. Опять школа, но в этот раз народа наехало — страсть! Можно было бы запросто разобрать её по кирпичику, перевезти в Австралию (там любят подобные штуки), собрать, и ещё люди остались бы в резерве. На цветной крыше (плёнка, оказывается, была разноцветной — розовой, жёлтой, голубой) сидим мы, цвета хаки на фоне белёсого неба. Работаем по-прежнему мы, пожарные, но читают газеты и отдыхают остальные: Юсупов слушает приёмник, комбат, задрав голову, смотрит на нас, окружающая среда сидит на лавочках, крыльце, заборах.
Швецов установил две водопроводные трубы, по которым мы с курсантом Кузьмичёвым таскаем шифер. Да не маленькие листики, а громадные листищи. Тяжёлый, чёрт! По очереди, пока не устанем, как негры на сахарной плантации, таскаем, таскаем, таскаем… Да сколько же его?! Я всё жду, когда лопнет верёвка с крюком — наш «инструмент» — и пришибёт шляющихся под стенами «отдыхающих».
Скаредное и Крахмалёв спорят о том, как лучше укладывать шифер на стропила, как пилить и т. п. Им виднее, так как они имеют солидный опыт в строительном деле.
Погода неважная, туман, лёгкий ветерок. Аисты на соседних крышах стоят, понурив головы, как большие вопросительные знаки. Разговариваю с Кузьмичёвым о том — о сём, в частности, о том, чтобы не брал пример с наших командиров. Чёрт знает что, а не армия. Вокруг Светланы, стоящей посреди двора, ходят кругами комбат и замкомполка. Я думаю… Она полная, симпатичная блондинка, и взгляды никак не обходят её стороной.

Стал накрапывать мелкий дождичек, но сейчас он никому не помеха. Ивасюк почему-то ходит со злым лицом. Как мне думается, за последние сутки мы никакого особенного беспокойства ему не причинили.
Закончили работу и пошли прогуляться по селу. Сады, огороды, кое-где остатки речки. Вот! Наверное, эта река в давние времена и дала название селу — не зря же Бобёр! Скорее всего, она впадала в Припять, а уж по ней бобры и приходили в эти места. Ну, это я так думаю. Может, всё было как-то иначе. Бобрам ведь кроме воды и лес нужен — плотины ставить, а его вокруг мало, быть может, вырубили ещё во времена Киевской Руси! Сидим с Хрупиным на пригорке, на краю чьего-то огорода, вдруг из-под маленькой кочки выползает, извиваясь, нечто тёмно-жёлто-пятнистое. Саламандра! А ей что здесь делать? Махонькая, хорошенькая, словно лаком покрытая. Батюшки ты мои! Я взял её, положил на ладонь — смотрит чёрными глазами печально и укоризненно. Кажется, саламандры днём плохо видят — не помню точно. Может, и меня она не заметила. Нет, не зря отец мне в своё время разную литературу по биологии, ботанике и географии покупал. Кое-что в памяти осталось. Во всяком случае, саламандру с кротом не спутаю. Посмотрел Генка на неё и говорит, что тоже такую штуку видел на Кубани. Только побольше. Отнёс я нашу маленькую живую игрушку поближе к воде, положил на землю. Она подумала и не спеша скрылась в траве.
В древности ходили легенды о саламандре. И такая она и сякая — вредная, ядовитая, а захочет — костёр потушит у путников. Кто знает истину — древние натуралисты-сказочники отчасти были и правы — большая саламандра, взрослая, может выделить много холодной слизи, которая вполне может потушить маленький костерок. А все остальные россказни о саламандре таковыми и останутся. С другой же стороны, без сказок и легенд и жить скучнее! Когда-нибудь и Чернобыльские события перейдут в разряд легенд, наряду с легендами Древней Руси.
Впрочем, эти события уже почти легенда — чиновники «почти не помнят», что оно такое — Чернобыль? А может и в самом деле не помнят — вон сколько событий в стране и в мире произошло с тех пор! «Я вас в Чернобыль не посылал!»
Эту фразу я включил во второе издание книги — тогда, в то время, над темой Родина, Чернобыль, память, ещё не очень задумывались. У нас в полку, во всяком случае, наверное. Не поленюсь повторить вослед за поэтом — «Лицом к лицу, лица не увидать, большое видится на расстоянии».

10 июля

Ветер, туман, тучи, дождь. Самочувствие моё, разумеется, удовлетворительное. Об остальных сказать ничего обнадёживающего не могу. Крахмалев весёлый и красный. А вчера вечером в полку Ивасюк распекал Юру за то, что тот достал где-то самогона и, естественно, употребил. «Ну, принял и принял, с кем не бывает». И что?. «Партизан Юра», как по-прежнему гласила надпись на его фляжке, элегантно болтавшейся на ремне, стоял перед командиром с красным, наверное, от стыда лицом и внимательно слушал очередную проповедь, не забывая при этом «есть начальство глазами».
Мы умираем от смеха, а Юра продолжает «есть» Ивасюка. Выждав, когда Александр Владимирович набрал воздуха, чтобы разразиться очередной тирадой, Юра невинно спросил:
— Разрешите идти? Больше не буду!
Командир проглотил воздух:
— Уп-пп… Идите!
Повторение — мать учения. Так нас учили ещё в годы юности. Но когда повторов много, они набивают вполне осязаемую оскомину. Так и нам навязли в зубах десяти-двенадцатичасовые «трудовые подвиги», а ведь не работать нельзя, чёрт возьми! Какие только мысли в наших «коробочках» не вертятся! Особенно после довольно-таки ерундового чая.
Доделываем разные мелочи в школе, ставшей уже родной.

Вечер в полку. После отбоя в соседней палатке связисты стали орать песни. Разумеется, тоже не на сухую. Когда всё, что можно, было выпито, стали выяснять, кто из них «герой Чернобыля», доведя дело до потасовки. Идет дождь, на дворе грязь и слякоть, а связисты лупят друг друга, только палатка вздрагивает. Ага, кончили драться, опять поют и танцуют, перемежая действо любовно отшлифованным матом.
Надоели! Вышел из палатки, прошу успокоиться: им-то не на дезактивацию идти. Успокоились минут на десять и опять орут, танцуют… Орут: «Дембель давай!». Орали, орали, устали, снова дерутся. И ни один дежурный офицер так и не появился на месте представления. Что я могу сказать по поводу этого кавардака? Только нарисовать, как умею, в стиле «примитивизм» картинку о «танцорах». И да будет так!
Утром невыспавшиеся отправились в Бобёр. И вот после обеда закончили работу полностью. Сидим на свежевыстроганном коньке крыши, как защитно-зелёные птицы довольно известной породы: Скареднов, Крахмалёв, Посохов, Швецов, курсант Кузьмичёв и я. Рассказываем анекдоты и сверху вниз глядим на мельтешащее внизу начальство. Оно такое маленькое, серенькое сверху. Мелочь, но приятно! Правда, в Припяти, с высоты шестнадцатиэтажек оно, начальство, было совсем незначительным, средним между микробом и вирусом.
На другой стороне школы сидят Хрупин, Федосеенко, Гладилов. Ветер раздувает огоньки их сигарет. Прохладно. Скоро поедем в свои палатки, сырые и малоуютные. Побродили по классам — надо же увидеть, что мы укрывали. Всё чисто, хорошо, но оборудование кабинетов, прямо скажем, так себе. Что ни говори, я ожидал — на Украине всё будет иначе, чем в России
На шифере школы — один миллирентген. Поспел обед: рассольник весьма неплохой, рисовая каша, сок виноградный, кисель и половинка солёного огурца. В ближайшем лесу, наверняка от удивления, сдох очередной радиоактивный медведь. То-то радости местным радиоактивным пчёлам! А с другой стороны — если все медведи перемрут — биологическое равновесие нарушится. Пусть живут Мишки!
После обеда Янащук съездил (разумеется, партизанскими тропами) в Вильчу, купил на выделенные директоршей деньги (опять-таки подпольно) самогона — обмыть постройку, иначе долго не простоит! Опять русский (малорусский) народный обычай — не зря ведь князь Владимир Красно Солнышко очень положительно о вине отзывался!

А мы, напомню, как раз в исконно русскую землю попали! Но если подойти к вопросу с другой стороны… князь не совсем русским был или даже очень «не совсем».

11 июля
Бобёр и Север Гансовский

Сельсовет. Видимо, мы хорошо работали, потому что местный голова — председатель сельсовета Лиссаченко — попросил нас поработать ещё. Конечно же! Лишь бы не в полку. И вот мы с Шапраном цементируем крыльцо, подгоняем шифер навеса и т. д. Лиссаченко нам помогает, знать, соскучился по живой работе. Обедали в кафе. Борщ как раз на мой вкус — кисловатый, со свеклой, густой, как положено. Тихо в селе, очень спокойно, только вездесущие воробьи разоряются, чирикают, дерутся, купаются в пыли. Аисты торчат на столбах, редко появляются прохожие, в основном старики и старухи.
Мимо нас в сельсовет проследовала пара молодых селян — расписываться. Он, как будто в чём-то не уверен, она идет прямо, целеустремленно, с торжественной улыбкой на устах. Ну, прямо невтерпёж жениться! Приспичило! И молодцы! Как бы то ни было, жизнь должна продолжаться. Своё мы возьмем и в самых невероятных условиях. Ибо сказано: «Плодитесь и размножайтесь!». Попадаются иногда и умные мысли в старинных источниках…
После обеда закончили работу и пошли в клуб посидеть в холодочке. На стене реклама фантастического фильма «День гнева» по С. Гансовскому. Но посмотреть его не удается, жаль. Но приятно само осознание, что увидел хотя бы афишу, как бы привет от писателя. С Севером Феликсовичем я познакомился, работая в Карской экспедиции, на полуострове Ямал. Ах, какие там просторы! До «Большой Земли» далеко, а вот к небу ближе! Тогда, это было в 1980 году, зимой, московские писатели и журналисты приехали на Ямал посмотреть, о себе рассказать.
Север Феликсович был морским десантником. Понятно, что повидал много всякого. Особенно поразил эпизод из боёв под Ленинградом, на Невской Дубровке. Тогда Ворошилов, желая увидеть наступление полка моряков, послал их в атаку в полный рост. Братишки ответили «есть», взяли винтовки наперевес и пошли. И все, как один, легли на поле. Немцы кинжальным огнем из танковых пулемётов вырубили весь полк. Тогда Ворошилов заплакал, ушел с позиции и больше там не появлялся. Вот такой рассказ-легенда. Сам Север Феликсович был ранен, можно сказать, ему повезло, если учитывать две «похоронки». Начал писать давно, печатался в различных журналах, затем выпустил несколько книг, некоторые рассказы переведены за границей.
Потом, уже в Москве, когда я был у него в гостях, Гансовский мне показывал бумаги о своей смерти. Странно и удивительно, но не страшно, как это кажется на первый взгляд, держать в руках свидетельство о неоднократном твоём отсутствии в этом мире. Вот это — фантастика!
Всё странно в этом мире — добрейший и милейший Север Феликсович стрелял и резал немцев, как и положено на войне — жестоко и жёстко. Я по-прежнему ничего не понимаю в жизни… Вот приблизительно так, как изображено на фотографии какого-то военного корреспондента (я, к сожалению, не знаю, какого именно), и воевал Север Феликсович. Я не столь давно узнал, что Гансовский умер, и его похоронили, как он завещал — рассеяли прах над водами Балтики. Он был одним из интеллигентнейших писателей страны. Вечная ему память!

12 июля
В полку

Обед. Ничего примечательного не произошло. Втроем: Крахмалёв, Антипин и я оборудуем палатку комбату. Настилаем пол, делаем шкафы из ДВП, стол и стулья. Вырыли даже погребок. Наверняка там будет охлаждаться токайское или рейнское дореволюционного розлива. Во все ранешние века победители получали три дня на разграбление города. Может, и сейчас мы готовимся принимать добро побеждённых?
В лагере пусто, если не считать шныряющих туда-сюда связистов и офицеров. Наша рота где-то в селах «захоранивает» в могильниках заражённые вещи и мусор из домов. Но мы узнали новость: некоторые личности, то ли из местных, а может, и приезжие, выкапывают из захоронок вещи и продают. Сами облучаются и других под удар ставят! Слов нет на всё это. Я полагаю, следовало бы ввести расстрел, тем более в этих местах, перед строем за мародёрство. Можно простить едва ли не любые другие военные преступления, но тащить из домов и квартир…

13 июля
Четыреста лет Тюмени

Кажется, воскресенье. Дневальный по роте. В Тюмени празднуют День города. Четыреста лет, как-никак! Правда, за прошедшие, если не 399, то хотя бы за 25 последних, не мешало бы и поприличней город обустроить. Столица нефтяного и газового края архитектуру имеет неважную. Разумеется, не дореволюционную. Еще в 1913 году было построено купцом Колокольниковым по проекту архитектора Олтаржевского, получившего, кстати, золотую медаль на Парижской выставке, здание коммерческого училища (ныне строительная академия). Украшает город до сих пор. А вот кто придумал разместить за училищем многоэтажную безликую коробку нового корпуса, давящую и серую… Ну, это к слову. Погода противная: то солнце, то вдруг холод пронизывающий. В полку нарастает напряжение по поводу медицинского контроля. Возмущение растёт и растёт, тем более что в ходу по-прежнему только слухи, а действительное положение вещей рядовому составу неизвестно.
Самые разнообразные измышления о доме, о Станции, о предстоящих осени и зиме. Водители из роты радиохимической разведки орут в палатках: «Дембель давай!». Как намёк на чрезвычайные обстоятельства привезли фильм «По законам военного времени» о группе наших солдат, вынужденных совершать подвиги в ту войну. Очень похоже на правду. Чем более ты поступаешь по совести, тем более тебя ненавидят, тем более тебе не доверяют. Посмотрев фильм, примерная пожарная рота вдруг взволновалась и тоже стала выкрикивать лозунги:
— Сколько можно? Надоело!!! Кто за нас работать будет дома? Дембель, давай!!!
Что скажешь на это? Требования справедливые, и будь ты сто раз коммунист, ничего им не противопоставишь. Немного страшновато… совсем немного — а ну, как начнут с горя друг с другом воевать?
— В штаб! Пошли в штаб! Ну, их всех на…! Обман кругом!!!
Принимаю командование на себя: «Мужики! Такие дела только строем! Становись!». Более тридцати человек потопали в штаб. Я — впереди, как и положено «рулевому». Разумеется, в штабной палатке никого не было, но по пути попался подполковник Чайковский. Толку от нашей беседы не было никакого, ибо он ни на один вопрос, как всегда, не ответил. Шум, гам, на Чайковского нажимают со всех сторон. Тут появился киндзюлис, в смысле комполка, и с ходу:
— Вы где находитесь? Что вы себе позволяете?! Смирна-а!
Я ему:
— Товарищ комполка, вопросы решить бы надо!
— Никаких вопросов! Всё! Кругом, мать его так! Шаа-гуум марш!
Вот так мы и поговорили в духе казарменной демократии и наступившей (на какой орган?) перестройки. Повернулись и не спеша разошлись по местам. Злые, мрачные, возбуждённые. Кинь спичку — полыхнёт, как свежий порох. По всем углам полка гул и шепотки. Тема одна — когда домой? Подумали-подумали и пошли к начальнику особого отдела капитану Зуеву — кто, как не он знает больше, чем все мы вместе взятые? Он живёт в ГАЗ-66, а точнее в салоне, забитом радиоаппаратурой — вижу радиостанцию Р — 401, приёмник Р — 311 (такой у меня в клубе есть!), видно, что аппаратура выпущена давно, по меньшей мере лет пятнадцать назад, но скорее всего не работала и десятка часов. Резерв, видимо.
Начали мы капитану задавать различные вопросы, особенно Юра Крахмалёв всё пытался вызнать — когда домой? Но на все наши ухищрения капитан ответил, что скорее всего демобилизация будет не ранее 11 ноября. «И точка!» Ну и отправились мы спать — а что ещё умного можно сделать?
И немного о киндзюлисе. Это такой прибалтийский герой, не то придурковатый, не то очень умный, простоватый, но честный. Словом, влезал он в различные истории сходу, не раздумывая и давая, разумеется, бесплатные советы. Обычно остроумные и весёлые. Вот и наш комполка, временами остроумней киндзюлиса: как выдаст порцию «мовы» — так Далю в словарь! Вот бы его в Литовский полк!

14 июля
Бунт

Кто это из классиков говорил о русском бунте — «бессмысленном и беспощадном»? Радищев? Пушкин? Карамзин? Касательно беспощадности не скажу, а вот бессмысленными бунты вряд ли бывают. Кондрат Булавин, Емельян Пугачёв, Степанн Разин… кровуитI пустили вдоволь, до сих пор помнится, и работали ёё вполне осмысленно.
Ночь. Пишу после событий. Была большая буза. Шепоток, гулявший по полку, согнал ребят в кучки, как классических заговорщиков. Возбуждение висит в воздухе, путается в кронах сосен.
Итак, днём было партсобрание полка. Обсуждали проблемы работы, по-прежнему переливая из пустого в порожнее. Большинство настроено неважно, слушают невнимательно. Их можно понять. Выступил и я с кратким предложением по поводу контроля за дозами, но комбат и комполка махнули рукой на мои изыски. Затем слово взял капитан Гвоздев, предложил пригласить Алтайское телевидение (часть полка из тех мест), показать подлинный быт полка. Командование от такого предложения в восторг не пришло, «зарезало» и его. Последующие выступающие подняли вопрос с «бородой»: некоторые военкоматы объявили нас поголовно добровольцами, людьми с этакой придурью, с которых взять нечего. А именно из-за этого дома беспокоятся. Так что телевидение было бы кстати. О Тюменском телевидении и разговаривать не стали. Опять же, если всё так хорошо, чего бояться тележурналистов? Логично? Но командование рекомендует нам, то есть коммунистам, «разъяснять положение дел» беспартийным.

Что я, как член партии, могу разъяснить тем же Хрупину, Антипину, Королёву, Бородину, чтобы они возымели желание лечь костьми? Мы все и так уже «лежим» — спали в радиоактивной одежде, немытые и полуголодные. Что, ребята глупее меня? Это было? Было! Понимаем, что всем трудно, но честно признать это можно было руководству страны? Можно! Признали? Нет! Убаюкивающие статьи в газетах так и сыплются. Как из рога изобилия. Пока я потихоньку пишу, влетает с перекошенным лицом Чайковский и, перебивая выступающего комполка, просит «всем пойти в народ, успокоить роты».
Лелюх возмутился тем, что Чайковский не соблюл субординации, не извинился за вторжение, и продолжил, было, свои призывы «к работе, работе и ещё раз работе», но тут шум со стороны солдатских палаток стал гораздо сильнее. Из невнятного гула он вырос в отчётливо угадываемый ураган. Бледный Чайковский наскоро принёс извинения, но теперь ситуация была понятна даже комполка. Собрание свернули и вышли на улицу.
Картина, прямо скажу, была весьма впечатляющая. Бурлящая, возбуждённая толпа полуодетых «партизан» окружила капитана Зуева и наседает на него с требованием сообщить время демобилизации и что сделано по медконтролю. Ответ капитана тонет в гаме и крике, напоминающем сцену кораблекрушения из кинофильма. Корабль застрял на рифах, вот-вот грянет «девятый вал» и смоет находящихся на палубе кирасир или мушкетёров, разумеется, и команду матросов, куда без них на корабле! Но в кино всё-таки, не как в жизни. Вон как горят глаза, играют мускулами скулы, толпа это всегда — страшная сила, а уж толпа военных!
Все это войско перемещается вокруг палаток, орёт, жестикулирует. Когда в кино показывают анархистов или там прочих бузотёров, это воспринимается немного картинно. Но здесь… страшновато. Возбуждённые лица, сжатые чуть не до хруста кулаки, жестикулирующие зелёные фигуры, беспрестанно перемещающиеся по расположению полка. Сбитые на бок пилотки, стриженые и патлатые головы, расстёгнутые гимнастёрки, потные тельняшки… То ли наступило время гражданской войны, то ли окончилась Отечественная!
— Дембель! Дембель, давай!
— Домой! Хватит здесь торчать!
— Обман кругом!
Вот так, видимо, начинаются восстания, когда в обиходе слухи, полуправда и бесправие.
В толпу с ходу врезается Лелюх, далее идёт Чайковский, затем, в дальнем углу, Жданович. Толпа, как делящаяся амёба, растекается на несколько частей, и каждая бунтует о своём. Оружия нет, иначе, думаю, без стрельбы не обошлось бы. Кого слушать, что говорить? Гвалт, как на птичьем базаре. Нас наверняка слышно даже в сёлах! Какой-то водитель-барнаулец кричит так, что гул толпы кажется лёгким шепотом. Вот это глотка!
— Дембель! На хрен таких командиров, что не заботятся о солдатах! Пересмотреть дозы!!!
Дождались наши командиры! Сколько раз их просили по-хорошему разобраться и с дозами, и с питанием, и прочим. И что теперь делать, если крик перейдет в более предметные действия? Как члену партии защищать командиров? Как члену партии встать щитом на защиту социалистических завоеваний? Стою возле комполка и слушаю его «распоряжения» на известном всем россиянам языке. Если толпа примется его бить, придется драться с толпой, спина к спине с подполковником. Долг обязывает хотя бы потому, что он один, а оппонентов много. И пусть он дважды и трижды неправ — он командир и защищать его в данный момент необходимо.
Вот сейчас бы телевидение в самый раз! Не этого ли опасался комполка? Так что же мне сейчас делать? «Разъяснять» в палатке политику партии или срочно бежать в самоволку за самогоном, чтобы залить горечь поражения? Гвалт и суета продолжаются, все кричат обо всём, командиры орут в ответ — благо натренировались в своё время! Трудно описать детально случившееся — всё вертится и плывёт перед глазами: сотни людей, сотни разинутых глоток, злые и стеклянные взгляды». «Амёба» ищет пищу, ищет жертву, Всё может быть в такой ситуации… Где-то в толпе и наши младшие командиры, не видно их потому, что уж очень всё непонятно, мелькает, бегает туда-сюда… Крики, то стихающие, то вновь набирающие силу, доносятся буквально со всех сторон. Я тысячу первый раз пожалел, что нет фотоаппарата!
Только к 24 часам, после заверений комполка, замкомполка и Чайковского напряжение спало. Правда, Чайковского уже никто не воспринимает всерьёз. Ему напомнили о его же «твёрдых обещаниях» — ответить Чайковскому было нечего! Разошлись, недоверчиво ворча и хмыкая. В палатках вспыхивают огоньки зажигалок, спичек, сигарет, дым валит из всех щелей — не спит полк, не спит…
У меня скопилось несколько материалов о работе нашей роты, надо бы отослать в «Тюменскую правду» — должны ведь наши родные знать, чем это мы тут занимаемся.
Сижу, пишу письмо в родную деревню об очередных подвигах тюменцев. Дойдёт письмо или нет, там видно будет, но писать всё равно нужно. Как говорят в народе: «Умирай, а поле засевай». Так и я. Если не мне, то кому же ещё писать о тюменцах? Но вот о «бунте» явно не пропустят — у нас бунтов не бывает, у нас всё и всегда тихо. Ну и ладно — в газету не напишу, а вот в книгу — обязательно!
Полк уснул уже под самое утро — когда всё мыслимое курево закончилось. Всё же хорошо, что не курю!

17 июля
В полку

Дождь, дождь и дождь. Опять работали в палатке у Балинбаха. Почти закончили. Мы с ним разговорились, он вдруг и поведал, что вряд ли когда поднимется до генерала — фамилия не та, и Чернобыль, пожалуй, его единственный путь к следующему званию. Вот так. Может ведь говорить по-человечески Борис Михайлович. Да, армия ещё никого не делала интеллигентнее. И он не виноват в том, что в нашей армии ему приходится вести себя так, как и «полагается» всеми её уставами, не уставами и прочими традиционными и неписаными законами.
Работать мне не хочется, но лучше здесь, чем в лесу, промозглом и сиром, как убогая свитка малоросса. Ну это я так, для красного словца. Ведь нужно поддержать традиции Квитко — Основьяненко, Николая Васильевича Гоголя, Леси Украинки, Тараса Шевченко? Вот я и блеснул! Забыл ещё Остапа Вишню! И Ивана Франко, или Франка, как говорят украинцы. Обращаюсь к Ивасюку по поводу поездки в штаб, заметки отвезти. Он подумал и разрешил. Ага! Уже лучше. В самоволку идти не стоит.
Ребята меня провожают напутствием: писать только правду. Я-то напишу. Да вот кому она нужна, наша правда-то? Бьёшься за неё, бьёшься, а как коснётся именно правды, так куда что девается. Пять или шесть писем я отправил — всего одна заметка была опубликована. И по-моему, не под моей фамилией (во всяком случае, я не видел таковой в газете по приезду в Тюмень). Ну и ладно, кому в будущем из юных следопытов придёт мысль исследовать наше время, тот всё равно много интересного обнаружит.
В штабе поставили жирный штамп на бумагу — всё описанное соответствует действительности. Вот так бы ещё и печатали, как написано!
Пока ездил туда-сюда, ни разу ни один патруль не остановил. А может, и нет патрулей этих? Зачем тогда увольнительные? Ну, это я тоже хватил. Раз есть военнослужащие, должны быть и патрули. Мало ли что. До очень широкой томасморовской свободы мы ещё не токмо что не дожили — и краешек её не виден.
В полку пока тихо. Может быть, и в самом деле всё станет на свои места, и мы получим исчерпывающие сведения по заданным вопросам. Как говорят наши друзья болгары: «Что живеем, то увиждаме» — «Поживём — увидим».

18 июля.
В полку

Демократия вступает в новую фазу. Антипин, Федосеенко, Москвин и Жгутов уезжают домой. Жгутов, маленький, широкоплечий, как Азазелло у Булгакова, курит, сияет, кашляет и ждёт — не дождётся. В этот раз уезжают те, у кого трое детей, студенты, больные и заочники. Всех уравняли: заочник равен «отцу-герою», больной равен студенту. Но я-то хорош гусь! Детей у меня двое, не заочник и не болен! Неужели здоров? Жаль… Потому сижу возле библиотечной палатки и читаю Вадима Шефнера, ленинградского «по прописке», но читаемого везде в стране. «Имя для птицы» — книга и о моём детстве. Хороший писатель, хороший поэт. Жаль, что я не знаком с ним… Библиотека в полку, к сожалению, содержит малочитаемые и специальные (не о радиации!) книги, хотя попадаются и весьма интересные. Спасибо и на этом.
Маленькая деталь. Вчера, на какой-то дороге видел КАМАЗ, на пыльном капоте коего крупно написано: «Отец Фёдор». За рулём был молодой водитель. Интересно, думал ли когда-нибудь этот «отец», что попадет на страницы моей книги? Да сам я мог ли подозревать, что буду писать о такой страшной и поразительной истории, как авария?
А в газетах как были убаюкивающие статьи, так и остаются. И никому там, в верхах, не только не стыдно, но даже приятно, наверное, сознавать, что вся пресса «под колпаком».
Вот, упомянул я Булгакова и «его демона». Михаил Афанасьевич, хоть и был патриотом (думаю, что я тоже люблю свою Родину!) но, тем не менее, «допустил» на Русскую землю вовсе не русских и даже не праславянских богов и их помощников. Удивительный вопрос! Это… каким образом в Москве, городе «сорока сороков церквей», «Третьем Риме», образовалось скопище потусторонних сил? Да самым простым! Напрашивается вывод: если бы в столице, как и во всей нашей земле не было бы христианства, то не присутствовали бы и бесы, демоны, черти. Ведь только с его появлением в киевской Руси туда обрадованно хлынули плотной толпой и «противники духовныя», Именно бесы отчего-то искушают монахов в лаврах да монастырях и делают это весьма успешно. И мирян тоже не обходят вниманием в «стране-богоносице». Это очень странно. И это же касается и представителей других религий, не буду всё «сваливать» только на христиан.

19 июля чернобыльской эры
Приём делегации

Прибыла из Омска замена уехавшим вчера: Крайс, Подберёзкин, Сечкин и Половодов, все как на подбор, крепкие ребята. Юра Крайс — музыкант, преподаватель музыкального училища, Подберёзкин Владимир — машинист турбины, Сечкин Николай — мастер производственного обучения, водитель со стажем, Половодов Вячеслав — водитель автохозяйства. Ну, теперь держись в/ч 41173! Как только парни освоятся, обновлённая рота «Ужас Чернобыля» продолжит громить Украину и сопредельные с ней территории, «та мабуть, получит награду за «цш подвиг)!» Посмертно, как водится в нашей стране. Пока же новички, салаги по-армейски, осматриваются, крутят головами и понятно, что всё это им уже не нравится. Подберёзкин будет жить у нас в палатке — ещё одного курильщика отловили! Да куда деваться — все мы влипли в Историю, а вот как «вылипать» будем — вопрос. Так. Ивасюк нам командует отправиться в автопарк — готовиться к походу, новеньким же лафа — отдых.
А мы, «старики», едем на работу в дорогое нашему сердцу село Бобёр. Так, на всякий случай. Вдруг чего забыли сделать?
… Землю перелопатили всю, школу «уконтропупили», мусор собрали, захоронили. Аисты по-прежнему украшают собой верхушки электрических опор, кое-где и крыши. Сколько ни смотрю на них — не понимаю: они что, ничем не питаются? Или летают другие птицы, а эти в мумии превратились? Стоят себе и стоят как статуи в полном смысле этого слова.

После работы в школе кому-то из наших парней пришла в голову (а интересно, куда ещё может прийти мысль?) простая, но существенная идея — подарить ученикам спортивный инвентарь. Сказано — сделано. Собрали по пятерке «с носа». Разумеется, строго добровольно. Не все в нашей роте с охотой отдавали деньги. Но двадцать четыре человека прониклись идеей! Завели машину и поехали в Иванков, в магазин. Да где там инвентарь! Нема нiчого! Приобрел и радиолу «Вега». «Дома» Антипин выгравировал на крышке дарственную надпись. Сказано — мастер (он ювелир и гравёр.) Моментом сделал затейливой вязью посвящение. А комроты поведал, что вскоре приедут наши подшефные поблагодарить за помощь. Ну ладно, раз так. Ребята мне и говорят, что, конечно же, с нашей стороны должна быть речь. Нам негоже ударить фейсом о тейбл или копфом о тот же дер тиш! То есть, не будем ломать головой столешницу, когда на это кувалда существует. И потому мне поручают произнести нечто соответствующее моменту.
Раз коллектив решил — произнесу. Ладно, уж. И как записной оратор стал готовиться к церемонии. Нет, я не набирал в рот морской гальки, как один древний грек, чтобы исправить дефект речи. Некогда было к морю бегать — дела. На листочке набросал «скелет» речи.
Разумеется, говорить буду наизусть. Растет популярность в рядах ликвидаторов.
Действительно, вечером приехали: глава сельской администрации Лиссаченко, Светлана и бухгалтер сельсовета. Наша рота выстроилась перед палатками, и весь полк сбежался поглядеть на торжество. Светлана вручала Почётные грамоты и книги с дарственными надписями. Мне досталась «Милая моя родина» (всё в музей!). Голова благодарил за помощь и жал руки.
В ответ я сказал краткую, как и ожидалось, речь. Краткую, но там были и Богдан Хмельницькiй, и «piднa Украiна», и «гарна дiвчiна», и «вечная дружба». Аборигены чуть не расплавились от удовольствия. Понятно — сибиряки, и вдруг знают кое-что об их родине! Затем, как фокусник, я изъял из воздуха и преподнёс от имени роты «Вегу». Сельчане были растроганы. А комполка пригласил их посмотреть на быт полка, откушать чаю. Всё прошло на должном уровне. Высокие гости, полагаю, остались довольны.
Перед отбоем возле нашего гигантского полкового умывальника с вечнохолодной водой (не вечно холодной, а так, как написано!) Саша Полковников, ёжась от процедуры, сказал мне:
— Ну, Санёк! Толканул ты речь! Как профессор! Ты где это учился? Я такие слова только по телеку слышал.
— Этому, Шура, меня жизнь научила. К сожалению, академиев мы не кончали. Видишь, взопрел, инда водицей холодной хоца окатиться!
Полковников только покрутил головой.
20 июля
В самоволке, райцентр Полесское

Ещё в Тюмени из разговоров между радиолюбителями узнал, что, на Украине продаётся справочник радиолюбителя-коротковолновика. Как бы его приобрести? Думал, думал и придумал. Сегодня я не дневальный, не собираю окурки, в лес не еду. Потихоньку выбрался на шоссе, проголосовал первой проезжавшей машине. Через полчаса — в Полесском. Сколько же тут народу! Отселённые из Припяти, Чернобыля, окружающих сёл. Детсады переполнены. Машин — как в Москве, шныряют одна за другой. И пыль, которая садится на спелые уже абрикосы. Зашёл в магазин. Действительно, есть справочник Бунина и Яйленко. Прекрасно! Купил две книги. Думаю, что они очень пригодятся «на гражданке» моим ребятам из радиокружка. Как они там без меня? Что делают, что стянули из якобы запертых шкафов? Писем из «Импульса» нет, да и писать ребятишки не любители, Вот карикатуры на меня рисовать — пожалуйста!
Поел в столовой, вышел к остановке, на которой торчали несколько наверняка таких же самовольщиков, как и я, и через сорок минут был в полку. Никто и не заметил трехчасового отсутствия. В палатке рассмотрел справочник. Прекрасная книга! В Тюмени таких нет и не будет, потому как она распространяется только на Украине.

21 июля

В лесу близ Черемошни. Дорога. Пробивают ёе сквозь лес наши механизаторы. Направление — Чернобыль. Для начала мы основательно отдохнули на полянке — ведь каждое большое дело начинается с большого перекура. Затем экскаватор выкопал здоровенную яму, и мы неспешно сбрасывали туда ветви и сучья. Жара перемежается дождём. Странный климат. Или это результат насилия над природой? Пока ничего существенного не произошло. Правда, мы с Шапраном выловили очередного генерала, что-то забывшего в чаще леса, и попытались получить у него ответ на интересующие не только нас темы. И что толку? Он и сам не знает, на кой чёрт всё это надо. Дорогу строить надо — приказ. А вот с дозами разобраться хоть и надо, но… сами понимаете, не всё и генералы могут.

22 июля, вторник
Наша поляна

С вечера шёл дождь. Прямо Бразилия, а не Украина! Тяжёлые капли пронизывают листву окружающих нашу поляну деревьев, и мерный рокот, похожий на шум водопада, рушится на нас. Несколько секунд под тёплыми струями, и ты полностью выстирал всю одежду. Примятая сотнями сапог и колёс, трава на глазах выпрямляется, зеленеет. А дождь всё шумит и шумит…
Под его шум уехали домой Аничкин и Захаров, самый-самый «старик» в роте, а может, и в полку. Ему 49 лет. Оба сверкают от распирающего чувства превосходства: вот, мол, мы сваливаем, а вам, таким-сяким, ещё торчать до посинения, мы, мол, отделались, мать его…
А мы сидим в автопарке, чего-то ждём. Наверное, полковой наряд, который будем нести с обеда. А вот куда «нести», пока неясно.
Туманно, сыро, тепло. И вот опять картошка, морковка, грязная посуда. Понятно, что это надо, но муторно. Эти котлы, черпаки, мойки. Ничего тебе примечательного. Хотя… Сорок пять лет назад здесь уже месяц, как шли бои. Вал войны катился на восток. Ямпольская дивизия вела бои под Чернобылем. Теперь катится другой вал, радиоактивный, и катится во все стороны.

По плацу бегает маленькая гладкая собачка-кривоножка. Чистопородная дворняга. На белом боку чёрной краской написано: РХР (радиохимическая разведка). Собачонка уже откликается на кличку. Оно понятно: кто кормит — тому и внимание. В полку уже несколько собак несут тяготы военной службы.

23 июля.
Наша поляна

Посыльный при штабе полка. Торчу как пень или дурак, что одно и то же, у палатки. Стою то есть. Слушаю спор нового радиолога (прибывшего заменить «старого») и двух штабных офицеров о дозах.
— Ну, неправильно считали, ну знаем! Попробуй теперь пересчитай! — говорит один из офицеров. Ага! Это Жданович — радиологу. Так, они уходят по каким-то делам.
«Неправильно считали!» Я думаю. Ни одного калькулятора или компьютера ещё не изобретено. Во всяком случае, в СибВО о них и не подозревают. Мы, солдаты, были-таки правы, когда подсчитали, что «на душу населения» в нашей роте приходится не менее 30 «рейганов» — так стали обзывать рентгены. Туфта идёт сплошная
«Кроме того, что вы съездили в Лондон, убили десять человек на дуэлях, вы соблазнили трёх дам, одна из которых дворянка, — так примерно говорил капитан Тревиль некоему юноше из Гаскони. — И за это вы принимаетесь в мушкетёры!».
Кроме того, что ворую свечи из офицерской столовой, я ещё совершил ужасное преступление (должностное), хотя и не ездил в Лондон. Пока командиры занимались кто чем, я быстренько перелистнул некоторые бумаги в некоей папке и нашёл вот что. Орфографию и т. д. сохраняю.
«Хут Золотаев фон — 0,27 земля — 0,43 Строен, — 0,14 дорога грунт — 0,1 д Кошовка фон — 0,5 земля — 1,3 Строения — 0,46 дорога — 0,17»
Данные, о которых не распространяются ввиду «особой секретности». Полагаю, что фон не в рентгенах, а миллирентгенах, но, тем не менее, ощутимо. Быстренько переписываю, ибо слышу шаги. Там ещё много чего было интересного. Если поймают — обвинения в шпионаже не избежать. Новый Пеньковский в рядах ликвидаторов. Фас! Почему в самоволку бегал? Передать добытые сведения! Прячу записную книжку, и вовремя. Появляются радиолог и Жданович, продолжая спорить о дозах. А меня сменил очередной невольник. Надеюсь, он не настоящий шпион, а?
Пришёл старшина и принёс известие: завтра у меня переговоры. Завтра в Иванков. Хорошо!

24 июля
В Иванков!

Я собирался на переговоры, а двадцать пять наших ребят с ОЗК, противогазами и респираторами уехали на ЧАЭС. Ходят разговоры среди «нижних чинов», что только до 26 июля и будет нам работа. Нам! Ну, слухов в полку, как и в стране, достаточно. Хотя слухами земля и полнится, да толку от них нет.
Иванков. Переговорный пункт. Много военных, и все домогаются самых различных географических точек. Один узбек звонил в Кушку, впрочем, он мог быть и туркменом. Жена сообщила, что дома всё в порядке, если не считать того незначительного факта, что никто из руководства города обещанных ранее полезных для нас действий не предпринял. Стало быть, мы все в очередной раз пролетаем, как фанера над Парижем. Правда, непонятно, почему фанера летит над столицей Франции, а не, допустим, над Лиссабоном или, что мне ближе, над Хеленсбургом, (Шотландия). Как бы то ни было, но ни денег, ни заботы от тех, кому положено о нас думать, не будет. Это у нас бывает.
Вечная российская история, не кончающаяся никогда. Вечная российская необязательность государства (а есть ли оно) по отношению к гражданам, и вот в частности к нам, его, государства, защитникам. Писано-переписано на эту тему: Салтыковым-Щедриным, В. Гаршиным, А. Герценом, Н. Чернышевским и так далее, Лескова и Гарина-Михайловского не исключая. Да! Радищева забыл! Ну, как говорит народ: «Не всякий столб — околица, не всякая речь — пословица». Значит, часть нашей роты пролетает как та же фанера, но над Тюменью.
Когда ехал в Иванков, по какой-то лесной дороге, увидел нечто странное. Большое, как бы не пятиэтажное здание в лесу. Всё утыкано антеннами коротковолнового или ультракоротковолнового диапазонов. Промелькнуло, и нет его! И я долго мучился вопросом — видел ли я его на самом деле. Наши парни внимания на здание не обратили — мало ли, где что стоит. Но, я-то видел уйму антенн!
И вот, только в этом, 2004 году, готовя «Лаванду» к переизданию, случайно узнал, что это был не сон, а «станция загоризонтного» слежения «Чернобыль-2». Дорогостоящая военная игрушка, могущая «разглядывать» те или иные летающие объекты далеко от границ нашей страны. Говорят, таких станций в стране было три, одну из которых мы оставили в Прибалтике.
Вечером партсобрание полка. Новосибирский полковник Губин, покритиковал и Балинбаха, и Стойкого, и Чайковского. И Ивасюка. С его точки зрения, (удивительное совпадение с нашей, солдатской!), они мало работают с массами, увлекаются приказами по нужным и ненужным поводам и т. д. Словом, занимаются голым администрированием.
Правда, эти критические замечания не произвели особых впечатлений на нас — поговорят и забудут. Надо же разрядить обстановку и без того наэлектризованную. Сегодня ночью как будто планируется очередной отъезд партии «убогих». Среди них Крахмалёв. Во всяком случае, Ивасюк включил его в один из списков. Юра почти левитирует от неописуемого счастья. Думаю, кого же это он напоминает? Вот крутится на уме. Вспомнил! Алдара Косе — безбородого обманщика! Героя восточных прибауток. Алдар, правда, обманывал баев да ханов, а наш Юра командиров да женщин на гражданке. Разница!
Да, да — Алдар Косе! Все ухватки у Юры безбородого обманщика! И борода у Юры кажется не растёт, как и у Алдара!

25 июля, суббота.
Наш полк, поляна

Как завещал, (правда, как мне кажется, не русским, украинцам и белорусам) Моисей, и чего по преданию придерживаются некоторые ортодоксы — сегодня выходной. Но не для нас. И правильно! Дует ветерок, временами дождь. Работаем на территории полка — убираем мусор в окружающих зарослях. Интересная скотина — человек! Как только он появляется хоть на полюсе, хоть на экваторе, тут же возникают проблемы с загрязнением окружающей среды!
Ну вот! Я, как никогда прав! Одних бутылок и флаконов одеколонно-лосьонных несколько сот! Закапываем, забрасываем ещё дальше, ломимся сквозь кусты ивняка и лещины, как лоси. Приказ — навести идеальную чистоту. После уборки пошли в баню, да не в полковую, а в рублёную, почти русскую, а может, и таковую, на окраине нашей поляны. Хорошо-о! Пар какой! Берёзы вокруг много — веников сколько угодно. Эх, и дали же мы прикурить своим спинам! Вот молодцы мужики! Всё могут, когда хотят, особенно если никто над душой не стоит. Ведь соорудили моментом и без всяких проектов. Как ни крути, а генная память у нашего полузадушенного народа имеется. Руки помнят, руки делают…

26 июля
В Житомирской области

Вечер, сидим в курилке. Днём ездили в Бобёр, там потекла наша крыша. Ехали и гадали, что такое, делали ведь на совесть. Оказалось, старое железо на стыках под шифером лопнуло. Но мы не виноваты — нового ведь не было, ставили, что есть. Нашли куски жести, заделали течь и поели в столовой. Затем подъехал Ивасюк, и мы взяли курс в соседнюю Житомирскую губернию, в село Базар. А вот здесь дорога была неважной. Напрыгались в кузове от души. Старшина отправил домой посылки, мы пробежались по магазинам. Приобрел щипцы для колки орехов и книгу Зенона Косiдовського «Оповiдi евангелiстiв». На украинском языке. Но я ради такого дела — прочесть неординарную книгу о «святых апостолах» готов, как тот негр у Маяковского, выучить заодно с русским и украинский язык!
Он, Косидовский, очень занимательно пишет о «наших учителях», настолько небезгрешных, что следует из текста евангелий, что мне удивительно — у верующих, извините, своего мнения нет? Насколько неразборчив народ (народы) в массе, если не вдумывается в то, что читает! То — же самое могу сказать и о других религиях.
А вообще в мире странные дела творятся! Какие-то малограмотные деятели (не всегда), написали маловразумительные (местами!) книги, это видно любому более-менее нормальному и более или менее грамотному (а более всего непредвзятому) человеку, и вот теперь весь мир перевёрнут с ног на голову. Библия настолько кровожадна и античеловечна, что оторопь берёт, как же её за Святую почитают?! Убийств и прочих преступлений на её страницах, как семян мака в коробочке, но попы говорят, что богу никто не указ. Так он испытывает нас. Странные испытания! Убить человека с именем бога на устах — это нормально. А убить его «просто так» — жуткое преступление.
Как говорят на Украине: «Шо у To6i повылазiло?». Я это к тому, что верующие смотрят как будто бы в книгу, а ведь видят и в самом деле ту самую пресловутую фигуру из трёх перстов священников.
Народ гуляет по площади, где-то радио поёт. Уютное такое гнёздышко! Но… слегка растрёпанное событиями от 26 числа. Все, увидев нас, начинают разговоры об аварии, переселении и дозах. Родственники до сих пор разыскивают друг друга: уезжали впопыхах, некоторые даже документы не взяли. Женщины, в основном женщины вокруг. Хочется пофилософствовать, да какая там философия! Бедная, бедная Украина, несчастная Беларусь, убогая Россия! Когда же всё это кончится?!

27 июля
В полку

Особых подвигов не отмечено. Скучно без подвигов-то! У нас, как и у барона Мюнхгаузена, с утра намечен подвиг. Но какая-то накладка образовалась — вот и мучаемся без дела! Лес и кустарники вокруг полка влажны от тумана. И я, как ёжик в тумане, хочу крикнуть: «Люди! Где вы, люди?».
Вокруг палаток бродит Крахмалёв. Пьяный от счастья. Юра не замечает тумана, сырости и, по-моему, нас. Воистину, счастливые не только часов не наблюдают. Полковников, глядя на него, заметил, что «он вовремя меняет дисклокацию — скоро на реактор пойдём». Юра, вот-вот отправится домой, в столь милый его сердцу город Заводоуковск, а мы обратимся к творчеству одного из корреспондентов родной нам по духу газеты.

НО ТОЛЬКО КРЕПЧЕ МЫ ДРУЖИЛИ…

В школе Саша Максимовский, плотный коренастый крепыш, был заводилой у сверстников. Бесшабашный и сильный, он занимался борьбой. В слове «самбо» понимал, его изначальный смысл — самооборона без оружия. Оборона и только. Он не обижал ни слабых, ни сильных. Но случалось, порой вскипала негодованием и лютой ненавистью душа мальчишки, если кто-то из сильных начинал обижать слабого. И тогда он вступался я побеждал. Не всегда обходилось без крови. Без Сашкиной крови…
Матово-золотые от загара руки лежат на баранке его уазика. Сильные, уверенные руки. На левой белеет кривой, уродливый шрам. Такие шрамы остаются не от ожогов, нечаянных или которыми сводят татуировки. Такие шрамы остаются от ножей.
Это было давно и было просто. Сашка возвращался с другом домой после вечернего сеанса. Шли, разговаривали… Их обступили четверо, Сашка — сорви-голова — скомандовал:
— К забору!
Они встали плечом к плечу. Они приготовились драться. Но драки не получи лось. Долговязый, с белыми от выпитого глазами сунул руку в карман, и через мгновенье в этой руке блеснул нож, занесенный для удара. Удар предназначался другу. В живот. Предназначался и достиг бы цели, если бы не Сашкина реакция, если бы не его рука. Сначала он ничего не почувствовал. Только было странно, что быстрая его рука вдруг стала неподвижной. Через секунду он понял — рука пригвождена к забору этим самым бандитским ножом. Кто-то крикнул: «Милиция!». Четверо скрылись, а друзья направились в травмпункт. Давно это было. Но было неслучайным в судьбе рядового Александра Максимовского, человека, не думающего о себе, когда дело касается людей, оказавшихся в беде.
Мы летим по дороге, рядом с которой стоят предупреждающие о радиационной опасности знаки: «Обочина заражена». Трудно поверить в их реальность. Бушует зелень, случается, перебежит дорогу заяц. Но не верить нельзя. Мы летим в уазике. Дождя давно не было, а дорога мокрая. Шуршат шины, прилипая к шоссе, — АРСы прошли, — комментирует Александр и поясняет: — Авторазливочные станции. День и ночь поливают дорогу спецраствором, чтобы не было пыли, чтобы зараженную, ее не увезли с этих дорог машины на своих колесах.
Это было недавно. Два с половиной месяца назад. Тогда Максимовский и многие-многие, кого он еще не знал, приехали сюда, чтобы занять места тех, кто первыми вступили в схватку с лютой силой.
Работа была простая, работы было много, В шесть тридцать — завтрак, а семь — уже на месте…
— Какой красивый город Припять! Увидишь — слезы навернутся. Красивый и пустой.
Там, в Припяти, сотни таких, как Максимовский, выполняли простую работу: снимали верхний слой грунта, загружали в контейнеры, а потом машинами вывозили к местам захоронения в зоне отчуждения. Работали по тринадцать-пятнадцать часов в сутки. Три слоя одежды — от обычного «хэбэ» до ОЗК плюс респиратор, плюс жара за тридцать. В Припяти не осталось газонов.
Я был там. Был сразу после поездки в Киев. Я был потрясен. Похожие на киевские улицы. Только поуже и покороче, помоложе деревья на бульварах. А, в общем, все то же, только ни одной живой души.
Вот у кафе стоит мотоцикл. Кажется, хозяин оставил его на минутку. Перекусит, выйдет и поедет но своим делам. А вот, чуть наискосок, и напротив, и подальше, сушится на балконе белье. Оно уже давно высохло. Но хозяйки его не снимают. Нет хозяек. Уехали хозяйки. На аллее, что ведет к кинотеатру «Прометей» абрикосовые деревья. Плоды переспели, — падают на тротуар. Нет в городе мальчишек, которые бы оборвали эти налитые сокам плоды. А сейчас в них опасность. Невидимая и неощутимая на вкус. Земля под деревьями словно заново перепахана. Может быть, именно тут до двадцатого пота работал рядовой Максимовский со своими товарищами. Может быть, именно тут боролся он с яростным желанием сбросить спецодежду, снять респиратор и вдохнуть полной грудью. А пот выжигал глаза.
Припять. Юный, красивый город. Средний возраст твоих жителей — меньше тридцати. Сверстники Максимовского жили здесь, приручали атом. А теперь вот он борется с ним, как многие-многие молодые в военной форме. С Припятью Александр простился месяц назад. Но еще не сошли мозоли на его руках.
Он крутит баранку. Смешались день и ночь. Спит по четыре, реже — по шесть часов в сутки. Дороги — многочисленные, пересекающие друг друга, слились в одну. В среднем в сутки он проезжает по пятьсот километров. Выходит из машины-улыбается, шутит. Отвернешься, а он уже переодевается в подменку:
— Глушитель болтается, посмотрю.
И вот он уже под машиной. Слышно, как позванивает по металлу металл.
Но бывает такое, что из машины он буквально вываливается. Устало шагает к палатке. Здоровается с друзьями, которых не видел со вчерашнего вечера. Берет полотенце, мыло — ив душ.
— Мыл машину? — рядовой Алексей Никулин спрашивает, хотя уже догадывается, каким будет ответ. — Ладно, отдыхай. Мы помоем.
И он, и Виктор Симон, и Юрий Долгополов, как и Максимовский, до призыва в армию жили в Барнауле. Но до службы друг друга не знали. Узнали — подружились. Крепнет их дружба в боевой обстановка на чернобыльской земле. Они не клянутся в ней. Скупы на слова — устают от работы. Дружбу они понимают так: «Сашка «спекся», а вечером ему снова в рейс. Надо помочь».
Мыть машину — здесь означает обрабатывать ее специальным раствором, чтобы смыть радиоактивную пыль. Бьет струя. Словно лакированный, блестит на солнце уазик, а дозиметр показывает, что нужно продолжать деактивацию.
«Отдыхай, Сашка, все будет нормально!».
Как-то раз он привез в лагерь припятчан, работавших на станции. По дороге заклинило коробку передач. Половину пути шел на одной скорости. В палатке устало присел — на кровать:
— Ну вот, мужики, снова я к вам. Опять коробку заклинило. А через час ехать, людей везти…
— Надо, так пошли, — просто сказал Виктор Симон. Работали молча, понимая друг друга с полужеста. За час, трудно в это поверить, за час управились и потом сами удивлялись. А на «спасибо» Максимовского кто-то хмуро ответил:
— Ну вот, еще расшаркиваться друг перед другом станем.
Да. Ведь они не друг перед другом, а друг с другом. Их дружба — в их работе. Тяжело одному — остальные рядом. И нет силы, способной помешать этой дружбе. Чем тяжелее им, тем крепче ока…
Эти люди просты. Их коробит от громких слов, относящихся к ним, «подвиг», «поступок». Они считают, что, если им поручено дело, значит, нужно его выполнять. Максимовский слово «долг», например, понимает так:
— Ямного должен Родине. Вырос, получил образование, специальность. Все это сделала для меня Родина. А главное — мы живем в мире, женимся, воспитываем детей. Дома ждет меня сын…
Человек рабочей закваски, рядовой Александр Максимовский воспитает хорошего сына. Я уверен в этом. Его гражданская позиция, как и у его друзей, — сначала делать то, что надо стране, народу, а потом уже думать о себе. Простая истина. Здесь мужество — норма поведения, здесь его не замечают, как мы с вами не чувствуем воздуха.

С. ЛУКИНСКИЙ, спец. корр.
«Советского воина»

Лукинского в нашем полку я видел — он был в звании капитана. Но сказал, что погоны — это так, проформа. Коль ехали в армию, звание как бы положено. Поговорили о литработе и «вообще». Теперь, конечно, он не помнит того краткого разговора возле наших палаток, но заметку мою он взял и обещал напечатать.

28 июля
Черемошня

Комполка провёл на полянке неофициальную беседу о повышении бдительности и о предупреждении пожаров. Чёрт побери! Ну когда же мы все научимся не болтать по каждому поводу? Для нашей роты объявили пожарную тревогу. Потребовалось 20 минут, чтобы сбегать в парк, завести машины и приехать в полк. За это время, будь настоящий пожар, выгорело бы всё.
Тревога прошла, и мы отбываем в Черемошну или Черемошню — название села произносят и так и так. Ну, мы «москали», нам простительно. Гремит гром, синеют тучи, ветерок. Работы пока нет. Лежу на лужайке в посадках сосны. Сладко пахнет чабрец. Такая махонькая травка, а запах! Смотрю в небо — Тучи! Над нами тучи! Значит, уже самолёты не разгоняют облака? Значит; уже ситуация изменилась? Очень хорошо — лежу и вдыхаю аромат травы и почвы. Днями раньше принёс в палатку веточку чабреца. Чабера. Богородской травки. По утверждению учёных, впрочем, и неучёных тоже, запах чабреца благотворно действует на человека. Сон становится лучше, настроение. На Украине и в Белоруссии, на Кубани и в Ростовской области чабрецом раньше посыпали пол в мазанках. Я на Кубани, где-то в глубинке такое видел не столь давно, в детстве. Конечно, по-хорошему в нашу палатку нужен веник из этой благородной травки, но отдельные личности могут не понять и принять «веник» за «тренировочный венок» будущим героям. Так что обойдёмся веточкой.
Есть сказ о Сероштане, казаке, который очутился на чужбине, но, уезжая, взял с собой веточку чабреца. И когда он перестал пахнуть, казак понял, что пора ему домой, что-то случилось на родине. «Мой» чабрец ещё пахнет, выходит, что домой еще не пора?! Конечно, нет! Надо хоронить ветки. Собрали немного, зарыли. Ох, работать не хочется. Как хорошо сказал тот генерал, что повстречался нам с Шапраном в лесу на дороге 21-го числа: «Собирать и закапывать этот мусор вовсе не обязательно — будьте подальше от радиации». Один приличный генерал попался! Впрочем, нет! В Ладыжичах ведь тоже были приличные. Пожалуй, этот из тех.
Вчера пришло письмо из госпиталя от Бориса Никитина, в просторечии Ромы. Чувствует себя неважно, делали переливание крови. Если верить дозиметру, Роме досталось 30 рентген, но очень похоже на лучевую болезнь, а посему в таком случае нужно 30 умножить на 10. Правда, Борис иной раз лез в такие углы, которые никак не могли быть безопасными. Да и не только он.
Угрюмов, Войцеховский и другие зачастую совали нос, не вооруженный респиратором, куда не следует.

29 июля чернобыльской эры
На АЭС

Пасмурно, ночью была гроза. 14 часов 15 минут. Пишу, сидя на крыше ПНС, у бетонного и высокого забора Станции. Ездят бронетранспортёры со свинцовой бронёй, только маленькое окошко открыто для взора, проехал радиоуправляемый бульдозер, вихляя из стороны в сторону. За ним на БТРе офицер, ведущий управление. Кто-то говорил, что у всех этих роботов быстро выходят из строя аккумуляторы — ионизирующее излучение как бы закорачивает электроды. Очень возможно только, пожалуй, близ мощного источника.
Разговариваю с сержантом из нашего полка. Он со своим отделением только что на крыше третьего блока сдирал смолу и рубероид. Ох, и длинное же здание Третьего и Четвёртого блоков! Сотни помещений, переходов, закуточков! Лестницы, трубы, панели…
Переехали на западную сторону Станции, а фон тут местами в один рентген! Пыль на обочине дороги излучает, листва кустарников излучает. Неприятно. Невдалеке монтируют западногерманский подъёмный кран. Пошёл полюбопытствовать. Моя специальность как раз такие вот грузоподъёмные механизмы, но о подобных и не мечталось! Красавец! Махина! 650 тонн грузоподъемностью при вылете стрелы 50 метров. Разгуливаю по его гусенице, как по тротуару. В кабине аппаратуры натолкано до чрезвычайности! Рядом монтируют гидравлический, германский же «Либхерр» — 300 тонн берёт. Неужели мы не можем выпускать такие же?
Опять субтильные вопросы на известные темы.
Подъехали к зданию конторы. Оно занесено пылью от близлежащей дороги. Фон тоже до одного рентгена! Полили и бегом! А в листки учёта доз опять поставят за день ноль целых и хрен десятых. Грехи наши тяжкие! И куда же небесное начальство смотрит?! Наш душ помогает Станции как припарка покойнику. Фон тут же «нормализуется», если так можно сказать, до предельных значений.
По приезду в полк разговаривал с командиром о проблемах «дембеля». Ивасюк показал мою карточку учёта доз. Всего-навсего 15 «рейганов». Мало. Добрать нужно до 22 хотя бы. Хорошо ещё, что я от природы более-менее здоров, иначе, как выразился один из героев «Кавказской пленницы», «моментально в море», перефразировав любимых мною латинян: «мементо мори» — помни о смерти. Почесал я, как и положено, в затылке, а где прикажете ещё чесать? И этим классическим русско-простонародным жестом закончилась беседа с командиром. Сон — лучшее лекарство, потому отправился спать.
Полк, говорят, будут передислоцировать, поскольку всё наше жильё расположилось на бывшем болоте, а осенью пойдут регулярные, само собой, дожди. Думаю также, что наш призыв уже не будет принимать участие в переезде — сколько можно «пахать» без отдыха? Лейтенант из «партизан» Толя Ржанников, интересный добрый малый, говорит, что полк захватит и зиму, и весну, и так далее. Как и всем, ему надоело служить, хочет побыстрей домой. Ему симпатичны мои писания, да пока ничего из них толкового не получается. Но говорю ему, что всё равно, если, конечно, «не откину хвост», книгу напишу, прав я или нет. Кому, если не мне? Я ведь вижу, что здесь писать некому. Впрочем, Подберёзкин, полагаю, эти события тоже не пропустит. Посмотрим.
Толя просит, как выйдет моя книга, прислать ему экземпляр.

Расчетная линейка ГО


НАЗНАЧЕНИЕ ЛИНЕЙКИ

Расчетная линейка ГО предназначена для быстрого решения различных задач по прогнозированию, оценке обстановки в очагах ядерного поражения и определению последствий ядерного удара.
С помощью линейки работники штабов гражданской обороны всех степеней и штабов объектов народного хозяйства могут разрабатывать в короткие сроки оперативно-техническую документацию по ГО, отрабатывать программы по оперативной и боевой подготовке, готовить оперативные материалы и документы при проведении учений ГО, производить расчеты по воздействию поражающих факторов ядерного взрыва и т. д.
Линейку, кроме того, можно использовать в качестве учебного пособия при прохождении курса гражданской обороны в учебных заведениях.
Простота пользования и портативность дают возможность пользоваться линейкой в самых различных условиях.


30 июля
На АЭС

Возле АЭС имени Ленина. Должны что-то мыть. Банников спит, Чернавских читает, Юсупов с прибором пошёл измерять фон. Вернулся: фон есть, работы нет. Выехали за пределы Станции. Стали у поворота на Припять. Ого! Фон подбирается к одному рентгену! Мы бежать. Никакой задачи не выполнили. Стоим на ПУСО — пункте санобработки машин и ждём, когда помоют нашу. Примчался Швецов и кричит на нас. Оказалось, что он с экипажем два часа простоял у Станции, ожидая нас, при фоне в кабине 200 миллирентген! Досадно конечно, но нашей вины здесь нет. Как получили указание, то бишь приказ, так и выполнили. За нас думает начальство. Свои мозги мы оставили дома… «Здесь, вам армия, или где?!»
Температура воздуха в тени 32 градуса. Сидим в посадке сосны, говорить лень. Бедные жители Маркизских или Соломоновых островов! Как им тяжело жить в солнечных лучах! Или под солнечными лучами? «Пусошники» в своих серых, жутких костюмах моют одну за другой машины, клубы пара (и это в такую жару!) поднимаются, как души усопших механизмов.
А интересно — если у людей есть бог или боги, то тогда и у машин должен быть какой-то высший демиург, Создатель то есть. Инженер! Расположился этот создатель в особом, машинном Ирии, где текут реки смазочных масел и антифриза, на деревьях и кустах зреют болты, гайки и шплинты, а берега усеяны запчастями и покрышками. И души усопших Бульдозеров, Автомобилей и Вертолётов возносят хвалу сто раз мудрому и великому, поют ему машинную аллилуйю, за неимением русского аналога… А помощник Инженера — ключник Ангел — Токарь, следит за порядком в машинных кущах! За поясом у него монтировка, в руке гаечный ключ 14x17 и маслёнка.
Что касается Ирия, где-то там… не знаю, а вот облучённой техники невдалеке от Чернобыля на вечной стоянке всё прибавляется. Грузовики, вертолёты, бульдозеры…
Как только отмыли машины, тронулись в путь и заехали… аж в Иванков. Новый водитель Гришин не там свернул на развилке. Ну, беда невелика. Купили колбасы, молока, булочек там всяких и, не особенно спеша, поехали назад. Дорога хорошая, кругом поля, перелески. Где-нибудь в этих краях Илья Муромец ходил дозором по Киевской Руси. Тогда один человек сколько стоил! И скольких! Один мог биться против десятков и сотен. Тогда, говорят, в спину не стреляли и сонных не резали. Невероятно, но было…
Истории известны факты о наших прарусских и русских бойцах. Например, тот же Светозар своим мечом, скованным из метеоритного железа, разгонял отряды кочевников, разрубая иных пополам вместе с конём! Может быть это чистая легенда, но и легенды из чего-то вырастают иной раз. Во всяком случае, кто-то когда-то жил, кто-то что-то делал, кого-то родил. Иначе не было бы ни нас, ни реактора, ни самоё Украины, я имею в виду как территориального образования.
Теперь мы не стоим ничего. В этом убеждаемся каждый день, и горе будет нашим детям, если и они не будут стоить дорого.
В палатке-читальне, или красном уголке обнаружил большую подшивку газет. Ну и отделил часть себе — всё равно пропадут, а для будущего музея пригодятся. И как же интересно их читать! Напечатанное неделю, десять, пятнадцать дней назад! Поэтому и приведу несколько выдержек по мере необходимости.
«Красная Звезда», 10 мая 1986 года. Статья «Советский характер», автор — подполковник Поляков. Герой его рассказа — генерал-майор авиации Антошкин: «Мой вывод, личный вывод, таков: это совершенно внезапное, никем непредвиденное происшествие наши люди встретили во всеоружии…».
Может быть, из-под облаков действительно виднее, но что касается «всеоружия», то генерал сильно заблуждается, если конечно не имеет в виду свои пушки и пулемёты. Но если считать «всеоружием» наши лопаты, ломы и косы, тогда действительно — мы вооружены до коренных зубов, у кого они есть, эти зубы… Товарищ генерал! Спустись-ка ты на Землю! Или небожителям всё не так как нам, а лучше видится? Согласен, наша страна не совсем гола и боса, небось, нефть качаем и продаём, но когда и кого мы встречали «во всеоружии?»
Мы финнов в 1940 году, на которых, кстати, сами же и напали, еле-еле победили. С винтовочками на автоматы шли. Было. Мне рассказывал один тюменец, участник финской войны, как их роту почти всю уложили две финские «кукушки», то есть два снайпера — рота втянулась в лесистое ущелье, а эти финские воины, сидя на деревьях, из автоматов, одиночными, всё наше воинство мордами в снег положили, и как кто голову поднимет — так выстрел!
А у другого участника финских событий и тоже тюменца Евгения Митченко, я в дневниках прочёл, насколько бездарно наши командующие руководили операцией. Советская армия за три месяца боёв теряла в среднем по сто тысяч человек в месяц! В том числе и из-за сильных обморожений, одежда у наших солдат к началу кампании была не совсем зимней. Да и линия Маннергейма, знаменитая укреплённая оборонительная полоса, себя оправдала — при её штурме, сколько наших танков финны сожгли и утопили! Будь финнов чуть поболее числом — года два воевали бы. Не меньше. — Потому что, как правило, и, к большому сожалению, мы воюем не уменьем, как Суворов или Ушаков, но числом. Эти два героя армии и флота Российского не проиграли ни одного сражения. А Ушаков, кажется, не потерял ни одного матроса вообще. За все сорок сражений! В такой армии я согласился бы послужить… немного. Кстати, о Митченко. Легендарная личность, до сих пор неизвестная широкой публике и прессе! Он участвовал в «Ледяном походе» генерала Лавра Георгиевича Корнилова в 1918 году, затем, после разгрома белой армии сидел в ДОНЧЕКА, как-то сумел выпутаться из её сетей, закончил Ленинградский университет, стал геологом, открыл множество всяких геологических полезностей, затем участвовал в Финской кампании. Приведённые в тексте призывы Молотова и Сталина взяты из его дневников.
Однажды я предложил тюменским казакам издать его дневники книгой. Ответ был удивителен: Лавр Георгиевич Корнилов казаком не был, потому и старания мои бесполезны… Не скажу касательно Лавра Георгиевича, но касательно тюменских казаков замечу — надеть на себя казачью форму ещё не значит стать настоящим казаком!

