Книгу составили стихи о земле сибирской, о первопроходцах, геологах, о суровой, щедрой природе таежного края, о любви, о дорогах молодости, о поисках главного в жизни.
ВЛАДИМИР ФАЛЕЕВ
О ЧЕМ ШУМИТ СОСНОВЫЙ БОР
Стихи
*
Опять транзитный самолет,
Соединясь с голубизною,
Сулит свидание с высот
В Сибири с родиной лесною.
Плескаясь в заревом огне
Над грудой облаков багряных,
Ищу в прозрачной полынье
Дно котловины океана.
Вот плошка озера,
овраг…
Огней окошечных свеченье…
Тончайшей нитью входит тракт
В ушко игольное селенья.
О, как же мал ты,
островок
Полей, избушек, где знакомо
Мигает теплый светлячок
В окне родительского дома!
Луга, где сено я косил,
Дощатый цех лесозавода,
Ограда школы, где водил
Ребяческие хороводы;
Леса с прожилками дорог,
С дымком над клюквенным болотом…
Неповторимый лоскуток
Воспоминаний мимолетных.
Я проплываю высоко.
И крикну —
с улиц не услышат,
И мне не спрыгнуть с облаков
На клуба крохотную крышу.
Я точки дальние ловлю
С неизъяснимою тоскою,
Чтоб кто-то мне, как журавлю,
Прощально помахал рукою.
*
Черпнув в пригоршню озера —
Как в зеркало гляжусь.
Полотнищами озими
Заречными горжусь,
Туманными оврагами,
Овином у моста,
Рубиновою ягодой
С горящего куста.
Но тропка долгожителя
Не мне припасена,
Изба, детьми набитая,
Сады и тишина.
В просвете за амбарами
У драного плетня
Тоской машина мается:
Ох, заждалась меня.
Ей фарами лужеными
По просеке мигать,
Фундаменты бетонные
Мостов перебегать.
И в гонке тень безгласная
Мелькнет в березняке —
Рябина с гроздью красною
В протянутой руке.
*
В хлябь туннеля
тропкой тощей
Меж кустов и кочек
По ковру дубовой рощи
Катится клубочек;
Тороплюсь за юрким лаем,
За хвостом пушистым
В облетающее пламя
Киноварных листьев.
За колючей вязью мрачной,
Цепкой глушью лога
Первозданная прозрачность —
Поле и дорога…
В чистоте невероятной —
В пышном храме света —
Все толчки души понятней
На излете лета.
О чем шумит сосновый бор
О, родина! О, косогор!
К колоннам сосен выбегаю…
О чем шумишь, ветвистый бор?
Кого кукушкой заклинаешь?
Невидимые кустари
В зубах зажали камышины
И выдувают купыри
На приозерной луговине.
Волненьем трав,
пищаньем птиц,
И хорканьем,
и кукованьем,
О, бор, ты силишься постичь,
Как мы, свое существованье.
*
Каждый год убегают воды
Желобами ручьев в овраг.
Каждый год стариков уводит
Заоколичный березняк.
Мой отец —
мужик своенравный,
Сам себе обозначил срок.
Две березки листвою ржавой
Тихо плачут в речной поток.
Бригадир хлебопашцев дрался
В вихревой атаке штыком,
Между войнами —
взводом солдатским! —
Заселил сыновьями дом;
Увернулся от пуль летучих,
Отогнав от границ врагов;
Вел бригаду из голодухи
Двадцать лет.
В урожайный год
Загрустил. В березовом колке
Выбрал куст,
где решил отдохнуть,
Обещал мужикам спокойно
Там лежать — не давило б грудь.
По весне телка откормил он:
Чтоб у звездочки над холмом
Всей деревней на тризне пили
И закусывали мяском.
Чтоб мотивы ему веселые
Над могилою слышать впредь,
Чтобы деды все жили долго,
Не забыли бы умереть.
И звучали речи в ограде,
И пестрел народ у леска.
И мычало коровье стадо,
Облака воздев на рога.
В город
В белострунный березняк
Запряженный бык тащился.
Опаленный зноем тракт
Ржал и гикал на мальчишку…
…Колокольни медный звон,
Многолюдье,
скрип каретный.
Я, мужик десятилетний,
У купеческих колонн.
Город въехал, как обоз,
В глаз раскрытые ворота,
Ярмаркой водоворотной
В память детскую пророс,
Удивительным парадом
Юбок,
платьев,
пиджаков,
Зазывал торговым рядом
У корзинок и мешков,
Толкотнею на дороге,
Вереницею цыган
Да калекою безногим,
Обнимающим баян;
До сих пор живет во мне
Тот певца хрипящий голос,
Как невидимый осколок,
Как отметка на войне.
Мельтешит двадцатый год,
Дня кипящего свиданье,
И толкается в сознанье,
И забыться не дает.
Все звенит тот бубенец,
Увозя меня от пашен
В мир, где с крыши флагом машет
Горсоветовский дворец.
*
Коней стреножив резвых,
Я с книгой под стожком,
Завороженно грезил
Ничейным островком.
Жил в Англии когда-то
Католик Томас Мор,
И знатный и богатый
Мудрец и фантазер…
Не пташкой вылетала
Строка из-под пера.
Ах, книга золотая
Загадочно-хитра!
В ничейном океане
На острове Нигде
Живут не англичане —
Ухмылки в бороде.
На море —
не за деньги,
На пашне —
не за страх.
Веселое смиренье
На праведных губах.
В порту моряк матерый
Не в сумрачном хмелю,
Не искушает совесть
Присягой королю…
В кустарниках синицы —
Почетный караул.
Последние страницы
Едва не пролистнул.
Дохнула зноем драма,
И ослепила боль…
Ах, Томас!.. Был упрямым,
Казнил его король.
Гром
Весенний резвоногий гром
Бежит по тучке за холмом,
Блеснув пролетною слезой,
Свистит прибрежною лозой.
Эй, погоди,
не удирай!
Хоть кур в ограде попугай!
Да проскачи по сосняку —
Девчонок прогони домой.
А что тебе, холостяку?
Им ножки в лужице помой…
Греми,
греми, весенний гром,
Плесни на землю серебром,
Блесни в окошке и в пруду
И почки разбуди в саду…
И гром раскатами басов
Откликнулся на зов низов.
Блеснул в оконце и в пруду,
Перепугал всех птиц в саду,
Ударил молнией во двор,
Свалил забор —
и за бугор.
Сверкает глазом над избой…
Опасно, брат, шутить с тобой.
Петух
Под звездной крышей полночи,
Когда деревня спит,
Петух безумным голосом
Под окнами кричит.
В ограде тени корчатся.
К пожару, что ль, орет?
Ах, я ж его от коршуна
Цыпленком уберег!
Перемогая пение,
В тягучем сне тону.
Со дна, как наваждение,
Пугает тишину.
Лучом убогой лампочки
Ощупываю двор.
«Ужо тебе, голландскому!»
Взмостился на забор.
Ох, быть ему бесхвостому,
Схвачу —
башка падет.
В репейник шпоры острые
Кот Васька унесет.
Маню из мглы подарочком —
Даю зерна с крыльца:
Молчи, горлан нежареный,
Ощиплем шельмеца.
Отряхиваясь вежливо,
Ладонь мою клюет.
Уйду. Опять мятежником
Под окнами орет.
*
Войском дождей в осаду
Туча холмы берет,
Ветер шрапнелью града
В латы фуфаек бьет;
Цепью идем в атаку —
Блещут в руках ножи,
В слякоти хлюпких трактов
Вязнут колеса машин.
Не раненых с поля боя —
Со свеклой ношу мешки,
Эх, поле, русское поле,
Здесь полегли полки…
Клены бегут от пашен
На длинных тощих ногах,
В пестро-красных рубахах,
В лаковых сапогах.
Я шагаю героем
К бараку, к лежанке своей,
Перед почетным строем
Молодых тополей.
Ночь-партизанка у леса
Жжет на поляне костры,
Душу ласкают песни
Военной поры.
Велосипед
Я купил велосипед —
В колесе лучатся спицы.
И едва скупой рассвет
Поднял сонные ресницы —
Нажимаю на педаль
В толчее на перекрестке,
И бежит, бежит асфальт
Под вертучие колеса.
На утиные луга!
На шмелиные лужайки!
Там, где Бабушка Яга
Всех земных чудес хозяйка:
Из лохматых облаков
Глазом коршуна сверкает,
Из широких рукавов
Стаи мошек выпускает.
То крапивой жиганет,
То стегнет упругой веткой,
То на кочку наведет,
То на камень неприметный.
Но, узнав, что я родня
Поселянам-пешеходам,
В синь да зелень заманя,
Хвалит здешнюю природу.
В плен с колесами берет,
Хитроумьем знаменита,
И стреляет прямо в рот
Из-под листьев земляника.
Еду плавно или тряско —
Но на весь на белый свет
Всем ору:
«Не жизнь — а сказка!
Я купил велосипед!..»
Я готов на нем хоть сутки…
Напролет…
А синяки —
Это, братцы, просто шутки,
Шутки Бабушки Яги.
Родина
Это клок огорода,
Запах избы овчинный,
Перепляс хороводный
До зари петушиной.
Это отцовский орден,
Бабушкино преданье,
Школа любви и ссоры,
Тайный урок свиданья.
Это вера мальчишья
В славу, что ветром дует,
В грезы, что слаще и чище
Первого поцелуя.
Поезд бежал по пашне,
Звал, задыхаясь дымом:
Сколько невест прекрасных —
Вместо одной любимой!
Годы — круги ученья,
Креп я телом и костью
В знойном круговращенье
Улиц и перекрестков;
В космос стрелы-ракеты
Запускал великаном,
Обнимая планету,
Словно глобус, руками.
*
Там цвели череда,
Белена и дурман.
Извергала вода
Непроглядный туман.
На лужайке сырой
У речного окна,
Где молчал травостой,
Нас свела тишина.
В незагаданный час
Наклонилась листва,
Повалилась, смеясь,
На цветы голова.
Пожелай позабыть —
За рукав не держу.
Ну а как разлюбить —
Я вовек не скажу.
*
Матушка на крылечке
Дочку поучала:
«Береги, дочка, честь».
А дочка молчала.
За рекою бор кукушкой
На берег кликал,
Расстилая на опушке
Скатерть c земляникой.
Он в малиннике заречном
Мазал соком губы
И накидывал на плечи
Полу хвойной шубы,
Хохотал, играя в прятки,
Хоронясь за кочкой,
И ложился под лопатки
Жареным песочком.
Не сыскать, какою тропкой
В зарослях бродила,
И, доверясь, за ольхою
Что-то обронила.
У крылечка мать встречала
Глупую девчонку.
Лишь вздохнула да сказала:
«Береги внучонка…»
Сватовство
В речке утки крякали,
В доме Олю сватали
Чинно и торжественно,
Ласково да песенно.
Заиграет улица
Свадебным веселием,
За ворота уточка
Поплывет за селезнем.
Но искал еще жених
Что-то в глазках голубых:
— Ты ответь, желанная,
Много ли приданого?
И невеста у стола
Завертелась как юла,
Как пчела ужалила —
Сватов опечалила:
— А в сенях стоят — ха-ха! —
Два запасных жениха.
С кем же свадьбу мне гулять?
С кем цыпляток вылуплять?
С кем летать по воздуху?
Где гнездо, где озеро?