31 июля, четверг,
Рано утром, Черемошня

В лесу под Черемошной. Приказ — жечь костры. Так распорядился комбат. Ну лежали бы себе ветки в лесу! Вот крайне нужно занять нас любой работой, чтобы не ели хлеб народный зря. И занимают, разумеется, в ущерб здоровью. А в лесу хорошо: летают бабочки, ползают жуки всякие. Один здоровенный жук-олень подобрался к лицу и долго раздумывал, ущипнуть меня или нет своими могучими челюстями. Решил не связываться и вперевалочку ретировался. Красавец!
«Альпинист» Хрупина разразился «Лавандой»: «…сколько лет прошло, но помним я и ты…». Генка довольно вертит головой. Он, как и я, как и все наверное, любит песни в исполнении Софии Ротару. Прибавляет громкость: «…горная лаванда… цветы» — эхом отдается среди деревьев. Что-что, а помнить мы будем действительно не один год, это справедливо. Новый замполит Геннадий Иванович Носов беседует с нами на различные темы, философствует, сидя на солнечной, там и сям расцвеченной тоненькими розовыми и сиреневыми гвоздиками поляне. Нормальный он мужик, и поговорить с ним можно.
Да и в большинстве случаев командиры из «партизан» лояльнее относятся к рядовому составу. Оно и понятно — сами такие. Блики света играют на листьях, на шляпках грибов — их тут множество, превращают гвоздики в маленькие пылающие костерочки. А вот птиц в лесу немного, может быть оттого, что больше сосны? В хвое, если ты не клёст, не больно гнезда навьёшь. Солнце припекает, и запах хвои и плавящейся смолы тянет прилечь, закрыть глаза и мечтать, мечтать…
Манилов! Глупо! Нам ещё столько всего предстоит, что и не знаешь как, где и чем закончится наш анабазис. У нашего брата Швейка Будейовицкий анабазис, то есть поход в том смысле, какой следует по тексту, закончился отсидкой на полковой гауптвахте. Три дня он провёл с вольноопределяющимся Мареком на гауптвахте в тепле и довольстве, затем пережил ещё множество приключений и в итоге его, Швейка, всё равно направили на фронт, к обожаемому капитану Лукашу. Кстати, это было, если следовать роману, не столь далеко от этих мест, если, конечно, отмерить расстояние по прямой линии.
Он попал к русским, но не на фронте, а в эшелон для военнопленных и, если верить его рассказам, с исключительно интересными фамилиями: Муглагалей Абдрахманов, Давлатбалей Нурдагалеев и так далее… Нам к русским попадать, видимо, не придётся, мы и так «попали», гауптвахты тоже нет, но наш анабазис ещё только в разгаре. И куда наш поход приведёт в дальнейшем?
Кончается ещё один месяц, проведённый на щирой Украине. Вечером фильм «Ангар-18». На Америку свалилась «летающая тарелка». Разумеется, военным очень хочется такую штуку заиметь! Желательно целую, тогда они — гегемоны абсолютные в мире! Ну, американцы! Ну, молодцы! Снято так, будто сами летали на этой тарелке и участвовали в деле. «Тарелка» показана так убедительно, что вот сел бы в неё и полетел!
Я немного верю в инопланетян или, во всяком случае, во вторую цивилизацию Земли. Или параллельную? Ну, скажите на милость, известно ведь, что из ничего ничто не рождается, где ничего не положено там нечего и взять? Известно. А коли так, откуда такие необычные и необыкновенные знания у древних? Гальванические элементы двух или даже трёхтысячелетней давности из Месопотамии, электрическая или фосфоресцирующая вечносветящая лампа Аладдина, подобной (как говорят) пользовались верующие некоторых сект, «золотой век», воздухоплаванье, может быть и генная инженерия. Да мало ли чего! Летающие корабли русских сказок, индийские летательные аппараты «виманы», очень странного действия механизмы, индийские же легенды о рубине, излучающем яркий свет, египетский, китайский и европейский порох или составы помощнее, африканские мифы народа догонов о начале (!) Вселенной.
А тот самый Иисус? Один ли он был? Не кажется ли, что их (его) было, по меньшей мере, два? И не был ли он свихнувшимся роботом или биороботом, тоже не совсем здравым? Или вообще голограммой кого-то или чего-то? А Нострадамус, с его во многом интересными бреднями? Словом, инопланетяне (иноземляне) возможны.
Конечно же, они не летают толпами и стаями на своих НЛО, но ведь не может быть так, чтобы Земля лишь одна была населена, в том числе и разумными (якобы!) существами? Ещё древние учёные подозревали о множественности обитаемых миров, Джордано Бруно говорил об этом, даже Сирано де Бержерак на Луну виды имел. А китайцы ещё тысячи так две-три лет назад, считали, что к ним, в Поднебесную, прилетал некий инопланетянин. Даже в летописи внесли. И он был не совсем живым, то есть роботом. Такая вот мифосказка. Но говорят, что он сильно нагревался во время работы! Вот это уже трудно придумать! Даже китайцам.
Вечером в полку. Ивасюк объявил наряд на ПХД, и, разумеется, в наряде я, Полстянкин, Корнеев, Шаламов и Корсаков. Нуднее занятия, кроме мытья гальюнов, нет. Когда-нибудь в обозримом будущем будет какая-нибудь механизация на чёртовой кухне?! Одно утешает — наряд только завтра.
Пошёл в «красную» палатку просмотреть прессу. На стандартные заметки и статьи уже тошно смотреть, не то, что читать. Но надо же знать, что творится на ЧАЭС и в Припяти. Натыкаюсь на статью в «Красной Звезде» полковника Филатова «У четвёртого блока». Статья как статья, но автор, сам того не желая, произвёл героев опуса в «голубые»: «Но ведь не дрогнул никто из этих голубых и нежных, из второго поколения не видевших войны…».
Осторожнее надо с определениями, эпитетами и цветами радуги, товарищ полковник! Или вот такой ляп: «А чем меньше градусов в реакторе, тем дальше отступает беда». Понятно, что разговор идёт о температуре, а не о виски или водке, но одна эта фраза выбивает из колеи даже меня, не искушённого в журналистике, а что скажут «акулы» и «зубры» пера?
Ну ладно, позубоскалил и на нары — знай своё место, ликвидатор! Перед сном разговариваем «о жизни вообще». Все скучают по дому. Так оно и понятно — наши нудные упражнения с радиацией сидят если не в печёнках, то уж в желудках наверняка. А ведь кому-то полгода трубить придется. Ужас! Мы с Подберёзкиным треплемся о писателях и писании, литературе всех направлений, но более всего нам близка тема фантастики. И чего только мы с ним не нагородили, переговариваясь через разделяющего нас Полстянкина. Он даже глаза зажмуривает от нашей терминологии: «Да откуда вы всё это знаете?».
Разве мы знаем? Вот те, о ком говорим: Шекли, Гансовский, Саймак, Лем… — они знают поболее нас. Не зря ведь их печатают и читают, не зря. Может быть, когда-нибудь и нас будут. Но это «когда» может растянуться на неопределённый срок. А пока мы рассуждаем о чёрных дырах, тарелках и парсеках, приводя в немое восхищение Сашу Полковникова, который вертит головой, глядя то на Владимира, то на меня: «Ну, вы даёте… И как это всё в головах держится?!».
Мы посмеиваемся: это пока держится, а что после ликвидации будет, никто не знает. Может, и эти крохи из памяти вылетят. В палатке тихо: кто спит, кто курит, кто слушает наши разговоры. Постепенно затихает шум и в соседних жилищах, даже самые незанятые на дезактивации — связисты, и те угомонились, лишь откуда-то издалека доносится слабый голос не то турецкой, не то албанской певицы. И то: мы же в Европе, здесь приём даже на паршивый приёмник достаточно приличный, особенно ночью, когда средневолновый и длинноволновый диапазоны оживают. Поёт себе эта албанка или турчанка, а может гречанка, и ни сном, ни духом не ведает, что её слушают за полторы тысячи километров где-то в украинском лесу люди, ну ни грамма не понимающие в той милой неразберихе, что исторгает её звенящий голосок. И вот мы уже не одни, нам светит неоновыми, криптоновыми и всякими иными огнями благополучная Европа.
Но мудрствуй-не мудрствуй — спать всё равно надо. В палатке дым плотными сизыми пластами, и это невзирая на приподнятые стены и открытую дверь. Мужики блаженствуют из последних сил. На кой дьявол Кристобаль Коломб завёз это зелье в Европу?! Ну, не мерзавец ли?! Дурное дело, говорят, нехитрое! Как же! И хитрое и дурное, а в итоге хитродурное — пошёл табак «в народ» столь быстро, что не успела старушка Европа опомниться, как курить начали на и во всех ея ушах! А уж в России не в последнюю очередь! «Зельем» обкуривались и солдаты, и монахи, и крестьяне, и купцы. Правда, при отце Петра I
— Алексее Михайловиче, был издан указ о борьбе с курением, но Россия велика, и объять её просторы почти невозможно. Да и с нашим характером… Указ слушали, соглашались и… продолжали курить. Более того, какой-то поп «обучал крестьян табак пити».
Здесь возникает интересный момент — «пити». Как мне думается, не обязательно данное действие означает «курить». Есть способ, когда табачный дым «пьют» буквально. Для этого дым от табака один курильщик выпускает в какой-либо сосуд, а другой курильщик пьёт его как жидкость. А табак продолжали ввозить, причём часто минуя таможенные посты, и преуспели в этом добропорядочные английские купцы, наглость которых однажды вынудила стрельцов пойти с досмотром на «аглицкое подворье» в Вологде. Обнаружилось колоссальное количество табака, даже подушки были набиты зельем. Купцы уверяли, что всё это добро «для собя», но стрельцы не поверили — табака было немеряно. Англичане схватились за сабли, но стрельцы их успокоили. Вот бы сейчас — кликнуть тех стрельцов!
На центральном столбе, поддерживающем палатку, всё прибавляется и прибавляется вещей: респираторы, котелки, ремни, противогазные сумки. Они развешаны, как на новогодней ёлке, на вбитых там и сям гвоздях. Сервис! Добавляю к этому «вещевому довольствию» своё барахло и ложусь спать. Выше всего этого добра старшина прибил список проживающих в палатке, наверное, у командира стало отшибать память. Хотя это быть может подсказка и нам — вдруг, после «бритья» или там ещё каких воздействий «техногенного характера», мы не будем ориентироваться в пространстве?
Вот и прошёл, наверное, самый насыщенный событиями месяц на Украине. Что будет дальше, знает только бог, который, по-видимому, ничего не знает, судя по его небезукоризненным поступкам, хаотичным и небрежным. Иначе, зачем он допускает статьи, подобные статье в газете «Аргументы и факты», № 36, 1986 г. под названием «Радиация как она есть» Андрея Пральникова. Интервьюируемый Юрий Григорьев, замдиректора Института биофизики Минздрава СССР, говорит: «Я абсолютно уверен, что никто не получает больше 25 рентген за всё время работы».
«Я абсолютно уверен…». Его бы сюда, на «безвредные постели» и «непыльную работу». Правда, эту газету я нашёл уже после нашего прибытия в Тюмень, но не мог удержаться, чтобы не включить эти несколько строк в книгу. И ещё: «Сейчас нельзя ожидать острых проявлений каких-либо заболеваний». Что Григорьев имел в виду под словом «сейчас»? Конечно, я лицо заинтересованное, потому и придираюсь, но факты говорят как раз об обратном. Да и пути начальства абсолютно неисповедимы, чего уж там! Есть, у кого учиться.
И, к слову, об исполнении обещаний. Чайковский сказал, что очков нам не будет, так как нет в магазине. То, что есть служба тыла, он «забыл». То, что мы их собрались покупать, а не брать со склада, он тоже запамятовал. На этом «забота» закончилась. А глаза от яркого солнца болят — щуришься, как японец. О каких там военкоматах может идти речь? Забудут через неделю по приезде… до следующей аварии.
Какие там льготы? Права была бабка, когда говорила о «стоп-сигнале». Никому мы не нужны, а если нужны, то лишь «для сиюминутного удовольствия». Или я опять не прав?
Привезли заспиртованный в полиэтиленовых пакетах белый хлеб.
Ни разу до сих пор не приходилось ни видеть, ни тем более есть такой хлеб. Скорее всего, он из стратегических запасов — срок вышел, но теперь есть кому этот пищевой (возможно) продукт потреблять.
«У которых есть, что есть, — те подчас не могут есть
А другие могут есть, да сидят без хлеба.
А у нас тут есть, что есть, да при этом есть,
Чем есть, — значит, нам благодарить остаётся небо!»

Жаль, что это не я сказал, а вовсе даже Роберт Бёрнс, правда, рукою С. Я. Маршака, что нисколько не умаляет, впрочем, достоинства шотландского поэта.
Так! Нашёл сравнение! Заспиртованный хлеб по вкусу похож на зачерствевший, но распаренный над кипятком, над паром то есть!
Понятно, что в случае войны или стихийных бедствий и такому будешь рад — вспомним блокаду Ленинграда, военную Москву и так далее. Экспедиции не исключая. Интересно было бы попробовать хлеб космонавтов — такая же субстанция?

АВГУСТ

Сегодня первое число
В полку, на кухне

Я, Молданов, Шаламов, Полстянкин, Корнеев и Корсаков, как и обещал старший лейтенант, в наряде. Посуда, тряпки, масло, жир. Часа четыре чистили картофель. Конечно, вручную. Конечно, неудобными ножами, рождёнными, пожалуй, в прошлом веке. Хотя чего там! Плохими ножами раньше не пользовались, они, скорее всего, наши современники — вид больно уродский. Армия стабильна в своей дубовости, в том числе и технической. И с этим ничего нельзя сделать.
Зато поели свежих помидоров! Оказывается, их завезли, но не всем досталось. Вот тебе и армия! И овощи есть, да не про нашу честь, если, конечно, не украдешь. Опять риторика — почему? Значит, завозят мало. Но не будь мы в наряде, не узнали бы, что кухня и присные питаются вовсе не всухомятку. Ничего я не понимаю в жизни. Ни фи-га! Я только раз в жизни видел худого повара, почти тощего.
Жарко, словно в пустыне. После обеда заболел Корсаков: тошнит, температура, согнулся в дугу. Аппендицит? Или тепловой удар? Отправили его в санчасть, может, выживет ещё. Он — в «госпиталь», а к нам сосед из местных, на телеге с бачками — забирает помои. Надо сказать, этого добра у нас полно. Я уже упоминал о редкой несъедобности продуктов. Неподалёку от ПХД вырыта большая яма, в которой «хранится» то, что мы не съели, а теперь бывшую пищу доедают мухи. Вот им счастья привалило, как и свиньям нашего соседа!
Вечер. Ужин давно прошумел криками и спорами, а смены нет. Сачкуют ребята. Да и кому охота лишний раз торчать на кухне? Даже из-за помидоров. Правда, из нашей роты назначили хлеборезом омича Юру Крайса. Теперь у нас свой человек в Гаване, то бишь в лагере противника. У поваров в палатке работает телевизор, плещет морем «Клуб кинопутешествий». Сенкевич обаяет окружающую среду. Через 14 дней — три месяца, как мы на Украине. Всё лето! Ходят слухи, что больше на АЭС не пойдём. Хорошо бы!
Ага, потихоньку подтягиваются очередные дежурные. Как ни сачкуй, а надо. Сдали им тряпки и котлы — владейте, парни! А мы не спеша идём по вечернему лагерю по направлению к «летнему кинотеатру». Привезли «Одиночное плавание», русский боевик!
Интересная страна Россия (Украина и Белоруссия)! Своих прекрасных фильмов достаточно, снимать умеем, а рекламируются зарубежные. Чем плохи — другие брать не буду — «Одиночное плавание», «Белое солнце пустыни», «Неуловимые»?.. Актёры наши ничуть не хуже зарубежных, а, пожалуй, и получше есть, да не про советский экран. Нам снимать и снимать! Ермак в Сибири — чем не конкистадорская тема? Пираты Ивана Грозного. Кто о них из широкой публики знает? Да никто практически.
А праславянская тема — Колаксай, Таргитай, Светозар… Такие многосерийки можно закрутить, где там Голливуду! А похождения русских промышленников на Аляске и в Калифорнии? Воистину, золотая тема. А, что там говорить! Нет пророка в своем отечестве.

2
августа
Поляна в лесу, наш полк
Утро. Пасмурно. Самочувствие удовлетворительное. Во всяком случае, хожу, даже бегаю. А в армии все команды выполняются бегом. Разумеется, мы, те, кто постарше, плюем на бег по приказу. Когда нужно бегать — знаем сами, как-никак опыт определённый есть.

В столовой и вокруг окон выдачи на кухне столпотворение — на завтрак любимая всеми смесь типа рагу: картошка, тушёнка и кислая капуста. Бачки выскрёбываются до блеска в самом прямом смысле. Это не каши, надоевшие и безвкусные. Уплетаем с громадным удовольствием и никаких замечаний! После завтрака едем в лес, на предмет работы якобы. Это замполит Носов отправил нас подальше от глаз начальства, чтобы не приставали.
12 часов 17 минут. В лесу близ дороги на Черемошну. Собрали сухие ветви вокруг и сожгли. Не село, разумеется, ветви и сучки. Нашли толстое полено и теперь метаем в него топор. «Спецназ» из нас, может быть, и получится. «Если завтра война, если завтра в поход…». Вот и мы готовимся к оной, если начальство не готовит. Продолжаем отдыхать, как лесорубы Северной Америки, и ждём обед. «Иван Сусанин» — Гришин, тот, что завёз нас в Иванков днями раньше, — рассуждает, что лучше уехать отсюда «по справке» любого характера или остаться «совершать подвиги». Я ничем помочь ему не могу — сам бы смылся, да не пускают.
На стук топора подошли ребята из четвёртой роты, тоже ждут обеда. Обмениваемся замечаниями по сему поводу. Их почему-то позвали к столу, а нас нет. Ну ладно, ложимся отдохнуть на бугорочке на толстый слой сухой хвои. Запах! Дует ветерок, шумят сосны, кое-где порхают бабочки. Румыния передаёт музыку. Домой хочется. Какая от нас польза? Явно видимой — никакой. Потому вокруг моей записной книжки спят Важинский, Шаламов, Янащук, Юсупов, Абдулин. В карты дуются Шенстер, Гришин и новенький, ещё не знаю его имени. Мир и тишина.
Просидели до 16 часов и отправились «домой». Едем под беспрестанно повторяющиеся «примаваре» и «аушваре» и звуки скрипок румынских мастеров. Особенного протеста это не вызывает. Генка Хрупин только усы топорщит. Протест вызывает, другое. Машины бросает на узкой лесной дороге (то промоина, то корни, барьером перегородившие путь) как шлюпки в штормовом море. Двигатели воют, и скрежещут шестерни передач, а мы летаем по кузову.
Очень здорово подскакивать под звуки смычковых. Если бы не «афганская» форма и не транзисторный приёмник — полная картина военных лет «Бойцы после тяжелого боя». Правда, на дне кузова гремят и подскакивают лопаты и топоры вместо ППШ, и это ухудшает восприятие полотна. Наше «невооружение» можно отнести и к следующему. Допустим, мы все проштрафились, нас, ворюг, мошенников и бандитов везут на передовую, рыть инженерные сооружения «або там, иншi конструкциi. Отроем что положено, раздадут винтовочки с пятью патронами в магазине, и вперёд, кровью смывать «позор и предательство!». А чтобы не появилось посторонних мыслей, нам в спину направят пять-шесть пулемётов заградотряда. Итак — примкнули мы штыки и… Пулемёты в тылу сильно облегчают задачу — лёгкость в членах появляется необыкновенная, и мы летим, несёмся, парим и орлами-соколами сваливаемся на головы противника! Заклюём, паскуды!!!
Мимо нас между деревьев умудрился прогреметь КрАЗ-экскаватор из четвёртой роты. В кабине два человека, два на крыльях, два на подножках и один на платформе крана. Как только держатся, мерзавцы?! Машину раскачивает так, что стрела почти касается дороги, ковш бьёт по деревьям, выписывая мыслете почище пьяного сапожника! Вот это ухари! Поэтому посвящаю им и нам рисунок «Салют промчавшимся героям!».

3 августа. Воскресенье.
На крыше 3 блока

Едем на ЧАЭС вместо отдыха. Вечером Ивасюк поведал (с очень серьёзным лицом!) что «алкоголиков, дебоширов и прочая на станцию не пускают — могут не справиться с порученным делом». А нам якобы осталось 2–3 раза «смотаться», и всё! Вот это по-нашенски. Пусть травятся хорошие люди. Им положено. Это как в войну — всех дельных постреляли и посадили, а теперь вот расхлёбываем. Кому всё это надо? Нам, во всяком случае, точно не нужно!
Хрупин ворчит и хмыкает: «Сильно оскорбил Александр Васильевич, даже спина покраснела…». Он имеет в виду вчерашний инцидент, если, конечно, это можно назвать именно так. Ребята собрали все окружающие нас бутылки, сдали их в приезжавшую автолавку и накупили парфюмерии. Может, и для бритья. Теперь вот тщательно «продезинфицировались». И в палатках аромат, как в старинной москательной лавке. Во всяком случае, «потная спираль», как говорит Лесков по поводу малоэстетичных запахов, в частности, от портянок и сапог, здорово смягчается. Янащук, Хрупин, Носов (не замполит), Банников и другие ходят теперь счастливые и умиротворенные. Как немного нужно солдату для радости!
Пока ребята знакомились с достоинствами отечественной парфюмерии, мы с Шапраном в условиях строжайшей конспирации, и это не преувеличение, разговаривали с Богдановым, старшим сержантом шестой роты. Он член партии, много чего знает о полковых порядках, но осторожничает, опасается репрессий.
— Всё напрасно, могут такую характеристику дать — враз из партии вылетишь…

Наш же разговор с Богдановым был затеян по поводу моего письма Горбачёву о беспорядках, бесконтрольности, разбазаривании горючего, медконтроле и т. д. Шапран поддерживает меня, но нас, таких идиотов, мало, увы.
Два часа переговоров не убедили ни ту, ни другую сторону. Подпишу письмо сам. Дальше Колымы всё равно не сошлют. Не первый и не последний случай в истории страны.
Итак, 11 часов утра. На территории АЭС. Ждём. 11 часов 30 минут. Ждём. 11 часов 45 минут. Ждём! 11 часов 55 минут. Пошли! Идём на крышу третьего блока. Долго петляли различными коридорами, поднимались по лестницам. Лифты не работают, идти тяжело. В здании множество народа: моются, переодеваются, получают одежду, снимают одежду. Гам такой, что в ушах звенит. Вот скопом несётся толпа, подлетает к какому-то окошку, орёт, доказывает, машет руками. Интересная штука — только мы дообъясняем руками или все народы так? Ну, итальянцев я не беру — понятно! Другие в сторонке что-то подвязывают, меняют, густо матерятся. Я думаю. Получили сапоги на размер меньше. Тут в своём размере нога распухает, а в меньшем? «Испанский сапожок» получается. В такой ситуации, конечно же, не до высоких норм словопостроения.
Одни в исподнем, другие в форме, третьи наполовину одеты. Чёрт ногу сломит! Комнаты, комнаты, комнаты с рядами железных шкафов с «грязной» и «чистой» одеждой. Ориентировку теряешь сразу — всё стандартное, одинаковое. Дошла очередь получить «защитную форму» для работы и до меня. Пока получал, наши смылись. Надел на себя тоненькую рубашку защитного цвета и такие же брюки. И все «средства защиты». Ну, ещё очки. Бегу искать своих. Нашёл в дальнем углу. Уф!
Ну, в путь! Страха нет, но волнение — не волнение, а лёгкий такой ветерок по спине потягивает. Непонятно. Может быть, и на фронте так же? Не знаю. Я иду, и другие идут. Другие идут, и я иду. И все мы идём на смертельную, невиданную, никогда нежданную работу.
Первый этаж, второй, пятый, длиннейший коридор… Седьмой этаж. Поступила команда «бегом». Окна закрыты свинцовыми листами. Топот ног, молчание и прерывистое дыхание десятков людей оптимизма не вызывают. За нами в пекло прутся ещё какие-то невольники. В углах кучами валяются респираторы, резиновые перчатки. Навстречу топочут отработавшие своё мужики. На шеях болтаются респираторы и очки. Вид у парней, как у наёмников: немного расхлябанный и независимый, вид людей, узнавших себе цену.
Отдышались в глубине здания и потихоньку идём выше. Подобрались в район отметки плюс 60 метров над уровнем моря, идём дальше. «Все выше и выше»… Вот скоро, скоро… А что скоро? Никто не знает. Расположились в маленькой проходной комнате прямо на полу, на линолеуме. Сидим, поглядываем друг на друга. Вдруг Юсупову вздумалось измерить фон. Включил дозиметр ДП-5Б, посмотрел на шкалу. Быстро переключает на второй поддиапазон… Сунул щуп туда, сюда — ничего, подвёл к шву — стыку линолеумных листов — и вытаращил глаза — стрелка резко упала за шкалу! А второй диапазон у «депешки» заканчивается цифрой 5. Мать честная! Это мы сидели на рентгенах! Всех как сдуло. Ещё бы! Сколько это рентген в самых важных частях тела после головы? Пять умножить на коэффициент 1000 — получим не очень желанный подарок! Пять рентген?! Хорошо, что не пятьсот… Стоим, переглядываемся. А что скажешь? Война…
По инструкции следует начинать измерения с максимальной цифры указанной на шкале прибора, с первого диапазона, поэтому для большей наглядности привожу часть главы из книги М.Т.Максимова и Г.О. Оджагова «Радиоактивные загрязнения и их измерение» Москва, Энергоатомиздат, 1989 год.

Примеры измерения уровней у-излучения и определения плотности радиоактивного заражения.
В таблице показаны уровни у-излучения (мР/ч) на различных поддиапазонах при положениях I, II, III, IV стрелки измерительного прибора ДП-5А
Основные правила обращения с прибором:
1. Содержать прибор в чистоте.
2. Оберегать прибор от ударов и тряски.
3. Защищать от прямых солнечных лучей, сильного дождя и мороза.
4. Выключать в перерывах между работой.

Заглянул местный лейтенант, приглашает одеваться. В узком коридоре навалом лежат дежурные сапоги-бахилы, перчатки, ещё что-то. Всё перепачкано битумом, с жутким излучением. Но кто сейчас на это обращает внимание? Других нет! Натянули эту поганую резину и оглядываем коридор. Юсупов стоит в стороне и смотрит на нас. Наверное, дивно хороши! Впереди за ним — маленькая дверь. И вот она-то и есть пропуск в другую жизнь. Два офицера стоят по обе стороны, тоже разглядывают нас. Кто-то из них кричит в дверь: «Время!», — и через секунду из неё вываливается толпа «чудовищ». Шлёпая сапогами, разбегаются по углам, стаскивают скрипящую, как протез, резину.
— Как закричим «Время!», — инструктирует нас напоследок лейтенант, — бросайте на хер работу и бегом! Бегом!!! А на крыше сами увидите, что делать: всё, что есть, бросайте к е…й маме вниз!
— Давай!!! — опять кричит кто-то, и мы вываливаемся из узкой двери на широкую крышу. Ё-моё! Она черна от рубероида и гудрона и раскалена солнцем, чем-то пахнет. Гудроном — само собой, но подмешивается некий острый запах. Валяются какие-то кабели. Какие там роботы! Здесь трактор завязнет! Хватаем носилки, лопаты, ломы, в изобилии разбросанные вокруг, и рвём, рубим, выворачиваем пласты песка, смолы, гравия. Времени — минимум: за стеной излучение страшной силы, сотни, а скорее, тысячи рентген! И мы рвём, рвём, рвём!!!
Нагрузили носилки — вниз, обрушиваем куда-то далеко, куски кровли летят вдоль стены. Пот буквально заливает глаза, а вытереть нельзя: очки мешают и перчатки в битуме, пронизанном нуклидами. Ударил ломом так, что вырвать не могу, бросил его, тяну чёрную массу руками. Она как резина, а скорее щупальце осьминога, присосалась, гадина, к перчаткам, прилипла к телу и тянет, тянет, тянет к себе: а ну, кто — кого? Странно, страшно. Кто-то подлетел, молотит лопатой, отрубил — вниз его, гада! Кто где работает — неясно, все одинаковы в уродливых костюмах. Кто-то завяз в луже битума, мелкий и зелёный, как кузнечик. И очки — маска, тоже как огромные глаза-фасетки, яростно сверкают на солнце. «Кузнечик» вырывает то одну, то другую ногу. Чёрное пузырящееся месиво чавкает и никак не хочет отпускать жертву. Кто-то подскочил, протянул лопату — держись! Эхх… мать ети! «Кузнечик», треща расплывшимися лаптями-бахилами, медленно выбирается из проклятой лужи.
— Время! — в проёме двери, на миг показываясь, вопит глашатай.

Бросаем к чёртовой матери липкий инструмент и, задыхаясь от бешеного темпа, шлёпаем по липкой, словно лента для мух, крыше. Сапоги чавкают, как в болоте. Навстречу, спотыкаясь о кабели, вылетает очередная партия «добровольцев». Сцена, как в фильме ужасов. Одни глаза размером в блюдце, и более ничего. Таак. Коридор. Фууу! Отдыхаем. Сбрасываем барахло. Его уже примеряет очередная партия. Кажись обошлось, а? Спускаемся в душ. Вот здесь можно и пошутить, побрызгаться водицей.
— Серёга! — кричит Янащуку Корсаков. — Ты сильно не три — отпадёт! Жена из дома выгонит без него!
— Га-га-гаа! — радостно ржёт наш маленький отряд, скачет под струями, как кузнечики по полю. Взрослые все мужики, а балуются с водой, как детишки. И я такой же! Интересно, боимся мы или нет?
14 часов 45 минут. Сидим в кузове ГАЗ-66 и ждём, когда последние купальщики займут свои места. Работали три минуты, а сколько хлопот, подготовки. Сколько напрасных жертв! Что же будет тем, из-за кого взорвался реактор, и что будет тем, кто устраняет последствия? Рассказывают, что один из «партизан», совсем еще зеленый паренёк, грузин или армянин, пытался через трещину в стене заглянуть в четвёртый реактор. Ему, видите ли, «интересно взглянуть на внутренности». Очень возможно. Наша безграмотность во всём уже не удивляет, во всяком случае, меньше, чем до аварии. А мы скоро будем дома, возможно, через две недели. А тот грузин или армянин уже не будет. Во всяком случае, в натуральном виде. Радиация очень страшный зверь!
Не могу не сказать несколько слов о защите личного состава от проникающей радиации. Уже в Тюмени приобрёл написанную коллективом авторов книгу «Чернобыль: события и уроки», Москва, 1989 год, издательство политической литературы. В ней чёрным по белому говорится, что время работы на крышах станции не более одной минуты точно рассчитано медиками и физиками. Кому верить? Себе и своим товарищам, работавшим гораздо более «одной минуты» или книге?
И кстати. Просвинцованных фартуков и прочей защиты ни я, ни большинство из нашей роты (майского призыва) не видели. Даже издали. Понимаю — они были. Понимаю — даже у нас в полку кто-то их надевал. Но я — не видел.

4 августа. На крыше 3 блока

7 часов 25 минут. Завтрак: каша рисовая, одно яйцо «на лицо», кусочек масла, чай. Витаминов особых пока не наблюдается. И ладно. Может быть, они, эти самые витамины, вообще выдумка малообразованных учёных, а мы и уши развесили! И врач Лунин, и врач Функ, изучавшие витамины, глубоко заблуждались относительно необходимости этих субстанций для нашей с вами жизнедеятельности. Всё, точка! Потому сидим в палатке, слушаем Киев — до него около ста километров, а повернул выключатель, и «Альпинист» немедленно выдает порцию «мовы».

Утро пасмурное, хмурое, серое, но тёплое. Юсупов принес дозиметры ИД с проверки. На моём — 6 рентген, у Хрупина — 5, у других ещё меньше. Не перестаём удивляться «прецизионности» наших приборов. Хрупин, Носов (не замполит), Подберёзкин и Светлаков обкуривают меня со всех сторон. Подберёзкин нагло утверждает при этом, что в табачном дыму содержится приблизительно 300 полезных для здоровья веществ. Интересно, для чьего здоровья? Всех бы курильщиков расстрелял! Резиновыми пулями. И всё же интересно взаправду — отчего это у нас все курят, а я один не курю? Выходит — мой организм вполне самодостаточен, и наркотики в любом виде не нужны? Жаль, что я не медик — провёл бы на эту тему исследование.
Вчера на крыше Светлаков обронил часы. Теперь на них рентген!!!
11 часов 45 минут. Так. Едем на Станцию. Ну и? Снова переодевание якобы в чистую одежду, и на крышу. У дверей «глашатаи» новые, инструкции старые: «Кричим «Время!», и «Бросайте на!..» и т. д.
Ясно, товарищи командиры! Вылетаем на «улицу». Сегодня уже как «старожил», осматриваюсь более тщательно. Впереди, между четвёртым блоком и нашим, третьим, возвышается красно-белая, полосатая вытяжная труба, уходящая в самое небо. Слева, значительно ниже, тянется парящая битумом длинная крыша, накрывающая собой различные, как я полагаю, вспомогательные, цеха, на которую мы и сбрасываем ошмётки «своей» крыши. Ещё дальше сверкают в прямых солнечных лучах направо — изоляторы трансформаторной подстанции, налево — вода пруда-охладителя.
Значительная часть мягкой кровли сорвана до бетона, но работы ещё много. И мы рвём, рубим, носим. Рвем… рубим… носим… Есть ли конец у этой работы?
Гравий как шрапнель свистит, срываясь с лопат. Сердце стучит, колотится, мечется, дрожат руки.

Начало возведения бетонного защитного колпака (саркофага) вокруг 4 блока. Сразу за трубой — третий блок, на крыше которого мы и работали. Прямо за станцией пруд-охладитель. Правда, по виду и по количеству воды это скорее озеро. Справа, за двумя строениями расположена трансформаторная подстанция, карту заражённости которой привожу далее. Можно судить, какой в действительности фон был местами на территории станции.

— Время!!! — чёртиком выпрыгивает в двери лейтенант. — Бегом, бегом отсюда! И мы как спринтеры летим, чавкая уродинами-бахилами — вот где нужно тренировать спортсменов! Радиация за спиной — лучший допинг!
В коридоре вылупляются из резины Посохов, Швецов, Светлаков, Хрупин, Янащук, Медведев, Мельников, Зольников, Корсаков, Скаредное. Сколько же нас?! Банников, Бетехтин, Абдулин, Третьяков, Чернявских, Елишев. Заношу фамилии в книжку по горячим следам, иначе сам себе потом не поверю. Память имеет странное свойство отказывать именно тогда, когда очень необходимо что-либо вспомнить доподлинно. А бумага — она и всё стерпит, и всё сохранит.
Казалось бы, что можно сделать за сегодняшние четыре минуты? Оказывается, очень много. Если бы так работали «на гражданке» все — от министров до сантехников, да простят мне последние, ибо их труд ничуть не менее важен, а в большинстве случаев и более нужен, чем министерский, так вот, если бы все так работали, страна никогда не была бы в прорыве.
А на четвёртый блок я таки посмотрел. Сверху. Улучил момент и, когда все бежали назад, выглянул из-за стены. Вот он, в трёх-четырёх десятках метров — четвёртый! Обгоревший, разрушенный, страшный. И непогашенный. И гореть ему ещё и в третьем тысячелетии медленным ядерным огнём. Настроили станций на свою же голову.
Помнится, в двадцатые годы проектировали инженеры Уфимцев и Ветчинкин ветросиловые плотины. Никакого нарушения природных сил, разве что котлованы под фундаменты — самое значительное зверство. Где они, эти инженеры? Зачахли в ГУЛАГе? Или просто в безвестности? Пока мы все боролись за идеи разнообразных вождей, в проклятых Штатах, Голландии, Канаде кроме атомных строили ветростанции. А у нас? В Крыму, две-три на Кавказе, и всё! А ещё в советское время пытались строить так называемые «гирляндные» ГЭС малой мощности для посёлков, близ которых протекает практически любой «мощности» речка. Где дома с отоплением от солнечного света? Где это всё? Ну, хочется мне, чтобы у нас всех была безопасная энергетика! Всякие там приливные электростанции, как у фантаста Сапарина, и прочие геотермальные, как на Камчатке и ещё где-то за границей.
Вот говорят, что энергии стали потреблять больше ввиду развития техники и т. д. А ведь миллионы киловатт потерь электрической и тепловой энергии в быту и на производстве — это ведь не шутка. Я как-то подсчитывал только по своему посёлку — сколько же энергии уходит вхолостую? Днём горят светильники во многих подъездах, гудят тут и там сварочные трансформаторы, не выключаемые днями напролёт. За год — тысяч пять киловатт. А во всём городе? А в масштабах страны? Поневоле атомные станции строить будешь! Предложил я директору торфопредприятия, главного производства в посёлке и ЖКО автоматизировать включение — отключение всего освещения в Тарманах. В том числе подъезды.
За одно лето (детей сколько можно было бы занять!) всё необходимое оборудование и приборы силами моих кружковцев сделали бы. И ребята хотели, горели идеей в самом хорошем смысле, да руководство внимания на мои предложения не обратило. И энергия как расходовалась не по делу — так и продолжала «уходить в песок». А мои ребята стали конструировать себе в пользование светомузыкальные установки, усилители и домашнюю автоматику. Разумеется, это очень нужно для развития, но ребята получили если не первый, то уж наверняка второй урок — инициативу не любят. Её терпят до определённого момента.
Я пишу, а ведь близится день пуска первого блока, а за ним и второго. Мелкие неполадки устранены, щели и дыры более-менее заделаны, помещения дезактивированы. Нам скоро домой. Как же будет с оплатой? Ведь официальной дозы в 25 рентген не дают получить (разумеется, официально) по бумагам, ибо платить тогда придется не только деньгами. Сволочи всё же наши «руками водящие» товарищи на всех уровнях эшелона власти. Слово-то какое придумано — эшелон. Верно, пожалуй, ибо нескончаемым потоком тянутся и тянутся «управлять страной» чиновники, столоначальники, дурократы разные, кухарки тож… Выстроились в затылок, как вагоны в составе и бегут, бегут…
18 часов 10 минут этого же дня. Сидим на ПУСО — наши машины трут и моют, как любовник моет любимую женщину в бане. Требования к радиационной безопасности повышаются по мере того, как всё приходят в себя. Раньше немытые запросто проскакивали по объездным дорогам и тропкам, сейчас везде посты. Мы ведь тоже несколько раз приезжали в радиоактивной пыли по уши. В прямом смысле — вытряхиваешь «костюм», а в нём пыли как в пылесборнике пылесоса. Очередь длинная, делать нечего, жди, пока доведут фон до трёх миллирентген с тридцати. Всё вокруг мается от жары и безделья, прячется в посадки сосны близ дороги, один я при деле — пишу. Был бы толк от моих записей. Всё время об этом думаю. Во всяком случае, наша работа не должна пропасть втуне, как пропадает многое в стране. Разумеется, мои записи субъективны, это понятно (кажется, я это упоминал уже), но всё здесь я видел сам. Участвовал в событиях, работал (и сачковал по мере возможности). Потому, думаю, записывать нужно. Хроника всегда была отправной точкой для историков.
Эх, хорошо бы сейчас съесть банку лечо! Хоть болгарского, хоть венгерского! Или головку чеснока! Но поскольку ни того, ни другого под руками нет — утешаюсь новым приобретением, пусть и не очень витаминизированным, но, тем не менее, меня наполняющего радостью.

Карта излучений на трансформаторной подстанции АЭС

5 августа, вторник.
Едем на Станцию

Домой едут: Крахмалёв, Полковников, Носов (не замполит), Засорин, Корнеев, Кожевников, Бетехтин, Зольников (не Барсик), Пуртов, Елишев и Абрамов. С каким удовольствием, замешанным на садомазохизме, они пошвыряли свои вещи в машину! Пожали мы друг другу руки: что же, ребята, всего вам доброго! «И вам тем же концом…». Стоп, стоп! Команда всем построиться, пожарной роте то есть. Будут вручать грамоты. Ну, это уже кое-что. Мне грамоты за мою работу не видать, как ушей без зеркала. Это ясно. Зарекомендовал себя на «ять». Суюсь вечно во все углы жизни, а в тех углах, пардон, не совсем та субстанция, о которой следовало бы говорить… Теперь осталось только объявление в газету дать: «Вот гад — ренегат — предлагает обменять Родину на деньги…. Налетай».
Зольников — Ясный Перец — Барсик — стоит возле дембелей и трёт глаза. Такой домашний, рыжий, веснушчатый. Совсем как Комаров из мультфильма. Хороший парень, не вредный и работящий.
Те уезжают домой, мы — на Станцию. Как говорят, в последний раз. Сколько раз «последний раз» оказывался пролонгированным до бесконечности! Может, сейчас повезёт? Разумеется, «повезло». Снова идём бесконечно — утомительными переходами, лестницами, коридорами, непонятным по своим функциональным возможностям комнатам и «прихожим». Запах морских водорослей, пусть не очень явный, но разлит вокруг. Или я так предвзят, что ощущаю то, чего другие не замечают? Впереди меня спины, сзади меня лица — идём туда, знаем теперь куда! Справа — окна, занавешенные свинцовыми занавесками. Это же сколько тысяч тонн металла истрачено здесь на защиту и для заваливания реактора? Даже тюменский аккумуляторный завод, и тот выделил несколько десятков тонн свинца для Чернобыля!
А всё говорят (в прессе) что, мол, этого металла настолько мало, что мир прямо-таки не знает, что же делать?! А то будут собирать пули и дробь с театра «охотничьих» или военных действий». По всей Земле этого добра сотни тысяч тонн! В средние века стреляли даже калёными свинцовыми ядрами. Крыши свинцовые делали. Свинцовые переплёты окон в Европе. Трубы водопроводные в Риме. Дома на свинцовом «растворе» возводили. Как приспичит, создадут роботы — металлоискатели и отправят на бывшие театры военных действий и в старинные города. А там плюмбума копать не перекопать! Или будут получать свинец искусственно. В реакторах. Уран-238 через каких-то там пять миллиардов лет как раз в свинец и превратится. Ну и вот, пришли! Тот самый «линолеумный» коридорчик.
Та самая крыша третьего блока. Вот зараза! Пришлось убирать здоровенную кучу гравия, сдобренного битумом и сложенного предыдущими командами «негров», а на ней «рейганов», как у сучки блох! До ста единиц! Во, жизнь! Вещь!
Конечно, я как сугубо интеллигентный человек перед написанием некоторых фраз должен бы снять пенсне и извиниться перед читателями, но увы, мне — в данный момент пенсне осталось в палатке, бежать туда далеко, потому оставим всё как есть…
А вот, интересно: Что — бы Антон Павлович Чехов написал по этому поводу? И снимал бы он пенсне в острых случаях?
Я не имею в виду драку. Я думаю о случае, имевшим место летом 1896 года, когда он передавал Льву Николаевичу Толстому контрабандно полученные книги графа, изданные за границей России. Толстой ведь был в плохих отношениях с российской властью и церковью, вот ему и запретили печататься на родине. Он попросил американского журналиста Фрэнка Вилларда нелегально привести из Берлина несколько книг… Льва Толстого. Фрэнк обещал и совместно с физиком Робертом Вудом доставил контрабанду в Москву. Писатель Чехов, которому Виллард передал заграничные издания графа, в свою очередь отвёз контрабанду в Ясную Поляну. То есть вся эта группа совершила мелкоуголовное преступление. Вот я думаю: А какие слова говорил по поводу власти Антон Павлович и снимал ли он пенсне при этом? И что бы он сказал, злючка и эстет, по поводу современного правительства?
Шаркают лопаты, чвакает жидкий гудрон или битум, хриплое дыхание ребят… Давай, мать его так! По-прежнему не знаешь, кто где. A-а… Тот, кто покрупнее,
— Хрупин, поменьше — Корсаков, что ли. А это что за фигура? Светлаков. Пот росой выпал на стенки и стёкла очков, руки сами, отдельно от сознания и тела, рвут, режут, кромсают и вываливают туда, туда, вниз. Темп, сравнимый с тем, что показывают в старых кинохрониках. Но там несовершенство техники, а у нас — совершенство?
Колотится сердце о рёбра, воздух шипит и свистит в респираторе. Хоть он и зовётся «Лепесток» и лёгкий чрезвычайно, но надоедает до умопомрачения. Этот респиратор я прихватил вчера во время переодевания, и как кстати! Мой старый Р-2 забит настолько, что превратился в некое подобие половой тряпки. У других ребят респираторы ничем не лучше — в грязных разводах от пота и воды, они фонят не меньше, чем наши сапоги. A-а, что там говорить! Согласно приложенной инструкции, наши респираторы следует «дезактивировать осторожным выколачиванием пыли метёлкой из прутьев или постукиванием о какой-нибудь предмет». Наши респираторы хоть дворницкой метлой стучи, хоть расколоти их вдребезги — ничего уже не поможет. А где новые взять? У какого это деятеля спросили: «Как там, в России?». «Воруют», — последовал ответ.
— Время! — проносится в проёме офицер.
Однако! Быстро оглядываю крышу. Чёрт побери! Расшвыряли эту заразу! Сейчас бежать легче — битума нет, во всяком случае, гораздо меньше, но бахилы всё равно противно хрустят — будто кто-то, где-то, кому-то рёбра ломает. Хряк-хряк! Хряк-хряк! Солнце сияет, блестит на изоляторах распределительной подстанции, блестит водохранилище. Всё! Ныряю в дверь. Отвоевались?! Сбросили поганую резину и подальше от «защитной одежды». Сколько на ней всего налипло! Кто знает?! Кому до этого дело?
В раздевалке опять увидели респираторы «Лепесток» и прихватили, кто смог, — в полку их нет, а уж в роте наверняка. Как великую ценность прячу «Лепестки» в карман, поближе к записной книжке. Десять минут на верхотуре, выше которой только труба, выше которой Господь бог, если таковой имеет место быть, в чем я всегда сомневался, а теперь сомневаюсь втройне, сомневаюсь десятикратно, глядя на малоэстетичные развалины АЭС.
Десять минут под палящими лучами солнца и всепроникающим излучением. И мы выстояли! Думаю, что можно сказать и так. Нужно это, не нужно — мы честно отработали на самой настоящей войне. Худо ли, хорошо, но я обязан донести до наших детей, внуков, правнуков рассказ, как служили их, пусть и не совсем правильные в обыденной жизни, отцы, деды, родственники, чёрт возьми! И не должно быть забвения тому! И скажу об этом сто раз! Мы ведь все прекрасно знаем. Что История и делается, и описывается единицами. И коль мне выпало написать о том, что происходило с сибиряками — напишу!
В полку вечером. Комроты уезжает на десять дней домой. Что-то с семьёй. И хоть надоел он нам, но всё равно уже привыкли к нему, как и друг к другу. Полковник Губин в своё время нам рассказал, что Ивасюк сам попросился на аварию, хотя мог и не ехать — какой-то непорядок с лёгкими. Это, безусловно, поступок. Может быть, на свою голову, но поступок. Провожаем командира шуточками и прибаутками, пускай на прощанье взбодрится чуток. Я обещаю, что ничего не подожгу и не разрушу, а также не буду ходить в самоволки.

6 августа.
Наша поляна

41 год тому назад американский самолёт «Энола Гэй» 509-й авиагруппы сбросил атомную бомбу «Малыш» на японский город Хиросиму.
Общее количество жертв — 365 213 человек. Привожу фотографию (не я шпионил, честное слово!) атомной бомбы и того, что осталось от Хиросимы.

По этому поводу ни Чайковский, ни Стецкий ничего обнадёживающего не сказали.

Автопарк. Гришин, Посохов и я в наряде по пожарной роте. Лежим в машинах, спим, стираем обмундирование. Оно быстро сохнет на жарком ветру. Скоро домой! Какая же будет хорошая жизнь! Луг пахнет летом и свободой. Высоко поднимая ноги, бродит аист, что-то клюёт. Вот интересно — такая махонькая головка, мозга почти и нет, а сколько умеет! Как, почему зародились инстинкты? Или это мы думаем, что они не думают, не мыслят? Разве на одних инстинктах можно жить?
В «Советском воине» появилась довольно-таки вздорная статья о Стоцком и прочая. Ерунда совершенная. Но надо же заработать сколько-нибудь автору? Надо! Потому ехидничать более не буду. По-прежнему поют птицы. А ещё говорят, что в августе всё умолкает. Нет, братья, не всё. Каждое утро, если нет дождя или тумана, в лесу и на лугу обязательно распевают две-три пичужки. Что им? Как в Библии: «…они не сеют, не жнут, не собирают в житницы». Матфей, кажется.
Действительно, «не сеют, не жнут». А мы, что мы жнём там, где не сеяли, хотел бы я, а может, и другие, знать. Интересная штука эта Библия. Можно найти ответ на любой вопрос, если его подогнать под ответ. Или наоборот. Умные ребята составляли книгу. С одной стороны. А с другой стороны, глаза бы мои на неё не смотрели: столько всякой ерунды наворочено! Ну как впрочем, в любой другой объёмной продукции печатнорукописного цеха. Но интересно! Воровать можно и воровать нельзя. Убивать можно и даже нужно, убивать ни в коем случае нельзя! Обманывать, конечно же, грех, но, ежели помолиться с усердием, то обман — вполне приемлемое занятие для христианина. Богатство, конечно, — плохо, но дружить с богатыми (ворами в том числе) просто замечательно. А если посмотреть на облачения священников! Золото. Серебро. Драгоценные камни. Парча. Шёлк. И тут же проповедуют о «нестяжании». «Легче верблюду пройти в игольные уши, чем богатому попасть в царство божие». То-то я смотрю: все богачи бросили богатеть и толпами «рынулись» в храмы да пустыни (читай — монастыри) замаливать грешки и грешата!
Я получаю прямо-таки мазохистское удовольствие от чтения некоторых постулатов Книги книг. Например, Евангелие от Луки, глава 16/9». И я говорю вам: приобретайте себе друзей богатством неправедным, чтобы они, когда обнищаете, приняли вас в вечные обители».
Ничего себе «учитель праведности!» То богатых уничижает и ненавидит, то лицемерить и обманывать предлагает! Или Евангелие от Марка, глава 11/12-140. «На другой день, когда они вышли из Вифании, Он взалкал, и, увидев издалека смоковницу покрытую листьями, пошёл, не найдёт ли чего на ней: но, придя к ней, ничего не нашёл кроме листьев, ибо ещё Не Время было собирания смокв. И сказал ей Иисус: отныне да не вкушает никто от тебя плода вовек!»
Потом смоковница засохла — проклятие, как никак висело над деревом. Но каков ботаник наш вождь и учитель! Живя там, где смоковниц как берёз в России, не знал даже о времени плодоношения деревьев! Не правда ли, нужно быть большим оригиналом, чтобы в крае, где смоквы (инжир) были одними из распространённейших плодов, не знать время их созревания! Он или был постоянно пьян, или был родом вовсе не из этих мест, а из Римских, но Северных территорий, либо Евангелия писали совершенно не местные жители. Тогда какие же они святые — Евангелия? И ещё интересный момент. Ничем не доказано реальное существование Иисуса Христа, а имя того, за кого его выдают легенды, то бишь евангелия, неизвестно…

7 августа.
Наша поляна

В «Советском воине» за пятое число моя заметка о нашей роте. Значит, Лукинский человек слова. Спасибо ему. Газета пошла по рукам, как гулящая девка, еле отобрал. Парни довольны чрезвычайно. Я думаю: пусть заметка ура-патриотическая — другую ведь и не пропустят, но нужная. Парни должны остаться в истории. Говорю «парни», потому что сам хоть мало-мало, а в газеты писал, следовательно, уже вошёл с маленького крылечка в большое помещение.
А ещё обещал Елишеву, что обязательно напишу повесть о нашей работе, и там будет его фамилия. Обязательно. И подарю ему книгу. Если, конечно, в живых останемся к тому времени.
Мы с казацким сыном Хрупиным в «дембельском» наряде по роте — заготовка еды, мытьё бачков. Хрупин родом из Казахстана, но призывался из города Абинска на Кубани, я родился там же, то есть на Кубани — и потому с полным основанием можем называть себя казаками. И вот два казака гарцуют с полными бачками вокруг столов, а затем уже с пустыми «отгарцовывают» обратно, на ПХД.
Чтобы не возникало недоразумений, скажу: по отцу мои корни на Дону, вернее, на Северском Донце, в станице Синявской. По матери и деду — в городе Мариуполе, стал быть, на Украине, так что я самый что ни на есть русский казак!
А прапрапрадеды из Крыма, возможно, что род мой идёт от Менгли — Гирея или даже Едигея (Эдигея). Того самого. Во всяком случае, мой отец слышал от своего деда, что род Ахановых дворянского происхождения и в самом деле идёт из Крыма. А в конце 17 века казак Василий Аханов был донским атаманом, и это тоже факт. Исторический.
Так, отчитался и пошёл умываться. Нашу отправку домой отложили на неопределённый срок, так как первым должен лететь первый батальон. Опять волнения в массах, разговоры со скрежетом зубовным и матом сквозь зубы: «Мы пахали как негры, а эти летят первыми! Эти… раздолбай!!!»
Правда, у полкового умывальника увидел паренька с надписью на теле — «Друга уважаю девушку люблю», и эта сентенция без запятой очень утешила и развеселила. Просто, скромно, со вкусом. Где он её сделал — в детдоме или на «малолетке», выяснять не стал. Но в полку татуированных достаточно. Может быть, и мода. Вон, даже сэр Уинстон Черчилль носил татуировку, разные там графы и герцоги, а уж простому сирому мужику и подавно не возбраняется. А забавно было бы видеть на сэре Уинстоне наколку типа: «Не забуду мать родную и отца гулящева»… Приходилось видеть и такую, правда, не на премьер-министре, а на бродяге. Кстати, дедушка Сталин тоже в юности побаловался — на груди череп вытатуировал. Уже тогда намекал…
Едва не забыл отметить в записях маленькое событие. Вчера или позавчера из глубин Сибири и из Тюмени, в частности, прибыло несколько человек замены. Крутят головами, всё рассматривают с повышенным интересом. Информации о Станции не имеют почти никакой. Всё нормально, страна жила, как и живет. Из кровати бух тебя на нары! Добро бы тюремные, заработанные на тропах разбоя и тайного умыкания имущества! Тогда было бы понятно. А здесь армейские, щелястые, с кочковатыми матрацами. Держите, парни!
«А что такое радиация, мать её..? А водку как, дают?»
Мы их просветили в том плане, что водки нет, во всяком случае, официально, но есть самогон, брага, лосьоны. Респираторов тоже нет, как и многого другого.
— Как?! — удивляются новенькие. — Как же так? Нам там сказали… Военком, комиссия, по телевидению…
— Интересно, что вам такое сказали, что вас принесло аж сюда? Не могли сами вычислить, чем всё дело кончится? Смыться не могли? На кой хрен вам это всё надо? Ну, мы ещё не соображали, а вы… уже сколько времени прошло со дня взрыва?
Наши сибиряки слегка приуныли. А что ещё делать остаётся? Нет и никогда не было в нашей стране правды, да и мы это уже выяснили несколько ранее…

8 августа
В полку

С утра выехали на наш «самодельный» полковой ПУСО на опушке соснового леса близ лагеря. Моем машины. Общий фон после мытья 1,5–3 миллирентгена в час. Особого толка от «гигиены» нет — ездим ведь по заражённой земле. Вымыли, сидим, мечтаем. Спать хочется. Самочувствие более-менее.
В лесочке, ближе к селу Орджоникидзе, достраивают новое здание штаба. Стучат топоры и молотки, будто стая дятлов накинулась на свежеструганые доски в поисках невиданных насекомых
Ну, а мне хочется новых впечатлений и дорог. Мало успел за свои годы. Ладно, поживем — увидим. Получили перед отъездом по 110 рублей командировочных. Стало быть, мы всё-таки не солдаты? Но на душе легче. Даже замечания комбата не берём близко к сердцу. Да он теперь и не особенно придирается, правда, на меня косится. Милейший Борис Михайлович! Понятно, хлопот я ему доставил. Желаю ему дослужиться до полковника. О чём и заявил вслух.
Птицы распевают, поддерживая наше настроение, бегают полковые собаки, сосны на теплом солнышке источают запах смолы и хвои. Хорошо! Курорт, в некотором роде, теперь это ясно видно! Единственный его недостаток — нет дам в купальниках или хотя бы в платьях. Эстетики маловато. На защитно-зелёные выгоревшие одежды сослуживцев уже противно смотреть.
Но есть один положительный момент этого дня, то есть восьмого числа, в истории страны. 332 года и семь месяцев тому назад (восьмого января 1654 года) совет казаков, созданный гетманом Богданом Хмельницким, созвал Раду, то есть совет представителей украинского народа в городе Переяславле, где было принято решение о воссоединении левобережной Украины с Россией. Там стоит монумент в память об этом событии. Позже и правобережная Украина вернулась не без помощи России в состав исторической родины. В качестве иллюстрации радостного, особенно в 1654 году, события (польский гнёт на Украине значительно ослаб и польские войска убрались с большей части Украины) привожу почтовую карточку выпуска 1954 года. Увы, более поздних печатных изданий я не мог найти.

ВРЕМЕННЫЕ
уровни допустимого радиоактивного заражения кожных покровов, белья, одежды, обуви, транспортных средств, механизмов и средств индивидуальной защиты (мр/ч) на период ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС.

Мощности экспозиционной дозы излучения для зон III, II, I будут сообщены в установленном порядке.

Заместитель Главного
Государственного санитарного врача СССР А.И. Зинченко

ВРЕМЕННЫЕ
допустимые уровни радиоактивного загрязнения почвы, дорог, наружных и внутренних
поверхностей строений после дезактивационных работ


Примечание: При расчёте принималось, что коэффициент загрязнённости жилых домов и других строений принят равным 2 (для деревянных домов)

Заместитель Главного
Государственного санитарного врача СССР А.Н. Зинченко


9 августа
В полку

Самочувствие как будто нормальное. Так, чуть-чуть ноет в правом боку, уже привык. Между прочим, в этот день, только сорок один год назад, с самолёта «Бокс Кар» 509-й авиагруппы была сброшена атомная бомба «Толстяк» на город Нагасаки. Общая численность погибших и пострадавших 72 тысячи человек. Сорок один год назад!

И с тех пор радиация техногенного происхождения сопровождает человечество, в чём мы уже убедились вполне. А эта фотография бомбы, скорее всего нейтронной, судя по характеру взрыва, хотя тоже далеко не идеального оружия в споре противоборствующих сторон.
9 августа, вечер. Дежурили в автопарке, ездили в Иванков, хотели отправить посылки. Не принимают уже несколько дней. Лафа кончилась. Почему — разумеется, не объяснили. «Не принимаем и всё!» И кто после этого скажет, что человек человеку друг? Идём по посёлку, разговариваем. Подберёзкин сказал, что пишет кое-что. Я попросил показать, разумеется, после службы. Он согласен, и вообще сказал, что думает, что я пишу хорошо, судя по некоторым признакам. Пошли мы с Подберёзкиным и Половодовым по магазинам. Купили книг, мелочи разной, поели в кафе «Тетерев» борща человеческого да гуляша от пуза. Небось, не тушёнка. Неужели на нашей солдатской кухне так же готовить нельзя? Не сноб я и не гурман, но иногда хочется чего-нибудь натурального. Конечно же, не бифштекса с кровью — брезгую, а вот сала с луком или картошки, жареной с луком, — эххх! Но всё это так и остается мечтой. Идиотизм какой-то! Солдат мечтает о нормальной еде. В советской стране. На богатой Украине. В 1986 году вообще и на сорок втором году после окончания Великой Отечественной войны.
Палит солнышко немилосердно, пыль белая-белая на обочинах дорог и тропинок, в садах крупные, наверное, вкусные груши. Уже когда приехали в полк, для разнообразия пошёл дождь. И шёл весь вечер. А мы с Подберёзкиным под его рокот опять разговариваем о фантастике, авторах и прочих приличествующих случаю темах. Он перечитал массу фантастических произведений и даже таких, которых я в глаза не видел. Население палатки со вниманием прислушивается к разговору, где мелькают всякие парсеки, киборги и прочие составляющие разговора двух помешанных. Лишь Полстянкин спит — ему наши высокие материи непонятны. И то: не всем же любить литературу, в конце концов?
Словом, ничего существенного за день не произошло. Правда, новый старшина, заменивший Погорелова, Олег Белозёров, из Тюмени, выдал дополнительные одеяла. Прохладно стало по ночам, да ещё как. Все ждут самолёт. Он садится аж в Белой Церкви на военном аэродроме, но узнают об этом очень быстро все. Вот тебе и нет связи! Зело таинственна Россия, Малороссия тож!

10 августа чернобыльской эры
Черемошня

Вчера ночью у нового чистенького штаба полка, только что заселённого, кто-то из офицеров поджег муравейник, чтобы избавиться от его обитателей (не от штаба, конечно, прошу понять правильно). Тот, сгорев, поджёг, само собой, торф, потому как лужок, на котором расположился штаб, ранее (лет так с полсотни назад) был болотом. Где болото — там и торф. Возникла лёгкая паника, вызвали пожарную машину, и ребята провозились с этим муравейником больше часа. И это ещё хорошо. Лес сосновый, слой хвои толстый. Подуй легчайший ветерок — разгорелось бы до самой границы. Доказывай потом тот офицер, что он не чернобыльский Герострат.
«Мы не можем ждать милостей от природы, взять их у нёе — наша задача». Да, Иван Владимирович Мичурин мог такое сказать, и это сошло ему с рук. Тем более, что он и в самом деле вывел множество необыкновенных сортов плодовых деревьев. Дело Мичурина живёт: сегодня в его родном городе, то есть в бывшем Козлове, а ныне Мичуринске Тамбовской области существует институт, разрабатывающий биохимические, генетические и прочие интересные темы в биологии. В том числе и генетически изменённые продукты питания. Для нас с вами, уважаемые читатели. К чему это может привести в не столь уже отдалённом будущем, думать не хочется.
Никто, даже самый «продвинутый» пророк не сможет нынче предсказать, никто не может гарантировать, что Матушка-Земля, Матушка-Природа когда-либо так взбунтуется, что самый разрушительный ядерный взрыв покажется лёгким шумовым эффектом для фильма ужасов. И укротить Природу будет невозможно, ведь ещё никто не смог укротить даже мало-мальский вулкан или «средней руки» цунами.
Но сейчас мы не можем ожидать милости от матушки-природы, тем более, коль натворили столько пакостей. Вон, как изуродовали Север! Сам бы не видел, ни в жизнь не поверил бы. У нас ведь страна была «самая-пресамая»… ну, бывали «отдельные нетипичные случаи». Написал в своё время по этому поводу в несколько инстанций. Вот и попросили с работы «за прогулы». Я тогда работал в Карской экспедиции, на Ямале. Техники там разбазарили — уму непостижимо! Однако «Крокодил» напечатал мою маленькую заметочку из серии «Крокодильский мартен» — была такая рубрика о пропадающем в стране металле. Стране это никак не помогло, Тюменской области тоже, а уж мне и подавно. Юрист экспедиции сказал буквально следующее: «Пока начальник экспедиции такой-то, я буду на его стороне!».
Ну и что? Как лежали тысячи тонн металла по Ямалу и сотни тысяч по Северу так и лежат. Какая там милость от природы?! Муравейники жжём!

Едем в Черемошну — подальше от глаз начальства. Делать нам совершенно нечего. Мы — дембели. Да и неохота. Сидим на красивой поляне среди старых толстых и корявых сосен и наблюдаем, как молодой уж глотает лягушку. Минут пятнадцать распяливал пасть и проглотил-таки! И тут возник Куприн, его «Поединок» — сцена, когда два офицера в забытом и далёком гарнизоне пьют водку «под стук телеги», то есть не закусывая. Наркоша и Гришин «под стук телеги», то бишь глядя на ужа, пьют приобретённый в местном магазине «Нитхинол» — зелёно-голубоватую жидкость, содержащую спирт, и разглагольствуют на тему «коммунисты и водка».
Я им: «Вон, лягушкой хоть закусите, берите пример с животного! Ведь обалдеете от «напитка», редискины дети!». «Дети» смеются: «Не впервой! Это хилые европейцы коньки откинут, а сибиряки крепче становятся! Вон, Москва запретила нормальный самогон пить, там мы не виноваты! Ты ведь тоже член, так разъясни позицию своих…».
Нет, каковы паразиты! Обращаются ко мне, словно я, а не Политбюро, довёл их до питья вот таких суррогатов. Не более и не менее. Что касается меня, будь я на очень высокой руководящей должности, всегда бы помнил, что были соляные, медные, картофельные бунты, бунты «просто так». Россия — страна выдумщиков и лентяев, изобретателей и рационализаторов по мере необходимости. И вот так взять и запретить, зажать и не продавать, ни к чему хорошему не приведёт. «Разъясни позицию своих…». Да уж, своих. И не знаешь, кто свой, кто чужой, как в том фильме Никиты Михалкова. Что у нас за страна? Любые эксперименты проходят!
Глядя на еще живых питухов, остальные наши отдыхающие тоже дёрнули по стаканчику, то бишь колпачку от нитхинол содержащего сосуда и, как говорили в старину, «ни синь порох!». Крякают и «под стук телеги» опрокидывают. Представляю картину: стоит взвод солдат в столовой и, распялив рты, как наш уж, заглатывают по буханке хлеба. На закуску. Достойно большого художественного полотна под названием «Оголодавшие защитники Отечества в промежутках жизни». Обращаюсь к компании с краткой речью: «Ребята! Вот если сейчас, не сходя с места, я три раза подряд метну топор и воткну его в дерево, вам сегодня будет удача на спиртное». Мужики смеются. Они-то знают, что попаду, но всё равно интересно.
Кричат, чтобы в ближнее дерево не метил — какое там расстояние! Ладно, показываю на сосну, что шагах в десяти.
— Годится?
— Годится! Давай! Только нас не зашиби!
— С разворотом или как?
— С разворотом! Мужики, смывайся! Вдруг ошибётся и замочит кого!
— Учтите, что в книге будет! Вы попадете в скрижали ликвидации последствий!
— Давай! Нам один хрен!

Ладно. Стал спиной к сосне, топор у меня хороший, «военный», тяжёлый, уже проверенный. Рраз! Шшух! Посыпалась кора — лезвие точно вошло в ствол. Ещё раз — уухх! Попадание! Так, последний раз. С минуту маринуюсь: то взвешу топор в руках, то замахнусь и не брошу… Хор питухов: «Ну, давай, индеец! Засади по самый обух! Или томагавк затупился?! Давай, а то всю горилку хохля стрескаеть!».
Делаю оборот — топор, взблёскивая лезвием, точно вошёл в середину ствола.
— О-о! Нормально! Вперёд, на Данциг!
Прыгнули в машину и подались в Радинку, Бобёр и т. д. Всё верно — Молданов увидел туалетную воду «Лаванда» и таинственно поднял большой палец — во! Годится!
Честное слово, никогда раньше не думал, что и это можно пить. Полагаю, Ротару с Иоалой и не подозревают, что, слушая «Лаванду» в их исполнении, можно её ещё использовать для «унутреннего употребления». Хотя, если подумать, песня проникает через уши, а жидкость через горло, и обе «Лаванды» в данный момент служат во благо. Сложная философская категория. И ещё вопрос. У меня, у Хрупина, ещё у нескольких человек болела голова. После работы на крыше — «как бабка пошептала». Выходит, существует положительное воздействие радиации на сосуды? Это решать учёным.
Вечером пошёл в красный уголок, размышляя о том, что всё же петь «Лаванду» это одно, а пить — несколько другое. К сожалению, уровень культуры в стране падает, падает катастрофически. И о себе не могу сказать, что культурен. По отношению к какому-либо бродяге, может быть, и да. Но по отношению к академику Лихачеву, например, увы. Но ведь хочется быть. Не казаться, а быть таковым. Вспоминаю своего отца. Вот он действительно интеллигентен и культурен, может, отчасти и потому, что получил образование в классической гимназии, но, скорее всего, природа такова, уровень жизни, не только в смысле материальном, разумеется.
Опять понесло мудрствовать, ничего не могу поделать. Пока пишу, ребята смакуют жидкость. Всё-таки помогает спирт при облучении или нет? Часть врачей «за», часть «против», часть помалкивает. Но у кого он есть, пьют на всякий случай «пользы для». И ни одного объективного разъяснения в прессе. Да, я ведь забыл о войне с пьянством! Какая там объективность! Значит, опять возникают слухи. Так и живём. И — вопрос. Если вино «ни от чего не помогает», зачем тогда именно красное вино выдают командам подводных лодок?
Вечер в полку. Потерялся молчун Бородин, нет его в окружающем лесу, в Черемошне и Орджоникидзе.
И ещё о прессе. Храню большую статью Голованова «Радиация: мифы и реальность» из «Комсомольской правды». Не согласен с тем, что там написано: «Трудно подсчитать, например, сколько надо проглотить плутония, чтобы заболеть лучевой болезнью. Во всяком случае, очень много, наверное, на миллионы рублей».
Специальные источники утверждают, что плутоний — один из коварнейших и ядовитейших металлов, и малейшее употребление внутрь приводит к смерти. Кто же заблуждается — Голованов или другие авторы? Или кто-то из них вовсе «не заблудший»?
Или о спирте. «Приходилось читать и слушать «научно обоснованные» утверждения о благотворном воздействии спиртных напитков, якобы повышающих невосприимчивость организма к радиации. Уж не знаю, к счастью ли или к сожалению, но это не так. Скорее, наоборот, поскольку алкоголь не способствует здоровью в целом».
Тогда, на Чернобыле, я не знал о существовании «Ядерной энциклопедии» да и кто из неспециалистов о ней знал? Её только готовили к печати. Спустя 16 лет со дня катастрофы, да и то почти случайно, увидел статьи в одной из газет из этой самой «ЯЭ». Всё в жизни от случая зависит — это я уже давно понял. Не будь я по армейской специальности пожарным, вряд ли попал — бы на Украину. А не будь я пишущим человеком, все подвиги тюменской пожарной роты так и остались бы неизвестны Истории.
Ну, а поскольку всё может быть в нашем мире — привожу две статьи из энциклопедии, полагая, что они самые что ни на есть актуальные для читателей, и тем более для лиц, имеющих некоторое касательство к радиации.
Вот и Голованов не преминул выступить с «разъяснениями и советами». Ну, Ярослав! Чего больше в вашей статье — изысканной дезинформации или простой некомпетентности? Многие источники говорят об алкоголе как о стимуляторе жизненных процессов. Английские врачи, например, лечат красным вином и витамином С некоторые болезни. Разумеется, как и все стимуляторы и лекарства вообще, алкоголь должен применяться разумно. И в России издревле красное вино типа кагора или подобное ему рекомендуется больным и ослабленным. Так есть польза от спиртного или нет?
Зажигаю украденную в столовой свечу и продолжаю писать. О чём это я? А, Бородин! Сам найдётся. Может, запил где? Королёв забастовал, не ходит на разводы. Лежит, словно шах на нарах, если, конечно, шахи вообще имели понятие о таких спальных местах. Валентин получил прозвище Саид за некоторое сходство с героем фильма «Белое солнце пустыни». Правда, в песок его никто не закапывал, ни в Стечанке, ни в Ладыжичах — могу засвидетельствовать. Лежит Саид на нарах и выкрикивает в эфир лозунги о пересмотре доз облучения. Никто из начальства не реагирует. Вообще, всё окрест насыщено флюидами скепсиса и недовольства.
Офицеры и «партизаны» — хмурые и скучные. Всё надоело до тошноты. Одним кадровым жизнь: оклады получают немалые, награды. Какие там ещё блага существуют в армии? Хотя служба — не гречишный мёд. Скорее, липовый.
Вышли из палатки, сидим на травке. Хрупин рассказывает, как он на крыше АЭС схватил кирпич, хотел сбросить и… чуть руку не вывихнул. «Кирпич» оказался свинцовой чушкой. Это, видимо, во время «бомбардировки» реактора свинцом, доломитом и прочими поглотителями излучения промахнулся вертолётчик.
Подъехал автобус, привёз артистов «Укрконцерта». Поют народные песни. Я их очень люблю. Есть в них такая же грусть, широта и удаль, как и в русских. Вообще Украина настолько близка нам, россиянам, что не понимаю, как можно делить тесно сплетенные наши судьбы? Русские, украинцы, белорусы — мы же славяне! Славяне мы! И сказки похожи, и герои. Что мы друг без друга? Вот сказал я о славянах несколько тёплых слов, но ведь фактически славянами становились все, кто попадал на Нашу территорию, вне зависимости от национальности. И это хорошо, все мы люди, все человеки и у всех кровь красная! И главное — какой бы национальности не были родители — у всех родятся маленькие дети, так похожие друг на друга! И воевали наши «приёмные» славяне куда как славно!
Я был прав — ночью объявился Бородин. Трезвый.
Ходил ловить рыбу на озеро. Как обычно рыбаки, просидел, часов не наблюдая, потом долго в темноте выпутывался из кустов, заблудился. «Да плевать он хотел на приказы и выговоры!».

11 августа
В полку

6 часов 20 минут. Подъём. Всё сырое — палатки, бельё, одежда. Брр! Опять назначен официантом, или, как это называется, денщиком (?) в офицерскую столовую. Самочувствие невыспавшегося человека. Принеси-унеси, налей-вылей. Но говорят «спасибо». Это утешает. Выпил несколько стаканов квасу. Приятно.
Красноярцы рассказали, что по телевидению показывали робота, который ползает по крыше АЭС, а вокруг ни одного человека! Занятно. Роботы, конечно, есть. Но или мы невезучие, или роботы микроскопические — не видели. Если верить тому, что о нашей могучей и что-то могущей технике написано в официальной прессе, нам здесь вообще бы делать нечего. Однако сотни человек ежедневно облучаются, и неизвестно, сколько ещё «зелёных роботов», как теперь называют нас остряки, примут дозу.
Свистнул ещё одну свечу. А что делать, если не дают. Ещё классики завещали делиться с неимущими. Я им, классикам, верю. Библия, кстати, тоже об этом говорит… в том смысле, что верить написанному нужно… По этому поводу привожу немного текста из газеты, по-моему, «Ленинское знамя». В связи с кампанией по борьбе с алкоголизмом повышаются цены на спиртные напитки при одновременном снижении на «отдельные виды товаров». Можно подумать, что повышением цен мы резко уменьшим количество алкоголиков и просто пьяниц в стране! «Лаванды», «Тройного одеколона» и «Нитхинола» пока ещё никто не отменял, я ведь только что об этом говорил…
На окраине нашей поляны строят здание штаба. Плотники из наших, полковых умельцев, тюкают топорами, как большие дятлы. Забивают гвозди, напоминая стуком молотков, что есть ещё и мирные занятия даже у военных людей.