В речке утки крякали,
В доме Олю сватали
Чинно и торжественно,
Ласково да песенно.
Люська
В простенькой блузке —
Бог наяву.
— Куда же ты, Люська?!
— В Москву, в Москву!
И вежливую важность
Парни растеряли.
И козырьки фуражек,
Как лопухи, повяли.
Эх, даль окаянная!
Погнаться бы вслед…
Буянят баяны
С тоски на селе.
Не вырвать татарник
С сердечных полос.
И женятся парни,
На ком довелось.
Набиты детишками
Избы сельчан.
О Люське, я слышал,
Тоскует баян.
*
Над лунной водою
Курится парок,
Журчит за листвою
Любви монолог:
«Хочу быть красивой
В дохе дорогой,
Не купишь — не любишь,
Найдется другой;
Хочу быть в оправе,
Сверкать, как алмаз,
В росинках и травы
Приятней для глаз.
Я — свет,
я — желанье,
Купи — и владей,
А нет, так гуляет
Немало парней!..»
Над лунной водою
Курится парок,
Замолк над водою
Любви монолог,
Одеждой для счастья
Нельзя пренебречь,
Но как беспощадна
Раздетая речь!..
Деревня Песьянка
Была она артелью —
Слепых избенок ряд.
Куражились метели
Среди кривых оград.
Весной за согрой вязкой
Звенели косачи,
Непуганые сказки
Дрожали на печи.
И ветер пел над нивой
В сообществе с дождем.
Осенние мотивы
Плескались над жнивьем.
Не бедно и не худо
Сама она жила.
Из огородов чудо
На торжище везла.
Хрустели огурцами,
Хвалили за товар,
Брусникой да грибцами
Доволен был базар.
С попутной до вокзала,
А то — с мешком пешком,
То с яйцами, то с салом,
С медком да с творожком.
Обзавелась скотиной,
Да кто-то в суете
Назвал бесперспективной,
Масштабы, мол, не те…
Не заскрипят ворота…
Ни труб, ни петухов.
Вселили в дом высотный
Жнецов и пастухов.
Как будто от колодцев
Взлетели журавли
И в лапах за болотце
Деревню унесли.
*
Душа моя подранком
в камышах кричит,
А стужа застекляет
озерные ключи.
По селезню не стрелы,
не дроби дымный залп —
Я сам себя изранил
об острые глаза;
Их юная хозяйка
в березовом лесу
Печально заплетает
тяжелую косу.
Зовет меня в ладошки
и гладит мне крыло;
В ограде тонких пальцев
уютно и тепло.
Кольцо на безымянном
в сиянии лучей…
— Сними его, Алена,
примерить поскорей.
Я выбросил колечко
в озерное окно
И утопил печали
на илистое дно.
*
Заветы,
наказы,
зароки…
Смирять не хочу естества,
Бегу за случайным намеком,
Сулящим хмельные слова.
О, ночи кромешные недра!
Неведомый миг пережить.
Тревожные сполохи неба.
Доверчивый шепот во ржи.
Чтоб, глянув лукаво и строго,
Смущенных застигла луна
И вывела нас на дорогу
Под именем муж и жена.
Ночь
Липнет белая хмарь,
Опадая росою.
Звук неистовый,
дерзкий
Возник над водой, —
То петух, как горнист,
Голосистой трубою
На сарайном шесте
Затевает отбой.
Зыбкий трепет талины
Выводит на берег,
Где застыл силуэт
Полусонной избы,
Где маячат реально
Скрипящие двери.
Мы украли бездумную
Ночь для любви.
Проникаем в ограду
По лунной дорожке,
Припадают ушами
К ногам лопухи.
Пусть луна, как старуха,
Стоит под окошком,
Пробудившись, орут
Женихи-петухи!
Ромашка
В белой рубашке
Желтая луна.
Ах, чашечка-ромашечка,
Просыпь семена!
Посей у дорожки,
Забрось на лужок
И мне под окошки
Плетеный кружок.
Я стану цветочек
Водой поливать
Да песню, как дочке,
В саду напевать:
«Качайся в ладошках,
Баюшки-бай,
Цвети, моя крошка,
Людей исцеляй!»
Но скажет с досадой
Мамаша не зря:
«В твоем палисаде,
А дочка — моя!»
*
Смех брызгами под липами,
Слов чинный хоровод.
Ты грустную улыбочку
Выносишь из ворот.
От близости нечаянной
Охватит тело дрожь.
С колечка обручального
Слепящий луч стряхнешь.
За жестом ненамеренным
Расслышится на миг
Смятенный и растерянный,
Невыраженный крик.
Летят колечки локонов,
Молчанье на губах.
О, знаками-намеками
Утешу ли тебя!
Супруг уводит под руку —
Покорная жена.
И, как на сцене, поднята
Над крышами луна.
От волн людского гомона
С запретною тоской
Обегу к речному омуту
Со светлою струей.
Побег
Лишь затрубит тревожно
В зените солнца рог,
Ты выметнешь в окошко
Сиреневый платок,
В разбойной гуще сада
Родится дерзкий свист,
Нас будет ждать в ограде
Оплаченный таксист.
Из этих комнат тесных,
Забыв платок в окне,
С семейных поднебесий
Ты свергнешься ко мне;
По закуткам кварталов
В машине прошмыгнем
К кипению вокзала
С пожитков узелком.
Бежим!
Нам ночь на сборы.
А завтра в два часа
Рванется поезд скорый
В счастливые леса.
Готовы полустанки
Встречать, готов билет…
Кукушек ликованье
Погонится вослед.
Мужик Кузя
Жил мужик Кузя,
Ковал овес в кузне,
Колол дрова в печке,
Варил ершей в речке,
Молва по деревне:
В ложке у мостка
С лягушкой-царевной
Плясал «казачка».
Отворит карман —
Суетится народ:
Блоха на аркане
Сухарик грызет.
Хохочут в округе
Четыре села:
— Ой, кошка у Кузи
Щенят родила! —
Подоит хохлатку
В ведро вечерком,
В ограде торгует
Ее молоком.
В железные лапы
Зажмут штукаря:
— Ну, что ж ты за лапти
Плетешь втихаря?! —
Моргнет, ухмыляясь:
— В раю, как в лесу,
Схожу погуляю,
Грибков принесу… —
Осинник дрожит
Опаленной листвой.
Из лесу мужик
Не вернулся домой.
*
Деревенька немногоглава —
Два ряда темнокожих изб,
Луговая моя держава,
Соловьиный дубравный свист.
У развилки столб пограничный
Охраняет вход, как солдат,
В заповедник страны пшеничной,
К воркотне и мычанью оград.
В три оконца изба-скворечник
Переполнена тишиной,
Пес охранником на крылечке,
Сказки бабушки за стеной.
Музей
С заречья катящийся гром
Сады сотрясает свирепо.
О здравствуй,
обветренный дом,
Старинная дедова крепость!
Раздумий целительный миг…
Скрипучий журавль у колодца,
Как памятник землепроходцу,
Что сам себе плотним воздвиг.
В чащобу вломился герой,
Хоромы окрутил бесшабашно,
Палил, раскорчевывал пашню;
И сгинул на той мировой.
Но выжил засеянный род,
Не вымерла кучная юность…
Рогатый и квохчущий скот
Солдатка вручила коммуне.
И нива кормила колхоз,
И луг сенокосом работал,
А трактор, заехав, увез
С артельной усадьбы заботы.
А дом,
будто древний музей,
Хранитель столетней науки,
Готовит для космоса внуков;
А я как турист у дверей.
В гостях
Опять корабелы лета
Листвой одели леса —
Надулись упругим ветром
Зеленые паруса;
Березы скрипят,
как мачты,
Роща —
парусный флот —
По волнам пшеничного поля
Под облака плывет.
Деревня наша,
как остров,
Улица,
как канал,
Два тополя,
будто лодки,
Ветер к окну подогнал.
Я сам приплыл как по морю
В порт ребяческих грез
И завтра в далекий город
Снова уйду, как матрос.
Жаль расставаться с садом,
В сердце смятенье и грусть,
Уйду я на год или на два
И, может быть, не вернусь,
А может, —
не всхлипывай, мама! —
Еще побываю не раз,
Но кого-то в селенье малом
Уже не застану из вас.
Не вечны…
Да слез не лейте!
Тащи-ка баян, родня!
И с пляскою, веселее
Гурьбой провожай меня.
Нахохлилась к буре ворона,
Качает на ветке хвост,
Ветер по полю гонит
Парусный флот берез.
Родня
Царская династия,
разветвясь из древности,
Слепила обилием сановных лиц…
Гляжу сквозь ветви крестьянского дерева,
Постигаю грамоту певчих птиц.
Пращуры — пахари, воины — поморы…
Родословно-летописных сводов не храню.
Бабуся-математика,
дай-ка арифмометр,
Пересчитаю живую родню.
Пятеро братьев —
частокольная сила,
Да родные тетки,
да ихние сыны…
Достались нам бабушки от царской России
И раненый дед от гражданской войны,
Удалой папаша, нежная мама,
Свояки, свояченицы, сватьи да зять,
Шестеро дядек с оравой больших и махоньких,
Прочих отростков не сосчитать.
Меня, как коня, снаряжали в дорогу,
Ласками в воротах расчесывали хвост:
— Прославь могущество нашенского рода,
Впрягись хоть в Тюмени в важнецкий пост.
Я ржал жеребенком,
а у смешных человечков —
Впрягись хоть в Тюмени в важнецкий пост…
Еще не зубрили житейской диалектики,
Еще не ныряли в историю Руси.
*
По лунному полю,
Гремя и звеня,
Куда ты, мой поезд,
Увозишь меня?
От влажного взора
На том берегу,
От знойных ожогов
Неистовых губ,
От низкой избы
Из еловых плетей,
От тихой судьбы
На стремнины путей.
Увозишь с разгоном
В иные года,
Туда, где с тайгою
Гудят провода,
Стальные кукушки
Кукуют в пути.
Старушка-избушка,
Любовь отпусти —
И юные очи
При черной косе,
Поплакав в платочек,
Уйдут по росе,
По рельсам гудящим
Умчатся за мной
Венчаться с безвестной
Дорожной судьбой.
Зови, зови меня, дорога
Из гущи уличного мира
Несу в корзине через двор
Флакон духов, кружочек сыру
И силуэт Кавказских гор.
С листвою книг
В цветах картинок —
На связях общества вишу,
Как мотылек на паутине —
Неделю комнатой дышу.
Но телефон,
как наважденье,
Уже смеется надо мной;
Опять менять мне на движенье
Мой относительный покой,
Опять нахлестами дорога
Погонит в села к мужикам,
К огням ангарского порога
И за Байкал по облакам.
Все снасти и уют — в кармане.
О чем забыл?
К чему привык?
Душой я больше понимаю,
Чем выражает мой язык.
Опять, кого-то догоняя,
Не дам покоя я ему.
Что станет вечером — не знаю,
Где заночую — не пойму.
Поля,
плотины,
стройки,
домны…
То на машине,
то пешком
Мотаюсь по стране огромной
С блокнотом и карандашом.
Обложен новый день налогом
Тяжелых туч.
Аэрофлот,
Зови, зови меня в дорогу,
Туда, где кто-нибудь да ждет.
*
Корабль отходит от причала,
Винты сражаются с водой,
Поем, на палубе качаясь,
Бренча гитарною струной.
Нас ждут у Северного моря
Туманы в сотни этажей;
В каюте спит малютка-город
В пеленках белых чертежей.
Еще не ведает младенец,
Куда везем зачатый дух,
Какие споры и сомненья
У пестунов и повитух,
Какие снежные напасти
И ледяную кутерьму,
И героические страсти
Мы уготовили ему!
Однажды глянет он с надеждой
В морское зеркало весной,
Чтобы узнать себя в одежде
Полярной, в шапке со звездой.
О, сын прогресса и державы!
Твой долг — в суровом далеке…
Мы колыбельной провожаем
Его по северной реке.
В тюменской тайге
Фырчат,
вопят,
гогочут на болотах.
Бор — бормотанье сумеречных сов.
Жужжат над камышами вертолеты,
Ревут на реках мамонты судов.
Мы распахнули тысячи дверей
Глубинных стойл,
подземных коридоров —
И миллионы диких лошадей,
Взметнувши гривы, устремились в город.
Их кровь из нефти,
необуздан бег,
Деревья валят,
небо бьют хвостами,
По кочкам туч, по мертвой зыби рек
Везут, везут груженые составы.
А чуть стихает реактивный визг,
Тайга полна кукушкиных пророчеств.
И в глубине нетронутых урочищ
Шуршаньем тишину пронзает лист.
Судный день
РАССКАЗ ГЕОЛОГА
1
Опять один в оцепененье
На кромке берега стою
И, словно в кадрах киноленты,
Подробно вижу жизнь свою.
Я б вырвал черный дня лоскут,
Но память к острым скалам гонит,
А здесь поток ревет и стонет,
И жжет, и давит, словно жгут;
И чья-то тень в потоке тонет,
И рядом боль моя плывет,
Невыразимая, как вечность,
Опять казня мою беспечность,
Пронзая криком небосвод.
2
Я возвращаться не устану
В иного времени поток,
Когда, минуя полустанки,
Мой поезд въехал в городок.
Расставшись с гомоном перрона,
Я шел по улице пешком,
Вдруг из-за тополя девчонка
Мой лоб отметила снежком.
«Эй, внучка! Не шали с медведем!
Еще мала», —
ворчу, как дед.
Но снег, и смех, и голос следом:
«В субботу мне шестнадцать лет!..»
Шестнадцать?
Хрупкая былинка,
Тетрадки с куклами в глазах.
Шестнадцать лет…
А я детина
С дымящей трубкою в зубах.
Год минул.
Прыгнул из кабины
Проворней белки из дупла.
Тропинка к домику с рябиной
Мое волненье подвела.
Штакетник из корявых реек
Огородил и сад, и двор,
Тянули лебедями шеи
Ко мне цветы через забор.
Дверь на замке.
В саду соседка,
Вдруг хитрым глазом оценив
Мои зеркальные штиблеты,
Заворковала: «Ох, жених…»
Нежданный гость необычайный
Патриархального двора,
Пророчеств бойкие журчанья
Я пил с водою из ведра
И умилялся старушонке,
Что пестрой юбкой шебуршит;
И удивлялся, как девчонка
По лужам босиком бежит;
И стеклам вымытым, и шторам,
Скамейке, крику петуха,
Ветле, крылечку, на котором
Скакала легкая нога.
Какой жених?.. Ходок-геолог,
Искатель золота в горах,
По возрасту ни стар, ни молод,
И не женат, и не монах.
В те дни у школьного забора
Я подавал условный свист,
И, окунаясь в разговоры,
Катились мы от школы вниз;
И юбка-колокол, и ножки
Порхали шустро на крыльцо.
Сквозь растворенные окошки
Дышал весенний сад в лицо.
Приветливая, без капризов,
Звала «пустым музеем» дом —
Без хрусталей и без сервизов,
С простым комодом и столом.
И стало счастьем —
ждать улыбки
И в парке с нею танцевать,
Скрипеть полуночной калиткой,
Шептаться,
ручки целовать
И замечать: луна мамашей
Нас караулит у окна
И, примечая тени наши,
За шторой мается без сна.
А самолет, ревя турбиной,
Мигал тревожно в вышине,
Когда под доброю рябиной
Стояли мы наедине.
Я постигал любви науку —
Кокетство, шалости, намек,
Сжимая трепетную руку,
Я сам себя постичь не мот:
Я ревновал. С ней дружит мальчик —
Десятиклассник-гитарист.
Он олимпийский математик
И всероссийский шахматист;
В читалке семечки задачек
В обнимку лузгают вдвоем…
Я седину под шляпу прячу.
А налетевший хлесткий гром
Нас гонит ливнем три квартала
В подъезда тусклое нутро,
Где платье смело облегало
Ее горячее бедро.
Ослепнув после поцелуя,
Боготворя ее уста,
Бежать по парку и, ликуя,
Услышать вдруг, что — сирота…
Смутясь,
она глядела странно…
Не благодетель и не маг,
Я без раздумий из кармана
Ей пачку вытащил бумаг.
Что деньги?
Многому причина:
С дорогой, с временем расчет…
Но не витрина магазина
Нас к счастью все-таки ведет.
Покинув девичьи ворота,
Я был дорогой дальней взят.
Что деньги?
Стаей перелетных
Они без компаса летяг…
Я заглянул в свою деревню,
Где захмелевший брат орал:
«Вахлак! Нашел себе царевну,
Сослепу деньги промотал!
Девчонке этакие тыщи!
Да ей довольно двух платков!
Нет, дураки работу ищут,
А деньги ищут дураков…»
3
Пять лет вдыхал полынь сомнений
На пустырях.
Наедине
Дни холостяцкие, как тени,
Бродили пасмурно во мне.
Но появлялась почтальонша,
Дразня конвертом:
«Аль не рад?
А ну пляши, бирюк влюбленный,
Не то верну его назад!»
И я плясал,
и пел от счастья,
В журчанье строк купался я,
Был краткой радости причастен
Балок сосновый бобыля,
В предутренний иллюминатор
Горами снега пар плывет.
Ныряет вниз дюраль крылатый, —
Свергаюсь на асфальт с высот.
Москва!
Подземный эскалатор
Сливает вниз людской поток.
Фонтаном извергает кратер
Мельканье рук, шаганье ног.
Со Спасской башни бой плывущий
Под караульный ритуал,
Как пульс, как вещий крик кукушки,
Благоговейно я считал.
Москва!
И вот она — Лариса!
Вот ожидание мое…
О, как я жаждал причаститься
Забытым голосом ее!
Кольцо Бульварное в объятьях
Нас тискало. Искали с ней,
Куда пойти, куда податься,
Я говорил:
«Тебе видней».
Над белой скатертью крахмальной —
Бокалы и оркестра гром.
Кружились тени ресторана
И оседали за столом.
«Сергей Иваныч!
Добротою
Вы берегли меня от бед,
Побалагурили со мною,
Сбежали в горы, как медведь…
Зачем?
И как понять причуду,
Любя, скрывались от любви,
Полуотеческие чувства
В своих сомненьях погребли.
Желая вашего признанья,
Я вам признаться не могла,
Жила в сомненьях, ожиданьях
И непонятного ждала.
Да, я сама была в исканьях,
Писала неумелый вздор,
А вы тогда бродили в скалах,
К вам жаркий ластился костер.
Я, как охотник по ущельям,
Гналась за белкой бытия,
Не иссякала ваша щедрость,
Но чем могла ответить я?
Мужчин — терплю,
люблю — науки,
А с вами за беспечность чувств.
Перед зияющей разлукой
Какою жертвой расплачусь?
Признаюсь только, что любовник
Мне встретился в неверный час,
Что будет у меня ребенок,
И очень жаль, что не от вас.
По-прежнему честолюбива,
Боюсь судьбы,
боюсь молвы
Испепеляющего взрыва.
Но тут уж не спасете вы…»
О, как она была наивна!
Но осуждать ее нельзя!
Глядели жутко, как сквозь ливни,
Ее печальные глаза.
Я вывел кроткую из зала,
Смахнул с лица остатки слез:
И вслед за нами до вокзала
Текло молчание берез.
Звенигородская избушка
На берегу Москвы-реки.
Три дня заречный зов кукушки
Лечил Ларису от тоски;
Пух клевера и брызги меду
Для пчел на каждом хохолке;
И утешала нас природа
На миротворном языке.
Птенцы вернули нам улыбки,
Пища из дырочки дупла.
«Усыновлю твою ошибку…
Усыновлю!»
Лариса шла
Тропинкой улочки мещанской
До монастырского креста.
И на лице ее улыбка
Была, как ясный день, проста.
4
А речка горная вздувалась
За лагерем.
Шурфовики
Со склонов в бивуак смывались
Дождем в палатки и балки.
Вагон натопленный — Ларисе:
«Хозяйствуй, милая жена!
Вари отвар из трав и листьев,
Суши, мой лекарь, семена;
Бренчи до вечера гитарой,
Вздыхай о танцах и кино
Да обсуждай, как кашевары
Глядят завистливо в окно».
Геологи — миссионеры.
В горах и в тундре в звездный час
Мы обращаем в нашу веру
Руду и уголь, нефть и газ…
Но в вынужденный промежуток,
Когда в палатки лупит дождь,
Тоска…
Без песни и без шутки
Ты там и дня не проживешь.
Моя Лариса не скучала,
Струной гитарною звеня,
В палатках время коротала
И пела так четыре дня.
5
Гроза с косматых сопок камни
С громами сбрасывала вниз…
Но луч, пробив рядно тумана,
Вцепился в каменный карниз.
Все ожило.
Зашевелилось.
Парятся тропы.
Горы ждут.
На грех,
Лариса напросилась
В ознакомительный маршрут.
Тропиночка на берег левый
С канатом через брод легка.
А ниже, пеною белея,
Катает жернова река.
Сверкая россыпью обломков,
Лежал в долине мезозой.
В каньоне, словно ящер, омут
Блестел зловещей чешуей.
Мы шли среди неблагородных
Береговых гранитных плит,
И вдруг сквозь линзу мелководья
Мигнул веселый азурит.
Я кинулся: «Фарт атаману!»
И камешек ладошке рад.
Осколками набив карманы,
Поверил я в огромный клад.
Каньон мозаикой кристаллов
Сверкал, дразня меня, как храм,
И медной жилой проскакала
Мысль по волнам и по камням.
И я послал Ларису в лагерь:
«Вернись, ребята все поймут…»
Я ждал, что карту из отряда
Мне как на блюдце принесут.
Но минул час…
И страх суровый
Погнал меня на бивуак.
Ларисы не было. А повар
Зевнул рассеянно в кулак.
Но лагерь залила тревога,
Как селевая с гор вода.
Со всех сторон темно и строго
Глазела на меня беда.
Искали долго, всем отрядом.
Я вызвал с базы вертолет.
Спустился по следам в распадок
И перешел с канатом брод.
Седые кроны с облаками
Слились над мшистою скалой,
Сосна, в обрыв вцепясь корнями,
Роняла скрип над крутизной.
По склизким кварцевым ступеням
Я шел к обрыву.
От ложка
Вал разъяренный белопенный
Гнала упругая река.
Тут скалы тяжкие нависли,
Катила камни быстрина,
И сердце дрогнуло:
Лариса
Доверилась свеченью дна.