12 августа
Утром уехали Маслов, Погорелов, Медведев. Соседи связисты всю ночь пели песни и плясали. Опять выясняли, кто герой Чернобыля, а кто просто так. Не пришли к единому мнению, но пить, видимо, было уже нечего, потому легли спать. Драки тоже не было. Тихо гудит лес от порывов ветра, шелестит листьями орешник- лещина. Временами из полкового туалета доносит странно знакомый запах. «Вот и лето прошло, словно и не бывало… Жизнь брала под крыло, только этого мало…» — опять из глубин мироздания к нам прорывается голос Софии. Да… как не бывало. Интересная материя — песня. Без неё скучно, когда слишком много — противно. Для того, чтобы разнообразить описание этого дня, привожу в качестве иллюстрации.
Всё в мире относительно. Ещё Эйнштейн об этом сказал, но, глядя на текст, понимаешь ещё более относительность гражданского и военного бытия.

13 августа
Новый комполка
Саша Полстянкин приехал с АЭС, его «спидометр» показал 23 рентгена. Занятно. Там, на крыше, Саша помогал ремонтировать того самого (единственного?) робота, коего (как говорят) показывали по телевидению. Бедный, бедный Йорик! Не выдержал, железяка! Ничего, нас, «зелёных роботов», много. И много всяких институтов, особливо научно-исследовательских. Но стране как думается выгодно — постоянно класть на поле брани роты и полки, чем дать им необходимые средства защиты или нападения. Или это нужно не стране, но Правительству? Или какому-то коллективному разуму, правда, не отчётливо разумному? Или всё это так и идёт от пришлецов-варягов, затем от князя Владимира через Ивана IV к народникам и более поздним их ученикам?

По полку идут разговоры о том, что майор Жданович состоит в списках первого батальона и ему ставят 1,8 рентгена в день, как если бы он работал на АЭС. Комполка тоже как будто имеет 22 рентгена, и потому наши «отцы» скоро демобилизуются. Правда или нет — неведомо, но я ни разу не видел их на третьем блоке или на крыше дома в Припяти. Разумеется, им не обязательно совать головы в реактор, но и приписок бы следовало избежать, мягко говоря. И как так? Ждановичу 1,8 рентгена в день! А нам — в сотни раз меньше! Что, он прямо на реакторе работает? Я опять ничего не понимаю в жизни…
В округе уже сменилось три генерала, курирующих его, такова солдатская почта. Нам об этом не докладывают.
Пасмурно, душно. Будет дождь. Пишу текст к «Боевым листкам». Обычные, ничего не значащие фразы о боевой якобы работе. Это для ожидаемой комиссии. А вот интересно — им это интересно? Замполит Носов намекнул, что начальству, разумеется, это ни к чему, но писать надо, так положено. Ясное дело, стенды пустыми стоять не должны! А вообще, зачем переводить на это дело доски, гвозди, бумагу, краски? Ну, действительно, кому это нужно? Кому доказываем очевидное?
Чего стоит, например, транспарант в расположении полка типа: «Чернобыль — место подвига», не имеющий автора, или: «У нас ещё будет возможность назвать имена этих отважных людей и оценить их подвиг по достоинству», автор которого Генеральный секретарь, тут и там встречающийся (разумеется, не лично!) в Зоне и в прессе. «Потом» нас оценят, сейчас мы цены не имеем. Чистый Хайям:
«Что мне блаженства райские потом?
Хочу сейчас, наличными, вином…».

О! Появился новый комполка из города Бийска, подполковник Левченко. Совершенный солдафон, судя по его выступлению, из которого ясно, что мы, кроме гауптвахты и мата, ничего не увидим и не услышим в нынешней солдатской жизни. Почему это практически все командиры начинают и заканчивают свои речи с ненормативной лексики? Хочу не хочу, но бравого солдата Швейка и «те» времена, поневоле проявляя в памяти, переношу на сегодняшний момент. Одно утешает и мирит со всем происходящим — нет ни полковых соборований, ни литургий, ни причастий… Уже прогресс!

Ошибался великий князь, когда сказал: «Веселие Руси есть пити». Нужно было добавить и такое, допустим: «И брань зело обла!». То есть очень большая, огромная, всеохватывающая. У нас в стране явно и постоянно нарушаются все права и правила, но похоже, это никого не волнует. Например: обкладывая нас площадной бранью, командиры, таким образом, расходятся с текстом и смыслом «Европейской Конвенции о защите прав человека и основных свобод» от 3 сентября 1953 года. Я вовсе не институтка, сам могу при случае отпустить «кислое слово», но именно «при случае». Может быть потому, что и другие это могут, то есть вообще Все в стране, всякие Конвенции у нас теряют смысл?
Завтра приезжает Ивасюк. Без него никто не разбежался, не спился, из ближайшей церкви не вынесли иконы, (кстати, где ближайшая церковь?) никого не изнасиловали, не продали ядерную боеголовку любителям острых ощущений из-за океана. Замполит прекрасно справился с нашей бандой. Вечером утешение — фильм «Бархатный сезон». Красиво! Какие герои! Французские борцы-антифашисты в Испании и Франции. Интересен Смоктуновский в роли начальника полиции. Особенно когда он очень интеллигентно бьёт в солнечное сплетение одного негодяя.

14 августа
В полку
Ночи стали темнее, утра светлее. Сегодня я опять дневальный. Дремлю на посту. Сейчас все плохо высыпаются, кроме Генки Хрупина, тот только головой к подушке — уже спит! Завидно! Быть может в праправремена, Генкина родня была либо кошками, либо медведями. Правда, есть ещё соня — полчок: маленькое такое и безобидное существо, большой любитель сладкого, фруктов в частности! Ела, ела его дальняя родня фрукты и выросла…в Хрупина. По крайней мере, Дарвин так думал. А я — не против.
По палаткам ходит Жданович, записывает, кто спит. Я как раз лежал «на кровати».
— Фамилия?
— Аханов!
— Почему лежите?
— Сейчас встану, раз нельзя…
— Чем занимаешься?
— Как чем? Дневальный…
— Дневальный отдыхает ночью.
То, что теперь каждую ночь вокруг орут и пляшут, его не волнует. Формально он прав, но ещё ни один дежурный по полку не успокоил «скоморохов». Да и толку что?
Ушёл Жданович. Я опять прилёг, размышляю. «В народе» говорят, что лететь домой будем на десантной лайбе в кислородных масках. Кстати, ни разу не приходилось. В конце концов, должен и я это попробовать. Если получится, и с парашютом прыгнуть. Хоть раз. А ещё из крупнокалиберного пулемёта пострелять. Но от хотения до воплощения — дистанция ощутимая. И ну её, эту армию вообще! Что хорошего она принесла хотя бы мне? Отец в своё время, послужив, получил несколько пуль от соотечественников Гёте. Помню, ногу долго после войны лечил. Ну, то настоящая война была, понятно. А здесь что?
А вот что. Газета «Труд» 1993 года, статья В. Головачёва и Ю. Дмитриева «Смертельный трюк». В статье рассказывается, как скрывали данные о катастрофе наши первые руководители. И это вместо того, чтобы рассказать правду и хотя бы извиниться перед народом за произошедшее, во многом по вине собственно руководства. К середине июня 1986 года режим секретности усилился, несмотря на то, что об аварии давно знал весь, даже малоцивилизованный мир. Когда следователь, ведущий расследование причин взрыва на ЧАЭС, поинтересовался у Егора Кузьмича Лигачёва, тогда члена Политбюро, будет ли привлечён по его мнению к ответственности один из главных разработчиков взорвавшегося реактора президент Академии наук академик Александров, Лигачёв изумлённо ответил, что хоть академик и небезгрешен во многом, но как можно привлекать к ответственности Президента Академии наук?!
То есть различные мелкие «сошки» своё получат, разумеется. Ответственность понесут, но президента трогать никак нельзя! Мы все равны, но есть и более равные!
Естественно, «стрелочники» получили своё. Директор АЭС В. Брюханов, с дозой в 495 рентген (бэр)! главный инженер станции Н. Фомин, его заместитель А. Дятлов осуждены на десять лет лишения свободы, начальник смены Б. Рогожкин к пяти годам, начальник реакторного цеха А. Коваленко к трём, инспектор Госатомэнергонадзора Ю. Лаушкин приговорены к двум годам лишения свободы. Были и другие официальные лица, наказанные выговорами и снятием с работы, но главный виновник — Политбюро, естественно, само себя наказать не могло.
Я не знаю, к какому выводу в итоге пришло следствие, но, видимо, дело плавно съехало в архив Генеральной прокуратуры, поскольку никто, как я уже говорил, из высших руководителей не понёс никакой ответственности. Между прочим, тюменский геолог и геофизик В. Иванов рассказал, что, как «затем выяснилось», Станция была построена на опасном в сейсмическом смысле районе Украины, и об этом Политбюро предупреждали некоторые учёные, и что авария произошла именно в момент подземного катаклизма. То есть, одномоментное наложение природных неблагоприятных факторов на созданные человеком. Что и дало, в совокупности, «эффект Чернобыля». Ну, геологу виднее…
Теперь надеюсь, читателям понятно, отчего и ликвидаторы аварии, и местные жители так долго «выбивали» компенсации за утраченные здоровье и работоспособность. И отчего до сих пор продолжается неразбериха с выплатами «законно заработанных потерей здоровья денег».
Инспектор Лаушкин по болезни был осовобождён из колонии и скончался, не прожив и месяца на свободе.

15 августа
Наша поляна, полк.

С утра пошел четвёртый месяц, как я вышел из подъезда своего дома. Дата! А с дозами по-прежнему непонятно. У Важинского и Шаламова приборы показали 22 рентгена да плюс (в уме) то, что не записали в самые горячие первые дни. Думаю, необходимо прибавить к полученной «официальной «дозе ещё минимум столько же. Врач-радиолог в сомнении — что ставить, как ставить? Он поведал Важинскому, домогавшемуся точного ответа, что проставленная в карточку доза, разумеется, менее полученной, но ведь надо проводить расследование, чтобы это установить. А вас, таких гавриков, сколько! Смысл таков — времени уйдёт столько, что ещё три месяца отслужишь, пока суть, да дело. Валера плюнул на рентгены и ушёл. Привезли почту — мне пришло письмо от жены, в котором сообщалось, что приходил Володя Угрюмов и поведал, что потерял наше обращение-письмо где-то в Киеве вместе со своими документами. Сомневаюсь я касательно потери, ну если только напился в «матери городов русских». И зачем я писал Михаилу Сергеевичу, если даже мой товарищ по службе и несчастью боится отправить письмо в Москву?!
Практически это последние записи на украинской земле. Сижу в лесу у штаба, где несу боевое дежурство на пожарной машине 65–82 БМ на самом верху цистерны, и бдю. Слышно, как в штабе кто-то раздельно говорит в микрофон: «Ночь-ю в палат-ках немно-го прохлад-но».
Да уж, «немного». Утром зуб на зуб не попадает, спим кто в чём. Наверное, поэтому Подберёзкину приснился сон лирико-физического содержания. Передаю его рассказ, очень хорошо подходящий для радиоспектакля.

«Мёртво-багровое солнце, полузарывшись в куче серо-лиловой облачности, скупо высвечивало мрачный контур реактора. По его крыше, тяжело шаркая кирзовыми сапогами и потряхивая зелёной облицовкой, с лопатой на плече медленно передвигался робот. Он олицетворял собой обречённость и равнодушие ко всему на свете, включая водку и прекрасных роботих. Змеиный глаз телекамеры наружного наблюдения бдительно ловил каждое движение новосибирского камикадзе. Робот знал об этом и не делал никаких попыток включить сервомоторы на задний ход. Наконец он добрёл до края пропасти. Под ногами простирались руины, источающие смерть. Обронив фразу о Боге и матери, робот смачно плюнул на крышу, забыв, что на нем респиратор, продул заляпанный клапан и шаркнул пару раз широкозахватной лопатой БСЛ по бетону. Затем, тяжело дыша, побрёл назад. Всё тело его светилось, видимо, от значимости совершенного подвига. Аллаху акбар! Вечная слава героям!». Готовый сюжет для теленовеллы.
Слушаю приёмник Подберёзкина. Диктор говорит о прекращении работ по переброске сибирских рек на юг страны. Ну, слава богу! (бог, ты слышишь?) Дошло, наконец! Очередной этап покорения природы сошёл на нет. Долго бились и некоторые сибирские писатели с разномастными чиновниками. Кстати, в том числе и с нашим первым секретарём Обкома КПСС Геннадием Павловичем Богомяковым. Он был едва ли не самым горячим сторонником переброски стока Оби в Среднюю Азию, в Узбекистан в частности. Может быть, он был бы прав в том случае, если бы по дороге в среднеазиатские пустыни вода бесцельно не уходила бы в землю и песок. Да ещё если бы так активно не сводили леса и не засоряли малые речки в бассейне Оби, не распахивали верховые болота, откуда берут начало малые реки. Но мы знаем — благие начинания обычно в нашей стране заканчивались печально. Тем не менее, писатели всё же кое-чего добились. Надо же было придумать — перебросить миллионы кубометров воды, чтобы восстановить равновесие, нарушенное, в основном, теми же чиновниками. «Напоим пустыни водами Сибири!». Пусть не подумает читатель, что «если в кране вода закончилась, то её всенепременно выпили люди известной национальности». Природные процессы тоже имели место, так что на чиновников всё валить некорректно. Но то, что бездушные и бездумные столоначальники немало способствовали ухудшению климата нашей страны и мира в целом — это точно.
Чиновники уже «наполнили» водами Арал, угробили Кара-Богаз Гол, построили Кубанское море. Мало. Ещё надо. За десяток орденов и дач всё продать готовы. Ведь начали, было, в Пермской области атомными зарядами «рыть» ложе того самого канала! Хорошо, что всё же остановились, быть может отчасти из-за нехватки средств, а иначе куда бы вся эта деятельность завела страну и мир, подумать страшно! Американцы тоже не отставали в атомном рвении, рвали землю тут и там, пока не сообразили, что пора приостановиться, подумать.
Пока сидел, бдил, рота наводила порядок в расположении. Издали, так приятно видеть, как средних размеров толпа чего-то суетится вокруг и около! Никто не минет справедливости! Хоть здесь повезло. Собирать бычки и пробки не так, чтобы охота. Палатки отсюда — как грязные сахарные пирамидки, возле которых ползают защитного цвета муравьи. А! Это толпа «партизан» после трудов идёт в баню. Полотенца через шею, трико, всё почти как дома. Наконец-то научились закачивать воду из пруда. Правда, с некоторым фоном, но что здесь без фона?
17 августа
В полку

Оказалось, некому печатать благодарственные письма по месту работы. Командир пригласил меня, поскольку уже знает, что я общественный корреспондент газеты «Тюменская правда» и потому, вот, сижу в его палатке и сочиняю. Форма должна быть строгой, деловой, но слегка художественной. «Сделаем, товарищ командир!». Может быть, бумаги эти и помогут кому-нибудь. Бумага в нашей стране — великая сила!
Вылет откладывается на сутки — двое. Испортил пару готовых писем — обнаружил, что в одном обращении указал две разные фамилии! А подгонять не нужно, товарищ командир! Так или иначе, всем отъезжающим письма напечатаю! На своё предприятие тоже напечатал — вдруг да поможет в чём-либо?
Может быть, сегодня сообщат данные последнего забора крови. Будем надеяться, что ничего серьёзного нет. А вот у лейтенанта Меркулова из нашего батальона нашли нечто серьёзное, достаточное, чтобы отправить в госпиталь. Странное действие оказывает радиация на, казалось бы, одинаковые организмы. Допечатал я письма, и тут грянул ливень. Все разбежались по палаткам, слушают Киев. Из трескучего эфира льётся светлый и печальный звук аккордеона. «Песня бродячих артистов»: «Мы по всей земле кочуем, на погоду не глядим, где придется, заночуем, что придется, поедим…». Аккордеон заливается, заливается и вода в палатки, лужи разлились, взбухли. Отзвучали последние аккорды, и так смутно на душе. Простые железки, латунь и дерево, а что могут! Через руки человеческие. Все могут эти руки: и песню создать, и реактор разрушить. И об этом надо помнить всегда.
Ребята сидят тихие, умиротворённые, только огоньки сигарет разгораются и тухнут, разгораются и тухнут. История потихоньку уходит в Лету… вот опять я употребляю иностранное слово там, где не следовало бы. Крепко-накрепко забыли мы своих героев и своих же богов, вот я и передаю полномочия Леты — нашему, скифо-сарматско-росскому Числобогу. Это он занимался у славян Временем, это он через своих жрецов исчислял годы славянские. Прими от меня мои записи — Числобог!

18 августа
Предпоследний день в полку

Утро. Дождь. Всё плавает вокруг — разные ветки, доски, щепки, а мы бредём в столовую, поднимая волны в огромнейшей луже, в которой отражаются ряды палаток и бледная полоска как будто бы солнечного цвета. Венеция или Ленинград микроскопических размеров. Сплошная романтика. Юсупов хотел когда-то море, так на, получи его! Столовая «по пояс» в Н20. Интересно завтракать, стоя почти по колено в воде. Я не преувеличиваю — вода и в самом деле доходит почти до краёв голенищ. Правда, не холодно — лето, как никак! Безысходность разрядили вермишель с тушенкой, масло и горячий чай. Кстати, вермишель была на редкость вкусной!
Вчера был фильм «Преступный репортаж». Американский. Там один журналист имел в глазах телепередатчики. Жутко, конечно. Фильм-фантазия, но близкая к действительности. Страшно, наверное, будет жить в будущем компьютеризированном и автоматизированном мире.
Сегодня, может статься, последний день пребывания в армии. Принесли обходные листы, потому как тюрьма, завод или она, армия, особенно в режимах не отличаются. Это сдай! Это подпиши! Впрочем, это я немного побрюзжал, чтобы сбить чрезвычайную радость от наступающей свободы.
Но все мы радуемся обходным листам. Значит, скоро выходим в Большой Мир! «Гражданка!» — какое приятное, пусть и не совсем литературное слово! Нас провожают смехом и шутками. Дождь кончился, и вода медленно уходит сквозь песок куда-то к центру Земли.

На пороге нашей хижины сидит сияющий, будто его маслом натёрли, Зинур Абдулин, тюменец, курит, негодяй, и балдеет в самом прямом смысле этого слова. Я гляжу на него, и хочется смеяться — так он радуется предстоящему пути! Подошёл Олег, старшина, стал между палатками, осмотрел нас и классическим жестом почесал в затылке. Нарочно и не придумаешь! Все хором мне:
— Запиши!
Записываю под смех и шутки окружающих. И вот мы идём к штабу. Толчея, людской водоворот, смех, выкрики. Домой! Домой! Утром домой. В данный момент население нашей палатки таково: Хрупин и я — «старики», остальные — «молодежь»: Полстянкин, Половодов, Крайс, Подберёзкин, Киселёв, Поспелков и Василий-медвежатник. В смысле охотник на медведей. Говорит, что «завалил» несколько штук. Он из глубин Красноярского края. В соседней — тюменский призыв, одного успел внести в «летопись» — Андрей Перепелкин. Вот, что он поведал мне по поводу призыва.
«Путёвку на Чернобыль» ему принесли, «как и положено», в 12 ночи, то есть по — военному в 24 часа. Капитан Либерман, ведавший «партизанами» в Ленинском военном комисариате обрадовал известием, что я поеду точно на АЭС. Комиссию я и другие «добровольцы» проходили, как водится, в ускоренном темпе. Прошли строем человек в двадцать или тридцать «сквозь строй» врачей и военкоматовских служащих.
«Молодой, красивый, неженатый! Что тебе делать на гражданке? — вот что я услышал в качестве доброго напутствия. — Езжай в свой Чернобыль!» Почти все кандидаты на подвиг оказались годными выполнить ответственное поручение Родины. Затем всех отправили в ТВВИКУ, разбили по взводам и отделениям, выдали обмундирование. В конце концов, 4 августа нас повезли в аэропорт, погрузили в ИЛ-76. Приземлились в Белой Церкви. Оттуда на машинах в наш полк. Распределили по специальностям по ротам. Мне повезло, попал в своего рода «элитное подразделение» — пожарную роту. Пока акклиматизировался, то да сё, прошёл месяц. А потом — та самая крыша 3-го блока! Выбрались мы вчетвером, в противогазах и сгребали на носилки рубероид, чтобы другая партия «специалистов» его сбросила вниз.
… Долго меня колотило после того выхода…
Ну, что я, как автор, могу сказать по этому поводу? Ведь уже (кажется) была какая-то установка «сверху» не призывать неженатых! Да если бы её и не было! Бездумно подрывать генофонд нации — это ли не преступление перед страной?! Ведь всё может быть, и дети, случившиеся после Чернобыля могут быть не совсем здоровыми. Что, из 30–40 миллионов мужчин среднего возраста не было возможности выбрать наиболее соответствующих моменту, коль скоро он возник? Интересно кому я в очередной раз задаю безответные вопросы?
Погода установилась. Кругом музыка, оживление. Из нашей роты уезжают Посохов, Абдулин, Хрупин, Шаламов, Швецов, Зольников-Барсик, Важинский, Мельников, Гладилов, Янащук, Скареднов, Светлаков, Королев, Корсаков и я. Набивают и завязывают рюкзаки, сумки, портфели. Снова завязывают, развязывают и курят, курят, курят… Уснули уже под утро. Что люди делали бы без табака? Мухоморы ели? Я по-прежнему не курю и не буду. Но сказать, что никогда не курил — обмануть читателя. Курил. В школе. Вернее, несколько раз пробовал — мужчина ведь! Не понравилось, да и мать однажды увидела у меня в кармане пачку «Новых» — были в стародавние времена такие коротенькие сигаретки — и скандал устроила. Да я и сам курить, в общем, и не собирался — невкусно! Помню, как Юрка Белаш (это было в посёлке Кабардинка… на берегу Чёрного моря, в седьмой средней школе, я тогда там учился) торжественно достал пачку «Южных» — таких же, как и «Новые» коротеньких сигарет и торжественно же закурил. Одну извёл. Другую…Затем побледнел, спустя минуту позеленел и в итоге его стошнило. Дофорсился!


19 августа
Наша поляна. Полк. Последние минуты
Наконец-то собрались и попрыгали в машины. На душе легко и свободно. В военном билете стоит отметка о том, что «в период с 23 мая 1986 года по 18 августа 1986 года принимал участие в ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС. Начальник штаба в/ч 41173 м-р Курашов».
Вот так-то! Если бы эта запись ещё обеспечивалась всем необходимым для жизни, было бы совсем хорошо. Машина идёт, если не ошибаюсь, мимо Змиевых валов, едва ли не древнейших военных сооружений на Руси. Вождь праславян Колаксай первым догадался, как преградить путь «огненному змею» — войскам киммерийцев, выползающим в опустошительные походы из Крыма. Он приказал насыпать длинные земляные валы, о которые и разбивались волны конников-грабителей. Таким образом, Прарусь прикрыла собой и будущую Европу. Жаль только, что радиация — не конная орда, для неё укрепления не преграда. Хотя опять-таки: происхождение «Змиевых валов» точно не выяснено, и существует на этот счёт, как водится, несколько теорий. Но факт есть — эти самые валы действительно ограждали поселения не в меру Древней Руси или Праруси. И ведь их кто-то копал — вручную, не имея никаких бульдозеров, экскаваторов или «ИМР». Труд не менее объёмный, чем постройка пирамид! По этому поводу академик Б. Рыбаков очень много знает, но я, к сожалению, не знаком ни с академиком, ни с его трудами в том объёме, который бы дал исчерпывающую информацию. Аминь!
Или, как сказал бы абориген, то бишь наш славянский предок: «Обращаюсь к тебе — Дажьбог! Славься, Ярило! Да будет по слову твоему — отец — Род!».
Проехали Фастов, множество сёл. Украина ведь и в самом деле красива! Даже без «срисовывания» её писателями! Едем, едем, как вдруг… А что в жизни бывает не «вдруг»? Машину на совершенно ровном и чистом шоссе занесло, ударило колёсами о бордюр, перебросило через кювет, и вот уже мы летим по зелёной поляне прямо в лес. Нет! Проскочили мимо, и вот уже снова шоссе. Чудеса! Даже испугаться никто не успел. Все повалились друг на друга: водитель затормозил, и машина со страшным визгом остановилась. Водитель выскочил из кабины, руки ноги трясутся: «Ребята! Сам не понимаю, что случилось! Ей-богу, не хотел!».

«Да уж», — как говаривал Киса Воробьянинов. Кто из нормальных захочет скакать по лесу вместо дороги! Бывает. На войне да без жертв? Может, уснул на секунду, может, сознание потерял, кто сейчас скажет? Мы ведь тоже после пожара на поле, помнится, в каком-то трансе находились: не могли ни спать, ни бодрствовать… Подбежали ребята из второй машины, глаза квадратные: «Вот это фокус! Вы… живые хоть? Смотрим, летите, как на лыжах, по зелёной травке! Повезло-о-о!».
Ещё раз я подивился Случаю! Наверное, и в самом деле тому, кому на Роду написано умереть от пули, от верёвки не умрёт! Или наоборот — сути не меняет.
А вот расшибись мы в лепёшку или в лепёшки, что вернее: как бы и что бы писали нашим семьям командиры? «Ваш сын… муж… погиб при исполнении особо важного задания?». Странно, но никого из товарищей не было жаль. Себя — тоже. Отчего так — не знаю. Быть может за меня так решил Род, родитель Вселенной, а если я считаюсь славянином (плюс-минус различные демографические изъяны) то он, Род, всех нас уже распределил по «амбарам» да «сусекам» своих владений. И всем нам начертано Там, Вверху, хотя, может быть, и неверно моё «распределение» (внизу тоже не лыком явно шиты) защищать Родину всеми доступными способами. Даже если это «невпротык», «не в дугу» и «не в кайф». И всё наше (и моё, естественно) нытьё не более, чем отдушина для слабонервных и утончённых! «Умри, а со своей земли не сходи!»
Мне не раз, да и читателям тоже, приходилось читать (прошу прощения за тавтологию) о том, как герой того или иного произведения готовится к смерти. «И пред его мысленным взором вся жизнь пронеслась за несколько мгновений». Но вот и сегодня, и раньше я таковых «видений» не видел, не знаю, как другие мои товарищи… Да и в публикации в околонаучных журналах по сему поводу верю слабо.
14 часов 22 минуты. Аэродром в Белой Церкви. Стоят туполевские бомбардировщики — этакие громадные сараи с пушками и ракетами. Красиво, мощно! Летчики говорят, что «летающие крепости» очень уважительно относятся к «тушкам», невзирая на их почтенный возраст. Под крылом одного самолёта висит здоровенная ракета. Впечатляет. А вон на краю поля и наш Ан-22. Стоит себе, ждёт погоды, которой не дают злыдни-синоптики. Поэтому мы позволили себе краткую экскурсию по магазинам — «исты охота». Уже падают первые листья, шуршат под ногами. «Скоро осень, за окнами август…», — говорится в одной грустновато-печальной песне. Да — скоро осень. И как природное, и как метафорически-биологическое явление. Мне исполнится 41 год. Но пока на дворе лето и нужно готовиться к осени. Бы… Однако речь пойдёт о другом, не менее важном.
Город Белая Церковь стоит на реке Рось. Той самой, из-за которой наша страна получила название Россия, во всяком случае некоторые учёные-лингвисты и топонимисты так думают. А ещё неподалёку есть речки Роська и Росава, впадающие в Рось. То есть, если говорить более или менее объективно, мы находимся практически в центре тогдашней Русской земли. Не Украинской вовсе — Русской! Это уже века спустя, когда россичи: поляне, древляне и так далее стали распространяться на Северо — Запад, да на Восток, тогда нынешняя Старая Русь и стала Украиной — землёй, лежащей теперь на окраине Русских владений. Так что все разговоры о «поганых москалях», не умеющих танцевать гопака, не понимающих вкуса сала, и не признающих жёлто-голубой флаг Украины только разговоры. Даже в Рязанской земле была своя Украина — так говорил Карамзин, большой знаток истории российской.
Какие же мы «москали», коль род, в основном, ведём из этих мест? (Отдельные эпизоды из жизни народов опустим) Я, например, охотно признаю столицей России город Белая Церковь, коль скоро он заявит о таковой мысли. География, это в смысле топонимики весьма редко ошибающейся, позволяет. Правда, тут же возникает тема: почему город назван так, а не, допустим, если следовать логике, Святовит или Белый Росс или Белая Росса? Соглашусь с ещё большей охотой на последнее название!
Между прочим, на Западе Украины Русской земли протекает известная и географам, историкам и военным река Збруч. Так вот в ней в 1848 году обнаружили странную, на первый взгляд, композицию. А на второй взгляд выяснили — это идол, изображавший главных русских богов — Святовита (Рода), это в общем — а в частности на каменной стеле были высечены: Лада, Дажьбог, Волос, Макошь и Перун. Никакие там ни Христос, ни Мухаммед, ни Иегова и даже не Будда. А свои собственные покровители небесные и земные. Князь Владимир Красно Солнышко (интересно, кто дал ему такое славное имя, ему, многожёнцу и далеко не мягкого нрава человеку), ещё не собираясь «христианизироваться», велел установить в Киеве в 980 году (опять ведь считаем от рождества христова!) главных так называемых «языческих» богов: Макошь (Мокошь), Перуна, Дажьбога, Стрибога, Хорса, Семаргла. Именем Перуна клялись, то есть приносили присягу князю. Академик Рыбаков говорит, что эти божества, в том числе и из подвластных Киеву земель, происхождение имели самое пёстрое. И быть может должны были свидетельствовать об уважении официальным Киевом верований других племён.
Наелись мы колбасы с хлебом, не особенно мудрствуя, но с удовольствием. После колбасы, быть может, явилась такая мысль: а вот будь мы, русские, украинцы, белоруссы, племенем «гнилотикичей» — как бы называлась теперь страна? Я нисколько не придумываю, как может показаться — в Ставищенском районе, неподалёку от Белоцерковского района, исток речки Гнилой Тикич. Она протекает в нескольких десятках километров к югу — юго-востоку от Белой Церкви и впадает в реку Рось. А Украина, как мы помним, всего-навсего край страны, окраина. Представляете себе гимн страны Гнилотикичей и её герб? Или: «А сейчас Президентский оркестр исполнит увертюру из оперы «Гнилотикичские богатыри!». Нет, хорошо, что мы всё же Россы, Россияне! И украинцы, разумеется! Белоруссам прошу внимания — я не отделяю и не выделяю их — были братьями и сёстрами (по происхождению, не по церкви!), ими и останемся.

Вернулись, лежим на траве в тени самолёта. Толпа в напряжении. Когда? Когда, чёрт возьми?! Со вниманием всматриваемся в дальний край аэродрома, где появились лётчики. Летим?! Кто знает, кто знает… Известно ведь — там, где начинается авиация, заканчивается порядок. Таак… Летчики не спеша осмотрели самолёт, потрогали винты, скрылись в нём. Значит, летим! И точно. Откидывается аппарель, нас приглашают внутрь. Все хотят пройти первыми, спешат, волнуются, тучей стоят в проходах между сиденьями. Ну, наконец-то! Разместились, натягиваем для пробы кислородные маски. Даа… видок! Стадо бегемотов! Кроме нас, пожарных, еще масса народа летит на Восток. Всё как в кино.
Зарычали двигатели, зашуршали винты и мы, трясясь вместе с самолётом, заковыляли по бетонке. Взлетели! Ложусь на аппарель, смотрю в щель, как уменьшаются дома, деревья. До свидания, Украина! Холодком потянуло — высоко забрались. Сел в «кресло», натянул маску — уже чувствуется высота. Мы гораздо выше облаков. Пробую снять маску. Сколько выдержу! Ого! Дыхание прерывается! Высоко! Как же десантники, бедные, летают в таких дырявых посудинах? Комфорта никакого. Что это я о комфорте? На какой предмет он в армии?
Болтало всю ночь, и ранним утром увидели огни Тюмени и аэропорта Рощино. Неужели отвоевались? Неужели всё?! Впрочем, в самолёте ещё остался народ — летит далее в глубины страны. «Пока, ребята!».
— Ага, и вам всего хорошего! Надеемся более не встретиться!
Выходим на площадь и видим военный автобус. Сервис, по нашим меркам, неслыханный. И повезли нас в ТВВИКУ переодеваться. Прапорщик с подозрением смотрит на нашу одежду: «Бросайте её вон в тот угол! Радиации, небось, навезли…».
Оставил я себе котелок, ложку, кружку, звёздочку с пилотки. Думаю, когда создадим музей, пригодится. Пилотку до отъезда оставил Подберёзкину. Может быть, тоже пригодится (защита от падающих болтов). А фон на них маленький, ерундовый. Вымоем грязь, стряхнем пыль. Записываю последние строчки, прячу книжку теперь уже в карман джинсов, в которые продел ремень, купленный в Чернобыле. Чу! Шуршит какая-то бумага. Вот те раз! Перед «войной» нашёл на улице чью-то записную книжку. Старую, потрёпанную, с обычной неразберихой — для непосвящённого — записей и номеров телефонов. Но был там листок с написанным детской рукой старым-престарым, слышанным ещё в детстве стихотворением. Уж больно понравилось. Книжку бросил, а стишок оставил. Вот он.


Послесловие

С тех пор минуло много лет, и если бы не документы, сохранившиеся у меня и у некоторых чернобыльцев, книга, её новая редакция была бы не достаточна. Кроме всего прочего, как я и говорил, привожу несколько рекомендаций и общих статей о радиации, её последствиях и как избежать (по возможности) эти последствия. Недавно я узнал доподлинно, что оказывается, нашему населению иметь дозиметры и счётчики радиоактивности если и не запрещалось, то очень не рекомендовалось. «Во избежание паники и распространения слухов». Теперь понятно отсутствие этих измерительных приборов в широкой продаже.
Очень заботилось государство и в его лице Партия и Правительство, о нашем неведении. И так было бы до сих пор в некоторых вопросах, связанных с радиацией и радиоактивностью, но повторяющиеся раз за разом аварии, катастрофы и «непредвиденные случаи» уже так просто, в приказном порядке от мира было не скрыть. Мы помним (во всяком случае, старшее и среднее поколение), испытание атомной бомбы в оренбургских степях 17 сентября 1954 года, и как это событие «маскировали» в Москве. Со всех участников испытаний была взята подписка о «неразглашении «военной тайны» в течение двадцати пяти лет. К сожалению, эта тайна в основном заключалась не в собственно взрыве атомной бомбы, по характеру взрыва и по уровню излучения которого можно предположить о нейтронном его характере, а в том, что воздействию проникающей радиации намеренно подвергли десятки тысяч людей маршал Жуков и академик Курчатов. Причём Курчатов уверял, что никакой опасности взрыв не представляет! Правда, он не уточнил Для Кого.
Живущий в городе Ялуторовске участник этого безумного эксперимента капитан запаса Олег Михайлович Дундуков утверждает, что никто из личного состава не облучился. И что вообще на полигоне всё было хорошо. А то, что рассказывают другие участники — сказки. Но оставшиеся в живых участники событий утверждают иное. Я разговаривал с двумя «атомными солдатами» 1954 года — в городе Киеве и в городе Катайске, и вот они-то и рассказали, как на самом деле было дело. И в прессе стали появляться воспоминания участников эксперимента, разительно отличающиеся от рассказа О. Дундукова. И если бы они говорили неправду, то вряд ли их сегодня включили в список «подразделений особого риска».
То, что Олегу Михайловичу повезло, и он не заболел ни лучевой, ни какой-либо ещё болезнью, связанной с испытанием атомного оружия — хорошо, но утверждать на этом основании, что «заражённых не оказалось», как писал с его слов в 1991 году корреспондент газеты «Тюменская правда» Павел Белоглазов, очень смело. Я ведь тоже пока не инвалид, хоть и работал вместе с моими товарищами на Чернобыле, и многие из них инвалидами стали. И на этом основании я не могу утверждать, что радиация безвредна, коль я ещё не прооперирован.
И маршал Жуков, и ядерный «мастер» Игорь Курчатов, и партийное руководство заведомо подставили под ядерный удар не только армейские части, но и гражданское население Тоцкого района, собственно райцентр Тоцкое и окружающие сёла. И только лишь потому, что оказывается эта местность очень напоминает Германию, по которой планировалось нанести ядерные удары в случае конфликта со странами НАТО. Планировали по Германии, но нанесли по своей стране! Напрашивается сам собой вывод — если уж не пожалели родное население, то заграничное и подавно не пожалеют! При всём этом, Человек — это звучит гордо, во-первых, а во-вторых, Человек — самая большая ценность на Земле!
Становится куда как понятно и отсутствие индивидуальных дозиметров в продаже и отсутствие объективной информации о радиоактивном и бактериальном заражениях, и о многих и многих происшествиях и случаях, «имевших место быть» в нашей обожаемой стране. Мы, то есть население, до сих пор не знаем малоприятных подробностей Советско-Финской войны 1940/1941 года, войны в Северной Корее 1950–1953 гг. и так далее…
Мы помним и 29 сентября 1957 года, когда произошла авария на закрытом заводе «Маяк», в городе Кыштыме Челябинской области. Тогда в реку Теча, вытекающую из озера Карабаш близ атомного производства, хлынули радиоактивные отходы из взорвавшегося хранилища, а в небо взмыло большое облако радиоактивной пыли. И помним, что последствия аварии власти скрывали до недавнего времени, видимо заботясь о нервах населения страны. То, что десятки тысяч человек облучились, это факт малозначащий, главное — «сохранить тайну».
Радиоактивное облако из Челябинской области добралось и до Тюменской. К счастью, уровень облучения был небольшим, да и выпали осадки в Тарманских болотах. Впрочем, не следует забывать и о восьми ядерных взрывах на территории Тюменской области, произведённых, как уверяют нас власти исключительно в «народнохозяйственных целях» с 1967 по 1988 гг. Мы должны помнить о скрываемой от общественности аварии на Белоярской АЭС в Свердловской области 31 декабря 1978 года. Причину возникновения пожара в первом блоке станции ориентировочно установили — загорелся один из двух электрических кабелей, но это скрывали десять лет! Причём в советской прессе одновременно приводили десятки фактов аварий на атомных станциях в западных странах — вот, мол, где настоящие беды!
Население нашей страны по-прежнему надеется на чудесное слово «авось», но похоже, на него больше надеется руководство всех уровней власти. Быть может, считая, что в случае чрезвычайной ситуации МЧС и ГО тут же включатся в работу. Возможно. И даже, наверное, они включатся. Но МЧС всё охватить не может физически. Но, как и в советское время, население в массе своей не имеет понятия об основных факторах поражения. Не имеет толковых справочных материалов, видеофильмов, плакатов на эти темы. Очень редки исправные бомбоубежища, оборудованные по всем правилам.
Чтобы хоть незначительно заполнить «информационный вакуум», привожу материал, тем более актуальный, что до сих пор в соседней Курганской области, в посёлке Плановый, близ города Щучье, хранится гигантский запас боевых отравляющих веществ (БОВ), могущих по различным, зачастую независимым от нас, читателей и писателей причинам, выйти из повиновения.
Кто предупреждён — тот вооружён, говорили мудрые древние римляне. Правда, мы это хорошо знаем, ни чужой, ни собственный опыт нас, к сожалению, ничему особенному не учит. Не столь давний инцидент на одном из томских ядерных «исследовательских» реакторов позволяет говорить о возможных нештатных ситуациях и на других, пока ещё относительно благополучных атомных и химических производствах
И ещё кое-что о правде жизни. «Оказывается», о действии радиации писалось не раз, но это, к сожалению, Опять-таки из-за технической и медицинской безграмотности большинства населения страны, прошло мимо глаз и ушей, моих в том числе… И радиоизмерительные приборы в достаточном количестве и ассортименте у нас были ещё двадцать и тридцать лет назад, но были «там, где нужно, и у тех, кому положено» и писалось о пагубном воздействии радиации, (правда, читать, как всегда, нужно было между строк, поскольку обычно мы писали «о том, как плохо «у них»). Итак, журнал «Здоровье,» сентябрь 1960 года.
Член-корреспондент Академии медицинских наук СССР профессор П. Д. ГОРИЗОНТОВ

«Человек, как и всё живое на земле, постоянно находится под влиянием различных видов лучевой энергии, Она в определённых дозах крайне необходима для нормальной жизнедеятельности организма. Так, лучи света, раздражая зрительный нерв, позволяют нам видеть окружающие предметы; тепловые инфракрасные лучи солнца согревают атмосферу и вызывают у нас ощущение тепла; без ультрафиолетовых лучей организм не смог бы вырабатывать химически активные вещества, такие, как витамин D и другие.
Но в то же время все эти виды энергии при длительном и интенсивном воздействии на организм могут вызывать различные заболевания. Каждый на себе испытывал, например, действие инфракрасных лучей. Летом в жаркий день, особенно около моря или реки, очень легко получить ожог или общее перегревание тела. Большие дозы ультрафиолетовых лучей могут вызвать химические ожоги.

ЛУЧИ ВЫСОКИХ ЭНЕРГИЙ

Однако когда говорят о лучевой болезни, то имеют в виду совсем иные заболевания, которые возникают от действия лучей, испускаемых при распаде атомного ядра. Это так называемые лучи высоких энергий. К ним относятся альфа-лучи, представляющие собой поток ядер атомов гелия, бета-лучи — поток отрицательно заряженных частиц атома — электронов, гамма-лучи — электромагнитное излучение, испускаемое атомными ядрами.
В момент ядерных реакций может возникнуть нейтронное облучение, вызванное потоком электронейтральных частиц ядра.
Следовательно, атомная энергия образуется при распаде различных неустойчивых химических элементов. Одни из них обладают естественной радиоактивностью — речь идёт о таких элементах, как радий, уран, торий и т. д. Другие неустойчивые элементы получают искусственным путем в атомных реакторах.
К лучам высоких энергий относятся и рентгеновы, которые применяются в медицине для диагностики и лечения различных заболеваний.
Все виды ядерных излучений отличаются одним общим физическим свойством — они вызывают ионизацию любого вещества, с которым взаимодействуют. Ионизация, как известно, — это процесс образования электрически заряженных частиц (ионов).
Для того чтобы, например, в воздухе при температуре 0 градусов и давлении 760 миллиметров ртутного столба образовалась одна пара ионов, то есть частицы со знаком «+» и со знаком «-», необходима энергия не меньше 32,5 электрон-вольта. Инфракрасные и ультрафиолетовые лучи видимой части спектра обладают энергией не больше 1–5 электронвольт, поэтому они не вызывают ионизации. Лучи высоких энергий иногда обладают энергией в несколько тысяч и даже миллионов электронвольт; этим и объясняется их воздействие на живой организм. Таким образом, ясно, почему только различные виды ионизирующих излучений при некоторых условиях могут вызывать лучевую болезнь.
Ничтожное количество ионизирующего излучения постоянно воздействует на человека как внешне, так и внутренне в виде так называемого естественного фона радиации. Сюда входят космические лучи, радиоактивность почвы, воды, воздуха и т. д.
Естественное внешнее облучение, получаемое человеком в год, равно 0,1–0,15 рентгена. Если учесть действие постоянно присутствующих в организме естественных радиоактивных веществ, то общее облучение возрастёт до 0,2 рентгена. Так, например, в состав клеток нашего тела входит радиоактивный калий. Ряд учёных на основании экспериментальных данных высказал даже такую гипотезу: радио активный калий является необходимым веществом для нормальной деятельности сердца, обеспечивая его ритмичное сокращение.
Однако над влиянием атомных взрывов естественный фон радиации постоянно повышается, в высоких слоях атмосферы скапливается большое количество радиоактивных изотопов. Продолжительность жизни радиоактивных изотопов определяется периодом их полураспада, то есть временем, в течение которого распадается половина атомов элемента. Так, период полураспада изотопов стронция 90 равен примерно 25 годам, цезия 135 — 33 годам, прометия 147 — 4 годам. После взрыва эти и многие другие изотопы в виде радиоактивной пыли поднимаются ввысь до 30 километров и затем постепенно оседают с дождём и снегом на землю.
Следует сказать, что повышение естественной радиации безразлично для живых организмов. Оно может вызвать увеличение числа случаев заболеваний системы крови, злокачественных опухолей и т. д. Вот почему наше правительство в интересах здоровья всего человечества проявляет такую настойчивость и непримиримость в борьбе за полное Прекращение испытаний ядерного оружия.
В нашей стране установлены такие предельно допустимые дозы облучения для работающих с радиоактивными веществами, а также для всего населения, которые совершенно безвредны для здоровья человека.

ВНЕШНЯЯ И ВНУТРЕННЯЯ РАДИАЦИЯ

Как же может возникнуть лучевая болезнь и каковы её проявления? Возникновение лучевой болезни обусловливается многими обстоятельствами и в первую очередь тем, является ли облучение внешним или внутренним, облучается ли весь организм или его часть, величиной лучевой энергии, длительностью её воздействия, проникающей способностью лучей и т. д.
Проникающие — это гамма-лучи, жесткие рентгеновы лучи, нейтроны. Когда ими облучается в больших дозах весь организм, то может возникнуть общее лучевое заболевание, Если воздействию подвергается какой-либо ограниченный участок тела, то развиваются местные поражения.
Так как проникающая способность альфа-лучей ничтожна — десятые доли миллиметра, бета-лучей — до одного сантиметра, то при внешнем воздействии они, как и поглощаемые кожей нейтроны или мягкие рентгеновы лучи, вызывают преимущественно местные лучевые поражения. Эти поражения проявляются в виде радиационных ожогов, сопровождающихся покраснением, образованием пузырей, изъязвлением кожного покрова.
Но ионизирующая радиация может действовать внутри организма. Это происходит тогда, когда радиоактивные вещества попадают внутрь с вдыхаемым воздухом, через кожу или с водой, пищей.
Острая лучевая болезнь возникает от доз внешнего облучения, в несколько тысяч раз превышающих предельно допустимые. Так, например, опасными для жизни человека являются дозы однократного общего облучения от 300 рентгенов и выше. При повторном облучении неблагоприятное действие радиации уменьшается. Точно так же и облучение какой-либо части тела всегда менее опасно, чем воздействие лучей высоких энергий на весь организм. Поэтому при рентгенотерапии, когда облучаются ограниченные участки незначительными дозами на протяжении многих дней, можно доводить суммарные дозы до нескольких тысяч рентгенов без особого вреда для человека.
Необходимо помнить, что даже большие дозы ионизирующей радиации не вызывают каких-либо субъективных ощущений. Человек в течение нескольких дней может не замечать, что у него как-то ухудшилось самочувствие. В этом — одна из коварных особенностей действия радиации. Только при очень больших дозах облучения, создающих серьёзную угрозу для здоровья, уже в первые часы может появиться тошнота и рвота.
Так, у многих пострадавших во время взрыва атомной бомбы в Хиросиме и Нагасаки на второй-третий день все симптомы исчезли. Внешне человек выглядел здоровым. И лишь к концу первой — второй недели появилась общая слабость, кровавый понос, кровотечение из дёсен, повысилась температура, на коже появились кровоизлияния в виде сыпи. Эти изменения сопровождались резкими нарушениями состава крови: в ней почти исчезли белые кровяные тельца — лейкоциты и кровяные пластинки.
Как известно, лейкоциты защищают организм от болезнетворных микробов. Когда исчезают белые кровяные тельца, то человек фактически остается безоружным перед неисчислимой армией различных микроорганизмов.
При хронической лучевой болезни, которая возникает от длительного воздействия на организм сравнительно небольших доз облучения, но превышающих предельно допустимые, болезнь протекает иначе. Вначале (в первой стадии) происходит стойкое нарушение функций нервной системы, которое сопровождается общим недомоганием, чрезмерной утомляемостью, раздражительностью, нарушением сна. В этот период состав крови заметно не изменяется. Во второй и третьей стадии появляются уже более выраженные симптомы, состав крови резко изменяется. Животные, у которых в лабораторных условиях вызывали хроническую лучевую болезнь, в третьей стадии погибали от злокачественной анемии, от различных инфекций.
При облучении организма изнутри предельно допустимые дозы рассчитываются для каждого радиоактивного изотопа в зависимости от длительности периода его полураспада и химических свойств. Радиоактивность их может быть различной.
Следует иметь в виду, что действие внутреннего облучения длительно «живущими» изотопами отличается от внешнего тем, что оно продолжается длительное время. И поражения во многом зависят от того, где сосредоточиваются радиоактивные вещества в организме. Известно, например, что стронций откладывается в костях, цезий — в мышцах, прометий — в печени.
В зависимости от дозы попавших в организм радиоактивных веществ могут быть различные проявления лучевой болезни (острые, подострые или хронические)».

КОВАРСТВО ИОНИЗИРУЮЩИХ ИЗЛУЧЕНИЙ

После взрыва водородной бомбы, который произвели американцы в районе атолла Бикини в марте 1954 года, пострадали 23 японских рыбака рыболовного судна «Счастливый дракон», находившегося в 150 километрах от взрыва. На палубу утром выпал радиоактивный серовато-белый пепел. Вечером у людей отмечалась головная боль, резь в глазах, тошнота, рвота. Через несколько суток на незащищенных участках кожи появилась сыпь. Через неделю стали кровоточить десны, выпадать волосы. К концу месяца у некоторых увеличилась печень, развилась желтуха, у многих появилась анемия, наблюдалось длительное прекращение выработки спермы. Один из пострадавших рыбаков умер.
Отчего возникают такие тяжелые последствия после облучения в больших дозах? Ионизирующая радиация вызывает очень сложные физические и физико-химические процессы в живом организме с явлениями ионизации и возбуждения молекул, из которых состоят ткани и органы. Радиация может действовать непосредственно на белки клеток и на воду, составляющую около 70 процентов нашего веса. Изменение состава воды, так называемый радиолиз, сопровождается образованием химически активных продуктов расщепления воды. В результате нарушается внутренняя среда организма, изменяются состав и свойства клеточной протоплазмы. Это ведет к нарушению процессов обмена веществ в тканях.
Центральная нервная система также очень тонко реагирует на ионизирующую радиацию, вследствие этого в организме нарушаются процессы возбуждения и торможения, работа многих «внутренних органов и систем, прекращается нормальное образование клеток крови. В результате резкого падения защитных сил организма он не может бороться с различными инфекциями. Особенно чувствительны к лучам высоких энергий ткани организма в период их развития. Поэтому там, где происходит размножение клеток — главным образом в костном мозгу, лимфатических узлах, селезёнке, ткани слизистой оболочки кишечника и половых желез, — структурные нарушения наиболее выражены. Советскими учёными в опытах на животных было доказано, что ежедневное общее облучение беременных самок крыс даже такими дозами, как один рентген, вызывает у потомства большую заболеваемость, повышение числа уродств. Нервная система у взрослых животных, облучавшихся в период внутриутробного развития, имеет ряд функциональных отклонений.
Коварство ионизирующих излучений заключается и в их особом влиянии на потомство.

АТОМ СЛУЖИТ ЧЕЛОВЕКУ

В настоящее время человечество начинает широко применять атомную энергию в мирных целях. В этом деле Советский Союз занимает одно из первых мест. Именно у нас была построена первая в мире атомная электростанция. В ближайшее время ожидается ввод в эксплуатацию новых атомных станций. У нас создан первый атомный ледокол. Всё это оказалось возможным благодаря тому, что разработаны и активно применяются методы безвредного использования новых источников энергии и рассчитаны способы физической защиты человека от действия радиации. Установлены предельно допустимые дозы облучения. Строжайшее соблюдение режима труда и мер профилактики для всех, кто имеет дело с ионизирующим облучением, — основная и надёжная гарантия здоровья.
Большой опыт экспериментальных исследований, проведённых на животных, позволил установить эффективные меры лечения лучевых заболеваний. В качестве необходимых средств борьбы с лучевой болезнью можно указать на применение различных средств гемотерапии (кровопускание и переливание крови или кровезаменителей), антибиотиков и витаминов.
Так как кроветворная ткань костного мозга при острой лучевой болезни поражается в наибольшей степени, то в экспериментах были предприняты попытки пересадки (трансплантации) ткани костного мозга от здорового животного к облучённому. В опытах была доказана возможность приживления трансплантированных кроветворных клеток. Но вопрос о значении и эффективности метода пересадки костномозговых клеток у человека пока нельзя считать окончательно решённым. Учёным многих стран, которые сейчас работают над этой проблемой, предстоит ещё решить ряд весьма трудных практических задач.
Наука располагает достаточными средствами для того, чтобы с успехом применять атомную энергию для технических целей и для «медицинских нужд. Лучевой энергией пользуются для распознавания болезней, для лечения злокачественных опухолей, некоторых болезней кожи, крови, внутренних органов. Всё это даёт основание утверждать, что мы знаем основные механизмы действия лучевой энергии на организм человека и животных. Известны и активно применяются различные системы защиты от вредного влияния ионизирующей радиации. Поэтому теперь атомные силы природы будут ещё более широко поставлены на службу человеку.
Если бы нам перед поездкой в Чернобыльскую зону дали бы прочесть этот журнал «Здоровье», полагаю, что тогда мы бы вернулись с ликвидации аварии намного здоровее, и относились бы к радиоактивному облучению должным образом и с почтением…
В заключение книги скажу, что, невзирая на явную опасность радиоактивных излучений, едва ли не большую несут выбросы из труб тепловых станций, почти поголовное курение, приобретшее масштаб стихийного бедствия, пьянство, наркомания. Продолжительность жизни населения страны вообще, а чернобыльцев в частности, последние два фактора значительно снижают, и лечить чернобыльцев, коль речь в книге идёт в основном о них, нужно, имея в виду именно эти «факторы риска».
Многие жители нашей страны, а чернобыльцы, к сожалению, в частности, сами виноваты во многих своих болезнях — много курят, много пьют и отнюдь не минеральной воды, «наверняка зная», что «спирт помогает от всех болезней». Понятно, что культуре потребления спиртных напитков нужно учиться. Понятно, что учиться сегодня негде. Поэтому, надеюсь, что приведённые выдержки из ядерной энциклопедии и собственный, быть может, ещё здравый ум, помогут разобраться в ситуации тому, кто хочет в ней разобраться
Правда, кроме собственно ядерной опасности, в последнее время набирает силу «космическо-химическая» зараза. Причём, зараза в самом прямом смысле! Я имею в виду участившиеся запуски космических ракет, особенно с космодрома Байконур. Ракеты запускают, но несгоревшее топливо первой ступени выпадает на землю в Алтайском крае, вызывая у населения различные, порой неизлечимые болезни! Там уже «привыкли» к временной потере нетрудоспособности после каждого запуска ракеты, но привыкнуть к тому, что дети рождаются больными — невозможно. Кто мне после этого скажет: «Человек — это звучит гордо!»?
Через воздушное пространство нашей Тюменской области пролегают трассы запуска баллистических ракет и отработавшие своё первые ступени, ядовитые, словно рыба фугу, временами рушатся на Севере и Юге. Разумеется, ни окружающей среде, в общем, ни людям в частности, эти запуски биологические характеристики не улучшают. Но по-прежнему, с народом, то есть с гражданами страны, с налогоплательщиками, не считаются как раз те, кто всегда говорит о нуждах людей и требует уплаты подоходного налога… чтобы и запускать эти самые ракеты «для удовлетворения растущих нужд народа! Я понимаю, что сегодня без ракетно-космической техники, как и без ядерной энергетики не обойтись. Но в таком случае нужно честно рассказать населению о минусах и издержках космических и ядерных технологий и хоть как-то компенсировать утрату здоровья в необходимых случаях.
На сегодняшний день из личного состава нашей роты выбыли навсегда: В. Подберёзкин, А. Полковников, О. Белозёров, Е. Аничкин, Ю. Крайс, В. Королёв, Г. Хрупин, Н. Орлов, Н. Мельников, Н. Чернавских, С. Янащук.
Я уже собрался, было, закончить книгу, как из телепередачи узнал, что 2 декабря этого, 2005 года в Киеве в возрасте 53-х лет, скончался генерал внутренней службы, Герой Советского Союза Леонид Телятников. К сожалению, из-за шумных событий, связанных с «осеннее-зимними» президентскими выборами на Украине, проводить в последний путь Леонида Петровича, человека, практически спасшего Украину от более тяжелых последствий аварии, пришло незначительное количество граждан.
И ещё «лыко в строку». Я оказался прав — Володя Угрюмов письма, подписанного «стариками» пожарной роты, не терял. Однажды он появился у меня дома в сильном подпитии и заявил, что «спас меня от репрессий, выбросив письмо!»
Как хорошо, что у нас в стране не перевелись заботливые люди…


Ядерная энциклопедия

Алкоголь и ионизирующее излучение
Идея о возможных радиопротекторных свойствах этилового спирта (этанола) возникла в ходе поисков средств, способных повысить устойчивость организма к облучению за счёт снижения содержания в тканях кислорода при введении легко окисляющихся соединений (спирта, глюкозы, фруктозы). Многие спирты, включая этиловый, способны перехватывать свободные радикалы, возникающие при действии ионизирующего излучения.
В научной литературе 1960-1970-х годов приводились данные экспериментов, проведенных на мышах и крысах, о снижении радиочувствительности к облучению в больших дозах после введения в организм больших доз этанола. Но радиопротекторный эффект достигался лишь при однократном введении этанола за 1 час до радиационного воздействия, но не в пострадиационный период.
Предполагаемое терапевтическое влияние этанола, позволяющее корректировать постлучевые изменения в организме, учёные начали изучать позже, в 1980-е годы. Был выявлен незначительный лечебный эффект при применении этанола для коррекции постлучевых процессов (на вторые сутки после облучения). В другие сроки этого эффекта добиться не удавалось.
Применение этанола в транквилизирующей дозе (2,25 г/кг веса) в течение 15 суток до облучения и в течение 15 суток после него значительно снизило гибель экспериментальных животных. Влияние алкоголя на репродуктивную функцию животных, облучённых в предельно-допустимых дозах, проявлялось в усугублении негативного воздействия ионизирующего излучения.
Действие алкоголя в транквилизирующих дозах имеет множество аналогичных с лучевым поражением механизмов развития поражения нервной системы, протекающих в сравнимых масштабах времени. Пороговые дозы этанола вызывали аналогичные, но менее выраженные поражения нервной системы. Введение этанола в пороговой дозе до облучения не вносило изменения в развитие постлучевых процессов. Введение же до облучения транквилизирующих доз этанола приводило к синергизму (усилению воздействия) эффектов радиации и алкоголя. Кроме того, проявлялась способность этанола вызывать значительную гидратацию клеток. Считается, что это свойство обусловлено мембранотропным влиянием этанола. При сочетанном (совместном) воздействии облучения и этанола этот эффект усиливался, приводя к гипергидратации мозговых структур.
Результаты введения этанола в пороговых дозах до облучения и в постлучевой период существенно различаются. В последнем случае увеличивается частота поражения нервных клеток, причём, эти явления происходят в тот период, когда алкоголь уже практически выведен из организма, т. е. спирты способны оставлять «след» от своего пребывания в мозговых структурах, увеличивая их чувствительность к гамма-излучению.

Данные исследований показывают, что АЛКОГОЛЬ НЕ МОЖЕТ СЛУЖИТЬ ПРОФИЛАКТИЧЕСКИМ ИЛИ ЛЕЧЕБНЫМ СРЕДСТВОМ, способным оказывать корректирующее влияние на функции головного мозга, подвергнутого однократному воздействию больших доз ионизирующего излучения.

Хроническое воздействие
При изучении влияния длительного употребления алкоголя на организм людей, подвергавшихся хроническому облучению в малых дозах, выявлено, что эффекты, вызываемые ионизирующим излучением, значительно меньше, вызванных употреблением алкоголя. Совместное действие излучения и алкоголя способствует проявлению, в основном, эффектов, вызываемых употреблением алкоголя.
Совместное действие алкоголя и малых доз облучения часто приводит к тому, что преобладающим в реакциях органов и систем становятся эффекты, типичные при воздействии алкоголя. По данным Международной комиссии радиационной защиты, за 1990 год риск заболевания раком лёгких при облучении людей, злоупотребляющих алкоголем, был в четыре раза больше, чем у людей, не употребляющих алкоголь и на один процент больше, чем у необлучённых алкоголиков. Эти результаты кажутся парадоксальными, т. к. сам алкоголь не обладает канцерогенными (ракообразующими) свойствами. Наиболее вероятно, что увеличение числа патологий у людей, злоупотребляющих алкоголем, связано с отрицательным действием этанола на защитные системы организма. Это подтверждают и исследования последних лет: заболевания, вызванные злоупотреблением алкоголя (истощение, онкологические и некоторые хронические болезни), характеризуются нарушением иммунной системы организма.
Изменения в иммунной системе при алкоголизме имеют две фазы развития. Первая, кратковременная (в начале употребления алкоголя в небольших дозах), характеризуется стимуляцией отдельных звеньев естественного иммунитета. Вторая фаза вызывает стойкое угнетение естественного иммунитета.
В результате исследований выявлено, что действие ионизирующего излучения вызывает сходные изменения реагирования иммунной системы организма, а при совместном действии ионизирующего излучения и алкоголя, в ответных реакциях организма преобладают эффекты, типичные для воздействия алкоголя, причём независимо от способов облучения. Последнее обстоятельство особенно важно в связи с данными о влиянии алкоголя на органы, регулирующими всасывание радионуклидов в кишечнике, и на метаболизм (обмен веществ) некоторых микроэлементов.
Этанол по-разному влияет на выведение из организма различных радионуклидов. Так, в экспериментах со стронцием-90 и полонием-210 не обнаружено заметного влияния алкоголя на характер и уровень накопления этих радионуклидов в костях и почках животных.
Поступление в организм животных одновременно этанола и стронция-90 характеризуется следующим: длительное употребление этанола уничтожало первоначальный защитный эффект и к 12-му месяцу у мышей обнаруживался синергизм эффектов алкоголя и стронция-90. При совместном действии радионуклидов, алкоголя и табачного дыма происходило подавление всех функций иммунной системы в самые короткие сроки постлучевого периода.
Хроническое воздействие цезия-137 и стронция-90 в сочетании с действием алкоголя снижало продолжительность жизни животных, а также приводило к уменьшению количества самок, обладающих репродуктивной способностью, и вызывало увеличение числа мёртвых эмбрионов и случаев гибели новорождённых.
Несмотря на то, что моделирование человеческого поведения на основе результатов экспериментов, проводимых с животными, очень сложно, всё же можно с определённой уверенностью предположить, что способность этанола ускорять выведение некоторых радионуклидов из организма не препятствует проявлению в полном объеме его токсических свойств.

Общедоступные методы защиты населения, проживающего на загрязнённых радио-нуклидами территориях

Все ныне известные способы и меры защиты населения, проживающего на загрязнённых радионуклидами территориях, осуществляются на основе четырёх принципов.
Предотвращение проникновения радионуклидов в организм человека
Основным путём проникновения радионуклидов в организм человека является пищевой путь; менее существенны ингаляционный (через вдыхание) и контактный (через кожу и слизистые оболочки). В связи с этим необходимо максимально уменьшить возможность накопления радионуклидов в пищевых продуктах, учитывая при этом следующие факторы:
1. Характер распределения радионуклидов в почве.
Радионуклиды, как правило, накапливаются в верхнем слое почвы, так что растения, корневая система которых располагается в этом случае, будут загрязнены (корнеплоды, злаки и травы, в т. ч. лекарственные). Корни же, напр, фруктовых деревьев, уходят глубоко в почву, поэтому их плоды могут быть радиометрически чистыми и на загрязненной территории.
2. Коэффициент перехода радионуклидов из почвы в растение.
Коэффициент определяет соотношение между количеством радионуклидов,
содержащихся в почве, и количеством радионуклидов, накапливаемых растениями за время их жизни, и зависит от типа почвы и вида растения. В наименьшем количестве радиоактивные элементы усваиваются растениями из чернозёмов, в наибольшем — из торфоболотистых, песчаных и подзолистых почв. Лишайники, мхи, грибы, бобовые, злаки интенсивно захватывают радиоактивные вещества. Повышенное содержание стронция-90 и цезия-137 характерно, как правило, для ароматической зелени: укропа, петрушки, шпината.
3. Применение специальной агротехники. В наибольшей степени способствуют снижению загрязненности цезием-137 калийные удобрения — сернокислый или хлористый калий (поскольку калий, являясь химическим аналогом цезия, препятствует его переходу из почвы в растение) и аммиачная селитра. Калийные удобрения вносятся в почву, как правило, в сочетании с азотными и фосфатными. Пропорции могут быть различными, но чаще всего азот-фосфор-калий соотносятся как 1:1,2:1,4. Для снижения содержания в почве стронция-90 применяется кальцинирование почвы.
4. Технологическая переработка продуктов растениеводства.
При переработке зерна в муку много радиоактивных веществ удаляется с оболочками. Поэтому в муке грубого помола радиоактивных веществ остаётся больше, чем в муке тонкого помола. Содержание стронция-90 в муке и крупе, как правило, в 1,5–3 раза меньше, чем в зерне. Эффективный способ снижения содержания радионуклидов в продуктах — кулинарная обработка. При чистке картофеля и свеклы с кожурой удаляется до 40 % стронция-90 и цезия-137. Из свеклы, картофеля, щавеля, грибов во время варки в воду переходит 50–85 % цезия-137. Использование свежих соков из растений также позволяет получать экологически чистые продукты, поскольку радионуклиды остаются в жмыхе.
5. Характер распределения радионуклидов в тканях млекопитающих и рыб.
В лёгких млекопитающих концентрируются в основном горячие частицы, попадающие туда вместе с пылью и содержащие плутоний, стронций-90, цезий-137. Цезий-137 задерживается главным образом в мышцах и других мягких тканях. Стронций-90 накапливается преимущественно в костях, поэтому костные бульоны следует исключить из рациона (особенно детского, т. к. стронций-90 нарушает функции кроветворения костного мозга).
Из всего количества цезия-137, проникающего в организм человека, около 50 % поступает с мясными продуктами, особенно в соединении с крахмальными веществами (вареная колбаса, сосиски, сардельки). Это связано с тем, что продукты распада животных белков, в том числе токсичных для организма аминов, проходя через кишечник человека, интенсивно всасываются. Среди мясных продуктов наибольшее загрязнение радионуклидами характерно для говядины, Далее по нисходящей следуют: мясо домашней птицы (курятина, гусятина, утятина), баранина, телятина, свинина. В качестве заменителей мяса как источника белка рекомендуются бобовые — горох, фасоль, бобы, чечевица, соя, белки которых содержат все незаменимые аминокислоты (валин, лейцин, изолейцин, треонин).
Загрязнённое радионуклидами молоко подвергают дополнительной переработке. Так, стронция-90 в сливки переходит только 5 %, в творог — 27 %, сыр — 45 %; цезия-137 в масло переходит 15 %, сметану — 9 %, сыр — 10 %, творог-21 %.
Рыба получает радионуклиды, в основном, с кормом, хотя частично они могут поступать и через жабры. В организме рыб, как и в организме млекопитающих, они накапливаются в мышцах, печени, скелете и других тканях (в зависимости от свойств радионуклидов). Не рекомендуется использовать в пищу придонную рыбу (сом, бычок и т. п.), поскольку они пропускают через кишечник значительное количество донных отложений, наиболее богатых радионуклидами, особенно в первый год после загрязнения водоема.
Выведение радионуклидов из организма
Проникшие в организм (инкорпорированные) радионуклиды в основном выводятся из него с мочой или через кишечник. Для эффективного их удаления необходимо выполнять следующие рекомендации.
Правильная организация питьевого и пищевого режима, не допускающая длительной задержки стула и мочеиспускания (нормой считается 1 дефекация и 3–4 мочеиспускания в сутки). Для этого достаточно употреблять в пищу свеклу (в сыром или вареном виде), плоды тмина, сок редьки, чай из сушёных плодов вишни, яблок или инжира, а также из травы мелиссы. Стимулируют деятельность кишечника молодые побеги одуванчика, используемые для приготовления салатов (после вымачивания в холодной воде около 30 минут для удаления горечи), полыни обыкновенной.
Введение в рацион питания пищевых энтерсорбентов. В качестве энтерсорбентов (гр. enteron — кишки, лат. sorbens — поглощающий) могут выступать различные вещества, например, пищевое волокно. Так называются вещества, богатые клетчаткой, обладающие способностью стимулировать перистальтику кишечника и в то же время сортировать радионуклиды и соли тяжёлых металлов. Кроме того, они способствуют увеличению в кишечнике числа бактерий, синтезирующих витамины группы В и пищевые ферменты, а также являются антагонистами гнилостных микроорганизмов, вырабатывающих токсины и канцерогены.
Существуют 5 видов пищевого волокна. Нерастворимые виды (целлюлоза и лигнин, источником которых являются бобовые, овощи и отруби) увеличивают объем содержимого толстого кишечника и ускоряют прохождение через него пищи. Целлюлоза, помимо того, впитывает воду и растворённые в ней токсичные вещества. Растворимые виды волокна (пектины, камеди и гели, получаемые из фруктов, овощей и бобовых) уменьшают поглощение жиров в желудке и тонком кишечнике, снижая тем самым уровень жиров и холестерина в крови. Они также понижают поглощение сахара. В наибольшем количестве пектины содержатся в клюкве (особенно ценны сорта канадской клюквы), цитрусовых, красноплодной рябине, красной и чёрной смородине, вишнях, сливах, яблоках, бананах, белокочанной и цветной капусте, семенах подсолнечника. Их рекомендуется использовать сырыми или в виде свежих неосветлённых соков. Средняя суточная потребность в пектинах составляет 3–5 г для взрослых и 1–2 для детей. Пектины — это органические соединения, относящиеся к углеводам, полисахариды растительного происхождения, способные связывать радионуклиды стронция, цезия, свинца, ртути и предотвращать их всасывание из желудочно-кишечного тракта. Лигнин, камеди и гели, как и пектины, образуют химические соединения с токсинами и радионуклидами и в комплексе с ними быстро выводятся из организма. Употребление камедей и гелей в качестве энтерсорбентов в настоящее время находится в стадии разработки. Пищевое волокно разных видов содержится в кукурузе, яблоках, чечевице, овсе, брокколи (разновидность цветной капусты), ячмене, фасоли, тыкве. Средняя суточная потребность в пищевом волокне 10–40 г (напр. 3-10 крупных яблок).
Энтерсорбентами являются чай, кофе, какао, содержащие кофеин, теобромин, теофиллин. Чай, кроме того, богат витаминами В1, В2 и каротином. По содержанию витамина Р чай не имеет себе равных и в сочетании с лимоном (источником витамина С) является очень ценным пищевым продуктом.
Альгинат натрия — органическое соединение, получаемое из морских водорослей (агара, ирландского мха, красной водоросли, комбу, хидзики), также является энтерсорбентом. Он оказывает сильное блокирующее действие на всасывание стронция-90 в кишечнике и выводит из организма ранее поглощённый стронций-90.
Молоко и молочные продукты, также относящиеся к энтерсорбентам, употреблять не рекомендуется, т. к. они обладают повышенной способностью концентрировать радионуклиды.
Защита клеток и тканей от инкорпорированных радионуклидов
Для предотвращения проникновения в клетки находящихся в организме радионуклидов следует насытить организм достаточным количеством стабильных элементов, являющихся химическими аналогами радионуклидов.
Реализация этого принципа основана на концепции избирательного поглощения — способности организма поглощать вместо одного элемента другой — той же химической группы, т. е. обладающий теми же химическими свойствами. Так, цезий-137 находится в одной группе с калием, натрием, литием; стронций-90 — с кальцием, магнием. Свинец-210 может усиленно поглощаться клетками при недостатке кремния, а полоний-210 — серы. Таким образом, насыщая организм безвредными элементами, схожими по химическим свойствам с радиоактивными, можно предотвратить проникновение последних внутрь клетки.
Ядерная энциклопедия, 1996 г.
Часть 1. Раздел
Радиоэкология.