За гладью,
где ревут, как звери,
Валы и вяжутся в узлы
И в зев разинутой пещеры
Летят, срываясь со скалы, —
Бурун Ларису сбил, жгутами
Оплел ей руки, головой
Толкнул ее на острый камень
И спутал волосы с травой.
Внизу,
в зубах гранитных складок,
На сучья выброшенный труп
Увидел я.
На плащ-палатке
Его подняли на уступ.
6
Кто виноват?
Капканный омут…
Или бродячий дух семьи…
Ах, эта вечная бездомность,
Сберкнижки алчные мои…
А ложный брод,
маня, как призрак,
Спрямляя к водопаду путь,
Ей посулил все блага жизни,
А может — орден мне на грудь…
Венчает сопку снежный гребень,
А снизу —
омута глаза.
Огнем раскалывая небо,
Гремит безумная гроза.
И кажется,
сама природа,
Страшась насилья над собой,
Меж берегов вздувая воды,
Грозит клыкастою волной.
Пробито небо осью сопки,
Над нею звездный круг скрипит,
Шумит прибрежная осока,
И под плитой Лариса спит.
Тесал я грани обелиска
И берег сам долбил кайлом…
Мы тело легкое Ларисы
Препроводили в вечный дом.
Прошла гроза…
Но за беспечность
Я каждый день себя сужу,
Передо мной зияет вечность,
И в эту вечность я гляжу.
*
Над речкой мост подвесили,
Связали провода,
Закуковали весело
В урмане поезда.
Всю осень меж деревьями
Искатели судьбы
Ходили — парень с девушкой —
Наверно, по грибы.
Аукались за ветками,
Гоня медвежий треск,
И голосами детскими
Им откликался лес.
И восхищались юные,
Что даже темнота
В волнах младенца лунного
Купает у моста.
Забыл я тех вербованных,
И утекла вода.
Но путь-дорога ровная
Вновь привезла сюда.
И там, где сосны сонные
Шептались у реки,
Над крышами тесовыми
Свиваются дымки.
Лужайке за составами
Сосна бросает тень.
И детвора картавая
Захватывает в плен
Меня между вагонами;
В галдежном их кругу
Мне вспомнились влюбленные
На лунном берегу…
Карусель
Мой первый день,
моя купель —
Ладони сентября,
А запустили карусель
Задолго до меня.
За крутом круг,
за кругом круг
Да за витком виток.
Родимый дом,
забытый луг
Да в поле табунок.
Кружит орбитою земля
Быстрей ракето-корабля.
На тридцать пятый оборот
По Млечному Пути везет.
Здоров ли, болен —
а лети,
Не выбросишь билет,
Ведь полустанков на пути
До крайней точки нет.
*
Для путника усталого
По берегу лесок.
Светляк электростанцией
Лампочку зажег.
Скользнув подводной лодкою
За вертким пескарем,
Хребтиной щука ходкая
Качнула водоем;
Спасется он за тиною
Иль через миг умрет…
Икринка пескариная —
Химический завод —
Родит малька дотошного…
Маховиком волны
Гудит на полной мощности
Промышленность весны.
Медовой атмосферою
Дышу.
Беру у ног
С зеленого конвейера
Душистый огонек.
*
Какие сомненья, природа,
И бури в тебе взорвались!
Зачем породила урода
И мукой наполнила жизнь?
Намеренно или случайно
Ты в генах
иль где-то опричь
Явила жестокую тайну,
Которую нам не постичь?..
Снег
Он был доверчивым и чистым —
Гонец небес,
прообраз птиц,
Не трогал ветер норовистый
Его девических ресниц.
Он удивительно кружился,
Снижался,
как лебяжий пух,
На щеки щекотно ложился
И таял, как бесплотный дух.
Потом, рыча, машины вязли.
А он, невзгодам вопреки,
Уже растоптанный и грязный,
Летел с колес на caпoги.
Смеясь, в саду лепили тело,
Похожее на малыша.
А ночью вдруг заледенела
Его небесная душа;
И коркой снега,
будто воском,
Запечатлела трав узор,
На белом ватмане в березках
Печати лап с лучами шпор.
Запеленал деревья иней.
Оттиснут в строчки санный след.
И вьюга, распевая гимны,
Затмить готова белый свет.
Но вот он,
вот он, солнца зайчик!
По насту прыгает, — ура!
Сучит проворными ногами
Ручей, бегущий со двора.
Оттепель
Что c атмосферой?
Февраль у ворот
Поземки не вертит,
Метели не вьет.
Тают папахи,
Тулупов куржак;
В ситце рубах
Молодой березняк;
Печи корней
Затопил кочегар,
В трубах ветвей
Зачинается жар.
Вербы в пушистом
Зеленом дыму.
Дар бескорыстный
Зимы не пойму!
Прячется кто-то
В яру, у берез,
Мокнет сумета
Подтаявший хвост.
Путешествие в Тобольск
Соборы, дворы c заборами,
На гору — взвозы конные,
Хлопают крыльями черными
Вороны над колокольнями.
Заря купола выкатывает
Над стеной белокаменной,
Сбросив гостиничный сон,
Иду на холмовый звон.
Ах ты город — окраинный!
Башенный кремль-музей!
Березняки разгораются
От скачущих снегирей.
Площадь сплетала тропы
Дьяков,
бояр,
послов,
Ветреных баб-холопок,
Воинов и купцов.
Кречетов ждали в Пекине,
Золото — божий храм,
Мягкий товар — пушнину —
Возами государям!
Волжских людей и местных,
Казака и бунтаря
Город месил, как тесто,
В круглых стенах кремля.
Память в туманах тонет,
И в коридор берез
Ветер с Урала гонит
Громы стальных колес.
Устройство на работу
Поморив с часом меня у входа,
Взглядом оценив лицо мое,
Подмигнул! директор:
— Чей ты родом?
Накатай-ка, братец, житиё…
Не святой…
Ах, сладкая морока,
Зацепивши краешек стола,
Броситься к журчащему истоку,
Где тебя мамаша родила.
Продан был в сибирское селенье
Прадед мой, мальчонкой, за коня,
Убежав, фамилию, как флейту,
Прихватил украдкой для меня.
Сорок лет она ему звучала,
Бегала по улицам сама,
На фронтах,
на фермах воевала
И замолкла в роще у холма.
Той дорожной кличкою одетый,
В дом врасти корнями не могу,
Сто квартир сменил на белом свете,
За судьбой куда-то все бегу.
Сеют в поле —
я умею сеять.
Мне родня —
машина и станок…
Самолеты курс берут на север,
Поезда уходят на восток…
Посмотрел директор на бумаги:
— Думаешь, и сам я не был юн?
Никакой ты, парень, не бродяга,
Никакой ты, братец, не шатун!..
*
Души, чистые,
обставленные сложно;
Скромные и светлые, как залы;
Как сегодня мне за вас тревожно…
Уезжаю, люди,
уезжаю!
От Байкала, из квартала дружбы,
От горы, где в домике жилплощадь,
Чьи глаза вдали меня окружат?
Я входил в зеленые, как в рощу,
Через синие и голубые —
В тихие семейные беседы.
А одни, раскосые, любили,
Не могли поверить, что уеду.
Безутешно заливалась Нина
На перроне у столба слезами.
И махала от окна рябина
Долго-долго
крыльями-ветвями.
*
Опять жижжат,
шипят,
кукуют…
Над парком брызнул беглый гром.
Трава в саду гудит, как улей,
Пред очистительным дождем.
В тоскливой комнатной блокаде
Зашелся трелью телефон:
То веерами водопадов,
То горным эхом бредит он.
Мой лекарь, говорун со стажем,
Похлопочи, похлопочи!..
Русалки на приморском пляже
Катают пестрые мячи,
Трубят по зарослям горнисты,
Резвятся кони на лугу.
Ну, завербуй меня в туристы —
Шагать тропой и спать в стогу.
В сыром бурьяне меж козявок,
Средь ползунов и прыгунов,
И комариные оравы
Слетятся брать на пробу кровь.
Там сыч, там варево болота,
Там бурелом и костолом.
Ну, отвори же в рай ворота —
Я в чащу брошусь прямиком!
Напьюсь пригоршнями рассветов,
Насытясь в поле тишиной.
…В окно заглядывает лето,
Бренча струною дождевой.
Двойник
Я был лишь в хромосомах,
О нем уже галдели,
В пеленки и тесемки
Затискивали тельце.
Когда клубком вкатился
Большой родне в ладошки —
Они меня любили,
Хотя бывало тошно.
Мой класс —
друзья-ребята
Полезли в сад бесхозный,
Он лил со мною рядом
У изгороди слезы.
«О, нюня ясноглазый!» —
В меня — гранаты яблок.
Тогда, слезу размазав,
Ему я крикнул:
«Баба!»
В непослушаньях кожа
От синяков вздувалась.
Двойник стал непохожим,
И мы размежевались.
Он пел на школьной сцене,
Играл чужие роли,
А я стихи бесцельно
Слагал лягушкам в поле.
Я целовался с Валей
Под лунной рябью листьев,
Его ж молва шпыняла,
Мол, девоненавистник.
Я щедр —
и он не жаден.
Я весел —
он смеется,
Опять я уезжаю,
Он снова остается.
*
Закипело,
заблистало,
Тополя бросает в дрожь,
Гром из тучи-одеяла
Выколачивает дождь.
Что ж вы, тучи, закружились,
Заслонили белый свет?
Да, не так судьба сложилась,
Как мечтал в шестнадцать лет.
В узких улиц лабиринте
Объявленья на столбах
Я читаю, будто книгу,
Как гадаю на бобах.
Дни износятся,
как вещи,
Сколько выбросил во двор!
И сгорит в костре забвенья
Барахло обид и ссор.
Кухню, комнату с балконом,
И за окнами пейзаж,
И соседку с телефоном
На любой сменю этаж.
В хмари ливня вижу город,
Где согласье и любовь…
Обрывает ветер-дворник
Объявленья со столбов.
Счастья радостные даты —
Драгоценности мои —
Увезу с собой куда-то
Через бури и дожди.
В Москве
Сюда,
где виснет пух
На крышах старины,
Нас гонит дерзкий дух.
Со всех глубин страны.
Скакал я тридцать лет
До города Москвы
По знаменьям планет,
По ворожбе молвы.
Москва-то и меня
У каменных ворот
Без белого коня
На улочке не ждет.
Запахнутый в метель
Садового кольца,
Я обнимаю ель
У царского крыльца.
Пронзают башни высь,
Как острия ракет,
И тянет камень вниз —
В потемки древних лет.
Гляжу на город стольный,
На башенки Кремля…
На стержне колокольни
Вертится земля.
Уральские хребты,
На цыпочки привстав,
Гудят:
«Эй, где же ты?
Кого увидел там?»
То слушаю салют,
То, голову склоня,
Задумчиво стою
У Вечного огня…
Об авторе
Фалеев Владимир Михайлович родился в деревне Тюлькино Тюменской области. После окончания отделения журналистики Уральского государственного университета имени А. М. Горького работал в газетах Улан-Удэ, Слюдянки Иркутской области, Тюмени, Москвы, в журнале «Наш современник», встречался с геологами, нефтяниками и строителями, колхозниками. Автор повестей «Дом моей судьбы», «Женщина в зеленом дождевике», очерков «Супрун С. П.» (в книге «Летчики» серии ЖЗЛ), «Преданья старины глубокой» (в сборнике «Бригантина») и др.
Книгу составили стихи о земле сибирской, о первопроходцах, геологах, о суровой, щедрой природе таежного края, о любви, о дорогах молодости, о поисках главного в жизни.
ВЛАДИМИР ФАЛЕЕВ
О ЧЕМ ШУМИТ СОСНОВЫЙ БОР
Стихи
*
Опять транзитный самолет,
Соединясь с голубизною,
Сулит свидание с высот
В Сибири с родиной лесною.
Плескаясь в заревом огне
Над грудой облаков багряных,
Ищу в прозрачной полынье
Дно котловины океана.
Вот плошка озера,
овраг…
Огней окошечных свеченье…
Тончайшей нитью входит тракт
В ушко игольное селенья.
О, как же мал ты,
островок
Полей, избушек, где знакомо
Мигает теплый светлячок
В окне родительского дома!
Луга, где сено я косил,
Дощатый цех лесозавода,
Ограда школы, где водил
Ребяческие хороводы;
Леса с прожилками дорог,
С дымком над клюквенным болотом…
Неповторимый лоскуток
Воспоминаний мимолетных.
Я проплываю высоко.
И крикну —
с улиц не услышат,
И мне не спрыгнуть с облаков
На клуба крохотную крышу.
Я точки дальние ловлю
С неизъяснимою тоскою,
Чтоб кто-то мне, как журавлю,
Прощально помахал рукою.
*
Черпнув в пригоршню озера —
Как в зеркало гляжусь.
Полотнищами озими
Заречными горжусь,
Туманными оврагами,
Овином у моста,
Рубиновою ягодой
С горящего куста.
Но тропка долгожителя
Не мне припасена,
Изба, детьми набитая,
Сады и тишина.
В просвете за амбарами
У драного плетня
Тоской машина мается:
Ох, заждалась меня.
Ей фарами лужеными
По просеке мигать,
Фундаменты бетонные
Мостов перебегать.
И в гонке тень безгласная
Мелькнет в березняке —
Рябина с гроздью красною
В протянутой руке.
*
В хлябь туннеля
тропкой тощей
Меж кустов и кочек
По ковру дубовой рощи
Катится клубочек;
Тороплюсь за юрким лаем,
За хвостом пушистым
В облетающее пламя
Киноварных листьев.
За колючей вязью мрачной,
Цепкой глушью лога
Первозданная прозрачность —
Поле и дорога…
В чистоте невероятной —
В пышном храме света —
Все толчки души понятней
На излете лета.
О чем шумит сосновый бор
О, родина! О, косогор!
К колоннам сосен выбегаю…
О чем шумишь, ветвистый бор?
Кого кукушкой заклинаешь?
Невидимые кустари
В зубах зажали камышины
И выдувают купыри
На приозерной луговине.
Волненьем трав,
пищаньем птиц,
И хорканьем,
и кукованьем,
О, бор, ты силишься постичь,
Как мы, свое существованье.
*
Каждый год убегают воды
Желобами ручьев в овраг.
Каждый год стариков уводит
Заоколичный березняк.
Мой отец —
мужик своенравный,
Сам себе обозначил срок.
Две березки листвою ржавой
Тихо плачут в речной поток.
Бригадир хлебопашцев дрался
В вихревой атаке штыком,
Между войнами —
взводом солдатским! —
Заселил сыновьями дом;
Увернулся от пуль летучих,
Отогнав от границ врагов;
Вел бригаду из голодухи
Двадцать лет.
В урожайный год
Загрустил. В березовом колке
Выбрал куст,
где решил отдохнуть,
Обещал мужикам спокойно
Там лежать — не давило б грудь.
По весне телка откормил он:
Чтоб у звездочки над холмом
Всей деревней на тризне пили
И закусывали мяском.
Чтоб мотивы ему веселые
Над могилою слышать впредь,
Чтобы деды все жили долго,
Не забыли бы умереть.
И звучали речи в ограде,
И пестрел народ у леска.
И мычало коровье стадо,
Облака воздев на рога.
В город
В белострунный березняк
Запряженный бык тащился.
Опаленный зноем тракт
Ржал и гикал на мальчишку…
…Колокольни медный звон,
Многолюдье,
скрип каретный.
Я, мужик десятилетний,
У купеческих колонн.
Город въехал, как обоз,
В глаз раскрытые ворота,
Ярмаркой водоворотной
В память детскую пророс,
Удивительным парадом
Юбок,
платьев,
пиджаков,
Зазывал торговым рядом
У корзинок и мешков,
Толкотнею на дороге,
Вереницею цыган
Да калекою безногим,
Обнимающим баян;
До сих пор живет во мне
Тот певца хрипящий голос,
Как невидимый осколок,
Как отметка на войне.
Мельтешит двадцатый год,
Дня кипящего свиданье,
И толкается в сознанье,
И забыться не дает.
Все звенит тот бубенец,
Увозя меня от пашен
В мир, где с крыши флагом машет
Горсоветовский дворец.
*
Коней стреножив резвых,
Я с книгой под стожком,
Завороженно грезил
Ничейным островком.
Жил в Англии когда-то
Католик Томас Мор,
И знатный и богатый
Мудрец и фантазер…
Не пташкой вылетала
Строка из-под пера.
Ах, книга золотая
Загадочно-хитра!
В ничейном океане
На острове Нигде
Живут не англичане —
Ухмылки в бороде.
На море —
не за деньги,
На пашне —
не за страх.
Веселое смиренье
На праведных губах.
В порту моряк матерый
Не в сумрачном хмелю,
Не искушает совесть
Присягой королю…
В кустарниках синицы —
Почетный караул.
Последние страницы
Едва не пролистнул.
Дохнула зноем драма,
И ослепила боль…
Ах, Томас!.. Был упрямым,
Казнил его король.
Гром
Весенний резвоногий гром
Бежит по тучке за холмом,
Блеснув пролетною слезой,
Свистит прибрежною лозой.
Эй, погоди,
не удирай!
Хоть кур в ограде попугай!
Да проскачи по сосняку —
Девчонок прогони домой.
А что тебе, холостяку?
Им ножки в лужице помой…
Греми,
греми, весенний гром,
Плесни на землю серебром,
Блесни в окошке и в пруду
И почки разбуди в саду…
И гром раскатами басов
Откликнулся на зов низов.
Блеснул в оконце и в пруду,
Перепугал всех птиц в саду,
Ударил молнией во двор,
Свалил забор —
и за бугор.
Сверкает глазом над избой…
Опасно, брат, шутить с тобой.
Петух
Под звездной крышей полночи,
Когда деревня спит,
Петух безумным голосом
Под окнами кричит.
В ограде тени корчатся.
К пожару, что ль, орет?
Ах, я ж его от коршуна
Цыпленком уберег!
Перемогая пение,
В тягучем сне тону.
Со дна, как наваждение,
Пугает тишину.
Лучом убогой лампочки
Ощупываю двор.
«Ужо тебе, голландскому!»
Взмостился на забор.
Ох, быть ему бесхвостому,
Схвачу —
башка падет.
В репейник шпоры острые
Кот Васька унесет.
Маню из мглы подарочком —
Даю зерна с крыльца:
Молчи, горлан нежареный,
Ощиплем шельмеца.
Отряхиваясь вежливо,
Ладонь мою клюет.
Уйду. Опять мятежником
Под окнами орет.
*
Войском дождей в осаду
Туча холмы берет,
Ветер шрапнелью града
В латы фуфаек бьет;
Цепью идем в атаку —
Блещут в руках ножи,
В слякоти хлюпких трактов
Вязнут колеса машин.
Не раненых с поля боя —
Со свеклой ношу мешки,
Эх, поле, русское поле,
Здесь полегли полки…
Клены бегут от пашен
На длинных тощих ногах,
В пестро-красных рубахах,
В лаковых сапогах.
Я шагаю героем
К бараку, к лежанке своей,
Перед почетным строем
Молодых тополей.
Ночь-партизанка у леса
Жжет на поляне костры,
Душу ласкают песни
Военной поры.
Велосипед
Я купил велосипед —
В колесе лучатся спицы.
И едва скупой рассвет
Поднял сонные ресницы —
Нажимаю на педаль
В толчее на перекрестке,
И бежит, бежит асфальт
Под вертучие колеса.
На утиные луга!
На шмелиные лужайки!
Там, где Бабушка Яга
Всех земных чудес хозяйка:
Из лохматых облаков
Глазом коршуна сверкает,
Из широких рукавов
Стаи мошек выпускает.
То крапивой жиганет,
То стегнет упругой веткой,
То на кочку наведет,
То на камень неприметный.
Но, узнав, что я родня
Поселянам-пешеходам,
В синь да зелень заманя,
Хвалит здешнюю природу.
В плен с колесами берет,
Хитроумьем знаменита,
И стреляет прямо в рот
Из-под листьев земляника.
Еду плавно или тряско —
Но на весь на белый свет
Всем ору:
«Не жизнь — а сказка!
Я купил велосипед!..»
Я готов на нем хоть сутки…
Напролет…
А синяки —
Это, братцы, просто шутки,
Шутки Бабушки Яги.
Родина
Это клок огорода,
Запах избы овчинный,
Перепляс хороводный
До зари петушиной.
Это отцовский орден,
Бабушкино преданье,
Школа любви и ссоры,
Тайный урок свиданья.
Это вера мальчишья
В славу, что ветром дует,
В грезы, что слаще и чище
Первого поцелуя.
Поезд бежал по пашне,
Звал, задыхаясь дымом:
Сколько невест прекрасных —
Вместо одной любимой!
Годы — круги ученья,
Креп я телом и костью
В знойном круговращенье
Улиц и перекрестков;
В космос стрелы-ракеты
Запускал великаном,
Обнимая планету,
Словно глобус, руками.
*
Там цвели череда,
Белена и дурман.
Извергала вода
Непроглядный туман.
На лужайке сырой
У речного окна,
Где молчал травостой,
Нас свела тишина.
В незагаданный час
Наклонилась листва,
Повалилась, смеясь,
На цветы голова.
Пожелай позабыть —
За рукав не держу.
Ну а как разлюбить —
Я вовек не скажу.
*
Матушка на крылечке
Дочку поучала:
«Береги, дочка, честь».
А дочка молчала.
За рекою бор кукушкой
На берег кликал,
Расстилая на опушке
Скатерть c земляникой.
Он в малиннике заречном
Мазал соком губы
И накидывал на плечи
Полу хвойной шубы,
Хохотал, играя в прятки,
Хоронясь за кочкой,
И ложился под лопатки
Жареным песочком.
Не сыскать, какою тропкой
В зарослях бродила,
И, доверясь, за ольхою
Что-то обронила.
У крылечка мать встречала
Глупую девчонку.
Лишь вздохнула да сказала:
«Береги внучонка…»
Сватовство
В речке утки крякали,
В доме Олю сватали
Чинно и торжественно,
Ласково да песенно.
Заиграет улица
Свадебным веселием,
За ворота уточка
Поплывет за селезнем.
Но искал еще жених
Что-то в глазках голубых:
— Ты ответь, желанная,
Много ли приданого?
И невеста у стола
Завертелась как юла,
Как пчела ужалила —
Сватов опечалила:
— А в сенях стоят — ха-ха! —
Два запасных жениха.
С кем же свадьбу мне гулять?
С кем цыпляток вылуплять?
С кем летать по воздуху?
Где гнездо, где озеро?