15 мая — 22 августа 1986 года Тюмень — Черемшина» — Припять — АЭС — Тюмень. 15 мая — 23 ноября 2004 года., Тюмень


Часть вторая
Тюменский централ

Предисловие автора

Всё имеет свойство быстро заканчиваться. Особенно хорошее. Теперь по прошествии времени, Чернобыльские события для меня видятся как почти пустяшное происшествие… если сравнить их с тем «Чернобылем», который уготовили мне мои товарищи по несчастью. Меня всегда интересовал и до сих пор интересует вопрос: Отчего это люди, которым я не сделал ничего плохого, и они это знают прекрасно, отчего эти люди так злобны и несправедливы? Перед началом второй части чернобыльской эпопеи скажу, что уже после её завершения лишь один человек, один офицер из тех, кто принимал участие в малоприятных действиях против меня, — Александр Булгин выразил сожаление. «Если бы я знал, что это всё не так, как представлялось!». Да ещё Андрей Перепёлкин сказал, что «вообще-то мы все» (чернобыльцы), виноваты в том, что пустили дело на самотёк, предоставив Чайникову возможность вести себя развязно…
Ну, что было, то прошло, правда, некоторые эпизоды остались на страницах моих записных книжек, и уверяю читателей, что в смысле документальности я никогда ничего не придумываю. Могу неумышленно ошибиться в деталях, но в остальном — нет. За меня и в достатке придумано Господином Случаем и Госпожой Жизнью!
Итак, приступаю к (весьма краткому) описанию событий постчернобыльской жизни.

АНШЛАГ

По поводу специальной терминологии, то есть «рыбьего» языка («фени»), отсылаю читателя к словарю В. И. Даля, словарю «Тюремно-лагерного блатного жаргона» (издательство «Края Москвы», 1992 год) и к основательно сработанному «Краткому англо-русскому и русско-английскому словарю уголовного жаргона» (издательство «Терра», 1993 год).

В повести использованы фрагменты материалов периодической печати и рисунки Ефросиньи Керсновской, отбывшей 12 лет в Красноярске и Норильске «за политику». Рисунки эти я обнаружил в журнале «Огонёк», который подарил мне Али Муртазалиев в Чечне в марте 2000 года. Приношу извинения тем художникам-карикатуристам, чьими трудами я воспользовался. К сожалению, фамилии многих по недомыслию я упустил, когда собирал карикатуры — и ещё раз прошу меня извинить. Приношу извинения за использование цитат тем журналистам и писателям, чьи материалы я привёл в книге и чьи имена мне неизвестны, и в частности журналу «Вокруг света» за некоторые подробности из криминальной жизни мира.
Прошу великодушно простить и тех чернобыльцев, кто писал мне письма с надеждой получить ответ, но не получил в силу изложенных далее обстоятельств. Уверяю респондентов, то, что возможно было сделать в то время — я сделал.
Итак…
В жизни всё начинается с «однажды». Однажды ты появляешься на свет, однажды женишься. Тот, кто женится второй раз, тоже начинает с «однажды». Однажды тебе предложили «защитить Родину», и ты пошёл её защищать.
А однажды собрался с духом, и подстроил мелкую неприятность себе и близким — взял и… умер. Ну, пока этого не случилось, расскажу, как развивалось это самое «однажды».
14 апреля 1989 года по радиостанции «Маяк» прозвучало обращение украинского профессора Георгия Лепина ко всем чернобыльцам страны: подайте о себе сведения в Киев в организованный союз «Чернобыль». Наверное «Маяк» я слушал один из всего населения области, так как от всей Тюменской Области в столицу УССР написал я один. (Я проверял затем в Союзе «Чернобыль» — факт, что откликнулся один я.) Получил приглашение от профессора участвовать в одном из совещаний чернобыльцев. Прилетел в Киев, познакомился с членами инициативного комитета, был зачислен в его состав. Узнал невероятно много нового. Взял проект Устава организации. Вернулся домой, начал организовывать Союз чернобыльцев в Тюмени.

Кстати, авиабилеты и счёт за проживание в гостинице в этот раз оплатили киевляне, понимавшие, что пока далеко не все будущие председатели обществ могут позволить себе такие расходы.
«Между делом» приводил в порядок свои записи на чернобыльской земле названные мною «Лаванда», пытался опубликовать как книгу, но не было желания у властей и писателей обратить на книгу внимания. Не вписывалась она в тогдашние «рамки». Меня всё время удивляло и не перестаёт удивлять — неужели я пишу исключительно для себя, для собственного удовольствия?
«Между делом» же перерабатывал Устав, полученный в Киеве, приводя его в соответствие тюменским реалиям.
Много было истрачено нервов, времени и, естественно, личных денег, пока, наконец, не получил в руки проект Устава областной организации «Союз Чернобыль». Разумеется, никакой помощи от чиновников в виде распростёртых рук и горячих объятий не получил. Напротив, понятно было, что создание подобного общества влечёт за собой новые заботы на всех уровнях власти в городе и области. Сразу же «вошёл в конфликт», едва не закончившийся обоюдным рукоприкладством с Ерофеевым Виктором Александровичем, секретарём Облисполкома. Задержали в каком-то кабинете проект Устава, на несколько дней, да ещё и не знали, где искать.
Ерофеев "не понимает, зачем это нужно (наша организация), какое отношение мы имеем (по Уставу), ко всемирному движению в борьбе за мир»? Когда я настоятельно попросил поторопиться с регистрацией Устава, он меня отправил, по известному адресу… Я пообещал применить метод физического воздействия, и по сему поводу В.А. вызвал охрану. Я покинул кабинет, ходил по коридору, думал, с какого ещё бока подступиться к вопросу…
Секретарь подошёл минут через пять, примирительно махнул рукой: «Пойдём к нужному человеку, я вообще-то в курсе, что это такое — Чернобыль!» И, в конце концов, наступила знаменательная дата в истории области и страны (как бы это ни казалось странным) — 29 июня 1990 года.
Устав зарегистрировали после трёх основательных изменений в тексте. Ну, это нормально — опыта по составлению подобных документов у меня не было, да и спешить чиновникам Облисполкома было некуда. Стал разыскивать чернобыльцев по городу и области. Трижды выступил на телевидении по «чернобыльскому» вопросу. Трижды перед школьниками. Дал несколько интервью в газеты. Написал несколько обращений.
Напечатал Устав теперь уже тюменской организации — в этом очень помог бывший замполит пожарной роты Олег Мурашов, тот самый, что тушил пожар на торфяном поле, описанный мной в первой части книги. Устав разослал в различные города Тюменской области, предложив местным чернобыльцам создавать первичные организации.
Вскоре я и Дмитрий Посохов, мой однополчанин, водитель СВПЧ-14, которого я «вырвал» из пожарной части, чтобы иметь хоть минимальную, но «массу» на представительном форуме, побывали на второй чернобыльской Конференции в Киеве. Более никто из тюменцев вопросом не заинтересовался, а зря. На таких мероприятиях (позволю себе разъяснить прописную истину), очень нужно возможно большее число голосов. Те же выборы…
Затем по итогам поездки состоялось первое собрание чернобыльцев, организованное мною в конференц-зале пожарно-технической выставки, что на улице Горького в Тюмени. Здесь пошли навстречу работники Управления пожарной охраны, в частности майор Акрам Ибрагимов, директор выставки Валентина Павленко. Именно благодаря их неоднократной помощи и в дальнейшем, чернобыльцы без помех и без всякой оплаты за аренду помещения, трижды собирались для решения своих вопросов. Более того, майор Ибрагимов входил во временный организационный комитет создаваемого общества, а Валентина Павленко организовывала за наш с нею счёт чаепитие. Я это пишу потому, что уже никто из чернобыльцев не помнит, а многие и не знают, какими трудами мне доставалось их будущее благополучие, пусть и относительное. Люди, к Чернобылю отношение не имеющие, помогали от души!



Какая-никакая работа началась. В то время в Тюмени очередь на изготовление печати была длиной в два года и сегодня это кажется невероятным. Печати быстро изготавливали в городе Серове, но до него нужно ведь было ещё и добраться! А денег было не в избытке. Тем не менее, просто чудом за десять дней вырешил печать и штамп организации, естественно, за свои деньги, само собой, значительно переплатив «за скорость». Кстати, тогда с заявлением об изготовлении печати и штампа организации нужно было обращаться в милицию. Это не нынешнее время, когда можно печать изготовить за час и без всяких проволочек.

С помощью одного из тюменских врачей сочувствующего чернобыльскому движению, установил количество «наших», подвергшихся воздействию радиации. На то время список «чернобыльцев» ужаснул — 945 человек, но, как оказалось далее, пострадавших было значительно больше. Денег от властей по-прежнему видно не было, пришлось собирать членские взносы, обратиться в некоторые организации с просьбой помочь. Элементарно не хватало денег на конверты и бумагу, на поездки по городу и районам, телефонные переговоры, телеграммы, а приходилось писать сотни писем, ответы, просьбы, выезжать на собрания чернобыльцев в другие города… набираться опыта.
А ещё ведь хоть как-то зарабатывать деньги для семьи было нужно. Вот об этом впоследствии забыли многие из чернобыльцев, полагая, видимо, что им жить нужно, льготы получить нужно, а мне не обязательно, поскольку могу жить «святым духом»…
Как видно из документа, инициативная группа очень отличалась, если верить списку, от тех, кто затеял свару, как это будет видно далее. Затем собрал учредительную конференцию нашего Союза, на которой, собственно официально избрали меня председателем общества. Продолжил розыск чернобыльцев, запросы в официальные органы, которые не особенно стремились отвечать по существу поставленных вопросов…
Все документы (с обязательным вторым экземпляром), печатал на выпрошенной у знакомого пишущей машинке, на той бумаге, которую удавалось достать с минимальными финансовыми потерями для себя. Да и время тогда было смутное… В магазинах, как мы помним, «изобилие» присутствовало ещё то! Даже многие государственные учреждения писали документы на уже однажды использованной бумаге.
Из представленных документов видно, что дело двигалось, не столь быстро, как это хотелось многим, в том числе и мне. «Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается», говорит русская пословица.

По стране прокатилась волна голодных забастовок чернобыльцев, я пытался морально поддержать одну из них в Харькове, но в почтовом отделении № 29 в Тарманах отказались отправить телеграмму. Мне заявили, что я не имею права подписывать телеграмму от имени председателя Союза «Чернобыль». На центральном телеграфе отказали тоже. И лишь после грандиозного скандала в почтовом отделении, что близ улицы Мориса Тореза, когда я пообещал обратиться на Би Би Си, «Немецкую волну» и к Президенту, телеграмму отправили.
Затем я решал вопросы «благоустройства» нескольких человек и во многом добился положительного результата. Несколько человек из пострадавших, отселённых с заражённых территорий, написали мне письма — я немедленно отреагировал. Я говорю «я отреагировал» потому что, к сожалению, почти год я работал фактически один, поскольку помощников тогда не просматривалось. Но Организация, штаб-квартира которой располагалась у меня дома, заработала.
Так в заботах, пролетело время до второй тюменской конференции чернобыльцев. Приняли определённые решения, разумеется оформив их документально, хотя меня уже на первой Конференции обвинили (именно обвинили!) в том, что:
1) Поздно их собрал — раньше нужно было! (!?)
2) Нет до сих пор никаких льгот!
3) Мы не знаем, кто ты такой!
4) Зря пекусь о производстве, кооперативе, базе отдыха и т. д. Нам всё дадут!
Тогда я крепко рассердился на выступления из зала и предложил собравшимся вместо того чтобы кричать, обвинять, и ждать, когда я преодолею все преграды, — начать работать. Всем!

«Наивные или вовсе глупые люди! Да кто вам даст всё задаром? Сами не заработаете — ничего не видать. Участвуйте в съездах, в межрегиональных конференциях, ведь на них вырабатываются документы о льготах. Сидя дома, ничего не добьёшься, а решает пока что всегда и везде — Москва. А ей нужны документы с мест, да такие, от которых не отопрёшься! А документы, извините за банальность, одним днём не делаются, и это не я придумал! Я ведь приглашал вас участвовать в киевских Конференциях — где же вы все были?»
Большинство чернобыльцев до сих пор считает, что всё идёт (и шло) не так, как должно быть. Потому я привожу некоторые моменты прошедшего: прохождение документов в Областном исполнительно комитете.
1. Заявление о регистрации представлено в горисполком 9 февраля 1990 года вместе с Уставом организации.
2. Протокол Мандатной комиссии от 17 марта 1990 года, утвердившей количественный состав Конференции чернобыльцев, представлен 27 марта 1990 года. Регистрационный номер 3 /789.
3. В ответ на замечания облисполкома, нами представлено Заявление о внесении изменений в Устав от 24 мая 1990 года.
4. Л. Галат, помощник председателя Облисполкома, вернула все документы для обдумывания и дополнения 8 июня 1990 года. Я разговаривал с ней и юристом по поводу Устава. Пришлось убрать пункт о создании кооператива и внешнеэкономической деятельности.
5. Устав после редактирования зарегистрирован 29 июня 1990 года. Документы подписаны Коневым и Южаковым.
6. В июле открыт текущий счёт «СЧ» В Жилсоцбанке г. Тюмени, изготовлены печать и штамп организации при активной помощи В.И. Глухова, предпринимателя.

Письма продолжали приходить, мне приходилось отвечать. Было приятно, что люди обращаются по делу, и в то же время неприятно, что власти на ликвидаторов и отселённых с заражённых территорий внимание обращают минимальное.

Когда был в Киеве ещё в первой командировке, договорился о поставке с Анатолием Тышкевичем из общества «Рабочие Чернобыля» новых эффективных препаратов, выводящих из организма радионуклиды.

Поскольку своего счёта в банке ещё не было, попросил Фонд Мира перечислить деньги за лекарства. Те перевели. Лекарства не пришли. Тышкевич на моё письмо, телеграмму, а затем и при личной встрече в Киеве сообщил: «Лекарства мы выслали. Понятия не имею, куда они девались!»
А я те и более не имел понятия, куда могли пропасть лекарства. Но поиск их ни к чему не привёл.
Пятого июля 1990 года я наконец-то открыл текущий счёт организации в Жилсоцбанке, а незадолго до этого я узнал из сообщения (по-моему) по радио, что планируется грандиозное чернобыльское мероприятие. И это оказалось верным. В июле 1990 года в Киеве должен был состояться первый Всесоюзный съезд союза «Чернобыль» в доме Политпросвещения. Пришло приглашение и мне. Но опять, как ни старался, как ни убеждал, никто из тюменских чернобыльцев, известных мне, ссылаясь на чрезмерную занятость, не поехал. А ведь на Съезде принимались решения, определяющие дальнейшую судьбу всего чернобыльского движения, и было необходимо определённое количество голосов «с мест» и т. д.

По предварительному подсчёту присутствовало 430 делегатов, из более чем 80 организаций. Шла масса яростных в прямом смысле дискуссий по оргвопросам и по счётной комиссии. Депутат Верховного Совета СССР полковник Мартиросян говорил об историчности нашего Съезда и об отсутствии на нём руководителей Первого эшелона, о том, что тут и там возникающие проблемы межнационального общения держатся на плаву не без помощи Москвы. Съезд взорвался аплодисментами.
В перерыве я встретился с писателем Юрием Щербаком, автором книги «Чорнобшь» вышедшей в свет не столь давно. Оп удивился тому факту, что мою «Лаванду» не издали до сих пор, хотя сам же года два назад напророчил в письме ко мне, что её лет минимум как двадцать не издадут! Рукопись книги, которую по его просьбе я ранее выслал ему, он оставил у себя, быть может, пригодится…
Съезд продолжал работу. При более тщательном подсчёте оказалось, что делегатов было 672 человека! Словом, всё это людское море, в конце концов, приняло несколько судьбоносных для чернобыльцев решений. Говорили и о том, что кроме Всесоюзного, необходим и Всероссийский союз, о котором речь пойдёт в Брянске осенью. Зачитывали множество секретных документов Правительства и Минздрава, различными путями попавших в руки делегатов. Документы были ужасающими по своей античеловечной сути.
Часть документов вывесили на стендах в фойе. Не верилось, что зти Приказы, Постановления, Протоколы, принимались в то время, когда в Политбюро ЦК КПСС уже знали, что во многом работа на Станции бесполезна до тех пор, пока не будет изолирован 4 реактор.
Словом, атмосфера была рабочей и плодотворной, даже невзирая на машины «Скорой помощи», временами увозящих падающих в обморок делегатов, не взирая на тут и там возникавшие склоки по поводу руководства организацией и приоритетов в её создании. Съезд выразил недоверие некоему профсоюзному деятелю Махно, запятнавшему себя, как говорили, ещё в прошлые постчернобыльскис годы. Выключили микрофон ликвидатору Лисицину, когда тот стал рассказывать о Махно «хорошее».
Председатель Чернобыльского комитета Эстонии Пеэтер Гримм, предложил своё видение проблемы ликвидаторов и настаивал на создании Комиссии по этике. Я целиком его поддержал, но большинство зала было против. А зря. Мы привыкли, что этика как дисциплина у нас в стране всегда находится на последнем месте. А уж в таком деле, как Чернобыльская авария, её последствия, комиссия такая должна быть наиглавнейшей.
В числе этических проблем шёл разговор об экономической деятельности одного из чернобыльских деятелей — Лернера, который без согласия художника Петра Емеца отправил в Швецию на выставку его картины о Чернобыле. Деньги тогда художник не получил.
Делегат Попов из Харькова говорил о структуре Союза, в которой главную роль отводил первичным организациям, причём в Москве их должны представлять вице-президенты, то есть председатели данных организаций. А мандатная комиссия при подсчёте голосов обнаружила четыре мандата у одного представителя с периферии. Всё как всегда: «Не обманешь — не продашь». Гримм был прав в своём стремлении быть честным перед лицом страны и мира. Но извечная сентенция об отсутствии пророка по месту проживания всегда права к сожалению!
И самое последнее уточнение по ведению Съезда! Председатель мандатной комиссии Феликс Ручаевский (из Душанбе) сообщил: Присутствуют 752 делегата из 12 республик, 5 краёв и областей. Я фотографировал и Съезд и Киев, но в автобусе, в толчее, когда мы все ехали «домой», то есть в гостиницу «Украина», фотоаппарат у меня из сумки, в которой он находился, украли. До сих пор не знаю, что по этому поводу думать… Впрочем, вернёмся в зал, где бушевали страсти…
Мы голосуем за предложение Попова. За — 473 человека.
Несмотря на многие уже темноватые стороны чернобыльского движения, результат от Конференции был. Многие представители окраин страны воспряли духом. Делегаты разъехались вооружённые документами, новыми знанием и видением проблемы реабилитации чернобыльцев, получили и первые в стране чернобыльские удостоверения и записные книжки.
Интересно, но два года эти удостоверения действовали вполне исправно, до появления «официальных». В Тюменской области такое удостоверение за № 1 было лишь у меня.
Такие записные книжки выдавались каждому делегату. И очень кстати — именно эта книжка помогла мне восстановить некоторые подробности двух Съездов и Краснодарской Конференции, на которую меня пригласила делегация из Краснодарского края, очень активно заявившая о себе на Съезде.
По приезде домой, отчитавшись перед товарищами за проделанную работу и видя, что по-прежнему мало кто из чернобыльцев, как ни странно, горит желанием работать, а больше с интересом ждут результатов: сломаю ли я себе шею о гранитные надолбы бюрократии или таки добьюсь для всех льгот (!) — предложил следующее. Поскольку временный Совет не работает, необходимо создать Совет областного союза «Чернобыль». Согласились. В него вошли: технический директор инженер Александр Олещук, не чернобылец, но сочувствующий движению, врач Областной клинической больницы Александр Агеев, подполковник Александр Булгин, инженер Александр Палигов, я — Александр Аханов, и работник банка Наиль Хайрулин.
Выбрали на нашей конференции и ревизионную комиссию согласно Уставу. И вот здесь на горизонте вырисовался некто Николай Чайников, дальнейшая роль которого будет весьма интересна. То он говорил, что работал в Особом отделе, то, что 53 раза был на крышах АЭС, то организовал союз «Чернобыль» в Томске. Я запросил Томских чернобыльцев — ответили в том смысле, что понятия о Чайникове не имеют. Запросил командование СибВО то есть Сибирского военного округа в Новосибирске — не сочли нужным открыть военную тайну. Ну, это в порядке вещей.
Кстати. Запись выступлений на Конференции производил на своём магнитофоне Николай Афанасьев (не чернобылец, но в то время помогающий мне). Эта плёнка сохранилась до сих пор и на ней много интересных высказываний того же Чайникова. Сохранила она и голоса некоторых уже умерших чернобыльцев. Я не в силах организовать ни музей, ни даже постоянную экспозицию, хотя дважды организовывал «домашние» выставки чернобыльских документов и выставку рисунков, посвящённых той же чернобыльской теме, и о них в своё время писала тюменская пресса.
Однажды мы решили (на Совете, где присутствовал и «гражданский» врач, сочувствовавший нашему движению), создать на территории Краснодарского края в селе Солёное, в горах, базу отдыха для чернобыльцев. Даже произвели предварительные прикидки, в какую сумму обойдётся профилакторий с подсобным хозяйством. Идеей прониклись все, кто входил в Совет.
Создание базы одобрила местная администрация, благоприятствовали этому климат, целебный источник, принадлежащие мне и матери, которая там жила, три частных дома, которые мы намеревались предоставить под базу. И, главное, «неофициальное» письмо от нашей организации (от 7.08.90) на имя председателя Облисполкома Леонида Рокецкого, которое он также «неофициально» подписал, и копию которого привожу. Правда, машинистка в приёмной сделала массу ошибок, печатая письмо, но, тем не менее, это документ.
Более того, два наших товарища Палитов и Хайрулин, узнав, что есть возможность приобрести для чернобыльцев десяток участков плодороднейшей кубанской земли, попросили меня купить в тех местах дом с участком. Доверенность на сделку, заверенную нотариально мне дали.


Решение было принято — Совет союза «Чернобыль”» подписал приказ, я отправился в Краснодарский край, оформил на работу в создаваемое подсобное хозяйство двух местных жителей, приобрёл некоторый сельхозинвентарь. Местная администрация была рада появлению организации, способной решить многие вопросы. Ещё бы! Создавались рабочие места в то время, когда всё рушится и падает! Вернулся в Тюмень, снова окунулся в написание писем, просьб, запросов в различные организации… Получил возможность предоставить материальную помощь некоторым чернобыльцам. Деньги на наш счёт по моим письменным просьбам перечислили несколько организаций. Деньги невеликие, учитывая масштаб дела, но вполне приличные на то время для нас.
А 24 августа в Краснодаре состоялась Конференция чернобыльцев Краснодарского края, куда меня (естественно!) пригласили. Секретарь Крайсофпрофа Спиридонов, узнав суть дела, обещал помочь тюменцам в строительстве базы отдыха и лечебного учреждения. Причём не только в Солёном, но и близ Краснодара. Присутствовало 240 делегатов и 16 приглашённых «со стороны». Резолюция Конференции одна: «Не выступать в роли просителей перед Правительством, а настаивать и требовать возмещение за потерянное здоровье». Вместе с Краснодарской Ассоциацией составил и отправил «по инстанциям» несколько документов, один из которых привожу в приложении.
Вернулся в Тюмень, продолжил работу. Бухгалтер перечислила по 500 рублей чернобыльцам из Тюменской пожарной роты Сечкину и Подберёзкину в Омск. Находились они (их семьи) тогда в ужасном материальном положении, и эти деньги пришлись очень кстати. Затем мы выделили им полушубки, как и тюменцам Палитову и Хайрулину.
8-10 декабря в Брянске предполагалось собрать первый Всероссийский съезд союза «Чернобыль», на который, естественно, пригласили и меня (см. приложения).
Разумеется, загодя собрался, решение местных вопросов поручил Совету. Прибыл в Брянск. Народу было много, тюменцев представлял один я. На съезде мы принимали различные обращения к Правительству, утвердили Центральный совет чернобыльцев в Москве, с председателем В. Гришиным во главе.

Возвращаюсь домой. Жена сообщает, что в моё отсутствие приезжал Олещук и попросил печать для оформления каких-то бумаг. Жена ему, как давнему знакомому и техническому директору, печать выдала. Прихожу к друзьям, которые собрались в квартире № 66, в Кольском переулке, дом № 1, у одного из своих знакомых, и где ранее якобы планировали устроить штаб-квартиру Союза «Чернобыль». Лица у всех какие-то кислые, словно уксуса напились. Помалкивают. А меня встречает Чайников и, не потрудившись даже поздороваться, вопрошает: «Ты… почему не отчитался за истраченные деньги? Правление игнорируешь?». И так далее по теме…
Чайников в правлении не состоит, насколько я знаю. Разумеется, он имеет право, как гражданин, как чернобылец-ликвидатор, поинтересоваться течением дел в общественной организации. Но — хамить? Спрашиваю Олещука о печати.
— Я её передал Чайникову.
— Как?! Он что, руководитель?
— Мы… решили отстранить тебя от работы, пока не отчитаешься… о всех тратах!
И это говорит тот, кто сам предложил различные способы существования организации? Тот, кто «благословлял» на приобретение земельных участков в Краснодарском крае, да ещё предлагал «прибрать к рукам» участок возле какого-то известного ему сибирского озера. Тот, кто согласился на строительство лечебного комплекса? Тот, кто советовал купить оружие «для защиты земельных владений». И пойти ещё на некоторые «подвиги» во имя развития организации?
Дальше — больше. Привезённые мною отчёты, справки и т. д. «вдруг» частично исчезают. Причём так, словно их и не было в природе. Единственное, за что себя хвалю — я старался по возможности делать дубликаты документов — теперь могу признаться, потому, что боялся внезапно либо попасть в больницу с инсультом, либо внезапно умереть.
Такое часто бывало с чернобыльцами, а документы Союза обязательно должны были попасть в Историю. Но странность следует за странностью! Всё мною сделанное, объявляется недействительным. Буквально всё, без преувеличения! Документы, подписанные тем же Советом, — фальшивыми. И от «друзей» следует заявление: если к такому-то числу не вернёшь Все истраченные деньги, подаём в ОБХСС.
Говорю: «Ребята! Вы что? Вы мне лично, кроме членских взносов, ещё что-то давали? Быть может, вы ночами документы оформляли, принимали людей, приезжавших из различных городов области? Быть может, я вашу кровную копейку истратил? А если взял, то покажите казино, где я эти деньги в рулетку проиграл! И как понимать теперь мною и вами подписанное обращение к Облисполкому, опубликованное в прессе? Тогда нужно писать опровержение! А финансовые и другие документы тоже не действительны? Так зачем подписывали? Зачем утверждали? Вы не в курсе, что без денег на представительские расходы, нам не то, что ворота в мир, щёлочку не откроют при современном состоянии дел?».

— Ничего не знаем, верни всё, в том числе и взносы. Тогда ещё посмотрим… В гостиницах живёшь, на такси ездишь! Как ты смеешь Без Нашего разрешения заключать какие-либо договоры?!
— ?!
— Ты плохо работаешь в Нашем союзе, людей и в грош не ставишь, не советуешься! Нам не нужны никакие подсобные хозяйства, никакая земля! И база отдыха не нужна! Есть другие решения!
— Постойте, постойте. А документы, вами же подписанные? Вы считаете, что принятые вами же решения не годны? Тогда я вас распускаю, коль сам и создал!
— А ты уже не председатель! Печать мы тебе не отдадим, а положим её на хранение, чтобы ты ещё чего не натворил. На днях будет собрание, там и поговорим! И верни угловой штамп Нашей организации или хуже будет!
Ну, хуже уже некуда. Штамп мне теперь не нужен, поскольку понятно, что дело так просто не закончится и работать Чайников со своими друзьями мне не даст. Отдаю штамп бухгалтеру Ильиной. Та буквально вцепилась в него (не преувеличиваю), дрожащей рукой, положила в сумочку и злорадно говорит: «А вот теперь, Александр Иванович, покиньте наше помещение!». Абсолютно ничего плохого я ей не сделал, напротив, принял на работу (пенсионерку), оклад положил за, прямо скажем, нетрудное дело… и тут даже несколько растерялся.
Созванное (теперь уже моими врагами!), собрание (тоже названное Конференцией!) вскоре состоялось в одном из помещений Областной больницы, то есть по месту работы моего «друга» Агеева, очень печалившегося по поводу присвоения мной денег, ему принадлежавших. Понятно, что в зале пожарно-технической выставки на победу заговорщики не рассчитывали.
Меня обвинили в присвоении десяти тысяч рублей, пятнадцати полушубков, лекарств и дозиметров. Присовокупили и дома в Солёном. Маховик был раскручен. Собрание негодовало, что «просмотрело такого примазавшегося к чернобыльцам расхитителя». Правда, были отдельные голоса в мою защиту, но в общем гуле и грохоте зала их почти не было слышно. Чайников, Агеев, Палитов, Хайрулин и некоторые другие заявили, что они меня отстраняют от руководства, поскольку не доверяют. Олещука на собрании не было. Как только заварилась эта каша, он тут же покинул наши ряды навсегда.
«Гуманность и милосердие» — таков девиз «чернобыльского братства». Но забыло оно свой девиз, глядя на Чайникова, размахивающего неизвестными мне документами и сверкающего лысиной на трибуне. Забыли, что ещё недавно день и ночь (буквально) звонили мне домой, приходили советоваться по различным поводам, я писал письма руководителям их организаций с просьбой помочь! Забыли… Ну, у нашего народа это бывает. «Велик телом, да мал делом».
Мне объявили, что Все ранее подписанные нашим Советом документы недействительны, так как подписаны им (СОВЕТОМ!) «по заблуждению, под моим нажимом и из-за боязни». Более того, заявляет далее собранию Чайников: «Все бумаги фальшивые, так как подписи Аханов подделал». Это при всём том, что никакой, разумеется, экспертизы, которую я предложил, когда услышал этот бред, никто не собирался проводить. И зал загудел ещё сильнее:
— Сколько можно! Мы до сих пор льгот не получили!
— А где обслуживание в больницах?!
— А почему ты разъезжал по разным всяким Конференциям?!!
Спрашиваю уважаемое собрание, всё ли я правильно понял, и не подсчитывали ли они между делом, сколько я истратил на организацию личных денег и сколько общественных. Слышу чей — то голос:
— «А, нечего по гостиницам, шляться!»
И затем следующее:
— «Да пошёл ты, на..!..»
— «Куда лекарства дел?!»
И так далее… Ревизионная комиссия, выбранная ранее и утверждённая прежней Конференцией (протокол которой и подписи я, разумеется, подделал тоже !), при загадочных обстоятельствах вдруг буквально испарилась, и на сцене появляется другая. То есть ревизовали документы те, кто их подписывал. Хотя общеизвестно, что это незаконно. Всё это (бумаги) есть в моем уголовном деле, в Архиве новейшей истории города Тюмени, некоторые документы (копии) хранятся у Алексея Перепёлкина и, разумеется, у меня.
Чайников был избран председателем при ликовании толпы и бросании шапок в воздух, и «ввиду моего отказа вернуть народу похищенное», написал заявление в ОБХСС. Эта организация постаралась на славу. В одном уголовном деле развернула сразу несколько: о «похищенных лекарствах», о «проданных мною дозиметрах «Белла», о «купленных домах», о присвоении «путём злоупотребления» десяти тысяч рублей общественных денег, о «похищенных пятнадцати полушубках».
А врач областной клинической больницы Александр Агеев написал в заявлении в ОБХСС буквально следующее: «…обратил внимание на то, что Аханов стал очень хорошо одеваться по сравнению с тем разом, как мы встретились впервые». «По Агееву» выходит, что я должен ходить несчастным, весь в трахоме и струпьях, а шляпу и ботинки желательно «приобрести» на свалке.
ОБХСС перевернуло всю документацию кооператива «Энергетик», (бесплатно выделившему эти самые полушубки нашему Союз по моей просьбе), ища, каким это образом я похитил дорогие вещи. К счастью, в кооперативе я ничего не успел украсть и ОБХСС и мои «гуманные товарищи» в данном случае «остались с носом», ещё и потому, что два полушубка — себе и сыну — я купил, это было ясно отражено в документах кооператива, которые я также не сумел выкрасть и подделать… Жаль…
Но товарищ Чайников, (со слов моих бывших товарищей, поскольку меня совсем не знал, на Чернобыле мы не встречалась, он был там, в 1987 году) написал интересную характеристику по запросу ОБХСС. Согласно ей меня следовало вымыть в бане, переодеть в чистое исподнее и расстрелять.
Мне продолжали время от времени приходить письма, уведомляющие что для такого-то сделано то-то… Но это тоже никому из чернобыльцев, участников моего «свержения», было не интересно! То есть, была неинтересна судьба своего же товарища по несчастью, брата по Чернобылю! И я стал задумываться — а нужны ли мы вообще все друг другу?! Не только чернобыльцы…
Начались вызовы, дознания, допросы… 16 апреля 1991 года прокурор подписал следователю Литвинову Постановление о производстве обыска у меня дома, то есть в офисе «Союза Чернобыль». Обыск провели. Мне позже жена сказала, что ОНИ удивились, что «столько денег украл, а нет цветного телевизора и машины». Изъяли все чернобыльские и не относящиеся к Чернобылю бумаги — два десятка папок.
Правда, здесь есть два «но». Уже после того, как меня отправили в СИЗО, произвели обыск. НО: на бланке, РАЗРЕШАЮЩЕМ СЛЕДОВАТЕЛЮ ПРОИЗВЕСТИ ОБЫСК, который мне предъявил позже Литвинов отсутствуют печать прокуратуры и подпись прокурора. Они заменены машинописным текстом, НАПЕЧАТАННЫМ САМИМ СЛЕДОВАТЕЛЕМ, А ЭТО, НАСКОЛЬКО Я ОСВЕДОМЛЁН, НАРУШЕНИЕ И МОИХ ПРАВ, И ВООБЩЕ ПРАВИЛ ВЕДЕНИЯ СЛЕДСТВИЯ. ТО — ЕСТЬ БУМАГА НЕЗАКОННА, А, СЛЕДОВАТЕЛЬНО, НЕЗАКОННО И СЛЕДСТВИЕ… НЕЗАКОНЕН СУД…
Но тогда никто, ни суд, ни я, ни понятые, ни даже адвокат, на эту «мелочь» внимания не обратили. Тем более, что оформить второй такой бланк можно и задним числом — кто проверит?
Есть, правда, в УПК статья 168 (сейчас другая), разрешающая в случаях не терпящих отлагательства, производить обыск и без санкции прокурора, с последующим его уведомлением в суточный срок, но в моём случае «крайний случай» или экстраординарная ситуация явно не просматриваются. Здесь ни убийства, ни хищения в особо крупном размере, ни контрабанды, ни грабёжа, ни, простите, изнасилования. Но моя милиция меня бережёт, она не может ждать, когда я заховаю награбленные сокровища…
Литвинов и Хохлов, следователи, ведущие моё дело, по очереди кричали на меня в кабинете, стараясь запугать до полусмерти. Даже не кричали, а истерично выли: «А где полученные деньги?! А куда делись лекарства?!!»
Словом, 6 мая 1991 года следователь Литвинов отправил меня на два месяца в СИЗО-1. А было так. Привезли меня в здание городской (по-моему, теперь её нет), прокуратуры на улице Герцена и прокурор В. Шанаурин, (тот самый, машинописная фамилия которого стоит на бланке производства обыска), едва я вошёл в кабинет, грубо спросил:
— Ты куда десять тысяч дел?!
— Никуда не девал, бумаги смотри!
— В камеру его! — последовал ответ прокурора.
Литвинов даже засветился весь, как светофор — разными цветами. «Ну, щас ты у меня запоёшь!»
И два месяца я обозревал интерьер СИЗО-1. Одно утешение, что в центре города! Было очень душно, жарко и противно. Зеки непритворно удивлялись моему появлению в тюрьме, удивлялись искренне. «Что за козлы у тебя друзья?! Больного ведь садить, не положено!»
Мало ли что! Вон, Керсновскую, о которой я упомянул, тоже было «не положено ни садить, ни, тем более издеваться над ней» — и посадили, и издевались. А сколько таких у нас в стране было, есть и будет?
Лишь благодаря усилиям моей жены, предпринимателя Вячеслава Глухова, его друзей, преподавателя Вадима Журкова меня удалось «выдернуть» из мутных вод пенитенциарного океана. Товарищ Литвинов буквально с зубовным скрежетом и невыразимой печалью поведал, что «будь его воля, он бы ни за что не выпустил бы меня, но раз меня берут на поруки до суда люди, которым трудно отказать…»
Кстати, именно Глухов подарил Союзу «Чернобыль» те самые полушубки, которые я «украл» и которые не были получены Олещуком в своё время, именно Глухов помогал с изготовлением печати и штампа организации. Именно Глухов предложил мне работать в его кооперативе консультантом, а иначе, откуда бы я, (как с болью в сердце) сообщил врач Агеев следователю: «… стал очень хорошо одеваться…»
Теперь вот приходится как бы оправдываться за прошедшее, но я не знаю, как ещё можно объяснить ТЕМ, КТО ТРЕБОВАЛ «ЛЬГОТ И СРАЗУ», что не бывает сиюминутных Решений и Постановлений. Что любое дело требует времени. Что начинать новое дело непросто. Что в Тюмени я начинал на совершенно пустом месте. За свои собственные деньги. Что я один собирал сведения о чернобыльцах, тратя своё собственное время. Что я один из сотен тюменских чернобыльцев писал статьи по поводу чернорбыльских дел в газеты. Что один из всех готовил документы для Архива. Что для получения сведений: «как», «что», «где» — приходилось летать в Киев. Что я один тянул воз, который отказывались тянуть многие. Практически все… До тех пор, пока некоторым не стало понятно, что теперь можно поработать на себя: «Мавр сделал своё дело!». Правда, это я понял позже…
Итак, я хожу под подпиской о невыезде, моё дело передано в суд. Естественно, болею. Спасибо предкам — казакам и родителям, снабдившим хорошей иммунной системой — выжил. Судья Сергей Иванов, «курировавший моё дело», вызвал меня как-то к себе, поговорил по-человечески и… отпустил болеть дальше. Говорит: «Мы больных не судим!». Даже больничные листки в руки не взял, сказав, что «и так всё понятно».
Вот это настоящий мужик! Куда я денусь, если и до этого не сбежал? И почему я вообще должен куда-то убегать? Затем Иванова по каким-то причинам перевели на другую работу, или он сам ушёл — не знаю.
Письма от чернобыльцев мне продолжали время от времени приходить, но я отвечал, что теперь все вопросы решаю не я…

Уже спустя некоторое время после освобождения в 1992 году, я отнёс в газету «Согласие» материалы о своих приключениях на ниве благотворительности и слабоумия, которые, разумеется, были опубликованы. И вот в этой газете я и обнаружил статью, о «моём» судье, которую с удовольствием привожу. Впрочем, продолжим тему…
«Писать, значит действовать — Scribere est agere», — так говорили латиняне, и я непременно следовал этому совету. Писать — значит жить, во всяком случае, для меня и потому я писал, пишу, и буду писать, пока к этому будут физические предпосылки! Но. Я ведь говорил, в самом начале повести, что в жизни всё начинается с «однажды». Проходит некоторое время и вот, как всегда это бывает, «не во время, и совершенно неожиданно» наступил апрель.

Апрель

Infra qvatuor parietes
Что означает на любимом мною латинском языке буквально следующее: в четырёх стенах, в тюрьме.
1 апреля 1992 года, около 11 вечера звонят в дверь. Открываю. Стоят два милиционера. Надо мол, «поговорить со следователем, здесь близко, на Мысу. Распишитесь». Расписываюсь, но говорю, что болею, листок нетрудоспособности показываю:
— Ноги, ребята, не ходят, и голова кружится. Да и поздно уже.
— Да ничего, там быстро. Поговорите, и всё.
— Одеваться?
— Да особенно и не надо, в машине ведь повезём.
Жена недоверчиво на гостей смотрит, сын из другой комнаты вышел, тоже прибывших разглядывает.
Эти служаки стоят серые, как мыши, неразличимые, как игрушечные солдатики, ждут.
Жена: «Ты скоро?».
Милиционеры: «Да… не задержим… побеседуют и всё».
Жена: «Может, не поедешь? Ведь еле на ногах стоишь»…
Я: «Может, действительно нечто важное. Они же говорят: недолго»…
Знал бы, как «недолго» пробуду в СИЗО, чёрта с два бы поехал, ничего бы мне не сделали. Вины за собой не чувствую. На всякий случай взял удостоверение участника ликвидации аварии на ЧАЭС и «больничные» листки. Взял шапку, надел спортивный из плотной плащевой ткани костюм. Приехали в отделение милиции на Мыс. Там некий невзрачный мужичонка предъявляет другую бумагу с печатью, которой пришлёпнута подпись судьи Кима. Говорится в повестке, что я — личность весьма опасная для общества, имеющая в потенциале по статье 92 срок до пятнадцати лет, и поэтому должна быть изолирована.
Я — мужику:
Но ведь я больной человек, лежу, лечусь, давление, чернобылец и вообще, вот больничный лист. Да не один.
Он — мне:
— Нам предписали. Ничего страшного, повезём в больницу, раз такие дела, а там видно будет. Скажет врач, что нельзя трогать — отправим домой. А пока посидите вот здесь.
Сижу. Голова трещит, глаза не смотрят — лежать да лежать. Вдруг распахивается дверь, и в дежурку затаскивают пьянющего милиционера в гражданской одежде. Из разговора узнал, что он только что в Тарманах избил какого-то парня. Злобный, агрессивный, ко всем пристаёт. И ко мне тоже неравнодушен:
— Ты чего здесь расселся?
— А что? Тебе мешаю?
— Ах, ты… так тебя перетак… Да я тебя!..
Дежурным неудобно, что их товарищ в совершенно непотребном виде (по всем канонам его садить нужно, а он ещё и куражится), они его успокаивают, уговаривают. Ну, о чем ещё можно говорить с нашей милицией?
Повезли в медсанчасть Миннефтегазстроя, что на улице Мельникайте. Проверили давление — высокое. Дежурный врач, говорит, что его «сбить надо, а там видно будет». Что это они как сговорились? Что им видно и откуда? Сделали два укола чего-то прозрачного. Давление чуть упало. Но мне выдали справку о том, что «имярек может содержаться в изоляторе под наблюдением врача. Доктор Платонова».
Так вот и увезли под контроль «врачей» с дубинками. Отличное лекарство. Что я такого натворил на пятнадцать лет лагерей? Может быть, убил кого из чувства куража или золотой прииск ограбил и запамятовал? Взяток не брал — это знаю доподлинно, да и не давал никто. (От меня напротив — ждали) Определённо никого не изнасиловал. За это ещё на Чернобыле расписывался.
На улице Тульской, где расположены КПЗ Ленинского района (какое изысканное сочетание!), меня приняли любезно: как водится, обматерили, для порядка, сняли отпечатки пальцев и сунули в камеру, где уже отдыхало несколько невольников. Хорошо, что я взял с собой хоть тоненькую, но курточку и шапку. Всё не на голом полу валяться! Комфорт здесь известен: как скотина лежи на голых нарах или на полу, если камера переполнена.
Впрочем, скотина на нарах не лежит, ей обычно солому подстилают. Так называемые окна, забранные практически глухими козырьками-коробами из сварного листового железа, выходят на улицу Тульскую, и всё бы ничего, да расположены они ниже низшего — у самой земли. И все «блага цивилизации»: пыль, грязь и выхлопные газы от проходящих автомашин, — разумеется, попадают в камеры. Ну, это к слову. Одно малое утешение есть — милиция тоже дышит этим «воздухом». Если вымрем, то практически вместе.
От лежания на голом полу болят бока, да и все выступающие части тела. Партнёры мои вздыхают, ворочаются, шлют проклятия «этим козлам с дубиналом». Но ведь действительно, разве это не издевательство? Ещё никто не осуждён, на многих и дело уголовное не заведено, а унижения и оскорбления от Власти и людей её олицетворяющих сыплются градом. Хорошо, что взял шапку и куртку! Куртка, правда, на «рыбьем меху», но хоть что-то. Шапка служит подушкой. А не возьми я эти детали одежды?!
«Может содержаться под контролем врача…» — вот и содержусь, коль доктор Платонова прописала. Может быть, ей с позиции медицины и гигиены виднее. Спартанцы ведь тоже (как и мы, сейчас), спали на твёрдых ложах, но хотя бы кожей обтянутых или циновками устеленных. Возможно шкурами. Они не пользовались рубанками, изготавливая мебель, чтобы не было предрасположенности к изнеженности. Потому и персов били, а мы кого бить будем? Я, в частности? Вшей и тараканов? Хорошую шутку первого апреля сыграл судья Ким. Может быть, он меня готовит к подвигам на поле битвы и закаляет по всем спартанским канонам?
У наших служителей Фемиды часты подобные «позывы на низ», если употребить медицинскую терминологию. Только почему-то они никак (я имею в виду служителей) не могут добраться до тех, кто продает «налево и направо» оружие, нефть, газ, наркотики и так далее, а всё больше «по низам» шустрят.
За те 11 месяцев, что прошли со дня прошлогодней экскурсии в КПЗ и СИЗО, изменений в лучшую сторону не наблюдается. Ни в интеллекте, ни в интерьере. Наши сторожа недалеко ушли от подопечных. Не зря говорят учёные, что охранников в тюрьме лечить требуется так же, как и психов в больнице. А ведь действительно — посиди фактически с заключёнными всю жизнь, послушай их, сам придурком станешь, если таковым от природы не был. Только то и отличает зэков от охранников, что сидят по разные стороны решётки. Ухватки у милиции, охраны и у охраняемых — одни и те же. А с другой стороны — не в одном ли мы государстве живём? Яблоко от яблони недалеко падает — не я первый это заметил.
Злобствую, ехидничаю, но пока что я сижу здесь, а не судья Ким. Разумеется, дыма без огня, а человека без ошибок не бывает. Но почему считается, что мне место здесь? А судье, который судит неправильно? Он почему неподсуден, почему он из когорты неприкасаемых? Покажите хоть одного судью, которого посадили, я уже не говорю — расстреляли за то, что он приговорил к расстрелу невиновного? Хорошо государство, где судья, отправив на тот свет несколько невинных человек, а такие случаи известны (хотя бы по делу маньяка Чикатило, изнасиловавшего и убившего массу детей), продолжает судить и далее.
Худо ли, бедно ли, но время в узилище располагает к размышлениям по самым различным поводам. Таким бы умным да быть на свободе! Итак, после КПЗ, где прозябали двое суток, мы перевезены в СИЗО. Хрен редьки не слаще. «Руки назад, статья, срок…». Нас привезли, а группу человек в двадцать увозят. Вечное движение, во многом искусственно поддерживаемое следственными органами, кормит эти самые органы. За что только платим деньги мы, налогоплательщики? Чтобы нас за наши кровные катали в «воронках», внушали что все мы — дерьмо и отбросы? Риторический вопрос. И маленький эпизод из жизни КПЗ.
Утро. Выводят «на оправку» — в туалет. В авангарде «праздничной» колонны шествует параша, бережно несомая двумя самыми молодыми членами коллектива. Благоухая и плеща содержимым, она, наверное, чувствует себя самым важным инструментом в оркестре жизни. Вот она благополучно въезжает в гальюн. Но если читатель думает, что в туалете можно заниматься тем, чем бы, и положено, то он заблуждается очень сильно, жестоко. Если с малой физиологической потребностью все справляются успешно, то со второй…
— Ну, ты! Чё расселся? Быстро! Ты чё, срать сюда пришел?! — это дежурный милиционер расстегнул хайло. — Дома нужно на очке сидеть!
— Ха-ха-ха! — ржут «шутке» остальные дежурные. — Это вам не домашние пирожки хавать!
Дежурный стучит дубинкой по двери:
— Выходи! Хули, сидите! Эй, вы! Встать! Дубинала захотели! Бегом-мм!
Естественно, никто не желает лишний раз получить «лекарством» по спине, потому все гуськом бегут от вожделенного места. Спасибо родной милиции за наше безоблачное житьё.
А вот интересно, как бы вели себя те же милиционеры, окажись на нашем месте? Это сейчас они гордые и значительные. Ещё бы — что можно возразить «человеку с ружьём»?
Удивительная страна, которая никак не научится жить, не может усвоить: как аукнется, так и откликнется. Вся история Руси — сплошные войны. А между ними — кражи, разбои, воровство, «усекновение рук и ног». И потому тюрьмы себя не изжили и не изживут в обозримом будущем. А там… Видно будет, как говорил милиционер в начале моего «похода»..
Но меня занимал и занимает вопрос, вечный, как сама жизнь во Вселенной: Почему зло всегда торжествует? Почему, когда искренне и правдиво говоришь, не верят. А «искренне» заливаешь — верят! Если работаешь бескорыстно, обязательно будут искать скрытый смысл, а рвёшь деньги — это нормально. Я и себя имею в виду. Сколько лет бесплатно работал: то детей чужих воспитывал, то общественные нагрузки выполнял. Удивительная страна! Как её именуют некоторые резвые писатели, политики, художники, «Русь — богоносица», «Святая Русь». Однако, чем же она святая? Тем, что князь Владимир огнём и мечом загонял киевлян и прочих подданных в лоно «истинной церкви»?
Тем святая, что с именем доброго Бога рубили и жгли: тверитяне москвичей, те — коломенцев и т. д.? Тем святая, что поступает против того же Писания, которое и проповедует, призывая время от времени захватчиков расправляться с неугодными соседями? Я имею в виду, в том числе и русских князей и попов, которые во времена давние звали монголо-татарские войска «погулять» по соседним княжествам. И те «гуляли», вырезая десятки(!) городов.
Кстати, Англия с Шотландией, ничем не менее святы для англичан и шотландцев, чем Новгород для новгородцев. Чем чёрный чёрт отличается от белого?
Понимаю, что, задавая себе и всем дурацкие вопросы, ни на миг не приближусь к истине, но, чёрт побери! Кто может ответить на это? Почему мельчайший чиновник может так тебе усложнить жизнь, что взвоешь, а сделать ему ты ничего практически не можешь. Почему ты всегда преступник, а милиция всегда права, даже При Наличии Презумпции Невиновности? Никита Хрущёв как-то заявил, что в стране вскоре не будет ни одного вора. Это «вскоре» давно пришло и прошло, а что творится? А земля, куда ни кинь взор — «святая»! И старинные, «святые донельзя» монастырские тюрьмы на «святой» земле, в которых люди сидели по пятьдесят лет, и сожжения «лихих баб» и волхвов, как это было в Суздальской нынешней области в 1204 году и более позднего сожжения с «попустительства господнего» раскольников только за то, что они раскольники. Даже просвещённый Пётр I приказывал жечь чернокнижников и «ружей заговорителей» и сечь их шпицрутенами.
Уважаемые читатели! Вы можете себе представить человека, умеющего одними словами заставить не гореть порох и не вылетать пулю? А Дьявола или Сатану именем которых производится, «осквернение ружья»?
Кстати, не описал убранства КПЗ. Оно следующее: густо-серый подвал с заплёванными углами и псевдоокошками, стандартный, «цементной отделки» туалет, полутёмный коридор. «Моя» камера приблизительно в девять квадратных метров. Этакая «малосемейка», перенаселённая до крайности. Разумеется общие нары. Слева от входа, если смотреть со стороны коридора, бачок с питьевой водой, на котором лежит несколько буханок хлеба. Справа — алюминиевая зловонная параша, страшная и старая, как сама пенитенциарная система. Тяжкий запах табака и пепла — вентиляция практически отсутствует. Нас — воров, грабителей и насильников — девять человек. То есть по квадратному метру «на нос». Все, кроме меня, курят. За пластами дыма буквально не видно света от лампочки. Какие там Права человека? И где тут заблудилась Гигиена?
Как-то приносят непременную кашу. Раздатчик, или как его назвать, с сигаретой в зубах зашвыривает миски в амбразуру. Пепел сыплется в кашу. Оно и понятно — еда (в данном случае) для свиней, и отношение такое же. Удивительно меняется человек, когда знает, что за ним сила. Любая, пусть даже неправедная. Такой гордый, такой заносчивый… Бог. Правда, такие вот убогие боги дальше КПЗ либо СИЗО власти не имеют, но уж здесь…
Седьмого апреля Литвинов «пригласил на беседу». Надели наручники. «А вдруг сбегу?!». Домогался следователь малого — признания в том, что я похитил всё, что он предъявил мне в списке, согласно заявлению свежеиспеченного председателя союза «Чернобыль» Чайникова. По очереди орут на меня с ещё одним «товарищем» по имени Хохлов, полагая, что я тут же тут же «расколюсь» и «сдам» всех в округе. Мне смешно, но дело раскручивается нешуточное. «Скажите спасибо, Александр Иванович, что я вас к батарее отопления наручниками не пристёгиваю!», так Литвинов заявил мне при встрече.
Украл я пятнадцать полушубков, несколько килограммов дорогих лекарств (не знаю, сколько, воровал ведь в спешке, в темноте и без спецтехники!), дозиметры «Белла» (тоже не знаю, сколько их было, поскольку продал по дешёвке в пьяном виде!) и прихватил ещё десять тысяч рублей.
И вот всё это уже грозит высшей мерой социальной защиты — расстрелом, поскольку хищение совершено в Особо крупном размере! Мне смешно: ведь всё надуманно, «липа». Но Литвинов очень серьёзно сказал, что «он докопается до сути и вернёт народу похищенное». Смотрю на него и не понимаю.
То ли они в ОБХСС действительно фанатики сыска, то ли им интересно за наш счёт ездить по стране? Следы «похищенных лекарств, присланных из Киева», в Тюмени Литвинов не обнаружил. В самом Киеве, куда летал в командировку — тоже. Его просто не допустили, как он сам же и сказал, к документации организации «Рабочие Чернобыля», возглавляемые «лучшим из моих друзей» Анатолием Тышкевичем.
Вот что Литвинов (привожу дословно) сказал мне по этому поводу: «Вы, Александр Иванович, такой изощрённый, что проникли в 29-е почтовое отделение (Тарманы), выкрали оттуда документы, их уничтожили, а затем продали эти лекарства по спекулятивной цене!»
Интересно, в своём ли он уме?!
Опишу процесс перемещения из КПЗ в СИЗО. Но перед этим — справка.
Здание Тюменского централа, то есть СИЗО — следственного изолятора — построено в 1873 году. Износ фактический — 100 процентов. Приблизительная норма «народонаселения» — 800-1000 человек. СИЗО практически брошено властями на произвол судьбы. Все его начальники «достают», а попросту тырят, всё, что и где можно. Зэков-то содержать нужно!
Тюрьма расширяется, то есть строятся новые помещения на собственные средства, а точнее — «за собственную возможность что-то где-то «увести». Вентиляция отвратительная, потому что нет денег на электромоторы для вентиляторов.
Перебои с водой чаще всего возникают по вине горводоканала, который не особенно жалует СИЗО. Забыли, наверное, там ребята известную пословицу касательно сумы…
Что касается питания, то, по отзывам зэков, прибывающих отовсюду, кормёжка в централе едва ли не самая лучшая в стране, разумеется, среди заведений подобного типа.
…Сперва нашу толпу затолкали в так называемый «отстойник» — грязную и вонючую камеру в недрах тюрьмы, где зэки ожидают, пока их судьбы, так или иначе, решаются. Затем повели в баню. Ах, эта баня! Ржавые, грубо сваренные трубы, скользкий от грязи пол, ни мыла, ни полотенца. Помылся и в свою собственную грязную одежду «переоделся». Хорошо, что у одного молодого мошенника оказался кусок туалетного мыла. Хорошо, что на дворе весна и тепло более или менее. В луже на полу углядел большую колонию трубочника, того самого, что аквариумным рыбкам на корм используют. Затем нас переместили в маленький, настолько дурнопахнущий и грязный бокс-камеру, что я изумился. Отстойник показался курортом! Шконки без намека на матрацы, зато поверх нарочно приварена стальная полоса, чтобы лежать было неудобно. Окно забрано тройной железной конструкцией, вентиляции нет. А сколько живности! Клопы, мухи, комары, моль, тараканы, вши, пауки. Душно, жарко.
Завтрак ли, обед или ужин — на всех дают четыре алюминиевые чашки. Ложек нет, и мы, как свиньи, чавкаем через край. Разве здесь не возникает чувство ненависти к нашей системе? Есть воры и насильники, маньяки и грабители, но ведь сюда порой попадают и невиновные. Да и где это видано, чтобы, как скоту, есть из общего корыта? А ведь до сих пор существуют Конституция и те же Права человека. Но как всегда — бумага у нас в стране это одно, а человек всегда другое.
Я и азербайджанец, симпатичный бородач, похожий на кубинца, едим из одной посудины «ложками», которые догадались изготовить из корки хлеба. Их приходится часто облизывать, чтобы не размокли. Напарник мой взят за пачку малокалиберных патронов и несколько граммов анаши. Что здесь первично, что вторично? Патроны он вёз домой — там война, а какой кавказец или горец живёт без оружия?
Спать на голом железе совершенно невозможно. На полу нельзя — мокрый, из-за туалета, протекающего сквозь микротрещины в цементе. Поэтому спим, сидя за столом, склонившись головой, словно убитые горем вдовы. Двое с лишним суток провели в этом склепе, затем всех выдернули на шмон в соседнюю камеру. Отобрали шнурки, ремни. Затем повели в так называемый «карантин». Ха-ха! Отстойник был почти раем! В карантинной камере, гнойной, как помойка, закопчённой и зловонной, нашёл пятнадцать человек. Почти все синие от татуировок, прожжённые — клейма ставить негде, как, например, Вова Акула или «дядя Миша», убивший двух человек… Дым в хате в прямом смысле стоял коромыслом — варили чифир «на дровах». Заплёванный, блестящий от слоя грязи, чёрный пол, груды мусора в углах и под шконками, захватанные, закопчённые кружки. Но ребята в своей стихии.
За шесть дней в карантине случилось многое: часть людей ушла на этап, пришёл цыган Рома, пырнувший отвёрткой какого-то мужика на Мысу. Акула сутки присматривался к нему, а потом и говорит:
— Да ты, братка, проткнутый! А?!
— Ну, чё ты, в натуре! Ты чё говоришь!
— А я говорю — проткнутый! Счас маляву по централу пущу!
Ночью пришёл ответ — малёк, в котором сообщалось, что Рома за крысятничество (то есть за воровство у своих же) на зоне был «опущен». Акула натурально подскочил от удовольствия:
— А я что говорил?! А ну, идём в угол!
И в тёмном углу совершил с ним «по любви и согласию» половой акт. Затем ещё несколько человек, отгородив одну шконку простыней (и откуда взялась?) занимались с Ромой оральным сексом. Тот сперва отказывался.
— Не буду я, чё вы, парни!
— Бери, сука! Раз проткнутый, помалкивай! Пидорюга!
Определили ему место в углу, возле дверей, куда бросили матрац, чашку и ложку: «Пидору не место среди здоровых зэков!».
Затем пришла партия, в составе которой оказался молодой «петух» из Казани. Правда, его не трогали, лишь несколько раз ударили, когда после прогона по тюрьме узнали, что он «девочка».
— Ты, падло имеешь наглость с людьми за общий стол садиться?! Да ты что правил не знаешь, козёл?! Ты, почему не объявил, когда зашёл? Мразь! Ломись из хаты, пока ничего не случилось!
Славян пару раз несильно ударил опущенного по щекам.
— Ломись, пока мы добрые! К тебе, как к человеку, а ты… падло!
Он имел в виду тот факт, что когда этот гусь сказал, что у него нет нижнего белья, отняли на малолетке, или что-то в этом роде, Акула дал ему трусы, майку, мыло.
Если присмотреться — действительно в поведении опущенных есть нечто жеманно-женственное, неуловимое. Природа ли такая или это появляется в результате «контактов» — не знаю, не могу сказать.
И как только мы вернулись с прогулки, а «опущенный» гулял вместе с нами, он остался по другую сторону двери. Теперь вероятно, его направили «красную хату» — камеру, где сидят пассивные гомосексуалисты и бывшие блюстители порядка, разнообразное начальство — бывшее, разумеется. Известно, что 72-я и 80-я хаты — «красные».
Для нормального бродяги попасть в «красную хату» считается высшим оскорблением, ибо потом с него могут «спросить»: почему это он попал именно в неё и почему не отказался. Отказаться заходить можно сразу, особенно если известен номер камеры — тюремное начальство не вправе настаивать.
«Опять по пятницам пойдут свиданья и слезы горькие по четвергам», — напевает какой-то юнец, татуированный с головы до ног, самоуверенный и удивительно гладкий, словно постоянный клиент косметического кабинета. Но кожа белая, ясно, что света солнечного не видела давно. Сейчас он нагрел в питьевом бачке воду самодельным кипятильником из двух бритвенных лезвий изолированных друг от друга спичками и моется в туалете. Разумеется, помыться захотели и другие. Вода хлещет по полу, а цыган её подтирает.
— Ты, Федя (Рому перекрестили в Фёдора), и сам подмойся, — советует Акула, — счас мы с тобой кое-чем займёмся.
— Га-га-га! — ржут сокамерники. — Давай, давай, Федя!
Из кабур пробитых, в полу и потолке, то и дело приходят мальки. И находятся ведь темы, на которые можно писать! То просят подослать «от ушей» — курева, то «от головы» — чаю, иногда требуется «подогнать колёс» — таблеток то-есть. Как правило, мальки жутко безграмотные, иногда с трудом можно понять смысл послания. Все они методично уничтожаются по понятным причинам, но я сумел несколько «единиц» «затырить» для будущей книги. Ну а как — это пусть читателя не волнует.
Дни текут за днями, всё мрачно, серо, тускло, варится чифир, дым клубами валит в окна, «бронированные» почти наглухо. Но поколения зэков загнули края железных листов, что вставлены между решётками, да стекла вынули. Стёкла пошли на «внутренние» нужды — карты затачивать, вены резать, а воздуха всё же побольше.
Приходят и уходят люди, временами рассказывают друг другу о себе. Жизнь централа не прекращается ни на минуту. Пришел этап откуда-то из глубин России, дохлые все, тощие. Один тощий пошёл в туалет и… извлёк из себя небольшой свёрточек с крупной суммой денег. Смеётся: «Самый лучший сейф для валюты». Деньги упакованы в полиэтиленовую плёнку, и стоило только её промыть под краном — никаких видимых следов пребывания в прямой кишке.
Беседуем о том, о сём, с «контингентом», Акула сказал:
— За то, что сделали твои бывшие товарищи, на зоне или в тюрьме их как минимум хорошо побили бы. Дело твое выигрышное, если будешь стоять на своём. Вообще непонятно, за что эти козлы тебя посадили? Даже если бы ты и украл в самом деле, но ведь по документам получается, что они были в сговоре с тобой! Значит, воровали все.
Славян с Холодильной сказал:
— Ты больше выглядишь как политический — хотя таких, наверное, уже и нет. Скорее всего, тебя упрятал Чайников, чтобы пробиться на твоё место. А может, этап козлам твоя повесть не понравилась.
Миша Богданов:
— Ты просто должен устроить грандиозный скандал! С твоими болезнями вообще не должны арестовывать — сперва вылечить! Ну, не суки ли они? Пиши! Пиши начальнику тюрьмы, в санчасть, прокурору! Такой подлости можно ожидать, только от офицерья!
Поговорили и сели в кружок — поспел чифир. Началось священнодействие. Только отведали заморского напитка, как Славяну принесли передачу. Главное — сигареты. Остальное в качестве приложения.
Вот прибыли ещё пять человек, повернуться уже негде, а ведь ещё должны разбросать по хатам какой-то этап — в бане возня, орут контролёры, что-то возражают зэки.
Душно! Снова заваривают чифир, кипятильника нет, его отдали хозяевам из соседней хаты, потому готовят на «дровах». Полиэтиленовый кулёк обернули газетой, свернули в трубочку. Горит, как свеча. Коптит, правда, но чай кипятится. Дым по всей хате, потолок чёрен, как копчёный негр, а ко всему этому великолепию добавляется дым от десятка сигарет и самокруток. Хорошо! Посмотреть бы на лёгкие изнутри! Туберкулёз и эмфизема стучатся в двери организма, а чифиристам хоть бы хны. Ложусь на шконку, накрываю нос платком — дым пластами висит в десяти сантиметрах над головой, рассеивает свет лампочки над дверью, и от неё исходит мутный ореол — нечто вроде нимба.
Нимб есть, мучеников достаточно, а святости маловато. А может, я не прав, и господь именно так испытывает свою паству, ему сверху, как начальству, виднее. На ум приходит Омар ибн Нишапури Хайям:
Этот мастер всевышний — большой верхогляд:
Он недолго мудрит, лепит нас наугад.
Если мы хороши, он пас бьёт и ломает,
Если плохи — опять же не он виноват!.

Спим по двое на «кроватях», и только «авторитеты» спят поодиночке. Иерархия. Я сижу в углу и разговариваю с несколькими сидельцами, уже получивших сроки.
И вот коротенькая история из жизни маленькой страны в стране. Владимир Николаевич Попов, 1950 года рождения. Воровал. Посадили. Освободился. На работу не принимают — нет прописки. Не прописывают — сначала устройся на работу. Военкомат, разумеется, ничем помочь не может — сначала пропишись! Денег нет. Есть хочется. Залез на кухню детского сада, украл яйца, масло. Посадили. Теперь идёт на особый режим в Харп. Симпатичный и тихий мужичок. Говорит, что по молодости чего-то суетился, блатовал. Теперь понял, что никому это не нужно, тихо бы отсидеть. Особый режим — полосатики, Крайний Север. Тяжело.
Когда я рассказал, что включу этот эпизод в книгу, попросил, чтобы описал точно, не привирая.
— Разумеется, иначе и быть не может…
В двери стучат, кричат, чтобы готовились к расселению по другим камерам. Карантинка шумит, собирается, курит, обменивается мнениями.

17 апреля

Камера № 44. Пятнадцать человек. Накурено до тошноты. Статьи в основном 144-я и 146-я — кража личного имущества и разбой. Возраст — самый разный. Наиболее старший из контингента Фомич, затем Маханько, затем я. Самый младший Саша Башков из Сургута. Говорит, что если бы я обратился к его друзьям в своё время насчёт «крыши», то моим «друзьям — козлам» по «тыквам» бы от души настучали. Развожу руками, смеюсь. Он тоже смеётся.
Тюрьма как тюрьма. Два дня нет трансляции. Скучновато постоянно слушать сокамерников, несущих всякую чушь. Практически в любой из камер возникают разговоры об известных людях отсидевших своё (а иногда и вовсе чужое), в разные времена. Наслушался я столько всяких небылиц, заинтересовался этой темой и оставил несколько чистых листов в записной книжке с тем, чтобы по выходе точнее узнать о предмете баек.
Раз уж пришла такая тема, её следует подать читателю максимально точно, тем более, что «Централ» не менее документальная вещь (там, где требует жизнь), чем «Лаванда». Оговорюсь ещё раз: если в каких-то местах книги и Истории у меня расхождения, то это не умышленно, все могут ошибаться.
Вот небольшой перечень известных и великих людей прошлого и настоящего, побывавших в узилище.
Писатель О. Генри. Работая кассиром в банке города Остин в штате Техас, будущий знаменитый писатель проштрафился. Нет, он не украл ни доллара. Местные скотоводы брали в банке столько наличных денег, сколько пожелают, оставляя расписки. Распискам, конечно, можно было верить, как и слову старых русских купцов, но… Однажды в банк прибыл ревизор и обнаружил нехватку денег. Кассира арестовали, привлекли к суду, невзирая на хорошую характеристику. Приговор — пять лет тюремного заключения.
Тогда приговор представлялся будущему О. Генри катастрофой. Но он обернулся благом. В тюрьме О. Генри начал писать рассказы, сделавшие его знаменитым и любимым автором во всем англоязычном мире. Не попади он в тюрьму, вполне возможно, и мы в России никогда бы не прочли его блестящие новеллы.
Сэр Вальтер Рэдли — известный средневековый денди, то есть изысканно одетый человек, щёголь. Он щеголял в своё время в украшенных алмазами туфлях, а как-то, находясь при дворе королевы Елизаветы, бросил перед ней в грязную лужу свой плащ только для того, чтобы она не запачкала ног. Его продержали в заключении четырнадцать лет по политическим мотивам. Его камера была сырой и тесной. Со стен стекала грязная вода. Приступом ревматизма скрутило пальцы на левой руке так, что они одеревенели. Однако он продолжал работать над всемирной историей, которую даже сейчас, спустя триста лет, продолжают изучать в учебных заведениях Запада.
Солдат удачи эпохи Возрождения Мигель Сервантес де Сааведра, попав в тюрьму в Алжире, а затем и в Испании, написал блестящую книгу, известную всему миру, о похождениях хитроумного идальго Дон-Кихота. Разумеется, часть сюжета романа он взял из тюремной жизни, из бесед с заключёнными.
Философ Вольтер, или точнее, Мари Франсуа Аруэ, за свои взгляды и особенно идеи, выраженные в его литературных трудах, попал в темницу. Это не помешало ему впоследствии дружить с выдающимися личностями Европы и устраивать пышные приёмы. Наша царица Екатерина II имела с философом значительную переписку, даже невзирая на его знаменитый клич, направленный против церкви и брошенный в массы: Ecrasez L'infam Раздавите гадину!
Президент Академии Наук СССР Александров тоже «сидел», но в итоге стал академиком, одним из создателей атомных реакторов, противоминной защиты кораблей. Правда, человеком Системы — работал и жил по указку «сверху». А ещё зеки (особенно пожилые) любят приводить в качестве примера «сиделицу» — певицу Нину Русланову: «Даже она на зонах торчала!»
Разумеется, можно приводить и приводить примеры пребывания в замках, казематах и подвалах многих выдающихся личностей, но для этого мне нужно забросить дневник и сесть за составление основательного справочника зэка-пропагандиста. И всё-таки хочу заметить: как бы ни романтизировали тюремно-зэковскую жизнь — хорошего в ней только то, что она когда-либо заканчивается. В конце концов на свободу выйдет и автор этих строк, что совершенно не исключается. Однако…мы ведь знаем, что Всё в жизни решает случай: прихватит сердце и — «ага», как поётся в одной из песен. Или та же вегетососудистая дистония, подруга чернобыльцев (да и не только их) — поднимется давление, упадёт сознание, и ты уже лежишь на хладном цементном полу. Гебе хорошо, и то, что именуется душой, уже витает в просторах Млечного пути. Может, зря я не занимался философией, смотришь, и стал бы все понимающим и мудрым, как индийские мудрецы.
Но у них не было радио. Жаль стариков! А здесь одним любомудрием сыт не будешь. Оказывается, информационный голод пострашнее обычного, «пищевого». Или это уже привычка — слушать новости, музыку и т. д. То есть тот же табак для меня. Это я к тому, что динамик в камере молчит, и этого достаточно, чтобы почувствовать себя совершенно оторванным от мира.
От постоянного обкуривания появилось клокотание в груди. И горло пошаливает. Поэтому кричать «на погоду» или «на продол» я не собираюсь, о чём и заявляю парням. Мне моё горло дороже, нежели любая новость из-за стен. Не хочешь, так заболеешь. Ну и садили бы некурящих с некурящими, что ли. Обстановка следующая: грязь, клопы, время течёт лениво и глупо. Надоели разговоры ни о чём. Смотрю на окружающих и думаю, что выдрать бы ремнём половину пацанов, взять подписку с честным словом о том, что воровать более не будут, и устроить на денежную работу. Мечты… Кому они нужны — кому мы, кроме себя, нужны? Да и честное слово сейчас рудимент, нечто вроде слепой кишки, его отменила ещё первая русская революция. Поскольку времени много, а занять его нечем — ударился в воспоминания о прошлой, уже полузабытой жизни. А что ещё прикажете делать в тюрьме, где времени… как на пресловутом Востоке?
Вспоминаю, как несколько лет вёл детский радиоклуб «Импульс» по месту проживания, а именно в посёлке Тарманы. Никому мы не были нужны. Я имею в виду городскую администрацию. Только непрерывным поиском материалов, только просиживая с ребятами по 10–12 часов каждый день и приобретая, зачастую на свои собственные деньги часть приборов, можно было сохранить коллектив. Правда, были два человека, которые очень помогли нам: майор Ажгибцев из Дома Обороны выделил от щедрот своих целый грузовик различных радиоконструкций на детали, да один толковый инженер тюменского института ЗапСибВНИИГеофизика отдал нам различные приборы, вполне, кстати, рабочие, и в придачу «на детали» старую киноустановку. То-то радости было мальчишкам! Её разбирали недели две — столько всякого добра! И в шкафах, и под кроватями у десятка тарманских радиолюбителей сразу ощутимо прибавилось «совершенно необходимых в быту железячек».
Но комиссии (нечастые, к счастью), отмечали, что в клубе грязно, не подметают, нет того, этого, отсутствуют огнетушители, не ведётся журнал… Никто из проверяющих ни разу (!) не дал ни рубля, веника не приобрёл, паяльника не подарил, а вот замечания делать… Я отвлекал, как мог, ребят от подвалов и подворотен, а комиссии с удовольствием отмечали: «Пол в клубе не вымыт».
— А вы можете вымыть земляной пол? Я не могу. — Объясняю это доброхотам. Не понимают. В нашем клубе (ул. Малышева, д. ЗЗ) часть пола была кафельной, часть земляной. (Понятно, что земля каждый день разносилась по всему помещению.) Занятия, тем не менее, не прекращались, нам это не мешало нисколько. И мы участвовали в различных конкурсах и выставках, получали Грамоты.
Так мы и жили, пока однажды наш «Импульс» не выгнали из более-менее приличного помещения бывшей прачечной на улице Малышева и не расположили там магазин. Нам «милостиво» разрешили обосноваться в другой бывшей прачечной, на территории школы-интерната, но без воды, без туалета, без рам в окнах. (И ни одна комиссия туда нос не сунула, пока работа с детьми сама по себе не сошла «на нет». Не мог же я на свою скудную зарплату ещё и ремонтировать помещение!)
И вот как-то пригласили меня выступить на конференции по проблемам молодёжи во дворце «Нефтяник»». С работы письмом «отпросили». Кого там только не было из «элиты» и пищущих! Выступил. Весь зал гремел аплодисментами, но начальство и не подумало как-то улучшить финансовое положение «Импульса». А нужно ведь было совсем немного. Итог: в Тарманах до сих пор (до 2008 года) технического кружка нет. А тонны (!) радиодеталей и аппаратуры со временем просто были растащены мелкими жуликами из принадлежащего моим знакомым сарая на улице Маяковского, куда пришлось сложить радиотехническое оборудование.
Заканчивается пятница, и надо заканчивать экскурс в прошлое, потому что настоящее орёт в кабуру и требует передать мальки Пузырю и Саньку. «Ну, давайте ваши «секретные» послания!» Беру из кабуры, передаю в другую…
Наша молодёжь разговаривает о беспределе в камерах малолеток. Чего только там не творят! Что-то упало на пол — поднимать «западло», пошёл в туалет кто-либо из них, и если в это время над тюрьмой пролетает самолёт, так сидящего силой заставляют сидеть порой до тех пор, пока другой не пролетит. Тут даже слово «дураки» не подходит. Молодые хищники без всякой совести и морали.
Фомич рассказывает о своей прежней отсидке на Украине. «Там было хорошо». Пребывает здесь он за мошенничество — что-то предпринял с авиабилетами в Рощино, да тут же нарвался на милицию. Ушлая, битая, крученая и приблатнённая личность. Правды здесь вряд ли от кого услышишь. Обычно все «безвинно» получили срок. Но, с другой стороны, кто гарантирует, что, рассказав сокамерникам правду, завтра не окажешься перед следователем с новыми фактами по делу. Возможно, что один из соузников работает на оперчасть. А передать информацию — дело несложное, тем же мальком. Видимо потому кабуры не замуровывают, что какая-то из хат доставляет почту прямо «куму» в руки. «Кум» прочтёт, сделает выводы и… малёк идёт себе дальше…
Само собой, заходит разговор об оружии: кому, как не зэкам, о нём и разговаривать. И такую чушь иной раз несут ребята! Чуть не каждый стрелял из того или из этого, а спросишь, какова ёмкость магазина или калибр, начинаются всяческие придумки. То у АК-47 тридцать пять патронов, то в ППШ семьдесят девять. Обычно чуть не все бросали гранату, а что такое чека — и не слыхивали. Вот так содержательно и проводим время. Почти как в подводной лодке — то же замкнутое пространство, то же отсутствие дневного света, то же чувство оторванности от «Большой земли». Но если на лодке могут всплыть, подойти к пирсу, то мы в полупогруженном состоянии. То ли тонуть, то ли всплывать… Капитан раздумывает.
Почему-то захрипел динамик, мне показалось, что контакты в розетке окислились. Зачистил, как будто лучше стало, но опять он замолк. И тут же по ассоциации вспомнился «Импульс». Как радовались ребята, когда я из Новгорода, где был в командировке, с радиозавода имени XXIV партсъезда, привёз массу радиодеталей, паяльники, провод, хлорное железо для травления монтажных плат. Там не стали долго расспрашивать, а дали сразу, узнав лишь, что я из Тюмени и это для детского клуба. Бесплатно. Не испросив никаких документов, а удовольствуясь лишь моей принадлежностью к Тюмени!
Я очень благодарен начальнику цеха Татьяне Соколовой, кладовщице Любови Слеповой, монтажницам Галине Мачаче и Галине Алексеевой за их помощь. Почти три года мы с ребятами монтировали различные радиосхемы из подаренных материалов! Несколько раз наш клуб награждали грамотами. Почти все ребята (пусть их было немного), прошедшие через клуб, в армии служили электриками, радиомеханиками, локаторщиками.
Наверное, старею — в «мемуарные» воспоминания ударился. Или хочу себя уверить, что я не такой уж плохой человек? Других, как выяснилось, уверить в этом значительно сложнее. Наверное, странно выглядят теперешние записи: из-под моего пера должны бы выходить рукописи несколько иного плана. Допустим, как «взять» кассу, как «подломить» ларёк и так далее…
Ребята-сокамерники спрашивают, правда ли то, что раньше писал в газеты, пишу сейчас книгу и т. д. Им чудно видеть пусть маленького, но литератора на общих шконках, отвечающего на вопросы проверяющих о статье, сроке и месте рождения. Для них я — Шурик, редко Александр, хотя половине в отцы гожусь. Ну, это тюремная специфика, тем более фамильярно-панибратское «Шурик» делает меня лет на десять моложе.
Рассказываю, как посещал литературное объединение «Факел», чем занимались, где пытались публиковаться. Один из парней и говорит: «Что-то лицо мне кажется знакомым, по телевизору видел. Ты ведь снимался?»
— Да, говорю, и не раз. Со своими ребятами на площади у кинотеатра «Юбилейный» на общегородской выставке технического творчества, в телестудии, у себя в кружке в Тарманах, дома…
— Ну, в натуре, ты человек известный!
— Известный…в узких кругах…
Раздумываю над тем, чем буду заниматься по выходе из СИЗО. Если, конечно, не последует ощутимых повреждений психики и организма. Разлагает тюрьма быстро, а потом от зэка требуют «хорошего поведения и отсутствия рецидивов». Это где-нибудь в Голландии, где тюрьмы, как наши санатории, можно требовать что угодно. Там, если только на выходные идти ночевать в тюрьму — уже считается тяжёлым наказанием, а что говорить о настоящих сроках?! Нам бы их заботы и бананы на завтрак!
По ходу дела, когда зашёл «базар» за жизнь, рассказал старую историю. Не знаю, правда, или нет, но похож на правду случай, произошедший в исландской тюрьме города Эйрарбакке. Там заключённые днём отправляются на работу к местным фермерам, а вечером обязаны явиться к перекличке ровно к 21 часу. Но вот один из постояльцев вернулся «домой» к 12 часам ночи. Разбудил сторожа, чтобы тот открыл дверь, а разгневанный сторож категорически предупредил любителя погулять, что если он ещё раз придёт так поздно, то дверь ему не откроет. Ночуй, где хочешь!

18 апреля, суббота

По-прежнему нет трансляции. Утро, завтрак. Каша перловая, хлеб. Чифиристам — чифир. В обед суп с лапшой и та же каша. Есть и радость — вчера пришла передача Саше Башкову: колбаса, сыр, консервы, кофе. Живём. Все в основном из районов, родственникам не так просто добиться передачи: приехать, выстоять в длинной очереди, а возможно в этот день передачу не примут…
Фомич, как «смотрящий» за камерой, устраивает торжественный делёж «по справедливости». Режет сало, хлеб. На вечер оставляем обеденную кашу, которую, как правило, большинство не съедает. А после 21 часа устраиваем второй ужин. Очень полезно. Малополезно санитарное состояние камеры — восемь шконок и пятнадцать человек контингента. Как в «Острове сокровищ» — Пятнадцать человек на сундук мертвеца… Правда, бутылки рома нет, а сундук как раз заменит наша камера.
Я вызвал подозрения («непонятки») у моего соседа по шконке Руслана. Он послал по тюрьме малёк касательно моей особы. Малёк, побродив несколько часов, принёс нулевые сведения. Руслан же сказал, что «писал на всякий случай: странно, что меня посадили к ним, вообще странно, что меня с таким делом и такими болезнями посадили». А вызвало у него подозрение то обстоятельство, что я запамятовал, в какой камере сидел в прошлом году. Сколько их было! В записях у меня есть, но тогда ведь сменил несколько помещений, да и не думал, что ещё раз встречусь с этими местами. Выпало из памяти. Понятно — старость, маразм, сарказм… утеря бдительности. А если говорить народным языком — «Алтынного вора вешают, полтинного чествуют». То есть того, кто может откупиться вряд — ли подвергнут репрессиям. Зря я взяток не давал — похвастать нечем!
Особых событий нет. Адвоката нет, с работы и из дома ничего не сообщают. Сиди да сиди. Зверствуют клопы. На стенах рыжие полосы и пятна от убиенных насекомых. Не помогают, время от времени устраиваемые нами прожигания шконок. Пока факел горит, клопы разбегаются, ну, кое-кто погибает, но к ночи из соседних хат приползают колонны хищников.
Вот и ужин. Традиционная уха из минтая. Едят все, так как ночь длинная. Есть особенно хочется часов в двенадцать ещё и потому, что спальных мест не хватает, приходится кому-то бодрствовать, ждать, пока очередь подойдёт. После ужина, как обычно, начинаются «приколы» за вольную жизнь. Серёжа Прихода часто рассказывает о судах, на которых пришлось плавать (он матрос-речник, учился в профтехучилище на Мысу), и о видеофильмах, которые смотрел.
— Этот того, как е… нет! Не, не этот, а тот того! А, бля… перепутал! Сколько их пересмотрел, всё в башке смешалось!
Говорит и о своей девушке-азербайджанке со странным для нашего уха именем — Арзу. Нарисовал партак — хотел себе наколоть. Я эту «картину» выпросил для книги. Серёга удивился:
— Напечатаешь?!
— Да, если всё будет нормально. Сам понимаешь… Но выйду — всё равно книгу опубликую, пусть не сразу!
— Ну, держи.
Сергей «сидит» за кражу, вернее, пока под следствием, но, скорее всего, вскоре пойдёт «по тундре, по железной дороге»…

Кто-то играет в домино, кто-то отправляет мальки и принимает груза. Чего только в этих свёрточках нет! Таблетки и лезвия, махорка и анаша, не тюрьма, а магазин. Временами воют собаки. Особенно старается один сукин сын — сенбернар, запущенный и грязный. От природы печальные его глаза ещё более печальны, когда он смотрит с крыши тюрьмы на нас, гуляющих в прогулочных двориках и живущих такой же собачьей жизнью. Понятно, почему воет — посиди в тюрьме всю жизнь, охраняя зэков, поневоле взвоешь!
Вчера вызывали к врачу. Я удивился. На моей карточке стоит вместо статьи 92-й статья 218-я, то есть «хищение государственного или общественного имущества, совершённое путем присвоения или растраты, либо путем злоупотребления служебным положением», заменено на… «незаконное ношение, хранение, приобретение, изготовление или сбыт оружия, боевых припасов или взрывчатых веществ». Спрашиваю врача, в чём дело. Он не в курсе: «Написано и написано, к медицине это отношения не имеет».
Я подумал и согласился. Плевать, лечи, давай! Эскулапов правнук раскрывает дело: «Гм, точно — чернобылец. Да-а… Тут специфическое лечение требуется. Ну, глюкозу мы проколем…витамины…»
Вернулся в камеру — дым клубами, варят чифир. Нет без него жизни ни на воле, я имею в виду экспедиции, армию, туристов, ни в исправительно-трудовых учреждениях. Пьют его вообще-то интересно: собираются в кружок, садятся на корточки и, делая по два-три глотка, передают кружку соседу. Когда напиток в кружке иссякает, добавляют из «чифирбака». Глаза, доселе мутные или грустные, оживают, блестят, настроение улучшается, прошу прощение за тавтологию, на глазах. Сам ритуал длится несколько минут, но сколько подготовки! «Дрова» нужны, приходится поэтому рвать простыни, полотенца, одежду. И ткань нужна не синтетическая — та дымит едко, а природная — хлопок, лён. Затем отваривают «вторяк», добавляют — «подмолаживают» — свежий чай, и всё это должно взбухнуть коркой над чифирбаком трижды, как правило. Отстаивают, пока чаинки не лягут на дно. Лишь потом разливают. Церемония, не короче чайной китайской.
Приёмы варки у разных чифиристов различные, но цель одна — заполучить как можно больше танина с кофеином. Горький донельзя, коричневый, почти чёрный, как мазь Вишневского, субстрат и есть вожделенный продукт. За чифиром обсуждаются различные дела, идут разговоры обо всём. Поговорю и я.
Предположим, не ввезли бы чай в Европу. Ну, не смогли бы в своё время. И кофе бы так и рос в Африке. Что бы тогда пили в России? Кроме пива и водки, разумеется? Копорский чай, изобретённый в России же? Чем бы лечились зеки «от головы»? Копорский чай, иван-чай, изобретение, кажется, жителей деревеньки Копорье, ныне Ленинградской, а тогда Санкт-Петербургской волости. Давно это было. Мудрые северяне сушили и заваривали листья растения «тёплого цветка», как ещё называют кипрей. Получалось неплохо, но кофеина там, нема! «Скус не тот!»
Из криков «по погоде», случайно узнал, что в 51-й сидит Тимофей Салтыков из Тарман. Срок — пять лет. За что — не знаю. Не могу не отметить, что Тимка мне знаком. Более того, он даже некоторое время посещал «Импульс». Что было-то было.

19 апреля, утро

Пасмурно, моросит дождь. Никто, кроме нас с Фомичом, не идёт на прогулку. Очень глупо! Мы разгуливаем по мокрому дворику, ловим руками капли, рассуждаем о погоде и видах на урожай. Как ни крути, а от урожая зависит и наше, зековское, благополучие. Набегались вволю. Обычно в мороз или в плохую погоду гуляем часа полтора. Я согласен, в таком случае, на плохую погоду ежедневно.
Пять часов вечера. Шныри в коридорах гремят посудой и тележками, в которых перевозят бачки с едой. Гремит кормушка, и нам предлагают нечто вроде пюре. Заработала радиотрансляция. Трапезу сопровождает «Малиновый звон» в исполнении Гнатюка. Все задумчиво шаркают ложками, молчат, думают о своём. Хорошие песни доходят, пожалуй, до всех уровней интеллекта. День прошёл, как пройдут вечер и ночь? Скоро должен быть суд Степанову, то есть Фомичу, и Сане Башкову. Может быть, им повезёт, и хоть какие-то известия передадут с воли. В раздумьях почесываюсь — вши и грязь, о клопах и не говорю, делают свое черноё дело. Отчесался и приступил ко второму ужину, да и пора, вечер, небось! Икра минтая, датская ветчина, кофе. Спасибо друзьям Башкова!
Интересный способ открывать консервные металлические банки придумали ушлые зеки! Банка кладётся на бетонный пол и круговыми движениями трётся о цемент. Через минуту-две бортики банки стираются, и, пожалуйста — можно употреблять.
Поели мы, как белые люди, и занялись поиском вшей. Самих насекомых не видно, но гниды (простите, яйца) попадаются. Бр-р! 20 часов по Москве. Трансляция выключается, и наступает время «вечерней сказки». Анекдоты, истории о кражах и выпивках, после которых непременно следовали кражи, разумеется, после совершения которых, непременно следовали выпивки.
Я и «приколол», как выражается контингент, давнишнюю историю, случившуюся в Бразилии. Трое гангстеров ограбили банк в городе Порту-Эсперанса и на «лэндровере» ушли от полиции по бездорожью в джунгли. Оторвавшись от преследователей, преступники остановились на отдых, разожгли костёр и стали готовить ужин. Однако они переполошили окружающий животный мир, и, когда после отдыха тронулись далее, в открытый автомобиль с дерева прыгнул леопард. Два бандита были разорваны немедленно, а третий, будучи тяжело раненным, всё же отогнал хищника огнём из револьвера. Добравшаяся по следам «лэндровера» до места трагедии полиция нашла и награбленное, и труп последней жертвы джунглей.
Контингент выслушал историю, пробурчал нечто нечленораздельное. Понятно. Все любят сказки, в которых всегда побеждают воры и бандиты. Но жизнь, как известно, штука скользкая, что там ни говори — бандитов значительно меньше, чем остального народа, и, стало быть, следовало бы смириться с финалом моего рассказа, тем более что не я его придумал — сама жизнь. Ну, лекцию для общества прочёл, почитаю на досуге гороскоп великого Глобы. Это же надо — пудрить людям мозги с серьёзным видом и получать за это деньги! Однако болят глаза, читать тяжело. Как утверждают окулисты, поражено глазное дно. Ослепнуть как раз и не хватает. Интересно, освободили бы слепого или нет? Меня, в частности.

21 и 22

Ничего особенного. Башкова «с вещами» возили на суд. Не осудили, так как не хватает доказательств. Завтра кончается вспомогательное питание — остались три жалкие баночки капиталистических консервов. Радио работает плохо. Отвращение вызывает и затхлый воздух, и еда из общих шлёмок, и разговоры. Едва не нарвался на скандал. И вот почему. Я назвал одного сокамерника хозяином кружки, которую я переставил со стола на полку, и посудина и в самом деле была его, но он возьми и прицепись к фразе.
— Хозяин — там! — показывает вверх, неизвестно кого имея в виду. — Следи за базаром!
Я ему:
— Значит, ты не хозяин. Тогда кто? Владелец? Имелец? Держатель?
— Не знаю кто, но не хозяин!
Действительно, тюрьма! Напускают на себя некую тюремную значительность. Правда, в основном первоходы, т. е. идущие на зону, в первый раз. Те, кто пару раз отсидел поумнее, менее придирчивы. Но, кто пошёл на особый, то есть «полосатики», те ещё более ранимы, и за неудачно составленную фразу могут долго и нудно добиваться «истины». Конечно, в том её понимании, что существует в местах нашего пребывания.
С утра через нашу хату прошли пятнадцать мальков в сорок шестую хату и нам. А ведь действительно «мальки» — записочки как мелкие рыбки ныряют в отверстия кабур или в недра канализации! День начался. Погода хорошая, и это радует. Ведь и хорошее должно быть в нашей жизни. Сидим, то есть сидим на шконках, травим разные байки.
Я рассказал историю, которая произошла в своё время в Новой Зеландии.
Директор одной из тюрем решил повысить культуру своих подопечных и повёл их на концерт симфонического оркестра. Подопечные кое-как высидели до конца. Но они отомстили директору. Подлые зэки настрочили жалобу в органы по надзору о «необоснованном повышении строгости режима». Вот бы нам на пароход и в Новую Зеландию, косточки на солнышке погреть! Экватор будем пересекать. Жара-а-а!
— Не-е! Мы тоже тово… Симфония — это по нервам. Ну, её на…
— А я вот люблю «Белые розы»!
— Не, Шурик, ты небось, тоже на концерты разные ходил? А? Я ни хера в этих операх не понимаю…
Обед прошёл, затем трёх человек, в том числе и меня, повели в дактилоскопную, или как её там называют, камеру. Оказалось, плохо выполнены отпечатки пальцев, что-то у местных спецов не получилось. Дактилосъёмщица, или дактилоскопщица (?) кричит на всех:
— Ну ты, руку давай! Да не ту! Дурак, да? Не так надо!
Да, с культурой у нас трудновато. А что бы я хотел услышать в тюрьме? О чем говорить в нашей странной стране, на треть состоящей из прошлых и настоящих зэков?
После «сеанса» моем руки хозяйственным мылом. До чего же прилипчива типографская краска! Не вдруг смоешь. Теперь мы ещё раз подтвердили, что в ментовской картотеке на века. Мелочь, а приятно, уж сколько раз краской мазали! Вот так бы как меня «отпечатывают» — печатали!
Сегодня в «Тюменской правде», которая к нам приходит с воли более или менее регулярно, помещено объявление о собрании чернобыльцев. Не могу прибыть по объективной причине, жаль…Стою под самой лампой, ищу вшей. Вот! Нашёл одну, но толстую и блестящую. Пришлось кипятить бельё. В седьмой хате (естественно через кабуры) взял кипятильник сунул в бак. Через полчаса повалил пар. Ну, держись, насекомые! Мне тоже нужно держаться — нужно сохранить записи и вынести на свободу.
Ребятишки муссируют слух о близкой амнистии. Ждите, ждите, ребята. Это вам не 1953-й и даже не Бразилия. Опять орут за окном — потеряли важный груз Пузырю. Ищут вторые сутки. Наверняка деньги или наркотики, вон как разоряются! Пропало добро в лабиринтах камер. Не зря это я о возможном контроле со стороны оперчасти. Вот тебе и связь между хатами!
Кстати, о связи. В тюрьме, как нигде более, существуют несколько видов связи: «по погоде», или акустическая, голосовая связь, когда вызывающий просто орёт за окно респонденту. «По погоде» может быть связь и «конём», то есть ниткой или шнуром, пробрасываемым в камеры снаружи. Решётки и жалюзи — не преграда, нет невозможного для зэка, умельца на все руки. К шнуру привязывается малёк или контейнер. Ловится это сооружение крючком из проволоки. Вы спросите, где в тюрьме взять проволоку? Там же, где и всё остальное, запрещённое к употреблению добро. Расплетают сетку Рабица, идущую на ограждения, иногда кроватные сетки — не везде ведь в тюрьме лишь шконки из полосового железа и т. д. Я ведь говорил, что зэк в силу необходимости очень изобретателен.
Связь «ногами» — почта отдается баландёру или доверенному контролёру, и те передают груз обычным путём, забрасывая его в «кормушку». При благоприятном стечении обстоятельств почта может пройти из подвала по всей тюрьме за пару часов. Существует «мокрая» связь — через туалет, когда груз или малёк протаскивается через канализационные трубы. Сахар, сало, журналы — всё может идти водным путем. К нам, например, пришла спортивная форма, тщательно упакованная в полиэтилен.
Есть акустическая связь и через туалет, так называемая «трубка», или «телефон». Вызывающий субъект бьёт по трубе канализации, затем ждёт ответного сигнала, открывает пробку туалета и говорит в отверстие, как в микрофон или в переговорную трубу на судне.
Разумеется, на первом месте по популярности — связь через кабуры. Есть камеры, где кабур четыре — по числу стен. Ушлые зэки сверлят отверстия «подругами» — железными стержнями, полосами, угольниками, оторванными от кроватей и прочей «мебели». Отрывается металл просто. Поджигают вату или бумагу, греют сварные соединения, затем гнут. Искомое получено. Особенно быстро сверлятся кабуры в кирпичных стенах. При мне пацаны просверлили дырку в стене за полчаса. И это при всём том, что постоянно прислушивались к шагам контролёров в коридоре. В камерах малолеток бывали такие отверстия, что пацаны ходили в гости друг к другу.
Есть ещё связь по трубам отопления, тоже акустическая, когда вызывающий кричит в кружку, приставленную дном к трубе, а вызываемый через такую же, слушает. Слышно отвратительно, но когда тихо и все спят, понять можно. Так же орут и через стену. Тоже кое-что можно понять. Знатоки азбки Морзе перестукиваются ею — слышимость отличная.

26 апреля
«Праздничный» день

Шесть лет назад в 01 час 23 минуты взорвался четвёртый блок Чернобыльской АЭС. И накрыло радиоактивное облако треть мира. И до сих пор мы расхлёбываем последствия. Я — в частности. Финал эпопеи пока скрыт во Времени и Пространстве. И что сказать по этому поводу будущим историкам и писателям, которые непременно будут исследовать последствия этой ужасной и протяжённой во времени катастрофы? Ведь период полураспада одного из опаснейших радиоактивных элементов урана-238, выброшенного из реактора, сравним с продолжительностью существования Земли! И только ПОЛУРАСПАДА, когда активность излучения уменьшается наполовину!
Ночью Серёжа, Андрей и Геннадий приготовили «тушь» из резинового каблука. Отрезали кусочек от чьего-то ботинка, сожгли его, сажу развели в воде и затем кололи друг другу «партаки», а если по-русски — наносили друг другу увечья в виде татуировки. Для этого приспособлена электробритва. Вместо ножей вставлена особым образом стальная тоненькая проволочка, которая не вращается, а колеблется. Чтобы уменьшить скорость вращения якоря, а значит, и скорость колебания проволоки, напряжение подают через водный реостат. В банку с водой суют два провода, и глубиной их погружения регулируют ток. Физика в народном хозяйстве! Крякают, шипят от неприятных ощущений, но «нартачат»!
К утру, то есть часам к пяти, ребята нагородили на предплечьях, на ногах, разных фигур, колючей проволоки и женских головок если не в изобилии, то вполне достаточно… на первый раз. Места, где нанесена татуировка, покраснели, набухли, как весенние почки у тополя. Романтика!
Ночью сидел и конструировал записную книжку из подручных материалов. На обложку пошла старая пачка из-под напитка «Утро», вполне вероятно имеющего в составе и какао, если верить рисунку, а на книжку — сигаретные пачки, махорочная и обёрточная бумага — кульки от «отоварки». Вполне приемлемая получилась книжица, разноцветная и привлекательная.

30 апреля
В больничку!

Вдруг вызвали на свидание. Пришла жена и принесла передачу. Героическая женщина! Рассказала, какого хорошего пригласила адвоката. Понял всё с полуслова. Сам готов заплатить вместо меня «украденную сумму». А мне платить нечем. И так отдал «неправедно нажитое» и ещё сверх того, товарищам по несчастью, а они не постеснялись, приняли…
Только вернулся в камеру, выложил на стол передачу, стучат в дверь, приглашают на выход с вещами. Что тут началось! Все считают, что на свободу. Хотел бы и я так думать. Говорю, что ещё бабка надвое сказала и до свободы, как до Луны… «Ты, Шурик, всё равно домой пойдёшь — бери!» Шум, гам, дают адреса, по которым надо бы зайти, сообщить, срочно пишут мальки. «Заныкал» послания куда понадёжнее… Однако оказалось проще — в коридоре стоит сестра в белом халате и меня направляет в «больничку». Выходит, моё заявление рассмотрено. Путешествие было недальним. Пара коридоров вверх — и вожделенная многими тихая обитель. Камера № 311. Каких только ухищрений в тюрьме не придумают, дабы попасть сюда, но многие оказываются и без всяких мудрствований: туберкулёз, кожные и венерические заболевания, прочие впечатляющие повреждения организма.
Поприветствовал братву, порвал все мальки, данные мне, бросил в унитаз и забрался на второй этаж — есть пара свободных мест. Надо знакомиться поближе. Света достаточно, писать хорошо, правда, иногда перед глазами какая-то чёрная сетка мельтешит. Впрочем, это ерунда, глаза не выпадают, и ладно. В камере тепло, тихо и запах, как бы это сказать… поделикатней… Народ серьёзный: Влад — особо опасный рецидивист, «полосатик», Дипломат — строгий режим, Саша Анальгин — строгий режим… Писатель, примыкающий к ним. Более предметное знакомство отложил до утра. Оно, как известно, мудренее. Интересно, а сколько же всего таких «больничек» по стране? И во что выливается их содержание? Всё на радость налогоплательщикам.

Поэтому привожу справку из Прокуратуры СССР за 1990 год.

Справка № 1
Прокуратура СССР сообщает:
на 1990 год количество мест лишения свободы — 6,5 тысячи.
В них содержится или состоит на учёте 1,6 млн. человек.
Повторное совершение преступления — 55 %, из них в течение года после освобождения — каждый четвёртый.
Надзор за соблюдением законов в ПТУ осуществляют 127 спецпрокуратур.
Ежегодно освобождаются около 500 тысяч человек.
Уровень преступности в ПТУ на одну тысячу человек вырос на 8 %.
В абсолютных цифрах — на 4 %.
Захват заложников — 42.
Изъято незаконно хранившихся денег более 2 млн. рублей.
Побегов совершено более двух тысяч.
Изъято наркотических веществ 162,3 кг, колюще-режущих предметов — 129,6 тысячи.
В настоящее время (1996 год) в местах лишения свободы находится более 1 млн. человек.

Справка № 2
Накануне революции в тюрьмах и на каторгах Российской империи содержались 35 тысяч человек. Большевики исправили ошибку — в сталинские времена «сидели» от 2 до 3,5 миллионов человек. В настоящее время за колючей проволокой содержится около 800 тысяч человек. Вместе с «химиками», подследственными и профилактируемыми алкоголиками и наркоманами — около 1,5 миллиона.
Всего же за советский период зону прошли около 60 миллионов человек, включая сюда переселенцев, ссыльных, спецпереселенцев. По числу разновидностей мест лишения свободы Россия не имеет равных. Существуют исправительно-трудовые колонии общего режима для осужденных впервые на срок до пяти лет, усиленного — для неоднократно судимых, строгого и особого режима — для лиц, кого суды признали особо опасными рецидивистами (OOP). Особо опасные носят полосатую спецодежду и именуются где «полосатиками», где «тигрятами». Очень часто OOP становятся люди, не совершившие никаких тяжких преступлений, например, бродяги или мелкие воришки, несколько раз посетившие «места, не столь отдалённые», а человек, совершивший тяжкое преступление впервые, будет «сидеть» в зоне с общим или усиленном режимом.
Сейчас в стране около 6,5 тысячи колоний всех видов, тюрем, следственных изоляторов, спецкомендатур для «химиков»'. И ведь тюрем и изоляторов требуется всё больше и больше, хотя бы потому, что нормы содержания заключённых, регламентируемые ранее, давно и прочно не выдерживаются.
Несовершеннолетние отбывают наказание отдельно от взрослых. Ну а подследственные, ожидающие своей судьбы, — в следственных изоляторах, в просторечии тюрьмах. Собственно тюрьмы, которые преступный мир называет «крышками», а содержащихся там — «крытниками», весьма неприветливые и мало пригодные для здорового образа жизни заведения. Тюремный режим лишает свежего воздуха на 23 часа в сутки. Иногда и вовсе.

1 мая, день

Осмотрел, как следует, камеру 311. Грязная, но гораздо чище 44-й, даже линолеум местами на полу есть. Вода горячая и холодная, правда, горячей эту воду можно назвать с натяжкой, но всё же. Под раковиной умывальника узкая кабура, размером в двое сложенных вместе моих ладоней. В неё видно несколько шконок соседней, 310-й камеры. Кроме двери, в которой есть глазок, в стене в коридор проделано отверстие-глазок — больные ведь, контроль тщательней якобы. Зеки завешивают и закладывают одеждой это совершенно лишнее, по их мнению, отверстие. Воздух относительно чистый, относительно светло, но на окнах те же тройные стальные «занавески».
До часу ночи Влад и Дипломат кричали какому-то неведомому мне Рашиду, в корпус напротив нашего, тот, разумеется, орал в ответ. Затем верещала некая Ольга. В ушах закладывает так вопит, вызывая четырехсотую хату.
А вот и завтрак подоспел: граммов пятнадцать масла кружочком, пшённая каша, хлеб и чай. Влад и Дипломат кашу почти не едят, а Дипломат ещё и пост держит из каких-то религиозных соображений. У Дипломата под подушкой Библия. У меня аппетит неплохой, двойная порция прекрасно усваивается организмом.
Мы едим, а Влад и Дипломат между тем сотрясают воздух цитатами из Библии и собственными домыслами. Я что-то вякнул, и они переключились на меня, давай по Евангелию «гонять». В процессе беседы я возьми и брякни, что касательно Евангелия от Иоанна, в частности, доктор богословия Эндрю Мортон из Шотландии сообщает, что далеко не всё могло быть написано собственно апостолом. (Если таковой вообще существовал когда-либо). Вот тут Дипломат мне и «выдал по первое число»! Досталось и сэру Мортону: «Ничего не знает, а лезет со своими рассуждениями. Библия написана Богом, и нечего искать в ней противоречия и двусмысленности. Ну и что, что он профессор и компьютерный лингвист? Не прёт он, в Библии, он же не христианин!»
Ну, допустим, сэр Мортон — христианин, только принадлежит англиканской церкви. Но спорить более не буду. Дело в том, что сэр Мортон недавно прислал мне книгу «The Genesis of John», «Происхождение евангелия от Иоанна», есть у меня и письмо, где упоминается именно этот факт. Более того, есть интересный факт, касаемый Туринской плащаницы, той самой, в которую (по преданию), был завёрнут Иисус по снятию с креста, и которую английские учёные, одни (как я считаю) из самых непредвзятых в мире, вполне обоснованно считают подделкой.
Я бы так заметил по поводу плащаницы: Если Иисус был прибит Тремя гвоздями и якобы следы от вытекшей из под их шляпок крови на плащанице есть, то где Ещё 32 гвоздя, официально зарегистрированные церковью, как Те самые гвозди, которыми был прибит Иисус? Впрочем, эта тема для другой книги, которую я написал, и называется она «Хвост Святого Духа или церковь с чёрного хода». Если она выйдет (в чём я сомневаюсь), то читатели найдут в ней массу интересных и малоизвестных широкой публике сведений о церкви всех времён и народов. Нелишне её будет прочесть и Дипломату…
Но Дипломат имеет своё мнение. И почему это верующие так манерно боятся (в разговорах, по крайней мере) нарушения религиозных догм? Кроме одной — не убий. Её трактуют весьма широко и пространно. Помню, как в 26 камере убийца Баля год назад читал молитвы и крестился. Ходил по камере и крестился.
Хотя, если посмотреть в Книгу Книг, убийства, поджоги, изнасилования, следующие за взятием городов, идут одной сплошной чередой. Может быть, кому-то не нравятся мои слова, так откройте, прочитайте. И ещё: что наши священники, что католические или мусульманские все дают «добро» на убийства. Вне зависимости от того, что написано в священных книгах. Как же это совместить со следующим: «Вы слышали, что сказано — око за око, зуб за зуб. А я говорю вам: не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щёку, обрати к нему и другую» (Матфей 5:38–39).
На «священную войну» провожают молитвами и пожеланиями убить как можно больше противника во всех странах мира, так о чём мы ещё говорим?
Влад, однако, не может успокоиться, и решил «уесть меня напрочь». Спрашивает: «Что раньше было — курица или яйцо?». И хитро так смотрит. А я ему цитату из Библии, чтоб не задавался: «Вначале было слово, Влад!» Всё, на сегодня больше ко мне вопросов не было. Что скажешь против Писания?
И против исследований Эндрю Мортона, крохотную часть которых я предоставляю читателям лицезреть? В таблице подсчитывается, Какие, собственно слова евангелия от Иоанна можно отнести именно к его творчеству, (если конечно, сам Иоанн писал, или тот, кто писал от его имени), а какие есть результат позднейших приписок писцов да переводчиков. Увы…даже Священное писание таковым является только на словах…
Как в своё время сказал советский разведчик Борис Витман — любой документ в Архивах можно подделать и установить истину будет практически невозможно… Я же, добавлю, что обычно свидетелей экстраординарных событий убирали даже раньше, чем они могли себе представить, и подчищенные или заново составленные «исторические события» предлагались миру как подлинные. Стоит только вспомнить истории с подделками (вполне возможными, поскольку не доказано твёрдо обратное), «Слова о полку Игореве», «Тьмутараканским камнем», «Велесовой книгой», Туринской плащаницей.
Интересная история и с крайней плотью христовой, длиной в сумме обрезанных частей около полуметра… и хранящейся доныне в различных церквях Европы. Это какого же роста был Иисус, и какого же размера был известный орган? А уж археологических «новоделов» проданных музеям мира за гигантские деньги было «выпущено» сотни, если не тысячи. Так что Евангелиям я в подлинности отказываю. Но ссылки на них обязательны, поскольку других-то источников нет! А если и есть, то как Евангелие от Никодима или Варнавы и сотни других работ неведомых авторов хранятся в Ватикане, Париже и быть может, в Москве.

Потому Влад переключился на Дипломата, продолжая спорить голосом, от которого вибрируют кровати (надо сказать, голос действительно силён), что «десять заповедей трактуются не так, как он, Дипломат, думает». Затем, усевшись на пол, стали курить травку, на чём и примирились. Впервые увидел, как, напустив в стеклянную банку дыма, они по очереди пили его в самом прямом смысле. И им было так хорошо…
Я уселся на шконку и укрылся полосатым ватником Влада — в камере ещё не так, чтобы тепло, а одёжка особо опасного рецидивиста приятно согревает.
Загремели цепи на двери, лязгнул в тишине замок, и в камеру вошёл средних лет паренёк. Без всяких вещей, и без пиджака или куртки. В одной майке. Оказалось, что так его взяли и так держат. Отдал ему свою майку с длинными рукавами (мне жена принесла), носовой платок, расчёску. Звать новенького Вадимом, а фамилия известная — Недашковский. Спрашиваю, не родственник ли актрисе Недашковской. Говорит, что вполне возможно, не знает точно.
Забираюсь на свою шконку и опять пытаюсь уснуть. Ну, никак не спится. И не думается отчего-то ни о чём. Звон стоит в том месте, где у человека якобы расположен мозг. И зачем он нам, если зачастую думаем не тем, чем нужно?!
Разговорился с Вадимом, он тоже не спит. Субъект ещё тот! Но речь, невзирая на отдельные слова, вполне интеллигентна. Оказывается действительно из семьи советских служащих. Мать — прокурор, отец — горный инженер. Сейчас их нет в живых. Он несколько раз отсидел за изготовление оружия — в Комсомольске-на-Амуре, в Ванино, в Харпе. Знает об оружии очень много. Прямо таки помешан на конструировании. Видя, что я «не так себе — «черноспинка», начинает сыпать терминами, которые мне вполне понятны. Рассказывает и тут же чертит мне схемы однозарядных пистолетов — ручек. Придумал автомат специально для городского уличного боя с нерикошетирующими пулями. Впрочем, придумал первым вообще-то не он, но идеи «носятся в воздухе».
А начал свою конструкторско-уголовную деятельность ещё в четвёртом классе — увидел, как старшеклассники испытывают самодельный «мелкашечный» пистолет. Подумал, что даже он бы сделал лучше. И сделал! От изготовления моделей самолётов и кораблей, перешёл к «выделке» оружия. (Я ведь говорил, что господин, а иногда и товарищ Случай, очень часто стоит у нас на дороге). Вадим попросил мать, которая по роду деятельности имела доступ к специальной литературе, достать ему книги об оружии. Разумеется, ей не могла прийти мысль, что четвероклассник уже может конструировать работающее оружие, и она снабжала сына литературой. Вадим начитался, насмотрелся и заводских образцов, с чем сравнивать свои мысли было…
На Сахалине, где они жили, Вадим изготовил множество конструкций в той или иной степени опасных для жизни и здоровья окружающих, включая пару полуавтоматических десятизарядных винтовок для охоты, под патрон 7.62 мм, промысловый девятизарядный револьвер 5.6 мм со стволом 400 мм. Белок было очень удобно бить.

И предоставляю читателю самому обсудить тему, глядя на некоторые фотографии конструкций Вадима. Пока мне выпустить книгу под названием «Записки о подпольном оружейнике» не удалось, но я ближе познакомился с деятельностью Вадима, когда он освободился и предоставил мне для фотографирования несколько моделей из «подпольной лаборатории Недашковского» или «ООН» — Оружейного Отдела Недашковского.
Оружейную тему я более или менее знаю, но глядя на конструкции OOP (особо опасного рецидивиста), я испытывал одновременно и гордость за нашу страну, в которой рождаются такие головы, и, мягко говоря, большое недоумение, глядя, как умные «мозги» не находят применения. Не мне судить о поступках и проступках Вадима, но, в конце-концов, направить энергию фаната в нужное русло, по нужному адресу, на благо страны — дело самое благодарное.
Судя по всему, Вадим действительно крупный специалист. Один из его автоматов сейчас хранится где-то в музее криминалистики в Москве. Пожалуй, Вадиму место в конструкторском бюро. А он в 311-й! А мог бы принести неизмеримо большую пользу, не будем только морализировать на тему, можно или нельзя продавать оружие. Раз оно появилось в мире, требуется ему — значит, должно быть. Оружие есть насущно-житейская необходимость, коль оно сопровождает человечество с колыбели цивилизации, поскольку жить в мире народы не научатся очень долго. Скорее всего — никогда…
А вот другая сторона темы. Если государство имеет право производить и продавать оружие в громадных количествах, почему не имеет права существовать автомат или пулемёт Недашковского? В частном порядке. Убивать именем государства законно и принято. Убивать в приватном порядке нельзя. Но вот одна странность нашей жизни. Из автомата или другого вида оружия Недашковского (быть может) убьют максимум сто человек (разумеется, это никуда не годится!) но из автомата Калашникова уже убили миллионы. (Вспомним лишь «красных кхмеров», талибов и различного рода сепаратистов). Нет, я не пропагандирую подпольное изготовление оружия, поскольку к чему это может привести, понятно. Но, тем не менее, существует в мире то самое золотое выражение латинян: «Что положено Юпитеру, то не положено быку». Первому конструктору — срок, второму — государственные награды. Дабы не быть голословным в серьёзной теме приведу пример.
Вот, некоторые сведения из книги Д.Н. Болотина «История советского стрелкового оружия и патронов». «По некоторым данным, автоматов Калашникова различных модификаций выпущено около 70 миллионов штук. Для сравнения отметим, что американских винтовок М16 системы Юджина Стоунерга (так в тексте, на самом деле Стоунера или даже, Стонера — его фамилию отчего-то произносят различно различные авторы)), его основного конкурента, изготовлено примерно 9 миллионов штук». Но тоже не хило!
Что там жалкий автомат Вадима! (Ну, скажем, четыре автомата различных моделей изготовленных в разное время). Наш «Калашников» заполонил мир! Теперь вот изготовили модель под патрон НАТО калибра 5,56. Специалисты говорят, что автомат стал стрелять ещё точнее. Всё на благо человека! Ну, и что там «весят» автоматы Вадима?
Кстати, он сконструировал восьмизарядный 5.6 мм револьвер со съёмным глушителем (я не смог его сфотографировать из-за отсутствия тогда собственного фотоаппарата), аналогов не имеющий. Во всяком случае, я интересовался в специальной литературе и похожего не видел. Нечто вроде револьверного пистолета или пистолетного револьвера по компановке и устройству механизма. Центр тяжести (как у стандартного револьвера или пистолета) практически не меняется при израсходовании патронов. Я стрелял из «гибрида». Отдачи практически незаметно. Правда и калибр несерьёзный, но Вадим сказал, что если бы у него были патроны к «Нагану» или «Смит-Вессону», да и вообще — было бы ПАТРОНОВ в достатке, соорудил бы «машинки» 7.62 и 9 мм, а отдача такая же, как и у заводских.
Позже я сфотографировал его новые конструкции. 5.6 «мелкашки» — обычные стволы, а вот 30-ти зарядный, 9 мм «Шанс» — вещь отличная. Лучше «Стечкина», не хуже «Беретты». Можно вести огонь одиночными и очередью, в том числе по три патрона, если немного «исправить» механизм. Настоящий малогабаритный пистолет — пулемёт, из которого можно вести более прицельную стрельбу, чем из «Стечкина», поскольку тут предусмотрена и рукоятка на раме и затвор не «бегает», поскольку движущиеся детали спрятаны под НЕПОДВИЖНЫМ кожухом. У «Стечкина» кожух затвора если держать, руку оторвёт! Да и прицельность у него так себе…
Я несколько патронов выпустил из «Шанса». Стреляет даже тише, чем «Макаров», видимо предусмотренный компенсатор, тоже немного понижает уровень звука выстрела…
Из ДТН (Диверсионно-террористического имени Недашковского) пулемёта мне стрелять не приходилось, но характеристики его впечатляют. 32 патрона 5.45 или, при смене ствола, затвора и магазина 7.62 или 9 мм. Собирается — разбирается за 5-10 секунд. Оптический прицел, стрельба одиночными, по три патрона (см. выше) или автоматически «до упора». Начальная скорость пули за счёт некоего технического ухищрения намного выше, чем у стандартного «Калашникова» или «Дегтярёва». Вес около 8 кг. Соответственно, согласно расчётам, (а Вадим прекрасно считает), пулька 5.45, выпущенная с расстояния трёхсот метров, (точнее, облачко плазмы, остающееся от неё!), прошивает блок автомобильного двигателя или бетонную плиту (перекрытие).
К счастью, пулёмёт в руки хулиганов или наркоманов не попал и теперь, разобранный, ржавеет где-то в районе города Ялуторовска, быть может, на дне реки или болота.


2 мая

Дипломат просит у меня «олимпийку». «В лагере носить хорошо, а что не зэковская, утрясём». Что же, дабы не прослыть жмотом, отдам, как пойдёт на этап. Разговариваю с казахом Сашей Успановым. Он шесть раз посетил «хозяина», да умудрялся досрочно выйти. Сейчас сидит за убийство какого-то местного депутата. Шесть лет строгого режима.
Между нашей хатой и соседней в стене кабура, я уже это говорил, и в неё видно, как живёт ещё одна больничная точка, 310 хата. Почти так же. Такие же испитые, в основном, лица, такие же одёжки — не чистые, не грязные, а какие-то «занюханные». Соседи просят табачку на пару закруток. Влад отсыпает из своих запасов колумбово зелье — травитесь, ребята. Запасы у него приличные. Тут не только табак, но и множество книг, журналов, газетные вырезки, бумага, лекарства. Имеет всё, что положено по гласным и негласным меркам особо опасному рецидивисту. Двадцать лет тюремного стажа, карцеры, БУРы, пересылки. Разумеется, операция на желудке, разумеется, болел туберкулёзом. Но занимается йогой, растягивается, отжимается, держит форму старик.
День идёт неспешно, ничего особенного не произошло. Игорь из Тарко-Сале и Андрей с Мыса отправляют груз и мальки, бродяга Валентин стирает штаны. Насыпал горсть хлорки в тазик, газ всем щиплет глаза, а он не торопится. «Сгорят ведь твои штаны, полощи быстрее, дубина!». На его счастье, воды много, успел спасти свое добро, правда, весьма обесцвеченное. Сидит Валентин за милиционера, которого по незнанию (тот был в штатском) приёмом французской борьбы отправил на землю. Давным-давно Валентин занимался борьбой. Собственно, он не сидит даже, а как бы под следствием. Кто разберётся в механике отношений закон — гражданин?

Справка № 3
В 1991 году в России из изоляторов были освобождены 28973 человека. У одних прекращено дело на стадии дознания и следствия, другим суды изменили меру пресечения, третьих освободили из-под стражи по оправдательным приговорам и за прекращением дела.
В 1992 году в России незаконно под арестом находились 15 тысяч человек. В Москве изолятор «Матросская тишина» рассчитан на 3 тысячи человек — находится 4500 человек. Переполненность изолятора возникает в основном потому, что в нём люди находятся под следствием годами, о многих просто забывают. А всё потому, что, как пишет Леонид Шинкаренко: «Изоляторы — кладовая, где следственные и судебные структуры, каждая сама по себе, держат пока ненужных им людей, чтобы были под рукой, когда понадобятся». По закону взятие под стражу, как мера пресечения, применяется в исключительных случаях. У нас это — первое дело. Поэтому 30 тысяч граждан месяцами, годами сидели, давая основание мифу о борьбе с преступностью.
По закону при расследовании нельзя держать под арестом более двух месяцев. Только в особых случаях прокурор вправе продлить срок до трех месяцев.
По закону санкционировать содержание под стражей свыше года может только коллегия Прокуратуры России. Это бывает при особо тяжких преступлениях. Далее продлевать срок невозможно — обвиняемый, если он под стражей, подлежит немедленному освобождению».
Стучат в дверь. Дипломату сказано готовиться на этап. Он перебирает и укладывает вещи. Отдаю «олимпийку». Щеголяй на зоне!

4 мая, утро

Дипломат ушёл на этап, но перед тем я попросил его сделать запись в тетради с тем, чтобы включить в книгу о тюрьме. Он не возражает. Вот и ещё факт тюремной жизни остался в веках, так хочется думать, по крайней мере.
Нас же приглашают в медкабинет, из окна которого, виден кусочек воли — зеленеющие тополя и крыша частного дома. Вторая весна за высоким забором. Напоминание от «братьев» по несчастью, имеющих девиз «Гуманность и милосердие». На столе врача вижу свою историю болезни за № 349. «Давление 110/70, температура 36, астеническое состояние на 1.05.92 года». Врач обещал колоть витамины и глюкозу. Присутствующая при этом медсестра заметила, что «раз вы чернобылец, то вам нужно не по тюрьмам, а по курортам разъезжать». Я с ней полностью согласен, о чём и поведал.
Всем, кому требовалось, сделали инъекции, и повели гуськом «домой». Раз ходим, значит, ещё поживём, если СПИД не занесут во время инъекций, что-то сомнительные шприцы и иголки. Гремит наша дверь, брякает всякими цепями и засовами контролер. Нормальному человеку не понять, как это можно в равной степени и сидеть здесь, и охранять сидящих. Думаю, что всякому, кто просидел в тюрьме более месяца, нужно от имени правительства давать недельный отпуск и диплом школы выживания. Вот где Яцеку Палкевичу делать нечего! Он учит, как жить в нашем сложном мире. Спустись к нам в подвал, похлебай тюремной ушицы. Если не сойдешь с ума на первой неделе, всё остальное уже не страшно. Если кто не помнит — сообщаю, что Яцек большой путешественник и специалист по выживанию, родом из Польши, друг, товарищ и брат нашему Юрию Сенкевичу.
Только что Влад разговаривал с 310-й камерой. Там у какого-то Серёги зарезали жену. Дома. Влад возмущён: «Я понимаю, может, он в чем-то не сошёлся с подельниками, но жену, зачем трогать? Семья при чём? Раньше таких вещей не допускалось, а теперь нравы и в воровской, и в блатной среде падают. Козлы!».

У Сергея остались двое детей. Куда их теперь деть? Ясно куда — в детдом. Гремит дверь, и в камеру заходит бродяга лет тридцати, казах. Звать его Булат. Тут Саша Ушанов оживился — родня! Поговорили они на родном языке и легли отдыхать. Но вдруг нас ведут в баню! После бани пьём вечерний чай. Вместо сахара, шнырь выдал по четыре карамельки-подушечки. Принесли газету «Труд». Та-ак, что там товарищ наш Глоба? С удовольствием читаю гороскоп:
Скорпион. «В первые два дня недели настойчиво добивайтесь внимания противоположного пола, не обязательно причинять ему неприятности. Такое «выражения» вашей страсти могут не понять. В среду женатым мужчинам лучше подольше задержаться на службе. Дома ожидает семейная «гроза». А дома лучше всего «замкнуть» уста».
Эх, Паша! Сколько же идиотов читают твои бредни, и верят!

8 мая

С утра пришёл ответ на мой малёк, что посылал два дня назад в 44-ю хату. Башков пишет, что дважды возили на суд, но пока никаких результатов. В остальном всё в порядке. Успанов утешает меня: «Ничего! Вместе на зону пойдём, куда-нибудь на Север. Но я долго сидеть не буду».
Ближе к обеду вызвали в санчасть, укололи витамином и глюкозой. А я что говорил? Иголки от шприцов одноразового применения, но кипятятся бесчисленное число раз. Бр-рр! Не зря это я о СПИДе. Скоро отбой, но спать не хочется, ведь целыми днями спишь. Погода сырая, болит голова, хрипит в груди, нога опухает. Хирурга ещё нет.
Вечером в хате «базар за жизнь». Я по этому поводу рассказал, как в тридцатые годы несколько раз, приговорённые к длительной отсидке без особых помех разгуливали по улицам тех городов, где должны «срок волочь». В Херсоне судили некоего Сафронова, присудили 10 лет строгого. А на следующий день он пьяный шлялся по городу. Его отловили и отправили в Харьков. И снова Сафронов пьянствует на воле в компании таких же сидельцев. А в Запорожье вообще весь ДОПР (Дом предварительного заключения) «забил» на решётки и охрану и если и приходил обратно, только затем, чтобы выспаться. Массовый ограниченный побег начинался каждое утро несколько месяцев подряд.
Но лучше всех было тульскому кулаку Жукову из деревни Борково. Ему присудили восемь лет с отбыванием в зоне строгого режима, но ушлый кулак начал отбывать сроку себя дома… А судили его за то, что он застрелил активиста-бедняка, добровольца Красной Армии, раскулачивавшего одного за другим крепких крестьян, включая самого Фёдора Жукова.
Полгода Жуков гулял практически на свободе, приходя в тюрьму в городе Белёве лишь отмечаться, а начальству до его отлучек дела не было.
Вот бы и нам так?

9 мая

Гремят по радио военные марши, но об амнистии, о которой упорно циркулируют слухи, в которые верят и не верят, пока ничего толком неизвестно. Но на завтрак и обед очень приличный винегрет, в адрес которого прошлись мои сотоварищи: «Ну, суки! Салат, и тот красный!». Что, впрочем, не помешало съесть красный в прямом и переносном смысле винегрет с большим удовольствием.
Опять кричат дамы за окошком. Одна из таких «замочила» трёх джентльменов в вагоне поезда. Ничего себе нежное создание, посмотреть бы на неё. А может, на неё поклеп возводят? Всё бывает.
Прошёл слух, что Баля приговорён к высшей мере, к нему по его просьбе, приходил священник. Вот финал рэкетирской деятельности. «Вывез я их в поле, обрез достал, как засадил, так у одного сердце на землю упало, вырвало из груди, как ветром вынесло!» — так он рассказывал о своей последней «работе» в бытность мою в камере номер двадцать шесть почти год назад. И вот я опять сталкиваюсь с отголосками криминальной истории почище тех, что показывают по телевизору.
В соседней камере напротив через коридор, умирает, если уже не умер, какой-то товарищ — в дверь бьют ногами и дико кричат: «Врача! Врача давайте, суки!». Смотрю в щель кормушки — несут по коридору недвижимое тело. Лицо белое, как гипс или мел. Двери в соседнюю — напротив камеру — раскрыты. Гнетущее впечатление: сизый воздух, грязно-серые матрацы, татуировка, там и сям разводы плесени на стенах.

10 мая

Самочувствие нормальное. Булат, оказывается, был «на исправлении» в Соликамске, в одном из лагерей, что именуются «Белым лебедем». Там, разумеется, бьют, режим тяжёлый. Это называется «ломка». Ломают, но не всех. Есть очень сильные личности, упорные и настойчивые. Почки им отобьют, но от воровской жизни не отвадят.
Адвокат у Булата — наш общий знакомый. Булат характеризует его как исключительно толкового мужика. Я полагаю. Не только у него такое мнение. Влад тоже наслышан о нём и подтверждает, что если этот возьмётся, можно надеяться на положительное решение вопроса.
К нам привели ещё одного друга. Некто Аркадий, «погоняло» Джара из Заводоуковска. Ему делали операцию на поджелудочной железе, и теперь он ходит с двумя вживлёнными в тело трубками, через которые сочится некая жидкость в подвешенный пластиковый мешочек. У Аркадия двенадцать приёмных детей. Здесь он потому, что ограбил и раздел какого-то беднягу. По-пьянке, разумеется. Чем всё это для него кончится неизвестно, потому как ранее был в этих краях. Двенадцать детей! Немыслимое дело! Отец-герой!
Опять орут женщины: «Люблю-уу!». Кого они там любят? И знают ли они, что такое любовь, они, «дамы», могущие запросто, зарезать кого угодно, бросить ребёнка в мусорный бак?! Говорят: «Не судите, да не судимы будете». Но таких, с позволения сказать, матерей много. «Люблю-ууу!»
Из соседнего корпуса, отстоящего метров на двенадцать-пятнадцать, прилетела стрела и прямо в защитную сетку окна! Вот снайперы! За стрелой тащится нитка. Потянешь за неё — вытащишь верёвочку, а на ней мешочек для груза. Игорь и Андрей наполняют мешочек различными мальками и грузами, собравшимися из нашего корпуса, и отправляют далее. Время от времени кричат издали: «Дома!». Груз дошёл.

Бывает и так, что стрела застревает близ окна, тогда из хаты специальным крючком, как осьминог щупальцем, вертят, крутят, пока не нащупают нитку и не втянут в окно. Собаки на крючок не реагируют. Я пишу, а на полу играют три мышки. Ничего не боятся! Устроили пробег по камере, затем одна полезла в кружку с нифилями, что стоит возле питьевого бачка. Чихает — не нравится вкус. Правильно, зверушка! Это не очень полезно для твоего здоровья.
Прошла малява в 302-ю хату, а я ее попросил потом для себя. Отдали с тем, чтобы в книгу вошла. Записка поучительная — «если не играешь в карты, лучше и не начинай, чтобы потом проблем не было…»

11 мая

Всё ещё праздник в стране. Да, праздновать мы умеем ещё со времен Игоря и Ольги. Она хорошо справила тризну по «отвязанному» муженьку, князю-беспределыцику, если говорить на нашем языке, спалив заживо сотни древлян, «гостеприимно» споив их предварительно перед местью. В трёхсотой камере продолжение праздника — крики, возня и грохот, дерутся, видимо здорово. Прибежали контролёры и увели двоих. Вид у них аховский, морды разбиты, кровь на одежде. Скорее всего, пойдут в карцер. Жаль, в щёлочку кормушки всего не рассмотришь.
Только увели этих, гремит дверь, и в хату буквально вваливаются народные массы. Два охранника притащили избитого донельзя парня. Две медички смотрят на нас и разводят руками. Тот, едва его впустили, рухнул на колени — стоять не может. На лице синяк, другой, кровь. Понятно. Но когда его уложили на шконку и сняли штаны, наш Саша в лице изменился. Задница — сплошной синяк, местами лопнула кожа, поясница тоже не лучше. Влад в изумлении снял очки: «Такого за двадцать лет пребывания ещё не видел!». Сукровица потоками течёт на матрац. Я такого тоже не видел, хотя в армии у нас бывало нечто подобное. Медсестра Зоя сообщила, что этого парня хотели изнасиловать, но он не дался. Затем она слегка смазала чем-то раны и ушла.
Когда паренёк немного пришёл в себя, его стали расспрашивать о причинах экзекуции. Оказалось следующее. Он сидел в 55-й хате, а в ней творится беспредел. Три человека взяли власть в свои руки — один Ишимский и двое питерских — и что хотят, то и творят. Отнимают продукты, купленные в ларьке, заставляют мыть посуду. Он отказался, и ему назначили 75 ударов сапогом». Ещё одного парня изнасиловали «за просто так».
Влад немедленно отписал вору Славе, который в тот момент был в централе, по поводу этого факта, и Слава ответил, что будет разбираться с этим делом.
Только расспросили горемыку Мишу, как открылась дверь, и вошли медики в сопровождении контролёров, а буквально за минуту до этого Андрей и Игорь «ездили конём». Разумеется, один охранник заметил нитку и оборвал её. «Ещё раз замечу — накажу!». Улыбается. А! Оно ему нужно?
Мишу укололи, смазали йодом, перекисью водорода, ещё чем-то и оставили с миром. Да-а! Задница у него сейчас, как у дородной женщины, цвет, правда, не совсем человеческий. Лежит на животе и не шевелится. Даже врачи с удивлением рассматривали синяк в одну треть тела. Я уже говорил, кажется, что тюрьма — это страна в миниатюре. Вот оно, порождение ехиднино, как говорится в любимой многими Книге. И все мы ходим с синяками — кто на теле, кто в душе. Вечер. Я увидел у Влада полосатую шапочку и попросил на память.
— Да ты её не вынесешь отсюда!
— Попробую.
Влад подарил «тюбетейку». Я её примерил. Как раз. Саша Успанов заметил:
— Вот-вот! Само то, в натуре! Следующий срок тебе будет полосатый. Ты… побольше… пиши!
Я ему:
— Саша! Может, я и не дотяну до следующего. Сейчас поношу, в образ вживусь, ведь писать-то всё равно буду!
— Ну, давай! Кавганка тебе и так робу даст!
Саша имеет в виду колонию особого режима в посёлке Хари, на севере области, на Ямале, если уж быть точным, где начальником Ковганко. Зэки о нём отзываются очень отрицательно, более того, случись такая возможность — «пришили» бы. Сколько всего я о нём наслушался — ещё на одну книгу хватит. Но или начальник очень везучий, или очень смелый — пока живой.
Правда, если брать наше «сидение», это в прямом смысле курорт, сравнительно с теми условиями, в которых были поставлены зеки тридцатых и сороковых годов! Я уже упоминал о Керсновской. «Враг народа» и потому работала как каторжная, даже больше и тяжелее каторжной. Но воля к жизни и способность запечатлевать на бумаге картинки лагерного быта помогли ей выжить. Мне бы так рисовать, как Ефросинье!

«Стыдно смотреть, как шесть, а то и десять здоровых молодых мужчин ведут с винтовками в руках и с собаками дюжину полуживых истощённых женщин! Оттого стыдно, что где-то на фронте такие же солдаты грудью своей защищают родную землю».

Ну, вот… кто виновник всему этому? Да только мы же сами. Кто-то не помог ближнему вовремя. Кто-то равнодушно проходил мимо, когда нужно было остановиться, оглянуться… Миллионы наших людей хлебали то, что было «сварено» ещё на заре «туманной юности страны».

«Исправительно-трудовой лагерь»… Звучит неплохо. Но за этими словами кроется такое смертельное равнодушие к людям, которое страшнее ненависти.
Всю мудрость, накопленную человечеством, рабовладельцы середины XX века употребили на то, чтобы конвейерным способом превращать человека в животное».

13 мая

Вчера в половине пятого вечера привели высокого парня с разбитой головой. Кровь сочится сквозь бинты. Весьма впечатляет. Из расспросов выяснилось, что звать его Виктором и статья у него 146-я, то есть вымогательство, или, как его «благородно» называют стеснительные наши «крутые», рэкет. Виктора избили за беспредел, с его поддержки творившийся в шестидесятой камере. Какому-то парню, когда он принимал мальки, из хулиганских побуждений сунули вместо малька в кабуру половой член. Разумеется, парень и ухватился за него, не ведая ничего дурного. Но по тюремным понятиям человек, который держал в руках чужой орган, или по нему провели этим органом, или на него помочились, становится «зашкворенным», то есть практически «опущенным», мразью.
Я раздумываю в связи с этим вот над чем: когда происходит половой контакт с «петухом», то это в порядке вещей. И ведь ничего, никто зашкворенным не считается. Или когда приходится руками лазать в туалетное очко за почтой — тоже всё в порядке с нравственностью. А тут просто член в руку сунул. Ну и что? А вот то: тюремные «блюстители нравственности» обязательно это заметят и постараются раздуть историю до невероятных размеров. Обычно и для того ещё, чтобы было куда сунуть свой «прибор», и для самоутверждения тоже. Впрочем, я отвлёкся..
Затем то ли по сговору с 59-й хатой, откуда и был «родом» этот самый пенис, то ли уже самостоятельно, но в шестидесятой стали измываться над «зашкворенным». Предлагали, например, лизать члены самых шустрых. Парень сказал, что скорее повесится. Виктор с приятелями предложил написать расписку о том, что повесится сам, без принуждения. Тот написал, но что-то произошло, он не повесился, и его сильно избили. После этого Виктора перевели в 262-ю камеру, где стало известно о беспределе, и на разборке ему и раскроили голову.
Влад немедленно написал малёк вору, на который сейчас ждём ответа. Виктор нагло и надменно поглядывает на нас, отвечает пренебрежительно, подчёркивая тем, что знает, что делает. Влад ему и поведал, чтобы не заносился, иначе ещё и он спросит за беспредел, имеет право. Тот несколько умерил спесь. Зелёный ещё, глупый, может, к концу срока и поймёт кое-что. Но жалости или минимального сочувствия ни к кому не испытывает и не понимает что это такое, это видно.
Восемь утра. Пришли делать уколы Мише, нам принесли кучу таблеток то ли «для жизни», то ли от неё — «там видно будет». И пить нельзя, и не пить нельзя — это я себя имею в виду. А вообще-то зэки очень любят лечиться. Каждый старается выглядеть намного более больным, чем есть на самом деле. С удовольствием пьют таблетки, глотают порошки, принимают уколы. Это ведь входит в круг развлечений. Я терпеть не могу лечиться, но приходится.
Сижу за столом, пью молоко, что принёс шнырь-раздатчик. Молоко как молоко, в меру разбавленное, и на том спасибо. Владу сказано собираться на этап. Никаких ему поблажек в виде госпиталя или больницы не предвидится — впереди Красноярск, а это не меньше месяца пути. Этап идет не быстро, поскольку «заглядывает» в различные тюрьмы. А ему, Владу, нужна операциями на горле — опухоль некая образовалась, а состоись та самая операция — вышел бы на волю по акту. Списан был бы, то есть комиссован по болезни. Прошу его оставить автограф. Он не возражает и я его тоже непременно включу в книгу.
После обеда мы выставили рамы — духота неимоверная. И так хорошо стало! Ветерок гуляет по комнате, в смысле по камере, дышать легко. Игорь отправляет в соседний корпус «кишку» с грузами. Шнур с мешочками трётся о решётку, и низкий гул раскатывается по камере. Никакой тебе конспирации. Впрочем, одновременно по тюрьме «скачут десятки коней», и уследить за всеми охране нет никакой возможности.
А я жду суда, причём справедливого. Желательно, конечно. Самочувствие так себе, на суставах пальцев растут дурацкие мозоли, вполне возможно и от облучения — ведь руками какие только радиоактивные предметы на Чернобыле не переносил, не передвигал, не закапывал! Впрочем, об этом я в первой части книги сказал… А в довершение общей картины пожалуюсь на небольшую слабость. Однако моё физическое и тем более душевное состояние, не предмет заботы читателей. Это к слову…
Так. Уводят нашего рэкетира, «выздоровел», и тут же заводят молодого «обиженного». Он сразу же объявил об этом, едва переступил порог. Всего 19 лет, а уже «строгач». На висках татуировка: на левом — мишень, на правом — цветок. Рассказал, что изнасиловали ещё на малолетке. За что — непонятно. Возможно потому, что очень симпатичен, почти красив. Ну и какому-то половому беспределыцику захотелось показать себя перед «товарищами». Как всё это отвратительно. Звать паренька Славой. Ну, иди в угол, где отведено место сомнительным и «петухам». Закон. Теперь здесь трое: Валентин, Миша и Слава. Заповедник, куда нельзя ни сесть, ни, тем более, лечь нормальному зэку.
Сегодня один год и 7 дней, как тянется моё дело. Не знаю, делает ли честь это нашей милиции, у которой «розовые лица и револьвер жёлт», как выражался В.В. Маяковский, и которая бережёт нас как-то странно, избирательно.
11 часов 30 минут. Украинский лидер Кравчук выступает в Нью-Йорке, Горбачёв — во Флориде, я, как известно, пишу в камере № 311, почти в центре Тюмени на улице Ялуторовской, при царе называвшейся 1-я Острожная. За высоким забором нашей тюрьмы в пятиэтажке неподалёку живёт писатель Зот Тоболкин, и ему, если взглянет в окно, отлично виден Централ. Послать бы «малёк» Зоту: «Корнилыч! Забрось «подогреву»; сала шматок, да луку!». То-то бы он удивился! Но удивляется обиженный Слава:
— А ты совсем не похож на зэка — ни наколок, ни «фени». Спокойный такой. Ты и вправду сидел? Я, таких, ни разу не видел.
— Сидел, сидел, успокойся. Что мне теперь, в грудь себя бить или расписать до самой шеи «Не забуду мать родную»? Если меня ещё десять раз посадят, на радость друзьям — наколки делать не буду!
Ну, никогда не подумал бы! Не куришь даже. И вообще…
И вообще… Если уж не дано, так не дано. Не хочу быть тем, кого наше благородное и благодарное общество время от времени пытается из меня сделать.
Начали болеть колени, кости ног, появилась боль за грудиной. Развалина! Но чёрта с два! «Не дождётесь!» — как говорят в Одессе. Занимаюсь зарядкой. И Влад занимается, и Андрей. И к вопросу о возможной «отсидке». У меня несколько электрических специальностей, думаю, в зоне выживу. Лex Валенса, Президент Польши тоже электрик, и ничего — президентом стал. Я в президенты не мечу — хлопотно и скучно, а вот с рецидивистами пообщаюсь вволю. Здесь тоже хлопотно, но скучать, видимо, будет некогда, если только там, на воле, не передумают и не освободят в ответ на хлопоты осознавших свою низость некоторых чернобыльцев. Тогда действительно — скука!
Бьют в дверь и сообщают, чтобы я «завтра готовился с вещами». Дождался, голубчик! Суд грядет!