В речке утки крякали,
В доме Олю сватали
Чинно и торжественно,
Ласково да песенно.
Люська
В простенькой блузке —
Бог наяву.
— Куда же ты, Люська?!
— В Москву, в Москву!
И вежливую важность
Парни растеряли.
И козырьки фуражек,
Как лопухи, повяли.
Эх, даль окаянная!
Погнаться бы вслед…
Буянят баяны
С тоски на селе.
Не вырвать татарник
С сердечных полос.
И женятся парни,
На ком довелось.
Набиты детишками
Избы сельчан.
О Люське, я слышал,
Тоскует баян.
*
Над лунной водою
Курится парок,
Журчит за листвою
Любви монолог:
«Хочу быть красивой
В дохе дорогой,
Не купишь — не любишь,
Найдется другой;
Хочу быть в оправе,
Сверкать, как алмаз,
В росинках и травы
Приятней для глаз.
Я — свет,
я — желанье,
Купи — и владей,
А нет, так гуляет
Немало парней!..»
Над лунной водою
Курится парок,
Замолк над водою
Любви монолог,
Одеждой для счастья
Нельзя пренебречь,
Но как беспощадна
Раздетая речь!..
Деревня Песьянка
Была она артелью —
Слепых избенок ряд.
Куражились метели
Среди кривых оград.
Весной за согрой вязкой
Звенели косачи,
Непуганые сказки
Дрожали на печи.
И ветер пел над нивой
В сообществе с дождем.
Осенние мотивы
Плескались над жнивьем.
Не бедно и не худо
Сама она жила.
Из огородов чудо
На торжище везла.
Хрустели огурцами,
Хвалили за товар,
Брусникой да грибцами
Доволен был базар.
С попутной до вокзала,
А то — с мешком пешком,
То с яйцами, то с салом,
С медком да с творожком.
Обзавелась скотиной,
Да кто-то в суете
Назвал бесперспективной,
Масштабы, мол, не те…
Не заскрипят ворота…
Ни труб, ни петухов.
Вселили в дом высотный
Жнецов и пастухов.
Как будто от колодцев
Взлетели журавли
И в лапах за болотце
Деревню унесли.
*
Душа моя подранком
в камышах кричит,
А стужа застекляет
озерные ключи.
По селезню не стрелы,
не дроби дымный залп —
Я сам себя изранил
об острые глаза;
Их юная хозяйка
в березовом лесу
Печально заплетает
тяжелую косу.
Зовет меня в ладошки
и гладит мне крыло;
В ограде тонких пальцев
уютно и тепло.
Кольцо на безымянном
в сиянии лучей…
— Сними его, Алена,
примерить поскорей.
Я выбросил колечко
в озерное окно
И утопил печали
на илистое дно.
*
Заветы,
наказы,
зароки…
Смирять не хочу естества,
Бегу за случайным намеком,
Сулящим хмельные слова.
О, ночи кромешные недра!
Неведомый миг пережить.
Тревожные сполохи неба.
Доверчивый шепот во ржи.
Чтоб, глянув лукаво и строго,
Смущенных застигла луна
И вывела нас на дорогу
Под именем муж и жена.
Ночь
Липнет белая хмарь,
Опадая росою.
Звук неистовый,
дерзкий
Возник над водой, —
То петух, как горнист,
Голосистой трубою
На сарайном шесте
Затевает отбой.
Зыбкий трепет талины
Выводит на берег,
Где застыл силуэт
Полусонной избы,
Где маячат реально
Скрипящие двери.
Мы украли бездумную
Ночь для любви.
Проникаем в ограду
По лунной дорожке,
Припадают ушами
К ногам лопухи.
Пусть луна, как старуха,
Стоит под окошком,
Пробудившись, орут
Женихи-петухи!
Ромашка
В белой рубашке
Желтая луна.
Ах, чашечка-ромашечка,
Просыпь семена!
Посей у дорожки,
Забрось на лужок
И мне под окошки
Плетеный кружок.
Я стану цветочек
Водой поливать
Да песню, как дочке,
В саду напевать:
«Качайся в ладошках,
Баюшки-бай,
Цвети, моя крошка,
Людей исцеляй!»
Но скажет с досадой
Мамаша не зря:
«В твоем палисаде,
А дочка — моя!»
*
Смех брызгами под липами,
Слов чинный хоровод.
Ты грустную улыбочку
Выносишь из ворот.
От близости нечаянной
Охватит тело дрожь.
С колечка обручального
Слепящий луч стряхнешь.
За жестом ненамеренным
Расслышится на миг
Смятенный и растерянный,
Невыраженный крик.
Летят колечки локонов,
Молчанье на губах.
О, знаками-намеками
Утешу ли тебя!
Супруг уводит под руку —
Покорная жена.
И, как на сцене, поднята
Над крышами луна.
От волн людского гомона
С запретною тоской
Обегу к речному омуту
Со светлою струей.
Побег
Лишь затрубит тревожно
В зените солнца рог,
Ты выметнешь в окошко
Сиреневый платок,
В разбойной гуще сада
Родится дерзкий свист,
Нас будет ждать в ограде
Оплаченный таксист.
Из этих комнат тесных,
Забыв платок в окне,
С семейных поднебесий
Ты свергнешься ко мне;
По закуткам кварталов
В машине прошмыгнем
К кипению вокзала
С пожитков узелком.
Бежим!
Нам ночь на сборы.
А завтра в два часа
Рванется поезд скорый
В счастливые леса.
Готовы полустанки
Встречать, готов билет…
Кукушек ликованье
Погонится вослед.
Мужик Кузя
Жил мужик Кузя,
Ковал овес в кузне,
Колол дрова в печке,
Варил ершей в речке,
Молва по деревне:
В ложке у мостка
С лягушкой-царевной
Плясал «казачка».
Отворит карман —
Суетится народ:
Блоха на аркане
Сухарик грызет.
Хохочут в округе
Четыре села:
— Ой, кошка у Кузи
Щенят родила! —
Подоит хохлатку
В ведро вечерком,
В ограде торгует
Ее молоком.
В железные лапы
Зажмут штукаря:
— Ну, что ж ты за лапти
Плетешь втихаря?! —
Моргнет, ухмыляясь:
— В раю, как в лесу,
Схожу погуляю,
Грибков принесу… —
Осинник дрожит
Опаленной листвой.
Из лесу мужик
Не вернулся домой.
*
Деревенька немногоглава —
Два ряда темнокожих изб,
Луговая моя держава,
Соловьиный дубравный свист.
У развилки столб пограничный
Охраняет вход, как солдат,
В заповедник страны пшеничной,
К воркотне и мычанью оград.
В три оконца изба-скворечник
Переполнена тишиной,
Пес охранником на крылечке,
Сказки бабушки за стеной.
Музей
С заречья катящийся гром
Сады сотрясает свирепо.
О здравствуй,
обветренный дом,
Старинная дедова крепость!
Раздумий целительный миг…
Скрипучий журавль у колодца,
Как памятник землепроходцу,
Что сам себе плотним воздвиг.
В чащобу вломился герой,
Хоромы окрутил бесшабашно,
Палил, раскорчевывал пашню;
И сгинул на той мировой.
Но выжил засеянный род,
Не вымерла кучная юность…
Рогатый и квохчущий скот
Солдатка вручила коммуне.
И нива кормила колхоз,
И луг сенокосом работал,
А трактор, заехав, увез
С артельной усадьбы заботы.
А дом,
будто древний музей,
Хранитель столетней науки,
Готовит для космоса внуков;
А я как турист у дверей.
В гостях
Опять корабелы лета
Листвой одели леса —
Надулись упругим ветром
Зеленые паруса;
Березы скрипят,
как мачты,
Роща —
парусный флот —
По волнам пшеничного поля
Под облака плывет.
Деревня наша,
как остров,
Улица,
как канал,
Два тополя,
будто лодки,
Ветер к окну подогнал.
Я сам приплыл как по морю
В порт ребяческих грез
И завтра в далекий город
Снова уйду, как матрос.
Жаль расставаться с садом,
В сердце смятенье и грусть,
Уйду я на год или на два
И, может быть, не вернусь,
А может, —
не всхлипывай, мама! —
Еще побываю не раз,
Но кого-то в селенье малом
Уже не застану из вас.
Не вечны…
Да слез не лейте!
Тащи-ка баян, родня!
И с пляскою, веселее
Гурьбой провожай меня.
Нахохлилась к буре ворона,
Качает на ветке хвост,
Ветер по полю гонит
Парусный флот берез.
Родня
Царская династия,
разветвясь из древности,
Слепила обилием сановных лиц…
Гляжу сквозь ветви крестьянского дерева,
Постигаю грамоту певчих птиц.
Пращуры — пахари, воины — поморы…
Родословно-летописных сводов не храню.
Бабуся-математика,
дай-ка арифмометр,
Пересчитаю живую родню.
Пятеро братьев —
частокольная сила,
Да родные тетки,
да ихние сыны…
Достались нам бабушки от царской России
И раненый дед от гражданской войны,
Удалой папаша, нежная мама,
Свояки, свояченицы, сватьи да зять,
Шестеро дядек с оравой больших и махоньких,
Прочих отростков не сосчитать.
Меня, как коня, снаряжали в дорогу,
Ласками в воротах расчесывали хвост:
— Прославь могущество нашенского рода,
Впрягись хоть в Тюмени в важнецкий пост.
Я ржал жеребенком,
а у смешных человечков —
Впрягись хоть в Тюмени в важнецкий пост…
Еще не зубрили житейской диалектики,
Еще не ныряли в историю Руси.
*
По лунному полю,
Гремя и звеня,
Куда ты, мой поезд,
Увозишь меня?
От влажного взора
На том берегу,
От знойных ожогов
Неистовых губ,
От низкой избы
Из еловых плетей,
От тихой судьбы
На стремнины путей.
Увозишь с разгоном
В иные года,
Туда, где с тайгою
Гудят провода,
Стальные кукушки
Кукуют в пути.
Старушка-избушка,
Любовь отпусти —
И юные очи
При черной косе,
Поплакав в платочек,
Уйдут по росе,
По рельсам гудящим
Умчатся за мной
Венчаться с безвестной
Дорожной судьбой.
Зови, зови меня, дорога
Из гущи уличного мира
Несу в корзине через двор
Флакон духов, кружочек сыру
И силуэт Кавказских гор.
С листвою книг
В цветах картинок —
На связях общества вишу,
Как мотылек на паутине —
Неделю комнатой дышу.
Но телефон,
как наважденье,
Уже смеется надо мной;
Опять менять мне на движенье
Мой относительный покой,
Опять нахлестами дорога
Погонит в села к мужикам,
К огням ангарского порога
И за Байкал по облакам.
Все снасти и уют — в кармане.
О чем забыл?
К чему привык?
Душой я больше понимаю,
Чем выражает мой язык.
Опять, кого-то догоняя,
Не дам покоя я ему.
Что станет вечером — не знаю,
Где заночую — не пойму.
Поля,
плотины,
стройки,
домны…
То на машине,
то пешком
Мотаюсь по стране огромной
С блокнотом и карандашом.
Обложен новый день налогом
Тяжелых туч.
Аэрофлот,
Зови, зови меня в дорогу,
Туда, где кто-нибудь да ждет.
*
Корабль отходит от причала,
Винты сражаются с водой,
Поем, на палубе качаясь,
Бренча гитарною струной.
Нас ждут у Северного моря
Туманы в сотни этажей;
В каюте спит малютка-город
В пеленках белых чертежей.
Еще не ведает младенец,
Куда везем зачатый дух,
Какие споры и сомненья
У пестунов и повитух,
Какие снежные напасти
И ледяную кутерьму,
И героические страсти
Мы уготовили ему!
Однажды глянет он с надеждой
В морское зеркало весной,
Чтобы узнать себя в одежде
Полярной, в шапке со звездой.
О, сын прогресса и державы!
Твой долг — в суровом далеке…
Мы колыбельной провожаем
Его по северной реке.
В тюменской тайге
Фырчат,
вопят,
гогочут на болотах.
Бор — бормотанье сумеречных сов.
Жужжат над камышами вертолеты,
Ревут на реках мамонты судов.
Мы распахнули тысячи дверей
Глубинных стойл,
подземных коридоров —
И миллионы диких лошадей,
Взметнувши гривы, устремились в город.
Их кровь из нефти,
необуздан бег,
Деревья валят,
небо бьют хвостами,
По кочкам туч, по мертвой зыби рек
Везут, везут груженые составы.
А чуть стихает реактивный визг,
Тайга полна кукушкиных пророчеств.
И в глубине нетронутых урочищ
Шуршаньем тишину пронзает лист.
Судный день
РАССКАЗ ГЕОЛОГА
1
Опять один в оцепененье
На кромке берега стою
И, словно в кадрах киноленты,
Подробно вижу жизнь свою.
Я б вырвал черный дня лоскут,
Но память к острым скалам гонит,
А здесь поток ревет и стонет,
И жжет, и давит, словно жгут;
И чья-то тень в потоке тонет,
И рядом боль моя плывет,
Невыразимая, как вечность,
Опять казня мою беспечность,
Пронзая криком небосвод.
2
Я возвращаться не устану
В иного времени поток,
Когда, минуя полустанки,
Мой поезд въехал в городок.
Расставшись с гомоном перрона,
Я шел по улице пешком,
Вдруг из-за тополя девчонка
Мой лоб отметила снежком.
«Эй, внучка! Не шали с медведем!
Еще мала», —
ворчу, как дед.
Но снег, и смех, и голос следом:
«В субботу мне шестнадцать лет!..»
Шестнадцать?
Хрупкая былинка,
Тетрадки с куклами в глазах.
Шестнадцать лет…
А я детина
С дымящей трубкою в зубах.
Год минул.
Прыгнул из кабины
Проворней белки из дупла.
Тропинка к домику с рябиной
Мое волненье подвела.
Штакетник из корявых реек
Огородил и сад, и двор,
Тянули лебедями шеи
Ко мне цветы через забор.
Дверь на замке.
В саду соседка,
Вдруг хитрым глазом оценив
Мои зеркальные штиблеты,
Заворковала: «Ох, жених…»
Нежданный гость необычайный
Патриархального двора,
Пророчеств бойкие журчанья
Я пил с водою из ведра
И умилялся старушонке,
Что пестрой юбкой шебуршит;
И удивлялся, как девчонка
По лужам босиком бежит;
И стеклам вымытым, и шторам,
Скамейке, крику петуха,
Ветле, крылечку, на котором
Скакала легкая нога.
Какой жених?.. Ходок-геолог,
Искатель золота в горах,
По возрасту ни стар, ни молод,
И не женат, и не монах.
В те дни у школьного забора
Я подавал условный свист,
И, окунаясь в разговоры,
Катились мы от школы вниз;
И юбка-колокол, и ножки
Порхали шустро на крыльцо.
Сквозь растворенные окошки
Дышал весенний сад в лицо.
Приветливая, без капризов,
Звала «пустым музеем» дом —
Без хрусталей и без сервизов,
С простым комодом и столом.
И стало счастьем —
ждать улыбки
И в парке с нею танцевать,
Скрипеть полуночной калиткой,
Шептаться,
ручки целовать
И замечать: луна мамашей
Нас караулит у окна
И, примечая тени наши,
За шторой мается без сна.
А самолет, ревя турбиной,
Мигал тревожно в вышине,
Когда под доброю рябиной
Стояли мы наедине.
Я постигал любви науку —
Кокетство, шалости, намек,
Сжимая трепетную руку,
Я сам себя постичь не мот:
Я ревновал. С ней дружит мальчик —
Десятиклассник-гитарист.
Он олимпийский математик
И всероссийский шахматист;
В читалке семечки задачек
В обнимку лузгают вдвоем…
Я седину под шляпу прячу.
А налетевший хлесткий гром
Нас гонит ливнем три квартала
В подъезда тусклое нутро,
Где платье смело облегало
Ее горячее бедро.
Ослепнув после поцелуя,
Боготворя ее уста,
Бежать по парку и, ликуя,
Услышать вдруг, что — сирота…
Смутясь,
она глядела странно…
Не благодетель и не маг,
Я без раздумий из кармана
Ей пачку вытащил бумаг.
Что деньги?
Многому причина:
С дорогой, с временем расчет…
Но не витрина магазина
Нас к счастью все-таки ведет.
Покинув девичьи ворота,
Я был дорогой дальней взят.
Что деньги?
Стаей перелетных
Они без компаса летяг…
Я заглянул в свою деревню,
Где захмелевший брат орал:
«Вахлак! Нашел себе царевну,
Сослепу деньги промотал!
Девчонке этакие тыщи!
Да ей довольно двух платков!
Нет, дураки работу ищут,
А деньги ищут дураков…»
3
Пять лет вдыхал полынь сомнений
На пустырях.
Наедине
Дни холостяцкие, как тени,
Бродили пасмурно во мне.
Но появлялась почтальонша,
Дразня конвертом:
«Аль не рад?
А ну пляши, бирюк влюбленный,
Не то верну его назад!»
И я плясал,
и пел от счастья,
В журчанье строк купался я,
Был краткой радости причастен
Балок сосновый бобыля,
В предутренний иллюминатор
Горами снега пар плывет.
Ныряет вниз дюраль крылатый, —
Свергаюсь на асфальт с высот.
Москва!
Подземный эскалатор
Сливает вниз людской поток.
Фонтаном извергает кратер
Мельканье рук, шаганье ног.
Со Спасской башни бой плывущий
Под караульный ритуал,
Как пульс, как вещий крик кукушки,
Благоговейно я считал.
Москва!
И вот она — Лариса!
Вот ожидание мое…
О, как я жаждал причаститься
Забытым голосом ее!
Кольцо Бульварное в объятьях
Нас тискало. Искали с ней,
Куда пойти, куда податься,
Я говорил:
«Тебе видней».
Над белой скатертью крахмальной —
Бокалы и оркестра гром.
Кружились тени ресторана
И оседали за столом.
«Сергей Иваныч!
Добротою
Вы берегли меня от бед,
Побалагурили со мною,
Сбежали в горы, как медведь…
Зачем?
И как понять причуду,
Любя, скрывались от любви,
Полуотеческие чувства
В своих сомненьях погребли.
Желая вашего признанья,
Я вам признаться не могла,
Жила в сомненьях, ожиданьях
И непонятного ждала.
Да, я сама была в исканьях,
Писала неумелый вздор,
А вы тогда бродили в скалах,
К вам жаркий ластился костер.
Я, как охотник по ущельям,
Гналась за белкой бытия,
Не иссякала ваша щедрость,
Но чем могла ответить я?
Мужчин — терплю,
люблю — науки,
А с вами за беспечность чувств.
Перед зияющей разлукой
Какою жертвой расплачусь?
Признаюсь только, что любовник
Мне встретился в неверный час,
Что будет у меня ребенок,
И очень жаль, что не от вас.
По-прежнему честолюбива,
Боюсь судьбы,
боюсь молвы
Испепеляющего взрыва.
Но тут уж не спасете вы…»
О, как она была наивна!
Но осуждать ее нельзя!
Глядели жутко, как сквозь ливни,
Ее печальные глаза.
Я вывел кроткую из зала,
Смахнул с лица остатки слез:
И вслед за нами до вокзала
Текло молчание берез.
Звенигородская избушка
На берегу Москвы-реки.
Три дня заречный зов кукушки
Лечил Ларису от тоски;
Пух клевера и брызги меду
Для пчел на каждом хохолке;
И утешала нас природа
На миротворном языке.
Птенцы вернули нам улыбки,
Пища из дырочки дупла.
«Усыновлю твою ошибку…
Усыновлю!»
Лариса шла
Тропинкой улочки мещанской
До монастырского креста.
И на лице ее улыбка
Была, как ясный день, проста.
4
А речка горная вздувалась
За лагерем.
Шурфовики
Со склонов в бивуак смывались
Дождем в палатки и балки.
Вагон натопленный — Ларисе:
«Хозяйствуй, милая жена!
Вари отвар из трав и листьев,
Суши, мой лекарь, семена;
Бренчи до вечера гитарой,
Вздыхай о танцах и кино
Да обсуждай, как кашевары
Глядят завистливо в окно».
Геологи — миссионеры.
В горах и в тундре в звездный час
Мы обращаем в нашу веру
Руду и уголь, нефть и газ…
Но в вынужденный промежуток,
Когда в палатки лупит дождь,
Тоска…
Без песни и без шутки
Ты там и дня не проживешь.
Моя Лариса не скучала,
Струной гитарною звеня,
В палатках время коротала
И пела так четыре дня.
5
Гроза с косматых сопок камни
С громами сбрасывала вниз…
Но луч, пробив рядно тумана,
Вцепился в каменный карниз.
Все ожило.
Зашевелилось.
Парятся тропы.
Горы ждут.
На грех,
Лариса напросилась
В ознакомительный маршрут.
Тропиночка на берег левый
С канатом через брод легка.
А ниже, пеною белея,
Катает жернова река.
Сверкая россыпью обломков,
Лежал в долине мезозой.
В каньоне, словно ящер, омут
Блестел зловещей чешуей.
Мы шли среди неблагородных
Береговых гранитных плит,
И вдруг сквозь линзу мелководья
Мигнул веселый азурит.
Я кинулся: «Фарт атаману!»
И камешек ладошке рад.
Осколками набив карманы,
Поверил я в огромный клад.
Каньон мозаикой кристаллов
Сверкал, дразня меня, как храм,
И медной жилой проскакала
Мысль по волнам и по камням.
И я послал Ларису в лагерь:
«Вернись, ребята все поймут…»
Я ждал, что карту из отряда
Мне как на блюдце принесут.
Но минул час…
И страх суровый
Погнал меня на бивуак.
Ларисы не было. А повар
Зевнул рассеянно в кулак.
Но лагерь залила тревога,
Как селевая с гор вода.
Со всех сторон темно и строго
Глазела на меня беда.
Искали долго, всем отрядом.
Я вызвал с базы вертолет.
Спустился по следам в распадок
И перешел с канатом брод.
Седые кроны с облаками
Слились над мшистою скалой,
Сосна, в обрыв вцепясь корнями,
Роняла скрип над крутизной.
По склизким кварцевым ступеням
Я шел к обрыву.
От ложка
Вал разъяренный белопенный
Гнала упругая река.
Тут скалы тяжкие нависли,
Катила камни быстрина,
И сердце дрогнуло:
Лариса
Доверилась свеченью дна.