14 мая

С утра выбрался с вещами в коридор. Интересная формула — «с вещами». То есть ты должен взять, кроме личных, ещё и казённые постель, кружку, ложку. Их затем оставляют в отведённом месте, то есть тебя как бы временно выводят из состава подследственных, а ну, как освободят, а вещи в хате — непорядок.
Слабая надежда на подписку о невыезде или нечто в этом роде отпала, как ветка от сухого дерева в сильный ветер. Во дворе тюрьмы (не одного меня везут) пристегнули к какому-то парню потрёпанными, но крепкими наручниками, и так, парой, мы забирались и выходили из автозака. Надо сказать, это не очень удобно. Кузов «воронка» высокий, а цепь наручников коротенькая, как воробьиный клюв, и приходится напрягать руки, чтобы мышцы не порвать или суставы не вывихнуть. Вот вам и ещё одно звено из длинной цепи нарушений прав человека, засвидетельствованных всевозможными Конвенциями. Где Конвенции, а где мы! Вернее — Где мы?
Привезли в здание Ленинского суда на улице Мельникайте, 99. Как и положено — в подвал. Охраняющие нас милиционеры заявили, что «будь их воля, кончили бы всех нас тут же, в подвале». Я верю им: кончили бы, и совесть их нисколько бы не мучила. В революционные и в послевоенные годы у нас в стране «кончили» за тридцать миллионов «душ». И ничего — Господь стерпел. Народ — тем более. А уж нас — шлёпнули бы без всяких! Правда, охранники забывают что, как правило в нашей стране обычно за расстрелянными «кончают» и расстрелявших. На всякий случай и «во избежание».
Особенно злобствовал один молодой, но видимо когда-то и кем-то очень напуганный. Может быть, и в милицию пошёл именно потому — отыграться. А мы ещё говорим о какой-то Демократии, о Человечности, о Презумпции невиновности, о Констиуции. Даже лицо перекосилось от ненависти, когда обращался ко мне: «Вот! Такие… страну и разворовали! Развелось ворюг! Церемонятся тут с вами! Да вас, блядей, нужно без суда и следствия!».
Я ему говорю: «А что, собственно, я тебе сделал? Квартиру обворовал или машину угнал? Не зная дела, уже судишь!».
— A-а! Все вы одного поля ягоды! Не наворуетесь никак!
Посмотрел я на него — пацан ещё, совершенный, лет двадцати пяти, а уже не дружит с головой. Дай такому следствие вести — он заведёт… Как, впрочем, и товарищи следователи Литвинов с Хохловым. Вот они точно одного поля…
Меня заковывают в наручники и выводят на улицу, затем во двор. Надеюсь, не к стенке прислонять. Нет, заводят находящееся внутри двора помещение, где ранее находился ансамбль «Ровесники» и в котором я около полутора лет проработал звукооператором… Стоящие невдалеке чернобыльцы — подполковник Булгин, Хайрулин, бухгалтер Ильина с интересом, а Чайников чуть ли не с восторгом — наблюдают за процессией. Моя жена тоже наблюдает, и, разумеется, особенного удовольствия ей это не доставляет. Достался ведь муж! Другие лишь от слова «тюрьма» бледнеют и трясутся, а этот дурень сам в узилище прётся! Носи потом ему передачи. Разумеется, это мои домыслы, а вот что на самом деле она думает, не знаю… Если чужая душа — потёмки, то уж женская — потёмки вдвойне!
Начался процесс. Судья Ким без обиняков, невзирая на то, что адвокат указывает на явные несуразности, на подтасовки фактов «истцами», «доказал», что, «судя по всему, я похитил, пользуясь служебным положением, сумму «около десяти тысяч рублей». Затем подумал и уточнил — 5687 рублей 61 копейку. Интересно считает судья! Ему бы на рынке работать, или продавцом в магазине — миллионером стал бы за месяц!
Чайников сообщил, что «все документы я составлял и подписывал сам, об этом ему сказала бухгалтер Ильича, да ещё отправил деньги в Омскую область сомнительным лицам.»
Адвокат возражает на это, показывает документы, из которых следует, что деньги отправлял не я, а бухгалтер. И не «сомнительным лицам», а чернобыльцам из одной со мной роты, то есть сослуживцам Подберёзкину и Сечкину. И согласно Уставу, утверждённого Конференцией чернобыльцев, а не «просто так». И подписан документ Советом организации. И что? Ким не принимает во внимание ни один его довод: «Все показывают, что Аханов их обманул, а документы подделал». Суд решили продолжить завтра.
Ильина, причитая и всхлипывая, жаловалась суду, что кто-то, возможно я, угрожал ей по телефону мол, «если ты…будешь говорить не так, имей в виду..!»
Правда, как ни странно, но оказалось, что лекарства по имени «Энтерос-гелъ» и «Апилактоза» якобы отправленные из Киева организацией «Рабочие Чернобыля» я и в самом деле не мог украсть, поскольку в Тюмень они НЕ ПРИХОДИЛИ. Совсем.
Потому что ОТПРАВЛЕНЫ не были, хотя деньги за них «у Кие» были перечислены Тюменским отделением Фонда мира. То есть вовсе не Ахановым.
НЕ УВОРОВАЛ Я, оказывается, и пятнадцать полушубков, два из которых сейчас носят те, кто писал на меня заявление — Александр Политое и Наиль Хайрулин. Но куда делись остальные одиннадцать полушубков, я так и не понял. (!) Но всё равно так просто я не отделаюсь!
В ведомости на получение полушубков 12-й пункт мною исправлен, поскольку дважды я напечатал «Перепёлкин». Обычная, ничего не значащая ошибка. И вот по этому поводу один из «товарищей» объявил меня расхитителем социалистической собственности. Даже не подумав о том, что Фактически все полушубки были подарены Мне, а вовсе не мифическим чернобыльцам, которых администрации кооператива «Энергетик» в глаза не видела.
НЕ СВИСТНУЛ я также и дозиметры «Белла» поскольку их (какая досада!), НЕ ВЫПУСТИЛ завод. Не было пластмассы для корпусов!
Смотрю я на чернобыльцев, на товарищей по армии и несчастью и не знаю — стоит ли мне говорить о том, о чём говорить не стоит? Ведь какими непорядочными нужно быть, чтобы такое дело затеять? То согласны со всем, что я предлагаю, то говорят, что я их обманул. Решил, что мои откровения дела не улучшат, потому, пусть всё остаётся, как есть. Но ведь ещё латиняне говорили — если подписано, то подписано, и возразить против этого нечего!
Однако мои бывшие товарищи возражают! «Я их запугал, оказывается! Потому хлипкие офицеры (а в Совете были все офицеры, кроме меня) и подписали документы «под страхом смерти!»
Погрузились с уже осуждёнными «лицами» в воронок, и — «домой»!
— Ха! Мы-то думали, что тебя с таким пустяком уже освободили! Не хреново же ты кому-то насолил! Что вам, больным, делить? — Саша Успанов засмеялся и добавил: — Лес вместе валить будем.
Парни в хате изумляются моему делу, но ничего посоветовать не могут. Адвокат сказал при расставании, что будет бороться за меня и пусть «эти редкие негодяи» не празднуют победу.
— Потерпите, Александр Иванович?
— Разумеется.

15 мая

Вечер. Тюрьма. А утром этого дня, шесть лет назад меня и других бедолаг призвали на сборы, и поехали мы, тюменцы, омичи и барнаульцы, прямиком на Чернобыль. Теперь не верится, но это было!
Далее. Суд окончился сравнительно благополучно. Именем Российской Советской Федеративной Социалистической Республики, кстати, уже не существующей в природе, судья Ким присудил мне шесть лет строгого режима с конфискацией имущества. И предписание — вернуть государству (хотя Союз Чернобыль — организация общественная) 5687 рублей 61 копейку. Это не считая того, что я, после истерики Агеева, Палитова, Хайрулина, отдал этим товарищам… 4100 рублей и 40 копеек, «кровью заработанные ими деньги», уже израсходованные на оргмеры Союза, причём расходные документы заверены их подписями.
Из всего сказанного моими друзьями следует, что за время организации и работы нашего Союза, то есть более чем за год я ДОЛЖЕН был израсходовать… 213 рублей и 21 копейку (!) на организацию Союза, на документы, на поездки на Съезды и т. д. То есть подтверждающие документы имеются только на эту сумму, А вся остальная сумма оказывается «неправильной». Какие экономные ребята!
Правда, когда подписывали доверенность на приобретение домов в селе Солёном, об «экономии» отчего то не вспоминали. Собственно говоря, доверенность была на один дом, но «если представится случай, как сказал Наиль Хайрулин — возьми ещё один. Как-никак — Кубань!» Не хочется быть мелочным, но именно мелочи, к сожалению, определяют теперь мои отношения с чернобыльцами. Да, видимо, и вообще всё в мире. Это я к тому, что Наиль попросил меня привезти ему два блока хороших сигарет, когда я летал в Краснодарский край, поскольку в Тюмени их тогда не было. Я их привёз и вручил, самые дорогие, то есть самые безопасные для курильщиков какие были в Краснодаре. «Кури, товарищ!»
Радости было много. Но теперь понятно, что деньги на них истраченные я тоже украл, оказывается. И больному Володе Панкратову из Винзилей 1000 рублей, переведённые из средств Фонда мира по моему ходатайству, тоже должны считаться подлогом и фальшивкой. (Позже, на собрании Володя скажет, что я очень, очень нехороший человек). Быть может, чтобы стать хорошим, ему нужно было тысяч десять бухнуть?!
И даже два рубля, уплаченные за Доверенность на покупку дома я тоже присвоил. Жуткое дело!
Интересно, а доверенность я тоже подделал, если верить Литвинову и Чайникову? Пробрался в нотариальную контору, подкупив сторожа, или даже «замочив» его, и явил миру фальшивый, но настоящий документ!
У меня, судя по поступкам моих «друзей», нет семьи, нет детей, которых изредка хотя бы кормить нужно, а вот «бедных чернобыльцев и их семьи» я ограбил. «А ты о нас подумал?!» — приблизительно такие речи гремели в суде. Причём произносили их люди, которых я впервые видел…
Жена моя так и села на скамейку. Даже мои оппоненты не ожидали такого «гуманного» решения, было видно, что их несколько смутила цифра «шесть». Но ведь судили не моё дело — судили человека. А он по бумагам товарищ отвратительный. На характеристику того же Союза «Чернобыль», выданную в то время, когда я «был хорошим» и подписанную этими же «товарищами», судья не обращает внимания, как и на другие документы.

А на характеристику, написанную Чайниковым, живейшее внимание. На суде меня и мои документы и слышать, и видеть не хотели. И в них не заглядывали (как я позже понял, когда их отдавал мне Литвинов) ни следователи, ни судья, потому что каков был порядок их в папках, таков и остался, и некоторые бумаги, представляющие ценность для следствия, а уж для Чайникова и подавно не изымались. Странно… Но очень кстати, ибо доказать ПОТОМ только на словах, которым не верят вообще, ничего невозможно. Если и Документам, подписанных Советом, не верит сам их подписавший Совет! Поэтому несколько документов приобщаю, дабы не возникало у некоторых лиц подозрения в фальсификации Истории, коль скоро мои записи всё же ближе к документальным (как я уже и говорил в первой части книги).
И вот, столь любезный сердцам моих врагов Тюменский централ. Ужин в окружении соболезнующих сокамерников, байки о прошлых воровских подвигах, крики за окнами. Особых эмоций нет: раз адвокат сказал, значит сделает. Верю. Пока же пишу кассационную жалобу, как и велел адвокат. Не хочется, чёрт возьми, сидеть шесть, и даже год! Ну, на год ещё согласен, дурака так и учить! Нельзя быть благодушным, нельзя помогать людям бесплатно, а если помогаешь, так оговаривай условия! Нельзя быть идиотом хотя, как известно, если ты дурак, то это, скорее всего, надолго.
Может быть, действительно успею книгу написать? Более или менее объективно. Ведь как хочется быть лучше, нежели на самом деле! Этот грех просматривается у всех авторов. Вот и напишу: Приведу в качестве художественного отступления слова Бориса Шрагина из статьи «Противостояние духа» в журнале «Знание — Сила» август 1991 года.
«…Просто заточить или убить человека — в этом мало назидательности. Но сделать то же самое, обставив бюрократической волокитой, с соблюдением въедливых правил и инструкций — вот это и даёт почувствовать жертве всю меру её беззащитности.
Зная закон, хватаясь за него как за последнюю опору, жертва на что-то надеется. И вот у неё медленно, по капельке эту надежду отнимают. Вынудить у чеювека нелепейшие самообвинения и записать их пункт за пунктам в составленный по всем правилам протекал — значит раздавить его, как муху, превратить в полное ничтожество и, конечно же, сделать назидание всем прочим, тем, кто всё ещё разгуливает на «свободе». Превратить жертву в соучастника расправы над самим собою — это ли не совершенство, абсолютное совершенство произвола? Поэтому на жертву возлагают главную роль в дьявольском спектакле, в финале которого её ждёт гибель».
Не добавить, не убавить. Самооговора от меня никогда не дождутся, даже если прикуют, как говорил следователь Литвинов, к горячей батарее парового отопления.

17 мая

Кололи витамины и глюкозу. Особых достижений в здоровье нет. Жив — главное. Чайников сказал как-то чужую, но замечательную фразу: «История нас рассудит!». Рассудит, если всё обойдется. Своих мыслей у него нет, потому пользуется чужими. Понятно, если даже слово «Чернобыль» он произносит как «ЧерноПыль».
Булату принесли передачу: постельное бельё, чай и сигареты. Он застелил шконку простынёй в весёленьких цветочках и таким же пододеяльником с заправленным в него одеялом, и стало как дома. Много ли надо человеку, даже зэку, для счастья? Завтра понедельник и вполне возможно свидание. А нашему Андрюше свидания уже два года нет. Так и сидит между судом и следствием. Ну, а где в этом случае затерялись Права человека?
Как обычно вечером «базар за жизнь». А жизнь, как правило, так себе. Как говорил незабвенный «Доцент»: «Украл, выпил — в тюрьму!» Я тоже «приколол» контингент маленькой историей из прошлой жизни зеков. Давно, ещё царского времени журнал «Вокруг света» писал о том, как кормили преступников, приговорённых к смерти. Причём в Европе в таком обеде кроме самого приговорённого участвовали судьи и палач.
В списке кушаний одного такого обеда состоявшегося в Кёльне в феврале 1627 года записаны: выпускная яичница из трёх десятков яиц, корзина шпината, шесть фунтов телячьей печёнки, девять фунтов говядины, девять фунтов рыбы, четыре блюда оладьев и пирожное, поджаренное в сале.
Интересно, что говорили во время столь необычного пира друг другу судья, осудивший преступника, и сам преступник? И вообще — как это выглядело? Хлопает, к примеру, судья осуждённого по плечу: Мол, держись, парень! В райских кущах куды как здорово! Es ist gut! Es ist schonn![1]
А приговорённый хлопает дружески по спинам судье и палачу: Ну, ужо как Там встренемся, ужо я вам устрою, genosse, ich melde genossarm![2]

18 мая

Написал длинную кассационную жалобу. Мне она нравится — убедительно, как будто, звучит. Посмотрим. Перед обедом нашу хату вернули с начавшейся было, прогулки — Андрей, пока шли по коридору, забросил малёк в одну из кормушек. Нас и завернули, хотя не имеет охрана права лишать воздуха болезных. Ну, много чего мы не имеем права делать у нас в стране, НО ВЕДЬ ДЕЛАЕМ! У сильного, всегда бессильный виноват — это не я первый отметил. Зато водили в баню. Как всегда, вода то горячая, то холодная, то тонкими струйками, то потоком льётся из ржавых распылителей. Мученье, а не гигиена. А мыло! Где только снабженцы тюремные достают такое «ароматное» хозяйственное мыло? Не иначе, варят в подземельях централа из «откинувших хвост» бичей. Правда, грязь отмывает хорошо!
Вечером Михаила перевели в трёхсотую камеру. Как он устроился, пока неизвестно. Когда его переводили, контролёр, профессионально обшарив камеру глазами, заметил шнур (от «коня») висящий за окном и оборвал его. Но не сказал ничего. Ухмыльнулся, только. Может быть, последует шмон. Охранники ведь не полные идиоты — раз «гоняют коня», значит, есть за чем. Мы перед тем получили большую почту: штук тридцать грузов и с десяток мальков, теперь же их невозможно отправить до утра. А будет шмон — будут и репрессии. Хотя больничку обычно не трогают. И так убогие. Но обыска не было, неохота охране ерундой заниматься.
За окном орут, что с «кичи» после десятидневной отсидки в восемьдесят седьмую хату вернулся Рашид Янтемиров. Чем он знаменит, не знаю, но коль скоро о нём сообщают, значит, известен в этих краях. Вон как орёт из окна, просит подогнать «колёс».

19 мая

Радио. Гелена Великанова исполняет незабвенные «Ландыши». Первый раз я их услышал в Новороссийске, когда наша семья там жила году в пятьдесят девятом или в шестидесятом. Идёт время, бежит. И музыка и песни стали другими, менее душевными.
Мы только что вернулись из медкабинета. Брали кровь. Врач сообщил, что давление у меня слегка повышено, нужно продолжить инъекции витаминов, и записал к хирургу по поводу ноги.
Чу! Инцидент в хате. Наш «петух» полез в коробку с табаком, что всегда стоит на столе или на полке, а этого никак нельзя делать по строгим тюремным понятиям. Все напустились на него: «Оборзел начисто. Распустили тут вас! Они ещё и в общак лезут!» — и так далее. Понятно — страшный грех. А вот брать из его рук литературу грехом не считается или заставлять стирать одежду, затем её носить. Или иметь половой акт — тут греха нет. Ничего я не понимаю в этой жизни. Разумеется, с «петухами» я никаких «особых» отношений не поддерживаю, но зачем столько усложнений и без того непростой тюремной жизни?
Опустил Слава голову, забрался на свою шконку — несчастный такой…
Перед ужином перевели от нас в триста десятую бродягу Валентина. Не то вылечился, не то от нас убирают «сомнительных». Фамилия у него интересная — Абакумов. Спрашиваю в кабуру, как дела? А! Ничего. Что тут, что там — один хрен!
И пошёл вдруг дождь, загремел гром, сверкнула молния. Вот и день прошёл, и что он прибавил к моей жизни? Войну в Приднестровье уносящую десятки жизней почти ежедневно? Взрыв военных складов во Владивостоке? А я сижу.

20 мая

Ночь была весьма прохладной, пожалуй, мы поторопились выставить рамы. Я без одеяла (его у меня нет по неизвестным причинам) замёрз как собака — избитое, но более или менее подходящее сравнение. С утра большое развлечение для хаты и удовольствие для грузополучателей — «ездили конём». Игорь по своему обыкновению обкладывает матом всех: автора каждого малька, грузополучателя данного малька, авторов писем на радио поздравляющих кого-то с чем-то (трансляция работает сегодня громко): «Полупидоры, чего пишут, кому это нужно, на…»; соседей по 310-й камере: «Козлы, с утра расшумелись, в рот и в нос вас» и так далее.
Влад ему делал замечания, да и Дипломат тоже, по поводу бессмысленного и всеохватного мата, но Игорь как матерился, так и матерится далее. Ничего нового в его лексиконе нет, кроме редкого и понравившегося мне термина «полупидоры» (это как?!) потому особенно не привлекает и засоряет слух.
Прогулки ввиду сильного дождя не было, но была комиссия: начальник тюрьмы подполковник Сидоров, очень молодой прокурор, несколько различных сошек помельче. Конечно, это чисто формальное мероприятие, но нам развлечение. Прокурор обещал мне «лично проверить, как сработала кассация», остальным тоже что-нибудь пообещал. Ну, как известно на Руси, обещанного ждут не менее трёх лет. Опять-таки, что нам остаётся? Ждём то лучшей жизни, то хорошей квартиры, то всеобщего равенства, то электрификации всей страны. А уж наша хата подождёт ещё немного…
Вот и ужин подоспел — уха, молоко, хлеб. Затем у меня литературный час — читаю «Труд», где рассказывается о предприимчивых армянах, добывающих золото из радиодеталей. Чего-чего, а уж деталей по стране валяется не одна сотня тысяч тонн. Даже в моём «Импульсе» были реле с золотыми и платиновыми контактами, не говоря о тысячах деталей с золотым и серебряным покрытием. Однако извлечение сих металлов не входило в задачу радиоклуба. Всё это добро благополучно переместилось в радиосхемы, что собирали ребята. И чего это я такой непрактичный, давно бы отстроил дачу где-нибудь на Лебяжьем или хотя бы на Липовом озере, а ещё матёрый хититель, согласно общественному мнению?!
Разговариваю с обиженным Славой. Он, удивляясь, говорит, что в нашей хате хорошо, тихо, «даже спать можно». А в других шумят, дёргают, не дают прилечь, подковырки всякие, шуточки идиотские так и сыпятся… Особенно у малолеток. То бьют кого-то, то «опускают». Да-да. Я сам недавно слышал, как одна малолетняя хата с верхнего этажа просила у другой вазелин. Понятно, для чего — кого-то «любить» будут, мазать члены требуется. Вот тебе и романтика полной ложкой. Охране бить малолеток нельзя, наказывать голодом тоже. Маловероятно, что из этих уже оформившихся зверьков впоследствии получатся нормальные люди.
Вспоминаю Олега Вяткина — способности природные, а что ему уготовлено? Партаки на зонах рисовать да воровать по мелочам, пока не попадётся после очередной добычи. Его рисунки, пусть неумелые, я сохраню, думаю, что сохраню — всё бывает в жизни, но уж если выйду, непременно включу в состав книги, как и все остальные имеющиеся бумаги.

21 мая

Небо блёклое, настроение тусклое, даже после прогулки. В хате идет разговор с Геращенко, нашим обиженным, о его жизни в лагере. Он рассказывает, что жизнь везде тяжёлая, каждый, кто посильнее, норовит задеть, оскорбить.
Ну, это не только в лагерях, допустим. Стоит вспомнить армию, ПТУ, интернаты! Настроение поднял обед: суп, перловая каша с жиром, мясной шарик, изображающий среднее между котлетой и тефтелькой, компот. Жить можно. Наблюдаю, как едят сокамерники. Один, жадно наклонившись, кусает хлеб громадными кусками, будто тот может убежать куда-то, хлебает суп, часто загребая ложкой, — это Аркадий. Другой шумно стягивает с ложки варево, будто с постели одеяло, и суп длинной дугой перемещается в рот — это Игорь. Третий будто на званом обеде — неторопливо и раздумчиво, почти аристократически откусывает хлеб, неторопливо, основательно носит ложку от миски ко рту — это Саша Успанов.
Только поели, забрасывают к нам невысокого старикашку лет семидесяти с виду. Однако я ошибся. И сильно! Ему всего 52 годика! Но шибко затасканный, будто старая тряпичная кукла. Прибыл из Петербурга, где лечился в больнице имени доктора Гааза. Правый глаз удалён — глаукома. Осталось пять месяцев до освобождения, а там, на родную Кубань! Земляк!
Нужно отметить, что я знаю о Фёдоре Петровиче Гаазе. В первой половине XIX века он был главным врачом московских тюрем. Организовал первую тюремную больницу и добился улучшения содержания заключённых. На Москве даже поговорка такая была: «У Гааза нет отказа».
По трансляции идёт рассказ о том, что мы, земляне-биороботы, и на Луне находится некая ЭВМ, которая и управляет всеми людьми. Это теория некоего школьника. Ничего себе паренёк!
Гремит дверь, и заходит плотный мужичок «кавказкой национальности». Одноглазый едва его увидел, тут же застелил ему постель, я и пару раз моргнуть не успел. Ого! Наверное, этот новенький — большой авторитет, раз одноглазый так угождает. Звать вновь прибывшего Тимур. Лет ему около пятидесяти пяти, сидит уже девять лет, а в этом году должен освободиться. Интересный тип — словно из новелл Брет Гарта или О.Генри.
Вечером Аркадий Джара выпил несколько таблеток никотиновой кислоты — она прописана врачами — и покрылся красными пятнами, а затем стал вообще как варёный рак, как советский флаг! Перепугался как нашкодивший щенок, смотрит в зеркало, ещё более краснеет и в панике зовёт медсестру, колотит в дверь. Пришла спасительница, дала чего-то выпить. Всё обошлось. Я сижу на втором этаже и из подручных средств конструирую очередную записную книжку. Вполне приемлемая книжица — разноцветная и привлекательная. Сшил чёрными нитками, дабы никто не мог сказать, что «всё шито белыми». Говорю Успанову: «Вот эта бумага пойдёт на волю, и ты будешь в книге». Тот хмыкает. Не верит!

22 мая

На этап уходит одноглазый Миша. А мы разговариваем с Тимуром, и он тоже говорит, что с моими болезнями необходимо добиваться актировки в Новосибирской больничке и отсрочки приговора. Власти превысили все мыслимые полномочия, и я просто обязан вскоре выйти на свободу. Да уж! Добьёшься у них актировки! Если не прислонят к стенке, так сошлют на остров Белый морошку собирать.
Наплевать. Занимаюсь физкультурой, на медицину надежда слабая. «Спасение утопающих — дело рук самих утопающих», — сказал некогда Остап Ибрагимович Бендер. Вот и спасаюсь, как могу. И вообще, человек — кузнец своего счастья. А оно, как и железо, куётся, пока горячо. И для поднятия духа в динамике картавит Мирей Матьё. А в Молдавии продолжается война, в Грузии — война, в Таджикистане она же, война. Каждому — своё.
Тимур решил лечить мое горло. Оно давненько побаливает и не даёт разговаривать, вернее, разговаривать можно, но негромко. Итак, он вскипятил в чайнике, в котором приносят молоко, воду, капнул туда каплю йода, накрыл мою голову полотенцем и говорит: «Дыши! Через час станет лучше». Когда вода остыла, и я надышался паром вволю, наливает ложку бальзама Шостаковского и предлагает выпить. Брр! Вот липучая жидкость!
Затем мы долго беседовали о Грузии. Он в некотором роде удивлён моей осведомлённостью об этом благодатном уголке мира. С чего это я знаю о Руставели и Мишвеладзе, Закариадзе и Багратионе. А почему бы и не знать? А вот он не знает, что в Грузии живут негры, точнее, сейчас грузины с негритянской кровью, которые прибыли туда около двухсот лет назад из Африки в поисках лучшей жизни. Ну, не всё же ему знать. Поправляет меня, когда я несколько раз упоминаю слово «вор» в отношении мелких воришек. «Это не воры, это крадуны, те, кто стащил что-либо мелкое, взял без спроса. А вор — понятие особое, это «очень большой человек в уголовном мире».
За окном дождь, по крыше, словно кони, топочут собаки, прямо над головами — мы ведь на третьем, последнем этаже. Тимура интересует тема чернобыльцев. Я и рассказываю что представляет из себя Чернобыль и его последствия. В том числе о нашем Союзе. Тимур предполагает, что Чайников и другие решили найти тёплое местечко, обнаружили его и классическим способом подлога вытурили меня. Я ему: «Так ведь слово давали, даже бумаги подписывали, что всё делаем по правилам, с общего согласия. Я и действовал, как положено Председателю».
Тимур поморщился и говорит: «Саша, сейчас офицерское слово — пустой звон. Как они могли тебя, больного, пусть даже ты совершил нечто этакое, ни в какие ворота не лезущее — отправить в тюрьму? Но ведь отправили. Значит, они не только не офицеры, но и не люди».

24 мая

Шесть тридцать утра, завтрак. Каша перловая, крупная, как дробь «нулёвка». Не зря её зовут «картечь». Часть народа спит, часть занимается зарядкой. Я думаю. Ночью снилась семья, все по очереди. Нога продолжает опухать, медленно, к счастью, а когда совсем опухнет, вдруг да отвалится? И кому я одноногий нужен буду?
Правда есть и плюс — один ботинок или тапочек будет нужен. Экономия, как-никак… После завтрака повели на уколы. Ай! Так и кипятят одноразовые иголки. Элиста номер два может быть в Тюмени. Это я к тому, что недавно детишек в детском саду в Элисте заразили СПИДом именно посредством «неодноразовых одноразовых» шприцев.
Радио вещает, что на сессии Верховного Совета принимают и никак не примут новое уголовное законодательство, а это может повлиять и на мою судьбу в благоприятном… Так! Перебили мысль в самом прямом смысле — контролёр бьёт дубинкой в дверь — приглашает на прогулку. Идём, обременённые множеством мальков и грузов до сих пор лежавших в тайниках. У кого за пазухой, у кого в носке, у кого в рукаве. Я свой несу прямо в руке — в случае чего выроню на пол и поди докажи… Невзирая на высокие стены и массу решёток и сеток, господа заключённые умудряются передавать или перебрасывать практически без потерь любую почту. Между делом моют косточки некой Наташе, которая занимается оральным сексом. Она работает в СИЗО и муж её тоже. Откуда знают? А ещё осуждают женщин за любопытство и сплетни. Сами чем лучше? Она что, всем зекам рассказывает о личной жизни?
Сегодня в Москве плюс 14 градусов, давление 562 миллиметра ртутного столба. У нас тоже не жарко, и небушко придавливает к землице, как и в Москве-столице.
16 часов 30 минут. На ужин овсяная каша и молоко. После ужина Тимур измеряет давление желающим настоящим тонометром. Чего только у него в сумках нет! Лекарства всякие, какие-то таинственные баночки, упаковки и т. д. Хозяйственный, как и все строгачи. Ему осталось девять месяцев из десяти лет. Сколько за спиной всего — на две-три жизни хватит. Та-ак, давление у него и у меня в норме, если, конечно, считать нормой нашу теперешнюю жизнь.

25 мая, утро

Булат Акишев занимается каратэ. Благо, место позволяет. Сидит он за убийство, хотя уверяет, что потерпевшего убил не он. Он, не он — мне неведомо, но Булат в сути своей опасный человек. Может, и не для меня, но стремление самоутвердиться, быть во главе угла видно. Обычно это приводит к отрицательным последствиям. Сейчас мы заняты разговором о вшах. Уже в который раз слышу, что вши существуют в самом человеке и при наступлении подходящих условий материализуются, выходят из организма при волнениях. Тимур говорит о возможности заражения вшами после стрессовых ситуаций. Не знаю, не знаю. Подобное же слышал и от одного весьма уважаемого мною человека, а сказать вот сейчас ничего убедительного по сему поводу не могу, потому что пробовал ранее. Никто не слушает, а если слышит — не верит.
Не бывает Таких случаев самозарождения животных да и растений в данном мире. А если они и есть, то протекают незаметно для нас и наверняка если и возникнут живые организмы, то вирусы или простейшие. Что-то вроде коацерватных капель. Сотни тысяч, миллионы лет нужно, чтобы из капли блоха получилась — неужели этого до сих пор не знают мои собеседники?
Сегодня прогулка длилась более часа. Синее небо, белые облака и солнце. Впечатление портили разнообразные ржавые заградконструкции, нависающие над прогулочными двориками. Получили груз Джаре-Аркадию: понемножку сала, колбасы, чая в каждом пакетике. Отчего-то устал, не держат ноги. Вот, не хватает откинуть хвост прямо на прогулке. Это что же — зря занимаюсь физической культурой?! Стоять, Шурик! А верхушки тополей за оградой зелёные-зелёные. А в камере душно и серо. И я ведь тоже серый, как мышь, особенно если смотреть с той стороны двери.
Однако, дайте взглянем, читатель, на то, что происходило у нас в стране 65 лет назад в этот день. Только два факта из истории, но какие!
25 мая 1927 года в Москве открылось первое всероссийское совещание по лечебно-санитарным вопросам мест заключения. Во вступительном слове наркомздрав тов. Семашко указал, что совещанию предстоит обсудить вопросы, связанные с организацией планомерной лечебной работы по новой системе на наиболее трудном и сложном участке советской медицины — в местах заключения.
Работа эта получает ещё большее значение в настоящее время, когда переустраивается в СССР вся система исправительно-трудового дома, когда основной целью ставится перевоспитание и лечение заключённого.
И очень интересный факт из жизни Сибири. В эти дни в Опонских приисках в Забайкалье (в Читинской нынешней области) милицией арестован рабкор (рабочий корреспондент), который долго содержался под стражей якобы для выяснения личности. Читинский прокурор, выезжавший на прииск, распорядился о немедленном аресте всего состава милиции.
А мы говорим о «плохой советской власти»! Были и тогда приличные люди, и кое-кого из них, как вот этого прокурора, — к нам бы в Москву!

28 мая

Всё идёт как обычно. Никого не убили, не опустили, не посадили в карцер — это я об окружающих хатах. Наша вообще спокойная как могила. У меня и горе, и радость. Закончился курс уколов витаминами и глюкозой. Крохотное, но улучшение самочувствия. В камере заканчиваются табак и чай — мне большая радость, даже руки от удовольствия зачесались что-либо ехидное написать, но огромное горе остальным. Придётся писать мальки, давать прогоны «за лекарство от ушей». Не хочется идти в общую камеру, прокопчённую и склепообразную. Увы, мне! Пришла медсестра Зоя, принесла таблетки. Ешьте, ребята! За ней появился молодой терапевт и выписал меня. Лафа кончилась.

Общее собрание

Вечером нас с Игорем перевели в карантинную камеру. Спасибо Саше Успанову, — словно чувствуя обстановку, он дал мне матрац, которых у него было два — хата без намёка на постели. Нас четверо, пьём чай и разговариваем. В камере недавно сделан так называемый ремонт: кое-как заляпаны раствором щели, на полу пятна извести, шконки тоже в белых пятнах. Запах! Такова наша камера номер 66. Андрей из Ишима, побывавший в Питере, говорит, что в «Крестах» ещё хлеще. Вот она, Россия! Зело велика и неподъёмна. Где нас только не носит!
Под шконкой нашёл пуговицу от бушлата — большая радость, примерно такая, как если бы сотню на свободе нашёл. Теперь, если потеряю пуговицу или заклёпка на джинсах оторвётся, — запас есть. Красота!
По коридору топочут. К нам забрасывают Ишимский этап — четыре человека, а всего привезли около сотни невольников. Есть солдаты, сбежавшие из части. И ни у кого нет кипятильника, а у меня есть! Нормальный, заводской, трёхсотваттный. Жена передала. Подключаю его к сети, и непрерывно кипятим воду — чай пьют и пьют. И опять я один некурящий, чёрт возьми, Колумба и Петра! Учёные говорят, что в табачном дыме содержится до трёх или даже четырех тысяч (!!!) вредных веществ. И всё это я вдыхаю? Бесплатно?! Собственно, что это я на Колумба и Петра?
Есть данные, что ещё в очень Древнем Египте имелся табак. Во всяком случае, некоторые фараоны, возможно, курили или жевали табак — учёные обнаружили в останках одного из царей следы никотина. Может быть, египтяне или финикийцы ходили по ту сторону Атлантики, либо оттуда ходили в Африку аборигены. А потом табак стали везти и в Россию, да возами и кораблями контрабандисты — англичане. И добились своего — табак стали курить повсеместно, даже некоторые попы. Правда, в те века женщины эту дрянь не употребляли, во всяком случае, в России. И хоть драли нещадно плетьми курильщиков, ссылали куда подальше — ядовитое зелье прижилось, как и водка.
Нам не хватило хлеба — шнырь почему-то недодал, а есть хочется, и вся камера ругается с ним. «Матъ-перемать, туда и оттуда, козёл ты драный, мы тебе, сука, устроим»…
Шнырь орёт в кормушку: «Не могу сейчас дать, утром только!».
Бушует камера, стучит ногами и мисками в двери: «Дежурного! Дежурного!».
Пришла дежурная дама, объясняется со шнырём и с нами. Обещает разобраться. Шнырь в итоге, принёс четыре буханки, рычит из-за двери: «Я вам, падлы, устрою тоже!» Вот она, позиция «шестёрок» — из-за укрытия, из-за спины чьей-то, мы такие сильные, мы всё можем, мы… Шакалы. Как-то была у меня стычка в автобусе с расшалившимися не в меру «подкрученными». Так один мне прямо о себе сказал, что «был бы я один, то даже и не подумал бы выступать». Ясно — шакал, он везде шакал.

29 мая

Около десяти утра. Солдаты, а их в камере двое да ещё матрос, рассказывают, как плохо в армии, о нескончаемой дедовщине, идиотах командирах. Мне это очень хорошо знакомо, сам как мог, так и отбивался от «армейских порядков»! Хорошо, что никого не убил из дедов, а то бы «законопатили» на всю жизнь! Ничего не меняется в нашей стране, и ничего никому не докажешь, хоть сто раз будешь правым. У нас в части «деды были на высоте», издевались, как могли, просто так, потому лишь что ты «молодой», не его призыва. Бред. А прикрывались уставом. И чёрта с два что скажешь. «A-а, ты против наших законов? Устав тебе не нравится?! «Может ты шпион?!» Идиотизм. Так что я вполне понимаю этих парней. Хотя тюрьма не лучший выбор, но, возможно, что и не худший, если в их части были негодяи, подобные «моим дедам». Знаем, проходили…
Жалею об одном — не удалось мне достать тогда патроны к автомату, иначе бы положил всех. Нет, убивать бы не стал, ноги перебил бы «на долгую память». Чтобы в непогоду болели, ныли, может быть тогда только «дедушка», причем уже настоящий дед, вспоминал бы, что он творил в армии! Впрочем, это детали не этой книги, потому что о прежней моей жизни можно написать много больше чем о сегодняшней.
Привели ещё несколько человек. Теперь похоже на улей — всё гудит, шуршит и курит. Впрочем, соврал. Пчёлы табак не употребляют. Ещё одна новость — из крана перестала идти вода, и, разумеется, в туалет захотелось сразу нескольким. Запах в камере такой, что нормальному человеку, сразу прибывшему с воли, только в обморок и падать. Контролёры-сверщики в камеру не заходят — откроют кормушку и кричат: «Сколько?».
Ответ следует незамедлительно;
— Двадцать четыре!
Всё, сверка окончена, можно спать. Но разве тут уснёшь? Ребята, видя, что я пишу, и зная почему, спрашивают, как будет называться повесть. Отвечаю — что пока не знаю. Может быть, «Лаванда-2». Тогда они говорят, назови её «Тюменский централ». Пусть знают там, на свободе, как всё делается здесь. И решен ион камеры № 66 я называю эти записи «Тюменский централ» к общему удовольствию. Андрей Крайнев, с которым мы пьём чай, говорит, чтобы я обязательно прислал ему один экземпляр. При этом факте присутствовали Саша из Омска, Игорь из Украины, Андрей с Урала, Андрей из Абатского, Володя Терпинов из Тюмени, ещё восемнадцать человек из различных мест нашей великой Родины.

До этого «митинга» я послал прогон по хатам строго режима о Недашковском. Пока «митинговали», прогон вернулся. Ни в 69-й, ни в 54-й, ни в70-й, а также в 271-й, 272-й, 268-й и в 77-й нет Вадима. Всё. Увезли. Может быть, в Красноярск. Но он говорил, что в «проекте ему светят» Лабытнанги.
Первый час ночи, надо бы спать, но сильно чешется в интимных местах. Вши, наверное, а может, лишай какой-никакой. Не хотелось бы. При тусклом освещении не разглядишь, да и зрение, прямо скажем, уже не орлиное. Ладно, на прогулке рассмотрю. Интересно, есть ли вши в тюрьмах Европы и Америки? Ну, в африканских наверняка есть — условия подходящие, а как с гигиеной в той же Голландии? И никто лекции на эту тему не прочтёт, чёрт возьми. Скорее всего, опять будет счёт не в нашу пользу. Выйду, напишу справочник на зековскую тему, стране пригодится! И назову его «Справочник молодого зека» или «Инструкция за колючей проволокой». А ещё лучше — «Советы старого сидельца». К тому времени постарею настолько, что название будет соответствовать истине.

30 мая

После утренней прогулки к нам забросили некоего паренька из Новотарманска. В какой-то из хат его «опустили» — провели членом по щекам и подбродку, а затем выставили из камеры. За какие-такие провинности — не совсем ясно, но понятно одно — теперь его место у параши.
Самочувствие моё таково: болит нога, иногда возникает нарастающая и плавно спадающая боль за грудиной, чуть трещит голова. Это всё ерунда, главное не заболеть туберкулёзом. Внушаю себе иммунитет и сам себя уважаю за целеустремлённость. Не заболею! У меня иммунитет! Написал уже второе заявление в санчасть, но ответа нет. Володя Терпинов, он ранее учился медицине, говорит, что с ногой сложно, похоже на коксартроз. Пока терпеть можно. Конечно, терпеть мы все мастера. Буду надеяться на самое светлое и самое чистое, о чём только можно мечтать: «Мне терпение и аз воздам» — так говорится в старинных книгах. Ну, это в моей интерпретации. Читающий да уразумеет. Кстати, Терпинов и терпение — сочетание случайное.
Так, соседи кричат в кабуру «за малёк». Беру его — общий на хату. Обычное дело, из 314-й камеры просят курева. Ребятишки отсылают груз — несколько польских сигарет, которых сегодня в подвале, после серии передач много. Как и махорки у «мужиков», а у «крутых» и «подкрученных» — сигарет «Космос».

31 мая

Завтра начинается лето там, за решётками. Наш «опущенный» Дамир подметает пол, моет раковину умывальника. Отныне это его постоянная работа, «почётная» обязанность в любой тюрьме или зоне. А я получил малёк от чернобыльца — ликвидатора 1988 года. Родом из Ишима, инвалид. Толком ничего не понял, написано сумбурно, как зовут — не знаю, но теперь нас в СИЗО двое. Откуда же он узнал, что я тоже чернобылец?
Сквозь решётку пробивается солнце, высоко, где-то в ином, почти сказочном мире, гремит самолёт. Быть может, в нём летит какой-либо родственник моих соузников в Тюмень, в этот именно изолятор и везёт передачу? После обеда вызывают на свидание. Жена сообщила, что мои друзья пытаются вызволить меня из узилища. Дело должны пересматривать.
Вадим Журков хлопочет со своей стороны, адвокат, со своей. Оказывается, двумя днями ранее, адвокат приходил ко мне, но его уведомили, что «я очень болен и не могу к нему выйти». Ведь кому-то это всё надо, но зачем? Я вполне ходячий больной, а если «очень сильно болен» то лечить должны за пределами тюрьмы!
Стоимость передачи 700 рублей. Ощутимо. Иду обратно. На клумбе срываю веточку мяты. Как пахнет здорово! Поставил её в баночку на стол — нюхают, подлецы! Удивляются. Отдал «на общак» почти всё, что принёс, кроме изюма и половины сахара. Вся хата трескает чай с изюмом и блаженствует изо всех сил. На закуску принесли газету «Труд». И о чём таком невероятно ценном в очередной раз поведает «маг и волшебник» Глоба? Как говорят в этих местах — «проедет по ушам». Кстати, фамилия у него подходящая для «волшебника — звездочёта», скорее всего от латинского globus — шар. Или тут французский язык замешан — «всемирный», «всеобщий» или «универсальный». Так что Паша знает, что делает. И вот о чём он поведал миру.
«В понедельник и вторник только уединение и спокойное раздумье о причинах некоторых неудач поможет вам преодолеть неприятные комплексы. Среда будет благоприятствовать в решении личных дел. Во второй половине недели возможны разногласия в кругу друзей. Если не хотите побывать в роли громоотвода в буквальном смысле, постарайтесь в грозу не оказаться на улице».
Ну… относительное уединение у меня присутствует, раздумий в достатке, а вот что касается громоотвода… Придётся на прогулку не ходить!
А хорошо бы сейчас выйти на улицу, наплевав на прогнозы Паши, и пусть вокруг бушует любая гроза и носится смерч! Думаю, что хуже не будет, а? Однажды летом в горах под Новороссийском попал в переделку. Ходил за алычой, которой в тех местах много. А вместо душистых плодов получил эпицентр грозы. Молнии били одна за другой то веером, то поодиночке — лупят и лупят! Грохот стоял, как во время штурма Малой земли в 1943 году, а впридачу дождь и ветер. Деревья трещат от разрядов, огненные шнуры мечутся меж самыми высокими, шныряют по поляне. Запах серы растекается вокруг, даже в носу закладывает. А я, на середине поляны. Под дерево нельзя ни в коем случае, а на открытом месте страшно. Очень неприятно, жутко. Стою, вибрирую… Молния она ведь дура, как та пуля, о которой говорил Суворов — ей всё равно, куда воткнуться. Часа два это безобразие ревело и пульсировало, я замёрз, как цуцик, и оглох, как клепальщик. Пару раз простился с жизнью и вообще махнул на всё рукой, даже двумя. Однако обошлось, что вполне понятно читателю. Но два дня в ушах шумело море, и шуршала галька.
Леплю из хлеба очередную пирамидку — отмечаю ещё один протащившийся, как улитка, день. Когда-нибудь мои дети и внуки будут читать эти записи и рассматривать вещи деда, столь же экзотичные, сколь и бесполезные. Но, может быть, я ошибаюсь. Написал ведь служивый человек XVIII века Андрей Болотов несколько интереснейших томов о своей жизни, и теперь их читают не только его родственники. Если я напишу хорошо, а о тюрьме, тем более о тюменской, не так уж много написано на фоне остальной литературы, полагаю, читать будут.
Хочется, чтобы читали. И не из чувства тщеславия. Историю знать должно и моим детям, и внукам, и всем остальным. Иначе, зачем все изыски? Может быть, моя книга кому-то очень будет нужна. Кто знает? Если будет востребована, могу написать более полно о моей (и не только, как выясняется) жизни. Разумеется, если государство восхочет таковую книгу иметь в наличии. И в заключение записей этого месяца две строчки о старом, но приятном.
Москва, 1927 год. «Наркомсобес разработал ряд мер по борьбе с нищенством. Между прочим, решено расширить сеть воспитательных — трудовых колоний, трудовых артелей и убежищ для нищих и беспризорных.»
Однако сегодня нищих и бездомных стало ещё больше, как ни странно, а убежищ для них меньше, что странно ещё более…

Июнь
Дети подземелья

Я не копирую Владимира Галактионовича Короленко с его отличным рассказом «Дети подземелья». Здесь нет его героев, здесь кое-что похлеще, но сравнение в некотором роде напрашивается.

1 июня

И что? Да ничего особенного по тюремным меркам. Днём шёл дождь, а под вечер привели паренька с «кичи», то есть из карцера. Оказалось, что он из той злосчастной хаты № 44, которую вор Слава объявил «гадской», то есть плохой, непотребной. Начались разборки и у нас: почему избили Михаила? Тут же выяснилось, что пастух, натуральный пастух из какого-то совхоза, тоже присутствовал при избиении. Вновь прибывший, немного обтёршись, узнал в одном из наших сотоварищей «пассажира» из 44-й хаты, того самого пастуха:
— О! И этот был!
Контингент взволновался:
— И молчит, падло!
— Ну, ты и козлина!
— Ах ты, сука! Притаился!
— Ты чего, козёл, не мог заступиться? Ты, мудак… Видел, что неправильно, не за дело бьют?
Пастух ёжится, вжимается в стенку:
— Да это… Боялся… Меня ведь тоже бы побили.
— А-а-а, козел! Боялся, гад! Ну, получи!
И началось! Каждый в хате посчитал долгом хоть раз, но ударить, досталось и новенькому (он ведь из «плохой» камеры!) и в итоге оба наших героя сидят с заплывшими глазами и разбитыми губами. Теперь «по понятиям», в какое бы место их ни забросила судьба, они обязаны сказать всем порядочным людям, что их объявили «гадами». А уж, братва решит — бить их ещё или нет.
Смотрю на всё это и думаю, что далеко не каждый из бьющих сам бы вмешался, окажись на их месте. Но тюремно-блатная специфика «казаться, а не быть» перевешивает, вот и старается каждый, как может.
Надзиратель объявил, что «кум» вызывает всех на собеседование. Вызвали и меня. Статья, срок и т. д. Удивляется, «как это меня забросили в 66-ю»? Можно думать, это я сам попросил! Вы начальство, вам виднее. Привёл какую-то женщину, и вдвоём просят стать «паханом» у малолеток. Мол, «человек я положительный, не какая-то там шушера, а нам не хватает воспитателей». Посмотрел я на них, посочувствовал и сообщил о нежелании руководить. На том мирно расстались.
Вернулся в хату. Там уже тридцать два человека. Плотность населения поболее, чем в Голландии! Спать как? На половине шконок ни клочка ваты, ни сантиметра материи. Вот и выходит боком моё пренебрежение к йоге. Щас бы как лёг на железяки, да как в нирвану впал! Богатая ночь предстоит. Пока же пьём чай с Андреем Крайневым, прибывшим в Тюмень «за добавкой» — чего-то там натворил в зоне. Он рассказывает, как ходил на охоту дома там, на свободе, какие хорошие у них места. Конечно, дом всегда хорошо, даже в пустыне.
Смотрю, на столе ложка. Обыкновенная, алюминиевая. Но что-то выцарапано на ней. Пригляделся, ложка явно побывала в руках «лингвиста — весельчака», а написано на ней: «Ищи, сука, мясо!» Ну что сказать — Очень актуальная надпись!
И тут меня вызвали на свидание. Жена сообщила, что дома всё в порядке, пока ничего не конфисковали, тем более что относительно ценные вещи и «стенку», которую пришлось разобрать, вывезли к зятю, поскольку надежда на наше «прямосудие» весьма зыбка. На днях она разговаривала с Кимом. Он скрипя сердце признал, что «перегнул палку» в отношении наказания: «Но ведь Александр Иванович так и не признал, что драч чти деньги». Вот-вот. Главное доказательство вины я так и не дал суду. Не признал! О Киме по централу ходит молва, как об очень жестоком и бессердечном судье. Говорят, что он уже не одного «пациента» отправил к хозяину на весьма приличные сроки.
Да, так вот, Ким спрашивает жену: «Скажите, Зоя Григорьевна, брал всё-таки ваш муж деньги или нет?» Нормально. Сначала присудил шесть лет строгого режима, а затем спрашивает, брал ли я денги?! Что он имеет в виду под словом «брал»? Присвоил? Украл? Растратил? Разумеется, деньги я в руки брал и даже расплачивался за различные услуги и предметы — а как же, по его мнению, я должен был работать?
Самочувствие таково: правая нога побаливает, тянет в паховой области, горло дерёт от дыма. А может, не от дыма. Интересный момент. Игорь, Вова и ещё два друга в углу «вмазываются» раствором пенталгина. Растолкли в кружке пачку таблеток, развели водой из-под крана. Ни черта не боятся — ни тебе инфекции, ни инфлюэнцы! Шприц сомнительный откуда-то появился, игла недезинфицирована. Брр! Кровь стекает по рукам, колят непрофессионально. Ещё раз брр! Но дело личное: хотят — колются, хотят — на голове стоят. Тюрьма. После «ширяния» сидят на шконках томные, сонные — кайф ловят. Только кончили балдеть, всех вызывают на продол. То есть вся камера выходит в коридор и проверяющие считают в прямом смысле поголовно. Недосчитываются одного человека. А его ещё перед ужином отправили на этап. Ещё дважды за вечер нас выстраивали на продоле, всё допытывались, не остался ли кто в хате. Так войдите и проверьте!
Интересно, что до сих пор контролёры записывают число зеков на дощечках. Очень древний Вавилон с его глиняными табличками в век компьютеров и бумаги!
Наступает время спать. За окном ещё светло, за окном — жизнь. На некоторых шконках спят по двое. Странно видеть балансирующие во сне фигуры — чем не дом призрения, набитый цирковыми артистами-пенсионерами? Среди нас, как выяснилось случайно, имеется один чесоточный. Ещё этого не хватало! Сидит за истязание девушки, то есть по статье 113-й. Говорим ему, чтобы утром немедленно просился в санчасть и валил из хаты. Клещей чесоточных для полноты картины не набрались!

2 июня

Плохо выспался ну, это понятно. Но чесоточного увели в санчасть — это хорошо. Группа вчерашних наркоманов решила разузнать, нельзя ли достать чего-нибудь «этакого», и стала устраивать короткое замыкание, чтобы вызвать электрика. Может быть, он поможет в беде. Но замыкания не получилось, вернее, вышло не короткое, а «длинное» — провода с большим сопротивлением из-за множества небрежных скруток и контактов.
Автоматы в щитке в коридоре сильно гудят, но срабатывают с большим опозданием. Вообще-то удивительно — ведь должен сработать следующий автомат — защита в электрической сборке «где-то там» — в так называемом «стояке» меж этажами! Говорю парням, чтобы прекратили. А если действительно вспыхнет, нас ведь случайно и забыть могут в суматохе. Да и не случайно — кто там будет разбираться, сколько нас, гавриков, по камерам рассовано? Пока всех выпустишь… Да и света не будет, если автоматы сгорят, а потому чифира вам не видать.
Хорошо ещё, что проводка из найритовой изоляции, то есть из синтетического каучука, и она не плавится, как полихлорвиниловая. Провода горячие, пахнет высыхающая изолента на скрутках…
Не мытьём, так катаньем… Братва стряхнула нить у лампочки и барабанит в дверь: «Начальник, электрика зови!». Вскоре пришёл электрик, битый такой, тощий мужчинка, заменил лампочку, ехидно улыбнулся и ушёл. Какие там «колёса» — охранник стоит рядом. Наркоманы остались с носом. Я же читаю «Знамение» — занимательную повесть Давида Зельцера о дьяволе. Чем дьявол хуже бога, а бог лучше дьявола до сих пор не понимаю. Каждый из них хорош и плох по-своему. (Я имею в виду, как об этом говорится в церковно-верующей среде, а то ещё читатели подумают, что я уже уверовал, то есть сошёл с ума). Пока что ни тот, ни другой не могут подбросить в нашу хату ни спичек, ни табачку, ни свободы. Может эта пара бережёт мое здоровье и намекает деликатно о своём интересе? Так ведь душу что тому, что тому продать — себя не уважать!
Слегка болит голова и нога, толчками возникает боль в груди. Это бывало. Малоприятно, но пока «имеет место». Может быть, в будущем вылечусь. В воздухе пыль столбом в прямом смысле. Её столько, что можно думать, будто мы всю ночь молотили цепами хлеб, а помещение забыли проветрить.
Описываю животный мир камеры. Домашние мухи, дрозофилы, немного клопов — удивительно! — моль платяная, пара многоножек-землянок, мокрицы в углах. Тараканов не видно. О плесени, правда, это уже флора, не говорю — её здесь достаточно. Шныри-раздатчики стараются в камеру дать поменьше посуды — им меньше возни, поэтому едим по двое. Вот где вероятность заболеть чем-либо инфекционным. Если взглянуть свежим взглядом на камеру изнутри — фантасмагория! Дом отдыха для полудурков, бродяг и упырей. Все грязные, заросшие щетиной, обтрёпанные одёжки, весьма своеобразный запах… Какими глазами смотрят на нас охранницы! Я наблюдал. Некоторые с брезгливой жалостью, некоторые с презрением, некоторые равнодушно. Женская ли это работа — охранять озверевших мужиков?
Гремят замки и цепи, нам предлагают собраться и переместиться в следующие по ходу пьесы камеры. Меня направили в 67-ю. О! В ней светло от четырёх лампочек, на стене висит большая икона божьей матери с младенцем, выполненная местными умельцами из подручных материалов, бисера и стекляшек. Под ней свеча. Не знаю, что думает мать по поводу своих духовных сынов, но сыны часто произносят имя мамы всуе. Особенно это никого не волнует. Четырнадцать шконок и семнадцать человек. Слева от двери на полу — печка-спираль, справа — туалет, деликатно завешенный одеялом. Заглянул. Он весь оклеен порнографическими открытками и фотографиями. Задёрнул занавеску и «люби» сколько хочешь. Дамы в различных позах демонстрируют свои прелести — выбирай. Три стены блестят от известной субстанции. Десятки светлых полосок тянутся к тёмному и мокрому полу. И ведь жизнь, куда от неё денешься?
К вопросу о половой жизни. Большинству заключённых, особенно в тюрьме, личные свидания не положены по разным, в основном искусственно созданным, причинам. Но ведь зэки пока ещё живые люди (те, кого не расстреляли, разумеется), и им биология подсказывает, что не мешало бы… А где взять? Жена далеко, подруга тоже. Отсюда онанизм. Но куда страшнее гомосексуализм. А ведь он возникает во многом из-за того, что кто-то там, в верхах, установил: все сидящие и лежащие в тюрьмах — ангелы (пусть, даже слегка грязноватые) и о половых сношениях понятия не имеют. Прямо-таки последователи Евангелия от Марка: «Ибо, когда из мёртвых воскреснут, тогда не будут ни жениться, ни замуж выходить, но будут, как Ангелы на небесах» (12/25). И в лагерях лишают свидания за проступки. И плодят педерастов. Сколько, в общем-то, здоровых в сексуальном отношении мужчин, вынуждены воздерживаться годами и десятилетиями.
Между прочим ещё Михайло Васильевич Ломоносов писал о «содомском грехе», распространённом в монастырях — то есть тех же тюрьмах, но «более общего режима» — раз есть молодость и желание, половых контактов в любом случае не избежать!
Стучат в дверь — прогулка. Идём, конечно, идём, начальник! Пришли с прогулки, а печка, оставленная включённой сгорела. Как специалист взялся за дело, нарезал полосок из жести, зажал концы проводов, заодно сообразил розетку для кипятильника из той же жести и алюминиевого провода. Контингент остался доволен. Особенно после того, как положил на общак немного из передачи. Некоторые пробовали деликатесы впервые за пять-шесть лет пребывания на зонах.
Самочувствие посредственное, вроде бы ничего и не болит, но неуютно организму, и всё тут. Вокруг «базар за жизнь». В одной из хат якобы сидит Миша-музыкант за изнасилование, но до сих пор — три года — доказать ничего не могут. Валера рассказал, что, будучи на больничке, пробил кабуру в женское отделение и очень тесно общался с некоей красавицей Алёной, но их застукали по наводке завистника. Всё возможно в тюрьме, даже интимные встречи за определённые деньги где-нибудь в карцере. А если женщина ещё и забеременеет, ей автоматически смягчают режим, ведь к беременным даже в наших тюрьмах отношение помягче, поделикатней.
Пишу третье заявление в санчасть. Нога болит. Я не виноват. Болит и всё. Не спешат эти клистирные трубки обратить на меня внимание. Разумеется, не один я такой хитрый. Здесь практически все больны минимум двумя-тремя болезнями, а гонореей — треть постояльцев. И я суюсь — непрошеный гость. Опять базар за жизнь. Ну, хорошо парни, вот вам ещё один маленький «роман за Китай». Лет так с десяток назад жили — были в Китае братья по фамилии Ван. Стрелки были просто классные — если в кого целились, попадали обязательно. Грабили банки по всему Китаю и однажды в перестрелке младший брат «замочил» сразу пять человек пятью выстрелами, наведя ужас на всю окружающую среду.
Словом, взять их было не так просто. Но однажды их вычислили в провинции Цзяньси (Юго-Восточный Китай). Как всегда в подобных случаях двух человек, пусть и вооружённых, отлавливали несколько тысяч человек вооружённых куда более основательно. Пять дней и ночей гоняли братьев в горах, те оборонялись столь яростно, что только когда у них уже был на исходе боезапас, братьев-медвежатников убили.

3 июня, среда.
9 часов три минуты.

Привели ещё одного солдата. Три года строгого. Бежит армия, но от себя не убежишь. Это я о стране. А завтра возможен ещё один этап, а уже дышать нечем. 20 часов 55 минут. Сидим по углам, беседуем. Гремит дверь, и входит паренёк с забинтованной рукой. Объясняет ситуацию. Я толком не понял, как у него возникли осложнения в прежних хатах. Забинтован он потому, что, как сообщил нам, вскрывал вену. Понятно: добивался либо признания его невиновным: «Падло буду, не то говорите, братва» — или привлекал внимание оперчасти, чтобы остаться в живых или не быть «опущенным». Он долго по кабуре разговаривал с Ашотом, одним из местных авторитетов, который сидел как раз над шестьдесят седьмой. Впечатляет. Отверстие кабуры находится близ той самой иконы в углу и обращаясь к Ашоту, «сомнительный» попутно запрашивает и божию матерь как же разрешить вопрос пребывания. Мама, как известно, молчит всегда, а вот Ашот журчит как фонтан.
Словом выходило, что наш забинтованный как-то связан с «кумом». Как — одному «куму» известно, может подставили, может заставили — что там гадать. Пусть решают за пределами нашей камеры. Поэтому паренёк без шума покидает очередное пристанище. Похоже, его перевели в одиночку. Она — универсальное средство для нашкодивших, непонятных и прочих. Темна и временами малопонятна внутренняя жизнь тюрьмы. А в 11 часов пять минут заходят ещё шесть человек, этап из Свердловска. Разумеется, все закурили. Тесновато стало! Валера Нальчикский предлагает «разогнать тоску, сыграть в карты». Несколько человек сели на шконку в углу и погрузились в игру.

4 июня

Подвал, камера номер шесть. Одна из самих «крутых» камер. Оказался я в ней так. Днём в 67-й началась тасовка, — «кум» распределяет — этих сюда, этих туда. Около пятнадцати человек, в основном большесрочники, идут в подвал. Ещё наверху слышал о подвале далеко не лестное. «Первоходы» и те, кто идут на усиленный режим с некоторым волнением говорят о том, что находится у них под ногами, под полом. Если есть в мире преисподняя, то это, скорее всего — подвал. И не обязательно только тюменского Централа. Но нам сейчас ближе именно он.
Идущие туда запасаются куревом, чаем, литературой, готовятся к отличной от обыденно-тюремной жизни. Я, увидев только коридор, в котором, собственно, и располагаются камеры, содрогнулся. Не от страха или ужаса. Скажем так — просто Некрасиво. Противно. Сыро, мрачно, висят обрывки проводов (вешали на них, что ли?!), тянутся трубы, отопления ли, водопровода ли… шумит под полом вода. A-а! Канализация. Один угол, дальний, отделён решётками, за ними ещё решётки, как в зоопарке. Там смертники. Соседство достаточно обнадёживающее. Мой любимый Швейк (мы помним, что он сопровождает мой рассказ с самого начала книги), наверняка не бывал в подобных условиях, да и в Австро-Венгерской империи вряд ли такие подвалы были. Хотя Панкрац — пражская тюрьма — по отзывам чешских зэков, была «ещё та» и её боялись пуще проказы. Мне сравнить её и нашу не представится, скорее всего, хотя чёрт его знает. Вдруг да по обмену опытом часть зеков-сибиряков «махнут не глядя» на среднеевропейских. Соберут коллоквиум какой-нибудь по вскрытию не то вен, не то сейфов. И мысли «в сторону». Как утверждают, из Панкраца за последние десятилетия сумел сбежать всего один заключённый — Карел Бочак. А из тюменского СИЗО, по-моему, никто. Впрочем, я не уверен, а зеки тоже толком не знают…
В хате обнаружил восемь человек, но вскоре одного увели на этап. Так я стал жильцом узкой, мрачной и сырой камеры № 6. Символично. У Чехова написана «Палата номер шесть», у Аханова тот же номер и писать придётся «Тюменский централ». Надеюсь, тут нет ни Наполеонов, ни жидов Мосеек, ни сторожа Никиты. Осматриваюсь… Верно! Таковых нет, но есть Миша, может быть, Миниахмет, потому что татарин, Рафик, тоже татарин (откуда я его знаю?), Гром, Денис и другие. Ширина помещения менее 3-х метров, в самой высокой точке свода (подвал ведь старого образца!) высота приблизительно такая же, длина около пяти метров. Небольшой цементированный туалет, здесь же водопроводный кран. В туалет сходил, водой пролил — гигиена. Всё бы ничего, да проход между кроватями разделён намертво забетонированным сварным столом, поэтому ходить — «тасоваться» туда-сюда, неудобно. Две лампочки, одна нелегальная печка-спираль. «Телевизор», то есть полка для продуктов. Над дверью висит «петух» — трансляционный динамик.
Дверь с решёткой со стороны коридора и вторая решётка со стороны камеры, строгий режим! — окно с двойной решёткой и экраном-жалюзи. Воздуха минимум.
Гром, как «старший» хаты, стал расспрашивать, за что, как, почему. Объяснил. Гром удовлетворён. Рафик слушает и вяжет не то перчатки, не то носки. Денис болеет, лежит пластом. Мне кажется, что Рафика я точно где-то видел.

5 июня

После обеда записываю впечатления. Ночью прохладно, но пока терпимо. Сплю на первом этаже, на комковатом матраце, он проваливается в щели ложа. Одеяла нет, только простыня, и хоть у всех по два одеяла, никто не предложил, ну, хоть половину. Здесь зековское «братство» дало трещину.
Курят все так, будто немедленно желают расстаться со здоровьем…
Все спят, а я слушаю трансляцию. Так… проснулся Гром и по моей просьбе рассказывает о жизни в зонах. Говорит, что «сейчас впрямую бунтовать нет смысла, так как ОМОН быстро перебьёт дубиналом. Есть другие методы борьбы за свои права»:
О ворах. Современный вор должен быть культурным, образованным и желательно без татуировок. Они уже не показатель принадлежности к клану «бродяг». Вор не может допустить беспредела, он не допускает и «петушения» мужиков, с беспределыциков, занимающихся этим, вор спрашивает по всей строгости.
Ночь, идёт дождь. Сыро. Пол камеры находится значительно ниже уровня земли, вернее, поверхности почвы, почти на два метра. Ниже нас, да и то незначительно, только канализация. Есть повод для гордости и повод попасть в Книгу рекордов Гиннесса. Напротив нашей камеры, в 16-й, сидит смертник Гуня. Далее в углу, в 22-й, — Баля. Недалеко же я от него ушёл! Далее ещё смертники, всего 12 человек. Или трупов?

Справка № 4
На 1996 год в России ожидали приговоров 610 убийц. Причём ждали по нескольку лет. Расстреляно 16 человек. Как предполагают некоторые исследователи, большинство убийц используется в так называемых «пресс-хатах» — камерах, куда забрасывают несговорчивых. После пребывания на «исправлении» подследственный может дать любые показания, требующиеся следственным органам.
Доказательств официального существования «пресс-хат» нет, но все зэки и близкие к ним круги об их существовании знают доподлинно, поскольку время от времени кто-либо из зэков в таковых хатах побывал.
Да те же «Белые лебеди». Что это, как не гигантские «пресс-хаты», о которых руководство говорит, что это выдумка. Зло пытаются вывести злом, масло намазать маслом. Ещё Малюта Скуратов пытался, не без указаний, конечно, Ивана Грозного, «пресс-хату» конкретно на службу государеву поставить, сколько «ворогов» передушил, пережёг, переломал!
Монастырские монахи не отставали от Скуратова — пытали, садили в земляные тюрьмы, жгли народишко именем господа. И Пётр тоже пробовал самолично «прессовать», вон, сколько голов стрельцам отрубил после подавления бунта! Но царь хоть страну поднял да в окно сунул мордой: «Смотри, сермяга, как люди живут». Правда, это его оправдывает лишь наполовину… Ну, ещё дедушка Сталин кое-какого народишку извёл, как мы помним, «прессовал» куда как с добром! Да! Я ещё забыл европейскую инквизицию, где священники «улучшали нравы» народов так, что 9 миллионов человек «перепрессовав», загнали на костры и виселицы!
Днём поспорил по некоторым вопросам с контингентом. Иметь здесь собственное мнение небезопасно, если ты ещё «никто». Стать «личностью» в этих краях можно различными способами, которые мне претят, а просто так, обычным человеком быть нельзя. По тюремным понятиям я «мужик», рабочая лошадка. В крайнем случае (маловероятном, впрочем), могу на зоне стать «придурком» — библиотекарем каким-нибудь, завклубом и т. д. Так что я пока в подвешенном состоянии, посему не должен ничего ни в чём понимать и не могу иметь собственное мнение. Как в армии. Да ещё ведь здесь все больные, взвинченные, срываются по различным поводам. Посмотрел не так — подозрение, сказал не по их, разумеется, мнению — упрёки. Мне, конечно, наплевать, но иметь в виду нужно.
…Появилась мышка с оторванным хвостом, куцая, смешная. Здесь много мышей, и они часто устраивают гонки друг за другом — играют. Ползают блестящие, ленивые, откормленные крытники один за другим. Полные достоинства и презрения к нам, низшим существам. Невежественные мои сокамерники утверждают, что это не тараканы чёрные, а «просто крытники». И хоть убейся в поисках доказательств — бесполезно. Можно рассказать, и всё на этом. Не зря же мы сидим на уровне грунтовых вод!! Как раз по интеллекту. Имеем страшное клеймо «строгачи», первоходами произносимое с долей уважения и сочувствия.