За гладью,
где ревут, как звери,
Валы и вяжутся в узлы
И в зев разинутой пещеры
Летят, срываясь со скалы, —
Бурун Ларису сбил, жгутами
Оплел ей руки, головой
Толкнул ее на острый камень
И спутал волосы с травой.
Внизу,
в зубах гранитных складок,
На сучья выброшенный труп
Увидел я.
На плащ-палатке
Его подняли на уступ.
6
Кто виноват?
Капканный омут…
Или бродячий дух семьи…
Ах, эта вечная бездомность,
Сберкнижки алчные мои…
А ложный брод,
маня, как призрак,
Спрямляя к водопаду путь,
Ей посулил все блага жизни,
А может — орден мне на грудь…
Венчает сопку снежный гребень,
А снизу —
омута глаза.
Огнем раскалывая небо,
Гремит безумная гроза.
И кажется,
сама природа,
Страшась насилья над собой,
Меж берегов вздувая воды,
Грозит клыкастою волной.
Пробито небо осью сопки,
Над нею звездный круг скрипит,
Шумит прибрежная осока,
И под плитой Лариса спит.
Тесал я грани обелиска
И берег сам долбил кайлом…
Мы тело легкое Ларисы
Препроводили в вечный дом.
Прошла гроза…
Но за беспечность
Я каждый день себя сужу,
Передо мной зияет вечность,
И в эту вечность я гляжу.
*
Над речкой мост подвесили,
Связали провода,
Закуковали весело
В урмане поезда.
Всю осень меж деревьями
Искатели судьбы
Ходили — парень с девушкой —
Наверно, по грибы.
Аукались за ветками,
Гоня медвежий треск,
И голосами детскими
Им откликался лес.
И восхищались юные,
Что даже темнота
В волнах младенца лунного
Купает у моста.
Забыл я тех вербованных,
И утекла вода.
Но путь-дорога ровная
Вновь привезла сюда.
И там, где сосны сонные
Шептались у реки,
Над крышами тесовыми
Свиваются дымки.
Лужайке за составами
Сосна бросает тень.
И детвора картавая
Захватывает в плен
Меня между вагонами;
В галдежном их кругу
Мне вспомнились влюбленные
На лунном берегу…
Карусель
Мой первый день,
моя купель —
Ладони сентября,
А запустили карусель
Задолго до меня.
За крутом круг,
за кругом круг
Да за витком виток.
Родимый дом,
забытый луг
Да в поле табунок.
Кружит орбитою земля
Быстрей ракето-корабля.
На тридцать пятый оборот
По Млечному Пути везет.
Здоров ли, болен —
а лети,
Не выбросишь билет,
Ведь полустанков на пути
До крайней точки нет.
*
Для путника усталого
По берегу лесок.
Светляк электростанцией
Лампочку зажег.
Скользнув подводной лодкою
За вертким пескарем,
Хребтиной щука ходкая
Качнула водоем;
Спасется он за тиною
Иль через миг умрет…
Икринка пескариная —
Химический завод —
Родит малька дотошного…
Маховиком волны
Гудит на полной мощности
Промышленность весны.
Медовой атмосферою
Дышу.
Беру у ног
С зеленого конвейера
Душистый огонек.
*
Какие сомненья, природа,
И бури в тебе взорвались!
Зачем породила урода
И мукой наполнила жизнь?
Намеренно или случайно
Ты в генах
иль где-то опричь
Явила жестокую тайну,
Которую нам не постичь?..
Снег
Он был доверчивым и чистым —
Гонец небес,
прообраз птиц,
Не трогал ветер норовистый
Его девических ресниц.
Он удивительно кружился,
Снижался,
как лебяжий пух,
На щеки щекотно ложился
И таял, как бесплотный дух.
Потом, рыча, машины вязли.
А он, невзгодам вопреки,
Уже растоптанный и грязный,
Летел с колес на caпoги.
Смеясь, в саду лепили тело,
Похожее на малыша.
А ночью вдруг заледенела
Его небесная душа;
И коркой снега,
будто воском,
Запечатлела трав узор,
На белом ватмане в березках
Печати лап с лучами шпор.
Запеленал деревья иней.
Оттиснут в строчки санный след.
И вьюга, распевая гимны,
Затмить готова белый свет.
Но вот он,
вот он, солнца зайчик!
По насту прыгает, — ура!
Сучит проворными ногами
Ручей, бегущий со двора.
Оттепель
Что c атмосферой?
Февраль у ворот
Поземки не вертит,
Метели не вьет.
Тают папахи,
Тулупов куржак;
В ситце рубах
Молодой березняк;
Печи корней
Затопил кочегар,
В трубах ветвей
Зачинается жар.
Вербы в пушистом
Зеленом дыму.
Дар бескорыстный
Зимы не пойму!
Прячется кто-то
В яру, у берез,
Мокнет сумета
Подтаявший хвост.
Путешествие в Тобольск
Соборы, дворы c заборами,
На гору — взвозы конные,
Хлопают крыльями черными
Вороны над колокольнями.
Заря купола выкатывает
Над стеной белокаменной,
Сбросив гостиничный сон,
Иду на холмовый звон.
Ах ты город — окраинный!
Башенный кремль-музей!
Березняки разгораются
От скачущих снегирей.
Площадь сплетала тропы
Дьяков,
бояр,
послов,
Ветреных баб-холопок,
Воинов и купцов.
Кречетов ждали в Пекине,
Золото — божий храм,
Мягкий товар — пушнину —
Возами государям!
Волжских людей и местных,
Казака и бунтаря
Город месил, как тесто,
В круглых стенах кремля.
Память в туманах тонет,
И в коридор берез
Ветер с Урала гонит
Громы стальных колес.
Устройство на работу
Поморив с часом меня у входа,
Взглядом оценив лицо мое,
Подмигнул! директор:
— Чей ты родом?
Накатай-ка, братец, житиё…
Не святой…
Ах, сладкая морока,
Зацепивши краешек стола,
Броситься к журчащему истоку,
Где тебя мамаша родила.
Продан был в сибирское селенье
Прадед мой, мальчонкой, за коня,
Убежав, фамилию, как флейту,
Прихватил украдкой для меня.
Сорок лет она ему звучала,
Бегала по улицам сама,
На фронтах,
на фермах воевала
И замолкла в роще у холма.
Той дорожной кличкою одетый,
В дом врасти корнями не могу,
Сто квартир сменил на белом свете,
За судьбой куда-то все бегу.
Сеют в поле —
я умею сеять.
Мне родня —
машина и станок…
Самолеты курс берут на север,
Поезда уходят на восток…
Посмотрел директор на бумаги:
— Думаешь, и сам я не был юн?
Никакой ты, парень, не бродяга,
Никакой ты, братец, не шатун!..
*
Души, чистые,
обставленные сложно;
Скромные и светлые, как залы;
Как сегодня мне за вас тревожно…
Уезжаю, люди,
уезжаю!
От Байкала, из квартала дружбы,
От горы, где в домике жилплощадь,
Чьи глаза вдали меня окружат?
Я входил в зеленые, как в рощу,
Через синие и голубые —
В тихие семейные беседы.
А одни, раскосые, любили,
Не могли поверить, что уеду.
Безутешно заливалась Нина
На перроне у столба слезами.
И махала от окна рябина
Долго-долго
крыльями-ветвями.
*
Опять жижжат,
шипят,
кукуют…
Над парком брызнул беглый гром.
Трава в саду гудит, как улей,
Пред очистительным дождем.
В тоскливой комнатной блокаде
Зашелся трелью телефон:
То веерами водопадов,
То горным эхом бредит он.
Мой лекарь, говорун со стажем,
Похлопочи, похлопочи!..
Русалки на приморском пляже
Катают пестрые мячи,
Трубят по зарослям горнисты,
Резвятся кони на лугу.
Ну, завербуй меня в туристы —
Шагать тропой и спать в стогу.
В сыром бурьяне меж козявок,
Средь ползунов и прыгунов,
И комариные оравы
Слетятся брать на пробу кровь.
Там сыч, там варево болота,
Там бурелом и костолом.
Ну, отвори же в рай ворота —
Я в чащу брошусь прямиком!
Напьюсь пригоршнями рассветов,
Насытясь в поле тишиной.
…В окно заглядывает лето,
Бренча струною дождевой.
Двойник
Я был лишь в хромосомах,
О нем уже галдели,
В пеленки и тесемки
Затискивали тельце.
Когда клубком вкатился
Большой родне в ладошки —
Они меня любили,
Хотя бывало тошно.
Мой класс —
друзья-ребята
Полезли в сад бесхозный,
Он лил со мною рядом
У изгороди слезы.
«О, нюня ясноглазый!» —
В меня — гранаты яблок.
Тогда, слезу размазав,
Ему я крикнул:
«Баба!»
В непослушаньях кожа
От синяков вздувалась.
Двойник стал непохожим,
И мы размежевались.
Он пел на школьной сцене,
Играл чужие роли,
А я стихи бесцельно
Слагал лягушкам в поле.
Я целовался с Валей
Под лунной рябью листьев,
Его ж молва шпыняла,
Мол, девоненавистник.
Я щедр —
и он не жаден.
Я весел —
он смеется,
Опять я уезжаю,
Он снова остается.
*
Закипело,
заблистало,
Тополя бросает в дрожь,
Гром из тучи-одеяла
Выколачивает дождь.
Что ж вы, тучи, закружились,
Заслонили белый свет?
Да, не так судьба сложилась,
Как мечтал в шестнадцать лет.
В узких улиц лабиринте
Объявленья на столбах
Я читаю, будто книгу,
Как гадаю на бобах.
Дни износятся,
как вещи,
Сколько выбросил во двор!
И сгорит в костре забвенья
Барахло обид и ссор.
Кухню, комнату с балконом,
И за окнами пейзаж,
И соседку с телефоном
На любой сменю этаж.
В хмари ливня вижу город,
Где согласье и любовь…
Обрывает ветер-дворник
Объявленья со столбов.
Счастья радостные даты —
Драгоценности мои —
Увезу с собой куда-то
Через бури и дожди.
В Москве
Сюда,
где виснет пух
На крышах старины,
Нас гонит дерзкий дух.
Со всех глубин страны.
Скакал я тридцать лет
До города Москвы
По знаменьям планет,
По ворожбе молвы.
Москва-то и меня
У каменных ворот
Без белого коня
На улочке не ждет.
Запахнутый в метель
Садового кольца,
Я обнимаю ель
У царского крыльца.
Пронзают башни высь,
Как острия ракет,
И тянет камень вниз —
В потемки древних лет.
Гляжу на город стольный,
На башенки Кремля…
На стержне колокольни
Вертится земля.
Уральские хребты,
На цыпочки привстав,
Гудят:
«Эй, где же ты?
Кого увидел там?»
То слушаю салют,
То, голову склоня,
Задумчиво стою
У Вечного огня…
Об авторе
Фалеев Владимир Михайлович родился в деревне Тюлькино Тюменской области. После окончания отделения журналистики Уральского государственного университета имени А. М. Горького работал в газетах Улан-Удэ, Слюдянки Иркутской области, Тюмени, Москвы, в журнале «Наш современник», встречался с геологами, нефтяниками и строителями, колхозниками. Автор повестей «Дом моей судьбы», «Женщина в зеленом дождевике», очерков «Супрун С. П.» (в книге «Летчики» серии ЖЗЛ), «Преданья старины глубокой» (в сборнике «Бригантина») и др.