7 июня

Около 21 часа. Самочувствие таково: хрипы в груди, першит в горле, кашель. Пульсирует странная боль в ноге и отдаёт в голову. Но я не сдаюсь, каждый день по два-три раза занимаюсь физкультурой. Не понимаю остальных — как можно днями лежать на постели и едва шевелиться даже на прогулке. Пусть сырая погода, так теперь совсем зачахнуть, что ли?
Сегодня гуляли более часа. Отношение охраны к «строгачам» более спокойное, нежели к первоходам — те ещё глупые, шустрые не в меру. А мы — серьёзный народ, я вот любого «замочить» могу! Пусть уважают.
С утра Грома вызвали на этап, а вечером вернули обратно — не берёт конвой. Успокоившись после очередного фиаско, кончив метать молнии в сторону «этих козлов», Гром захотел чифирнуть. Делает это он интересно. Ни к кому конкретно не обращаясь, произносит: «Чифиру, что ли, заварить?» Тут же Миша или Рафик срываются с места и начинают ставить воду, отмерять чай, переливать уже готовый напиток из чифирбака в кружки.
Гром в нашей хате — большой авторитет и ведёт себя соответственно: не спеша поднимается, если спал, потягивается с этакой помещиче-аристократической небрежностью, лениво умывается и садится чифирить. Потягивая чай, обычно бурчит себе под нос нечто слабо слышимое — ему должны внимать в тишине.
Говорим о том, что конкретно о Тюменском централе, кажется, никто не писал. Упоминали — да. Но и только. И все бродяги не против, чтобы я отобразил современное состояние домзака. Может быть, кому-то и поможет. Разумеется, если книгу издать удастся: не так всё просто, как хотелось бы думать, сидя здесь. «Лаванду» до сих пор так и не опубликовали, а это говорит отнюдь не о плохом её литературном качестве. Я уже упоминал, что украинский писатель Юрий Щербак, автор книги «Чорнобiль», (рукопись «Лаванды» я ему высылал) весьма похвально отозвался о моём творчестве заметив, правда, что «эту книгу лет двадцать печатать не будут…»
Кому-то и «ТЦ» не по сердцу придётся наверняка. Но тема уже есть, и я от неё не отступлюсь. Потому сообщу читателям некоторые подробности нашей жизни.
О железе. Его здесь столько, что если бы всё это добро сложить в кучу, то она была бы высотой с трёхэтажный дом и можно было бы всю жизнь снабжать два-три колхоза решётками, коваными порогами и жалюзи, если конечно, они им потребовавшись бы. Из железа сделаны ворота, им же окованы двери, повсюду железные кровати, многие ступеньки лестниц из железа. Кроме того, имеются цепи, запоры, замки, задвижки и перегородки из этого столь необходимого металла. Впечатление такое, будто плывёшь в гигантской подводной лодке и стены твоей каюты, соседней и так далее сплошь из материала по имени «феррум».
Иметь в хате железные, следовательно, запрещённые вещи — распространённое явление. Штыри, ножи, полосы, заточки кочуют по тюрьме, а как иначе. ежели всё вокруг из железа? Что касается убийств, так убить можно и деревянной ложкой, и зубной щёткой — специалистов хватит.
Животный мир. Я уже упоминал некоторые виды насекомых, но здесь почти в каждой камере можно встретить и пауков, и мокриц, и уховёрток. Есть шустрые, прямо-таки реактивные щетинохвостки. Носятся по стенкам, как маленькие привидения. Крыс и мышей уже упоминал. Крысы до того освоились, что шныряют по канализации и умудряются вылезать из унитазов. Как не задыхаются — одному крысиному богу известно.
Немного о чае. Тюрьмы и колонии — самые, пожалуй, активные потребители этого напитка. Когда не в чем заварить, зеки жуют сухой чай, а уж когда приступают к процессу чаепития — священнодействие на уровне японских церемоний! Существует несколько разновидностей чая: собственно «чифир» — до черноты заваренный и обычно пьющийся без всякой заедки, «купец» — чай с конфетами или сахаром, «вторя к» — вторично заваренный чай. Есть ещё «третьяк» и «кварта» — третий и четвёртый раз варёные, но это уже совсем не чай. Но термин «кварта» меня удивляет. Это ведь латинский язык, понимаете ли! Впрочем, все эти деления достаточно условны, как и всё в этом мире.
О шрамах. Почти каждого, кто не в ладах с администрацией, нарушает режим, сидел в карцере, предплечья исполосованы шрамами — резали себя лезвиями, заточками, стеклом. Таким образом, убивалось два зайца, привлечь внимание администрации к требованиям данных заключённых, полежать в больничке или как-то облегчить режим. Впрочем, сейчас эти «примочки» не проходят. Администрация не обращает особого внимания — перевяжут и снова в стойло. Некоторые зэки резали предплечья, чтобы показать, насколько они стойкие, ничего не боятся, давя, таким образом, на психику окружающих.
О гомосексуалистах. Самая бесправная и унижаемая часть контингента. В некоторых колониях их насчитывается не один десяток. Становятся пассивными (а речь сейчас о них) по самым разным поводам. В карты проигрался и не может вернуть долг. Часто в таких случаях зверствуют малолетки, стараясь показать, какие они «правильные» зэки. Бывают случаи, когда подельник сдал товарища следственным органам, и так далее. Многие из пассивных украшены спецтатуировками и, позволяющими без труда определить, что перед тобой «женщина». Если по какой-либо причине «опущенный находится среди братвы, он обязан с момента появления в камере объявить о том, что он «не такой, как все». В основном в тюрьму и лагерь приходят уже «готовые» с малолетних зон. Довольно регулярно в тюрьмах «опускают» насильников, то есть осуждённых по 117-й статье.
В посуде «пассивного» зачастую сверлятся отверстия — не дай бог, «здоровый» зэк спутает, а так видно, что посуда «дырявого». И моется эта посуда отдельно. Интересная штука: пассивного активный может «полюбить», это даже за поступок считается. А то, что по науке они оба гомосексуалисты — это признать никто из активных не хочет! Как и везде в жизни: если кому невыгодно что-либо знать, не хочется знать, тот и «не знает». Удобная позиция.
О кухне. Умереть от голода, если, конечно, ты не поставил перед собой такой цели, в тюрьме непросто. На завтрак обычно каша — перловая, пшённая, овсяная, бывают и другие, экзотические, но редко. Иногда балуют картофельным пюре. На обед — суп с мясом, причем иногда совершенно безукоризненный, учитывая местные условия. Время от времени бывает и рассольник. Хлеба в основном хватает. На ужин, как правило, уха, бывает и каша. А вот чай — совершенно потрясающая жидкость, здорово напоминающая отвар сена. Разумеется, казённая еда, прямо скажем, отличается от домашней, и большинство подследственных, очень хочет есть, именно подследственных, так как уже «оформленные юридически» зеки уже более или менее «втянулись» в тюремную кухню. Тут и нервы, и несдержанность в еде на свободе, и просто оттого, что много свободного времени и нечем себя занять. В тюрьме я всегда хотел есть, и когда соузники отказывались от каши (суп обычно съедали все), с удовольствием её употреблял.
Вообще-то много есть вредно — правы врачи диетологи. Рассказываю братве случай из американской воровской жизни. В городе Бостон жил и неустанно трудился на криминальной ниве «форточник», а вернее — «каминщик» Джеральд Дженкинс. Обворовывал он дома, как правило, состоятельных граждан — у тех были камины с достаточно широким дымоходом — старинные, по-видимому. Работал он долгое время успешно, ни разу не попался, но однажды… застрял в дымоходе. А всё потому, что раздобрел от спокойной жизни.
Хозяева вернувшись домой услышали крики о помощи из дымохода, вылили в трубу ведро машинного масла и скользкий, во всех смыслах преступник, въехал в камин, а в комнате уже его ожидали полицейские.

8 июня
11 часов 45 минут по Москве

Перед обедом вызвали к адвокату. Он сказал, что будет воевать за моё освобождение. Кассационной жалобой доволен, но просит непременно дополнительно указать, что я болею, поскольку имел счастье работать на радиоактивно заражённых территориях. А я ведь действительно в некотором роде неважно себя чувствую. Итак, моё дело уже лежит в областном суде, и на кое-какие результаты можно рассчитывать. Но нужно ещё несколько документов. Я готов ко всякого рода перипетиям, уже не в первый раз…
Пришёл в хату, все спят, даже гром и лязг цепей, дверей и решёток не разбудил. Это как же можно так спать!! Лишь по полу бегает серая знакомая мышка с оторванным хвостом. Вот это действительно мелочь, но приятно! Родственная душа! Хотя, как утверждают учёные, и тараканы, и мыши и даже кишечная палочка — имеют хромосомный набор практически идентичный человеческому. Так что — братья! Правда весьма вредные и своеобразные, пусть и не виновные в своей вредоносности. Посмотрела бусинкой-глазом и прыснула в щель. А вместо неё, выползает громадный крытник, таких ещё не видел. Не обману, если скажу — сантиметров пяти будет. Блестящий, будто в начищенные латы закованный. Усищи как у взрослого жука — дубового усача — чуть не в два раза длиннее тела! Так и просится в коллекцию! Остановился, смотрит на меня, соображает… Покушаться на него не стал, а отломил кусочек хлеба и дал ему. Тот схватил передними лапками, прибрал к брюшку и, покачиваясь, как пьяный мужичок, потащил добычу в угол. Какой сообразительный насекомыш! Наверное, он у них, более мелких и незначительных, «пахан». Пусть живёт, насекомое!

9 июня.
8 часов 30 минут.

Состояние моего организма следующее: насморк, потрескивает голова, побаливает нога. Интересно, если вот здесь, в подвале, «дать дуба», отдадут ли моё тело семье? А на какие деньги хоронить? Нет, умирать подожду. Вот напишу и издам книгу — другую, может быть тогда. А вот тогда совсем не буду, пока ещё не издам. Тем более, что жив пока мой друг по Чернобыльской эпопее Владимир Подберёзкин, талантливый писатель. Он предложил «канву» повести о чернобыльце после ликвидации Аварии, который как и все «остальные» люди медленно сходит с ума «от жизни такой». Повесть я назвал «На той стороне-солнце!» Именно с ним я писал роман «Восьмой браслет» о первой в Тюменской области электростанции купца И.И.Игнатова, на улице Новозагородной, теперь Госпаровской, которая нынче успешно забыта и почти полностью разрушилась. Именно эта электростанция стала кузницей кадров электриков и инженеров для Тюмени ещё в конце XIX века!
Подберёзкин предложил идею романа или повести “Первыми умирают бабочки» повествующей в том числе, об отсутствии желания у государства общаться с народом и посвящённой всё той же чернобыльской теме.
Мы с ним одной палатке жили, одни радионуклиды вдыхали. Пока его и наши совместные произведения не издам — никаких смертельных трюков!
Проснулся Денис, залез на окно и орёт своей заочной подруге, «жене по переписке», так, что уши закладывает. Но контролёры тоже не лыком шиты. Включают громкоговорители, развешанные тут и там, и попробуй, покричи!
Гак, приглашают в баню. Собираем бельё, чтобы сдать его в каптёрку. Взамен выдают другое, основательно пересыпанное дустом. Во всём мире ДДТ давно запрещён, а мы не весь мир, мы — только одна шестая часть суши, и нам плевать. Не уверен что, от ДДТ дохнут клопы и вши, а то, что дохнем мы, почти без сомнений. ДДТ на печень и на гены влияет, как утверждают учёные «неадекватно». На обратном пути сорвал маленький листок лопуха величиной с ладонь. Ах, ты, какой зелёный! И все то жилочки видны, и все пушинки серебрятся под светом лампочки. А жилочки, как ручейки в реки впадают и собираются в одну большую жилочку — реку. Миша говорит, что уже пятнадцать месяцев не держал в руке зелень. Так ведь наклонись, сорви. Во дворе травы много.
После ужина ведут на прогулку. На свету мы имеем обыкновение, искать вшей. Прошу прощения за вульгарный тон, но насекомые не дают покоя. Рыженькая выводящая, а она часто сопровождает нас на прогулку, увидела, как мы выкапываем животных из белья, и засмущалась. А ты не подсматривай! Под музыку, несущуюся из динамика, активно уничтожаем паразитов. Их немного, но жестокий факт — они есть.

10 июня

Проспал завтрак, встал уже перед обедом. Из пятой хаты просят табачок. Сколько проблем курящим! Спички нужны или зажигалки, табак, бумага; одни сигареты вызывают кашель, другие нет.
Я же сижу и леплю из хлеба маленькую пирамидку — так отмечаю ещё один день и, высушив, складываю её в коробочку. А чтобы она не рассыпалась, добавляю крупинку-другую сахара. Получается твёрдое и гладкое миниатюрное сооружение. Когда покину эти места, покажу родным и близким, чем это я занимался в узилище, кроме того, что читал и спал.
Ах, как глупа молодёжь, если ищет романтику в этой проклятой тюремной жизни. Как говорил Доцент из фильма «Джентльмены удачи»: Украл, выпил — в тюрьму! Украл, выпил — в тюрьму! Романтика! Ну, он — то понимал то, что говорил. Какая романтика — тебя ненавидят и боятся, как зверя содержат за двойной и тройной решёткой?

13 июня

Проснулся во время: по трансляции — музыка Журбина и Шварца. Завидую им! Никому не завидую только композиторам и музыкантам. Разумеется, хорошим, не «скороспелкам», которых развелось как мух на помойке. Умеют же люди из ничего сотворить чудо! А здесь ничего толком не можешь, да ещё мнишь о себе, чёрт знает что! Мимоходом заглянул в «телевизор», а там… Уйма раскормленных крытников облепила буханку свежего хлеба и деловито расправляется с нашей пайкой! Брр! Мерзость какая! И убивать этих пассажиров, видите ли, нельзя, а болезнь какую-нибудь жестокую подцепить — пожалуйста. Всё впечатление от музыки улетучилось. Пока никто не видит, прибил нескольких нахлебников, легче на сердце стало.
По радио вещают, что президент Буш и наш министр иностранных дел Козырев ведут переговоры о ядерном оружии. Сокамерников это нисколько не занимает: «Пошли они на… Амнистию давай!». По поводу амнистии, которую в марте Верховный Совет России не принял в связи с возникшими разногласиями, ходят всяческие слухи. Теперь ждём очередного заседания. Планируется освободить около 20 тысяч человек и 70-ти тысячам снизить и пересмотреть сроки. Многие законодатели оглядываются на амнистию 1987 года, когда освободили множество народа, и тут же начался рост преступности.
Четыре часа пополудни. Только что с прогулки. Небо синее-синее, молочнокудрявые облака, прохладно. Но очень хорошо. Перебрасывали мальки из своего дворика в соседний, тот, в свою очередь, отправляет почту дальше. Над двориком на сетке — масса бумажных стрел, пущенных с воли и с других корпусов. Почти каждый день кто-либо из-за забора то кличет товарища, то пытается забросить записку. Не все доходят, но факты доставки есть.
…И тухнет свет минут на пятнадцать. Сразу же камера обернулась жуткой пещерой из самого отвратительного фильма ужасов, трюмом отвратительного корабля работорговцев. Торчат какие-то зубцы, тени из угла в угол мечутся, вспыхивают сигареты. Едва проникающий из окна дневной свет уродует и без того не слишком эстетично смотрящихся сокамерников. Надо заметить, едва ли я выгляжу лучше. Вот сейчас, в эти минуты, и заводить на экскурсию в СИЗО всяких мелких хулиганов, крадунов и прочих нехороших. И половина, пожалуй, экскурсантов будет обходить тюрьму девятой дорогой. Потянуло из-за двери знакомым с детства и с армии дымком — в коридоре зажгли керосиновые фонари «Летучая мышь».
Электрический свет в итоге зажёгся, и я принялся за Хичкока, за книгу, разумеется. Подумаешь, Хичкок! У нас своих ужасов вполне достаточно, да не придуманных, а натуральных. Ему бы в Россию на практику съездить. Да вот сюда, в шестую хату!
Пошёл дождь, и в ответ заболел тазобедренный сустав. Всё! Совсем разваливаюсь, а ещё мечтаю о путешествиях по миру. Скорее по миру пойду, тем более, что предпосылки к тому полные! Денис опять висит на решётке, вопит, словно ужаленный, остальные играют в карты. Вот она, романтика, о которой мечтают юные болваны.
Поспел ужин. Перловая каша и много хлеба. Аппетит мой пока никуда не делся. Дал себе приказ набрать не менее двух килограммов мышц. Гром как-то позавидовал моим мускулам и сам решил начать заниматься «спортом» — так зовётся физкультура в тюрьме. Сделал пять-шесть приседаний на прогулке, несколько отжиманий, махнул рукой: «Да ну его на хер, и так здоровья нет!»
Откуда же ему взяться? В хате дым, пыль, микробы с бактериями и т. д. Это лишь Илья Муромец, пролежав тридцать с лишним лет, каким был сильным и могучим от природы, таким остался. И то наверняка затем занимался славяно-горицкой борьбой. Впрочем, в былине или сказке всё возможно, на самом деле даже за год малоподвижности все мышцы в кисель превращаются, а кости слабеют.
Через несколько часов. Начинается новая неделя. Сквозь стену проползает масса мальков и грузов. Сегодня «бухгалтером» работаю я. Заношу в тычовку (некоторые произносят «точковка») все адреса, потому как уже несколько грузов заплутало в лабиринтах подземелья, и, как говорится, с концами. А так в бумаге отмечено, кто принимал, куда отправил — «бухгалтерия»! Кто-то забыл прежний список в столе, а я его аккуратно прибрал и включаю в дневник. Отмечены мальки Гуне в 16 хату, Бале в 22-ю, Кирюхе в 284-ю. Видимо — сведения особой важности.

15 июня

Перед обедом началась сверка. Контролёры ходят по камерам и сравнивают количество жильцов с теми цифрами, что написаны у них на специальных дощечках. Каменный век!
Или Древний Вавилон. Или, что нам ближе, прибережённый на крайний случай берестяной Новгород. Затем провели лёгкий, поверхностный шмон. Дубак с киянкой прошёлся, лениво простучал тут и там на предмет подкопа или пролома, лениво отвернул края пары матрацев. Известно ведь, что когда действительно необходимо искать, «кум» знает, где и что. Не зря же время от времени пропадают мальки — кто-то их читает. И кто может гарантировать, что во время прогулки в твою камеру не заглядывают специалисты? Не зря же некоторые опытные зэки против «бухгалтерии».

16 июня

Денис очень болеет: вздулась печень, крутит желудок. Вот они, последствия не одного карцера, нескольких зон и тюрем. У меня их меньше, хоть приключений было достаточно. Но! Я в карты не играю, «колёса» не принимаю, не колюсь всякой химией, святой почти. Или, как выразились бы местные ораторы — «стремящийся» стать святым.
Кстати, о святых в тюрьмах. В наше время их не наблюдается, а вот писателей и поэтов среди выходцев из криминальной среды случалось наблюдать, читать, слышать. И если художников пера и слова относят к пророкам, то таковых в достатке. Например. Франсуа Вийон — вор, но прекрасный поэт. Франция до сих пор читает его стихи. Отечественный карманник Геннадий Анисимов, по отзывам знающих людей, даровитый поэт. Омич Леонид Габышев, впоследствии житель Заводоуковского района, родил роман о малолетних преступниках — «Одлян, или Воздух свободы».
Знаменитый налётчик Ахто Леви разразился объёмными «Записками Серого волка», член Союза писателей России Александр Рахвалов, отсидевший десять лет и теперь автор не одного романа о преступном мире. Всё ими рассказанное есть «взгляд изнутри». Конечно, тюремных проблем им не решить, но рассказать о них есть долг писателя, а уже читателю решать, к какой категории отнести пишущего. Есть ещё Александр Карагодов, особо опасный рецидивист, член Союза писателей, чьи труды печатаются за границей.
Я тоже должен рассказать о том, что видел, но, как и «Лаванда», мои записи носят отпечаток субъективизма, хотя я стараюсь не придумывать и, кажется, не очень завираюсь. Я так видел, я так слышал, значит, так и напишу. Подстраиваться под тех или других не буду, иначе какой я свидетель из подземелья? И вот очередная тема.
Ночью по договорённости с Громом (какова цена вопроса, я не ведаю) охранник принёс килограмм чая, и парни с радости заварили чифир такой крепости, что сами морщатся, когда пьют, а меня передёргивает, когда гляжу на густо-торфяного цвета жижу, исчезающую в глотках «контингента». Теперь они ожидают откуда-то анаши. Накурятся, насмеются вдоволь безумным, идиотским смехом, и уснут. Проснутся, накурятся… И кто говорит, что тюрьма изолирует от воли?
Со стороны смотреть и смешно, и страшно, и любопытно. В таком взвинченном состоянии они могут натворить всё, что угодно. Между тем наркотики, как плесень в наших хатах, расползаются по миру. Что ждёт нас, поражённых алкоголизмом, радиацией, химией, политикой и политиканством, не ведает ни один Нострадамус, ни тем более, придурковатые шаманы и колдуны России. Была она дверью за многими печатями для остального мира, таковой и останется надолго. Хочется, конечно, видеть свою страну процветающей и счастливой, да многовековой опыт «жизни ея» не позволяет. Если жить в России, необходимо исповедовать три тюремных закона: «никого не бояться, никому не верить, ничего не просить». Однако жить в обществе и быть от него свободным — весьма проблематично. Это не я сказал, кстати.

18 июня

На прогулке рыженькая контролёрша опять подсматривала за мной одним глазом из-за стенки. Сверху все мы хорошо видны. Бегают собаки, брешут лениво и брезгливо — жара. Мои сожители болеют и делятся горестями. Недавно прибывший Сергей Соколёнок мучается с застарелым геморроем, почками и расстроенным желудком. Денис мается с печенью и желудком, дохлый, как осенняя муха. Остальные не лучше. Выходит, что я, самый старший по возрасту и набравший приличную дозу радиации, — самый здоровый?! Тогда мне никаких освобождений не видать!
Остальные спят — всю ночь орали «на погоду», хлестали чифир, и вели беседы о воровской жизни, зонах и прочих атрибутах блатной жизни. Как это всё серо, убого, вульгарно, по-совдеповски. Хотя кое-что досталось и от царской России. Не буду идеализировать прежние годы.
А вот настоящее. В камеру гуськом входят Рафик, «полосатик» в полной форме и ещё один замурзанный тип. Ну, Рафик — личность известная, недавно уходил на этап. «Полосатик» из Харпа идёт на строгий режим — это поблажка за хорошее поведение или прокурорское ослабление режима. А третий пассажир идёт в Ишим. Рассказывают, что на Севере в зонах работы нет, зэки «лежат», то есть не работают. Питание так себе.
Опять гремит кормушка — мне принесли приговор. Читаю. Кругом виноват, чуток не хватает, совсем чуть-чуть, и можно переводить через коридор — напротив хаты как раз по теме. Судя по финалу, по меньшей мере, украл либо шапку Мономаха, либо плутониевую боеголовку. Смешно и несерьёзно, невзирая на страшные строки, плохо пропечатанные и невыразительные с виду. Плевать. Аппетит не ухудшился. По этому поводу замечу, что каши, даже без масла, достаточно питательны, если в них не сыпать пепел, и напрасно в повседневной жизни мы ими пренебрегаем, не в пример шотландцам, молдаванам и грузинам.
19 часов. Только что прошла куча народу с проверкой, а мы по сему поводу срочно прятали спираль — вдруг да отберут. Одни контролёры не обращают внимания, другие забирают. А без печки в нашей гробнице тоска. Ни чая заварить, ни сухарей насушить, ни погреться.
Соколёнок, один из недавно прибывших «в гости», говорит о женщинах. Вот несчастье! Каких только гадостей я не наслышался. Никогда не был ханжой, но когда о них говорят непотребно — не выношу, я не имею в виду женщин определённого типа и манеры поведения.
И вот этот самый Соколёнок, блестя золотыми зубами и делая пальцы веером, повествует о каких-то «шалавах», «кошёлках» и «подстилках», которых он имел там-то и там-то. Какая там любовь? И слова-то, такого нет в его лексиконе кроме как: «Поставил я её раком!».
Вечер. Узнал новость — в подвале 14 смертников, ждущих решения из Москвы. Длительная штука-расстрел, но не в смысле физического процесса, а в смысле этой юридической тянучки.
Действительно, это только во время военных действий приговоры, выносимые военно-полевыми судами и трибуналами, приводилась в исполнение в 24 часа. Теперь же отсрочка приговора, а точнее проверка и перепроверка уголовного дела комиссией по вопросам помилования при Президенте России занимает до двух лет. Каждый из тех, кому вынесен смертный приговор, имеет право в течение семи суток написать ходатайство о помиловании и ждать ответа. На 1992 год, когда написана моя книга, каждый день ожидания обходился казне в 280 рублей. Вот такой факт.
В 1991 году указом Президента РСФСР Б. Ельцина от 14 сентября были помилованы 24 человека. Все они получили 10 лет срока вместо высшей меры и все проходили по статье 102 УК РСФСР — умышленное убийство с отягчающими обстоятельствами. Возраст осуждённых от 1949 до 1971 года рождения.
После ужина завели в хату двух приятелей, из которых один — Андрей — слегка тронутый. У него 117-я статья — изнасилование. С первых минут утомил навсегда. Дурацкие вопросы, песенки без начала и конца, улыбки идиотские. Раньше в зонах таких не очень, мягко говоря, уважали.

19 июня, пятница

Ничего особенного не произошло, всё идет ритмично и плавно. Появившийся в хате вместе с насильником Серёга «Свинокол» из «единички», колонии рядом, стена в стену с тюрьмой: «Понятия не имею за что взяли, внатуре» — повествует о драках и кражах, о педерастах и малолетних проститутках. А по радио сообщают о выпущенных десятитысячных купюрах. В Латвии наши воины отказываются служить, хотят домой, и так далее… Рафик глубоко закашлялся, вылетел комок мокроты, упал на пол, и он его «незаметно» растёр ногой. Дурно стало, брр! Отлегло от сердца лишь после прогулки. Хоть тюремный, но воздух да движение. Ведь идём по лестницам, коридорам, переходам — нагрузка, какая-никакая.

20-21 июня

Регулярно приходят мальки. Какой-то Пузырь орёт сутками «по погоде», и как голос не сорвёт?!) матерятся за окном (за решётками) неведомые мне лица, за стенами тюрьмы едва слышно гудит город. Написал письмо домой и дополнение к кассации. Адвокат приходил, принёс письмо вполне официально, из дома. Ну, там более или менее нормально. Пока и в Облсуде трений особых нет. Будем ждать.
Вечером читал лекцию сотоварищам по поводу завтрашнего нападения Германии на СССР, разъяснял устройство немецких автоматов. Как правило, большинство зэков — «большие специалисты в области оружия». Один как-то объяснял мне, что «в пистолете последний патрон не вылетает, для того чтобы можно было застрелиться в случае чего». Где он видел такое оружие — неясно, но говорит, что сам стрелял. Другой рассказывал, что ежели гранату подбросить над головой метрах в пяти, то она, взорвавшись, никогда не поразит бросавшего. Широта познаний контингента безгранична. Правда, он не уточнил, какую именно гранату он бросал над своей головой.
Мужики спрашивают, откуда, собственно, я знаю об оружии столько. Ну, ребята, я ещё знаю мало, вы бы спросили Недашковского!

22 июня

В Приднестровье продолжается война. Очередная война в якобы мирной стране. Казаки измышляют помочь республиканцам отбиться от Молдавии. А наш дурак Андрюша то орёт на «погоду», то поёт, то отжимается. Затем пишет письма некоей подруге из женского населения и просит помочь с кассацией. Кретин! Или притворяется?
Девять дней до свидания. В коридоре звучит женский голос. Мне принесли уведомление о том, что жалоба принята к рассмотрению областным судом. Расписываюсь, но не представляю, как можно работать в тюрьме женщине?! Неужто не страшно? Видимо не особенно. Эта дама из спецчасти по имени Екатерина, давненько шлифует коридоры СИЗО — на лице никаких следов волнения. Дурак наш, просит её забрать из 312-й хаты свои бумаги, что он недавно передал. Мы смеёмся, а ему хоть бы что. Екатерина сжалилась над придурком и принесла из упомянутой камеры бумаги и фотографию Андрея, которой он какую-то из местных дам соблазнял. И когда только успел передать! Вот тебе и придурок.
Подоспел обед. Отличный надо сказать суп. Мясо, картофель, макароны. Не всякий пенсионер может себе позволить… После обеда, дурак снова запел, затем рассказал, что был в аварии и ударился головой. Изнасиловал, согласно приговору, тринадцатилетнюю девчонку, но утверждает, что не было ничего. Но 11 лет получил. А в карты играет ещё как. Соображает, значит.
По коридору ходит ларёчница и записывает на отоварку. Вот что есть в тюремном магазине. Сто граммов чая стоят 8 рублей 45 копеек, полкило сахара — 37 рублей 50 копеек, полкило халвы — 31 рубль 20 копеек, мужские трусы — 23 рубля 60 копеек… Словом, если при аресте у тебя были деньги и их положили на твой счёт, можешь приобрести предложенное.
2 часа 30 минут. Не камера, а контора: трое увлечённо пишут любовные письма, я смотрю на них и пишу дневник. Эти письма вскоре пойдут мальками через десятки рук, чтобы какая-нибудь воровка или проститутка, получив ксиву, ревела на решетке: «Люблюуу!». Игра, вокруг одна игра. Кстати замечу: дневник я пишу на русско-болгарско-латинско-немецкой смеси «на всякий случай». Мои товарищи раза два пытались вызнать, что конкретно я пишу, заглянули в записи, долго соображали, затем оставили меня в покое. Я и сам, когда стал писать эту книгу, едва разобрался в этой белиберде, где уж там моим соузникам!
Сегодня прочитал в «Тюменской правде» три миниатюры Виталия Снисаренко: «Дженни», «Бездна любви», «Отчаяние сидит на скамейке». Очень тёплые и, наверное, талантливые вещи. А я так могу? Никак я ему завидую? Завидуй, не завидуй — работать надо. Каждый автор всегда считает, что он гораздо талантливее другого. А напишет… После тюрьмы обязательно скажу Виталию «спасибо» за рассказы.

23 июня

6 часов 6 минут. На волне «Маяка» — популярные мелодии. Самочувствие нормальное, физическая нагрузка дает своё. Дурак пишет заявление начальнику СИЗО. Ему хочется лечиться, а от чего, понятия не имеет. «Да болит что-то, х… его знает»! Свинокол ходит по хате, синея татуировками. Мрачен. Убийство — штука серьёзная, а подозрения у следователя, сегодня вызывашего Свинокола на допрос, видимо, основательные. Из намёков я понял, что Свинокол сидит за подстрекательство к изнасилованию директора (мужчины) той организации, где раньше работал. Может быть, и не только за подстрекательство. Сделал мне замечание, что я не подметаю пол (сам не подметает), что я белоручка и интеллигент, не уважаю братву. Ну, что касается уважения, здесь никто никого не уважает. Говорю ему: Вы, сорите, бросаете окурки, спички на пол, пепел стряхиваете, а я подметать должен? Не гони! Буду дежурным — тогда, пожалуйста. Мне на хрен не нужно в шестёрках ходить! Я хоть что-нибудь на пол бросил? Нет! Давай тему закроем!
Кривится, но возразить нечего.
Так, кричат в кормушку — вызывают к «куму», но по желанию. Пошёл развлечься, вместе с Мишей, который тоже захотел пройтись.
«Что беспокоит, что требуется, может быть, жалобу хотите подать»? Любезный такой молодой человек лет около тридцати пяти. Поведал, что моя статья будто бы подлежит будущей амнистии. Ну, доброе слово и кошке приятно. Нашему Мише сообщил, что его вскоре отправят в лагерь. Миша доволен чрезвычайно.
Из коридора сегодня жутко несёт из канализационного люка, и у нас в трубе клокочет субстанция. Запах — не приведи боже. Или дьявол? Мы же в подземелье, царстве бесов. Даже папа римский Павел VI в феврале 1977 года и тот сказал, что владыкой мира является демон и что мир находится под господством нечистой силы. Папе верить нужно, поскольку ещё в Первоисточнике сказано, что Князем мира является Сатана.
Восемь дней до свидания и скоро три месяца, как в темнице.

24-26 июня

События таковы: власти сменили шныря на продоле, мы ходили в баню, во дворе я вырвал кустик череды и принёс его в хату. Сейчас растение стоит в банке с водой на «телевизоре». Посмотришь, и так приятно на сердце. Даже от такого невзрачного растеньица. У меня порвались плавки, и Рафик, увидев эту аварию, дал семейные трусы из своих запасов. Спасибо ему.
Мудрствовать особо не хочется, однако посмотришь на окружающее убожество, и поневоле «рука тянется к перу, перо к бумаге». Хорошо было Швейку — он даже в тюрьме устроился неплохо, да ещё известен стал всему читающему миру. А тут без средств коммуникации погибаешь, комфорт относительный, а уж о победе над системой и известности в писательской хотя бы среде речи быть не может. Да и Швейк из меня неважный, примерно такой же, как и философ. Не могу научиться быть мудрецом: если не дано, так не дано.
Пульс сегодня прыгает между 85 и 90 ударами. Потрескивает голова. Ничего, переживём и это, нас так просто не взять. Уже три месяца в тюрьме, пора бы привыкнуть. Это я к тому, что блатные выражения, изрыгаемые сокамерниками, утомляют до крайности. Можно подумать, будто идёт соревнование на предмет знания «фени». Гром как-то говорил, что воры без крайней нужды стараются не употреблять жаргон, а матерятся в основном мелкие сошки.

30 июня

Нарождающееся где-то там, на Востоке, несомненно, принесёт с собой новый материал для «Тюменского централа».
Нормально уснуть не удалось — опять орали «на погоду» и принимали мальки. Точно — шестая палата по Чехову. Он ведь проезжал Тюмень во время путешествия на Сахалин. Причём ведь, ехал и обратно, так полагаю. Что-то о ней писал, не очень значительное. И это о первом русском городе в Сибири. «Каким ты был, таким остался». Если быть объективным, Тюмень, при всей её мощи, действительно некая «чёрная дыра», куда стягиваются многие силы и средства и пропадают в безвестности.
30 июня, утро
Орёт трансляция, гремит бачками обслуга. Всё нормально, но хочется спать. Около половины двенадцатого, бреясь, уронил зеркальце, которое, разумеется, разлетелось на кусочки — пол ведь бетонный. Поначалу все опешили, затем загудели: «Ну, теперь жди несчастья. Всем достанется, но особенно тебе!». Допустим, большего несчастья, чем не видеть лицо, которое бреешь, пока трудно придумать. Однако делаю скорбное лицо — невольно, но виноват, а спорить по поводу идиотских примет нет смысла, и подметаю остатки «трюмо». Самый большой осколок положил в коробку — пригодится за неимением лучшего.
До вечера никаких несчастий не было. Вся тюрьма и соответственно наша хата, благополучно пережила ночь и благополучно же вступила в месяц июль. Как всегда, когда не заостряешь внимание на собственных несчастьях и поступках, примета не сработает. Я это давно знаю, но народ у нас в стране уж больно своеобразный. Как ни странно, невежественные мои парни и не вспомнили о зеркале. Или из чувства того же суеверия, или потому, что наступившая жара отнимает все мысли о чём-то постороннем, кроме как о самой жаре. Все обнажены по пояс, утирают градом катящийся пот. В хате синим-синё от татуировок, будто в неё разом впрыгнула толпа полинезийцев или маори. Для полного антуража нужна связка бананов, «сидор» бататов и пирога. Возможен также катамаран. Эй, капитана и штурмана сюда! Вождь у нас есть, но, как я подозреваю, по звёздам он ориентироваться не может в силу общегражданской малограмотности. Господа маори! По местам! Выходим в открытое море, а там будь, что будет!

Домой!
1 июля

Жарко, накурено, душно. Все, кроме меня, пьют чифир, а мне хочется обычного чая с чёрным хлебом и сливочным маслом. Но поскольку своего нет, стараюсь лишний раз не садиться за стол. Размышляю о том, что как только более или менее (по моим понятиям) начинаю зарабатывать, обязательно источник иссякает. Почему-то мои деньги всем знакомым, имею в виду любопытствующую часть, в глаза бросаются, хотя по ресторанам не хожу, машины не имею, жену в меха и алмазы не одеваю. А что удается заработать — деньги ли это? Не понимаю. Быть может и в самом деле нужно воровать крупно, чтобы уважали? Чтобы мог поделиться при случае, то есть исполнить ещё одну христову заповедь: «Я говорю вам: приобретайте себе друзей богатством неправедным, чтобы они, когда обнищаете, приняли вас в вечные обители». Лука 16/9.
В ответ на моё заявление пришла медсестра и повела в санчасть. Молодой терапевт послушал, помял живот — всё лечение. Понятно, в тюрьме и без меня хватает забот. Дизентерия свирепствует, несколько камер на карантине. Вот сейчас тощие и бледные, зеленовато-серые дристуны в количестве трёх сидят в приёмном отделении, и им дают какие-то жуткого вида препараты.
Помню, как этой смешной болезнью заболел наш полк в знойно-пыльной и безводной степи Казахстана. Это было в районе малоизвестного широкой публике города Державинска, и все окрестности близ полка были большой радостью для зелёных лакированных мух. Чем больше их появлялось, тем больше расширялось отхожее место. Госпиталь в городе был буквально забит больными солдатами и офицерами. Не избежал знакомства с данной болезнью и я — лет пять после армии звало на вольный воздух обычно ближе к осени. И ничего с этим сделать было невозможно. Затем прошло. Я ещё и травами лечился, которые сам же и собирал и сушил, как положено «по инструкции», не особенно доверяя медицине официальной. Да, так вот об армии.
Мой сослуживец Саня Юндин вообще чуть дуба не врезал: военный фершал ему говорит, сам слышал: «А ты кирпичик на костре нагрей, да к животу и приложи, может и полегчает». Ну, Саша и нагрел, и приложил, да оказалось, что вообще-то у него холера, едва в госпитале к жизни вернули. Уколов сделали массу, раздулся он от жидкости. Бывает. Какая война без потерь?
Но уже спустя значительное время я подумал, что кроме дизентерии и холеры мы, возможно, слегка отравились парами ракетного топлива. Или какой-то военной химией. Иначе с чего бы это регулярные приступы в течение пяти лет?! Наш полк в так называемом «четвёртом районе» обслуживал ракетные «точки» разбросанные по всей степи, а уж химических веществ на складах, в частях и вообще — везде было в избытке.
Ну вот, вернули меня в камеру. Теперь весь в ожидании свидания, как юная барышня в ожидании красавца — гусара. Ещё пару недель выдержу, а дальше как? От постоянного обкуривания першит в горле и сухо в носу. Так и мумифицироваться недолго. Как только люди курят эту гадость? И хоть бы хны!

По радио рассказывают о войне в Югославии. Подбросили бы братья славяне пулемёт и лент с десяток… на охоту ходить. Югославы, я имею в виду сербов, македонцев, боснийцев, хорват, вообще всегда отличались воинственностью. Даже стрельбу по-македонски, с двух рук на ходу, придумали. У них и револьверы были крупнокалиберные, 11-ти миллиметровые пятизарядные системы Гассера, очень качественные и надёжные, так называемой «Черногорской» модели. Если такая пулька попадала в живое тело — валила наземь однозначно. Хорватские наёмники служили у разных Людовиков и вообще в Европе. И галстук, тот самый, что мы носим и сегодня, от хорватского шейного платка пошёл. Такие вот мелкие подробности рассказываю окружающим скуки ради, и удовольствия для, может быть, кому и пригодится.
11 часов утра. Настроение так себе. Под кожей появились очень болезненные участки, особенно на спине и ягодицах. Неужели начало пролежней? Разминаю болючие места, отжимаюсь, прыгаю. Иначе сгнию заживо, чего, наверное, и добиваются мои оппоненты.
В камере тепло, но стены всё равно сырые. Жду свидания, а с ним и новостей. Связующая ниточка — свидание — нечто вроде нити Ариадны. Только та помогла Тезею ориентироваться в Лабиринте, и он убил Минотавра, а я кого убью? Неприязнь между мной и Свиноколом растёт. Сегодня, он этак, по-блатному «изящно» растопырив пальцы веером, говорит:
— Вот ты чифир не пьёшь, но мог бы и о других позаботиться в натуре, дать жене задание купить чай!
— Серега, да у неё и денег нет. Еле на передачу набирает! А детей что, кормить не нужно?
— Но она у тебя на воле, в натуре!
— А деньги всё равно надо отдавать, если занимаешь! А если я не выйду — всё может быть, где она потом возьмёт?
Смотрит оловянными глазами, рот кривит. Ну, Свинокол, он и есть Свинокол. Гнусный, мерзкий тип. Много неприятностей он ещё принесёт окружающим.

2 июля

По трансляции идёт концерт, с приличествующим случаю названием «Да здравствует любовь!». Большая радость для педерастов и баптистов. Первых здесь достаточно, а вот вторых, может быть, и нет. Итак, поют «за любовь», а в это время Грому велят собираться на этап. Он в крайнем раздражении, так как по-прежнему его не принимает ни одна зона.
То есть её начальник отказывает в гостеприимстве. Оно ведь понятно: Гром — парень хваткий, умеет гнуть свою линию, а кому из начальства это нужно? Так и идёт: посидит Гром в шестой хате две-три недели и на этап. Через неделю снова в СИЗО. Сплошная маята. Жизнь блатного авторитета не так уж и радостна.
Измеряю пульс — 82. Понятно — душно, нервы, табак. Но поднялось настроение после маленького эпизода. Наш эпилептик — «пилепсик», как называют таких больных в наших краях, — взял веник, чёрный от грязи, и связывает его веревочкой, чтобы не рассыпался, а затем немытыми руками спокойно так берёт буханку хлеба, чтобы нарезать к обеду. А мы печёмся о какой-то там гигиене! Руки у него большие, грубые, с синими от грязи ногтями — работал кузнецом, и окалина, и уголь навечно впитались в кожу и ногти. Сидит он за двойное убийство, но как убил, говорит, что не помнит, «замкнуло». Согласно его рассказу, вечером подошли двое, чего-то стали требовать, грозить. На бутылку не хватало… Когда кузнец пришёл в себя, лежат у его ног два голубка бездыханными. Поскольку судимость не первая — десять лет строгого режима.
История вполне правдоподобная, и вот почему. Сегодня ночью с ним был припадок: сопел, тяжело дышал, затем поднялся, взял ватник, на котором лежал, оделся, застегнул его на все пуговицы — это при жаре в камере за тридцать пять градусов! — и отключился. Утром ему говорим — ничего не помнит. В общении нормальный человек, ничего такого необычного, рассказывает о жене, работе. Скорее всего, место ему не в тюрьме.

3 июля

8 часов утра. Ночью кузнец опять потерял сознание. Миша позвал его помочь перелить сваренный чифир из банки в кружки, дед шагнул, застыл, остекленел, глаза неподвижные и смотрят куда-то в пространство. Затем упал, сильно ударившись спиной и головой о бетон — гул по камере пошёл, задёргался, забился. Ему подсунули под голову подушку, чтобы не разбил о ножки кровати. Лежит, судороги по лицу, руки сводит, пальцы сжимаются так, будто задушить, кого хочет. Минут через десять отошёл, поднялся, как ни в чём не бывало.
Я знаком с эпилепсией. В том же Казахстане в нашей пожарной части водитель Вася Белкин после десятков (!) ночей, проведённых «благодаря усилиям дедов» без нормального сна, упал на пол в припадке. Мы впятером едва сумели его к доскам прижать — так бился. Пена изо рта и всё такое. И не это удивительно. Как могли взять в армию больного человека, как он вообще рискует работать водителем? А с другой стороны, может быть, его посетил припадок в связи с издевательствами «стариков», а без их «помощи» ничего бы и не было?! Ведь спать нам, молодому призыву, приходилось едва по три часа в сутки. Да и то не всем. «Деды» по очереди выспятся, да и днём всегда могли часа два-три поспать, а ночью начинают устраивать «тревоги». А разве не поднимешься, если ревёт колокол громкого боя и орут «тревога»?!
Старшина им не препятствовал, ссориться не хотел, вот они так полгода и «тренировали», пока очередные «молодые» не пришли. Я так и не понимаю до сих пор, что за удовольствие наблюдать, как твои же товарищи мучаются? От постоянного недосыпания не только эпилептиком станешь. А на все наши вопросы и возмущения отвечали стандартно: «Аа! Ты против Устава?! Ты не уважаешь Советскую армию?!»
Забыл упомянуть о том, что вчера давали необыкновенно вкусную и жирную селёдку. Вышло по полторы штуки на брата. Ах, как хорошо пился чай после этой замечательной рыбы! Умиротворение растекалось по хате.
Известий из дома пока нет. Терплю окружающих из последних сил, а если вот так пять, десять, пятнадцать лет в крытой? Когда и говорить уже не о чем, всё давно переговорено. О кражах и пьянках уже столько рассказано, что нет сил слушать. И это воровская жизнь?! Из коридора в камеру тянет смрадом, табаком, будто рядом табачная плантация и испытательный курительный полигон. Мои соузники тоже курят, и всю кубатуру и без того небольшой камеры заволокло грозовыми тучами. А мухам ничего не делается!
Денис сидит на «толкане» и переговаривается с верхним этажом. При этом каждые пять секунд сплёвывает на пол и стенку. Заплевал весь туалет. Сколько же миллиардов смертоносных бацилл витает сейчас в воздухе камеры, корпуса, тюрьмы? И охрана наша вынуждена дышать этим, с позволения сказать, воздухом. Да, воистину тюрьма в общем смысле этого понятия «наилучший» рассадник множества болезней в стране.

6 июля

Ушли на этап Миша эпилептик и Гром. Счастливо вам, ребята, попасть к хорошему «хозяину»! Измеряю пульс — 64 удара. Как у молодого. На прогулке было жарко, душно, бетонные стены излучали как мощные инфракрасные прожекторы. Дым от сигарет и самокруток, клубами поднимается над двориком. Это ребята «дышат чистым воздухом». А я — занимаюсь физическими упражнениями. Болеть буду потом… в старости…
Сон видел: мои дети спят, а я стою и глажу их по головкам… Эх, скорее бы заканчивался мой анабазис, подзадержался в этой резервации несколько. Гремит и булькает канализация — верхние этажи устроили стирку, и пена вздувается на пробке «унитаза», мелкими пузырьками разлетаясь по камере. А запах, запах какой! Но философствуй или нет, а запах был и никуда не девается. «Деньги не пахнут,» справедливо заметил император Веспасиан (9-79 н. э.) своему сыну, возмущённому поступком отца, облагавшему налогами частные туалеты в Риме. Мудрый был цезарь! Казалось, все мыслимые и немыслимые налоги из сограждан выкачал. Ай, нет! Нашему правительству учиться и учиться! Правда император более других цезарей заботился о гражданских правах подопечных народов, ему можно и простить нетрадиционные налоги.
Опять заикается трансляция. Поэтому поговорим об электричестве. Это тихий ужас. Всюду по тюрьме торчат обнажённые провода, распределительные коробки разбиты или открыты, висят лохмотья изоленты, будто лоскуты кожи на полуобгоревшем трупе, осветительная арматура частью сгнила, частью проржавела, во многих камерах вместо розеток торчат голые концы проводов. Это потому, что розетки не выдерживают нагрузки самодельных «машин», т. е. кипятильников.
Телефонные, трансляционные и провода сигнализации вызывают содрогание — так всё перепутано, перекручено, завязано узлами. Трансляционный усилитель хрипит и фонит, да ещё сами зэки временами «прожигают линию» — подают напряжение из сети, дабы сжечь включённые «напрямую» в некоторых камерах динамики. А включают напрямую, то есть без согласующего трансформатора, потому, что сигнал из радиоузла идёт слабый, уж не знаю, в силу чего. То ли большая потеря напряжения во всех этих соединениях, то ли изначально аппаратура неважная.
Напряжение в осветительной сети ниже номинального вольт на тридцать-сорок. Но хитрые зэки умудряются доставать электролампы и включают по нескольку штук. Зловеще выглядят в бане открытые кожухи магнитных пускателей. Местных электриков этот факт, как и начальство, мало смущает нарушение техники безопасности. Подумаешь, кого-то убьёт! Всё равно в тюрьме сидят! Ну, может, преувеличиваю, но неприятно.
Интересно, кто-либо замерял токи утечки, что образуются из-за некачественной изоляции? И вообще, тут кто-нибудь, что-нибудь делает?

7 июля

Вчера вечером пришёл этап. Гром тоже с ним. Все по разным лагерям: в Ишим, Лабытнанги, из Ишима… Какие же вы дохлые, ребята! Редко кто в теле, как, например, татарин Федя. Плотный, круглый и весёлый. «Сам из Тюмени, с Парфёнова». За нарушения в зоне идёт «на исправление» куда-то на Север. Полгода проведёт в ПКТ, или по-старому в БУРе. Разумеется, «осознает и прочувствует» и из тюрьмы выйдет «раскаявшимся и готовым к трудовым подвигам». Глупость какая, остатков здоровья лишать. Это «исправление» в копеечку и физически и морально обходится стране, да кто это считает. Отсидел в ПКТ, или БУРе — как правило, попал в больницу. Там лечение, охрана, перевозка. Расход бензина, масла, Опять-таки охрана, которую кормить требуется. И так далее.
Нас в камере одиннадцать человек. Повернуться негде — всего ведь восемь, с позволения сказать, «кроватей» из полосового железа. Вещей же у каждого — минимум рюкзак. При всём этом одна шконка занята «библиотекой» и бытовой мелочью, вторая — вещами. Остается шесть лежачих мест. Всё, как на вокзале. Одно плохо — не выйдешь на перрон без сопровождающего. Смотрю на бродяг. Нда-а-а! Зэковская худоба какая-то особенная. Скруглённые, опущенные плечи, согбённые спины. Нечто вроде живых мумий. И действительно, сколько сутулиться приходится: на морозе, допустим, или ждать удара от своих ли, от чужих.
Федя сотрясает воздух анекдотами и различными байками о прошлых отсидках. На животе шрам — резали желудок. «Язва, понимаете ли». А на груди выколот шайтан, этакий мусульманский вариант: круглое хитрое лицо, глаза-щёлочки, бородка. Не знаю, что там натворил Фёдор, за какие антинародные поступки, помещён в шестую, но с ним веселее. Расскажет пару историй о прошлых столкновениях с законом, и не знаешь, верить — не верить, настолько на анекдот похоже. Хотя… А наша жизнь разве не анекдот? Та самая литература, что в стопочки сложена на шконке, в основном рассказывает о честной и праведной жизни каких-то не то ангелов во плоти, не то толстовцев, обитающих, впрочем, на забытом цивилизацией острове. Может быть, и я стараюсь зря, живописуя. Может быть, выйдет ещё один анекдот, не в хорошем его смысле — «короткий рассказ об историческом лице или происшествии», а именно анекдот, «хохма», хотя и не желаю того. Впрочем, посмотрим. «Если долго мучиться…».
Погода за решёткой хорошая, поэтому, несмотря на тесноту, настроение у всех сносное. Но! Только похвалили погоду, как хлынул дождь, да какой! Из-за того, что вокруг нашего корпуса ещё корпуса и, соответственно, крыши, вода рушится сплошным потоком, мельчайшими водяными шариками летит к нам вперемешку с матом обслуживающего персонала. В седьмую хату принесли передачу, и они через кабуру передали немного нам. Там сидит тот самый тёзка Саша, с которым я уже дважды встречался, теперь переговариваемся через дырку. «Десятка строгого режима. Куда пойдёт, пока не знает»
Что же будет завтра? Скорее всего, мокрая стена. Кирпичи, произведённые ещё в царствование Александра II, пропускают воду, как сито. Даже кирпичи устали. Выпот на стене, как капли пота на лбу у больного.

8 июля. Около одиннадцати часов

Передача! От души несколько отлегло, но свидания нет, поскольку, как объяснил охранник, отныне я считаюсь под следствием со дня подачи кассационной жалобы. Можно подумать, что свидание изменит что-либо в деле или жалобе. Сокамерники срубали часть передачи и говорят «спасибо» моей жене. Хорошо, мол, что не забывает, а то ведь есть такие бабы… Да, всякие бабы есть, но и мужики встречаются иногда…
Самочувствие вполне нормальное, дотянуть бы до второго суда, а там, как говаривали в самом начале моего рассказа, «видно будет». Всё-таки физкультура — великая вещь! Вот выздоровею напрочь, и припишут симуляцию. Что тогда? Чего-нибудь ломать?
С удовольствием просматриваю очередной астрологический прогноз на 6-12 июля. Скорпион. «В первой половине недели перед вашей колдовской притягательностью не устоят даже те, кто совершенно не обращал на вас внимание. Неожиданная финансовая прибыль, различные подарки могут порадовать вас в эти дни. Если возникнут какие-то вопросы, постарайтесь решить их безотлагательно. Результат вас не огорчит. В среду и четверг попытайтесь не ссориться со старшими и родственниками. А излишнее перенапряжение в выходные дни может привести к срывам». Если это намёк на самоубийство, то на этот счёт у меня есть небольшая справка.
Уровень смертности от самоубийств в Великобритании составляет 9 умерших на 100 тыс. населения, в США — 12, ФРГ — 21, Франции — 22.
В 1988 г. смертность мужчин в СССР превышала смертность женщин от убийств в 2,8 раза, от самоубийств — в 3,3 раза, а в возрасте 25–39 лет соответственно в 4 и 6 раз.
Под мои раздумья пошёл дождь. Под его шум угомонились почти все, а я рассматриваю интереснейшую «картинку», неведомо кем наклеенную под потолком над дверью. Когда успели? А изображён там, по всей вероятности, Иисус (правда, кто его вообще видел?), и похож он на королевского мушкетёра с тонкими элегантными усиками, эспаньолкой, в свободной одежде. Он — левша, так как благословляет меня и остальной народ в камере левой рукой. Это он делает устало, небрежно и походя: «Надоели вы все…» Над головой странный нимб ромбической формы, похожий на польскую конфедератку, лихо сбитую на затылок. Правую руку Учитель положил на нечто, скрытое под тканью плаща или хламиды, судя по тому, как лежит кисть, — на рукоятку меча. Так оно и есть: «Не мир пришёл принести, но меч» (Мф. 10–34). Это сразу приходит на ум, и что бы там ни говорили апологеты религии, так оно и есть.
С именем и изображением Христа крестоносцы шли в походы, бились за Гроб Господень, с крестом Владимир Красное Солнышко загонял мечом народ в Днепр и в лоно «истинной церкви». Немцы писали на пряжках своих ремней «Gott mit uns» — Бог с нами. А Господь смотрит на весь этот зоопарк и не спешит выдать рекомендации. А что ему — он может тысячи лет ждать и раздумывать. До сих пор соображает: правы или нет были белогвардейцы, когда крича: «За Веру, Христа и Отечество», вонзали штыки в бегущих навстречу красноармейцев, орущих в ответ: «Вся власть Советам!», и, разумеется, в свою очередь поднимавших на штыки «белую сволочь»?
Любимый мною Хайям по сему поводу говорит следующее:
Ловушки, ямы на моём пути —
Их бог расставил и велел идти.
И всё предвидел. И меня оставил
И судит! Тот, кто не хотел спасти!

Итог — христианство, да и другие религии были и остаются дисциплиной воинствующих, слабых и глуповатых. Точка! Вон он и смотрит на мир устало и снисходительно: «Хоть я и левша, но владею и правой, смотри не обманись, человече!».
Такой вот любопытный сюжетец, вытекает из картинки. Это как раз тот случай, когда левая рука ведала, что делала правая.

9 июля

Перед самым обедом вызвали к адвокату. Он сказал, что, вполне возможно, года два «скинут». Посидел, подумал и заявляет, что, вполне возможно, вообще год останется… Это хорошо. Материалы дела рассматриваются. Мне очень повезло, что адвокат очень ответственный человек. Далее мы беседуем на отвлечённые темы, и через некоторое время он шёпотом говорит, чтобы готовился на свободу, но пока об этом — молчок! Какие-то силы прямо-таки жаждут меня видеть в белых тапочках как максимум, а как минимум — в тюрьме. Впрочем, всё можно поставить на свои места. Тапочек, особенно белых, видел достаточно. И в прямом, и в переносном смысле. На АЭС, в частности, их, тапочки, давали обслуживающему персоналу. Намёк ли был такой тонкий… или производственная необходимость…
Очень приятно слышать такую новость (я имею в виду не тапочки). Вскоре я сяду за пишущую машинку! И всего-то дней десять потерпеть, а может, две недели. Но только две! Даже коридоры тюрьмы не кажутся такими отвратительными — вот что значит хорошая весть. Начинаешь понимать древних, очень древних верующих и просто верующих, которые принимали близко к сердцу Евангелие. Похоже на сказку, но если верить безоговорочно (как верующие своим «учителям»), жить легче. Хотя мой адвокат и не древний сказочник, но ему я верю безоговорочно. Ну, а какие «силы» жаждали бы не выпускать из подвала — ясно. Им, этим силам, я мешаю самим существованием. «Гуманностью и милосердием» как запахом из нашей канализации веет из всех щелей!
Вернулся в хату, съел остывший обед и решил под настроение немного записать. Явного любопытства проявлять нельзя, но кое-что само витает в эфире. В историю Тюменского централа со страниц моего дневника шагнёт Огуречник — застрелил из ружья председателя кооператива, в котором работал, после чего поджёг вагончик-контору. Сам маленький, косолапенький, а ружьё уравняло. Десять лет строгого режима. «А чё он, сука, деньги не платил, обманывал, а сам…».
Майский — придурковатый малый с похотливой физиономией. Жил на улице Морской. У него одиннадцать лет за изнасилование несовершеннолетней. Уверяет, что «ничего не было, а её мать — вот дура! — написала заявление». Жирный, гладкий, кашу уминает со страшной силой, сожрал все сухари, что Миша насушил на всякий случай. Сам себе декламирует стихи, распевает песни. Замучил всех рассказами ни о чём. Может, по нему Винзили плачут? А он тут кашей отжирается… Сукин сын…
Сарай — спокойный, как индеец, очень оригинальные брови, жёсткие, лешачьи, большими запятыми встающие ко лбу. Говорят, что из бывших блатных, почему-то проштрафился, но вскоре должен вернуться в круг братвы. Кажется, кого-то убил, точно не знаю. Воровать — его стихия. «Рисковать — значит жить», — заметил он мне как-то на прогулке. — «Воровать буду, только теперь с большим умом».
Свинокол, он и есть Свинокол. Почему так зовут — неизвестно, но первым делом, войдя в камеру, он написал пальцем на пыльном глазке двери своё «погоняло» — кличку. На жаргоне свиноколом зовут нож. Возможно, наш сотоварищ ходил с ножом, возможно, и применял его. Очень неприятен в разговоре. Низкий лоб, пустоупрямые глаза. Судебный психиатр Чезаре Ломброзо имел в виду, наверное, таких вот субъектов, когда предполагал особый тип человека, способного к совершению преступления.
Свинокол сказал по поводу его поселения в нашу хату: «В «единичке» (колонии № 1 рядом с СИЗО), кто-то «замочил» мужика, а я в это время проходил мимо. Без понятия, кто его завалил, на…, а менты, пидоры, навалились, завязали узлом и доставили сюда, на..!».
Болел туберкулёзом и циррозом печени. Рассказы о пьянках и драках — любимая тема. «Я её, шкуру, как е…ну мордой об стол! На, сука!». Женщин, иначе как «шкурами» и «падлами» не называет. Интересно, а от кого он родился?
В кормушку кричат, чтобы Гром собирался на этап. Перед этим он долго распинался о воровской жизни. Не такая она уж и сладкая. Впрочем, это дело вкуса. Но если говорить о воровских законах, есть в них и справедливость.«Вор не терпит хулиганства, не грабит на улицах, никогда зря не убьёт, не насилует. Вор ворует у богатых людей и у государства. В зоне и в тюрьме вор следит за порядкам, пресекает беспредел».
Гром тоже вхож в круги, приближенные к воровским, хотя ещё не вор. На «рыбьем» языке это так называемый «смотрящий». Они бывают разных уровней — от смотрящего за хатой, до смотрящего за городом. Мэр смотрит, ФСБ смотрит, милиция смотрит за городом, ГАИ смотрит за городом. Кто только не «смотрит»! А за всеми «смотрящими», по идее, смотрит прокурор. И всё на нашу обывательскую голову.
Гром второй раз рассказывает о Шукшине, который в «Калине красной» показал не воров, а неизвестно кого. «Где он только видел таких воров? Если вор воровал, а затем «завязал», то если за ним нет каких-либо грехов («косяков», если по фене), его никто не принудит идти «на дело». И Солженицын, козёл, заврался со своими рассказами о лагерях. Не бывают такими воры. Во всяком случае, не были. Вор — символ свободы и справедливости — не может поступать неправедно».
Я не знаю, как всё в действительности. Вора, то есть настоящего, авторитетного, в лицо не встречал, разве что Тимура, но он тоже без «короны», хотя и в большом авторитете. Но вот блатных всех мастей — сколько угодно, и особой привлекательности в них не замечал. В основной массе серые, что в разговоре, что в жизни, они, тем не менее, с большим пренебрежением относятся к остальной части населения, как в лагере, так и на свободе. Что интересно: ни черта в своей коротенькой и достаточно тупой жизни не сделали, а гонора, спеси и прочей дряни — будто именно они скопом написали «Лунную сонату» или открыли средство от СПИДа! Впрочем, люди, сделавшие действительно многое, как правило, не бьют себя в грудь, ну, за редким исключением. Например, я бы разочек ударил, можно?
…Началось в деревне утро! Денис влез на «решку» и перекрикивается с некоей Ольгой. Она сообщила, что сидела в карцере за неподчинение требованиям контролёра. А Денис ей поведал, что (сплёвывает за решётку) он переживал (сплёвывает) и думал (сплёвывает), что она (сплёвывает) его разлюбила. Охранник стучит дубинкой по двери и кричит на Дениса что отправит его в карцер: ты, такой-сякой, так и растак, да ещё разэдак впридачу. Если не слезешь с решётки, пойдешь на «кичу»!
Мне смешно. И так сидим на уровне канализации, куда ещё можно посадить?! Как я уже говорил, в нескольких шагах от нас — камеры смертников, а мы только тем и отличаемся от них, что следствие не нашло или не сумело найти веских причин к более строгой изоляции от общества. Есть у меня и о смертниках несколько материалов, и я обязательно включу их в дневник.

Справка

80 процентов американцев выступают за смертную казнь. Это означает, что почти 200 миллионов американцев требуют казни 2500 приговорённых к смерти в 1990 году и содержащихся в тюрьмах 37 штатов, которые в 1977 году восстановили смертную казнь.
В докладе организации «Международная амнистия» по этому вопросу говорится, например, что США являются, наряду с Ираном, Ираком, Бангладеш и Нигерией, единственной цивилизованной в мире страной, где казнят несовершеннолетних. В Луизиане и в Арканзасе в газовой камере можно оказаться в 15 лет, в Алабаме — в 14, в Миссисипи — в 13 лет.
20 тысяч человек ежегодно гибнут в Америке от рук уголовников, причём перед судом предстают лишь 10 тысяч убийц, а смертных приговоров выносится только 300. Говорят, что эти 300 убийств отличаются от всех прочих особой жестокостью. Но те, кто так говорит, забывают, что в этой области в США царит полнейшая несправедливость. Наказание бывает различным, в зависимости от того, где произошло убийство — на севере, юге или западе, в зависимости от того, кто убийца — чёрный, белый или метис.
Недавно «Лос-Анджелес тайме» поместила статью под заголовком «Кто и почему умирает». А вот «как умирает», никто и никогда не рассказывает. Да, от публики скрывают все ужасающие и отвратительные подробности казни, если она не идёт, как положено.
22 апреля 1983 года. Тюрьма штата Алабама. Джон Луи Эванс, 33 года, получает на электрическом стуле первый разряд в 1900 вольт. Удар так силён, что ремни лопаются, а его тело дымится. Однако врачи констатируют, что сердце ещё бьётся. Через четыре минуты он получил второй разряд, но был всё ещё жив. Его адвокаты позвонили тогда губернатору с просьбой о помиловании, объясняя, что «казнь становится невероятно жестокой». Через 14 минут после первой попытки Эванс получает третий разряд. На сей раз сердце его остановилось.
16 октября 1985 года. Тюрьма штата Индиана. Уильям Вэн-Дивер умирал 17 минут. Электрический стул 72-летней давности не срабатывал. После третьего разряда его сердце ещё билось со скоростью 40 ударов в минуту, и остановилось оно лишь после пятого разряда.
14 июля 1989 года. Новая неполадка с электрическим стулом, который был неправильно подключён к сети. Разряд следовал за разрядом, но каждый раз врачи заявляли, что осуждённый Хорас Данкене жив. Оп агонизировал 19 минут.
А вот и самая отвратительная деталь — стоимость каждой казни. Она также колеблется от штата к штату. Во Флориде «общая стоимость» приговорённого к смерти, включая тюремные и судебные издержки, составляет 3,2 млн. долларов, в Тенесси — 5 млн. долларов, в Мэриленде — 7 млн. долларов, что в 13 раз дороже 40 лет тюремного заключения.

10 июля. Пятница

В камере жарко, все по пояс голые, и на прогулке духота и жара. И всё же лето! Лето красное! Но после прогулки — какой отвратный запах в камере! Гром решил «взбодриться», достал откуда-то из неведомых мне источников горсть конопляного семени, и теперь с Рафиком жарят его на пламени скрученной в трубочку бумажки, смешав с сахаром в ложке. Запах какой! Когда «блюдо» окрасилось в коричневый цвет, Гром съел эту смесь. И через несколько минут «поймал кайф»: стал шататься, как пьяный, смеяться, зрачки расширились. Стоять не может, лёг спать. Никогда в жизни такого рода «препараты» я не употреблял и не буду. Какая гадость!

12 июля

Погода отличная, небо синее-синее, как на картинах Рёриха. Осталось в камере семь человек, четверо безвременно ушли на этап. Скучно до омерзения. Пульс — 80. Нормально, учитывая жару, нервы и вегетососудистую дистонию. Денис мучается желудком и печенью, очень мало ест, но чифир пьёт, после чего опять же мучается. Правда, в чае хоть витамины есть да калории какие-никакие. Калории… А что сейчас ест моя семья? Вряд ли ей помогут чернобыльцы, на это ни ума, ни сердца не хватит. «Гуманисты». Ведь хватило же совести лишить детей отца! Ну, а в самом деле, взяли бы меня и расстреляли? Неужели никого из них не мучила бы совесть? Задаю вопрос и сам себе не верю, потому что знаю — не мучила бы. Наверное, не мучила бы, раз смогли своего же товарища по несчастью так глубоко спрятать.
По радио слышится прекрасная песня «Вернись в Сорренто». Затем динамик повествует, что французы начинают разыскивать пропавший в годы войны самолёт Сент-Экзюпери. Франция гордится своим сыном. А меня, меня кто будет разыскивать в случае чего? Да и чем хвастать, кроме как неудачной жизнью?

13 июля

Настроение среднее, всю ночь кушали клопы. Убил несколько штук, но в хате столько щелей, дыр и трещин, что перебить всех невозможно. Тем более что эти кровопийцы запросто переползают через кабуры. Утешаю себя тем, что клопы не такие уж и вредные насекомыши. Американцы, например, пытались применять их в приборах, позволяющих отыскивать в джунглях вьетнамских партизан, а может быть, и наших. Помещали животное в бутылку, чтобы оградить от теплового излучения оператора, и подключали каким-то образом к усилителю. Клоп пищит, усилитель усиливает, пехотинец стреляет в чащу. А старинные знахари клопов применяли для лечения. Ещё раз удивляюсь мудрости китайцев, корейцев, вьетнамцев считающих, что в живой природе всё полезно, нужно только найти способ применения.
По радио рассказывают о Наталье Варлей. Она как раз тот тип женщины, который близок моей «биологической душе». Первый раз увидел её в «Кавказской пленнице» в 1967 году. А я так и «не выбился в люди». Может, ещё не поздно взяться за ум, бросить воровать, сдать неблагоприобретённые ценности и покаяться? Это я к тому, что вспоминаю, как в прошлом году один из следователей по моему делу, некто Хохлов, приехав к матери, на Кубань, в село Солёное и сообщил, что «её сын украл сорок (40) тысяч, накупил жене массу золотых украшений, а бедствующей матери ни копейки не дал». Интересно знать, что сказал бы Хохлов, если бы я, будь оно у меня, подарил это золото матери? Прекратил бы дело «ввиду моей крайней порядочности» и, утирая слёзы счастья, долго жал бы мне руку? Но Хохлов на этом не успокоился. Рассказал всему селу о том, какой я негодяй, и где моё место, затем зашёл в сельсовет и поковырялся в документах «на предмет выяснения неизвестных эпизодов присвоения». Какая досада! Никаких компроматов. Но «раскопки продолжались». Это сколько же государственных, то есть наших, моих в частности, денег ушло на переезды, перелёты, проживание в гостиницах в Киеве, Краснодаре и где там ещё?
Фёдора и Грома с утра «выдернули» на этап, а Рафик готовит груз с сухим молоком для смертников. Он у нас теперь вроде смотрящего за подвалом, распределяет чай и табак между хатами. Почти каждую ночь туда-сюда идут грузы и мальки. Насыщена жизнь «цокольного этажа». Плохо то, что у нашего помещения не очень выгодное физико-географическое положение: сообщаемся только с двумя камерами напрямую, и иногда скапливается до трёх десятков «посылок» из-за невозможности быстро отправить адресатам.
Вечером нагрел воды и постирал всё, что мог. Как хорошо! Заодно из крана водой облился — ещё лучше стало. Вернулся с дороги Федор — конвой не берёт. И ладно. Поживёт ещё в шестой хате. На «исправление» время будет несколько затянуто, но свои шесть месяцев БУРа он непременно отбудет. Если разобраться, лишать человека более или менее вольного воздуха, дважды наказывать за уже совершённое, это не совсем то. Опять болезни, лекарства, врачи, и это отнимает у налогоплательщиков деньги. Совершенно идиотский круговорот.
Всё это прекрасно, но у щиколотки правой ноги возникло уплотнение, нечто вроде красного бугорка, красивого на вид. Такое уже было после Чернобыля, начало проходить, но, увы. В утешение читаю Евангелие от Никодима в журнале «Религия и жизнь». Это одно из так называемых апокрифических, то есть тайных, не включённых в канонические издания, в силу своей оригинальности, скажем так, произведений. Хорошо, что в нашем подвале множество всякой литературы, время с какой-то пользой можно провести. И даже не с какой-то — это я уже совсем стал выживать из ума. Литература — это всегда польза. От духовной до, пардон, утилитарной. Иногда и не знаешь, что в данный момент преобладает.
Я был бы не в обиде, если бы моими произведениями печи растапливали или заворачивали в них мясо — всё равно кто-нибудь да удосужится прочесть и толику запомнить. Фамилию хотя бы. И не в связи «с присвоением путем использования служебного положения».

15 июля

Ого! Идут по тюрьме устные и письменные запросы от Ашота и других авторитетов о том, не знает ли кто, где сидит Свинокол и кто с ним сидит. Что-то такое серьёзное случилось, раз прогоны пошли.
Сам Свинокол «не знает, отчего это им заинтересовались». Но, как говорит пословица, «Шумит дубравушка к погодушке». Свинокола (его фамилия, оказывается. Чуба) выкликают из коридора на допрос. Лицо его радости не выражает. О чём-то шепчутся Денис и Фёдор. Интересно, интересно, чем это всё кончится! И дождались.
На нашу хату пришёл малёк, в котором говорится, что Свинокол с помощью пары блатных зарезал на «единичке», по меньшей мере, двух человек. И сделано это без всякого на то разрешения авторитетов, совершенно зря, из чувства куража. Поэтому Сараю как доверенному лицу поручается «спросить» со Свинокола. Сарай, уединившись с ним в углу, долго шёпотом выяснял что-то, а затем несколько раз крепко ударил Свинокола в лицо. Тот и не пытался защищаться — раз решение принято авторитетами, здесь уже ничего не скажешь.
— Иди, умойся! Сарай сполоснул руки под краном, изорвал в мелкие клочки малёк и, спустив его в канализацию, сел на кровать. Свинокол сполоснул окровавленную рожу и стал быстро собирать вещи. В камере повисло гнетущее, мрачное, безвыходное молчание. Очень неприятные ощущения, надо сказать. (Эти строки пишу спустя два дня после событий. Не до письма было. Атмосфера тяжёлая, все косо и подозрительно смотрят друг на друга, будто остался ещё кто-то из тех, кто убивал тех несчастных. На прогулке все молчат, только топочут ботинками, да шаркают кроссовками).
Итак, умывшись и собрав немногочисленные вещи, не смотря по сторонам, Свинокол забарабанил в дверь:
— Командир! Выводи из хаты!
— Чего тебе?
— Выводи, говорю, из хаты!
— Подожди…
— Не могу ждать! Тебе что, труп нужен? Выводи из хаты!
Прибежали ещё двое охранников, и Свинокол вышел в коридор. А по централу пошёл устный прогон: «Свинокол выломился из шестой!». Из седьмой хаты запросили нас о происшедшем, мы им ответили, благо, кабура рядом. Седьмая в свою очередь разнесла «по городам и весям» новость, и в считанные минуты вся тюрьма уже была в курсе событий. Это называется — «мы изолированы от общества». Да это самое общество на другой же день будет знать, что мы, где мы, если очень сильно, до колик, захочется сообщить о событии.
«Выломился», или «встал на лыжи», означает, что кто-либо из контингента пошёл вразрез с мнением или поступками остальных, его уличили в чем-либо: работает на спецчасть или скрывал, что «обиженный». В основном «выломившиеся» — уже отверженные и подлежат остракизму. Хоть и плохой из меня провидец, но в отношении Свинокола как будто бы оказался прав. Даже если его не прислонят к стенке, то уж пятнадцать лет полосатого режима определят. С его болезнями никак не выжить, да и, скорее всего, нужно полагать, его зарежут.
Поскольку, как правило в тюрьме именно более всего говорят о тюрьме и её обитателях, законах и преступлениях и, как правило, фантазия повествующих безгранична, расскажу ещё кое-что о наших соседях-смертниках.
Из истории известно, что многих смертников перед распятием в Риме, Карфагене, Россию никак не исключая, бичевали. Это было жесточайшее истязание. Палачи работали плетьми, в концы которых были вплетены оловянные шарики. Само собой, тело рвалось буквально на куски. Чтобы жертва не скончалась раньше времени, число ударов не превышало сорока. Главная цель распятия — растянуть муки приговорённого на максимально возможное время.
Мучительная казнь путём распятия вызываю в народе ужас. Но в Европе, кроме распятия, применялись и другие, не менее «замечательные» виды казни. Особенно отличались испанцы. Человека в течение сорока часов постепенно насаживали на заострённый кол. Пытка называлась «велья». Впрочем, в России такая казнь тоже была известна и вряд ли была радостна. Пеан VI Грозный, очень любил эту «русскую народную забаву». А известный всем Влад Цепеш — «Дракула», считал пытку колом «своей забавой» и «рассаживал» вдоль дорог и захватчиков — турок, и своих собственных подданных. Турки, в свою очередь, тоже не гнушались ответить подобным!
Наиболее «гуманной» считалась казнь под названием «колотушка». Палач ударял по голове связанного преступника здоровенным бревном, а затем душил. Тем не менее, считалось, что если смертная казнь не сопровождается мучениями, то это недостаточное наказание.
В настоящее время существует несколько видов смертной казни: в России — расстрел, в Турции — виселица, в Англии — виселица и гильотина, с США — повешение, электрический стул, удушение отравляющим газом. Дважды в истории Советского государства предпринимались попытки отменить смертную казнь — в 1917 и в 1947 годах, но безуспешно. Например, с 1962 по 1990 гг. к смерти приговорено почти 25 тысяч человек, что составляет примерно 800 казней в год. Это составляет шесть процентов от всех осуждённых, к которым по закону можно было бы её применить. 95 процентов всех казнённых — лица, совершившие убийства при отягчающих обстоятельствах.
Известная всем московская тюрьма Бутырка, говорят, имеет место для расстрелов. Это так называемая Пугачёвская башня, где, как рассказывают, приводят в исполнение приговор. Говорят, что по ночам вокруг охраны бродят привидения, зажигаются и гаснут блуждающие огоньки… Охранники, несущие службу вокруг башни, не знают, что происходит внутри. Тех, кого сюда привозят, они видят один раз. Внутри работают «палачи», врач, прокурор и начальник тюрьмы. Высшая мера наказания — «вышка» или исключительная мера — есть государственная тайна, потому слухи рождает самые неординарные.
Как расстреливают, неизвестно. В прошлые годы, согласно легенде, это делала женщина из маузера. Будто бы её когда-то изнасиловали, и она решила посвятить свою жизнь мести за поруганную честь. Но это будто бы было при Сталине. Теперь же, говорят, приговорённого запускают в узкий коридор, закрывают за ним дверь и, когда он идёт в тупик, сзади стреляют в затылок.
По другой версии, ему сначала замеряют рост и устанавливают в специальной узкой камере ствол автоматического пистолета таким образом, что пуля безошибочно врезается в затылок. Система срабатывает от фотоэлемента. Некоторые источники утверждают, что расстреливают несколько человек из внутренних войск МВД. Пятерым военнослужащим выдают четыре карабина с боевыми патронами, а одному, с холостым. Никто не знает, у кого что. Зато дырки в теле потом считают. Смерть констатирует врач. Дальше в присутствии прокурора и начальника тюрьмы труп поступает в специальный контейнер для сожжения. Пепел развеивается по ветру.
Родственники казнённого получают лишь краткое извещение о том, что приговор приведён в исполнение. Один бывший охранник внешнего периметра башни утверждает, что служат здесь всего пять лет. Но всё это слухи, никак, к сожалению, не подтверждённые и не опровергаемые руководством изолятора…
Нельзя с уверенностью сказать, что нам удалось приоткрыть эту тайну, по прикоснуться к ней нам всё-таки было позволено. С приговорёнными к смерти работают специально выделенные для этого офицеры. В сопровождении одного из них мы и отправились в камеру смертников. Кстати, здесь стараются не употреблять этого слова и всегда поправят: «Не спешите, вдруг помилуют…». Чтобы попасть в зал, где расположены камеры приговорённых, необходимо просочиться через несколько специальных шлюзов из железных дверей, каждая из которых откроется только в случае, если вы закрыли за собой предыдущую. Охрана «специального» зала ничем не отличается от обычных надзирателей Бутырки и вооружена тоже только резиновыми дубинками.
Перед тем, как открыть камеру, офицер предупреждает: «Времени немного… За что приговорили, не спрашивать». Впоследствии нам лишь намекнули, что у тех, кто сидит здесь, на совести не одна человеческая жизнь.
И всё-таки и им положена медицинская помощь. Вот что нам рассказали в медсанчасти Бутырской тюрьмы:
«Наша тюрьма, как и другие, не переносит убийц, особенно совершивших зверское преступление, а также насильников и растлителей малолетних. Но с точки зрения врача, приговорённые к смерти — такие же люди. И можно представить, каким стрессам они подвергаются в свои последние дни. Мало здесь таких людей, которые до конца смогли сохранить самообладание.
Лечим у них ангину, зубы. Некоторые не могут понять, почему так происходит. Зачем, мол, всё равно. Да, многие из наших пациентов вызывают омерзение, но мы — медики и не должны мучить зубной болью даже Чикатило».
А вот что говорит офицер, непосредственный исполнитель смертного приговора:
«…Однажды вызвали к начальству, предложили неожиданное… Был долгий доверительный разговор: всё равно этим кто-то должен заниматься. Подумал несколько дней и согласился. Прошёл медицинскую проверку: особые тесты психиатров, невропатологов, терапевтов. Под контролем медицины остаюсь до сих пор… А что касается стрельбы, то по ней у меня всегда было «отлично». Лишь несколько человек в стране знают, сколько пас таких. Даже самые близкие не подозревают, что их муж, отец, сын получил «вторую» работу. Получаю приказ, сажусь в самолёт. За сутки до «события» оказываюсь на месте, знакомлюсь с документами, обвинительным заключением, подготавливаю себя психологически. Затем — кабинет прокурора, где уже стоит осуждённый. Прокурор зачитывает постановление об отказе помилования, «… осуждённый трогается в последний путь.
В каком из коридоров его настигнет пуля…
Нет, в затылок я не стреляю. Это не дает гарантии быстрой смерти. Выстрел производится в жизненно важные органы. Конечно, требуется определенная сноровка, чтобы быстро выхватить пистолет, снять с предохранителя и произвести выстрел. Тут нет никаких завязанных глаз, криков «пли» и т. д. Всё происходит внезапно, и он падает на пол уже мёртвым. Затем приходят прокурор и врач. Оформляют необходимые документы, а после я два-три часа отдыхаю, вхожу в нормальную жизнь. Одному оставаться неприятно, требуется непременно поговорить с людьми, сыграть в шахматы.
Льготы? Да особых и нет. Никакой доплаты к моему офицерскому жалованью. Единственное — с путёвками в санаторий нет проблем, да отпуск подольше.
Как ни странно — я не сторонник смертной казни. Лучше бы её не было. Пусть для негодяев — пожизненное заключение, пусть вкалывают на самых тяжелых работах. И мне бы не пришлось… Я не знаю, как это происходит на войне, но, поверьте, психологически исполнение смертного приговора необыкновенно тяжело. Особенно в первый раз. Но и потом, не знаю, как у других, чувство не притупляется. Да и вряд ли возможно это…».
Ну да. Скорее всего, правы были древние греки, предлагавшие приговорённым к смерти испить чашу яда. Затрат (моральных и физических) па казнь практически никаких, никто топором или мечом не машет, в петлю не суёт…

17 июля

Весь день занимался изготовлением записной книжки из разнообразных листочков: махорочных пачек, сигаретных и просто кусочков чистой бумаги. Получилась толстенькая книжица, хватит ещё на два-три месяца записей. Вдруг да переследствие затянется, а это ещё как минимум месяц. Сшил книжицу, обложку вырезал из тетрадной и тихо радуюсь. Ручка с нетронутым стрежнем есть, сюжетов полно. Сиди да сиди. Может, и не стоит выходить, вдруг на свободе ещё хуже, чем здесь?

Те, кто совсем недавно с воли, сообщают, что цены скачут каждую неделю, ничего не понять, всё ударилось в коммерцию — сейчас самое время воровать (заметь, Александр Иванович, не работать!). Отучили нас, похоже, навсегда от труда на благо Родины. А я ведь как старался, грамоты получал, дипломы, удостоверения всякие. Ну, и кому это всё нужно? Да есть ли у всех нас Родина? Опять риторический вопрос. А что делать, если наша жизнь из одних вопросов и состоит.

18-20 июля

Газета «Труд», гороскоп. Скорпион. «В первые четыре дня вам необходимо мобилизовать свои силы и выдержку: возможны шантаж и обольщение. В пятницу постарайтесь не срывать свое плохое настроение на детях. Угнетённое состояние продолжится и в выходные дни».
Хорошо, буду придерживаться совета мудрых людей.
Дни текут однообразно: прогулка, прогоны, вызовы «на погоду», временами игра в карты. Денис всё тренируется с самодельной колодой, изготовленной из тетрадных листов, проклеенных клейстером, «выделанном» из мякиша хлеба — тасует её особым образом, и карты, характерно треща, перелетают из ладони в ладонь. Красиво, чёрт возьми.
Утром хлеборез принёс такой жуткий хлеб, что есть страшно. Кислый, и под коркой кисель вместо мякоти. Ну, это один раз допускается, а в целом питание за время моего пребывания «в санатории» качественно не ухудшилось. Бывали, правда, различные колебания, но, сами понимаете, читатель, всё из котла украсть невозможно, что-то оставалось и заключённым. По этому поводу приведу выписку, сделанную в своё время известным нам Вадимом Недашковским.

Что едят заключённые (норма на одни сутки):
Хлеб обойный и ржаной обдирной 1 сорта — 500 г
Хлеб пшеничный 2 сорта — 150 г
Мука пшеничная 1 сорта — 5 г
Крупа разная — 120 г
Макаронные изделия — 20 г
Мясо — 80 г
Рыба — 100 г
Жиры разн., маргарин — З0 г
Масло растительное — 20 г
Сахар — 30 г
Чай натур. — 1 г
Соль — 20 г
Картофель — 550 г
Овощи — 250 г
Лавр, лист — 0,1 г
Томатная паста — 3 г
ДП в местн. Кр. Сев., кроме 200 г хлеба состоит из 10 г маргарина, 15 г сахара.
(ДП — дополнительное питание).
Норма для тюрем, изоляторов, НТК
Хлеб — 500 г
Мука пшеничная — 5 г
Крупа разная — 80 г
Макарон, изд. — 20 г
Мясо — 40 г
Рыба — 100 г
Жиры разн. — 20 г
Масло раст. — 15 г
Сахар — 20 г
Чай нат. — 0,3 г
Соль — 20 г
Картофель — 600 г
Овощи — 300 г
Лавр, лист — 0,1 г
Томатная паста — 3 г
Недавно кто-то из стариков-этапников в разговоре заметил, что ему в тюрьме лучше, чем дома. Пенсии не заработал, воровать, уже нет сил. Что остается? Сидеть и сидеть у «хозяина».
Это мне напомнило две истории о тюремных долгожителях — Джоне Девисе и Жане Муроне. Так вот, Жан Баптист Мурон в шестнадцать лет за несколько поджогов был приговорен в 1776 году к каторге на срок «100 лет и 1 день». Во Франции в то время понятие «пожизненная каторга» не практиковалось. И вот в ноябре 1876 года из тюрьмы города Тулона вышел худощавый и седой старик. Это был Мурон, полностью отбывший срок заключения и в свои 116 лет пешком отправившийся на родину в Нормандию
Но вот пример ещё одного тюремного долгожителя. 104 года было Джону Девису, когда администрация тюрьмы города Колумбия в США (а дело было, кажется, в 1986 году) решила выпустить старика, но тот предпочёл остаться в тюрьме, мотивируя решение тем, что здесь у него кров и еда. А попал в тюрьму Девис в 1922 году за кражу со взломом на текстильной фабрике и по тогдашнему закону был осуждён американским судом к пожизненному заключению. Однако через шесть лет ему удалось бежать, но через два месяца Джона арестовали. В 1930 году неугомонный Девис бежит и уже десять лет проводит на свободе. ФБР в 1940 году напало на его след, и Джона вскоре арестовали. И вот теперь, спустя сорок шесть лет, от него хотят избавиться, да не получается.
Вот и наш старик… Ему в тюрьме лучше, чем на свободе!
Понятно, он нарушил закон, но, отсидев своё, должен иметь хоть что-то для жизни. Это происходит в стране, которая так гордится своим отношением к человеку. А потому, обращаясь к молодым читателям, ещё раз не премину напомнить: с государством в азартные игры играть чревато. В ЛЮБОМ СЛУЧАЕ, в том числе и при благоприятном исходе дела, попав в тюрьму, ты уже проиграл. Оно, государство, всегда при удобном случае напомнит Тебе о себе. А пример тому известные слова Ивана Андреевича Крылова: «Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать!»
Сегодня знаменательный день истории. Полвека назад началась Сталинградская битва, и в эти дни под городом такая каша заваривалась! Выдержали мы, разбили оппонентов, правда, воевать они умели очень хорошо! Мой отец был тяжело ранен в ногу под Сталинградом, долго лечился и после войны. Правда теперь церковники и появившиеся многочисленные юродивые с серьёзными и благочестивыми минами утверждают, что только благодаря тому, что Сталинград и район на самолёте облетела икона не то Божьей матери, не то, какого-то святого! А ещё говорят, что Советский Союз выиграл эту битву потому, что Сталин приказал перезахоронить останки Тимура (Тамерлана) Железного Хромца, которые перед войной изъяли из его склепа в Самарканде.
Словом, без вмешательства высших сил пушки стреляют криво и не туда, а солдаты понятия не имеют, в какую сторону отступать! Впрочем, это было давно, и почти легенда, хотя Россия опять надеется на защиту со стороны Того, кого никто никогда не видывал. Как-то самое эхо, красочно описанное поэтом Некрасовым: «Никто его не видывал, а слышать всякий слыхивал, — без тела, а живёт оно, без языка кричит!».
Войну с пришлыми супостатами мы выиграли, уложив в окопах и лагерях треть населения страны, а вот внутреннюю, «народную» войну ведём до сих пор. Примеров тому много, и вот ещё один. Поначалу даже не верится, а когда посмотришь обвинительное заключение, веришь вполне.
К нам забросили некоего Юрия из-под города Урая. Из «бьюксфлинта», а по-русски из «вертикалки», 12-го калибра в Новый год перестрелял 12 человек. Отличный подарок родным и близким. Как утверждает, первым затеял бузу участковый. Юрий уже имел один срок и потому вёл себя спокойно, но тот подговорил общественность отобрать у Юрия его ружьё. Ну а какой же нормальный мужик, да ещё охотник, отдаст своё оружие? Я бы не отдал. Вот и Юрий тоже. Его побили. Он идёт домой, надевает два патронташа, берёт ружьё идёт в клуб на ёлку, хмельной от вина и возбуждения. Здесь и начал методично отстреливать обидчиков. С первого же выстрела отделил ступню с голенью от тела первого нападавшего. Как увидел, что полноги упали на пол, и пошла кровь, своя ударила в голову. Появилась жажда убивать. Сделал ещё шесть выстрелов — двенадцать раненых. В клубе ор, визг, истерика. Кто лезет в окна, кто в двери запасные, поскольку Юрий у входа стоял — картечь в патронах всё-таки! В итоге мщения пять человек отправили в реанимацию. Два года шло следствие, в итоге восемь лет строгого режима. Остались жена и двое детей. Но! На суде все потерпевшие «не имели к нему претензий». Возможно потому, что он заявил, что за семь-десять лет стрелять не разучится. Чем не Техас? Или всё-таки Россия?
И я, спрашивая себя, не нахожу ответа. Мне за 5687 рублей 61 копейку — 6 лет, ему за «реанимацию» — 8. Как говаривали старики, «пошто так»? Впрочем, долой мрачные мысли — наш суд самый гуманный и так далее, смотри по сценарию «Кавказской пленницы». Развлекаюсь тем, что читаю надпись на руке у Фёдора: «Живи и влавствуй!». Над кем влавствовать прикажете, господа подвальные?
Кричат «по трубке», просят принять груз. Ага, кружным путём от Гуни пришла «марочка» — носовой платок с рисунком. Этот рисунок — Бунина работа. Удивительная техника, напоминающая рисунки тушью японских или китайских художников. До чего же красиво! Талант! А Гуню вместе с талантом расстреляют, скорее всего. Убил кого-то. А самому года двадцать три. Жаль.
Рафик (это ему платок) полюбовался подарком и спрятал, хочет подарить своей дочке на день рождения. Итак, нас семеро. Семеро… Что там, в литературе и искусстве есть на цифру семь? Фильм «Великолепная семёрка», трагедия «Семеро против Фив», фильм «Семь невест для семи братьев», Семидневная война Израиля против Египта, или «Семь Симеонов», вокально — инструментальный ансамбль, который захватил самолёт, с целью покинуть Советский Союз. Стоп! Этих не надо! Они почти все ушли «к верхним людям», и об этом у меня в архиве есть заметки.
Тараканы от немыслимой жары и духоты спрятались в щели, только дрозофилам ничего не страшно, недаром же их учёные в опытах различных используют. Перепархивают с хлеба на стены, на мусорный бак и обратно. Больших мух я всех перебил, но время от времени, негодяйки залетают в окно, они вездесущи, словно пыль, которая тоже время от времени летит к нам от проезжающего по двору грузовика. Пульс 80, якши!
Хорошо, что у Дениса есть часы. Большие карманные. Висят на цепочке на спинке кровати и напоминают о прежней, теперь практически «загробной» жизни. Они вносят какое-то разнообразие в эту сирую жизнь, тикают так по-домашнему, уютно. Сейчас в тюрьме и на зонах разрешается иметь и магнитофоны, и телевизоры. Веяние времени. Конечно, на проклятом Западе это давненько внедрено, но очень хорошо, что и у нас есть подвижки в лучшую сторону.
Кажется, упоминал, что неделю назад принёс кустик череды и поставил в банку с водой. Он даже пустил новые побеги, но вот сегодня увял. И это растение, которое живёт в самых необычных условиях: в подвалах, на дровяных складах, в промасленных кюветах и т. д.! А в нашей хате жить не желает. А мы живём. Живём? Хочу написать ещё одно заявление в санчасть, «пущай лечуть», раз доктор Платонова направила. Сам о себе не позаботишься — кому ты нужен. Никому, кроме двух-трёх человек во всём мире. Правительство вообще, похоже, не заботят судьбы ни «афганцев», ни чернобыльцев, ни кыштымцев, ни других поражённых радиоактивным излучением, отравленных боевыми отравляющими веществами на полигонах, незаконно отправленных в «психушки» членов нашего общества.
Если до сих пор не разыскали и не предали земле (или не кремировали, что ближе к русским обычаям) воинов, павших в Великой Отечественной войне! Что это я о докторах? Что они, не люди, живут не в одной со мной стране?

21-26 июля

Жара. Жду. Особых событий нет, ушёл и пришёл этап. Идут мальки и груза. Привели ещё одного смертника. Жутко громыхали решётками, цепями и ключами. Весь подвал затих и приник к дверям… Он где-то недалеко от нас. Сейчас, оказывается, по «просьбе трудящихся» смертников могут содержать и по двое. Может, оно и к лучшему, да и места для других посетителей больше. Наша и седьмая камера иногда перекликаются с ними. Они просят обычно «подогнать» курева или «колёс». Если искомое есть, просьбы выполняются неукоснительно — ведь каждый из нас, поверни Фемида колесо Фортуны в нужную ей сторону, может перейти на противоположную часть коридора, всего пять-шесть шагов отделяют нас. Раз, два… и ты уже кандидат в жители лучшего из миров.
Говорят, что к нашим смертникам забредали шведы из какой-то религиозной организации, но мы, удивительно дело это не ведали. Может быть, во время нашей прогулки, шведы тайно пробрались? Обычно тюрьма знает практически всё. Мой знакомец Баля ещё ждёт утверждения приговора Верховным судом. Каково это, ждать, когда тебя расстреляют? Повернись моё дело несколько иначе, «докажи» следователь, что я прихватил те сорок тысяч, что «искали» Хохлов и Литвинов, вполне под «вышку» подвели бы. Может, и не расстреляли, но посидел бы по ту сторону жизни достаточно. В этом и сомневаться не приходится. Подумаешь, одним больше, одним меньше, кому печаль? Таких случаев в стране было множество. А потому не могу не привести своё, сочинённое в память всем осуждённым, стихотворение, которое, как мне кажется, соответствует моменту.
Узникам всех темниц

В который раз гремят замки и цепи,
В который раз наручниками — хлоп!
Ведёт охрана узника не к смерти —
В церковной тьме грехи отпустит поп.

И узник, грешен он или не грешен,
О том не ведают ни Дьявол и ни Бог.
Расстрелян будет или же повешен,
Но не повесить и не расстрелять Порок…

Бредёт по коридорам смерти пленник,
Вослед сопровождающий, как Рок,
Вот выстрел! Удивлённый смертник
В бессмертный мир переступил порог…


Не уверен в высоком художественном качестве стихотворения, пусть об этом говорят специалисты, но по другому в данном случае передать ощущения несвободы не могу. И коль скоро мне выпадает написать о происходившем, значит, так тому и быть…
Подумаешь — шесть лет не столь большой срок, глядишь, две-три книги напишу. Есть в неволе и своя прелесть до определённой степени, разумеется, определяемая только писательскими интересами. Ещё бы! То ли пуля в затылок или в «жизненно важные части тела», то ли шесть (всего!) лет. Действительно всё в мире относительно, правы мудрецы.

27 июля

Раннее-раннее утро. Динамик орёт во весь свой бумажный диффузор. Я всё удивляюсь: мощность 0,1 ватта, в несколько раз меньше мощности лампочки карманного фонарика, а грохочет! Чудеса! Да здравствуют Попов с Маркони! Тем не менее, невзирая на последствия технических подвигов данных господ, все, кроме меня, спят. Ладно, буду за дежурного. Грохот кормушки не будит отдыхающих от трудовой ночи: чифир, мальки, карты.
Новый день настал вместе с сахаром, что небрежно сыплет в подставленную мной коробочку, шнырь. Да не жалей, говорю, ещё пару черпачков! Он сыплет, но как всегда, этаким швырком, и часть драгоценного продукта инеем покрывает кормушку. А ему плевать — свою пайку да ещё пару левых всегда получит. Козёл!
Вот проснулся Рафик, и ему приспичило немедленно прокричать своей недавно «приобретённой» даме из соседнего корпуса. «Любовь». С тишиной тут не особенно считаются, и каждый может орать в любое время дня и ночи, пока не засекут контролеры. Впрочем, когда Гром спал, остальные мои сожители меньше кричали по ночам. Шеф все-таки! Вдруг да не с той ноги встанет, выговаривать начнет. Правда, Гром в основном правильные темы затрагивает: кто-то отрыгивает за столом (есть такая привычка у контингента) — замечание делает, кто-то матом без нужды запустит — Гром тоже пеняет. Действительно, должна же здесь, минимальная культура присутствовать, а?
Но и я нарвался на неприятность. После очередного афронта Гром, вернувшись, привёз книгу «Дьявольские куклы мадам Менделин» и положил её на общак, то есть в «библиотеку»! Я взял и начал читать. Абсолютно идиотская фантастика! И вот тут Гром почему-то раскипятился.
— Ты зачем её взял?!
— Так ведь книга на общаке, какие вопросы? Общак на то и общак!
— A-а! Ты здесь никто и звать тебя никак! Ты вообще не имеешь права голоса!
— Гром, ты не прав!
Все остальные посиживают в своих углах и помалкивают. Гром продолжает заводиться.
— Я тебя щас как е…ну ботинком! А вы, — он обратился к остальной части народа, — вы слышите, что этот «бухтосмазчик» (то есть мужик, бычара) спорит со мной и не уступает, вы почему не поддерживаете?! — а сам размахивает зажатым в руке сапогом.
Ну, думаю, сейчас только хоть раз ударит — «вырублю» в тот же момент. Что касается драки, побил бы этих, не первый раз, но тогда и до большего могло дойти. Разумеется, авторитеты не потерпели бы унижения, даже если они и неправы. Пришлось бы кого-то хлопнуть на полном серьёзе. Из-за книги! Хотя, если подумать, книга так, зацепка, причина, повод. Не нравится «слишком умный», не вписывается в обстановку.
А Гром продолжает:
— Ты… Чего выставляешься? Кто ты такой? Да я тебя… Интеллигент! Лишний раз в хате не уберёшь!
Аа! Вот, в чём истинная причина! Сижу за столом, смотрю на него:
— Гром! Ты не прав. Что я сделал? Пайку твою сожрал? Здесь тюрьма, и я такой же, как и ты! И права такие же точно! Давай не будем дискутировать!
Тут он совсем одурел, руками машет, вот-вот ударит. Ну, хоть пальцем тронет — башку в прямом смысле сверну! Кто полезет — тому тоже. Сижу, держу злополучную книгу в руках и смотрю на камеру, на Грома, а мышцы подёргиваются непроизвольно, но на народ действует, вижу. Гром всё машет руками, кричит, но камера не вмешивается. Сижу, смотрю на окружающую среду. Прикидываю. Ну, двоих сразу пришибу, особых талантов не требуется. Они, видимо, поняли взгляд, не шелохнутся. Чёрт с вами! Кладу книгу на шконку. Ложусь на кровать. Свобода не за горами, какого дьявола мне воевать? Да ну вас на хрен! Потом объяснения, мальки, разборки…
Гром медленно остывает, как вскипевший самовар, поскрипывая и потрескивая. Сел играть в нарды с Рафиком, затем ему заварили чифир. Выпили — остыл, спит. Ночь прошла спокойно. Утром спрашиваю, почему он не дал книгу дочитать.
— А зачем не спросил? А если в ней деньги заделаны были? Кусок (тысяча). Вот спрошу с тебя, куда дел?!
— Ты же знаешь, что ничего там нет! И так поступать нельзя!
— А если бы на моем месте другой был бы? И начал было доказывать, что «бабки» были! Докажи, что не брал!
Действительно, следует быть более осмотрительным, но Гром ревновал мои знания и вообще малую от него зависимость. Тюрьма. Нервы на пределе. Что бы такого сногсшибательного придумать? И придумал. Перед обедом все отдыхают, я же взял тряпку и протёр пол — пусть не думают, что мне «в падло». Проснулись, недоверчиво осмотрели хату, ничего не сказали. Зато из-за двери кричат, чтобы Громадин, то есть Гром готовился на этап. Попрощались, пожали друг другу руки. Что было, то прошло, удачи тебе, Гром…

с 27 на 28 июля

Ночь. В Лондоне 21 час, в Берлине — 20 часов. Сегодня день рождения Рафика. Никогда не приходилось ещё отмечать такой день в антисанитарных условиях. Впрочем… было. На торфяном поле под селом Чистогаловка, на Украине. Там ещё хлеще — радиация, пыль, пепел. Выжили! Пожар потушили! Полагаю, что выживу и здесь, ибо Неисповедимы пути Господни и брата его Сатаны, без которого господу здесь, в тюремных подвалах делать вовсе нечего! Теперь вот антисанитарно празднуем в подземельях Западной Сибири. Экстравагантно, элегантно, пикантно. В смысле закуски. Выпивки не предусмотрено.
Нас осталось четверо, и на всех много хлеба, одно яблоко, кружка чифира, 9 сигарет. За окном льёт дождь. 41 год назад родился наш именинник, из них минимум 10 провёл за решёткой. В тюрьме тихо, просто удивительно. Мы же сидим и слушаем нашего товарища. А рассказывает он о своей весьма бурной молодости, о не менее шумных годах возмужания. О разборках с зареченскими цыганами, о стрельбе и драках. Если бы мне в своё время, когда я работал в автохозяйстве Главтюменьгеологии, сказали, что Рафик, который там тоже работал (вот откуда я его знаю!), убил человека и в придачу отделил ему голову от туловища — не поверил бы! Спокойный, больной, тут и почки, и желудок, и ноги. Любит детей и жену. Однако кто из нас знает, как поступит в конкретном случае? Те, кто прошёл Афганистан и Молдавию, тоже не убийцами родились.
Два тюремных солнышка — две тусклые лампочки рассеивают свет над нашими головами, а мы сидим и слушаем, и говорим, говорим. О ком? О чём можем говорить мы? Мы, сидящие ниже уровня поверхности земли почти на два метра? Сверху тарахтят по трубе: «Коня давай!». Дали им коня. Через пару минут из глубин канализации выползает небольшой свёрточек из обёрточной бумаги. Мокрый. Подарок имениннику. Прислали немного сала и несколько карамелек. Стол стал несравненно богаче. Ну, что ж… Взял я влажную, скажем так, от воды конфету и съел её, запивая чифиром, нимало не сомневаясь в полезности того и другого. Во всяком случае, на несколько дней обеспечил организм микроэлементами. Именинник пьёт чифир и блаженствует. Сейчас в камере прохладно, одно удовольствие, если, конечно, пребывание в подвале можно отнести к таковому.
И вот с такими мудрыми мыслями я улёгся спать, спугнув не в меру любознательного крытника размером с добрый чернослив, что устроился на подушке. Сидит, скотина, и туда и сюда водит длиннющими усами. Он, забыв всю свою важность, метнулся в щель между моей и Денисовой шконкой, почувствовав, видно, что сейчас я его прихлопну. На моём счету этих «друзей» уже с полкилограмма. Бью их, разумеется, втайне от сокамерников. Как ни странно, ничего не приснилось, совершенно.

30 июля

Утро. Дома. В смысле у себя в квартире. А было так. Рано утром в коридоре затопали, загремели замками и запорами, и некто сумрачный выкрикнул мою фамилию.
— Аханов! На выход! Да где ты?!
— Да вот он я! Куда денусь из вашего подвала!
— Пять минут на сборы!
— На суд, что ли?
— Бля… Сказано, собирайся с вещами!
— Куда?
— Куда, куда? На свободу! Постель возьми, не забудь! Да быстрее!
Оригинально, но ожидаемо. Руки слегка дрожат, никак не могу завязать на рюкзаке шнур. Сокамерники… обалдели. Затем разом загудели:
— Ну, в натуре, хоть один из подвала на свободу вышел!
— Ты… это… Сюда больше не ходи! Амнистии не будет!
— Падло буду, везёт мужику!
Я быстро побросал в кармашки рюкзака мелочевку: электробритву, подаренную братом Иваном, записные книжки, чернобыльские кружку и ложку, жму руки на прощанье, и у всех в глазах сомнение, зависть, ещё что-то непередаваемое. А я — в последний раз? — окинул взглядом «родную шестую хату» и пошёл, было к выходу, да вспомнил, что не взял на память кусок Старинного кирпича, что ранее выломал из кабуры между нашей и седьмой хатами. Когда выламывал его, Рафик спросил зачем, собственно, мне потребовался этот кирпич. Я и сказал, что вынесу его на свободу и отдам в лабораторию на анализ — установить, действительно ли тюрьму строила Екатерина, поскольку я в этом сомневаюсь. Разумеется, ни на какой анализ кирпич носить не собирался, но моё заявление приняли молча, пожимая плечами. А мне было интересно посмотреть на структуру кирпича, чем он отличается от современного, сравнить. Иду к окну, а мужики:
— Ты куда? Ты… чё?
— Знаю куда — кирпич взять.
— ??
Просовываю руку в дырку, нащупываю кусок тюрьмы и тащу к себе. Кладу в рюкзак. Мужики смотрят и не понимают.
— Сувенир! Я ведь пишу о чём? О тюрьме! Вот это и будет на моём столе лежать, напоминать о вас. Ферштеен?
А надо сказать, что у меня уже два куска стены — из сорок четвёртой камеры тоже успел выломать в своё время. Итак, положив кусок Александровского централа в карман рюкзака, уже почти спокойно выхожу на продол, то есть в коридор, пора отвыкать от «фени». В камерах смертников со вниманием прислушались к происходящему, возможно, действительно впервые из подвала, о котором ходят самые разноречивые и ужасные слухи, ушёл на свободу «строгач». Это что-нибудь да значит.
Из коридора в коридор, матрац туда, сам сюда, подпиши это. Подписал. Получил у дежурного майора справку об освобождении и уже совершенно спокойно покинул пределы СИЗО. Идти до остановки автобуса минуты три. Ну и что? За те четыре месяца, что так содержательно провёл за высокими стенами, заметно изменился облик города в худшую сторону. Толпы и толпы на грязных и изломанных остановках, разнокалиберные киоски и ларёчки, грязь и решётки на окнах магазинов, на окнах домов решётки, решётки, решётки… Большая, очень большая тюрьма лежит окрест, а вокруг и около бродят так называемые «крутые» парни в идиотских спортивных костюмах, очень похожих на затасканных попугаев.
Подошёл автобус маршрута № 20, в него ринулась расхристанная толпа не то запорожцев, судя по говору, не то расконвоированных заключённых, судя по жаргону, и поехал я домой. А зачем, собственно? К жене и детям? К своей пишущей машинке? Или под надзор инспекции по делам условно освобождённых, где необходимо отмечаться один раз в месяц и целых три года? Не могу сказать.
И вот я дома. Никого. Жена на работе, дети гуляют. Лето! А на рабочем столе сразу увидел тот самый листок из записной книжки, стишком из которой и заканчивалась чернобыльская эпопея:

Очень правильный стишок. Жизнь, как мы знаем, иной раз такие фокусы показывает — никакому иллюзионисту не под силу. Особенно слова про «потполье» впечатляют! Да и «поперосы» тоже — «один недакурил» и взял да и «провалил деректора». Прямо-таки провидческий стишок! Этой девочке нужно бы Нострадамусом поработать или Иоанном Богословом! И «деректором» я побыл, и в «потполье правалился», и лысым стал!
Я действительно лысый, хотя в тюрьме сейчас, как правило, подследственных не стригут без их на то согласия. Я — лысый, в смысле голый, не защищённый ни от «правосудия», ни от неправосудия, ни от врагов, ни, тем более от друзей, вообще ни от чего.
Однако, поможет ли моя повесть хоть что-либо изменить в подлунном мире?
(И я не ошибся в прогнозах, хотя и не стремился их давать, всё шло само собой).
Продолжение последовало вскоре.
Первое. Как-то раз отметился в инспекции по делам условно освобождённых, что расположена почти в конце улицы Харьковской, и пошёл в город, в центр.
Иду по улице Республики и…встречаю Чайникова в компании своих прихлебателей. Очень изумились, а затем руки тянут, здороваться: «Не ожидали, что столько дадут…» Чайников говорит: «Мы ведь только попугать хотели, ты заходи к нам, чайку попьём…»
Ну что сказать этим людям? Продолжение следует?
Второе.

«Здравствуй, Александр Иванович! И вся ваша семья. Александр Иванович, пишет вам человек, с которым вы встречались в определённом месте, т. е. в тюрьме, Михаил Богданов. Мы как-то с вами разговаривали по тому поводу, который указан и понятен. В тех обращениях, которые составлены мной, я вас прошу о помощи, так как уже не раз пытались что-либо сделать, но бесполезно. О вашей судьбе мне так и неизвестно, как я там не интересовался. В данное время я нахожусь там же. Прошу вас помочь мне. Думаю, что судьба этих обращений вам небезразлична. Заранее вам благодарен. Всей вашей семье большой привет. Вы прочитаете и, если размножите, отправьте в возможные инстанции. Будем все вам благодарны. До свидания! М. Богданов.»
Письмо Миши Богданова из СИЗО за 1992 год, отправлено по назначению согласно просьбе

Эпилог, который должен стать Прологом.

Во-первых, как и обещал сам себе, поблагодарил Виталия Снесаренко за его рассказы, для чего посетил редакцию газеты. Во-вторых в сентябре 1992 года в газете «Согласие» появилась «Лаванда», в сокращённом виде. В 1996 году, опубликовал в газете «Тюменские ведомости», несколько рассказов из чернобыльско — тюремной эпопеи. В январе 1994 года газета «Российский Чернобыль» опубликовала мой, более развёрнутый материал о приключениях тюменцев в Чернобыле, и в этом же году в газете «Тюменская губерния» вышел цикл рассказов — «Тюменский централ». В 1996 году опубликовал в газете «Тюменские ведомости», несколько рассказов о Тюменском централе.
«Чёрная лаванда» вышла в конце 1997 года. Выпустив книгу за средства своей семьи, поскольку, её никто из тех, кому положено такие вещи замечать, «не заметил», я на несколько лет выбился из финансового «графика». Во многом «благодаря» одному очень ловкому и абсолютно бессовестному (как позже выяснилось) человечку — Вячеславу Рудаеву, тогда вице-президенту общественной организации солдат-ветеранов Чечни в Тюмени, которому я помог финансово «поставить организацию на ноги». И который (в знак благодарности) обокрал меня, мою семью и саму организацию. Да разве мошенники и воришки бывают совестливыми? Но я обещание, данное ещё на Украине своим однополчанам — рассказать о работе тюменцев на Чернобыле, сдержал.
Несколько раз я публиковал в местных газетах статьи, рассказывающие о деятельности Чайникова, но внимания на них никто не обращал. А после статьи в «Тюменских известиях» от 29 октября 1998 года «Чернобыльцы! Наденьте ордена!», в которой я спрашивал всех, кто к этому имел отношение: куда деваются награды, положенные чернобыльцам? Почему награждают тех, кто вокруг Чайникова? Почему не награждены тюменцы Первого майского призыва 1986 года, почему нет наград умершим чернобыльцам в первую очередь в этой же газете появился ответ «чайниковцев», суть которого сводилась к тому, что «если ты сидел то нечего и вякать».
Причём, бодро и бойко рассказали неправду о своей работе на Чернобыле. Например, с их слов Александр Михайлович Чичибаба работал с 5 утра до 11–12 вечера и ПОЛГОДА подряд. Без выходных и праздников. А он, оказывается, служил на Чернобыле с 12 октября по 5 ноября 1986 года. То есть — 47 дней. То же самое говорят и об Александре Александровиче Александрове.
А он, оказывается, работал там с 13 марта по 19 мая 1987 года. То есть — 2 месяца и 20 дней. Но отнюдь не ПОЛГОДА, о чём рассказывает статья в «Тюменских известиях» «В Чернобыль шли совсем не за наградой» от 17 ноября 1998 года, подписанная В. Петровым, В. Толпейкиным, А. Гуминым, В. Панкратовым, А.Чусовитиным и другими членами областного союза «Чернобыль» в количестве 19 человек. Если верить статье, все они работали на Чернобыле по ПОЛГОДА, без выходных и праздников, вот потому и такие стати пишут, в расчёте на то, что читатель НЕ БУДЕТ справляться, как в действительности там жили герои…да и кто ему на это ответит, если до сих пор всей правды о чернобыльской катастрофе так и видно?
Ответить им редакция газеты «Тюменские известия» мне не дала…
Я же отмечу, что далеко не все чернобыльцы умерли лишь от последствий облучения, а потому, ещё, что многие курили и пили НЕ УМЕРЕННО. А совместное действие этих ТРЁХ агентов (радиации, спирта и табака) очень укорачивают продолжительность жизни не только чернобыльцев.
…А на рынке, у торговцев различной мелочью, появились чернобыльские знаки, один из которых мой сын купил за тогдашние 10 тысяч рублей и вручил мне… «от имени советского народа». Смешно и печально…
С тех пор прошло несколько лет. Однажды, собираясь в очередную поездку в Чеченскую республику, я, по просьбе созданного несколько позже по моей же инициативе, городского Союза «Чернобыль», с которым поддерживал отношения, привёз в Москву, а именно во Всероссийский Союз «Чернобыль», возглавляемый выбранным ещё в Брянске Вячеславом Леонидовичем Гришиным, некоторые документы. Очень интересные бумаги прокурорских проверок, в которых натурально чёрным по белому написано о манипулировании известного читателям теперь уже нашего общего «друга» Н.Ю. Чайникова весьма крупными денежными суммами. Мне такие даже не снились, как говорится!
Деньги отпускались администрацией области на ремонт занимаемого Областным Союзом «Чернобыль» старинного особняка под № 34 на улице Дзержинского. Дом за многие годы пребывания в нём организации так и не был приведён в приличный вид, серый и зачуханный, он до сих пор (2008 год) выделяется неопрятным видом в ряду своих приличных соседей.
Наш Николай Юрьевич манипулировал и путёвками в санатории для чернобыльских детей, не имея на то права, и предоставляя десятки мест (!) детям людей, не имеющих никакого отношения к Чернобылю. В этом списке «нужников» есть и дети г-на Трацевского, известного телевизионного комментатора, «борца за правду», тюменца.
Документы, рассказывающие об этих и других «развлечениях» Чайникова много лет находятся (должны находиться!), в архиве газеты «Тюменская правда», в архиве городского Союза Чернобыль, в архиве пресс-службы губернаторам архиве прокуратуры, возможно, в архиве Облвоенкомата. Я говорю «возможно» потому, что они были переданы инициативной группой чернобыльцев прежнему облвоенкому генералу Серкову ещё «во времена Очакова и покорения Крыма».
И заметка «по поводу». Согласно уставу организации, Чайников все эти годы не являлся, как сейчас говорят, легитимным руководителям, поскольку НЕ БЫЛ ИЗБРАН на Конференции (на Съезде), поскольку же и Съезда или Конференции за эти годы не было ни единой, но на этот «малозначащий» факт практически никто из городских чиновников, журналистов и чернобыльцев и не подумал обратить минимальное внимание. Кроме городского Союза который пытался, правда довольно вяло, бороться с непотопляемым Чайниковым, и потерпел поражение.
Кроме того, «честный и принципиальный борец со злом», то есть со мной г. Чайников, что отмечено Несколькими протоколами финансовых органов, продолжал получать деньги из Госбюджета и тратить их по своему разумению. Но странно — прокуратура хоть и «отмечала положение дел», но более никаких существенных шагов не предпринимала. И, очень знаменательный и интересный факт. Александр Булгин, один из моих гонителей, единственный из всех действующих лиц, уже после этих событий узнав действительное положение дел из документов, которые суд не принимал в расчёт, выразил мне своё сожаление. Единственный.
Более того - он прилюдно, на одном из чернобыльских собраний назвал Чайникова «вором». Правда, тому справь нужду в глаза — скажет «божья роса». Он — инвалид — чернобылец, а слово ИНВАЛИД в переводе с латинского означает «нездоровый», «слабый», «немощный», а что можно спросить с больного? Правда, как мы знаем, в некоторых случаях его можно (больного) и в тюрьму отправить, если очень хочется.
Итак, документы проверок и прочие я передал Гришину. Но, здесь тоже присутствовала странность. Он сказал, (глава Общероссийской организации!), что «в дела региональных организаций не вмешивается. А что там написала прокуратура, так это не обязательно читать! А Вы пишете книги, так пишите, у Вас это хорошо получается, а в эти дела не лезьте!»
Бумаги, едва взглянув на них, мне вернули, (вернули — поскольку помощник Гришина тоже имел касательство к документам), а я, в свою очередь, вернул их по принадлежности в городской Союз «Чернобыль», по приезду из Чеченской республики.
Чайникову из особняка на ул. Дзержинского давно пришлось выселиться за неуплату арендной платы… Документы, повествующие о финансовых нарушениях, и даже о создании организации инвалидов Чернобыля, где, по всей вероятности есть и моя фамилия, но которые я не подписывал (!), так и остались без внимания правоохранительных органов.
Чернобыльское движение на Юге области практически угасло. Нет, я не скажу, что вовсе развалилось, но настоящего «боевого братства» нет и в помине. Музей, или хотя бы постоянно действующую экспозицию, сотни экспонатов для которой, я и некоторые чернобыльцы собрали, и которую планировали расположить в особняке на Дзержинского, в Тюмени никто видеть не хочет. Памятник, то есть мемориальный комплекс умершим чернобыльцам, строится весьма медленно и в неудобном и невыгодном для посещения месте, на улице Котельщиков близ дома № 1. Его уже начали разрушать хулиганы.

Меня вообще удивляет следующий факт: памятники героям Великой Отечественной, «афганцам», революционерам стоят на видных в прямом смысле местах. Даже есть Мемориальная доска на месте гибели криминального авторитета Янтемирова на улице Мельникайте. Но память о чернобыльцах, сделавших едва ли меньше тех же «афганцев», отчего-то уменьшилась до микроскопических размеров. Понятно, чернобыльцы ведь не с автоматами в руках Родину защищали и на ДОТы не бросались, не косили врага «рядами и колоннами», не занимались рэкетом, значит «менее герои», чем остальные.
Правда, Н. Чайников планирует установить ещё один памятник в центре города. Интересно, на чьи деньги, и сколько их не дойдёт до монумента, если только за пластилиновую модель (с его слов, сказанных на собрании чернобыльцев) «он выложил» скульптору 13 (!) тысяч долларов?
Но заканчивать на этой меркантильной ноте книгу не хочется. Да и не получится. Со времени взрыва 4-го блока АЭС тысячи публикаций о станции и радиации появились в прессе. Я как мог, отслеживал эти сообщения, собрал несколько сот различных заметок и газет, сам писал неоднократно о проблемах чернобыльцев, и не могу не привести Опять-таки в назидание потомкам несколько газетных статей и фотографий, чтобы не забывалось то, что не следует забывать.
Перед вами, уважаемые читатели, фотографии некоторых чернобыльцев, которые все последующие годы после катастрофы собирал для музея и для книги. Для более или менее полного варианта книги, средства для которой почти за ДВАДЦАТЬ ПОСЛЕАВАРИЙНЫХ ЛЕТ так и не смогли найти ни чернобыльцы, среди которых теперь немало очень состоятельных людей, ни администрация области, ни областная Дума, ни оба тюменских отделения многоуважаемых писательских союзов, предпочитающие «любить Родину и человечество» горячо, но издали…
На моё обращение в «родной» мне Союз российских писателей, в Москву, с просьбой помочь в издании книги к печальному юбилею (20 лет со дня взрыва 4 блока), ответа не последовало, хотя наши литературные начальники прекрасно осведомлены и обо мне, и о проблеме чернобыльцев.
В местном комитете компартии, когда я попросил коммунистов помочь с изданием «Лаванды», ответили, что если я уберу «некоторые моменты, дискредитирующие партию», то средства на книгу могут найти…
Дважды письменно обращался к депутату Госдумы Г. И. Райкову. Он обещал «разобраться по поводу издания». Как читателю понятно, особенных сдвигов с выпуском книги нет, хоть он, в свою очередь, и обращался к нашим чиновникам.
Впрочем, всё закономерно. Я заканчиваю «Чёрную лаванду» без горечи и сожаления. В данном вопросе я сделал много, почти всё, что можно сделать без источника финансирования. Когда-либо она будет опубликована, я уверен… а теперь обратимся к тем, кто в своё время худо — ли, бедно — ли, но ЗАЩИЩАЛ страну и Мир от радиоактивного заражения. В приложении даны разнообразные материалы, которые обязаны остаться в истории вне зависимости от моего отношения к людям, давшим эти материалы.

Публикуемые фотографии, к сожалению, не все обладают хорошим качеством и тому разные причины, но они порой единственные свидетельства того времени, поэтому будем снисходительны. Тем более, что до сих пор, у некоторых чернобыльцев (не только тюменцев) нет подтверждения того «незначительного факта», что они действительно работали (служили) именно в 30-ти километровой, самой «горячей» зоне, образовавшейся после выпадения радиоактивных веществ, а эти фотографии вполне могут послужить установлению истины.
Я это знаю по нескольким судебным процессам. В том числе наш ротный замполит Олег Мурашов доказывал суду, что он и в самом деле был на Чернобыле и моя книга, предъявленная судье, частично этому помогла (И это только в Тюмени, а сколько судов было в других районах страны, в которых чернобыльцы доказывали, что они чернобыльцы и хорошо, что ещё есть кому подтвердить их пребывание на ликвидации последствий взрыва 4 блока!)

Не все фамилии «партизан» мне известны, порой просто не хватало времени и сил узнавать историю той или иной фотографии. Некоторые вовсе не подписаны, хоть я и просил на собраниях (ещё в самые первые годы после Чернобыля) кратко указывать, что и как…
Но, тем не менее, даже такая публикация лучше молчания. К сожалению, обе тюменские чернобыльские организации в данном случае (я обращался с просьбой выделить какие-то деньги на книгу), ничего сделать не смогли. Здесь не могу не отметить и равнодушие редактора газеты «Тюменская правда», Л. Вохминой, которую я просил опубликовать предоставленные ей списки чернобыльцев и отселённых с радиоактивно заражённых территорий, с тем, чтобы уточнить количество пострадавших и умерших. Редактор обещала, но ничего не сделала.
Удивила и позиция Главного врача Областной клинической больницы, С. Миневцева, который отказался предоставить элементарные сведения о чернобыльцах, мотивируя отказ «врачебной тайной».
«Умирать за Родину» — это можно и нужно, а вот получить сведения о её защитниках, отчего-то нельзя! Нельзя в больнице, а вот у Чайникова, к которому меня главврач отослал, оказывается можно! Понятно, что Чайников никаких сведений не даст, он не желает, чтобы сведения о чернобыльцах и о его деятельности были известны широкой публике, поэтому он НИ ЕДИНОГО документа о работе Союза не предоставил в Архив новейшей истории. Более того — о нём и организации с 1993 года и до сих пор нет подробных и достоверных сведений (кроме минимальных) даже в Регистрационной палате, а делать вид, что Областной Союз работает, у него получается. Как ему удаётся получать государственные деньги — вопрос! И ведь он не в пустыне живёт.
Не предоставил, к сожалению, все необходимые сведения о себе в Архив и городской Союз «Чернобыль», но здесь уже разговор иной. Уважаемый всеми господин Чайников, пытаясь взять в «одни руки» и финансирование чернобыльских организаций, и распределение жилой площади, и лечение и оздоровление чернобыльских детей, и политическую власть, всячески мешал работать городскому Союзу. Об этом осведомлены многие чернобыльцы и председатель городского Союза «Чернобыль» Олег Горбунов, но связываться с Чайниковым — себе дороже. Если не «посадит» — так нажалуется в прокуратуру, «запишет» — ведь известно, что нападение лучшая защита, а Чайников в совершенстве освоил эту премудрость — не одно заявление с его подписью за эти годы лежит в архиве прокуратуры…
Нужно отметить, что большую работу с чернобыльцами несколько лет вела исполнительный директор городского Союза «Чернобыль» Лидия Николаевна Вейнгардт, знавшая в лицо каждого чернобыльца. И дело не ограничивалось только «знанием». У неё можно было получить практически любую информацию по чернобыльским вопросам… И если бы не козни и дрязги Чайникова (в основном), мешающего работе городского Союза, хотя были и внутриорганизационные споры, и проблема с зарплатой, то думается, что Лидия Николаевна работала бы до сих пор, а значит и существовал бы городской Союз «Чернобыль».
В минувшем 26 апреля 2006 года, то есть когда взрыву на ЧАЭС исполнилось 20 лет, Чайников сыграл две роли (продолжая быть неизбранным председателем). Положительную, когда он организовал пусть далеко неполный, но сбор чернобыльцев, которые уже порядком подрастеряли понятие «чернобыльское братство» (в том числе именно из — за действий Чайникова и его клевретов), и превалирующе — Отрицательную, когда он все заслуги по этому поводу присвоил себе и своему окружению. В том числе и награждение чернобыльцев памятными знаками и медалями прошло «келейно», то-есть были отмечены только «свои». А ведь средства на организацию Дня Памяти в том числе выделяли и чернобыльцы — предприниматели, фактически не входящие в состав Областной организации.
Более того, ни один из ликвидаторов первых призывов (1986 год), не был «допущен к микрофону», зато сам Чайников и некоторые иные, очень скорбили по поводу «безвременно ушедших…» Так печалились, что не выдержал один из первопризывников, Касимулла Сагитов, и высказал Чайникову то, что о нём думает непечатными фразами, а многие «старики» морщились и едва ли не плевались…
Между прочим — в нескольких регионах страны при помощи админитсрации вышли в свет книги о Чернобыле и чернобыльцах, а в богатой Тюменской области городские и областные чиновники об этом до сих пор знать ничего не хотят.
То есть фактически, через несколько лет никто из подрастающего поколения не узнает, а были ли в действительности такие «ликвидаторы» — «зелёные роботы», «партизаны», положивших только на объекте «Укрытие», то есть во время возведения так называемого «саркофага» — бетонного сооружения, над 4 м реакторным блоком и на дезактивации всей атомной станции 120 тысяч жизней, или это очередная легенда XX века, которых и без того с избытком. (Разумеется, «партизаны» умерли не сразу на объекте, но во многом «при его содействии» в течение ряда лет по окончании службы.)
Я говорю «положивших» потому, что те семь украинских пожарных, которые первыми умерли после 26 апреля 1986 года, и те облучённые, которые затем умерли в больницах страны, открыли печальный счёт длинной череде Ликвидаторов, умирающих один за другим по самым различным причинам, но во многом СВЯЗАННЫХ с радиоактивным облучением. Как правило, почти всем им не было и пятидесяти лет.
Сегодня в Тюмени существуют два памятника чернобыльцам (!) не выражающих в общем, ничего существенного. А ещё живут десятки семей чернобыльцев, которым наверняка хочется, чтобы память об их отцах, мужьях, дедах сохранилась бы в веках — заслуженно сохранилась!
Мы ведь знаем, что История живёт и подтверждается документами и предметами, характерными для эпохи, и только они могут более или менее правдиво рассказать о тех или иных событиях, естественно, если авторы этих документов или вещей не преследовали цели ввести в заблуждение и современников, и потомков…
Об этом известно историкам, музейным работникам и историкам искусства.
Но вот я публикацией этой книги надеюсь оставить в Истории тех, кто так или иначе был причастен к ликвидации последствий одной из самых страшных рукотворных катастроф XX века и с кем я, так или иначе, был знаком. Понятно, что объять необъятное невозможно, но я сделал всё, что мог в данном вопросе, сделал настолько, насколько можно было при моих более чем скромных финансовых возможностях…
Но жизнь продолжается, документы и фотографии тех лет мне по-прежнему изредка приносят или дают с тем, чтобы я опубликовал их в книге. В приложении к повести я привожу свидетельства, разнообразные по хронологии, но все связанные с ликвидацией последствий чернобыльской катастрофы. Не столь давно 3. Абдулин, ликвидатор 1896 года, передал мне украинскую газету «Радяньске Полюся» за 1986 год со статьёй о тюменцах-пожарных.
И кстати, о Чернобыле и Чечне как созвучии. Я неоднократно был (не по чернобыльским делам, но по литературным), в республике, в том числе и в Надтеречном районе, в селе Гвардейском (Элин — Юрте), где встречался с чеченскими чернобыльцами, организовавшими свою, «отдельную чернобыльскую республику», в которую входили (лето 2003 года) 21 человек призыва 1987–1988 гг. из сёл: Гвардейское, Беной — Юрт, Гарагорское, Знаменское. Чернобыльский председатель Хасуев рассказал, что проблемы те же самые, что и у остальных россиян, но временами ещё интереснее, вот и пришлось таким образом объединяться. Вот одна из проблем: Чтобы получить чернобыльскую пенсию или пособие, необходимо половину этой суммы отдавать чиновникам, это пособие оформляющим.
И попробуй не отдай! Будешь так долго добиваться решения вопроса, что мозоли на ногах набьёшь… По этому поводу я написал статью в газету «Российский Чернобыль», она была опубликована, редактор назвал её «Где деньги, Зин…?» А как я узнал в последующее посещение Чеченской республики, Хасуев после её публикации стал личным врагом тех самых взяточников.


ПРИЛОЖЕНИЯ

Рассказ Юрия Дубровина

В апреле 1988 года меня удивила повестка, опущенная в мой почтовый ящик, предлагающая явиться в Калининский военкомат. Мне уже 31 год, возраст как будто бы не призывной… но Родина сказала: «Надо!»
Прибыл в военкомат:
— От работы, от семьи, от суеты отдохнуть хочешь?
— Ну, как сказать… — засмущался я.
— Прибавления в семье не ожидается?
— Да вроде бы нет…
— Ну и прекрасно, поедешь на трёхмесячные сборы или на озеро Андреевское или на Чёрное море.
Собрали нас, таких «решивших отдохнуть» человек сорок в ТВВИКУ. Переодели в военную форму, покормили. И накрепко закрыли в спортзале. Домой никого не отпустили.

В 23 часа подошли крытые грузовики. Погрузка «отдыхающих» напоминала «старые, добрые времена» дедушки Сталина. Приехали в Рощино. Машины остановились прямо у самолёта и нас таким же манером загнали в его чрево. Самолёт взлетает и начинается яростное обсуждение: Куда летим?! Перебрали все «горячие» точки, но ни к какому решению не пришли…
«А ларчик просто открывался»… 26 апреля в 4 утра самолёт приземлился в Борисполе, аэропорту города Киева. Всё стало ясно — Чернобыль! Радости на лицах «отдыхающих» заметно не было. Родина в очередной раз подложила своим сынам свинью…
Опять крытые грузовики, очередной марш-бросок, остановились у каких-то палаток. Командиры дали «покемарить» часок и — «Выходи строиться!» Кстати. Хотя, какое там «кстати!». Именно некстати начались головные боли. Кое-как построились. А утро хорошее такое — небо синее, солнышко светит. И в его лучах стоящий рядом со мной солдатик падает… На раздающиеся со всех сторон крики: «Человеку плохо», командир полка отвечает: оттащите в тенёк — оклемается!
Так начался первый день в моей 153-х дневной Чернобыльской эпопее. А ведь «приглашали отдохнуть» всего на 90 дней…

Мысли Наиля Хайрулина по поводу работы на крыше 3 блока ЧАЭС.

1. Командировочные 3 рубля в сутки. 90 рублей в месяц.
2. Средний заработок по месту работы 250–300 рублей (на 1986 год)
3. Тарифная ставка за количество рабочих дней в месяц (не считая субботы, воскресенья и праздников) у рабочих от 3-х до 5 рублей. В месяц 90 рублей.
4. В день выезда на АЭС (на крыше были не более 12 раз) двойной тариф (даже не средняя заработная плата), а двойной дневной тариф (6-10 рублей).
5. За 12 вылазок на крышу реактора (3 блок, за стеной излучение 4 блока в среднем 1 тысяча рентген/час) заработок в пределах 100 рублей. Или эквивалент деньгам — 1.8 рентгена жёсткого излучения оценивается всего в «червонец».
5. За период «службы» в Чернобыле 13-я зарплата на предприятиях ликвидаторам не насчитывалась.
Если подвести итоги, то за месяц в Чернобыле можно было получить «астрономическую» сумму аж в 500–600 рублей и навсегда оставить там своё здоровье.
(выделенные в его записке пояснения, мои — А.А.)

Письмо Кузьмичёва

Недавно мне прислал письмо Андрей Кузьмичёв, тот самый курсант «с крыши школы», теперь майора запаса, ныне проживающий в Саратове, которому я отправил свою книгу.

Он сообщил, по прочтению «Лаванды», которую я ему выслал, что не было курсанта Лакеева, а был Лёша, Алексей Лягин. Признаю, что невзирая на хвастливые заявления, мол «я всё записываю точно», вполне мог ошибиться. Поэтому возвращаю Алексея Лягина, инструктора по восточным единоборствам на его законное место — на крышу школы в селе Бобёр! Жаль, нет фотографии!
А ещё Андрей припомнил эпизод с «Барсиком» Зольниковым. Когда местный лесник привёз в обмен на бензин (ездить ведь нужно, а где взять горючее?), рыбу и черепах, то все они: Кузьмичёв, Федосеенко, Шенстер… стали варить уху. Когда ароматное облако пара поднялось над костром, у Барсика усы в предвкушении вкусного обеда встали торчком и шевелились самопроизвольно!
(Я, полагаю! Вместо надоевших невкусных каш, такое счастье!)

Письмо Грозного

А вот ещё один странный и малопонятный момент из жизни чернобыльца, до этого отслужившего срочную службу на Семипалатинском полигоне в в/ч 016 82, в городке Курчатов. Наш герой. Грозный Леонид Иванович служил водителем и возил бетон для заливки шахт с ядерными зарядами. То есть: бурится шахта для помещения в неё ядерного или нейтронного, или иного, но опасного для жизни и здоровья человека, заряда, а затем, чтобы этот заряд и его производные при испытании не вылетели в воздух, заливается парой тысяч кубометров бетона. Правда, после взрыва обычно сопка рассыпалась на кусочки, но это уже издержки производства… Бетонная «пробка» выдерживала мощь ядерной взрывчатки, а в Казахстане сопок — тысячи…

Разумеется, дело было секретным, даже оказывается настолько, что по демобилизации, когда он пытался узнать, положены ли ему какие-то компенсации, обычные для территорий повышенного риска, чиновники ему ответили, что та военная часть, в которой он служил — миф, мираж. Не было её никогда… а за миражи в степи начальство не отвечает…
Печать в/ч 01682 в военном билете ничего не значит, поскольку Грозный служил в Казахстане, а эта часть вообще-то под Москвой расквартирована... И бетон, что он и его товарищи возили в сопки, и сами сопки, и ядерные взрывы — всё чистая фантазия! Хотели, было, объявить фантазией и Семипалатинский полигон и сам Казахстан, да спохватились — тогда и Байконура не существует, и прорыв в космос блеф!
Получив отлуп от властей, Леонид продолжает жить и трудиться в городе Сергеевка, Северо-Казахстанской области.
Затем наступает декабрь 1986 года. Грозного «без объявления войны», внезапно, вместе с другими такими же бедолагами грузят в эшелон на станции Петропавловск (Казахстан) и (так и хочется сказать: «По тундре, по железной дороге»), он следует до Белой Церкви (Украина).
Работал в гражданской организации ОГМОСЧС сварщиком в различных посёлках вокруг Чернобыля, на Станции. В мае 1987 года демобилизовался. Автобус, на котором ехали в Киев, не прошёл дозиметрический контроль, героев пересадили в обычный рейсовый и БЕСПЛАТНО довезли до метро.
Приехал домой, жена не принимает — облучённый! Уехал куда глаза глядят. Теперь жилья нет. Оказался волей судьбы в Тюменской области, где нашлась женщина по имени Маша, поддержавшая Леонида. Теперь он ждёт решения квартирного вопроса, но хоть и есть решение обеспечить его жильём, в п. Богандинском, где проживает Грозный, домов не строят.

Письмо Зобнина

Пришло письмо и от майора запаса Александра Зобнина, жителя Тюмени. Он в районе Чернобыля работал с 29 апреля по 5 мая 1986 года, попал, как говорится в историю. Учился на курсах повышения квалификации в Киеве, а пришлось вместе с другими учащимися курсов эвакуировать население деревни Шепелевичи (Шепеличи) загружать вертолёты песком, который затем сбрасывался в четвёртый блок. Защитных костюмов тогда ещё не было, работали в обычной военной форме.
«Нас, тюменцев, офицеров внутренних войск было пять человек: Батурин, Хоботов, Неёлов, Рысев и я… Через четыре-пять дней проведённых здесь, начали отекать ноги, у некоторых стали увеличиваться лимфоузлы, щитовидка, голос становился басовито-хрипловатым. Пятого мая уже многие сотрудники не могли надеть обувь (из-за отёка ног), и не могли выйти на работу…
А после ликвидации все мои товарищи и я были признаны инвалидами, двое через несколько лет умерли.


Лето 86-го

Солнце лучами машет: «Привет»!
Глаза поднимаешь и молвишь:
«Здарова»!!!
И было всегда так, казалось, но нет…
Только не летом 86-го…

Лето… Чернобыль… Авария… Зона…
В душах и мыслях людей навсегда…
Да что ж могло случиться такого?!
Что ж за несчастье? Что ж за беда?

Лето стало черным…
Цвет золы, углей…
Нету больше дома…
У простых людей…

Припять-мертвый город…
Страшно ведь друзья…
А если были 6 там мы?
Что было бы тогда?

Что мы б пережили?
Через что б прошли?
А ведь такие были!
Герои Тюменской земли!

Пусть и занесло туда судьбою…
К врагу невидимому на очную встречу…
Но если кто спросит: «Какие вы люди»?
«Мужественные», — отвечу!


Теребенцев Андрей, студ. ТюмНГУ


* * *

На черном фоне надпись, словно кровь,
И вроде как не страшно, но пугает…
«Что там внутри»? — мы спрашиваем вновь,
О содержании пока никто не знает.

Но любопытство, или может интерес,
Заставил всех перевернуть страницу,
А там Чернобыль и авария, АЭС,
На Украине, что теперь уж за границей.

И как-то сразу все притихли, замолчали,
Задумались, у всех серьезный взгляд.
Такое редко мы, наверное, читали,
Теперь же интерес у всех подряд.

И быстро так летят за строчкой строчка,
И на одном дыханьи чтение идет,
Как вот уже конец, и автор ставит точку,
А мысль так и бьется, и живет.

В героях ваших столько мужества, отваги,
И смелости ведь им не занимать…
Наверное, не хватит мне бумаги,
Сказать все то, что хочется сказать.

Все как герои вы работали, терпели
Армейские лишенья, этот адский труд.
По книге видно, как домой хотели,
И точно знали — офицеры врут.

Четыре месяца вы провели как на войне,
И с каждым днем здоровье подрывая,
Вы воевали, словно на огне,
Врага как будто на себе не замечая.

Когда писали книгу вы, наверное, хотели,
Чтоб люди знали и помнили всегда,
Тот страшный год и те же дни апреля…
Поверьте, их не забудут никогда.


Юлия Бирюкова, студ. ТюмНГУ


* * *

Двадцать лет чернобыльской эры
Двадцать долгих «лучистых» лет
Не вернуть потерянной веры
Если Бога в помине нет.

Черна быль опустилась на землю,
В излучении черных лучей
Мы же сами копали могилу
Для своих несчастных детей.

Были грешны и знали об этом
Только это не повод ссылать
«Добровольцев» в лучистое пекло
В химзащите жар разгребать.


Кушникова Екатерина, студ. ТюмНГУ

Примечания
1
Хорошо! Прекрасно!
2
друзья, осмелюсь доложить!